Флейтист сказал, что Тори старается как можно меньше бывать в Долине. Входит в силу. Учится жить по здешним законам. В человеческом мире ее со всех сторон подстерегают опасности, так что Тори предпочитает прятаться в каком-то из многочисленных «карманов», окружающих Долину.

– Про «карманы» я не очень понял, – признался Альберт, – это что-то из пространственной физики. Ольжех в «кармане» живет, и Теневая Лакуна – тоже «карман». Оттуда нам Тори не достать, но учиться она может только здесь. Значит, приходит в Единую Землю. Может, ненадолго, но нам ведь много и не надо.

Артур выслушал младшего, не особо вникая. Дел, если честно, хватало и без заблудших демонов.

Демонов?

Не важно. Мужское или женское – тело Тори было мертвым. А с мертвецами разговор короткий – топором по башке, и вся недолга. Пусть даже в этот раз коротко не получилось.

... Просверки стали, метельный свист клинков; она билась так, как будто вела танец, стремительный и страшный, очень красивый танец...

Мертвое должно быть мертво.

... Две недели отпуска истекли, но сэр Герман велел не торопиться в Сегед. Приказал оставаться в Шопроне.

«Чем больше бойцов вы подготовите в столице, брат Артур, тем меньше будет срок епитимьи за пренебрежение делами ордена».

Вот всегда он так! А какое, скажите, пренебрежение делами, если Артур по дороге из Цитадели заехал в штаб и сделал подробнейший отчет обо всем, что успел узнать. О деревьях-людоедах в Златой роще, об оборотнях, что на самом деле люди и могут быть крещены, о Городе и Пустошах, хозяине Развалин, о кладах в подвалах Флейтиста, о предполагаемом гнезде интуитов. Мало, что ли?

Мало.

Сэру Герману всегда мало.

Артур предпочитал работать в поле, но командор здраво рассудил, что его рыцарь для особых поручений принесет куда больше пользы, занявшись подготовкой орденских бойцов. Артур занимался. А еще смотрел, слушал, не понимал и пока даже не пытался понять, что же такое происходит вокруг.

Ощущение неправильности появилось еще в тот день, когда он вернулся в Шопрон из Сегеда. Тогда восприятие было обострено молитвой и постом, шестое чувство уловило некий диссонанс в звучании обычной городской жизни... Сейчас уже можно было не прислушиваться.

Артуру не нравилось в Шопроне.

Ему не нравились чернецы ордена Пастырей, тут и там попадавшиеся на улицах. Не нравилась собственная неприязнь к ним, смешанная с радостью, похожей на ту, что охватывала при входе в храм. Монахи сгибались в почтительных поклонах, а казалось, прячут лица под клобуками и сверлят недобрыми, пронзительными взглядами, и душа вздрагивала, не умея разобраться в себе.

Ему не нравились Недремлющие, и раньше-то не друзья, а теперь и вовсе почти враги. Митрополит издал постановление, запрещающее рыцарям духовного и светского орденов вступать в какие бы то ни было пререкания, но что прикажете делать, если не рыцарь даже – простой гвардеец из уличного патруля, проходя мимо, толкает плечом?

Сразу в морду?

Артур так и сделал.

Недремлющие как ждали... а почему, собственно, «как»? Они ждали. Три дня пришлось провести в казармах, носа не показывая в городе. Вроде наказание отбывал за учиненное безобразие. Всего безобразия – пять человек патрульных. И не покалечил ведь никого, за что их калечить? Так, поучил легонько.

Артуру не нравились люди. Нет, нельзя сказать, чтобы совсем уж не нравились – люди они люди и есть. Просто с тех еще, с давних времен привык к почтительности и страху. А нынче... боялись, да, что есть, то есть. А вот почтения как-то поубавилось. Объяснение этому было, и само по себе объяснение Артура вполне устраивало. Защищать людей взялись пастыри, которые делали это куда эффектнее, чем тамплиеры.

Не мечом, но словом.

Без оружия, без крови, одной только святой верой своей черный монах мог прогнать любую тварь, близко подошедшую к человеческим домам. Если верить слухам, пастыри умели даже заговаривать житников. А уж духов страшнее в Долине не водилось.

Артуру всего однажды довелось видеть деревню, посещенную житником. Но запомнил он это, кажется, на всю жизнь. Деревня, где не было ни одного взрослого человека. Только дети.

Детишки, убивавшие всех...

Житник приходил к людям просто: кто-нибудь из детей в разгар лета подбирал на улице куколку, сплетенную из соломы. Обычную куклу. Ровным счетом ничего особенного. Только для малышни такая куколка была почему-то милее всех других – деревянных, тряпочных или опять же соломенных. Кто их поймет, детей? Они же в обычном камушке с дороги, если блеснет он сколом на солнышке, драгоценность видят.

Вот и с куклой так же. Играли с такой всей деревней – совсем мелюзга и детвора постарше. Строили для игрушки домик где-нибудь в своем тайном месте, носили туда цветы и кусочки хлеба. По осени, когда резали скот, у порога домика появлялись потроха и кусочки мяса. А в один из дней кто-нибудь притаскивал украденного цыпленка или кролика, или еще какую живность.

Чем уж житник очаровывал детей – это только детям и ведомо. Но они как должное принимали то, что игрушечный домишко становится все больше, что растет и кукла, что исчезают приношения. Они играли, у игры были правила, а правила, как известно, нужно выполнять. Это взрослые могут себе позволить пренебрегать ими же установленными законами. Дети – нет.

А житник, раз попробовав живую кровь, обретал силу. И дальше все случалось очень быстро.

Убитых, кстати, дети хоронили. По-своему. Закапывали на поле.

А профессор в житников не верил. Странный человек! Не верить можно в то, что проверить не получится. А житники – они ж настоящие.

– Ну перебили взрослых, а потом что?

Это он спросил, когда выслушал, что Артур Альберту рассказывал. Вот ведь хмырь ученый! Простых вещей не знает. Духи, они же не люди, они по-другому думают и не загадывают далеко. Это во-первых. А во-вторых, не зря мертвых на поле прикапывали. Не к зимней, так к весенней жатве вырастало там совсем не то, что сеяли.

Нет, Артур, понятно, не стал бы всего этого Фортуне объяснять, если бы младший не полюбопытствовал. А что вырастало – это видеть надо, словами не рассказать. Альберт привязался – пришлось нарисовать...

– Страсти-то какие! – хмыкнул профессор, на картинку поглядев. – Дети кукурузы. И как же вы с этим, юноша, боролись? Топором рубили?

– Пожгли, – честно ответил Артур.

– А детишек, конечно же, развезли по другим деревням. К добрым людям пристроили, я правильно понимаю?

Ну не дурак ли? Нет, не дурак. Странный просто. И противный.

– Сказал же – пожгли, – напомнил Артур. Профессор глубоко задумался и после этого день и еще полдня общения избегал. Что Артура вполне устраивало. А пастыри, по слухам, житников прогоняли. Наверное, они и вправду это умели. Артур и сам способен был крестом и молитвой отваживать нечисть и тварей. Да и сэр Герман, если б захотел, вполне мог обходиться без оружия.

Что ж, чудовищ прогонять – дело, на первый взгляд, благое. Но только если не вспоминать, сколько в Долине глухих деревенек, куда лишь патрули храмовые и забредают. Даже мытари в такую даль не забираются.

Духи, твари и демоны, изгнанные монахами из Обуды, Дакийского княжества или Видинской земли, нашли себе корм в Тырнове, Лихогорье, многострадальном Средеце и, конечно, по всей границе болот. Город и Пустоши – в Развалинах. Хозяин Воды – в Балатоне. Хмельной Вурдалак – в Средеце, в самом сердце тамошних виноградников. Хохотунчик – в Бургасовых болотах, откуда сбежал трактирщик Захар Качия, Садовник – в болотах Рудных. А в Идрии пришлось прекратить добычу ртути. Там Триглав, Велебит, Красовы Ямы – и все это сразу взбесилось, оголодало, полезло жрать, как будто со всей Долины стеклись туда твари и нечисть.

И никто больше не живет в Дуга-Ресе. Даже тамошний воевода сбежал, явился к герцогу с повинной: твой меч – моя голова с плеч, но не вернусь, и не приказывай.

Потеряли город. И удастся ли вернуть, этого сейчас и храмовники не знают.

По южной границе Аграмского княжества, вдоль Рудных болот было много небольших поселений. Земли там плодородные, и люди за них держались, несмотря на то что очень уж далеко оттуда до городов и наезженных дорог.

Карнай рассказывал, что, когда они с Ирмой забредали к Рудным болотам в последний раз, никого живого в поселках уже не осталось.

Пожрали.

Оно и понятно: куда ж деваться голодным и неубитым тварям?

Шопронский митрополит Адам высказывался в том смысле, что придет время, когда пастыри смогут защитить всех людей в Единой Земле.

Дай-то бог. А пока оно не пришло, это славное время, чернецы делали, что могли, и слыли в людских глазах праведниками. Тамплиеры же, убивающие чудищ на окраинах, становились как бы уже и ненужными.

Чего там хотел сэр Герман? Незамыленного взгляда? Так замыленный или нет, взгляд видит то, что на поверхности: глава епископской церкви начал войну против воинства Храма. Бескровную войну, до победного конца. Наше дело правое – мы победим. И возразить-то нечего. Дело и вправду правое. Двуглавая церковь – это ведь исключительно от безысходности, от неверия в людскую порядочность. После Дня Гнева, когда жизнь устраивалась заново, Невилл-Наставник повелел не отдавать такую силу в одни руки. И Артура с Альбертом сто лет назад тоже не от хорошей жизни отправили в Теневую Лакуну. Слишком много возникло вопросов к ордену у тогдашнего митрополита. Герои там или нет, а непорядок это, чтобы рыцарь и нечистый маг братьями стали, кровь смешали по языческому обряду – две силы несовместимые.

Тогда надеялись переждать, пока страсти улягутся, и вернуться тихо и незаметно. Получилось же совсем не так, как рассчитывали. Сто лет прошло... Страсти не улеглись, страсти сказками стали. Ну люди! Уж лучше б грешником числили. Младшему, правда, еще того хуже – в ангелы записали. Тьфу! Грех и срамота, и смешно, и страшновато.

А нынешний митрополит, он всем праведникам праведник. Ему можно всю власть отдать. Даже нужно, пожалуй.

Не многовато ли святых для одной Долины?

Ересь, ересь... Но Господь простит, поскольку добр и понимает, что человеческий разум далек от совершенства. И цепляется этот разум за щербиночку на гладкой полировке. Щербинка, она и ни при чем, может. Не в ней, может, и дело. Но – цепляется.

Не многовато ли святых?

Чего думать? Бить надо. Вот только некого.

Чуть слышно загудев, прислонилась к стене гитара. Галеш, не спрашивая разрешения, плеснул себе вина и улыбнулся глазами поверх кружки:

– Мыслишь?

Артур лишь вздохнул. Бессмысленное перебирание фактов и фактиков, собственных ощущений и чужих рассказов – меньше всего это походило на размышления. Выводы, выводы где? Хоть какие-нибудь, кроме банального перехода власти в одни праведные руки! Переборы струн, увы, не были музыкой Флейты, и озарение не приходило. Хотя надо признать, что сам Галеш чем-то на Флейтиста походил. Такой же странный, не в себе, и говорит загадками. Только не от ума, а потому что редко какую мысль додумать умеет. У него, что в стихи не складывается, сразу из головы вылетает. Зато если уж сложится...

– Как тебе песня? – спросил Галеш, сообразив, что ответа на первый вопрос не дождется.

Артур кивнул.

Да, если что складывалось в стихи, то получалось оно, как сейчас, или как тогда, в Ратуше, или как той ночью во дворе профессора. Песни были всегда к месту и всегда о том, о чем думалось, чему радовалась или по чему томилась душа.

– Ты сам мог бы, – Галеш поставил кружку, облизнулся, – рисовать мог бы. Как я пою. Я в Сегеде был, видел. Понял, как ты Ее любишь, даже позавидовал. И сейчас еще завидую. Ты Ее правда видел?

Артур пожал плечами.

Его рисунки хранились в архивах орденской библиотеки. Может, стоило бы удивиться тому, как Галеш пролез туда, но удивляться Галешу Артур за время знакомства с ним разучился. А отвечать на дурацкие вопросы еще не привык. И не привыкнет, наверное.

Рисовать заставил сэр Герман. Впрочем, на языке командора это называется «попросил». Еще тогда, сто лет назад. Артур «по просьбе» начальства изобразил всех чудищ, каких довелось повидать. И убить. Это уж само собой. Отметил уязвимые места, на словах объяснил, какая кого берет магия, тогда же составили подробную карту мест обитания... Это было вскоре после житника. И сэр Герман с несвойственной ему застенчивостью спросил: «А Пречистую написать сможешь?»

Неожиданный переход от чудищ к Богородице сбил с толку, так что Артур, не задумываясь, начал набрасывать Ее лик, темные и теплые глаза, спокойную улыбку...

– М-да, – только и сказал командор, поглядев на рисунок. – И как оно, святым быть при жизни?

Грех, конечно, такое спрашивать. Но тогда все они, все братья и сэр Герман тоже, не в себе были. Это рассказывать потом легко, пожгли, мол, детишек, и вся недолга В общем, извинился сэр Герман, рисунки забрал и ушел

– И ведь не красавица, – удивленно заметил Галеш, – а на сердце легла. Я, знаешь, взгляд ее теперь вижу. Изредка. Это как рассвет – чистота, надежда, и радостно так.

Он сосредоточенно нахмурился, потянулся за гитарой, да так и застыл с протянутой рукой, подавшись вперед. Задумался. Накатило значит. Со дня на день новой песни ждать можно.

Завтра Зако на очереди и послезавтра тоже. А потом опять Галеш будет. Что у него народится, интересно?

«Интересно? – сам себя спросил Артур. И сам себе кивнул: – Да».

Эти песни «ложились на сердце». А гитара, подаренная флейтистом, казалась иной раз просто волшебной. Хотя ни Альберт, ни сам Артур никакой магии там не ощущали. Просто добрый инструмент, с любовью сделанный, оттого и особенный. Галеш с подарком Флейтиста не расставался. Когда был собой, а не Зако, понятное дело. Зако от гитар воротило. От всех.

Что ж, понять можно. Если бы не подарок нежданный, был бы хайдук в теле Галеша полновластным хозяином. А так пришлось договариваться: два дня один командует, два дня – другой. Зако и бесился-то с самого начала лишь оттого, что Галеш Ирмину гитару с собой в Цитадель потащил. Пока не разбился инструмент, певун собой оставался, для Зако лишь малый уголок выделив. Правда, от гагары той уже через минуту только гриф да струны остались. Но Зако доблестному и минуты за глаза хватило.

При ближайшем рассмотрении Золотой Витязь оказался совсем неплохим мужиком. Карная, вон, от смерти спас. С Галешем, опять же, полюбовно договорился. Хороший, в общем, человек, что для хайдуков, надо сказать, нехарактерно. Артура еще в самом начале всей этой истории искоробила легкость, с какой профессор сравнил неведомого тогда Зако с орденскими братьями. Потому что ничего oбщего у храмовников, защищавших людей, и хайдуков, рыщущих в поисках кладов, не было и быть не могло. То, что и те и другие убивали чудовищ, – не признак общности, а, скорее, нелепое совпадение Тем более что хайдуки от тварей предпочитали убегать.

Тут-то они, конечно, были правы. Артур и сам, не будь истребление нечисти его работой, за версту обходил бы даже завалящего крикунчика, а уж про друидов и говорить не приходится.

Друиды – люди. Тем и опасны.

А Зако, Зако убивался за идею. Он считал себя потомком Миротворца... Хотел когда-то вступить в орден. С орденом не получилось, и вместо рыцаря Зако стал хайдуком. Удачливым. До безрассудства смелым. А уж безбожником каких поискать. Но последнее поправимо. Все, что нужно Зако, – это перестать крыситься на орден и не ревновать Артура к светлому образу покойного Миротворца, мир его несуществующему праху.

 

Витязь

Артур вполне серьезно полагал, что сам он, доживши до тех же лет – Зако было уже за двадцать, – и не сунется в поле. Поселится в Сегеде или, ладно, в Шопроне, если уж так угодно сэру Герману, и станет натаскивать новичков.

А Зако – ничего, мотался по Долине из края в край, точнее, с окраины на окраину, нечисть давил. Ну, клады, понятно, подбирал – как же без этого? В Развалины ходил и дальше, мимо Аквиникума, в Кочевье. Ну, то есть, это Артур с Альбертом так назвали. А у Зако Кочевье называлось Чистилищем. Одно слово – безбожник. Хотя слово подходящее.

В будущем, когда закончатся остовы машин на улицах Развалин и на Кладбище, Кочевье обещало стать новым источником железа для Долины. Тогда к нему так же, как сейчас к Кладбищу и Развалинам, регулярно начнут ходить обозы, сопровождаемые конвоем храмовников. Или пастырей – это если верить обещаниям митрополита. А пока в Кочевье жили чудища да толпились, сцепленные между собой, огромные повозки на железных колесах.

«Вагоны». Значение слова известно, но повозки оно роднее и понятнее. В большинстве своем они перевозили грузы, но некоторые были предназначены для людей. Обставлены. Роскошно и не очень, а то и вовсе убого. Видимо, в каких-то повозках жили, а в какие-то приходили просто посидеть. Зачем? Да кто ж их, древних, поймет? В этих своих вагонах они кочевали из города в город и возили за собой очень много разного добра. Потому и Кочевье.

А Чистилище – это потому, что после людей там поселилась нечисть. Это всегда так бывает.

Про Кочевье-Чистилище рассказывали всякое. Не о чудищах – чего в чудищах интересного? О кладах, что можно было там отыскать. Ходили сказки про целые горы драгоценных камней, про слитки железа и золота, про неисчислимое множество мэджик-буков... Последнее, кстати, чистая правда. Именно там добывали их интуиты. Альберт с Артуром так и не поняли, за какой надобностью древние после Дня Гнева оставили этакое сокровище валяться бесхозным. Или тогдашние маги полагали, что их мэджик-буки вечны? А на появление нового поколения они не рассчитывали?

Профессор врет, что раньше магов вовсе не было. А какие были, те без мэджик-буков обходились. Уж выбрал бы одно что-нибудь: или были маги, или не было их. А то брешет, пень ученый, и сам не помнит, чего брехал.

В книгах про магов написано. Значит, были. И про мэджик-буки написано, называют их только по-другому: «секретари». Но дело ведь не в названии.

Вот, кстати, Тори, она пока в демоническом теле жила, умела колдовать сама по себе, вроде как Альберт. А только лишь в человека перебралась, тут же ей самой мэджик-бук понадобился. Обидно, что есть он у нее. Зако сам же и привез. Сначала придавил Некроманта, явившегося в Долину, чтобы вызволить свою госпожу, а потом забрал из логова все ценное, что нашел. И мэджик-бук, специально для Тори отлаженный, конечно, увез.

Зако рассказывал, что Некромант подготовил для Тори не меньше десятка тел, чтоб было госпоже из чего выбрать. И они лежали в стасисах, то ли мертвые, то ли живые – Зако не разбирался, просто поотрубал всем головы да сжег поганое гнездо.

Даже думать о таком тошно, с души воротит. А Тори, бабочка с клинками-крыльями, выходит, запросто могла в мертвяка вселиться.

Но вселилась-то она в конечном счете в живого.

А Зако сейчас, как вспоминает мэджик-бук, так крестится. «Слава богу, – говорит, – что я эту штуку Фортуне не отдал. Уж он просил, вьюном вокруг вился, денег сулил немереных, чуть ли не бессмертие обещал». Но Зако хоть и хайдук, а не совсем дурак. То, что ему страсть как интересно стало, зачем демоницу в Цитадель понесло, – это дурь, конечно. Но то, что он в интересе своем поддержкой Фортуны заручился, – вот это уже умнее. А профессор засуетился, забегал, когда мэджик-бук драгоценный, почти его собственный, вместе с телом Зако сгинул куда-то.

Беда в том, что младший задумался – что ж там такого интересного, если Фортуна ради того, чтобы книгу вернуть, его, Альберта, разбудить не побоялся. Плохо быть магом. Все время им неймется.

* * *

– Хочешь песню? – спросил Галеш, нацедив себе очередную кружку.

Вот маленький вроде, тощий, а пьет, как в бурдюк выливает. И не пьянеет ведь.

Покачать головой Артур не успел. В дверь постучали, возник на пороге посыльный с орденскими нашивками:

– Сэр Артур, сэр командор вызывает вас в Сегед.

– Срочно? – с надеждой спросил рыцарь.

– Велено быть послезавтра к вечеру, – ответил посыльный, поклонился и исчез.

– Вот чего я не знаю, – промолвил Галеш, – так это как вы внутри ордена посланиями обмениваетесь. Голубиная почта?

– Отстань, – попросил Артур.

Врать не хотелось, а рассказать правду было нельзя. Правда была неприятной: сэр командор не желал делиться секретом быстрой связи ни с герцогом, ни с Недремлющими, ни даже с митрополитом. Особенно с митрополитом.

Не желал. И правильно делал.

– Можно с тобой? – Галеш заерзал на табурете. – Можно я в Сегед приеду?

– Да пожалуйста.

Что за вопросы дурацкие! В Сегед никому дорога не заказана.

– Да нет, с тобой дальше можно? Вы же в Цитадель Павших поедете. Ты, и рыцари, и командор ваш. Возьми меня, а? Я... – Галеш задумался всего на секундочку и зачастил, пока Артур не успел отказать: – я готовить умею, и за конем ходить, я с животиной лажу, ты ведь знаешь. Опять же нескучно вам будет.

Вот это он зря сказал. И сам понял, что зря. Нескучно. Да у храмовников одна мечта в жизни – поскучать от души.

Галеш хлопнул глазами и примолк безнадежно.

– Тебе зачем? – смилостивился Артур.

– Изнутри хочу посмотреть, – признался менестрель, – на братьев, на командора, на тебя там. Я же до сих пор не знаю, какой Миротворец на самом деле.

– Стальной, – отрезал рыцарь.

– Так я приеду?

Артур вздохнул. Галеш счел этот тяжкий вздох разрешением, подхватил гитару и усвистал из комнаты. Теперь он до самого Сегеда на глаза не попадется. А взять его с собой можно. Во-первых, со скотиной он ладит – это правда, а во-вторых, пусть сэр Герман на певуна посмотрит. Если до экзорсизма дойдет, демона изгонять не Артур – командор будет.

 

Галеш

Я очень хочу знать правду. Я люблю песни, я умею складывать их и умею слушать. Песни блестят и переливаются, как самоцветные камни, и, как камни, их нельзя держать при себе, нужно отдавать, менять на деньги. Да, мы, музыканты, как хайдуки, отдаем самоцветы в обмен на разного достоинства монетки. Песни радуют глаз, тешат слух, будят фантазию. У них даже вкус есть, у каждой – свой, как у разных сортов винограда.

Но любая, даже самая сказочная песня была когда-то правдой. Некрасивой, скучной, чаще всего горькой. Почему так бывает, что не складывается ни сказки, ни песни из истории, где все хорошо, герои веселы и счастливы, и самые большие передряги, в какие они попадают, – это расковавшаяся лошадь или забравшийся в штаны муравей?

Я очень хочу знать правду.

Потому что в песнях и сказках Братья не знают бед. Потому что в песнях и сказках святой Миротворец и посланный ему небом брат счастливы и веселы, и даже лошади у них не расковываются, а муравьи держатся поодаль, почтительно впитывая исходящую от праведников благодать. Слышал я и другие песни, слышал другие сказки, где два колдуна сеяли великое зло и, расчищая ему путь, уничтожили зло малое. И не знали эти колдуны ни горя, ни бед, и лошади у них не расковывались, а муравьи держались поодаль: даже мельчайшие бессмысленные создания божьи боялись черной силы.

Сказки врут. Врут песни. Я сложил свою, и она не понравилась людям. Но командор Единой Земли не раз приглашал меня в Сегед, приказывал петь.

И никогда не предлагал остаться

Своими глазами я вижу совсем не то, о чем рассказывают сказки. Два юноши, ставшие легендой, меньше всего думают о своей легендарности. О подвигах же прошлых и будущих даже не вспоминают. Они говорят о женщинах, книгах и загадках Большого мира, они ругают Иляса Фортуну, жару и аграмское вино. Они такие обычные, что я понимаю, отчего зол и разочарован Зако Золотой Витязь, воспитанный на благоговейных легендах о Миротворце.

Зако сродни ребенку, разобравшему калейдоскоп, чтобы добраться до красивых узоров внутри, и нашедший лишь несколько зеркал да россыпь цветных стекляшек.

А я?

Я не разочарован. В самых обыденных разговорах я слышу отзвуки кровавых легенд. В спокойных замечаниях о том, что чудовища изменились, я явственно различаю несказанное: «за сто лет». И мне было страшно заглянуть в пропасть, что открылась во взгляде Артура той ночью во дворе дома Фортуны.

Даже в ничем не примечательной любви Артура и Ирмы, в ее изменах Варгу, в коротких, словно бы случайных встречах днем, в страстных ночах, во взглядах, улыбках, недомолвках, во всей греховности их взаимного влечения есть нечто, отличающее этот адюльтер от всех других.

Даже в ничем не примечательной нелюбви Альберта и Ветки, в его снисходительности, в ее готовности услужить, в его равнодушии, в ее бешеной ревности есть нечто, отличающее этот мезальянс от любого другого.

И даже ревность Ветки – ревность женщины, понимающей, что у кого-то есть права на ее возлюбленного, – не похожа на обычную ревность.

Все это выльется во что-то неожиданное, может быть, страшное и обязательно достойное новых песен и новых сказок. Я хочу знать правду. Видеть правду. И запомнить правду. Чтобы, когда Братья уйдут вновь, остался кто-то, кто сможет эту правду рассказать. Я – очень гордый поэт и очень самонадеянный, а еще я знаю себе цену. И если останусь жив, если Зако не убьет меня, если не убьет меня сам Артур, когда сбежавшая демоница Тори переселится в мое тело, я сложу о Братьях песню, послушав которую, правду увидит любой.

Я благодарен Артуру за то, что он спас мою душу. Я благодарен Господу за то, что он дал мне эту душу такой, какая она есть: способной брать и отдавать. И я благодарен судьбе за то, что она свела меня с двумя своими избранниками. Пусть даже все это закончится печально и для меня, и для них.

* * *

– Может, так запомнишь? – спросил старший без особой надежды.

– Да ну тебя! – отмахнулся Альберт. – Я тебе рыцарь что ли? Не беспокойся, отмечу все на карте, вернешься – отдам. Можешь ее потом хоть жечь, хоть есть, хоть в сундук прятать.

– Лентяй, – подытожил Артур. – Ладно, карту читать ты умеешь. Только не забывай, хорошо?

– Не забуду.

Старший заглянул перед самым отъездом, уже собравшись в дорогу. Явился этаким мрачным красавцем, на белом коне, сам весь светится. Альберт аж взревновал слегка, когда заметил, как Ветка на Артура загляделась. Давно ли радовался, что Рыжая с братцем друг к другу притерпелись, а вот, извольте видеть, уже и ревновать начал.

Хорошо хоть Ветка не в Артуровом вкусе. Впрочем, кто его поймет? Он всех любит.

«Ирму он любит, – напомнил себе Альберт, – ведьму зеленую. А вовсе не Ветку».

– Свинство, между прочим, – сказал вслух, – неделю не показывался, а заглянул на пять минут, и то по делу.

– Шумно здесь, – привычно соврал старший, – вот закончите с ремонтом, тогда посмотрим.

«Закончите» – это лучше, чем «закончишь», которое было сразу по возвращении. «Закончите» означало, что Ветку признали человеком. Вот только Артур сюда не переберется, что бы он там ни врал про шум и ремонт.

Зачем он врет? Что случилось? Что сделано не так? Или старший все еще не может простить того, что Альберт не сразу рассказал о жертвоприношении?

Стенка. Прозрачная и холодная. Появилась из ничего, на пустом месте выросла. Ее разбить надо, но страшно. Страшно натолкнуться на холодную, непонимающую усмешку.

– Ну ладно, – сказал Артур и улыбнулся невесело...

Вот сейчас он обнимет, как всегда, на прощание. И можно будет, ткнувшись носом в холодную кожу доспеха, спросить у него, что же случилось. И Артур скажет, в чем дело, и все прояснится, и станет хорошо. Как раньше.

– Ты уж возвращайся поскорее, – сказала из-за спины Ветка. Ее руки обвили плечи Альберта, подбородок лег ему на плечо. Глаза улыбались: – И будь осторожнее, благородный сэр.

– Да, леди. – Артур церемонно поклонился и птицей взлетел в седло. Выезжая со двора, поднял руку, прощаясь.

И все.

Альберт стоял возле калитки, смотрел на людную улицу, не спеша вернуться в дом. Артур уехал один – это непривычно. Артур рад, что не нужно брать с собой младшего... Рад.

– О чем задумался? – Ветка коснулась локтя.

– Да так, – Альберт помотал головой, – о ерунде всякой.

* * *

Он следил за Ирмой. И он учил Ветку. Учил пустякам, мелочам, с которых начинается магия. Учил читать и считать. Учил понимать и слова, и числа. Учил концентрации и сосредоточению. Учил видеть тонкие ниточки сил, паутинкой тянущиеся из земли к небу.

Ерундовые ерундовинки, для которых даже мэджик-бук не нужен. Когда Ветка в первый раз потянулась и передвинула по столу кусочек луковой шелухи, Альберт радовался едва ли не больше, чем сама ведьма.

Такая рыжая. Такая способная.

Круглая лодочка, желтая, ломкая и легкая, пролетела через стол и остановилась на краю.

Остановилась!

Сам Альберт когда-то выполнял это упражнение с высушенным цветком. Если верить профессору, он сдвинул цветок, письменный прибор, канделябр, сорвал с ножек столешницу и все это вместе вышвырнул в окно. Высадив, разумеется, раму.

Альберт ничего подобного не помнил. Он вообще не помнил, как начал учиться магии, – ему тогда и двух лет не исполнилось. Важно, что он «останавливать» не умел. Этому Фортуна учил отдельно. А Ветка – умела. Не задумываясь. Она делала то, что хотела сделать. Не меньше и не больше. Ровненько.

Может быть, женщины просто аккуратней?

Может быть. Но хотелось думать, что Рыжая – очень способный маг. Это было бы здорово. Одно дело рассуждать, мол, двум сильным магам в Долине тесно, а совсем другое —взять и такого мага найти. Самому. И научить. Самостоятельно.

Ага. Фортуна, поди, так же думал, когда Альберта подобрал.

Да наплевать, что он там думал.

* * *

Он учил Ветку. И он следил за Ирмой. Старший, вот скотина хитрая, отдал ей жемчужину, и теперь Альберт, не напрягаясь, мог почувствовать, где находится ведьма. Драгoцeнный Артуров подарочек светился на все герцогство. Если знать, что искать и как искать, понятное дело. Альберт знал, еще бы не знать – когда-то и у него жемчужина была.

Старший и сам иногда Ирму чуял, но себе доверял не слишком. У него ведь как когда: то пень пнем в магии, хоть «пандемониум» под носом выстраивай, не почует, то прямо ясновидящим становится. Месячной давности заклинания вынюхивает и грозится уши надрать.

Тоже нашелся! Уши... Ну-ну.

Когда он попросил за Ирмой присматривать и докладывать, где она была и сколько времени, Альберт чуть не сел. Чтобы Артур какой-то ведьмой заинтересовался!

Спросил: зачем? А старший только мордой крутит: не твое, мол, мажьe дело. Надо – значит надо. Трудно, что ли?

Нет, оно нетрудно, но интересно ведь.

– Влюбился, – констатировал Альберт, – в ведьму, – подумал, и добавил, чтобы изничтожить окончательно: – в зеленую!

– Ты еще скажи «в дикую», – огрызнулся Артур, – и не влюбился вовсе. А зеленое ей к лицу.

– Влюбился, влюбился, – радостно замурлыкал Альберт, тут же настраиваясь и на жемчужину, и на эмоциональный фон старшего, и на всякий случай покрепче запирая входную дверь. Мало ли? Артуру из «Звездня» до дома не полчаса, как всем людям, Артур, если разозлится, в пять минут долетит.

Жемчужина никуда не двигалась, пребывая в одной из деревень к юго-востоку от Шопрона. В эмоциональном фоне были злость и смущение.

Дверь послушно щелкнула замками.

Ха-ха!

Впрочем, буйствовать старший не стал, обрычал только матерно и напомнил, чтобы Альберт не забывал хотя бы раз в пару часов за ведьмой приглядывать. На том и порешили.

Это так давно было! Кажется, целую вечность назад. Тогда еще не выросла между ними стенка, и хотя Артур не приходил домой, предпочитая жить в «Звездне» или в казармах, Альберт знал, что старший все равно здесь, рядом. Что он придет, если будет в том нужда. Или придет, когда захочет. И будет, конечно, ругать за волшбу и грозиться надрать уши, и они поспорят привычно, и... Ну, как всегда, все как надо.

Он уехал и даже не попрощался толком. Так, заглянул по делу, об Ирме напомнить. Ведьма поганая. Из-за нее все. Из-за того, что Артур с ней связался.

И когда вернется, неизвестно.

От Сегеда до Цитадели Павших, если ездить как люди, а не как Артур обычно, – пять дней верхом. А с обозом – неделя. Храмовники, наверное, через Пустоши двинутся – рыцари все-таки, им и по бездорожью можно. Значит, дней за пять все-таки доберутся. Ну там плюс-минус полдня на чудищ каких-нибудь, не может такого быть, чтоб тамплиеры в Пустоши вышли и не прибили никого. Старший, правда, сказал, что командор собирается по Ямам прогуляться. Это делается время от времени, потому что, если Ямы хотя бы поверху огнем не вычищать, оттуда такое полезть может – огненные чувырлы котятками покажутся.

М-да. Ямы – это еще пара дней. Да пять дней обратно. Да в Цитадели заночуют, наверное. Дюжина дней выходит. У Артура – любимый срок. Шесть постных дней, четыре – нормальных и два воскресенья. А не все ли равно, когда старший вернется, если домой он и не заглянет? Опять в «Звездне» остановится или в казармах.

– Ты расстроился? – спросила Рыжая, присаживаясь рядышком. – Из-за меня?

– Из-за Артура, – поморщился Альберт. – Рыцарь – это не человек, считай. Не может он жить по-человечески.

– Не человек, – подтвердила Ветка, – ты только не сердись, но... я все еще боюсь его. Боюсь того, что он делает с тобой. Он хороший. Если ты так говоришь, значит, так оно и есть, но он помыкает тобой, как собачонкой. Он старший, ты – младший, он главный, ты – его прирученный маг. Нет-нет, – она помотала головой, – я знаю, что это не так. Я просто говорю то, что вижу, понимаешь? Он велит, ты – делаешь. Разве нет?

– Не знаю, – Альберт пожал плечами, – я над этим не задумывался.

 

День Гнева

... Святые братья, настоящие, а не самозваные, обнаружились довольно скоро. И они сами нуждались в помощи. Во всяком случае, техническое и медицинское оснащение лагеря Красного Креста оказалось востребованным полностью. Пострадавших хватало. Перемещение не прошло бесследно, и дело не ограничилось одним лишь разрушением испытательного корпуса.

Были землетрясения. Пожары. Извержения невесть откуда взявшихся вулканов и наводнения, когда маленькие ручейки в одночасье становились широченными озерами. Лился с неба огненный дождь, разверзалась под ногами земля, долго кружил в небе серый, жирный пепел...

День Гнева. Падкий на романтические названия средневековый люд назвал катастрофу именно так.

Да, Средневековье. Не успевшие или не пожелавшие своевременно эвакуироваться сотрудники института любезно объяснили, что гипотезы о перемещении с помощью «прыжковых» двигателей не только в пространстве, но и во времени выдвигались давно. Теперь же они подтвердились. Правда, довольно трагическим образом. На куске земли площадью в сотни тысяч квадратных километров оказались перемешаны представители самых разных времен, вырванные из привычной жизни вместе со своими городами, деревнями, лесами и пашнями. Кто-то из них продолжал воевать с турками. Кто-то давно смирился с властью мусульман. Кто-то ожидал монгольского нашествия, а кто-то с напряжением следил за войнами Реформации. Понять опасность этой мозаики удалось далеко не сразу. Сначала же выходцы из третьего тысячелетия приятно удивлялись тому, как легко удалось найти общий язык с правителями из других времен. Кое-кто даже взялся рассуждать о несомненном влиянии общих корней на достижение взаимопонимания. Что же до храмовников, так они и вовсе без удивления восприняли новости о том, что орден их живет и процветает уже почти тысячелетие

Мастиф не взялся бы судить об общих корнях – в институте исследований космоса работал коллектив не то что интернациональный, а просто-таки интергалактический, выходцы с самых разных планет оказались на Земле в момент катастрофы. Но Мастиф мог бы сказать, что зачастую людей объединяет общая беда, а вот когда она проходит, о единстве забывается очень быстро...

* * *

Галеш ехал с обозом: четверо сержантов, двое послушников и он, менестрель. Славная компания. Спелись они, во всех смыслах, за первые же полчаса пути, а сейчас блажили на все Пустоши так, что встретить чудищ Артур уже и не рассчитывал.

Какие чудища? Все, что есть, в норы попрятались и выглянуть боятся.

– А неплохо поют, – заметил сэр Герман, покачиваясь в седле и улыбаясь легкому ветерку.

– М-да, – неопределенно сказал Артур.

У командора музыкальный слух отсутствовал, видимо, чтобы осталось место для голоса. Голос, да, голос был о-го-го какой. Начальственный. Оборотни, наверное, и сэра Германа Карнаем назвали бы: карнай – это рог такой, в бою сигналы подавать. А слух, ну, что слух? Зато вот нравятся сэру Герману жуткие вопли, доносящиеся от обоза. А если брату Артуру эти вопли о грешниках в аду напоминают, так это только брата Артура головная боль.

– Нас ночью эльфы окружили, – старательно выводили семь глоток, – Приходит час последний наш. Но трупы нелюдей поганых Украсят утренний пейзаж.

Что ж, в конце концов Артур и не рассчитывал на рифмы. В размере певцы удерживались, и то ладно.

– Значит, говоришь, Поповище? – уточнил командор.

– Да.

– И ты полагаешь, что там их гнездо? А может, Ирма твоя в Поповище живет просто?

– Нет.

– Почему?

– Там не дом, там часовня.

– Откуда ты знаешь? – с недоверием спросил сэр Герман. – Сам же сказал – точность плюс-минус километр.

«Мне эти ваши километры»... Артур вздохнул:

– Был я там.

– Когда успел? Ах, ну да, ты ж у нас на тулпаре, – командор, хмыкнув, покосился на Серко, – на белом пегасе.

– На сером, – безнадежно поправил Артур. – До Поповищa час всего ехать.

– Три.

Артур молча полез за трубкой. Продолжать беседу в таком ключе он не собирался. Если сэру командору угодно ехидничать, сэр командор может заниматься этим сам с собой. Серко – серый, а не белый. Белых лошадей не бывает. Бывают альбиносы, нежизнеспособные и годные только на колбасу. До Поповищa ехать – час. Три часа добираются туда те, у кого либо лошади дохлые, либо геморрой. И про километры он ничего не говорил, просто обвел место на карте. И...

Да уж. Сложили песню. Такую песню – до самых печенок продирает. Жа-алостливая.

– Часовня большая? – спросил сэр Герман.

– Подвал в ней есть, – Артур тряхнул головой: от песни звенело в ушах, – и источник. Правда, слабый совсем.

– Ты рядом был? Магию чуял?

– Жемчужину только.

– А источник?

– Храмы всегда стоят на источниках.

Он закурил, и командор недовольно поморщился:

– Бросал бы ты это дело.

– М-м?

– Гробишь здоровье. Да и грех это, сам ведь знаешь.

– М-м, – с удовольствием кивнул Артур, выдохнул дым, – надо и мне как-то грешить.

– Уверен, что братишка твой насчет Ирмы не понял?

– У него, что не интересно, в голове не держится.

– Да я не про Поповище, – досадливо объяснил сэр Герман. – Я спрашиваю: понял ли он, для чего ты за ней следишь?

– Нет. Он думает, я влюбился.

Сэр Герман одобрительно хмыкнул:

– Хорошо придумал. А он, что же, поверил, что ты, и вдруг – в ведьму?

– Это он придумал, – прохладно ответил Артур, – я спорить не стал.

И снова молчание. А из обоза песня дикая на всю округу. И то сказать, чего бы не поорать, если душа просит?

Пусть все слышат: братья-храмовники погулять вышли.

– Очень может статься, – пробормотал Артур.

– Что? – не разобрал сэр Герман.

Трогательная песня. Поменьше бы таких, глядишь, и жить стало бы веселее.

– Где она живет, ты выяснил?

– В Шопроне, на улице Сухой, в доходном доме Зичи. Четвертый этаж – под самой крышей.

– Высоко забралась твоя ведьма.

– Она не моя, – сказал Артур, – и она теперь летать умеет. Ей наверху удобнее.

– Левитация, – задумчиво произнес командор. – Это те артефакты, что она в Цитадели нашла?

– Да.

– При тебе она ими пользовалась?

– Да.

– Чем именно?

Артур помолчал, поглаживая теплую гриву Серко. В первый раз Ирма пришла к нему, украсив себя одним лишь тоненьким браслетом. Самой неброской игрушкой из найденных в Цитадели. Браслет – витая серебряная проволочка, удивительно шел к узким бархатным бриджам и шелковой безрукавке, тоже узкой, обтягивающей сильное гибкое тело. Так не одевались в Долине. Так не одевались в Долине горожанки, и уж тем более даже помыслить о подобном наряде не могли бы жительницы деревень.

– Так одеваются богатые, – рассмеялась Ирма, правильно истолковав замешательство Артура. – Вот видишь, никаких юбок, никакого бабства. Разве так я не красива?

– Очень смело, – сказал он, взяв ее руку с тонкой змейкой браслета. – На меня не действует магия.

– Ох! – На мгновение она растерялась, кажется, даже смутилась.

Ну да, браслет, который должен был заворожить, добавить хозяйке прелести и очарования, на Артура действительно подействовать не мог. Но Ирме нужды не было украшать себя волшебными цацками.

– Представляю, что ты обо мне подумал, – смеялась она потом, вытянувшись рядышком на смятой постели и пальчиком катая браслет по его груди. – Явилась ведьма, дура дурой, вертит хвостом, а магия-то, пфух...

– Я не думал, – утешил ее Артур, – я вообще редко думаю.

Она поверила. В это многие верили, иногда даже младший. Видимо, есть какой-то предел физических размеров, после которого мозги уже не подразумеваются.

– Ирма не та, за кого себя выдает. – Вопросом командора об артефактах Артур пренебрег.

– То есть?

– Она не простолюдинка.

– Откуда ты знаешь?

Он пожал плечами:

– Женщин из знатных семей учат многому, что не положено знать простолюдинам. Ну... разному там...

– А-а-а, – сэр Герман глубокомысленно кивнул, – ты о сексе. Да, дворянки многое умеют. И насколько она тебе доверяет?

– Все больше. Нужно поднять архивы за последние двадцать лет. Узнать, в какой из семей пропала дочь.

– Аж за двадцать? Ей сколько, ведьме твоей?

– Много.

– А не проще у нее самой спросить, из какой она семьи?

– Нет. Не скажет.

– Почему же?

– Ну, – Артур пожал плечами, – она старше, чем выглядит. Зачем ей в этом признаваться?

– Какое положение занимает Ирма среди диких магов?

– Она там главная.

– Что?!

Лошадь под сэром Германом всхрапнула и нервно дернула головой.

– Скоро интуиты станут опасны, – спокойно продолжил Артур, – решайте, брать ее сейчас или дать им возможность пожить спокойно. Может быть, они окажутся нам полезны.

– Ты иногда пугаешь меня, безгрешный мальчик, – заметил командор после паузы.

– Я сам иногда боюсь, – вздохнул Артур.

– Знаешь, единственное, что утешает, это твое нежелание врать младшему брату. Вроде как есть еще совесть.

– У меня? Нету. Если мы не накроем диких магов, это сделают Недремлющие. Они всех убьют.

– А людей убивать нельзя.

– Да. Ирма хочет объединить все мэджик-буки в одну большую книгу. Чтобы любой маг умел взять любое заклинание. Или несколько. Или все. Сразу. Раньше никто этого не делал.

– Сеть, – странным голосом произнес сэр Герман, – глобальная. Господи, твоя власть, и за что нам это?

– Это же хорошо, – удивился Артур, – хорошо, если у нее получится. Значит, дозволенные маги тоже так смогут. А интуитов мы повыловим и отправим на покаяние.

– Сеть, скорее всего, означает еще и быструю связь. Дозволенным не дадут этого сделать.

– Ну, – Артур пожал плечами, – значит, будем работать с дикими.

– Дикие маги, глобальная сеть да еще жемчужина. Скажи-ка мне, брат Артур, она как-то подключается к мэджик-буку?

– В... как вы назвали... в сети? В сети подключается. В том и смысл.

Командор мрачно присвистнул:

– Ты понимаешь, какой силой станут дикие маги?

– Я потому и хочу выяснить, из какой Ирма семьи. Если из знати – она останется хозяйкой навсегда, пока не умрет. Если просто из богатых, власть может смениться. Это опасно.

– А с Ирмой, значит, неопасно?

Артур покачал головой.

– Бог есть любовь, – пробормотал он с легкой насмешкой. – Вы только прикажите.

– И что?

– И она будет счастлива сделать все, что я захочу.

Сэр Герман кивнул. И замолчал. На сей раз надолго.

* * *

«Безгрешный мальчик» выехал чуть вперед, обогнав двух братьев в авангарде. Сэр Герман смотрел ему в спину, слегка завидуя уверенной, легкой посадке. Сам за вечность, прожитую в Долине, научился, конечно, ездить верхом, но Артуру от Бога дано – так не научишься. Много ему дано от Бога. Иной раз сомнения берут: от Бога ли?

Страшноватый тезис: «Бог со мной». Широкий – оставляет простор для действий. И для мыслей, если только Артур вообще способен задумываться о собственной правоте. Кажется, что нет.

Сэр Герман, пока разговаривали, нет-нет да заглядывал в сияющую синеву чистых-чистых глаз. Ждал, может, мелькнет там, в глубине, хотя бы тень сомнения?

Не дождался.

Артур не сомневается. Не умеет просто. Хорошо ему, наверное, жить с этой ясной и светлой уверенностью в собственной правоте. Наверное. Чтобы понять, надо попробовать, но не дано. Самому не дано вот так, легко и безмятежно лгать, предавать, убивать, любить. Ведь любит же! Он по-настоящему любит своих женщин, и в голову не придет мальчишке, что с Ирмой он поступает не просто нечестно – подло.

Убивать людей нельзя. Недремлющие Ирму убьют. Значит, спасать надо. А какой ценой, об этом благородный сэр Артур и не задумается даже. Для него никакой цены нет. Есть любовь. Его любовь к красивой ведьме. Ее любовь к нему.

Давным-давно, уже в этой жизни, но в такие незапамятные времена, что и не верится: было ли? Давным-давно, когда Артур еще не стал Миротворцем, ордену довелось столкнуться с житником. С настоящим духом жатвы, выросшим, вошедшим в силу, проросшим уже из удобренной трупами земли. Было поле, дорога, рассекающая его надвое, и были дети, малышня – самым старшим едва ли исполнилось десять. А еще были рыцари Храма – монолит веры, доспехов, оружия, через который тоненькой змейкой побежала трещина нерешительности.

Храмовники воевали с чудовищами – не с детьми.

И было солнце в синих глазах Артура, спокойного, как всегда невозмутимого. Солнце бликами танцевало на лезвии топора, пока сталь не почернела от крови.

Черная кровь.

Это вывело из ступора остальных, и с монстрами в детском обличье разделались быстро. Прикончили, потом сожгли. Но сэр Герман долго не мог забыть высокого, синеглазого мальчика, что, поразмыслив лишь мгновение, взял топор и пошел убивать детей.

Легко. Без тени сомнения. Ибо нечисти не место под солнцем, как бы эта нечисть ни выглядела.

Да. Забыть не мог долго. Как выяснилось, не забыл до сих пор.

И легкую, уверенную руку того же мальчика, когда он в несколько штрихов открыл своему командору темный и ясный взгляд Богородицы. Взгляд, от которого перехватывало дыхание и сердце щемило, а в горле вставал комок. И она улыбалась.

Святой?

Проклятый?

Он явился, чтобы спасти Единую Землю от Зла. Да, возможно. А возможно, он и есть то самое Зло.

«Бог со мной». Это не страшновато.

Страшно.

* * *

К вечеру сошли с тракта, углубились в Пустоши по кажущемуся бездорожью. Дальше предстоял путь по древним насыпям с проложенными по ним рельсами. Рельсы еще лет двести назад сняли на железо, а наметенная поверху пыль давным-давно слежалась до каменной твердости, превратив насыпи в удобную, хоть и небезопасную дорогу. На трактах, конечно, патрули, зато поверху быстрее.

Артур по-прежнему держался во главе, сразу за ним ехали двое братьев. Замыкали колонну сержанты, охранявшие обоз.

Под навесом, что остался на месте древней станции, разбили лагерь какие-то путешественники. Четверо. Двое с оружием. Сэр Герман пригляделся, увидел в стороне пару крепких, толстоногих лошадок, телегу, груженную угловатыми кусками металла.

Хайдуки с кузнецами на автомобильную свалку ходили. Отважные люди, ничего не скажешь. Решили не дожидаться каравана с храмовой охраной – сами пошли. Оно и верно: лето на дворе, притихла нечисть.

Один из мужчин уже встал, приветственно замахал руками, присоединяйтесь, мол, к костру. Отужинаем чем бог послал...

Артур ударил Серко пятками. С ровной рыси жеребец прыгнул в галоп. Сверкнуло – как будто память стала явью – заходящее солнце на лезвии топора. Раз, второй, третий... Алым по стали.

Алым... Господи, нет!

Один из хайдуков попытался убежать. Подкованные копыта Серко ударили его в спину. Взлетел и опустился топор.

– Чувырлы, – как ни в чем не бывало объяснил Артур подлетевшим братьям, – земляные.

– Чув-вырлы, – непослушными губами произнес брат Петр, – земляные чувырлы рассыпаются п-прахом.

Обученные лошади не боялись крови, но, чуя настроение хозяев, храпели, переступали, нервно взбивая фонтанчики пыли. А крови было достаточно, и сквозь ту же пыль прокладывали себе дорожку темные ручейки.

– Миротворец убивает, а не развоплощает, – просто сказал Артур. И поднял невозмутимый взгляд на подъехавшего сэра Германа. – Дальше надо пройти. Не ночевать же здесь теперь.

Подтянулся обоз. Оторопевшие послушники зачарованно смотрели на убитых людей. Пусть смотрят – надо им привыкать. Не дай бог, правда, еще когда увидеть, как человек человека топором пополам рубит.

– Лошадей заберите, – распорядился командор и догнал вновь выехавшего вперед Артура.

– Земляные чувырлы рассыпаются прахом, – сказал еле слышно. Одному Артуру сказал.

Синью грозовой сверкнули в ответ глаза.

– Сэр Герман...

И, не договорив, шенкелей коню дал. Да пошли, мол, вы все. Не учите ученого.

... Ночью же он просто исчез. Вроде только что сидел в стороне от костра, то ли чураясь братьев, то ли понимая, что чураются его самого. И вдруг не стало. Первым Галеш обеспокоился – вот еще кто трупов не испугался. Но певцы, они все на голову трудные. Галеш обеспокоился, завертелся:

– А где Артур?

– Да где бы ни был, – бросил один из сержантов, – там пусть и остается.

– Я... – Галеш поднялся было, да второй солдат его за полу дернул:

– Сиди! Будешь ты ночью бродить.

И снова тихо. Молча сидят люди у костра. Молча стоят часовые поодаль. Никому говорить не хочется. О ерунде – противно. О том, что стоит разговора, – еще гаже.

Артур появился так же неслышно, как исчез. Тронул командора за плечо, поманил за собой.

Молча.

Ругая себя за дурость, сэр Герман все-таки оставил меч лежать у огня. Встал, бросил остальным:

– Все в порядке.

И пошел в непроглядную после яркого костра темнотищу.

Шли долго – с полчаса, не меньше. Молча шли. Только песок под ногами поскрипывал противно. А когда пришли, Артур все так же без слов вниз указал. На землю. Пригляделся сэр Герман. И увидел.

Четыре тела. Не тела даже – четыре бурдюка полупустых. Внутренности выедены, как всегда чувырлы делают. Они облик живого человека принять не могут. Вот и убивают. Ну и едят заодно – нечисть почти вся человечину предпочитает. А головы целы. Головы чувырлам без надобности. Земляным.

Вот если бы огненные были, те бы, наоборот, черепа изнутри выжгли. Огненные больше всего для магов опасны, мажьи мозги, как известно, особенные.

А воздушные...

Артур уже отвернулся, обратно в лагерь пошел.

– Арчи! – окликнул его командор.

– Ну?

– Извини.

– Не за что.

– Есть за что, – сказал сэр Герман. – Я за сто лет забыл многое и отвыкнуть успел. Нельзя было забывать. Я сомневаться в тебе начал, мальчик, вот за это и прошу прощения.

– Сто лет, – эхом повторил Артур, – сто лет – это много.

– Что у тебя с братом?

Пожал плечами:

– Не знаю. Он вырос.

– И ты уже не нужен ему, да?

– Просто ревность. – В темноте не разобрать, но, кажется, коснулась лица улыбка. – Пройдет. Привыкну.

– Младшие вырастают рано или поздно, – вполголоса заметил командор, – вырастают и уходят жить сами по себе. Но они все равно младшие. Их надо защищать, беречь, помогать, когда сами они помочь себе уже не могут. Иначе случится беда.

– У вас был брат? – не то спросил, не то констатировал Артур.

– Был.

– Вы его обманывали? Когда-нибудь?

– Я никогда не видел его. Просто знал, что он есть. И думал всегда, что он сам может о себе позаботиться.

– Его убили?

– Да. Его убил мой друг. Он не знал. А даже если бы и знал, все равно. Моего младшего брата, Арчи, нужно было убить. Но я знаю, что, будь я с ним, найди я его чуть раньше, – все вышло бы иначе. Ну что, пойдем в лагерь?

– Спасибо.

– Да не за что, – улыбнулся сэр Герман. – И все-таки мне нужно время, чтобы снова к тебе привыкнуть.

– Время есть. Привыкайте.

