В тысяча девятьсот девяносто четвертом году Заноза начал искать «Сердце Ойхе», гримуар, книгу заклинаний, могущественную настолько, что достаточно было ее прочесть, чтоб исполнилось любое желание. Только одно, но — любое, а Занозе, чтобы заинтересоваться, хватило бы и половины. Не веря в магию, мальчик безоговорочно верил в волшебство, и его любопытство не зря стало притчей во языцех. Мог ли он не заняться поисками по-настоящему волшебной вещи? Особенно, если учесть, что несколько таких, по-настоящему волшебных, они с Эшивой уже нашли. Да, без индийской ведьмы, в конце концов, не обошлось, но хотя бы узнал про гримуар Заноза не от нее.

Девяносто четвертый год. А Эшиву они обнаружили в Белграде в девяносто пятом.

Хасан хотел бы вписать в список провинностей индуски еще и злосчастный гримуар, но факты — вещь упрямая. Эшива никак не могла рассказать Занозе про «Сердце Ойхе» до того, как они встретились. Приходилось признать, что тут уж Заноза сам. Да и, если на то пошло, это не единственная неприятность, в которую он влез по собственной инициативе.

По слухам, книга была написана на языке сенас, искаженном наречии фей, на котором говорили и писали созданные феями не-мертвые. Она стала бесполезной еще в Средневековье, когда были уничтожены последние из знавших сенас вампиров.

Когда была уничтожена большая часть знавших сенас вампиров.

Важное уточнение.

Язык сенас знал князь Деунарас, и его-то охота на ведьм, нечисть и нежить не коснулась. Плохо бы пришлось охотникам, заинтересовавшимся этим старым, очень старым упырем с очень старой кровью. А князя Деунараса знал Заноза. И, кажется, Деунарас ни в чем не мог ему отказать.

Кто, спрашивается, мог? Кроме Хасана. Да и то… когда как.

В общем, со способностью мальчика к языкам, выучить сенас — стало самым простым этапом поисков. А потом были бессчетные перелеты в Европу и по Европе, поиск в библиотеках и монастырях, кражи бумажных архивов, взломы разнообразных баз данных, перестрелки. Хасан до того времени и представить не мог, что библиофилам приходится столько стрелять и драться. Командовать отрядом наемников и держать детективное агентство куда как спокойней, чем искать старинные книги.

Во время одной из поездок Заноза нашел Мисато. Во время другой убили его подругу, студентку-историка, помогавшую в поисках. В третьей он случайно сжег огромную библиотеку, предмет гордости одного французского тийрмастера. По счастью, сжег вместе с тийрмастером, поэтому мстили французы без особого энтузиазма, не до того им было — власть делили. Было еще много разного. Очень много. Больше, чем надо даже самому неугомонному и деятельному вампиру. Только Заноза, конечно же, этого не понимал. У него верхней планки нет.

И книгу он, в конце концов, отыскал.

А в процессе, случайно, познакомился в Лондоне с девушкой. Для разнообразия — родом из Европы. Правда, из Восточной. Но, все-таки, это Европа. Не Япония, не Индия и не Африка… хотя, от той девочки неприятностей получилось даже больше, чем от Эшивы. Больше чем от Эшивы и Мисато вместе взятых.

Ее звали Данка Гладкова. Двадцать четыре года от посмертия. Плохое детство, плохая юность, и афат — как подарок, который изменил все. Что может выйти из вампира, который при жизни ненавидел всех, мечтал обо всем, и ничего не пытался добиться? Из вампира, основным чувством которого всю жизнь до афата была зависть? Зависть и злость.

Ничего путного. Это будет злой и завистливый вампир. И слабый. Сколько бы силы у него не было. Про таких говорят: Çingeneye beylik vermişler, önce babasını asmış. Один вред от силы, если ею не умеют пользоваться.

Данка и ее ратун провоцировали живых на драки. Мужчин. Агрессивных, опасных, молодых. Не особо уважающих женщин, это уж понятно — только таких две бабы и могут спровоцировать. Они дрались. Калечили. Пили кровь. Иногда убивали. Иногда бросали так.

Убитым повезло больше.

Это продолжалось из ночи в ночь. Двадцать четыре года. А может и дольше, если ратун Данки раньше развлекалась так сама, в одиночку. Что сказать о людях, которые чувствуют себя сильными, только когда избивают и калечат слабых? О них вообще говорить не хочется. Плюнуть и забыть. Что всякую дрянь помнить?

