Грег Иган

Моральный вирусолог

По горячим от летнего солнца улицам Атланты носились дети. Играли, боролись, наскакивали друг на дружку, смеялись, что-то вопили. Бурно радовались сияющему дню, обычному, неповторимому дню жизни.

Внутри зеркально-белого здания воздух был сух и холоден, именно так, как нравилось Джону Шоукросу. Здесь, за двойными стеклами, не слышно ничего, кроме шума кондиционера и негромкого гудения приборов. Схематическое изображение молекулы белка слегка подрагивало. Шоукрос усмехнулся – определенный прогресс был уже заметен. Как раз сейчас, в точности отвечая его расчетам, значение рН в левом верхнем углу монитора пересекло критическую отметку. В тот момент, когда энергия группы В стала ниже, чем у группы А, молекула белка внезапно содрогнулась в конвульсии и вывернулась наизнанку. Что в точности соответствовало теории, а серьезные эксперименты по исследованию молекулярных связей, проводимые Шоукросом в последнее время, были тому дополнительной порукой. Но, конечно, увидеть результат собственными глазами всегда приятно – пусть даже всего лишь на экране монитора, с помощью невероятно сложного алгоритма компьютерного моделирования.

Он несколько раз прокрутил запись, наслаждаясь зрелищем. Удивительное устройство стоило тех восьмисот тысяч, которые Шоукрос на него потратил. Разумеется, продавец продемонстрировал впечатляющие возможности чудо-техники, но сейчас Шоукрос впервые использовал машину в реальной работе. Вот оно – изображение белка в растворе! Обычная рентгеновская дифракция до сих пор давала изображения только кристаллической решетки молекул, которая мало напоминала водную, биологически релевантную форму. Новая машина использовала значительно улучшенную методику расчетов, стимулированной ультразвуком полуупорядоченной жидкой фазы. Впрочем, Шоукрос не интересовался деталями, что не мешало ему использовать машину , поминутно желая изобретателю Нобелевских премий в области физики, химии и медицины. Еще раз взглянув на ошеломляющие результаты эксперимента, он встал, потянулся и отправился на поиски ланча.

По дороге в гастроном он обычно проходил мимо книжного магазина. Сегодня взгляд зацепился за новый вызывающий постер: обнаженный молодой человек, расслабленно растянувшийся на постели после занятий сексом – только пах прикрыт уголком простыни. Имитируя сияющие красным неоновые буквы витрин, постер перечеркивал заголовок очередного бестселлера: «Горячая Ночь Безопасного Секса».

Шоукрос раздраженно покачал головой, не желая верить. Да что же происходит с людьми? Они что – не читали его объявлений? Или вообще ослепли? Погрязли в глупости и высокомерии? Безопасный секс? Безопасность может дать одно лишь подчинение законам Божьим!

Перекусив, он подозвал разносчика и купил у него несколько иностранных газет. Вот они, субботние выпуски с его объявлениями, где необходимо, переведенными на соответствующие языки. Объявление в половину газетной полосы, тем более размещенное в ведущих изданиях, стоит недешево во всем мире. Но деньги никогда не были для Шоукросса проблемой.

ПРЕЛЮБОДЕИ! СОДОМИТЫ!

ПОКАЙТЕСЬ И СПАСЕТЕСЬ!

ОТРИНЬТЕ ЗЛО ТЕПЕРЬ ЖЕ!

ИЛИ УМРИТЕ И ГОРИТЕ ВЕЧНО!

Он не мог выразиться понятней, так ведь? Пусть никто не жалуется, что не был предупрежден…

***

В 1981 году отец Джона, Мэтью Шоукрос приобрел крохотную, выработавшую свой ресурс кабельную телестанцию в «Библейском поясе». До того она заполняла эфирное время заезженными черно-белыми клипами исполнителей евангелистских песнопений 50-х годов и местными новинками. Такими, например, как шоу укротителей змей (надежно хранимые верой, они, тем не менее, предпочитали удалять своим питомцам ядовитые железы), или репортажи о детях-эпилептиках (оберегаемые родительскими молитвами, они порой не получали медицинской помощи вовремя, дабы святому духу было позволено беспрепятственно овладеть ими). Изрядно потратившись, Мэтью сумел осовременить это предприятие, втиснуть его в ритм 80-х. Фирменной заставкой обновленной телестанции стал 30-ти секундный ролик: флот космических кораблей, извергая пламя, беспощадно расстреливал ракетами в форме креста рельефную карту Штатов. Прежняя заставка – статуя Свободы, державшая крест вместо факела, - была безжалостно уничтожена. Отныне станция транслировала красочные видеопрограммы рок-евангелистов, «христианские» мыльные оперы, игровые шоу. Шагая в ногу со временем, телестанция Шоукроса занялась разоблачительными репортажами, бичуя заразу коммунизма, пороки общества, безбожную школьную программу. Такие проблемные передачи становились темами для телемарафонов, фонды станции росли, делая продолжения еще более успешными.

За 10 лет Мэтью Шоукрос стал владельцем одной из крупнейших сетей кабельного телевидения в стране. Его сын, Джон, учился в колледже и был готов всецело посвятить себя палеонтологии, когда СПИД вдруг заявил о себе в мировых масштабах. По мере того, как росла и ширилась, подобно снежному кому, эпидемия, евангелистские проповедники, а среди них его отец, все больше говорили о том, что новая болезнь – не что иное, как Божья воля. Постепенно этой идеей становился одержим и Джон. В эпоху, когда слово «чудо» стало относиться только к открытиям в науке и технике, в мире появилась, наконец, настоящая чума. Подобно ветхозаветным, она призвана была уничтожать грешников и хранить праведников. Конечно, были случаи заражения гемофилией, иногда болезнь поражала невинных путем переливания крови, но в общей массе это вряд ли противоречило общей идее. Джону Шоукроссу было дано несомненное доказательство, что грешники получат по заслугам уже в этой жизни, а не только в будущей. Ценное доказательство, решил Джон, – ведь не только грешники устрашатся неотвратимости кары, но и праведники еще больше утвердятся в вере, получив такой бесспорный знак. Уже само существование вируса иммунодефицита доставляло Джону Шоукросу изрядное удовольствие, но постепенно он пришел к выводу, что еще приятнее было бы, если бы он сам мог как-то быть причастен к этой божьей каре. Ночами он не мог заснуть, проникаясь глубиной неисповедимого божественного разума, пытаясь постичь его сокровенную суть. Ведь все исследования СПИД сводились в итоге к попыткам излечить заболевание – какое право имел он заниматься этим, игнорируя волю божью?

Ранним холодным утром его разбудили звуки из соседней комнаты. Хихиканье, чмоканье, поскрипывание кровати. Джон натянул на уши подушку, и попытался заснуть снова, но уже не мог игнорировать ни звуки из-за стены, ни тот эффект, который они оказывали на его слабую и беззащитную плоть. Некоторое время он мастурбировал, надеясь избавиться от нежелательной эрекции, остановился, немного не доходя до оргазма, и лежал, дрожа от накала эмоций… Каждую неделю это была новая женщина – Джон видел их по утрам, когда они уходили. Он пытался предостеречь своего приятеля-студента, но тот только посмеялся над соседом и его «проблемами». Шоукрос не держал зла на несчастного юношу. Разве стоит удивляться, что люди смеются над открываемой им истиной – ведь с экрана телевизора, со страниц книг, с концертов рок-музыкантов, - отовсюду провозглашалась терпимость к легкому поведению и всевозможным извращениям. Возможно, страх перед СПИДом заставил остерегаться миллионы грешников. Но еще больше до сих пор легкомысленно надеялись, что уж их-то партнер не инфицирован, или попросту использовали презервативы, нарушая тем самым божью волю.

Проблема состояла в том, что огромное количество людей, несмотря на все свои проделки, так и оставались неинфицированными. А, кроме того, если верить исследованиям, о которых он читал, использование презервативов действительно уменьшало риск передачи вируса. Это серьезно тревожило Джона Шоукроса. Почему всемогущий Господь Бог создал несовершенный инструмент? Или СПИД был предметом не божьего гнева, а божественной милости? Возможно, конечно, но Джону такая мысль была отвратительна: сексуальная «русская рулетка» никак не могла быть способом Господнего всепрощения.

