Чевас опрометью летел вдоль ряда составленных друг на друга контейнеров. Подошвы ботинок, подбитые сталью, грохотали по бетону. Такими ботинками хорошо ломать кости, но в них невозможно убегать бесшумно. А сейчас стоило бы. Бесшумно и очень быстро. Белый Пес Турка, Бешеный Пес гнался за ним.

Зазор между нижним и верхним контейнерами — дюйм, не больше, но и это подарок. Чевас прыгнул. Взлетел на крышу нижнего контейнера — дюйма как раз хватило, чтоб оттолкнуться мысками ботинок и прыгнуть снова. На крышу верхнего. Там, наверху, он зажмурился, молясь святому Хуану. Нет, ни хрена он в святых не верил, но когда молишься, лучше получается отводить глаза. Главное вести себя тихо. Сейчас он снимет ботинки, спустится вниз и уйдет. Где там этот putito?

Зная, что его уже не видно, Чевас, неслышно ступая, подошел к краю, глянул вниз. Бешеный Пес остановился прямо под ним, озирался, подняв голову, втягивал ноздрями воздух.  Пес и есть. Говорили, что у него собачий нюх. Еще говорили, что он ни хрена не видит, типа ему любой свет глаза режет, и поэтому он всегда носит черные очки. Черные  очки ночью. Да он в натуре долбанутый!

С двадцатифутовой высоты Бешеный Пес не казался страшным. Белоголовый пацан, которому и пива не нальют, потому как он не то, что на двадцать один, он и на восемнадцать не тянет. Росту пять с половиной футов, черные очки и плащ на полтора размера больше. Чего в нем бояться-то, madre? Надо просто пристрелить ублюдка! Отсюда это должно быть безопасно, и промахнуться невозможно — близко же. Несколько пуль в голову, а потом, пока он не может двигаться, пока пережигает кровь на то, чтоб восстановиться — спрыгнуть вниз, отрубить башку, вбить нож в сердце.

Но Чевас сейчас не хотел бы выдать себя ни единым звуком, ни одним резким движением.

Он не боялся. Уже. Просто незачем рисковать.

Поговаривали, что у этого гринго, которому едва исполнилась сотня лет, очень старая кровь. Старая, сильная. Страшная. Говорили, он выпил кровь и душу своего ратуна. За это убивают. Всюду, даже здесь, в Алаатире, где никому до законов дела нет. А этот цел. Значит, врут про ратуна, но про старую кровь, может и не вранье. Что Чевас точно знал, так это то, что кличка Бешеный Пес — это, puto madre, добрый совет держаться подальше от долбанутого гринго. И кличка Белый Пес Турка — тоже. Но с Турком, хоть лучше и не шутить, всегда можно попробовать договориться. Турок нормальный мужик, он за порядок, он сам за порядком следит, не беспредельщик, не отморозь. Чевас думал, раз Пес — Турка, значит, Турок ему приказывает. Все в тийре знают, что Турок спускает своего гринго с цепи, когда дело край, когда по-хорошему не понимают, и по-плохому не понимают, и даже очень плохое уже не помогло. Вот тогда приходит время Белого Пса, и это — всё. Хуже этого ничего не бывает. Чевас думал, все остальное время Пес на цепи. Нельзя ему позволять бегать на свободе — надо соображать, он же бешеный!

В рассказы о том, что Пес может убить за всего-то одно дурное слово про Турка, Чевас не верил. Пес-то может, не вопрос, но Турок не даст. 

А оказалось, что Турок не против. 

И вот Чевас прячется на крыше контейнера в порту, ждет, пока гринго, который младше его, мельче его — но, madre, все равно сильнее! — ждет, пока этот гринго убедится, что потерял след, и уйдет. Боится стрелять, хоть это и безопасно. И не знает, что делать дальше. Потому что Бешеный Пес уйдет из порта, но не из города, и все равно не даст жить, убьет при первой же встрече.

Может, получится договориться с тийрмастером? Турок прислушивается к нему… да puta madre, это же тийрмастер, его все слушают, он тут главный! Пусть он скажет: мистер Намик-Карасар, ну не за что, право, убивать бедняжку Чеваса, ведь это правда, что вы с мистером Сплиттером охотитесь вместе, и это естественно, что о вас ходят разные слухи. Так что же странного, что глупый бедный Чевас повторяет их? Ведь не зря же он глупый. И неспроста он бедный. Он все понял и больше не будет.

Чевас так хорошо представил себе тийрмастера, который говорит это Турку. Прямо слово в слово услышал. Так по-дурацки никто больше не говорил во всем Алаатире. Они же правда вместе охотятся, Турок и Пес. Все знают, что это значит, так почему об этом вслух сказать нельзя?

