Оказывается, последние пару ночей мальчик охотился за Чевасом. И раз он ничего не рассказал об этом, значит, скорее всего, Чевас просто начал болтать лишнее.

Когда у Занозы появлялись настоящие враги, он говорил о них, о тех из них, которых можно было просто убить. Чаще всего это были вампиры — их почти всегда можно убивать, не беспокоясь о последствиях. Люди, умудрявшиеся создавать Занозе проблемы, обычно были слишком заметны, чтоб прикончить их и больше не вспоминать, так что с ними мальчик решал сам. Своими методами. Не зря говорят, что смеющееся лицо и сладкие речи и змею из норы вытащат. Он делал врагов друзьями, соперников — соратниками, конкурентов — младшими партнерами. Хасан видел, как он работает, и не мог не признавать, что эти методы эффективней убийства. Хотя и сложнее. Но если речь шла о вампире, и если Заноза не рассказал о нем, а решил уничтожить сам, значит, этот вампир говорил о них дурные вещи.

Хасан знал, что его считают старомодным, но не находил ничего плохого ни в старомодности, ни в нетерпимости к сплетникам. Заноза знал, что слухи злят Хасана, и предпочитал самостоятельно расправляться с теми, кто их распускал. У Чеваса, к тому же, была хорошая, старая кровь. Или плохая старая кровь. Зависит от точки зрения. Такая кровь дорого стоит, да и, вообще, может оказаться полезной.

Провернуть какое-нибудь стоящее дело под предлогом импульсивности и взрывного характера — это тоже в духе Занозы. Надо не иметь ни мозгов, ни зрения, ни слуха, чтобы считать его неуправляемым подростком, дорвавшимся до возможности убивать, и, однако, именно эту репутацию он успешно сохранял и поддерживал. Настолько успешно, что Хасан и сам, большую часть времени считал его неуправляемым. И имел на то все основания. Потому что мальчик, во-первых, неуправляем, а во-вторых, ему всегда семнадцать. Он врет, что восемнадцать, и это само по себе говорит о том, что он так и не вырос.

И, похоже, он, все-таки, попал в беду. Хоть и трудно представить, чтоб какой-нибудь вампир, со сколь угодно старой кровью, оказался ему не по зубам.

В ночь, предшествующую той, когда он не пришел домой, Заноза, как выяснилось, отыскал Чеваса в принадлежавшем тому доме терпимости, в Санта-Монике. До полусмерти перепугал клиентов, разгромил приемную, проломил череп доверенному Слуге Чеваса, а самому Чевасу настоятельно порекомендовал «никогда не произносить имя Турка своей грязной пастью». Допрашивали сначала Слугу, а он запомнил данную хозяину рекомендацию дословно, и это понятно: ему было больно и очень страшно, так что в память запало все до деталей. Несмотря на проломленный череп. А, может, тот удар как раз пошел на пользу. Бывает же такое, что от травмы головы память становится лучше.

По поводу того, кто, где и в каком контексте произносит его имя, Заноза никогда не беспокоился, считал, что ему любые слухи на пользу. Это все его дайны: мальчику нужно, чтоб о нем говорили, нужно, чтоб на него смотрели, а для привлечения внимания все средства хороши, начиная с вызывающей одежды и заканчивая вызывающей репутацией. Еще и глаза красит! Хотя… сейчас на его ровесников посмотреть, так на накрашенные глаза можно уже и внимания не обращать. Заноза в себе, по крайней мере, лишних дырок не делает. Серьги не в счет. И волосы у него одного цвета, и стрижка аккуратная. И слухи расползаются не из-за того, как он одевается, и не из-за того, что он красится. Они расползаются потому, что расползаются. Причину не устранить, потому, что незачем. Остается устранять сплетников.

Чевас не внял совету, и уже на следующую ночь рассказывал всем, кто готов был слушать, о том, что Белый Пес угрожал ему, и что он без проблем мог бы разделаться с этим maricon de mierda, не будь их двое. И не будь второй на хорошем счету у тийрмастера.