А может быть… - Шоукроса охватил озноб, когда эта мысль окончательно сформировалась в его мозгу – неужели СПИД был не более, чем пророчеством, указанием на грядущую чуму, что будет тысячекратно ужаснее? СПИД – предупреждение неправедным, дабы поторопились изменить свой путь? СПИД – пример праведникам, следующим Его воле? Озноб сменился жаром, Шоукрос покрылся потом. Эти грешники за стенкой стонали так, будто они уже в аду, тонкая перегородка сотрясалась, ветер за окном выл, раскачивал черные ветки… Что за дикая мысль пришла ему в голову? Что это – послание Господа, или его собственные домыслы? Джон нуждался в наставлении. Он включил ночник, схватил Библию с прикроватного столика, и открыл ее наугад. Эти строки он узнал с первого взгляда – еще бы! Ведь он читал и перечитывал их сотни раз, знал почти наизусть – уничтожение Содома и Гоморры! Вот он, знак свыше! И это он хотел отвергнуть собственную судьбу, говоря, что недостоин? Жалкий грешник, невежественный, как ребенок! Ведь каждый вокруг – точно такой же грешник, неразумное дитя в глазах Господа! Это гордыня, а не смирение, заставляла его сомневаться, что Божественный выбор пал на него.

Утром с колебаниями было покончено навсегда. Джон с облегчением оставил палеонтологию – все-таки, защита «креационизма» требовала совершенно особого склада мыслей, и он не был уверен, что когда-либо овладеет подобным. Зато биохимия давалась ему легко – наверное, это было еще одним подтверждением правильности выбора. Год за годом он оставался первым среди сокурсников. Диссертацию по молекулярной биологии Джон писал в Гарварде, затем была постдиссертационная работа в НИЗ, стажировки в Канаде и Франции. Джон жил теперь только ради своей работы, безжалостно подгоняя себя. Но осторожность заставляла его таиться, чтобы его научные достижения не вызывали преждевременных подозрений. Он очень редко публиковался, да и то, разве что, в качестве третьего или четвертого соавтора. И когда Джон вернулся из Франции, никто и не мог предположить, что Шоукрос готов, наконец, заняться делом всей своей жизни.

***

Теперь Шоукрос работал в одиночестве – в этом сверкающем стерильной белизной здании, служившем ему одновременно и лабораторией и домом. Он так и не рискнул нанять помощников, пусть даже разделяющих его веру и его моральные принципы. В свою тайну он не посвятил даже родителей. На распросы он отвечал, что занимается теоретической молекулярной генетикой – и это было почти правдой. А просить у отца денег на свои исследования ему не приходилось – двадцать пять процентов от огромной прибыли империи Шоукросов и без того исправно поступали на счет ежемесячно.

Лаборатория была заполнена матово отсвечивающими серыми ящиками, от них к компьютерам тянулись змеи кабелей. Последнее поколение полностью автоматизированных синтезаторов и секвенсоров ДНК, РНК и белков, доступны любому, у кого хватит наличности. Всю рутинную работу – дозировку и приготовление растворов реагентов, идентификацию ампул, загрузку и выгрузку центрифуг – выполняли манипуляторы роботов. Первое время львиная доля работы Шоукроса состояла в поисках в сети информации, касающейся последовательностей и структур – информации, которая могла дать ему отправную точку. Позднее он стал покупать машинное время мощных суперкомпьютеров – для расчета и предсказания формы и взаимодействий молекул, до сих пор науке неизвестных.

Когда водная рентгеновская дифракция стала доступной, работа ускорилась в десятки раз. Синтезировать и наблюдать белки и нуклеиновые кислоты стало проще. До того существовал лишь громоздкий и сложный процесс решения уравнения Шредингера для молекулы, состоявшей из сотен атомов – неимоверно уродливый даже со всеми оптимальными срезками углов и аппроксимирующими ухищрениями.

Основание за основанием, ген за геном – вирус Шоукроса рос и развивался.

***

Когда женщина полностью разделась, и Шоукрос, сидевший на пластиковой банкетке в комнате мотеля, сказал:

«Ты, наверное, вступала в сексуальные контакты с сотнями мужчин?»

«О, даже с тысячами. Ты не хочешь подойти поближе, дорогой? Тебе оттуда хорошо видно?»

«Мне видно прекрасно».

Женщина легла на спину. Некоторое время руки ее ласкали собственную грудь, потом она закрыла глаза, и ладони ее заскользили вдоль тела…

Наверное, это был уже двухсотый раз, когда Шоукрос платил женщине, чтобы она искушала его. Пять лет назад начал усмирять плоть, тогда это зрелище было для него совершенно невыносимым. Но сегодня вечером, он знал, что сможет спокойно сидеть, наблюдая, как женщина достигает оргазма, или, может быть, искусно имитирует его, - он не испытает при этом ни малейшей похоти.

«Ты предохраняешься, я полагаю?»

Она улыбнулась, не открывая глаз.

«Конечно, черт возьми. Если мужик без презерватива, он может заниматься этим где-нибудь в другом месте. И я одеваю его сама, если он этого не делает. И уж если я его одеваю, там он и остается. А что? Ты передумал только смотреть?»

«Нет. Просто любопытно»

Шоукрос всегда платил вперед – за все и с самого начала всегда предельно ясно объяснял женщине, что в любой момент он может расслабиться, встать со стула, прийти к ней. Его бездействие определялось ничем иным, кроме как его свободной волей. Не было иных преград между ним и смертным грехом. Но сегодня вечером он и сам не мог понять, почему все еще продолжает находиться здесь. Уже привычное «искушение» стало формальным ритуалом, без малейших сомнений в конечном итоге. Без сомнений? А может быть, в нем говорит гордыня – его самый коварный и упорный враг? Он не должен забывать о том, что любой мужчина, любая женщина все время ступают по краю пропасти – и рискуют упасть в ее всепожирающее пламя как раз тогда, когда почувствуют себя в безопасности…

Шоукрос встал и подошел к женщине. Без тени смущения положил руку на ее щиколотку. Она открыла глаза и с интересом смотрела на него. Потом взяла его руку и начала двигать ею вдоль своей ноги, мягко, но уверенно прижимая руку к своей теплой гладкой коже. Дойдя до колена, Шоукрос слегка запаниковал, но когда его пальцы ощутили влагу, не выдержал, рывком высвободился, издав придушенный всхлипывающий звук. Задыхаясь и пошатываясь, он поплелся к стулу. Произошедшее, было как раз тем, чего он опасался.

Вирус Шоукроса должен был стать шедевром биологического «часового механизма». Ничего подобного не смог бы вообразить Уильям Пэйли, и ни один из безбожников-эволюционистов не осмелился бы приписать это создание слепому подмастерью-случаю. Его одиночная цепь РНК могла описать не один, а целых четыре потенциальных организма. Первый из них, вирус Шоукрос-А, или, для краткости, – ША – так называемая «анонимная» форма, - был задуман, как чрезвычайно заразный, но, в сущности, довольно безвредный. Он активно воспроизводился в клетках кожи и слизистых оболочек, но не вызывал никаких нарушений обычных клеточных функций. Его белковая оболочка была спроектирована таким образом, что все уязвимые места маскировались некоторым количеством естественных человеческих белков. Иммунная система, вынужденная игнорировать эти белковые соединения, чтобы избежать атаки на собственный организм, точно так же не обращала внимания и на вторгшийся вирус.

Вторая часть генетической программы вируса включалась, когда некоторое количество ША-вируса проникало в кровеносную систему, инфицируя Т-лимфоциты. Система энзимов создавала сотни РНК-копий каждой хромосомы ДНК носителя, копии затем внедрялись в сам вирус. Это наделяло следующее поколение вируса своего рода генетическим слепком его носителя. Вторую форму вируса Шоукрос назвал ШН – от слова «настраивающийся», поскольку каждый индивидуальный генетический профиль обеспечивал совершенно уникальную форму вируса-ШН. Другим вариантом расшифровки сокращения могло быть слово «невинный», поскольку у лиц, хранивших безбрачие, в крови присутствовали только формы вирусов ША и ШН.

Вирус ШН выживал лишь в крови, семенной и вагинальной жидкости. Как и ША-вирус, он также не распознавался иммунной системой, но с небольшой поправкой: маскировка этой формы вируса широчайшим образом варьировалась от человека к человеку так, что, если бы даже удалось обнаружить вирус и создать антитела к десяткам, а может быть, сотням и тысячам конкретных форм, универсальная всеобщая вакцинация оставалась невозможной. Подобно «анонимной» форме, вирус ШН не должен был менять функции клеток носителя. За одним небольшим исключением. Как только вирус поражал клетки в вагинальных слизистых оболочках, простатической железе, или эпителии семенных протоков, эти инфицированные клетки принимались воспроизводить несколько десятков энзимов, специально разработанных для разложения различных видов резины. Отверстия, создаваемые при кратком контакте с поверхностью презерватива, были исчезающе малы, и неразличимы для приборов, но чудовищно велики в масштабах вируса. При реинфицировании Т-клеток, ШН-вирус сам принимал решение, каким должно стать следующее поколение. Точно так же, как ША-форма, он создавал генетический слепок клеток носителя, а затем сравнивал его с сохраненной копией «предка». Если оба слепка были идентичны, это служило подтверждением тому, что ШН-форма оставалась внутри одного и того же носителя, и дочерние вирусы оставались той же самой ШН-формой.