* * *

Присев рядом с костром, сэр Герман протянул руки к огню и какое-то время молча следил за игрой пламени, слушал треск рассыпающихся искр. Потом сказал:

– Это действительно были земляные чувырлы. Тела людей там, – он кивнул в темноту, откуда только что вышли они с Артуром, – завтра нужно похоронить их по-христиански. И еще, братья, то, что я должен был сказать сразу, но по недомыслию своему счел лучшим сохранить в тайне. Хотя, – хмыкнул он задумчиво, – ведь были же знамения, мог и понять. Словом, брат Артур не потомок Миротворца.

Он сделал паузу, хитрый, ехидный старик. Сделал паузу, во время которой успели понимающе переглянуться и рыцари, и послушники; и сержанты проворчали что-то разочарованно; и даже Галеш открыл было рот, но закрыл на всякий случай.

– Брат Артур – это Артур Северный, – как ни в чем не бывало продолжил командор. – Вы знаете его как Миротворца, и я уже привык к этому имени, хотя, конечно, на самом деле Миротворец – это топор.

– К вашим услугам, – буркнул Артур, ни на миг не смутившись под перекрестьем взглядов.

Не поверили. Верят. Гонят веру, взывая к здравому смыслу.

Уже для отцов их отцов Артур Северный был сказкой, легендой, героическими балладами да сотней-другой похабных песенок.

– А крылья? – пробормотал обиженно один из мальчишек. – И нимб. Святой же.

– Сам ты святой, – привычно огрызнулся Артур.

– Со святостью до сих пор не все понятно, – почему-то виновато объяснил сэр Герман. – Вы и сами знаете, сын мой, что официально брат Артур не был причислен к лику святых.

– Угу, – сам для себя заметил брат Петр и почесал шрам на щеке. – Святые, они все замученные, а храмовника кто обидит, тот трех дней не проживет. Значит, говорите, брат Артур, топор ваш чувырл убивает, а не развоплощает?

– Да.

– Это выходит, те четыре, что в хайдуков перекинулись, больше уже не напакостят?

– Да.

– Ну и хватит о них, – подытожил брат Стефан. – Сэр командор, позволите за знакомство? – Он вытащил из седельных сумок бурдюк с вином.

– Вроде знакомились уже, – напомнил сэр Герман.

– Да ладно, – укоризненно сказал брат Петр, – мы ж не с Миротворцем, а с потомком знакомились. А сейчас за предка выпить надо.

... Не помешало, ох не помешало бы мальчику сейчас учинить что-нибудь в его духе. Какое-нибудь маленькое – он таких и не замечает – симпатичное чудо. Для Артура чувырлы, убитые, а не развоплощенные, – доказательство того, что Господь направляет его руку и его сердце. Если не прах сухой от тел остался, а кровь живая потекла – значит правильно все. Но это Артур. А братьям и уж тем более послушникам этого мало. Или, наоборот, много слишком. Четыре трупа, чувырлы или нет, а выглядят-то как люди.

Однако чудеса они на то и чудеса, что по заказу не являются.

Жаль.

Потому что сейчас братья верят, пока огонь горит и ночь вокруг полна тайны, не опасной – загадочной, а при свете дня, под солнцем, где для тайны нет места, скепсис вернется. Эх, Арчи, Арчи, ну почему ты всегда создаешь столько проблем для своего командора? И почему тебя самого эти проблемы нисколько не беспокоят?

Миротворец… Миротворец – это топор!

К стенам, где кладку седых камней

Плавит тепло лучей,

Мы направляем своих коней

И острия мечей.

Шелк моего плаща – белый саван

Проклятой Богом орде.

Ave Mater Dei.

Все-таки это была хорошая идея: сделать парадную форму по образу и подобию тех, древних, рыцарей-храмовников. Алое на белом – броско. Запоминается. Чистота и свет. И серебряные доспехи – почти как у Недремлющих.

Почти.

Мрачно. Внушительно. Надежно. Сила и спокойствие.

Лица в темницах стальных забрал,

Сердце – в тисках молитв.

Время любви – это лишь вассал

Времени светлых битв.

Крест на моей груди ярко-ал,

Как кровь на червленом щите.

Ave Mater Dei.

Разумеется, ни один нормальный храмовник не выйдет в поле, нацепив парадную форму. Но для песни простительны многие вольности, особенно для хорошей песни. Белый плащ с алым крестом.

Да. Именно так – кровь врага и сияние шелка.

Есть два пути: либо славить Свет,

Либо сражаться с Тьмой.

Смертью венчается мой обет,

Как и противник мой.

Взгляд Девы Пречистой вижу я

В наступающем дне!

Ave Mater Dei.

Ну вот и Арчи улыбнулся. Мальчик, мальчик, трудно это – быть святым, даже если сам не веришь в собственную святость. Улыбайся, пока умеешь, брат Артур. Святые, те, что в легендах, суровы и мстительны, и лица их, истощенные постами, не знают улыбок. Улыбайся. А брат Стефан, позабыв о вине, глядит и не может понять – это пламя костра отражается от золотых волос? Или...

Или, брат Стефан, именно что «или». И брат Петр – отражением брата Стефана таращится на Артура с недоверчивым изумлением во взоре.

Она улыбается. И стыдно было забыть об этом тебе, сэр Герман, старый, глупый вояка.

А мальчик сейчас там, рядом с Пречистой, и вот оно – маленькое чудо из тех, на которые сам Артур не обращает внимания.

Если я буду копьем пронзен

И упаду с коня,

Ветром мой прах будет занесен

С павшими до меня.

Нет, это не смерть, лишь только

Ангельских крыльев сень!

Ave Mater Dei.

– ... Все равно я в Нее не верю, – пробормотал Альберт во сне.

Ветка, приподнявшись на локте, заглянула ему в лицо.

Спящий, Альберт казался совсем ребенком. И улыбался он по-детски, открыто и доверчиво. Улыбка противоречила словам.

Тяжелый перстень на цепочке, что юный маг носил на шее не снимая, как носят христиане нательные крестики, скатился на подушку и светился в полумраке спальни таинственно и мягко.

Алый крест на белой эмали.

– Сгинь, – приказала Ветка шепотом и провела над перстнем ладонью. Тут же отдернула руку, поморщившись.

– Что? – спросил Альберт, мгновенно просыпаясь. Взгляд его был пристальным и чистым, ни следа сонливости.

– Сон, – объяснила Ветка, – тебе сон плохой снился.

– Да? – Юноша зевнул, тут же брякнувшись обратно на подушки. – Странно. Не помню. Ну и ладно.

– Сними ты это, – попросила Ветка, пока Альберт не заснул, – удавишься ведь цепью когда-нибудь.

– Не-а. – Он обнял ее, притянув поближе к себе, сонно объяснил: – Это же Артур подарил. Меня Пречистая Дева бережет. Только... – и уже во сне, проваливаясь в теплую яму, пробормотал снова: – Все равно я в Нее не верю.

* * *

Утром, едва начало светать, отправились хоронить заеденных чувырлами хайдуков. Сэр Герман взял с собой обоих послушников, брата Петра и двоих сержантов. Послушников – чтобы преподать наглядный урок, брат Петр и он сам должны были позаботиться о душах убитых, ну а сержанты – выкопать могилу.

Оставшиеся в лагере тем временем собирались в дорогу.

– Вот так это бывает, – наставительно говорил сэр Герман, указывая на изуродованные тела и с удовольствием отмечая, что детишки держатся хорошо, если и боятся, то виду не подают. Совсем не то что вчера, когда Арчи у них на глазах порубил на куски чувырл. – Видите, земля здесь более рыхлая, чем вокруг. Это так называемый круг лиха. Что вы знаете о кругах лиха, Мартин?

– Там прячутся земляные чувырлы. Если живая тварь заходит в круг, чувырла убивает ее и принимает ее обличье, – без запинки ответил послушник. – Я думал, круг лиха лучше видно, – добавил уже от себя, – а его, вон, с коня и не заметишь.

– Рано или поздно у вас, дети, появится чутье на подобную мерзость, – пообещал сэр Герман, – а вот у хайдуков подобного чутья обычно не бывает. Этим же, как вы видите, не хватило и обычной наблюдательности. Что вы можете сказать, исходя из расположения трупов, Сергий?

– Ну, вот этот, – мальчик, тот самый, что спрашивал ночью о нимбе и крыльях, ткнул пальцем в один из трупов, – он первый в круг зашел. Его чувырла схватила, и еще один хайдук, вот этот, выручать побежал. А потом... – мальчишка склонился, разглядывая следы, сделал несколько шагов от круга лиха к дороге, вернулся, – потом, – сказал чуть менее уверенно, – чувырлы уже в людском обличье из круга вышли и оставшихся догнали. Притащили обратно и тоже заели.

– Верно, – кивнул командор. – Что нужно делать, если твой товарищ попал в круг лиха и на него напала земляная чувырла?

– Застрелить его стрелой с серебряным наконечником или из арбалета – таким же болтом. Стрелять надо сначала в живот, потом – в голову, – на два голоса, довольно-таки вяло ответили послушники.

Надо полагать, въявь представили себе, как один из них, крепенький Мартин или внимательный Сергий кричит, поедаемый живьем, а второй хладнокровно и тщательно целится. Это ведь непросто – попасть точно в голову человеку, который корчится в смертных муках. Да и в живот – тоже уметь надо.

– У вас появится чутье, – повторил сэр Герман. – За всю историю ордена было лишь три случая, когда земляным чувырлам попадались наши братья. И все три раза это случалось из-за небрежения к правилам. Я надеюсь, дети мои, вы отчетливо представляете себе, что случится, если чувырле удастся принять облик рыцаря храма?

– Ее сэр Артур убьет, – заявил Мартин. – Насовсем.

– Брат Артур не вездесущ, – строго напомнил командор, – и, между прочим, он всегда следует правилам.

Тела, завернутые в конские попоны, сложили в могилу. Помолились искренне за упокой четырех безымянных душ. Водрузили крест из досок, на который разобрали груженную железом подводу.

– Камнями бы привалить, – сказал один из сержантов.

– Не нужно, – сэр Герман коснулся креста, – никто сюда не сунется – ни зверье, ни нечисть.

Брат Петр встал рядом. Тоже положил ладонь на шершавое дерево:

– Упокой, Господи, души усопших рабов твоих...

Дальше ехали в другом порядке. То есть сержанты по-прежнему охраняли обоз, а обоих послушников сэр Герман отправил в арьергард, поручив брату Стефану проэкзаменовать обоих на предмет чувырл всех видов, их повадок и особенностей. Рыцарь покривился, но возражать не стал. Еще бы он возражал, когда оба мальчишки его оруженосцами вскорости станут. А такие вот экзамены в полевых условиях куда лучше в памяти откладываются, чем когда в учебных залах по картинкам занимаешься.

Так что теперь брат Стефан выслушивал от своих подопечных все, что и так знал прекрасно: о чувырлах огненных, которые наиболее опасны, ибо умеют затаиться в любом пламени – от костра до малого, неволшебного, светильника. А бывает, что и в волшебных прячутся, если маг-создатель напутает что-нибудь в защитных заклятиях. О чувырлах воздушных, от коих легче всего защиту найти, потому как приходят они с сильными, ураганными ветрами, и, чтобы спастись, достаточно от такого ветра спрятаться. Не обязательно в доме, сойдет и палатка, и повозка крытая – были бы стены. С земляными разобрались еще возле трупов. А водные чувырлы водились, разумеется, в воде. И для избавления от них достаточно было раз в месяц проводить соответствующие обряды у озер и рек да по берегам каналов. Обрядами занималась епископская церковь.

Круги лиха встречали еще дважды.

Если вчера ночью сэр Герман мечтал о чудесах, то сегодня его мечты начали сбываться с настораживающей легкостью. Что к одному, что к другому кругу лиха Артур подъезжал, не считая нужным даже спешиться. Брал в руки топор, и чувырлы, невидимые, зато истошно вопящие, выскакивали на поверхность в комьях сухой земли и взрывались, брызгая фонтанчиками черной крови.

– Как и не было ста лет, – пробормотал командор после второго раза, – ну ничего не меняется.

– А правда, – привязались Мартин с Сергием на дневке, – правда, что вас в рыцари в десять лет посвятили?

– Нет, – ответил Артур, попыхивая трубкой.

– А-а, – протянул Сергий и глянул на Мартина: слышал, мол?

– Нас тоже не посвящают, – пожаловался тот, – даже в оруженосцы. Мне уже тринадцать скоро, а брат Стефан – все рано, рано. Так до старости в послушниках и проходим. А вам сколько лет было, когда посвятили?

– Месяца четыре или пять.

– Это как?! – ахнули оба парня. Артур в ответ молча пожал плечами.

– Брат Артур был очень болен, – счел нужным вмешаться сэр Герман, – и его наставник, э-э... сэр Лучан провел обряд посвящения, уповая на милость Пречистой Девы.

– Мне бы так заболеть! – с завистью сказал Мартин. – А правда, что вы первое чудище еще в три года задушили?

– Нет.

– А когда? – спросил Сергий, уже сообразивший, что за коротким «нет» может скрываться самая неожиданная история.

– Я вообще никого не душил.

– Ну убили. Правда, что в три года?

– В семь, – сказал Артур, – и это было не чудище, а человек. Купец один. Я его отравил.

Сэр Герман про себя охнул, а вслух погнал мальчишек напоить отдохнувших лошадей.

Арчи, чуждый деликатности, такого мог понарассказывать о своем золотом детстве, что не только мальчишкам сопливым – рыцарям плохо стало бы. Историю с купцом сэр Герман знал. Артур же когда-то и рассказывал.

Большой мир на тот момент представлял собой вполне цивилизованные земли, населенные людьми, без всякой там нечисти. И люди эти конечно же искали путь через Ледяной перевал. А упомянутый купец, подрабатывая, как и большинство его собратьев, еще и лазутчиком, узнал чуть больше, чем ему полагалось.

Там ведь все просто было, в строгом хозяйстве отца Лучана. Хочешь торговать – с нашим удовольствием. Собираешься напакостить – будь готов к неприятностям. Купец же, на свою беду, был человеком совсем не злым, да еще и педерастом к тому же. Вот и пригрел он в караване маленького золотоловосого бродяжку с прозрачным и ясным взглядом синих-синих глазищ. А отец Лучан, изучив поступавшие от бродяжки сведения, пришел к выводу, что добрый мужеложец представляет опасность.

Сэру Герману иногда становилось интересно, сколько же людей на совести у «безгрешного мальчика». Но интерес свой командор подавлял в зародыше. Незачем. Незачем знать слишком много. Того, что уже есть, более чем достаточно. Неудивительно, что «Не убий» стало у Артура любимой заповедью. Особенно если учесть, что узнал он о ней, только приехав в Единую Землю. Отец Лучан такую мелочь в Десятисловии не задумываясь опускал. Он куда более серьезное правило для своих агнцев придумал: «Защити».

«Защити» – это значит любой ценой.

Кошмар! У них ведь там одна Библия на весь монастырь была. И не читали ее – наизусть помнили. Выборочно.

А уж толковали как...

* * *

До первого входа в метро добрались уже к вечеру. Оставили повозку, лошадей и Галеша в защитном круге, разобрали оружие и отправились вниз. Там, под землей, что днем, что ночью одинаково опасно, так зачем откладывать?

Мартин и Сергий, вцепившись в арбалеты, держались, как им было велено, в середине строя, и пока спускался отряд по ступеням эскалатора, все вертели головами, разглядывая стены. Гадали, наверное, о происхождении мрачного вида пятен.

Дальше была рутина. Ревущие выдохи огнеметов. Вопли и визг. Рычание. Лучи фонарей метались по стенам, по узким полоскам рельс, уходящих в ожившую тьму. Привычно, в отработанном порядке, сменяли друг друга пары: рыцарь и сержант. Послушники, бормоча молитвы, стреляли из арбалетов в чудищ, что умудрялись обойти колонну.

– Вы не бойтесь, – подбодрил их Артур, – когда боишься, молитва не от сердца идет.

– А откуда? – спросил Сергий.

– От пяток. – Артур улыбнулся. – Зачем Господу твои немытые пятки? Да и чудища любят, когда их боятся.

За вечер успели сделать порядочно. Нашли парочку новых проломов. В одном месте обнаружили уже изрядно расшатанную кладку и укрепили ее. Как следует вычистили несколько тоннелей. Прошлогодние проломы все были заложены надежно.

Жаль, нельзя взорвать метро совсем, чтобы все засыпало. Для этого нужен специалист, а где его взять? Тут и маги не помогут. Разве что Альберт достаточно силен. Но строили-то с умом – чтобы обрушить все это, одной силы недостаточно.

– Завтра весь день работаем в Ямах, – распорядился сэр Герман, когда отряд устраивался на ночлег, – а послезавтра займемся здешним хозяином. Потом – в Цитадель Павших. Есть вопросы?

Вопросов не было. Очень уж спать хотелось.

* * *

Назавтра к рыцарям и солдатам присоединился Зако. Гитара была брезгливо приторочена к седлу, с того же седла был бережно снят волшебный клинок. Брат Петр и брат Стефан только хмыкали, один – в усы, второй – так просто, да головами крутили. Где это видано, чтобы в одном теле два человека уживались? Но командор не возражает. Значит, так и надо.

Зако молча наблюдал за сборами.

Рыцари и солдаты облачались в доспехи, проверяли оружие. Мартин и Сергий, пытаясь сохранить приличествующую невозмутимость, возились с ремнями, по десять раз пересчитывали серебряные болты в обоймах. Сегодня они боялись куда меньше, чем вчера. В Ямах, конечно, темно, но здесь, на поверхности, уже светило тускловатое утреннее солнце, так откуда бы взяться страху?

В очередной раз поймав взгляд Зако, сэр Герман не выдержал.

– Останешься снаружи, – приказал он одному из сержантов, – доспехи и шлем хайдуку отдай. Пойдешь с нами? – обернулся он к Зако.

– Пойду, – с напускным спокойствием ответил тот. – Только доспехи у вас хитрые, разобраться поможете?

– Хитрости тут никакой нет, – охотно взялся объяснять сэр Герман. – Рыцари у нас, как видишь, в шкуры беловолков облачаются. Их ни когти, ни зубы, ни огонь не берут, только магия на серебре и золоте. Ну а для солдат такие вот... хм, бронежилеты. Кевлар. Металлокерамика. Надеваешь через голову, вот так. Тут застегиваешь.

– Вроде кирасы, – хмыкнул Зако, подгоняя под себя ремешки, шевельнул плечами, согнулся, выпрямился, – удобнее только.

– Вот именно. Ну, поножи, наручи, перчатки – с этим никаких сложностей. Теперь главное – шлем.

– Хитрая штука.

– Это да, – сказал командор с нескрываемой гордостью, – это всем штукам штука. Надевай. Ага. Вот переговорное устройство. Это называется микрофон, он должен быть возле губ. Все, что ты скажешь, мы услышим, а монстры нет.

– Монстры?

– Чудища. В метро... в Ямах оно нам не особо нужно, мы там как раз-таки шуметь собираемся, но на будущее лучше запомнить. Так. Это целеуказатель. Очень удобно, сам убедишься. Забрало не стеклянное, не смотри так. Оно не бьется, не горит, не царапается. И не запотевает, что ценно. И вот еще респиратор. Не запоминай, просто пристегивай. Без респиратора там, внизу, нельзя – надышишься дрянью, в пять минут сдохнешь. Теперь огнемет...

Арчи краем глаза наблюдает за сборами. Не поймешь, что он там себе думает. Глаз вроде веселый. Синий. Как обычно. Вот скажи, думал ли ты, сэр Герман, когда еще не был никаким сэром, что доведется тебе живьем увидеть рыцаря-храмовника из романов Вальтера Скотта? И какого храмовника! Сидит, красавец, на борту подводы, как на танковой броне. В камуфляже «хамелеон», в «хакингах», в шлеме с пластиковым щитком-забралом. Забрало поднято, сияют холодно-синие арийские глаза. И респиратор, еще не пристегнутый, болтается над плечом символом извечного армейского разгильдяйства.

А на коленях лежит огромный двуручный топор с полированным лезвием и потемневшей от времени, выщербленной множеством принятых на нее ударов рукоятью.

Красота! В кино бы снимать! Да. И в сумасшедшем доме показывать.

* * *

Зако быстро освоился с диковинным оружием. Сообразительный парень, чего ж его в свое время в орден не взяли? Была ведь какая-то причина... Надо будет посмотреть в архивах, вспомнить.

Сержант, освобожденный на сегодня от зачистки, остался дежурить по кухне. А остальные, посерьезнев и вмиг утратив благодушие, отправились «работать».

И весь день, с коротким перерывом на обед, было одно и то же: рев огнеметов; короткие хлопки арбалетных тетив; быстрые проблески меча Зако; сырость и грязь.

– Да уж, – заметил под вечер брат Стефан, за хвост выволакивая на улицу незнакомое чудище, – что-то я раньше таких не видел.

Добычу осмотрели. Пришли к выводу, что раньше таких не было. И запихали в специально для подобного случая припасенный контейнер. По возвращении зверюгу отдадут магам, а уж они разберется, как ее лучше убивать, с какой стороны бояться и почему она не сгорела.

– Демон-то твой где? – поинтересовался сэр Герман у Артура, когда через улицу пролетел одинокий шар перекати-поля.

– Дух.

– Ну, пусть дух.

– Близко. Ночью придет.

– Почему не доложил?

– Через круг ему не пройти, – Артур зевнул, – а поедем мы завтра с молитвой, так что не достанет он нас.

– Извести бы его как-нибудь. Житник вот от огня дохнет. Чувырлы...

– Угу, – кивнул Артур, вытягиваясь на одеяле и снова зевая, – житник – дохнет, а остальные развоплощаются просто. Воплощение Города и Пустошей – Развалины. Что вы с ними сделаете?

– Дорогу торную надо будет оставить, – решительно сказал сэр Герман, – через город, хотя бы до сортировочной станции. Крюк, конечно, получится...

– Для бешеной собаки... – язвительно пробормотал Артур. Только что сонные, глаза вдруг сверкнули насмешливой синью. – А и правда, чего бы нам жизнь интуитам не облегчить?

– Маги тоже люди, – буркнул сэр Герман, – а нам не трудно.

– Может, еще и Кочевье почистим?

– Только не ври, что недоволен. Ирма твоя драгоценная туда же, полагаю, за цацками ходит?

Артур изобразил губами презрительное «пф». Но улыбнулся. Заповедь «Защищай» включала в себя и магов тоже. А крюк... ну какой там, в самом деле, крюк к этому Кочевью? Так, пара часов. Спешить все равно особо некуда.

С утра, поразмыслив на свежую голову, решено было разделиться. Сэр Герман, братья-рыцари, послушники и сержанты продолжали путь к Цитадели Павших. Артуру с Зако надлежало проехать через Развалины до Кочевья, оно же Чистилище, или, на языке сэра Германа – сортировочная станция. Обе группы должны были проложить «торные дороги» – то есть мечом и молитвой очистить свой путь от чудовищ, да так, чтобы духи и твари долго еще обходили эти улицы стороной.

– Встретимся у памятника Освободителям, – решил командор и указал место на карте. – Как у вас с братцем это называется?

– Менгир, – без тени смущения ответил Артур

– Да уж, – вздохнул сэр Герман, – знал бы скульптор.

Артуру плевать было и на скульптора, и на Освободителей, что бы там они от кого ни освобождали. Памятник, с его точки зрения, даже называться так не имел права. Каменный столб, торчащий из каменного постамента. Тоже, нашли скульптуру!

Артур этим утром вообще был склонен к недовольству окружающим миром. Сэр командор, в неизъяснимой мудрости своей, отрядил к нему в напарники Зако, и впереди ожидал веселый денек в расчудесной компании. С Галешем и то лучше было бы. Тот трепло, конечно, но трепло дружелюбное. А этот?

– Скучная у вас работа, – заявил Зако, едва лишь они с Артуром отделились от отряда, свернув в узкий замусоренный проулок, – вонь, грязь, чудища, а зачем все?

Артур молчал. Оглядывался по сторонам, заранее намечая путь отступления, если Город и Пустоши предпочтет большому отряду малый и выберет в качестве добычи их с Зако. Хотя сейчас, при отдаленной, но заметной поддержке сэра Германа, отбиться от духа было проще, чем в прошлый визит в Развалины.

– Вот я понимаю – хайдуки, – продолжал Зако, так же цепко, как и Артур, оглядывая пустые дома, зияющие выбитыми окнами, – у нас цель есть: клады ищем, побрякушки для магов. А вы?

– Мы за кладом едем, – напомнил Артур.

На поверхности души масляной пленкой плавало недовольство, но в глубине, у сердца, он был благостен и спокоен.

– Это сейчас, – не унимался доблестный хайдук, – а обычные патрули без всяких кладов головой рискуют. За что?

– А вы за клады? – поинтересовался Артур.

– Дурак ты, – снисходительно бросил Зако. – Я говорю, мы хоть знаем, зачем работаем. И с нечистью не связываемся, с тварями только. А что найдем – продаем. Интерес есть.

– Деньги?

– Да хотя бы.

– Деньги у нас и без кладов есть

– Это у тебя. Я про весь орден толкую.

– А-а, – Артур улыбнулся. – Ну да. Ты болты серебряные у пацанов видел? Это для послушников, чтоб целились как следует. Учились, значит. А для рыцарей болты из золота льют – золото убойней и знаки святые лучше держит

– Брехня, – непонятным тоном заявил Зако.

Артур лишь плечом шевельнул: не хочешь – не верь.

Хайдуки убегали от нечисти не только потому, что нечисть опасна. У хайдуков оружия не было. Не то что чувырлу – какого-нибудь дикого овинника обычным клинком или стрелой, пусть даже серебряной, не развоплотишь. Серебро и золото, если уж на то пошло, только против тварей и действенно: против оборотней там, мертвяков, друидов и прочей погани, что во плоти существует. И молиться правильно хайдуки не умели. И чутья на нечисть почти ни у кого из них не было. И... и Зако сейчас совершенно по-детски завидовал, но, кажется, даже сам себе в этом не признавался.

– Тебя почему в орден не взяли? – спросил Артур после паузы.

– Да иди ты!

И снова тишина. Только копыта тукают по пыли, изредка взрываясь звонким цоканьем, когда попадаются чистые участки мостовой.

– Сказали, некрещеный, – буркнул наконец Зако. – Мамка... я ж тогда сопляк совсем был, лет пяти, что ли... мамка и так и этак, и записи в книгах приходских... Да поп, который меня крестил, живой еще был! И ни хрена! Некрещеный, и все тут.

– Это как так?

– А я знаю?

– А крестили тебя где? И кто?

– В нашем приходе. – Зако махнул рукой куда-то в пространство. – Я сам из Лыни.

– Лынь? – Артур нахмурился, вспоминая. – Это Добротицкий диоцез?

– Епархия! Диос... как там, не знаю, что такое. А ты что, про Лынь слышал? Она ж вся – десять дворов, там и храма своего нет.

– Был я там, – неохотно объяснил Артур. И вздохнул.

Сэр Герман клятвенно заверял, что Золотой Витязь – никакой не потомок Миротворцу, но про Лынь сэр Герман мог и не знать.

Нет уж, лучше о таком не думать

– Ты лет двадцать назад крестился?

– Двадцать два.

– Я посмотрю, – пообещал Артур, сосредоточенно уставившись на челку Серко, что мерно подпрыгивала между острыми ушами, – вот тело твое освободим, и посмотрю. Сейчас не разобрать: Галеш-то крещеный, а ты к нему близко слишком.

– Что ты посмотришь? – В голосе хайдука проглядывала снисходительная насмешка, но проглядывала одним неуверенным глазом, а второй жмурила в тревожном ожидании.

– Все посмотрю, – неопределенно сказал Артур. – Сэр Герман не зря тебя в Ямы позвал. Даже в этом теле.

– Понесло меня с вами, – недовольно буркнул Зако.

– Это Галеша понесло. О! – Озадаченный новой мыслью, Артур даже придержал коня. – Слушай, а как вы с ним договариваетесь, кому куда ехать? Ну, он вот в Сегед отправился, а если ты хотел в Шопроне быть? Как тогда?

– Вот если бы ты мне гитару не подсунул, – Зако сжал и разжал кулак, глянул с отвращением на тонкие музыкальные пальчики, – если б не подарочек этот, мы бы не договаривались.

– Я понимаю.

Тогда, в Цитадели, доблестный хайдук, поймав брошенную ему гитару, застыл ошеломленно, а потом сказал севшим голосом: «Вспомнил. Меня Галеш зовут А... а Зако тогда где?»

– Это как самому с собой разговаривать, – недовольно объяснил Зако. – Бывает у тебя такое?

– Да.

– Он все равно главный

– Ты разве не мог из Сегеда уехать?

– Мог.

– Ну?

– А что? Решил посмотреть.

– И как?

– Говорю же, скучно. На кой черт мы в Чистилище едем?

– Не чертыхайся, – серьезно сказал Артур, – мешаешь.

– Чему я мешаю? По сторонам глазеть?

– Молитве. Мы дорогу чистим. Нечисть сюда долго не сунется.

– Ну-ну. А что ж ты в прошлый раз не молился? Когда вы за мной в Цитадель ехали.

– Я всегда молюсь. Он и в прошлый раз напал не сразу, а сейчас нас четверо.

– Это что ж, – язвительно поинтересовался Зако, – если один праведник молится, так Бог слышит хуже?

– Нет. Но в тот раз трое некрещеных было. А за них молись не молись... Да не бери в голову, – Артур махнул рукой, – нас-то с тобой он и сейчас сожрать может.

– Угу, – хмыкнул Зако, – это, конечно, меняет дело.

Артур лишь молча кивнул.

Они пересекли Развалины с юга, через центр, по восточным окраинам. Оставили город за спиной, поднялись на насыпь и вдоль проржавевших рельсов медленно поехали к Кочевью-Чистилищу.

Границы его традиционно считались отмеченными решетчатыми и тоже проржавевшими фермами высокого моста, перекинутого через пути. Когда жеребец Артура вошел в ажурную тень, Зако потянул повод, разворачивая своего мерина. Хотел было отпустить очередную шуточку насчет молитв, но рыцарь бросил, не оборачиваясь:

– Следуй за мной. – И въехал на землю Чистилища.

– Ты куда? – оторопел Зако. – Тебе же велели...

– Молчи.

Чудища – твари и нечисть – налетели со всех сторон. Они выскакивали из повозок, пикировали с неба, появлялись из-под земли, из воздуха. Появлялись и останавливались, натыкаясь на незримую преграду. Словно широкая лента разматывалась за Артуром, и ни одно из чудовищ не смело ступить на нее. Зако видел, как они скапливаются за невидимой границей, выстраиваются в почетную шеренгу, все равно что гвардейцы на торжественных выходах герцога, шипят и скалятся – те, у кого есть что скалить и чем шипеть.

Вот, значит, что имел в виду Артур, когда говорил «мы чистим дорогу».

Никогда не приходилось встречать столько тварей сразу. Зако даже и не знал, что в Чистилище их столько. Самых разных. Что же до нечисти, так с ней раньше просто не приходилось встречаться близко. От нечисти нужно убегать– это любой знает.

Любой хайдук. Храмовники иначе рассуждают. А ведь правда, что нечисть на Благодать сама бежит. Поэтому в храмах опоганенных опаснее, чем даже здесь. В храмы и рыцари без крайней нужды не суются. Было страшно. Слишком близко опасность, и призрачна, непонятна сила, удерживающая чудищ от нападения. А злость их, ярость бесноватую, кажется, можно руками потрогать. Вот она – сквозь нее, как сквозь подлесок густой, идти тяжело. Вязнешь. Если Артур что-то не так сделает, если чудища смогут прорваться – убьют сразу. И сделать с ними ничего не получится. Тварь еще можно мечом угостить, а вон тех, не пойми кого, с виду вроде людей...

– Не смотри на них, – прошептал Артур.

И вынул из петли на седле свой топор.

Зако с трудом отвел взгляд. Те, похожие на людей, были одеты как дозволенные маги. Белые хлопковые балахоны, белые же шапочки на головах. Они танцевали. Дерганый, нелепый танец: подпрыгивали, пожимали плечами, ноги и руки подергивались вразнобой. Они хихикали. И ни один из них не повернулся к людям лицом.

Артур смотрел прямо перед собой, уверенно сдерживая испуганного, порывающегося убежать Серко. Он чуть улыбался. Зако не поверил, глянул внимательнее, хоть и опасался нарушить молитвенное сосредоточение, – да, Артур улыбался. В глазах светилась совсем уж нездешняя синь. Если б не капельки пота, что выступили на лбу под прозрачным забралом, впору было увериться, что благородный рыцарь просто прогуливается по Чистилищу, брезгуя глядеть на толпящуюся вдоль дороги нечисть.

Надо было бросать все и бежать отсюда. В Развалины. Туда, где властвует один-единственный сильный Хозяин. Но бежать нельзя, это Зако, хоть и не был рыцарем, понимал. Стоит поддаться страху, и возводимая Артуром стена рухнет. Наглый, самоуверенный щенок верил сейчас за двоих, за себя и за безбожника-хайдука, и, не в силах помочь, Зако старался хотя бы не мешать. В прошлый раз на шестерых было трое некрещеных. Половина. А сейчас?

– Немного осталось, – тихо сказал Артур, – ты только не в меня верь, дурень, мне с твоей веры толку мало. Ты руку Господа чуешь над собой?

– Ни черта я...

Чудища прыгнули со всех сторон. Уши заложило от пронзительного воя. Громко заржали перепуганные лошади. Зако выхватил меч, онемевшими пальцами натягивая поводья, удерживая своего коня на месте. Рядом взлетел и опустился топор Артура.

Гремя железом по железу, огромные повозки вздрогнули, сдвинулись с места, покатились прямо по тварям, не успевшим выскочить из-под колес.

– Прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю... – услышал Зако сквозь грохот и рычание.

Он рубил, колол, кромсал шпорами, вертелся вьюном вместе со своим перепуганным мерином. Смотрел он на тех, танцующих: они, единственные, не подходили ближе. Просто плясали. И смеялись. И не поворачивались лицом. И Зако уже хотелось, чтобы они наконец обернулись.

Лязгали чьи-то зубы, сверкали глаза, мельтешила пестрая накипь чешуи, меха, голой щетинистой кожи.

– На аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и дракона... – ровно говорил Артур, заставляя Серко двигаться вперед, раздвигая тварей, как воду.

Он говорил, а Зако видел, что чудовища расступаются, отползают, скуля и шипя, бессильные навредить.

– И если ты, скотина, не уверуешь сию же секунду, – все так же спокойно звучал голос Артура, – нас схарчат вместе с лошадками, мявкнуть не успеем.

– Да верю я, верю!

Твари расползались, жались к бортам железных повозок, самые робкие забивались под днища, и черным брызгало из-под железных колес.

Теперь они боялись.

– Верю, – повторил Зако, – как тут не поверить?

Они проехали через Чистилище, ненадолго задерживаясь возле повозок с самыми ценными грузами. Они оставили за собой хорошую торную дорогу. Широкую. И безопасную. На нее не скоро осмелятся ступить твари. А нечисть, та годами будет обходить стороной.

– Ну... ну ты... – сказал Артур, когда выбрались обратно в Развалины, и лошади бодренькой рысью зацокали между почти безопасными стенами домов.

– Что? – угрюмо уточнил Зако.

Давешний рыцарь в золотом сиянии, одним лишь словом разгоняющий с пути порождения кошмарных снов, остался в Чистилище. Сейчас рядом ехал обычный парень. И меньше всего Зако был расположен выслушивать от такого поучения или, тем паче, ругань.

Артур, надо думать, и сам это понял. Так что всю дорогу до назначенного командором места встречи оба молчали.

 

День Гнева

... Очень быстро стали коситься друг на друга представители церкви.

Все беды всегда от культуры. Иляс Фортуна перед тем, как с головой уйти в исследование здешней энергетики, попрощался с Мастифом именно такими словами:

– Все беды от культуры, командир. Желаю тебе быть как можно более меднолобым.

Но какое-то время события развивались вполне благостно. А дел хватало. Ох, сколько было дел. И даже когда запылали первые костры с еретиками, Мастиф еще думал, что ситуацию получится решить обычными методами. И лишь голова отца Кристиана, преподнесенная ему в кожаном мешке с яркими желтыми тесемками – так и не смог забыть полковник мягкую темно-коричневую кожу и эту режущую взгляд тесьму цвета цыплячьего пуха, – заставила оглядеться и понять, что происходит. Как будто со смертью священника порвались последние путы заклинаний и молитв. Мастиф вспомнил о том, к какой Семье он принадлежит. И все рассказы любимого своего дедушки на тему: «Как построить идеальное общество».

Нет, Мастиф не рассчитывал, что в этих землях будут стоять у колодцев золотые чаши, а девственница с мешком золота безбоязненно проедет через не созданную еще страну из конца в конец. Но кое-что он сделать мог.

И он начал делать. Невилл Гюнхельд, довольно быстро ставший Невиллом Наставником, а после смерти превратившийся в святого Невилла, истолковавшего для людей законы Господа. Пролитой крови хватило бы его деду, чтоб напиться на века вперед. Стихии встряхнулись так, что отчим мог бы позавидовать этому размаху. А младший брат, так чудесно умевший убеждать в своей правоте все живое и неживое, наверное, гордился бы старшим. Если бы был жив.

* * *

– Ты что там устроил?! – набросился на Артура сэр Герман, едва лишь тот спешился. – Мальчишка! Жить надоело? На кой ляд ты полез на станцию?

– Там ведьмы пляшут, – только и сказал юноша.

Сэр Герман еле сдержался, чтобы не употребить более крепких выражений. Затем поверх головы Артура оглядел мрачного Зако.

– Через страх к Господу идешь, – сказал недовольно. – Вот что, хайдук, ты на Сортировочной часто бывал?

– Там никто часто не бывает.

– В последний раз, когда был, видел, как ведьмы плясали?

– Какие ведьмы? – спросил Зако. – Ведьмы туда в одиночку не ходят.

– Настоящие ведьмы. Не маги. В белое одеты. Пляшут они, как куклы на веревочках.

– А, эти... – С виду вполне безобидные, белые фигуры напугали больше, чем все чудиша вместе – Не видел я их раньше. И никто не видел. Что это за дрянь?

– С Триглава, – коротко объяснил сэр Герман. Зако присвистнул.

– Я их запер, – подал голос Артур.

– Понятно. – Командор оглядел его, вновь смерил взглядом Зако. – Вот что, дети мои, давайте-ка не будем рассиживаться, а прямо сейчас поедем в Цитадель. Там безопасно.

– Если только Флейтист уже сам не пляшет, – сказал Артур тихо-тихо, чуть слышно.

– Тогда – хана, – хмыкнул сэр Герман. – Все, по коням.

Лошади притомились, но, когда добрался отряд до оплывшего холмика, того самого, что раньше был идеально подходящей для обстрела Цитадели высоткой, они, позабыв об усталости, попытались взбунтоваться.

Все разом. Даже дружелюбные и спокойные обозные тяжеловозы. Пришлось, чтобы не мучить животину, объехать холм по широкой дуге.

– Однако! – повертел головой командор. – Это демон твой постарался?

– Не мой, – отрезал Артур.

– Давненько такого не было, а?

– Да.

– След надолго останется, но знаешь, Арчи, – сэр Герман задумчиво понюхал ветер, – не чую я демона.

– Может, она и не демон, – мрачно сказал Артур, – но равно она мертвая была.

– Да разве ж я спорю? – согласился сэр Герман. – Мертвое должно быть мертво. Истинно так.

Флейтист, приплясывая от нетерпения, ожидал их на двери. Завидев рыцарей, он замахал руками и сиганул вниз, в последний момент распахнув над плечами широкие прозрачные крылья.

– Изволили явиться, – сказал недовольно, спланировав прямо на подводу, – я вас сколько ждать должен?

– И это вместо «Добро пожаловать!», – проворчал командор. – Что-то случилось?

– А вам-то не все ли равно? – огрызнулся Флейтист, поднося к губам флейту. Один короткий сигнал – и лошади рысью влетели в тут же захлопнувшиеся за ними ворота.

Он был непохож на себя, хозяин Цитадели Павших. Спокойный, насмешливый, язвительный, любопытный – он бывал каким угодно, но не таким, как сегодня. Испуганным. И злым.

И еще, раньше он никогда не выходил встречать гостей. Званых или незваных – все равно.

– В подвалах, – бросил Флейтист сэру Герману и оглянулся на запертые ворота, – что найдете, забирайте.

– Чего ты боишься? – спросил командор, игнорируя резкий тон хозяина. – Чего ты испугался?

В ответ лишь негромкий вздох флейты. Сэр Герман прошелся по двору, по уложенным на место, отполированным плитам, склонился над разрубленным телом Тори. И поднял взгляд на Артура, который, не доверяя послушникам, сам расседлывал Серко. Странным был взгляд сэра Германа. Не смотрел так командор на своего рыцаря, даже когда тот чувырл рубил или убивал детишек, одержимых житником.

Артур обернулся.

Все так же глядя на него, командор выпрямился, держа отрубленную голову с длинными, пыльными волосами.

– Говоришь, она была мертва?

– Да.

– Разве мертвые способны пользоваться магией?

– Она была не-мертвой, – уточнил Артур, – лишенной души.

Сэр Герман посмотрел в полузакрытые глаза Тори, кивнул задумчиво своим каким-то мыслям:

– И душа ее сейчас в теле Золотого Витязя. Ну что ж, бывает. Она не демон, брат Артур, – командор уложил голову рядом с телом, – так что ничего у нас не выйдет с экзорсизмом.

Юноша молча пожал плечами и вновь занялся своим конем.

* * *

По Шопрону ходили странные слухи. Святые отцы из ордена Пастырей, всегда добрые и терпимые, начали вдруг проповедовать о Зле. Мол, явилось оно и живет среди людей, таится, выжидает. Пастырям верили многие, да что там многие, в столице так почти все. Это если с окраин какой народ приезжал, те сомневались поначалу.

Милрад Брюхотряс в своем трактире приезжих видел больше, чем горожан, и грешно сказать, но речи их, порой крамольные, слушал с удовольствием. Не нравились Брюхотрясу новые проповеди. Хотя ходил он на них исправно. Всякий раз, как на площади Становления Веры появлялся одетый в черное пастырь, Милрад оставлял «Звездень» на старшего полового и уходил послушать, что еще скажут святые отцы. Интересно они говорили. Завлекательно. И убедительно – страсть! Если б не понимал Брюхотряс, куда пастыри клонят, он, может, и сам бы в грядущее Зло поверил.

– Что доброго может прийти от мертвых? – вопрошали проповедники. – Прах к праху уходит, и участь мертвеца – гнить в земле. Страшно, когда мертвые ходят среди живых. Еще страшнее, когда мертвые кажутся живыми.

Все они с ног на голову переворачивали. Знамения в дальних храмах, о которых народ на все лады толковал, объявили предупреждением о затаившемся Зле. А какое же это предупреждение, если... нет, Милрад сам не видел, но ему многие рассказывали: гостей с той поры в столице ой сколько перебывало. Со всех краев Обуды. Так вот, какое же это предупреждение, если у Пречистой Девы с пальцев миро текло и, говорят, слова слышны были: «Рыцарь Мой с вами, и Я с ним».

Это ведь не только в Обуде, Обуда просто свое княжество, родное. Ну а потом пошли слухи и совсем уж из дальних городов да крепостей. Все одно и то же рассказывали. Привирали, конечно, как не приврать? Но плохой был бы из Милрада трактирщик, если б он вранье от правды отличать не умел. Такие трактирщики, знаете ли, мигом в трубу вылетают, где уж там достойно родовое дело продолжать.

Милрад поначалу посмеивался. В знамения он, конечно, верил – а как же в них не верить, если столько народу рассказывает, – но вот в то, что Рыцарь Богородицы, то есть Миротворец, и впрямь на землю вернулся, в это верилось с трудом. Понасмотрелся Брюхотряс за долгие годы на всяких самозванцев. Да взять хотя бы недавнюю парочку. Храмовника синеглазого и братца его чернявого. Те ведь и назваться не постеснялись: Артур, мол, Северный и Альберт тоже, ясное дело, Северный. Ну, хочется парням героями побыть, так что ж теперь? Чужого ума им не добавишь, старше станут, даст бог, своего наберутся.

Посмеивался Брюхотряс, хотя постояльцем своим, тем самым синеглазым Артуром, вполне доволен был. И платил тот щедро, и девок не обижал, и народ к нему ходил разный всякий, по делам то ли орденским, то ли еще каким. А люди, они ж такие: если кто в трактир пришел, так хоть кружечку пива да пропустит. В других кабаках да трактирах храмовников пугаются, а в «Звездне» их и раньше хватало – казармы-то рядом совсем. Привык народ. Рыцарем больше, рыцарем меньше, кому какое дело? Ну и Галеш-музыкант, конечно. То, что этакий бездельник при ком-то надолго задержался – это чего-нибудь да стоит. А Галеш за гитару снова взялся, теперь всегда при нем компания. Все пьют-eдят, и, опять же, девки. Сколько выгоды трактиру от одного храмовника.

Смеялся Брюхотряс, смеялся и досмеялся. Напала на него икотка. Вот ведь паскудное дело: ни вздохнуть толком, ни пивка выпить, ни на поварят прикрикнуть. С ночи еще началось – поди пойми от чего, то ли зевнул, рта не перекрестив, то ли помолился вечером без души. Ну а где ж время взять, чтобы с душой молиться, если за день набегаешься до того, что с ног валишься, а утром вставать ранешенько? Господь-то, он же не злой. Понимать должен. Милрад ведь ему по воскресным дням свечку с кулак толщиной ставит. Считай, за всю неделю.

И вот, пожалуйста, икается и икается. Не выспался толком. Жена с утра злющая – сам не спал и ей, ясное дело, спать мешал. Под утро совсем плохо стало – икаешь, и аж прямо брюхо все булькает. Милрад все перепробовал: и воду пил, и не дышал, и согнувшись стоял, пока вся кровь в голову не стекла, – не помогает. За врачом посылали, да толку с того врача, что он в икотке понимает? Думали уже у магов дозволенных помощи просить, да попался Милрад Артуру на глаза. И тот, уж на что обычно словом не удостаивает, спросил: что такое с добрым хозяином делается?

Брюхотряс в ответ икнул так, что аж подпрыгнул.

Храмовник улыбнулся, руку Милраду на лоб положил и как рявкнул:

– А ну изыди, мразь!

Милрад чуть сам не убежал.

Икотку же как рукой сняло. Вернее, рукой ее как раз и сняло. Сбежал бес. Рыцаря испугался. И понятно, что невелик был тот бес, большой-то чего похуже икотки устроил бы, но разве в размерах дело?

С того дня Милрад смеяться перестал. И начал приглядываться. А теперь, слушая проповеди пастырей, хмурился недовольно, видя, что монахам верят. Им верят, значит, случись, не дай бог, что страшное, сэру Артуру веры не будет. Миротворец или потомок Миротворца, а изведут его добрые пастыри.

Жаль. Не хотелось бы такого хорошего постояльца лишиться.

* * *

Флейтист скрылся в башне, и Артур довольно долго бродил по этажам, прежде чем нашел хозяина в маленькой круглой комнате под самой крышей.

– Смотри, – сказал Флейтист, не оборачиваясь. Он стоял возле узкого окна – худой, высокий силуэт рядом с лепестком цвета ночного неба.

Артур подошел к бойнице, выглянул.

И увидел.

Белый, зыбкий в свете звезд паяц. Далеко на равнине. Пляшет, подергиваясь, судорожно взмахивая руками.

Зловещее хихиканье доносилось даже сюда, в башню.

– Как вы уехали, так это и началось. – В голосе Флейтиста уже не было страха и злости. – Пляшут.

– Их много?

– Шестеро. Дежурят посменно, днем и ночью. Днем и со стены видно. Я вас ждал. – Хозяин Цитадели наконец-то соизволил взглянуть на Артура. – Ты же знаешь, какие мороки они наводят, когда захотят. Мне, признаться, совсем не хотелось, чтоб тебя заели плясуны.

– Они не заедают.

– Назови это иначе, – Флейтист раздраженно отмах-нулся, – дело ведь не в названии. Два дня назад я решил прогнать их и отправился туда лично. Думал, подыграю, чтобы плясали веселее.

– Ты дурак.

– Я умный, Артур, и очень сильный. Мне казалось, что сильнее меня здесь никого нет. Разве что твой Бог. Отчасти, может быть, я решил прогнать плясунов для того, чтобы доказать твоему Богу... – Флейтист вздохнул. – Но себе я все равно говорил, что делаю это для вашей безопасности. Я шел, шел и шел, но все никак не мог дойти до нужного холма. Если бы я был человеком, то решил бы, что заблудился, а так, – Флейтист развел руками, – от большого ума все беды. Я знал, что не могу заплутать, и продолжал идти. Решил, что ошибся, неверно оценил расстояние. У меня мало опыта в хождении по земле.

Артур отвел глаза от пляшущей ведьмы – смотреть на них долго было так же опасно, как и слушать их смех.

– Именно на звук я и ориентировался, – кивнул Флейтист, по обыкновению угадывая чужие мысли, – потом, когда понял, что зашел очень уж далеко, я взлетел... – Он дунул в флейту, та вскрикнула испуганно и дико. – Я взлетел, – повторил Флейтист, – и увидел Цитадель совсем рядом. Как будто я все время шел по кругу, вдоль стены. Я сильно разозлился, меня вообще легко разозлить, ты знаешь. А эти еще и смеялись. Я разозлился и подумал, что если так – пусть им будет хуже. Решил, что поднимусь на стену и оттуда сыграю так, чтобы на день пути вокруг вся дрянь передохла. Я уже почти влетел во двор... – Он вздохнул, судорожно, со всхлипом. И замолчал.

Удивляясь сам себе, Артур положил руку на худое, костистое плечо. Чуть сжал пальцы. Жалеть Флейтиста было глупо, но людям свойственно делать глупости.

Прозрачные крылья приподнялись и опали, шелково зашелестев.

– Я успел развернуться, – продолжил Флейтист, – там, во дворе, не было трупа. У меня – был, я так и не удосужился прибраться до конца, а там, в той Цитадели... плясуны зачаровали меня. Меня! И я... я их испугался.

– Их нужно бояться, – негромко сказал Артур, – ничего плохого в этом нет. Все правильно. А раз ты смог уйти, значит, ты и в самом деле сильнее всех в Долине. Просто... ну, их ведь больше.

– Я не ушел, – Флейтист смотрел в мозаичный пол, – я улетел. Такой вот я могучий и бесстрашный. Я полетел вверх, все время боялся, что уткнусь в купол раньше, чем выйду из-под действия чар, но ничего, не уткнулся. А когда огляделся, уже оттуда, сверху, знаешь, где я себя обнаружил?

– Над Триглавом.

– Да.

– Плясуны, – произнес Артур, вспоминая, – иначе говоря, пляшущие ведьмы, не причиняют физического вреда, но накладывают чары, искажающие восприятие пространства.

– А потом гонят людей, как овец, – кивнул Флейтист, по-прежнему глядя в пол, – тела и души к столу господина. Что ему нужно, Светлый рыцарь? Раньше он не смел покуситься на меня.

– Я не знаю. – Артур вновь глянул в окно. – Я думал, мы прогнали его еще тогда.

– Я тоже так думал, – согласился Флейтист, – а сейчас полагаю, что вы лишь напугали его, но не уничтожили и даже не развоплотили. А еще я снова слышал твоего Бога. Он заговорил со мной сразу, едва я взлетел над Триглавом, и сказал то же самое: «Будь со Мной». Артур, прости, если мои слова оскорбляют твою веру, но мне не нравятся подобные совпадения.

– Не знаешь ты Его, – серьезно возразил рыцарь. – Испытания посылаются свыше, дабы заставить нас задуматься.

– Да? Ты хочешь сказать, что со мной Он провел еще и разъяснительную беседу?

– Не Он Сам, вестник какой-нибудь. Ты попробуй молиться, попроси Его указать путь... А лучше, знаешь, лучше не Ему, лучше Ей молись. Она добрая...

– Я воздержусь пока, – задумчиво возразил Флейтист. – Что ты чувствуешь сейчас, Светлый рыцарь?

– Мне жаль тебя.

– Да. Это правда. Это на поверхности, и хотя у вас принято обижаться на чужую жалость, я благодарен тебе. – Флейтист поднес к губам флейту, дунул в нее легко-легко, звук пролился почти неслышно... – Что ты чувствуешь?

– Безопасность. – Артур оглядел серые стены, ровные, камень к камню, неяркий светильник под потолком, стол у одной стены, а у другой – низкое деревянное ложе, застеленное шкурами. – Как будто там, – он, не оборачиваясь, кивнул за окно, – метель. Ветер и снег. А здесь тепло.

– Что ты чувствуешь? – повторил Флейтист, вновь касаясь губами флейты. Зыбкий и болезненно-ясный звук наполнил комнату.

– Безопасность, – Артур поморщился, – а там метель. Ветер и снег. Там люди... караван. Они заблудились. – Он хмыкнул, пожал плечами и легко закончил: – Их нужно встретить и проводить в крепость.

– Только и всего? – спросил Флейтист.

– Только и всего, – кивнул Артур.

– Герман сказал, что музыканта придется убить?

– Сэр Герман. Нет. Он сказал, что Тори – не демон.

– И что теперь?

– Не знаю, – признался Артур, – убивать людей нельзя.

– Если она нападет сама, как вам обещали, ты можешь убить ее, защищая своего брата.

– Не могу, – грустно возразил Артур, – нельзя. Она – человек.

– И что же ты сделаешь?

– Да убью, конечно.

– А если она не нападет?

– Может быть, у них с Галешем получится договориться. Зако же смог. Мэджик-бук мы у нее отберем, без книги она колдовать не сможет, значит, будет не опасна.

– Артур, ты действительно полагаешь, что эта сумасшедшая успокоится?

– Я ее не знаю.

– От вас с Альбертом зависит сейчас судьба Единой Земли... – Флейтист поперхнулся словами, крутнул в пальцах флейту. – Что это я, – пробормотал смущенно, – это ты и без меня знаешь. Но, – он поднял палец, – как бы там ни было, ты слышал флейту и ты сам сказал о караване, заблудившемся в зимней ночи. Людей нужно спасать. Им угрожает опасность. Можешь ли ты знать наверняка, что опасность эта исходит не от Тори?

– Не могу, – признался Артур, – но лучше пощадить виновного…

– Чем покарать невинного, – вздохнул Флейтист. – И где вас этому учат? Артур, а если в том караване окажутся не только люди? Если в опасности не только те, кто может быть крещен?

– Мне защищать тебя! – Артур улыбнулся. – Да это все равно что молиться за праведников. Но если я смогу тебе помочь, – добавил он уже без улыбки, – я это сделаю.

