1

Желающих составить Северину компанию в его обратном пути на север, к Хмарьевску, оказалось трое.

Других дураков было не сыскать.

Одно дело – добраться до передовой линии, затерянной в степях. Другое дело – отсюда выбираться.

Все трое были из отряда Северина.

Первым, после непродолжительных раздумий, стал боевой маг Шедди Краснолист. Определяющим фактором стало то, что он собственными ушами слышал, как умирающий сказал заветное слово: «Золото».

На согласие двух других повлияли приятельские отношения с Северином. Причем в обоих случаях завязкой послужила его «легенда».

Мартуз был румяный и задиристый парень, склонный к щегольству – серьга в ухе, мятая шапочка с утиными перьями.

Знакомясь с ним, Северин выдал свою коронную фразу про Лихоборку. Собеседник, как это чаще всего и бывало, поинтересовался, где именно она располагается? Северин привычно упомянул владения Арахнисов.

– Ну да, заливай, – румяный пижон хохотнул. – Ты б еще Опустошителем-переулка-Менял назвался, ага…

А заметив, как изменилось выражение лица Северина, поспешил добавить примиряющим тоном:

– Я не к тому, что собираюсь совать нос в твои дела, парень. Просто я сам из земель Арахнисов. Никаких Лихоборок у нас там никогда не водилось. Откуда ты на самом деле родом, мне совершенно все равно – хоть из Ильменя, хоть из Бизантикума. Тут, на «Жаровне», прошлое не имеет значения.

С этим было трудно поспорить.

Мартуз оказался хорошим парнем. Им не раз случалось впоследствии попадать в разного рода переделки, и недостаток биографических сведений не был помехой для того, чтобы прикрыть спину товарищу.

Дарьян был следопытом, выходцем из Мокшанских племен, на что указывала сословная татуировка – тусклые точки спускались от виска к уголку глаза, будто цепочка крошечных следов. С первого взгляда он производил впечатление довольно мрачного малого.

Когда у них с Северином зашел разговор о корнях, мрачный следопыт расплылся в улыбке.

– Ну конечно, – сказал он. – С Лихоборки. А чего не с Неглинки? Да расслабься. Я тоже читал эту пьесу. Хорошая!

Дарьян рассказал о том, что шаман, у которого он обучался, давал ему почитать написанную каким-то хмарьевским визионером пьесу. На подмостках города ее никогда не ставили ввиду ее сугубой фантастичности, и она так и осталась своеобразным казусом хмарьевской художественной культуры.

Речь в ней шла о городе, якобы существующем в параллельном измерении, и он, конечно же, был кривым отражением Хмарьевска – со всеми его плохими дорогами, и дураками, и вывернутыми наизнанку топонимами.

И ребенку было понятно, к чему клонил автор и почему пьеса не пользовалась успехом. Но шаману, большому любителю хмарьевских художественных новинок, она пришлась по вкусу. Была в ней некая живость характеров.

Дарьян даже начал пересказывать Северину эту пьесу. Уже на моменте первой встречи главных героев, молодого человека и не менее юной колдуньи, которым предстояло, пройдя через многочисленные испытания, сохранить свою любовь, Северин понял, что имеет дело с вольным пересказом книги, которую приходилось читать ему в другом мире и в другой жизни и которую он ни за что не стал бы перечитывать по доброй воле.

«Рублевские зори» Беладонны Фламберг.

Из разговора с учеником мокшанского шамана Северин вынес для себя несколько важных вещей. Среди них такие: ему стоит всерьез поработать над своей «легендой». Нет пророка в своем отечестве. Подлинное искусство – бессмертно.

«Жаровня» крепко сдружила их с Дарьяном, как и с бывалым воякой Шедди Краснолистом, и с пижоном Мартузом. Рутина ежедневных столкновений с тварями Хаоса сводила людей (а впрочем, и разводила, если они были недостаточно проворны) куда быстрее, чем совместное запивание горькой кедровки кислым зеленым пивом, ну или наоборот.

С этими тремя и предстояло отправиться Северину в обратный путь – в Хмарьевск.

В очередной попытке выйти на след Мурина-Альбинского. И Жанны.

«А что, если я разыщу ее, но она меня не узнает? – думал Северин. – Ведь я теперь совсем другой человек… Да и она… Как сложилась ее судьба? Жива ли она?! Мне бы только добраться до Мурина. Теперь-то мы с ним поговорили бы не как тогда, в далеком, невозможно далеком прошлом. Теперь все будет иначе… Теперь-то я умею играть по их правилам…»

Мартуз ехал в авангарде, заломив набок шапочку с перьями, поддавая верблюду пятками, мурлыкая себе под нос песенку, меланхолично жуя сухарь.

В середине, придерживая за повод двух навьюченных верблюдов, ехал Дарьян.

Северин с Шедди Краснолистом замыкали маленький караван.

Ветер гнал по степи белый пух, дул им в спину, будто говорил: проваливайте, да поживее.

– Как думаешь, – рассуждал Шедди, – ежели вот доберемся даже без всяких приключений, Городской Совет Хмарьевский, он как? Раскошелится? Нет у меня к ним доверия что-то…

– У них, говорят, – вступил Дарьян, – в подвалах Хмарьевского кремля золота столько, что можно плавать там по монетам в маленькой лодочке, загребая веслом. И что главный казначей так и делает время от времени. Чтобы почувствовать всю ответственность своей должности.

– А говорят, у Амофил золота еще больше, чем у Городского Совета. Было…

– Где теперь те Амофилы? Тем более что у Арахнисов всегда было еще больше. Эй, Мартуз, верно я говорю?

– Чего-чего?

– Верно ли говорят, что у ваших Арахнисов золота больше, чем у Амофил было, пока их не разнесли?

– Все правда! И, между прочим, Верховный жрец Вильвики – тоже выходец из Арахнисов! Знаете ли вы, каков он?!

– Неа, рассказывай. Все равно скучно.

– Верховный жрец заседает, как вы небось слыхали, а может, даже видали своими глазами, в Вильвикином Древе, и если вы не видали его своими глазами и даже не слыхали о нем, то и рассказывать вам бессмысленно.

– А ты уж постарайся!

– Слушайте же и внимайте. Древо это так велико, что заменяет жрецам и воинам Вильвики целую крепость. Внутри его ствола не счесть переходов, лестниц и лабиринтов. А сам Верховный жрец столь искушен в магии и ратных искусствах, что в мире нет ему достойного противника – сам океанский зверь Ктуле ему не страшен! Или какой-нибудь там… Шахрияр!

– Ему-то до Шахрияра дела нет, – скептически вставил Дарьян. – Чего им делить-то? Вильвикиных воителей на «Жаровне» или на передовой в степи не встретишь. Им бы рудники да рынки у Инлунгов и Блазанов воевать. Вот где их заботы.

– Ты-то много знаешь из чащоб своих мокшанских, – обиделся Мартуз. – Не буду рассказывать, раз так. Ни слова от меня не дождетесь!

– А вы слыхали, – осведомился Шедди, – про верховного Тенабира и посла от лаахорцев?

– Что за история? – забыв про данный обет молчания, оживился Мартуз, большой охотник до разного рода баек.

– Лаахорцы, стало быть, отправляют к Башне своих послов. С флагами, с гербами, как положено. Приводят их на самый верх Башни. А потом, то ли от высоты, то ли от лестниц длинных, что-то у них смущается в разуме. И начинают они дерзостные речи. Мол, вы бойню в переулке Менял затеяли, а мы вашего лидера в наказание укокошили. Пора бы и честь знать, что ли. Прервать кровопролитье. Собирайте вещички, да и проваливайте из-под Хмарьевска, куда вам будет угодно, все как положено – с оружием и знаменами, преследовать не будем…

– А жрец?!

– А что жрец, недавно в должность заступил. Горячий! Как заорет: «В ножи их!!» В один миг окружили послов – шинковалками своими целят в них! Лаахорцы глаза вытаращили. Внизу отвесная стена, до земли далеко, кругом Мглистые Акробаты, весьма рассерженные…

Шедди, прервав рассказ, вытащил из-под своего белым волчьим хвостом украшенного плаща бумажный кисет. В кисете у него был высушенный и перетертый в мелкий порошок корень-клиотль, контрабандой ввозимый с юга.

– Шедди, кончай присыпку свою жевать, не томи, что дальше?

– А дальше, – жуя, продолжил Шедди. – Послы как заголосят: «Остановитесь! Что же вы делаете?! Это какое-то безумие!» А новый верховный жрец им в ответ: «Безумие?! Это Те-на-бир!!»

Шедди взмахнул посохом, опасно покачнувшись в седле, пнул сапогом невидимого противника:

– И как пихнет главного ихнего вниз, с Башни. Прямо вот так, ногой с размаху в грудак! А следом Акробаты остальных пошвыряли! Каково?

– Брехня это все, – сообщил Дарьян. – Ежели бы Лаахоры и впрямь послов отправили в Башню, их бы там с распростертыми объятиями встретили. От розни этой уже всем тяжко. А первыми мир предложить – для них все равно, что показать свою слабость. Да и какие могут быть переговоры о мире, когда войны-то никто толком не объявлял?

– Вы-то, мокшанские, – меланхолично жуя, ответствовал Шедди, – как я посмотрю, во всем разбираетесь?

– Не без этого. Верно, Мартуз?

Но тот, против обыкновения, не удостоил Дарьяна ответной шпилькой. Натянув повод, задержался, некоторое время разглядывал балку впереди, уходящую под уклон, обильно поросшую эфедрой, чьи ветви густо облепил вездесущий белый пух.

– Погодите-ка! – вскинул ладонь Мартуз. – Я, кажется, что-то вижу…

Воздух между облепленных белым пухом кустарников дрожал, как от сильного жара. Ковыль зашелестел, закачался.

Кто-то приближался к ним. Кто-то, таящийся под мантией невидимости.

Шедди с неудовольствием сплюнул на сторону свой драгоценный клиотль.

– Дошутковались, – процедил он, поудобнее перехватывая боевой посох. – Пошла потеха.

Невидимый противник стремительно приближался. Солнце било прямо в глаза – в паре шагов ничего толком не различить.

Северин привстал в стременах, прикидывая шансы. Они находились посреди степи, в самом сердце печально знаменитой «Жаровни».

Надеяться на какую-то помощь или укрытие глупо, хотя…

Впереди, за балкой, что-то темнело, плохо различимое из-за бьющих по глазам солнечных лучей.

Оттуда уходила к небу дрожащая и узкая полоска дыма.

Никак, там полевой лагерь? Или даже фортеция?

Судя по шевелению окрестного ковыля, невидимые преследователи уже взяли караван в кольцо. Не меньше десятка. И на их стороне – магия.

– Назовите себя! – крикнул Северин.

Противники помедлили, будто бы проведя между собой неслышную беседу, прикинув шансы…

Прямо перед Северином сгустился зыбкий, неверный силуэт:

– Есть к вам разговор, страннички.

Мантия невидимости растворилась, открывая воина в вычурных серебристых доспехах, заблиставших на солнце. На наплечниках его брони и забрале шлема были выгравированы охранные символы Тенабира.

Воин показал себя, и рассудить такое поведение можно было двояко: и как знак вежливости, и как знак того, что участь путников решена, оставлять в живых их никто не собирается, а потому можно и не тратить бесценную эссенцию на ненужную маскировку.

– Мы не участвуем в клановой розни, – сообщил на всякий случай Северин. – И чтим всех Пятерых в равных долях. Для чего вы задерживаете нас?

– Мы вас пропустим, – раздалось из-под забрала, в узких прорезях блеснули глаза. – Если вы ответите всего на один вопрос. Но ответ должен быть честным.

«Интересно, этому тоже выдали ментальный слепок? – подумал Северин. – В этих вещах никогда не знаешь, где повезет, а где – нет».

Он вспомнил тех неудачливых охотников, с которыми его успела свести судьба.

Тот мальчишка, из Одмаров, с которым они фехтовались в паре шагов от устроившегося на привал отряда. Один удачный выпад решил дело.

«Йогдумовский» чародей, притворявшийся странствующим предсказателем – в мантии со звездами, в дурацком тюрбане. Они вдвоем отстали от отряда, пополняя запасы воды, их окружил отряд шреккеров. Отбивались, как могли. А уже после боя, отдыхая, он счел что-то в словах Северина подозрительным, по наитию вызвал ментальный слепок, вскинул посох…

Северину повезло и в тот раз.

Ему повезло даже в морском порту на дальнем юге, куда довелось им сопровождать длинный караван с трофеями. Когда в пропахшем пивом, потом и морской солью кабаке на Северина, опрокидывая столы, налетел гуафиссовский воитель – лысый, в выцветших лохмотьях, некогда алых, а теперь грязно-розовых, вооруженный отломанной от табурета ножкой, – какая радость горела в его глазах! Проигравшийся в пух, спивающийся на деньги щедрых матросов, он внезапно увидел свой путь к спасению, свой обратный билет в Хмарьевск, свою безбедную будущую жизнь на золото благодарных Амофил. Но вот только вся эта выпивка изрядно вредит проворству…

Все эти искатели удачи, пришедшие по его душу, давно стали историей.

Северину уже стало казаться, что про него забыли.

– Вранье я почувствую, – сказал «тенабировский» воин. – Вы направляетесь в Хмарьевск, верно?

– Ежели и так, – поигрывал посохом Шедди, – вам-то что до того? Предоставляете услуги эскорта? Боюсь, у нас на такое не хватит золотишка.

– Уж не продолжаете ли вы, – донеслось из-под забрала, – миссию некоей группы разведчиков, направившейся на передовую линию… с неделю тому назад?

– Вы так вежливы, – сказал Мартуз. – Что у меня просто скулы сводит.

– А у меня, – добавил Дарьян, – даже в животе заурчало.

Один из верблюдов издал громкий и тоскливый рев. Будто почувствовав, к чему ведет вся эта беседа.

– Вы нам, кажется, угрожаете? – спросил Северин, ножнами гатримарса указывая за балку, туда, где вился дымок. – Между тем я наблюдаю тут неподалеку заставу. А поскольку здесь, в степи, действуют особые этические законы ввиду общего, без деления на кланы и религиозную принадлежность, противостояния враждебным силам, истинную мотивацию которых мы даже еще не вполне постигли… Думаю, в конечном итоге вы будете иметь не самый лучший вид, судари. Не лучше ли разъехаться – каждый в свою сторону?

– В его словах есть резон, – раздался искаженной магией голос одного из невидимых противников. – Помнишь же, что Верховный приказал?

– Сейчас я ваш командир, – не глядя, перебил тот, чье лицо было укрыто забралом. – Или, может, вы испугались пары десятков ополченцев с вилами, которые сбегутся на шум? Мне это, напротив, по нраву. Чем больше участников потехи – тем больше крови получит Тенабир!

Свое окончательное решение командир невидимок утвердил лязгом выдвигаемых из ножен мечей.

Шедди, до этого момента невозмутимо перебиравший в пальцах кисет с клиотлем, с шелестом развернул его, рассыпая драгоценный бурый порошок. Степной ветер тотчас подхватил его, унося прочь невесомые крупицы.

– Берегись, сви-и-иток!

В руке у Шедди, и впрямь, обнаружился свиток с несколькими рукописными строками, которые он стал произносить, торопливо, но отчетливо:

– Атевс Мочелп Мывел Аз Тиотс…

Противники стронулись с места, атаковали, определить их местоположение можно было теперь только по прибивающемуся к земле ковылю…

– Амьт И Емьт Ов Ястеаджораз Тевс…

Дико взревел верблюд, которому поддал пятками Мартуз, свистнул по воздуху выхваченный им клинок.

– Итремс В Ястижредос Нзиж И Инзиж В Ястижредос Тремс!!!

Молнии посыпались вокруг, возникая из ниоткуда, превращая ковыль в клубы черного праха. Понеслась, полыхая и истошно крича, человеческая фигура – яркий огненный силуэт, живой факел.

– Разделяемся! – крикнул Северин. – Мартуз, Дарьян, гоните назад! Мы с Шедди – к заставе!

Ему не пришлось повторять.

Воины Тенабира, теряя свои магические мантии, пытались увернуться от молний, повсеместно ударяющих в землю, преследующих их.

Подгоняя верблюда, Северин с восхищением глянул на следующего с ним бок о бок Шедди:

– Это было незабываемо!

– Приберегал на случай, когда совсем припрет! Это же был как раз такой случай, да? Успокой меня, а то просто невыразимо жаль клиотля! Стоил целое состояние!!

– Не сомневайся… именно такой случай!

Они обогнули балку и поспешили к тому, что издали и в ярком солнечном свете, показалось им заставой.

Мартуз и Дарьян, погоняя своих верблюдов, спешили в противоположном направлении – к позициям ополченцев, покинутым час тому назад, за подмогой.

За спинами Северина и Шедди прекратилась трескотня молний.

Оправившись от заклятья, понеся потери и потеряв свои мантии невидимости, Мглистые Акробаты все еще сохраняли численный перевес. И они были очень рассержены. Это можно было заключить по тому, что в погоню они кинулись именно за Шедди.

Позади осталась балка, заросшая кустарниками, впереди в солнечном свете колыхалось волнами море степных трав. Если бы не вездесущий белых пух и не преследование разъяренных фанатиков, картина могла бы показаться идиллической.

– Там какие-то воины, – Шедди указал перед собой посохом. – Спасены!

Северин прищурился на солнце, стараясь разглядеть впереди надежду на спасение.

Да, это и впрямь напоминало заставу.

Невысокая, скорее символическая ограда – редкий частокол заостренных кольев. За ними растянуто несколько шатров. Длинный барак, из трубы вьется дым. Штабеля бочек. Между ними прохаживаются те, кого Шедди принял за воинов. На них было что-то вроде длинных черных халатов, расшитых золотом. Цвета Амофил.

На приближение незваных гостей они не обращали никакого внимания. Неспешно бродили по лагерю, занимались своими делами, никто даже головы повернуть не удосужился.

Шедди и Северин, соскочив с упирающихся, ревущих, перепуганных верблюдов, вбежали за ограду лагеря.

Несколько Амофил сидели кружком в его центре. С совершенно одинаковыми выражениями на лицах – смотрели на давным-давно потухшее кострище, над которым висел пустой котелок.

На Северина и Шедди никто из них не обратил внимания. Просто не замечали.

Северин задержал шаг, присматриваясь.

Один из Амофил катил пузатую бочку из барака с дымящейся трубой – к длинному штабелю таких же точно бочек на окраине лагеря. Двигался наперерез беглецам.

Северин тронул его за плечо. Тот поворотил к нему равнодушное серое лицо. Глаза пустые, незрячие – сплошь белки, без намека на зрачок. Рот зашит грубой ниткой.

– Хмарь забери!! – зашипел Шедди. – Клиц-клоки!

Будто в подтверждение его слов, двое из тех, что сидели у костра, встали. Неторопливо направились к бараку. При ходьбе они издавали характерный, ни на что ни похожий звук: «Клиц-клок, клиц-клок, клиц-клок…»

Порождения запрещенной черной магии, существа с изъятой душой, не ведающие ни человечьих эмоций, ни страха, ни усталости – идеальные воины, идеальные работники.

Если эта затерянная в степи фактория у Амофил – не единственная, то неудивительно, что им так быстро удалось достичь своего благосостояния и встать в один ряд с древнейшими кланами Хмарьевска!

Хотя у Амофил теперь это все – в прошлом.

Существуют договоренности, существуют распоряжения Городского Совета и специальные подразделения стражей, занимающиеся выявлением клок-факторий. Но кому в здравом уме придет в голову искать их здесь? В самом сердце печально знаменитой «Жаровни», по которой взад-вперед рыскают создания Хаоса?

Хищные осы-Амофилы разбиты на голову в необъявленной войне, которую сами же и развязали.

А здесь, в степи, продолжают свою неустанную работу их рабочие пчелы. Наращивают баррикаду бочек, забирать которые уже никто не явится, и никакого дела им нет до людских распрей.