Однако, в том случае, когда образцы отпечатков не совпадали, подразумевая, что ШН-форма перебралась в другое тело, и специфичные маркеры при этом показывали, что носители разнополые, дочерние вирусы модифицировались в третью форму – вирус ШМ. М в данном случае обозначало «моногамность», или, возможно, «брачный контракт» [marriage contract]. Шоукрос был в душе романтиком, и ему была чрезвычайно приятна мысль, что любовь двух людей, выраженная в ее плотской форме, переходила на субклеточный уровень – когда сам факт занятия любовью заставлял супругов дать друг другу обет верности, в буквальном смысле скрепленный собственной кровью.

Внешне ШМ-вирус был во многом сход с формой ШН. И, точно таким же образом, заражая Т-клетки, он сопоставлял оба слепка с сохраненными копиями. Если хоть одна из копий совпадала, вирус успешно воспроизводил следующее поколение ШМ-формы.

Четвертую форму вируса он назвал ШУ, и появлялась она двумя путями. Когда маркеры пола указывали на гомосексуальный контакт, У-форма возникала непосредственно из ШН-вируса. В том случае, когда обнаруживался третий генетический слепок, означавший, что брачный контракт был нарушен, ШУ-форма развивалась из ШМ-вируса. Как можно догадаться из названия, вирус ШУ заставлял клетки носителя продуцировать энзимы, которые служили катализатором распада жизненно важных структурных белков в стенках кровеносных сосудов. Пораженные ШУ-вирусом испытывали обширные внутренние кровоизлияния по всему телу. После инъекции зараженных лимфоцитов мыши умирали в течение двух-трех минут, а кролики жили после укола минут пять-шесть. Как выяснил Шоукрос, сроки могли незначительно варьироваться в зависимости от места инъекции.

ШУ-форма была спроектирована так, чтобы белковая оболочка вируса могла распадаться как на воздухе, так и в растворе – независимо от его температуры и уровня PH. РНК вируса сама по себе также была неинфекционной. Поэтому извлечь ШУ из умирающего было практически невозможно, а из-за скоропостижности смерти прелюбодей не имел возможности заразить своего невинного супруга. Разумеется, вдова или вдовец были обречены на пожизненное воздержание – но Шоукрос не считал, что это жестоко – ведь если два человека сознательно вступают в брак перед Господом, определенная доля наказания за нарушение брачного обета должна доставаться обоим партнерам.

Даже допуская, что каждая из четырех форм вируса будет полностью соответствовать целям, для которых разработана, Шоукрос предвидел некоторые сложности. Так, например, переливание крови сделалось бы опасным, по крайней мере, до тех пор, пока не нашли бы надежного способа убить вирус in vitro. Впрочем, если пять лет назад это могло привести к истинной трагедии, то последние разработки в области синтетических и культивируемых заменителей крови обнадеживали. Шоукрос не сомневался, что эпидемия обязательно приведет к росту инвестиций и усилий, вкладываемых в эту область. С трансплантантами было сложнее, но, в сущности, Шоукрос и до того полагал их своего рода излишеством – дорогостоящей и редко оправдываемой тратой ограниченных ресурсов. После внедрения вируса Шоукроса опасности подвергались врачи, медсестры, полиция, работники похоронных бюро – значит, им просто придется усилить меры предосторожности, избегая непосредственного контакта с чужой кровью. Шоукрос и тут усматривал Божий промысел, и был этому ничуть не удивлен – редкий, и гораздо менее смертельный вирус СПИДа пришел раньше и послужил предостережением. Среди специалистов десятков различных профессий развилась настоящая паранойя, а продажа резиновых перчаток увеличилась во много раз. Что ж, отныне всякое усердие будет оправданным – ведь каждый будет теперь заражен, как минимум, ШН-формой вируса. Изнасилование девственницы девственником становилось своего рода свадьбой под дулом «биологического пистолета». Любое другое сексуальное насилие было одновременно убийством и самоубийством. Невинные жертвы, конечно, неизбежны, но зато смерть насильника становилась серьезным сдерживающим фактором. Шоукрос предположил, что данный вид преступления вскоре практически исчезнет.

А вот гомосексуальный инцест между близнецами оставался ненаказуемым, поскольку вирус не имел возможности различать организмы носителей. Это исключение раздражало Шоукроса, тем более что ему нигде не попадалось статистических данных о распространенности столь отвратительных извращений. Но понемногу он пришел к мысли, что это незначительное несовершенство его изобретения является своего рода необходимостью. В конце концов, у человечества должен был остаться хотя бы символический пережиток прежней морали – теоретическая возможность сознательно выбрать путь греха.

***

К лету 2000 года вирус был готов и по возможности протестирован на культурах тканей и на лабораторных животных. Для подтверждения фатальности ШУ-формы Шоукрос смоделировал плотский грех прямо в пробирке. Эксперименты на животных, в сущности, были достаточно малоценны: слишком во многом поведение вируса было связано взаимодействием с человеческим геномом. Впрочем, в пробирочных культурах человеческих клеток, судя по всему, часовой механизм вируса работал именно так, как того требовали обстоятельства. Поколение за поколением, три формы вируса оставались стабильными и безвредными. Возможно, следовало продолжать эксперименты, потратить время на дополнительное просчитывание вариантов – но зачем? Результат был бы, разумеется, тем же.

Пришло время действовать. Появившиеся в последнее время лекарства сделали СПИД почти неопасной болезнью, по крайней мере, для тех, кому хватало средств на эти дорогостоящие препараты. Вирус СПИДа уже не казался столь фатальным, как еще совсем недавно. Кроме того, вот-вот должно было наступить третье тысячелетие – символическая дата, которую не хотелось пропустить.

Шоукрос выполнял работу, порученную ему Господом, – а потому не было более нужды в контроле качества. Конечно, он был всего лишь несовершенным инструментом в руках Божьих, и не мог избежать грубых ошибок и просчетов на каждой стадии, прежде чем достичь совершенства. Но в лаборатории ошибки быстро выявлялись и исправлялись. Несомненно, Господь не допустит существования несовершенного вируса, ибо Его воля призвала эту РНК в мир.

Шоукрос посетил агента бюро путешествий, заказав себе кругосветный тур, – а затем заразил себя ША-вирусом. Сначала он отправился на запад, пересек Тихий океан, оставив собственный континент, далее - крупные, густонаселенные города: Токио, Пекин, Сеул, Бангкок, Манила, Сидней, Нью-Дели, Каир… ША-вирус мог существовать в течение неопределенно долгого времени, сохраняя потенциальную способность заражать – на любой поверхности, которую не подвергали специальной обработке. Как известно, сидения в самолетах и мебель в отелях не часто стерилизуют в автоклавах…

Шоукрос не посещал проституток – ведь он распространял свой вирус, его «анонимную» форму, а не венерическое заболевание. Он просто изображал туриста: осматривал достопримечательности, бродил по магазинам, ездил в общественном транспорте, плавал в бассейнах отелей… Он «расслаблялся» в таком сумасшедшем темпе, составил себе такой безжалостный график «отдыха», что через некоторое время понял, что еще жив только благодаря божественному вмешательству. Не удивительно, что, добравшись до Лондона, он был уже настоящей развалиной – этаким загорелым зомби в выцветшей на солнце рубашке. Глаза его были затянуты мутной пленкой и похожи на многослойные линзы висящей на шее Шоукроса фотокамеры – он везде таскал ее с собой, как непременный атрибут туриста, хотя камера была незаряжена.

Усталость, постоянные перелеты, бесконечные перемены окружающей обстановки и еды – как ни странно, от этих перемен было только хуже, ибо за изменчивостью внешнего мира скрывалась клейкая монотонность стандартизованного туристического сервиса – все это действовало на него, утомляя, обессиливая, постепенно погружая Шоукроса в мрачное состояние тяжелого сна. Ему снились отели, аэропорты, самолеты – и просыпался он в тех же отелях и аэропортах, теряя способность отличить сон от яви.

