Лэа сказала, что не вернется, и почему-то стало легче. Определенность. Видимо, в ней все дело. Лэа права, он не любил решать, а, может, и не умел.

Но Мартин хотел, чтобы она вернулась. То есть, нет… наверное, не так. Он хотел, чтобы стало как раньше. А как раньше стать не могло. Оказалось, что жизнь похожа на стекло, если она разбивается, то склеить так, чтоб не осталось трещин, уже нельзя. Мастер-вещник мог бы, но Мартин не был вещником, он был драконом и принцем великого клана…

Вот в чем дело.

Он очень хотел, чтобы стало как раньше, потому что раньше была жизнь, а сейчас — только осколки стекла. Но хотел ли он снова быть несвободным? Быть только человеком? Мартином Соколовым?

Штезаль, Заноза даже это перевернул, даже его имя.

Мартин теперь думал о себе, как о Фальконе. И в Москве, в офисе, на обращение «капитан Соколов» реагировал с таким запозданием, что сам себя на месте шефа отправил бы на серьезную проверку к серьезным врачам. Пожалуй, уже к психиатрам, а не к психологам. Но он пока еще не начал думать о себе, как о Нейде Алакране. И он все еще не превратился в чудовище, и никого не убил, даже Виолет не обижал.

Правда, он ее за прошедшие пять ночей и не видел.   

Ему было так плохо без Лэа, что хотелось напиться, плакать или ругаться самыми страшными проклятиями на карианском. Мартин ругался. Мартин пил. Но напиться не получалось — не было времени. И еще… он не знал, будет ли с Лэа лучше.

Было. Да. Несомненно. Было хорошо. И тем тоскливей, тем больнее сейчас вспоминать об этом. Но будет ли? Теперь. Когда есть с чем сравнить.

Заноза развил бурную деятельность — еще более бурную, чем в те трое суток, что прошли до попытки поговорить с Лэа — и уже на следующую ночь Мартин получил в свое распоряжение чердак жилой части мельницы. Внизу, в подвале, он занимал «дневку», убежище, созданное на тот случай, если упырю придется остаться на Тарвуде после рассвета. Подходящее место, чтобы выспаться, но малопригодное для жизни. А на чердак Заноза притащил откуда-то — Мигель, наверняка, знал, откуда — мебель, словно сошедшую со страниц пиратских романов. И теперь у Мартина была своя собственная капитанская каюта. Прямо на мостике — ну, а чем еще считать самую высокую часть мельницы?

Два из трех окон выходили на широкую реку над запрудой, и неумолчный плеск воды, солнечные и лунные блики, отражение облаков и звезд — все создавало иллюзию, будто мельница, как странный корабль, плывет и плывет куда-то. Третье окно смотрело на берег. Но возле него стояла подзорная труба на треноге. Очень морская подзорная труба — из бронзы и красного дерева, с великолепной оптикой и красивой резьбой. Стены, увешанные картами, коврами, каким-то фантастическим оружием, пейзажами Виолет и корявыми, но живыми и узнаваемыми шаржами, сделанными Бераной, довершали впечатление. Когда Мартин поднимался к себе на чердак, мельница начинала казаться ему дурдомом, но, несомненно, дурдомом дальнего плавания.

На лесную опушку не выходило ни одного окна. Мельница смотрела туда глухой стеной. В прозрачных сосняках, растущих за заливными лугами, Заноза иногда собирал для Бераны фиалки. Отсутствие окон с лесной стороны мельницы говорило, что упырь прекрасно знает о том, что это за сосняки, о том, почему там нельзя собирать цветы, и о том, что к ним, вообще, лучше не приближаться. Кто-то просто не может без подвигов. Хотя бы идиотских.

Мартин думал об этом, и о том, что он теперь тоже может, если захочет, сделать что-нибудь идиотское, но героическое. Еще он думал, как покажет чердак Лэа, ей должно было понравиться. И вспоминал, что Лэа никогда сюда не придет… вспоминал, почему сам оказался здесь. А Заноза сбивал его с этих мыслей просьбой помочь на лесопилке, и думать снова становилось некогда.

— А мы демонопоклонника поймали, — сообщил Заноза, когда очередная трудовая ночь подошла к концу. — Скрипача. Есть в скрипачах что-то такое, я тебе скажу… не зря про них столько легенд, и все демонические.

Короткая передышка, последние полчаса до рассвета. Время покурить, допить припасенную на ночь кровь и поговорить... да вот, хотя бы о демонах. Теперь говорить можно обо всем, не нужно следить за тем, чтоб быть человеком. А потом Заноза отправится в ночь Алаатира, а Мартин — в утро Тарвуда. Нужно будет встретить возчиков, которые приедут за очередной партией стройматериалов, убедить вдову Мазальскую в том, что он не хочет, и не будет завтракать, поспать хотя бы часа четыре, и уходить в Москву.

Что бы ни случилось, как бы мало ни осталось в нем человеческого, отказываться от той жизни Мартин не собирался. Ему нравилось быть капитаном Соколовым. Теперь, когда это стало игрой, а не обязанностью — нравилось по-настоящему.