Помощи от них Северину с Шедди ждать не приходилось.

Мглистые Акробаты между тем преодолели частокол, и ворвались в лагерь клиц-клоков.

Но едва они завидели клановые черно-золотые одежды Амофил – тут с ними произошло нечто вроде временного помешательства.

Забыв о своих первоначальных целях, они набросились на клиц-клоков, во весь голос крича клич Тенабира, наотмашь рубя мечами и алебардами.

Побоище было, как если бы стая кинжалозубов, преследуя пару каких-нибудь жирных и неповоротливых бурдевиков, наткнулась на берлогу гарпилей. Разве тут можно устоять – когда перед тобой твой прирожденный враг, лично тебе предназначенное звено пищевой цепочки? Никак невозможно. Это в твоей природе! Руби, коли, кусай, грызи!

Лишь предводитель Акробатов, кажется, сохранил остатки рассудка и не присоединился к кровавому пиршеству. Ему посчастливилось спастись от тех молний, что обрушил Шедди, прочитав заклинание со своего заветного свитка-кисета. Серебристые доспехи его, однако, покрыла густая жирная копоть, и блестели они уже не так ослепительно. Замерев в нерешительности, он поглядел через прорези забрала сперва на бегущих прочь Шедди и Северина, затем на своих людей, занятых самозабвенным избиением клиц-клоков Амофил.

Северин задержал шаг, оглядываясь.

Увидел, как предводитель Акробатов в замешательстве развел руками, в которых сжимал усиленные светящимися бирюзовыми рунами длинные клинки. В жесте его было столько самой обыкновенной человеческой досады, что по спине Северина побежали мурашки. Страшна была именно это человечность, именно эта обыденность на фоне ее окружения – брызг темной крови, рева атакующих Акробатов, пляски клинков, отражающих солнечные блики.

Но то, что последовало дальше, было еще страшнее…

Шедди успел крикнуть «Ложись!!!», дергая Северина за рукав черной куртки. Они упали в ковыль.

Следом раздался пронзительный визг-скрежет-лязг.

Шквальный ветер накрыл уткнувшихся лицами в землю Северина и Шедди – комьями земли и с корнем вырванной степной травой.

Отняв лицо от земли, щурясь от ветра и летящей в лицо пыли, Северин увидел: прямо посреди лагеря клок-фактории разворачивался, переливаясь в воздухе всеми цветами радуги, портал.

Из него выскакивали воины в шлемах, украшенных зелеными перьями, на длинных щитах которых изображены были весы под сенью скрещенных мечей. Хмарьевская городская стража.

Свистя и крутясь, полетели окрест крутящиеся темные, лаково-блестящие шары. Они оставляли за собой длинные шлейфы оранжевого дыма. Ударяясь о землю, превращались в облака тумана густо-морковного цвета.

В этом дыму, в мельтешении пыли, клочьев земли и каких-то ржавых деталей, которые кружил ветер, невозможно уже было ничего разобрать.

Мглистые Акробаты, опьяненные схваткой, вроде бы попытались вступить в бой с новым противником.

В разрывах рыжего дыма ковылял, катя перед собой бочку, равнодушный ко всему клиц-клок. Невзирая ни на что продолжающий исполнять свои функции.

Шедди и Северин ворочались в траве, пытаясь подняться – наперекор ветру и мусору, летевшему им прямо в лица.

Стражи, сомкнув щиты, заняли позицию у портала, прикрывая своих товарищей, которые все продолжали прибывать.

Потерявшись в ядовитом дыму, кашляя, слепо тыкая перед собой остриями мечей и кинжалов, Мглистые Акробаты представляли теперь прекрасную мишень.

Последовала серия взрывов – шатры клок-фактории взмыли к небу фейерверками выкорчеванной земли и обрывков ткани.

Шедди и Северина, которым, наконец, удалось подняться на ноги, немедленно отбросило ударной волной.

Северин кувырком полетел в близлежащий овраг. Ударился о землю всем телом. На какое-то время потерял сознание.

Когда он пришел в себя и, до скрипа сцепив зубы, стараясь не стонать от боли, попытался выбраться из западни, все уже было кончено.

Стражи конвоировали к порталу немногочисленных пленных. Среди них Северин заметил и перемазанный грязью, длинный плащ Шедди с болтающимся на нем белым вольчим хвостом.

До крови закусив губу, Северин выругался.

Поспешно расстегнул крючки и застежки своей черной трофейной куртки, расшитой серебром, мельком ощупал ребра – вроде не сломаны. Пальцы его сомкнулись на продолговатом футляре, в который закупорены были свитки. Наследие умершего на передовой линии разведчика, за которое магистр Циролис из хмарьевского Городского Совета якобы заплатит золотом. Стоило оно того?

Северин пригляделся. На миг – в оседающих клубах рыжего дыма ему показалось…

Да. Определенно. Это того стоило.

Весь проделанный ими путь. Все то, через что ему пришлось пройти и каким-то чудом уцелеть. Все это стоило того.

Потому что посреди разгромленной клок-фактории, в разрывах ядовитого рыжего дыма, на полпути к порталу… остановился, отдавая какие-то распоряжения, высокий блондин в длинном плаще с гербом городской стражи.

Вне всякого сомнения, это был он.

Януарий Мурин-Альбинский.

 

2

Северин брел по степи и ругался.

Он, на чем свет стоит, костерил – и злую мачеху Альтерру, и стольный град Хмарьевск, и пятерых Духов-Хранителей, и покойного Шахрияра, и покойного Гирбилина, и городскую стражу, и Мглистых Акробатов…

И в особенности Януария Мурина-Альбинского.

Весь этот злой и бесприютный мир, так и лающий на него всеми своими волкодавами.

Так и норовящий постоянно его прикончить.

– А вот хрена вам, – орал он, обращаясь к закатному горизонту и к пробегающим по ходу движения волнам ковыля. – Выкусите! Врешь, стерва! Со мной так просто не сладить! Я вам устрою! Я до тебя, Мурин, доберусь! Я тебя прищучу…

Северин шел и ругался и так захвачен был этим внутренним монологом, так погружен в него, что не сразу заметил – параллельным курсом с ним, с интересом прислушиваясь, следует удивительная парочка.

Замерев на месте, он безотчетным жестом ухватился за рукоять гадримарса у пояса.

Один из тех двоих, что за ним наблюдали, поднял руку, затянутую в серую перчатку:

– Спокойно, воин! Я не желаю тебе зла!

Северин смотрел на них, не отпуская рукояти, и не верил собственным глазам. Эти двое напоминали материализовавшуюся галлюцинацию.

Это был мужчина средних лет, в сером одеянии, расшитом многочисленными коричневыми петлями, узорами и галунами. Черты лица его были правильны, скучны, блеклы и как бы смазаны – такие лица совершенно не запоминаются, но притом – такие лица и нигде не выглядят чужеродными, не выбиваются из ряда вон. По-античному правильные, безупречные черты. И, как у античной статуи, некогда по-варварски богато разукрашенной, будто само Время забрало все краски, обезличило черты, доведя до безукоризненной выхолощенной белизны – сделав элементом декора, выпадающим из поля зрения; соответствующим любому интерьеру.

«Такой парень одинаково сойдет за своего – и на светском балу, и на большой дороге!»

Рядом с ним стояла еще одна будто бы ожившая статуя – только эта уже была из бронзы, тронутой благородной патиной. И черты лица были грубые, нарочито окарикатуренные. Узкая щель рта, условный выступ носа, блестящая голая голова. Металлический человек. Хаоситский конструкт. Его глаза – два маленьких, ярко-зеленых огонька, нацелены были прямо на Северина.

– С кем имею честь?

Северин рассматривал незнакомцев, и было что-то важное в их облике, что-то удивительно знакомое и долгожданное, и усталый разум отчаянно сигнализировал об этом.

Но Северин слишком устал, чтобы его услышать. Он слишком устал, чтобы сфокусировать внимание, чтобы заставить себя понять, он…

Наконец, он заметил. Он понял.

Нечто, призванное соединить рассыпанные кусочки мозаики воедино. Ответ, который он давным-давно искал.

Северин выпустил рукоять ножа. Верный гатримарс мягко, беззвучно приняла в свои объятия степная трава.

Северин поднес к глазам ладонь.

Почти уже неразличимый шрам. Тот, что он получил в переулке Менял, применив свиток, доставшийся ему по совершенной случайности.

Расправивший крылья сокол.

Северин посмотрел на мужчину, чтобы сравнить. На рукавах серого одеяния незнакомца были точно такие же знаки.

– Я не желаю тебе зла, – повторил незнакомец с вышитым на рукавах символом сокола. – Меня зовут Дульф… Я адепт Ордена Равновесия.

Северин смотрел на собственную ладонь, будто все никак не мог насмотреться.

Когда Дульф отнял свою руку от его руки – тот давний шрам пропал. Исчез, как не бывало.

Это было уже после захватывающего представления-монолога, который прочитал Дульф. Подтверждение истинности его слов и серьезности намерений. Показал, на что способен.

– Это знак Ордена, – пояснил Дульф. – Не клеймо, но напоминание. Возможность вспомнить.

– Вспомнить что?

– Что ты был избран. Что жребий пал на тебя.

Они проговорили больше часа.

Сидели у костра, посреди степи.

Бронзовый человек следил за мясом, готовящимся на углях. Жирные перепелки – чтобы сбить их на лету, Дульфу не понадобился клацающий тетивой самострел или рассыпающий искры огнешар. Как и в случае со шрамом Северина – достаточно было просто повести ладонью, присовокупив что-то беззвучное, произнесенное едва заметным движением бледных губ.

Бронзовый человек, следя за мясом, периодически делал Дульфу устные доклады о степени готовности. Четкими, точно рассчитанными движениями вертел прутики, заменяющие шампуры. Бросал какие-то травки, заменяющие специи.

Северин бы никогда не поверил в такое, если бы не видел собственными глазами.

Впрочем, за последнее время… Сколько, кстати, прошло?

С тех пор как Гирбилин, безумный покойник, затащил его сюда. С тех пор как он вихрем ворвался в этот мир, шлепнулся в затерянное в лесу болотце?

Северин потерял счет времени.

Казалось, здесь, на Альтерре, прожита была вся его жизнь.

Еще бы, после всех тех прекрасных возможностей погибнуть, что она ему предоставляла… Он окончательно сроднился. Свыкся. Освоился.

Они сидели под разложенным медным человеком тентом, защищающим от ветра. Пили превосходное вино.

Новый Северинов знакомый был большим специалистом по части того, как устроить комфортное времяпрепровождение в местах, для этого ну никак не предназначенных. Он был просто само гостеприимство:

– Еще ромейского? – спросил Дульф, берясь за бурдюк. – Друг мой, готово ли мясо?

Дребезжащий механический голос ответил:

– До завершения процедуры модифицирования осталось ноль целых и пять десятых процента.

– Я-то думал, – сказал Северин, кивая на медного человека. – Что у этих ребят только одно в голове. Как бы побольше нашей пехоты пошинковать в колбасу. Выходит, нет? Выходит, они и по части настоящей готовки не промах?..

У подобных тварей, которых ему приходилось видеть в степи, вместо рук были приделаны шипастые молотилки и длинные, скрещенные на манер ножниц лезвия. Пользовались они ими на редкость умело.

– Беда в том, – сказал Дульф, щелкая огнивом, раскуривая длинную трубку. – Что ваши командиры не знают, как с ними нужно управляться. Боюсь, в этом мире об этом пока не знает никто.

– А в каком знают?

– В том, откуда я вернулся… Аррет.

– Место, где похоронена надежда? – вспомнил Северин.

Дульф кивнул, выпуская облако табачного дыма:

– Хоть кое-чему Гирбилин тебя успел научить. Такая потеря… Он был мудр. Он был храбрым воином. К сожалению, любого из нас можно застать врасплох. Это что-то вроде платы за возможность обманывать Упорядоченное, за великий дар – проникать в миры, закрытые едва ли не самим Творцом. Миры сменяются, ветвятся тропинки, мы утрачиваем чувство опасности, привыкая остерегаться одной напасти, забываем про другую. Путаем черное с белым. Сладкое с горьким. Приходя из мира, где случайный дождь способен исцелить самые глубокие раны, подставляемся под ливень, разъедающий плоть, будто кислота. Подставляемся сами. Раскрываемся. Возвращаемся в знакомые места, забывая о том, что они уже успели стать нам чужими. На этом нас легко подловить. Увы…

Северин думал о его словах. Вроде бы свершилось то, о чем он втайне мечтал. Вроде бы начали складываться кусочки мозаики.

Мурин-Альбинский – здесь, на Альтерре. Жанна, вероятно, с ним. Она нужна ему.

У нее, если верить Дульфу, Дар. Такой же, как у Северина. Способность скользить между мирами. Слишком ценный экземпляр для Мурина, чтобы причинить ей вред.

Служители Равновесия, о которых толковал Гирбилин, не выдумка, не замаскированное под научный трактат нравоучение, байка, рассказанная на страницах запрещенных книг каким-нибудь Форстаном Мальвиром.

Они существуют. Они стоят между светом и тьмой, между людьми, нелюдью и Упорядоченным.

Не дают уничтожить друг друга. Как мудрые учителя, разнимающие отчаянную, до кровавых соплей, детскую драку таким образом, чтобы никого из детишек не задеть, не обидеть.

Вроде бы все это должно было успокоить Северина.

Но почему же тогда так щемит сердце?

И почему так поздно? Неужели нужно было пройти через все это, чтобы…

Он вышел на след Мурина-Альбинского, на след Жанны – да.

Но зато растерял в степи единственных своих настоящих друзей в этом мире. А быть может – вообще единственных.

Почему все дается такой тяжелой ценой? Или это извечная плата за познание? За развитие. За возможность выбора.

Вот теперь перед ним сидел Дульф, покусывал длинный бунчук трубки, пускал вокруг себя дым сизыми кольцами, длинными языками, бесформенными клубами.

Дульф… Этот спокойный и умный человек с правильным и совершенно не запоминающимся лицом, кажется, знающий ответы на все вопросы. Только успевай задавать.

И он, Северин, который, как оказалось – вовсе не случайная жертва обстоятельств, не песчинка, затерявшаяся в пустыне…

Дульф говорил, что они следили за ним. Пытались разыскать его. Что их магические карты и астрономические вехи указали на него. Что всякие их Козлобороды сошлись с Фуксиолусами, а всякие их Тритамархии указали на Гардримусов и всякое такое прочее.

А Северину хотелось спросить только одно: если вы такие умные и всеведущие, и все у вас расписано на сто тысяч лет вперед – то зачем же втянули меня во все это?!

Одноглазый бродяга, вручивший ему елочный шар… Осколок его по-прежнему с ним, по-прежнему под рукой – как талисман, как последняя надежда.

Но с того вечера, когда он решил примкнуть к Мглистым Акробатам, рубиновый осколок так ни разу не показал ему того, что хотелось увидеть больше всего на свете, – Жанны… Бесполезный артефакт, ненужное напоминание.

Или тот оборванец в переулке Менял, который выронил якобы случайно свиток с убийственным заклинанием. Свиток, из-за которого в итоге закрутилась такая каша, что голова начинает кружиться от масштабов разрушений.

Быть может, вот он – Дульф – и был тем самым оборванцем?

Если вы такие умные и всеведущие, хотелось кричать Северину – как допустили, что мир, ваш собственный мир, раздирает на части война? Что длится и длится кровавая рознь между всеми этими кланами, династиями, родами, корпорациями, шайками, стаями…

Если вы такие умные – может, объясните, зачем я здесь?

Он смотрел в прищуренные глаза Дульфа, смутно поблескивавшие за занавесью сизых табачных клубов. И боялся спрашивать, боялся услышать ответы. Потому что начинал уже догадываться сам, какими они могут быть, эти ответы…

Дульф мог бы сказать ему: да, мы умные и всеведущие.

Но недостаточно умные. Недостаточно всеведущие.

Ты здесь для того, чтобы попытаться все изменить. Тебе дан шанс – стать таким же, как мы, – всеведущим и умным.

И проверить на практике – сможешь ли ты изменить хоть что-нибудь? Под силу ли тебе?

Северин слушал о том, как Орден Равновесия пытается связывать разобщенные миры.

Бесконечно далекую Землю – Терру. Северин толком уже и не помнил – какая она?

Альтерру, где магия используется повсеместно.

А для чего?

Всё это используется для более комфортного ведения междоусобных распрей.

Или вот для соблазнения понравившейся вдовушки, тем более что у нее, говорят, серванты золотом забиты.

Или для сведения со свету надоевшего конкурента, открывшего пекарню через переулок, и у него, говорят, в булках и впрямь изюм, а не то хрустящее и сморщенное, что у тебя и что ты выдаешь за изюм, хотя в тесто этот изюм забежал на своих собственных ножках.

Или для того, чтобы спалить огнешарами к гнолловым хренам всех этих гадов, у которых серебряный змей на синем поле. Почему? Ну, потому, что мы же лучше, мы за добро и свет. Тем более что у нас вон не змей какой хладнокровный, а мудрая рыба-сом, и не на синем, а на зеленом, мы хорошие, а с теми-то сразу ясно, одно слово: враги!

И третий мир. Пугающий, загадочный Аррет. Мир-свалка. Мир торжествующей розни и мрака. Мир-отстойник для бесчисленного множества несостоявшихся апокалипсисов и рагнареков.

Мир, где сокрыта могила хаосита Шахрияра.

И кто-то, достаточно безумный для того, чтобы желать этого, желает вернуть его к жизни.

Отсюда все эти мрачные весточки, тревожные предзнаменования – непостижимые, не людского разума, твари, рыскающие по степи, уродливые смертоносные конструкции, слухи и сплетни, обрывочные сновидения и пророчества, повторяемые лихорадочным шепотом из уст в уста.

А ключ ко всему – донесение, спрятанное в футляре, висящем на шнурке у него, Северина, под рубахой.

И вновь вернулось такое уже привычное чувство: вновь все происходящее казалось сном. Но просыпаться не хотелось. Когда еще доведется поесть перепелиного шашлыка, приготовленного с таким поистине нечеловеческим мастерством?

И выпить красного сухого ромейского, которое в Хмарьевске подается лишь к трапезе аристократов влиятельнейших династий и кланов или высших городских чиновников? Да и то раз в год, если повезет.

Напротив Северина сидел тот, кто знал ответы на все вопросы.

Но почему-то не хотелось его ни о чем спрашивать.

– Упорядоченное само выбрало тебя, – сказал Дульф. – Это называется «талант», «Дар», это великая честь. Нас немного, но этому миру и многим другим мирам – не выжить без наших знаний, без того, что мы передаем по цепочке, от учителя к ученику… То, что завещано нам самими Новыми Богами – Хедином, Коричневокрылым Соколом, и Ракотом, Черным Драконом. Теми, кто хранит Равновесие. Мы приглашаем тебя – стать одним из нас.

«Вот он, очередной виток моей причудливой биографии», – подумал Северин.

Сначала ты дни напролет рисуешь прикольные открытки, а ночами рубишь ботов эльфийкой-дамагером. Мечтаешь обзавестись девушкой или получить мало-мальски реальный шанс как-то изменить свою жизнь. Вдруг тебе дают и то и другое. И в тот же вечер отбирают. А потом тебя толкают в вонючую дыру, находящуюся в полу бани, затерянной в каком-то заметаемом снегом дачном поселке.

Ты оказываешься в Городе-своих-снов, ввязываешься в противостояние безумных оккультистов и охочих до золота и власти толстосумов.

Ты становишься камнем преткновения в их извечной борьбе. На тебя объявляют охоту. Ты бежишь от нее на другую, но не менее странную и такую же необъявленную войну.

Бесконечная кровавая лотерея, а ставка всегда чуть-чуть больше, чем твоя собственная жалкая жизнь. Это как-то даже вдохновляет. Помогает держаться на плаву.