Бешеный Пес снял очки, и  Чевас увидел, что у него глаза накрашены. Натурально, подведены черным, как у бабы или какого-нибудь гота. Cojonudo! Чевас  подумал, что это же смешно! Турок охотится с парнем, который красит глаза! Смешно же, ну?! Но смешно не было. Густо подведенные черным глаза гринго были… как дневное небо. Чевас триста шесть лет не видел синего неба. Нет, он точно был не из тех, кто засматривается на парней, но небо днем, небо при свете солнца — когда еще получится увидеть такое? Турок охотится вместе с этим парнем, может каждую ночь смотреть на него. Турку повезло.

— Иди сюда, saukerl! –  Пес отвернулся, и Чевас раздосадовано подался ближе к краю контейнера. Он хотел видеть небо, он думал, что, может быть, увидит и солнце. — Я жду! — в голосе Пса было нетерпение.

Чевас не мог ему отказать: ради того, чтоб еще раз взглянуть в эти глаза, он был готов на все. Не убьет же. Кого он может убить, этот мальчик? И Чевас спрыгнул вниз с двадцатифутовой высоты. Вниз проще, чем вверх. И быстрее. Он прыгнул, и его стало видно, и синие глаза гринго прищурились. Черные очки еще не успели упасть на бетон, когда в руках Бешеного Пса появилось два пистолета.

Он расстрелял Чеваса на лету. Двенадцать пуль в голову. Всё как рассказывали, так он и убивает вампиров: сначала пули в голову, потом нож в сердце, а потом — огонь.

Неспособный пошевелиться, Чевас мешком свалился на землю, тело отдалось болью, не настоящей, но, madre, до чего же сильной! Последнее, о чем он взмолился богу, в которого не верил, это о том, чтобы все стало неправдой, чтоб Бешеный Пес исчез, чтоб его не было! Пожалуйста, Господи, пусть его не будет!!!

И Пса не стало.

Он исчез вместе со своими пистолетами, своим плащом и дурацкими черными очками. Хотя… нет. Очки остались валяться на земле. Чевас видел их краем глаза.

Надо пережечь кровь, чтоб исцелить раны, найти кого-нибудь, кого можно очень быстро съесть, кого-нибудь, кого не хватятся или хватятся не сразу. И надо забрать очки. Это трофей. Puta madre, настоящий трофей! Бешеного Пса больше нет! Об этом никому нельзя говорить, очки никому нельзя показывать, но его больше нет, и это главное!

*  *  *

Эрте сказал ждать на Рейлинплац, там, где открываются порталы. Как всегда, ничего не объяснил. И понятно было бы, если б он выделывался своим даром провидца, напускал туману, чтоб выглядеть значительней, так ведь нет, ему это не надо. Он просто так ничего не объясняет, не считает нужным, и все. Может, снисходи он до объяснений, они бы меньше ссорились. А может, и нет. Нелюбовь к приемному отцу тлела, как угли, иногда разгораясь до ненависти, но чаще, как сейчас, мерцала привычным глухим раздражением. Ну его к акулам! Мартин встретит, кого там надо встретить, потом сдаст Эрте с рук на руки, и дальше не его забота.

По другую сторону фонтана на мостовой засветился радужный круг, как масляное пятно на воде. Еще шесть секунд… Мартин выкинул сигарету в урну, встал, скрытый от портала подсвеченными водяными струями, машинально начал обратный отсчет. Радужные переливы становились все ярче. На шестой секунде круг вспыхнул так, что пришлось прищуриться, и погас.  На площади у фонтана остался человек. Тощий подросток, белоголовый, как одуванчик.

Зачем Эрте могло понадобиться это чучело?

Ладно, надо дать ему осмотреться. Сейчас он злится или испуган. Через пару минут начнет удивляться, тогда можно будет подойти. А там всё как у психологов: отрицание, гнев, торги, депрессия, принятие. Скукота! Все выпортоши поначалу одинаковые.

— Долбаные феи! — услышал Мартин сквозь шум воды, — сраные, мать вашу, цветочные ублюдки, дюймовочки поиметые…

То, что новичок ругался как извозчик или автослесарь, это бы еще ничего, Эрте и не обещал приличного человека, Эрте, собственно, вообще ничего не обещал. Но то, что ругательства время от времени прорывались самым настоящим рыком, тяжелым, низким и непонятно где помещавшимся в этом недомерке, это было... это отчасти объясняло, в чем интерес. Новенький — нелюдь, нелюди бывают полезны. Но не до такой же степени, чтоб отправлять Мартина лично их встречать.