Чевас не знал даже, что на хорошем счету как раз Заноза, который не только мог разговаривать с хозяином города, но и понимал его. Хасан не смог бы договориться с тийрмастером и под угрозой окончательной смерти. Тот был сумасшедшим, неожиданным, как бешеный заяц с горящим хвостом. Какие тут договоренности, когда понимаешь одно слово из трех, да и то перестает укладываться в контекст уже через минуту разговора?

Чевас вообще почти ничего не знал, кроме того, что Хасан с Занозой иногда охотятся вместе. И неизвестно почему он не верил в то, что они действительно убивают тех, кто называет их maricon, даже без mierda. Хотя, Аллах свидетель, Заноза приложил немало усилий к закреплению в умах закономерности: кто сплетничает — умирает. С репутацией отморозка, которому закон не писан, это сравнительно просто.

А еще Чевас уцелел в ту, вторую, ночь, когда Заноза пошел его убивать. Это нарушило закономерность, но зато теперь Чеваса можно было допросить.

Он не прятался, он смог избежать верной смерти, и так осмелел от этого, что, наверное, сошел с ума. Чем еще объяснить, что Хасан нашел его там же, в притоне в Санта-Монике, где несколькими ночами раньше побывал Заноза? Бедному тупому ублюдку стоило бы бежать из города, из тийра, спрятаться где-нибудь на Восточном побережье, или, вообще, за океаном, забыть свое имя и никогда не вспоминать ни Турка, ни его Бешеного Пса. А он, пьяный до невменяемости, сидел у себя в офисе перед открытым сейфом. И, увидев Хасана, попытался запереть дверцу, вместо того, чтоб просто выскочить в окно.

В сейфе лежали темные очки. Очень хорошие темные очки. Стоили они, пожалуй, дороже, чем сам сейф со всем содержимым.  Заноза не любит дорогие вещи, он любит очень дорогие вещи. И это, наверное, единственная причина, по которой его пускают в приличные места несмотря на неприличную манеру одеваться.

— Ну, и где он? — спросил Хасан, придержав дверцу сейфа.

Чевас перевел взгляд на него, мотнул головой и нечленораздельно замычал на испанском. На мексиканском… Местный диалект отличался от нормального испанского, как местный английский от того, на каком говорили в Лондоне.

— Я его сделал, — разобрал Хасан, — ah cabrón! Я его сделал! Смотри! — Чевас выхватил очки из сейфа. — Soy chingón!

Если б он действительно «сделал» Занозу, он был бы прав насчет последнего. Но чудес не бывает, и Чевас, со своей старой кровью и со своими дайнами, был для Занозы такой же легкой добычей, как если б только вчера получил афат. Однако вот они, очки, и этот сукин сын явно считает их трофеем. И если кто и знает, что случилось с Занозой, так это он.

— Рассказывай, — Хасан забрал очки и сунул в карман пиджака.

Чевас, было, заупрямился, и только в этот момент до него и дошло, кто к нему пришел.

Таких резких смен настроения не случалось даже у тийрмастера.

Только что распираемый гордость и наглостью, так, что впору за ногу к полу привязать, чтоб не унесло, как воздушный шар, Чевас мгновенно сдулся, стоило поймать его за запястье, и вынуть из пальцев очки Занозы. Даже ростом меньше стал. Дернулся, пытаясь вырваться. Не вспомнил о том, что у него две руки, и, наверняка, нож где-то рядом, просто начал выкручивать запястье. Сильный ублюдок, но не настолько, чтоб освободиться.

— Можешь Слуг на помощь позвать, — сказал Хасан. — Заноза не всех искалечил?

Сам он приехал один — не дело это, втягивать Слуг в такие разборки. Любой вампир должен оставаться для них всемогущим и неуязвимым. Иначе начнут задумываться, а от мыслей недалеко и до сомнений. Чевас то ли рассуждал так же, то ли ему, и правда, позвать было некого, он, продолжая вырываться заблажил уже совсем другим тоном:

— Ничего я не знаю! Я ничего не делал! Он пропал! Исчез. Madre, да это как в кино было… я тебе клянусь! Как в «Матрице»! Чем хочешь, поклянусь! Кровью, ратуном, чем хочешь!