Его вера позволила ему выдержать это испытание, и Шоукрос не сомневался в правильности своего пути – но терзался сомнениями иного рода. Постоянные перелеты на большой высоте подвергали его организм дополнительным дозам космического излучения. Мог ли он быть уверенным, что механизм самоконтроля и самовосстановления вируса после мутаций останется таким же безошибочным? Разумеется, Господь не оставит своим попечением ни одно из триллионов самовоспроизведений вируса – но Джон Шоукрос почувствовал бы себя увереннее, если бы мог сейчас вернуться домой и проверить формы, носителем которых он теперь был, на предмет возникновения каких-либо дефектов. Совершенно измотанный, он целый день провалялся в своем гостиничном номере, вместо того, чтобы толкаться на шумных лондонских улицах, заражая англичан и многочисленных иностранцев. Новости о запущенной его силами «чуме» только-только начали выделяться на фоне отдельных необъяснимых смертей. Эксперты из отделов здравоохранения занимались какими-то исследованиями, но у них еще не было возможности обработать все имеющиеся данные, а потому они, разумеется, воздерживались от любых преждевременных заявлений. Впрочем, выступать с предупреждениями было все равно уже поздно. Даже если бы вирус Шоукроса был обнаружен, и государственные власти объявили бы карантин, прочно запечатав все границы – все равно люди, которых он уже инфицировал, к этому времени распространили бы ША-вирус по всему свету.

Он пропустил рейс в Дублин. Потом - в Онтарио. Он жил в отеле, ел и спал – и ему снилось, как он ест и спит в своем отеле. В ежедневных выпусках «Таймс» все больше места занимали приходившие отовсюду подтверждения успехов миссии Шоукроса – однако, полностью его надежды не сбылись - не было огромных заголовков, в которых черным по белому говорилось о божественной цели новой чумы, преследующей род людской. Эксперты с уверенностью предполагали, что демон биологического оружия вырвался, наконец, на волю. В качестве виновных называли главным образом Ирак и Ливию. Компетентные источники в Израильской разведке подтверждали, что именно эти страны в последнее время значительно расширили свои исследовательские программы в этой области. Если даже кто-то из эпидемиологов и понял, что умирают лишь прелюбодеи и гомосексуалисты, то от этом в газетах пока не сообщалось. В конце концов Шоукрос покинул отель. Ему уже незачем было лететь в Канаду, Центральную и Южную Америку. Если верить газетам, другие путешественники давно сделали всю работу за него. Он заказал билет домой – и оставалось лишь убить оставшиеся девять часов до вылета.

***

«Я не буду этим заниматься. Забирай свои деньги и вали отсюда!»

«Но…»

«Ты что – не умеешь читать? Обычный секс – так написано внизу.»

«Мне не нужен секс. Я не хочу прикасаться к тебе, понимаешь? Я хочу, чтобы ты ласкала себя. Соблазняй меня, ясно?»

«Иди-иди! Погуляешь по улице, поглазеешь по сторонам. Думаю, для тебя это будет достаточным соблазном»

Женщина яростно глянула на него, и Шоукрос внутренне сжался – но ведь дело шло о его принципах.

«Я заплатил тебе», - проскулил он. Проститутка швырнула ему на колени несколько смятых купюр.

«Вот твои деньги, забери их, и проваливай. Спокойной ночи!»

Шоукрос встал.

«Бог покарает тебя. Ты умрешь страшной смертью, и кровь вытечет из всех твоих жил»

«Кровь сейчас потечет из тебя, если я позвоню парням, и они помогут тебе выйти отсюда»

«Ты что, не слышала о чуме? Не понимаешь, что это означает? Это Бог карает таких, как ты, прелюбодеев!»

«Убирайся, ты, кощунствующий псих!»

Кощунствующий? Шоукрос вздрогнул, как ужаленный.

«Ты понимаешь, с кем ты разговариваешь? Я – инструмент, избранный Господом!»

Она раздраженно посмотрела на него:

«Ты сам чертова задница, понял? А теперь вали отсюда»

Шоукрос еще раз взглянул на нее – и внезапно у него перехватило дыхание. Эта женщина, кем бы она ни была, должна была вот-вот погибнуть – и ответственность за ее смерть лежала на нем. На несколько мгновений эта идея заслонила собою все в его сознании – ясная мысль, почти непристойная в своей простоте.

Шоукрос позволил себе вновь прислушаться к умолкшему на миг голосу рассудка, рациональной логики и безжалостных абстракций – теперь он знал, что надо делать. Он понял, что не уйдет отсюда, пока не сделает все возможное, чтобы спасти эту несчастную.

«Подожди! Возьми эти деньги и выслушай меня… Дай мне всего пять минут – потом я уйду»

«Что ты хочешь мне сказать?»

«Эта чума… Выслушай меня! Я знаю о Чуме больше, чем кто-либо другой»

Она смотрела на него недоверчиво – и явно ждала, чтобы он поскорее ушел.

«Это правда. Я эксперт-вирусолог. Я работаю в… в Центре Контроля Болезней в Атланте, штат Джорджия. Все, что я собираюсь тебе рассказать, через пару дней будет опубликовано – но для тебя через пару дней может быть уже поздно. Ты рискуешь, продолжая заниматься этой работой, и потому я говорю тебе сейчас»

Он постарался максимально доступным языком объяснить ей работу четырех стадий вируса, концепцию сохраняемых генетических слепков носителя и фатальные последствия проникновения в ее кровь ШМ-вируса от третьего лица. Она выслушала все это молча.

«Ты поняла, что я тебе рассказываю?»

«Конечно, понимаю. Только это еще не значит, что я тебе верю»

Он шагнул к ней и встряхнул ее в попытке убедить в своей искренности.

«Ты должна мне верить. Я рассказал абсолютную правду. Бог действительно карает прелюбодеев! СПИД был всего лишь предупреждением, но сейчас никто из грешников не спасется. Никто!»

Она отвела в сторону его руку.

«Твой Бог и мой Бог, видимо, имеют мало общего»

«Твой Бог!» - он задохнулся.

«О… Я в самом деле назвала его так? Прости… Я хотела сказать, это, наверное, включено в Устав ООН, или что-то в этом роде: «каждый с рождения сохраняет образ Бога в своем сердце – если ты порвешь с ним, или потеряешь веру в него, то не получишь ничего взамен»

«Ну, и кто из нас кощунствует?»

Она пожала плечами:

«Я верю, что мой Бог – это Спаситель, а твой кажется, скорее, бедствием. Может быть, мой Бог и не в силах исправить все проблемы в этом мире, но, по крайней мере, он не выворачивает их наизнанку, принося в мир еще больше зла…» Шоукрос раздраженно поморщился:

«Да, многие умрут. Некоторым грешникам уже не помочь… Но представь себе, каким станет мир, когда это послание Господа однажды достигнет каждого! Мир без супружеских измен, без изнасилований, мир, где станут невозможны разводы, и все браки будут продолжаться до самой смерти…»

Она скривилась:

«Да, внешне. Но не по велению сердца»

«Нет, ты не понимаешь! Так будет только сначала. Люди слабы, им нужен повод, они смогут стать праведными только из эгоистических соображений. Но потом… Со временем это станет чем-то большим, чем эгоистический страх. Войдет в привычку, в традицию, в часть человеческой натуры. Вирус уже не будет висеть над человечеством угрозой – люди сами изменятся»

«Ты так думаешь? Если бы моногамия была полезна для человеку, мне кажется, естественный отбор в конце концов…»

Шоукрос уставился на нее почти безумным взглядом.

«Прекрати эту чушь! Нет, и не может быть никакого «естественного отбора»!»

Ему еще не доводилось слышать лекций о дарвинизме от шлюх в борделях – но в этой стране, управляемой безбожниками-социалистами всего можно ожидать.

Немного успокоившись, он добавил:

«Вообще-то, я говорю об изменении духовных ценностей в мировой культуре»

Женщина лишь пожала плечами.

«Я знаю, тебе на это плевать, и тебя не волнует, что я думаю. Но все равно скажу. Ты – самый несчастный, самый запутавшийся человек, из всех, кого я видела в последнее время. Да, ты выбрал для себя какой-то собственный моральный кодекс – это твое право, и удачи тебе на этом пути. Но только – у тебя нет истинной веры в то, что ты делаешь. Тебе самому настолько сложно определиться в своем выборе, что ты придумал себе Бога в качестве оправдания. Твой Бог существует лишь для того, чтобы проливать пылающую серу на головы тех, кого ты считаешь грешниками, но кто на самом деле всего-навсего следует каким-то иным убеждениям. А когда твой Бог не справляется с этой обязанностью, ты приветствуешь природные катастрофы – землетрясения, наводнения, голод и эпидемии. Не правда ли, весьма впечатляющие примеры «Божьей кары»? Но знаешь что? Ты думаешь, что так ты доказываешь всем на свете, что Бог на твоей стороне. А на самом деле единственное, что ты доказываешь, - это собственную беззащитность».

