Дом доктора Шермана — стеклянный многогранник, при виде которого бросило бы в дрожь любого вампира, — стоял на холме над озером, открытый всем ветрам и солнцу. Погода в этих краях ясными днями радовала не часто, но даже сейчас, ненастной ночью, смотреть на ярко освещенный, прозрачный дом было не по себе. Слишком легко представить, как солнце заливает его светом, не оставляя ни одного уголка, чтоб укрыться. Если, однако же, отвлечься о мыслей о солнце, то дом мог даже показаться красивым. На фоне темных холмов он сверкал, как драгоценный камень на бархате, видимый издалека, притягивающий взгляд. Непонятно, правда, было, как же Хасан не увидел его, пока Эшива не показала, куда смотреть.

Иди речь об убежище вампиров, он решил бы, что дом укрыт «туманом». Сложно представить себе вампира, который ночи напролет будет сидеть в убежище и удерживать действующий дайн, но те, кто способен использовать «туман», обычно немолоды. У них свои причуды. А вот как прятал дом доктор Шерман?

По мере приближения особняк, все так же сверкал, был все так же прозрачен, и все очевиднее становилось, что это оптическая иллюзия. Дом, состоявший из одних только окон, похожий на ограненный драгоценный камень, прозрачен был ровно насколько же, насколько прозрачен бриллиант. Вроде бы, опусти его в воду, и он потеряется, будто растворится. А попробуй разглядеть, что у него внутри! Не увидишь ничего, кроме света. Но с этим эффектом все было понятно: специальные стекла в окнах, правильное их размещение относительно друг друга и источников света, форма дома и даже его расположение — все играло роль. С «туманом» же, с тем, что так походило на «туман», никакой ясности не появилось.

Заноза должен был влюбиться в этот дом. С его страстью выяснять, как что устроено, как работает, как включается и выключается и может ли он сам сделать такое же, «туман», который не «туман», наверняка, занимал все его мысли. По крайней мере, вплоть до момента, пока доктор Шерман не показал ему телепортер или еще какое-нибудь изобретение, такое же нереальное и непонятное.

— Он разобрался, как Шерман прячет свой дом? — спросил Хасан у Эшивы, не уточняя, кто «он», потому что и так понятно.

— Он голову об это сломал, — откликнулась индианка с заднего сиденья, — наверное, разобрался. Хасан, дорогой, они с доком говорили о стольких скучных вещах, что где-то там мог не только дом потеряться, а все озеро с холмами в придачу. Но ты же знаешь Занозу, если бы он не понял, как док это делает, он доставал бы этим и тебя, и меня. Пока, все-таки, не понял бы.

Доктор оказался моложе, чем представлял Хасан по рассказам. Едва за тридцать. В прежние времена вообще не возраст для ученого и изобретателя. В нынешние, суетные и торопливые, самый, пожалуй, подходящий, чтобы действовать и чего-то добиваться. Жизненного опыта, подсказывающего, что нужно быть осторожнее, что любой может ошибиться, пока еще нет, а амбиций уже как у сорокалетних.

Осторожности Шерману точно не хватало. Мало того, что он впустил в дом вампиров, а на Блэкинга отреагировал только изумленным, и даже не обидным, хоть и не вежливым: «оу!», он еще и захотел увидеть ритуал вызова духов, предложив воспользоваться для этого той частью своей мастерской, где проводил испытания. И если то, что вампира удержит порог жилого дома, было не более чем суеверием, (а Заноза — вечным исключением из правил), то духи, вызванные прямо в доме могли стать по-настоящему опасны. Потом. Когда заклинатель будет уже далеко.

Блэкинг изложил доктору свои соображения насчет опасности духов, но вместо ожидаемого предложения провести ритуал в другом месте, услышал удовлетворенное:

— Значит, у меня будет возможность посмотреть на них в естественных условиях. Без дрессировщика.

Позже он объяснил, что дом напичкан датчиками, измерительными приборами, еще какими-то устройствами, в том числе и такими, которые следят за духами и призраками. Хорошо хоть никаких демонолокаторов не было. Или Шерман о них не сказал. В перспективе доктор планировал научиться выходить на Межу и в Лаэр с помощью аппаратных средств, а в самой далекой перспективе хотел, чтобы выходы на Межу, в Лаэр или на Серые пути стали доступны всем.

Хасан и не знал, что современная наука продвинулась так далеко. Зато Хасан понял, почему Шерман не патентует свои изобретения. Доктор хоть и был ученым, не был идеалистом. Если люди смогут путешествовать по той стороне, это сильно сократит время поездок, и океан перестанет быть препятствием. А, стало быть, все авиа и железнодорожные компании приложат максимум усилий к тому, чтобы идеи доктора Шермана умерли, не родившись. Желательно, вместе с ним. Остальные изобретения, уже ставшие реальностью, имело смысл сохранять в секрете из тех же соображений безопасности.

Печально, когда духи и призраки пугают умного человека меньше, чем другие умные люди. Умные и жадные. Но, с другой стороны, если бы умные люди боялись духов и призраков больше, чем других людей — это было бы неестественно.

Мастерской казался весь дом, потому что инструменты, компьютеры, провода, какие-то гудящие, мигающие шкафы и разнообразный хлам, в котором можно было заподозрить и разобранные утюги, и не собранные ракеты стратегического назначения, были повсюду. Но помещение, которое называл мастерской сам доктор Шерман, находилось в подвале. В глубинах холма, служившего дому основанием. Испытательный стенд занимал половину этого пространства, отгороженный от мастерской прочной стеной и стальным люком с запорным вентилем. Блэкинг походил внутри, посмотрел на голый, тесаный камень стен, на гладкий пол, расчерченный сеткой с числами и градусами, на переплетения проводов. Похмыкал задумчиво и, в конце концов, сказал, что если духи и придут в это место, то все равно не задержатся.

Доктору Шерману, таким образом, ничего не грозило. Правда, он, кажется, был этим слегка разочарован. Неужели всерьез хотел понаблюдать за духами в естественных условиях? Да нет. Должен был понимать, что ничего хорошего из этого не выйдет.

Места внутри хватило всем, но Эшива настояла на том, чтобы люк оставили открытым. Нараспашку.