— Это все скрипки, — объяснил он Занозе, — хорошие скрипки полны волшебства. К тому же, на них сложно играть, нужен идеальный слух, и музыку портит малейшая ошибка. Ваш скрипач душу кому-то продал или просто Люциферу поклонялся?

— Стали бы мы его ловить, если б он был обычным сатанистом! Но душу он тоже не продавал, он такую сделку заключил… бездушную. Демон дал ему на время возможность зачаровывать, а за сотню зачарованных обещал, что его сценарий понравится кому-нибудь из культовых режиссеров.

— Режиссеров? — Мартин не понял. Речь все еще шла о скрипаче? — Дирижеров, может быть?

Но тогда при чем тут сценарий?

— Чува-ак, ты забыл, что такое Алаатир? В этом городе попасть в кинобизнес не мечтают только мертвые. Да и то… за всех я не поручусь. Этот парень писал сценарии. Ну, и на скрипке играл. И вот, сделку с демоном заключил. А чары решил использовать во время гастролей одного русского, типа, тот приедет и уедет, никто ничего и не поймет. Сто человек — это немного. За один раз всех и обработал. На фигню всякую чаровал — с соседями поссориться, в витрину кирпичом кинуть, копам нахамить, из магазина что-нибудь стырить. Ну, реально, мелочи.

— Из которых…?

— Ага. Из которых кровища, трэш и фраги,  — Заноза кивнул, очень собой довольный.

Мартин хорошо знал и этот его вид, и эти интонации. Был бы эмпатом, и эмоции знал бы уже до тонкостей. Заноза сделал что-то, чего никто кроме него сделать не мог, был этим фактом горд и сейчас беззастенчиво хвастался.

— Вовремя вмешались, значит? — спросил он, чтобы полюбоваться, как упырь раздувается от гордости.

— Да-а.

— Демона обломали?

— Да он еще кого-нибудь найдет. Демон же. Но знаешь, что забавно? — Заноза подобрался, наклонился к Мартину, — из-за этого шухера скрипач и правда оказался в тусовке, где его сценарий может кого-нибудь заинтересовать.

— Все правильно. Скрипач должен был только использовать чары, и он их использовал. Он не брал на себя обязательства устроить беспорядки, значит, свою часть договора выполнил. Когда мы заключаем сделку, мы не можем нарушить условия, пока их соблюдает вторая сторона.

— И мне это не нравится, — пробормотал Заноза, на глазах теряя самодовольство и погружаясь в задумчивость. — Не могу понять, что он задумал. Я в него верю, он круче всех, но я все равно напрягаюсь, когда перестаю его понимать. Он хотел тебя видеть, велел передать, что приглашает тебя в «Крепость». В любое удобное время от заката до рассвета.

— Кто? — Мартин понял, но не поверил. Потому что, с чего бы вдруг? И зачем? — Твой Хасан?

— Мой Хасан.

— Я сомневаюсь, что он захочет заключить сделку с демоном.

— Ни за что. Никогда. Никаких сделок, — Заноза помотал головой и непонятно добавил: — в этом я точно могу поклясться.

Мартину показалось, что последнее было адресовано не ему. Но кроме них на плотине никого не было.

— Может, он считает, что я дурно на тебя влияю, и хочет, чтоб я держался подальше?

— Ты же не леди. Если б Хасан считал, что тебе нужно держаться подальше, он бы не стал с тобой разговаривать. А ты дурно на меня влияешь? 

— Не знаю. Я демон. И ты, и Виолет, оба говорите, что вампиров, которые связываются с демонами, убивают. Наверное, не просто так.

— Вампир, который пьет кровь демона, становится жутким уродом, зато может выходить на солнце. Первый пункт сильно осложняет второй, потому что быть жутким уродом и в темноте не очень удобно, а на свету — просто трындец. Однако второй пункт так напрягает всех, кто впадает в дневную спячку, что неудобством первого принято пренебрегать. Поэтому вампиров, которые становятся уродами, мочат превентивно. Просто на всякий случай. Но, Ма-арртин, — Заноза снова вернулся в радужное настроение и расплылся в широченной улыбке, — посмотри на меня! Кто поверит, что я не сплю днем?

— То есть, у кого повернется язык назвать тебя уродом? Действительно, — Мартин постарался не смеяться, — да отсохнет такой язык, устыдившись собственной лживости. К тому же, крови моей ты не пьешь. Разве что в фигуральном смысле. Тогда что Хасану от меня нужно?

— Вот этого я и не понимаю. Но с тех пор, как мы подрались в Порту, ты ему… — неопределенный жест оставил дымный росчерк за тлеющим кончиком сигареты, — скорее нравишься. Значит, он точно приглашает тебя не для того, чтобы угостить кофе с бриллиантовой крошкой.  

Мартин сделал для себя пометку: если мистер Намик-Карасар предложит ему кофе — обязательно отказаться. Как можно вежливее. Но категорически. Цианистый калий не казался ему приемлемой альтернативой бриллиантовой крошке. А в добром расположении Турка он очень сильно сомневался.