И вот теперь, адепт Ордена, основанного Новыми Богами, предлагает тебе поучаствовать в спасении мира. Узнать и испытать что-то такое, что всегда было недостижимым, как рисунки созвездий на черном атласе ночного неба. И таким же желанным…

– Мне нужно время, – сказал Северин. – Нужно время, чтобы собраться с мыслями. Чтобы разобраться, что к чему…

– Поторопись, – посоветовал Дульф. – У Вечности есть один серьезный недостаток. Она имеет свойство очень быстро заканчиваться.

 

3

Сначала надо было пройти по длинному коридору.

По обеим сторонами его тянулись невысокие перегородки. Из-за них доносились визг и жужжание пил. Под сапогами шуршал густой ковер из стружки. Над головой, в промежутках между кровельными навесами, проглядывало низкое и пасмурное утреннее небо. Дойдя до условленного закутка, Северин захлопнул за собой дверь, расстегнул воротник крутки. Уселся в кресло-качалку.

Стал ждать.

Столярное сословие в Хмарьевске – одно из самых привилегированных.

Есть, конечно, торговцы оружием и магическими артефактами, обретающиеся в многоэтажных каменных домах центральных площадей, у подножия холма, на котором высится Хмарьевский кремль. Есть всяческие алхимики, высоколобые книжники и заклинатели монстров, и драматурги, и артисты, и бесчисленные служители Городского Совета и его многочисленных ответвлений и отростков.

Кому-то достается противоположное: тянуть сетью лофкритов и скотку, кормить собой комаров, рубить лес, опасаясь затаившегося в чаще зверья или нежити. Под дождем и снегом, в любую погоду, тащиться на промысел. Зачастую, напрямую сопряженный со смертельной угрозой. Взять, к примеру, шкуродеров, что ходят по зверином следу, надеясь получить, урвать хоть что-то, например: крепкие жвала, тугую жилу. А уж у рудокопов вообще – не жизнь, а мрак сплошной. Вгрызайся в него, в этот мрак, лопатой и киркой, попробуй отнять у него самоцвет или руду.

В ряду всех хмарьевских профессий столяр стоит особняком.

Распил – как много в этом слове… Работа не особо замысловатая. Знай, сиди на своем месте, следи через магическое зеркало за процессом модификации, не забывай вовремя отдавать команды.

Хмарьевск стоит на болотах, в тесном окружении лесов. Бревна стекаются в него – всех цветов, форм и размеров. Проходят через комплекс модификаций в сложных механизмах, управляемых магией, превращаются в доски и поленья, в бруски и планки, в заготовки табуретных ножек и суповых тарелок, в древки лопат и алебард, в болванки для детских игрушек и массивные многофигурные карнизы.

Скользит по широким самодвижущимся лентам сырье, вызывая какие-то кондитерские ассоциации. Вот едут доски, похожие на плитки горького шоколада, а вот – похожие на плитки шоколада белого. Едут поленья, будто круглые карамельные батончики. А вот темно-сливовые, с потеками смолы цвета густого красного вина. Тянутся по самодвижущейся ленте доски изумрудно-зеленые и мягкого фисташкового оттенка, полосатые и тыквенно-рыжие поленья, с бирюзовыми спиралями застывшей смолы и мясисто-зеленые, исходящие соком, усеянные мелкой острой колючкой.

Это ли – не Альтерра во всей ее красоте и неизбывном ужасе?

Стекаются сюда создания из сотен миров – всех она принимает, всех обтесывает, остругивает, ошкуривает.

Переделывает под себя.

Северин ждал долго. Притворяясь, что занят работой, как и обитатели других закутков, вначале раскладывал пасьянс из колоды замусоленных карт. Потом у пробегавшего по коридору мальчишки-разносчика приобрел листок, на котором отпечатаны были еще свежей, пачкающей пальцы, краской последние постановления Городского Совета и важнейшие перемены в хмарьевской жизни.

Закинув ноги на стол, раскачиваясь в кресле, Северин слушал, что происходит за соседними перегородками. К непрестанному визгу пил быстро привыкаешь, в какой-то момент ловишь себя на том, что совершенно перестал его слышать.

В дверь постучали.

– Не заперто, – сообщил Северин.

Вошел Мартуз, непривычно бледный, без всегдашней своей улыбочки, и одетый непривычно скромно – в длинную бурую накидку с капюшоном. Молча кивнул. Извлек из-под плаща и выставил на стол бутыль горькой кедровой и пару чарок.

– С утра разминаешься? – спросил Северин. – Как прошло?

Мартуз справился с пряжкой плаща – восьминогий Ткач Арахнисов, бросил его в угол. Уселся в кресло напротив Северина, с шумом выпустил воздух сквозь плотно сжатые губы:

– Устал… От самого Древа скакал без остановок.

– Скакал, пока скакалку не отняли?

– Смешно, – Мартуз принялся разливать по чаркам.

– Не рановато ли, м-м-м?

– Ты, Север, как хочешь… А для меня в самый раз. После такого нельзя не выпить.

– Он согласился?

– Сейчас, – Мартуз поморщился, проглотив содержимое своей кружки, помотал головой. – Уф-ф-ф… согласился.

Северин хлопнул ладонью по столу:

– Отлично! Ну, а как прошло?

Мартуз стал рассказывать. Он был прирожденный рассказчик. Сколько раз, еще там, на «Жаровне», поднимали им настроение его многочисленные завирухи и байки?

Облик его со времен возвращения в Хмарьевск, со времен посвящения его в План Предприятия, сильно переменился. Это было жалкое подобие, бледная тень пержнего щеголя и весельчака Мартуза, умудрявшегося даже на «Жаровне» доставать где-то привезенные чуть ли не из самой Лютеции духи и приударять посредством них за уродливыми обозными маркитантками.

Но рассказывать он по-прежнему умел.

Северин будто собственными глазами увидел, как встречал его друга Верховный жрец Вильвики в главном зале Древа. Облаченный в темно-фисташковую хламиду с капюшоном, опутанную ярко-зелеными узорами. Лицо укрывающий за изящной маской, инкрустированной изумрудами. Северин будто своими собственными ушами услышал его приглушенный маской голос – того, кому якобы не страшен даже морской зверь Ктуле, пожиратель кошмаров. Того, кому плевать на Ктуле. Северин будто своими глазами увидел главный зал Древа, где за шершавыми живыми стенами – переплетениями ветвей – угадывается хор голосов, монотонные напевы жрецов, смутное мерцание огней. Запахи листвы и мха, ударяющие в голову почище излюбленного Шедди клиотля. Шелест и скрип ветвей, пронзительные крики хищных зверей в близкой чаще…

Мартуз был под впечатлением. Мартуз был испуган. Но поручение, с которым он отправлен был в земли Арахнисов, – выполнил с блеском.

Жрец мог отказать ему. Мог счесть его предложение дерзостью.

Особенно, когда речь пошла о том, что в предстоящем деле его выпестованной гвардии – Рейдерам Чащобы – предстоит действовать бок о бок с известными врагами – Мглистыми Акробатами, приспешниками Тенабира.

Северин еще помнил, как безумно засверкали глаза в прорезях маски Верховного жреца Тенабира, когда самому ему пришлось выполнять отведенную ему в Предприятии роль – лично озвучивать Предложение, а если понадобится – увещевать, уговаривать. Даже умолять. А быть может, в наказание за дерзость – быть располосованным на части алебардами и клинками, – как послы Лаахора в популярном анекдоте времен Последней Розни. Розни, которая еще толком не закончилась.

Но все это не понадобилось – ни в его случае, ни в случае с Мартузом.

Найрис, конечно же, был безумец. Но в одном он был прав: Боги не назначают цены крови. Эту цену назначают люди.

Цена, которую предлагали они, была справедливой.

Верховный жрец Тенабира согласился. Верховный жрец Вильвики согласился.

Закончив рассказ, Мартуз осушил еще одну чарку. Кое-как расслабившись, обвел взглядом закуток, стопку замусоленных карт на столе, прислушался к завыванию пил за тонкими стенами.

– Почему ты выбрал такое странное место для встречи? – спросил он.

– Во-первых, здесь невозможно толком осуществить слежку, – ответил Северин. – Во-вторых, прежде, чем мы начнем… Прежде чем приступим к исполнению нашего плана, я хочу, чтобы ты увидел это. Как работают столяры. Как работает вся эта пилорама. Как зазубренные стальные диски кромсают бревна, кромсают древесину, придавая ей нужную форму. Это Хмарьевск. Это Альтерра. Так она работает. Так здесь все устроено.

– К чему ты ведешь, Север?

– Мы собираемся это изменить. Если у нас получится – мир, каким ты его знал, перестанет существовать. Мир никогда уже не будет прежним. Готов ты к этому? Прежде чем ответить – посмотри, подумай. Пойми.

 

4

На Хмарьевск опускалась ночь. Горожане спешили по домам, спешили укрыться от ночи за ставнями, в теплом желтом свете растопленных очагов и каминов. Спешили отгородиться от тьмы, затворив засовы и задернув портьеры.

А Северин шел тьме навстречу.

Кутаясь в плащ, шел по окраинам, где лес вплотную подступал к хижинам и огородам. Мимо злачных мест, которые будут открыты до самого утра. Мимо их распахнутых окон, из которых падал, отражаясь в лужах, желтый свет, из которых доносилось пиликанье скрипки, женское хихиканье, звон посуды и хриплые тосты выпивох.

Северин шел мимо вырубок, на которых мерцали костры дровосеков – будто размечая во тьме бивуаки войска, расположившегося осадой вокруг Хмарьевска.

Он шел, а мимо проплывали какие-то припозднившиеся повозки, явно старающиеся избегнуть любопытных глаз городской стражи.

Брели навстречу какие-то смутные личности, как и он сам, наглухо закутанные в плащи, прячущие лица под надвинутыми капюшонами.

Дульф, весьма искушенный в городской топографии, на этот раз назначил местом их тайной встречи самую настоящую дыру.

Кабак «Зубодерский», пользующееся дурной репутацией место встреч охотников, шкуродеров и лихих трофейщиков, располагался на перекрестке дорог.

Вывеска, поскрипывающая на ветру, была обильно украшена рогами, копытами, клешнями и жвалами, снятыми с каких-то неведомых зверей.

На ступенях входа сидели в обнимку, баюкая в руках кружки с настойкой, двое заросших мужиков в меховых куртках и шапках с хвостами. По виду были они из тех безумцев, что ищут счастья в Ледовитых землях. Видать, только недавно из экспедиции, отмечают успешное возвращение. Немудрено, что пьяны вдупель – оттуда, из снегов, возвращаются единицы.

Дульф ждал внутри, среди чада, шума, криков, клубов дыма и стука сдвигаемых кружек. Сегодня он был одет заурядным горожанином – линялый плащ болотного цвета, под ним простая рубаха.

Рядом с ним за столом сидел, являя собой яркий контраст, незнакомый молодой человек нагло-красивой наружности, с напомаженными волосами, обряженный в форменный черно-фиолетовый камзол служителя Городского Совета, а в дополнение к нему – в кружева, шелка и золото.

Несомненно, аристократ, принадлежащий к какому-то влиятельному клану. Едва заметные точки ритуальной татуировки, шедшие от виска к углу глаза, ничуть не портили его блестящей внешности. Напротив, придавали ему шарма.

На рукавах у красавца имелись нашивки, прояснявшие его принадлежность к Хмарьевским Архивам. Святая святых, хранилище древних знаний и загадок, манускриптов и фолиантов, давно забытых магических реактивов и костей вымерших зверей. Сколько тайн они хранят!

– Здравствуй, Дульф, – Северин сел за стол, поглядел на надменного красавца. – И тебе не хворать, красавчик.

– Хорош ли? – осведомился Дульф.

– На себя не похож. Прекрасен просто. Ну, чего молчишь-то? Так проникся своим великолепием, что и говорить тяжело?

– Наслаждаюсь моментом, – ответил Дарьян, нарочито небрежным жестом поправляя напомаженную, тщательно уложенную прическу. – Видел бы ты свое лицо…

– Немного оробел, признаюсь.

– Я прямо чувствую, – продолжал Дарьян. – Что вот это мое. Мне в этом уютно. Век бы не снимал…

– Как с делом разберемся, – негромко сказал Северин, – сможешь наряжаться, как душа пожелает. Хоть в сарафан поверх тулупа, тапочки с помпонами и чугунный горшок вместо шляпы.

– Ну, это уже будет перебор. Тут, понимаешь ли, Север, важно выдержать стиль.

– К делу, – напомнил Северин. – Ты видел его?

– Нет. В Хмарьевске он почти не появляется. Постоянные отлучки, весь в делах.

– Догадываешься, что это за дела? – спросил Дульф.

– Аррет.

Дульф молча кивнул. Вернулся к курению трубки. Лицо его едва виднелось в густых сизых клубах.

– А девушка? – Северин выдавил из себя, озвучил, наконец, вопрос, с которого хотел бы начать весь этот сегодняшний разговор. – Ее ты видел?!

Дарьян только пожал плечами.

– Ну а как насчет подходов?

– Выясняю, – сказал Дарьян. – Сложно подобраться.

– Еще бы…

– Зато мне удалось выяснить, где они держат нашего приятеля.

– Шедди?!

– Точно. Напрямую к нему подобраться, конечно, не удалось. Но мне в руки попались некие списки…

– Что за списки?

– Судя по всему, самые отъявленные нарушители Хмарьевского спокойствия. Потрясатели основ. Так называемые «преступники против миропорядка».

– Среди них есть еще один мой человек, – вставил Дульф. – Тот, кому вы должны были передать послание, написанное на псевдоэльфийском.

– Магистр Циролис?! – Северин с Дарьяном переглянулись.

Доставлять донесение по адресу им так и не понадобилось. Не дошло и до золота от Городского Совета. Впрочем, когда все они, наконец, втретились в Хмарьевске, у Дульфа с Северином был вчерне готов План Предприятия. Северин опасался, что товарищи его не поддержат, уж очень безумным и опасным виделось будущее Предприятие. Но они согласились. И не только из-за золота – с этим у Дульфа проблем пока еще не возникало. Просто ставки выросли. Игра перешла на новый уровень. А они, и Мартуз, и Дарьян, при всех своих недостатках, имели одно очень важное достоинство – они страсть, как любили отыскать на свою голову неприятностей. Это у них с Северином было общее. Иначе бы судьба не свела их на «Жаровне». Иначе бы они не ввязались в то, что затеял Дульф.

– Циролис Непонятый, – продолжал между тем он, – входивший в Городской Совет ученый-книжник, энциклопедист, алхимик, изобретатель, философ. Любитель проповедовать в придорожных кабаках и на ярмарочных площадях. Одни почитают его умнейшим в городе человеком, другие – открыто над ним смеются. Его называют лжецом и пророком. Но его главное свойство – никого он не оставляет равнодушным…

– А он-то как там очутился?

– Не слыхал про такого писателя, Форстана Мальвира?

– Ну как же, – кивнул Северин. – На «Жаровне» я им, помню, зачитывался. Когда выдавалась свободная минутка.

– Магистр Циролис и Форстан Мальвир – одно лицо.

– С ума сойти! Значит, они его прищучили в конце концов?

Подошла служанка.

– Принести вам чего-нибудь, мальчики? – она буквально пожирала глазами Дарьяна.

– Пинту зеленого и пенистого, – кивнул Северин.

– Две, дорогуша, – добавил Дарьян.

– Три, – Дульф извлек из-под своего неприметного плаща туго звякнувший мешочек. – И я угощаю.

Служанка, шелестя юбками, скрылась среди спин и затылков посетителей. Дарьян проводил ее заинтересованным взглядом.

– Так что там со списками? – напомнил Северин.

– Это я и пытаюсь выяснить, – лицо Дарьяна посерьезнело. – Возможно, их готовят к отправке на рудники. Но ходят смутные слухи о каком-то ответственном мероприятии, которое затевает наш приятель. Магический эксперимент с участием наблюдателей от всех Пяти и от Особых надзорных ведомств городской стражи.

– Думаешь, пленников могут использовать как подопытных кроликов?

Дарьян вновь пожал плечами.

– Как там Мартуз? – спросил Дульф.

– Отлично справился, – ответил Северин. – Вильвика в деле. Правда, он сам немного нервничает.

– Еще бы, – сказал Дарьян. – Учитывая то, что мы собираемся провернуть…

– Наверное, мы сошли с ума…

Северину было весело. Впервые за много-много дней ему было действительно весело. И так легко.

– Хедина тоже кое-кто считал безумным, – Дульф выпустил сквозь сжатые губы длинную струю дыма. – Ну и где они теперь?

К их столу подошла служанка с подносом, заставленным пивными кружками, в тусклом свете кабака отливающими всеми природными хмарьевскими цветами – от болезненно-бледной болотной мути до густой и насыщенной, живительной хвойной зелени.

– Дорогуша, – сказал ей Дарьян. – Пока тебя дождешься, вся жизнь перед глазами пронесется.

 

5

Дни походили один на другой, казались нескончаемо длинными. Обманчивое впечатление – время неслось, как беговые жуки на заезде.

Приближалась осень.

Мурин-Альбинский не показывался им на глаза. Таился где-то на границе измерений, шастал между мирами. Терялся в бесконечных коридорах, галереях и переходах Хмарьевского кремля.

Как паук, спрятавшись в темном углу, ткал свою паутину.

Картинка постепенно складывались. Его замысел становился все более очевидным. Только не было прямых доказательств.

Они ползли к вражеским окопам, в полной темноте, – и стоило кому-то вскочить раньше времени и закричать «ура!», – их всех немедленно накрыло бы огненным шквалом.

Поэтому они действовали, как и их противник – таились до поры по укромным углам, ткали свою паутину.

По протекции Дарьяна, при активном содействии Дульфа Северину удалось устроиться в городской Архив.

Ранним пасмурным утром он поднимался по широким ступеням, ведущим к северо-западным воротам Хмарьевского кремля.

Один из бесчисленной армии таких же, как он, служителей города, в неприметных темно-серых, черных, болотных и бурых плащах с надвинутыми капюшонами – они втягивались в ворота сплошным человеческим потоком.

Гранитная лестница пустела до наступления сумерек, когда весь этот человеческий поток кремль исторгал из себя – в обратном направлении. Поток спускался к широкой площади, чтобы дальше рассеяться по Хмарьевску, кто куда, согласуясь с личными вкусами и представлениями о благоприятном отдыхе – по кабакам и публичным домам, по съемным мансардам и аккуратным домикам с цветниками, по полупустым храмам любого из Пятерых и забитым до отказа театрам…

И вместе с ними шел Северин – плоть от плоти этого хмарьевского народа, бесцветных и безликих тружеников, на многих и многих поколениях которых зиждилось благосостояние города.

Самые благополучные, самые скучные его жители.

Будто слой соломы, отделяющий драгоценную фарфоровую вазу от жестких стенок ящика, в котором ее перевозят, они служили прослойкой – между низшими и высшими.

Между низшими: толпами голодранцев, желающими урвать себе кусок счастья, желательно бесплатно, возможно, ценой большой крови. Между несчастными отчаявшимися дураками, готовыми поверить любому безумцу, который пообещает им свет в конце туннеля – опять же, за любую цену. Между всеми теми людьми и нелюдями, что стекались из чащоб, гор и пустынь – сюда, в сердце цивилизации, чтобы попытать счастья. Беглецами. Отверженными. Отбросами.

И между высшими: между выжившими из ума плешивыми аристократами, утопающими в роскоши, но всего этого им по-прежнему было мало и хотелось больше. Между холодными и пресыщенными жизнью авантюристами, желающими пощекотать себе нервы; и честолюбцами, которых мог бы так выгодно высветить пожар какой-нибудь новой, безусловно, маленькой и, безусловно, победоносной бойни. Между хихикающими над магическими шарами магами в башнях из слоновой кости и плетущими в своих заплесневелых казематах гнусную ворожбу чернокнижниками. Вершителями. Кукловодами. Сверхчеловеками.

Между первыми и вторыми стояли – безликие и бесцветные, обычные, заурядные, простые люди.