— Раз они все равно сбегут отсюда сразу, как только Блэкинг с ними поговорит, значит, в дом не полезут, правильно? Док, дорогуша, без обид, но в твоем доме только ты можешь захотеть остаться надолго. А если духи и не сбегут, то дверь от них все равно не спасет, даже самая толстая.

— Этот момент я как раз и хотел выяснить, — на замечание насчет дома доктор Шерман не обиделся ни капли, а вот за свою дверь решил заступиться.

— Но Блэкинг же сказал, что они уйдут, значит, дверь ты все равно не проверишь, правда? А я не люблю быть в одной комнате с монстрами. Я бы лучше осталась снаружи, и послушала, о чем вы тут разговариваете, через порог.

Это было одним из качеств, за которые Заноза Эшиву чрезвычайно ценил: она пеклась о своей безопасности. Сама могла о себе позаботиться, и во время боя не приходилось думать еще и о ней. В случае угрозы Эшива убегала, не дожидаясь, пока ей специально об этом скажут. А пока угроза не становилась критической — была неплохим подспорьем. Особенно в столкновениях с сильно превосходящими силами противника.

Нет, она ничего не смогла бы сделать, чтобы Хасан изменил свое мнение о ней. Но в это мнение, сложившееся уже навсегда, входило и признание того, что в бою Эшива бывала очень полезна, и — что так же важно — умела не мешать. Сейчас она именно этого и хотела: остаться снаружи, в относительной безопасности. Не доверяла духам, и правильно делала. Эти, которых предстояло вызвать, не были Блэкингу друзьями и, вообще, обитали на той стороне, а там дружественных духов не водилось. 

Люк закрывать не стали.

Потертый коврик Блэкинг бросил на пол примерно в центре, поставил рядом бумбокс, поставил два маленьких тамтама и уселся на коврике, такой серьезный и сосредоточенный, каким бывал, только обезвреживая особо паршивые мины. Он всегда выглядел очень серьезным — рост, лицо, шрамы и татуировки просто не оставляли выбора, — но сейчас серьезность не была наигранной.

На первое прикосновение пальцев тамтамы отозвались тихим, рокочущим вздохом. Блэкинг кивнул, дотянулся до кнопки на бумбоксе, и отдаленный, нарастающий рокот множества барабанов стал заполнять помещение.

Эшива отошла от люка на пару шагов. Шерман поежился и сунул руки в карманы. Хасан к барабанам привык, они на него давно не действовали, так что он слушал бумбокс и тамтамы, как странную музыку, не самую хорошую, но уж получше той, которую обожал Заноза.

Когда Блэкинг запел, за порог, кажется, захотелось выйти и доктору. Но то ли любопытство оказалось сильнее, то ли гордость не позволила отступить. Хасан поставил бы на любопытство: человек, придумавший и создавший столько опасных для себя штуковин, был смелым не от гордости. И это хорошо.

Арни, например, слышать не мог, когда Блэкинг начинал петь заклинания. Он при любой возможности просил Блэкинга спеть что-нибудь под гитару, и утверждал, что это лучший «черный» голос, из всех, какие он слышал. Но заклинаний не выносил. Не иначе, лучший голос становился для него слишком хорош. А духам как раз нравилось. Для призыва дружественных Блэкингу хватало одного-двух тамтамов, ему не нужны были записи барабанного боя, и уже минут через пять заклинания превращались в разговор, можно было задавать вопросы или договариваться об услугах. Сегодня не приходилось рассчитывать на результат так же быстро, но духи все равно должны были ответить. Призыв готовился не один день, и грохот барабанов из бумбокса, и мечущиеся по тамтамам пальцы, и низкий, рокочущий голос, выпевающий заклинания — были далеко не самыми впечатляющими частями действа. Сначала нужны были кровь и жизнь зверя, кровь и жизнь человека, и кровь заколдованного или колдовского существа. Блэкинг отдал духам кровь Чеваса, а потом, когда убедился, что жертва принята — отдал кровь и жизнь человека. Благо, негодных людей, никудышных и создающих проблемы, в Алаатире хватало. Они там не переводятся. Без крови зверей обошлись — Чеваса духи сочли одновременно и зверем, и заколдованным созданием.

Такие нынче времена, что все и везде можно получить со скидкой, хотя бы и небольшой.

Низкий голос сорвался на карканье, глаза закатились. Белки, очень яркие на фоне иссиня-черной кожи, будто подсветило изнутри.

— На хрен пошли! — прохрипел Блэкинг на чистом английском, даже без обычного акцента, — все на хрен в дуру с барабанами!

Тут надо было угадать момент, и если духи не выполнят приказ, если не оставят попыток занять тело — вырубать колдуна. Свои тонкости. Духи с удовольствием вселялись в людей, лежащих в коме, но почему-то не могли захватить тех, кто без сознания.

Хасан начал отсчет секунд.

Бумбокс закашлялся, замолк на мгновение. А потом барабанный бой зазвучал снова, но стал таким низким и медленным, что человеческий слух его, пожалуй, уже и не различил бы. 

— Они тут, господин, — Блэкинг закрыл глаза и снова заговорил на родном наречии.

Хасан этого языка не знал, его и соплеменники Блэкинга не знали, никто, кроме колдунов. Сейчас племени уже не было, а один-единственный представитель — носитель культуры, как теперь принято говорить, — даже не помышлял пока о том, чтобы обзавестись потомством.

За девяносто-то лет мог бы наделать детей на новое племя, но сначала ему было некогда, потом в команде появился Арни, и Блэкинг засомневался в том, что дети это хорошо. А с появлением Занозы сомнения превратились в уверенность. Блэкинг ошибался, но наставлять его на путь истинный Хасан не собирался, ему слуга-колдун был нужен свободным от забот о потомстве. Слуга-сапер, кстати, тоже.

— Они говорят, что только открыли дверь, — сказал Блэкинг, — не для Занозы, а для тех, кто пришел за ним. Все, что они могут сделать для нас — это открыть дверь снова. Чтоб мы могли пройти. Но за дверью ожидают вуджоры. С ними не справиться ни оружием, ни дайнами.

— Это вуджоры забрали Занозу?

Снова вопросы на гортанном, щелкающем языке, под настойчивую и быструю дробь тамтамов.