Взяв, наконец, на себя труд взглянуть на блондина повнимательнее, Мартин озадачился снова. Тот был мертвым. Или не-мертвым. Словом, из всех нелюдей, которых Хаос и судьба закидывали на Тарвуд, Эрте умудрился выбрать самый скучный и бессмысленный вариант — упыря. Днем бесполезен, ночью ограниченно функционален, тем же феям в подметки не годится, да еще и неконтролируем, пока не поест досыта. Ну… мит перз. Эрте достал уже со своими закидонами.

Однако, поскольку достал его Эрте уже давным-давно, а новенький был не виноват ни в этом, ни в том, что оказался на Тарвуде, надо было объяснить ему, что произошло, куда он попал — встретить, в общем, по доброй тарвудской традиции.

Мартин обошел фонтан, оказался с пришельцем лицом к лицу и словно натолкнулся на синий, пронзительный, яростный взгляд. Подведенные расплывшейся черной краской глаза новичка, — штезаль, да он и правда совсем пацан, ему же и двадцати не исполнилось! — казались ненормально яркими. Не сапфиры даже, какая-то дикая, светящаяся ляпис-лазурь. Днем это, наверное, еще ничего смотрится, но ночью в дрожь бросает. Ночью цвет глаз должен быть не виден. Синие, карие, зеленые — в темноте все они кажутся черными.

В состоянии легкой ошарашенности Мартин едва не спросил новичка, зачем тот злоупотребляет спайсом. Но включил все-таки мозг — незачем злить и без того злющего упыря — и сказал:

— Привет, я Мартин. Мне тебя велено встретить и отвести. Ты вампир, так?

— Типа того, — отозвался парень, голос у него оказался низкий и чистый, — вампир, но дружелюбный.

— Угу, — Мартин вздохнул, — дружелюбный. Я вижу.

То ли он привык, то ли глаза перестали быть такими яркими, но теперь на новичка можно было смотреть не передергиваясь. Совсем мальчик, не то что двадцати, а даже и восемнадцати еще нет, пожалуй. Смешной. Сколько у него сережек в ушах? Штук по двадцать в каждом, похоже. И колец на пальцах столько же. Юный панк, очень грозный и очень злой. Тарвудский портал штука недружелюбная, прежде чем выплюнуть очередную жертву сюда, на Рейлинплац, он мотает ее внутри себя, как в миксере. Этому еще повезло, что на нем плащ из толстой кожи, почти доспехи. Был бы в какой-нибудь джинсе или в шелках, как многие, выпал бы сюда в лохмотьях. Пришлось бы, чего доброго, еще и шмотки ему покупать. Эрте, мит перз…

Впрочем, Мартину уже и самому было интересно.

— Я Заноза, — сообщил упырь и посмотрел в затянутое тучами небо. — А что, звезд нет? Это то место, где небо белое и солнца не бывает?

— Солнце здесь бывает, и еще как, и небо синее. Просто сейчас ночь и облачно.

— Ага. Значит, чертовы феи меня не прикончили, а только куда-то выкинули. И куда? Где я? Какой это город? Или страна? Блин, говоришь-то ты по-английски, но я акцент разобрать не могу.

Он знал про Ифэренн. Все интереснее и интереснее. Кто из упырей знает о нем? Маги какие-нибудь, ученые, мистики, но не припанкованные же пацаны с расплывшейся вокруг глаз подводкой. 

— Не спеши, — сказал Мартин, — это не страна и не город. Ты на Тарвуде, на острове посреди Хаоса. И говорю я по-итальянски, но у Тарвуда есть такая особенность: здесь все понимают всех.

— Глоссолалия, — буркнул Заноза. — Пятидесятники не ошиблись насчет чуда, но промазали планетой. Про остров в Хаосе херня какая-то. Типа, это что, единственный кусочек порядка посреди бардака? Не бывает такого, — он мрачно огляделся, и, кажется, вид ярко освещенной цветными фонарями площади, витрин уютных кафе, в этот час почти пустых, разноцветных струй фонтана, омывающих ледяную статую приподнявшейся на цыпочки юной девушки — словом, вся красивая и мирная картинка ночного Тарвуда не доставила ему радости. — Не бывает, потому что хаос повсюду, — подытожил упырь.

— Хочешь верь, хочешь нет, — Мартин пожал плечами. — Тут, между прочим, и эльфы есть.

