Четырехчасовой перелет до Владивостока. Мартин скучал. Читать не хотелось, фильмотека была старая, а рисовать — нельзя. Незачем удивлять сослуживцев внезапно появившимися способностями. Человек, занимавший это тело до него, рисовать не умел. Хотя мог бы, если бы поучился. Талантливый был парень.

Мартин не отпустил его душу. Не хотел, чтоб тот Мартин, настоящий, попал в какое-нибудь плохое место, уготованное самоубийцам. Так что сначала их личности конфликтовали, потом научились взаимодействовать, а теперь он уже и сам не смог бы сказать, где заканчивается человек и начинается демон. Это было не так уж плохо, за исключением того, что жизнь Мартина-человека он стал считать своей, и все проблемы принял, как собственные, а ведь эти проблемы до самоубийства и довели.

Телефон засигналил как раз вовремя. Отвлек от мыслей. Звонил Заноза, и Мартин уже собирался спросить, который час и которое число на Тарвуде, чтоб из Владивостока уйти на остров минут через десять после звонка, как выяснилось, что упырь звонит из дома. Со своей Земли. И по очень странному делу.

— У меня тут вампирша, которую нужно спрятать, — сообщил он сразу после того, как поздоровался. — Очень хорошо спрятать. Она важный свидетель. А говорить… отказывается.

Пауза была полна эмоций. Если, ориентируясь на интонации, представить лицо Занозы, его взгляд, мимику, очень легко услышать непроизнесенные ругательства. То ли у него там поблизости дамы, то ли эта самая вампирша, которая отказывается говорить.

— Ты ее не можешь зачаровать? — удивился Мартин.

— Могу. Но спрятать ее все равно нужно. Иначе съедят. Мартин, если ты позволишь, я бы ее увел на Тарвуд. На месяц. Пока не исчезнет метка, по которой ее могут найти.

— Да приводи, конечно!

Ага. Сначала сказал, потом задумался. А почему Заноза, вообще, спросил разрешения? Потому что считает Тарвуд его территорией? Считает его самого хищником, а остров — охотничьими угодьями? Или это с вампиршей что-то не так?

— Еще раз, — Заноза, кажется, улыбнулся. — Все обдумай и скажи это еще раз.

— С ней что-то не то?

Мартин сказал бы еще раз. Дайны, которые Заноза называл дайнами власти, на него не действовали, но отказывать упырю все равно было трудно. Однако Заноза сам предложил подумать. А значит, подумать стоит.

— Сейчас кажется, что с ней порядок, но два часа назад она готова была убить восемнадцать несовершеннолетних, и, кроме того, имеет привычку заедать жертв до смерти.

— Если это означает, что она будет разбивать бутылочки из-под крови, то привычка не кажется страшной. Ты сможешь ей объяснить, что на Тарвуде нельзя охотиться? У вас же есть какие-то правила? Например, скажи ей, что это твои люди. Или — мои. Она боится демонов?

— Угу. Демонов боится. Вас все боятся. Значит, я могу ссылаться на тебя?

— Так тебе это было нужно? Страшный демон Мартин, у которого все люди на Тарвуде сосчитаны?

— Мне нужно было твое разрешение притащить на твой остров неадекватную хищную тварь.

— Я слышал, — заметил Мартин нейтрально, надеясь на то, что Заноза не поймет, каких трудов ему стоит не улыбаться, — ты притащил своему Хасану гигантскую собаку-людоеда? И как? Принял он подарок?

— Да, конечно!

В голосе такая уверенность, что Хасану можно лишь посочувствовать. И себе заодно.

— Ну, уж если он взял собаку навсегда, то я, так и быть, возьму вампиршу на месяц.

— Под мою ответственность, Мартин. Если она, все-таки, кого-нибудь сожрет, будем считать, что это я сделал.

— Нет, не будем. С тебя я сам ничего спросить не смогу, и Калимме не отдам. Так что если твоя вампирша убьет кого-нибудь, она сама за это и ответит. В ее интересах вести себя хорошо.

— Ок. Как скажешь. Ее зовут Виолет дю Порслейн. Кажется, она художник. Она говорит, что художник. Но, по-моему, типичная модель. В общем, спасибо.

— Да не за что. Приводи ее вечером в «СиД».