– Спасибо! – Флейтист кивнул. – Мы еще поговорим завтра, хорошо? Днем многие вещи видятся иначе. Жаль, что ты не взял с собой брата, вы вдвоем – не просто два человека. Обещай передать ему наш разговор.

– Ладно.

– Переночуешь здесь, – хозяин указал на лежанку, – тут хорошо думается. А я приду завтра. Не хочется лишний раз пугать ваших мальчиков.

– Эти мальчики сами кого хочешь напугают, – фыркнул Артур. – Ладно, здесь так здесь.

– Спокойной ночи.

– Взаимно.

Пожелание Флейтиста не сбылось. Уснуть получилось не сразу – мешали мысли о пляшущей на холмах ведьме, мнилось, что, танцуя, она не отводит взгляда от окна под самой крышей башни – от узкой, длинной бойницы, в которой тлеет неяркий огонек светильника. Флейта звучала чуть слышно, словно после ухода Флейтиста осталось в комнате эхо музыки. И даже молитва не принесла привычного покоя, наоборот, стало еще тревожнее. Странная такая тревога, как будто сидишь в тепле и безопасности, но знаешь, что придется уходить. Не потому, что кто-то этого требует, не потому, что этого ждут, – нет, как раз наоборот, не ждут и не верят, но идти все равно нужно.

Артур спал и видел во сне Долину. Видел так, как будто летел над ожившей картой. Русла пересохших рек, темные разливы лесов, белесая хмарь над болотами. С юга на север, через Добротицу и Аграм, над Дакией и Обудой, мимо Сегеда, через Пустоши к Северным горам.

Сверху Долина почему-то казалась двухцветной, разнообразные оттенки серого и черного, без проблеска зелени или синевы, даже Златая роща не сверкнула листвой. Артур привычно запоминал картинку, отмечая расположение черных и серых пятен. Он не находил в них смысла, но сейчас и не нужно было понимать, достаточно запомнить. Думать можно и после. Самые темные места – гора Витоша в Средеце, Триглав и болота, самые светлые – деревни и города. Области, не населенные людьми, были менее насыщенных оттенков, как фон, на который падали капли густой краски.

А потом появились огоньки. Множество огоньков. Тускло-алые, пульсирующие, они двигались. Совершенно беспорядочно и медленно, во всяком случае, с высоты казалось, что медленно, а уж найти какую-то систему в перемещении такого количества точек вот так, навскидку, и вовсе не представлялось возможным. Впрочем, кое-что Артур разглядел сразу: больше всего огней было вокруг черных пятен. Алые точки роились по границам болот; кружили по берегам Сребырны, у самых стен Доростола; мигали под темными кронами Козлодуева леса и у провалов пещер. Щедрой рукой рассыпали их между Идрией и Дуга-Ресой – светящаяся дуга огней огибала Крас.

Но ни в Пустошах, ни в Сером лесу не увидел Артур алых проблесков. Княжество Обуда – все ровного серого цвета – казалось пропущенным фрагментом в книжке-раскраске, только Шопрон светился дрожащим алым огнем. Не точки переползали по нему, не отдельные капельки света – город пылал весь, от стены до стены, и далеко вокруг растекалось розоватое марево.

– Зашибись! – ошеломленно прокомментировал Артур.

Проснулся. Выглянул в окно. Увидел далеко вдали плясуна. И, как-то вдруг успокоившись, заснул до утра без сновидений.

* * *

– Так всегда бывает, – со знанием дела сказала Любава. – Когда брат, так это еще хуже, чем свекор со свекровкой. Ты его от дома отвадь, а то мигнуть не успеешь, как с чернявеньким своим вусмерть разлаешься. А лучше, – шлюха сладко улыбнулась, – лучше бросай младшего да попробуй старшего окрутить. Ей-богу, не пожалеешь.

– Да я же его люблю! – возмутилась Ветка.

– Вот я и говорю, не того любишь. Ой, зла любовь. – Любава прищурилась. – Ты его опоила чем, или он сам?

– Сам, – отрезала Ветка.

– Ну, если сам, если любовь у вас, тогда делай, как я сказала. Пусть рассорятся, да так, чтобы милый твой слышать о братце не хотел. Это легко, мужики они на рыжих падкие.

* * *

Флейтист, называя себя умным, не преувеличивал. Во всяком случае, у него хватило ума не соваться к своему гостю с утра. Он позвал Артура в башню, когда уже давно рассвело, а храмовники грузили подводы. Галеш суетился рядом, приговаривая, что вот он бы, если б увидел так бездарно упакованный груз, сразу заподозрил бы неладное. Галеша беззлобно шугали, он ненадолго умолкал, а потом вновь брался за свое.

Разумеется, легендарные богатства ордена Храма зиждились отнюдь не на редких находках. Разбогатеть на поиске кладов могли разве что хайдуки, тем много не надо – хватило бы на жизнь, да чтобы детям оставить. Ордену золота требовалось куда больше. И добывать его храмовники умели, не полагаясь на случайное везение.

Но в многочисленных сказках, от добрых до откровенно завистливых, тамплиеры представали именно кладоискателями. Поговаривали, что в орден берут лишь тех, кто умеет чуять золото издалека, а рыцарями становятся только люди, способные притягивать его к себе. Если бы те, кто придумывал сказки, заглянули этим утром во двор Цитадели Павших, они уверились бы в своих выдумках. Того золота, которое молча и деловито грузили на подводу сержанты и рыцари под руководством самого сэра Германа, хватило бы не одной команде хайдуков на безбедную жизнь и обеспеченную старость.

За сто лет действительно «накопилось».

Конечно, в подвалах у Флейтиста нашли не только драгоценности. Хватало там и оружия, в том числе подобного тому, что хранилось на маршальских складах до особых случаев; и магических артефактов; и разного рода архаики вроде двуручных мечей; стальных, как у гвардейцев, доспехов, разукрашенных гравировками и травлением; в прозрачных плоских коробочках россыпью лежали диски для мэджик-буков. Маги хранили на таких очень мощные, но одноразовые заклинания. После использования диск превращался в труху, но лучше уж диск, чем книга, или, скажем, мозги ее владельца

Сэру Герману почему-то особое удовольствие доставили золотые слитки, уложенные пирамидками вдоль стен подвала. Командор лишь головой крутил да хмыкал, разглядывая ровненькие брусочки с выдавленными на них числами, не то три девятки, не то три шестерки. Последнее, правда, маловероятно – не стал бы сэр Герман столь зловещим знакам радоваться. А что уж ему понравилось, Артур не понял. Мало ли где и как льют золото.

Еще были в кладе разноцветные бумажки, которые командор распорядился вывезти и сжечь. И было множество металлических ящичков с самоцветами в золоте и серебре. Украшения – Артур не раз видел такие в Большом мире. Кто и зачем укладывал их в подобные непрезентабельные шкатулки, тоже осталось загадкой. И, как всегда, стало жаль красивые безделушки. Сами по себе они не представляли для ордена ценности. Важны были металл и камни, из которых маги наделают полезных артефактов.

– Так, эстет, – приказал командор, когда последний ящичек с украшениями вынесли из страшных подвалов на солнечный двор, – вернемся, я приставлю к тебе писаря, будешь делать опись. Самые красивые побрякушки oтложи, их переплавлять не будем, попробуем сверху магию привязать. У нас тут свадеб сразу шесть намечается. – Это сэр Герман проворчал уже не приказным тоном, – Аграмский наследничек жениться надумал, Брэшиди-Загорянцы подросли, и когда только успели? Лихогорье опять же... Да, кстати, я обещал добротицким воеводам усилить наши тамошние гарнизоны. Весь юг, считай, в беженцы подался, куда это годится? Отберешь людей и к осени сделай мне из них командиров.

– Если осень наступит, – бросил Артур.

– Ты это к чему? – удивился сэр Герман.

– Что «это»?

Тут Артура позвал из башни Флейтист.

* * *

Сегодня он больше походил на себя прежнего. При свете дня все и вправду видится иначе, наверное, поэтому хозяин Цитадели был весел и язвителен и держался с уверенностью опытного педагога перед умным, но нерадивым воспитанником.

– Ну что, как спалось? – поинтересовался он, едва Артур переступил порог комнатушки.

– Хреново, – отрезал рыцарь.

– Вот и прекрасно, – разулыбался Флейтист, – я ведь предупредил тебя вчера, что здесь хорошо думается. И, между прочим, именно в этой комнатке пришла мне в голову благая идея сыграть для плясунов. Ты сказал, мысль эта была от твоего Бога, и я вполне резонно предположил, что ты здесь тоже найдешь о чем поразмыслить. Ну как? Снизошло на тебя просветление?

– Да иди ты! – буркнул Артур. – Спал я.

– Сны видел?

– Дурацкие.

– И что же тебе снилось, Светлый рыцарь?

– Долина. – Артур прошел через комнату к окну, выглянул, увидел плясуна и негромко выругался.

– Долина, – выжидающе повторил Флейтист.

– Вся черно-серая. Есть у тебя карта?

– Этих мест?

– Ну а каких?

– И действительно, – пробормотал Флейтист с нескрываемой издевкой.

Он исчез. Появился. Расстелил прямо в воздухе карту пяти княжеств. Похоже, она хранилась свернутой в рулон, потому что края так и норовили завернуться. Секунду поразмыслив, Флейтист прижал уголки четырьмя золотыми слитками – точь-в-точь такими же, что грузились на подводу во дворе.

Артур лишь хмыкнул. Он привык к выходкам младшего, но вид карты, парящей в пустоте с золотыми кирпичиками на каждом уголке, – это было совсем уж никуда.

– Пижон, – согласился Флейтист. – Но что делать, такие вот мы, могущественные духи.

– Грифель дай, – буркнул Артур.

– Сей момент.

Потом он тихонько висел в воздухе, выглядывая из-за плеча высоченного рыцаря, и молча следил за тем, как грифель заштриховывает города и деревни. Серое, светлосерое, темно-серое, черное.

Слюдяные крылья разбрасывали по угрюмым стенам разноцветные лучики.

– Вот так, – подытожил Артур, – и еще огни. Вот здесь, здесь и здесь целыми горстями. Тут поменьше. Тут вообще нету. Алые такие огоньки. Мигают и ползают. А Шопрон – весь как один большой огонь. Если это – просветление, то спасибо, не надо такого.

– Что, обычно твой Бог выражается более ясно?

– Яснее некуда. – Артур припомнил читанный в доме профессора Ветхий Завет.

– Довольно странно для Бога, – пробормотал Флейтист. – Ну да ладно, значит, неравномерно распределенные по окраинам огоньки, – он чуть развернулся, радужные брызги с крыльев метнулись на карту и остались на бумаге пульсирующими точками, – так?

– Алые, – со вздохом повторил Артур, – не красные и не карминовые, тем более не бордовые. Алые.

– Ты полагаешь, это имеет значение?

– Откуда я знаю? Пока мы не нашли систему, важно все.

– Хорошо-хорошо, будь по-твоему. Расположил я их правильно?

– Да.

– Шопрон. – Флейтист прищурился – и город засветился.

Артур даже вздрогнул от неожиданности – сейчас карта выглядела в точности так же, как Долина в его сне. Только масштаб другой.

– Это чудовища, – уверенно произнес Флейтист, – взгляни, больше всего огоньков там, где нет людей, а, следовательно, нет охраны.

– И жратвы, – скептически добавил Артур. – А в Шопроне у нас не иначе Антихрист засел, зато на Триглаве тишь да гладь. Ты, Флейтист, когда умный, а когда...

– Как рыцарь, – огрызнулся хозяин. – Сделай одолжение, помолчи и дай мне подумать. Действительно, получается что-то непонятное. Между прочим, здесь можно курить. Или ты во время поста пренебрегаешь?

– Я постом пренебрегаю.

– А разве это допустимо?

– Нет, конечно. Ты думать собирался.

– И начну, как только ты прекратишь меня отвлекать.

Артур демонстративно улегся на лежанку, закинув руки за голову.

Флейтист висел, чуть покачиваясь, поджав под себя ноги. Веселая радуга бегала по стенам. Потом негромко заиграла флейта. Подумалось, что внизу, во дворе, все сейчас работают, торопясь закончить погрузку и уехать пораньше, чтобы при свете дня пройти через Развалины и заночевать уже в Пустошах.

Да, внизу работают, а он тут, в башне, валяется на мягких шкурах, вызывающе нарушает Устав и, как обычно, получает огромное удовольствие от самого факта нарушения.

– И все-таки это чудовища, – сказал Флейтист. – Возможно, они держатся подальше от людей из-за этих неприятных типов.

– Которых?

– Разве ты их еще не встречал? Они одеваются, как ваши монахи, только обуви не носят. Тебе не понять, конечно, но я, когда встречаю их во время прогулок, стараюсь отойти подальше. Ощущения... как бы объяснить, – Флейтист постучал пальцами по коленке, – я ими брезгую. И, между прочим, не только я реагирую таким образом. Многие духи стали сторониться людей как раз потому, что не хотят лишний раз встречаться с этими, новыми.

– Пастыри.

– Что такое?

– Ты говоришь о пастырях, – медленно, задумавшись о чем-то своем, произнес Артур и сел на лежанке, – о духовном ордене... Ты боишься их?

– Нет! – Флейтист оживился и, отвернувшись от карты, уставился на Артура. – Но я понял наконец-то, как можно быть нечистым, когда нет плоти. Нечистый дух – это как раз о них сказано, об этих новых монахах. И откуда они только взялись?

– Сдается мне, – Артур рассматривал карту, – сдается мне, дух нечистый, возводишь ты сейчас хулу на воинство Божие. Причем на его элитное подразделение. «Взялись» эти праведные агнцы, от которых тебя корчит, как от ладана, не откуда-нибудь, а по указу прошлого митрополита из лучших представителей монашества. Ясно тебе?

– Нет. Я, Светлый рыцарь, не могу назвать себя знатоком вашей истории, но с календарем более-менее знаком. И должен заметить, что прошлый митрополит уже больше года как преставился. А праведники твои появились месяцев восемь или девять назад. Раньше их не было, уж поверь мне. А кроме того, я значительно лучше, чем ты, разбираюсь в тонких материях и могу заявить с полной уверенностью: если они – агнцы, значит, ты... как это у вас называется... козел?

– Не понял?!

– Ну, агнцев ведь от козлов отделять будут, когда ваш Бог второй раз пришлет к людям своего Сына? И мне почему-то не очень верится...

– Заткнись, – спокойно произнес Артур.

– М-да, – Флейтист сник, – что-то я увлекся. Скажу проще: они не похожи на тебя, Светлый рыцарь. Не похожи даже больше, чем твой братик, а он, насколько я понимаю, по твоим представлениям, совсем безбожник. Если бы я знал критерии вашего Бога... Скажи мне, возможно такое, что спасения удостоится лишь горстка людей, а все остальные, как бы они ни старались жить по правилам, попадут в ад?

– Все возможно, – угрюмо буркнул Артур, доставая трубку. – Может, они нас перед Его ликом представляют. Смотрит это Господь на Долину: а наберется ли там десять праведников? Глядь, а их ажник шесть тысяч. Ну и... – Он махнул рукой и закурил.

– Стало быть, ты не праведник?

– Я? – Артур воззрился на него с непритворным удивлением. – Нет, конечно!

– Но тебя называют так.

– А еще меня Миротворцем называют. Ты вон Светлым рыцарем зовешь. А младший – придурком. И что?

– Все равно не понимаю. – Флейтист вздохнул. – Если вы верите в одного и того же Бога, почему вы настолько разные?

– Потому что разные, – буркнул Артур. – Если им верить, я грешник и еретик.

– Вы очень разные, Светлый рыцарь. Нет, не могу объяснить, – Флейтист задумчиво поглядел на флейту, – хочешь, сыграю?

– Ну попробуй.

– Противно, конечно...

Тонкие губы коснулись флейты.

Артур не услышал звука. Он оглох, ослеп, задохнулся. Он выронил трубку и дернулся к стене, одной рукой защищая глаза, другой подхватив Миротворец.

– Хватит! – рявкнул не столько на Флейтиста, сколько на себя самого.

Хозяин Цитадели свечкой взвился к потолку и лишь оттуда поинтересовался:

– Ну как?

Артур молча сел на пол у стены. Дышать было трудно. Но сердце, остановившееся было, кажется, вновь начало биться. Медленно, правда, и болезненно.

Тлел на полу просыпавшийся из трубки табак.

– Понял? – спросил Флейтист.

– Нет. – Вставать не хотелось. И не хотелось выпускать из рук древко Миротворца.

– Не кинешься?

– Нет.

Флейтист опустился, присел на корточки рядом и тоже принялся разглядывать дымящиеся табачные крошки.

– Противно было? – спросил после паузы.

– Не знаю. Нет. Страшно. Все-таки ты их боишься.

– Это ты боишься, – недовольно сказал Флейтист. – Я их тебе просто показал, нарисовал картинку без воздействия на эмоции или психику. То, как ты воспринял демонстрацию, – это твое отношение, и я тут ни при чем.

– Они праведники, – упрямо повторил Артур.

– Ты ведь не веришь в это.

– Верю. Потому что вижу: тот, на Триглаве, вернулся и копит силы. Это он создал хозяев, как сто лет назад, только тогда он выбрал человека, а в этот раз предпочел чудовищ. Он боится, и знаешь кого?

– Вас, – предположил Флейтист.

– Дурак. Владыку Адама. Точно тебе говорю. Пастыри освятели... в смысле... ну, праведниками стали, как раз когда он возглавил епископскую церковь. Это Благодать. А тебя с нее корчит. И меня, – он вздохнул, – тоже.

– Интересная гипотеза, – признал Флейтист с явной неохотой.

– Да где там гипотеза? Все ведь сходится. Он и от нас пытался избавиться, чувырл насылал, ведьм пляшущих, Город и Пустоши, чтобы одним ударом и орден обезглавить, и лучшего бойца придавить.

– Митрополит?

Артур клацнул зубами, и Флейтист ехидно ухмыльнулся:

– Ладно, лучший боец, примем твою гипотезу за теорию. И что дальше?

– Дальше, как сэр Герман решит. – Артур подобрал свою трубку, рассеянно притоптал все еще тлеющий табак.

– Ты примешь совет от меня? – серьезно спросил Флейтист.

– Смотря какой.

– Если не убьешь музыканта, съезди с ним к эльфам. Они не больше твоего любят чудовищ. И они многое умеют. Из тех, что приходили под стены моей Цитадели, выжила почти половина. А кто многое умеет, тот наверняка многое знает.

– Зачем ты их убил?

– А зачем я вообще убиваю? – поинтересовался Флейтист. – Я немножко больше, чем ты видишь, Светлый рыцарь. И впредь не напоминай мне об этом. Ладно?

– Посмотрим.

– И опасайся Зако.

В ответ на молчаливое удивление Артура хозяин Цитадели пожал плечами:

– Я отдал ему меч, очень нужный многим, самым разным созданиям. Лучше тебе, Светлый рыцарь, побольше узнать о человеке с таким оружием, – и тут же переходя на легкомысленный, как его прозрачные крылья тон, продолжил с милой улыбкой: – я сегодня выпущу Змея, так что предупреди кого сочтешь нужным о том, что Цитадель Павших снова под охраной. Да, и запомни, ты и Альберт можете приходить безбоязненно... – Флейтист потянул себя за ухо, – для Змея безбоязненно. Надеюсь, на таких условиях вы не станете его трогать?

– Не станем.

– Спасибо тебе, Светлый рыцарь.

 

Галеш

Зако ничего не знает о плясунах, или пляшущих ведьмах. И Зако слишком горд, чтобы спросить у Артура. А я спросил. Но сначала подслушал, как Артур с сэром командором решают, следует ли «запирать» тех плясунов, что толкутся возле Цитадели Павших.

Оказывается, «запирать» означает обходить нечисть с особой молитвой, так, чтобы оставить ее в напоенном Благодатью кольце, пока время и голод не возьмут свое. И я подумал: а что тут решать? Если плясуны действительно опасны настолько, что для того, чтобы «запереть» их, Артур решился нарушить приказ командора и поехал в Кочевье, то и здесь, под стенами Цитадели, следует сделать то же самое. Велико же было мое удивление, когда понял я, что ни Артур, ни благородный сэр Герман не хотят оставлять плясунов так близко к Флейтисту. Почему? Потому что Флейтист боится их.

Пляшущие ведьмы – один из самых страшных кошмаров столетней давности, но мало кто в Единой Земле помнит о них, потому что люди, увидавшие их дерганый танец, уже никому и никогда не рассказывали об увиденном. Ведьмы появились в герцогстве одновременно с Козлодуйским отшельником. Лунный Туман, живущий на Триглаве демон, тратил очень много сил на поддержку своего избранника, и чтобы восполнять затраты, он выпустил в мир плясунов. Неуязвимые и бестелесные, те завораживали людей и уводили их на Триглав. Уводили живыми, потому что живая кровь много ценнее мертвой.

Артур рассказал мне, а я увидел, как тянулись к Триглаву, обходя города, вереницы людей, потерянных, не отдающих себе отчета в том, на что идут они. И бесполезно было останавливать эти скорбные шествия. Те же, кто пытался – дети, теряющие матерей, жены, чьи мужья оказались зачарованы, священники, искренне желающие спасти, – все они попадали под страшные чары, вливались в кошмарный танец и уходили. Чтобы стать пищей Лунного Тумана. Стать поддержкой Козлодуйскому Лиху. Чтобы умереть без всякой надежды на спасение не только жизни, но даже и самой души.

И я спросил: почему же никто не «запирал» эти ужасные создания в кольце молитв?

– Некому было, – ответил мне Артур.

Больше он не сказал ничего, но я догадался и сам. Некому было «запирать» плясунов тогда. Некому делать это и сейчас. Только святой Миротворец и посланный Небом брат его способны усмирять пляшущих Ведьм.

Ты все еще разочарован, Зако Золотой Витязь? Тебе все еще нужны доказательства избранности Братьев?

Увы, Зако не может простить себе страха, который испытал в Кочевье-Чистилище. Не может простить Артуру, что тот – не боялся. И я уже слышу его ехидный смех: хороши защитнички! Флейтиста, нечистого духа, оберегают, а пляшущие ведьмы пусть на свободе бродят и людьми кормятся? Ну да, люди ведь им по две подводы золота не дарят.

С точки зрения Золотого Витязя многое выглядит очень просто. Иногда я жалею его.

* * *

В Северные ворота Шопрона Артур влетел рысью, даже не вспомнив о том, что в городе стоило бы сдержать размашистый бег Серко. Не глядя на прохожих, что жались к стенам, выскакивая из-под самых копыт жеребца, юный рыцарь промчался по улицам. И звонкое эхо подков, далеко опережая всадника, неслось над чопорными особняками.

Альберт, услышав этот звон, даже не стал выглядывать в окно – сразу пошел, а потом и побежал, перепрыгивая через ступеньки, – на улицу. Шестое там чувство, или десятое, интуиция, предчувствие – не важно как назвать. Он понял, что старший вернулся.

– Обуйся! – крикнула вслед Ветка.

Но до того ли было?

Артур, уже спешившийся, встретил его на полпути от калитки к крыльцу. Молча сгреб, оторвал от земли и понес в дом. В холле, поставив на пол, укорил с привычной суровостью:

– Ты чего босой бегаешь?.. – И обнял снова. От формы его пахло дымом, солнцем и железом.

– Дурак я у тебя, братик, – прошептал он в макушку Альберту.

Тот молча закивал. Поднял голову:

– Все уже хорошо, да?

– Все и было хорошо, – Артур привычным жестом взъерошил ему волосы, улыбнулся, – все хорошо. А я – дурак.

– Дурак. Но я тебя люблю не только за это.

Старший хмыкнул, оценивающе оглядел холл, зыркнул на излишне любопытную горничную, и та, как мышь в нору, шмыгнула в первую попавшуюся дверь.

– Нравится? – гордо спросил Альберт.

– Тоща больно. – Артур пренебрежительно сморщил нос.

– Я про интерьер!

– Откуда ж мне знать? Разве разглядишь под юбками? Ладно, братик, отправь кого-нибудь за седельными сумками и пойдем, поможешь мне с Серко. Как Стерлядь поживает?

– Стерлядка, – поправил Альберт, – я ее в Стерлядку переименовал. Какая она Стерлядь? А еще...

– Обуйся.

– Ага. – Юный маг не глядя шагнул в ботинки, и Артур с привычной завистью вздохнул, глядя, как сами затягиваются шнурки и застегиваются клапаны. – А Рыжая знаешь как быстро учится! Она ужасно способная. А еще они с Ирмой знакомы, представляешь? А я и не знал. А Ирма чуть не каждый день приходила, справлялась о тебе, а я ей сказал, что ты, наверное, снова в «Звездень» уедешь... – Он обогнал Артура и строго заглянул в лицо. – Ты не уедешь?

– У вас ремонт закончился?

– Нет еще.

– Не уеду.

– Зашибись!

– Не выражайся, – рыкнул старший, – сейчас отправлю рот с мылом мыть.

– И уши надерешь, – счастливо вздохнул Альберт.

– Обязательно.

Стерлядка, завидев Серко, оживилась и, вытянув голову над перегородкой, радостно заржала.

Жеребец хрюкнул в ответ, однако вполне дисциплинированно прошел в свой денник, не позволив себе в отношении дамы никаких вольностей.

– Дрессированный, – оценил Альберт

– Ну дак бью не жалеючи. – Подбежавшему конюху Артур отдал седельные сумки. – Кусаться вот никак не отвыкнет

– А-а, – протянул младший, опасливо отходя подальше от жеребца, – кусается – это плохо.

– Угу. Ты Стерлядку дрессировал, как я велел?

– Ну... – На пол упала длинная тень, и Альберт с облегчением оглянулся на вошедшую Ветку. – О! Рыжая, видишь, да, он приехал! А ты гoворила...

– Здравствуй, Артур, – подбирая юбки, девушка вошла в денник, – как съездил?

– Как всегда – Рыцарь застегнул на Серко мягкий ошейник с цепью.

– Ты погостишь, или домой ночевать поедешь?

– Я, вроде, домой приехал.

– Ну конечно, – она улыбнулась, – ты только не подумай, что я... Я просто... я имела в виду, твоя комната в гостинице...

Артур положил на перегородку денника седло, бросил сверху войлочный потник.

– Распорядись-ка, чтобы в гостиную вина принесли. И воды.

– В какую гостиную?

– В круглую. – Артур взглянул на Альберта. – Вы с ней закончили?

– Ага, – гордо кивнул тот, – мы с нее начали

– Может, ты хоть пообедаешь сначала? – заботливо спросила Ветка.

– Не сегодня.

– Как знаешь, – сказал она уже значительно суше. Развернулась и ушла.

– Понятненько, – уныло подытожил Альберт. И уставился в пол.

– Что тебе понятно?

– Не уживетесь вы.

– Братик, – Артур перестал чистить Серко, развернулся к младшему, – так всегда бывает, или почти всегда. Ревность – паскудная штука. Но ревность, моя или Ветки, еще не означает, что ты должен выбирать. Ясно тебе?

– Нет.

– Врешь.

– Ясно, – вздохнул Альберт, – только неправильно как-то получается.

– Я тебя люблю, – улыбнулся Артур, – и она любит. Что ж тут неправильного? Я через пару дней уеду в Сегед...

– Опять?

– Дела. – Артур виновато пожал плечами. – Здесь мне нужно Старого встретить. Он приедет на днях вассальную клятву герцогу давать.

– Старый – это тот, что у оборотней главный? Крестить их будете?

– Еще не знаю, мы или епископская церковь. Я хотел тебя с собой позвать.

– В Сегед?

– В штабе делать нечего, – хмыкнул Артур, – у меня опять эти... особые поручения.

– Опять по всему герцогству из конца в конец? А на окраинах сейчас чудищ полно.

– Не хочешь, не езди.

– Как это не хочу? – взвился Альберт. – Конечно хочу! Когда?

– Как только торжества закончатся Все. Договорились. Теперь бери вон щетку и помоги мне этого скота вычистить.

– А он не укусит?

– Он маленьких не трогает.

* * *

Ветке нравился новый исповедник, священник ордена Пастырей. Он был молодой, с такими красивыми, внимательными глазами, и очень добрый. Нет, он без всякого снисхождения накладывал епитимью, если Ветка действительно была грешна, но исповедь всегда выслушивал с глубоким сочувствием. И Ветка не раз ловила себя на том, что прежде чем сделать что-нибудь не очень хорошее, задумывается: а что сказал бы об этом отец Константин? Зачастую одна только мысль о том, что он расстроится едва ли не сильнее самой грешницы, останавливала от проступка.

Разве это не прекрасно? Чем грешить и каяться, не лучше ли не грешить?

Однако сегодня Ветку угнетали не мысли о ее маленьких прегрешениях. Она прослушала повечерие, хотела поставить свечку иконе Божьей Матери, но показалось: огромные глаза Богородицы сияют той же холодной синевой, что у Артура. Ветка зажгла свечу перед Спасом и сжала в кулачках концы завязанного под подбородком платка.

– Что же мне делать, Господи?

– Ты сегодня припозднилась, дочь моя. – Отец Константин подошел совсем неслышно. – Как же твой жених отпустил тебя через весь город? Скоро стемнеет, а в нашем квартале небезопасно.

– Я пришла исповедаться, отче.

– Право же, Ветка, – он ласково улыбнулся, – от твоего дома куда ближе до церкви святого Михаила, чем до нашего скромного прихода. Впрочем, мы, разумеется, только рады тому, что ты не забываешь свой старый храм.

– От моего дома... – Ветка сильнее сжала уголки платка и неожиданно всхлипнула: – Это не мой дом, отче. Он вернулся, он меня ненавидит, и если... если он скажет, Альберт просто выгонит меня-а... – Она разрыдалась так сразу и взахлеб, как будто вся тревога, весь страх, что копились в душе целый месяц, решили прямо сейчас выплеснуться слезами.

Отец Константин не растерялся и, кажется, не удивился. Взял Ветку под руку и повлек в маленькую комнатушку над молельным залом. Там усадил на стул, протянул кружку с легким вином:

– Выпей, дитя мое. И если хочешь плакать – плачь, слезы облегчают боль.

Потом она рассказала ему все. О страшном рыцаре с глазами, каких у людей быть не должно. О его голосе, от которого становилось страшно и Ветка сама себе казалась замарашкой, случайно оказавшейся на балу Его Высочества, нелепой, выставленной на посмешище, и все смотрят, а дамы брезгливо прикрываются веерами. О том, что его называют Миротворцем, да-да, она знает точно, его называют так, а ведь Миротворец умер сто лет назад. Умер! Даже о его топоре Ветка вспомнила, пока маленькими глотками пила вино из большой кружки. Об огромном, ужасном, сверкающем топоре. И об Альберте, попавшем под власть этого чудовища, нет, не топора... Альберт такой хороший, но он как слепой...

– Я понимаю тебя, Ветка, – кивнул отец Константин, выслушав ее сбивчивый и очень страстный рассказ, – ты чувствуешь, что этот человек толкает тебя к преступлению. Ты хочешь спасти своего жениха и ради этого готова на все, даже, может быть...

– На все! – подтвердила Ветка. – И я боюсь.

– Напрасно. – Священник отечески погладил ее по голове. – Нет такого греха, который не был бы прощен, если он совершается во имя спасения ближнего.

* * *

Круглая гостиная была их любимым местом в доме еще тогда, сто лет назад. Может быть, на сложном языке архитекторов эта комната с эркером, далеко выступающим над крыльцом, называлась как-то иначе. Но кого интересуют архитекторы? Для Альберта с Артуром гостиная сразу стала круглой. И точка.

– Все как тогда! – Альберт с довольным видом отвернулся от окна, наблюдая за реакцией старшего.

– Ну да. – Артур огляделся, мягко ступая, прошелся по комнате, пальцами касаясь мебели, стен. – Почти.

– Да ладно! В точности все сделали.

– Ну как скажешь, – покладисто кивнул старший, осмотрел выставленные на каменном столике бутылки. – Хм, – приподнял брови, – погреб сам собирал?

– Нет. Пошел в «Алмаз», как ты и советовал, сказал, что есть много денег, надо хорошие вина. Предупредил, конечно, что на нужды ордена Храма, а то подсунули бы...

– В «Алмазе» люди честные – Артур налил себе вина, упал в кресло и вздохнул: – Хорошо-то как, а!

– Вот. А кто-то в «Звездне» сидел. Нет чтобы сразу домой.

– Дела у меня там были.

– Знаю я твои дела. Ирмой их звать.

– Не только. – Артур нахмурился. – Что же до Ирмы... – Он помолчал. – Ладно, другое важно. Профессор твой не врал – в Долине и вправду непонятное что-то делается.

– Тоже мне новость! – пренебрежительно выдал Альберт. – Здесь все время что-нибудь делается. – Он угнездился на подоконнике, сдвинув штору, и в комнату тут же сунул широкую лапу солнечный луч. – Ну, рассказывай! Ты с Флейтистом разговаривал или сам что-то видел?

Артур развернул привезенную из Цитадели карту. Дал младшему налюбоваться переливами алых огоньков, потом принялся объяснять.

Суть дела Альберт ухватил сразу и простенькую схему выстроил сам.

– Хочешь сказать, – он взял с блюда пирожное и надкусил, пачкаясь кремом, – что оттенки серого и черного означают количество чудовищ на местности, а эти огонечки – монахов ордена Пастырей?

– Ты сам видишь, – кивнул Артур, – они ограничивают места, куда сбежали самые опасные чудовища. Не просто сбежали – организовались, как в Развалинах. Хозяин Воды, Хмельной Вурдалак, Хохотунчик, Садовник, Ночной Червь, Ослица... – Он перечислял имена, обводя на карте самые темные области. – Их заперли и удерживают на окраинах.

– Какие еще... – Альберт слегка обалдел от обилия незнакомых прозвищ. – Кто это?

– Имя Город и Пустоши тебе о чем-нибудь говорит?

– Хозяин Развалин.

– Вот и эти – Хозяева. Каждый на своем месте. Я выяснял, их обнаружили лет десять назад, как раз тогда, когда пастыри активно начали вытеснять чудовищ с обжитых территорий. Думается мне, тот, на Триглаве, когда понял, что его рабов отгоняют от людей и по возможности истребляют, локализовал места скопления тварей и нечисти и в каждой локации сгенерировал по одному монстру, идеально соответствующему заданным условиям.

– Я бы не возражал, – почти точно копируя манеру флейтиста, заметил Альберт, – чтобы ты, братец, разговаривал на здешнем языке.

– Прости. Я хочу сказать...

– Я понял.

– М-да. Так вот, если бы Устав не запрещал заключать пари, я поспорил бы, что именно пастыри не позволяют тварям и нечисти пересечь отведенные им границы. Какие-нибудь... особенные пастыри. Вроде Недремлющих. У тех есть гвардейцы и рыцари Кодекса. А здесь: одни проповедуют, вторые – чудовищ на границах удерживают. А в Шопроне митрополит сидит, за всеми присматривает. М-м? – Он взглянул на Альберта. – Сам знаю, что прорех хватает. Патрули Храма ни единого пастыря возле Болот не встречали, но что мы о них знаем? Может, им не нужно собственной персоной туда являться? Может, они молитвой одной только да этим... целибатом. Страшное ведь дело.

– Целибат? – уточнил Альберт.

– Иди ты!

– А мне эти монахи не нравятся, – заметил маг, надкусывая очередное пирожное.

– А я тебе давно говорю: крестись.

– Да ну! Не в этом же дело.

– Я думаю, пастыри идут нам на смену, – произнес Артур, – они на ступеньку ближе к Небу. Мы, сам знаешь, убиваем. Да и вообще грешим. А они без этого обходятся.

– Без убийств и без греха, – хмыкнул Альберт. – А размножаются, надо думать, вегетативно?

– Ты не ерничай! – посерьезнел Артур, недовольно хмуря светлые брови. – Суть всего – митрополит. На нем Благодать.

– Ну конечно. А ты так, да? Рядом куришь.

– Я думал над этим, – признался Артур.

– И что надумал?

– Да то, что рассказал.

* * *

Он действительно думал. После беседы с Флейтистом поневоле начал сомневаться в себе и в Силе, что направляет руку и сердце.

Отрицать присутствие этой Силы было глупо. Артур прекрасно понимал, что ему дано больше, чем многим другим, понимал и принимал это, как принимают подарок. Просто. Подарок, это ведь не награда и не воздаяние, его не нужно заслуживать. Достаточно быть благодарным. И он был благодарен. Всегда. И когда одной лишь молитвой развоплощал нечисть, и когда чудища, неуязвимые для обычного оружия, умирали под ударами его топора, и в дни поста, в удивительном, каждый раз новом ощущении единства с миром вокруг, Артур благодарил Бога за то, что Он есть.

Благодарность.

Ему не нужно большего от своих детей.

Omne datum optimum– это верно, но как быть со страхом, накатившим, когда флейта спела о том, что видит в пастырях Флейтист? Ведь не может христианин испытывать ужас перед Благодатью. А на митрополите и его монахах, несомненно, Благодать, причем настоящая, не такая, что на Артуре или, скажем, сэре Германе, а правильная, чистая... хм... концентрированная.

Что-то внутри сопротивлялось.

Пресвятая Дева в часовне Сегедской цитадели лишь взглянула сочувственно и прошептала:

– Спаси его.

А здесь, в Шопроне, молитва вообще не найдет отклика. Это Артур понял, едва взглянул на кресты кафедрального собора. Была мысль повидать Альберта и сразу отправиться в храм, но нет, так и не получилось себя заставить.

Что ж, видно, недостаточно чист сэр Артур Северный для храмов, в которые ходят новые монахи.

– Значит, дивный новый мир, – подытожил Альберт. Книжку читали оба, так что пояснений не требовалось.

– А ты думал, Он до бесконечности терпеть будет? – хмуро спросил Артур.

– Кого терпеть-то? Таких, как ты? Артур, да ты знаешь, что они проповедуют, твои пастыри?

– Мертвое должно быть мертво. Знаю.

– И что?

– Да ничего. Убедятся, что никакой я не Миротворец, и отвяжутся. Братик, не в проповедях ведь дело.

– Они тебе зла желают.

– Нет.

Альберт хмыкнул скептически и замолчал. Спор грозил скатиться в наезженную колею, на которой Артур впадал в религиозный фанатизм, а Альберт, каждый раз сам себе удивляясь, начинал богохульствовать так, что потом вспоминать было стыдно. Уж лучше помолчать. Тем более что в компании старшего даже молчание наполняется каким-то особенным смыслом. Мысли философские приходят, а иногда, если повезет, новое заклинание придумывается. Когда-то где-то Альберт вычитал, что табачный дым стимулирует мозговую деятельность. Может, в этом все дело? Нет, вряд ли. Иначе Артур давно уже понял бы, что Бога нет, и магом стал.

* * *

Ночью стая бродячих собак бежала по спящим улицам столицы. Бежала молча. Неслышно. Ровной цепочкой, след в след. Палками висели хвосты, низко к земле опускались лохматые головы.

Квартал за кварталом – быстрые лапы не касались мостовой, алыми точками светились в темноте глаза, и свет фонарей проходил через собак насквозь

На подходах к большому красивому особняку, двери которого все еще украшал алый на белом тамплиерский крест, в сонную тишину вплелось цоканье подков по булыжнику. Трое патрульных рыцарей вынырнули из темноты и, увидев стаю, осадили коней.

Собаки нарушили строй, сбившись в кучу. Одна зарычала, остальные тоненько и жалко заскулили. Звонко цвеньгнули арбалетные тетивы. Псы бросились врассыпную, но золотые болты, сияя белым огнем, били без промаха и без жалости. Вспышки, короткий визг, мохнатые тела подбрасывало от ударов, и на мостовую осыпались лишь клочья шерсти да мягкий серый пепел.

Когда последний пес, истошно визжа, растаял в воздухе, один из рыцарей спешился. Внимательно осмотрел останки и удивленно заметил:

– Болты сгорели, все до единого. А ведь собачки сюда бежали. – Он указал на спящий дом. – За кем бы это они?

– Не сюда, – возразил второй, – здесь им ловить нечего.

– А пастыри-то хвалились, – проворчал третий, сноровисто пополняя арбалетную обойму, – но что-то я их здесь не вижу. Как псы прошли через ворота?

– Хм. – Спешившийся рыцарь снова склонился над одной из кучек пепла. – Может статься, они обошлись без ворот.

– Но...

– Вот именно, братья. Если голодных псов позвать, они придут, и стены не станут им преградой.

– Давайте-ка, братья, опросим для начала посты.

Цок-цок-цок – копыта по булыжнику, цок-цок-цок – эхо от стен домов. И негромкий, настойчивый голос:

– Третий вызывает Север, третий вызывает Север, прием...

Воистину странные дела творятся в Единой Земле.

* * *

А Рыжая заболела. Еще вчера вечером... да и ночью, ну, во всяком случае, часть ночи с ней все было в порядке, а к утру она слегла. И Альберт, перепуганный ее бледностью, черными кругами под запавшими озерцами глаз, отдал ей столько силы, что сам едва не свалился рядом. Рыжей чуть-чуть полегчало. Но чуть-чуть.

– Врача надо, – неуверенно предложил Альберт.

– О чем ты? – Ветка слабо улыбнулась. – Если уж твое «исцеление» не помогло, какой врач тут справится? Да и не болезнь это, из меня как будто силы тянут. Присосались и тянут. – Она закрыла глаза. По бледной щеке скатилась слезинка. – Я боюсь, – прошептала почти неслышно.

– Не бойся, – погладил ее по голове Альберт, – если это магия, то не завидую я тому магу.

Он попытался воспроизвести интонации старшего. И, кажется, получилось. Во всяком случае, плакать Рыжая перестала.

– Спи, – поцеловал маг ее в лоб, – проснешься и забудешь, что болела.

Начал он с того, что развесил по дому отсекающие щиты. Собственно, они и так висели, во-первых, встроенные в стены, честно купленные у дозволенных магов. Во-вторых, его, Альберта, работы – куда более эффективные. Излучение дозволенных щитов было сильнее, так что какой-нибудь слишком любопытный Недремлющий или, тьфу на них, пастырь, даже принюхиваясь к дому, почуял бы лишь разрешенную магию. Свои щиты Альберт обновил, хотя ослабеть они еще не успели. Дозволенные – чуть-чуть, самею малость, усилил. Так, чтобы со стороны никто не заметил этого. Разве что старший. Но старший поймет.

Потом вернулся к Ветке и развернул на столике возле кровати мэджик-бук.

Выходило что-то странное. Рыжая еще не научилась отделять магическую силу от физической и после интенсивных занятий магией чувствовала слабость. Совсем легкую. Сродни обычной усталости от долгого сидения за книгами. А сейчас складывалось впечатление, что она творила заклинания... нет, не заклинания даже – колдовство, не жалея себя и не думая о последствиях. Но, во-первых, Ветка не умела колдовать. Этому Альберт не учил ее и учить не собирался. Во-вторых, ничего, кроме потери сил, не указывало на использование магии, а ведь так не бывает. Маг или колдун, даже обычная ведьма насквозь пропитаны запахом собственных заклинаний. Ветка была чиста. Абсолютно. Так, как будто она вообще никогда не плела магических кружев, как будто она пальцем не притрагивалась к мэджик-буку. Кстати... Альберт пробежался по логам. Книгу и вправду не трогали. В последний раз Ветка работала с мэджик-буком позавчера, вот и запись. А с тех пор – ничего.

Альберт искал канал. Если Рыжая сказала, что чувствует, будто кто-то к ней присосался, значит, нужно найти путь, по которому уходят силы. Канала может не быть лишь в том случае, если силу забирает кто-то близкий или живущий в одном доме с жертвой. Но здесь некому. Слуги чисты, ни у кого из них, если судить по способностям, магов не было даже в самой дальней родне. О себе или Артуре Альберт и думать не стал, оба отпадали сразу. Подружки? Но у Рыжей не было подруг. Таких, чтобы даже в отдалении быть с ней рядом, чтобы забирать жизнь без канала, напрямую, – не было. Остальные не в счет. Остальным пришлось бы поселиться здесь же. По эту сторону от щитов.

Подруг не было. Только и канала тоже не было.

Альберт искал. Время от времени отдавал Ветке силу. По капельке. Чтобы не проснулась. И к середине дня она наконец-то пришла в себя. Бодрая и свежая, как обычно. Только не очень веселая.

– Отвязался, – сообщила она, усаживаясь на кровати. – Ты его прогнал, да?

– Кого?

– А я не знаю. – Она пожала плечами под тонкой рубашкой. – Просто чувствую, что он отвязался.

* * *

Артур вернулся за полночь. Злой как черт, которого он запрещал поминать. Альберт, уже решивший было, что братец заночует в казармах или в «Звездне», вышел встречать.

– Ну? – сказал Артур.

Это следовало понимать как серию вопросов: от «что случилось» до «чего надумал».

– С Веткой что-то неладное, – доложил Альберт.

– Ах с Веткой! – Артур так рванул подпругу, что прочная кожа с треском лопнула. Глаза старшего из ярко-синих стали прозрачными, а затянутым в перчатку кулаком он врезал по стенке денника.

Серко шарахнулся в сторону, испуганно прижимая уши. Альберт на всякий случай тоже. Не шарахнулся – отошел. И уши прижимать не стал.

– Ты чего? – спросил он.

Вместо ответа Артур вытянул из кармана длинную, тоненькую веревочку – прядь волос, заплетенную в косицу и перевязанную хитрыми узлами.

И выпачканную в чем-то, некогда липком, а сейчас сухом и осыпающемся под пальцами.

– Это что?

– Это Ветке отдай. Тадеуш! – рявкнул старший. Стены, кажется, задрожали.

– Здесь я, господин сэр рыцарь, – подал голос конюх, – жду, понимаете, вдруг понадоблюсь зачем.

– Подпругу смени. Да смотри, чтобы кожа была хорошая.

– Конечно, господин сэр рыцарь, – с достоинством кивнул Тадеуш. – Еще чего изволите? Я для Серко морковки припас, к столу герцогскому такую не подают. Прикажете принести?

– Не надо. Потом. – Артур чуть смягчился. Уже без гнева, с мягкой насмешкой оглядел Альберта в шелковом халате и тяжелых форменных ботинках. Покачал головой. – Хорош!

– Чье это? – Маг крутил в пальцах волосяную косичку.

– Ее. Она у тебя соображает, что делает? Ты ж говорил: умная!

– Но я магии никакой не чувствую.

– А ее и нету. Слава богу, хватило у меня ума с утра к Ирме заехать. Она эту дрянь мигом учуяла. А так... хорош бы я был. Да меня бы первый же патруль... – Артур глубоко вздохнул, успокаиваясь. – Они ведь только повод ищут.

– Да кто – они?

– Пастыри. Орден им мешает. И мы с тобой. И я даже не знаю, кто больше. А это, братик, называется деревенское колдовство. Высокие маги вроде тебя о нем и не знают. Да и мы... орден-то не для магов – для нечисти.

– И как оно работает?

– Это приворотные узелки. Прядь ее волос, сколько-то ее крови, трава еще какая-то.

– Приворот?! – изумился Альберт. – Рыжая подсунула тебе приворот? Но зачем?

Под пристальным взглядом Артура он окончательно потерялся.

А старший смотрел и молчал. И в конце концов Альберт понял все сам.

– Вот ведь, – сказал он почти с восхищением, – мне бы такое в голову не пришло. Но нет, Артур, не могла она. Я ведь все равно не поверил бы, что ты... что вы... да это смешно просто.

– За что я тебя люблю, братик, – совершенно невпопад ответил старший, – так это за веру в мою исключительную порядочность.

– И кристальную честность, – с готовностью подтвердил Альберт. – Но почему ты думаешь, что это Ветка?

– А кому еще надо нас рассорить?

– Но она не колдовала ни вчера, ни позавчера.

– Этой дряни неделя.

– Откуда ты знаешь?

– От Ирмы. – Артур вспомнил наконец о Серко и взял щетку. – Может, она и дура, но уж не дурее твоей Ветки.

– А Рыжая сегодня болела весь день.

– Еще бы ей не болеть, – без всякого сочувствия заметил Артур, – это додуматься надо было – на меня ворожить. Ты ей объясни как-нибудь, что от этого случается.

– Я думаю, она уже поняла, – задумчиво сказал Альберт, – и больше не будет. Но почему ты мне не сказал?

– Свинья потому что, – честно признал Артур, – о тебе не подумал. Да, ночью к дому голодные псы приходили

– К-как? – Альберт оглянулся на дверь конюшни. Жаркая ночь сразу стала сырой и холодной, и чьи-то тени скользнули в саду между деревьев. – За кем?

– За ней. – Артур тоже взглянул на дверь. – Они на кровь пришли. Через ворота не проходили, значит, позвал кто-то.

– Но кровь-то, – маг растерянно показал испачканную косицу, – кровь ведь здесь. А эта... эта...

– Мерзость, – подсказал Артур.

– Она же у тебя была.

Старший продолжал чистить коня, словно и не услышав последних слов.

– И что же нам теперь делать? – спросил Альберт.

– А я не знаю. Этому в монастырях не учат.

* * *

Будить Ветку не стали. Что толку, все равно посреди ночи разговора не получится. Разместились в круглой гостиной, Альберт – на любимом подоконнике, Артур – в любимом кресле. Старший приволок с собой Миротворец и легкий арбалет. Ничего не скажешь, гостиная, конечно, для оружия самое подходящее место.

Шторы раздвинули – высокие окна выходили прямо на звезды. Стекло, а за ним сразу небо, перечеркнутое высохшими ветками деревьев.

– Ты почему так поздно?

– Интересно было, где псы появятся.

– Вот дурак! – рассердился Альберт. – Ты что, последние мозги пропил?

– За домом братья приглядывали, – сказал Артур таким тоном, как будто это все объясняло.

– Ну и что?

– До вас никто бы не добрался. А я по улицам поездил, поискал.

– Дал им себя поискать. Братец, ты – рыцарь! Тебя лечить надо.

– Да ладно. Не нашел же...

Альберт молча закатил глаза.

– ...значит, они сюда придут, – спокойно закончил старший, и Альберт слетел с подоконника, одним заклинанием включив светильник и задернув шторы.

– Ай молодец, – одобрил Артур.

Ну да, в самом деле, что может быть умнее, чем прятаться в освещенной комнате от того, что ходит во тьме. Однако стыдно Альберту не стало. Ни капельки. Он просто выключил свет и уселся подальше от окон.

Шторы Артур раздвинул сам, не поленившись для этого встать с кресла. А садиться обратно уже не стал. Положил aрбалет на подоконник и остался у окна, разглядывая сад и пустынную улицу за деревьями.

– Когда почуешь их, скажи, – попросил, не оборачиваясь.

– А ты сам?

– Я хочу знать, далеко ли ты достанешь. И не бойся. Братья рядом. Если что, вмешаются.

– Если – что?

– Ты стрелять учишься?

– Да. Иногда. Когда время есть...

Стрелять из легкого, многозарядного орденского арбалета было одно удовольствие. Совсем не то что из обычных, медленных и неподъемно тяжелых. Рыцарям бронебойность ни к чему: золотому болту, чтобы уничтожить нечисть, достаточно просто коснуться ее. А вот точность и скорострельность орденского оружия были на высоте. Так что стрелять Альберт учился с куда большим рвением, чем, скажем, дeлал зарядку...

Что-то изменилось снаружи. Словно и в самом деле похолодало. Пока еще не страшно, нет, просто в ушах чуть-чуть звенит, как перед боем.

–... Идут!

В комнате запахло псиной и болотом. Артур огляделся, бросил:

– Держись рядом.

И Альберт понял, чего не предусмотрел старший: если голодных псов позвали в дом, они появятся прямо здесь, в гостиной.

* * *

Это было привычно – плечом к плечу, и опасность со всех сторон, и нужно убить врага раньше, чем он убьет тeбя. Или твоего брата...

Альберт поднял заряженный арбалет, настраиваясь разумом на жгучие лучи Артуровой веры.

Сопливая романтика.

Во-первых, к плечу не плечом, а макушкой.

Во-вторых, ничего нет глупее, чем опасность всех сторон. Магу нужна возможность отступить, а бойцу – пространство для маневра, и недолго прожили бы маг и боец, если бы позволяли врагам окружать себя.

Артур держал Миротворец в опущенной руке, лезвие топора почти касалось пола.

В-третьих, хоть и случалось не раз делать глупости, подставляться под удар, попадать в окружение, – никогда раньше опасность не приходила в дом. В маленькую крепость, защищенную магией и покровительством Пречистой Девы.

– Ага, – сказал старший.

Альберт бросил взгляд в окно. Сквозь высокую ограду – острые копья, перевитые чугунным кружевом, – одна за другой пробегали собаки. Останавливались под деревьями, выстраивались полукругом, задрав морды смотрели на темные окна гостиной.

– Ждут, – прошептал юный маг, лихорадочно сплетая защитную сетку.

– Не могут войти, – также шепотом сказал Артур.

Алые глаза голодных псов светились в темноте. Не звериным – огненным светом.

Стая вновь перестраивалась. Полукруг выгибался внутрь, вытягивался в клин: по пяти тварей с каждой стороны и один пес – на острие. Мелькнула дикая мысль, что голодные псы собираются атаковать дверь, но крылья клина втянулись сами в себя, слились в одну огромную, вязкую тень. И мгновение спустя оскаленная морда близко заглянула в окно.

Альберт увидел факелы в пустых глазницах. Вот они, огоньки... С желтых клыков капала ниточками густая слюна. Собачья голова потянулась к людям, широкие, почти свиные ноздри ткнулись в окно и эркер, как пузырь, вдавился внутрь.

Артур толкнул младшего в глубину гостиной, отпрыгнул сам, а стена все прогибалась, принимала форму собачьей головы, уже совсем четко, как сквозь тонкую ткань отпечатались ноздри, клыки, углями под пеплом тлели глаза.

Голодный пес не мог пройти насквозь. Не мог, но очень хотел. Он пришел за кровью и чуял кровь совсем близко.

Альберт бросил на стену сеть, на ходу вплетая в нее кусачие искорки молний. Белые молнии, сцепляясь с пылающей канвой Артуровой веры, наливались яркой синевой.

Ужалили. Вспыхнули. С чавкающим всхлипом комната приняла свою естественную форму. И тут же песья морда втиснулась с другой стороны. И снова голодный пес отскочил, когда впились в него маленькие жала. И снова. И снова. Стены и пол ходили волнами: ямы ноздрей, клинья клыков, алый свет из глазниц. Со всех сторон.

– Ну где твои братья?! – крикнул Альберт.

– Выметайся, – приказал Артур, – прикрывай.

Пол вздыбился, очерчивая широкий лоб и круглые, словнo срезанные уши, и Альберт, не устояв, скатился к дверям, кувыркнулся через левое плечо, прижимая к себе арбалет, вскакивая на ноги, успел удивиться собственной прыти, бросил в пса сетью, увидел блеск на лезвии взлетевшего к потолку Миротворца, и выстрелил.