*  *  *

Берана описывала Хасана, как «злого и страшного». Она видела его в мае, когда он пришел на Тарвуд, чтобы забрать Занозу. Вломился, насквозь пройдя через Хаос, и, судя по рассказам той же Бераны — убив всех, кого встретил.

Все, что говорила мигелева дочка, следовало делить на четыре. Заноза, вообще, говорил, что на шестнадцать. Но чтоб показаться ей страшным… нужно было быть страшным. Потому что Берана мало чего боялась.

И Мартин, отправившись на встречу с легендарным Турком, был готов увидеть кого-то вроде Мигеля, только еще хуже. Ну, а что? Между турками и мексиканцами разница, наверное, не очень велика?

Подготовиться к тому, что у Хасана с Мигелем нет вообще ничего общего, Мартин не успел. И первые несколько секунд, пока Заноза церемонно представлял их друг другу: «Хасан, это мистер Фальконе, Мартин, это мистер Намик-Карасар», сверял ожидания с реальностью и срочно вносил поправки.

Хасан не был страшным. Не был старым (из-за того же Мигеля, Мартин воображал его угрюмым дядькой хорошо за сорок), и был злым. В последнем Берана не ошиблась, не преувеличила, а где-то даже и преуменьшила. Такого тяжелого взгляда Мартин не видел даже у Эрте, ну, разве что, когда Кот бывал в очень плохом настроении.

Как могильная плита. Три тонны черного мрамора.  

Красивый, серьезный парень. Высокий, узколицый, с резкими чертами лица и горбатым носом. Слишком смуглый для вампира, словно загорелый, хотя, кто их знает, турков, может, им так и положено?

Мартин, если бы не знал точно, не подумал бы, что Хасан — турок. С тем же успехом тот мог быть испанцем или французом, героем романов Сабатини или Дюма. Роковой красавец, если честно-то. В кабинете, обставленном массивной мебелью, с дисковым телефонным аппаратом и печатной машинкой на огромном столе, он выглядел как главный герой старинных детективов, с равной легкостью покоряющий сердца женщин и сметающий с дороги мужчин. Но так же естественно, он, пожалуй, смотрелся бы и на мостике пиратского корабля, и в подземельях Аламута, и во главе какой-нибудь экспедиции, исследующей загадки Черного Континента.

Что ж такое с этими вампирами? Хоть кто-нибудь из них выглядит, как обычный человек? Или обычных другие вампиры просто не выбирают для афата?

Мартин не дал бы Хасану больше тридцати, да и на тридцать тот вытягивал только из-за серьезности и этого придавливающего к полу взгляда. Но, конечно, в восприятии Занозы он — очень взрослый. Когда смотришь из семнадцати лет, тридцатилетие кажется недосягаемым.

Ну, да. А Занозе тридцать никогда и не будет.

— Я пойду, — Заноза покончил с церемониями и направился к дверям, — общайтесь.

— Ты забыл, — обронил Хасан.

— Чего? — Заноза развернулся, и Мартин с интересом пронаблюдал за последовавшим обменом взглядами. Полнейшее непонимание в синих глазах. Выгнутая бровь Хасана. Непонимание сменяется убежденностью в собственной безобидности. Убедительной убежденностью. Взгляд Хасана становится тяжелее еще на полтонны.

— Пфф, — сказал Заноза.

Прошел через кабинет и забрал ноутбук со стоящего у окна низкого столика.

— Телефон, — произнес Турок все тем же тоном.

— Пфф.

Телефон обнаружился на полках между папок с бумагами. Зачем он там, когда нужно держать его под рукой, Мартин понял не сразу.

А когда понял, задумался. Значит, отключить прослушивающие устройства в квартире, где поселилась Лэа — это правильно, и оставить ноутбук и телефон, включенными на запись там, где двое твоих друзей собираются поговорить без свидетелей — это тоже правильно? Какое «правильно» правильней?

Ему почудилось, что когда Заноза, возмущенно растопыривший все колючки,  вымелся за дверь, Хасан улыбнулся. Но улыбка была такой мимолетной, что списать ее на игру воображения оказалось проще, чем поверить.

— Спасибо, что приняли приглашение, мистер Фальконе, — к изумлению Мартина, Хасан заговорил по-русски. На прекрасном русском. Немного старомодном, но старомодность и легкий акцент придавали языку какую-то особую изысканность. — У меня есть к вам несколько вопросов о природе демонов. Я знаю, что существуют обстоятельства, которые не позволяют вам обсуждать эту тему. Но вам, как и мне, небезразлична безопасность Уильяма, и я надеюсь, ваши обязательства не помешают нам поговорить.

Мартин тщетно попытался построить ответ в том же церемонном стиле, но сразу бросил эти попытки.

— Обстоятельства изменились, — сказал он. — Обязательств у меня больше нет, так что спрашивайте.

Уильям! Надо же! То есть, он знал, что Занозу так зовут, но он не думал, что его и правда кто-то так называет.  

