— Хэк! — Чей-то короткий мощный выдох придал силы, а характерный хруст ломаемых костей помог вырвать клинок.

Тиски разжались, и бесчувственное тело чужака упало рядом. Тяжело, глухо, обезволенно.

— Лежи спокойно, — произнес знакомый голос, и до Климова дошло, что его спас Петр. Только он умел так мастерски ломать шеи.

Климов подал ему руку, и тот одним легким рывком поставил его на ноги. Обнялись.

— Как ты? — озабоченно вгляделся в глаза Климова сочувственно-суровый Петр и, услыхав, что «все нормально», круто развернулся: — Ходу!

Выдернув из-под безжизненного тела автомат, Климов рванулся вслед за Петром, наблюдая боковым зрением за центральным входом в «дробильню». Уже выскакивая в темень, поскользнувшись на разжиженной земле и еле удержавшись на ногах, услышал свист пуль и эхо выстрелов.

— Быстрей! На выстрелы не отвечай, держись за мной! — крикнул Петр и растворился в ночном мраке.

— Я босиком.

Климов чудом поспевал за ним.

— Сейчас обую.

Понять, когда Петр говорит серьезно, а когда смеется, было трудно.

Дождь с мокрым снегом, ветер, грязь, какие-то железяки, трубы, доски — все это сбивало с ног, мешало бегу.

«Только бы на гвоздь не напороться, — старался не отстать от Петра Климов и по-кошачьи всматривался в темень, — или на стекло».

Чего боишься, то обычно и происходит.

Торчавшее в земле стекло разрезало ступню. Климов аж вскрикнул:

— О-о-о! — И, разом захромав, замедлил бег.

— Что там?

— Стекло, — шепнул в потемках Климов и наскоро перевязал порез платком.

— Не сильно? — Из кромешных сумерек возникла тень Петра, и Климов, сцепив зубы, побежал навстречу.

— Обойдется.

Только Петр определял сейчас, куда бежать, и только Петр не думал о погоне. Считал лишним. Кто не думает, тот действует. Урок Афгана.

Перебегая шоссе, Климов понял, что они направляются в город. За шоссе тянулся ряд гаражей. Петр подошел к одному из них, нашел слабое место в кирпичной стенке, примерился и проломил ударом кулака приличную дыру. В четыре руки они быстро расширили пролом, забрались внутрь. Следя за действиями Петра, Климов вспомнил его прозвище, полученное в Афганистане, — Дядя Мина. Взрывчатая сила его кулака могла убить любого. А кирпичи он расшибал играючи, словно сырые яйца.

За дверью гаража Петр нашел ломик, сбил замки, завел двигатель «волги» — она принадлежала бывшему директору продмага. Климов сел на заднее сиденье, и машина выехала на шоссе.

Петр, не зажигая фар, промчался мимо шахтоуправления, затормозил на перекрестке, шепнул Климову: «Пригнись» — и вышел из машины.

Властным жестом поманил к себе патрульного, который начал приближаться с видимой опаской. Второй постовой стал за «москвич» красного цвета. Климов узнал машину Петра.

— Могильщик сбежал, — сухо сказал Петр и, глядя на второго автоматчика, нарочно громко спросил первого: — Чистый сообщил об этом?

— Нет, — отозвался второй и вышел из-за «москвича». Петр был без оружия и не вызывал подозрений.

— Рация забарахлила, — уточнил первый и отвел ствол автомата в сторону. — Наверное, батарейка села.

— Ну-ка, покажи, — прошел мимо него Петр, сразу поняв, у кого рация. — У меня есть запасная.

— С нас пузырь, — обрадованно сказал первый и двинулся вслед за Петром.

Климов передернул затвор «Калашникова», чуть приподнялся над сиденьем, приготовился стрелять. Благо, мишени были крупные, отчетливо просматривались в свете фонарей.

«Здоровые бугаи, — забеспокоился Климов, когда постовые оказались нос к носу с Петром. — Таких петь не заставишь».

Взяв рацию, Петр потряс ее над ухом, выслушал необходимые советы, открыл блок питания, передал рацию первому, ткнул в нее пальцем, упрекающе прикрикнул:

— Вот, смотрите!

Когда наклонили свои головы, стукнул их лбами.

— Выбирай обувь, амуницию, — сказал Петр Климову, когда тот оказался рядом. — Только не спеши. Примерь получше.

Продавец в универмаге не бывает столь любезен, как был внимателен в эту минуту Петр.