— Нет, лучше ты приходи в таверну. Не хочу, чтоб Лэа думала, будто я знакомлю тебя с красивыми, мертвыми дамами. У меня тут детский сад в зоопарке, детки в клетках, и некормленые хищники, так что отбой.

— До вечера.

Мартин сунул телефон в карман. Увидел устремленные на него с соседних кресел любопытные взгляды сослуживцев. Он говорил по-итальянски, а в группе понимали японский, суахили и английский — то, что для работы нужно. Но за десять лет совместной работы итальянский, на уровне разговорника, выучили все. Куда деваться, если и прежний Мартин, и он сам нередко перескакивали с русского на родной язык?

— Сценарист, — объяснил Мартин коротко. — Пишет для сериала про нечистую силу. Консультируется.

После того, как он раскрыл дело семьи Лопариных, он считался знатоком в вопросах суеверий и колдовства. Так что объяснение приняли без вопросов. Мартин якшался с богемой, был завсегдатаем в «Нандо», его родители жили в особняке в Центральном округе. Кому, как не ему, дружить со всякими там сценаристами? И консультировать их. Притом, наверняка, бесплатно.

Мда. Лучше б, конечно, так оно и было. Никакой нечисти, никаких вампиров. Никаких проблем.

Но без вампиров не было бы и Занозы.

Вот всегда так. Нет проблем — нет Занозы. Есть Заноза — и проблемы неизбежны. Выбор, впрочем, очевиден. 

Заноза рассказывал, что вампиры боятся демонов. По-настоящему. И за безопасность жителей Тарвуда Мартин не слишком беспокоился. Даже самые невменяемые и хищные твари понимают свое место, столкнувшись с более сильным хищником. Надо будет просто познакомиться с госпожой дю Порслейн, этого хватит, чтобы она не нарушала правила.

*  *  *

— Мне нужно собрать вещи! — Виолет смотрела сверху вниз, с высоты своего немаленького роста. Зеленые глаза сверкали. — Вы что хотите, чтобы я уходила неизвестно куда в чем есть? Вот в этом?

«Это» было элегантным и дорогим домашним брючным костюмом. Правда, правый рукав обрезан по локоть — руку-то Хасан вместе с рукавом рубил, а одежда, в отличие от плоти, сама обратно не срастается. Обрезанный рукав вида не портил, но уходить в чем есть, в неизвестность, на месяц, Виолет отказывалась.

Заноза понимал желание скрыться за закрытой дверью, собраться в одиночестве. В конце концов, у женщин есть много вещей, которые посторонним мужчинам видеть не положено. И он знал, что Виолет не собирается сбежать? На ней метка Эшивы, для нее единственное спасение сейчас — держаться как можно ближе к нему. Еще лучше — к Хасану, но к Хасану она точно не хотела приближаться. В общем, он бы ее отпустил. Пусть соберется и возвращается. Но Хасан сказал об этом даже не думать. И пришлось идти вместе с Виолет на второй этаж, торчать в дверях ее гардероба, старательно отводя взгляд от всяких кружевных и прозрачных штук, которые она нервно бросала в чемодан.

Черные очки спасали, иначе б Заноза вообще не знал, куда глаза девать.

— Герр Сплиттер, — заговорила она вдруг, — если в том месте, куда вы меня уведете, действительно, безопасно, и если я смогу прожить там месяц, я не буду ждать, пока метка исчезнет, и расскажу вам о своем ратуне все, что знаю.

Теперь голос Виолет был мягче, чем когда она настаивала на том, чтобы собрать вещи, и на том, что хочет делать это одна. Но все равно звучал требовательно. Более требовательно, чем нужно, чтобы произвести хорошее впечатление.

Однако она старалась. Неизвестно почему стала думать о нем лучше, и теперь хотела сказать что-нибудь, чтоб сгладить собственное упрямство.