— Не забрали, а утащили, — Блэкинг говорил медленно, пытался понять, в чем же разница. Понял и кивнул: — Заноза не у вуджоров.

— А где?

— Где-то у мертвых, — подала голос Эшива, — там, где правит Луна.

Хасан подавил желание закрыть люк, оставив ведьму снаружи. Ситуация была чересчур запутанной и без ее комментариев. 

— То есть, вуджоры утащили Занозу через дверь, которую открыли твои собеседники, уволокли куда-то… к мертвым, и там оставили?

— Да, господин.

— И они готовы открыть дверь для меня, чтобы я мог пройти через области, населенные вуджорами. Но они не знают, где вторая дверь, та, через которую Заноза попал к мертвецам?

— Да, господин… — Блэкинг беспокойно заерзал на коврике, открыл глаза: — вуджоры непобедимы, господин. Позвольте мне пойти с вами.

— Посмотрим, — Заноза, может, и ошибается в том, что вселенная чужда логике, но в том, что логике чужды люди он прав. — С мертвыми нам поможет магистр Мадхав. Если есть где-то земли, населенные только мертвецами… — Хасан бросил взгляд на Эшиву, — и где правит Луна, Мадхав может выяснить, как туда добраться.

— Свят-тый… трансформатор! — вырвалось у доктора Шермана. Судя по быстрому взгляду, брошенному на Эшиву, явно не «трансформатор» он хотел помянуть так экспрессивно. — Это же еще интереснее!

— Поэтому мы и здесь, дорогуша, — Эшива взглядов в свою сторону не пропускала. — Я как раз думаю, сможешь ли ты сделать какую-нибудь штучку, которая отправит нас к Занозе мимо этих… вуджоров. Такое противное слово, представляю себе, какие они мерзкие.

— Мистер Блэкинг, у меня тоже есть несколько вопросов к духам, — Шерман притащил из мастерской раскладной табурет и уселся рядом с бумбоксом, — у вас ведь есть техническое образование?

Блэкинг бросил на него косой взгляд и молча кивнул.

— Прекрасно! Значит, вы сможете им объяснить, что мне нужно узнать. Не хотелось бы подвергать Эшиву риску столкновения с вуджорами.

Хасан только головой покачал. Эшива никуда не пойдет, ни через дверь, открытую духами, ни через телепортер Шермана, если тот сможет сделать такой. Эшива вернется в свой табор, и будет сидеть там и ждать возвращения Занозы, как и положено женщине!

Тот факт, что этой женщине можно объяснить, что ей положено делать, а что нет, был одним из немногих, оправдывающих ее существование. Если бы ей всегда можно было это объяснить, может, она по-прежнему обитала бы в Алаатире.

По здравом размышлении, Хасан решил все же, что уезжать из Юнгбладтира Эшиве не обязательно. Здесь она могла пригодиться и доктору Шерману, и магистру Мадхаву. А ему самому нужно было лететь обратно в Алаатир, и не было никакого желания провести рядом с Эшивой еще четыре часа. К сожалению, он не мог в самолете запихнуть ее в гроб и так оставить. Заноза предусмотрительно не снабдил гробы наружными замками. Знал, засранец мелкий, кого там Хасан первым запрет.

Нет, не Эшиву.

В конце концов, их знакомство началось с того, что Хасан на месяц закрыл его в сейфе.  

Хорошие были времена. Месяц хороший. Ну, и память у Занозы, конечно — дай Аллах всем такую.

Так что Эшива осталась в Юнгбладтире, с настораживающим энтузиазмом взяв на себя задачу познакомить Мадхава с Шерманом и Блэкингом. Блэкинг, без энтузиазма, но с благодарностью принял приглашение Шермана погостить. В стеклянном доме сумасшедшего ученого ему понравилось больше, чем в каменной резиденции южанина-вампира. А Хасан следующей же ночью отправился в Алаатир, и был в Февральской Луне задолго до рассвета.

Франсуа встретил его в холле. Ни о чем не спрашивал, но о том, что дворецкий с ума сходит от тревоги за хозяина, Хасан знал и так. Что ж, в кои-то веки у него были хорошие новости. Франсуа, правда, не увидел ничего хорошего в необходимости переходить границу тварного мира, и ему совсем не понравились вуджоры, хоть он ничего о них и не знал. В мире Занозы, а значит, и в мире его Слуги, сверхъестественному места не было, поэтому, так же, как Эшиве, Франсуа просто не понравилось название.

Сначала.

А потом, когда Хасан приказал усилить охрану и отправился в арсенал, Франсуа поплелся следом. Без приглашения. Он следил за порядком в Февральской Луне, он несколько лет был тут дворецким, он делал все, чтоб дом был удобным и безопасным, и, пожалуй, ему можно было простить редкие нарушения субординации.

Заноза прощал.

Хасан решил не обращать на Слугу внимания.

Франсуа знал о Паломе, Франсуа знал, что за Занозой нужно идти на ту сторону реальности, и Франсуа был достаточно умен, чтобы сложить одно с другим и не удивляться тому, что длинный, исписанный таинственными знаками футляр был извлечен из сейфа, куда тринадцать лет назад его убрали навсегда.

Усиление охраны — просто формальность. Все, кому Палома был нужен настолько, чтобы рисковать из-за него жизнью или бессмертием, рискнули и потеряли и то, и другое еще тогда, в девяносто пятом. Остались те, кто знал о существовании меча, но не знал, кто им владеет. И те, кто знал — и понимал, что пытаться заполучить Палому бессмысленно. Однако нельзя было исключать возможность того, что прямо сейчас какой-нибудь… как их Заноза называл?.. «юный энтузиаст» сидит перед пентаграммой и расспрашивает демонов на предмет того, не видать ли где на свете один из двух утраченных клинков Зоралэса Брухи. Или сидит перед мониторами очередного шайтанского устройства, которое само умеет допрашивать демонов. И когда Палома освободится от футляра и ножен, демоны увидят его.