— Еще бы их тут не было, раз меня сюда феи закинули. Суки… — Заноза оскалился. Клыки у него оказались не такими, как у вампиров в фильмах, а длинными и тонкими, как у кобры. 

В представлении Мартина Ифэренн и феи между собой сочетались вполне логично, но джинсы, и берцы, и плащ из тяжелой кожи, и все эти серьги, браслеты и кольца из титана и анодированной стали не подходили ни феям, ни Ифэренн. Точнее, у фей и такого добра хватало, а в Ифэренн Занозу в его кожаных шмотках приняли бы именно за вампира, а не за панка, но то феи и Ифэренн, а то англоязычный парень из…

— А ты откуда? — спросил Мартин.

— Алаатир… scheiße, нет… Лос-Анджелес, Калифорния, — Заноза снова огляделся и тихо выругался. — Теперь надо называть не только город и штат, но еще и страну? И долбаную планету?

«Теперь надо называть»? Мартин все ждал, когда он скажет, что ему нужно домой. Всем всегда нужно домой, у всех всегда дома неоконченные дела, друзья, любимые, снова неоконченные дела, да вообще вся жизнь. Но чем дальше, тем больше создавалось впечатление, что Заноза возможности вернуться даже не рассматривает. Может, потому что мертвый? Никакой «всей жизни» у него нет, так что и терять нечего?

— Что у Кошака к тебе? — спросил он, полагая, что раз уж Эрте ничего не рассказал, то можно навести справки с другой стороны. — Давно вы знакомы?

Упырь вдумчиво обшаривал карманы, сосредоточенный, мрачный. В конце концов извлек смятую пачку «Житана» и вытряхнул из нее в ладонь раскрошенные сигареты. Все-таки портал не пощадил и его, кожаный плащ не панацея.

— С кошками не знакомился, мне столько не выпить, — Заноза высыпал сигареты обратно в пачку, обвел площадь прицельным взглядом и запулил «Житан» в ближайшую урну.

«Хороший бросок, — отметил про себя Мартин, — для того, чьи возможности уже ограничены Ядром, даже очень хороший».

— Ты его можешь знать, как лорда Эрте соги Алакрана.

Он не увидел в синих глазах узнавания и махнул рукой:

— Акулы с ним, с Эрте, — достал свои сигареты, протянул Занозе открытую пачку. — Угощайся. Что дальше думаешь делать?

— Для начала узнать, как тут зарабатывают деньги, не нарываясь на проблемы. — Заноза взял у Мартина сигарету, и, когда щелкнула зажигалка, почему-то прищурился. Прикурил так осторожно, как будто крошечный огонек мог обратиться в огромную пасть с клыками и откусить ему голову. — А потом, — он выдохнул дым, — узнать, как тут нарываются на проблемы, нарваться и начать зарабатывать нормальные деньги. Независимо от наличия эльфов. И еще мне нужны очки. Черные. Или место, где не так светло. Лучше прямо сейчас, — он щурился все чаще, моргал; глаза, правда, по-прежнему были очень синими и слишком яркими, но теперь Мартин эту синеву почти и не видел из-за постоянно опущенных ресниц.

Ему здесь слишком светло? Среди ночи? Слишком светло от безобидных цветных фонариков? Зачем он такой мог понадобиться Эрте, если они даже не знакомы? 

— Ладно, пойдем в Парк, — Мартин направился через площадь, прикидывая, какие улицы тут потемнее, и насколько безопасно будет идти с упырем по тем из них, что хуже всего освещены. Насколько безопасно для упыря. Ему еще много неприятного предстоит узнать о Тарвуде. Рано или поздно захочет домой, никого это не минует.

В Парке было темно, а еще в Парке была осень. А в городе весна. И Заноза ненадолго остановился под аркой кованых ворот, принюхиваясь, оглядываясь, потом сделал несколько шагов вперед, подобрал упавший лист и отпустил, глядя, как тот мягко спланировал ему под ноги.

— Опять феи? Здесь осень или весна?

— В Парке чаще осень, — Мартин сунул руки в карманы, дошел до лавочки и сел, вытянув ноги. — Присаживайся, чего стоять? В Золотом Лесу вообще всегда осень. В Садах весна и лето. В Боголюбовке вечное лето. А в городе и на остальном Тарвуде нормальная смена времен года. Май у нас сейчас. Преимущественно. Ты есть хочешь?

— Мертвяки всегда есть хотят, — отозвался Заноза, который уселся на другом конце лавочки, — но если ты спрашиваешь, голоден ли я, то нет, пока нет. Как здесь охотятся? На кого? Кто выделяет охотничью зону? Сколько тут других вампиров и где их искать?