Она взглянула на часы.

«Ну все. Твои пять минут давно истекли, а я никогда не говорю о теологии бесплатно. Да, вот только… У меня есть один, последний вопрос. Думаю, ты не откажешься ответить: ведь мне, судя по всему, какое-то время не доведется встретиться больше ни с одним экспертом-вирусологом…»

«Спрашивай…»

Итак, эта женщина предпочла умереть. Видит Бог, он сделал все, что мог, пытаясь убедить ее – но не сумел. И вот так, вместе с ней, умрут сотни тысяч заблудших. У него не было выбора – оставалось лишь смириться и верить. Только вера поможет сохранить ему рассудок…

«Этот вирус, созданный Богом… Я так поняла, он поражает только прелюбодеев и голубых. Правильно?»

«Ну да. Разве ты не слышала? В этом все и дело. Механизм действия вируса гениален: слепок ДНК…»

Она говорила медленно, четко выговаривая слова, будто бы разговаривала с глухим или слабоумным:

«Допустим, некая счастливая, моногамная, состоящая в браке, пара занималась сексом. Допустим, что женщина при этом забеременела. Ребенок не будет иметь в точности тот же набор генов, что и родители. Что будет тогда? Что случится с младенцем?»

Шоукрос смотрел на нее, словно загипнотизированный. Что будет с ребенком? Какой еще ребенок? Его разум был пуст. Он устал, он тосковал по дому, он почти шатался под грузом волнений последних недель… Он прошел через тяжелейшие испытания – какое право она имела требовать от него ясности мысли, с чего она решила, что он в состоянии сейчас объяснять каждую мельчайшую деталь? Да, но что случится с невинным, только что появившимся младенцем? Он пытался сконцентрироваться, собраться с мыслями, но беспредельный ужас от того, о чем она только что подумала и заставила подумать его, подобно тонкому, холодному и неумолимому щупальцу дюйм за дюймом затягивал его все дальше в безумие.

И вдруг Шоукрос рассмеялся. Он готов был заплакать от облегчения… Он погрозил пальцем глупой блуднице:

«Тебе не поймать меня на этом… О детях я подумал еще много лет назад. Еще в 94-м, на крестинах маленького Джола, сына моей кузины»

Шоукрос довольно ухмыльнулся и снова захихикал:

«Я решил эту проблему. Я добавил в ШН и ШМ-формы гены для поверхностных рецепторов, чувствительных к полудюжине протеинов в крови плода. Если хоть какой-то из рецепторов будет активирован, следующее поколение вируса будет чистой ША-формой. Безопасно даже грудное кормление в течение месяца, потому что нужно время, чтобы эти белки заменились другими»

«Примерно месяц», - эхом повторила женщина. Потом вдруг очнулась:

«Что ты имеешь в виду, говоря, что это ТЫ добавил гены?»

Но Шоукроса уже не было в комнате.

***

Он выскочил стремглав, и теперь бежал по улице, не разбирая дороги, пока не выдохся и не споткнулся. Хромая, он перешел улицу, не обращая внимания на удивленные взгляды прохожих. Месяца было недостаточно. И он знал об этом все это время – но в какой-то момент забыл, упустил из виду, и теперь не мог вспомнить, что он собирался в связи с этим предпринять. Там было слишком много деталей, слишком много сложных расчетов…

А дети уже вполне могли умирать. Шоукрос остановился на безлюдной стороне улицы, прислонился к ярко раскрашенному рекламному столбу возле ночного клуба и сполз на землю. Он сидел, бездумно глядя на холодную кирпичную стену напротив, и дрожал, обхватив себя руками. Откуда-то едва слышно доносилась музыка, приглушенная стенами. В чем он допустил ошибку?

Разве он мог ошибиться в определении цели Господа, создавшего СПИД? Нет, здесь его логическое заключение было безупречно. Разве он не посвятил всю свою жизнь усовершенствованию биологического механизма, способного отделить добро от зла? И если нечто, настолько безумно сложное, настолько тщательно разработанное, как его вирус, все же не смогло справиться… У него потемнело в глазах.

Что, если он был не прав с самого начала? Что, если его работа вовсе не диктовалась Божественной волей? Сейчас Шоукрос обдумывал эту мысль со спокойствием контуженного. Было слишком поздно предпринимать что-то, чтобы остановить распространение вируса. Но зато он мог пойти к специалистам, чтобы передать им детали, открытие которых заняло бы без его помощи многие годы. Имея информацию о рецепторах белков плода, изготовить вакцину, которая использовала бы эту возможность, можно было бы за несколько месяцев. И эта вакцина сделала бы возможным грудное кормление, переливание крови и пересадку органов…

Но она же позволила бы совокупляться прелюбодеям, дала бы возможность гомосексуалистам заниматься своими отвратительными извращениями. Как же так? Ведь это стало бы отрицанием всего, ради чего он жил; это потребовало бы от Джона Шоукроса полного морального безразличия. Он поднял голову и смотрел в пустое небо с растущим чувством паники. Мог ли он отважиться на это? Отказаться от всего, что до сих пор сделано, признать свою ошибку – и начать все сначала? Но он должен! Ведь дети умирают! Он должен молить Господа дать ему смелость…

А потом пришло откровение. Небеса ответили ему, вернув свою благодать. Вера затопила его потоком света, очищая душу, изгоняя из нее нелепые сомнения. Как он мог поддаться слабости и думать о том, чтобы сдаться, когда истинное решение – такое простое и очевидное? Он вскочил на ноги и бросился прочь из безлюдного переулка, повторяя про себя снова и снова, все более уверяясь в истинности собственных слов:

«ПРЕЛЮБОДЕИ!

СОДОМИТЫ!

МАТЕРИ, КОРМЯЩИЕ МЛАДЕНЦЕВ СТАРШЕ ЧЕТЫРЕХ НЕДЕЛЬ ОТ РОДУ!

ПОКАЙТЕСЬ СВОИХ ГРЕХАХ И БУДЕТЕ СПАСЕНЫ!»

***

© Перевод с английского Max V.T aka MakVal

 

Greg Egan

The Moral Virologist

Out on the street, in the dazzling sunshine of a warm Atlanta morning, a dozen young children were playing. Chasing, wrestling, and hugging each other, laughing and yelling, crazy and jubilant for no other reason than being alive on such a day. Inside the gleaming white building, though, behind double-glazed windows, the air was slightly chilly - the way John Shawcross preferred it - and nothing could be heard but the air-conditioning, and a faint electrical hum.

 The schematic of the protein molecule trembled very slightly. Shawcross grinned, already certain of success. As the pH displayed in the screen's top left crossed the critical value - the point at which, according to his calculations, the energy of conformation B should drop below that of conformation A - the protein suddenly convulsed and turned completely inside-out. It was exactly as he had predicted, and his binding studies had added strong support, but to see the transformation (however complex the algorithms that had led from reality to screen) was naturally the most satisfying proof.

 He replayed the event, backwards and forwards several times, utterly captivated. This marvellous device would easily be worth the eight hundred thousand he'd paid for it. The salesperson had provided several impressive demonstrations, of course, but this was the first time Shawcross had used the machine for his own work. Images of proteins in solution! Normal X-ray diffraction could only work with crystalline samples, in which a molecule's configuration often bore little resemblance to its aqueous, biologically relevant, form. An ultrasonically stimulated semi-ordered liquid phase was the key, not to mention some major breakthroughs in computing; Shawcross couldn't follow all the details, but that was no impediment to using the machine. He charitably wished upon the inventor Nobel Prizes in chemistry, physics and medicine; viewed the stunning results of his experiment once again, then stretched, rose to his feet, and went out in search of lunch.

 On his way to the delicatessen, he passed that bookshop, as always. A lurid new poster in the window caught his eye: a naked young man stretched out on a bed in a state of postcoital languor, one corner of the sheet only just concealing his groin. Emblazoned across the top of the poster, in imitation of a glowing red neon sign, was the book's title: A Hot Night's Safe Sex. Shawcross shook his head in anger and disbelief. What was wrong with people? Hadn't they read his advertisement? Were they blind? Stupid? Arrogant? Safety lay only in the obedience of God's laws.

 After eating, he called in at a newsagent that carried several foreign papers. The previous Saturday's editions had arrived, and his advertisement was in all of them, where necessary translated into the appropriate languages. Half a page in a major newspaper was not cheap anywhere in the world, but then, money had never been a problem.

 ADULTERERS! SODOMITES!

 REPENT AND BE SAVED!

 ABANDON YOUR WICKEDNESS NOW

 OR DIE AND BURN FOREVER!