У Занозы хватало воображения представить таких энтузиастов, но он не мог вообразить, что кто-нибудь из них рискнет штурмовать Февральскую Луну. У Хасана, наоборот, недоставало фантазии, чтобы вообразить такое совпадение, как вопрос демону именно в тот момент, когда Палома извлечен из ножен, но штурм виллы он представлял не раз. Поэтому Хасан обеспечивал безопасность Февральской Луны от живой, неживой и условно живой силы противника, а на Занозе лежала безопасность информационная.

— Господин, — подал голос Франсуа, — вуджоры — это демоны, а не духи? Вы собираетесь драться с демонами?

Для того, кто ничего или почти ничего не знал о сверхъестественном, он уделял слишком много внимания таким тонкостям, как разница между демонами и духами.

— Это духи, — сказал Хасан, — духи, неуязвимые для дайнов и заклинаний. Еще вопросы?

Обычно этот тон у любого отбивал охоту спрашивать. О чем угодно. Хотя бы даже, который час. Но Франсуа, хоть и поежился, как доктор Шерман, когда услышал песнопения Блэкинга, проявил такую же, как Шерман, твердость духа.

— Могу я пойти с вами? — спросил он. — Вам понадобится медик. Вы ведь берете с собой Блэкинга? Он живой, ему нужен врач. И еще, господин, помощь четырехсотлетнего Слуги в любой момент может понадобиться… кому угодно. Я не говорю о вас, особенно, если вы вооружены Паломой, но я уверен, что пригожусь и госпоже Эшиве, и моему хозяину, когда мы найдем его.

Эшива оставалась дома, в таборе, у шайтана на рогах, где угодно, но не в отряде, идущем на ту сторону. Почему они все думали, что она участвует в рейде? И Блэкинг, и Рональд, и сама Эшива, теперь еще и Франсуа.

Вообще, тут было о чем подумать. И если допустить, что Слуга, которому стукнуло четыреста, может быть полезен в бою с вуджорами, то пригодится и вампирша, которой почти двести. В крайнем случае, ей можно будет отрубить голову Паломой. Легенды гласили, что Хас, брат этого клинка, навсегда решал проблемы с вампирами. Возможно, Палома, чисто по-родственному, возьмет на себя часть братниных обязанностей.

*  *  *

Грохот выстрелов, разорвавший тишину тарвудской ночи, был неожиданным и невероятным. Настолько невероятным, что Мартин и Лэа, не сговариваясь кинувшиеся к дверям, в то, что это стрельба не верили до последнего. В Тарвуде нельзя было стрелять. Не потому, что запрещено, а потому, что невозможно.

И даже трупы, которых как-то очень много оказалось на неширокой улочке — она завалена была трупами, в буквальном смысле, Мартин видел такое только на войне — не заставили поверить в то, что этих людей застрелили. Нет. Что угодно: магия… тэшер штез, ну, ничего кроме магии, ладно. Но — магия. Не боек-капсюль-порох — смерть, вылетающая из ствола.

Есть вещи, которых не бывает. Огнестрельное оружие — одна из них.

А для Занозы не бывает магии…

— Что, мать твою, ты сделал?! Что ты устроил?! — Лэа развернулась к Мартину, с размаху толкнула в грудь, — ты, придурок, притащил сюда какую-то стреляющую хреноту?! Дал ее Занозе?! 

Безусловно, так оно и было. Но «стреляющая хренота» не стреляла. Не могла. Боек-капсюль-порох. На Тарвуде это не работает.

Разбираться сейчас некогда. Все потом. Сначала нужно найти Занозу. Хорошо еще, что стража не сбежится на выстрелы. Сочтут пальбу громом среди ясного неба, отзвуком зацепившейся за пик Генри грозы. Но на трупы может случайно наткнуться любой из патрулей, а это ни к чему. Кем бы ни были эти люди, пусть лучше они пропадут бесследно, чем их найдут мертвыми.

Двенадцать тел… уму непостижимо! Двенадцать за какие-то секунды. И все — без голов. С расколотыми черепами. Брызги мозгов и крови по всей мостовой… кокрум! Это же Тарвуд, это Ларенхейд, здесь просто не может быть такого, чтобы подошвы ботинок скользили по крови.

— Что это было?! — требовательно повторила Лэа. — Что ты сделал? Что сюда приволок? Кто еще об этом знает, кроме Занозы?

— Где он? — Мартин озирался, высматривая среди мертвых тел одно, мертвое не полностью. Белые волосы, белая кожа — Заноза бросался бы в глаза, если б был здесь. — Лэа, сожги их! Потом разберемся.

Он пробежал по улице до ближайшей арки, до фонаря, заливающего светом глубокую подворотню. Там, за аркой, двор, и в нем тоже светло. Но подворотня освещена не вся. Если б он был вампиром, голодным и слабым от потери крови, вампиром, боящимся света, и умеющим прятаться в тенях…

— Заноза? — позвал Мартин. Прищурясь, всмотрелся в темноту, меняя форму зрачков, выискивая не столько силуэт или снежно-белую вспышку волос, сколько синеву бешеных глаз, неразличимую обычным зрением.

Для него Заноза выглядел так с самой первой встречи: яркая-яркая синь. Острый осколок льда, отразивший холодное, ясное небо. И сейчас, перестав смотреть как человек, Мартин увидел его сразу, даже прищурился — отраженный небесный свет хлестнул по глазам.

Все. Можно возвращаться к человеческому зрению. Вот он, Заноза. Уже не спрячется. Правда ведь, вампиру не скрыться от демона, если демон захочет его найти.

И он совсем не так впечатляюще выглядит, если смотреть на него обычным взглядом. Бледный, аж серый. Не белый снег, не белый фарфор — серый цвет смерти. Из дыры в груди торчат обломки ребер и острие арбалетного болта. Штезаль… чуть выше, и пробили бы сердце. Вместо двенадцати трупов на улице остался бы один. Белобрысый. И сгорел бы с первыми лучами солнца.

За спиной вспыхнуло пламя, камень лизнули алые отблески, тень Мартина заплясала по стенам. И, отражая огонь, красным вспыхнули глаза упыря. Сверкнули клыки, острые и тонкие. Страшные. На красивом человеческом лице — нечеловеческий и не звериный оскал.

— Все нормально, — сказал Мартин, подходя ближе. — Лэа сожжет трупы. Нам надо отсюда убираться, скоро рассвет. Ты идти можешь?