— Всегда ли демоны выполняют условия сделки? Я не спрашиваю о лазейках, использование лазейки — это тоже действия в рамках договоренности. Меня интересует не хитрость, а обман. Нарушение слова.  

И Заноза тоже спрашивал об этом. Дело скрипача-зачарователя навело их с Хасаном на какие-то одинаковые мысли?

— Нарушить обещание мы не можем, — повторил Мартин то, что двумя часами раньше говорил Занозе. — Если договор заключен, то всё, — он пожал плечами, — пока его выполняют с той стороны, мы выполняем со своей. Но Шиаюн, если говорить о ней, свою часть уже выполнила. Она же обещала Занозе вернуть сердце Бераны. Она его вернула. А Заноза ей все еще должен.

— Теперь, когда ваши обстоятельства… изменились, есть ли у вас возможность найти это существо?

— Была бы, я б ее сам убил, — вырвалось у Мартина. Если бы не Шиаюн, Лэа осталась бы с ним, а не жила в Алаатире. С Лэа сейчас Заноза, интересно, он ей скажет, что Мартин опять в городе? — Она от меня прячется. Я знаю, что искать ее нужно на верхних этажах Адмиралтейства, это башня в Порту, но понятия не имею, когда она там бывает. Да и попасть туда… сложно. Башня построена так, чтобы создавать помехи порталам, а с дверями, блокирующими лестницы, даже Заноза не справился.

— Он сильнее вас?

— Сильнее всех, кого я видел.

Это правда. Никто из демонов, которых знал Мартин, не мог стать настолько сильным. Быстрым — да, потягаться с Занозой в скорости были способны многие. Но в силе — нет.

—  Можете ли вы связаться с Шиаюн?

— Через Медвежатника. Шиаюн уверена в своих чарах, она не знает, что Медвежатник — Слуга Занозы. Это… Слуга называется? Когда вампир дает свою кровь человеку? Много крови за один раз.

— Да, так создают Слуг. Мне нужно передать Шиаюн послание так, чтобы она не связала это с вами. Медвежатник сможет это сделать? Он знает, что вы с Уильямом компаньоны?

— Знает. Я вас познакомлю. 

— Чем для нее опасны призраки? Почему Шиаюн не может пройти мимо них? Она во плоти, они — бесплотны. Призрак может убить человека, но демоны бессмертны.

— Шиаюн — полукровка, — Мартин не знал, как объяснить разницу, чтобы Хасан понял, что полудемон — это совсем не то, что, например, метис. Межвидовые связи отличаются от межрасовых. — Она, в основном, демон, но как бы… неполноценная. Призраки не смогли бы забрать жизнь у демона, потому что невозможно забрать бессмертие, но вытянуть жизнь из Шиаюн они могут. Она от этого не умрет, она сама станет призраком, и пока не найдет новое тело, не сможет вернуться к живым. А где она найдет тело в тарвудских катакомбах? Вот она и ищет обходные пути, хочет попробовать добраться до Ядра через Блошиный Тупик. Ну, вы в курсе, наверное? Заноза рассказывал?

— Рассказывал, — вот теперь Хасан точно спрятал улыбку.

И Мартин только сейчас сообразил, что это же тот самый Турок, который вдвоем с Занозой и уничтожил шестнадцать магов в Блошином Тупике. Нет, Мартин знал. Понятное дело, что знал. Но этот мрачный красавец в своем дорогом костюме, в своем огромном кабинете, за своим огромным столом… он точно не мог убивать магов на Тарвуде. То есть, в академии еще ладно, там для него достаточно изысканная обстановка. Но в Тупике? Нет!

Штезаль, какая же хрень лезет в голову!

В дверь деликатно, но громко поскреблись.

— Заходи, — разрешил Хасан.

Ручка повернулась, и в кабинет, цокая когтями по паркету, вошла собака. Размером с теленка. Настоящая собака размером с теленка, как будто сошедшая со страниц книги, где упоминаются собаки размером с теленка, или сбежавшая из карианского питомника, где выводят всяких мутантов. Пес в холке был по плечо сидящему в кресле Мартину, и то, что на лбу у него красовалась, удерживая челку, зеленая девчачья заколка, не делало его вид безобиднее. Наоборот — из-под поднятой челки хорошо были видны глаза. Блестящие такие. Внимательные.

Мухтар. Гигантская собака-людоед, питающаяся девственницами. Мартин осознал масштабы катастрофы. А он-то смеялся над Занозой, мол, если тот притащил такое чудище в подарок Хасану, то может себе позволить притащить невоспитанную вампиршу в подарок Мартину. Мисс дю Порслейн по сравнению с Мухтаром и правда подарок.

— Шиаюн знает, что Мухтар воплощен кровью Занозы? — спросил Хасан, когда пес с тяжелым вздохом улегся на ковре посреди кабинета.

— Зеш… — он же был призраком! Заноза его воплотил на глазах у Бераны, а все, что знает Берана — знает Шиаюн. — Да.

«Вам, как и мне, небезразлична безопасность Уильяма».

Если Хасан имел в виду, что Шиаюн нужна кровь Занозы, то… какая, к акулам, безопасность?!