Ни о какой «Матрице» Хасан ничего не знал, зато знал, что Заноза не умеет исчезать, когда на него смотрят. Он даже «глаза отводить» не умеет. Еще Хасан знал, что Заноза не исчез бы без предупреждения. Даже если бы умел. Чевас врал, говорить правду не собирался, и этот цирк пора было заканчивать.

У Хасана тоже был под рукой нож. Складной, короткий, очень удобный. Хасан вонзил его Чевасу в сердце, убедился, что ребра крепко зажали лезвие, перекинул обмякшее тело через плечо и пошел на выход. Помешать ему никто не пытался, некому было. То ли Чевас держал при себе одного-единственного Слугу, а тот еще не вылечил проломленную голову, то ли у Чеваса, вообще, был один-единственный Слуга.

В машине Хасан взял телефон, нажал на кнопку, которая должна была соединить его с Блэкингом. Как это работает, он не знал, телефонам не верил, но признавал, что в некоторых ситуациях они полезны. Как сейчас, например. Возить в машине рацию было бы неудобно, да и непросто сейчас раздобыть армейскую рацию начала сороковых.

— Блэкинг на связи, господин!

— Подготовь Раму, — распорядился Хасан. — Вампир ростом около ста восьмидесяти пяти. Худощавый. Дайны силы не использует, но для подстраховки будем считать, что они есть.

— Так точно!

— Отбой.

Все его Слуги, кроме Арни, были такими. Говорили коротко, ясно, по существу и в надлежащей форме. Арни и раньше отличался от остальных, а когда в «Крепости» стал работать Заноза, вообще пустился во все тяжкие. Даже начал называть Хасана «босс», вместо «господин».

Двое детей в команде. Творят, что хотят. И вот что с ними делать?

Воспитывать? Хасан пытался. Но если Арни еще можно было приучить к порядку или хотя бы научить делать вид, будто он признает порядок, то Заноза воспитанию и обучению не поддавался. Оставалось только терпеть. Плохая тактика, а стратегия и вовсе негодная, но ничего кроме терпения в голову пока не приходило. Уже четырнадцать лет не приходило. Как следствие, дом был заполнен телевизорами, комиксами, пылесосами, компьютерами и четырехсотлетним Слугой. В саду жили два вомбата. А Хасан регулярно выслушивал упреки в ретроградстве, анахронизме и скверном характере, советы завести женщину, а лучше двух и ко всему еще вынужден был время от времени слушать невыносимую музыку в клоаках, куда Заноза вытаскивал его на охоту. За какие достоинства мальчик называл эти места «клубами» оставалось такой же загадкой, как принцип действия мобильных телефонов или содержание современных книг.

Подъезжая к «Турецкой Крепости», Хасан уже почти задумался над тем, что ему бы радоваться исчезновению мелкого засранца. Но в этих своих «клубах» Заноза старательно отыскивал для него добычу без алкоголя и наркотиков в крови, даже без никотина. А, кроме того, всегда был рад составить компанию в выходе в по-настоящему хорошие заведения. И он был полезен в «Крепости». А еще, дома без него было… пустовато. В конце концов, за четырнадцать лет Хасан привык, что это белобрысое недоразумение всегда рядом, со своими накрашенными глазами, вечно звенящими браслетами, несчитанными сережками, ноутбуками, пистолетами и безумными идеями.

Надо найти его и вернуть. Чтоб все стало как всегда. Будучи ретроградом, Хасан терпеть не мог перемен.

Рамой называлась стальная конструкция, намертво закрепленная в бетонном полу, и предназначенная для удержания вампиров. С некоторыми из них только так и можно было поговорить. Похожую штуку оставили в подвале лондонского офиса, когда пришлось спешно отступать. Сооружение было настолько прочным, что не хватило бы времени на его демонтаж, а взрывать подвал в центре города Хасан счел плохой затеей. Это он тогда еще мало с Занозой был знаком, всего-то месяца три.

