Зажатый полукружьем гор, затянутый туманом, Ключеводск мог сойти за село, когда бы не каменные сваи бывшей городской Доски почета, да не кафе «Уют», работавшее вечером как ресторан, о чем гласила яркая табличка на дверях, в которых — мистика и чудо! — стоял дородный швейцар в ливрее с галунами и в фуражке с золотым околышем.

Климов усомнился в остроте своего зрения и подошел поближе. Вблизи швейцар больше смахивал на футболиста, принимающего мяч на грудь.

Климова он не замечал.

Видимо, пока Климов отсутствовал, жил вдалеке, растил детей, рос в чинах, стрелял, преследовал, бегал и догонял, в «соцгородке», маленьком, как арена заштатного цирка, замечать друг друга стало дурным тоном. На улицах, по крайней мере. Все были заняты.

Иллюзия большого делового центра, где всем ни до кого, ни до чего и все о'кей. Простительный, конечно, предрассудок для столь крохотного скопища людей. Движимый скорее любопытством, нежели сосущим чувством голода, Климов коснулся своей шляпы:

— Добрый день. Кафе открыто?

Даже не посмотрев на Климова, швейцар бросил короткое:

— Проходите.

Оттаявшие ступеньки лесенки были скользкими, как кожура апельсинов или бананов, раздавленная чьими-то подошвами. Если Климов правильно понял, эти фрукты теперь не были диковинкой для Ключеводска. Впрочем, как и не были в диковинку здесь сигареты «Филипп Моррис», пачку от которых он заметил в урне.

Войдя в кафе и задержавшись возле гардероба, Климов огляделся. Ничего особенного. Просторный зал, узкие немытые окна. В углу, возле раздаточной, сидели пять парней, широкоплечих, крупных. Больше никого не было видно… Вдруг дверь сбоку приоткрылась, и глазам Климова предстало длинноногое, белокурое создание в передничке и кокошнике с узорчато-пятнистой оторочкой.

— Вы к нам? Что-то хотели?

— Да, позавтракать.

— Пойдемте.

Нежный запах духов, толстый слой яркой губной помады, лаково блеснувшие ухоженные ногти и перстень с изумрудной капелькой. Всем своим видом официантка показывала, что цену себе знает. И не собирается объяснять такие простые истины, как чрезмерная загруженность красивой девушки на этой каторжной работе, где каждый норовит щипнуть и оскорбить.

Климов сразу почувствовал себя виноватым за все несовершенство мира и, на ходу стащив плащ, быстро вывернул его наизнанку. Шляпу спрятал под плащ.

Указав на столик около окна, официантка приняла заказ, сосредоточенно-сговорчиво кивнула и пошла-пошла-пошла… как по ниточке… на шпильках. Идеальный разрез сзади.

Делая вид, что не может оторвать взгляда от ножек девушки, Климов осторожно посмотрел в угол. Двое, в черных кожанках, склонились над столом, усиленно работая вилками. Остальные медленно потягивали пиво из фужеров. Один, сытый, гладкий, со стальным браслетом на руке, властно поманил к себе официантку. Что-то приказал, она кивнула. Отошла. Но как-то неуверенно, напряженно.

Заметив любопытный взгляд, сытый глянул так, что Климов приказал себе в угол больше не смотреть. Не стоит напрашиваться на неприятности. Лучше задрать голову и посчитать плафоны на потолке. Огромные блестящие светильники напомнили о кабинете стоматолога и о неожиданно разболевшемся зубе. Он понимал, что идти к врачу все равно придется и от бормашины не убежишь, но боли сейчас не было, а там еще посмотрим!

Белокурая официантка выставила перед Климовым тарелку с гуляшом и, улыбаясь, спросила, будет ли он кашу? Неизвестно почему, Климов ответил «нет». Тогда она нахмурилась и посоветовала больше есть.

— А то вас дома не узнают.

По ее разумению, мужчины должны были питаться основательно, чтоб женщины на них не обижались. Она и хмурилась лишь для того, чтоб тут же улыбнуться. Идеальная улыбка.

— Тогда: две курицы, три каши и четырнадцать оладий.

— Вы серьезно? — удивилась белокурая, округлив глаза.

— Совершенно.

— Подождите.

В ее ответе прозвучала благодарность. Так надоедает день за днем разъяснять особенно дотошным, почему у пива запах тины, а цыпленок табака по вкусу как минтай, и то мороженый. Не говоря уже о салфетках на столах, которых нет.

Пятеро еще сидели за столиком в углу и о чем-то говорили.

Климов отвернулся, делая вид, что они его совершенно не интересуют.

Заботливость официантки, пожелавшей, чтобы женщины всегда были довольны, усилила в нем чувство близкого родства и с Ключеводском, и с его людьми. Ему вообще показалось, что у людей здесь были кроткие, наивные и жизнерадостные мысли. Хотелось, чтобы это было так. Он вспомнил город летним, в зелени деревьев и в цветах, услышал щебет птиц, и тайное родство со всем прекрасным в мире подсказывало, что люди здесь добры.

Умяв заказанные блюда, он выпил три стакана компота и с благодарным чувством любви и добра оставил на столе лишние деньги. На чай.