— Как вы, вообще, отпускаете его на Тарвуд? — Мартин не понимал, у него в голове не укладывалось, — если знаете о том, что Шиаюн понадобится его кровь? Он в безопасности только здесь. Вы же можете сделать так, чтобы он здесь и оставался. Заноза умный, он поймет, что так лучше, он… рациональный.

— И всегда держит слово, — напомнил Хасан. — Уильям заключил сделку с Шиаюн, она свою часть выполнила, он свою — выполняет. Мистер Фальконе, насколько вы сильны в составлении договоров со смертными?

— Ни насколько, — Мартин постарался не думать о том, что в любую минуту, пока Заноза на Тарвуде, Шиаюн может добраться до него. И не факт, что упырь успеет расстрелять ее на подходах. — Я не по этой части. Но у меня есть с кем посоветоваться. Настоящие мастера своего дела.

— Мне нужен договор, который обязал бы Шиаюн пройти со мной к Ядру и научить меня, как взять его силу. Я могу провести ее через заслон призраков. Моя кровь подходит для этого лучше, чем кровь Уильяма. Гарантией со стороны Шиаюн будет, как я понимаю, ее демоническая природа, не позволяющая нарушить договор. Но, к сожалению, я ее напугал, — на узком лице Хасана мелькнула тень недовольства, — и, вероятнее всего, теперь она захочет от меня гарантию безопасности. Что это может быть? Что попросили бы вы?

— Имя, — ответил Мартин сразу. Других вариантов просто не было. Таких надежных — ни одного. — Настоящее имя. Вы же не собираетесь брать силу Ядра? — риторический вопрос, и Хасан это понял, даже головой в ответ не покачал, — я принесу договор, — Мартин встал, — через полчаса… А вы напишите имя. Любое, какое не жалко. Главное, напишите своей рукой. С ним надо будет поработать.

Имя было не единственной, но самой верной возможностью обмануть демона. Конечно, сказки о том, что смертный назвался «Я сам» или «Вгодуминувшем», или еще каким-нибудь прозвищем, поставившим демона в идиотское положение, были именно сказками. И все же не существовало надежных способов отличить истинное имя от ничего не значащего набора звуков. Уверенно можно было полагаться лишь на обряд наречения. Имена, полученные с соблюдением правил, привязывающих их к носителю, не вызывали сомнений. Они-то и считались истинными.

Заключать сделки со смертными, которые такого обряда не проходили, было бы делом рискованным, если б смертные, в большинстве своем, не проявляли поразительную неосторожность. Хотя, конечно… сделка с демоном — сама по себе затея самоубийственная, так что об осторожности говорить не приходится, даже если смертный очень умен и хитер.

Заноза считал Хасана умным. Мартин на этот счет мнения еще не составил, но то, что Турок не собирался заключать с Шиаюн сделку, а лишь хотел выманить ее под удар, говорило в пользу Занозы.

Он использовал настоящее имя. Турецкой латиницей написал на чистой стороне визитки: «Хасан Намик-Карасар». Не стал придумывать другое. А Мартин ничегошеньки не почувствовал, когда взял визитку в руки. Имя, правда, было написано не для него, но будь оно истинным, в нем все равно ощущалась бы сила. Пусть Мартин и не смог бы ею воспользоваться.

Значит, обряда наречения не было. Может быть, его вообще нет у мусульман? А может, дело было в том, что ратун Хасана выбрал его с самого рождения, и проследил за тем, чтобы тот не попал на глаза Богу. Неизвестно. Да и не важно. Берана знала, как зовут Турка, Заноза его сам ей представил. А все, что знала Берана, было известно Шиаюн. Разумеется, это имя не обязательно должно было быть истинным, но Шиаюн уже слышала его. Она поверит.

Особенно, когда ровные буквы, черные на матово-белой бумаге, наполнятся силой чар. 

Демоны из карианских кланов редко заключали сделки со смертными, это был удел одиночек. Кланы же управляли планетами, и люди сами отдавали им души, просто в благодарность за то, что демоны не оставляли их в одиночестве, были богами, силой, на которую всегда можно положиться. Однако между собой кланы сделки заключали. На сделках этих, на сложно сплетенной сети взаимных договоров, долгов, обязательств и вендетт, держалось все Кольцо. И у каждого клана были свои мастера-хитроплеты, между которыми шло непрерывное состязание, иногда больше похожее на войну.

Мартин эту породу не очень жаловал. И старался не иметь с ними дел. Эрте настаивал на том, чтобы он освоил хотя бы азы приемов, которыми кланы старались уловить друг друга в лабиринтах договоров, но, как обычно, чем больше он настаивал, тем дальше Мартин держался от хитроплетов и их скользкого мастерства.

До сегодняшнего дня ему ни разу не понадобилась их помощь. Но все когда-то меняется.