Делать этого было нельзя. Ни рубить нельзя, ни стрелять. Можно только пугать. Когда демон ищет путь в твой мир, замкни сферу защиты и не позволяй ни стали, ни тем более золоту пронизать ее.

От низкого воя заложило уши. Влажные черные ноздри, с треском ломающийся пол, рвущийся ковер. Тяжелая вонь от клыков. Болотная тина, мокрая шерсть, вязкие капли слюны.

Альберт стрелял с колена, едва успевая передергивать рычаг взвода. Артур кромсал бесплотную пасть, в огненные клочья разрывая язык, в дымную бахрому – черные губы.

– Сейчас! – рявкнул он, перекрывая непрерывный, тягучий вой пса.

– Понял!

Сверкнула белая молния болта, и за ней, в зарастающую туманом брешь скользнул «пыльный червь». Прах к праху!

– Сдохни, сука! – Под лезвием Миротворца хрястнули кости.

Уже не вой – скулеж. Отчаянный, жалобный, так визжат потерявшие мать новорожденные щенки.

Черная кровь. Черным брызгает с взлетающего лезвия, верная, парящая рана поперек широкого лба. И туда, в щель расколотого черепа последним заклинанием: «Дао», и огонь в одном жемчужно-переливающемся сгустке. В последний момент Альберт отпустил элементалей на свободу, и они тут же сцепились между собой.

– Придурок, – охнул Артур, вылетая в двери и вышибая Альберта на твердый паркет в холле, – оно же...

Конечно, оно взорвалось.

Выбитая дверь, отскочив от защитных полей, грохнулась рядом с братьями. Живописными пятнами размазалось все по тем же полям что-то... не хотелось думать, что именно. Вспыхнул, мигнул и погас, видимо навсегда, дорогой магический светильник.

– Оп-пять ремонт д-делать, – сказал Альберт, выползая из-под Артура и вытягивая за собой арбалет. Выпускать оружие руки не желали.

Старший молча сел.

Его тоже трясло, и это... ну, в какой-то степени даже порадовало. А еще порадовало то, что храмовники появились в холле раньше, чем до смерти перепуганная Ветка.

* * *

– Сэр командор приказал передать, что вы, брат Артур, загоните его в гроб, – четко доложил гонец. Помялся, словно припоминая текст послания и продолжил: – А также сэр командор приказал передать, что вы... гхм... что брат Артур – безмозглый сопляк и что брату Артуру лучше не попадаться на глаза сэру командору в течение следующего тысячелетия.

– Понял, – невозмутимо кивнул брат Артур. У быстрой связи были свои плюсы и свои минусы. Иногда Артуру казалось, что минусов больше.

* * *

Со двора то, что совсем недавно было эркером, выглядело еще страшнее, чем из холла. Открытый в небо, скалящийся обломками стен пролом. Стекает вниз, медленно густея, черная, вонючая кровь. Капает с навеса над крыльцом на огромное безголовое собачье тело. И ночной ветер шевелит свалявшийся мех.

Голодный пес, подыхая, с корнем вывернул несколько деревьев в саду. Сухие стволы, выбившие часть окон и расцарапавшие сучьями свежую штукатурку фасада, довершали неприглядную картину.

– Клянусь вам, брат Артур, я не понимаю, как это случилось, – в который уже раз повторял командир отряда храмовников.

– Я понял, – терпеливо повторил юноша, – и ни в чем не виню вас, брат Георг.

Пастыри, что-то негромко обсуждая, отдельной группкой стояли возле останков голодного пса.

Когда демоны напали на особняк, отряд рыцарей, отправленных наблюдать и, если что, помочь, не смог подойти к дому. И только вмешательство пастырей рассеяло чары. Правда, и пастыри запоздали.

А что произошло с рыцарями, еще предстоит выяснить Возможно, демоны стали сильнее и обычная молитва от них уже не спасает. Тот, наТриглаве, действительно боится. И это хорошо. Еще бы он в своем страхе не ломал чужие дома...

Самому Артуру предстояло провести остаток ночи в доверительной беседе с пастырями и инспектором ордена Храма. За Альбертом с Веткой вот-вот должен был прибыть экипаж, чтобы отвезти их в орденские казармы. А пока во дворе было людно и на улице тоже – бодрствовал, кажется, весь Золотой квартал. Близко к ограде подходить никто не решался, толпились кучками в отдалении. Все больше – наспех одетая прислуга. То-то изнывают сейчас от нетерпения любопытные хозяева, которым важность не позволяет выглянуть на улицу и самолично разузнать, что же такое стряслось. Что выло так страшно, а потом грохнуло так громко.

К воротам наконец-то подкатила запряженная парой карета.

Ну вот. С младшим все будет в порядке. С Веткой, надо думать, тоже. Главное выяснили: голодных псов позвала не она. А всякая там ворожба – это не страшно. Промахнулась девчонка, со всяким может случиться.

– Брат Артур, – босой монах деликатно коснулся локтя, – господин Альберт отказался беседовать с нами. Может быть, вы сумеете убедить его в необходимости восстановления как можно более полной картины того, что произошло нынче ночью?

– Может, и сумею.

Младший наконец-то показался в дверях черного хода, и Артур направился к нему.

– Скажи им, пусть отвяжутся, – буркнул Ачьберт, подавая руку Ветке. – Ты где будешь?

– Да там же, в казармах. Я тебя найду.

– А эти?

Судя по брезгливым ноткам, под «этими» Альберт подразумевал пастырей.

– Не пропустят их, – заверил Артур, – вот сэр Герман приедет, с ним придется поговорить.

– С ним можно. Сэр Герман человек понимающий, хоть и рыцарь.

Артур вспомнил «безмозглого сопляка» и выдавил кривую улыбочку:

– Да уж. Если что, лови любого из наших и требуй, чтобы провели ко мне. А лучше ложись спать.

– Ага. Спокойной ночи, – язвительно пожелал маг, – приятных тебе, братец, сновидений.

* * *

Видит бог, сэр Герман любил Артура, несмотря на все его странности. Но иногда командору казалось, что было бы лучше, останься его рыцарь для особых поручений только в легендах о Миротворце. В легендах, по крайней мере, способность брата Арчи ввязываться в неприятности была изящно оформлена и преподносилась как героизм, а не как головная боль для ордена, а то и для всей Единой Земли.

Мальчики воплотили и убили голодных псов. Прекрасно! Очередной сюжет для сказок и песен. Знали бы сказочники, какого труда стоит придумать удобоваримое объяснение тому, каким образом геройствующие сопляки умудрились воплотить бесплотных по определению демонов.

Чудо? Конечно, чудо. Только Его Высокопреосвященство митрополит Шопронский право творить чудеса оставляет за собой и своими рясофорами. А всех остальных подозревает либо в обмане, либо, что значительно хуже, в колдовстве. Хоть и знает прекрасно, что ни одному магу не под силу изменить демоническую природу.

Значит, чудо. Этого и нужно держаться. Арчи, чтоб ему здоровым быть, творит чудеса, как блины печет. А уж когда они вдвоем с младшеньким за дело берутся...

Взялись. Господи, ну почему эти двое не могут жить спокойно?

А еще оборотни! Хотя здесь Арчи, безусловно, прав. Старый со своими волками нужен Единой Земле не меньше, чем Единая Земля Старому.

 

СЫН НЕБА

Старого передавали по эстафете. От патруля к патрулю, от кордона к кордону. В Шопроне полным ходом шла подготовка к торжественной встрече двух владык. Надо и лицом в грязь не ударить перед язычниками, и не обидеть будущего вассала. Ни к чему обижать человека, у которого под рукой десять тысяч бойцов.

Сэр Герман, ежедневно получавший отчеты и о продвижении Старого, и о подготовке в Шопроне, хмыкал довольно. Среди горожан бродили упорные слухи о диких язычниках из Лихогорья, которых добрый герцог согласился взять под свою руку, и командору приятно было представлять торжественное появление дикарей на улицах столицы. Нет, глава ордена Храма ничего не имел против нынешнего герцога, как, впрочем, и против всех предыдущих. Просто сэр Герман недолюбливал снобов, оставляя право на снобизм лишь за тамплиерами, точно так же, как митрополит оставлял за собой право на чудеса.

* * *

Артур получил приказ выезжать навстречу Старому, когда тот был в дне пути от столицы. И собираться в дорогу помчался как на крыльях. Донельзя надоели бесконечные беседы с пастырями, слишком уж похожие на допросы, надоели настороженно-уважительные взгляды братьев, надоело восхищение послушников. Ладно хоть младшего сразу оставили в покое. И спасибо Его Высокопреосвященству за разрешение воспользоваться заклинаниями подобия при восстановлении особняка.

Надо заметить, что столько разрешенных магов на одной городской улице не собиралось, наверное, никогда. Заклинания подобия позволено было применять лишь в самых крайних случаях. Если, скажем, наследник герцога или кто-нибудь из благородных семей лишался конечности, или по чьему-либо преступному небрежению страдали священные для Долины реликвии... Нечасто выпадала магам такая удача. И наследники себя берегли, и реликвии обычно содержались в порядке. А тут – извольте видеть: ни с того ни с сего какой-то там особняк какого-то там рыцаря...

Ах, Миротворца? Да что вы говорите? Уважаемый коллега, неужели вы всерьез воспринимаете эти сказки?..

В общем, спасибо Его Высокопреосвященству и сэру Раду, маршалу Шопронского монастыря тоже спасибо большое. Сэру Раду – за то, что возле дома теперь дежурство круглосуточное, и ни гвардейцев, ни пастырей туда близко не подпустят. Всем спасибо. Все свободны. А у Артура, слава богу, наконец-то появилась возможность из города вырваться.

* * *

И когда Огньские ворота остались за спиной, Артур и вправду почувствовал себя выпущенной на волю птицей. Он пустил жеребца вскачь, дальше, дальше, от серых высоких стен, от квадратных тяжелых башен, от людей, от взглядов, от разговоров за спиной. Серко летел, вытянув шею, дробно били подкованные копыта, пласталась по ветру заплетенная в косички грива.

Вот оно, счастье!

И никаких чудищ не встретится на пути – давно разогнали их от столицы и уж совсем набело вычистили дорогу перед приездом Старого. Можно не задумываясь, не оглядываясь мчаться вперед, к голубоватой полоске горизонта, слушать ветер, смотреть на небо. А потом, когда Серко притомится, остановиться на дневку, не опасаясь, что явится кто-нибудь, очень голодный и злой, чтобы пообедать тобой и твоим конем.

Счастье!

К вечеру, в самом радужном настроении Артур миновал первые посты из оборотней и тамплиеров, а на въезде в лагерь столкнулся с сэром Германом.

– Вечер добрый, брат Артур, – ехидно ухмыльнулся командор.

– Добрый, – вздохнул юноша, спешиваясь. – А как же «в течение следующего тысячелетия»?

– Я передумал. У тебя полчаса на личные дела, потом изволь явиться в мою палатку.

– Во имя Божье, сэр! – по-уставному ответил Артур. Счастье? Хм. Если оно и есть, то очень ненадолго.

Рыцари здесь были почти все незнакомые. Встретилось несколько сегедских, раскланялись вежливо, но даже их Артур не знал, просто видел в замке. Из Шопрона сэр Герман не взял никого, кроме Артура. Шопронским рыцарям и в столице дел хватало.

Вежливые патрульные проводили до коновязи. Не менее вежливый каптенармус указал место в шатре и заверил, что Серко будет накормлен, напоен, вычищен и обихожен, как если бы на нем ездил сам Его Высочество герцог. Вообще, все были как-то подозрительно вежливы, как в Шопроне, и Артур снова почувствовал себя неуютно, пока на пути к шатру сэра Германа не налетели на него Карнай и Варг.

– Трехрогий Аю! – заорал оборотень так, что на них начали оборачиваться. – Артур! Ты здесь откуда?!

– Здравствуй, Артур, – кивнул Карнай и выразительно посмотрел на Варга.

– А, да, – тот нисколько не смутился, – здравствуй. Я совсем дикий стал, обычаев не чту, традиций не соблюдаю, видишь, сначала о делах, а потом здороваюсь. Это ничего?

– Ничего, – чуть растерянно ответил рыцарь, – вечер добрый. Вы что, в свите Старого?

– Еще бы нет! Карнай темник, а я... – Варг сделал широкий жест, – я при Старом. Вы ведь люди дикие, все у вас не так, а Старый въедливый, ему во всем разобраться надо. Вот я и объясняю.

– Он у Старого младший сын, – сообщил Карнай и добавил сочувственно: – По нашим обычаям, все младшему отходит. Мол, старшие к тому времени, как отец помрет, уже и сами что-нибудь добудут.

– Так ты наследник? – изумился Артур, с ног до головы оглядывая оборотня. Разгильдяй Варг, по его мнению, меньше всего походил на наследного принца, или как это здесь называется.

– Ну и что? – спросил тот с легким вызовом.

– Не похож.

– А, – Варг радостно оскалился, – это хорошо. Пойдем ко мне в шатер. Я тебя накормлю, напою, чтобы все в лучших традициях, потом и поговорим.

– Напоит он, – хмуро пробурчал Карнай, – мы в походе.

– Да помню я. – Варг отмахнулся. – Артуру-то можно, он же не наш.

– Нельзя мне, – вздохнул рыцарь, – меня командор ждет.

– Ну, потом заходи. Видишь – пика с белым значком, шатер мой как раз под ней. – Варг заглянул в глаза Артуру: – Эй, Миротворец, ты перед командором провинился, что ли?

– Ну.

– Что учинил?

– Да, – досадливо поморщился Артур, – так, мелочь. Пойду я, пожалуй.

Варг проводил его до палатки сэра Германа, у входа распрощался, взяв обещание непременно заглянуть в гости, пожелал удачи и исчез.

Искреннее сочувствие оборотня Артура несколько утешило, так что к командору он явился в настроении вполне боевом, готовый защищаться и, если надо, даже нападать.

Внутри, под пологом палатки, было сумрачно и на удивление прохладно. Сэр Герман, в одной рубашке и легких штанах, сидел за низким столиком, изучая какие-то бумаги. На стойке за раскладной кроватью висела парадная форма: латы и белый с алым крестом шелковый плащ.

– Явился, – буркнул командор, окинув Артура взглядом, – докладывай, благородный сэр.

– О чем?

– О голодных псах. И с самого начала, пожалуйста.

– Голодных псов кто-то позвал в Шопрон. Храмовый патруль их встретил возле нашего дома, и командир патруля предположил, что псы шли как раз туда.

– Предположил?

– Ему так показалось, – уточнил Артур, – но сказать точно, было ли это чутье или просто домыслы, сэр Георг не смог. А мне той же ночью подсунули ведьмину косицу, приворот, замешанный на крови. Ну, мы и решили проверить... Голодные псы идут на кровь и ворожбу – это все знают. Сэр Раду десять человек выделил, их возле дома разместили. Я по городу поездил, псов не нашел, даже следов их не было – на нашей улице только. Значит, точно к нам шли.

– Двое суток ареста, – бросил сэр Герман.

– Слушаюсь.

– Продолжай.

– Да там все просто получилось. Договорились подождать, смогут они в дом войти или нет. Если смогут, значит, кто-то из своих позвал. А потом сэр Георг должен был их в бой втянуть, а мы с Альбертом – воплотить и убить.

– Ты сказал сэру Георгу о том, что намерен воплотить демонов?

– Нет конечно. – Артур слегка удивился такому предположению. – Я только попросил сразу их не изгонять, сказал, что можно лучше. А про Миротворец здесь уже слышали. Ну вот, – он чуть пожал плечами, – псы пришли, в дом попасть не смогли, но и сэр Георг тоже не вмешался. Мы с Альбертом подождали-подождали, а потом... куда деваться-то было? Младший сделал «пыльного червя», и... и все. Воплотили да убили.

– Почему не вмешался сэр Георг?

– Он не знает. Он и остальные братья видели все, но не могли пошевелиться, пока не появились пастыри. Те помолились и чары развеяли. Если это были чары.

– Есть другие предположения?

– Пока нет, сэр.

– Еще неделя ареста за неоправданный риск. Доложишь сэру Раду.

– Сэр Герман...

– Вместо того чтобы просто сжечь «ведьмину косицу», – в спокойном голосе командора не было и намека на привычную язвительность, – вы, брат Артур, предпочли рискнуть собой и еще десятью братьями.

– Голодные псы не уходят без добычи, сэр Герман, вы же знаете. Не убей мы их, они начали бы пожирать магов. Всех подряд... – Артур запнулся, но продолжил решительно: – а даже если бы и не так. Я должен был узнать, кто их вызвал.

– И?

– Я знаю, кто их не вызывал. Сэр Герман, это уже много. Ну нельзя мне под арест. Два дня еще ладно, но не семь.

Старый рыцарь лишь молча поднял брови. Артур посмел возражать? Это даже для него – чересчур. Приказы не обсуждаются, тем более приказы командора.

– В Сегеде, – в ярких синих глазах сквозь мольбу проглянула холодными огоньками злость, – в Сегеде, сэр Герман. Там – сколько прикажете. Пожалуйста, сэр командор! Я же из шопронских казарм младшего не услышу.

– Это почему еще?

– Да ведь там безмагия.

– Та-ак, – сказал сэр Герман.

– Я думал, вы знаете.

– В отличие от тебя, благородный сэр Арчи, я не всеведущ.

Командор наконец-то перешел на «ты», и Артур почувствовал себя значительно свободнее.

– Там Георгиевский собор совсем рядом, – объяснил он, – и монастырь ордена Пастырей.

– И что же?

– Они утверждают, что магия – зло.

– Насколько я понимаю, они не просто утверждают. А ты, в свою очередь, предполагаешь, что пастыри – праведники. Садись. – Сэр Герман кивнул на койку. – И ты же уверял меня когда-то, что магия угодна Господу. Которое из твоих заявлений ближе к истине?

– Кто-то из нас заблуждается. – Артур опустил глаза под пристальным взглядом командора. – Видимо, я.

– Видимо?

– Я, – тихо сказал рыцарь, – просто... мириться с этим трудно. Мне время нужно, чтобы себя убедить.

– Ты сомневаешься в праведности пастырей?

– Но ведь и вы сомневались.

– Это обвинение или защита? – почему-то весело уточнил сэр Герман.

Артур глянул с недоумением – командор действительно улыбался, задумчиво и чуточку ехидно. Легкомысленно крутил в пальцах вечное перо:

– Хочешь что-то спросить?

– Нет.

– А напрасно. Тебе стоило бы поинтересоваться, чему же радуется твое непосредственное начальство, уж не тому ли, что некий самонадеянный юноша познал наконец-то сомнения? И если бы ты спросил, – сэр Герман наставительно поднял перо, – я бы ответил: нет. Меня не радует то, что безгрешный мальчик научился сомневаться. Меня радует то, что он не уверен в праведности ордена Пастырей. Потому что неуверенность этого мальчика стоит дороже утверждений митрополита. Ты говорил с Ней в Сегеде?

– Да.

– И Она, как я понимаю, не дала прямого ответа.

– Не дала.

– Вот и прекрасно, – кивнул командор, – значит, доверься сердцу и делай, что должно. Да, и насчет ареста... отбудешь, так и быть, в Сегеде.

– Благодарю вас, сэр командор. – Артур поднялся.

– Правильно делаешь. – Сэр Герман тоже встал, прошелся по палатке. – А прежде закончи, будь любезен все, что я тебе поручал: Лынь и эти твои эльфы. С Тори по возможности тоже. Вопросы?

– Нет. Благословите, святой отец! – Артур склонил голову.

– Благословляю, сын мой, – посерьезнел сэр Герман.

И, как обычно, он не смог разобраться: через него ли снизошла благодать на синеглазого еретика, или, наоборот, Артур, сам того не ведая, отдал командору частичку своей светлой силы.

Бог весть.

Напоследок сэр Герман отвесил рыцарю легкий подзатыльник:

– А это тебе, дитя мое, напутствие.

– Глубоко признателен, – буркнул Артур, – разрешите идти?

– Ступай. И завтра чтоб был при полном параде. Будешь при Старом. Варг парень умный, но в церемониях наших не смыслит, так что я полагаюсь на тебя. Ясно?

– Во имя Божье, сэр!

* * *

В Огньские ворота, украшенные по такому случаю флагами княжеств и значками всех медье, въезжал торжественный кортеж. Сэр Герман не зря посмеивался, представляя себе чувства столичных жителей, когда увидят они западных дикарей на улицах своего города.

Старый и отборная тысяча его оборотней поражали воображение.

Бойцы все как один в доспехах из красноволков, в кожаных шлемах, украшенных волчьими хвостами, надменно озирали горожан с высоты своих коней. А при взгляде на конскую сбрую, наверное, не одна купеческая женушка вздохнула завистливо, мечтая и сама обзавестись чем-нибудь подобным. И вовсе не для того, чтобы украсить свою лошадку, а для себя самой.

Драгоценные накладки из яшмы, хрусталя и агата, резная кость, шарики светящегося лайтгагачьего пуха, крохотные, тонко звенящие бубенчики, пестрые перья...

Артур знал, из кого добывают такое перо, и мужество оборотней, готовых ради красоты идти на серьезный риск, оценил по достоинству. То есть счел несусветной глупостью.

Переливающиеся мельчайшими чешуйками шкуры огнедлаков покрывали лошадей от холки до стройных бабок. Незаменимыми в колдовстве клыками скальных мурен щетинились щиты. Из великолепного зеленого дерева вырезаны были сундуки, в которых вез Старый подарки своему будущему сюзерену.

Сундуки эти сами по себе стоили небольшого состояния. Зеленое дерево добывалось на самом севере Лихогорья. Когда-то добывалось. Артур слышал, что люди туда уже десять лет как не суются. А оборотням, вишь ты, неймется.

В серебряном тяжелом шлеме было страшно неудобно. Дурацкое забрало сужало обзор – куда там лошадиным шорам. Латы нагревались на солнце, и не спасал от злых лучей сияюще-белый шелковый плащ. Спасибо еще, системы охлаждения работают. А каково Недремлющим, честно мучающимся в своих доспехах, правда, не серебряных – стальных?

Руку оттягивал блистающий щит.

Серко тоже было неуютно. В шитой серебром попоне, в серебряных с алой эмалью доспехах, в кретинском единорогом оголовье бедный жеребец, наверное, чувствовал себя гусем в печи. Хорошо еще, за несколько недель знакомства понял он, как тяжела хозяйская рука. Усвоил раз и навсегда, что слушаться дешевле выходит. Так что сейчас, сверкающий белой шерстью, встряхивающий белой гривой, закованный в белое серебро, Серко ступал внушительно и важно бок о бок с вороным скакуном Старого.

Сэр Герман, тоже на сером, отлично выдрессированном мерине, ехал по правую руку от оборотня.

Чуть позади Старого следовал Варг. Надменный и красивый, как подобает принцу. А самого Старого было не разглядеть – сплошной переливающийся плащ, непонятное, но тоже сверкающее сооружение на голове и, конечно, перья, висюльки, камни, чешуйки, бусы...

Обычно Старый одевался иначе (об этом рассказал вчера вечером Варг), владыка оборотней терпеть не мог их парадных одеяний («а кто их любит?!» – взвыл про себя Артур), предпочитая им обычную домашнюю одежду. Он даже доспехами пренебрегал. И то сказать, зачем Старому доспехи? Кто посмеет причинить зло могущественному и мудрому колдуну?

Заклинателю.

Вот тоже, не было печали. Как будто не хватало в Долине разного рода магов, теперь еще и заклинатели появились. Заклинатели – это те, кто духов заклинает. А духи.. элементали, чтоб им, они такие разные бывают, что, право же, трудно вот так вот сразу сказать, с кем схлестнуться предпочтительнее. С тварью, вроде почившего Козлодуйского Лиха, или с этим самым Старым. Обычным, кстати, с виду дедком. Непонятно только, как он в свои сто тридцать лет умудрился родить Варга, которому едва-едва пошел третий десяток.

Боевой дед, ничего не скажешь.

Эти улицы закончатся когда-нибудь или нет?!

Башни замка Элиато маячили вдалеке за острыми крышами и, кажется, не становились ближе. А развеселое солнышко полыхало с небес пекельным жаром, яркие лучи отражались от доспехов, от вымытых камней под ногами, от стен. Не город – духовка.

* * *

Галеш, Ирма и Альберт с Веткой наблюдали за шествием в окна одной из гостиных третьего этажа. Лучше всего, конечно, было бы устроиться в заново выстроенном эркере, но Рыжая после той ночи наотрез отказывалась даже близко подходить к страшной комнате.

Ей тогда досталось больше всех: сначала, как в песок, ушли силы; потом, ночью, напали голодные псы и перепугали до полусмерти; а через пару дней, когда Ветка наконец-то пришла в себя, выяснилось, что она утратила талант.

Нельзя было ворожить на Артура. Старший высосал Ветку досуха, но на деле ей еще повезло: могла и совсем помереть, не развей Ирма наложенные на приворотную косичку чары. Артур ведь защищается от магии или колдовства инстинктивно, словно бы вслепую. Отмахивается, и все, не очень даже понимая, что делает. А уж насколько сильно достается колдуну от такой отмашки, никогда не интересовало ни его, ни Альберта.

И теперь старший Ветку жалеет. Но... издалека. Как гласит одна из самых мудрых народных пословиц: «Бойся кошки, затаившей злобу».

Альберт Ветку не жалел. Лишенная сил, она стала безвредна. Да, любви к Артуру у нее не прибавилось, но теперь Ветка была как змея с вырванными зубами. Шипеть может, кусаться – нет.

Все эти дни она была такая несчастная, такая перепуганная. Совсем не похожая на прежнюю веселую искорку.

– Теперь ты меня разлюбишь...

Глупая. При чем тут любовь? Ее интересно было учить, это правда, но все равно после того, что она устроила, занятия пришлось бы прекратить. Альберт не собирался своими руками подкладывать старшему иголки в кресло. В остальном же здесь, в этом большом доме, Ветка на своем месте. Она умело ведет хозяйство, присматривает за слугами, следит за тем, чтобы всегда и всего было в достатке. И с ней не скучно. Ей понравилось читать, и довольно забавно обсуждать с ней книги, вспоминать, о чем думал сам, когда читал их, сравнивать. А уж слушать, как она трогательным, тонким голоском поет песенки про несчастную любовь и героические баллады... Главное, не смеяться вслух.

Кроме того, Ветка поняла наконец, где ее место.

Артур сказал, что лучше избавиться от нее. Артур сказал, что хуже нет, чем женщина, смирившаяся с ролью собачонки. Артур... Да, Артур многое знает о женщинах, но у него никогда не было такой, как Ветка. Дамы сэра Артура Северного – это совсем, совсем другое дело.

И каково ему сейчас, бедному, в парадных доспехах да под таким солнцем!

* * *

Бело-синие ряды гвардейцев неподвижно стояли на площади Становления Веры. Два ровных прямоугольника. Даже лошади, кажется, не шевелились. А к ним по широкой улице текла так же ровно пестрая лента, окаймленная по краям красно-белыми плащами храмовников.

– Вон он, гляди! – Альберт высунулся в окно, узнав не Артура – Миротворец. От топора разливалось, мешаясь с солнечными бликами, ровное голубое сияние. – Красив, да?

– Ой, батюшки, и Варг там же! – Ирма чуть не свалилась с подоконника, пытаясь выглянуть как можно дальше. – Смотри, Альберт, это же Варг!

– Это который оборотень? – заинтересовалась Ветка. – Симпатичный.

– Еще бы! – Ирма просияла. – А вон, видишь, первый справа, во главе отряда – это Карнай.

– Староват, – оценивающе заметила Рыжая.

– Да ладно! Но Артур все равно лучше всех.

В серебряно-алой башне, восседающей на громадном, сверкающем жеребце, очень трудно было распознать Артура. Вообще все храмовники походили друг на друга, различаясь лишь мастью лошадей. Под братьями-бойцами были тяжелые гнедые кони, мерно и тяжко бьющие копытами в грохочущую мостовую. А белые, в серебряных латах скакуны командора и первого рыцаря из-за красивых оголовий походили на единорогов. Они и двигались так же легко, словно вовсе не касаясь грешной земли. Плыли или летели – прекрасные. Грозные.

– Удачно, – оценила Ирма, – все выстроено на контрастах, и как умело! Эти двое впереди, словно спустившиеся на землю ангелы.

Альберт покосился на нее с легким удивлением. Хмыкнул загадочно.

Впрочем, насколько удачен замысел сэра Германа, собравшаяся у окон компания оценила, лишь когда кортеж ступил на площадь.

Рыцари все, как один, сняли шлемы, склоняя голову под сенью крестов кафедрального собора, и солнце вспыхнуло над золотыми волосами Артура, ярким светом облило серебряные латы, алмазной радугой искр засверкал висящий у седла топор.

– Миротворец! – Ахнуло, прокатилось по площади и загудело над празднично разодетой толпой, над невозмутимыми гвардейцами, над крышами, над мрачной громадой собора. – Миротворец!

– Как же это? Почему?! – Галеш подался вперед, оттолкнув Ирму. – Альберт, не должно так быть. Не так!

– Да о чем ты? – отмахнулся юноша, совершенно зачарованный мистическим преображением старшего в посланца Небес.

– Он в Чистилище таким был! – отчаянно вскрикнул Галеш. – Это молитва от нечисти! Альберт, ему же страшно!

* * *

Музыкант, склонный обычно к поэтическим преувеличениям, на сей раз изменил себе, а может быть, просто не понял, что в действительности происходит с Рыцарем Пречистой Девы.

Страшно?

Нет, Артуру не было страшно. Он закостенел от ужаса. Ослепший и оглохший, как будто вновь сыграл для него Флейтист одну-единственную ноту на белой печальной флейте.

Пастыри.

И непослушной рукой не вытащить Миротворец из петли у седла.

А Серко, выступая по-прежнему легко, чуть кокетливо, нес всадника через площадь, к гостеприимно распахнутым воротам герцогского замка...

К смерти.

Артур перестал чувствовать Бога.

Страшное одиночество. Тело окаменело в седле, и душа заметалась в клетке плоти гаснущей искрой.

Один.

Тьма вокруг.

А в этой тьме кто-то невидимый, страшный, шепчет, захлебываясь смехом:

– Что доброго может прийти от мертвого?...от мертвого... мертвого... от еретика... колдуна... что доброго? Что?

«Он знает, чего ты боишься. Твой самый главный страх ведом ему, мой рыцарь! – Легли на плечи невесомые теплые ладони. – Но рука Господа над тобой, Артур, как Он пожелает, так и будет. И воля Его защитить тебя от Зла...»

Тьма вокруг. Но впереди, далеко, высоко – золотой свет. По-прежнему не находя сил в себе, Артур потянулся туда, к торжественному и ясному сиянию, поверив Ее голосу, как верил всегда, безоглядно и искренне.

И вырвался, взлетел, вернулся...

Солнце. Раскаленные улицы. Гулкая толпа людей вокруг.

Блистательная кавалькада въезжала в ворота замка. Его Высочество герцог встречал высоких гостей на парадном крыльце, в окружении свиты, гвардейцев и самых доверенных рыцарей Кодекса. Рядом с отцом, одетый сегодня в светское платье, стоял наследник. Еще молодой, он казался старше своих лет, слишком уж серьезно и сурово смотрели темные глаза, и ранняя седина проблескивала в черных кудрях.

Митрополит. Старший Пастырь.

«Что доброго может прийти от мертвых?»

Артур столкнулся с ним взглядом, и показалось: зазвенело вокруг, рассыпавшись искрами, как будто встретились два закаленных клинка.

«Доверься сердцу», – шепнула Пречистая Дева.

Ее ладони в последний раз прикоснулись к плечам Артура – теплые, ласковые.

И митрополит опустил взгляд, уставившись под ноги коням.

* * *

«Предупреждать надо, – недовольно бурчал про себя сэр Герман, – на сегодня никаких чудес не планировалось». А церемония, торжественная до судорог, длилась, длилась и длилась. Взаимные приветствия, вручение подарков, прочувствованные речи... Один из даров, правда, потряс даже сэра Германа: Его Высочеству герцогу преподнесли полный комплект доспехов из чешуи Золотого змея, и такой же, сверкающий золотом, легкий, мелодично звенящий плащ. Что ж, если у кого и были сомнения в том, что с оборотнями лучше жить в мире, этот подарок убедил даже самых закостенелых маловеров. Многие ли в Единой Земле осмелятся пойти на чудовище из Цитадели Павших?

А вот Артуру следует задать взбучку: орденский устав строго регламентирует распределение трофеев, и даже рыцарю для особых поручений не следует разбрасываться ценной добычей.

... Очень долгая церемония. Очень скучная. И нет ни малейшей возможности отозвать Арчи в сторонку и спросить, что происходит.

Миротворец – Артур, а не топор, – по-прежнему окутанный золотым светом, как ни в чем не бывало держался рядом со Старым, когда нужно, подсказывая, что делать, когда нужно – помогая. В общем, выполнял свои обязанности от и до, не придерешься. Если бы еще выглядел он как человек, а не как ангел Господень, карающий ангел, от которого не приходится ждать ничего доброго…

Вот вам, пожалуйста, и нимб, и крылья, и Небесное воинство за спиной. Ну ладно, крыльев не было, воинства – Небесного – тоже не наблюдалось. Разве что полсотни рыцарей Храма, равнодушно наблюдающих за церемонией. Но эти здоровенные лбы на ангелов, слава богу, никак не походили.

Мысли об обыденном, несмотря на скепсис, спокойствия не приносили. Арчи, паршивец, одним своим видом всякую обыденность убивал. У него ведь даже глаза светились: ни зрачков, ни радужки – лишь ясная-ясная, яркая синева. Что такое делается с мальчиком?

«Все кругом колдуны, – ворчал про себя сэр Герман, недовольно поглядывая на рыцаря для особых поручений. – Что ж ты такое творишь, сын мой?!».

А время тянулось и тянулось, густое и липкое. Но вот наконец-то Старый, благодарно кивнув Артуру, вышел вперед, к трону герцога. Помедлив, преклонил колено. Его Высочество кивнул и поднялся, демонстрируя высшую степень уважения к будущему вассалу.

Артур, по-прежнему держащийся по левую руку от оборотня, склонил голову перед флагом Единой Земли и заговорил, игнорируя любопытные взгляды со всех сторон:

– Ваше Высочество, орден Храма представляет здесь владыку джаргов, народа оборотней, волей судьбы поселившегося на землях Пяти Княжеств. И от его имени мы имеем честь передать следующее: я, Тот-кто-ведет-стаю, пришел в твои земли, герцог, и увидел, что обильны твои владения птицей и зверем, лугами и лесами, и недра богаты, а воздух сладок. Но увидел я также, что много опасностей подстерегает людей, желающих охотиться в этих лесах, и пасти скот на лугах, добывать рыбу в реках и самоцветы в пещерах. Мой народ, люди-волки, уничтожил все опасности, и я рад сообщить тебе, герцог, что теперь земли, которые называют Лихогорьем, открыты для людей. Но они нуждаются в защите. Я предлагаю тебе, герцог, свою службу, я готов принять ваши обычаи и вашу веру, я буду защищать твоих людей, как своих волков, и прошу взамен твоего покровительства для меня и для моей стаи.

Его Высочество выслушал эту речь, не отрывая глаз от коленопреклоненного Старого, и лишь когда Артур замолчал, герцог позволил себе кинуть на него короткий взгляд. Тут же снова уставившись в черноволосую макушку владыки оборотней, он заговорил, медленно и весомо, но без малейшего высокомерия:

– Я, Мирчо Элиато, милостию Божией герцог Единой Земли, жалую тебя, владыка людей-волков, титулом князя и землями к западу от Обуды, до самых гор на север и до края болот на запад и на юг.

В нарушение всех приличий по залу прошелестел изумленный шепоток. Герцог не поскупился, щедро отдав джаргам чуть ли не десятую часть своих владений.

«Молодец! – хмыкнул сэр Герман, – всех чудищ скопом на оборотней повесил».

– Благодарю тебя, герцог, – на языке Долины ответил Старый, – и признаю владыкой, и клянусь служить тебе, как велят твои обычаи и моя честь. Мой хлеб будет твоим хлебом, мои воины защитят твоих людей, мои волки подарят щенков твоим волчицам. Да будет так.

– Да будет так.

Герцог Мирчо, надо отдать ему должное, выслушал неканонический текст присяги с уважением, делавшим честь его здравомыслию. Потом протянул руки и помог Старому подняться.

– Теперь мы как братья, – объявил он громко. – Твой народ готов принять крещение?

– Да, – с достоинством ответил Старый, – но я хочу, чтобы моих волков крестили воины, а не шаманы. Они! – Оборотень обернулся и указал на сэра Германа и Артура.

– У нас нет шаманов, – улыбнулся Его Высочество.

– Я сказал, – спокойно заметил Старый. И умолк, всем своим видом показывая, что вступать в пререкания не намерен.

Сэр Герман задумчиво потер подбородок.

Когда-то давно в Единой Земле действительно бытовали суеверия, что, если ребенка окрестит храмовник, быть ему хайдуком или, если повезет, рыцарем. А крещение, проведенное священником епископской церкви, обещало жизнь спокойную, хотя, скорее всего, скромного достатка. Но командор был уверен, что дурацкие эти приметы давным-давно изжили себя. И вот – пожалуйста. При всем честном народе, нимало не смущаясь присутствием митрополита, Старый заявляет, что «шаманы» его, видите ли, не устраивают. Ему воинов подавай.

– Сэр Герман? – чуть растерянно воззвал герцог.

– Мы готовы крестить джаргов, – как ни в чем не бывало ответил командор. – У владыки Адама, – вежливый поклон в сторону митрополита, – полагаю, есть множество других дел, так что орден с радостью возьмет на себя часть его нелегкой ноши.

– Благодарю вас, сэр командор, – вернул поклон наследник.

– Спасибо, Герман-багатур, – с достоинством улыбнулся Старый.

Церемония закончилась. Точнее, закончилась торжественная часть.

– Я жду вас всех вечером, друзья мои и подданные! – громко объявил Его Высочество – Я хочу, чтобы день этот навсегда остался для вас праздником! Ступайте же и будьте готовы пировать и веселиться сегодня!

– Сэр Герман, – произнес он уже значительно тише, почти неслышно за грохочущим «Да здравствует!» Недремлющих, – и вы, сэр Артур, будьте любезны, задержитесь .Нам требуется обсудить кое-какие мелочи.

* * *

Обсуждение «мелочей» в планы Артура никак не входило. Он сделал свою работу и намеревался как можно скорее покинуть Шопрон. Убраться подальше, куда-нибудь на окраины Долины, к привычным и понятным чудищам. Но герцог приказал остаться, и Артур поблагодарил Пречистую Деву за то, что Она помогла справиться со страхом. Тот, неотступный, клубился вокруг, бессильный вновь захватить душу, и лишь изредка трогал сердце липкими лапами.

Бояться было стыдно. Но выхода Артур пока не находил.

«Простите, господа, ничего, если я вышвырну отсюда владыку Адама?»

О том, что с ним происходит что-то странное, юноша догадался. Еще бы не догадаться, когда со всех сторон такие взгляды! Но сам он ничего особенного не замечал. Первый кондак из акафиста Богородице, имеющий, как известно, великую силу, надежно охранял от страха вокруг, от невидимой и близкой опасности, но, похоже, этим действие молитвы не ограничивалось. Во всяком случае, здесь и сейчас.

Герцог и сэр Герман договаривались о времени проведения таинства, о составе приглашенных. Место не обсуждалось, и так понятно, что Старый и Варг будут креститься в кафедральном соборе...

– Нет, – неожиданно для себя самого сказал Артур.

Сэр Герман глянул на него удивленно: никак не ожидал, что его рыцарь заговорит без разрешения. Герцог – с почти благоговейным ожиданием.

Да что ж такое делается?!

– Крещение нельзя проводить в Шопроне.

– Брат Артур, – командор нахмурился, – вашего мнения по этому поводу никто еще не спрашивал.

– И не спросите, – резонно заметил юноша, – ясно ведь, что Старый должен креститься в столице

– Вот именно

– Постойте, сэр Герман. – Герцог поднял руку – Сэр Артур, вы можете объяснить, что не так с кафедральным собором? Или, – Его Высочество понизил тон, – Сила, которую вы представляете, не дает объяснений?

– Никого я не представляю, – сердиться на герцога было недопустимо: не поймет, – я говорю, что Старому нельзя здесь креститься. И не только Старому. – Артур встретил взгляд митрополита и сказал уже ему, как будто никого больше не было рядом: – В столичных храмах вообще нельзя проводить таинства. Никакие.

– Интересное заявление, – без эмоций отметил Его Высокопреосвященство. – Может быть, мы обсудим это позже, брат Артур? Ни к чему смущать неокрепшие души кажущимися разногласиями.

– Неокрепшей душой он называет меня? – подал голос Старый – Скажи, Сын Неба, по какому праву этот юный шаман берется судить о моей духовной крепости?

– Сын Неба? – хмыкнул митрополит.

– Сын Неба... – Командор сделал движение, как будто собирался схватиться за голову, однако удержался и тяжело опустил ладонь на подлокотник кресла. – На языке оборотней, Ваше Высокопреосвященство, это означает – сирота.

– Разумеется, – согласился отец Адам, – и я всегда, слушая сказки, сочувствовал Миротворцу: подумать только – от него отказалась родная мать! Несомненно, у бедной женщины были на то причины. А что, брата Артура тоже бросили во младенчестве?

Митрополит говорил с сэром Германом, удостоив самого Артура лишь мимолетным взглядом. Не потому что пренебрегал. Он боялся. Точнее – побаивался Точно так же, как герцог и отчасти Старый.

Артур подумал, что, умей он посмотреть на себя со стороны, глядишь, тоже бы испугался А так... остается лишь гадать, что происходит.

– Артур, – убежденно и искренне ответил командор, – как любой из рыцарей, не знает другой семьи, кроме ордена Храма.

– А я слышат, у него есть брат, – с оттенком удивления заметил владыка Адам, – мирянин, и даже, кажется, некрещеный.

– Сын Неба, – задумчиво произнес герцог, словно и не заметив, что перебил Его Высокопреосвященство. – Ну что ж, владыка, вы первый подняли этот вопрос. И я согласен, что затронутая тема нуждается в обсуждении. Мы очень удачно собрались здесь все вместе: представители светской власти, – он вежливо кивнул Старому, – власти духовной, – такие же короткие поклоны в сторону сэра Германа и митрополита, – и... Миротворец. Да, владыка, и я буду настаивать на этом, ибо сегодня все мы убедились: в старых сказках есть значительная доля правды.

Артур удержался и не присвистнул вслух. Оказывается, не все ладно в семье Элиато! Судя по изменившемуся на миг лицу сэра Германа, командор тоже хотел если не присвистнуть, то крепко высказаться.

Неужели не знал? Или не всесильна орденская разведка?

– Итак, – герцог обвел всех испытующим взглядом, – полагаю, каждый из нас заинтересован в благополучии и спокойствии Единой Земли и каждый делает для этого то, что почитает своим долгом. Поэтому мы можем доверять друг другу, по крайней мере в тех вопросах, которые касаются жизни отданных под наше покровительство земель. Все мы союзники, все стремимся к одному, хотя и движемся разными путями, но, к сожалению, случилось так, что путь одного из нас вызвал неодобрение другого. – Его Высочество сделал многозначительную паузу. – И теперь епископская церковь недвусмысленно обвиняет орден Храма в ереси или даже в прямом пособничестве дьяволу. К обвинениям в колдовстве мы все привыкли, – герцог легко взмахнул рукой, давая понять, насколько несерьезно воспринимает он сам подобные глупости, – вот уже сто лет любая удача тамплиеров объясняется помощью интуитов. Но сатанизм – это, согласитесь, совсем иное дело. Равно как и подымание мертвых, чтобы они «ходили среди живых» и «выглядели как живые»... Владыка Адам, я верно припоминаю проповеди?

– Более-менее, – признал митрополит.

– Благодарю вас. Пастыри, надо отдать им должное, умеют говорить убедительно, им удалось сформировать среди горожан совершенно определенное мнение относительно ордена вообще и упомянутых «мертвых» в частности.

Да и чудеса, являемые время от времени, вкупе с аскезой, умерщвлением плоти и прочими подвигами духа придают их словам немалый вес. Однако сегодня и, простите, сэр Артур, прямо сейчас, мы все имеем возможность убедиться в том, что храмовники не только далеки от дьявола, но и, так же как пастыри, близки к Небесам. А возможно, и ближе.

Все присутствующие тут же уставились на Артура. Как будто он за пять минут успел обзавестись еще и ангельскими крыльями.

Или копытами.

– Миротворец умер сто лет назад, – заметил Его Высокопреосвященство.

– Да? – удивился Артур.

И получил от сэра Германа взгляд, обещающий минимум месяц работы по кухне.

– Если вы помните легенды, – мягко произнес командор, – Миротворец был очень молод...

– Шестнадцать лет, – вставил герцог.

– Вот именно, – кивнул командор. – Так отчего бы он мог умереть9

– Но куда-то же он делся.

– Куда-то. – Сэр Герман пожал плечами и возвел очи горе. – Кто-нибудь из вас, господа, знает, куда именно?

Артур решил по окончании этого лицедейства непременно сказать сэру командору какую-нибудь гадость.

– Вы уже тогда командовали орденом Храма, – митрополит смотрел на сэра Германа, – неужели и вам неизвестна судьба вашего рыцаря?

– Судьба? – командор задумчиво вздохнул. – Знаете, в том, что касается его судьбы, я склонен верить легендам.

– То есть, – черные глаза владыки Адама насмешливо блеснули, – вы утверждаете, что он вернулся?

– Я? – искренне удивился сэр Герман. – Утверждаю? Помилуй бог, как я могу утверждать что-то, когда речь вдет о столь тонких материях? Первым эту тему затронули вы, Ваше Высокопреосвященство. Именно вы поинтересовались семьей брата Артура, сравнив его с Миротворцем, который, как известно, был сиротой. Сыном Неба.

– И все же мне хотелось бы узнать ваше мнение.

– Что я могу сказать? – Командор был само смирение. – Сто лет назад в Единую Землю из неведомых краев явились два юных героя. Братья: храмовник и мирянин. Они спасли людей от великого Зла, после чего исчезли. А приблизительно месяц назад в Сегед прибыл брат Артур.

– Из неведомых краев? – язвительно уточнил владыка Адам.

– Да, как это ни удивительно. И как вы справедливо заметили, Ваше Высокопреосвященство, у Артура есть брат. Мирянин.

– Святые отцы, – вмешался герцог, начиная терять терпение, – не уподобляйтесь философам! Поверьте, философии мне хватает в библиотеке. Вы рассуждаете о Миротворце, но вот же, перед вами, сэр Артур Северный! Чего больше? Описания в легендах даны весьма подробно, и вы должны их помнить. Если нет, я распоряжусь принести книги...

– Не нужно, – поднял руки сэр Герман

– Не нужно, – поддержал его митрополит. – Поймите, Ваше Высочество, в подобных вопросах нельзя допускать ошибок. Как вы изволили признать, мы с сэром Германом осуществляем на ваших землях духовную власть.

– А это очень большая ответственность, – весомо добавил командор.

– Не сомневаюсь, – пробурчал герцог, – но не могу понять, что же вас смущает.

– Миротворец ложно почитается святым, – терпеливо объяснил владыка Адам. – Это опасное заблуждение, заблуждение распространенное, и даже вы, Ваше Высочество, подвержены ему. Но Артур Северный никогда не был канонизирован...

– Потому что святость человека познается после его смерти, – деликатно вмешался командор, – а Миротворец не умирал.

– Он не творил чудес.

– Это не доказано.

– Неужели? – Брови Его Высокопреосвященства саркастически выгнулись. – А я, ничтожный, полагал, что его так называемый брат – лучшее доказательство.

– Одумайтесь, владыка, – примирительно попросил сэр Герман. – Кто мы такие, чтобы судить...

– Духовные пастыри. Если не мы рассудим, то кто же? Да, Его Высочество верно заметил, что в данный момент мы все наблюдаем довольно необычное явление...

Митрополит смерил Артура пренебрежительным взглядом, и сэр Герман слегка напрягся. Потому что Арчи словно и не заметил пренебрежения. Мальчик ушел в себя, к своему Богу... или все-таки не к Богу?

Кажется, он начал уходить еще в начале разговора. Ну да, иначе откуда бы взяться тем странным словам о храмах Шопрона? Значит, скоро следует ждать появления «другого»..

«Господи Всемогущий, – молча взмолился командор, – только не сейчас!»

А впрочем, молись не молись – Артур уже ушел, и вернуть его не получится: его никто, кроме Альберта, возвращать не умеет. Как не вовремя все. Митрополит еще зудит... молчал бы, право слово. Когда Артур уходит, лучше молчать и прятаться, а то, не дай бог, заметит «другой».

– ... Но можете ли вы сказать наверняка, сэр Герман, с чем мы имеем дело: с проявлением ли Силы Божией, или же с Силой совсем иного рода, и хорошо, если просто с магией?

– Магия? – Командор заставил себя вернуться к действительности. – Где вы видите магию, Ваше Высокопреосвященство?

– Не всякую магию можно распознать. – Митрополит, кажется, принял рассеянность собеседника за слабость. – Всем известно, что богомерзкий колдун, которого ваш Миротворец называл своим братом, прибегал в своих заклинаниях к силам совсем иного рода, чем обычные, пусть даже и дикие маги. Кого он призывал тогда, сто лет назад? Кого мы видим перед собой сейчас?

– Альберт Северный был сильным магом, – поморщился сэр Герман, – а Миротворец был Миротворцем. Маг и рыцарь. Тогда этот союз казался недопустимым, но вдвоем они творили чудеса. Настоящие чудеса, Ваше Высокопреосвященство. Или вы полагаете, что орден Храма не сумеет различить козни... не будем называть его сейчас.

– Козни дьявола? – уточнил владыка Адам. «Чтоб тебе онеметь, – в сердцах пожелал ему сэр Герман, – нашел время!»

– Я полагаю, – продолжал между тем митрополит, – что Сатана хитрее и умнее, чем все рыцари ордена Храма вместе взятые. В конце концов, у дьявола значительно больше опыта в уловлении душ. И почему бы вам, сэр командор, в свою очередь не признать, что вы могли ошибиться? Ведь приговор святейшего трибунала от сто тридцать третьего года гласит: «Все содеянное Миротворцем и его богомерзким братом прямо противоречит канонам веры, каковые оставлены нам Господом и истолкованы, по Его указаниям, святым Невиллом Наставником».

Да, что всегда хорошо получалось у Артура, так это создавать проблемы.

– Этот приговор давно не действителен. – Сэр Герман взял себя в руки, – Или вы, Ваше Высокопреосвященство запамятовали, что в сто пятидесятом году решение святейшего трибунала было пересмотрено и признано ошибочным?

– И кстати, – словно не услышал владыка Адам, – вы, командор, всегда уходили от ответов на вопрос, каким образом в славные деяния Миротворца оказался замешан дикий маг. И ваша уклончивость привела к тому, что люди теперь считают ангелом колдуна. Да и колдуна ли? Что мы знаем об этой твари, существование которой противно Господу...

– Тебе ли решать это, Пастырь?

Голос прозвучал как гром с неба. Даже сэр Герман вздрогнул, а ведь, кажется, был готов. Кроме него, никто не ожидал, что безучастно молчащий Миротворец вдруг заговорит. А рыцарь уже стоял, возвышаясь над ними, окутанный светом. Не яркая синь – расплавленное золото сияло в глазницах.

– Тебе ли решать, кто угоден Господу, Пастырь? Ты увидел свой путь – иди. Кто пойдет за тобой, тот выбрал сам, других же оставь.

Сэр Герман встал. И герцог вскочил, было, на ноги. Постоял. А потом медленно опустился на колени, глядя прямо в слепые золотые огни, зашептал одними губами: «Верую в единого Бога...» и что-то еще, кажется, «Господи, помилуй». Последнее было очень даже к месту. Сэр Герман и сам, позабыв о суетном споре, преклонил колени, моля Бога о милости. О милости к владыке Адаму, по неведению поднявшему тему, которой не стоило касаться в присутствии «другого»...

– Ты скажешь сейчас: «колдовство»? – Голос Миротворца был холодным и гулким, сияющая рука с пальцами-лучами поднялась, почти коснулась бледного лба митрополита. – Ты скажешь сейчас: «соблазн»? Ты выйдешь сейчас к своим овцам, пастырь, чтобы сказать им: «Я видел, и увиденное мною – все ложь, и только я знаю, где правда»? Отвечай!

– Нет. – Владыка Адам отодвигался, пока мог, а теперь, вжавшись в спинку кресла, неотрывно смотрел на золотые лучи возле своего лица. – Но и ты ответь: это от Бога?

– Ты скажешь: «это от дьявола»?

– Нет.

– И я не скажу. – Кажется, золотая маска лица дрогнула в намеке на улыбку.

– Ты не ответил!

Миротворец отвернулся и пошел к дверям.

– Ты не ответил! – прокричал митрополит ему в спину. – Ты не ответил мне!

Открылась и закрылась дверь. Тут же сэр Герман бесшумно и быстро поднялся, бросил короткий взгляд на отрешенное лицо Старого и вышел вслед за Артуром.

– Он не ответил, – пробормотал митрополит, разжимая стиснувшиеся на подлокотниках пальцы.

– Вы не о том спрашивали, владыка. – Герцог перекрестился и встал с колен. – Следовало спросить у Миротворца, зачем он вернулся.

* * *

Домой Артур приехал вместе с Варгом и Карнаем. Альберт, который места себе не находил, едва лишь почувствовал, что со старшим неладно, вылетел им навстречу.

– Старый приказал проводить, – объяснил Карнай, увидев мага.

– Дожили, – прокомментировал Артур. Спешился.

– Тадеуш, возьми коней, – распорядился Альберт, – Серко тоже. Пойдем. – Он сурово взглянул на брата.

Старший был веселым и чуточку злым. Как обычно, в общем. Если не знать, и не подумаешь, что едва живой.

– Опять? – поинтересовался Альберт.

– Угу, – легкомысленно кивнул Артур.

– Варг, мэджик-бук с тобой?

– Конечно.

– Пойдем. Будешь помогать. Карнай... – Альберт огляделся. – Ага, Рыжая, вот тебе еще гость.

Артур тоже глянул на Ветку – полыхнули синим глаза, – стиснул зубы и почти бегом направился к лестнице.

– Трехрогий Аю! – высказался Варг.

– Не отставай, – бросил Альберт, догнал старшего, спросил сердито: – Что?