И, если вспоминать Лондон, на ум приходят два связанных с Занозой момента: на второй или третий день знакомства выяснилось, что у них пистолеты одной модели, из тех, которые не достанешь как зря ни на черном рынке, ни, тем более, легально; а примерно через месяц, оказавшись в месте, которое Заноза называл своей «мастерской», Хасан обнаружил там Раму. Почти такую же, как в собственном офисе, разве что с меньшей свободой изменения высоты и угла наклона. Заноза никогда не проводил допросов с пристрастием, ему подвижность Рамы была не нужна.

Потом этот мелкий паршивец сломал Раму в офисе, чем доказал существование вампиров с очень старой кровью.

Хасан в них не верил. На примере Занозы убедился, что как минимум один такой существует, но прежде чем счел его исключением, подтверждающим правило, выяснилось, что у мальчика есть ратун. Да уж, оглядываясь на последние четырнадцать лет, приходится признать, что с появлением Занозы слова: «каждый день новости» приобрели апокалиптическое значение.

Раму в «Турецкой Крепости» испытывали на Занозе целенаправленно, и она выдержала испытания. Чевасу хватило бы и в два раза меньшей прочности. Тот, однако, как большинство вампиров, уверенный в своей силе, первым делом попытался вырваться. Сразу, как только Хасан вынул нож у него из сердца. Зажимы держали идеально, да и Рама, когда Чевас забился в ней, даже не дрогнула.

— Смотри, — сказал Хасан, переведя распятого Чеваса в вертикальное положение, — внимательно. Тебе здесь достаточно светло?

Лампы горели только над Рамой, но синеватый, яркий свет — почти дневной, насколько Хасан его помнил — заливал все помещение, в том числе собранные у западной стены трехъярусные нары, где, как в каком-нибудь итальянском склепе, лежали, сложив руки на груди, восемь вампиров. Слово «покоились» им не подходило, потому что руки каждого были пришпилены друг к другу и к грудной клетке деревянным колом, проходившим сквозь сердце. Мертвый паралич, в который погружается вампир с пробитым сердцем — состояние очень далекое от упокоенности. Разум бьется в неподвижном теле в поисках выхода, душу терзает мучительный голод, а дух блуждает в стране кошмаров. Вампиры, выведенные из затянувшегося паралича, безумны, и хотя рано или поздно они приходят в себя, если получают достаточно пищи, все равно безумие — верный признак того, что они побывали в очень и очень плохом месте. Об этом все знают.

И Чевас знал. Он только что побывал на пороге этого места, а сейчас осознал перспективы и снова забился на Раме.

— Я же сказал, я не знаю! Ни хрена! Чувак, я ж ратуном поклялся! Он исчез просто. Я тебе говорю: выхватил пистолеты и пропал. И очки… Он их снял и бросил, и пистолеты достал… puta madre, пистолеты достал раньше, чем очки упали! Я не вру! Я б такое не придумал! 

Про очки походило на правду, хоть и непонятно, зачем бы Заноза их снимал, если не собирался договариваться с Чевасом, а хотел просто застрелить его? Мальчик снимает очки, когда использует свой основной дайн, и до стрельбы после этого не доходит.

— По порядку, — сказал Хасан. — Если не хочешь занять место на этих нарах, рассказывай по порядку. Заноза предупредил тебя, чтоб ты не трепал языком. Ты не послушал. Вот с этого места и начинай. 

Он умел отличать правду от лжи. Это не совсем то, что умение видеть, когда тебе врут — для того, чтобы видеть, нужен талант, нужна эмпатия, а для того, чтобы отличать вранье от правды достаточно научиться правильно вести допрос. Спрашивать об одном и том же в разных формулировках, в разном порядке, не давать прийти в себя, спрашивать снова и снова, найти все противоречия, найти им объяснения. Или, если объяснений нет, убедиться, что допрашиваемый врет. Добиться правды — дело техники. Добиваться ее от вампиров даже проще, чем от людей. Заноза считает, что вампиры не боятся боли, но он ошибается. Судит по себе, а таких как он на Земле и двух десятков не наберется. Хасан знал, что вампиры боятся всего, чего боятся люди, и еще многого, о чем люди никогда и не задумывались. Мертвого паралича, например. Или других вампиров, которые старше и сильнее.