Уже в Куполе, идя по оживленным, изысканно украшенным переходам крыла мастеров, машинально кивая в ответ на почтительные поклоны соклановцев и слуг, Мартин подумал о том, что не хотел приходить на Кариану, пока Лэа не вернется. Мысль была неожиданной и раздражающей. За прошедшие пять дней они разу не додумал ее до конца, всегда останавливался на том, что не хочет приходить на Кариану. Но ясно же было, что это невозможно. Особенно теперь, когда в нем все больше Мартина Фальконе — земного аналога принца Нэйда Алакрана — и все меньше Мартина Соколова, с его человеческой жизнью и человеческим сердцем. Значит, он поставил себе какой-то срок, в течение которого не собирался появляться в резиденции клана. Значит, думал, что Лэа вернется. Все еще. Ждал ее возвращения.

Ладно. Не думал. Был уверен, что Лэа ушла не навсегда, что она придет домой и жизнь продолжится. Другая жизнь, не такая как раньше.  

Тогда у Эрте не будет повода радоваться. И дело было не только в том, что Мартин вообще не хотел доставлять приемному отцу хоть какую-то радость. Он не хотел и не доставлял, давно понял, что тот не будет доволен ничем, что бы он ни сделал. Дело было еще и в том, что Эрте обрадуется тому, от чего плохо и больно, и тогда его снова захочется убить. И снова не получится. И все выйдет глупо. Как всегда.

Опять получилось так, как Эрте и задумал. Он притащил Занозу на Тарвуд, чтобы Мартин расстался с Лэа. И вот, она ушла. Не так скоро, как хотел Кот. И не при тех обстоятельствах, которые он предпочел бы — а он предпочел бы, чтоб Мартин сам велел Лэа уйти — но результат, так или иначе, достигнут.

Теперь уже попытка убить соги Алакрана не казалась глупостью. Мартин помнил их последний бой, помнил, какие ошибки совершил… если не повторять их, то…

Нет. Эрте пока сильнее. Как же все-таки Занозе удалось победить своего ратуна? Какой-нибудь хитростью? Наверняка. А может, Заноза его зачаровал?

Вряд ли. Он любит тех, кто любит его, и не смог бы убить зачарованного. Если бы мог, его дайны не были бы так сильны, потому что чувства не были бы настоящими.

Сложно все. Без хитрости, наверняка, не обошлось, но хитрость не в дайнах. Может быть, в том, что Заноза не спит днем? Он ведь говорил, что это делает его очень опасным для других вампиров.

Мартин спал когда попало, Эрте тоже, и никакой пользы в бою от этого не было.   

Принцу нечего было делать в мастерской хитроплета, так же, как и в любых других мастерских, кроме собственной. Но Мартин за годы жизни в Куполе, так и не научился вызывать слуг к себе, а не ходить к ним. Кроме того, его покои располагались в том же крыле, где жил Кот, что увеличивало вероятность нежелательной встречи. Хотя, конечно, Эрте и так знал, что он в Куполе, Эрте про Купол знал все и всегда.

Ну, и акулы с ним. Все равно в мастерские он не попрется, а если позовет к себе, можно сказать, что занят и не пойти.

Мартин объяснил мастеру суть дела, отдал визитку с именем. Сложность была, в основном, в чарах, которые нужно на нее наложить. Сам договор ничего особенного собой не представлял. Обязанности сторон понятны, условия и гарантии — тоже. Хасан проводит Шиаюн к Ядру, а Шиаюн учит его, как взять силу Ядра и стать демоном. Сделка завершится, когда Хасан превратится в демона, и с этого момента Шиаюн забудет его имя. Никаких пунктов мелким шрифтом, никаких дополнительных смыслов.

Хитроплеты, служившие Алакранам, уступали в мастерстве лишь хитроплетам клана Нахаш — у тех мастера были особенные — и составление текста должно было занять считанные минуты.

К удивлению Мартина, оказалось, что и зачарование имен — отработанная процедура. Еще один повод задуматься над тем, в какие игры играет соги клана, если у его хитроплетов всегда наготове чародейная вязь для создания фальшивых истинных имен.

Мартин не желал думать ни об играх Эрте, ни о политике клана, ни о своем месте и своей роли, хоть в клане, хоть в затеях Кота. Обязанности? Может, они и были, но Эрте никогда о них не говорил. И вряд ли ждал, что Мартин сам проявит интерес.

Да вообще непонятно, чего он хотел. Ничего не хотел. Иногда старался помешать жить, иногда делал что-нибудь… непонятное. Занозу, вот, подсунул, с аргументацией: «это для твоего же блага». В результате оказалось, что и Заноза — для того, чтобы помешать жить. И все всегда выходит так, как хочет Эрте. Это неизбежно, неизбежность бесит, но бесись, не бесись, а сделать ничего нельзя. Эрте хотел избавиться от Лэа и добился своего. Эрте хочет убить Хасана, и, пожалуйста, все идет к тому. Прямое столкновение с демоном, даже полукровкой, почти верная смерть для вампира. Эрте всегда получает то, что ему нужно.

А еще они похожи с Хасаном. Эрте и Турок очень друг на друга похожи. Оба привыкли приказывать, привыкли, что их приказы выполняют, оба не умеют договариваться и даже не знают об этом, потому что не договаривались никогда и ни с кем. Они говорят, что делать — и все делают.