– Пытаясь спасти – погубит, – пробормотал Артур и поморщился: – вот дерьмо.

Маг втолкнул его в спальню. Не оборачиваясь, продиктовал Варгу параметры поглощающих полей. Усадил Артура на кровать, расстегнул воротник его форменной куртки, сдернул со старшего медальон на тонкой цепочке.

– Поаккуратней... – буркнул Артур. И упал на подушки.

– Отключился, – констатировал Альберт, нащупывая на запястье брата слабое, но ровное биение пульса. Посчитал удары. Кивнул. Оглянулся на Варга:

– Готов?

– Так точно.

– Ну лови тогда.

И сгусток заклятий вспух посреди комнаты, взорвался, сразу заполнив собой все пространство, норовя выбраться за пределы обитых шелком стен. И выбрался бы, на радость рыцарям Кодекса, следящим за подозрительным домом, но Варг, уже зная, на что способен юный щеголь Альберт, поставил поля даже чуточку мощнее, чем было заказано. После чего предусмотрительно отцепился от собственных защит. Профессор, конечно, рекомендовал использовать поглощающие поля для пополнения сил, но пускай профессор сам попробует. Не разорвало бы только профессора.

Переливчатая паутина оплела спальню изнутри. Альберт подбросил на ладони медальон, показал Варгу:

– Видел?

А что там видеть? Серебряная пластинка, круглая, до половины почерневшая.

Но Варг сумел оценить медальон, цокнул языком и спросил:

– Это как же?

– Это «маньяк», – с нескрываемой гордостью сообщил Альберт, – я сам придумал.

– Можно?

– Да пожалуйста.

Юноша передал медальон, и Варг принялся рассматривать хитрую вязь множества заклятий.

Тонкая работа. Филигранная. Начало плетения еще можно разглядеть: вот здесь, кажется, земля, а тут – да, что-то из водной стихии.. огонь… интересно, как это можно сплести в один узор... а это?.. неужели...

– Кровь?.. – пробормотал Варг, не удержавшись.

– А то! – Черные глаза Альберта аж светились. – Профессор такому не научит, точно?

– Но заклинания крови нельзя плести на предмет, только на себя самого. И... подожди... на Миротворца же не действует магия. —

– Мы одной крови, – очень серьезно сказал Альберт.

– Да ладно. Вы даже не родня.

– Ну? – Разом утратив серьезность, юный маг ухмыльнулся. – А кто об этом знает? Я вот понятия не имею. Мы, знаешь ли, подкидыши, на нас не написано.

– Дети Неба, – покивал Варг, возвращая медальон. – А сейчас ты что делаешь?

– Я защиты повесил. На Артура когда находит, он потом пустой совсем. Подходи да ешь. Видишь, сколько их?

– Кого?

Оборотень оглядел комнату, посмотрел даже, но ничего за пределами сверкающей паутины не увидел... То есть что значит, ничего? Там же Ирма снаружи. Да и в доме волшебных цацек сколько: одних светильников не меньше двух десятков. А сейчас – пусто. Взвесь вокруг, бесцветная, безжизненная, вроде тумана над Болотами.

– Во-от, – наставительно протянул Альберт.

– Это кто?

Варг чувствовал себя дураком, но ничуточки этого не стыдился. Если «малыш» Альберт знает больше, чем он, заклинатель и сын заклинателя, значит, у Альберта и нужно спрашивать.

– «Имя им Легион», – поморщился черноглазый маг, – не знаю я, кто это. У старшего спроси. Они его здорово не любят, а он – их. Я ему сначала вот это подарил, – он покачал медальоном, – но «маньяк» – о двух концах палка. На ногах держаться помогает, конечно, зато потом, – сердитый взгляд в сторону Артура, по-прежнему не подающего признаков жизни, – потом вот так. И помереть можно. – Альберт вновь коснулся запястья старшего, прислушался. – Сегодня еще ничего, до половины только дошло, а случалось, на три четверти чернело. Помнится, искали мы Алого Косаря...

Он замолчал и сосредоточенно принялся колдовать над медальоном

– И что Косарь? – напомнил Варг.

– Что, что, – проворчал Альберт, – нашли. Я тогда «без-магию» делать научился, – он оживился, – мы тогда же в Цитадель Павших в первый раз пришли, Змея убили, с Флейтистом познакомились. Тот старшему пояс подарил – видел у него, золотой такой, красивый? Вот пояс – это не «маньяк», это мне еще учиться и учиться. Если б этот придурок, – и вновь косой взгляд на Артура, – еще носил его…

– Так ведь носит же.

– Только в поле. А то, что найти на него где угодно может, об этом он думать, видишь ли, не желает. У него принципы...

– Как это «находит»? – поинтересовался Варг.

– Да как сегодня, – неохотно объяснил Альберт. – Откуда мне знать? Профессор это ясновидением называет, да только ни чер... ничего он в этом не смыслит. Сэр Герман говорит «другой» приходит. Артура там нет, это точно, а что вместо него, я и думать боюсь. Оно приходит, до дна высасывает – и все. Ну, пророчествует, понятно. За тем и является.

– И как? Сбывается?

– В том-то и дело. – Альберт вздохнул.

Медальон у него в руках сиял серебром.

Варг почувствовал, как у него осторожно и мягко забирают контроль над полями. Мигнул и погас рабочий лист мэджик-бука.

– Спасибо, – кивнул Альберт, – книгу можешь забирать. Там, кстати, Ирма где-то.

– Может, еще чем помочь?

– Не надо. Мозги я ему и сам вправлю.

* * *

Первое, что увидел Артур, когда открыл глаза, был его пояс. Тот самый, волшебный. Над лицом покачивалась литого золота пряжка. Другой конец пояса был в руках у Альберта, который стоял над братом и разглядывал его с нехорошей задумчивостью на лице.

Магии в комнате было – хоть ложкой ешь.

– Бить буду, – пообещал младший, – прямо сейчас.

– Дай, – попросил Артур, потянулся, было, к поясу, но сил хватило только на то, чтоб шевельнуть пальцами.

– Нет, – отрезал Альберт.

– Да ладно тебе.

– Мне – ладно, – согласился младший, – а тебе вот – нет. Я тебя дрессировать буду, ясно? Как ты сам и учил, кнутом и пряником. Пряник получишь, когда заслужишь.

– Смирение и еще раз смирение, – пробормотал Артур, закрывая глаза, – когда заслужу, разбудишь.

Тяжеленный пояс грохнулся ему на грудь, брякнув зодотыми бляшками. Рыцарь охнул и сел. Слабости как не бывало, зато не миновать теперь хорошего синяка на ребрах.

– Скотина! – сердито произнес Альберт.

– Да ладно тебе, – повторил Артур, – я больше не буду.

– Чего не будешь?

– Без него уезжать.

– Что ты такое сказал про Рыжую?

– Я? А, ну да. – Артур огляделся. – «Маньяк» где?

– Держи. – Альберт бросил ему медальон. – Это в последний раз, ясно?

– Ясно. Много их было?

– Больше, чем раньше, – младший хмуро огляделся, – облака целые. Как туман вокруг защит. А ты только на «маньяка» полагаешься!

– Сказал же, больше не буду. Ветка захочет, как лучше, и все испортит. Не знаю когда, не знаю где, не знаю как…

– Очень мило.

– Ну извини. – Артур пожал плечами. – Оно прошло. Почти, когда я ее увидел.

– Где тебя накрыло?

– Да там, – рыцарь мотнул головой, – в замке. Ладно хоть не было почти никого, герцог только с митрополитом.

– М-да. – Альберт уселся напротив. – Я надеюсь, митрополиту ты ничего не сказал?

– Митрополиту? – Артур разглядывал узоры, вьющиеця по шелковым обоям. – Ну-у... зато я герцогу ничего не сказал.

– Да? – удивился Альберт. – Как же тебя живым отпустили?

– По-моему, – не очень уверенно припомнил Артур, – я предложил ему компромисс.

– Ага?! – младший недобро сверкнул глазами. – Компромисс! Ты, грамотей, компромисс и casus belli, случайно, не путаешь? Сам же говорил, пастыри только и мечтают Орден на колдовстве поймать!

– Так это ведь не колдовство.

– Да кто разбираться-то будет? Они и так на каждом углу шепчут, что Миротворец душу дьяволу продал и колдуна в помощь получил. Богомерзкого.

– Пастыри?

– Ну а кто же больше?

– Ну да, верно. – Артур потер виски. – Что-то я... не отошел еще. Митрополит тоже говорил... Вот мразь.

– О, дозрел, – с мрачным удовлетворением кивнул Альберт. – А то праведники, праведники. Ладно, что ты ему напророчил?

– Сказал, чтоб он шел своим путем, а нам оставил наш. Или... нет, не нам. Всем.

– Кому?

– Людям... – Артур схватился за голову. – Что же я там нес?! Он выбрал неправильно, и он ведет за собой...

Яркая синь плеснула золотом, и Альберт поспешно встряхнул старшего за плечи:

– Артур! Арчи! Вернись! Слышишь меня? Вернись сейчас же!...

– Руку дай, – морщась, попросил Артур.

Стиснул ладонь Альберта так, что маг чуть не вскрикнул. Но руку не отнял. И медленно, трудно старший вернулся-таки назад. Огляделся недоверчиво:

– Я что, опять?

– Второй раз за день. – Альберт смотрел с настоящим, без издевки сочувствием. – Артур, это что такое? Кто к тебе привязался?

– А я думал, мы просто разными дорогами идем, – пробормотал рыцарь. – Уезжать надо. Сегодня же.

– Завтра, – маг помассировал ноющую ладонь, – давай завтра, с утра. Сегодня у нас гости, и вообще.

– Гости?

Ну да, старшему сейчас только гостей не хватало. Ему бы в угол забиться, и чтоб не трогал никто. А еще лучше – в храм на всю ночь.

– Тебе к ним идти не обязательно, – объяснил Альберт, – свои все. Если хочешь, я тоже не пойду, Рыжая и сама управится.

– Я в порядке, – с нарочитой суровостью заявил Артур, – уж гостей-то как-нибудь переживу.

– Ну-ну.

Под очень внимательным взглядом брата Альберт предпочел воздержаться от дальнейших комментариев.

* * *

Гости действительно были все «свои». Галеш, Карнай, Ирма и Варг – не то чтобы друзья, но с ними можно обходиться без церемоний. Даже с Варгом, хоть и принц.

Ирма стояла у окна, чуть заметно улыбалась каким-то своим мыслям.

Надо же! Сегодня она изволила нарядиться в платье. Светло-серый шелк, перевитая жемчугом сетка на волосах, руки облиты шелковыми перчатками. В неярком вечернем свете Ирма показалась призраком, лишь огромные глаза блеснули, когда она повернулась к Артуру. Чуть кивнула, здороваясь.

Кто же она такая?

В архивах за последние два десятилетия не упоминалось ни об одном благородном семействе, лишившемся дочери. Собственно, если не считать гибели Софии Элиато – наследной принцессы Единой Земли...

Как бы там ни было, обстоятельно покопавшись в архивах, Артур все больше стал склоняться к мысли, что его новая любовь – из дорогих, прекрасно обученных куртизанок. Таких немного было: во всем княжестве Обуда не больше полусотни, а в других и столько не набиралось, и, казалось бы, проследить за каждой из этих женщин не составляло труда. Но так было лишь до определенного момента. Точнее – от определенного момента. Прошлое свое дамы скрывали тщательнее, чем возраст.

Однако дворянка или шлюха – если Ирма, как и собирается, выйдет замуж за Варга, ее происхождение не будет иметь значения. Заклинатель и ведьма – это сила, с которой интуиты будут считаться. А учитывая то, что заклинатель еще и наследует Лихогорье, все складывается как нельзя лучше. Семья герцога издавна руководит дозволенными магами. Семья Лихогорского князя будет руководить интуитами. Если митрополит не предпримет что-нибудь неожиданное, герцог и новоявленный княжич наверняка найдут пути сближения интуитов и ученых и, возможно, будет пересмотрен Кодекс Разумной Полезности... Ошеломленный открывшимися перспективами, Артур, не дойдя до Ирмы, уселся в ближайшее кресло и достал кисет. Набивая трубку, он слушал Галеша и пытался представить, как пойдет жизнь в Долине, когда интуиты, усиленные жемчужиной, под крепкой рукой Варга станут такими же полноправными подданными Его Высочества герцога, как и дозволенные маги.

«Твой Бог – твоя алхимия...» Артур помотал головой. Песня была древней, написанной задолго до Дня Гнева. И где только Галеш раскапывает этакие диковины? Насчет различной земли и единого Неба сказано хорошо, даже поверить хочется. И ведь верил, пока не вспомнил, чего сам митрополиту наговорил.

Не в Царство Божие ведет старший Пастырь своих овец.

А куда?

И можно ли верить себе, бросая подобные обвинения главе епископской церкви?

Себе или «другому»? Никакой мистики в этих приступах, конечно, нет. Сэр Герман объяснил их давным-давно, еще сто лет назад. Не справляются мозги Артура с нагрузкой: память-то у него и вправду эйдетическая, а голова обычная – рыцарская. И в какой-то момент что-то там, в голове, перестает работать. Сознание отключается. Способность же к анализу какая ни есть, а остается. Вот и рождаются «пророчества».

И сбываются, ясен день. Почему бы им не сбываться, если выводы делаются на основании множества вполне достоверных фактов? Но вот каких фактов?! Кто бы умный объяснил, чем не понравились Артуру столичные храмы?

И кто бы помог увериться в собственной правоте!

Вместо двух разных дорог, ведущих к одной цели, есть теперь два пути в два разных, очень разных места. Который путь верен? Откуда взялась еретическая убежденность в том, что магия угодна Господу? Разум напоминает, что главный над колдунами и, кстати, предсказателями – тот, кого называют Отцом Лжи. Разум твердит, что схимник-митрополит ближе к Небу, чем рыцарь, на руках которого кровь, и сердце которого равно тяготеет к мирам горнему и дольнему. Разум заставляет задуматься о том, что, пока Артур не появился в Долине, здесь убивали магов, считая их нечистыми. И о том, что Флейтист неспроста сразу проникся к крестоносному рыцарю странным расположением. И об Альберте... точнее, о собственной уверенности в том, что колдуны могут быть спасены.

И снова всплывало в памяти страшное слово «еретик».

«Ересь у вас там была страшная», – обмолвился когда-то сэр Герман, имея в виду монастырь на Ледяном перевале. Давно это было. Артур не понял тогда. Потом, когда начал разбираться в местных обычаях, осознал с изумлением, что Сила отца Лучана, как он ее помнил, Силой вовсе не была. Магом был приор. Еретиком. Отступником. Пусть даже сам и не подозревал об этом.

А ведь именно отец Лучан крестил Артура. И он же когда-то посвятил его в рыцари пред ликом Богородицы, вверил Ее милости, не очень-то надеясь на милосердие Господа. И правда, разве мало у Бога дел, чтобы замечать еще и умирающих младенцев?

– Ты не храмовник, – говорил приор, – ты рыцарь Пречистой Девы. Помни об этом всегда, сын мой, но никогда и никому не рассказывай.

Еретик. Колдун. С какой же Силой связал он душу Артура? Чьим благословением освящена сталь Миротворца? Чья рука простерта над рыцарем Пречистой Девы?

Господи, где искать ответ?

А если найдется он, верить ли?

* * *

– О чем задумался, рыцарь? – мягко поинтересовалась Ирма. – Ты позволишь мне нарушить твое уединение?

Артур пожал плечами. Такая, как нынче вечером, Ирма нравилась ему куда больше, чем в своей обычной маске взбалмошной и недалекой стервы. Такой она бывала наедине с ним, и будь хоть капельку настроения, Артур с удовольствием включился бы в игру, но... не до Ирмы сегодня. Хочет строить из себя герцогиню – милости просим к Варгу. Где он, кстати? Ага, вон, глазищами сверкает, зубы скалит, не то смеется, не то укусить хочет. А и то. Не только Ирма за Варга замуж собралась, Варг тоже на Ирме жениться хочет, так что ни к чему почти невесте на глазах у почти жениха с почти незнакомым рыцарем любезничать.

Ведьма проследила взгляд Артура, улыбнулась и поманила пальчиком Галеша.

– Принеси мою гитару.

Дожидаясь, пока просьба будет исполнена, она устроилась напротив Артура на низком пуфе, расправила шелестящий шелк юбок. Уже не герцогиня, сейчас вот – точно куртизанка, дорогая, красивая, и... куда только подевались мрачные мысли?.. Как немного все-таки нужно, чтобы вернуться в суетный мир.

Ирма, задумчиво склонив голову, подтянула колки. Опустила ресницы. И запела.

Грустно, но грусть ее была кошачьей, хитрой и чуть настороженной.

Песня сложена была когда-то давно, для одного из первых герцогов. Трудно предположить, что пришли незамысловатые стихи из той немыслимой древности, когда титулованных особ было в мире, как нерезаных собак. Однако сговорились они сегодня, что ли, старые песни вспоминать?

– журчал спокойно, задумчиво так, голос ведьмы, —

Воистину странный нынче вечер. Песни одна другой осмысленнее, смысл под смыслом, под смыслом, под смыслом, многослойно, туманно, осколками стекла в ватной мягкости образов впиваются в разум воспоминания. Лето.

И осени уже не будет...

Ветка вздрогнула и воззрилась на Ирму не то с удивлением, не то возмущенно. Похоже, последний куплет должен был прозвучать как-то иначе.

– За что вдруг? – с легкой насмешкой поинтересовался Артур.

– Кто-то должен пожелать смерти и тебе, Миротворец. Монах, – она усмехнулась, – еще и священник. Я попросила бы тебя обвенчать нас с Варгом.

– А я бы отказался.

– Правда? – Она подалась вперед, заглядывая Артуру в лицо. – Не верю, прости. Ты слишком легко отдаешь меня, рыцарь. Или боишься? Невеста княжича – не мажья любовница, за такую и наказать могут.

Артур поднялся с кресла. Забрал у Ирмы гитару, не глядя передал подоспевшему Галешу, протянул ведьме руку:

– Пойдем.

Она не спорила. И ни о чем не спрашивала. Варг еще соображал, как ему следует поступить, а Артур уже увел Ирму из гостиной.

Альберт тут же пересел к Ветке. Она положила голову ему на плечо, подобрала ноги. Свернулась, как кошка. Разве что не замурлыкала.

Варг покосился на Альберта, на Галеша, на Карная. Даже на Ветку глянул. Нет, никто о нем плохо не думал. Карнай понятно почему – он джарг, и ему наплевать на то, что здешние обычаи требуют верности от женщины, которая станет старшей женой.

Дикие все же нравы в Единой Земле. И люди дикие.

А остальным – тем, кто полагал, будто Варг и Артур ведут из-за Ирмы негласный поединок, – им с самого начала было ясно, кто выйдет победителем. Кто, как не Артур, с его обходительностью и синими глазищами, от которых тают бабы, как масло на солнышке?

Варг вздохнул и пошел к дверям. Хочешь не хочешь, а придется поступать так, как здесь принято. Хотя бы для Ирмы. Артур – не дурак и все, наверное, поймет... Вот только Ирма, она ведь тоже не дура.

* * *

А под пальцами Галеша вновь звенели струны.

Может, и прав был Артур, когда говорил, что Галеш умеет выбирать и место, и время, и настроение. Даже сравнивал менестреля с Флейтистом. Ну, здесь старший, конечно, погорячился. А вообще... может, и вправду нынешний вечер располагает к таким вот грустным, задумчивым, безнадежным песням.

Альберт смотрел на Ветку, но думал не о ней, думал он о том, что Галеш, менестрель Галеш, просто не мог знать таких песен. Стихов таких знать не мог. Какие корабли? Он всю жизнь свою провел в иссушенной солнцем, безводной Единой Земле.

Старший сказал, что возвращение к жизни Зако станет не смертью Галеша, а убийством. Иногда он совершенно не способен рассуждать взвешенно и отвлеченно, Артур Северный, безжалостный и верный раб своего Бога. Рассуждать не способен, а вот убить – пожалуйста. И убьет. Как только Тори займет новое тело. А убивать Галеша нельзя, он ведь поет так же, как сам Альберт плетет заклятия. И что делать? Найти другую жертву? Но другой, даже если найдется, будет таким же.

Ладно, завтра – в дорогу, подальше от этого города, от этих людей, от странностей и страхов. А песня – это всего лишь песня. И никто ничего не помнит. Верят. В собственные выдумки, в глупые сказки, в опасные фантазии верят. Но не помнят. Не осталось памяти. И холодком по сердцу... «Что доброго может прийти от мертвых?». Но ведь живы! Живы! Или?.. Спроси у старшего. И испугайся сомнения в ярких синих глазах.

Мир изменился. И изменился не к лучшему. Люди, запертые в пределах Единой Земли, потихоньку переставали быть людьми. Или так лишь казалось?

Маги, новые, молодые, смотрели на жизнь совсем иначе, чем Альберт, пришелец из другого времени и словно бы из другого мира. Они были слабее, и они ничего не делали для того, чтобы стать сильнее. Жадность и эгоизм, непреxодящий голод, вечная нехватка силы.

«Я был таким?» – спросил у себя Альберт. Ответ не приходил. С кем сравнивать, если и тогда, сто лет назад, он был сильнейшим. Единственным, кто не скрывался, не прятался от церкви.

Альберт Северный – собственность ордена Храма.

Ни с кем не приходилось делиться ни силой, ни драгоценными артефактами, ни даже новыми заклинаниями. Хотя этим, последним, поделиться хотелось всегда. Радость от сознания того, что нашел, сложил, создал сам, своим умом, что-то новое, радость эта переполняет, и нужно раздаривать ее, не скупясь, сразу, чтобы не перегорела, не стала мутным осадком с чуть кисловатым привкусом вчерашнего супа.

Профессор скупо бросал:

– Голова!

И не понять, то ли издевался, то ли и вправду хвалил.

Артур... ему оценить такое просто не дано. Он силой берет. Даже там, где стоило бы подумать. Где уж братцу в тонкостях заклинательных кружев разбираться? Впрочем, положа руку на сердце, в большинстве случаев силовое решение оказывается самым верным.

Альберт осторожно коснулся сознания брата.

Хм, сейчас Артур о силе и не помышлял. Спокойно и расчетливо, словно в шахматы играли, старший и Варг выстраивали для Ирмы красивую и безукоризненно честную композицию под названием «Это моя добыча».

Причем Арчи еще раздумывал, переносить ли действо на глаза благодарных зрителей или все-таки довести ситуацию до логического завершения в обществе одной лишь Ирмы. Первый вариант нравился ему зрелищностью. Но самолюбие кололо. Хоть и не считает интуитов за людей, а поди ж ты, не хочет публично в поражении расписываться.

«Свинья ты все-таки, братец».

«Знаю, – рассеянно ответил Артур, – но зачем девочку обижать?»

Завтра. Завтра. И не хотелось, чтобы вечер заканчивался. Пушистые волосы Ветки щекотали лицо. А с утра в дорогу. И, наверное, снова придется драться. Ведь думал, что осточертела такая жизнь, а оказывается, только так и живешь. А между боями – оно и есть «между». Ни то ни се. Даже мыслей свежих в голову не приходит.

И тоскливым, тревожным звоном отозвалась гитара.

Ох, прав старший.

Не Флейтист Галеш, далеко ему до Флейтиста, но... в душу ведь смотрит.

Артур появился в дверях. Встал, прислонясь к косяку. Лицо его было мрачным.

Альберт прислушался к мыслям брата... Ага. Спокойствие и чуть-чуть самодовольства. Ну прямо кот, сожравший хозяйскую сметану. Не то чтобы стоило это трудов, приятно само осознание сделанной пакости.

А Галеш пел, и дробным звоном подков по камням бились струны под его пальцами:

«А мы с тобой не можем без этого, – отчетливо и ясно подумал Артур, – не можем. И не хотим уже, наверное, а, братик?»

«Не говори глупостей!» – огрызнулся Альберт.

«Да, сэр!»

А Ветка вдруг подняла голову. Подошла к Артуру, осторожно взяла его за руку и заглянула, поднявшись на цыпочки, в спокойные синие глаза:

– Она... осталась с Варгом?

Старший молча кивнул.

 

MEMENTO FINIS

5

 

«... Рыцари сии ведут двоякую битву – то против врагов плоти и крови, то против духа зла на небесах. И то, что они сопротивляются силою своих тел врагам телесным, неудивительно, ибо это не редкость. Но когда они ведут войну духовными силами против пороков и демонов, это не только чудесно, но достойно всяческих похвал, расточаемых монахам...»

Сэр Герман искренне надеялся, что святой Бернар Клервосский не будет в обиде за использование его текста без копирайта. А клирики ордена Храма рады были стараться, вдохновенно рассказывая пастве:

«Рыцарь, который защищает свою душу доспехами веры, подобно тому, как облекает свое тело в кольчугу, и впрямь есть рыцарь без страха и упрека. Вдвойне вооруженный, он не боится ни демонов, ни людей».

Дождались. Наконец-то! Теперь можно. Теперь даже жители столицы, послушные пастырям овечки, внимали пламенным словам святого, затаив дыхание.

Внимали.

Верили.

А куда бы они делись – что жители, что сами пастыри – если даже Его Высокопреосвященство признал: да, чудо. Настоящее, неподдельное чудо было явлено Господом в день святого Мартина Пламенеющего, года сто тридцать третьего от Дня Гнева.

Спасибо, Арчи!

А ушлый Цыбань уже сторговал кому-то за сто больших львов перо, выпавшее из крыла Миротворца.

Какого крыла? Как, уважаемый, вы разве не видели?! Золотые крылья, огненные, и пламенный меч в деснице...

Топор? Ах, ну да, у Миротворца топор. А меч у ангела. Известно же, что при Миротворце всегда ангел обретается. С мечом. А с чем же еще ему быть? Это ж рыцарский ангел, не епископский.

Ох и кривило же Его Высокопреосвященство…

Победа. Первая настоящая победа ордена Храма за, страшно вспомнить, восемьдесят лет. Не вымогательство, не шантаж, не кулаком по столу: «Да что ж вы творите, безумцы? Ведь, лишая нас прав, себя оставляете без защиты!...»

Победа. Приговор святейшего трибунала от сто тридцать третьего года, признанный ошибочным в году сто пятидесятом, сгорает сейчас в торжественном:

«И не боится умереть или жить тот, для кого жизнь есть Христос, а смерть – вознаграждение. И с неустрашимой душой разит он врагов, с уверенностью, что ничто не может лишить его милости Божией».

Сгорает. Корчится на огне.

В пепел!

Вы говорите: пастыри – святые? Пастыри изгоняют чудищ не мечом, но словом? На пастырях нет крови?

Крови нет, но послушайте, послушайте, горожане, что говорят люди из иных земель, из земель дальних, люди, которые выращивают хлеб, что вы едите; хлопок и лен, в которые вы одеваетесь; люди из речных долин Добротицы, откуда привозят в столицу лучших скакунов; из Средеца, где делают лучшее вино; люди из Тырновской земли, из Аграма, из Дуга-Ресы, которой нет больше... люди, люди, люди. Много людей в Единой Земле. Больше, чем в Шопроне. Больше, чем в Букуреше или Сегеде. Пастыри защитили север – спасибо им за это, – но на юге, и на востоке, и на западе стократ свирепее бесчинствуют твари. И где, как не у рыцарей Храма, искать защиты? Пастыри изгоняют, храмовники – уничтожают, так было от века, и так будет. Славны рыцари, и отвага их свята, и с ними Господь.

...«Со мной мое имя, моя душа и Господь... мой Господь».

Уже не тает в яркой синеве взгляда ледок сомнения. Намерз, да и остался прозрачной корочкой. «Ты скажешь: «Это от дьявола?»

А ты скажешь, Артур?

Не у кого спросить. Уехал первый рыцарь, умчался на тулпаре своем, брата названого с собой забрал. Страшно в столице Миротворцу, страшно здесь ангелу его прирученному, и уж лучше чудовища, нечисть, да хоть бы и демон с Триглава, лучше они, чем Его Высокопреосвященство, чем пастыри босоногие.

Кто же прав? Что скажешь ты, святой Невилл Наставник? Кому, как не тебе, различать, где истинные чудеса, а где ложь, дьявольское наущение? Ведь ты и сам... во спасение... и хорошо, что не знает никто той магии, что в тебе от рождения живет. Не человеческая это магия. Так ведь и ты, святой Невилл, не человек.

* * *

Альберт с Артуром знать не знали, какая каша заварилась в Шопроне. Артур, может, и порадовался бы за Храм, восстановленный в правах, разом вернувший себе былой ореол святости и славы, но он не желал и слышать о столице.

Перед самым отъездом заглянул рыцарь для особых поручений в Михайловский собор. И не хотел, а пошел: обязательно нужно было понять, что же не так в шопронских храмах. Час спустя Альберта, собиравшегося в дорогу, нашла запыхавшаяся Ирма.

– Артур у меня, – сообщила, слетев с седла, и не позволила Тадеушу принять поводья, – едем скорее, с ним что-то не так.

К старшему снова пришел «другой».

– О чем он говорил? – спросила Ирма потом, когда Альберт разогнал демонов, перезарядил «маньяка» и убедился, что ни капли силы не просочилось сквозь поглощающие щиты. – Он твердит, что слепой ведет слепых. И сказал мне, что кровь не главное. Что это значит?

– Понятия не имею.

Мнение Альберта об Ирме за какой-нибудь час изменилось в лучшую сторону.

Значительно изменилось. Ведьма, понятия не имея, с чем столкнулась, тем не менее все сделала правильно. Увела Артура из храма, подальше от людей. Демонов не разглядела, но «маньяка» трогать не стала, хоть и видела, что сила его старшему на пользу не идет. И за Альбертом помчалась сразу, едва заперла Арчи у себя в квартирке. Понятно, что, приди в рыцарскую голову мысль выйти на волю, никакая дверь его бы не удержала, но взаперти все-таки надежнее.

Артур обо всем случившемся высказался, как всегда, коротко и емко. Объяснять ничего не пожелал. Что он увидел в храме, почему «другой» свалился нежданно-негаданно, когда и дня еще не прошло после предыдущего посещения, при чем тут кровь?

Насчет крови, впрочем, старший и сам не понял. Пока сидели у Ирмы и ждали Галеша с лошадьми, он все больше помалкивал, курил только без передышки, а уже стоя в дверях, неуверенно сказал:

– Бывает, что тот, кого считаешь самым родным человеком, оказывается не человеком вовсе, – посмотрел на Ирму как-то очень задумчиво, и спросил: – Ты успеешь убежать, если поймешь, что дело плохо? Я не смогу тебя спасти.

А Ирма его обняла и поцеловала.

Альберт ничего не понял. Вроде они вчера насовсем рассорились.

* * *

Надоело сидеть на одном месте, собственный дом превратился в тюрьму, значит, нужно ехать. Далеко ли, близко – главное, чтобы дорога до горизонта, безлюдье вокруг, а под копытами пыль, пыль вьется дымными струйками, плывет за спину облачками. И солнце. Жарко.

А ночью, если не ставить палатку, – звезд уймища, костерок потрескивает, стреляет яркими искрами. Брось каремат на теплую землю. Гляди в небо. Если повезет, старший расскажет что-нибудь интересное про Большой мир. Если Галеш будет – хороших песен послушаешь. А нет, можно просто молчать.

Хорошо.

Прав Артур: наверное, они и в самом деле уже не могут без этого. А о спокойной жизни лишь мечтается. Спокойная жизнь она только в мечтах и хороша.

* * *

Потом по их следу пошла Цветочница.

* * *

Лошади летели без дороги, по разнотравью – Артур, как обычно, срезал путь, не опасаясь ни чудовищ, ни нечисти, – брызгал из-под копыт пахучий травяной сок. Они уже проехали через долину Тисы, пересекли границу Обуды и Дакийского княжества и свернули с дороги под недовольное бурчание Зако:

– Охота вам шею свернуть, сопляки безголовые.

Сейчас мерин Золотого Витязя мчался бок о бок с Серко, бил в лицо свежий, пахнущий цветами ветер, и, кажется, Зако уже ничего не имел против поездки по бездорожью, от Арадского тракта прямиком к древней насыпи, что шла через горы до самых Железных Ворот. И в самом деле, не давать же крюка через Аграмское княжество только из-за того, что дозволенные маги чужаков в Железных Воротах не терпят. Источник у них там, а маги – это вам не церковь, маги на ошибках учатся и после событий столетней давности близко никого к Источникам не подпускают.

Хотя, конечно, Железным Воротам до Козлодуя далеко.

Ехали. Хорошо ехали, весело. Устав запрещает рыцарям скакать галопом без особого на то дозволения, но, во-первых, дозволение Артуру, приравненному в этом смысле к гонцам, дано было еще сто лет назад. А во-вторых, здесь, у подножия Упырева хребта, разделяющего Дакийское княжество, можно и галопом. Земля в предгорьях пусть и не такая щедрая, как в долине Тисы, все равно избалована была ручейками и ручьишками, и тянулись травы к солнышку, нисколько не боясь его жара. Хватало воды, хватало дождей, а людей, пастухов каких-нибудь, здесь не водилось. Такие уж эти горы, колдунам – радость, скотине – погибель. Травки растут через одну ядовитые.

Лошади не успели еще притомиться, а старший вдруг поднял руку. И Серко под ним застыл как вкопанный.

– Ага, – сказал Альберт, на всякий случай сразу разбрасывая паутину «хантинг нэта».

Разумеется, как всегда выбирая между магией и поводьями, он позабыл о паскудном лошадином характере. И, разумеется, как всегда, старший успел перехватить Стерлядку под уздцы.

– Не надо пока. – Артур похлопал кобылу по шее. – Скажи лучше, ты ничего особенного не видишь?

– Где? – Альберт огляделся.

Трава. В отдалении – сосны с березами вперемежку. Кусты островком с серо-голубыми цветочками – куриные слезки называются.

– Корзинка, – подал голос Зако, наклонился с седла, ткнул пальцем: – Ты об этом, что ли?

Теперь и Альберт разглядел. И удивился, как сразу не приметил. В самом деле, колючие стебли куриных слезок сплелись между собой, связались узелками, как будто ветер играл в кошачью колыбельку, запутал, да и бросил так.

– Может, само? – предположил Альберт, на всякий случай старательно осматриваясь. Нет, магией не пахло.

– Да где же само, когда оно второй раз уже, – пробурчал Зако.

– Третий, – поправил Артур. – То ли пастыри брешут, то ли это по нашу голову.

– Невелика ты птица. – Золотой Витязь тронул коня. – Поехали, что стоять? Чем дальше к ночи будем, тем лучше выспимся.

– И то верно. – Старший был как-то подозрительно покладист.

Поехали. Хорошей рысью. Лошади еще порывались в галоп: не набегались, но Артуру, по всему видно, не до скачек стало.

* * *

Сто лет назад в появлении Цветочницы в предгорьях Упырского хребта не было бы ничего удивительного. Она любила траву и туманы, но пройти в долину Тисы ей удавалось редко – храмовники не зря ели свой хлеб. Опасна Дева Трав становилась разве что когда открывали каналы. Ну еще для тех смельчаков, что брались пахать и сеять, не озаботившись покровительством церкви. Для них, впрочем, опасны были и храмовники: ничего доброго не родила земля без должной защиты. И плохо было купцам, пойманным на контрабанде, но еще хуже было им, если Цветочница раньше, чем Храм, находила незаконный товар.

Возили, конечно. Боялись, а возили – так уж люди устроены. Хоть кол им на голове теши. Нельзя, а все равно возили.

Сто лет назад. Как сейчас, кто знает?

Корзинка, в третий раз попавшаяся на глаза, – верный знак: Цветочница учуяла людей и идет теперь рядом, ждет ночи, точнее, утра раннего ждет, когда роса туманом в небо поднимется. Вот в тумане она и явится.

Зако прав: невелика птица Артур Северный, чтобы по его следу кто-то...кто? духа трав пускал. И псов голодных к его дому вызывать тоже незачем. И чувырл земляных навстречу гнать. Дай другое объяснение, Золотой Витязь. Дай, и Артур его примет с радостью. Потому что куда приятнее объяснять непонятное случайностями и совпадениями, чем знать, что странностям всем ты сам причина.

Ты и брат твой младший, первый в Долине маг. Не знает Золотой Витязь, что такое Артур и Альберт вместе.

И никто не знает. Даже Флейтист ничего вразумительного сказать не может.

* * *

Ночевали в поле.

С дороги свернули, рассчитывая за день проскочить предгорья, и к вечеру добраться до Лугоса – деревеньки, примостившейся под самой насыпью. Деревенька так себе: не пашут не сеют – путниками живут, ими же и кормятся. Гнездо паучье: вся контрабанда из Добротицы через Лугос идет, хайдуки с двух княжеств в Лугосе с покупателями встречаются, Ежи Цыбань там чуть ли не за святого, именины его – престольный праздник.

Не сложилось с Лугосом. Пост, что Храм в деревеньке держал, за ненадобностью дальше на восток отправили – на окраины, куда пастыри еще не дотянулись. Вот и выходило, что некому теперь людей от Цветочницы защитить. А значит, и тащить ее в деревню никак нельзя.

Ну, нельзя так нельзя. В поле так в поле.

Младший не возражал, он за месяц под крышей насиделся, по воле соскучился. Зако поворчал для порядка, что, мол, ехали бы, как люди, по трактам... оно дольше, зато спокойнее.

Дольше. Насколько дольше, Золотой Витязь и сам понимает. А спокойнее ли – это как посмотреть. Если случайно на Цветочницу наткнулись, если осталась она здесь по пастырскому недосмотру, по Храмовой оплошности, тогда да, тогда, и вправду, спокойней было бы по трактам ехать. Но в оплошность орденских бойцов никак не верилось. Будь у них возможность пастырям нос утереть, пальцем в Цветочницу ткнуть («упустили, чернорясые, упустили нечисть»), неужто не ткнули бы? А раз сняли пост и отправились на восток, значит, чисто было на Упырском хребте. Значит, и на трактах не Дева Трав, так другая какая дрянь встретилась бы.

Зако хоть и Золотой, а все-таки хайдук. Не понимает он, как можно сидеть спокойно и ждать, когда же из тумана смерть выплывет. От смерти бежать надо, следы путать, прятаться или вступить с ней в борьбу. Потому и бед от хайдуков больше, чем пользы. И Храм их не любит. Ну да ладно. Ночь пройдет, утром Цветочница явится, а потом, бог даст, в Лугосе успеем на утреню. Младший наверняка захочет позавтракать в трактире, значит, будет время сходить в храм.

А Зако от совета уехать в деревню презрительно отказался. Даже, кажется, обиделся слегка. Артур его понимал, он и сам бы обиделся, предложи ему кто за городскими стенами переждать, пока другие в чистом поле с нечистью бьются. Еще Артур понимал, что обиды обидами, а будь от него в этом бою столько же пользы, сколько от Золотого Витязя, он, пожалуй, убрался бы за стены.

Чтобы не мешать.

Зако тем не менее остался. И теперь наблюдал, как катается по земле огненный валик, выжигая траву и корни. Как Артур, смиренно стребовав у Господа снисхождения, благословляет овес в лошадиных торбах и съестные припасы. Сам хайдук тщательно вычистил всем лошадям копыта, выбрал репьи из хвостов и проверил сбрую: не застряло ли в пряжках или между ремнями какого-нибудь зловредного корешка-цветочка. Даже соломинка могла сейчас быть опасна.

Уже в темноте встряхнули и выхлопали на ветру всю одежду.

Потом Артур как ни в чем не бывало взял свой топор и лезвием очертил по выгоревшей земле большой круг, замыкая в него и лагерь, и стреноженных лошадей. Зако, подвесив котелок над огнем, наблюдал, как рыцарь творит ворожбу, и даже слов язвительных не находил. В прошлый раз, когда к Цитадели Павших ездили, круги чертил сэр Герман, и тогда, понятно, лучше было помолчать. А сейчас-то, казалось бы, самое время сказать что-нибудь гадкое.

Второй круг был начерчен древком топора.

Третий... Уже не круг – с кончиков пальцев святая вода на восемь сторон света.

– Ну и зачем? – спросил наконец Зако. – Известно же, от Цветочницы так не спастись.

– И не надо. – Артур бросил ему жестянку с чаем. – Завари.

– Мы от нее спасаться и не собираемся, – объяснил Альберт, роясь в одной из своих сумок, – круги – это от всякого разного…

Уточнять Зако не стал, занявшись чаем. «Всякое разное» в устах братцев могло означать что угодно – от обычного трупоеда до пляшущих ведьм, вспоминать о которых до сих пор неуютно.

Альберт же извлек из сумки кулек с конфетами. Да не с простыми леденцами – со «Снежным бархатом», завернутым в золотую фольгу. Ей богу, каждая конфета в своей обертке. А на обертке рисунки выдавлены.

Артур лишь вздохнул. Альберт, впрочем, решил, что и этого много, и вежливо поинтересовался у брата, неужели тот предпочел бы везти с собой по жаре заварные пирожные с кремом?

– Сам-то небось спирт захватил?

– В медицинских целях, – безнадежно парировал Артур.

– Ага, ага, – покивал чернявый маг, разливая чай по кружкам, – знаем. Я, может, тоже в медицинских. Доказано, что сладкое расщепляет алкоголь на безобидные составляющие и предотвращает опьянение.

– Кем это доказано?

– Умными людьми, – Альберт повесил котелок на крюк, – не тебе чета.

– Врут, – убежденно сказал Артур. И от предложенной конфеты отказался.

Зако отказываться не стал. Несолидно, конечно, но... когда еще доведется среди ночи, в чистом поле, прихода нечисти ожидаючи, «Снежным бархатом» угоститься? Если уж на то пошло, когда вообще придется таких сладостей попробовать? Не покупать же их.

Костер оставили догорать. В молчании посидели, глядя на рдеющие в золе угольки. Артур курил, а Зако с уже привычным недовольством думал, что и сам порой не прочь выкурить трубочку. В детстве смолил самосад, вырезал трубки из кукурузных початков, давился дымом, муки мученические терпел, лишь бы походить на легендарного прадеда. Мечтал табак его любимый попробовать.

Попробовал.

Понравилось. Даже такая мелочь в радость была: и здесь похожи. С тех пор только такой табак и покупал, есть деньги, нет ли – а на трубочное зелье наскребал всегда.

Пока прадеда воочию не узрел.

С того дня курить зарекся. Но все-таки тянет иногда. Особенно когда смотришь, как этот смолит.

Смотришь – и зло берет.

А Артур, докурив, спрятал трубку в кисет. Кивнул брату на каремат:

– Спать ложись, завтра вставать до солнышка.

Альберт зевнул и спорить не стал. Артур укрыл его спальником, перекрестил и, опустившись на колени лицом к востоку, начал молча молиться. Зако лишь фыркнул пренебрежительно. Старший младшего, видать, и вправду отмолить думает. Колдуна некрещеного... Смешно.

... Он проснулся в середине ночи. То ли лошадь всхрапнула, то ли почудилось что. А потом лежал без сна, сквозь ресницы глядя на неподвижный силуэт коленопреклоненного рыцаря. Сколько времени прошло? Часа четыре, не меньше. Он что, так и будет?.. Всю ночь?

«Глядишь, и вправду отмолит», – подумалось без должной насмешки. И без злости.

А с рассветом Цветочница вышла к лагерю.

* * *

Она появилась из тумана, невысокая, простоволосая. Зябко куталась в длинную шаль. И корзинка, накрытая холстом, висела на сгибе локтя. Намокшая от росы юбка тяжело липла к босым ногам.

Альберт мимолетно коснулся плеча Артура и отступил за спину брату. Рыцарь же, с руки в руку перебросив тяжелый топор, поинтересовался насмешливо:

– Зачем явилась, красавица?

– Купи цветок, монашек. – Большие, чуть запавшие глаза влажно блестели. – Алую розу для твоего мертвого бога, белую – для его шлюхи-матери, а хочешь – черную, для тебя и твоего брата. Купи и пойдешь со мной, монашек, пойдешь, куда поведу, где скажу – в землю ляжешь. Там, где черви тебя съедят, монашек, вырастут цветы. Синие-синие, как твои глаза. И золотые, как твои волосы. А там, где ляжет твой брат, вырастет куст ежевики. Колючий. А ягоды черные, блестящие.

Она шла по границе внешнего круга, левой рукой доставала из корзинки и бросала на землю цветы. Розы. Алые и белые. И черные. Атласные лепестки скручивались и осыпались, очерчивая еще один круг, из которого, если верить сказкам, не было выхода.

Когда коснулся земли последний бутон, Цветочница улыбнулась и шагнула к Артуру.

– Стой! – приказал ей Альберт.

Тени у впалых глазниц стали отчетливей, а глаза заблестели, как будто Цветочница накапала под веки белладонны. Она остановилась. Качнулась вперед, потянувшись к Артуру. Правая рука метнулась из-под шали – тонкое запястье, а вместо ладони страшный, синеватой стали серп.

– Не шевелись.

Шелестящий голос, с присвистом, словно плети ветра скользят над травами.

Цветочница замерла как стояла. Под углом к земле, с протянутой рукой-серпом. Шаль скользнула с круглого плеча, открыв нежную, белую кожу.

– Кто тебя прислал, девица? – Это снова Артур.

И Альберт приказал все с тем же шипящим присвистом:

– Отвечай.

– Хозяин! – Провыло, как ветер в каминной трубе. Но тут же вернулся к Цветочнице прежний ласковый голос, и она почти пропела: – Хозяин приказал мне забрать вас двоих, вас двоих, а двоедушца я возьму сама. Возьму. Возьму. Как только глупый мальчик отпустит меня. Ведь ты не можешь удерживать меня вечно, маленький колдун.

– Кто твой хозяин?

– Отвечай.

– Он не маг, не колдун, не друид, не человек и не дух, он есть и его нет. Отпусти меня, злой мальчишка, пожалуйста, отпусти. Я возьму твою кровь.

– Где твой хозяин?

– Ах, я не знаю, не знаю... Мне нужна кровь, колдун, кровь, разве ты не знаешь?.. – Под тонкой кожей страшно проступали жилы, Цветочница тянулась серпом к своей левой руке. – Он повсюду, он здесь, там... за кругом. – Закаленное острие коснулось нежной плоти, взрезало руку от запястья до локтя. – Как сладко. Как больно...

Блестящие глаза помутнели, закатываясь под веки.

– Ладно. – Артур брезгливо поморщился. – Зако, выводи лошадей.

– А она?

Не удостоив хайдука ответом, храмовник взял торбу с овсом, зачерпнул полной горстью и рассыпал зернышки по выгоревшей земле. Вокруг терзающей свою плоть Цветочницы, дальше, шире, ровным слоем, как будто решил засеять круг изнутри.

– Вот твой дом, – сквозь шелест просыпающихся зерен таким же шелестом тек голос Альберта, – эти зерна – твое пристанище. По одному в каждый урожай. Прорастай и умирай в них. Снова и снова. Пока не станет стеблем и не сгниет последнее из зерен.

– Но на стеблях будут новые зерна, – она уже не выла, она хрипела, потому что серп развалил пополам гортань, – новые зерна...

– А то! – хмыкнул Альберт уже нормальным голосом. – В том и смысл.

Садясь на своего мерина, Зако оглянулся на покинутый лагерь. Неопрятная куча плоти, накрытая пятнистой шалью, еще вздрагивала в золе. А серп снова и снова взлетал над ней, холодный, неумолимый.

– Едем, – приказал Артур, не оборачиваясь, – к утрене опоздали, так хоть к первому часу поспеть надо.

* * *

А дальше пошло по накатанной, как будто участь Цветочницы всю нечисть в округе раззадорила. Под крышей ночевать ни разу не пришлось – Артур запретил. Строго-настрого.

– Вы что, всегда так ездите? – ворчал недовольный Зако, которому уже до чертиков надоело спать на земле.

– Когда как, – объяснил Альберт. – Если пост Храма есть в деревне, мы там ночуем, а нет – значит нет.

– Так где ж те посты?!

– Восточнее, – отрезал Артур.

Хватит, мол, болтать, Золотой Витязь, и скажи пастырям сердечное спасибо за то, как славно они людей от нечисти хранят. Пастыри в валящихся отовсюду напастях были, конечно, не виноваты. Сейчас уже Зако понимал, что и чудищ и нежить действительно кто-то наводит. Кто? Артур грешил на Триглав. Может, и правда. Невелика, конечно, птица, Артур Северный, однако поглядишь, как они с Альбертом с тварями управляются, и во многое верить начинаешь. Хотя бы и в то, что древнее Зло пробудилось и с извечными врагами своими расправиться хочет.

– Легко вам жить, – бросил Зако однажды после очередной ночевки, когда братья из арбалетов, без магии даже, расстреляли целую стаю железных вранов, – все у вас само выходит. Попробовали бы, как хайдуки или, вон, как обычные храмовники, чтоб с кровью да через смертный страх. А то один молится, второй огнем жихает. Велика ли доблесть.

– А доблесть тут при чем? – удивился Артур.

Не отошел еще, видать, славный рыцарь от Галеша. С менестрелем он вчера вежливый был, и песни слушал, и беседой не гнушался, а стоило Зако главным стать, так диво дивное – подменили сэра Артура! Не иначе в Миротворце тоже двое разных прячутся. Один – для Галеша, второй – для Золотого Витязя. А тут вдруг, извольте радоваться, снизошел до ответа.

– Доблесть для дураков, – сказал Альберт, уже когда собрались да поехали. Долго думал маг. Видать, было над чем. – Мы ведь не за доблесть. Нам сказали дело сделать, мы едем и делаем. То, что по дороге попадается, – это помехи, досадные, но незначительные. Вот с крещением твоим разобраться или там короля эльфийского проведать – это дела, это и опасным может оказаться. Правда, Артур?

Тот лишь молча кивнул.

– Уж в Лыни-то опасно, – хмыкнул Зако, – свиньи заедят или куры затопчут?

– В Лыни люди, – совершенно серьезно произнес Альберт, – нечисти до людей далеко. А свиньи... Арчи, помнишь тех свинок?

Новый кивок в ответ.

Зако подождал. Но нет, рассказывать про «тех свинок», видимо, запавших в душу обоим, ни Артур, ни Альберт не пожелали. За ними вообще водилось... или не водилось как раз? Словом, ни тот ни другой не спешили делиться воспоминаниями. Вот, казалось бы, песни о них уж сто лет поют, а спроси попробуй, много ли правды в тех песнях?

Переглянутся молча.

И не ответят.

А все равно нечестно. Ни за что отмерялось полной мерой одному от Бога, второму – от Сатаны. Другим и сотой доли не дано ни удачи такой, ни силы, мажьей ли или человеческой, да хоть какой-нибудь. Колдунов знакомых много, но разве хоть один с Альбертом сравнится? А ведь учатся так же, сил не жалеют, ночами не спят, корпят над книгами. И что? Да ничего. Колдуны как колдуны, один другого стоит, и все вместе вот этому чернявому в подметки не годятся.

А бойцы? Ну, тут и говорить не о чем. Вспомнить лишь вихрь стальной, что по двору Цитадели Павших гулял, и плюнуть с досады.

Нечестно. Несправедливо.

 

Галеш

Итак, чему же учат нас предания далекой старины? Существует две основные версии легенды о Братьях. Одна гласит, что святой Артур избран был Пречистой Девой как защитник и спаситель смертных, и дала ему Богородица великую власть побеждать демонов, и получил он от Нее имя Миротворец.

Народные предания по духу сильно отличаются от церковных текстов, им не чуждо ничто человеческое, так что святой Артур, покровитель всех, кто ценит хорошее вино и красивых женщин, в сказках этих влюблен в Приснодеву, а на щите его кровью начертано «Богородице Дево Радуйся». Это неправда. У Артура нет щита, а тот, что прилагается к парадным доспехам, украшен лишь алым крестом, без всяких надписей.

Вторая версия, такая же апокрифическая, как и первая, и точно так же отрицаемая и епископской церковью, и орденом Храма, гласит, что был Артур Северный избранником дьявола, погубителем и растлителем невинных душ, И получил он от Сатаны имя Миротворец, поскольку обязался сотворить для своего покровителя новый, страшный мир, где не нашлось бы места Богу.

Разумеется, в этих преданиях, не менее красивых, чем легенды о святости, Артур влюблен в Приснодеву, и эта любовь, любовь плоти и сердца, это греховное чувство воспевается в легендах с прекрасной и пугающей силой. Должен признаться, что меня когда-то заинтересовал именно дьявольский вариант, меня привлекла страсть смертного к Богородице, очаровала, заставила искать все сказки, легенды и песни, какие только были сложены о Миротворце.

И о брате его, Альберте.

Во время этих поисков я понял, что и Бог, и дьявол, и Пречистая Дева – все приложили руку к появлению в Единой Земле – нет, не Артура Северного – Братьев. Артур и Альберт могут служить Злу, могут творить Добро, могут любить или ненавидеть, грешить или быть праведниками, но всегда и во всем они вместе. Они немыслимы друг без друга.

«Сказки, – сказал я себе, – песни, легенды. Люди так любят преувеличивать».

И Господь в неизреченной милости своей дал мне возможность самому, своими глазами увидеть легендарных героев. Позволил мне быть с ними, сопровождать их в странствиях, смотреть, как совершают они свои подвиги, наблюдать их мирную жизнь, слушать, о чем говорят они, и видеть, как они сами слушают мои песни. И теперь я могу сказать: люди любят преувеличивать, и в сказках своих, в своих легендах они окружили Братьев волшебным ореолом, они связали их мистическими путами, сковали золотой цепью ангела с небес и рыцаря-монаха. Или стянули огненной петлей адского демона и, опять-таки, монашествующего рыцаря. На деле же все просто: Артур и Альберт любят друг друга так, как только могут и должны любить рано осиротевшие братья, старший из которых оберегает младшего от невзгод. А младший, чуточку более умный, куда более хитрый, вовсю этим пользуется... и мечтает походить на старшего, на настоящего героя, и боится потерять его любовь, и верит в него, как в Бога, потому что больше ему верить не в кого.

Мне нравится, как называет их Варг: Дети Неба. С языка джаргов это переводится просто: сироты. Но все легенды о Братьях пропитаны мистикой, а я, увы, падок на многослойные красивости, где смысл скрывается под смыслом и можно утонуть, пытаясь доискаться до истины. Поэтому в словах «Дети Неба» предпочитаю я видеть нечто большее И я готов верить Альберту, утверждающему, что они с Артуром настоящие, родные братья, почему-то оставленные матерью. И я готов верить Артуру, полагающему, что сам Господь доверил ему спасение Альберта, чья душа до сих пор блуждает в потемках.