Не рассказывать о Хольгере было, между прочим, разумно. Не рассказывать о нем, пока держится метка, и пока безопасность могут обеспечить лишь те, кто заинтересован в информации. А все равно казалось, что Виолет упирается не из разумных соображений, а из природной стервозности. В голосе ее, что ли, дело? В привычке приказывать, а не просить, требовать, а не договариваться, слышимой в каждом слове. Не надо о ней думать, об этой женщине, какой бы красивой она ни была. Ей остался месяц. Тот самый месяц, который Заноза ей и обещал. Она думает, что переждет в безопасном месте, пока не пропадет метка Эшивы, а потом вернется к привычному существованию, и уже не позволит Эшиве себя найти. Но безопасное место принадлежит демону, а демон — друг Занозы, и ни один вампир на Земле, никто, кроме Хасана, не должен об этом знать. За контакты с демонами наказание одно — окончательная смерть. Смерть для него, смерть для Хасана, потому что их связь очевидна. Смерть для Эшивы по той же причине. И еще для многих, кого он называет друзьями, и кто считает другом его.

Лучше уж убить одну Виолет дю Порслейн, которая будет знать про демона, чем подвергнуть риску существование стольких вампиров. Разве что, она захочет навсегда остаться на Тарвуде.

Заноза озадачился: почему ему сразу такая мысль в голову не пришла? Ну, конечно же, Виолет предпочтет остаться на острове! Даже согласится вечно питаться холодной кровью из бутылок, лишь бы уцелеть.

Сразу стало легче. А мысль не пришла потому, что про убийство сказал Хасан. Когда Хасан говорит, что нужно кого-то убить, убить насовсем, это звучит как приговор. Не подлежит обжалованию. И не подразумевает альтернатив. Таков уж Турок.

Заноза любил его и за это тоже.

Когда на полу гардеробной засветился белым портальный круг, Виолет изумленно посмотрела на этот свет, потом обернулась:

— Герр Сплиттер, что это?

— Способ быстро добраться до места, — ответил Заноза. Взял чемоданы, кивнул на портал: — прошу вас.

— Вы что, некромант?

Так. Либо репутация некромантов сильно преувеличена, либо он чего-то не знает об их возможностях.

— Некроманты уходят на Серые пути и возвращаются туда же, откуда ушли, — сказал он вслух. — Мы с вами пойдем в другое место. И сюда не вернемся. Мисс дю Порслейн, у нас мало времени. 

Он открыл портал в свою комнату в таверне. В ванную, разумеется. Берана обещала следить за тем, чтобы ставни днем всегда были закрыты, а шторы задернуты, но недолго протянет тот вампир, который верит обещаниям живых.

Сегодня, правда, из-под двери не просачивалось ни единого лучика света. Значит, в комнате было темно и безопасно. Заноза открыл перед Виолет двери ванной… и едва успел отступить, когда вампирша свалилась на пол. Чуть не подхватил ее. Надо же, больше ста лет прошло, а инстинкты не вытравились. Вот так и ловят тупых упырей разные хитрые упырши. Одно прикосновение, и все, мозги под контролем. Кстати, судя по интонациям и манерам, дайны Виолет были как раз из таких. Дайны принуждения — грубые, быстрые, травматичные. Одноразовые. И на него не подействовали бы, потому что он старше по крови. Гораздо старше. Гораздо сильнее. Ну, да ладно, не ловить же ее было, в самом деле. Так вот один раз уступишь сложившимся с детства привычкам, и когда-нибудь нарвешься на упырицу, которая сумеет ими воспользоваться.

Заноза оставил Виолет лежать в ванной на полу. Вынес ее чемоданы и поставил у кровати. Занятие на этот день у нее точно есть: придумать, как распихать содержимое двух чемоданов в один комод и один шкаф. Занятие… на день?

— Scheiße!

Он сдернул с кровати покрывало, метнулся обратно к Виолет. Уже не беспокоясь о дайнах, завернул ее в плотную, мягкую ткань, и уложил на дно ванны.

День на дворе! День! Вампиры днем спят. И многих из них именно так и вырубает, как Виолет эту несчастную. Бац — и все. Как выключатель повернули. Никакие это не уловки, никакие не дайны, а самая обычная дневная спячка. Ну, тем лучше. То есть, очень неудобно, конечно, вышло, и надо будет извиниться. Но хорошо то, что до заката Виолет можно оставить без присмотра, просто задвинув входную дверь комодом. Потому что дел еще много, и торчать здесь три-четыре часа, в ожидании Мартина, было бы невыносимо. Даже зная, что домой можно вернуться через пять минут после ухода.

К тому же, с Мартином лучше встречаться не на бегу. С ним слишком интересно, чтоб думать еще о чем-то важном и неотложном. Стало быть, все важное и неотложное лучше сделать до того, как он появится.