Но Занозе понравилась Данка. Ратуна ее он терпеть не мог, а она понравилась. Не в его вкусе — несчастная, злая, претенциозная, едва не лопающаяся от снобизма — чем-то она, однако, мальчика подкупила. Он с ней носился. Встречался, когда бывал в Лондоне. Переписывался все остальное время. Дарил подарки. Присылал цветы. Где бы ни был, из любой точки планеты отправлял в подарок букет. Говорил, что она может превратиться в женщину, если только станет добрее. А чтобы стать добрее, ей нужно понять, что она сильная, красивая и умная.

Ему бы самому следовало понять, что Данка и так считала себя сильной, красивой и умной. Потому над людьми и издевалась. Чтобы все время это чувствовать.

Заноза, он иногда читает людей, как книги, видит насквозь и предсказывает поступки на десять ходов вперед. А иногда становится безнадежным идеалистом.

Данка и ее ратун узнали, что он ищет «Сердце Ойхе». Не от Занозы, разумеется — идеалист или нет, мальчик никогда и никому не рассказывает лишнего. Но к тому времени о том, что Белый Пес идет по следу очередного могущественного артефакта не знал только ленивый. Гримуар был не первой полезной и опасной штукой, которую Заноза искал, а всё остальное полезное и опасное, чем он интересовался, он неизменно находил. Надо ли говорить, что за ним с большим интересом следили все, кто был в курсе, и умудрился уцелеть, пока мальчик вел поиски в Европе.

Ратун Данки и она сама в курсе не были — мелковаты они для таких дел. Зато Данка знала, где в Алаатире Заноза назначает встречи. Ресторан «Петал» в Западном Голливуде. Удобное место. Проходное. Из тех, что на один раз: встретились, разошлись, навсегда друг про друга забыли.

Как раз там, в «Петале», Заноза и должен был встретиться с владельцем «Сердца Ойхе». Тот хотел отдать книгу в обмен на транскрипцию текста. Волшебство, оно и есть волшебство. Сумеешь прочесть — получи выполнение желания, и нет никакой разницы, читать прямо из гримуара или с компьютерной распечатки, написанной человеческой латиницей.  

Как уж там сплелись обстоятельства, или кто их так заплел, сейчас уже не выяснить, потому что все участники убиты, но на встречу, кроме владельца «Сердца Ойхе» явились венаторы. Двенадцать человек. Вооруженные огнеметами психи, уверенные, что их долг убивать вампиров и людей, которые оказались от вампиров слишком близко. Тогда слишком близкими сочли всех посетителей ресторана. Самого обычного, никак не связанного с мертвяками ресторана, который просто был удобно расположен, и в котором Заноза даже никогда не охотился.

С венаторами была Данка. И первое, что сделал Заноза, когда бойцы с огнеметами вломились в зал, рассредоточиваясь вдоль стен, держа под прицелом живых и мертвых — это выстрелил в нее. Что боя не избежать, стало ясно сразу, тянуть время, пытаться договориться, воспользоваться дайнами власти, не имело смысла. Мальчик, который верил, что у любого поступка есть причина, что никто не делает зла просто так, убил Данку без колебаний. Ни на миг не задумавшись над причинами ее поступка. Прострелил ей голову и сердце, и она превратилась в пыль раньше, чем венаторы залили зал огнем.

Тогда от огнеметов серьезно пострадала Эшива. А из людей не выжил вообще никто. Ратуну Данки удалось спастись — она не совалась внутрь, и успела сбежать, когда Хасан с Занозой и полупарализованная Эшива выбрались из пылающего здания. Не до нее им было.

Потом Заноза искал ее и не нашел. А она, оказывается, превратилась во что-то нездешнее, получила власть над вуджорами, и вообразила, что сможет отомстить.

Нет, если кому не дано быть сильным, то сколько силы он ни получит, воспользоваться ею с толком, не сможет все равно. Тот, кто считает, что сила — в победе над слабыми, столкнувшись с сильным проиграет, даже будь он стократ сильнее. Но это сейчас можно рассуждать и быть мудрым, а тогда…

Тогда Хасан был в бешенстве.