От этой веры Артура многое зависит. А мне повезло, повезло, как летописцу, биографу, спутнику героев: я могу наблюдать пошатнувшееся основание веры. Я вижу, как Артур Северный начал сомневаться в себе и в своем Боге. Я пожалел бы его, пожалел бы обоих мальчиков, потому что это очень тяжело и больно, когда основа всей жизни ломается, как пересохшая ветвь, но, признаюсь честно: у меня не получается жалеть их. Легендарные герои оказались и в самом деле героями. Вряд ли о них, о таких, какие они на самом деле, кто-то сложит песни – не получится песен, – но и жалости, что бы ни случилось, не получится тоже.

* * *

На Козлодуй выезжали какими-то совсем уж древними, давным-давно нехоженными тропами, и чем ближе становился мертвый город, тем чаще переглядывались Альберт с Артуром, молча, без слов, без улыбок даже. Они ехали впереди Зако, бок о бок, по растрескавшемуся асфальту и, наверное, вспоминали, что было здесь сто лет назад. Вспоминали чудовищ, не людей и не зверье – что-то ужасным образом измененное силой бившего здесь тогда Источника, нечисть всех мастей; орды демонов, и мертвых – великое множество мертвых, неупокоенных, голодных, жадных до крови.

Тогда здесь росли леса, странные и страшные, отравленные, как и люди. Яд разливался в воздухе, яд был в земле, в воде, в растениях. Сейчас куда ни взгляни – выжженная, лишь кое-где поросшая сухой травой земля. Говорят, это сделал Альберт. То есть говорят, что ангел, сопровождавший Миротворца в странствиях, увидев Козлодуй, разгневался и сделал так, чтоб ничего не росло на отравленных землях. Не росло и не жило. Вот и думай, под силу ли мажонку, хлипкому франту, которого прихлопнуть можно шлепком ладони, под силу ли такому уничтожить все живое в округе на два дня пути? Если нет, то кто же тогда это сделал?

Развалины самого Источника они увидели с одного из окружавших его холмов. В маленькой ложбинке громоздились глыбы оплавленного камня, а земля была стеклянная. Как в Шопроне, там, где нынче конные ряды. Черная, звонкая, скользкая земля, отполированная вечными ветрами и мелкой пылью.

Артур остановил коня. Они с Альбертом вновь переглянулись, и рыцарь спешился. Помог брату спрыгнуть с седла. Все так же молча оба направились к тому, что было Источником. Зако подумал-подумал, и пошел следом.

Вот здесь, если верить песням, Братья приняли свой последний, самый страшный бой. Не с чудовищами, не с демонами – с человеком, продавшим душу Триглаву. Они уничтожили его, уничтожили Источник, уничтожили все, живое и неживое, и сполохи Небесного огня видны были в небе над двумя соседними княжествами. И Лунный Туман, обитатель Триглава, так напуган был силой, обрушившейся на его раба, что сбежал, спрятался в Преисподней, поклявшись никогда больше не появляться в мире людей. А вон на том холме, там, где стоит сейчас сложенная из черного камня часовенка, Артур и Альберт побратались.

И Зако слышал – не в песнях, конечно же, и не в сказках, – слышал он это от Галеша, что обряд смешения крови проведен был отнюдь не по велению души, а только лишь для того, чтобы стать сильнее, слив воедино магию и веру. Иначе, полагал Галеш, даже Братья не справились бы с Козлодуйским Лихом. И уж тем более – с Лунным Туманом.

– ... Что? – Зако взглянул на Артура.

– Чья это часовня? – терпеливо повторил тот.

– Пойди да посмотри, – отрезал хайдук.

То, что Миротворец снизошел до вопроса, разозлило еще больше, чем его обычное молчание.

Любой человек в Единой Земле знает, что за часовня выстроена на холме близ развалин Козлодуйского Источника. Но, конечно, не Артур Северный. Этот прямиком с Небес на землю спустился, ему дела нет до того, что тут люди творили, пока его не было.

– Сходим? – предложил Альберт. Артур взглянул на брата сверху вниз, удивленно приподняв брови.

– Там свет горит, – объяснил маг, – значит, живет кто-то. Интересно же. Вдруг колдун какой-нибудь или интуиты.

Артур пожал плечами и направился вверх по склону, напрямик, пренебрегая вырубленными в твердом стекле ступеньками. Альберт поспешил за ним. Мэджик-бук, лежащий в большом кармане на спине его мешковатого жилета, раскачивался, и Зако, который предпочел лестницу, казалось, что книга вот-вот перетянет и маленький маг покатится с холма вниз, на камни.

Однако Альберт, поскользнувшись на середине склона, вцепился в локоть старшего, и Артур без усилий вытащил его наверх. К часовне.

* * *

Их везде строили из этого стекла, черного, блестящего, очень твердого. Поговаривали, что часовни эти – дело рук магов или даже храмовников: ну кому еще под силу обрабатывать спекшийся камень, который не берут ни кирки, ни молоты? А часовня в Козлодуе – самая первая – была сложена и вовсе из небольших аккуратных кирпичиков. Не без мажьей помощи сплавленных друг с другом так, что не брали эти стены ни огонь, ни сталь. А взрывать никто не пробовал, справедливо опасаясь лишний раз тревожить плохое место.

Черные полупрозрачные стены мягко светились, словно внутри и в самом деле кто-то зажег лампу, несмотря на то что светлый день стоял на дворе. Зако-то знал, в чем тут дело, и внезапно пожалел о том, что предложил Артуру зайти в часовню. Незачем. Нечего ему делать тут, в святом месте, этому... «Скверна» – всплыло откуда-то из памяти поповское слово. Да, скверна. Грязь. Оскорбление памяти Миротворца, надругательство над всем, что дорого. Было дорого когда-то и оставалось дорогим сейчас. Пока еще оставалось.

Узкие двухстворчатые двери были украшены резьбой. На одной створке воин, держащий высокий щит, над непокрытой головой колечко нимба. Ангел с поднятым мечом и расправленными крыльями – на другой. Нимб отсутствует, зато под мышкой толстенная книга.

Артур остановился, разглядывая фигуры.

– Зеленое дерево, – отметил Альберт, – не пожалели денег. Ну ты чего встал?

Не дожидаясь ответа, он проскользнул мимо брата, толкнул двери:

– Ух ты! Артур... оно светится.

«... И кровь, просачиваясь сквозь сомкнутые ладони, – услышал Зако далекий, тихий голос Галеша, – капала на горячую землю. А там, куда упали капли, вспыхивал неугасимый огонь...»

Наверное, так оно и было сто лет назад, в третий день апреля, года сто тридцать третьего от Дня Гнева, когда Братья на вершине этого холма, после боя с чудовищами, готовые к бою с человеком, смешали кровь по языческому обряду. А сейчас в центре часовни, в земляном круге, не закрытом гладкими плитами пола, горели словно бы маленькие лампадки. Они уже сто лет горели. Когда-то Зако приезжал сюда с благоговением и гордостью, зная, что в его жилах течет та же кровь, что неугасимым светом пылала в часовне. Сейчас он не верил. И не хотел верить. И рад был бы выпустить вообще всю кровь из своего тела, занятого сейчас демоницей Тори, лишь бы ничего не связывало его с Братьями.

– Плохо-то как, – прошептал Артур.

Он смотрел в глаза вырезанного на стене святого, сурового и строгого, с худым лицом и яростно пылающими глазами. Резчики, судя по всему чуждые суеверий, не пожалели золота на волосы, дивной чистоты и величины сапфиры вставили в глазницы, щедро украсили серебром и латы, и щит, и угрожающе поднятый огромный топор.

– А это, значит, я, – с приятным изумлением заметил Альберт, разглядывая вторую фигуру. – Братец, ты погляди, настоящий жемчуг! Черный! Столько даже у нас с тобой никогда не было. И крылья серебряные... Артур?

– Сожги это!

– Что? Зачем?

– Ты можешь?

– Конечно, но...

– Братик... пожалуйста.

– Да я не против. – Альберт пожал плечами. – Я только хочу сказать, мне твоя помощь понадобится.

* * *

Сюда приходили со всех концов Единой Земли, приходили и приезжали: поклониться святыне, попросить защиты от чудовищ и от демонов. Попы намозолили языки, объясняя, что нельзя молиться несуществующему святому, грозили анафемой любому, кто заглянет в Козлодуй. А уж сколько раз пытались сжечь часовню, сломать, сровнять с землей. Но что с ней сделаешь? Стоит себе маленькая, черная, и сияние золотое от нее исходит.

Народ исхитрился: в Козлодуй ехать нельзя, так они по всем княжествам кумирен понаставили. И все равно находятся такие, кого ничем не напугать. Едут и сюда, в плохое место – в святое место? – особенно жители окраин. Там ежегодно в каждой деревне отряжают паломников. Говорят, помогает.

И вот святой защитник, донельзя похожий сейчас на безжалостного воина, вырезанного на дверях и на стене часовни, молится, закрыв глаза, склонив золотоволосую голову. А ангел его сидит рядышком прямо на земле, раскрыв магическую книгу, стучит пальцами по кнопкам. И черный камень, который не брали ни сталь, ни огонь, ни молитвы, течет и плавится, как смола. Оседает часовня сахарным домиком. Жалко-то как, господи! Сказки жалко. Души своей грешной, некрещеной, которая только здесь утешение находила. Злой Бог в небесах равнодушно смотрел на землю, а сюда можно было приехать, преклонить колени перед прадедом, увидеть улыбку на строго сжатых губах и поверить, что какой ни есть Золотой Витязь, а Миротворец гордится им, правнуком, потомком. Поверить, что достоин этой гордости.

Мальчишки вломились в чужую мечту со своим мерилом. Вломились так, словно имеют на это право. Взялись перекраивать сказки по своим меркам. И не поспоришь с ними. Поздно уже спорить. Теперь, чтобы снова сделать сказку правдой, придется убивать. Но это легко... Зако смотрел на стекающую с холма черную, горячую лужу... это будет легко. И даже радостно.

* * *

– В шопронских храмах молятся не Богу, – сказал Артур, когда черная оплавленная глыба – бывшая часовня Миротворца – осталась далеко позади.

И замолчал.

Альберт также молча ждал продолжения.

– И здесь молились не Богу.

Пауза. Только копыта стучат да позвякивают колечки на сбруе Стерлядки.

– В Шопроне молятся митрополиту. – Артур сжал губы. – А в этой часовне молились нам с тобой. Вместо Бога и дьявола, понимаешь, братик?

– Глупости, – сказал Альберт.

– Да?

– Ты... мы не дьявол.

– Отец Адам тоже не Господь. Но пастыри – праведники, чего не скажешь о нас. Может быть...

– А вот это уже ересь.

– Да, – согласился Артур с видимым облегчением, – все ересь. Я еретик, но и он тоже. Ты ничего не почувствовал здесь?

– Не-а. – Альберт демонстративно зевнул, всеми силами стараясь показать, как мало затрагивает его поднятая тема.

– А я почувствовал, – признался Артур, – мне было хорошо. Радостно.

– Здесь был Источник. – напомнил Альберт. Теперь он даже под пытками не признался бы, что в уничтоженной часовне охватило его удивительное чувство, сродни тому, что испытываешь во время левитации. Легкость во всем Теле, дух захватывает, и хочется смеяться без всякой причины. – Oчень сильный Источник. Самое место для храма. Ты же это чуешь, сколько раз тебя сэр Герман просил места для новых церквей искать.

– Ну да, – поразмыслив, кивнул Артур, – наверное, в этом все дело.

* * *

День за днем. Ночь за ночью. Далека дорога, нелегка. Нет больше травы – голая земля вокруг, сухая, пыльная. Главный добротицкий тракт вдоль древнего русла идет, но Артур тракт презрел: если так и так воевать, значит, можно снова путь срезать. Чуть-чуть, капельку, а быстрее получится.

Получалось не на капельку. Серьезно быстрее получалось. Вместо трех недель – две да еще полтора дня.

Деревня под названием Стополье. Большая. Церковь на горушке. А перед околицей двое храмовников скучают в форме полевой, и при них сержантов четверо. Артур увидел, засиял ярче солнышка, даром что морда пыльная. Ну и рыцари, ясное дело... ворон с вороном, как известно, братья навек.

Спешились.

Навытяжку:

– День добрый, братья.

– День добрый и вам, брат. Можно ли узнать ваше имя?

– Артур Северный.

– Сам Миротворец? Большая честь для нас. Я зовусь Тудор, а это брат Дину...

Завидки берут. В какую даль от Сегеда забрались, а уж от столицы и того дальше, а поди ж ты, и здесь Артур своих отыскал. И ведь видят друг друга в первый раз, а рады, как будто братьев...

Братьев. Вот именно.

* * *

И наконец-то, в первый раз за долгие дни, было спокойно. Хорошо было. Церковь в Стополье епископская, зато кладбище и часовня при нем принадлежали ордену Храма. И молодой капеллан, отец Лазарь, хоть и поглядывал на Артура со смесью недоверия и благоговения, обязанности свои выполнял как должно. Выслушал короткую исповедь, отпустил грехи, укоризненно хмурясь, посоветовал не держать зла на Зако и по возможности скорее помириться с Золотым Витязем. А если на это недостает душевных сил, так хотя бы испросить у него прощения за вольные или невольные обиды и за гордыню.

Что Артур и исполнил в точности, чем немало бедного Зако удивил. Кажется, даже напугал слегка.

Зато с души свалился изрядный камень.

Стопольский командор рыцарей, брат Евстафий, распорядился, чтобы никто братьев и спутника их не тревожил, и добавил для пущей ясности: «А ежели сами они предпринять что-то замыслят, в предприятии этом всячески препятствовать». И за это распоряжение Артур лейтенанта сердечно поблагодарил. Видит бог, парой дней раньше он нашел бы в себе силы рассердиться на излишнюю заботливость, но сейчас уже никаких сил не осталось. Вышли все. Ни одной спокойной ночи за две недели – не железные же они с Альбертом, что бы там Зако себе ни думал.

А он ведь, наверное, злился, когда говорил, легко, мол, все вам далось. Обидеть, может, и не хотел, но уж совершенно точно не рассчитывал, что слова его лестными покажутся. Значит, вот как оно выглядит: один молится, второй огнем жихает, и все само выходит.

Спасибо Золотому Витязю, порадовал.

Потому что драться с нечистью «как хайдуки или обычные храмовники, с кровью да через смертный страх» – это никуда не годно. Если уж выпала судьба такая – тварей убивать, надо легко это делать. Легко и красиво. И чтоб не знал никто, как эта легкость душу жжет и тело ломает.

В последний раз Артур подходил к Чаше еще в Сегеде. А сколько всего случилось потом… Молись не молись – копится усталость. Еще несколько дней без святого причастия, и остался бы от сэра рыцаря источенный ржой огрызочек. Стальной, конечно, да толку с той стали?

Альберт говорил: «выгораем, братец». А Артуру казалось, что не горят они, а ржавеют. Вот и спасались каждый по-своему.

Счищай ржавчину молитвой и постом, полируй сталь до блеска зеркального, огонь гаси, чтоб тлел едва-едва, – все едино. Стачивается металл, тлеет фитилек.

И дома сидеть не получается. Все равно горишь, все равно душа ржавчиной покрывается, так еще и чувствуешь, что зря. Пламя чистое дымом становится, будто травы сухой в огонь подбросили. Уж лучше – разом, огненной бурей, молниями белыми, и чтоб ни один обиженный...

Ржавеем?

Выгораем?

Да от горения нашего пожары полыхнут! Небо с землей сплавится! Сто лет назад встряхнули мир, с головы на ноги поставили и повторим, если понадобится. А не понадобится – все равно повторим. Чтоб не зря сгореть. Не впустую прахом рассыпаться.

Эх, Артур Северный, постыдился бы перед причастием-то! Смирение и милосердие, помнишь – милосердие и смирение. Вот твой путь, ясный путь, чистый, что ж ты с него все время сбиваешься?

А ночью, конечно, кто-то пожаловал, и бой, судя по шуму, завязался нешуточный. Однако когда Артур, без раздумий позабыв о запрете брата Евстафия, подхватил топор и вымелся на темную улицу, его встретил изрядно струхнувший оруженосец и очень просил вернуться в дом. Чего уж он больше боялся – гнева ли командора рыцарей или остаться в темноте один-одинешенек, кто знает? Артур просьбе внял. Вернулся. И лишь падая обратно на койку, сообразил: вмешайся он сейчас в бой – и плакало завтрашнее причастие. Кто ж его, с кровью на руках, к Чаше подпустит9

А за околицей все стихло довольно быстро. Справились братья и без помощи Миротворца. Топора, а не рыцаря!

* * *

Быстрая связь работала и здесь. С вечера отчитавшись перед братом Евстафием – субординация этого не требовала, зато требовала ситуация, – уже с утра Артур получил от командора ответ:

«Флейтист говорит: Триглав ни при чем. Думай, сын мой, кроме тебя некому».

Спасибо сэру Герману за лестные слова, умеет... чтоб ему здоровым быть! Все спокойствие как рукой сняло. Неужели снова то же самое: все ниточки к Триглаву идут, а на деле человечишко какой-нибудь паутину заплел? И сидит, дурашка, мух ловит. Не понимает, что паук-то не он, паук с Триглава на него любуется, гладит дурака по голове: молодец, говорит. А мух сам высасывает...

В Лыни надо быстро обернуться, и сразу в Серый лес, к королю эльфийскому. А славно будет, если ошибка прямо здесь, в Стополье обнаружится И время не уйдет, и в Лынь ехать не придется. Но это помечтать хорошо, а на деле понятно, что в записях приходских никакой ошибки нет. Была бы – нашли давно.

Книги Артур для верности все-таки просмотрел. Нашел там запись о рождении Зако Чопичева. И о крещении, ясен день. Здесь, в Стополье, крестился Золотой Витязь. Поп тогдашний семь лет как помер. А жаль. Вот бы с кем побеседовать. Поленился орден тогда, двадцать лет назад, не проявил должного рвения. Как будто каждый день к ним некрещеных детишек привозят. Ну да что ж теперь? С самого начала ясно было, что поездки в Лынь не миновать.

* * *

– Мать-то твоя жива еще? – спросил Артур у как всегда недовольного Зако.

– Жива, – неохотно обронил Золотой Витязь, – вроде.

– Как так «вроде»?

– Что я, к ней каждый год езжу? Была жива. Сейчас – не знаю. Дом наш спросишь, покажут тебе. Чопичев дом. Его все там знают.

– А ты не едешь разве?

– Зачем? – Зако сверкнул глазами. – Сам езди. Мне в таком виде лучше мамке на глаза не показываться. Скаженная она у меня, ясно? После этих ваших «крещен – не крещен» умом тронулась. Вся деревня пальцами показывает. А ты сто лет назад не поленился, кобелина, доскочил до Лыни, вот и сейчас не поленись. Съезди, повидай убогую.

– Ну, знаешь! – Артур слегка растерялся. – Матери твоей я знать не знаю.

– Деда моего ты тоже не знал, – отрезал Зако.

– А дед-то при чем?.. М-да.

Артур понял неуместность вопроса. Если Золотой Витязь в своих подозрениях прав, дед его очень даже при чем. Хотя, конечно, не в такой степени, как прабабка...

– Значит, оба останетесь, – рассудил он, не желая спорить.

– Что, и я? – не понял младший.

Подумал, не обидеться ли, но обижаться было не на что. Кто-то ведь должен с Зако остаться, на случай, если Тори объявится.

– Веди себя хорошо, слушайся сэра Евстафия, я скоро вернусь. – Артур поймал брошенный в него младшим ковш из рога. Тяжелый. Попал бы, мало не показалось. Улыбнулся широко и беззлобно: – Спасибо, братик, что напомнил: ты ведь сегодня еще не стрелял. Бери-ка арбалет да ступай к мишеням. Хоть полчаса позанимайся.

А лучше подольше.

Это Альберт, даром что старший обзывается лентяем, понимал. Безопасно в Стополье, не сказать чтобы тихо, вспоминая прошлую ночь, но никакие твари здесь не страшны. Орден Храма – это не пастыри, и можно не бояться, что убитые вчера чудовища вернутся сегодня, чтобы завершить начатое.

Не бояться. И спать спокойно. А когда спокойно, когда не мешает никто, сны плохие снятся. Страшные.

Почему всегда выходит так, что они с Артуром выкладываются до донышка?

... А ты не думай, братик. Знаешь, почему герои не думают? Не потому, что дураки, – просто они спятить боятся. До донышка – это ведь не досуха. Другие не выкладываются, так других и едят. А нас с тобой ни разу еще не сожрали.

Мы сами себя...

Сами.

Арбалет в руках звонко цвангает тетивой. Болты в мишень, один за другим. Цванг – бум. Цванг – бум.

Рядом брат-сержант наставляет во владении арбалетом пятерых оруженосцев. И не видно, но и так понятно, ставит мальчишкам в пример брата Альберта Северного. Стреляет Альберт и впрямь иному рыцарю на зависть. Но это-то просто: вот ты, вот мишень, целься да курок спускай. Видели бы детишки, что, по мнению Артура, в обязательную программу занятий входит...

А ведь идет наука впрок. Когда голодные псы приходили, ты, брат Альберт, стрелял с кувырка навскидку и не промахнулся ни разу.

Промахнулся бы – болт золотой вполне мог старшему достаться.

Может, в этом все дело, а вовсе не в тренировках?

Цванг – бум.

Мысли плетутся в косицы, скользят в пальцах, свои ли мысли, Артура ли? Мы одной крови. Мы действуем, как один человек, думаем, как один человек, чувствуем, как один человек. И мнится порой, что нечисть, нежить, чудища – все твари, что в Единой Земле жируют, видят не двоих разных: монаха и колдуна – одного кого-то они видят. И какой он, этот «кто-то», можно лишь догадываться. Наверное, такой, как в сказках...

Страшный.

Альберт один в Стополье, а все равно Артур рядом. Как всегда впереди, чтоб принять первый удар, и все другие, сколько их будет, если вдруг замешкается «умный братик».

А старший подъезжает уже, наверное, к Лыни, но знает: оглянись – и увидишь за правым плечом готового к бою мага.

А между ними – золотая, сверкающая сеть, гибкая решетка от земли до небес, неразрушимая канва, по которой вышиваются узоры заклинаний.

Нелепое и невозможное единство веры и колдовства. Уже не скажешь наверняка, пришла ли сила из обряда побратимства, или она была всегда, дремала просто, пока невиданное кощунство и над Богом, и над наукой не встряхнуло, заставляя проснуться. И тем более не поймешь, обряд сделал их с Артуром братьями или им, братьям, чтобы увериться в родстве окончательно, не хватало только обряда.

А Зако, глупый, не поверит ведь, что сила есть во всех, только не все ее взять умеют. Это как с мэджик-дисками, рассыпающимися в пыль, когда срабатывает заклинание. Сколько стоят такие, представить страшно. Ну, то есть, не страшно, конечно, если денег много, но большинство магов такой роскоши себе не позволяют. Обходятся книгами, насколько ума хватает. А заглянуть в себя поглубже, увидеть: да вот же оно, в тебе все – нет, не хотят.

И правильно делают.

Диски-то рассыпаются.

Но стоит начать из себя черпать – и уже не остановишься. Ни мэджик-бук, ни диски – побрякушки блестящие – со своей, настоящей, силой и сравнивать нельзя. Маги используют магию. Используют, а нужно творить. И тогда получается все. Пылающие цветные узоры, не заклинания – всемогущество. Танец разума на сколах природных законов. Сумей только понять, удержать в руках горящие вожжи, пронестись над краем – слева бездна безумия, справа – стена бессилия, и страшно, и радостно, и отдаешь себя, чтобы брать так же щедро.

Черпаешь.

Пока не вычерпаешь.

* * *

А потом спать страшно.

Может быть, на Артура так же «находит», когда «другой» появляется?

Да нет. Вряд ли. «Другой» приходит, когда придется, а сны снятся, только если выложишься, как в эту поездку, или как вот месяц назад, в Цитадели Павших. И не снится старшему ничего, с ним все наяву происходит. А самое главное, Арчи ведь и вправду пророчествует, он видит или знает то, что будет. А сны нашептывают то, что могло бы быть. Что могло бы... если б не послушался приказа особенно сильный дух, не сплелось правильно колючее полотно ловчей сети, не выдержали защитные поля, не...

Нет!

Зато Альберт не ошибался.

Никогда.

Наученный снами, он знал цену ошибкам.

А сегодня лучше весь день провести здесь, на пыльном тренировочном дворике, стреляя по безгласным мишеням. Чтоб устать к вечеру до посинения. Нормальной, человеческой усталостью. Чтоб от этой усталости валясь, на ходу засыпая, загнать себя под горячий душ... – хорошо живут храмовники! – ...и спать потом, как бревно. Бревнам сны не снятся. Даже тем бревнам, которые людей заедают. Убивать и таких доводилось.

* * *

Сэр Евстафий продолжал являть чудеса понимания. Узнав, что Артуру придется ехать в Лынь, он деликатно сообщил, что сразу после обедни туда же направляется патруль. Сменить дежурных братьев. Так что если сэр Артур не спешит...

Артур не спешил. Настолько не спешил, что хоть небо на землю падай, он без провожатого даже к околице Стополья не подошел бы. Не говоря о том, чтобы за эту околицу выехать. Так что в Лынь отправились большой компанией: двое братьев-рыцарей, четверо оруженосцев, четверо сержантов и брат Артур Северный. Да, еще Миротворец – предмет завистливых взглядов оруженосцев. По сказкам, топор Артура благословлен был Пречистой Девой – истинная правда, одним своим видом пугал нежить – и еще как пугал, убивал бесплотных духов – н-ну... с поправкой можно принять и это, а если хозяина ранили, продолжал драться сам по себе, летал по небу и бил врага в темечко – без комментариев.

Сам Артур, может, и позволил бы паренькам полюбоваться Миротворцем поближе, но топор терпеть не мог, когда его без нужды трогали чужие руки. А оруженосцы, за неимением лучшего и с дозволения командира, взялись расспрашивать заезжего гостя о всякой ерунде. С их точки зрения, впрочем, вполне значительной. Совсем другие мальчишки, чем Мартин с Сергием, и воспитывают их иначе, а вопросы одни и те же.

Кстати, о воспитании. Отец Лучан, даже когда позволял Артуру заговорить, многословие наказывал обетом молчания на сутки и больше. А здешние детишки трещат как сороки, даром что на марше. Хотя, конечно, нельзя мерить всю Долину мерками монастыря Приснодевы. Оруженосцы же, все четверо, южане. Из разных медье, однако юг он и есть юг, и по сравнению с земляками-мирянами парни, считай, молчат.

Вообще стоит порадоваться, что Лынь в Тырновской земле, а не в каком-нибудь Приболотье. Лучше уж сумасшедшая матушка Чопич, чем вполне здравомыслящая южанка, получившая возможность поговорить. С такой и самому недолго рехнуться.

Лынь... вот занесла же нелегкая. Нет, не сегодня. Тогда, сто лет назад. Как там Зако сказал: кобелина. И правда. А ведь приезжал-то по делам, как вот сейчас... тьфу! Не дай бог. Нет уж, в Лыни – никогда больше.

Уставом ордена рыцарям, выполняющим небоевое задание, предписывалось носить парадную форму. Исключая серебряные доспехи, что мирно покоились сейчас на маршальском складе в ожидании очередного торжества. И на том спасибо. Артур и так-то не питал нежной любви к парадным одеяниям, а уж дурацкие латы ненавидел до скрежета зубовного. Черти в аду, если, не дай бог, доведется туда попасть, не на сковородку грешную рыцарскую душу потащат, а облачат в серебро и заставят по преисподней туда-сюда верхом разъезжать. Эти знают, чем пронять можно.

Однако пока что доспехи на складе. А на Артуре поверх белой, форменной, с узкими рукавами, туники сияет белизной гербовая котта. Белая эсклавина на плечах. На шкуре Серко – белый чепрак. Весь в белом – самое время куда-нибудь вляпаться. И, судя по взглядам, которыми провожают кавалькаду крестьяне, парадное облачение выглядит куда как внушительнее, чем примелькавшаяся здесь полевая форма. В общем, для того и задумывалось. Наверное.

Если книжкам верить, до Дня Гнева храмовники носили такую одежду не для пышности, а потому что другой не было.

Бедняги. Трудно им тогда жилось.

«Угу, – хмыкнул Артур, представив себя и Серко со стороны, – трудно. Будто тебе сейчас легче».

– Брат Артур, брат Евстафий распорядился, чтобы братья-рыцари дождались вас, если вы управитесь с делами сегодня. Если нет, он рекомендовал вам вместе с нами дождаться завтрашней смены. Мы проводим вас в Стополье.

– Понял, спасибо.

Лынь притулилась в низинке, между пологими холмами. Дорога взбежала на взгорок, и Артур привстал на стременах, разглядывая деревню.

За сто лет она стала заметно больше. Или просто так кажется?

Да нет, вон же видно – целая улица протянулась от бывшей окраины дальше к востоку. Выгнулась колечком, как песий хвост, огибая подножие холма.

– Сюда ссылали? – поинтересовался Артур у спутников. – Или сами расплодились?

– Бегут сюда, брат, – ответили ему. – Сначала от эльфов спасались: у Серого леса ни одной деревни не осталось, а сейчас от тварей бегут. Восточнее, у болот, страшные дела творятся.

* * *

Отряд уже разглядела от околицы вездесущая детвора, тыкали пальцами, верещали что-то – сверху не разберешь, но звонко.

Стоило перевалить через холм, как мелкота брызнула навстречу. Серко захрапел, мотнул головой, прижимая уши. Он не любил детей, особенно шумных, а от этих шуму было, как от целой приходской школы на прогулке. Ладно хоть близко они не совались, справедливо опасаясь злых рыцарских лошадей.

Когда командир патруля, прощаясь, отсалютовал Артуру, старший... ах ты ж... не старший, а старшая – девица ведь, в штанах просто... Не иначе магичкой вырастет вроде Ирмы. Словом, эта самая девица, почесав разбитый локоть, уверенно сообщила остальным:

– Белый который, он над всеми рыцарями начальник. С севера приехал.

– Тоже, удивила, – снисходительно протянул один из пацанов и сплюнул, щегольски оттопыривая нижнюю губу. – А как у него коня звать, ты знаешь?

– Будто ты знаешь.

– И знаю, – парень смерил девчонку взглядом, – Крыланом, вот как.

– Да брешешь...

Артур направил коня вдоль улочки, указанной командиром патруля, и спор оборвался, дети поспешили следом, а за детьми – вот кому радости! – увязалась стая репьистых шавок местной породы.

Привезти бы в Лынь умников, рассуждающих о трудной судьбе крестьянских детишек, что от зари до зари трудятся, рук не покладая. Привезти и показать. Вот они, детишки, уработались – с ног валятся. Оттого, видать, и скачут как блохи. И визжат, как...

Кто, кроме детей, может визжать так громко и противно, Артур вспомнить не смог. Зато снова вспомнил монастырскую жизнь, временные обеты молчания, смирение и милосердие, а также трудовую повинность, каковая, без сомнения, идет на пользу отрокам и отроковицам.

– К Чопичам едет! К Чопичам! – радостно заблажили позади. – К Илоне-богатейке!

Артур вздохнул, подавляя желание пустить Серко рысью. Миновал дом колодезного смотрителя и подъехал к воротам следующего, такого же большого.

Насчет «богатейки» шумные дети не врали: над высоким забором, неожиданно зеленые на фоне привычной сухой серости, торчали ветки яблонь с завязями плодов второго уроожая. А за деревьями виднелась каменная громада цистерны размерами никак не меньше городских, расставленных по одной на квартал. Чопичева хозяйка, иначе говоря, вдова, бывшая старшая жена Симеона Чопича, покупала столько воды, чтобы хватало и ей и деревьям. Что ж, неплохо живет сумасшедшая матушка Золотого Витязя.

Артур спешился, толкнул калитку и вошел во двор, ведя Серко на поводу.

За домом громыхнул цепью и загавкал басом дворовый пес, судя по голосу – не чета тем шавкам, что пылили за детворой, взлаивая от одного лишь дурного задора. И таким же грозным: – Кто это пожаловал?, – разве что произнесенным по-человечески, а не по-собачьи, встретила Артура выплывшая на крыльцо толстая, высокая женщина

Правда, тут же, прищурившись, ладонью прикрыв глаза от солнца, она ахнула:

– Сыночка! Приехал, родной!

И Артуру захотелось убраться подальше.

Сумасшедшая. Зако ведь предупреждал...

Илона Чопичева грузно сбежала с крыльца. Захрапел и попятился и без того злой Серко. Артур отступил вместе с конем, собираясь совершить тактический маневр и оставить жеребца между собой и сумасшедшей, но Илона остановилась, как о стену ударилась. И по-девичьи прижала к щекам ладони:

– Ох ты ж господи, обозналась я! Сэр рыцарь, я ж вас за сыночку приняла. Да не вижу ж против солнышка-то, а блестит, ну, думаю: Зако приехал, вспомнил о матушке. А это ж не Зако, это рыцарь благородный. Не мудрено перепутать, вы ж похожи с сыночкой-то моим. Ох, а что ж вы приехали, или беда с ним стряслась?

– Нет, – поспешно заверил Артур, пугаясь того, как округляются, мгновенно наливаясь слезами, глаза хозяйки, – ничего не случилось, напротив, у... гхм... у господина Зако дела складываются как нельзя лучше. Командор Карцагский узнал о его желании стать братом-рыцарем и поручил мне разобраться с... ну, кое-какими неясностями.

– Так что ж вы стоите-то? – встрепенулась Илона, моментально переходя от тревоги за сына к заботе о госте. – Пойдемте в дом, благородный рыцарь. Мы ж понимаем, вы там у себя к простоте нашей непривыкшие, но мы ж от всего сердца. Вы ж человек божий, понимаете, значит, когда от сердца-то, не побрезгуете нашей скромностью. – И тут же, перейдя от квохтанья к прежнему грозному басу, загудела набатно. – Левка! А ну выдь! Выдь говорю! Коня прими!

Здоровенный, чубатый красавец явился, зевая, из дверей конюшни. В светло-русых кудрях его запутались соломинки, а толстые пальцы почесывали живот с таким звуком, как будто железная щетка скребла по свиной шкуре.

– Тута я, тетушка.

– Спал, лоботряс?! – грозно вопросила Илона. – Ей-же-богу, завтра же в поле отправлю. Я тебе что велела?

– Дудика перековать, у Сметанки в деннике настил сменить, сено перетрусить, сбрую поправить...

– Сделал?

– Дак вот, – Левка зевнул, хотел было снова почесаться, но под взглядом Илоны замялся, – вот, – повторил доверительно, – сбрую правлю.

– Я тебе выправлю, – пообещала Илона, – вернутся мужики с поля, я им вожжи выдам, они тебе все выправят. Коня прими, олух.

– Коня? Вот этого, что ли? – Ясные глазоньки из-под длинных ресниц оглядели Серко и моргнули. – Дак, тетушка, оно ж меня само примет. Оно ж рыцарево, драться, поди, обученное.

– В самом деле, – сказал Артур, отвлекая Илону, уже набравшую в грудь воздуха для долгой и обстоятельной ругани, – он у меня кусается. И вообще, мы ненадолго. Я подпруги ослаблю, – он поймал себя на желании заискивающе улыбнуться грозной хозяйке, – и пусть его мальчик какой-нибудь поводит.

– Слыхал, мальчик? – Илона глянула на Левку

– Слыхал, – вздохнул тот.

Нога за ногу подошел ближе, осторожно принял у Артура поводья и повел Серко по песчаной дорожке куда-то в глубину двора.

– Садик у меня, – скромно объяснила Илона Чопичева, – лошадка в садике погуляет, травки пощиплет, и ей, и садику польза, так ведь, благородный рыцарь? А то они ж у вас, кони-то, травки свежей и не видят. Где ж ее взять, травки, когда рыцарей из обжитой земли отозвали? Ну чего ж на дворе стоять, пойдемте в дом-то.

Людей в хозяйство Илоны Чопичевой отбирали, судя по всему, как в гвардейский ряд – по росту и развороту плеч. Девица, принесшая гостю воды умыться с дороги, и две другие, что подавали на стол, оказались всего на полголовы ниже Артура. Пышногрудые, румяные; юбки колышутся вокруг роскошных бедер; в глубоких вырезах вышитых рубашек...

Артур напомнил себе, что «в Лыни – никогда больше», и вздохнул.

Та, давнишняя девочка была совсем другой. Она, наверное, понравилась бы Альберту – маленькая, худая, ключицы-палочки, грудь помещалась в ладони. Девственница.

Сколько ей было? Лет, наверное, четырнадцать... Другие в таком возрасте уже детишек нянчат.

Артур ничего о ней не знал. Вообще ничего. Она появилась ночью и ни на миг не смутилась тем, что Альберт спал в этой же комнате. Спал или притворялся спящим. И она ушла раньше, чем рассвело, – Артур и разглядеть ее толком не успел. Так и помнил потом – на ощупь. Руки помнили, помнило тело, губы...

Рано-рано утром они с младшим уехали и больше уже не возвращались в Лынь.

А если б и вернулись?

Честно говоря, Артуру ничуть не интересна была судьба этой тощенькой, засидевшейся в девицах и зачем-то отдавшей невинность заезжему рыцарю.

– ...мы и раньше не бедовали, – услышал он наконец воркотанье-рокотанье Илоны Чопичевой, – хозяйство, садик – это уж как водится. Чопичи ж семейство в Лыни не последнее. А как сыночка наш, Зако, золотенький мой, в дальние земли подался, так и стал он матушке родной подарки один другого краше слать. Он же ведь у меня один. У Симеона-то Чопича, хозяина моего, жен пятеро было. Уж они рожали себе и рожали. Да вы ж и сами видите: парни-девки у меня как на подбор все. Сестрицымои по второму разу замуж пошли. В старшие жены. А и то, с приданым, что Симеон за ними оставил, чего ж им старшими не быть? Они – замуж, а детишки в отцовом доме остались, пасынки да падчерицы, послал Господь, я на них не нарадуюсь. А я Зако вот только родила. Зато удался сыночка – весь в отца. А отец наш, ох и греховодник был! – Илона сладко зажмурилась. – Я ж ведь, грешным делом, когда вас-то разглядела, благородный рыцарь, я ж подумала ну не иначе и здесь Чопичева кровь. Похожи ж ведь вы на Зако, ну как брат младший. Вы уж не обижайтесь, если я не так чего скажу.

Артур не обижался. Зако он видел лишь в облике Галеша, в чернявом и тонкокостном – плюнь, переломится – теле менестреля. Вполне возможно, что настоящий Золотой Витязь и вправду светловолос, светлоглаз и высок ростом. Почему нет? Вон Левка (интересно, его когда крестили, знали уже, каким вырастет?) – здоровущая орясина, и кудри русые, и глаза – как голубые стеклышки. И вправду ведь похож, как если бы кто Артура взял и в щелоке как следует выполоскал, чтоб краски сошли.

Он помалкивал, изображая внимание, кивал согласно время от времени, предоставляя хозяйке возможность выговориться. Кому еще ей здесь о любимом сыне рассказать? Не соседям же, те давно все наизусть знают. А новые люди бывали в Лыни нечасто: четырежды в год приезжали купцы, да, может быть, редко-редко забредали сюда какие-нибудь бродячие театры. В таких деревеньках трудно заработать денег, зато накормят селяне от пуза, напоят, да еще и с собой дадут – на месяц хватит.

Однако вряд ли Чопичева хозяйка привечала актеров. С таким забором да с басовитым кобелем на цепи – нет, странничков здесь не любят. Иное дело «благородный рыцарь», и не простой, патрульный, а в форменной эсклавине с крестами. Такого в своем доме принять – всей деревне на зависть.

И лучше, конечно, так, чем наоборот, На севере теперь храмовнику даже воды не подадут напиться.

А в горах шелухи словесной нет-нет да попадется семечко, из которого при известном умении можно не деревце, так хоть кустик вырастить. Листочки-веточки, тут слово, там два, выстраивается, складывается картинка... если повезет. А не повезет, так не убудет с сэра Артура, послушает старую женщину. В первый раз, что ли?

– Скажите, госпожа Илона, – он наконец-то выбрал подходящий момент, чтобы придержать лавину воспоминаний и наивного хвастовства хозяйки, – не заметили ли вы во время крещения Зако каких-нибудь странностей, может быть, помех, что отвлекали священника, или нарушения порядка таинства?

– А... – прерванная на полуслове хозяйка запнулась, – а-а, вот вы зачем приехали. Да и я ж говорю, давно пора было, двадцать лет ведь прошло. Дозволения на крещение нам так и не дали, грех, говорят, по второму-то разу. А где же по второму, когда господин рыцарь, что в Тырнове над всеми старший, ясно сказал: не крещен. А если не крещен, так ведь крестить же надо. Как же это, когда душа и без крещения? Двадцать лет я за сыночку Бога молю, помоги, Господи, разобраться, спаси душу грешную... Или дел столько у господ рыцарей, что для простых людей у них и времени нет? Да нет, я ж понимаю, – замахала она рукой, предупреждая возможные оправдания или объяснения, – я ж все понимаю, дела, чудища, в последние годы и вовсе страшное творится. А вы что же, из самого Сегеда к нам?

– Да.

– Ой, таких детишек в такую даль отправляют! – Илона жалостливо покачала головой. – И о чем только думают? Неужели ж постарше никого не нашлось? У нас-то детки храмовые одни не ездят, со взрослыми только. Опасно ж ведь в Лыни-то.

Артур стиснул зубы и очень вежливо напомнил хозяйке:

– Вы хотели рассказать о крещении Зако.

– Да я ж и говорю, – удивилась Илона, – как раз к тому и подхожу. Когда Зако крестили, не приняла его душа таинства, потому как неправедно оно было и не от Господа. А Чопичи, я вам скажу, благородный рыцарь, они на это дело чуткие, потому что род свой ведут от самого Миротворца. Тот, всем известно, ни чудищам, ни друидам, ни чернецам-ведьмакам спуску не давал. Разговор короткий был: нечисть – смерть тебе собачья! – С неожиданным воодушевлением хозяйка ударила ладонью по столу, словно изображая Миротворца, дорвавшегося до «нечисти». – Знал, – она наставительно и благоговейно подняла палец, – знал Миротворец-то, что души черные в черные одежды рядятся...

– Госпожа Илона, – терпеливо произнес Артур, – оставьте Миротворца, расскажите о крещении вашего сына. Почему вы считаете, что таинство было неправедным?

– Да потому что Зако его не принял.

– Понятно. – Рыцарь уставился в узорчатую скатерть, мстительно предвкушая, как будет дословно пересказывать сэру Герману все рассказанное Чопичевой хозяйкой.

Не позволит. На самом интересном месте прервет и велит докладывать по делу...

– Госпожа Илона, а крестный отец Зако жив ли еще?

– Да жив, куда ж он делся бы? Водяник наш – крестный сыночки и есть.

– Водяник?

– Ну смотритель колодца, если по-вашему, по столичному. А по-нашему, так водяник. Вы там, у себя, водяником водяного деда называете, что в канале живет, девок топит. А у нас...

– Спасибо, – Артур поднялся, – вы мне очень помогли. До свидания, госпожа Илона.

– Что так скоро? – Она искренне удивилась и, кажется, даже слегка обиделась. – Вы ж не отдохнули, не покушали даже. Ну где ж это видано, в такую даль добираться и обратно сразу? Да куда ж я вас отпущу? К вечеру дело. А ну как обидит кто? У нас же здесь не то что на Севере, у нас же и чудища водятся. Вот завтра рыцари обратно в Стополье отправятся, так вы с ними и поедете, а сегодня здесь заночуете. И про сыночку, – Илона взглянула на Артура жалобно и тревожно, – что ж вы мне про сыночку моего ничего не расскажете?

– Он сам все расскажет, – пообещал юноша, дав себе зарок при первой же возможности отправить Золотого Витязя в Лынь, если надо – пинками пригнать, – он скоро приехать собирался.

– Когда?

– Когда выполнит поручение, возложенное на него командором Единой Земли. Поручение это очень важное и ответственное, но совершенно безопасное, и в самом скором времени, я надеюсь, господин Чопич освободится Он говорил мне, что сразу, как только позволят дела, навестит вас. Он... – господи, ну хоть бы одно вспомнить живое, человеческое слово, – он скучает, – нашелся наконец Артур, – и... очень вас любит.

– Он так сказал? – переспросила Илона. – Он сам вам так сказал?

– Да. – Артур отступал к дверям. – Всего хорошего, госпожа.

– Там еще мальчик был, – сказала вдруг хозяйка, – помогал батюшке во время крещения. Мальчик – все беды от него. Батюшка ж у нас хороший был. Он же еще и Симеона моего крестил, и меня, и сестриц моих, и... да у любого спросите, скажут вам, что батюшка наш, упокой Господи его душу, святой был человек. А мальчик этот – чужой был, приезжий какой-то мальчик...

* * *

«Сумасшедшая? – Артур взлетел в седло и рысью погнал Серко к дому «водяника». – Несчастная она, а не сумасшедшая. А Зако – скотина. Подарки он присылает – то-то ей радости. Вернет себе тело, я его за шиворот к матери притащу. И ноги отрублю по колено. Чтоб уехать не мог».

* * *

Пока добирались обратно в Стополье, Артур всерьез задумался о том, чтобы от имени сэра Германа и от себя лично испросить у Тырновского маршала поощрения для рыцарей брата Евстафия. Они честно ждали его до вечера, как и было обешано, а когда сроки вышли, старший патруля связался со Стопольем и получил от командора рыцарей разрешение ждать брата Артура Северного столько, сколько будет необходимо.

Дождались, хотя к тому времени, как выехали, солнце уже садилось.

Не дело добрым христианам ходить в темноте, подобно чудищам или нечисти. Но Артур тревожился за младшего, а командир патруля непременно хотел послушать заутреню, тем более что не получил от сэра Евстафия разрешения пропустить ее. Поехали. И всю дорогу что-то шло следом, взвихряя пыль, ступая тяжко, так что вздрагивала земля. Шло, но не приближалось, не показывалось на глаза, и распознать, что же это за тварь, Артур так и не смог.

– За вами идет, – услышав незаданный вопрос, сказал командир, – мы здесь таких не встречали.

* * *

А Альберт еще не спал. Даже не ложился. Артур нашел младшего в зале для капитулов, где маг бессовестно обдирал в карты двух братьев-рыцарей, капеллана и самого брата Евстафия.

Денег больше чем по три бани ежедневного содержания рыцарям не полагалось, поэтому играли на что придется. И «чего придется» к появлению Артура громоздилась на столе перед Альбертом изрядная кучка. В частности, наличествовали там: корня мандрагоры – три, крепко связанные нитью, они попискивали и делали попытки уползти; жало мантикоры – одно, с защитным стеклянным пузырьком на острие; связка «драконьих ресничек», к драконам, разумеется, отношения не имеющих, но незаменимых в изготовлении домашних охранных систем; слезных сердоликов – два, откуда взялись они здесь, на Востоке, оставалось только догадываться; маховых перьев складчатого грифа – аж пять, и разной ценности карт – россыпью.

Артур прикинул общую стоимость выигрыша и одобрительно хмыкнул:

– Разоримся – будешь семью кормить.

– Буду, – пообещал довольный Альберт, рассовывая добычу по многочисленным карманам своего жилета, – на твое жалованье долго не протянем.

– Содержание, – поправил Артур, – нам жалованье не платят.

– А все равно мало. – Младший поклонился всей честной компании, капеллану – на особицу. – Засим, благородные господа, позвольте вас оставить.

– Ничего, сыне, – медовым голосом промурлыкал святой отец, – бог даст, завернете вы еще в Стополье. Отыграюсь.

– А мы думали, обдерем сэра Альберта как липку, – печально сообщил Артуру брат Евстафий. – Ну куда ему против нас? Индюк вот тоже думал... Ладно, дело полезное. Спокойной ночи, благородные господа.

– Весело они здесь живут, – констатировал Альберт уже в келье, высыпав трофеи на стол, – всего месяц в Стополье стоят, а вон сколько набралось. Перья себе оставлю. – Он рассовал пять тяжелых черных пластин по кармашкам для детонаторов холи-гранат. – Полетаем!

– Нет уж, – сказал Артур, – лучше пешочком.

– Скучный ты, братец. – Младший уже вертел в руках тяжелое мантикорье жало. – О! Давай каменного тролля поищем. Я слышал, этот яд даже его берет. А еще феникса астрального. Проверим? – Альберт посмотрел на лицо Артура и вздохнул: – Понял. Ну, нет так нет. Хочешь корешок подарю? – Он протянул брату пищащую мандрагору.

– Зачем? – нехорошим голосом спросил Артур.

– Ну... – Черные глазищи мага стали безобидно-наивными. – Ты разве не знаешь, зачем мандрагора нужна?

– Мне – не нужна.

– Так это пока. – Альберт увернулся от подзатыльника. – Знаешь, а у отца Лазаря хорошая колода. Красно-зеленая, быстрая такая. Но у меня все равно лучше. Сыграем, может?

– Не наигрался?

– Да ну, – младший поморщился, – мне тут разве что капеллан противник. Ну давай, хоть разочек. – Он сгреб трофеи в горку, освобождая место на столе. – Тащи свою колоду.

– Покажи сперва, какие карты выиграл.

– Ну сейчас! – Альберт зловредно ухмыльнулся. – Нет уж, начнем играть – увидишь. Хочешь? – Он повертел перед носом у брата картонной пластинкой, переливающейся всеми цветами радуги.

– «Сворд-твистер», – ахнул Артур, – настоящий! Ты его здесь нашел?

– А то! – Младший шустро спрятал карту за спину. – Играем? «Гробовщика» поставишь?

– Да легко!

За «сворд-твистером», полицветным монстром, атаки которого были неотразимы, а защиты при соответствующей тактике почти непробиваемы, Артур охотился, еще когда жил в монастыре Приснодевы. О карте этой ходили легенды. Изначально в Единой Земле их было две – одна хранилась в коллекции Его Высочества, вторая, по слухам, – у ректора разрешенных магов. Больше «сворд-твистеров» не делали, потому что, опять же, по слухам, герцог желал остаться единственным известным обладателем этого сокровища.

Ректор – не в счет, во-первых, потому что ректор не играл в карты, во-вторых, потому что глупо конкурировать с человеком, реально контролирующим все карточное производство.

Но однажды, когда Большой мир в очередной раз изменился, тамошние купцы привезли в монастырь Приснодевы несколько колод, неотличимых от тех, что ходили в Долине. Артур помнил взаимное удивление хозяев и гостей, когда первые узнали, что для вторых волшебные карты – обычные картинки. То есть, если честно, это рыцари удивились. А купцы, увидев, как картонные прямоугольники в руках крестоносных горцев превратились в армии крохотных чудищ, солдат, диковинных животных, быстро собрались и уехали, осеняя себя какими-то языческими знаками. Даже товар бросили, и деньги не взяли, и вообще торопились очень.

В привезенных колодах нашлось в общей сложности десять «сворд-твистеров», одного отец Лучан оставил себе, остальных продали, обновив на вырученные деньги стены и все хозяйственные постройки.

А потом стало не до карт.

* * *

– Ты вот мне скажи... – «Зомби-плеватели» бежали по столу в безнадежную атаку, не успевая уже отвернуть от смертельного для них «дыхания вечности». – Почему храмовники все за бело-синий контроль цепляются? Хорошая тактика, я не спорю, – Альберт отправил вслед своим мертвякам огненный смерч, и «дыхание вечности» паром взвилось к потолку, – но не для таких колод, как у меня, или, вон, у капеллана. Медленно очень. Твой черно-синий куда эффективнее.

– Черные карты в ордене не любят. А белый с синим, это ж холи-символы. – Артур поддержал воздушных элементалей «колесницей ярости». – Заодно тренируемся.

– Ага, то-то у них там проксевых карт штук по двадцать напихано. Интуиты тоже думают, что с проксями играть полезно.

– А разве нет? – Элементали уже гнали огонь обратно на позиции младшего. «Колесница ярости» увязла в болоте, расстеленном «генералом трясин», но «генерал» у Альберта был всего один, поэтому Артур смело двинул вперед «рыцарей заката». – Прокси же не карты – картинки. Вместо них свои заклинания приходится использовать. Чем не тренировка?

– Но это же игра! – Младший аж подпрыгнул. – Как вы все не понимаете?! – И перед «рыцарями заката» протянулось еще одно болото, куда они благополучно и въехали. – Если игра – надо выигрывать, а пока он свое заклинание на проксевую карту выложит, я его своими монстрами сто раз затопчу.

Словно в подтверждение его слов, целые стаи «огненных крыс», шипя и подпрыгивая, помчались по вырастающим из трясины кочкам. Огонь был им нестрашен, элементали воздуха – тоже.

Артур выложил «великий потоп» и с удовольствием наблюдал, как армия Альберта захлебывается в волнах бушующего на столе океана.

– А вот это, – прокомментировал младший, вытаскивая «киношных зомби», – тебе еще икнется.

«Киношные зомби» в воде не тонули, в огне не горели, «осиновые рощи» проходили насквозь и поражаемы были лишь красными «бейсбольными битами» да «серебряными арджунами», последних у Артура хватало, но они как раз-таки не умели плавать.

Рыцарь улыбнулся и бросил на стол «Ноев ковчег», с которым никакой океан был «арджунам» нестрашен.

– Вот гад! – возмутился Альберт, глядя, как его козырных монстров кромсают на куски сияющие витязи. – Ты почему не сказал, что у тебя «ковчег» есть?

– А ты мне про второго «генерала» сказал?

– А ты знал, что я карт навыигрывал!

– А ты.. ах ты..

– Хе!

И «пламя Фархара», шипя, испарило «великий потоп», сожгло «ковчег», в пепел превратило «арджун» вместе с «киношными зомби».

Потом армии Альберта громили друг друга под контролем Артуровых «наставников», а сами «наставники» потихоньку дохли в окружении «веселых гидр». «Голубые парни» заражали «пацифизмом» мужественные «красные бригады», клацали зубами «баскервильские проглоты», потрясали серпами «безумные жнецы». Когда на столе воцарилась мешанина всеобщего смертоубийства, Артур выложил «бич Божий».

Сверкнуло.

Грохнуло.

И стало тихо.

И в этой тишине Альберт, обиженно шмыгнув носом, перевернул свою последнюю карту. Одинокого «голодного монашка». Этот якобы монстр был почти ни на что не годен, если только не выкладывалось против него заклинание, доступное лишь владельцу черно-синей колоды. С нехорошим предчувствием Артур взглянул, что осталось у него самого...

– «Рог изобилия». – Он бросил карту на стол. Изобилие не замедлило посыпаться, но «голодный монашек» только того и ждал.

Как он жрал дары с небес, от которых любые другие фигуры пучило и разрывало на кусочки, как из раздувшегося мешка для подаяния выползали другие «голодные монашки», братья уже не смотрели. Артур со вздохом отдал Альберту вожделенного «гробовщика» – сволочная карта, ну что ей стоило хотя бы раз за игру прийти в руку?! А младший с неожиданным великодушием протянул брату «сворд-твистера».