Как Заноза это терпит? Он ненавидит правила, не способен выполнять приказы, бесится в ответ на любую категоричность и может озвереть, если попросить его о чем-нибудь недостаточно вежливо. И все же он мирится с непререкаемой властностью своего Турка, и делает, что тот велит, хотя Хасан ведь именно велит, а не просит.

Ну, да. Мартин вспомнил сцену в кабинете. Ноутбук на столе у окна, телефон, спрятанный среди папок с бумагами. Обмен взглядами, растопырившиеся иголки, пренебрежительное кошачье пффыканье… и улыбку Хасана. Ту, которой не было. Которая померещилась. Заноза говорит «мой Турок». В этом и секрет. Он говорит: «я люблю его», не договаривая «он любит меня», потому что для Занозы это нечто само собой разумеющееся.

И что? Этого достаточно?

«Любви недостаточно», — вспомнил Мартин.

— Ваше высочество? — хитроплет, с поклоном протянувший ему конверт с договором и визиткой, тревожно заглянул в лицо, — вы чем-то недовольны?

— Не вашей работой. Это все. Спасибо.

Любви недостаточно? Да нет, любовь — это все, что нужно. И доверие — ее неотъемлемая часть.

*  *  *

Как повелось в последнее время, Заноза вернулся в «Крепость» уже после трех ночи. Поинтересовался, ушел ли уже Мартин, забрал Мухтара и повел гулять.

Мартин не ушел, он остался на Тарвуде, после того, как представил Хасану Медвежатника. После того, как Хасан отдал Медвежатнику договор и записку к Шиаюн. Дальше все зависело от жадности суккубы и ее знания людей. Ее основными дайнами были дайны убеждения, поэтому в людях она разбиралась. Вопрос в том, говорило ли ей знание, что люди априори хорошие и руководствуются в поступках благими намерениями, или Шиаюн считала, что люди, в основном, эгоисты и намерения их благи только для них. А если кому-то от этого блага будет хуже, так оно только лучше.

Вот где не помешал бы Заноза, разбирающийся в людях и нелюдях не хуже любого демона. Женщин он идеализирует, но Шиаюн женщиной не считает, так что не ошибся бы. К сожалению, Заноза обещал не причинять ей вреда, и посвящать его в планы было нельзя.

Неэтично.

Об этике Хасан задумывался редко, но четырнадцать лет жизни с англичанином на какие только странные мысли не наводят.

— Лэа рисует. Сняла мастерскую… Маша ей сняла, но Лэа уже сама тут неплохо ориентируется. Подражание ван Лудо. У Хольгера первое имя после афата было Цезарь ван Лудо. Лэа хочет попробовать продать картину на волне. Как его работу.

Заноза сидел с ноутбуком и чашкой чая, пинал Мухтара босой ногой в пузо. Мухтар валялся на спине и млел от такого внимания. Хасан пил кофе. Читал «Черный обелиск». Слушал Занозу не больше, чем болбочущий на разные голоса гигантский телевизор. Но, хоть и не слушал, а не выдержал:

— Это называется не подражание, а подделка.

— Ну, типа того, да. Интересно. Она сразу старит краски и холст. Пока с помощью магии, потому что времени мало, но вообще-то, для этого всякая химия есть.

— Не учись плохому, — пробормотал Хасан, возвращаясь к Ремарку.

Дежурная фраза. Понятно ведь, что если этот засранец задастся целью научиться подделывать картины, он научится.

— Она Мартина рисует. Это какой-то прорыв Инферно. У Хольгера в ранних работах все наоборот, не Ад, а Небо. Но… не знаю, может, у Лэа тоже. Небо и Ад. Не возьмусь судить, что там сквозь что прорвалось.

Хасан по-прежнему делал вид, будто не слушает. Когда-то не мог и предположить, что ему будет не хватать вот такой болтовни о пустяках, еще и под неразбериху телевизионных голосов. Манера говорить обо всем, что приходит в голову, должна раздражать. Уж, во всяком случае, утомлять. Но то ли привычки со временем меняются, то ли кто-то просто не умеет раздражать и утомлять.

Хотя бесить умеет прекрасно.

Нет, не сегодня. Да и, если уж на то пошло, просто болтовней Занозе никогда не удавалось его не то, что взбесить, а даже слегка разозлить. Не та весовая категория. Однако, Аллах свидетель, иногда мальчик очень старается.

Заноза пересел к нему на диван, открыл ноутбук.

— Вот, смотри.

— Я читаю.

— Ты перечитываешь. В пятый раз. И это только с девяносто четвертого года. Ты его уже наизусть знаешь!

— Не все учат книги наизусть.

— А я и не учу, — Заноза пффыкнул, — они сами.

Трудно получить удовольствие от чтения, если книги, в среднем, хватает на две минуты. Заноза воспринимал текст как-то по-своему, для него перипетии сюжета и переживания героев начинались и заканчивались в один момент времени. И что при этом происходило в перевернутых мозгах — загадка. Ему бы и фильмы не нравились, если бы он мог смотреть их с такой же скоростью, с какой читал.