*  *  *

Полицию долго ждать не пришлось — копов вызвали специально обученных, да еще и на такое дело, за раскрытие которого не пожалеют почестей и наград. Для полиции перспективы искупали все сложности, связанные с правильной трактовкой событий в Крестовнике и правильным преподнесением этой трактовки общественности. Для «Турецкой крепости» сложности только начинались. Хасан убеждал себя, что был к этому готов. И понимал, что врет как минимум наполовину. «Турецкая крепость», в принципе, была готова к разнообразным хлопотным событиям, начиная со штурма и заканчивая необходимостью дать убежище паре-тройке вампиров или фейри. Но как можно было подготовиться к тому, что убежище потребуется дочери Старого Лиса? Этого даже Эшива предсказать не смогла бы, никакая Луна ей такого не напророчит. 

Мисс Хамфри отвезли в «Крепость», устроили в жилой части подвала. Так себе апартаменты, но все же удобнее, чем ее спальная выгородка в Крестовнике. Девочка цеплялась за Занозу, и, наверное, не только потому, что подпала под действие его дайнов. За кого ей еще цепляться было, после двух суток одиночества? По-человечески, за Эшиву, конечно, потому что та женщина и вроде бы должна вызывать у попавших в беду девочек чувство защищенности. Но Эшива выглядела как панк, а выглядеть как панк и вызывать при этом доверие способен только Заноза. Кроме того, Эшива была опасна, об этом мисс Хамфри сразу предупредили.

Хасану только тогда стало жаль девчонку по-настоящему. Он увидел ее взгляд, когда ей объяснили, что вот эта белобрысая панкушка может ее съесть. Просто — съесть.

В Соне Хамфри было еще много человеческого, и переход в людоедскую реальность оказался слишком резким. Не спуск — падение. Оставалось надеяться, что Заноза ее поймает там, внизу. И что Алахди поймет, что делать с дочкой, придумает, как ей жить дальше.

Если Заноза прав, никакого «дальше» для мисс Хамфри уже не будет. Он считает, что это лучший выход. Думает, будто Алахди способен убить свою дочь, да еще и сделать это так, чтобы она была благодарна.

Хасан привык считать себя не слишком эмоциональным. А порой — совершенно лишенным эмоций. Немногие люди были ему небезразличны, судьбы же остальных если и трогали, то в очень малой степени. Но мисс Хамфри ему неожиданно стало жаль. Скорее всего потому, что она пыталась остаться человеком, проявляла силу духа, которую нельзя предположить и во взрослых, не то что в юной девочке. Делала невозможное. А Заноза считал, что все это нужно лишь для того, чтобы она могла умереть с чистым сердцем.

Подвиги не совершают для того, чтобы умереть. Смерть может стать следствием и часто становится, но она никогда не бывает целью. Стойкость и сила должны быть вознаграждены. Да, обычно ни то, ни другое не получает награды. И, скорее всего, Алахди не найдет способа спасти дочь, поэтому убьет ее, чтобы облегчить муки. Но это не будет лучшим выходом. Если он убьет ее, то только от безысходности.

Заноза хотел остаться в «Крепости» на тот случай, если мисс Хамфри не заснет, и Хасан остался бы тоже, но не понадобилось. Девчонка заснула сразу, как только села на постель. То ли спальня показалась ей безопасной, то ли природа начала брать свое. То извращенное начало, которое можно считать их природой. Если так, то проснувшись, мисс Хамфри уже не сможет отказываться от еды. Не сможет думать ни о чем, кроме крови. Но если ее сон вызван потребностью в отдыхе, то «перезагрузки», как называет это Заноза, не случится. И на закате она проснется человеком. По-прежнему.

Воистину, дети не заслуживают такой участи. Никто не заслуживает насильственного афата, но дети — в особенности.  

Хасан размышлял об этом, пока ехали домой. О мисс Хамфри, о своем отношении к ней и к ее силе, об Алахди и о Хольгере.

Афат мисс Хамфри Хольгер дал не сам, но вина все равно лежала на нем.

Хасан размышлял о вампирах, а решил в итоге, что по возвращении домой надо будет сварить кофе.