Будто крышка на печной трубе – рассекали, притупляли, задерживали идущий снизу раскаленный жар, густой пар, которому лишь бы рваться и рваться вверх, а дальше хоть трава не расти. А сверху не давали прорваться громыхающему граду, безумному ливню, злой вьюге, которой лишь бы упасть, обрушиться, побелить все своим цветом, а после нас – хоть потоп.

Сами того не ведая, не давали разгореться Большому Пожару, хотя наверняка чувствовали, – не могли не чувствовать, – стоит ему разогреться, первыми сгинут именно они.

Не большие и не малые – а так, средние.

Ловили злой Хмарь-туман дырявым корытом, цепляли на дуршлаг, просеивали его решетом.

Кому и зачем это надо – не ведали. Сами про себя думали, что живут зря. Думали, все это бессмысленно. Думали, что растрачивают себя по пустякам и занимаются глупостями. Втайне мечтали о переменах, великих свершениях – но были слишком слабы для них, слишком трусливы и болезненны.

Выросшая среди крутых холмов и мглистых низин, особая нация хронических насморков и вечно мерзнущих пальцев ног, поджимай – не поджимай.

Не герои и не злодеи, не богатые и не бедные, не личности и не толпа – а так, где-то посередине.

Проживали долгие, скучные свои жизни, занимаясь бессмысленными и скучными делами – каждый своим. Но в целом… В целом… Служили фундаментом, не давали растратить и растерять. Удерживали. Сохраняли. Приумножали.

Ловцы тумана. Основа мироздания. Опора Равновесия.

Теперь Северин чувствовал себя одним из них.

И все больше убеждался – то, что они делают – он сам, и Дульф, и Мартуз, и Дарьян, и даже прищученный городской стражей, томящийся в ее темных казематах магистр Циролис – пятерка безумцев, пятерка отчаявшихся, – совершенно необходимо. То, что они собираются сделать, – их прямой долг.

Прежде всего – перед этими безликими и бесцветными людьми, вместе с которыми он поднимался и спускался по широким гранитным ступеням, ведущим к воротам Хмарьевского кремля.

И цель теперь была близка, как никогда.

 

6

Покончив с делами в Архиве, он спускался по гранитной лестнице, миновав широкую площадь, углублялся в нижний город. Брел, куда глаза глядят, без особой цели. Размышлял. Обдумывал.

В Архиве приходилось заниматься не только их собственным Делом, в подробности которого посвящены были в Хмарьевске только пятеро.

Приходилось для прикрытия и конспирации еще и соответствовать должности архивного служителя. Проверять на соответствие нумерацию специальных карточек и нумерацию ячеек, в которых хранились другие карточки, которые тоже необходимо было сверять.

Приходилось разбираться со сложной топографией шкафов и ящичков, бесконечными лабиринтами уходящих куда-то вглубь, во тьму, в самое сердце Хмарьевского кремля. Так далеко, глубоко и запутанно, что, отправляясь по поручению нового начальника, хотелось взять клубок ниток, конец нити крепко привязать к массивному столу, чтобы иметь хоть какую-то страховку, на случай если заблудишься в этих пропахших пылью, плесенью и старой бумагой бесконечных проспектах, улочках и переулочках из пронумерованных шкафов, стеллажей и тумбочек.

Начальником его был плешивый щуплый старичок в окулярах на вздернутом носу, круглые стекла которых увеличивали его глаза втрое, придавая внешности что-то кукольное, игрушечное. Идя за какой-нибудь очередной карточкой, упрятанной в одной из бесчисленных папок, что хранились в ячейке одного из множества шкафов, Северин всякий раз боялся потеряться там.

Покончив с работой, Северин бродил по городу.

В последние ночи ноги, будто сами собой, всякий раз выводили его к кладбищу.

Приходил сюда уже несколько ночей подряд.

Слышал гулкий звон ратушных часов, отбивающих полночь. Смотрел на зазубренные шпили-клинки кремлевских башен, нацеленные прямо на равнодушный лунный лик.

Миновав кованую решетку забора, скрипучие ворота, входил в это царство теней.

Шел сквозь туман, касаясь руками, затянутыми в перчатки, высоких зарослей крапивы. Шел мимо могильных камней, замшелых статуй, шел в тумане, мимо склепов с вычурными грифонами и пустоглазых ангелов.

Обитатели этого Особого хмарьевского квартала следили за Северином пустыми глазницами, скалили голые челюсти в улыбке. Приветствовали. Узнавали.

На кладбище он был один.

Казалось, вот-вот появится там впереди, за очередным поворотом тропы – изящный белый силуэт, луна блеснет на отливающих медью волосах.

Но нет…

Был только он. Только бесчисленное количество призраков, роящихся меж надгробий.

И еще извечная спутница, извечная советчица – Хмарь.

 

7

Придя на кладбище на пятый день, накануне дав себе зарок, никогда уже не возвращаться сюда…

Северин сразу понял, что на этот раз – она здесь.

Их снова двое. Как и в той, другой жизни, в его странных снах, из-за которых в конечном итоге и оказался он на Альтерре.

Вновь на кладбище, в этом квартале молчаливых наблюдателей, их было двое.

Он, Северин, приходящий сюда от ночи к ночи.

И она – стройная фигурка в отдалении, за пеленой тумана. Легкий шорох шагов, блеск рыжих локонов в лунном свете.

Дни и ночи слились. Гранитная лестница, ведущая в пасть Хмарьевского кремля, и пропитанные запахами пыли и плесени бесконечные переходы Архива, бесконечные ряды шкафов и стеллажей.

Тяжелый плеск тяжелых от туманной влаги штандартов на шпилях Хмарьевского кремля.

Долгие разговоры о предстоящем Предприятии. С Дульфом, как всегда, невозмутимым, утопающим в клубах табачного дыма. С Дарьяном, выходцем из мокшинских чащоб, ставшим завсегдатаем светских салонов, под слоями пудры скрывавшим татуировку следопыта. С Мартузом, напротив, теряющим все прежнее свое щегольство и полнокровие, в глубине души, видимо, уже жалеющим, что ввязался во все это, но даже не помышляющим о том, чтобы свернуть. Чтоб выйти из игры. Остановиться. Только не теперь, когда они зашли так далеко.

Бесконечные разговоры, обсуждения – под шипение густо-пенной изумрудной кислятины, в зеленовато-желтой мути кедровки…

Паутина заговора, паутина лжи растет и множится, серебристо мерцают все новые и новые кружева, дрожат на сыром хмарьевском воздухе, пропахшем тиной, полном звона жадных кровососов.

Быть может, все это снится ему? Все это один непрекращающийся сон?

И когда он проснется, за окном будет рассвет, зеленовато-алый, похожий на пробуждающегося волшебного змея, разворачивающего блестящие чешуей кольца длинного гибкого тела?

За окном будет гул московских пробок и грохотание машин, укладывающих плитку; будут мморпг и блоги, тирамису и аренби, и клетчатые хипстеры, и атмосфера общей социальной нестабильности?

И опять надо будет ждать маршрутку, которая все никак не хочет ехать, и тащиться на ней к метро, и вновь пытаться рисовать прикольные открытки, на обороте распечаток безуспешными каракулями пытаясь удержать осколки сновидений, вынести хоть что-то из того мира – в этот. Хотя это и не нужно – и никогда не было нужно – никому, и в первую очередь тебе самому.

Неужели? Неужели это всего-навсего сон?

Может, проверить? Установить с точностью, где тут сон, а где явь.

Покрепче ухватив рукоять верного гатримарса, нацелить его острие в собственное сердце. С силой надавить. Провернуть.

Действуя, как рычагом, просто-напросто выключить все эти воплощенные грезы и овеществленные мечтания. Покончить с ними.

Что ты скажешь на это, повелительница-Хмарь, злобная мачеха?

Северин не знал ответа. Но он был счастлив, счастлив как никогда – снова видеть эту рыжеволосую девушку в белом платье. Быть может, призрака. Быть может, именно ее, свою потерянную любовь.

Он не решился бы нагнать ее, спросить, нарушить молчание кладбища неосторожным возгласом – если это и вправду сон, вдруг он прервется?

Северину хотелось, чтобы сон длился и длился. Он готов был остаться здесь навсегда, лишь бы не терять из виду белый силуэт. Лишь бы не терять надежды.

Шаг в шаг с ней. Так невыразимо далеко и так опьяняюще близко. Разделенным с ней лишь волнами влажного тумана и тонким комариным писком. Отделенным от нее целыми кварталами могильных камней и склепов.

– Как думаешь, это и вправду она? – мысленно спрашивал Северин у собственной тени.

– Спроси сам, – издевательски шипела в ответ тень.

– Мне страшно. Я боюсь, что это сон. Что я разрушу его. Разобью на мириады маленьких осколков.

– Прекрати, – скользя по могилам, шипела тень. – Противно слушать тебя. После всего того, через что ты прошел. Когда цель так близка. Ты дрогнул… пытаешься пойти на попятную. За этим ты приходишь сюда, в этот квартал мертвяков. Снова и снова. Ты и сам – один из них. Такой же призрак, как остальные.

– Врешь, врешь… я еще живой. Я живой!

– Скажи это вслух! Ну, же? Разрушь тишину – посмотри, что из этого выйдет…

– Будь ты проклята!

– Конечно, я проклята, ведь я – это ты.

– Я не ты. Я живой.

– Тогда что ты здесь забыл, приятель?

Далеко впереди, в тумане, угадывался белый силуэт. Кружево темных ветвей покачивалось на ветру. Туман клубился причудливыми завитками.

– Сначала мне нравилось здесь, – беззвучно объяснял Северин самому себе. – Мне казалось, я что-то понимаю, глядя на эти… маски…

– Маски? – тень, казалось, была удивлена.

– Маски людей. Все эти скульптуры, венки, статуи, барельефы. Высеченные на камне, отлитые в бронзе – афоризмы и цитаты, посвящения и стихотворные эпитафии. Маски тех, кто покоится внизу.

– Или тех, кого ты пытаешься углядеть в тумане? – прошипела тень. – Верно?

– Верно. Но она не похожа на них.

– Почему?

– Она живая…

– Завязывай с пенным зеленым и горькой кедровой! – юродствовала тень. – Еще не поздно выйти из игры. А то через день-другой ты и сам получишь тут вид на жительство. Будешь скалиться среди корней и червей глупой ухмылкой и пялиться пустыми глазницами на луну-красотку. А мне придется отправиться в вольное плавание…

– Не сможешь, – отвечал Северин. – Мы с тобой одно целое.

– Ну, это как посмотреть…

– Совершенно точно.

Тень безмолвствовала, словно обдумывая ответ.

– Абракадабра, – сказала, наконец, тень.

Северин остановился, замер. Упуская из виду девушку, уходящую все дальше, в глубь кладбища.

Тень Северина была права.

Он находился здесь и сейчас именно поэтому.

Черта между ним и миром. Меловой круг, что отделяет нечистое от чистого. Ему нельзя догнать этот белый силуэт в тумане.

И Жанне нельзя к нему.

Абракадабра! Заклинание, пришедшее из мрачных веков, из полыхающих миров стальных лат и вшивых рубищ. Повторяй снова и снова! Снова и снова! Повторяй, всякий раз отнимая по букве – и отойдет, рассеется! И защитишься! Если повезет…

Северин бормотал лихорадочным шепотом, до крови кусал губу. Если это сон – почему он не просыпается? Почему чувствует на губах этот соленый привкус – собственной крови? Почему не просыпается, ведь ему же больно?

Он опустился в заросли крапивы, прижался спиной к холодному, влажному от росы могильному камню.

Почему? Ну почему?! Почему ему нельзя переступить этот меловой круг? В чем он провинился перед миром и людьми?

Неродина-Альттера, преследовавшая его с самого рождения, шедшая с ним рука об руку. Она всегда была рядом.

Она, наконец, заполучила Северина. Но и этого ей было мало. Хотела вобрать его в себя всего, без остатка. Как те вещи, которые были на них с Гирбилином в момент Перехода между мирами.

Альтерра хотела получить все – навеки упокоить его в своей земле, оплести своими корнями, поглотить всеми своими червями. Переварить и усвоить.

Альтерра была красива – болезненной осенней красотой. Бабочка, порхающая возле огня. Гибкая гимнастка, танцующая, балансируя на нити, растянутой над полыхающей преисподней. Она пахла тленом и смертью. Она была больна.

– Ты больна, – беззвучно шептал Северин. – Но мы излечим тебя. Мы – тот магический эликсир, который так необходим тебе. Он или навсегда излечит тебя… или убьет.

Жанна – если это была она – скрылась от него в густой тьме.

Ему так хотелось увидеть ее. Хотя бы еще раз. При свете дня. Но кто знает – какими они будут тогда?

Не рассыплются ли от солнечного света, как вышедший из склепа вампир, как Вегард, которого зацепил смертоносный бич Гирбилина, сотканный из первозданной тьмы, рассыпался в пыль?

Но как бы хотелось ему, хоть бы еще раз, хоть бы на единое мгновение – услышать, как она смеется. Он все отдал бы за это. Он должен догнать ее. Должен найти.

Поднялся, касаясь ладонью могильного камня. Почувствовал кончиками пальцев углубления – впадины выбитых на нем букв, слов, складывавшихся в эпитафию.

Прощальное слово. Памятный знак. Очередная маска смерти.

«Вышедшему из ниоткуда… танцевавшему на проволоке Вечности… во Тьме».

– Глупый мечтатель, – шепнула тень, ускользая, растворяясь в сумраке вместе с луной, которую затягивало тяжелыми свинцовыми тучами. – Скоро рассвет. Тебе пора…

Северин покинул кладбище, долго петлял по мощеным улочкам, сторонясь света от редких фонарей, из распахнутых дверей пивных, из узких щелей в ставнях домов.

Надо было возвращаться.

Его ждал сухонький сморщенный старичок в своих окулярах, годами чахнущий в архиве, будто ссохшаяся мумия в своей величественной гробнице, окруженная всеми мыслимыми богатствами – бесконечными коридорами шкафов и стеллажей, уходящими вдаль, во тьму, хранящими в себе все тайны этого мира, все тайны смежных миров. Быть может – все тайны Упорядоченного. Все то, что можно уместить в буквах и цифрах. Все то, о чем можно рассказать при помощи слов.

Все сокровища, привезенные с края ойкумены, из земель, Где-водятся-Драконы и из земель, Где-водятся-Тигры. Из сердца раскаленных сухих пустынь, из колючих дебрей влажных джунглей, из безмолвных льдов.

Его ждал Заговор, нетронутая расстановка фигур на шахматной доске, вот наши, вот враги, но непонятно, кому делать первый ход?

Непонятно, кто играет за белых. Все фигуры, от пешки до ферзя, поблескивают черным лаком.

Северину стало, наконец, понятно, что так пугало его в первых встречах с людьми этого мира – особенный блеск глаз, прозрачность радужки и черные зрачки, сужавшиеся игольным ушком, зрачки – коловшие острием иглы, в которых чудилось что-то звериное, хищное.

И этот особенный блеск их глаз. Отсвет причастности к высшим тайнам вселенной, вобравший в себя заветный привкус надмировой власти, проявлявший себя всякий раз, когда шуршал разворачиваемый ветхий пергамент и ветер подхватывал гортанные резкие фразы заклятий, когда вились и путались закорючки забытого письма и цветные флажки перемещались по материкам и океанам, параллелям и меридианам мировых карт.

И поздно бежать от этого в квартал мертвецов. Поздно пытаться догнать в тумане девушку из своих снов.

Туман тает, занимается новый рассвет, а с ним приходит запах пыли, запах крови.

Рассветные лучи высветят гордые профили статуй. Заиграют, заискрятся на золотых монетных профилях, на золотом шитье черно-фиолетовых камзолов.

Это его, Северина, жизнь. Его судьба. Его предназначение.

И что бы с тобой сегодня или завтра ни случилось – упрется ли в сердце острие гатримарса, или девушка с рыжими волосами задержит свой шаг по тропинкам кладбища, обернется, узнает, окликнет…

Что бы ни случилось – это часть большого Плана.

И на бесконечных стеллажах какого-то Вселенского Архива – на одной из полок, в одной из ячеек – найдется карточка, где написано и твое имя тоже.

Просто надо вспомнить его.

Хотя бы попытаться вспомнить.

Ночь уходит, уступая рассвету, и последним ее отзвуком звучит тонкий комариный писк…

Или это твоя собственная тень хихикает, ускользая?

 

8

Проснувшись, Северин стал шарить в тумбочке возле постели – жесткой и узкой, стоящей в углу снимаемой им комнатки – на верхнем этаже дешевой гостиницы, что притулилась на перекрестке Второй Хмелеварской и Ящерикова Поля.

Самое подходящее место для молодого человека, начинающего карьеру Архивного служителя. Не вызывает подозрений. Соответствует «легенде».

В ящике лежали сувениры из прошлой жизни.

Зачитанный, замусоленный томик Форстана Мальвира.

Ожерелье из заржавленных шестеренок, снятых с закопченных огнешарами, покореженных алебардами конструктов – там, далеко на юге, в степи.

Расшитый бисером кисет с порошком-клиотлем, купленный по случаю, напоминание про Шедди Краснолиста. Про то, где он теперь обретается. Про то, за что они борются.

А вот и он – рубиновый осколок елочного шара. Единственный предмет, который удалось Северину пронести с собой, миновав Точку Перехода, из его прежнего мира, с Земли, с Терры.

Северин посмотрел на осколок. В приглушенном красном сиянии не отразилось ни блеска масляной лампы, ни его усталого, с глубокими тенями под глазами лица, поросшего чахлой щетиной, ни пыльных потолочных балок комнатки, в которой он квартировал.

В осколке отражалось хмарьевское кладбище.

Опутанный вуалью тумана могильный камень, на котором была выбита надпись:

«Вышедшему из ниоткуда

Ушедшему в никуда

танцевавшему на проволоке Вечности

с погасшей свечой

во Тьме».

Теперь Северин точно знал, как добраться до Мурина, как попасть в кремлевские катакомбы, где тот затаился. Где он, укрытый спасительной тенью, ткал и ткал все это время свою зловещую паутину.

Недостающий пункт их Плана, их собственной липкой паутины, которую они сами так старательно плели, как и их противник, таясь в тени.

Теперь Северин знал, как к нему подобраться. Осталось только сообщить об этом остальным.

Возможно, они не поверят. Но у Северина не было никаких сомнений в том, что это самый верный путь к назначенной цели.

Жанна указала ему этот путь.

 

9

Мушиные Фермы, печально известный округ, темное пятно на карте Хмарьевска.

Место, на подходах к которому не встретишь богато одетого всадника, изящного конного экипажа или паланкина, украшенного фамильными гербами, который несут здоровяки, одетые в те же клановые цвета, а быть может – молчаливые наемные тролли.

Сюда приходили пешком.

Шли мимо городской свалки, мимо заброшенных складов, ставших обиталищем жадных до плоти мороков, по длинному деревянному мосту над оврагом, на дне которого что-то хлюпает и булькает, но что именно – не разглядеть – все скрывает Хмарь-туман.

Шли, шаркая разбитыми сапогами и стоптанными ичигами, смачно схаркивая.

Или тихо, бесшумно скользили – сжимая под плащом рукоять кинжала.

Или брели, понурив голову, после длинной смены на фактории или портовых складах, хлюпая по глубоким лужам – скорей бы домой, хлопнуть самый первый (самый желанный) стакан пенистого зеленого или сразу перейти на горькую кедровую. Заесть, прихлебывая, жирной похлебкой из лежалой рыбки-скотки.

В Мушиные Фермы шли, спотыкаясь и раскачиваясь из стороны-в-сторону, поминая злым заплетающимся языком и мачеху-Хмарь и всех Пятерых с выводками жрецов, и в особенности городскую стражу, псин блохастых, и задоголовых умников в Совете с их нововведениями насчет торговли выпивкой в ночное время.

В Мушиные Фермы шли, шурша юбками и пьяно похохатывая, на крутых спусках покрепче хватаясь за локоть кавалера, имени которого не удалось, да, в общем, и не надо запоминать.

