Возвращение домой, о котором Элис не переставала мечтать с того момента, как всадила двенадцать серебряных пуль в голову любимого, оказалось совсем не таким, каким виделось в воображении. Дом — тихая надежная гавань, стал слишком тихим. И слишком надежным.

Отец не поверил ей. Не поверил даже тогда, когда Элис показала ему все, чему научилась. Он слушал ее. Он кивал. Он соглашался. Только для того, чтобы улучив момент, передать ее с рук на руки охране, с распоряжением удерживать вплоть до приезда врачей.

В комнате, где ее заперли, не было ни одного зеркала…

Отец не поверил, но принял к сведению то, что дочь его, его девочка — единственная, любимая, самая лучшая… Господи, ну почему?! — что она может сбежать в зазеркалье, нисколько не хуже своей сказочной тезки.

Не поверил?

Или знал с самого начала, что она не сумасшедшая, что она — другая?

Лебединое платье бросают в огонь.

К ней пришел ее бубах. С котом под мышкой — он не расставался с подарком Курта — маленький фейри вышел из стены с телефонной трубкой в руках. С той самой крошечной трубкой, по которой Элис звонила отцу в незапамятные времена, когда все было хорошо, хоть и плохо, когда она любила и верила в любовь.

— Звони светлому рыцарю, тайарна, — почти приказал бубах, — он спасет тебя. Рыцари всегда спасают принцесс.

И рыцарь спас принцессу. Каким волшебством оказался он по эту сторону океана, Элис побоялась даже спрашивать. Главное, что он пришел за ней. И должен был случиться ужасный скандал, потому что обязательно случается скандал, когда русский шпион врывается в дом американского миллиардера и на глазах у остолбеневшей охраны забирает единственную наследницу, мимоходом объясняя отцу:

— Мы любим друг друга и решили сегодня пожениться.

Ох, не могло обойтись без скандала! Однако же обошлось. Будь Змей жив, Элис знала бы, кого благодарить за то, что все прошло гладко, за то, что отец как будто даже обрадовался. Однако Змей погиб. Сгорел. Спасал ее и умер сам.

Он не собирался мстить. Почему она не знала этого раньше?

А отец, он, конечно, нисколько не радовался, он не чинил препятствий, но выражение глаз его было таким же, как у тех людей в Ауфбе, когда они отступали от Невилла. Стеклянный, остановившийся взгляд. И если присмотреться, то можно было разглядеть черного лонмхи за его левым плечом.

— Не знаю, — сказал потом Курт, — у меня не было санкций применять силу, но бубах обещал, что обойдется без последствий. Что все будут думать, будто мы поженились еще в Германии. А здесь я был в гостях. Кто прислал лонмхи, кто промывал мозги, кто нам помогал — об этом я понятия не имею.

Так все и случилось.

Особой любви между ними не было, но была нежная дружба, и взаимное влечение, была забота друг о друге, общие друзья. В общем, большего и не нужно для хорошей семьи, для семьи, которая будет жить долго и спокойно, в спокойном и добром к ним мире.

Война закончилась, и волшебным образом прекратились, словно погасли, разного рода “локальные конфликты”, и уровень преступности, и количество самоубийств, и… какие еще страшные и омерзительные вещи делают люди, просто потому, что они — люди? — все затихало, сглаживалось, сходило на нет. И Элис верила, что Зло уничтожено. Это казалось невероятным, то, что одна смерть, при воспоминании о которой сердце пронзает тупая иголка боли, что эта смерть стала решением проблем всего человечества.

Или целой вселенной?

Стоят ли мир и благополучие такой цены?

Да. Безусловно. Только Курт не хотел в это верить.

А через год у них родился сын. И Курт предложил назвать его в честь Змея. Невилл Гюнхельд, гражданин СССР, подданный Германской Империи, американец… Это было хорошо. Странно. И Элис согласилась.

Следующим летом они все втроем приехали в Ауфбе, и пока Курт бродил по развалинам, Элис плакала, сидя на заросших травой камнях бывшей площади, рядом с букетом белых хрупких цветов.

Клойгини. Колокольчики…

А Невилл Гюнхельд удался в папу. Спокойный такой ребенок, умный, красивый. Если бы не его способность ходить сквозь стены, каковой он пользовался не стесняясь даже незнакомых людей, не сын был бы, а одна сплошная радость маме с папой. И обеим бабушкам.

Невилл стал тем самым счастьем, которого, быть может, не хватало их семье.

Ему было пять лет, когда Курт погиб.

Элис не знала как. Ей не сказали. Это бывает: маги гибнут, спасая людей, и фейри гибнут, спасая людей… и никто из них не думает о том, каково же тем, кто остался!

И тем же вечером, когда Элис, опустошенная, обессилевшая, не представляющая, что нужно делать, за что схватиться, как вообще жить теперь, сидела у окна в своей спальне, бездумно и бессмысленно глядя в ночное звездное небо, на полочке негромко мурлыкнул телефон.

— Риалта… — услышала Элис. И уронила трубку. Хрупкая пластмасса раскололась, ударившись о бронзовый уголок туалетного столика. — Я не спас его, — мягко продолжил родной, такой любимый голос. Он был повсюду, он обнимал ее, теплый и ласковый, в самом центре зимней бесснежной ночи, — Курт не хотел этого, и даже бог не может спасти человека против его воли. Я люблю тебя, моя леди. Моя серебряная звезда. Элис, ты хочешь видеть меня?

— Да, — прошептала она, — живой или мертвый, кем бы ты ни был… да!

— Я приду. Скоро.