— Как ты с комиксами-то справляешься? — проворчал Хасан, откладывая книгу.

— Я тебе говорил, все — здесь, — Заноза постучал себя пальцем по лбу, — в комиксах только картинки. А фильмы я пересматриваю потому, что вдруг там что-нибудь изменится. Вот, — он повернул ноутбук так, чтоб Хасану было видно экран. — Мартин, да? Похож, правда?

Прорыв Инферно? Хорошо сформулировано. На картине — на недописанной картине — был Мартин, тот самый демон, с которым Хасан беседовал сегодня вечером. Обычный смуглый парень в художественно подранных джинсах и черной футболке. Мартин на картине, естественно, был одет в средневековый костюм. Но от реального себя отличался не только этим.

Что-то у него очень не так было с лицом.

С улыбкой?

Ну, и когти, конечно. Руки по локоть покрыты мелкой чешуей, на пальцах на один сустав больше, и когти… длиннее, чем отрастают у Занозы, когда ему приходит идея подраться врукопашную.

Но дело точно было не в когтях.

— Лицо у него неприятное.

— Да-а, — Заноза просиял. — Улыбка. Строение челюсти. Даже тут видно, что Мартин может улыбнуться аж вот так, — он провел пальцем от уха до уха, — и рот открыть может так же. Голову откусить. В буквальном смысле. И это жутко неправильно. Когти тоже, но когти они в глаза бросаются. А вот это — нет. Такая неправильность гораздо хуже, она страшнее выглядит, потому что непонятная. Лэа молодец, да?

— Умение рисовать само по себе никого молодцом не делает. Хольгер тоже хороший художник, если тебе верить.

— Офигенный! А Лэа Мартина не видела в боевой форме, он тогда полностью не превратился. Он когда превращается, кстати, челюсти вытягиваются вперед. И, прикинь, двигаются обе, и верхняя, и нижняя. Как у акулы! И хвост, — добавил Заноза. Хасану показалось, что добавил мечтательно. В самом деле, почему бы мальчику из хорошей английской семьи не мечтать о хвосте? — Может, если б превратился, ей проще было бы, не так страшно, чем когда твой парень вроде и твой парень, а вроде и трындец какой-то. С когтями. А так, Лэа увидела вот это… а оно на нее накинулось. Ясное дело, теперь она не верит, что Мартин просто поиграть хотел. Ей больно было. Это то, чего я понять не мог, хотя все очень просто. А я не мог. Мне больно не бывает, я не знаю как это, вот и… — Заноза пожал плечами. — Лэа хотела сегодня Мартину позвонить, когда узнала, что он здесь. Арт-терапия рулит. Передумала, правда.

Он забрался на диван с ногами и заглянул Хасану в лицо:

— А нельзя подождать, пока я развяжусь с Шиаюн? Тогда мы могли бы вместе.

— Ты говорил, что в моем телефоне нет прослушки.

— Хасан, — такое лицо и такой голос, как будто его в самое сердце ранили, — ну, ты о чем? Зачем мне вас подслушивать? Я что тебя не знаю?

— Знаешь.

Он незнакомых людей на несколько ходов вперед предсказывает, так зачем же своих подслушивать? Можно просто головой подумать. Тут, если уж на то пошло, и мозгов особых не надо, тут и десятой доли того, что Аллах этому мальчику подарил, хватило бы. 

Хасан кивнул, но все-таки дал Занозе ладонью в лоб. В профилактических целях. Тот зажмурился. Сморщил нос. И тут же снова уставился наглыми, накрашенными глазами. 

— Ты кучу тварей в одиночку убил, не вопрос, я помню. Но не демонов же. И за четырнадцать лет мы везде только вдвоем встревали… Я привык, что у меня на два ствола и саблю больше. Ты разве нет?

— И отвыкать не собираюсь. Но не в этот раз. Ты же убил ратуна сам. Попросил не вмешиваться, и я не вмешивался.

— Мне его победить надо было, а не убить.    

— Понимаю. И ты, если подумаешь, поймешь, почему я не хочу ждать, пока ты сделаешь то, что нужно этой суке.

Короткая пауза. Сколько времени гениальному, сумасшедшему упырю нужно, чтобы понять очевидное?  Не больше секунды.

— Никаких переговоров с террористами? Никто не может похвалиться, что шантаж удался, да? Даже совершенно посторонние и очень хитрожопые демоны? Так и есть, — Заноза улыбнулся,  боднул Хасана в плечо, и притих, когда тот положил ладонь ему на затылок. — Меня с тех пор, как я тебя нашел, два раза ловили на женщин, — пробормотал он неразборчиво, — но это ни разу не пошло на пользу никому, кроме нас. Если б мы не убивали всех причастных, глядишь, и слухи бы разошлись. 

— Не убивать сложно.

— Да, — подтвердил Заноза задумчиво и даже немного печально. — С шантажистами как-то так выходит, что их всегда есть за что убить.