— Охотятся, в смысле, кого едят?

— Да люди, так-то, не еда, мы просто кровь их пьем.

— Мне люди без разницы, хоть едой их называй, хоть донорами. Моих не тронешь, и я тебя не трону, убивать без повода никого нельзя, вот и все правила. Моих людей я тебе покажу, их немного. А бодрствующих вампиров кроме тебя в Тарвуде нет, так что ешь, кого захочешь. Кроме того, в таверне Мигеля всегда можно купить кровь в бутылках. Там, кстати, и номер можно снять, и так мы, пожалуй, и сделаем. Теперь о социализации, — лексикон Занозы подошел бы испорченному восьмикласснику, и знания длинных слов не выдавал, но Мартин помнил его заявление про «глоссолалию», и, понятия не имея, что это за штука такая, предположил, что упырю знакомы слова любой длины и сложности. Просто он хорошо притворяется. — Тебе нужно будет получить аудиенцию у княгини. Паспорт, подъемные, возможно, какая-нибудь работа. Ты что умеешь делать?

— Как обращаться к княгине? — в свою очередь поинтересовался Заноза.

— Без понятия. Это у людей надо спрашивать. Я-то демон, я с ней по имени. Так что ты умеешь делать?

— Ты… что? Кто? — кажется, в первый раз с того момента, как прошел первый приступ ярости, Заноза проявил хоть какие-то эмоции. — Демон? Настоящий?!

Боги, да какой он восьмиклассник? Он детсадовец! «Уау! Круто! Демон!» — Мартин это у него на лице увидел так ясно, как будто вдруг научился мысли читать. И сам от себя такого не ждал, но восхищение оказалось приятным.

— Настоящий, конечно, — ответил он небрежно. — Какой же еще?

— А летать ты умеешь? — Заноза развернулся к нему всем корпусом. — У тебя крылья есть?

О том, чтобы разочаровать его, даже думать не хотелось. Что ж такое? Нельзя так вестись на глупый детский восторг.

— Нет, летать не умею, и крыльев нет. Зато есть когти и зубы.

К удивлению Мартина, и, надо признаться, к немалому его облегчению, в изумленном и восторженном взгляде не появилось и тени разочарования. Заноза помотал головой и уверенно сказал:

— Крылья есть. Не может не быть. Но хрен с ним, сделаем вид, будто я тебе поверил. Если б у меня были крылья, я бы тоже их первому встречному не показывал. Так что ты спрашивал? Что я делать умею? Чувак… — он ухмыльнулся, — да буквально всё. Не проси меня писать стихи, рисовать или загорать, а с любым другим делом я справлюсь. Если же говорить о предпочтениях, — он ненадолго задумался, — я программист, но в сраной Небывальщине это никому не нужно, а еще я инженер, и это по-любому нужно где угодно, даже в Небывальщине.

Мартин очень сильно сомневался, что Эрте нужен инженер. Или программист. Что-то этот упырь мог еще. Но «что-то» в списке, состоящем из слов «буквально всё», могло оказаться чем угодно.

— Слушай, — сказал он, раздумывая над тем, что собирался предложить, — у нас с женой тут… агентство. Разовые контракты на… разную работу. Не на Тарвуде. Там и программист может понадобиться. Хотя обычно нас больше хакеры интересуют. У тебя с этим как?

Лицо у Занозы стало скучным, а улыбка — натянутой.

— Я, на хрен, без понятия, о чем ты говоришь, — отбарабанил он голосом, который больше подошел бы роботу, а не парню, который только что буквально искрился от эмоций, — взлом данных это нарушение закона. Но если, скажем, ты проимел какую-то свою информацию, или доступ к каким-то своим базам, или контроль над каким-то своим бизнесом, то, — он снова улыбнулся по-настоящему, и снова показался живым, — без проблем. Честно, чувак, не написано еще кода, который я бы не смог сломать. Я лучший, — он помолчал пару секунд и добавил задумчиво, как будто не хвастался, а констатировал нечто общеизвестное, — в этом лучший, и во многом другом.

С бахвальством и излишней самоуверенностью Мартин сталкивался не раз. Они с Лэа выпроводили из конторы немало придурков, воображавших о себе невесть что и не способных подтвердить хотя бы десятую часть заявленных талантов. Даже если делать поправку на Тарвуд, превращавший профессионалов в неумех, а неумех — в полное ничтожество, люди все равно переоценивали себя так же часто, как недооценивали. А придурки еще чаще. Но вот с таким хвастовством, вдумчивым, сдержанным и притом ну совершенно же разнузданным, раньше встречаться не приходилось.