Мог бы — не сидел бы, забившись в темный угол. Вампир перед рассветом найдет убежище, даже если ему отрежут голову, и он вообще ничего не будет соображать. Занозе, чтоб добраться до таверны, до своего номера, до спасения от солнца, оставалось-то всего ничего. Дойти до конца улицы и пересечь рыночную площадь. Успел бы сто раз, даже если б еле двигался.

— Понятно, — Мартин наклонился к нему, чтоб поднять на руки, — сейчас портал откроем…

И инстинктивно отдернулся от лязгнувших рядом с лицом клыков. Едва успел отскочить от когтей, полоснувших воздух там, где только что была его рука. Длинные когти… Белые. Со следами черного лака на остриях.

— Ты охренел?! — рявкнул Мартин.

— Не тр-рогай меня! — забиться в стену еще сильнее было невозможно, так что Заноза, наверное, решил в нее врасти, или продавить спиной и оказаться внутри дома. — Не прикас-с-сайся!

Ох-хо, ну, если дошло до рычания и шипения, значит, дело и вправду плохо. Где-то на подходе кафарх, а с ним не договоришься.

— Ладно, ладно, — Мартин отошел на пару шагов, — я просто открою портал.

— Тащи его в Москву, — скомандовала Лэа, врываясь под арку с охваченной пламенем улицы. — Ему крови нужна цистерна. С твоих шлюх как раз столько наберется.

Мартин не стал спрашивать, о каких шлюхах речь. Во-первых, понял. Во-вторых, сейчас он точно не собирался давать Лэа повод для скандала. Молча кивнул, достал телефон и набрал Зуэля.

— Привет. Мне нужны все девчонки, которые сейчас не заняты. Предупреди их, что клиент особенный. За особые деньги.

— Прямо сейчас? — уточнил Зуэль.

— Прямо сейчас. 

— Твоя комната всегда свободна, но девушек всего четверо.

— Мит перз… — Мартин выдохнул и все остальные слова произнес про себя, — ок, Зуэль, комната нужна к полудню. В полдень у тебя свободны вообще все.

— И даже больше, — отозвался Зуэль с облегчением в голосе, — в полдень все официантки твои, только скажи. Парни нужны?

Мартин задумался на секунду. Цистерна крови? На цистерну не набиралось даже вместе с официантками, но, может, Лэа преувеличивала? А судя по реакции Занозы на попытку к нему прикоснуться, парней он не одобрит. Ну, просто никак не одобрит.

— Нет. Только девушки. 

— Все будет, Мартин. Приходи. 

Полдень в Москве. Шесть секунд на портал. От трупов на улице остался только пепел — пламя, разожженное Лэа, испепелило все, даже кости. Пепел подхватило предрассветным ветром, и так же взметнулись, закрутились миры в воображении Мартина. Каждая мельчайшая частица — вселенная. Вечная, бесконечная, никак не связанная с другими. Потому что нет никаких других. Каждый мир — единственный.

Вот он, тот самый. Галактики, созвездия, звезды, планеты, смена ночи и дня, река времени, по которой можно идти в любую сторону.

Нужен полдень. Полдень в Москве.

Занозу окружило яркое свечение портала, и Мартин шагнул в этот круг, чтоб оказаться на Земле вместе с упырем.

— Лэа, ты идешь?

— В «Нандо»? Да нафиг мне сдались стая шлюх и черномазый педик? Как только накормишь Занозу, сразу назад, понятно? Мы еще…

Остальное Мартин не услышал. Портал открылся, предутренний полумрак сменился глухой темнотой. Полдень-то полдень, конечно, но портал Мартин открывал в ванную своей комнаты в «Нандо». Оно и к лучшему, что темно. Слишком уж у Зуэля своеобразные представления об интерьерах. Нервному, вооруженному вампиру лучше без подготовки вокруг не смотреть.

«Домати», система домашнего контроля, откликнулась на сигнал его телефона, и на стене подсветился сенсорный пульт управления. Мартин первым делом затемнил окна, не удовольствовавшись этим, опустил еще и портьеры. Содрогнулся, вспомнив, как они выглядят, но решил, что в данный момент физическое здоровье Занозы важнее психического. Теперь из ванной можно было выходить. И вытаскивать разъяренного упыря, между прочим. Как бы так об него не оцарапаться?

— Это бедлам или бордель? — прошелестело из-под ног.

— По вечерам — бордель. Но сейчас полдень, — приоткрыв дверь, Мартин убедился, что темнота в комнате рассеивается лишь розовато-золотым светом напольных ламп, — ты тут что-то видишь, что ли?

— Я как сова, — голос у Занозы был какой-то умирающий, — ни хрена не вижу, когда светло, зато в темноте — как днем.

Он снова замолчал. Мертвый вампир, мит перз, не дышит, вообще никаких звуков не издает. Как понять, он в сознании или все, вырубился? И, вообще, как узнать, бывают ли вампиры без сознания?

— Пойдем в комнату, — Мартин наклонился к светлому пятну, рассудив, что это беловолосая макушка, — давай я тебе помогу.

— Давай ты не будешь меня трогать, — очень вежливо и все так же тихо откликнулся упырь. И через долгую-долгую минуту, прошедшую в полной тишине, которая так напрягала Мартина, заговорил снова: — ладно… я, по ходу, вообще двигаться не могу. 

У Мартина к Занозе было даже больше вопросов, чем у Лэа к нему самому. Но главным сейчас казался вопрос: «кто это был?» Не потому даже, что противоестественно видеть неугомонного и неукротимого упыря в таком состоянии, а потому, что у Занозы на Тарвуде не было врагов. Уже были друзья, или, по крайней мере, приятели — с его-то обаянием заводить друзей, плевое дело, — но врагов не было. Никому он не успел перейти дорогу, ни с кем не зацепился, никаких правил не нарушил, ни гласных, ни подразумеваемых по умолчанию. Так почему тогда? Или он сам, оголодав, не справился с кафархом, и тот набросился на первых же попавшихся живых?

На двенадцать вооруженных человек? В Ларенхейде? Глухой ночью?

Мартин поднял Занозу на руки. Тот закостенел, легкий, весь какой-то твердый и колючий. Поневоле вспомнился прошивший его арбалетный болт — показалось, что под плащом сплошь острая сталь.