Порой сюда приходили, слитно громыхая коваными сапогами, брякая доспешной сталью, попирая уличную грязь древками алебард. Но, в общем, не часто. Особенно после истории с неким Опустошителем-переулка-Менял.

Раньше в Мушиных Фермах были владения рода Мясожуев, чьим промыслом издревле были – скотные дворы, колбасные цеха, бойни, ледники, мясные лавки. Мух тут было столько, что застили солнечный свет. Горожане ворчали: мяса на рынках не достать, зато вот по мухам план у Мясожуев всегда перевыполняется.

Но потом Мясожуи неосторожно заступили дорогу родовитым Инлунгам, были разбиты в прах, рассеяны и навсегда сошли с хмарьевской политической арены. Только название квартала от них и осталось.

Северин шел по кривой улочке, спускавшейся вниз к Чавке, грязному и заболоченному притоку полноводной Мошкарицы. В самом низу этой улочки стояли «Клешни», кабак наидурнейшей репутации, очередное место, где всем и на всех плевать, идеальное место для встречи заговорщиков.

В полумраке главного зала за столами сидели хмурые бородачи и уродливая нелюдь, потягивали кедровую и зеленое, стучали о столешницы кубиками-костями, меланхолично жевали клиотль.

Северин направился прямиком к лысому трактирщику за стойкой. Трактирщик был занят тем, что пытался мясистыми пальцами подцепить что-то, прилипшее к донышку пустой пивной кружки, но рука никак не пролезала.

– Вас ожидают, – трактирщик глянул на Северина заплывшими глазками, вернулся к своему медитативному занятию.

Отдельные кабинеты располагались на втором этаже «Клешней».

Проворный мальчишка-слуга, с лишаем в полщеки, с почтительным поклоном велел следовать за ним. Глазки его так и поблескивали, обшаривая пояс Северина в поисках кошелька.

Северин слегка сдавил ему ухо кончиками пальцев, сказал, что найдет сам. Мальчишка испарился.

Северин поднялся по скрипучим ступеням, миновал коридор. Из-за портьер по обе стороны коридора доносились обрывки хриплых песен, звон кружек, стоны, хохот.

Отвел портьеру в самом дальнем кабинете от лестницы. Три пары глаз требовательно уставились на него, блеснув из полумрака.

– Заждались уже, – сообщил Дарьян, одетый с неизменным теперь уже щегольством.

Мартуз же, напротив, за прошедшее с последней встречи время совсем потускнел. Лицо его осунулось, в глазах появился нездоровый маслянистый блеск. На некогда полнокровных, румяных щеках пробивалась теперь борода. Края рта, пребывавшие во всегдашней полуулыбке, загнулись книзу, их будто скобами охватили морщины.

– Мурин-Альбинский, – сказал Мартуз, когда Северин уселся за стол напротив него. – К гнолловым хренам свихнулся! Он просто спятил, вот что…

Мартуз оказался самым везучим из них.

Мартуз, который в первые дни их Заговора, в самом начале, казался самым ненадежным из них, сомневающимся, самым слабым звеном!

Именно ему удалось подобраться к Мурину ближе, чем всем остальным.

– Сам расскажешь Северу, что тебе удалось выяснить? – спросил Дульф. – Или мне пересказать?

Дульф стоял возле окна, держась в тени, искоса поглядывая на кривую улочку внизу.

Мартуз помотал головой. Он сидел на лавке, устало прислонившись затылком к стене. На столе перед ним стояла тарелка с недоеденными «лофкритовыми палочками» и недопитая кружка зеленого пива.

Он выглядел так, словно его пропустили через пресс для отжима масла.

– Расскажи лучше ты, – прошелестел Мартуз. – Я подремлю, можно? Я так устал…

Дарьян пригубил чарку кедровки, устало потер переносицу.

– Плохие новости? – спросил Северин, садясь за стол.

– Не то чтобы плохие…

Дульф отошел от окна, уселся напротив. Извлек из складок плаща трубку, кисет, огниво.

– Чего-то такого мы и ожидали от Мурина с самого начала. Но кто мог предугадать, насколько далеко заведет его безумие и жажда всевластья?

– Поподробней можно?

Дульф кивнул, затянувшись, выпустил к потолку длинный табачный шлейф.

И стал пересказывать то, о чем совсем недавно поведал им с Дарьяном Мартуз – теперь привалившийся к стене, уснувший сидя, приоткрыв рот, понурив голову, не в силах уже бороться со смертельной усталостью.

Дульф стал рассказывать:

– Источник всех нынешних мрачных свершений, как это часто бывает, кроется в величайшем прорыве, важнейшем шаге в развитии маготехники. Мурин-Альбинский половину своей жизни изучал механизм перемещения между мирами. Связка Терра-Альтерра-Аррет – загадочный треугольник, над которым до сих пор ломают голову лучшие умы Упорядоченного. Перемещаться между этими мирами могут считаные единицы. Это Дар, это талант – иначе не назовешь. Это определенная степень магического сродства, помогающая обмануть законы мироздания, обойти, если угодно, запрет, наложенный самим Творцом. Это загадка. Важны здесь не только врожденные способности тех, кто пытается осуществить переход. Важна и пространственная составляющая. Так называемые Точки Перехода рассеяны по мирам без какого-либо порядка. Обнаружить такое место – настоящая удача. Но влияние оказывают еще и время года, и положение планет… множество побочных факторов, дополнительных условий. Не буду углубляться в детали… Все это до конца не изучено, предстоит много работы… Мурину-Альбинскому удалось то, над чем бились поколения магов. Каким-то образом ему удалось наладить связь между нашей Альтеррой и миром Аррет. Удалось вывести формулу, благодаря которой он может теперь создавать порталы…

– Какой от этого прок? – поинтересовался Северин, вспомнив, как они с Гирбилином, миновав Точку Перехода, остались, в чем мать родила. – Ведь через такой портал не протащить даже мешка серебра?

– Я не знаю, каким образом ему это удалось. Для меня это загадка. Но Мурин сумел обойти это ограничение. И прямое доказательство этому – то, что происходит теперь в южных степях.

– Постойте-ка… Значит, все эти россказни про якобы возрождение Шахрияра, это все правда?

– Выходит, что так… Мурин – убежденный фанатик. Им всегда двигало стремление вкусить запретного плода хаоситской магии, попытаться дойти до самых ее истоков. И такая одиозная фигура, как Шахрияр, не могла не занять его воображение. С врожденной способностью Мурина к скольжению между мирами для него не представлялось большой трудностью попасть в мир Аррет. А именно там, согласно преданию, находится гробница Шахрияра. Его развоплощенный дух надежно заперт в междумирье, но прах его, рассеянный на мириады частиц, пребывает на месте его гибели – в мире Аррет. Очевидно, что Мурин пытался разыскать гробницу. И, судя по происходящему на юге, ему это удалось.

– Какая тут связь? Я хочу сказать, все эти шреккеры и морталисты – они-то откуда взялись?

– В этом-то все и дело. В результате действий Мурина и тех, кто ему помогал, образовалась прореха между мирами. Через нее и хлынула в южные степи волна всей этой мерзости. Отголоски древней, почти забытой хаоситской ворожбы. Ее прямое наследие. Где-то в мире Аррет функционирует сложнейший маготехнический механизм, настоящая фактория по производству кошмаров и погибели. Но весь ужас происходящего в том, что Мурин умудрился наладить бесперебойную связь между мирами. Выстроил порталы, через которые осуществляет подпитку этого механизма.

– Чем же такой механизм можно подпитывать?

– А как ты сам думаешь, Северин?

Северин некоторое время молчал, раздумывая.

Ему вспоминались загадочные твари в Степи, облаченные в уродливую шипастую броню, бескровные лица, скрывающиеся под глухими шлемами.

Агрессивные, неудержимые, упорные. Они появлялись из ниоткуда, гибли, унося столько человеческих жизней, сколько удавалось. Гибли и появлялись вновь.

В этом была логика. В этом была какая-то гнусная и злая, нечеловеческая логика. Очень в духе приверженцев Хаоса.

– Кровь, – сказал Северин. – Жизни. Вот какой у них главный ресурс.

Дульф кивнул:

– Надо отдать ему должное… В механизме, который удалось выстроить Мурину, есть даже какая-то особая математическая красота. Скупость деталей, целесообразность каждого элемента. В том, что ему удалось создать, есть изящество… если не брать в расчет то, что речь идет о сотнях и тысячах человеческих жизней, вовлеченных в круговорот мучительной гибели и еще более мучительного возрождения… Непрестанное вращение мясорубки, выдающей кровавый фарш – питательную среду…

– Какую еще питательную среду? – не выдержал Северин. – Для питания кого?!

Дульф поднес к губам трубку, затянулся.

– Питательную среду, – вставил Дарьян. – Для этого самого рассеянного по горам и долам Шахрияра. Правильно я говорю?

Дульф выдохнул дым, кивнул:

– Правильно. Степная война плодит смерть и страдания, которые так потребны Мурину-Альбинскому для поддержания деятельности его смерть-фактории. Когда эти страдания и смерти достигнут критической массы, Мурину представится прекрасный шанс, чтобы попытаться сделать то, о чем он так фанатично мечтает. То, чему он посвятил всю свою жизнь…

– Воплотить Шахрияра, – одними губами прошептал Северин. – Но, гнолл раздери, как?! Как нам его остановить?

– В этом вся суть…

Дульф встал, взял кувшин, плеснул из него пенистого зеленого пива в кружки – себе, Северину, Дарьяну. Оценивающе поглядел на мирно посапывающего, приоткрыв рот и оттопырив нижнюю губу, Мартуза. Поставил кувшин на стол.

Дульф жадно отпил из кружки, смачивая пересохшее горло, и продолжил:

– В этом вся суть предстоящего нам Предприятия. У нас просто нет времени. Если бы узнали об этом раньше… На голову Мурина обрушилась бы вся мощь тех сил, что служат Равновесию, – собралась бы армия со всех уголков Упорядоченного. Но времени у нас нет… Кровавый ресурс, который так необходим Мурину для приведения в жизнь его плана, практически достиг необходимой массы. А теперь еще он собирается подогнать процесс. Подсыпать в топку еще дровишек…

– Каким образом?

– Мурин действует как заурядный дикарь-некромант, перерезающий над свежей могилой голову черному петуху, окропляющий землю его кровью и бормочущий соответствующие случаю заклинания. Но только покойник – один из величайших магов Хаоса в истории Упорядоченного, повергнутый самими Новыми Богами. Каков масштаб! Поэтому и действует Мурин в пределах не кладбища, но целой страны… Массовое жертвоприношение. На дворе смутные времена. Из-за резни между кланами и культами Хмарьевска в подземельях в самом сердце города томится, ожидая заслуженной ссылки на рудники, или выкупа, или помилования, или суда, – достаточное количество народу. Мурин завязал тесные контакты в Городском Совете и в частях стражи. Теперь от главной цели его отделяет один-единственный шаг. И он не будет стесняться в средствах.

– Что он собирается сделать? Поджечь кремль?!

– Он собирается раскрыть портал, ведущий на Аррет, в те его области, что представляют из себя сплошной полыхающий ад. И отправить в него Костяной корабль, полный неправедных мертвецов.

– Какой-какой корабль?!

– Корабль, сколоченный из костей праведников, команда которого – сплошь мертвые грешники и святотатцы… Мурин долго изучал предания, связанные с хаоситскими войнами и личностью Шахрияра. То, что ему удалось раскопать, собирая по крупицам, не могло не отразиться на его разуме. Он, очевидно, помешался. Собирается в точности, буква в букву, скопировать легендарный некротический ритуал, который Шахрияр произвел, создавая зверя Ктуле. Собирая его воедино – из обрывков человеческих кошмаров и ментального осадка тысячи и одной кровопролитной войны, что велись в те самые мгновения по всему Упорядоченному.

– Я слышал об этом. Но ведь все это… зверь Ктуле, слепленный из кошмаров… И сам ритуал. И корабль из костей праведников… Все это детские сказки, расхожий сюжет для всяких пьес, которые ставят на хмарьевских подмостках. Ведь все это выдумка!

– Да. Страшная детская сказка. Вот именно. Об этом знаю я. И ты. Мы понимаем это. Но не Мурин-Альбинский. Разум его пошатнулся, он собирается воспроизвести ритуал и искренне верит в то, что это сработает. Понимаешь, Северин? Искренне! Верит! Вот что опаснее всего…

– Корабль из костей праведников… да как, мать его, он сможет такое провернуть?

– Гробницы в глубинах Хмарьевского кремля. Именно это место Мурин избрал своей ставкой. Там лежат кости базилевсов, нескольких поколений, кости последующих правителей, великих мужей города, именитых сановников… Только безумец назвал бы их праведниками… Но ведь Мурин и есть безумец. Он ВЕРИТ, и благодаря этому многократно умножаются те отрицательные силы, что клубятся вокруг него, наполняют его. После всех произведенных им манипуляций. После того, что он учинил в Аррете. Теперь дело за малым…

– Что? Что конкретно он собирается делать, гноллий хвост?!

– Финальная жертва, которая заставит стены Шахрияровой темницы пошатнуться. Он собирается сделать это послезавтра на рассвете. Нам нужно попасть в подземелья под кремлем. Подручные Мурина уже закончили строительство корабля из костей, как сообщили Мартузу шпионы Верховного жреца Вильвики, он возвышается теперь в Тронном Зале, где раньше короновали хмарьевских базилевсов. Кто помнит, когда в Хмарьевске правил последний базилевс? Никто, это было сотни лет назад. Тронный зал давным-давно ушел под землю, он позабыт, и над ним высятся заново отстроенные этажи городского Архива, Казначейства, Арсенала… Но магический заряд в тех стенах сохранился. Именно там Мурин устроил свой портал. Разрыв в ткани миров, вроде того, что он, очевидно по случайности, устроил на юге, в степях. Тот портал нам до сих пор не удалось разыскать и уничтожить. Местоположение этого мы знаем.

Адепт Равновесия замолчал, понурив голову, раздумывая.

– Как попасть туда, вот в чем проблема, – вставил Дарьян.

Дульф поднял голову, утопая в клубах табачного дыма, сказал:

– Мы можем провести туда отряд, ну два отряда испытанных воинов… Храбрых, отчаянных. Мы сговорились с Вильвикой – спасибо Мартузу, сговорились с Тенабиром – спасибо тебе, Северин. Они готовы помочь нам в обмен на возможность забрать своих пленных – тех, что томятся в казематах стражи. До истинной цели вылазки им дела нет, у них своя выгода и резоны… Они согласны нам помочь, но какой в этом толк?.. Если провести в подземелья один-два десятка воинов, их сомнут те твари, которыми повелевает Мурин. Возьмут числом. А уж в случае, если поднимется тревога – налетит городская стража, гвардия Совета и прочие… Если же мы поведем за собой больше, чем один-два отряда, – тревогу поднимут всенепременно. Нельзя просто так взять и провести целую армию в самое сердце стольного града Хмарьевска! Сработают охранные заклятья, ударит набат, начнется резня… А Мурину только этого и надо. Ведь все это только ускорит процесс жертвоприношения, еще быстрее вызовет выплеск отрицательных энергий… Поэтому мы должны действовать предельно аккуратно. Точечный удар. Короткий укол… Поразить спрута в самое сердце!

Северин отпил из кружки, прислонился к стене. Глядя, как уходят к потолку завитки дыма из дульфовой трубки, сказал:

– Кажется, я знаю, как нам попасть в подземелья. Есть тайный ход.

Дульф вскинулся:

– Тайный ход? Но я лично проверял Архивы, все эти ходы Городской Совет заделал еще до…

– Я узнал о нем не из архивных рукописей, – сказал Северин. – Возможно, это безумие, и я не уверен, существует ли этот ход вообще. Но мы должны попробовать. Мы должны отправиться туда прямо сейчас и убедиться своими глазами.

– Да что же это за ход такой? Где он находится?

– На городском кладбище. И о нем мне рассказала Жанна.

 

10

Ветер со стороны Мошкарицы принес запахи тины и сырости. Зазвенел в пурпурно-золотых кронах примыкающего к кладбищу парка.

Усевшись на краю надгробия, Северин раскрыл шитый грубыми нитками блокнот и стал писать, мелко выводя остро отточенным черным грифелем:

«Дорогая Жанна!

Твой Сева».

Теперь, когда ты читаешь эти строки, все, должно быть, миновало. Все кончено. Мы либо победили… А значит, счастливо воссоединились, сыграли широкую свадьбу, на которой мед-пиво текло по усам и с неба падал дождь из цветов, и нарожали кучу детишек…

Шучу, конечно. Все это вовсе не обязательно. На самом деле достаточно будет просто: мы победили.

Либо мы проиграли. И я мертв.

Впрочем, в таком случае эти строки вряд ли дойдут до тебя.

Если верить моему учителю и наставнику Дульфу, про которого расскажу чуть ниже, то в случае нашей неудачи, то есть если у Мурина все получится, этот мир, Альтерра, ставшая мне вторым домом, сгорит в пламени ненависти возрожденного к жизни мага-хаосита.

Шахрияр, воплотившись в Упорядоченном, проглотит Альтерру, как проснувшийся с похмелья дровосек, жадно хватающийся за кувшин с густо-красным пенистым квасом. А следом за ней проглотит многострадальный Аррет, Мир Исправленных Ошибок, в котором столько веков пребывал его прах. А следом и Терру, на которой познакомились мы с тобой.

Надеюсь, этого не случится.

Надеюсь, мы увидимся.

Очень надеюсь, что ты жива. И действительно прочитаешь когда-нибудь это письмо.

В противном случае получится, что я опять разговариваю с собственной тенью. А это как-то унизительно. Как будто ничего не изменилось со времен Терры.

Знаешь, там у меня было неважно по части друзей. Даже девушки не было. Пока я не встретил тебя.

Мне хотелось бы познакомить тебя со своими новыми друзьями.

Например, Дульф. Это очень старый и мудрый человек, хотя по виду ему не дашь больше тридцатника. Может показаться, что все, чем он интересуется, – это Равновесие миров, его длинная трубка и смазка поршней прислуживающего ему медного человека, уроженца Аррета. Дульф немного зациклен на том, чем занимается. Но вообще он хороший парень.

А еще есть Мартуз, довольно пижонистый малый, но душа у него добрая, а сердце – храброе.

И Дарьян. Любит поумничать, зато надежный, как запоры на погребах хмарьевского казначейства.

Шедди Краснолист повидал столько, что хватит на сотню жизней, но сохранил чувство юмора. Надеюсь, нам удастся его вытащить. А если удастся – надеюсь, он завяжет со своим клиотлем. А то иногда после него такую чушь начинает нести, что даже не смешно.

Еще есть магистр Циролис, многие знают его под другим именем: Форстан Мальвир. Никогда не видел этого парня вживую, но его книга часто помогала мне. И на юге, на «Жаровне», и тут, в городе.

Книги тоже могут быть хорошими друзьями. Могут поддержать тебя в трудную минуту, могут дать тебе необходимые ответы.

Конечно, если это не «Рублевские зори» Беладонны Фламберг.

Мне уже пора идти.

Надеюсь, ты прочитаешь это. Быть может, посмеемся вместе над моей наивностью.

Люди меняются так быстро. Теперь мне было бы странно посмотреть со стороны на себя прежнего. Того парня с Терры, рисовавшего на работе прикольные открытки.

Если мы победим, если мне повезет уцелеть, наверное, и это письмо спустя годы покажется весточкой от какого-то другого человека. Мы так быстро меняемся.

Но некоторые вещи остаются неизменными. Поэтому я и пишу это письмо. Чтобы сказать то, что не успел сказать на Терре. То, что давно собирался тебе сказать. То, ради чего и пишу все это.

Я тебя люблю, Жанна!

Ради тебя я здесь. Я верю, мы обязательно встретимся. Я тебя отсюда вытащу.

Вот, собственно, и все.