— В таверну мы всегда успеем, — решил Мартин, — а сейчас пойдем-ка дойдем до конторы. Там есть анкеты, тесты, сориентируем тебя… профессионально. А может, от Эрте уже пришло что-нибудь, тогда разберемся, чего он от тебя хочет.

Город был большим. Мартин не знал точно, сколько в нем жителей, но места хватало всем, а в сложные времена, когда пришлось столкнуться с нападением извне, из-за пределов Тарвуда, внутри городских стен удалось разместить всех или почти всех обитателей острова. За исключением охотников, живших семьями на отдаленных хуторах. Но до тех и солдаты, занимавшиеся эвакуацией, не добрались, куда уж там пришельцам. Как хуторяне сами находили тропинки к своим домам в глухом лесу, оставалось для Мартина загадкой. Он не лесной демон, он городской, ему ночные безлюдные улицы милее самых веселых солнечных лужаек.

— Тут не заблудишься, — объяснял он Занозе на ходу. Упырь помалкивал, даже, кажется, по сторонам не смотрел, только щурился, когда выходили на освещенные фонарями участки. — Вон там, далеко, видишь? — черное, высоченное. Это Пик Генри, он у нас считается севером. Вместо Полярной звезды. Его отовсюду видно.

Он надеялся, что не ошибся, что Лос-Анджелес — это земной город, и Калифорния — земное название. Заноза его догадок насчет Полярной звезды не подтвердил и не опроверг, только кивнул.

— Мы с тобой идем по Средней слободе. Скоро придем в Ларенхейд, это деловой район, нежилой. Их два, Южный и Северный, по обе стороны от рыночной площади, — Мартин достал сигареты, вытащил одну и на ходу протянул Занозе пачку: — Забери себе. У меня еще есть.

— Ок, спасибо, — упырь вытянул сигарету и снова, как в первый раз, ощутимо напрягся, когда Мартин поднес ему зажигалку.

Что с ним такое? Как он вообще курит, если для него сигарету поджечь — проблема?

— Нам с тобой в Северный Ларенхейд, — сказал Мартин, чтобы не задумываться о том, что и так выяснится рано или поздно, — как раз на границу между ним и Средней слободой. Можно было бы напрямик пройти, но в Ларенхейде светло слишком. Фонари, витрины, реклама, еще и некоторые офисы всю ночь не закрываются — те, что с Портом, например, дела ведут. Мы с Лэа тоже иногда работаем по ночам. В общем, лучше обойти и по переулку к дому пробраться. А там, — он махнул рукой на маячившие слева башни и шпили, — замок Хартвин. Туда пойдешь, когда княгиня тебе аудиенцию даст, возможно, уже завтра после заката. Еще в замке разные службы: казначейство, госпиталь, казармы Гарнизона, казармы Стражи…

Наверняка было еще что-то, что-нибудь, связанное с налогами там, или с экономикой, с управлением островом, короче. Мартин не очень представлял, что именно. За Гарнизон и Стражу мог поручиться: и с теми, и с другими приходилось иметь дело. А все остальное было как тот лес. В нем вроде и есть тропинки, но где они и как их искать — непонятно. Да и зачем вообще в лес ходить?

— Квартал к югу от замка называется Замковым. Особняки, парки с фонтанами, своя охрана на улицах. Не стражники, а нормальные. Там жить дорого, но приятно. Хорошие соседи, если тебе нравятся соседи, которые к тебе не лезут.

— Идеальные, — заметил Заноза. — Но я тебе скажу, Мартин, если все так, как ты говоришь, то соседи друг к другу должны не просто лезть, а, мать их, ввинчиваться. В дорогом районе у всех со всеми отношения зашибись, и все про всех буквально всё знают. Если, конечно, это не Англия. Но это не Англия, это Тарвуд. Так с фига ли в Замковом квартале соседи друг друга сторонятся?

— Нет, ну я не сказал «сторонятся»… — Мартин задумался.

Соседи у них были неплохие. Через улицу жила семья Венцки, Захария и Магда. Их сын,  кажется, служил в Гарнизоне — Мартин пару раз видел его в форме. А дом рядом принадлежал эльфийке Сагите, красивой и полностью сумасшедшей. Сагита иногда закидывала к ним во двор куски протухшего мяса. Не со зла, а потому что была уверена: тухлое мясо — любимое лакомство демонов, а холодильника в ее доме не водилось.