Да, он тоже порой позволял живому взять верх над мертвым. И научил этому Занозу, который до встречи с ним вообще не понимал, как можно пить что-то, кроме крови или крепкого спиртного. Кофе Заноза не слишком любил — все они, эти англичане, созданы для чая, джина и виски — но любопытство неизменно брало верх. И за четырнадцать лет научился различать сорта и рецепты не только по запаху, но и по вкусу. Еще лет тысяча, и он поймет, что такое вкус вообще, не только кофе или его любимого чая…

Вкус и запах… что-то тут было, в мыслях о вкусе и запахе. И Хасану показалось, что он даже поймал ниточку. Но стоило открыть входную дверь, как холл огласился громким лаем, по мрамору зацокали длинные когти, и огромная черная тварь вылетела навстречу. Сто килограммов жизнерадостной собаки. Не привыкшей бегать по замкнутым пространствам, пусть даже очень просторным.

Мрамор оказался слишком скользким. Когти — слишком длинными. Мухтар не справился с управлением, не смог вовремя остановиться, и с размаху влетел в Занозу плечом.

Сто килограммов против пятидесяти. Результат очевиден.

За мгновения, потребовавшиеся для оценки обстановки, Хасан, наверняка, повторил цепочку размышлений Занозы. Тот не стал уворачиваться, потому что тогда пес влетел бы не в него, а в твердую дубовую дверь. Хасан, на которого швырнуло Занозу — и Мухтара — поймал обоих из тех же соображений. Нет, Занозу было не жалко, его с небоскреба на камни бросать можно, и ничего не сделается.

Мухтара, в общем, тоже было не жалко.

И зачем ловил? А, главное, о чем думал перед тем, как эта собака в них врезалась? Запах и вкус? И что?

Из глубины дома показался Франсуа с лицом скорбным и укоризненным. В руках он нес ошметки домашних туфель. Хороших туфель. Прекрасных! Сшитых на заказ у того же мастера, которому Заноза заказывал всю их обувь.

Мухтар заскакал, размахивая обрубком хвоста, в полном восторге от того, что Франсуа принес его игрушки.

— Хасан, смотри-ка, это ж твои, — Заноза мужественно отражал попытки пса поставить лапы ему на плечи и облизать лицо, — он тебя больше любит.

— А тебя, видимо, считает более вкусным.

Хасан понимал, что надо бы обругать кого-нибудь. Но ругать пса было бесполезно, он не знал, что делает что-то плохое. Ругать Франсуа — не за что. Как бы он запретил собаке таких размеров жрать хозяйскую обувь? Или вообще жрать, что бы то ни было? Ругать Занозу? Не поймет. Он тоже ничего плохого не сделал, а в таких случаях он ругань пропускает мимо ушей.

— Ты ему по башке-то выдай, — Заноза, наконец, утихомирил собаку. Укротил ураган. Теперь Мухтар нарезал вокруг них круги, норовя толкнуть боком или башкой, напрашивался на то, чтоб погладили, но уже не прыгал и не лизался. — Не прямо сейчас, сейчас он слишком рад нас видеть. Попозже. Я скажу когда. Дай по башке, покажи туфли, и скажи, что нельзя. Хотя, эти уже можно, конечно. Чего уж там.

— Было бы неплохо привить этому созданию больше уважения к двуногим, живущим в Февральской Луне, — заметил Франсуа в пространство. — Господин Сплиттер, вы ведь мастер обращения с животными.

— Ага, — Заноза кивнул. — Я ему скажу. Он тебя будет слушаться, не парься.

Из всех Слуг, Франсуа — самый самоуверенный. Безусловно, верный традициям, и так же безусловно верный Занозе, но осознающий свою силу лучше всех других. Свою силу, свою полезность. И свою преданность. Он не в первый раз так близко подходит к грани между намеками и прямой просьбой. И не в последний. Интересно, как уживаются со своими Слугами другие вампиры? Те, у кого нет таких как Франсуа. Или такой команды, как у Хасана, прошедшей вместе несколько войн, верных не крови и силе, а чести и традициям.

Франсуа попросил Занозу убить его прежнего господина. Попросил, потому что слишком любил хозяина. А тот слишком страдал, чтобы продолжать существование, но не мог умереть. Вампиры не способны на самоубийство. Заноза и тут исключение. А Слуги не способны помыслить о том, что их господа смертны. И тут исключение — Франсуа.

— Пойдем варить кофе, — сказал Хасан. — Крокодил, к тебе это тоже относится. Ты пойдешь на кухню и будешь там тихо сидеть. Ясно?!