 He couldn't have put it more plainly, could he? Nobody could claim that they hadn't been warned.

In 1981, Matthew Shawcross bought a tiny, run-down cable TV station in the Bible belt, which until then had split its air time between scratchy black-and-white film clips of fifties gospel singers, and local novelty acts such as snake handlers (protected by their faith, not to mention the removal of their pets' venom glands) and epileptic children (encouraged by their parents' prayers, and a carefully timed withdrawal of medication, to let the spirit move them). Matthew Shawcross dragged the station into the nineteen eighties, spending a fortune on a thirty-second computer-animated station ID (a fleet of pirouetting, crenellated spaceships firing crucifix-shaped missiles into a relief map of the USA, chiselling out the station logo of Liberty, holding up, not a torch, but a cross), showing the latest, slickest gospel rock video clips, "Christian" soap operas and "Christian" game shows, and, above all, identifying issues - communism, depravity, godlessness in schools - which could serve as the themes for telethons to raise funds to expand the station, so that future telethons might be even more successful.

 Ten years later, he owned one of the country's biggest cable TV networks.

 John Shawcross was at college, on the verge of taking up paleontology, when AIDS first began to make the news in a big way. As the epidemic snowballed, and the spiritual celebrities he most admired (his father included) began proclaiming the disease to be God's will, he found himself increasingly obsessed by it. In an age where the word miracle belonged to medicine and science, here was a plague, straight out of the Old Testament, destroying the wicked and sparing the righteous (give or take some haemophiliacs and transfusion recipients), proving to Shawcross beyond any doubt that sinners could be punished in this life, as well as in the next. This was, he decided, valuable in at least two ways: not only would sinners to whom damnation had seemed a remote and unproven threat now have a powerful, worldly reason to reform, but the righteous would be strengthened in their resolve by this unarguable sign of heavenly support and approval.

 In short, the mere existence of AIDS made John Shawcross feel good, and he gradually became convinced that some kind of personal involvement with HIV, the AIDS virus, would make him feel even better. He lay awake at night, pondering God's mysterious ways, and wondering how he could get in on the act. AIDS research would be aimed at a cure, so how could he possibly justify involving himself with that?

 Then, in the early hours of one cold morning, he was woken by sounds from the room next to his. Giggling, grunting, and the squeaking of bed springs. He wrapped his pillow around his ears and tried to go back to sleep, but the sounds could not be ignored - nor could the effect they wrought on his own fallible flesh. He masturbated for a while, on the pretext of trying to manually crush his unwanted erection, but stopped short of orgasm and lay, shivering, in a state of heightened moral perception. It was a different woman every week; he'd seen them leaving in the morning. He'd tried to counsel his fellow student, but had been mocked for his troubles. Shawcross didn't blame the poor young man; was it any wonder people laughed at the truth, when every movie, every book, every magazine, every rock song, still sanctioned promiscuity and perversion, making them out to be normal and good? The fear of AIDS might have saved millions of sinners, but millions more still ignored it, absurdly convinced that their chosen partners could never be infected, or trusting in condoms to frustrate the will of God!

 The trouble was, vast segments of the population had, in spite of their wantonness, remained uninfected, and the use of condoms, according to the studies he'd read, did seem to reduce the risk of transmission. These facts disturbed Shawcross a great deal. Why would an omnipotent God create an imperfect tool? Was it a matter of divine mercy? That was possible, he conceded, but it struck him as rather distasteful: sexual Russian roulette was hardly a fitting image of the Lord's capacity for forgiveness.

 Or - Shawcross tingled all over as the possibility crystalised in his brain - might AIDS be no more than a mere prophetic shadow, hinting at a future plague a thousand times more terrible? A warning to the wicked to change their ways while they still had time? An example to the righteous as to how they might do His will?

 Shawcross broke into a sweat. The sinners next door moaned as if already in Hell, the thin dividing wall vibrated, the wind rose up to shake the dark trees and rattle his window. What was this wild idea in his head? A true message from God, or the product of his own imperfect understanding? He needed guidance! He switched on his reading lamp and picked up his Bible from the bedside table. With his eyes closed, he opened the book at random.

 He recognised the passage at the very first glance. He ought to have; he'd read it and reread it a hundred times, and knew it almost by heart. The destruction of Sodom and Gomorrah.

 At first, he tried to deny his destiny: He was unworthy! A sinner himself! An ignorant child! But everyone was unworthy, everyone was a sinner, everyone was an ignorant child in God's eyes. It was pride, not humility, that spoke against God's choice of him.

 By morning, not a trace of doubt remained.

 Dropping paleontology was a great relief; defending Creationism with any conviction required a certain, very special, way of thinking, and he had never been quite sure that he could master it. Biochemistry, on the other hand, he mastered with ease (confirmation, if any was needed, that he'd made the right decision). He topped his classes every year, and went on to do a PhD in Molecular Biology at Harvard, then postdoctoral work at the NIH, and fellowships in Canada and France. He lived for his work, pushing himself mercilessly, but always taking care not to be too conspicuous in his achievements. He published very little, usually as a modest third or fourth co-author, and when at last he flew home from France, nobody in his field knew, or would have much cared, that John Shawcross had returned, ready to begin his real work.

 Shawcross worked alone in the gleaming white building that served as both laboratory and home. He couldn't risk taking on employees, no matter how closely their beliefs might have matched his own. He hadn't even let his parents in on the secret; he told them he was engaged in theoretical molecular genetics, which was a lie of omission only - and he had no need to beg his father for money week by week since, for tax reasons, twenty-five percent of the Shawcross empire's massive profit was routinely payed into accounts in his name.

 His lab was filled with shiny grey boxes, from which ribbon cables snaked to PCs; the latest generation, fully automated, synthesisers and sequencers of DNA, RNA, and proteins (all available off the shelf, to anyone with the money to buy them). Half a dozen robot arms did all the grunt work: pipetting and diluting reagents, labelling tubes, loading and unloading centrifuges.

 At first Shawcross spent most of his time working with computers, searching databases for the sequence and structure information that would provide him with starting points, later buying time on a supercomputer to predict the shapes and interactions of molecules as yet unknown.

 When aqueous X-ray diffraction become possible, his work sped up by a factor of ten; to synthesise and observe the actual proteins and nucleic acids was now both faster, and more reliable, than the hideously complex process (even with the best short-cuts, approximations and tricks) of solving Schrödinger's equation for a molecule consisting of hundreds of thousands of atoms.

 Base by base, gene by gene, the Shawcross virus grew.

As the woman removed the last of her clothes, Shawcross, sitting naked on the motel room's plastic bucket chair, said, "You must have had sexual intercourse with hundreds of men."

 "Thousands. Don't you want to come closer, honey? Can you see okay from there?"

 "I can see fine."

 She lay back, still for a moment with her hands cupping her breasts, then she closed her eyes and began to slide her palms across her torso.

 This was the two hundredth occasion on which Shawcross had paid a woman to tempt him. When he had begun the desensitising process five years before, he had found it almost unbearable. Tonight he knew he would sit calmly and watch the woman achieve, or skilfully imitate, orgasm, without experiencing even a flicker of lust himself.

 "You take precautions, I suppose."

 She smiled, but kept her eyes closed. "Damn right I do. If a man won't wear a condom, he can take his business elsewhere. And I put it on, he doesn't do it himself. When I put it on, it stays on. Why, have you changed your mind?"

 "No. Just curious."

 Shawcross always paid in full, in advance, for the act he did not perform, and always explained to the woman, very clearly at the start, that at any time he might weaken, he might make the decision to rise from the chair and join her. No mere circumstantial impediment could take any credit for his inaction; nothing but his own free will stood between him and mortal sin.

 Tonight, he wondered why he continued. The "temptation" had become a formal ritual, with no doubt whatsoever as to the outcome.

 No doubt? Surely that was pride speaking, his wiliest and most persistent enemy. Every man and woman forever trod the edge of a precipice over the inferno, at risk more than ever of falling to those hungry flames when he or she least believed it possible.

 Shawcross stood and walked over to the woman. Without hesitation, he placed one hand on her ankle. She opened her eyes and sat up, regarding him with amusement, then took hold of his wrist and began to drag his hand along her leg, pressing it hard against the warm, smooth skin.

 Just above the knee, he began to panic - but it wasn't until his fingers struck moisture that he pulled free with a strangled mewling sound, and staggered back to the chair, breathless and shaking.

 That was more like it.

The Shawcross virus was to be a masterful piece of biological clockwork (the likes of which William Paley could never have imagined - and which no godless evolutionist would dare attribute to the "blind watchmaker" of chance). Its single strand of RNA would describe, not one, but four potential organisms.