Мясо Мартин неизменно убирал. Сагита, наблюдавшая за ним из диких зарослей, в которые давно превратился ее сад, убеждалась, что он и правда любит тухлятину — других причин для того, чтоб забрать и унести со двора двух-трехкилограммовый кусок вонючей оленины, она не видела — и выхода из этого порочного круга Мартин не находил. Даже если подарить Сагите холодильник, часть оленины она все равно будет держать в тепле в качестве особого демонского угощения.

А Венцки никогда их с Лэа не доставали, не приходили  в гости и не приглашали к себе. Хотя вообще-то, если вспомнить, приемы они устраивали часто. И сами, нарядные, уходили по гостям чуть не каждые выходные. И остальные соседи между собой как-то общались. Да вон, начиная с апреля раз в две недели пикники в Парке, на берегу озера Чарауниц, там почти весь Замковый бывает. Заноза прав, тут все друг друга знают и кучу времени вместе проводят. Получается, что только к ним с Лэа не лезут. Или уже можно говорить не «не лезут», а «сторонятся»? Интересно, почему? Точно не потому, что он демон. Демоном он всегда был, и никому это раньше не мешало.

Мартин задумался было над тем, когда закончилось «раньше» и началось «сейчас», но увидел, что окна агентства освещены.

— Вон тот дом, — показал он, — и, кажется, я прямо сейчас познакомлю тебя с Лэа. Хорошо, что ей блондины не нравятся.

*  *  *

Всё было неправильно. Абсолютно всё. Ничего и не могло быть правильным в Небывальщине, но понимание того, что неправильно — это так, как надо, никогда не помогало.

Заноза злился. Злость постепенно превращалась в бешенство. Беситься было нельзя, злиться тоже, а насколько еще хватит его умения притворяться, он не знал. И от этого злился только сильнее. Он терпеть не мог притворяться. И он остался без оружия, а значит, в любой момент любая угроза могла показаться чрезмерной. Он понятия не имел, что тогда сделает, и таким образом сам становился угрозой, не просто чрезмерной, а еще и непредсказуемой.

Собственный характер должен был бы бесить сильнее всех внешних обстоятельств, да только Заноза слишком себя любил.

Еще он знал, что демону могут быть нужны его эмоции, следовательно, демон мог специально его провоцировать. Но это знание оставалось в той части разума, где хранились свидетельства о невозможном. То есть явления, о существовании которых он точно знал, но в которые не поверил бы, даже ткни его носом. Демонов не бывает. Они есть, это факт, но их не бывает. Знания о демонах бесполезны, и то, что они где-то подхвачены и сложены в памяти, полезными их не сделает. А еще… безотносительно демонов вообще, этот конкретный демон, назвавшийся Мартином, ни хрена ни на что его не провоцировал. Искренне хотел помочь и так же искренне любопытствовал. Заноза злился и на него тоже, но злился за то, в чем Мартин был не виноват и за что не мог отвечать. Занозу бесило, что у этого демона есть все, чего сейчас нет у него. Есть дом, есть деньги, есть оружие — две сабли Мартин носил открыто, в портупее на поясе — есть знание ситуации и умение в ней ориентироваться. 

Чего не хватало больше, трудно сказать. Оружия? Да, пистолеты было жаль, они сгинули в утащившем в Небывальщину вихре, а без них... сложно. Но не сложнее, чем без денег. И не сложнее, чем без понимания своего места и своих возможностей. Короче, сложно было без всего, чего не было. Без всего, что было у Мартина. Только Мартин в этом не виноват.

«Думай про позитив», — сказал себе Заноза.

Слова привычные, они уже давно до того привычные, что смысл потерялся, понимание превратилось в рефлексы. Сказано «думай про позитив» — и мысли сами переключаются на поиск хоть чего-то хорошего.

Это Лайза научила. Давно еще. В те времена, когда хорошего вообще ничего не было. Выбор был: или стать как она, или найти способ все изменить. Стать как Лайза получилось бы само, и даже казалось, что так и надо, что это лучше всего. Вот тогда она и научила, что нужно думать о хорошем. Без разницы, что его нет. Что-нибудь есть все равно. Тогда он думал о Лайзе… ну, и еще о разном. Тогда было гораздо хуже, чем сейчас. Сейчас… лучше?

Заноза искоса глянул на Мартина. Хорошо уже то, что они одного роста. Значительная часть мужского населения Земли смотрела на Занозу сверху вниз, и это было не так уж плохо, потому что им приходилось наклоняться, чтоб не упустить его слов, а тот, кто склонился, уже проиграл. Но это бесило, потому что он тоже мог бы быть высоким, если бы прожил подольше, если бы обстоятельства сложились иначе.