Чем бы там ни закончилось, главное, береги себя. И будь счастлива.

Задумчиво покусав кончик грифеля, Северин перечитал письмо.

Вычеркнул абзац про Беладонну Фламберг. Как-то слишком мелочно.

Перед лицом вечности все равны. Тем более что нет пророка в своем отечестве.

– Кажись, идут, – пробормотал Мартуз.

Северин обернул грифель блокнотом, спрятал за пазуху, неторопливо застегнул одну за другой все застежки своей боевой черной куртки, защелкнул пряжки, затянул петли.

Встал, вглядываясь вперед, сквозь туман, в сторону входа на кладбище.

Мартуз стоял по другую сторону тропинки, прислонившись к оплетенной плющом стене склепа. На нем была маскирующая маг-накидка, медленно, но очень точно подстраивающаяся расцветкой под окружающий пейзаж.

В такой накидке хорошо лежать где-нибудь в засаде, ожидая приближающегося неприятеля. Таких накидок им остро не хватало на «Жаровне».

В предстоящем деле толку от нее было мало, но Северин не собирался обсуждать это с Мартузом.

В конце концов, каждый преодолевает волнение по-своему. Кто-то пишет письма, которые никогда не дойдут до адресата. Кто-то примеряет маг-накидки.

Зато уж перед лицом неизбежности – все равны.

Впереди, в тумане, клубящемся между надгробий, дважды мигнул бирюзовый огонек.

Мартуз поднял сигнальный амулет, дал в ответ две ярко-зеленые вспышки.

В тумане отрывисто крикнула выпь.

– Одно слово: Акробаты, – пробурчал Мартуз себе под нос. – Никак не могут без фокусов.

Они с Северином вышли из тени склепа, показывая себя союзникам.

Из тумана им навстречу выступили двое. Маг с длинным посохом, в темно-синей накидке до пят и в надвинутом капюшоне. И воин, частично прикрытый мантией невидимости (извечная экономия эссенции), на латах его светились тускло-голубым руны Тенабира.

– Старый знакомец, – проскрипел воин, с лязгом поднимая забрало шлема и открывая широкое загорелое лицо. – Узнаешь?

– С опущенным забралом, – криво усмехнулся Северин, – вроде бы да. А так – не особо.

Перед ним был тот самый предводитель шайки Мглистых Акробатов, которая пыталась перехватить их в степи и из-за которой Шедди Краснолист оказался в хмарьевских застенках, а Северин имел удовольствие воочию лицезреть Мурина-Альбинского.

Северин не мог определить, чего ему хочется больше – съездить воину по носу или поклониться ему в пояс?

– Думал, тебя заарканили вместе с остальными, – сказал Северин.

– Старые трюки старой собаки. Меня так просто не заарканишь.

– Решил вызволить приятелей из темницы? Благородно.

– Не подтрунивай. Ситуация переменилась. Теперь мы в одной лодке или вроде того.

Мартуз дернул щекой, но промолчал. Для него, уроженца удельных земель клана Арахнисов, пребывающих под покровительством Зеленой Девы, Мглистые Акробаты были персонажами детских страшилок и взрослых анекдотов – врагами по определению.

Когда в бесконечных разговорах и обсуждениях предстоящего Предприятия выяснились некоторые подробности Севериновой биографии, касающиеся первых его недель в Хмарьевске, негодованию Мартуза не было предела.

Но какие секреты могли быть между ними, учитывая то, что им предстояло совершить плечом к плечу?

Северин рассказал друзьям даже о том, что родился вовсе не на Альтерре. Это немного успокоило Мартуза – когда твой друг выходец из другой, параллельной реальности – это еще можно перетерпеть. И все же… «Благодарение Вильвике, что он не какой-нибудь пропахший рыбой Блазан, Тенабирово отродье, еретик и пожиратель детей!»

– Сработаемся, – пробормотал Северин. – Покажи план, Мартуз?

Мартуз вытащил из-под своей маг-накидки свернутый трубкой пергамент. Развернул его на торце замшелого могильного камня.

– Перед вами, – начал Северин, обращаясь к Акробатам. – Приблизительный план подземного хода, ведущего отсюда прямо под Хмарьевский кремль. Вырыт он был еще в те времена, когда Ильменьские князья и вожди Мокши почитали своим долгом раз в год или два осаждать Хмарьевск, который тогда еще целиком помещался в кремлевских стенах. Этот план нарисовал в свое время некто по имени Лерус Мыслечтец, и примечателен тот факт, что входом в подземелье служит его могила.

Северин указал на стоящий неподалеку могильный камень, эпитафия на котором начиналась со слов: «Вышедшему из ниоткуда…»

Тот самый камень, к которому они приходили с Гирбилином в первые же их дни в Хмарьевске.

Камень, который отразился в осколке красного елочного шара.

– А сам покойник, он все еще в могиле? – спросил воин Тенабира. – Потому что я страсть, как боюсь покойников!

Северин покачал головой:

– Тела там нет. И никому неизвестно, где оно. И мертв ли Мыслечтец на самом деле?

– Жуть какая, – воин продемонстрировал превосходные зубы. – Эдак я сегодня всю ночь проворочаюсь.

– До ночи еще дожить надо, – мрачно высказался из-под надвинутого капюшона стоявший рядом с ним маг. – Как там насчет охранных чар? Думаю, наши предки постарались понатыкать незваным гостям всяких сюрпризов на случай, если лаз обнаружат?

– Не без этого, – кивнул Северин. – По всей протяженности хода устроены магические ловушки. Часть из них давно вышла из строя, но возможны неожиданности. Поэтому прошу вас быть предельно внимательными.

– Это можно, – согласился воин.

– Самую большую сложность представляет собой наша цель. Вот там охранных заклятий действительно немерено. Но на момент нашего прохода через подземелье в лагере противника уже будут двое наших. Они разберутся с защитными чарами. Дальше каждый действует по своему распорядку. Вы вместе с рейдерами Вильвики займетесь казематами, где держат пленных. Мы, – Северин указал на себя и Мартуза, – и еще двое наших друзей будем действовать согласно своему плану.

– Собираетесь вынести городскую казну, а? – подмигнул воин.

Северин промолчал. Пусть думает, что хочет.

– Ладно-ладно, – по-своему разъяснив его взгляд, ухмыльнулся воин. – Нам ваши дела малоинтересны. Нам главное наших ребят забрать. Даже если действовать приходится с Арахнисовыми лесовичками… Вот уж никогда бы не подумал, что придется нам работать в связке.

Как ясно следовало из слов Акробата, нетерпимость Мартуза вовсе не была частным случаем, и ненависть тех, чьим покровителем был Тенабир, по отношению к обитателям северных лесов была не менее сильной.

«Ты больна, Альтерра… – пронеслось у Северина в голове. – Но потерпи еще немного, мы уже идем. Мы уже несем тебе лекарство…»

– Кстати, меня зовут Северин. Это Мартуз.

– Меня звать Билкар, – ответил воин, указал на мага. – Это Сигнус…

– Очень приятно, судари!

– Взаимно, судари!

– Ну… за дело, что ли? Мартуз, дай сигнал своим!

Мартуз запустил в рот три пальца и издал лихой разбойничий посвист.

В тумане, с противоположной стороны той, откуда пришли Акробаты, показались зыбкие силуэты в излюбленных рейдерами Вильвики темно-зеленых накидках, неотличимых от дерна.

Северин и Билкар, навалившись, сдвинули плиту, закрывавшую мнимую могилу Леруса Мыслечтеца. Открылся ряд ступеней, уходящих вниз, во тьму.

Северин, запалив лампу, первым спустился вниз.

 

11

В былые дни ход был рассчитан на то, чтоб вместить в себя здоровых мужичин, нагруженных мешками с провизией, так потребными осажденному городу.

Но с той поры миновали века, ходом давненько не пользовались.

Торчащие из потолка осклизлые корни задевали по лицу. Камни, которыми были выложены стены, поросли мерзкого вида мочалом. Оно шевелилось, тянуло вслед идущим по коридору воинам тонкие жгутики.

Откуда-то доносился приглушенный гул, угрожающий рокот.

Неудивительно, ведь Хмарьевск стоит на переплетении множества подземелий, коллекторов и водостоков, под землей несут свои воды многочисленные притоки Мошкарицы.

В кабаках, на ярмарочных площадях, в светских салонах и даже на театральных подмостках пользовались невероятной популярностью всяческие сплетни и домыслы про обитателей этих пещер, про якобы целый подземный народ, что отродясь не видывал солнечного света. Про слепых и смертельно-бледных зубастых тварей, что на карачках передвигаются по заполненным нечистотами каменным кишкам, про гигантских, величиной с дом, спрутов, про уродливых жертв магических экспериментов чернокнижников Йогдума, про жирных ящеров-альбиносов с тремя рядами зубов…

Где-то поблизости, во тьме, мерно капала вода. Мерзкая поросль, оплетавшая стены, цеплялась жгутиками за рукава кольчуг и кожаных курток. В какой-то момент под сапогом Северина хрустнуло. Он повыше поднял лампу и разглядел лежащие поперек подземного хода выбеленные временем кости.

Вскоре к рокоту сточных вод примешался еще один звук.

Звук этот был явно механического происхождения – низкое гудение, в котором слышались нотки протяжного скрипа, астматического присвиста.

Звук был совершенно чуждым этим долженствующим быть безмолвными катакомбам. Нарастая, звук этот раздражал, как песни опьяненных весной котяр, устроившихся под самым окном; как скрип несмазанных дверных петель, как протяжные крики торговцев-разносчиков, разрушающие утренний сон.

– Мы уже близко, – прошептал Северин в ответ на вопросительный жест Билкара.

Шепот его подхватило эхо, рикошетом – от стены к стене – унесло куда-то вперед, во тьму…

Вместо ответа Билкар зубами стащил с руки грубую перчатку, пошарил в районе пояса, покопался в кошеле. Выудив полную, так что бурый порошок ссыпался через край, ладонь клиотля, запихнул все в рот, стал мерно двигать челюстью.

«Каждый по-своему справляется с волнением… А перед лицом вечности – все равны…»

Впереди, в свете ламп, показалась массивная решетка – прутья толщиной в руку. Всю ее оплетало все то же мерзкое мочало, немедленно навострившее все свои жгутики навстречу свету.

Билкар сделал отмашку рукой. Несколько Акробатов нырнули вперед, стараясь издавать как можно меньше звуков, действуя алебардами, как рычагами, занялись решеткой. В архаической конструкции что-то лязгнуло, что-то хрустнуло, посыпалась ржавая труха. Издавая ужасающий скрежет, решетка поддалась, поползла вверх.

Северин и Билкар поспешили поднырнуть под нее, подавая пример другим воинам.

Перед ними открылся довольно просторный сводчатый зал, по щиколотку заполненный стоячей водой. В конце его виднелась лестница и полукруглая арка, за которой не проглядывало ничего, кроме кромешной тьмы.

То раздражающее гудение, чьи отголоски доносились до них еще в туннеле – низкий механический гул с примесью свиста и скрипа, – теперь слышалось еще отчетливее.

С тихим плеском загребая сапогами густую жижу, с Северином поравнялся Мартуз. Спросил, беззвучно двигая губами: «Пора?»

Северин кивнул.

Мартуз крутанул округлый выступ сигнального амулета, внутри него тихонько щелкнуло, и три ярко-зеленые вспышки озарили подземелье.

Если все шло так, как было запланировано изначально, то прямо сейчас где-то наверху, двумя-тремя этажами выше, тройной зеленый сигнал получили на свой парный амулет Дульф и Дарьян, чей путь к цели поверху был, должно быть, куда опасней.

Последовало несколько невыносимо долгих, томительных мгновений.

А затем громкий треск и скрежет, как от раскалывающей небо пополам молнии, положили конец сводящему с ума, раздражающему гулу. Показалось, что дрогнули стены, и что-то посыпалось с потолка.

Северин отцепил от пояса и пристроил на левую руку браслет-перчатку с тремя длинными, слегка изогнутыми когтями – эту штуковину он освоил не так давно, после продолжительных тренировок с Дульфом.

Молча переглянулся с Мартузом, затем с Билкаром. Воины Тенабира и воины Вильвики застыли на своих местах по щиколотку в воде, затаив дыхание, прислушиваясь.

Северин с тихим лязгом, который в тот же миг подхватило эхо, увеличив громкость многократно, вывел из ножен длинный клинок эльфийской ковки – подарок Дульфа:

– ВПЕРЕД!!

Вспыхнули, высвечивая зал и арку впереди, навершия боевых посохов. С многоголосым звоном-скрежетом освободились из ножен клинки и кинжалы.

Следуя за Северином, воины бросились вперед, по ступеням, миновали арку… Грохоча каблуками по стертым от древности плитам, миновали еще один зал, затем стали подниматься по лестнице.

Отблески магического огня посохов озаряли путь, метались по высоким стенам в струпьях осыпавшейся от времени росписи.

Вперед! Вверх по винтовой лестнице. Оттуда, сверху, уже доносятся какие-то щелкающие звуки, по стенам вниз падают отблески вспышек… Там уже идет бой!

– Вильвика!!!

– Тенабир!!!

Шальной огнешар вылетел из-за поворота лестницы, врезался в стену, рассыпая окрест снопы искр, опаляя Северину лицо. Вперед!!!

Широкая каменная площадка, яркий свет факелов.

Воин в камзоле со знаками скрещенных мечей и весов, с пестрым плюмажем на шлеме.

«Откуда здесь стражники?!. Это уже НЕ по плану!»

Воин вскинул взведенный самострел, но из-за левого плеча Северина вынесся вперед Сигнус, маг-Акробат, вскинул посох. Полыхнуло синее пламя.

Ледяная стрела врезалась в грудь стражника, мгновенной изморозью охватила панцирь, отбросила к стене. Стражник с хрустом впечатался в нее, рухнул на пол бесформенным кулем.

Они миновали еще одну арку. Тут было устроено нечто вроде склада.

Пыльные бесформенные груды, накрытые полуистлевшей рогожей. Что-то несуразное. В отсветах магических посохов мелькнули выглядывающие из-под рогожи голые руки, босые ноги…

Северин задержал шаг, хватая ртом спертый воздух.

Мгновенный острый укол узнавания:

«Как тогда, на площади возле Прожорных рядов… Вдоль толпы зевак старая кляча тянула повозку, укрытую рогожей, из-под нее выглядывали сапоги отличной змеиной кожи… Маленький эпизод, но какая история за ним! Как он повлиял на тогдашние мои мысли, как ненавязчиво – не то чтобы заставил, а деликатно подтолкнул к тому, чтобы пойти в оружейную лавку и выложить весь свой полумесячный заработок за пару гатримарсов, похожих на изгибы хищных лиан… А после этого не оставалось уже ничего, кроме как включиться в игру, предложенную Найрисом. Идти добывать кровь для Тенабира…»

Воины Вильвики и Тенабира, гремя доспехами, лязгая подкованными сапогами по полу, проносились мимо, уже не нуждаясь в его, Северина, руководстве, действовали инстинктивно, бежали на шум драки, чтоб присоединиться скорей к кровавому пиру!

Северин, наклонившись, вгляделся пристальнее, рассмотрел одну из этих босых ног, что торчали из-под истлевшей рогожи…

Проклятье!!!

Всего-навсего – пыльный мрамор.

Вовсе не предбанник Преисподней, забитый мертвыми голыми телами. А всего-навсего свалка забытых статуй. Наследие былых эпох. Забытые, никому не нужные базилевсы, царьки, градоначальники…

Северин сплюнул, со злобой рубанул по ноге скульптуры мечом – звякнула сталь, мраморная ступня отделилась легко и мгновенно, подломилась, будто сжатые серпом хлеба – вот что значит эльфийская сталь!

«Распустил сопли, как баба! Соберись, Север! Вперед!!»

Он побежал вместе со всеми, стараясь опередить всех, клинок держа на изготовку, спеша опробовать его – уже в настоящем Деле!

Навстречу, как по заказу, выскочили двое стражников. Снова мысль: «Откуда они здесь?! Что происходит?» Попытались с ходу зацепить Северина – слитно свистнули острия алебард, почти задевая его за бока. На стражниках были серые с зеленым шитьем камзолы. Что они тут делают? Не гвардия Совета или кремлевская охрана, самые обычные патрульные – рабочие пчелы, пушечное мясо?!

Но некогда было раздумывать. Защищаясь от атак алебардщиков, Северин рубанул наотмашь, развалил напополам древко вражеской алебарды, меч, продолжая движение, врезался в плоть. Полетела куда-то вбок, оставляя шлейф из мелких темных капелек, голова в шлеме с зелеными перьями.

Второй страж размахнулся, рубанул лезвием алебарды. Северин увернулся от удара, махнул в ответ сжатой в кулак левой рукой, рассекая стражнику шею лезвиями-когтями. Тот упал на колени, орошая каменный пол темным фонтаном, бьющим из сонной артерии.

– Вперед, вперед! – кричал где-то впереди Билкар. – Тенабир!!

Сердце Северина пропустило удар, чтобы затем начать биться в два раза быстрее.

Придерживая шаг, чтобы восстановить дыхание, но притом стараясь не отставать от остальных воинов, он достиг очередных дверей. Вперед, Север! Это ты затащил их сюда. А значит, ты должен быть впереди!!

Рейдеры Вильвики, на этот раз опередившие своих компаньонов-неприятелей Акробатов, уже споро разламывали их ударами острых топоров.

Ворота пали…

С клинками наголо, яростно крича, беспорядочной толпой – они ворвались в Тронный Зал старого Хмарьевского кремля.

То, что именно это – Тронный Зал, не было никаких сомнений, хотя Северину и не приходилось бывать здесь никогда раньше, в Архиве он видел пару рисунков, читал описания…

Но то, каким Тронный Зал оказался в действительности, значительно превосходило все то, что смог Северин навоображать себе, знакомясь с историческими свидетельствами.

Зал был огромен. Он был ярко освещен сотнями факелов, титанические колонны, сужаясь, уходили ввысь, теряясь во тьме. Уходил вдаль, сужаясь и растворяясь во мраке, и противоположный конец зала.

Но поражали даже не размеры этого помещения, помнившего многие поколения тех хмарьевских правителей, чьи имена забыли даже историки, чьи имена истлели вместе с древними летописями, а гордые статуи терялись в глубинах хмарьевских подземелий, укрытые медленно гниющей рогожей.

Больше всего поражала конструкция, которая возвышалсь посреди зала.

Мурин действительно был безумцем.

Он действительно выстроил Корабль из костей.

– Смилуйся, Вильвика!! – выпалил где-то рядом Мартуз.

«Где же он взял столько?! Никаких укрытых под кремлем склепов не хватило бы, чтобы собрать СТОЛЬКО костей… Неужели он и тут использовал устроенные им же самим прорехи между мирами?!»

Корабль из костей, призрачно светившийся в свете многочисленных факелов, из-за своего матово-белого цвета производил впечатление конструкции ажурной, легкой, даже изящной…

Если не брать в расчет, что вся его внешняя отделка – крутые бока, весь корпус, кормовая надстройка и киль, шпангоуты, пиллерсы, переборки – все было задекорировано человеческими останками.

И даже вместо гальюнной фигуры на самом носу, пялясь вперед провалами глазниц и глумливо скаля голые челюсти, был закреплен скелет, возносящий нагую, лишенную плоти пясть в издевательском подобии приветственного салюта.

Впечатляющий памятник человеческому безумию, совмещенному с неограниченной властью.

Впрочем, а человеческому ли вообще?

Воины и боевые маги, отчаянные головорезы, немало невинной крови пролившие на алтари Вильвики и Тенабира, попятились при виде такого зрелища.

Выставляя вперед клинки и острия алебард, подались назад. Кто-то бормотал молитву. Кто-то ветвисто матерился.

Воины, еще недавно горланившие боевые кличи, теперь смолкли, втягивая ноздрями пропахший сыростью и землей воздух громадного подземелья – Тронного Зала.

Атака захлебнулась, не успев толком начаться.