Мухтар тут же уселся. Уши у него встали торчком, а в глазах появилось ожидание. Весь его вид, одновременно придурочный и серьезный, недвусмысленно говорил:

— Я выполнил команду «сидеть!» Я молодец! Похвалите меня!

— Хороший пес, — Аллах, как будто ему мало было одного ребенка в доме! — Теперь вставай и пойдем.

— Только не говори ему про пиццу, — прошипел Заноза страшным шепотом, — это слово он уже тоже выучил.

— Скажи-ка, мальчик мой, почему ты считаешь, что дочери Алахди лучше умереть? Потому, что она страдает от голода? Потому, что если она попробует крови — она начнет страдать от того, что превратилась в вампира? Или потому, что ей дали афат насильно, и это само по себе повод? — Хасан поставил перед Занозой чашечку с кофе, налил ледяной воды в высокий стакан. Сам сел напротив и стал с интересом наблюдать, как Заноза мыслит.

Мыслил тот недолго. Уж он-то себя знал, и мог выбрать из предложенных вариантов. Это Хасан сомневался. Как выяснилось — зря.

— Давно мог бы научиться моим дайнам, — буркнул Заноза, — ты о том, что у других в голове знаешь лучше, чем я.

— У других. Не у тебя. У тебя в голове то хаос, то вакуум.

— Ей дали афат насильно. Ну, ясное дело, она есть хочет, и ей так плохо, что я об этом даже думать не хочу. И, ясное дело, стань она вампиром, ей все равно будет плохо, хоть и по-другому. Но дело в афате. Два первых пункта — следствие, а афат — причина.

О том, каково это — стать не-мертвым в самом начале жизни, насильно получить в свое распоряжение вечность, и лишиться будущего, Заноза знал на своем опыте. Он рассказывал — немного, и редко, под то настроение, когда собственное прошлое казалось забавным — и от его рассказов Хасана порой тошнило. У мальчика был повод предпочесть смерть бессмертию. И у мисс Хамфри тоже. По другим причинам, но в конечном счете тоже из-за афата.

— Но ты здесь, — сказал Хасан. — И кофе ничего, верно?

— Вкусный кофе, — согласился Заноза с подозрением. — И я здесь.

— Умереть тогда было бы лучше, чем жить сейчас?

— Хаса-ан, — он улыбнулся этой своей улыбкой, от которой казалось, что в дело вот-вот пойдут дайны, — нет, не-не-не, так нельзя делать! Это какая-то злая турецкая демагогия. Сколько на планете вампиров, чувак? Не меньше полумиллиона. И на эти полмиллиона ты — один. Я просто до хрена везучий, вот и все. Но Соне Хамфри ты уже не достался, ты — мой Турок. И значит, у нее в будущем все беспросветно.

Куда отнести эту вывернутую логику, к хаосу или вакууму, Хасан не знал.

— Четырнадцать лет из ста шестнадцати, — напомнил он. — Как быть с сотней лет, которые ты провел знать обо мне не зная?

— Я теряюсь в догадках, как ты-то без меня протянул с тридцатого года, — заявил Заноза с подкупающей наглостью. — А с моей сотней все просто. Восемь лет как в аду, год вообще не помню, потом Техас, потом бои за Чикаго, потом Депрессия, потом — война. А потом шестидесятые, когда все стало еще хуже, чем было, и лучше уже не становилось, пока ты меня не нашел. Если ты хочешь мисс Хамфри такой судьбы, ты еще злее, чем я думал. Ее-то никто не найдет.

Нет, это не дайны. Это искренность и доверие. Плюс немалая доля самоуверенности. Но основные дайны у Занозы работают также. На той же основе: искренность, доверие и уверенность в себе. Сколько в них правды, зависит от ситуации. Главное — впечатление. Мальчик привлекает внимание, и вызывает симпатию, которая очень быстро превращается в желание сделать для него все, что он захочет.

Привлекает внимание.

Запах и вкус… Вот оно!

— Чем пахло в библиотеке в Крестовнике? — спросил Хасан.

Заноза моргнул. Взгляд его стал сосредоточенным, белые брови сдвинулись к переносице. А через секунду он посмотрел на Хасана с недоумением:

— Я не помню. Но запахи я запоминаю не так хорошо, как картинки.