Он не был старше Чеваса ни по крови, ни по календарю, но он был сильнее. Чевас признал его силу и с самого начала даже не пытался врать, просто слишком хотел убедить Хасана в своей невиновности. Он говорил правду. Правда выглядела как ложь или галлюцинация, но другой у Чеваса не было.

Арни поскребся в дверь допросной, приоткрыл ее и громко позвал:

— Босс! Есть минутка? У меня новости насчет телефона Занозы.

— Что там? — Хасан вышел, прикрыл за собой дверь, — нашел что-нибудь?

Чеваса можно было оставлять без присмотра, а принуждать Арни входить внутрь не следовало. Как большинство Слуг, он очень неуютно чувствовал себя в одном помещении с парализованными вампирами. Спокойно в допросную входили только Блэкинг и Франсуа — у Блэкинга были какие-то свои взаимоотношения с мертвыми, а у Франсуа… были свои взаимоотношения с неживыми. И, вообще, с миром.

— Скорее, отсутствие новостей, — ответил Арни мрачно, — но оно само по себе новость. Нигде на территории США и Канады его мобила не светится. Я сейчас проверяю Европу, но и там, похоже, голяк.

— Мексика?

— Я с нее начал, — Арни мотнул головой, — я тоже две тысячи пятый помню. Нет там ничего. А что, был повод в Мексику сорваться?

Хасан приподнял бровь. Арни поежился и уставился себе под ноги:

— Да ладно, босс, я просто спросил.

— Не было повода, — сказал Хасан. — Центральная Америка? Этот serefsiz Минамото мог снова позвать его в гости.

— Туда Заноза спутниковый телефон берет…

— Так же как в Индию и в Африку.

— Я понял. Проверю.

— Ищи. С планеты он никуда не делся, а телефон если и потерял, то не здесь, а уже там. Где бы это ни было.

–   В понедельник будет запуск LRO, — сказал Арни каким-то странным тоном.

Хасан сленга не понимал, и не любил. Использовать не запрещал, но даже Арни при нем старался говорить на сравнительно нормальном английском. Настолько, насколько был на это способен. Значит, LRO не сленг. А что тогда?

Арни взглянул на Хасана и объяснил, с кривой улыбкой:

— Лунный орбитальный зонд. Нет, босс, это я так. Когда пилотируемый аппарат отправят, Заноза точно в команде окажется, к тому времени и кровь сублимированную делать начнут. Но в зонд — нет, зонд на Землю не вернется. И все равно бы он позвонил.

— Ищи, — повторил Хасан. — Не найдешь, придется подключать Эшиву. Если ее шарлатанство окажется сильнее твоей математики, тебе останется только харакири.

— Да если она Занозу найдет, я ее шарлатанство сам в формулы пересчитаю. Босс, — Арни шевельнул плечом и сунул руки в карманы, — может, велите мистеру Энбренне, ей позвонить? Чтоб она не откочевала никуда с этими своими. А то потом еще и ее искать.

— Иди, работай! — не хватало еще выслушивать от Слуги советы о том, когда и по какому поводу звонить индийской ведьме.

Мистер Энбренне... Франсуа Энбренне. К нему даже Заноза иногда обращался «мистер». Впрочем, с точки зрения Занозы Слуга, который старше тебя в четыре раза, это нормально. С точки зрения любого семнадцатилетнего — это нормально. Если бы мальчик хоть раз почувствовал себя столетним вампиром, он, может, и задумался бы над разницей в возрасте, но он не чувствует, и не осознает по-настоящему, что Франсуа не семьдесят лет, а четыреста.

Зато остальные чувствуют каждый год из этих четырех сотен. Даже вампиры. И сам Франсуа тоже. Потому и не боится никого и ничего, кроме смерти. Привык жить. Не надоело за столько лет. Это, наверное, никому не надоедает, пока жизнь не становится невыносимой.

От Франсуа совет позвонить Эшиве Хасан принял бы. И, кстати, Франсуа первым делом именно ей и позвонил, так что никуда она теперь не откочует. А звонить ей, скорее всего, не придется. Не нашелся мобильный телефон Занозы, найдется спутниковый. Уж этот-то в любой точке Земли отыскать можно, лишь бы включен был.