Атакующие теснились у дверей, не зная, что им делать, ожидая команды, не видя противника, а видя лишь нечто такое, от вида чего хотелось бежать подальше – быстро и без оглядки.

Северин понял, что теперь необходимо брать инициативу на себя. Приказать рассыпаться, прочесать зал, большая часть которого тонула во тьме и угрожала, быть может, мириадами острых болтов на взведенных к бою самострелах, стрелами, положенными на натянутые тетивы…

И едва только он собрался отдать команду, разрушить это наваждение, эту напряженную тишину, готовую оборваться массовой истерией, паникой…

Едва только он открыл рот, как на нос страшного корабля вышел высокий, атлетически сложенный человек с гордо поставленной белокурой головой. Отбросив за спину полу черного плаща, богато расшитого золотом, он простер над залом руку, в точности повторяя жест закрепленного на гальюне скелета.

Плащ Мурина-Альбинского украшал повторяющийся символ – расходящиеся из единого центра во все стороны стрелы Хаоса. Тот же знак, нанесенный черной краской на его красивое лицо, изменял его до полной неузнаваемости, превращал в уродливую маску, маскарадную личину, превращал его будто бы в какого-то нового… нет, даже не человека.

В Новое Существо.

Архитектор страшного сооружения из человеческих костей, собственной персоной – Януарий Мурин-Альбинский.

Медленно опустив руку и выдержав драматическую паузу, которую не осмелился нарушить подавившийся криком Северин…

Мурин-Альбинский заговорил.

 

12

Мурин-Альбинский не говорил, но молвил…

Изрекал. Проповедовал:

– Дано ли нам знать, кто всматривается в наши сны? Дано ли нам самим заглянуть в те грезы, что питают других? Это драма, познать которую суждено лишь тебе. Это драма, в которой главный герой – ты сам…

Голос его под сводами циклопического Тронного Зала, теряющимися во тьме, звучал многоголосым эхом, целым хором голосов:

– Это вершина стремлений наших душ, это верхняя точка, апогей наших страстей, на котором сердце готово вырваться из груди. Ослепительная точка, фокус, место, куда сходятся все нити, и место, из которого расходятся все пути… Это глаз Бури, Або офо… Абсолютное счастье, исполнение всех желаний. Это то, что милосердный разум, спасая человека, пытается скрыть от него при пробуждении. То, что ты силишься вспомнить утром, восстановить по крупицам – но никак не выходит. Потому что разум твой не в силах этого выдержать. Это абсолютная свобода, это запредельное удовольствие, это отсутствие любых границ и рамок. Это то – откуда нет возврата, потому что тебе не хочется возвращаться… Это я и называю «Хаос»…

Северин слушал и слушал, и голос Мурина обволакивал его.

Такое уже случалось с ним прежде. Он просто был не в силах сопротивляться.

Сопротивляться этому было просто-напросто не в человеческих силах, а Северин, в отличие от Мурина-Альбинского, был всего-навсего человеком.

Мурин говорил то, что мог бы сказать Северин самому себе, если бы смог сформулировать. Мурин говорил то, что Северин хотел бы услышать.

На миг в сознание вкралась ревнивая мысль – а что слышат остальные – Мартуз? Билкар? Воины Вильвики и воины Тенабира? Ведь наверняка каждый из них слышит что-то свое.

Мурин обращается к ним ко всем – сразу, но каждый из них слышит то, что хочет услышать…

Эта навязчивая мысль не давала покоя. Будто злобный комар, который зудит и зудит под ухом, мешая раствориться в абсолюте, мешая поддаться сладкому, медовому голосу, следовать его указаниям, делать для него что угодно, лишь бы он продолжал говорить…

«Лишь бы он не умолкал, что угодно, пожалуйста. Это какое-то наваждение, надо разорвать его. Комарик, погуди еще немножко, ну же, давай же, мачеха-Хмарь, где же ты со всеми своими комарами и болотами, дураками и хреновыми дорогами, поддержи же меня, не дай сойти с ума, не дай поддаться этой гнуси, разорви этот сладкий морок!

Посмотри, они уже опускают клинки, опускают алебарды, а ведь они лучшие из лучших, элита хмарьевских воителей, они поколениями резали другу дружку, и никому не пришло в голову крикнуть: «Остановитесь, дураки». За золото и власть они готовы перерезать глотку лучшему другу, готовы собственную жену продать чернокнижникам на опыты в обмен на жизнь вечную, ты посмотри на них, ты посмотри на меня, как же раскалывается голова!

Ты посмотри, они же уже выступают из тьмы, точь-в-точь, как раньше, когда появлялись там, в степи, со стороны солнца. Они точь-в-точь такие же, как и тогда…

Шреккеры в своих черно-красных полосатых доспехах, усеянных шипами, в красно-черных шлемах, которые скалятся остриями стальных зубов.

И увенчанные рогами морталисты, закованные в сталь с головы до ног массивные туши, в узких прорезях шлемов не видно ничего, кроме тьмы. Быть может, они слепые.

Во всяком случае, их маги, те точно слепые, у них на шлемах даже нет прорезей, но это не мешает им бить без промаха, насылая слепоту и панику, заставляя течь кровь из носа и глаз, закручивать в воздушных вихрях, дистанционно высасывать из тела все жидкости и обращать кости в крошащийся камень. Будто сотни и тысячи маленьких иголочек колют-колют-колют каждую мышцу, каждую косточку…

Остановить все это немедленно. Я знаю, есть только один выход. Я, Сева с Терры, Северин от рождения, Север с Альтерры. Я остановлю тебя, Мурин-Альбинский гребаный Януарий!

Потому что мне есть, ради чего сражаться.

Потому что у меня есть Жанна.

Потому что я принял приглашение Дульфа.

Потому что я пообещал защищать…»

– РАВНОВЕСИЕ!!! – заорал-захрипел-засипел Северин.

Прерывая тошное наваждение, губительный морок.

Перебивая монтонную речь Мурина-Альбинского.

Возвращая себя самого и окружающих его воинов в реальность.

– Равновесие! – прохрипел Северин, целя клинком в Мурина, стоящего на носу своего Костяного корабля. – Мы плетем ту паутину, что не пропускает свет ваших солнц. Мы те, кто обращает в пепел ваши сны. Те, кому не нужны причины. Те, кто разбивает зеркала окон и следует за струнами, свитыми из дыма и слез… Мы вышли ниоткуда. Уходим в никуда… Мы… РАВНОВЕСИЕ!!!

Теперь настал черед Мурина-Альбинского – пятиться, как давеча пятились при виде его кошмарной костяной конструкции воины Тенабира и Вильвики.

Последние, будто пробужденные, отрезвленные выкриком Северина, мотали головами, переступали с ноги на ногу, бряцая доспехами. Кое-кто, не выпуская из рук меча или кинжала, пытался рефлекторно тереть костяшками пальцев переносицу и глаза. Как бесформенная толпа похмельных пьяниц, по какой-то карнавальной причуде обряженных в тяжелые доспехи и обвешанные амулетами длинные мантии боевых магов.

Только теперь они замечали, что по обеим сторонам от Костяного корабля, пока Мурин говорил, пока произносил свою речь, успели выйти и построиться боевым порядком городские стражи.

Что самое удивительное – в одном строю с ними стояли твари из южных степей – морталисты, и шреккеры, и слепые маги, с ног до головы запакованные в уродливые ребристые доспехи.

На лице Мурина-Альбинского появилось недоуменное выражение:

– Ты-ы-ы?..

Северин оскалился в улыбке. Движение лицевых мышц было какое-то неловкое, непривычное.

Хмарь забери, как же давно он не улыбался!

– Узнал меня, морда? – громко спросил Северин, и эхо Тронного Зала превратило его голос в хор множества голосов, окончательно разрушая всю разговорную магию его противника. – Я пришел по твою душу!

 

13

Мурин-Альбинский растянул губы в ответной улыбке – приятно-заученной улыбке успешного артиста.

– Хочешь поиграть со мной? – спросил он с высоты костяной конструкции. – Что ж, давай поиграем…

Он прищелкнул пальцами.

За его спиной появились прислужники в точно таких же, как у него самого, черных мантиях, только разнонаправленные стрелы на них, утверждая разницу в рангах, были вышиты не золотом, а серебром.

Прислужники Мурина тащили под мышки двух людей, в облике которых не осталось почти ничего человеческого.

Избитые, в рваных рубахах и штанах, перемазаные с ног до головы кровью, со слипшимися волосами, они едва стояли на разбитых босых ногах, руки свисали плетьми, головы понурены.

Один из них неимоверным усилием умудрился-таки приподнять голову. Лицо его превратилось в кровавую маску, но Северин узнал по глазам – не мог не узнать…

Дульф!

Вторым, кого вытащили на нос корабля прислужники в черных мантиях, был Дарьян.

– Давай поиграем, – весело продолжал Мурин.

К нему подошел прислужник, одетый отлично от других – в красной мантии и надвинутом на лицо капюшоне. Он, почтительно поклонившись, поднес Мурину посох, увенчанный все тем же резным символом – пустой центр, расходящиеся стрелы.

Что-то в фигуре этого красного прислужника показалось Северину странным…

Когда он понял, закусил губу от негодования и досады – женщина! С ними… с этими безумцами, врагами рода человечьего!

Впрочем, услужливая память сразу напомнила невозможно давний и давным-давно, казалось бы, забытый визит к «Стражам Поднебесья». Та баба со злобным лицом, которая, как сообщил Мурин, была у них главной по кадрам… как же ее звали…

В красной хламиде вполне может быть она. Что ж, такую – грех сказать! – даже и не особо жалко.

Северин перевел взгляд на своих изуродованных, окровавленных друзей.

Что еще задумал Мурин, что еще за игру? Каков подлец! Если приказать сейчас атаковать – боевые маги Тенабира и Вильвики, ударив разом, развеяли бы Мурина в пыль.

Но Дульф и Дарьян – ведь тогда заденут и их!

Северин покосился на стоящего рядом Билкара. Выглядел тот паршиво, было видно из-под поднятого забрала: глаза навыкате, рот приоткрыт, по лицу градом струился пот. Правая рука Акробата судорожно сжимала меч, лезвие неверно подрагивало.

– Магам по хаоситу не бить, – прошипел ему Северин. – Передай. Своих зацепим.

Приказал, вдруг почувствовав в себе и право, и волю приказывать. Уже зная, что приказ его будет исполнен.

Билкар сморгнул, прикрыл рот. Но, кажется, услышал. Поудобнее перехватив пальцами рукоять меча, прошипел что-то на сторону. Достаточно тихо, чтоб не нервировать выстроившуюся впереди цепочку – вперемешку – стражей и тварей Хаоса.

«Как Мурину удалось переманить на свою сторону стражей?! Неужели за золото? Но это же преступление против Миропорядка! Их с пеленок учат выжигать эту скверну, биться с ней насмерть… О чем они думают вообще?!»

Тем временем Мурин, приняв из рук красной прислужницы свой вычурный посох, воздел его, демонстрируя всем присутствующим в преувеличенно театральном жесте.

Его воинство, выстроившееся у подножия Костяного корабля, выражая одобрение, ответило глухим, сдавленным ворчанием, угрожающим звериным рыком.

«Но – не разноголосым лаем или нестройным криком. Слитный рычащий хор. Когда он успел их так выдрессировать?! Что тут творится?»

Мурин жестами велел черным прислужникам, державшим Дульфа, приблизиться.

Они подвели избитого и окровавленного адепта Равновесия к своему господину тычками, поставили на колени.

Теперь Мурин возвышался над ним со своим посохом, будто какая-то страшная пародия на жреца, что благословляет витязя перед походом на правую битву.

– Жизнь твоего наставника, – обратился Мурин к Северину, – в моих руках. Что ты будешь делать?

«А что я могу сделать?! Дульф… Единственный, возможно, живой человек во всей этой драной Альтерре, к которому я действительно прислушивался! Я бы спросил его совета, но вот он – израненный, едва живой – стоит на коленях перед своим заклятым врагом, а тот уже занес гибельный посох… Что он делает, Хмарь-заступница, что творит Мурин?! Он что, хочет, чтобы я решил судьбу Дульфа?!»

И немедленно пришел ответ: да. Именно этого он и хочет.

Помнишь те байки про гоблинских шаманов, что рассказывали в кабаках накачавшиеся пенистым зеленым дровосеки?

«Ему не к спеху отведать твоей плоти и прибрать с твоего остывающего тела худой кошель. Ему хочется поразвлечься. Затянуть тебя в свою игру, заворожить, напугать до полусмерти, свести с ума. И лишь после этого прикончить и сожрать…»

– Я дам тебе выбор, – продолжал Мурин-Альбинский. – Сегодня мне хочется быть милосердным. Хочется миловать и награждать. Ведь ты знаешь, наверное… Сегодня я готовлю большое торжество. В мир вернется мой учитель, мой наставник. Великий Шахрияр. По этому случаю я подарю тебе жизнь твоего учителя и наставника. Это будет милостиво, верно?

Разномастная орда, стоящая у подножия Корабля-из-костей-Праведников, вновь ответила своему господину одобрительным сиплым ворчанием.

– Я дам тебе выбор, – повторил Мурин-Альбинский. – Сложите оружие. Склоните колена. Встаньте в один ряд с моим воинством. С воинами, что несут миру Новую Мечту и Новое Счастье. Несут вашему миру Свободу и Волю. Несут вашему миру Великий Хаос… Склонитесь, причаститесь наших таинств, даруйте Шахрияру искупительную жертву. В здешних подземельях достаточно голов, для того чтобы милость Моего Господина привольно разлилась над тремя мирами – Террой, Альтеррой и Арретом. Достаточно голов, чтобы завершить цикл заклятия и сломить стены гнусной темницы, возведенной для моего Господина самозванцами, именами которых я не желаю пачкать языка… Что ты скажешь на это, Северин?

– Я скажу вот что, – ответил Северин, не раздумывая. – Чтобы нам было лучше видно, пожалуйста, спустись сюда вниз со своего корабля, встань примерно вот тут, – Северин показал мечом. – Просунь голову между колен… и поцелуй себя в задницу.

Воины Вельвики и Тенабира ответили торжествующим ревом, закачался частокол вскинутых клинков и алебард, где-то рядом улюлюкал Мартуз, хохотал безумным смехом Билкар.

Они были готовы сорваться вперед – по единому движению руки Северина – вперед – кромсать стражей, и шреккеров, и морталистов – кого угодно. Вот теперь они были готовы!

Но нельзя… Дульф! Дарьян! Нет, никак нельзя. Не такой ценой.

Теперь-то Северин научился разбираться в цене крови. В той, о которой толковал, пялясь на огонь, старый головорез Найрис…

Альтерра научила его.

– Не искушай меня, смертный, – приятно улыбнулся Мурин. – Предлагать дважды не в моих правилах. Подумай хорошенько, прежде чем мои воины заберут твою жалкую душонку.

Он вскинул посох, пробормотал что-то быстрой скороговоркой.

Стоящего перед ним на коленях Дульфа скрутило, вывернуло, из ноздрей его хлынула кровь…

– Сукин ты сын!! – заорал Северин, подаваясь вперед.

Навстречу ему, нацеливая зазубренные лезвия и посохи, тронулась шеренга муринских воителей.

Но Северину было плевать на них. Он готов был броситься на врага сломя голову, хватаясь зубами, царапая ногтями киль Костяного корабля, карабкаться вверх, лишь бы достать Мурина.

Лишь бы дотянуться до него, задушить его собственными руками…

Судорога отпустила Дульфа, он вскинул голову, стараясь выпрямиться, посмотрел на Северина. Они встретились взглядами.

Даже с такого расстояния Северин увидел – если не глазами, то шестым чувством, тем самым особым магическим зрением, которому пытался учить его Дульф. В течение того непродолжительного времени, пока они, таясь в тени, ткали свою паутину, пока они вынашивали заговор, в конечном счете приведший их сюда. Им катастрофически не хватило времени. Но кое-чему Дульф успел его научить.

И теперь, глядя, как в зрачках его учителя на миг сверкнул яркий, ослепительно-яркий блик, сложился в знакомый силуэт: сокол, расправивший крылья… Северин уже знал, что нужно делать.

Он услышал – не человеческим, но особым магическим слухом, как его учитель крикнул одно-единственное: БЕЙ!

И Северин ударил.

 

14

У подножия Корабля-из-костей-Праведников кипела отчаянная рубка. Кровавое пиршество. Мельтешение клинков. Брызги горячей крови. Лязг стали о сталь. Хруст дробящихся костей. Чавкание разрываемой плоти. Все смешалось.

В какой-то момент Северин с Сигнусом, магом-Акробатом, оказались спиной к спине.

– Здорово ты ему вжарил, – выдохнул Сигнус, отбивая посохом, как обыкновенной палкой, выпад очередного шреккера. – Что ж мечом рубишься, коли маг?!

– А сподручней! – весело проорал в ответ Северин.

Он был опьянен боем, опьянен кровью, и было некогда объяснять всего… Да и что он мог объяснить?

Северин знал лишь одно…

До самой смерти, которая, возможно, придет к нему через считаные мгновения, прямо тут, в круговерти рукопашной схватки с тварями Хаоса и стражниками, он будет помнить: прежде чем с его пальцев сорвался узкий хищный смерч, сотканный из первозданного мрака, прежде чем он атаковал Мурина, будто стремительная ядовитая змея, ужалил прямо в лицо…

Его учитель, его наставник Дульф – улыбнулся.

Потому что понял, что хоть чему-то – но успел его научить.

В следующий миг его не стало. Мурин, лицо которого рассыпалось мелкой черной трухой, мириадами черных мушек, съедающих плоть, обнажая скулу до кости, успел все-таки свершить убийственные чары.

Стоящий на коленях Дульф, вспыхнув, в мгновение обратился в облако серой пыли.

Но он все-таки успел улыбнуться.

А в следующий миг заклятья ударили повсеместно – огнешары и молнии, ледяные стрелы и крутящиеся вихри. Воины Тенабира падали, сотрясаясь в страшных конвульсиях, царапая ногтями пол. Стражники вспыхивали и беспорядочно метались живыми факелами, маша руками. Воины Вильвики корчились, из ноздрей и из-под зажмуренных век брызгала кровь. Шреккеры и морталисты, гремя доспехами, катились по полу, охваченные синим пламенем, разбивались в облака острых ледяных осколков.

Все смешалось. Началась кровавая вакханалия.

Северин желал одного – пробиться, прорубить себе дорогу к Кораблю-из-костей Праведников. Взобраться на его борт – как угодно, любой ценой.

Там, у них – Дарьян, можно еще попытаться спасти его.

Там Мурин – Северин изуродовал его, ранил, и, возможно, смертельно, но совершенно необходимо закончить начатое. Прикончить безумного хаосита к гнолловым хренам!

Северина и Сигнуса окружало уже целое кольцо стражников. Со свистом рубили лезвиями, протыкали воздух остриями.

– А как же ваша присяга, подонки?! – заорал Северин с прежней веселостью, парируя удар очередного стражника, захватил древко алебарды, на единый миг оказался с ним лицом к лицу, отпихнул от себя.

Этого мига, когда он заглянул в пустые, ничего не выражающие глаза стражника, ему хватило сполна.

Вот и еще один кусочек мозаики лег на положенное место.

Мурин-Альбинский, сукин сын… Да, ему не откажешь в изяществе!

– ЭТО НЕ СТРАЖА – КЛИЦ-КЛОКИ! – заорал Северин, что было сил. – РУБИ – НЕ ЖАЛЕЙ, БРАТЦЫ!!!