— Неправда. Ты смотришь и нюхаешь одновременно. Как собака. И если ты помнишь картинку, но в ней нет запаха, значит, картинка заняла тебя целиком. Что ты там увидел? Эту рыжую Виолет?

— Хольгера… — Заноза покачал головой. — И Виолет.

— А потом Хольгер исчез.

— Ну… да. Такой же дайн, как у тебя. Я никогда не успеваю.

— Этот дайн не срабатывает мгновенно. Нужно время на подготовку. Всего пара секунд, но ты за две секунды успеваешь высадить двенадцать пуль. Заноза, ты мог пристрелить Хольгера, если бы не отвлекся на Виолет.

— Я б ее убил, если б она применила дайны!

— Нет, — Хасан поколебался, сказать или не стоит, — ты отвлекся на нее. И я тоже. Я позволил ей прирастить обратно руку.

— Я удивился, кстати. Ты обычно куда злее. Но, нет, не в Виолет дело. У нее дайны принуждения. Видел же, как она себя ведет. А эти дайны зависят от возраста крови, и на нас с тобой не действуют. Ты столько лет пьешь мою кровь, что стал старше, чем Виолет, и чем Хольгер.

— У нее такие же дайны как у тебя. И она не использовала их. Так же, как ты в девяти случаях из десяти обходишься личным обаянием. Ты — обаянием. Она — внешностью. Отвлекла тебя, заморочила голову мне, спасла Хольгера и сохранила руку.

— И ты до этого додумался только потому, что я не запомнил, чем пахло в библиотеке?

— Если бы я знал, что ты не запомнил, я бы не спрашивал. Это просто еще одно подтверждение. Виолет легко отказалась от ратуна, значит, кровь их давно не связывает. Но она не колебалась, получив приказ убить детей, значит, у Хольгера была над ней власть. Очень похоже на твои дайны. Пока ты рядом, для тебя сделают все. Но если ты пропадешь хотя бы на пару ночей — чары спадут.

— И возобновятся, когда меня увидят снова. Хотя это работает не всегда. Как-то некрасиво получается, не находишь? Виолет станет верна Хольгеру сразу, как только он попадется ей на глаза, но сейчас не отдает его нам только из страха за себя. Мне нравится думать, что мои дайны выглядят поблагороднее.

На это Хасан отвечать не стал. Заноза — мальчик умный. Сам понимает, что такое его дайны, насколько это большая власть, и насколько редко власть уживается с благородством. А Виолет опаснее, чем казалась. И это Заноза тоже примет к сведению. Предупредит дамочку, чтобы не вздумала использовать против него свои чары. Информация, которой она владеет, нужна им, с ее помощью найти Хольгера будет куда проще. Но на попытки зачарования Заноза реагирует инстинктивно, мгновенно и необратимо. Он сначала даже не подумает, что Виолет нельзя убивать. А потом, когда убьет — не пожалеет. Ни разу, на памяти Хасана, он не раскаялся в убийствах тех, кто использовал против него дайны власти.

— Кстати, об информации, — Хасан допил свой кофе, — Хольгеру нужно тайком покинуть страну, скорее всего, за помощью он обратится к тем же вампирам, которые помогли ему здесь устроиться.

— Которые детей добывали? — Заноза встретил его взгляд и притворился, что чувствует себя виноватым. — Они закончились. Я не думал, что они еще понадобятся.

— А. Не думал? Понятно.

Мухтар, озадаченный воцарившейся на кухне тишиной, подошел и положил голову на стол. Глубоко-глубоко вздохнул, как будто хотел этим вздохом втянуть в себя печенье или конфету из вазочки со всякой сладкой ерундой. А лучше бы всю вазочку целиком.

Заноза бросил на Хасана жалобный взгляд и сцепил руки за спиной.

Хасан посмотрел на него. Посмотрел на собаку.

— Это в последний раз, — он выбрал печенье, на котором было поменьше сахара, и сунул псу в пасть. — В первый, и в последний.

— Что-то я тебе не верю, — пробормотал Заноза тихо-тихо.

Хасан все равно услышал, но Мухтар полез лизаться, на этот раз — к нему, и воспитательный момент пришлось отложить. Невозможно воспитывать сразу обоих: пса и тинейджера, и хорошо бы они не понимали этого как можно дольше.