Пять шагов до кровати. Бордель это или дурдом? Закономерный вопрос, если оглядеться. Кругом резное дерево, искусственное, но неотличимое от настоящего; бесы лыбятся с подлокотников кресел, лезут по ножкам столов, пляшут на портьерах; от них не отстают суккубы, а тех домогаются все представители животного мира, каких только смог вспомнить Зуэль, когда заказывал этот интерьер. Некоторые домогаются вполне успешно. И все — с большой фантазией.

Про ванную Мартин даже думать не хотел. Что бы там Заноза ни увидел, лучше ему было поскорее об этом забыть.

Упырь, маленький и бледный, на огромной кровати показался еще мельче. Зато в полумраке не видно было огромной раны на груди, а теплое освещение почти вернуло серой коже аристократическую белизну. Мартин отступил на шаг, окинул Занозу взглядом и решил, что сойдет. Девчонки ничего толком не увидят, а значит и не испугаются.

— Я не знаю точно, сколько тебе нужно крови, знаю, что много. Ты можешь сказать, сколько это в людях?

Заноза издал какой-то звук… Мартин не сразу понял, потому что не сразу поверил, но, да, ему не послышалось — упырь рассмеялся. И стало ясно, почему он говорил так тихо. Помирать Заноза и не думал, он всего-навсего не мог набрать в остатки легких достаточно воздуха, чтобы двигались голосовые связки.

— В людях… минимум десять, максимум — двадцать, — еще один шипящий смешок. — Пожалуй, мне нравится иметь дело с демонами.

Двадцать девушек? Десять-то в «Нандо» набралось бы и без официанток. Насчет двадцати Мартин уверен не был. Но их будет больше десяти, это точно, а значит Занозе хватит.

— Ты их сможешь… заколдовать? Или как это называется?

— Зачаровать? Да.

— Для этого кровь не нужна?

— Только личное обаяние, — широкую улыбку не портили даже четыре острых клыка, — этого добра навалом.

— Ты только что привнес новый смысл в понятие «сердцеед», — пробормотал Мартин. — Я пойду. Буду внизу, в баре. Позвони, когда закончишь.

— Не-не-не, — кажется, Заноза сделал попытку помотать головой, — есть у тебя оружие?

— Ножи.

— Нет. Нормальное. Scheiße… возьми у меня пистолет… — пауза, необходимая, чтобы сделать вдох затянулась. Чтобы продолжить, упырю нужен был не только воздух, но и некая толика решимости. — В кобуре. Запасные обоймы в кармане плаща. Давай, — он зажмурился, — пока я тебя убить не могу.

Мартин знал, что гаптофобия не появляется на пустом месте, и причины ее почти всегда крайне неприятны. Знал, что нет в них ничего смешного. Но Заноза, с этими своими угрозами, был как растопырившийся котенок, который прижал уши и машет когтистой лапой на собственную тень или отражение в зеркале.

Сейчас лучше смеяться над ним, чем принимать всерьез. Потому что если всерьез, то можно ведь и разозлиться. А если подумать о том, что убивать-то он и правда умеет, и что котенок совсем не домашний, разозлиться можно по-настоящему.

Мартин осторожно, стараясь не коснуться раны, отвел в сторону изодранную полу плаща. Вытянул из кобуры один из «Аспидов». Снова посмотрел на зажмурившегося Занозу. Тот приоткрыл один глаз. 

Нет, нельзя на него злиться. Даже если захочешь — не получится.

— Будь здесь, — сказал Заноза, — следи за мной. «Поцелуй» не должен быть дольше двух секунд. На третьей — стреляй. Три коротких очереди. Это двенадцать пуль. Мне сейчас меньше нужно, но лучше перестраховаться. Передвинь там слева переключатель, он у меня на одиночных. И не отходи далеко. Стрелять нужно в голову. Промахнешься — попадешь в девушку. Это плохо.

Нет. Не смешной упырь. Страшный, голодный, и больной на всю башку. Ничего в нем нет смешного. «Пожалуй, мне нравится иметь дело с демонами». Он не сомневался, что Мартин будет стрелять. Отказывал ему в любых человеческих чувствах? Ага, так и есть. И было бы бессовестным враньем сказать, что Мартину это не понравилось.

Уверенность Занозы в том, что он выстрелит, была ближе всего к тому, что Мартин мог назвать доверием. И он уже очень, очень много лет не встречал никого, кто доверял бы ему настолько. 

Ему не пришлось стрелять. И хорошо. Потому что две секунды — это очень небольшой промежуток времени. Чтобы отслеживать его, чтобы успеть отреагировать и уже на третьей секунде нажать на спусковой крючок, нужны внимание и сосредоточенность. А то, что происходило с девушками, то, что делал с ними Заноза, поглощало целиком.

Все-таки, Мартин был демоном, и пусть Эрте заблокировал его способность напрямую воспринимать чужие эмоции, он не разучился от этого смотреть и видеть. Да Кот и не ставил такой цели. Блок был создан для защиты от ментальных воздействий, таких, например, как занозовские дайны обаяния, а не для того, чтобы Мартин перестал понимать людей. 

Правда, Мартин их все равно не понимал. Особенно женщин. Нет, не этих, не девушек из «Нандо», которых Лэа всех без разбору считала проститутками, а, вообще. Разных.

С этими как раз было несложно.

Мартин думал, надо будет что-то объяснять. Потому что он, во-первых, хоть и спал раньше, до женитьбы, с некоторыми из этих девчонок, но с одной-двумя, не со всеми же сразу. А, во-вторых, всегда был один. И… ну, без пистолета, все-таки. Да, к тому же, не хотелось приобрести в «Нандо» репутацию парня, который любит смотреть, а не участвовать. Демоны любят смотреть, для демонов это нормально, а для людей уже не очень. Мартин так думал. Он знал, что для девчонок укус не будет ни укусом, ни «поцелуем», что бы там упырь под этим ни подразумевал. Для людей отдать кровь вампиру — это всегда секс. Нужен не один раз, и не два, чтобы понять, что тебя кусают а не трахают. В сказках правда открывается на третий раз, а как оно в реальности, неизвестно, может, вообще никогда. Короче, быть наблюдателем при таких обстоятельствах как-то, блин… неловко. И Мартин все еще придумывал, что сказать, когда первая из девчонок, Альбина, вошла в дверь.