– Забирай. Мне он все равно не нужен.

– Ну, знаешь, – Артур не спешил принять подарок, – это тебе не «гробовщик»...

– Да ладно. Разоримся, продашь его – будешь семью кормить. Еще и детям хватит Не всем, конечно, но так, двум-трем десяткам – вполне.

– У меня столько нету, – проворчал рыцарь, забирая карту и разглядывая переливающуюся картинку.

– Это ты так думаеш. Ладно, рассказывай, как съездил. Узнал, что хотел?

* * *

Альберт – не сэр Герман, ему не нужен был «доклад по делу», напротив, младший потребовал рассказывать со всеми подробностями. Артур и рассказывал: все, что говорила Илона – дословно, до мельчайших деталей. И про «садик», и про крыльцо резное, и про меч Зако, игрушечный, деревянный, что Золотой Витязь себе в шестилетнем возрасте выстрогал, а Илона по сей день хранила бережно, и про скатерть с петухами, и про Левку с глазами-стеклышками – все так все. Он, правда, не понимал, для чего это «все» Альберту. Младший никогда не рвался собирать в картинку разноцветные кусочки смысла. Не любил он этого, предпочитая долгим раздумьям мгновенные озарения. И сообразил Артур, что к чему, лишь когда Альберт сказал недовольно:

– Как она его любит... а он ее видеть не хочет, – помолчал и добавил вопросительно: – Если бы у нас была мама, мы бы к ней ездили, правда ведь?

– Малыш, ты чего? – Артур пересел на койку, обнял младшего за плечи. – Конечно, ездили бы. Но нам ведь и так неплохо живется.

– Врешь, – равнодушно заметил Альберт.

– Почему?

– Ты бы не ездил. Тебе твой Бог не велит. А еще ты из-за меня в ад попадешь.

– Что?

– Что, что? Как будто ты сам не знаешь.

– Зако... – Рыцарь покрепче прижал к себе брата. – Удавлю мразь. Что он тебе еще напел?

– Да при чем тут Зако? Вы же все... а он спросил, какая разница, что я, что рыцари. Артур, и правда ведь. Они тебе все братья. Вы друг за друга... а если бы тебе сэр Герман сказал, что нельзя?

– Что – нельзя?

Артур не знал, кого ему сейчас хочется убить больше: Золотого Витязя, плюющегося ядом без цели и смысла, или проклятого профессора Иляса Фортуну. Взялся, мерзавец, растить пацаненка, так научи его жить по-человечески, а не забивай голову одной только поганой магией.

Альберт... не Альберт, конечно, он сам в жизни бы не додумался – Зако, скотина злоязычная... А младший хочет верить в то, что они с Артуром братья, настоящие, кровные. Не понимает он и не желает понимать, что кровь ничего не значит.

Или наоборот – понимает. Но тогда все рыцари и вправду такие же братья Артуру. Настоящие братья, перед Господом чистые, крещеные, далекие от магии. Совсем не то что Альберт Северный, дикий маг без роду и племени.

Сын Неба...

– Если бы тебе сэр Герман сказал, что меня надо, ну... вы ведь магов убиваете... убивали. Раньше. И что тогда?

– Так он и сказал. – Артур не единожды рассказывал младшему о своем споре с командором Единой Земли, споре, без преувеличения историческом, ибо тогда были пересмотрены устои ордена. – Он сказал сначала, что нужно тебя убить. А я сказал, что не нужно. Ты ведь знаешь.

– Ты сказал, что магия угодна твоему Богу. А сейчас ты уже и сам не знаешь, какому Богу молишься. А если окажется, что ты не прав? Если магия – зло? Если...

– Проще говоря, что будет, если Господь захочет твоей смерти? Не сэр Герман, не пастыри – сам Господь велит мне тебя изничтожить? – Артур развернул брата лицом к себе, внимательно посмотрел в спокойные – слишком спокойные – черные глаза. – У меня есть орден и Бог – это моя семья, мой отец, моя мать, мой дом и моя любовь, так? Обменяю ли я все это, включая свое имя, свою душу и своего Господа на одного-единственного грешника? – Он покачал головой. – Братик, ну я понимаю, Зако – дурак, и вопросы у него дурацкие, но ты-то у меня ученый: Священное Писание раньше, чем я, прочитал, неужели сам ответить не можешь?

– В твоем Писании...

– Не в моем – в Священном – черным по белому написано: нет того, что не сделал бы Господь ради грешника. Рано или поздно ты уверуешь, спасешь свою душу, и Он будет этому очень рад. Очень. Тебе Он обрадуется больше, чем всем нашим рыцарям вместе взятым. А ради того чтобы доставить Ему радость, я, честное слово, пошлю на... э-э... далеко пошлю и сэра Германа, буде ему вздумается говорить глупости, и всех братьев-рыцарей, и себя самого, если потребуется. Ну это же просто, братик. Это так же просто, как то, что Он есть.

– И ведь не врешь. – Альберт пытливо смотрел ему в лицо. – Вижу, что не врешь. Но почему у таких дураков, как Зако, есть все, а у нас с тобой – ничего нету? У Рыжей – и мать, и отец, а она про них даже вспоминать не хочет. Ирма твоя врет, что нет никого, а на самом деле есть, я знаю... то есть знаю, что врет. Даже у Галеша мать в Вылче живет. А он ей только деньги присылает, сам не показывается. – Альберт сердито поджал губы. – Ведь мы же не сироты, Артур, были бы сироты – не так обидно. Она же нас не захотела. Сама. Родила и бросила. Почему?!

– Может, она болела чем? Откуда нам знать? Или при смерти была? Или... не знаю, Недремлющие за ней охотились.

– Между нами год разницы, – неохотно напомнил младший, – многовато для «при смерти», да и рыцари Кодекса обычно быстрее работают.

– Ты не спал – боялся, что сны плохие будут? – вместо ответа спросил Артур.

Альберт молча поморщился.

– Вот тебе всякая гадость в голову и лезет, не спишь потому что.

– Засну – приснится, как тебя Цветочница на кусочки режет.

– Так и так – неладно, – улыбнулся Артур, – а спать все-таки надо. Я с тобой посижу. А завтра Зако морду набью.

– Завтра Галеш будет.

– Вот же... ладно, завтра и посмотрим.

* * *

С утра Галеш, деликатно постучав, заглянул в келью Альберта.

– Артур, – позвал шепотом, – а я тебя ищу, ищу. На заутрене тебя нет, на поле для занятий – нет, а ты, оказывается, здесь. Артур, я...

– Сгинь.

– Я только спросить: с Альбертом все хорошо?

– Нет. Уйди.

Галеш кивнул и исчез, бесшумно затворив за собой дверь.

Сейчас, когда рассвело, за младшего можно было уже не беспокоиться. Демоны и мары, пытавшиеся тревожить беззащитную во сне душу, убрались прочь. Но Артур, молившийся весь остаток ночи, для верности прочел над Альбертом и все часы, вплоть до третьего, после чего, вверив брата Пречистой Деве, отправился искать менестреля.

– Он знал... – Галеш, поджидавший во дворе, начал говорить раньше, чем Артур успел открыть рот – Зако знал, что ночь сегодня плохая. Потому что я знал. Понимаешь?

– Ты-то откуда?

– Да боже мой, Артур, чтобы этого не понять, нужно быть слепым. Альберт боялся, что ты не вернешься до темноты. – Галеш покачал головой. – Артур, я не знаю тонкостей, но ты должен был быть здесь. Как тогда, в Цитадели Павших. Там мы ведь все видели: Альберт спал как убитый, а ты над ним молился. Варг еще удивлялся, чудеса – рыцарь за мага молится. Да такой маг, как Альберт, десять таких рыцарей одной ладонью прихлопнуть может. Куда ему эти молитвы? И вчера тоже. Главным Зако был – его очередь, но меня-то он слышит, и я ему сказал, я сказал: ты, Золотой Витязь, на мальчиков сердит очень, но сегодня, будь добр, гнев свой придержи. Он мне говорит: почему это? А я... – музыкант виновато вздохнул и потупился, – я ему сказал, что нынче ночью Альберта обидеть очень легко и кто знает, к чему это приведет. А Зако... пока он во мне, он может, как я. В душу чужую заглянуть может. И сделать там может все, что захочет.

– Просто словами? – Артур смотрел поверх головы музыканта.

– Просто словами, – подтвердил Галеш. – Извини меня, пожалуйста.

Артур отмахнулся. Винить Галеша было не в чем. Ему бы язык укоротить, чтоб не болтал, о чем не просят, но какой из него тогда будет менестрель?

– Альберт вчера...

– Я знаю, – закивал музыкант, – я слышал, о чем ему Зако зудел. Артур, это пройдет, это, наверное, уже прошло. Эти мысли – они для твоего брата чужие, чуждые, и если бы вчерашняя ночь не была особенной, так и вовсе ничего не случилось бы. Он же умный очень. – Галеш странно улыбнулся. – Пожалуй, даже слишком умный. И никого, кроме тебя, не любит. А я смотрю на вас и удивляюсь: как хотя бы эта любовь в нем прижилась, каким чудом разум потеснился, место ей уступив... ой... извини.

– Трепло ты, Галеш, – недовольно сказал Артур.

– Останавливаться я не умею. Знаешь что, пожалуй, я больше Зако не выпущу. – Менестрель помолчал, как будто слушая, как последние слова гаснут в воздухе и спокойно подтвердил: – Да. Не выпущу. Он хочет убить тебя.

– За что?!

– За то, что ты его прадед. Опять не то говорю, правда? Еще одну гадость напоследок, хорошо, Артур? Когда вы вернете Зако тело, тебе придется выбирать, кого убить первым: меня или его.

– Договорись с Тори. Сможешь?

– Наверное. Спасибо, Артур.

– Иди! – обронил рыцарь. – Вчерашний вечер я тебе еще припомню.

А после полудня вчерашний вечер даже как-то и забылся.

Зазвонил колокол, собирая храмовников на молитву девятого часа, которую следовало повторять в середине дня, и Артур, попрощавшись с отцом Михаилом, священником Стопольского прихода, отправился в часовню ордена.

Отец Михаил был болен. Умудрился простыть посреди жаркого лета. Не то молока холодного выпил, не то в погреб спустился, не остыв после работы на солнышке, ерунда какая-то, в общем. Но ерунда или нет, а разболелся стопольский батюшка серьезно, третий день уже лежал в постели. Гостя принять встал, конечно. Сел, точнее. Сидел он, пока они с Артуром беседовали...

Не в этом дело.

Стоя в глубине часовни – он терпеть не мог молиться на коленях, когда рядом был еще хоть кто-нибудь, – Артур вспоминал деревни и городки, мимо которых проезжали, следуя в Стополье. Мимо-то мимо, но на утреню или Обедню в церковь заглядывали обязательно. В смысле, Артур с Галешем – в церковь, а младший с Зако – перекусить чем бог пошлет в трактире, пока славный рыцарь этому Богу молится.

Болел не только отец Михаил.

Еще шестеро священников маялись: кто животом, кто вот так же, простудой нежданной, у кого-то кости ныли, как раны к непогоде, да мало ли бывает всяких болячек.

Шестеро. Здесь, в Стополье, – седьмой.

Он оказался гостеприимен, страждущий батюшка, преемник почившего семь лет назад отца Димитрия.

Вообще, чем дальше от столицы, тем лучше относятся к ордену Храма даже служители епископской церкви. Пастыри-то сюда еще не добрались, от чудовищ защищать некому.

Да, батюшка оказался гостеприимен, но Артуру в его деле ничем помочь не смог. Двадцать два года назад, когда крестился Зако, отец Михаил еще и не помышлял о службе Господу, бегая вместе с другими пацанами по пыльным улицам Тырнова. Впрочем, он высказал кое-какие предположения по поводу «чужого мальчика». Не только в орден Храма детей отдавали с младенчества – многие епископские монастыри набирали маленьких послушников, и последнее время родители все охотнее обрекали собственных чад на монашескую жизнь.

– Двадцать и более лет назад это, конечно, не было повсеместной традицией, – говорил отец Михаил, потягивая горячий травяной отвар, – но отпрыски знатных родов, те, кому не суждено наследовать за отцом или сделать военную карьеру, испокон веку служат церкви. Если, конечно, не находят у них способностей к магии. Возможно, мальчик, о котором вы говорите, был как раз из таких.

Возможно.

Смотритель колодца в Лыни больше даже, чем Чопичева хозяйка, польщенный визитом «благородного рыцаря» (вот интересно: чем не устраивает здешних жителей повсеместно принятое обращение «сэр»?), «чужого мальчика» вспомнил без напоминаний. Прищурился хитро:

– У Чопичей были, благородный рыцарь? Уж надо думать, рассказала вам хозяйка про мальчика, что батюшке помогал. Был такой мальчик, был, хоть и не мальчик вовсе, лет двенадцати парень, у нас такие в женихах уже ходят. Да у Илоны, как Зако уехал, все – мальчики, все детишки. Вы ее, Илону-то, особо не слушайте, не в себе она малость. Болтает всякое... на Севере, я слышал, людей за такие разговоры живьем жгут. Правду говорят или врут, уж и не знаю.

– Врут, – сказал Артур. – Жгут только за колдовство.

– А-а, ну колдунов-то, ясное дело, только жечь. Колдуна если не сжечь, он ведь снова явится, кровь из живых людей пить. А про паренька этого я вам что скажу: не наш он. Не из Тырновской земли. А с самого что ни на есть дальнего Севера. Я ведь, благородный рыцарь, по должности своей со всякими людьми встречаюсь. И со знатными даже. Вы вот не поверите, а бывает, что и важные господа из Тырнова или Баба-Виды, а то и из Доростола самого через Лынь проезжают. Охотиться или еще что. Так вот, мальчик этот говорил-то как ученый – гладенько. Но не по-церковному, а по-людски почти что. А выговор у него все равно как вот у вас, благородный рыцарь, или купцы когда со столицы приедут – похоже говорят. Там, где мы десять слов скажем, им двух хватает. А если с Марицких болот кто, так те на наши десять своих полсотни найдут. Я почему помню-то: парнишка этот Семке Чопичу совсем не глянулся. Семка ведь от самого Миротворца... да вы знаете, раз у Илоны побывали. Чуток был покойник на это дело. Он монашка вашего как увидел, так хотел сына в охапку и обратно в Лынь – в другой раз, мол, окрестим. Ну Илона его кнутовищем поперек спины – горячая баба, и рука тяжелая, а Семка даром что здоровый был бугаина, но тихий, мухи не обидит. Илона его, значит, по шее: ты что, дескать, удумал, дурак, зря ли лошадей гоняли, дома люди ждут, соседи – праздник ведь, наследника крестим... Вот и окрестили.

* * *

– Послушников из монастырей, – рассказывал отец Михаил, – невзирая на благородство происхождения, отправляют в самые разные приходы, где они помогают священникам в отправлении служб и выполняют разного рода черную работу. Смирение и милосердие не являются прерогативой единственно ордена Храма. И нет ничего удивительного в том, что мальчик с Севера, может быть даже из самой столицы, оказался здесь, в Стополье. Для себя мы не ведем никаких записей, но в монастырях, как вы понимаете, следят за своими воспитанниками, и считается добрым делом, если приходский священник извещает игумена как можно более подробно о жизни присланных в Приход послушников.

Презрев вежливость, Артур тут же перебил батюшку вопросом: остались ли после отца Димитрия какие-нибудь записи? И услышал, что записи конечно же остались и в больших количествах: отец Димитрий вел дневник, подвизался даже на литературном поприще... Но все сугубо душеспасительно, никаких вольностей... Библиотека его передана приходской школе, а все прочее хранится в архивах. Архивы же... при нашей бедности... специального помещения нет, поэтому все бумаги просто свалены в одном из подвальных помещений.

Когда отец Михаил начал смущенно мекать и бекать про бедность и неустроенность, Артур сразу предположил худшее: бумаги пропали, промокли, сгнили... нет, промокнуть они здесь не могли, значит, сгорели, съедены крысами И тараканами. Оказалось, что ничего подобного, архивы в неплохом состоянии и пригодны для изучения, просто условия работы... Ну, вы понимаете, сэр Артур, подвал, темно, тесно... нет денег даже, чтобы платить архивариусу...

Артур на радостях с легким сердцем пожертвовал приходу отца Михаила полсотни больших львов, чем поверг бедного батюшку в состояние прострации, и распрощался, услышав колокольный звон.

* * *

Альберта он нашел на кладбище. Младший бродил от могилы к могиле, вдумчиво читая надписи на плитах.

– Голова усыхает, – сообщил он, едва завидев брата, – от недостатка информации. Я прямо чувствую: мозги ссыхаются и бьются о стенки черепа. Братец, мне нужно чем-то заняться.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил Артур.

– Нет, – отрезал Альберт. – Но если ты о вчерашнем, то об этом забудь, ясно?

– Ясно. Чего маешься тогда? У тебя ведь мэджик-бук с собой?

– Предлагаешь поэкспериментировать с заклинаниями? Здесь? Подвергнуть риску миллионы жизней...

– Прям уж миллионы. – Артур задумался. Миллионы – это вряд ли, но эксперименты младшего и вправду бывали опасны. – А то пойдем со мной.

– Куда?

– В церковь.

– Ага. Сейчас. Ты меня там скрутишь и окрестишь, я мявкнуть не успею. А что в церкви?

– Архивы в церкви.

– Архивы? – удивленно и насмешливо протянул Альберт. – И что ты с ними будешь делать?

– Читать.

– Не иначе к дождю. – Младший глянул на небо. – Ну пойдем в твою церковь. Ради такого зрелища... Читать. Картина маслом. По сыру. Артур Северный читает архивы Стопольского прихода...

На сей раз подзатыльник его не минул.

Младший, впрочем, в долгу не остался, и несколько секунд на глазах изумленных рыцарей, благостно покидающих часовню, легендарные братья кружили вокруг чьей-то могилки, обмениваясь тычками и плюхами. Потом Артур, используя преимущество в весе, росте, длине рук, а также в боевых навыках, скрутил Альберта в аккуратный тючок и вынес с освященной земли.

– Охальник!

За оградой он поставил младшего на ноги. Получил пинок под коленку, после чего было заключено перемирие.

Перед церковной оградой Альберт, правда, замялся: одно дело бродить рядом с орденскими храмами и совсем другое – соваться в храм епископский. Но еще один день в праздности обещал еще одну ночь с плохими снами.

Старший, конечно, будет бодрствовать столько, сколько понадобится, молитвами защищая мажью душеньку, но вообще-то Артуру тоже спать надо.

А внутри церкви оказалось не так уж страшно. И в подвале тоже. Сухо, тепло, ящики с бумагами. И даже, как выяснилось, бумаги эти хранились в относительном порядке, так что не пришлось, вопреки ожиданиям старшего, пролистывать и просматривать каждый листок, отделяя хозяйственные записи от дневников и писем.

Вот в дневники-то Альберт и вцепился. Выслушал терпеливо, как Артур шепотом призывает помощь Святого Духа на доброе дело, и, едва закончилась молитва, полез в бумаги. Интересно же, чем живут-дышат епископские священники. Правда, что они через одного сумасшедшие фанатики, или все-таки есть и в них что-то человеческое?

Довольно долго оба молчали, читая каждый свое. Маг – дневники, рыцарь – переписку. Альберт листал страницы не спеша, вдумчиво, с удовольствием. Отец Димитрий вел дневник еще со времен духовного училища, и было ужасно интересно следить за перипетиями жизни человека, решившего посвятить себя Богу.

Вот если бы, скажем, Артур или сам Альберт взялись описывать все. что с ними происходит, чтение вышло бы скучным. Ни тому, ни другому решать ничего и никогда не приходилось Ни решать, ни выбирать. За старшего решал Бог, ну или там отец Лучан его драгоценный, потом – сэр Герман. За Альберта... пока что – старший.

– Слушай, – толкнул маг брата под ребра, – как думаешь, заметит кто-нибудь, если я это заберу?

– Не заметят, – рассеянно ответил Артур, – но ты не заберешь.

– Почему это?

Вот. К вопросу о том, кто и за кого решает.

– Чужое.

– Ну, Арчи, кому это здесь нужно?

– Пустили дитятко к конфетам. – Артур вздохнул. – Тебе-то оно зачем?

– Интересно.

– Что там интересного?

– Долго объяснять.

– Ладно, – кивнул старший и вернулся к письмам, – я скажу отцу Михаилу.

– Да зачем?

– Отзынь.

Слово в лексиконе благородного рыцаря было новым. Альберт задумался, где Артур мог его подцепить, покатал звучание на языке. Понравилось. Если только это не ругательство. Со старшим никогда не поймешь: то он молится вслух, то бранится. Повторишь что-нибудь, вроде приличное, оказывается – ругательство. Захочешь выругаться по-заковыристей, а это аллюр конский или от доспеха деталь.

– ..! – сказал Артур.

Это уж точно было ругательством. Да еще каким! Такое даже от Арчи доводилось слышать нечасто. Старший, правда, тут же вспомнил, где находится, и покаянно попросил:

– Господи, прости меня, грешного.

– Что там? – Альберт отложил дневник и сунулся в бумаги брата. – Нашел, что искал?

– Брат Адам. В миру – Сватоплук Элиато. – Рыцарь порывисто поднялся и туда-сюда прошелся по хранилищу. Альберт прижал к столу взметнувшиеся от движения воздуха бумаги и спросил:

– Ну и что?

– Сколько я тебе говорю: генеалогические древа высших семей Долины...

– ... Надо знать наизусть и уметь перечислить с любого места в любую сторону, – скучно закончил маг. – Сколько-сколько, сто лет уже, говоришь? Элиато – герцогская фамилия, это я и так знаю. Сватоплук Элиато, ну, из детишек кто-то. И что?

– Сватоплуком звали в миру сына герцога Мирчо от старшей жены.

– Это митрополита, что ли?

– Умница.

– Ну и что?

Артур словно и не понял, что над ним издеваются. Дошел до стеночки, прислонился спиной к стеллажам и сообщил с глубокой печалью в голосе:

– Я его боюсь.

– Да ну, – не поверил Альберт, – на тебя из-за него накатило однажды, вот ты и... нервничаешь.

– Я его боюсь, – повторил Артур. – И Симеон Чопич, мой внук – та самая, кстати, прямая линия, о которой столько болтают, – так вот, Симеон Чопич тоже боялся отца Адама. И Зако, мой правнук, остался некрещеным, потому что душа его не приняла Таинства...

– Зако – твой правнук? Что, правда?! Нет, Артур, ты не шутишь?!

– Милый мой братик, – противным голосом сказал рыцарь, – сам Зако заявлял это неоднократно, и почему-то эти заявления не вызывали у тебя столь бурного проявления чувств.

– Если всем верить, знаешь ли, так ты сам собственным правнуком выходишь. И что там митрополит?

– Пока еще не митрополит – просто монашествующий священник. Отец Димитрий в своем письме епископу Доростольскому отмечает, что отец Адам, без сомнения, заслужит великую славу как проповедник во имя Божие... Он и заслужил... всем бы такую. А еще отец Димитрий, подверженный суевериям, мать их... прости Господи... не меньше, чем здешние крестьяне, просит Его Преосвященство обратить внимание на слова некоего Симеона Чопича, прямого потомка, ну и так далее... Внучек мой, надо сказать, ругаться был горазд – мне учиться еще и учиться. Он отца Адама без обиняков назвал антихристом, причем, похоже, был вполне серьезен. А через несколько дней – после возвращения нашего монаха в обитель – Симеон Чопич погиб. Знаешь как?

– Ну? – Про дневник отца Димитрия Альберт просто забыл, какой дневник, когда тут такие страсти!

– Его заели голодные псы.

– Здесь?

– В Лыни.

– Да я понимаю. Арчи, а что же братья-рыцари? Лынь маленькая, они должны были успеть.

– Дом Чопичей, – Артур снова прошелся от стены к стене, – нечисть всегда обходила стороной. Все об этом знали. Илона рехнулась, то есть все думают, что она рехнулась, полагаю, именно поэтому они с Зако остались живы. Болтовня сумасшедшей – это просто болтовня сумасшедшей.

– Подожди, ты полагаешь.... Хочешь сказать, это митрополит навел голодных псов? Нет, они, конечно, все маги, вся семейка, но... чтобы приказывать демонам, нужно быть не магом, а колдуном. Это совсем другое. Кроме того, Арчи, псы заели бы всех в доме. Невозможно заставить их убить одного и не трогать остальных.

– Помнишь, как погибла София Элиато?

– А это кто?

– У герцога Мирчо трое детей от старшей жены. – Артур проявлял чудеса терпения. – Младшая – Симила. Сватоплук – средний. София была старшей – наследницей Единой Земли.

– Ну?

– Голодные псы. Они заели Софию, но не тронули ее служанку.

– Братец! – Альберт быстро рассовал по карманам обернутые в телячью кожу книги с дневниковыми записями отца Димитрия. – Знаешь что, братец... – он поколебался, но забрал у Артура черновик письма и присоединил к дневникам, – поехали к Флейтисту. Насовсем. Он давно зовет. Он тебе не говорил, а мне вот сказал, что если бы мы... он был бы рад. Он Змея выпустил – Змей нас защищать будет. И вообще, в Цитадели хорошо. Правда ведь? Ты, если соскучишься, в Развалины съездишь или в Пустоши. Убьешь кого-нибудь. Женщин Флейтист тебе сам заманит. Поехали, а?

– А здесь сожжем все, и лучше вместе с церковью, да?

– Хорошая мысль.

– Почитай вот. – Артур протянул еще один листок. Бумага до сих пор пахла духами, чуть-чуть, почти неуловимо.

«Здравствуй, милый мой братик, – было написано ровным и быстрым почерком, без завитушек и красивостей, но, несомненно, женским, – батюшка велит мне теперь называть тебя Адамом, но, если позволишь, я сохраню, хотя бы в письмах, то обращение, к какому привыкла и которое нравилось тебе. Милый мой Сватичка! Только Боженька знает, как я скучаю за тобой и как я за тебя тревожусь...»

– Хватит! – Старший бесцеремонно выдернул из пальцев Альберта одно письмо и протянул другое, совсем коротенькое: – Сравни.

Сначала был запах духов – тот же самый, только более ясный. Более свежий? Да и бумага, кажется, новая, и...

«Артур, сегодня в «Звездне». Жду. Люблю, хоть это тебе и не нужно».

...и почерк – тот же. Ну почти...

– А я голову ломаю, из какой она семьи, – процедил старший сквозь зубы, – где ее научили... всему.

– Это Ирма?..

– Да.

– Так сколько же ей лет?

Артур поглядел с легким удивлением: о чем, мол, ты только думаешь? Но все-таки ответил:

– Она старше меня в два раза.

– Ужасно! – с чувством сказал Альберт.

– Она выйдет замуж за Варга, – проигнорировал его старший, – и уж после этого наверняка не станет молчать. Ты представляешь, что начнется в Долине?

– Тем более надо уезжать.

Артур молчал, покусывая губу, разглядывал бумажные залежи. Потом кивнул:

– Я тебя провожу. И чтоб от Флейтиста ни ногой, ясно?

– Вот дурак-то! – хмыкнул Альберт. – Если ты не едешь, я тоже остаюсь. Ну что, архивы жжем?

– Сначала читаем. Братик...

– Ну?

– Я опять тебя втянул. Извини, пожалуйста.

– Вот дурак-то! – повторил Альберт уже сердито.

* * *

Что в первую очередь нужно рыцарю для особых поручений? Оружие? Да бросьте, он сам себе оружие, потому и «для особых». Доспехи? Быстрый конь? Божья милость? Разумеется, все это, и последнее в особенности, но...

В первую очередь рыцарю для особых поручений нужна Связь. Он действует оперативно, работает с информацией, не то что горячей – раскаленной, и его задача эту информацию сохранить, донести в целости. И самому уцелеть, конечно, потому что где другого такого взять. Но собственная целостность – вторична.

Одним словом, позарез нужна сэру Арчи «быстрая связь» – главный секрет ордена Храма. Нужна. Да только вот рация в руках Артура дольше минуты не живет.

Минута – это если очень повезет. Обычно все быстрее заканчивается. Пшик – и вместо рации оплавленная пластиковая коробочка.

Профессор Фортуна с удовольствием рассуждает об «энергетике», «деструктивных потоках астрала», «бесконтрольных контурах» и прочей бредятине, о какой уважающий себя ученый и думать не должен, не то что вслух говорить. Но если опустить заумную терминологию, в словах профессора есть доля правды.

Голодных псов, например, Артур и Альберт уничтожили за считанные минуты, и за эти же минуты сгорели оба шопронских ретранслятора: основной и аварийный.

Что ж, сгорели так сгорели. Заменили их братья-техники. Неделю спустя явился в Артура «другой»...

Ретрансляторы, конечно, снова заменили, но не в них дело.

Дело в том, что, пока не вернутся Артур с Альбертом из Серого леса, не у кого спросить, что же такое страшное нашли они в Стополье. А ведь что-то нашли. Но всей информации: очень странная просьба Артура. Мальчик интересуется здоровьем всех пресвитеров, поступивших в духовные училища или рукоположенных в обителях раньше двести одиннадцатого года от Дня Гнева.

Интересная наука статистика. В Единой Земле пять тысяч сто восемь приходских церквей. И в двухстах из них пресвитеры одолеваемы разнообразными болезнями. За месяц во всех епархиях умерло двадцать приходских священников. А за десять лет – четыре тысячи восемьсот.

Все.

Все, за исключением тех двух сотен, что живы еще, но болеют.

На смену умершим батюшкам приходили молодые и, видимо, менее подверженные всякого рода заболеваниям. Артур как в воду глядел: в большинстве своем они начали учиться уже после двести одиннадцатого года

Двести одиннадцатый. Трудный выдался год. В мае, на октаву Пасхи, был рукоположен Сватоплук Элиато. Он не пожелал принять под свою руку Добротицу, полагающуюся ему по праву наследования, заявил, что мир дольний прекрасен, но горние высоты неудержимо влекут его душу, и принял окончательное решение уйти от суеты. У большинства епископов рукоположение вызвало справедливый гнев: где видано, чтобы сан принимал отрок, едва достигший двенадцати лет? Однако тихий скандал в церкви очень быстро сменился бедой, потрясшей всю Единую Землю: голодные псы заели Софию Элиато.

И ситуация стала, мягко говоря, сложной.

Сватоплук... отец Адам, принявший сан, наследовать уже не мог. Других детей от старшей жены у герцога не было. В двести двадцатом году родилась, правда, девочка, да что толку? Разве что Его Высочество и вправду отдаст младшую дочь за Варга. Не сказать чтобы сам Варг был от этой идеи в восторге, но он обещал сделать то, что велит Старый. А со Старым герцог договорится.

Да, но при чем тут приходские священники?

Четыре тысячи восемьсот человек за десять лет... Стоп-стоп, не за десять – за девять, десятый год вот он, на дворе. И все равно раньше умирали меньше. Начало странного скачка приходится на двести двадцать четвертый год от Дня Гнева, две тысячи двести двадцать пятый от Рождества Христова, и...

И что?

В коротком сообщении Артура кроме просьбы поинтересоваться здоровьем святых отцов еще несколько слов:

«Не крещен. Правнук. Церковь 2225».

Мальчик-мальчик, вожжами бы тебя за твою лаконичность.

Что знаменательного помимо падежа священников случилось в жизни церкви за две тысячи двести двадцать пятый год?

Отец Адам стал епископом Добротицким.

Отец Адам... И тут не обошлось.

А будь у Артура рация, можно было прямо сейчас приказать ему возвращаться в Сегед. Пропади пропадом Серый лес со всеми своими эльфами.

* * *

– Это нужно сделать!

– Нет.

– Нужно! И ты это понимаешь. Не можешь не понимать, не совсем же ты кретин, какие-то мозги все-таки есть.

– Нет.

– Оно и видно.

Альберт надулся и какое-то время молчал. Обиженно молчал. Вызывающе обиженно.

Это всегда срабатывало, сработало и сейчас – старший сколько мог выдерживал паузу, но в конце концов заговорил первым:

– Мы не должны так поступать. Каким бы он ни был, он человек, и ворожить на него нельзя.

– Грешно! – ядовито прокомментировал Альберт.

– Да.

– Дурак.

– Знаю. Но если мы начнем ворожить, чем мы будем лучше всякой нечисти?

– Я! Я, а не мы! Это не ворожба – это направленное заклинание, принципиально новое, понятно тебе? Не колдовство! Ма-ги-я!

– Это злое заклинание.

– Гос-споди, – прошипел Альберт, – какой ты все-таки тупой, а! Не бывает злых заклинаний. И добрых не бывает. Если чудовищ наводит на нас... – короткий взгляд в сторону навострившего уши Галеша, – ну, ты знаешь кто, он получит по мозгам. Его это даже не убьет, ясно? Просто подумает в другой раз, прежде чем гадить. А если это тот, с Триглава, ничего с твоим... не случится. Ну?

– Нельзя.

– Да почему?!

– Если это он и твое заклинание причинит ему вред... – Артур развел руками. – Это ведь совсем не то, что кулаком в ухо сунуть. Заклинание, направленное во зло, – суть ворожба. Колдовство.

– Нет-ну-какой-же-ты-все-таки-придурок!!!

Альберт грохнул для разрядки сразу десятью молниями и замолчал снова.

Ночь вокруг тоже притихла.

Испугалась.

А ведь идея была хорошая, отличная просто была идея. Альберт над ней весь вечер думал, пока собирались и пока ехали. Найти канал, через который митрополит связан с чудовищами, и ударить. Легонечко. В четверть силы. Он бы и в полную силу мог, чтоб сразу в пепел, но старший твердит, что людей убивать нельзя. Нельзя так нельзя, Альберт согласен не убивать. Ведь согласен же. А этот... Уперся как баран.

– Смирение и милосердие, – процедил маг сквозь зубы. – Ударили по правой щеке – подставь левую, да?

– Нет, но...

– Они, значит, могут нас поедом есть, а им за это – ничего. А если голодный пес откусил тебе правую ногу, отдай ему левую. И голову, если попросит, да?

– Да нет же...

– Тогда почему нельзя?

– Это колдовство... – Артур искал слова. – Это грех. Зло. Я... я не смогу молиться за тебя, если буду знать, что ты, что... Ну, как в Развалинах, помнишь, когда ты жертву принял?

– Да плевать мне!

Напоминание о принятой жертве напомнило и о том, что с того дня не раз и не два мелькала мысль: повторить бы удачный опыт, поэкспериментировать, рассчитать зависимость притока энергии от количества – или качества? – отнятых жизней.

Плохие мысли.

Как сказал бы Артур: злые.

– Плевать мне на твои молитвы, братец, – продолжил Альберт вслух, – в Цитадели я без тебя справился, и дальше, знаешь, не помру. А из-за твоего упрямства нас сейчас заесть могут, как маленьких. Мы до Стополья еле живые доехали, забыл уже?

– Не забыл. И как ты в Цитадели Павших «справился» – тоже помню.

– Из-за тебя все, – уставился маг в огонь, – сам не живешь, и мне не даешь. Дрянь всякая снится. Зако правильно сказал: я спать без молитв твоих дурацких не могу, а тебе это и надо.

– Так тебе «плевать» или ты спать не можешь? – невинным тоном уточнил Артур.

– Да иди ты! Скотина. Хоть бы обиделся из вежливости.

– На тебя?

– Скотина и есть.

– Я думал, вы никогда не ссоритесь, – нерешительно произнес Галеш.

И оба брата уставились на него через огонь. Удивленно так.

– Ссоримся? – переспросили хором. – Мы?!

– Просто он тупой, – снисходительно сказал Альберт.

– Маленький он еще. И глупый, – пожал плечами Артур.

В темной ночи, от звезд к земле и от земли к звездам – гибкая сверкающая решетка. Узор заклинаний яркими пятнами расцвечивает строгое сияние золота и хрусталя.

Надежная опора или прочная клетка?

Не думать об этом. Или думать не так.

«Господи, спасибо Тебе за терпение и милость...»

«Толку нам с Его милости! Лучше бы митрополиту треснули...»

* * *

А на подходах к Серому лесу нечисть сгинула. Последние две ночи прошли на удивление спокойно, и не жаждал человечьей кровушки никто, кроме комаров. Этих, правда, было столько, что Альберт почти всерьез задумался о защитных полях. Лес близко, воздух влажный, трава кругом – комарам самая жизнь.

Впрочем, обошлись без полей. У старшего среди прочей экипировки нашлась какая-то дурно пахнущая водица. Артур побрызгал ею кустики поодаль от лагеря, и комарье устремилось туда, сразу позабыв о людях.

– А я знаю, что это, – сообщил Галеш, настраивая гитару.

Братья на его заявление никак не отреагировали. О том, что полевое снаряжение рыцаря Храма включает в себя множество очень странных и очень полезных вещей, известно всем. Кто-то знает больше, кто-то меньше А осведомленность Галеша давно уже стала привычной.

Музыкант подождал, подождал... понял, что тема никому не интересна, и развивать ее не стал.

– Ты лучше об эльфах расскажи, – попросил Артур. – Как нам себя вести завтра, чтобы сразу не расстреляли?

– Да никак, – пожал плечами Гатеш, – только за оружие не хватайся. А ты, Альберт, заклинаний не твори. Эльфы вовсе не злые, что бы о них ни рассказывали, и убивают они не со зла. Люди для них. как комары для людей, – кивнул он в сторону обрызганных приманкой кустов. – не беспокоят, и ладно. У меня есть дозволение приходить в Серый лес, когда вздумается, может быть, со мной дозорные пропустят и вас. А может быть, нет. Не знаю.

– Опять к черту на рога лезем, – заметил Альберт, не смутившись под укоризненным взглядом старшего, – и ведь залезем когда-нибудь. Даже не знаю, кому хуже будет. Что там у нас впереди, а, братец? Живы будем?

– Не убьют, так будем, – философски ответствовал Артур.

– Зато твари отвязались. – Галеш противно звякнул струной. – Это тоже от того, что эльфы близко.

– Твари нас и не трогали. Все больше демоны и нечисть.

– И кстати! – Альберт, разглядывавший звезды, перекатился на живот. – Ты заметил, что нечисть приходит вся сплошь разумная? Демоны – как придется, а нечисть – разумная.

– Ей приказывать проще. А с демоном поди договорись. Безмозглого хоть на кровь навести можно.

– Думаешь, в этом дело?

– А в чем?

Галеш возился с гитарой, делая вид, что разговор ему ну нисколечко не интересен.

«А я думаю, – продолжил Альберт уже не вслух, – что наши с тобой неприятности имеют минимум два источника. Ты запрашивал насчет тварей по окраинам? Тех, что во сне видел, помнишь?»

«Демоны. Алым на карте были отмечены демоны. Серым – чудовища».

«И Шопрон тоже алый, ага?»

«Что «ага»? Митрополит это».

«То и «ага». Владыка Адам – это демоны. А нечисть чья? И твари?»

«Так его же. Или того, с Триглава. И что?»

«Пока не знаю, – честно и несколько обескураженно ответил младший, – думал, сейчас что-нибудь соображу».

Артур улыбнулся. Братишка верен себе и полагается на озарения, не желая подумать... Стоп. Что-то в этом... Пока что все идет по схеме столетней давности. Митрополит в роли Козлодуйского Лиха, эмиссар того, с Триглава, поставщик крови и душ к столу повелителя, воображающий повелителем себя. Но сто лет назад Козлодуйский отшельник командовал лишь чудовищами, он не умел приказывать демонам. Он был сильным колдуном, знающим магом, а заполучив Источник, почувствовал себя всемогущим, но ограничивался тем не менее чудищами, собственными заклинаниями да умелыми манипуляциями с «тканью миропорядка».

А господину Илясу Фортуне не мешало бы поработать над формулировками.

Отсюда бродячие мертвецы, смятение в умах, костры с еретиками по всей Долине, смута в Средеце. Ладно, это все – дело прошлое. Важно, что демонов тот, с Триглава, оставил тогда за собой. И правильно сделал. Демоны – это армия, а направлять армию должен тот, кто больше знает о ситуации. Либо в этот раз враг передал своему эмиссару больше полномочий и, как следствие, больше возможностей, либо он тут вообще ни при чем.

Нет.

Иначе что имела в виду Приснодева, говоря о том, что владыку Адама нужно спасти? От кого спасать, если не от того, с Триглава? Не может человек, пусть даже митрополит, стать его соперником, зато может подвергнуть опасности свою душу, заключив с демоном сделку.

С другой стороны, в прошлый раз вражине мало не показалось. Смерть Козлодуйского отшельника ударила и по нему. Да еще как ударила! Сто лет, гад, прятался, нос высунуть боялся. Если владыке Адаму он дал больше сил и возможностей, значит, и ударить должно сильнее. Этого-то враг, хоть и демон, не может не понимать.

Ударит по нему, впрочем, лишь в том случае, если Артур с Альбертом смогут добраться до митрополита. А если нет, если заедят их твари или эльфы завтра расстреляют, придется сэру Герману самому справляться.

А сэр Герман и не знает ведь ничего. Он, конечно, догадается. Хочется верить, что догадается. Господи, ну сделай так, чтобы догадался, а? Пожалуйста!...

– Эльфы не терпят их, – продолжал рассуждать Галеш, – и тварей, и нечисть, и демонов – всех. И убивают их эльфы совсем не так, как людей.

– Премного благодарны! – ответил Артур. – А зачем же они на Сегед нападали?

– Об этом спроси у них, – посоветовал музыкант, – я спрашивал, но не получил ответа. Эльфы... – он пробежал пальцами по струнам, вызвав дисгармоничную капель звуков, – они прекрасны, жестоки, загадочны. И у них есть цель. Я не знаю, какая, да мне и не нужно. Слушай:

Погребальных костров стелился сизый дым, Мимо полых холмов, по дорогам пустым, По равнинам седым в ожиданье снегов — Ответь мне, чем был твой кров? Чем была наша цель средь бурлящих копов, Среди скованных тел, среди плотской тюрьмы? Мы ошиблись дверьми, я здесь быть не хотел! Очнись же, сорван покров…

Альберт равнодушно поглядывал то на брата, то на Галеша. Он отдавал должное мастерской игре, в очередной раз подивился умению менестреля оживлять холодное серебро струн, но эта песня не трогала. Ничуточки. Если она про эльфов, значит, они сродни христианским ангелам.

В не-бе-сах Плавят медь Это Смерть - Рыцарь в черных шелках, Проводник К раю, Где беспечен псалом, Где за круглым столом, Как Артурово рыцарство, свита Христова У чаши с вином…

Надо наконец с подробностями выспросить у старшего о том, кто такой этот король Артур. Интересно же, в честь кого братца нарекли. Вот Альберт – это понятно, был такой ученый, величайший из великих, на основе его открытий выстроена современная магия. А король Артур... Старший бурчит: «сказки». Ясно, что сказки, и все-таки забавно было бы.

Всем, кто большего ждал, Господь направит гонцов, В их руках, как Грааль, Горит смертельный фиал, Но если это финал — Он так похож на любовь… Ты слышишь пенье ветров? Над сетью белых дорог, Над дробным стуком подков Открыта дверь облаков. Так труби же в свой рог Над вселенской зимой, Что была нам землей Над пеплом наших костров.

Артур – то ли слушает, то ли нет – думает о чем-то своем. Значит, Галеш поет для него. Значит, снова почувствовал, что и как должна сказать песня.

Но при чем тут эльфы?

Оглянись, Вестник ждет, Проводник До последних ворот, Где меня Встретят Все, кого я любил, Все, кого я любил, Все, кого, как и нас, В небеса уносил Ветер...

– Значит, эльфы? – дав отзвучать последнему аккорду, поинтересовался Артур. – Цель у них, значит?

– Не только эльфы, – примирительно ответил Галеш и, словно успокаивая гитару, погладил ее по струнам. – Я петь умею, рыцарь, а не говорить. Разве что так. – И, постукивая пальцами по гулкой деке, он повторил четким речитативом: – «Чем была наша цель средь бурлящих котлов, среди скованных тел, среди плотской тюрьмы? Мы ошиблись дверьми, я здесь быть не хотел!...»

– Молчал бы ты, Галеш.

– Я смотрю на вас и думаю: разве вы этого хотели?

– Чего «этого»?

– Этого, – обвел менестрель рукой темноту вокруг, – славы, силы, могущества. Ты хотел всего этого, Альберт?

– Вот еще! – фыркнул маг, не понимая, к чему клонит музыкант и на что сердится старший.

– А ты, Артур?

– Понесло тебя на ночь глядя.

– Никто лучше, чем я, не знает старых сказок, – невпопад сообщил Галеш. – А уж старая правда и подавно никому, кроме меня, не ведома. Обряд, который сделал вас тем, что вы есть сейчас, он ведь шел не от сердца. От разума. И я не могу понять – хотя, казалось бы, кто лучше меня разбирается в движениях человеческих душ, – я не могу понять, как вы сумели вынужденное, надуманное, сотворенное по необходимости посчитать единственно правильным и... да, осмыслив сначала, принять затем сердцем.

– Это он о чем? – нехорошим тоном спросил Альберт.

– Да все о том же, – махнул рукой Артур и достал трубку, – о том, как мы кровь смешали.

– Смешали кровь, а теперь мешаете друг другу жить, – без всякой деликатности продолжил Галеш. – Зако прав, хоть мне и не нравится повторять его слова. Но Золотой Витязь не увидел и не понял главного: вы все делаете добровольно. У Альберта есть сейчас выбор между тобой, Артур, и великой силой. Ты, как и сто лет назад, волен выбирать между Небесами и младшим братом. Но вместо того чтобы пойти каждый своим путем, вы остаетесь в клетке, которую выстроили себе сами. Зачем? Есть ли в этом смысл? А если есть, видите ли его вы? Или я прав и вы сами не знаете своей цели?

– Вот зануда! – Альберт зевнул и завернулся в спальный мешок. – Спокойной ночи, братец.

– И в самом деле, – смущенно улыбнулся Галеш, – я, как обычно, завел разговор не к месту и не ко времени. Просто подумалось, Артур: почему все песни для тебя, какие приходят мне в голову, так или иначе обещают смерть?

– Потому что я смертный, – отрезал рыцарь, – заткнись и спи.

– Как скажешь. Но эльфы свою цель знают, а вы – нет.

– Перебить всех тварей и перевешать всех музыкантов.

– Угу, – неразборчиво поддержал Альберт из спальника, – тогда наступит рай на земле и все будут счастливы

Галеш, и не рассчитывавший на понимание, только вздохнул, зачехляя гитару.

* * *

А на следующий день после полудня они подъехали к опушке Серого леса.

* * *

– Придется спешиться, – предупредил Галеш и спрыгнул со своего мерина. – там дальше сплошной бурелом, верхом не проехать.

– А ты тропки знаешь? – Артур привычно взял Стерлядку под уздцы, помогая Альберту слезть.

– Не знаю, – помотал головой менестрель, – а если бы и знал, все равно не стал бы рассказывать. Нас встретят. И если не убьют – проводят к Илвиру Высокому.

– Это который король?

– Он не король, – улыбнулся Галеш. – скорее, маршал монастыря, если говорить на понятном тебе языке. Здесь, в Сером лесу, живут только воины.

– И сколько их?

– Артур... – В голосе музыканта слышалась явная укоризна. – Все, что ты увидишь сам, ты увидишь. Стойте. Дальше идти не надо. Теперь будем ждать.

* * *

Ждали долго.

Артур успел покурить. Потом лениво поругался с младшим, вознамерившимся поймать нескольких воздушных элементалей на предмет отправить их в глубь леса с разведкой. Потом, устав спорить, оба принялись наблюдать за нахальной белкой, скачущей по веткам ближайшего дерева. И снова поспорили, на сей раз, что случится раньше: Альберт привадит белку сухарем или появятся обещанные эльфы.

Артур выиграл – сухарь увидел и тут же слопал Серко, а испуганная белка сиганула в лес – только хвост мелькнул.

И когда неугомонный младший уже почти убедил Артура сыграть в карты, что, с учетом вчерашнего предупреждения о заклинаниях, было бы ну совсем неразумно, из-за поваленных стволов наконец-то послышался голос:

– Кого ты привел, музыкант?

«... Уши-то, уши!» – в полном восторге бормотал Альберт. Черные глазищи сверкали, он таращился на эльфов без всякого стеснения, разглядывая удивительные одежды, странную обувку, оценивающе хмурясь, принюхивался к незнакомой магии.

Магии?

Наверное, все-таки да.

Ну и, конечно, Альберт не смог обойти своим вниманием эльфийскую внешность. Нет, что и говорить, уши действительно заслуживали восхищения. Не сказать чтобы больше человеческих, но зато они были острыми, с узкой раковиной, и – самое главное! – шевелились, стоило всхрапнуть лошади или хрустнуть ветке под ногой Галеша, или звякнуть стремени. На любой звук, не характерный для обычной лесной жизни, эльфы реагировали настороженным движением острых ушей, что приводило Альберта в искренний восторг.

«Ты, братик, вслух чего-нибудь не брякни, – предупредил Артур, – обидятся еще...»

«Я сам сейчас обижусь! – самоуверенно отрезал юный маг. – Не учи ученого».

Сам Артур, как натура более художественная, уши эльфов, конечно, отметил, но не стал уделять им особого внимания. Галеш не соврал – лесные воины действительно были... ну, не прекрасны, это менестрель по своему обыкновению преувеличил, эльфы были правильными. Такими же правильными, как деревья, трава, цветы и листья. Как снежинки зимой или дождь летом.

Человек, он часто кажется чужим, неуместным даже в собственном доме, не говоря уж о диком лесе. Это музыкантам и сказочникам пристало рассказывать о хайдуках, что душой сродняются со смертельной сечей, или о крестьянах, как неотъемлемой и обязательной части поля. На самом же деле даже священник в храме далеко не всегда уместен.

А еще у эльфов не было при себе оружия. Во всяком случае, Артур не разглядел у них ничего похожего на мечи, копья или луки с арбалетами. А ведь как-то они расстреливали бедолаг, слишком далеко заходящих в Серый лес. И Сегед штурмовали не одной только магией.

Двое нелюдей вели их через бурелом, ступали легко, неслышно, будто скользили над травой, над усыпавшими землю хвоинками. Один из провожатых то и дело вовсе насквозь проходил через поваленные стволы и нетерпеливо морщился, когда люди мешкали, обходя преграду.

Второй был вежливее, хоть и ненамного.

С самого начала эльфы не сочли нужным даже представиться гостям. Представляться они, конечно, были не обязаны, тем более что гости незваные, но Артур сделал в памяти закладку. Так. Просто. Мало ли когда еще доведется встретиться с этими двумя. И с теми, кто незримо шел рядом, тоже, по-видимому, пренебрегая человеческими путями, шагая насквозь там, где пройти было нельзя.

– Если вы умеете так, – кивнул рыцарь на нетерпеливого проводника, в очередной раз скользнувшего бесплотной тенью, – зачем вообще оставлять проходы?

– Для тебя, – отрезал второй. И в дальнейшие объяснения вдаваться не пожелал.

Артур предпочел счесть странные слова образцом эльфийского юмора, но младший сразу преисполнился самых худших подозрений. И украдкой сунул в ладонь брату стеклянную палочку телепорта.

Дальше шли молча. Лес постепенно менялся. Незнакомые деревья проглядывали между привычных сосен и меловых стволов берез. Незнакомые цветы. Нет, Артур не считал себя знатоком лесной растительности, но знал совершенно точно, что в Долине отродясь не водилось медных кленов с серебряной листвой. Медных не потому, что цвета такого, а потому, что металлических. И уж, конечно, никогда в Сером лесу не текло ручьев с россыпями самоцветов на дне. И крохотным – с ноготь – пестрым птицам не место было возле кустов шиповника.

Шиповника, кстати, самого обычного – яркие розовые и белые цветы на гибких колючих ветках.

В конце июля.

В темном лесу.

Обычный такой шиповник.

* * *

На карте Серый лес выглядел длинным, неровным овалом, протянувшимся с севера на юг, от Сегедского тракта до границы Рудных болот на юге Аграма. Эльфы же, если верить Галешу, обосновались ближе к северо-западной окраине леса и, пока не возвели люди стену от Златой рощи до самого Сегеда, развлекались тем, что нападали на хайдуков, караваны и простых путников.

Это если верить Галешу.

Про вылазки эльфов рассказывал не только менестрель, а вот о том, где именно в лесу следовало их искать, ни от кого, кроме Галеша, Артур не слышал.

И что-то тут не сходилось.

Либо музыкант врал. Либо эльфы по Серому лесу кочевали. Либо умели они не только насквозь проходить древесные стволы и стрелять из луков, этих самых луков при себе не имея. Потому что пути через лес с юго-востока на северо-запад, как шли сейчас, было полторы недели. Быстрее, чем в обход, с учетом того, что идти приходится пешими, но именно недели и именно полторы. Десять дней с поправкой на неизбежные помехи.

А к ставке Илвира Высокого надменные проводники вывели отряд за три часа.

Артур с Альбертом даже переглядываться не стали удивленно. И так ясно, что ничего не ясно.

– Быстро как-то дошли, – пробормотал Галеш, – но место, кажется, то самое. Дома вот...

И действительно – дома. Ажурные, с серебряным блеском стены. Острые скаты крыш. Дыма из труб не хватает, да бреха собачьего, а так – деревня деревней. И дорожки от дома к дому протоптаны. Это у эльфов-то, которые пройдут – травинка не примнется.

И ни единой живой души вокруг.

Нет. На человеческое село это все-таки не походило. А походило на...

– Походный лагерь! – осенило Артура. – Могу поспорить, что эти их домики в пять минут разобрать можно.

– Можно, – подтвердили из пустоты. – Следуйте за светом, смертные, Илвир Высокий готов принять вас в Зале Советов.

«Финтифлюшка какая-то! А гонору!» – насмешливо прокомментировал рыцарь, разглядев, кто говорит с ними. Маленький светящийся шарик, похожий на комок пуха из гнезда лайтгаги. Отличный, кстати, пух. Верный промысел для многих хайдуков – лайтгагачьи гнезда обшаривать, когда птенцы уже на крыло встали. Знатные дамы за него любые деньги платить готовы. И на украшения он годен, и в прическу – чтоб капельки света в волосах таинственно поблескивали, и на шали, боа там всякие. Правда, шаль такую себе разве что герцогская женушка могла позволить.

Храмовники этим пухом спальные мешки набивали. Удобно. С лицевой стороны – камуфляж, с внутренней – свет, неяркий, но издали заметный. Попал кто из братьев в беду, лошадь ногу сломала или еще что – вызывай помощь, выворачивай спальник тыльной стороной наружу и жди. Хоть днем, хоть ночью – свои издалека увидят, а нечисть от света этого подальше держаться будет.