Один из постовых зашевелился. Петр цепко схватил его за плечи, бешеным рывком поставил на ноги и, мощно развернув гигантский корпус, ударил пудовым кулаком. Климов аж вздрогнул. Постовой пролетел мимо и подрубленно свалился навзничь. На его нос как будто наступили.

— Теперь действуй, — сказал Петр и опечаленно похлопал по капоту «москвича». — Кто его так?

Климов сделал вид, что занят переодеванием. И что можно ответить, когда лобовое стекло разбито вдребезги, а кузов словно кто поковырял большим гвоздем.

— Пацаны, наверное.

Петр оценил шутку, оглядел переобмундированного Климова, спросил, как его нога, сказал, что хорошо бы залить ее йодом, согласился с Климовым, что в поликлинике они найдут все необходимое. Петр затолкал раздетого постового в багажник «волги», а другого, окровавленного, бросил на сиденье сзади, сел за руль.

В поликлинику Климов проник один, нашел в потемках процедурный кабинет, спокойно обработал рану, залил ее йодом и перебинтовал. Затем зашел в регистратуру, отыскал там связку ключей, подобрал один из них к замку стоматологического кабинета. Нашел в тумбочке и сунул в карман «Мицуету» — портативный бор и тончайшие титановые сверла. Немного постоял в задумчивости и вышел из здания поликлиники.

Сев в машину рядом с Петром, который напряженно всматривался в ночь, Климов сказал, что нужно «заскочить в школу».

— Зачем? — не понял Петр.

— Термит забрать и взрывпакеты.

— Откуда они там? — Петр вырулил на улицу, прибавил газу и посмотрел назад: погони не было. Климов вкратце рассказал про заваруху, про попытку отравить главаря банды, про ультиматум террористов.

Петр молчал и сосредоточенно кивал. На площади притормозил и крикнул постовым:

— Чистого не было?

— Не проезжал, — ответил старший.

— Странно, — громко сказал Петр и посоветовал быть начеку. — Могильщик отвязался.

— Знаем.

— Тагды ой, — дурашливо промолвил Петр и, выставив локоть в окно, покатил дальше.

Забрав из школы свои запасы «фейерверка», Климов почувствовал себя готовым к бою. Не хватало только рации, но он ее добудет. Для штурма шахтоуправления и рудника необходимо было обесточить городскую сеть.

Начинать надо было с ее распределительных щитов и главных кабелей. А все это находилось неподалеку от рудника, в усиленно охраняемой зоне.

Чтобы осуществить дальнейший план теперь уже совместных действий, Климов попросил Петра заехать во двор школы, оставить машину и пешком дойти до площади.

— К чему эти маневры?

Климов объяснил свою задумку, и Петр согласно кивнул головой. «Ориент», который Климов снял с бесчувственного постового, отдыхавшего в багажнике, показывал без четверти одиннадцать. Время бежало.

Зайдя к зданию администрации, бывшему горкому партии, со стороны леса, именуемого в городке «центральным парком», Климов осмотрел окна цокольного этажа, никого внутри не обнаружил, подозвал Петра.

Вдвоем они открыли узкое окно горкомовского туалета, помогли друг другу забраться внутрь.

— Где ты был? — шепотом спросил Климов, выглядывая в коридор, и снова закрыл дверь. — Я пришел к тебе домой сразу после тревоги.

— После какой? — не понял Петр. Климов рассказал ему о том, что было утром.

— Теперь все ясно, — сказал Петр. — А я поехал с утра пораньше к знакомому водиле, на автобусе работает, механик, кстати, — во! — Петр одобряюще выставил палец. — Проверить «ходовую» и почистить карбюратор, чтоб затем тебя без приключений отвезти на поезд, а тут меня какие-то козлы в десантной форме тормозят, почти на выезде из города, и грубо так — «выматывайся» — предлагают. Я было: что? куда? кто вы такие? А они, бакланы, давят понт, рвут из машины. Ну, я вышел. — Петр пожал плечами. — Образумил кой-кого. Поставил на уши.

— Сколько их было? — спросил Климов.

— Пятеро, — ответил Петр, потом добавил: — Было.

Климов понимающе кивнул:

— Гнали, как зверя?

— До Змеиного ущелья.

— А потом?