 Shawcross virus A, SVA, the "anonymous" form, would be highly infectious, but utterly benign. It would reproduce within a variety of host cells in the skin and mucous membranes, without causing the least disruption to normal cellular functions. Its protein coat had been designed so that every exposed site mimicked some portion of a naturally occurring human protein; the immune system, being necessarily blind to these substances (to avoid attacking the body itself), would be equally blind to the invader.

 Small numbers of SVA would make their way into the blood stream, infecting T-lymphocytes, and triggering stage two of the virus's genetic program. A system of enzymes would make RNA copies of hundreds of genes from every chromosome of the host cell's DNA, and these copies would then be incorporated into the virus itself. So, the next generation of the virus would carry with it, in effect, a genetic fingerprint of the host in which it had come into being.

 Shawcross called this second form SVC, the C standing for "customised" (since every individual's unique genetic profile would give rise to a unique strain of SVC), or "celibate" (because, in a celibate person, only SVA and SVC would be present).

 SVC would be able to survive only in blood, semen and vaginal fluids. Like SVA, it would be immunologically invisible, but with an added twist: its choice of camouflage would vary wildly from person to person, so that even if its disguise was imperfect, and antibodies to a dozen (or a hundred, or a thousand) particular strains could be produced, universal vaccination would remain impossible.

 Like SVA, it would not alter the function of its hosts - with one minor exception. When infecting cells in the vaginal mucous membrane, the prostate, or the seminiferous epithelium, it would cause the manufacture and secretion from these cells of several dozen enzymes specifically designed to degrade varieties of rubber. The holes created by a brief exposure would be invisibly small - but from a viral point of view, they'd be enormous.

 Upon reinfecting T-cells, SVC would be capable of making an "informed decision" as to what the next generation would be. Like SVA, it would create a genetic fingerprint of its host cell. It would then compare this with its stored, ancestral copy. If the two fingerprints were identical - proving that the customised strain had remained within the body in which it had begun - its daughters would be, simply, more SVC.

 However, if the fingerprints failed to match, implying that the strain had now crossed into another person's body (and if gender-specific markers showed that the two hosts were not of the same sex), the daughter virus would be a third variety, SVM, containing both fingerprints. The M stood for "monogamous", or "marriage certificate". Shawcross, a great romantic, found it almost unbearably sweet to think of two people's love for each other being expressed in this way, deep down at the subcellular level, and of man and wife, by the very act of making love, signing a contract of faithfulness until death, literally in their own blood.

 SVM would be, externally, much like SVC. Of course, when it infected a T-cell it would check the host's fingerprint against both stored copies, and if either one matched, all would be well, and more SVM would be produced.

 Shawcross called the fourth form of the virus SVD. It could arise in two ways; from SVC directly, when the gender markers implied that a homosexual act had taken place, or from SVM, when the detection of a third genetic fingerprint suggested that the molecular marriage contract had been violated.

 SVD forced its host cells to secrete enzymes that catalysed the disintegration of vital structural proteins in blood vessel walls. Sufferers from an SVD infection would undergo massive haemorrhaging all over their body. Shawcross had found that mice died within two or three minutes of an injection of pre-infected lymphocytes, and rabbits within five or six minutes; the timing varied slightly, depending on the choice of injection site.

 SVD was designed so that its protein coat would degrade in air, or in solutions outside a narrow range of temperature and pH, and its RNA alone was non-infectious. Catching SVD from a dying victim would be almost impossible. Because of the swiftness of death, an adulterer would have no time to infect their innocent spouse. The widow or widower would, of course, be sentenced to a life of celibacy, but Shawcross did not think this too harsh: it took two people to make a marriage, he reasoned, and some small share of the blame could always be apportioned to the other partner.

 Even assuming that the virus fulfilled its design goals precisely, Shawcross acknowledged a number of complications:

 Blood transfusions would become impractical until a foolproof method of killing the virus in vitro was found. Five years ago this would have been tragic, but Shawcross was encouraged by the latest work in synthetic and cultured blood components, and had no doubt that his epidemic would cause more funds and manpower to be diverted into the area. Transplants were less easily dealt with, but Shawcross thought them somewhat frivolous anyway, an expensive and rarely justifiable use of scarce resources.

 Doctors, nurses, dentists, paramedics, police, undertakers . . . well, in fact everyone, would have to take extreme precautions to avoid exposure to other people's blood. Shawcross was impressed, though of course not surprised, at God's foresight here: the rarer and less deadly AIDS virus had gone before, encouraging practices verging on the paranoid in dozens of professions, multiplying rubber glove sales by orders of magnitude. Now the overkill would all be justified, since everyone would be infected with, at the very least, SVC.

 Rape of virgin by virgin would become a sort of biological shot-gun wedding; any other kind would be murder and suicide. The death of the victim would be tragic, of course, but the near-certain death of the rapist would surely be an overwhelming deterrent. Shawcross decided that the crime would virtually disappear.

 Homosexual incest between identical twins would escape punishment, since the virus could have no way of telling one from the other. This omission irritated Shawcross, especially since he was unable to find any published statistics that would allow him to judge the prevalence of such abominable behaviour. In the end he decided that this minor flaw would constitute a necessary, token remnant - a kind of moral fossil - of man's inalienable potential to consciously choose evil.

It was in the northern summer of 2000 that the virus was completed, and tested as well as it could be in tissue culture experiments and on laboratory animals. Apart from establishing the fatality of SVD (created by test-tube simulations of human sins of the flesh), rats, mice and rabbits were of little value, because so much of the virus's behaviour was tied up in its interaction with the human genome. In cultured human cell lines, though, the clockwork all seemed to unwind, exactly as far, and never further, than appropriate to the circumstances; generation after generation of SVA, SVC and SVM remained stable and benign. Of course more experiments could have been done, more time put aside to ponder the consequences, but that would have been the case regardless.

 It was time to act. The latest drugs meant that AIDS was now rarely fatal - at least, not to those who could afford the treatment. The third millenium was fast approaching, a symbolic opportunity not to be ignored. Shawcross was doing God's work; what need did he have for quality control? True, he was an imperfect human instrument in God's hands, and at every stage of the task he had blundered and failed a dozen times before achieving perfection, but that was in the laboratory, where mistakes could be discovered and rectified easily. Surely God would never permit anything less than an infallible virus, His will made RNA, out into the world.

 So Shawcross visited a travel agent, then infected himself with SVA.

Shawcross went west, crossing the Pacific at once, saving his own continent for last. He stuck to large population centres: Tokyo, Beijing, Seoul, Bangkok, Manilla, Sydney, New Delhi, Cairo. SVA could survive indefinitely, dormant but potentially infectious, on any surface that wasn't intentionally sterilised. The seats in a jet, the furniture in a hotel room, aren't autoclaved too often.

 Shawcross didn't visit prostitutes; it was SVA that he wanted to spread, and SVA was not a venereal disease. Instead, he simply played the tourist, sight-seeing, shopping, catching public transport, swimming in hotel pools. He relaxed at a frantic pace, adopting a schedule of remorseless recreation that, he soon felt, only divine intervention sustained.

 Not surprisingly, by the time he reached London he was a wreck, a suntanned zombie in a fading floral shirt, with eyes as glazed as the multicoated lens of his obligatory (if filmless) camera. Tiredness, jet lag, and endless changes of cuisine and surroundings (paradoxically made worse by an underlying, glutinous monotony to be found in food and cities alike), had all worked together to slowly drag him down into a muddy, dreamlike state of mind. He dreamt of airports and hotels and jets, and woke in the same places, unable to distinguish between memories and dreams.

 His faith held out through it all, of course, invulnerably axiomatic, but he worried nonetheless. High altitude jet travel meant extra exposure to cosmic rays; could he be certain that the virus's mechanisms for self checking and mutation repair were fail-safe? God would be watching over all the trillions of replications, but still, he would feel better when he was home again, and could test the strain he'd been carrying for any evidence of defects.

 Exhausted, he stayed in his hotel room for days, when he should have been out jostling Londoners, not to mention the crowds of international tourists making the best of the end of summer. News of his plague was only now beginning to grow beyond isolated items about mystery deaths; health authorities were investigating, but had had little time to assemble all the data, and were naturally reluctant to make premature announcements. It was too late, anyway; even if Shawcross had been found and quarantined at once, and all national frontiers sealed, people he had infected so far would already have taken SVA to every corner of the globe.