Эшиву они отвезли в ее табор, в ее Стадо, оставили там под охраной Слуг из «Турецкой крепости». А Занозу, когда остались вдвоем, Хасан… думал, что убьет. Был так зол, что даже пальцем его не тронул. Мелкий засранец давно выучил, что если уж его отлупили, значит простили, и можно грешить дальше. Ну, так, вот тогда он ни одного подзатыльника не дождался. Хасан лишь спросил его, зачем нужно было так рисковать? Зачем нужно было ссориться с европейцами, доводить ситуацию до разборок прямо тут, в Алаатире, погубить несколько десятков гражданских? Ради выполнения желания? Одного-единственного?

— Какие у тебя могут быть желания, которые ты не можешь выполнить сам? Чего ты не можешь, кроме как стать живым? Да ты живым становиться и не хочешь.

— Так я хотел, чтоб сбылось твое самое-самое желание, — ответил Заноза.

Хасан даже не сразу нашелся, что сказать.

— А ты не подумал о том, что мое самое-самое желание — раз и навсегда избавиться от одного докучливого подростка? 

— Не-а. Нет. Ты не хочешь от меня избавляться. Ты меня любишь.

— Да я тебя с трудом терплю! — рыкнул Хасан. И это была чистая правда.

Заноза невозмутимо пожал плечами:

— Одно другому не мешает.

И это тоже была чистая правда.  

Сейчас бешеный белобрысый бритт, уже в домашней одежде и босиком, носился по гостиной, размахивал руками, корчил рожи, и рассказывал, рассказывал, рассказывал. Про драконов, про Сентальдолаш, про чернокожего танцора из Москвы, про летающие корабли, про синеглазую принцессу Лэа с волосами как спелая пшеница, про волшебные цветы, про чудовищ в соснах. И про демона по имени Мартин Фальконе. За его спиной на огромной телевизионной панели мелькали сюжеты новостей с полутора десятков включенных одновременно каналов, открытый ноутбук бесперечь сигналил о том, что пришла новая почта, взрывался звонками телефон, и умолкал, не дождавшись ответа.

Все было как всегда. Как надо. Хаос, бардак, головная боль, и неугомонный мелкий упырь. Хасан привык, чтоб было именно так. Он намеревался и впредь заботиться о том, чтоб так все и оставалось. Это будет непросто, если каждый раз придется воевать с вуджорами или еще какой-нибудь демонической дрянью, но кто сказал, что быть ретроградом легко? 

*  *  *

Вместе с утренним чаем Гевальд, как было заведено, зачитывал Калимме список запланированных на день дел. Праздничные обряды очень утомляли, особенно полнолуние, необходимость сиять изо всех сил, чтобы всем на острове в праздничную ночь было светло и весело, поэтому Калимма про дела не хотела даже слышать. Она хотела в отпуск. На неделю. Куда-нибудь, где можно танцевать до упаду, пить допьяна, веселиться и не думать ни о какой работе.

Гевальд об этом знал, поэтому значительную часть его списка занимали напоминания о том, какие инструкции кому из министров нужно выдать, чтобы на неделю оставить остров без княжьего присмотра.

— Ты незаменим, — сказала Калимма, допивая первую чашку, — и у тебя получаются очень вкусные печеньки. Вот эти, с шоколадной крошкой.

Гевальд знал, что у него получаются вкусные печеньки. И знал, что незаменим. Но Калимме не трудно было сказать ему об этом, а ему — было приятно слышать. Так и надо строить отношения с теми, кто по-настоящему нужен.

— Еще кое-что, леди Калимма, — сказал он, вновь налив ей чаю, — у вас просит аудиенции демон.

— Мартин?

— Да если бы лорд Алакран просил об аудиенциях! Он же приходит, когда ему вздумается, и делает, что хочет, — Гевальд покачал головой. — Нет, этот демон в женском облике. Полукровка с преобладанием демонической природы.

— Имя у нее есть?

— Я не знаю ее имени, леди Калимма, но сама она называет себя Шиаюн.

Леди Калимма ничего не имела против демонов. Со многими она дружила, а Лэа, вон, вообще, вышла за демона замуж, и счастлива. Полукровка — это не совсем демон, но почему бы не принять эту Шиаюн? Послушать, чего она хочет. Может быть, она попросит разрешения поселиться на Тарвуде? Чем больше демонов будут считать Тарвуд своим домом, тем сильнее он станет. А маленькому острову летящему в бесконечном Хаосе, обязательно нужно быть сильным.