— Я их всех там оставил, потом переоделся, добыл рацию, послушал, чувствую — тебя зажали мертво. Ну, я и подался к шахтоуправлению, но там прожектора, мать бы их так, — все как на ладони! — Петр усмехнулся, горько, сожалеюще. — Никак не подойти. Чуть не сорвался, когда увидел, как тебя тащат к «УАЗу». Потом узнал, что тебя в «дробильню» повезли, по рации сболтнули. Вроде вовремя подоспел. — Петр с улыбкой посмотрел на Климова. — Такие, брат, коврижки.

— Как в Афгане, — сказал Климов. — Помнишь тот кишлак, где мы вдвоем остались? Под Мукуром?

— Как не помнить, — вздохнул Петр. — Позор останется позором.

— В каком смысле?

— Да в таком: не надо было нам туда соваться!

— В тот кишлак? — не понял Климов.

— Нет, в Афган! — ответил Петр. — Зашли, чтоб выйти, получив по морде. Идиоты.

— Надо было оставаться?

— Да! — Петр еле сдерживал свой шепот. — Войну надо выигрывать, иначе незачем ее начинать. Уйдя с позором, мы на своих плечах внесли войну в свой дом. Поэтому и прячемся теперь, как крысы, в сортире. — Он хотел еще что-то добавить, но смолчал, махнув рукой, задумался, спросил: — Есть хочешь?

— Нет, — ответил Климов. — А вот несколько минут вздремнул бы перед боем.

— Покемарь, — согласился Петр. — Я разбужу.

Климов прислонился к стене, вытянул ноги, закрыл глаза. Ощущая тяжесть автомата на бедре, подумал о словах Петра. Наверное, он в чем-то прав. По крайней мере, ничего недосказанного между ними не осталось. Будучи человеком долга, Климов верил, что стремящийся к истине прав и в заблуждении, было бы стремление это выстраданным, как у его друга. Оставляя за Петром право на собственную точку зрения, принимая во внимание все его доводы, Климов не пытался наскоро разобраться в тех вопросах, которые вызывали сомнение. Он как бы оставлял их до того времени, когда, возможно, его взгляд на многие проблемы и конфликты несколько изменится. Но Климов точно знал, что хладнокровный и уравновешенный приходит к истине гораздо раньше, чем человек, спешащий порицать не соглашающихся с ним. Больше всего он не любил тихонь и безмолвных исполнителей. «Да, так точно. Да, все верно. Да, устроим». Все, что ни прикажешь, сделают. И никакого встречного вопроса или выдвинутой напрямую инициативы. Чаще всего неправ оказывается тот, кто издает указы. А тихий исполнитель норовит не путаться ни у начальства, ни у времени под ногами, как будто совесть — это пустое слово. Как будто справедливость — это не забота сердца, а некое привычное для слуха слово. Без чувства выбора нет чувства цели, долга.

«Ведь это же уму непостижимо, — думал Климов, чувствуя, что Петр пошевелился, сменил позу, — дать террористам взорвать город, взорвать газ. Пусть даже требования у них невыполнимые… Задача государства, всякой власти над людьми — обеспечение спокойной мирной жизни и, если надо, сохранение ее любой ценой. Сейчас задача эмвэдэ и контрразведки сводится к простому: надо  у д о в л е т в о р и т ь  все требования террористов, а затем уж расправиться с ними как придется. Иначе вся эта ситуация попахивает жуткой провокацией и фарсом. Пусть даже в операции будут участвовать и «Альфа», и спецназ, и президентская «девятка». Все это будет ложь, рассчитанная на того, кто видит мир в экране телевизора. Преступное противоборство власти с террористами толкнет последних на непоправимый шаг. Газгольдеры взлетят, и люди задохнутся. Их уже расстреливают каждый час».

Обдумывая сложившуюся ситуацию, он снова и снова приходил к убеждению, что к власти рвутся люди мелкие, завистливые, льстивые, в то время как правильно решать за всех — удел немногих. Истинная власть обременительна. Но, к сожалению, многие примеривают власть к своей персоне, как одежду, и, не разведя рук, кричат: «Как раз!» Не дай-то Бог отнимут, отберут, оставят без обновки.

Климов приоткрыл один глаз, увидел бодрствующего Петра и откинул тревожные мысли.

— Подъем, — сказал он вслух и резко встал. Петр поднялся тоже.

Климов приложил палец к губам. Они прислушались. Дождь с новой силой барабанил по карнизу, ветер вкривь и вкось раскачивал деревья. Вечерняя улица и фонари, с их сотрясаемой тяжелым ветром светотенью, заражали воздух старческим бессилием. Неисполнимо трудным делом показался Климову продуманный и обговоренный в деталях план. Но подбадривало то, что он был не один. Их было двое.