Нет, не похоже на мысли про позитив. Заноза заставил себя переключиться. Итак, Мартин. Невысокий, непонятный, красивый. Породистый. Зеленоглазый брюнет, такие женщинам нравятся, в романах и в кино нарасхват. В реальности женщинам нравились мужчины настолько разные, что у зеленоглазых брюнетов просто шансов не оставалось. Где уж стройному черноволосому красавцу, похожему то ли на корсара, то ли на танцора, тягаться с лысоватыми пузанами, сутулыми очкариками, бородатыми громилами, старперами в смокингах и шизанутыми преподавателями физики? Имя им легион, самым разнообразным, до того нетипичным, что синеглазым блондинам и зеленоглазым брюнетам как представителям классических романтических типажей просто ловить нечего.

«Что плавно переводит тему размышлений про позитив к черноглазому мистеру Намик-Карасару», — Заноза ухмыльнулся. Это и правда был позитив. Хасан уже к утру его потеряет. К завтрашней ночи начнет искать. Сразу не найдет, это ясно, но Чеваса точно выцепит. Этот pisser был последним, кто о них трепался вслух. Не поверил, придурок, что за длинный язык можно укоротиться на голову.

И ведь не укоротился…

Заноза сердито зашипел. Мартин бросил на него вопросительный взгляд. Пришлось сделать вид, будто свет из окон режет глаза. Он резал, но не так уж сильно: жалюзи были опущены, а чтобы защититься от лучей, пробивавшихся сквозь щели, достаточно было прищуриться.

Ну и что тут? Кованая вывеска над дверью. И непривычно незнакомые буквы.

Заноза сбился с шага, до того это оказалось неожиданно. Он знал все алфавиты всех языков Земли, доросших до письменности. Даже не подумал, что здесь не Земля, и от его знаний никакого толку. Обнаружив, что не может читать, он в первый раз с момента, как попал в заколдованный смерч, почувствовал себя… неуютно. Это тоже решаемая проблема, такая же как деньги, такая же как жилье и оружие. Но деньги, жилье и оружие он всегда добывал себе сам, и знал, как существовать без них, а умение читать — это же как кровь. Как без него? Невозможно!

— Что? — спросил Мартин. И тут же сам понял: — Язык, да? Буквы-то быстро выучить, не парься. Тут написано «агентство «СиД». Я Мартин Соколов, а у Лэа фамилия Дерин. Просто сложили первые буквы вместе. На родине Лэа сидами называют фейри.

— Угу…

Мартин прав: если понимаешь язык, научиться читать не проблема. Достаточно один раз увидеть алфавит и узнать, как произносятся буквы. Ему уже не два года и самый сложный этап, складывание слогов в слова, заново проходить не придется. А Дерин — ирландская фамилия, и фей сидами называют ирландцы. Только этого не хватало! Но если эта Лэа с Земли, и если с Тарвуда можно выбраться, то наверняка можно выбраться с Тарвуда на Землю.

Чевас завтра ночью будет убеждать Хасана, что Бешеный Пес просто исчез. Был шанс, что Хасан ему не поверит и упустит ниточку, ведущую к Данке и феям. Если Лэа с Земли и если на Землю можно вернуться, то и хрен бы с ним, с Чевасом, пусть Хасан его так без толку и убьет, это будет уже не важно.

Дверь, кстати, хорошая. Какая-то даже чересчур хорошая для так хорошо освещенного района. А хорошо освещенный район как-то очень уж безлюден для центра города. Ночь-то еще не поздняя, для прогулок самое время. И гулять тут есть где: вокруг площади с фонтаном до хрена же разных заведений, культурных и не очень. Небезопасное, стало быть, место город Тарвуд на острове Тарвуд. Много света, мало людей, крепкие двери в хороших районах, а в нехороших, наверное, решетки на окнах, и ни одна здравомыслящая леди не выйдет на улицу без перцового баллончика в кармане. Мартин говорил про стражу, мол, в замке есть казармы. Замок недалеко, вон она, стена, монолит чернее черного неба, а стража где? Мартин сказал, что в Замковом районе улицы патрулируют «не стражники, а нормальные». «Нормальные» означает — не купленные? Соблюдающие закон? Или как раз купленные жителями Замкового? Что ж, при любых раскладах не так здесь и плохо. Если б не нужно было домой, если б домой не нужно было позарез, здесь можно было бы остаться и осмотреться. Слишком много интересного и непонятного, чтоб просто все оставить и уйти.

Но нет уж, нафиг! Дома интересного и непонятного куда больше, а еще там Турок, и он один пропадет.