«Вот, значит, как ловко он все обтяпал. С самого начала небось стоял за Амофилами, кто же еще? Устранил Гирбилина, развязал войну внутри Хмарьевска – правда, при этом и пса своего цепного потерял, но на войне – как на войне. Уж конечно, переживал не сильно. Ведь все ради благой цели – великой цели: вернуть в мир своего ненаглядного господина Шахрияра… Устроил провал между мирами, заполонил степи уродливыми конструктами из параллельного мира, из Мира-где-похоронена-надежда, развязал еще одну войну, спелся со стражей, набрал где-то себе целую армию клиц-клоков, хоромы вот эти подземные себе к рукам прибрал вместе с преступниками-против-Миропорядка (а кому они нужны? Все равно – на рудники. А казематы и так заполонены – кормить нечем всю эту рвань! – так небось рассуждали умники из Совета), а он заполонил тут все своими куклами, выстроил этот гребаный корабль, кукловод хренов… Умнейший из безумцев, гений отрицательных величин… Но надо, надо отдать ему должное… И еще совершенно необходимо – его прикончить!»

Сигнус нырнул вперед, увернулся от шипастой булавы морталиста, коротко ткнул его под грудную пластину, в просвет бледной плоти, острым наконечником посоха, выдернул его, плеснув темной кровью.

Сигнус увернулся от тесака шреккера, отскочил назад, навел посох – ударил в упор ледяной стрелой – шреккера отшвырнуло, уже в полете он рассыпался, оставляя за собой шлейф из мелких ледяных осколков.

Маг в «слепом» шлеме с разворота ударил по Сигнусу заклятьем. Захрустели кости, маг-Акробат вскрикнул, повалился навзничь.

Северин кинулся вперед, рубанул мечом – «слепой» шлем вражеского мага раскололся надвое, как орех.

Северин оказался по левый борт Костяного корабля. С этой стороны к кораблю во множестве тянулись разного рода поддерживающие тросы и лебедки. Стояли неразобранные мостки – оставшиеся от строительства. Здесь к нему была пристроена узкая дощатая лесенка в три пролета.

По ней, ковыляя, поддерживаемый давешней красной прислужницей, спускался Мурин-Альбинский. На лицо его было страшно смотреть…

Мурин был совсем рядом – рукой подать! Но все пространство между ним и Северином было плотно занято дерущимися.

Билкар ревел, рассекал воздух – будто мельничными лопастями – своим длинным мечом и отобранной у какого-то морталиста шипастой секирой. Окрест брызгами летела кровь – слишком темная (мог бы и раньше догадаться, умник!), нечеловечья…

Мартуз тоже был поблизости – обломком алебарды отбивал выпады наседающих врагов, разил узким клинком направо и налево.

– Билкар, Мартуз! – Северин отмахнул левой рукой, ножами-когтями в клочья разрывая лицо подставившегося стражника-клиц-клока. – Дарьян… И пленники!!

Они услышали. Стали пятиться, проводить обманные финты, отступать.

Билкар – к дальнему левому углу зала, где во тьме скрывался переход в смежный зал, а оттуда, по винтовой лестнице, можно было попасть в подземелье, где, согласно донесениям шпионов, обреталась сейчас целая толпа голодных узников, предназначенных Муриным в жертву Шахрияру.

Всем хороша старохмарьевская архитектура! В паре шагов от Тронного Зала – уже темницы. И ходить далеко не надо! Сперва планировали коронацию, потом пытки. Потом решили совместить…

Мартуз же кинулся к дощатым мостикам. Наперерез Мурину и поддерживающей его прислужнице в красной мантии, расшитой знаками Хаоса.

Северин, увернувшись от бешено размахивающего тесаками красно-черного шреккера, развалил его от плеча до пояса эльфийским клинком и кинулся вперед, на помощь Мартузу.

Сквозь мельтешение мечей и алебард Северин видел, как Билкар успешно прорубает себе путь к темницам, с молодецким хеканием обезглавливая одного клиц-клока за другим.

Как же их много!! Они как будто все прибывают…

Все пространство вокруг Костяного корабля было завалено телами. Пол стал скользким от крови. Они смешались – и та кровь, что в свете факелов отливала насыщенным рубином, как памятный осколок елочного шара, – человеческая; и та, что вовсе не отражала света, – темная кровь клиц-клоков и тех тварей, что стали результатом магических изысканий Мурина-Альбинского…

Мартуз, гремя сапогами и отдуваясь, взбирался по дощатым мосткам – вся конструкция раскачивалась из стороны в сторону. Мурин-Альбинский, опираясь на плечо женщины в красном, вскинул было руку, хотел, видимо, поразить Мартуза каким-нибудь заклятьем из своего широкого арсенала – но рука тотчас бессильно опала, повисла плетью. Он был слишком слаб, возможно – при смерти.

«Прикончить гада!»

Северин оказался возле строительных лесов, которые облепляли борт муринского корабля. Гремя сапогами по дощатому настилу, побежал вверх. Красная прислужница пятилась, тащила Мурина в обратном уже направлении – обратно к обрамленному берцовыми костями проему в фальшборте.

Опьяненный азартом погони, Северин пробежался глазами по натянутым канатам, которые, образуя сложную паутину противовесов, держали этот страшный корабль, которому никогда не суждено было рассекать всамделишных морских волн…

«Была не была!!!»

Он слишком торопился добраться до Мурина-Альбинского.

Это была его Добыча. Его Истинный Враг. Он должен был его Прикончить.

Теперь он, как никогда, понимал, что именно ощущает кинжалозуб, идущий по свежему следу гарпиля.

Эльфийский клинок, свистнув, рассек воздух.

Северин ухватился за конец толстого каната. Оттолкнувшись каблуками сапог от досок настила, полетел вперед.

 

15

Кости, как выяснилось, составляли только внешнюю отделку корабля. Палуба была самая обычная, деревянная.

Миновав фальшборт, за которым только что скрылись Мурин и помогавшая ему женщина в красном капюшоне, Северин замер, приняв боевую стойку. Окинул корабль быстрым взглядом – от кормовой надстройки до носа.

Северин разрывался.

В сторону кормы прислужница тащила Мурина-Альбинского. Все существо Северина завывало и пело: догони его! Прикончи его! Не мешкай!

Зато на носу…

С полдюжины прислужников в черных плащах, перегнувшись через борт, нацелив посохи, разили вниз убийственными заклятьями. Снизу им отвечали – на глазах Северина один из хаоситов завопил, охваченный пламенем, упал через борт.

Но дело было не в них.

Дарьян, окровавленный, весь изломанный и перекрученный, зажимая рану в животе, плелся на полусогнутых ногах от носа к корме, навстречу Северину.

«А как поступает кинжалозуб, идущий по свежему следу гарпиля, когда встречает раненого кинжалозуба?»

– Хмарь забери, – Северин сплюнул. – Что мы, звери?!

«НЕТ!»

Северин со всех ног кинулся к Дарьяну.

Подхватил его, столкнул с линии огня – какой-то хаосит в черном, обернувшись от борта, заметил их, навел свой посох. Северин подтащил Дарьяна, укрылся вместе с ним за мачтой.

– Ты как?!

Северин заполошно оглянулся – где там Мурин?! Красная прислужница как раз затаскивала его через дверь кормовой надстройки, внутрь, к каютам.

– Сам… что ли… не видишь?

– Вижу-вижу. Никуда не денутся от меня, гарпили гребаные…

– Кто?..

По воздуху над их головами прошло возмущение – что-то невидимое, вихрящееся опалило Северину щеку.

– Зар-раза! – он пригнулся, прикрывая собой Дарьяна, обернулся к левому борту, к мосткам. – Мартуз??!

Тот как раз выбирался на палубу, отдуваясь и пыхтя, с перепачканным темной кровью мечом в одной руке, с измочаленным обломком алебарды в другой.

– Вот ты скор!! – Мартуз кинулся было к ним, но тут в палубу по пути его следования что-то со страшной силой ударило, обсыпая его фонтаном щепок.

Северин обернулся – в носовой части уже двое хаоситов плели боевые заклятья. Оба выбрали своей целью Мартуза.

– Держись, – пробормотал Северин в ухо Дарьяну. – Только держись, пожалуйста. Слышишь? Я тебя вытащу отсюда.

Пользуясь тем, что хаоситы начали бить по Мартузу, который, потеряв и обломок алебарды, и меч, катился кубарем от левого борта к правому, старясь только укрыться от преследующих его взрывов, – Северин оставил Дарьяна и бросился в носовую часть.

Вот уже он совсем близко… Его заметили. На худощавых лицах под надвинутыми черными капюшонами читалось удивление. Они даже попытались навести посохи…

Правая рука вперед – выпад мечом!

Эльфийская сталь жадно впилась в черную ткань, как нож в масло, вошла под ребра, с тошнотворным хлюпаньем вышла из спины хаосита. Северин отпустил рукоятку меча.

Второй хаосит, страшно оскалив неровные зубы, замахнулся на него зачарованным посохом, без затей, будто крестьянский ухарь слегой.

Левая рука Северина совершила полукруг, раздирая острыми когтями грудную клетку хаосита, горячая кровь ударила в лицо. Застила глаза. Красная… Человеческая кровь…

Мартуз уже был поблизости. Бежал, безоружный, воздев кулачищи, страшно крича и хмурясь, весь потный, красный – старый добрый Мартуз!!

Они набросились на оставшихся хаоситов, разделались с ними в считаные мгновения – практически голыми руками. Крича, как безумные, хватали за капюшоны одного за другим, не замечающих их в лязге, криках, взрывах, в сумятице схватки… Северин и Мартуз толкали их вниз, спихивали через борт – прямо на ожидающие их острия алебард.

Разделавшись с ними, Северин глянул через борт – схватка внизу подходила к концу.

Клиц-клоки и твари Хаоса, оставшись без командира, дрались все так же самоотверженно и упорно, как и положено бездушным автоматам – машинам смерти, выращенным на смерть-факториях.

Но воины Вильвики и Тенабира одолевали. Людям – хорошим ли, плохим, фанатикам или жадным до золота наемникам – было за что драться.

«Как там говорил Найрис – у них был свой цвет, а у нас – не было… Что бы ни случилось дальше… Сегодня, здесь и сейчас, в древнем Тронном Зале Хмарьевского кремля, у всех нас – один цвет!»

– Мартуз, гони к Дарьяну… Вытащи его! Я за Муриным.

– Гляди, наш-то! – дернул за рукав Мартуз, указывая за левый фальшборт. – Подмогу ведет!! Ур-р-ра!

Мартуз заправил в рот три пальца, засвистел оглушительно, по-разбойничьи.

Из темной арки, за которой давеча, размахивая мечом и секирой, как мельничными лопастями, скрылся воин-Акробат Билкар, валил народ. Вооруженные кто чем – кто попавшимися по пути факелами, кто собственными цепями – валом валили через арку, присоединяясь к битве. Во главе был Билкар. Недавние узники налетали на одетых в доспехи стражников клиц-клоков, рассыпая ворохи искр, глушили факелами, как булавами, накидывали на шею цепи, с лязгом валили наземь.

В общей сутолоке Северин выделил знакомое лицо, знакомый шрам – Шедди Краснолист! Без своего плаща боевого мага, без многочисленных амулетов и белого волчьего хвоста в память о походе в Ледовитые земли он был не очень-то похож на самого себя. Исхудал немного. Но держался вроде бы молодцом. Поддерживал за плечи какого-то худого старичка со впалыми щеками, поросшими седой щетиной. На старичке был выцветший фиолетовый камзол служителя Городского Совета. «Так вот ты какой – Форстан Мальвир, Циролис Непонятый!»

Однако надо было торопиться.

Северин дернул за рукав ликующего Мартуза:

– Дарьян! Дарьяна забери!!

А сам, выдернув из тела хаосита эльфийский клинок, незамедлительно бросился к кормовой надстройке.

Мурин-Альбинский ждал его там.

Северина дожидалось его личное возмездие.

 

16

Одну за другой он распахивал двери кают. Пусто… Какие-то ящики… Снова пусто…

Наконец, очередная дверь не поддалась.

– Заперся? – весело прокричал Северин, стуча по древесине кулаком. – Струсил, упырятины кусок?! Открывай, ну!!

Он принялся рубить дверь эльфийским клинком. Удар, еще один. Доски разлетались в труху, в щепки… Вместе с засовом, вместе со всеми запорами…

Северин знал, что торопиться нельзя, что даже смертельно раненный гарпиль, когда его загоняют охотники, все равно, даже умирая, постарается зацепить когтем. Напоследок. Для куражу.

Северин знал, что спешить нельзя, но не мог не спешить.

Предчувствие мести сводило с ума.

Теперь-то он поквитается. Теперь-то он выместит – за все. И за Гирбилина, и за переулок Менял, и за южные степи, и за Дульфа, за Сигнуса! За все!! За всех!!

Разбежавшись, насколько позволял узкий коридор кормовой надстройки, он высадил дверь плечом. Вместе с ней – провалился внутрь, в каюту, острые щепки пропороли куртку, но теперь это было все равно.

Северин вскочил на ноги. Пот и кровь заливали лицо, заливали глаза, мешали ориентироваться. Каюта была забита какими-то бочками. Они в два ряда выстроились возле стен, они попадались под ноги, подставляя крутые бока, ударяли по коленям.

«Зачем тут эти бочки? Чтоб пировать, отмечая возвращение Шахрияра?! Не дождетесь, сволочи!»

Мурин пристроился на одной из бочек, лежащих на боку, в дальнем углу каюты. Сидел, прислонившись к стене, молча смотрел на Северина единственным уцелевшим глазом. Другая половина его лица была опалена, покрылась толстой черной коркой. В прорехе плоти проглядывала голая челюсть, зубы…

Казалось, что Мурин-Альбинский ухмыляется одной половиной лица.

Северин пошел прямо на него, занося меч для удара.

Дорогу заступила все та же женщина в красном капюшоне и длинной хаоситской хламиде. Неотвязная, как собака!

– Проваливай!

Северин ударил хаоситку правой рукой, той, в которой сжимал меч, несильно. Чтоб убрать с дороги.

Встал напротив Мурина-Альбинского, нацелил острие эльфийского меча ему в грудь.

– И кто тут смертный, Януарий?

Мурин издал клокочущий горловой звук. Целый глаз его, испещренный сетью красных прожилок, вытаращился, затем поблек, устало прикрылся сплошь покрытым запекшейся кровью веком.

Мурин не мог ему ответить.

– Молчишь?? Кончились слова? Как же так… Я бы с удовольствием послушал. Всегда было любопытно, как ты запоешь, когда все сложится именно таким вот образом.

Северин покачал острием клинка вверх вниз, играючи.

– Ну, скажи же что-нибудь, не томи?..

– Ублюдок, он же не может говорить!!

Северин замер.

Казалось, в самое сердце угодила ледяная стрела – вроде тех, что звенели сейчас внизу, у подножия Костяного корабля.

Северин стал медленно оборачиваться, как в бреду.

Это и был бред.

Красный капюшон упал с ее головы, на спину накидки, расшитой знаками Хаоса.

Прическа, конечно, изменилась – рыжие волосы были заплетены в мелкие косички и уложены каким-то особенными манером.

А глаза были такие же изумрудно-зеленые, с огромными кошачьими зрачками, только теперь в них было совершенно другое выражение. Теперь в них плясали не веселые чертенята, а огненные бесы.

В ее взгляде, обращаемом к Северину, не было ничего, кроме ненависти.

Во всем остальном она мало изменилась – не осунулась, не поблекла, не покрылась тонкой паутиной морщин.

Не похоже было, что ее держали в черном теле и подвергали всем тем ужасам, которые Северин мысленно прокручивал в голове, воображал себе снова и снова, чуть не плача, кусая губы, кляня себя за беспомощность, не зная, где и как искать ее…

– Жанна… Что ты здесь делаешь?

Она не потрудилась даже ответить.

Сразу ударила.

Свет померк в глазах Северина, он почувствовал, как что-то липкое хлынуло из носа, почувствовал на губах соленый привкус собственной крови…

Выпустил из разжавшихся пальцев рукоять эльфийского клинка. Тот, упав, зазвенел по доскам палубы. Какой теперь в нем прок?

– Ты убил его, – процедила Жанна, наступая. – Единственного родного мне человека в этом гребаном мире! Ты убил его, сволочь!

Она тоже не теряла времени даром.

Ее хорошенько обучили. Ей даже не требовался посох для фокусировки сил.

Северин почувствовал, будто некая невидимая, но невероятно могущественная сила поселилась в его жилах, в его венах, забурлила там, впитывая в себя, меняя состав крови, вызывая мучительную, непереносимую боль по всему телу.

Он пятился.

Кажется, он кричал, но даже сквозь крик слышал ее слова, холодные, как секущие по лицу снежные вихри, и яростные, как сбивающий с пути ливень:

– Вы отняли у него его учителя, его наставника. Вы преследовали его, травили, следили за ним, хотели его смерти… Вы, вы… Те, кто называет себя Равновесием. Вы подонки! Ты, ты убил его… ты убил… Моего отца.

Кости Северина затрещали. Не было сил на крик. Он покачнулся, переступил ногами раз-другой. Все-таки смог удержаться на ногах, не упасть.

Прохрипел, чувствуя, как на губах пузырится кровь:

– Ложь… Это ложь… Нет…

И тут же услужливая память подсказала загадочное, в предсмертном бреду сказанное Гирбилином: «Мурин… родная кровь».

Вот, значит, что он имел в виду?!

Значит, правда?

– Я пришел… – прохрипел Северин. – За тобой… Спасти…

– Спасти меня?? Жалкий безумец. Ты уверен, что мне оно нужно – твое спасение? Зачем ты только явился? Чтобы все разрушить? Все, к чему так стремился отец… Все, за что он боролся…

– Они… украли тебя… на Терре… от подъезда… Вегард.

Жанна остановилась.

– Я думал… похитили… отец? Не знал… Жаль…

– Отец мне все объяснил, – сказала Жанна. – Они просто перепутали. Недоразумение.

– Хорошее… недоразумение… пришел в…лядскую Альтерру… спасать тебя.

Северин закашлялся, сплюнул слюну, смешанную с кровью.

– Я убью тебя, – сказала Жанна. – Даже если я буду потом жалеть об этом. Даже если… Все должно быть иначе… Нет! Что же творится, нет! Но отец…

Мурин-Альбинский молча наблюдал за дочерью единственным глазом, налившимся кровью, выпученным.

Северин зашарил ладонью по груди, уцепился пальцами за застежки…

Жанна, заметив его жест и растолковав его по своему, замахнулась.

– Погоди… еще успеешь… убить.

Она поколебалась, перевела взгляд на отца.

Налитый кровью глаз вперился в нее. Совершенно очевидно было, чего он ждет от Жанны.

Он, Мурин-Альбинский, так точно все рассчитавший и обтяпавший, и на самых подступах к своей мечте, перед самым финалом… Не то чтобы обратившийся в прах…

А Выведенный-из-Игры, превращенный в безмолвного, бессильного наблюдателя, которому не подчиняются ни его руки, ни его ноги, ни даже его язык, при помощи которого ему так ловко удавалось строить целые дворцы из сладкой лжи и заветных человеческих мечтаний, так умело играть на врожденных человеческих стремлениях… На самом заветном, самом дорогом.

Мурин-Альбинский вынужден был теперь молча наблюдать, как Северин, действуя одной окровавленной рукой, расправляется со своими пряжками и петлями, вытягивает сложенный блокнот, из которого сыпется черный порошок, размолотого, раздавленного в пыль грифеля.

Дрожащей, неверной рукой, протягивает Жанне письмо – перемазанное сажей и кровью…

– Читай…

– Пошел ты!

– Читай… После… убьешь.

Жанна стала читать.

Налитый кровью глаз Мурина погас, утратил блеск. Закрылся.

Дочитав, Жанна посмотрела на отца, закусила губу так сильно, что та побледнела…

Сложила перепачканный кровью лист. Подошла к лежащему на полу Северину. Села рядом, обхватив колени руками. Поверх коленей пристроила подбородок.

– Что же мы теперь будем делать? – спросила она, не глядя на него.

Северин медленно, превозмогая боль, повернул к ней лицо, выдавил из себя только одно слово:

– Аррет.

Жанна посмотрела на него:

– Сможешь ты меня когда-нибудь простить?

– А ты… меня?

Тогда она, наконец, заплакала.