Альбинка его знала получше многих. Она отлично танцевала, к тому же, училась на ювелира, так что им всегда было чем заняться и о чем поговорить. И что? Сейчас она ограничилась коротким: «привет, Мартин!» И ни полсловечка больше. Как вперилась взглядом в Занозу, так обо всем на свете и забыла. Это дайны, точно дайны, никто не может быть сам по себе настолько обаятельным, чтоб у девушек с одного взгляда выключались и инстинкт самосохранения, и любопытство, и чувство реальности. Альбинка вновь коротко посмотрела на Мартина, но только для того, чтоб послать ему улыбку. Такую, типа, да-да, рада видеть, но не до тебя сейчас.

Мартин терпеть не мог эти улыбки, потому что не привык к такому.

Нет, не поэтому.

А потому, что это была улыбка Лэа. Иногда. Чаще, чем хотелось бы. Ему вообще никогда не хотелось, чтоб Лэа улыбалась ему так. И если когда-нибудь причиной такой улыбки станет Заноза, он… Что? Убьет упыря? Или собственную жену?

Тэшер штез, а ведь Кот мог утащить Занозу из родного мира как раз для этого. Чтобы избавить Мартина от Лэа. Многоходовки демонов с пророческим даром невозможно просчитать даже тому, у кого кроме эмоций есть еще и мозги. Или тому, у кого эмоций нет вообще, один только мозг, работающий на полных оборотах. Мартину тут ловить было нечего.

Обдумать бессмысленность обдумывания действий Эрте он не успел. Альбинка подошла к ним, к Занозе.

— Дай руку, — велел ей упырь.

Не очень-то любезно, прямо сказать, не образец галантности, а обаяния в его словах было не больше, чем в командах сержанта на плацу. Но судя по лицу Альбинки, ей в жизни ничего лучше не говорили. Она медленно поднесла руку к губам Занозы, как догадалась-то, что именно это нужно сделать? И упырь поцеловал ее запястье, внутреннюю сторону. Так целуют руку любовнице, заявляют право собственности, обещают близость, запретную и сладкую.

Взгляд девушки, ее лицо, румянец, сорвавшийся с губ короткий вздох…

Заноза сделал что-то, что бывает только между влюбленными. Не секс, нет. И то, что Альбинка переживала сейчас, было чем-то другим, чем-то, возможным только тогда, когда двое по-настоящему любят друг друга. По-настоящему. Как в сказках. Наяву не бывает такой любви.

А Мартин пожелал себе ведро ледяной воды на голову. А лучше не ведро, а целый ледяной душ. Он тысячу раз поблагодарил Кота за то, что перестал быть эмпатом. Хотелось сбежать из комнаты. Хотелось выстрелить в Занозу. Хотелось остаться здесь и смотреть, и видеть снова и снова. Этих девчонок, их лица, мгновенное осознание счастья, и такое же счастливое беспамятство потом, когда на подгибающихся ногах они уходили за дверь. 

Он не смог бы вести отсчет долбаных секунд. Заноза доверил ему жизни девушек, но случись что, и Мартин не оправдал бы доверия. Да и плевать! Что такое жизнь по сравнению с тем подарком, который они получали, когда клыки прокусывали их вены? Кто из них отказался бы умереть прямо сейчас? И что же такое вампиры? Их дайны, их проклятие, их бессмертие, их стремление к смерти и ужас перед ней — кажется, что все это побочный эффект, блестки и мусор, случайно приставшие к основе. А основа — вот она. Способность дарить любовь. Подлинную. Прекрасную.

И быстротечную.

Истинная любовь. Две секунды «поцелуя». Если этот мир и правда создал какой-то бог, то у него демоническое чувство юмора. 

Зуэль не подвел. Двадцать три девчонки, одна другой симпатичнее, и танцовщицы, и официантки, и стриптизерши, и даже стажерка из бара, которая, вообще-то, собиралась работать в другом месте, а к бармену «Нандо» напросилась на пару недель в обучение. «Нандо» славился коктейлями, этого не отнимешь. Как и многого другого.

О чем они между собой потом говорили, и говорили ли, вообще, Мартин не знал, хотя послушать не отказался бы. А он сам, когда за последней девушкой закрылась дверь, задвинул шпингалет — образцово-непристойный шпингалет, это уж само собой — и развернулся к Занозе.

— Ну, и как ты?

Тот пожал плечами. Встал с постели. Поднял с покрывала арбалетный болт. Чистенький, без следа крови.

— Спасибо.

— Обращайся, — Мартин подошел, отдал пистолет, — тебе надо в душ, переодеться, а потом выпить что-нибудь.

— Я твоего душа боюсь, — Заноза ухмыльнулся, правда, почти сразу ухмылка превратилась в улыбку. — Честно, спасибо. Но, Ма-аррртин, — голос у него стал мурлыкающим, а взгляд кошачьим, — это твоя комната?

— Я тут не работаю! — тут же отрезал Мартин. И, увидев изумление в синих глазах, продолжил раньше, чем упырь успел задать новый вопрос: — да, я тут танцевал. Но это не то, что ты думаешь!

Заноза заморгал.

Мартин подумал, что, кажется, он поторопился. Снова. С ответами на вопросы, которых не только не задавали, но даже и не собирались задавать.

— Я-а-а ничего и не думал, — Заноза сунул «Аспид» в кобуру, улыбка из кошачьей стала крокодильей. Точнее… как вот если бы бывали чеширские аллигаторы, они бы как раз так улыбались, — ты тут танцевал? Ты умеешь танцевать, Мартин? Да еще и так, как я мог бы подумать, хоть я ничего и не думал? Правда?

— В душ! — Мартин распахнул шкаф, выдернул оттуда первые попавшиеся под руку шмотки и швырнул в упыря, — быстро! Молча!

Заноза хмыкнул. Повел плечами и плащ тяжело соскользнул на пол.