 He missed his flight to Dublin. He missed his flight to Ontario. He ate and slept, and dreamt of eating, sleeping and dreaming. The Times arrived each morning on his breakfast tray, each day devoting more and more space to proof of his success, but still lacking the special kind of headline he longed for: a black and white acknowledgement of the plague's divine purpose. Experts began declaring that all the signs pointed to a biological weapon run amok, with Libya and Iraq the prime suspects; sources in Israeli intelligence had confirmed that both countries had greatly expanded their research programs in recent years. If any epidemiologist had realised that only adulterers and homosexuals were dying, the idea had not yet filtered through to the press.

 Eventually, Shawcross checked out of the hotel. There was no need for him to travel through Canada, the States, or Central and South America; all the news showed that other travellers had long since done his job for him. He booked a flight home, but had nine hours to kill.

"I will do no such thing! Now take your money and get out."

 "But -"

 "Straight sex, it says in the foyer. Can't you read?"

 "I don't want sex. I won't touch you. You don't understand. I want you to touch yourself. I only want to be tempted -"

 "Well, walk down the street with both eyes open, that should be temptation enough." The woman glared at him, but Shawcross didn't budge. There was an important principle at stake. "I've paid you!" he whined.

 She dropped the notes on his lap. "And now you have your money back. Good night."

 He climbed to his feet. "God's going to punish you. You're going to die a horrible death, blood leaking out of all your veins -"

 "There'll be blood leaking out of you if I have to call the lads to assist you off the premises."

 "Haven't you read about the plague? Don't you realise what it is, what it means? It's God's punishment for fornicators -"

 "Oh, get out, you blaspheming lunatic."

 "Blaspheming?" Shawcross was stunned. "You don't know who you're talking to! I'm God's chosen instrument!"

 She scowled at him. "You're the devil's own arsehole, that's what you are. Now clear off."

 As Shawcross tried to stare her down, a peculiar dizziness took hold of him. She was going to die, and he would be responsible. For several seconds, this simple realisation sat unchallenged in his brain, naked, awful, obscene in its clarity. He waited for the usual chorus of abstractions and rationalisations to rise up and conceal it.

 And waited.

 Finally he knew that he couldn't leave the room without doing his best to save her life.

 "Listen to me! Take this money and let me talk, that's all. Let me talk for five minutes, then I'll go."

 "Talk about what?"

 "The plague. Listen! I know more about the plague than anyone else on the planet." The woman mimed disbelief and impatience. "It's true! I'm an expert virologist, I work for, ah, I work for the Centres for Disease Control, in Atlanta, Georgia. Everything I'm going to tell you will be made public in a couple of days, but I'm telling you now, because you're at risk from this job, and in a couple of days it might be too late."

 He explained, in the simplest language he could manage, the four stages of the virus, the concept of a stored host fingerprint, the fatal consequences if a third person's SVM ever entered her blood. She sat through it all in silence.

 "Do you understand what I've said?"

 "Sure I do. That doesn't mean I believe it."

 He leapt to his feet and shook her. "I'm deadly serious! I'm telling you the absolute truth! God is punishing adulterers! AIDS was just a warning; this time no sinner will escape! No one!"

 She removed his hands. "Your God and my God don't have a lot in common."

 "Your God!" he spat.

 "Oh, and aren't I entitled to one? Excuse me. I thought they'd put it in some United Nations Charter: Everyone's issued with their own God at birth, though if you break Him or lose Him along the way there's no free replacement."

 "Now who's blaspheming?"

 She shrugged. "Well, my God's still functioning, but yours sounds a bit of a disaster. Mine might not cure all the problems in the world, but at least he doesn't bend over backwards to make them worse."

 Shawcross was indignant. "A few people will die. A few sinners, it can't be helped. But think of what the world will be like when the message finally gets through! No unfaithfulness, no rape; every marriage lasting until death -"

 She grimaced with distaste. "For all the wrong reasons."

 "No! It might start out that way. People are weak, they need a reason, a selfish reason, to be good. But given time it will grow to be more than that; a habit, then a tradition, then part of human nature. The virus won't matter any more. People will have changed."

 "Well, maybe; if monogamy is inheritable, I suppose natural selection would eventually -"

 Shawcross stared at her, wondering if he was losing his mind, then screamed, "Stop it! There is no such thing as 'natural selection'!" He'd never been lectured on Darwinism in any brothel back home, but then what could he expect in a country run by godless socialists? He calmed down slightly, and added, "I meant a change in the spiritual values of the world culture."

 The woman shrugged, unmoved by the outburst. "I know you don't give a damn what I think, but I'm going to tell you anyway. You are the saddest, most screwed-up man I've set eyes on all week. So, you've chosen a particular moral code to live by; that's your right, and good luck to you. But you have no real faith in what you're doing; you're so uncertain of your choice that you need God to pour down fire and brimstone on everyone who's chosen differently, just to prove to you that you're right. God fails to oblige, so you hunt through the natural disasters - earthquakes, floods, famines, epidemics - winnowing out examples of the 'punishment of sinners'. You think you're proving that God's on your side? All you're proving is your own insecurity."

 She glanced at her watch. "Well, your five minutes are long gone, and I never talk theology for free. I've got one last question though, if you don't mind, since you're likely to be the last 'expert virologist' I run into for a while."

 "Ask." She was going to die. He'd done his best to save her, and he'd failed. Well, hundreds of thousands would die with her. He had no choice but to accept that; his faith would keep him sane.

 "This virus that your God's designed is only supposed to harm adulterers and gays? Right?"

 "Yes. Haven't you listened? That's the whole point! The mechanism is ingenious, the DNA fingerprint -"

 She spoke very slowly, opening her mouth extra wide, as if addressing a deaf or demented person. "Suppose some sweet, monogamous, married couple have sex. Suppose the woman becomes pregnant. The child won't have exactly the same set of genes as either parent. So what happens to it? What happens to the baby?"

 Shawcross just stared at her. What happens to the baby? His mind was blank. He was tired, he was homesick . . . all the pressure, all the worries . . . he'd been through an ordeal - how could she expect him to think straight, how could she expect him to explain every tiny detail? What happens to the baby? What happens to the innocent, newly made child? He struggled to concentrate, to organise his thoughts, but the absolute horror of what she was suggesting tugged at his attention, like a tiny, cold, insistent hand, dragging him, inch by inch, towards madness.

 Suddenly, he burst into laughter; he almost wept with relief. He shook his head at the stupid whore, and said, "You can't trick me like that! I thought of babies back in '94! At little Joel's christening - he's my cousin's boy." He grinned and shook his head again, giddy with happiness. "I fixed the problem: I added genes to SVC and SVM, for surface receptors to half a dozen foetal blood proteins; if any of the receptors are activated, the next generation of the virus is pure SVA. It's even safe to breast feed, for about a month, because the foetal proteins take a while to be replaced."

 "For about a month," echoed the woman. Then, "What do you mean, you added genes . . . ?"

 Shawcross was already bolting from the room.

 He ran, aimlessly, until he was breathless and stumbling, then he limped through the streets, clutching his head, ignoring the stares and insults of passers-by. A month wasn't long enough, he'd known that all along, but somehow he'd forgotten just what it was he'd intended to do about it. There'd been too many details, too many complications.

 Already, children would be dying.

 He came to a halt in a deserted side street, behind a row of tawdry nightclubs, and slumped to the ground. He sat against a cold brick wall, shivering and hugging himself. Muffled music reached him, thin and distorted.

 Where had he gone wrong? Hadn't he taken his revelation of God's purpose in creating AIDS to its logical conclusion? Hadn't he devoted his whole life to perfecting a biological machine able to discern good from evil? If something so hideously complex, so painstakingly contrived as his virus, still couldn't do the job . . .

 Waves of blackness moved across his vision.

 What if he'd been wrong, from the start?

 What if none of his work had been God's will, after all?

 Shawcross contemplated this idea with a shell-shocked kind of tranquillity. It was too late to halt the spread of the virus, but he could go to the authorities and arm them with the details that would otherwise take them years to discover. Once they knew about the foetal protein receptors, a protective drug exploiting that knowledge might be possible in a matter of months.

 Such a drug would enable breast feeding, blood transfusions and organ transplants. It would also allow adulterers to copulate, and homosexuals to practise their abominations. It would be utterly morally neutral, the negation of everything he'd lived for. He stared up at the blank sky, with a growing sense of panic. Could he do that? Tear himself down and start again? He had to! Children were dying. Somehow, he had to find the courage.

 Then, it happened. Grace was restored. His faith flooded back like a tide of light, banishing his preposterous doubts. How could he have contemplated surrender, when the real solution was so obvious, so simple?

 He staggered to his feet, then broke into a run again, reciting to himself, over and over, to be sure he'd get it right this time: "ADULTERERS! SODOMITES! MOTHERS BREAST FEEDING INFANTS OVER THE AGE OF FOUR WEEKS! REPENT AND BE SAVED . . ."