Молча, как и было велено, упырь развернулся и направился в ванную. Живописные лохмотья, в которые превратились его футболка и рубашка выглядели изыском от кутюр, шевелюра сияла, как нимб. Заноза казался принцем в изгнании, и шел, не иначе, топиться.

— Ладно, — сердце Мартина было не каменным, даже не железным, — я потом расскажу. Вернешься, пойдем в бар, там и расскажу. Не знаю, как тебе, а мне точно выпить надо. Если хочешь, я тебя и с Зуэлем познакомлю. 

— Хочу, — упырь одарил его довольной улыбкой, — знаешь, чувак, может, дайны на тебя и не действуют, но я и без дайнов мегакрут, ага?

Глядя в закрывшуюся дверь ванной комнаты, в расписанную неприличными картинками дверь ванной комнаты, Мартин жалел, что отдал пистолет, внушал себе, что это у Занозы такой аутотренинг и не мог понять, почему же он не злится на засранца.

Злиться почему-то и не хотелось.

Вернулся Заноза в настроении чуть менее радужном, тихо фыркая, будто нанюхался чего-то едкого. С его обонянием, гель для душа, пожалуй, и правда мог оказаться резковатым. А Мартин с удивлением выяснил, что, оказывается, у грозного и опасного упыря волосы вьются мелким бесом. Сколько же усилий и средств для укладки нужно Занозе, чтоб скрывать этот факт?! А, с другой стороны, куда деваться? С такими белыми ангельскими кудряшками в нем ни на цур ни грозности, ни опасности? В таком виде ни стрелять, ни рычать нельзя, только сахарную вату рекламировать.

Главное вслух над упырякой не ржать, а то ведь пристрелит, и кудряшки не помешают.

Зато Заноза был чистым и одет не в рванину. Оказалось, что у них один размер — мартиновские шмотки сидели как родные. И хорошо, что сходились вкусы в одежде. Или предпочтения. Вкус — это для всяких там смокингов, а футболки и джинсы, они все одинаковые. То есть, в шкафу у Мартина они все были одинаковые — черные. В шкафу у Занозы, наверное, тоже. Где-нибудь там, где у него был шкаф с одеждой побольше, чем несколько полок в номере тарвудской таверны.

Правда, Мартин чаще надевал кроссовки, чем ботинки. И ни за что не стал бы носить кожаный плащ. Он длинный, неудобный, полы путаются в ногах, да и тяжелый к тому же.

Кстати, о плаще… этот уже не спасти, спасать там нечего.

Заноза поднял его с пола, посмотрел на свет сквозь оставленную болтом дыру. Погладил заляпанную грязью черную кожу. Вытащил из карманов пару обойм к «Аспидам» и выгреб браслеты, которые тут же начал надевать. Один за другим.

Зачем их столько?

А зачем столько колец и сережек? У каждой зверушки свои побрякушки.

— Плащ новый нужен, — сказал Мартин. — Ну, или… в принципе, можно попробовать починить этот. Но без магии не получится.

— Пфф… — сказал Заноза.

— Починить? — понял Мартин.

— Это сложно?

— Технически, да, довольно сложно, но подарки лучше чинить, а не выкидывать. Ты же новый плащ не хочешь не потому, что этот особенный, а потому, что тебе его подарили?

— Хасан подарил.

Заноза помолчал. Застегнул крепление последнего браслета и посмотрел на Мартина.

— Он мне сначала подарил один. Такой же. Взамен предыдущего. Такого же. Но тот был не дареный, а так, купленный. Я его двадцать восемь лет носил, тот, прежний, пока вконец не угробил. То есть, Хасан решил, что я его вконец угробил, и подарил другой. А потом он улетел в Белград. Мне не сказал, у меня в Европе проблемы, так что… Короче, он решил, что лучше не говорить. И я его там искал, — Заноза вытащил из кармана мятую пачку «Житана»,  оставалось только удивляться, как сигареты у него остаются целыми, — это девяносто пятый год был. Прошлого века. Война, всякое такое. Я попал под взрыв склада боеприпасов. Кто, на хрен, знал, что это склад боеприпасов? Он и взорвался-то случайно. Ну, почти. Меня осколком к стене прибило, до земли не достать, еле отцепился, блин. Лэптоп угробил.  Дыра была… — упырь сунул сигарету в зубы и показал руками размер дыры. Получилось что-то поменьше дыни, побольше грейпфрута, — и во мне, и в плаще. А плащу, считай, года нет. И подарок, к тому же. Scheiße, я этот несчастный город перевернул за ночь, другой плащ искал. Думал, Хасан меня увидит, спросит — где, блин? И что я скажу? Просрал?

— Нашел? — Мартин не понимал, в чем проблема. Подарок есть подарок, в конце концов. И если тебе что-то подарили, а оно потерялось, сломалось или испортилось, это твое личное дело, а никак не дарителя. Ты, вообще, можешь подарок выкинуть. Он твой, делай с ним, что хочешь.

— Нет. Наврал ему назавтра, что плащ дома оставил, типа, так полетел, типа, подумал, война же, мало ли что случиться может. Порвется где-нибудь. Ну, ясное дело, он тут же понял, что все уже случилось, и плащу хана.

О! В этом Мартин тут же опознал себя. Он сам, пытаясь врать, каким-то образом всегда выбалтывал правду. Со стороны это, оказывается, выглядело очень просто и очень глупо. Но на себя со стороны не посмотришь, на чужих ошибках врать не научишься. 

— Домой вернулись, он мне подарил этот, — Заноза протянул пачку Мартину. — Тринадцать лет уже. И неизвестно, когда он мне теперь подарит новый.

— Так что этот лучше починить, — Мартин кивнул, щелкнул зажигалкой. С любопытством поглядел, как упырь жмурится, прикуривая.

Забавный он, странный, и с ним все еще интересно. А он все еще ждет, что Хасан найдет его. Но как? Если там, в их мире, ничего не знают о других мирах, как обычный вампир может найти Тарвуд? Который не мир даже. Осколок планеты, непредсказуемо мечущийся в Хаосе. Да пусть и необычный вампир, пусть он такой же странный, как Заноза, какая разница? 

— Ты обещал рассказать про это место, — напомнил Заноза.

— И выпить, ага. Пойдем. В баре окон нет, насчет солнышка можешь не беспокоиться.