«Умный ты, братец, спасу нет, – хмыкнул Альберт. – Какой гонор? Это ведь то же самое, что ваши рации, просто летает».

«Да? – Артур с сомнением пригляделся к пуховому комочку. – А так не скажешь».

Зал Советов оказался небольшой полянкой, как загон огороженной все теми же кружевными стенами из серебра. Поляна так и кишела светящимися шариками. Они роились в воздухе, сбивались в стайки, разлетались по углам. Одни исчезали, на их место являлись другие, потусклее, повисев неподвижно, наливались светом, словно восстанавливали силы и, в свою очередь, уступали место следующим.

Красиво было. Как будто звезды расположились здесь на дневку, чтобы ночью подняться обратно в темное небо

А лошадей пришлось оставить снаружи.

Альберт, прежде чем войти в Зал Советов, вытащил мэджик-бук из большого кармана на спине своего жилета.

– Миротворца захвати, – посоветовал он Артуру. Тот кивнул. Стараясь не делать резких движений, перевесил топор с седла на пояс.

– Никто не обидит тебя, рыцарь, – тут же заявил комок пуха, – впрочем, если ты боишься меня, возьми с собой еще и меч.

– Точно, – Альберт, не спросив у Галеша, цапнул с его седла волшебный клинок. Сунул брату: – Держи, – задумчиво поглядел на подвешенный к седлу арбалет...

– Сам понесешь, – предупредил Артур.

– Ладно, – вздохнул маг, – если что, тебе другой выдадут.

– Если «что»? – не понял Галеш, уже расчехливший гитару.

Альберт смерил его жалостливым взглядом и промолчал.

... А Илвир Высокий оказался слепцом.

Он действительно был высок ростом – на голову выше Артура. Бесстрастное, длинное лицо с узким подбородком и широкими, острыми скулами слегка пугало. И непривычными для человеческого взгляда чертами, и пустыми бельмами огромных, вытянутых к вискам глазниц. Надменный и строгий, Илвир ждал, пока гости приблизятся, а пушистые комочки света кружились над его головой.

– Ближе не нужно, – холодно прозвучало сразу со всех сторон, когда до эльфа осталось шагов десять, – оставайтесь на месте, смертные.

Они послушно остановились. В чужой монастырь, как известно, не след соваться со своим уставом. И даже Артур, непривычный к подобной пренебрежительной брезгливости, счел за лучшее делать так, как велено.

Стояли. Смотрели на гордого слепца. Тот хоть и не мог видеть, а казалось, тоже смотрит. Не на гостей – не было эльфу дела до смертных, – слепые глаза видели что-то недоступное зрячим.

– Ты пришел, – изрек наконец Илвир.

В первый раз за все время губы его шевельнулись, обнажив острые треугольные клыки. Кажется, так он улыбался. Неживая улыбка на неподвижном лице.

– Я вижу, смертный, ты не знаешь еще, какая судьба тебе уготована. Но ты здесь. И Меч с тобой. Ты хотел спрашивать – я позволяю тебе это. Возможно, ты даже услышишь ответ. Итак?

– Говори, Артур, – прошептал Галеш, – спрашивай, пока можно.

– Благодарю за разрешение, Илвир, – церемонно произнес рыцарь.

И неожиданно получил в ответ еще одну страшноватую улыбку.

– Тебя оскорбляет мое пренебрежение, смертный? Потерпи. Очень скоро все мы склонимся перед тобой. И как твоя жизнь зависит сейчас от моей прихоти, так моя судьба окажется в твоей власти. Позволь же мне говорить с тобой так, как привык я разговаривать с твоим народом. Последняя уступка гордости. Я жду твоих вопросов, рыцарь Храма.

– Зачем вы здесь?

– Чтобы отыскать Меч и того, кто станет Мечом. Наша миссия завершена, смертный. Мы готовы уйти, мы устали от вас больше, чем вы от нас. – Илвир помолчал, медленно кивнул. – Ты хочешь подробностей? Изволь. Но сначала позволь мне оглянуться твоими глазами.

– Что это значит?

– О, ничего опасного для тебя. Что ты видишь вокруг, смертный? Просто лес, где привычные тебе деревья сплетаются ветвями с чужими, невиданными ранее. Просто лагерь в этом лесу, шатры из серебра, комары и сырость от близких ручьев. Просто слепого эльфа, позволяющего себе тон, недопустимый по отношению к таким, как ты. К рыцарям Храма. Бесстрашным истребителям всего злого и доброго, что кажется опасным для людей. Я прав, смертный?

– Да.

– Благодарю, – сказал Илвир так же церемонно и насмешливо, как несколькими минутами раньше благодарил его Артур, – я видел твоими глазами. Теперь ты посмотри вместе со мной. И пусть моя слепота не будет тебе помехой.

По-птичьи резко повернулось узкое лицо, длинный палец указал на Галеша:

– Пой, музыкант. Тебе не нужны чужие глаза, чтобы видеть.

И под пальцами Галеша зазвучала мелодия, какую не могли родить гитарные струны: тонко, прерывисто запела флейта – птицы, пробующие на вкус воздух нового утра, тяжким вздохом откликнулся орган – туманный рассвет, плывущий над росистыми травами, медью – цимбалы, капли солнца на каплях воды.

Небо. Звезды Прозрачная свежесть и запах листвы. Серебряных листьев. Звездная радуга – стройною аркой. Звонкая лютня, гордая арфа. Яркий костер, полыхающий жарко. Шелковый шорох зеленого шарфа. Свечи кипрея – малиновым шелком...

Просто лес. Просто лагерь в лесу. И над серебряными стенами Зала Советов высятся деревья, прямые, стройные, устремленные кронами в ясное небо, до которого не достать им, будь они и в сотни раз выше. А в невидимой отсюда дали небо – такое же. Синее. Высокое. Там деревья из золота и серебра соседствуют с живыми, неведомыми людям. Там драгоценными ожерельями вьются по ветвям цветы. Там, мелькая солнечными пятнами на шерсти, бродит по траве единорог. А птицы не боятся подпевать флейтам и скрипкам.

Там нет времени, и пространства покорны. Там ночь сменяет день лишь потому, что звезды так же прекрасны, как яркое солнце. Там не убивают. Не умирают. Не ведают зла.

И не ведают Бога.

* * *

– Вы пришли к нам, – вплелся в музыку равнодушный голос Илвира, – пришли незваными, нежеланными, опасными. Не гости – нищая и злая толпа, ворвавшаяся в хрустальный замок.

– Мы пришли, – повторил вслед за эльфом Галеш, такой же равнодушный. И даже глаза менестреля глядели слепо, не способные увидеть мир вокруг.

Безнадежно и гневно.

... Сюда, где ночь и мгла, судьба нас завела, И тень от вражеских ворот раскинула крыла. Мы сведены, как сводят брови, Слепит глазницы едкий дым, Но будет май, и встанут травы вровень С руническим надгробием моим... С руническим надгробием моим.

– Вы пришли и остались, и начали перестраивать наш дом так, как сочли нужным. Зачем? По какому праву? По праву сильного, быть может? Нет, смертный, вы всего лишь животные – грязное стадо, бегущее от хищников. Стадо, способное растоптать любую преграду, но не от силы, у вас нет сил.

От страха.

Здесь птицы не поют, деревья не растут, Корона вражеских зубцов венчает наш приют. Уже горит вторая башня И тонут лестницы в гробах. Мы не от гордости своей бесстрашны То цвет отчаянья белеет на гербах...

И хищные твари, гнавшие вас, пришли по вашим следам. Мы вынуждены были защищаться, смертный. Мы защищали наш мир от вашей войны...

И нет пути по бездорожью. Бессчетна вражеская рать. Скрепи сердца, как плащ скрепляют брошью, Еще не вышло время все переиграть. Взметнутся в небо искры Берилловых корон. Наш вечный пост, он был не нами избран...

– Достаточно, – поднял руку Артур, – достаточно Илвир. Это все красиво и грустно, и я сожалею о том, что мы причинили вам столько беспокойства. Но среди людей принято думать, что это вы пришли к нам. Пришли и начали убивать. А мы – защищались. От хищных тварей, которых вы ненавидите так же, как люди. И от вас, куда более опасных, чем любая тварь. Может быть, ты объяснишь мне, как это вышло?

– Красиво, – презрительно повторил эльф, – ты полагаешь это красивым, смертный? Да, вы находите красоту лишь в разрушении, вы оскверняете все, к чему прикасаетесь, и говорите потом: это красиво и грустно. Что ж, я объясню. Тебе, смертный, я объясню все, чего ты не понимаешь. Помнишь, ты проклял того, по чьей вине не можешь вернуться в свой дом? Проклял, не ведая тогда, как не ведаешь и сейчас, какую силу имеют твои слова. Ничтожная букашка, обреченная на великую судьбу, ты смеешь нарушать законы и хочешь остаться безнаказанным...

«Артур! – Альберт встал рядом, чуть позади, стряхнул с пальцев и разбросал вокруг вязкое сияние защитного поля. – Н-нам, кажется, пора».

«Подожди, – попросил рыцарь, – успеется».

– Противоестественный союз разума и невежества. – Илвир пренебрежительно поморщился. – Ты мог бы стать великим волшебником, маленький колдун, но предпочитаешь оставаться фокусником. Сейчас не время для твоих трюков, прибереги их для более благодарных зрителей. Ты готов слушать меня, рыцарь?

– Я только это и делаю, – заметил Артур, отодвинув брата подальше за спину – очень уж нехорошо сверкнули глаза младшего. Еще хуже будет, если он озадачит Илвира каким-нибудь из своих «фокусов» раньше, чем эльф ответит на все вопросы.

Интересно, почему все, кроме Флейтиста, склонны при первом знакомстве Альберта недооценивать?

Ветер ли гонит листву, Я ли прощаюсь навеки? Небо горит под ногами и пеплом восходит к земле... Облачных крыльев канву Пеною вздыбили реки, Смыв отпечатки следов наших ног на песке

– Мы защищались от вас, – как учитель, повторяющий материал для нерадивых учеников, напомнил Илвир, – но отнюдь не сразу мы решились на открытое столкновение. Очень долго наш народ просто избегал вас. Не из страха. Мы не боялись вас и не боимся. Из брезгливости. Сияющая-в-Небесах – люди назвали бы ее Богиней, но для нас она госпожа – непроницаемой стеной отделила ваш грязный мир от нашего, прекрасного и чистого. И, накрытые этим куполом, вы, как паучий колокол в воду, все глубже проваливались в наши земли, не зная, даже не подозревая о том, что вокруг вас лежат иные земли.

Дивные земли. Чудесные, как Парадиз, воспетый в сказках ваших жрецов.

Гордость с Отчаяньем долго скакали в седле. Поздно. Гибкое тело твое не для тленья в земле Мерзлой, Встань! Слышишь звучание Музыки Сфер? Это конец! Встарь Судьбы сплетались в оправу колец.

– Твое проклятие, смертный, разрушило стену. Твое проклятие, сказанное в плохой день и воистину в черный для мира час, было услышано. И исполнено. Мы потеряли величайшую из наших святынь, охраняющую и хранимую. Меч – основа миропорядка – исчез из мира. Мы лишились опоры. Лишились защиты. Вы же, грязные, невежественные твари, получили великий дар, не зная о том и не умея этим даром воспользоваться. – Илвир покривил губы не то насмешливо, не то горько. – Вы не умеете. Мы – не способны. Видишь, как странно все получается, смертный. И я, Илвир Высокий, верная стрела из колчана Сияющей-в-Небесах, повел своих бойцов в проклятые земли. Чтобы вернуть Меч и найти человека, что станет Мечом, и спасти мой мир. Или погибнуть.

Вы быстро учитесь, рыцарь, и хорошо научились убивать нас.

Что же теперь? Месть белую лестницу краем плащей, Лечь на перекрестие ржавых мечей, Спать лишь в погребальном рыдании струн, Стать гербовой надписью, вязью из рун...

– Ты хотел знать, зачем мы нападали на вас? Да лишь затем, чтобы защитить себя. Ваши земли – сплетение множества дорог, тайных путей, неведомых и недоступных вам. Сколько несчастных, следуя по ним, выходило прямо под удары ваших мечей! Духи, гении, феи, призраки, майи – для непохожих на людей приговор один: смерть. Вы не ведаете жалости. И тем более страшно, что в своем невежестве вы сами волею случая можете ступить на одну из дорог, ведущих в наш мир. Этот лес – брешь в стене. Пробоина, закрыть которую долг мой и моих бойцов. И вот после стольких лет мы вознаграждены. Меч вернулся. Вместе с тем, кто станет Мечом. И сейчас ты держишь в руках не просто оружие – Силу. Воплощенную в тело Меча Силу, ту самую, которой поклоняешься ты сам, рыцарь. Ту самую, что заставляет тебя быть защитником своего народа. Ту, что ведет твое сердце по единственно верному пути, и путь этот близок к завершению. Дальше тебе предстоит другая дорога.

Жгут ли сухую листву Или последние вехи? Тлеет ли сердце мое Вместе с пламенем ваших сердец? Чайки ли к морю зовут, Я ли прощаюсь навеки? Гордость с Отчаяньем в сговоре. Это – конец.

– Сколько слов... – в некотором ошеломлении пробормотал Артур. – Ты хочешь сказать, этот меч – от Господа? Но Он же сказал «не убий».

– Потом про меч спросишь. – хмуро сказал Альберт. – Мне про купол не все понятно. Если Долина была закрыта, как же тогда Большой мир? Скажи ему, пусть уточнит даты. Кто окружил нас пузырем, когда, где... А то дурь какая-то выходит.

– М-да... – Артур покрутил волшебный клинок в руках. – Илвир, ты, наверное, прав насчет невежества, но нельзя ли привязать все, что ты рассказал, к человеческому летосчислению? Видишь ли, Единая Земля соседствует с другими за горами на севере, но там никогда не слышали об эльфах. Когда ваша госпожа возвела невидимую стену?

– Сколь глупы вы оба! – устало ответил Илвир Высокий. – Есть великое множество пространств, сосуществующих, не подозревая о том. У ваших земель и нашего мира давным-давно общая граница, но почему ты думаешь, колдун, что это мешает вам одновременно граничить и со множеством иных миров? Я повторяю еще раз: Сияющая-в-Небесах окружила вас стеной лишь тогда, когда граница оказалась нарушена. Сто лет назад. По вашему календарю – в третий день второго месяца весны.

– Это когда мы побратались, – будничным тоном заметил Альберт. – Говорил я тебе, что обряд всем пяти княжествам икнется.

– Ты и про купол говорил, – с уважением добавил Артур, – помнишь?

– Что он из-за нас появился? Говорил. А ты мне не поверил.

– Дурак.

– О! – Младший был доволен. – Дошло наконец-то. Ладно, что там с мечом?

– Принявший его обретет великую силу, – на сей раз Илвир не стал дожидаться, пока Артур передаст ему слова брата, – сам станет Силой. Для всех нас великая удача в том, что инициация произойдет в этом пространстве и в этом времени. Меч может нападать, а может защищаться. Ты – Защитник, рыцарь, а значит, на долгое время и люди, и дивные существа будут избавлены от бед. Ты не позволишь злу приблизиться, но не станешь подвигать нас на войну. И сердце мое исполнено радости, а гордость уязвлена. Смертный... Всегда смертный – повелитель, равный Сияющей-в-Небесах. Но чего ты ждешь? Или мало того, что я уже сказал? Достань клинок из ножен, остальное он сделает сам.

– Да что он сделает? – Артур потряс головой. – Зачем тебе я?

– Ты – один из немногих, кто способен стать Мечом.

– А почему тебе не взять его и не поискать кого-нибудь среди эльфов? Всем лучше будет. И гордость при тебе, и клинок при деле.

– Почему я? – тоскливо вопросил Илвир у безмятежных древесных крон. – Почему не Учителя? Не Воспитующие? Объяснять недоумкам законы мироздания – это их дело. Я – воин... Меч, – он нервно оскалился, – нельзя просто взять. Нужна плата, неужели это непонятно? И ни у кого из нас нет того, что требует Меч в обмен на силу. Ни у кого из нас нет бессмертной души, рыцарь.

– Так, – сказал Артур, отступая к выходу из Зала Советов и подталкивая туда же Альберта, – понял, – Артур прихватил за шиворот растерянного Галеша, – пошел бы ты к рогатому, – посоветовал Артур Илвиру.

– У вас осталось десять дней, – эльф не тронулся с места, – у всех вас, людей. Осень не наступит, смертный. Десять дней – и все. Вас больше не будет.

– Первое августа, – сосчитал Альберт, выметаясь за серебряные ворота. – Братец, числа двадцать девятого стоит нанести визит господину Ольжеху. Ага? По-моему, в Теневой Лагуне довольно уютно.

Сияющие стрелы ударили им под ноги. Вздрогнула земля. Жесткие стебли травы оплели ноги, мешая идти.

Теперь ясно было, почему эльфы обходятся без оружия: вместо луков и стрел в руках лесных воинов переливались полосы света.

Новый залп. Уже прицельный.

– Фокусник, значит, – обиделся Альберт, когда стрелы разлетелись, ударившись в защитные поля, – в противоестественном, так его, союзе. Артур, может, в телепорт?

– К лошадям, – скомандовал рыцарь.

Поля под очередным ударом сильно заискрили.

Артур свистнул негромко, но пронзительно, и Серко с места в карьер рванул навстречу хозяину. Стерлядка и мерин Галеша заржали, вытянув морды.

Однако тоже побежали – к седлу привязаны, куда тут денешься?

И лишь забросив младшего на лошадь, убедившись, что Галеш, которому страшно мешала гитара, тоже забрался на своего мерина, Артур разрешил:

– В телепорт!

А во дворе профессорского дома, под ржание испуганных лошадей, младший язвительно заявил:

– Спорим, праведник, что ты рад здесь оказаться.

– Впервые в жизни, – признался Артур.

А Галеш, потянув его за рукав, заметил буднично:

– Тори здесь. На Волчьей мельнице.

Альберт демонстративно закатил глаза, раздал последние активаторы телепорта и очень взрослым тоном сказал:

– Что за жизнь? Ни минуты покоя.

* * *

Он даже испугаться не успел. Боишься ведь всегда либо перед боем, либо после, когда все уже заканчивается. А тут все сразу пошло по выверенной схеме. Как в задаче: первое действие, второе действие, третье...

Мэджик-бук. Пальцы по кнопкам – не глядя.

Старший держит лошадь по уздцы.

Телепорт.

И опять: оглядывается Артур, обстановку оценивает Артур, диспозицию выбирает тоже Артур. Альберт видит его глазами, но все активные действия – сейчас работа старшего.

Зато безупречны заклинания.

Повреждать врага нельзя, значит, контроль.

Посторонней мыслью – они всегда есть, такие, но очень редко отливаются в различимую форму: «контроль» – это бело-синие колоды большинства храмовников. А у старшего колода синяя с черным – связать противника и лететь в атаку.

Повреждать нельзя.

* * *

... Тори...

Арчи?

Ешкин корень, ну до чего похожи!

Первое, за что цепляется взгляд, – и ведь должен был привыкнуть, но сейчас, как в первый раз, как сто лет назад... Глаза.

Синие-синие. Яркие.

Страшные.

Вот он какой, Зако Золотой Витязь.

Красавец.

И улыбается. Весело так.

* * *

Мысли – отдельно. Пальцы – отдельно. Летят по кнопкам.

Ах, цветные кружева поверх гибкого золота.

Получи, Тори, подавись, красавец. Мало кто из магов умеет сплетать столько заклинаний одновременно. Вообще никто не умеет.

«Медуза», «хангри вормсы» в ее нитях, поверх всего – «паутина», файт-поле на Миротворца... кто сказал, что на старшего не действует магия? Защитные поля. Поглощающие... эх, Варга нет, пригодился бы сейчас.

И стазис-купол под рукой.

На всякий случай.

На самый крайний случай. Стазис из тех заклинаний, от каких рассыпаются мэджик-диски.

* * *

Все как в Цитадели Павших. Только вместо Змея – Тори. Красавчик сусальный, аж стыдно за такого правнука.

Младший отвлекает демона... ведьму... да не важно. Задача Артура: дать Галешу подобраться к Тори вплотную.

Все как в Цитадели Павших. Только вместо высоких стен и донжона – старая мельница. Плохое место. И так-то плохое, а уж сейчас, когда из узких окошек бьют молнии и очередями вылетают огненные шары, и вовсе никудышное.

Тори успел укрыться под защитой каменных стен. И выкурить его оттуда пока что не очень получается.

Все как в Цитадели Павших. Там бой пошел совсем не так, как загадывали. Здесь – тоже.

* * *

Тори, скованная «медузой», довольно быстро нейтрализовала «хангри вормсов». И, получив относительную свободу, разразилась в ответ на выпады Альберта целым залпом атакующих заклятий. Она не пыталась связать противника – то ли не умела, то ли пренебрегала магией контроля, – но и без этого на несколько секунд Альберт был вынужден уйти в глухую оборону.

Тут уж досталось и старшему. Досталось бы, будь Артур уязвим для магических атак.

Понеслась душа по кочкам!

Зашвырнув Галеша в пересохшее русло ручья, рыцарь кружил рядом с мельницей, появляясь словно бы сразу со всех сторон. Добраться не мог: магия там, не магия, а каменные стены – это каменные стены. Насквозь не пройдешь.

Он выбил запертую дверь, но изнутри плеснулась лава – Тори обратилась к «Перемене сущностей»: тому самому заклинанию, что оплавило подножие холма у Цитадели Павших. Высшая магия. И вряд ли ведьма пользуется мэджик-дисками. Значит – сама. Как уж она выжила в аду, воцарившемся внутри мельницы, это еще предстоит узнать.

А для высшей магии уязвим даже старший. Любое заклятие, в котором энергия воплощается в материю, так же опасно для него, как и для простого смертного.

Тори воюет на два фронта и справляется. Пока справляется. Рано или поздно ее силы иссякнут. Должны...

* * *

«Конус холода». Заклинание по-своему легендарное. Уж во всяком случае, памятное... «Малыш и Толстяк».

– Раскудрить твою! – рычит старший. – Не повреждать!

Но уже бьет плечом в растрескавшийся камень, прорывается к Тори... Кто там говорил, что сквозь стену не пройти?... Не повреждать... Ага! Как же!

Миротворец – его ни с чем не спутаешь. Полоса белого света на ярком ковре из переплетенных друг с другом заклятий. Своих и чужих. Пестрота – в глазах рябит. А поверх вдруг – ясно и чисто – смерть.

В последний момент топор ударил не лезвием – обухом. Оглушил. Должен был оглушить. Да разве ж Тори этим проймешь?! Такого быка, как Зако, и тараном не свалишь.

Эх, Арчи, ну что же ты? Ну...

Тори... Зако на мгновение запутался в волшебных узорах. Альберт тут же ударил в образовавшуюся брешь. Источенные магией стены рухнули, и юный маг едва успел послать на мельницу «пыльного червя», чтобы обломки не придавили и старшего, и проклятую ведьму. Устанут ведь выбираться.

Камни и гнилые доски рассыпались в порошок, но, не успев обрадоваться удаче, Альберт почувствовал, как слабеют и теряют силу защитные заклинания. Как будто «хангри вормсы» вернулись, чтобы сожрать хозяина.

А Тори... Тори не было. Было тело – Золотой Витязь, синеглазый красавец – пустая кукла, из которой вытряхнули набивку, и оболочка вот-вот опадет сдутым пузырем. И было нечто, непостижимое, и оттого страшное. Огромное. Оно окружило, стало землей и небом, и воздухом. Неживое.

Мертвое.

И одновременно со свирепым: «С нами Бог!» накрыл развалины мельницы последний аргумент в затянувшемся споре.

Безмагия.

И древко топора, ударив снизу вверх, под подбородок, бросило Тори на землю, засыпанную каменной крошкой.

– Она там?

Подоспевший Галеш нервно сжимал футляр с гитарой:

– Она там? Вернулась?

– Кажется, нет, – Артур не побрезговал, пнул носком ботинка бесчувственное тело. И понял. Понял, на что надеялся менестрель. – Я не знаю точно, – он развел руками, – попробуй.

Галеш шлепнулся перед телом на колени, положил рядом гитару, ладонями обхватил лицо Тори и застыл.

Через минуту, очень-очень долгую минуту, он поднял на Артура нерешительный взгляд:

– Ее там не было, – сказал тихонько, – не успела вернуться.

– Конечно, не успела. – подал голос приковылявший поближе Альберт, – она в некросферу ушла, да там и осталась. Братец, я хочу ее книгу!

– Еще чего!

– Артур...

– Забудь.

– И почему я знал, что так будет? – грустно промолвил Альберт. – Братец, ты способен на корню задушить самую благую идею. Такие, как ты, препятствуют гармоничному развитию общества и...

– Я ее вообще сожгу, – пообещал Артур, – а меч в переплавку отдам.

– С ума сошел? – уже всерьез обеспокоился Альберт. – Отвези в Цитадель и успокойся. Книгу отвези. Меч можешь хоть в переплавку, хоть... слушай, а почему его эльфам не продать? Может, им кроме тебя кто-нибудь сгодится. Да вон хотя бы, – пренебрежительно кивнул маг на распростертое тело Золотого Витязя, – этот придурок.

– Хочешь, чтобы он душу продал?

– Да ладно!

– Нет уж. К тому же он меч сколько раз брал – ничего не было. Ты как, ехать сможешь?

– До Шопрона? – Альберт неудержимо и заразительно зевнул. – Два часа, если шагом. Доедем как-нибудь.

Галеш, с гитарой наперевес, отправился к тошадям. Альберт, бросив последний взгляд на мэджик-бук Тори, нога за ногу поплелся бродить по каменным россыпям:

– Вот отсюда она вышла. Через портал.

– Ты откуда знаешь? – не поверил Артур – Магии же нет.

– Какая магия? Тут колдовство творилось. Сам посмотри: на камнях краска, на краске – воск, там вон, видишь, косточки лежат. Человечьи. Детские, кажется... – Альберт снова зевнул. – Дай книжку почитать!

– Не дам.

– Ну хоть картинки посмотреть.

– Нет.

– Не дашь, я из арбалета стрелять перестану.

– И что?

– Зарядку делать не буду.

– Да?

– Да. Разжирею. Обожрусь пирожными и скончаюсь в страшных мучениях.

– А я тебе клистир поставлю.

– Так, да? – Альберт подумал, разгребая ногой груду почерневших от огня косточек. – Мне, значит, клистир. А книгу – в Цитадель?

– Да.

– Чтобы ее там Флейтист читал?

– Да.

– Значит, какой-то поганец с крылышками тебе дороже родного брата?

– Ты... – Артур возмущенно задохнулся. – Так не честно.

– А книжку не давать честно? А я ее, может, почитаю и придумаю, как от этой гадости защищаться. Думаешь, Тори своими силами пользовалась? Ничего подобного! Она из некросферы черпала. Если бы не безмагия, тут бы мы и кончились. – Альберт подумал и выдал аргумент, безотказный в спорах со старшим: – Ты бы, может, и ничего еще. А я бы точно помер.

Сработало. Артур, как водится, почувствовал себя виноватым за то, что он такой большой и сильный, а Альберт такой слабый и маленький.

– Пробовать заклинания даже не вздумай, – проворчал он, протягивая мэджик-бук, – уши надеру.

– Конечно, – с готовностью согласился Альберт.

Сцапал книгу и, моментально потеряв всякий интерес к разрушенному порталу, пошел к лошадям.

И в самом деле, ну портал, ну и что? Если бы магический, а то – колдовской. Велика диковина. На Волчьей мельнице испокон веку ворожба творилась, разве что в последнее время пастыри колдунов поразогнали. Да и то неизвестно еще, кого они действительно выгнали: колдунов или рыцарей Храма, которые этим колдунам окорот давали. Знать бы раньше, что Тори не только маг, но и еще и ворожея, можно было сразу возле Волчьей мельницы засаду оставлять.

Ага, а еще возле моста в Междуречье; и на капище в Златой роще; и на Старом кладбище; и в Иудиной лощине; и... и это все в непосредственной близости от столицы. А сколько таких мест по всей Единой Земле?

Нет, ничего бы с засадой не получилось.

* * *

Проводив младшего слегка растерянным взглядом, Артур похлопал по щекам бесчувственного Зако:

– Эй, хайдук, хватит валяться.

Словесное вразумление не помогло, и пришлось вылить на спасенного пол фляги воды, прежде чем синие глаза открылись

Мрачный взгляд сфокусировался на Артуре. Нижняя челюсть – квадратная такая, шевельнулась справа налево Потом слева направо.

– Ну, прадед, – пробормотал Зако невнятно, – сломать ведь мог.

– Вставай, – Артур подал ему руку.

Витязь пренебрег. Поднялся сам. Очень легко, словно не его дважды за полминуты оглоушили топором: по макушке и по роскошной челюсти.

– Ехать придется с Галешем, – сказал Артур, – лошадей у нас три всего. Но это до Шопрона, там что-нибудь придумаем.

Зако, не дослушав, повернулся спиной.

Определенно, характер у Золотого Витязя лучше не стал. Да и с чего бы вдруг?

* * *

Альберт уже сидел в седле, сладко зевая. Галеш стоял рядом, держа под уздцы Стерлядку и своего мерина. Серко нюхался с кобылой, но с появлением хозяина дамой пренебрег. Пошел к Артуру, надеясь выклянчить лишний сухарик. И выклянчил конечно же. Жалобные глаза у Серко получались лучше, чем у иной собаки.

Альберт смотрел, как они идут: Зако – впереди, Артур – следом. Смотрел и опять удивлялся: похожи. Но какие разные!

Старший, с носом своим переломанным, узколицый, тонкогубый, тощий, как змеюка, от вечных постов и как змеюка гибкий – уродлив старший. Глянешь – испугаешься. А Зако красив. Все, что у Артура плохо, у него – хорошо. И нос как нос. И морда круглая. И волосы, вон, не стрижка уставная, а кудри золотые, длинные. Серебряным обручем кудри схвачены, по плечам вьются. А плечи широченные. Матерый мужик Зако, Арчи расти еще и расти.

И все равно не вырастет. Ростом-то братец не намного ниже, но никогда ему столько мяса на свои кости не нарастить. В жилы уйдет. Как обычно. А все почему? Потому что кушать надо, как люди, а не как праведники.

* * *

– Меч-то можно взять? – примирительным тоном спросил Зако. – Я без оружия все равно что голый. В столицу приедем – отдам, ей-богу.

Волшебный клинок даже не приторочили к седлу как следует. Некогда было. Сунули в скатку, да так он и остался. Рукоять и гарда – снаружи, лезвие – в спальном мешке.

– Нельзя, – отрезал Артур.

Мыслями он был даже не в Шопроне уже – в Сегеде. Отвезти Альберта домой, взять в казармах свежую лошадь, распорядиться, чтобы предупредили на заставах: пусть готовят сменных коней, и – в штаб. Если спешить, в Сегед можно за полтора дня добраться. Если очень спешить – за день. Время еще не поджимает, но лучше как можно скорее отчитаться перед сэром Германом.

Да, и захватить с собой бумаги из Стопольского прихода...

Альберт прав, когда говорит, что самые опасные враги – люди. Демоница Тори, из-за которой их разбудили, хлопот почти не доставила, зато теперь предстоит нешуточная драка с епископской церковью. И дай бог решить дело без громкого шума. Ни к чему шуметь, когда речь идет о внутрицерковных делах.

* * *

Зако выхватил меч из скатки в тот момент, когда Артур сел в седло. Альберт хотел крикнуть, предупредить, но горло перехватило. Маг ударил кобылу пятками, и Стерлядка, оттолкнув Галеша, прыгнула вперед, как будто и вправду была выдрессирована для боя.

Они не успели.

Зато успел Артур. Слетел с седла, уклоняясь от смертельного удара, оставив Серко между собой и Зако. Волшебный меч срезал переднюю луку...

Срезал. Твердую кожу и дерево – как масло ножом, как лопатой мягкую землю.

...чудом не задев шею скакуна, и зазвенел, как звенят бронзовые тарелочки-гонги. Уши заложило от этого звона.

А старший, оттолкнувшись обеими ногами от земли, уже прыгнул обратно, держась за седло руками, раскручивая тело, как живой кистень. Каблуки тяжелых ботинок ударили Зако в грудь и в голову. Золотой Витязь отлетел в сторону. Артур в кувырке ушел в другую, ухитрившись выдернуть Миротворца из петли на седле.

– Убирайся! – рявкнул он на Альберта. – Галеш, пошел вон!

Но Галеш стоял с потерянным видом. Как будто на него снизошло вдруг озарение и прямо сейчас принялся музыкант складывать новую песню.

Может, так оно и было.

Альберт уходить уж точно не собирался. А собирался он подобраться поближе к Серко, чтобы снять с седла рыцарский арбалет. С Зако что-то было не так. И с мечом что-то было не так. Они оба светились, и хайдук, и клинок светились, как иногда Артур. Только не золотом, а пронзительным белым огнем. Так пылают молнии, когда гроза приходит без ливня. Сухие острые сколы на сухом, трескуче кашляющем небе.

– Зако... – Артур увернулся от удара, и снова меч разразился обиженным звоном, – ... Зако, не надо...

Старший не пытался отбиваться, даже не парировал слепящий клинок древком Миротворца, просто уходил, уходил, уходил. Он очень быстрый, старший. Он и вправду, как змеюка, быстрый и такой же гибкий. Но сейчас нельзя уходить – убивать надо. Он ведь сам всегда говорил: нельзя все время защищаться. А теперь даже не защищается. А скотина Серко отбежал подальше вместе с арбалетом. И теперь не даст себя поймать. Не подойдет, пока Артур ему не свистнет. И магии нет.

Но тогда почему меч?.. и Зако?..

– Инициация, – в голосе менестреля лязгнула сталь, – процесс пошел. Отдай мне ноутбук, мальчик.

– Что-о?!

Стерлядка по-прежнему безукоризненно слушалась и повода, и шенкелей. Альберт умудрился развернуть кобылу почти на месте, и так вот, не отводя взгляда от Галеша, заставил пятиться к жеребцу Артура.

Серко, хороший, золотце, ну, пожалуйста, не убегай. Не убегай, а!

– Инициация, – повторил менестрель, – она вот-вот завершится. Тогда твой брат умрет. Отдай мне комп, я спасу его.

– Безмагия, – напомнил Альберт.

Галеш улыбнулся, шагнул к нему. Стерлядка встала свечкой, развернулась на задних ногах и рысью рванула к Серко. Слава богу, тот и не подумал убегать от подружки

«Слава Богу и Пречистой Деве», – на всякий случай добавил Альберт. Он постарался сказать это как можно искреннее. И то, что арбалетная обойма оказалась полна, искренности молитве только прибавило.

– Дурак! – крикнул Галеш, падая, и пропуская над собой стальной болт. – Отдай комп!

Следующий болт ударил его в плечо. Ударил, к сожалению, всколь. Не та прицельность у маленьких, легких арбалетов, чтобы с коня стрелять по движущейся мишени. Но из большого с коня не постреляешь. Да и не взвести большой-то. И...

Галеш уже гнал мерина вдоль пересохшего ручья, прочь от Волчьей мельницы.

Альберт еще раз выстрелил ему вслед. Промахнулся. Решил поберечь болты для Зако, и тут-то в ушах зазвенело по-настоящему. Так, словно полянку перед развалинами накрыло одним громадным бронзовым колоколом.

Зако не стало.

И Артура не стало тоже.

Два гиганта – белый и черный – рубились на каменной россыпи. Один – облитый молочным сиянием. Второй – в морионовых, призрачных доспехах. Злой молнией вспыхивал блистающий меч, и равнодушно отражал град ударов длинный вороненый клинок. Только звон стоял над поляной. Звон и грохот.

Два бойца, два меча...

Альберт переводил арбалет с одного гиганта на другого. В кого стрелять? Черный, с огромным своим клинком, был страшен, но он защищался. Защищался. Значит, это все-таки Артур. И стрелять надо в белого. Только возьмут ли его обычные стальные болты?

А золотые в безмагии – просто куски мягкого металла. Альберт снова взвел арбалет, вскинул, прицеливаясь.

Сияющий меч, обойдя черное лезвие, уже летел сверху вниз, наискось, чтобы от плеча и до середины груди – одним ударом. С любым другим бойцом этот финт прошел бы, не мог не пройти: быстрый, легкий клинок против тяжелого двуручного чудовища. Но Артуру всегда хватало скорости на двоих: и на него, и на его оружие. Правда, в этот раз он чуть-чуть опоздал. Опоздал слить удар или принять на гарду. И первая за весь бой контратака стала последней. Черный меч разрубил руку Зако. Слишком тяжелый, чтобы остановиться сразу, взлетел, описывая крутую дугу.

И рухнул.

Нет, не от плеча до груди. Просто – пополам. И так, оказывается, бывает.

Арбалетный болт, хрустнув, вошел в уже мертвое тело.

* * *

Наваждение прошло не сразу. Оно не спешило, уползало туманом, распадалось на ватные клочья.

Белые.

Черные.

Вместо поверженного титана – тело Зако. Очень много крови. Очень много. Сухая земля не успевает впитать ее и медленно раскисает.

Вместо чудовищного победителя – Артур. Стоит на коленях прямо в кровавой грязи. Перепачканный Миротворец валяется рядом.

– Господи, прими душу раба твоего...

– Артур... – никак не получалось повесить арбалет обратно на седло, – Арчи...

– ... Прими его душу, Господи, милость Твоя бесконечна, пусть покоится он с миром. Пожалуйста!

Замолчал. Ждет ответа. Смотрит на Зако. Помедлив, осторожно, почти ласково, закрывает Золотому Витязю глаза. И, вскинув голову, кричит в лицо небу:

– Он же не знал! Он не виноват! Он не хотел так, не хотел, слышишь! За что караешь Ты, Всеблагой?! Его за что?!

Альберт слетел с седла прежде, чем Артура начало обливать золотым сиянием. Резко тряхнул старшего за воротник. Не дождавшись реакции, отвесил пару звонких оплеух:

– А ну вернись! Вернись, я сказал! Не смей меня бросать! Артур, меня же убить могут.

– Тебя убьешь, – неожиданно ворчливо, но уже своим голосом, без намека на запредельный пафос, пробормотал старший.

Альберт присел с ним рядом. Недоверчиво заглянул в безмятежные синие глаза:

– Это ты?

– Да.

– Точно?

– Да.

– Что это было?

– Не знаю, – Артур пожал плечами, – я его убил.

– С Галешем что-то случилось.

– Теперь уже все равно, – сказал Артур, – поехали домой, братик, ладно?

* * *

Профессор Фортуна не мог отправить к Волчьей мельнице ни одного элементаля. И даже Варг не сумел убедить своих друзей-духов слетать на разведку. Телепортация тоже не удавалась. Целых три активатора были переломлены без всякого результата, прежде чем профессор понял, что заданные координаты лежат в зоне безмагии и телепортация туда еще долго не будет возможной.

Однако несмотря на безмагию, на Волчьей мельнице творилось что-то невообразимое. Энергетические потоки, каковых в Единой Земле было великое множество, деформировались и сплетались в жгуты – настолько жадно и властно кто-то завязывал их на себя. Все, сколько есть. С такими силами не справился бы и Альберт. Да что там Альберт! Даже Лунный Туман, обитатель Триглава, приди ему в голову мысль воспользоваться обычной колдовской энергией, не сумел бы забрать так много.

Это злило. Безмагия она и есть безмагия – демоны от нее бегут, духи развоплощаются, маги теряют силы, а в книгах садятся аккумуляторы, и они становятся обычными «секретарями», да еще и с разряженными батарейками. Но тому, кто резвился сейчас на Волчьей мельнице, не было до этого дела. А профессор Фортуна – лучший, хоть и не самый сильный ученый в мире – не мог понять, что происходит

Правда, позлившись несколько минут и наорав на Варга, подвернувшегося под руку, профессор успокоился, здраво рассудив, что все, наверное, к лучшему. Соваться на Волчью мельницу, когда там творится что-то непонятное, – это для Альберта. Вот уж кому совершенно все равно: Волчья ли мельница, или какое-нибудь давно отслужившее свой срок капище, или один из кошмарных «пряничных домиков» – господин Альберт над такой ерундой не задумывается.

И почти сразу, как только настроился господин Фортуна на терпеливое ожидание, там, у мельницы, что-то взорвалось, и силовые линии, как отпущенные пружины, развернулись, выстраиваясь в привычную паутину. Эта паутина начала разбухать, наливаться энергией, нити ее засияли, различимые уже обычным, не магическим зрением. Нити.. веревки... канаты... стенки истончались, становились прозрачными..

– Высокое Небо! – пробормотал Варг, и, не дожидаясь распоряжений, принялся торопливо отключать все приборы: мэджик-буки, светильники, сигнализацию, щиты, установку невидимости, экспериментальную модель трансформатора...

Вовремя. Сгорело лишь два садка с элементалями. Самые торопливые духи, поспешившие удрать в свою стихию, тут же вспыхнули и взорвались от переизбытка энергии. Остальные попытались забиться обратно в садок. Профессору показалось даже, что они испуганно попискивают. Варг, что-то ласково приговаривая, собрал их вокруг себя, и сидел теперь посреди комнаты, облепленный разноцветной мелкотней.

Заклинатель.

Фортуна совсем недавно понял, что его планы работать с элементалями так же легко, как делает это Варг, провалились. Для того чтобы договариваться с мелкими духами, а не приказывать им, следовало родиться джаргом. А для того чтобы элементали бескорыстно выполняли все пожелания, родиться нужно было в семье Старого, причем желательно родиться последним. Вождь дикарей-оборотней перехитрил профессора. Или Фортуна сам перехитрил себя? Ведь это была его идея – взять Варга в обучение. И наследник Старого уже стал незаурядным магом, а Иляс Фортуна как был, так и остался недозаклинателем, не умеющим договориться с элементалями, способным лишь заставить. Кстати, об оборотнях...

– Возьми, – профессор отдал Варгу активатор телепорта, – пойдешь со мной. Мы выйдем у Нового канала, и оттуда ты отправишься к Волчьей мельнице. Посмотришь, что происходит, вернешься – доложишь. Сможешь подобраться незаметно?

– Конечно.

– Тогда седлай лошадей.

* * *

Новый канал протекал далековато от места событий. Зато он был хорошим ориентиром для телепортации. Поэтому Фортуна даже не удивился, обнаружив на берегу искусственного озерца группу дозволенных магов со слугами и учениками. Те, очевидно, планировали вылазку к Волчьей мельнице, оживленно совещались между собой и новые лица заметили не сразу. А заметив, в восторг не пришли, но и за мэджик-буки хвататься не стали. Охота на интуитов не входила в их обязанности. И если кто-то из диких набрался смелости явиться сюда – это его право и его сложности.

Профессор, также не обращая внимания на собратьев по ремеслу, приказал Варгу ослабить лошадям подпруги, отправил его на разведку и уселся на бережку любоваться стрекозами.

Оборотень вернулся через час. К тому времени разрешенные маги уже снялись и на рысях отправились к мельнице. Решили, видимо, разбираться на месте. Про безмагию эти ремесленники от науки слыхом не слыхивали, им и в голову прийти не могло, что такое бывает.

– Там были Альберт, Артур и Галеш, – доложил Варг, – Артур убил Зако. За что, не знаю, чтобы разобраться, нужно водяниц звать, а они в безмагию не явятся, но удар отличный. От головы до паха – пополам. Я и не знал, что так можно. Да, мельница разрушена, стены сначала обвалили, а потом еще и раскрошили зачем-то. Там остатки стационарного колдовского портала, но в безмагии трудно сказать, куда он открывался. Альберт с Артуром уехали незадолго до того, как я подошел, так что сейчас они на полпути к Шопрону. Едут грунью, но лошади у них свежие. Догонять будем?

– Ты уверен, что убит Зако?

– Конечно, – без тени сомнения ответил Варг, – этого ни с кем не спутаешь.

– Тело обыскал?

– И тело, и развалины, и вокруг все. Четыре арбалетных болта нашел: один у Зако в груди торчит. Стреляли уже в мертвого, с коня... Думаю, пока Артур с Зако рубился, Альберт Галеша выцеливал. Один раз попал, но вскользь, а потом Галеш сбежал и...

– Едем, – скомандовал профессор, прерывая доклад, – нет, в телепорт. Точка выхода: Овраги.

* * *

Слишком близко к заставе пастырей, поэтому, выйдя из телепорта и успокоив лошадей, сразу прибавили аллюр, быстрой рысью поехали прочь от города, навстречу братьям. Не разминуться бы. Есть у мальчишек привычка срезать путь по бездорожью.

Варг широким веером отправил вперед духов воздуха и очень скоро они выдали картинку: двое всадников медленно пылят по безлюдному тракту.

«Совсем еще мальчики, – с сентиментальной нежностью сказал себе профессор, разглядывая картинку, – ну куда им убивать? Ведь дети же, обычные дети. Слишком рано повзрослевшие, увы. Что ж, значит, и отвечать за себя они должны, как взрослые люди...»

Получилось как-то пафосно. Впрочем, если сказать то же самое вслух, будет, наверное, в самый раз. Иляс Фортуна поторопил коня, догоняя уехавшего вперед Варга.

– Дальше я сам, – бросил он, поравнявшись с оборотнем, – возьми лошадей и возвращайся домой.

– Ладно, – сказал тот с некоторым сожалением. Надо думать, в мыслях он уже радовался встрече с приятелями. Ничего, перебьется.

* * *

– ... А на Волчьей мельнице всегда плохо пахло. Все привыкли уже, внимания не обращают, и Тори это, конечно, на руку было. Там ведь и вправду можно колдовать сколько хочешь – никто не заметит. Хорошо еще, что она с мэджик-буком работать не научилась, не успела, а то влипли бы мы с тобой. И Галеш еще... Я вот думаю: может, она все-таки успела вернуться? Мы не заметили просто, а она в Галеша спряталась... Но ведь он же с гитарой был. Слушай, как ты думаешь, а если Тори тоже музыкант или, там, поэт, могла она Галеша вместе с гитарой одолеть?

Артур не ответил. Выпрямившись в седле, он смотрел на дорогу впереди, но видел что-то свое, не имевшее отношения к реальности. Старший становился таким перед тем, как на него «находило», и Альберт, позабыв об усталости, болтал без умолку, стараясь вывести брата из угрюмого сосредоточения. Проклятие! Приступы становятся все чаще, и неизвестно, как с этим бороться.

Если так пойдет и дальше, то рано или поздно Артур вообще не сможет обходиться без подарка Флейтиста.

– Еще и этот на нашу голову, – неожиданно сказал старший, – сейчас книгу захочет.

– Что?

– А мы ее отдадим.

– Еще чего! Кто там? И... где?

– Что? – в свою очередь переспросил Артур, и сияние вокруг погасло.

Глубоко вздохнув, он помотал головой:

– Кажется, прошло. Нас ждут, там, дальше.

– Книгу не отдам, – заявил Альберт. – Это профессор, да?

– Да.

– Тогда точно не отдам. Дай арбалет.

– Ты рехнулся, что ли?

– Да я легонько.

– Из арбалета? – Артур погладил Серко по темной от пота шее. – Потерпи, мальчик, скоро уже приедем. – И уже виновато сказал Альберту: – Мы отдадим книгу. Я только не знаю почему.

А еще через сотню шагов лошади остановились. И Альберт почувствовал, что не может шевельнуться. Странное ощущение. Пугающее. Забытое давно. Заклинание это называется «хилер». Когда-то, когда он еще только учился, профессор мог проделать с ним такое, но сейчас...

Вот, значит, как чувствует себя человек, столкнувшись с магом. И маг-то плохонький, а все равно – царь и бог.

Вцепился в сердце холодными пальцами. Чтобы убить, ему достаточно сжать пальцы чуть сильнее...

Артуру хоть бы что, конечно: спрыгнул на землю с арбалетом в руках, а тут и профессор из-за скалок недалеких показался.

– Лучше не надо, рыцарь, – произнес он, покачивая на руках свой мэджик-бук. – Твоего брата я убью раньше, чем ты выстрелишь.

В подтверждение его слов в груди Альберта снова зашевелились холодные червяки. Коснулись сердца. Отдернулись. Коснулись еще раз (боль и злость – взяли, как маленьких), и досадливый стыд – опасная смесь, но предпринять хоть что-нибудь нет сил.

– Положи арбалет на землю! – приказал Фортуна.

– Делай, что он велит, – попросил Альберт. Боль в сердце стала нестерпимой. – Мы его... потом.

Старший скривился, как будто и ему стало больно. Но послушно положил арбалет у ног.

– Теперь возьми книгу, – распорядился профессор. Артур подошел к Стерлядке. Вытащил мэджик-бук Тори из сумки на седле.

– Иди сюда, – сказал Фортуна, – медленно.

Медленно. Артур и не спешил.

Альберту чуть полегчало, когда старший оказался между ним и профессором. Самую чуточку, но этого хватило, чтобы перестать тихо поскуливать и начать воспринимать действительность хоть сколько-нибудь адекватно.

Золотая решетка без цветных пятен магии казалась голой. Артур сделал еще шаг, и сияющие прутья дрогнули, поплыли, сливаясь и теряя очертания. Скручиваясь, как бумажный лист, все туже, туже. Переплавляясь в копье из чистого, раскаленного золота.

Профессор что, не видит?

Похоже, не видел. Приказал старшему остановиться шагах в двадцати и распорядился:

– Положи книгу на землю и отойди. Медленно.

Очень медленно.

Золотое копье ударило мгновенно.

«Святый знак» – не заклинание: голая сила, доступная лишь священникам. От него нет спасения. И поглощающие поля взорвались праздничным фейерверком; с громким треском разлетелись щиты; зашипел и растаял ментальный кокон. Пылающее острие ударило Фортуну в грудь.

И погасло.

От страшной боли потемнело в глазах. Как сквозь вату слышал Альберт истерический смех профессора:

– ...убийца! На тебе же кровь! Кровь! Заповедь-то... господи, бывает же... заповедь нарушена. Положи книгу, рыцарь, и убирайся.

А после паузы тихий, но очень страшный голос старшего:

– Не надо.

* * *

Да, он просто сказал:

– Не надо.

Сказал, когда понял, что сейчас профессор нажмет «ввод», и заклинание станет необратимым. И Фортуна остановил уже занесенный над клавишей палец. Удивленно хмыкнул. Мальчик, кажется, не понимает, что его брата нельзя оставлять в живых.

Не понимает.

И ведь не просит за младшего – просят не так. Можно подумать, со смертью Альберта небо на землю рухнет.

Выдерживая паузу, Иляс Фортуна подтянул к себе мэджик-бук Тори. И понял: небо не рухнет, но он сам, убив ученика, не успеет даже сломать активатор телепорта. До Артура добрых двадцать шагов, но, будь их хоть пятьдесят, хоть сотня, – успеет мальчишка. Этот – успеет. И даже прямое попадание молнии его не остановит. Мертвый или живой, он дойдет, дотянется. Уничтожит.

Ну что ж. Не все и не всегда решается грубой силой.

– Запомните этот момент, – наставительно сказал профессор, и ему самому понравилось, как прозвучали слова, – пусть он будет для вас уроком, мальчики.

– Мы запомним, – пообещал Артур.

Иляс Фортуна прикусил язык и активировал телепорт. Нет, он отправился не домой. Обстоятельства изменились, и теперь у профессора были срочные дела в Шопроне.

* * *

– Господин командор, менестрель Галеш Неманя просит принять его.

– Пусть войдет, – разрешил сэр Герман.

Если Галеш в Сегеде, значит, и Артур где-то неподалеку. Непонятно, почему мальчик не явился сам. Или что-то случилось? Как бы там ни было, лучше Галеш, чем пустые догадки. Может статься, расскажет бездельник что-нибудь полезное

Менестрель вошел в кабинет командора ордена Храма с обычной своей развязной застенчивостью. На пороге остановился, поглядел по сторонам. Сбросил с плеча чехол с гитарой и поставил у стены.

Он не спросил благословения, не поздоровался даже. Прошел к столу, уселся на краешек. И раньше, чем сэр Герман, потрясенный этакой вопиющей наглостью, успел рявкнуть на зарвавшегося мерзавца, Галеш сказал с мучительно знакомыми, так давно забытыми интонациями:

– Ну, здравствуй, Мастиф. Как дела, внучек?

 

…ДА НЕ БУДЕТ ДРУГИХ БОГОВ...

Артуру снился лес. Деревья из золота и серебра. Листва их матово блестела в лучах солнца, крохотные птицы сновали между ветвей, рассыпая с крыльев яркие цветные брызги. А по ночам лес озарялся тысячами огоньков – зеленых, голубых, белых – это распускались, встречая звезды, цветы из драгоценного живого камня.

Артуру снились равнины, где земля сливалась с небом и странные звери скользили в высокой траве. Котда вставало солнце, множество маленьких радуг вспыхивало над цветами и листьями, и маленькие крылатые человечки – феи, да, они называли себя так, – плясали в разноцветье росинок, беззаботные и смешные. Глупые, конечно, но, будь они умней, откуда бы взяться беззаботности?

И были горы – черные, серые, белые. С тяжелыми шапками снегов... как дома. Были яркие-яркие луга, с очень мягкой травой, были бездонные пропасти, несокрушимые стены, ревущие водопады. Сходили с гор подсвеченные солнцем лавины, такие красивые, если смотреть издалека. Гнездились в горах большие гордые птицы, каждая из которых легко могла унести в когтях человека. И ночью, под звездами, и днем, под солнцем, ничего не было прекраснее этих гор, этих равнин и этого леса.

Зеленые, как темные изумруды, обрамленные длинными ресницами глаза Единорога смотрели на свое отражение в синей глубине высокого неба.

– Когда ты придешь? – молча спрашивал Единорог. – Когда ты придешь, чтобы защитить эту землю?

... Артура выдернуло из сна. Он сопротивлялся какое-то время, пытался соскользнуть обратно в сказочный, светлый мир. Господи, дадут ему когда-нибудь выспаться?.. И окончательно проснулся, лишь почувствовав холодное прикосновение к горлу.

Первым побуждением было рвануться вверх Но Артур, не успев еще и глаза открыть, поймал ладонями... широкое, чуть зазубренное лезвие, рванул на себя и с силой толкнул обратно. Владелец меча никак не ожидал толчка. Он грохнулся на пол. А Артур уже перекатился по кровати, скользнул вниз, уходя от арбалетных болтов. Бессмысленность сопротивления осознать успел, а вот заставить себя остановиться оказалось трудно.

В спальне помимо мечника было трое с арбалетами. Два рыцаря Кодекса и чернорясый монах с веревкой вместо пояса.

– Руки! – рявкнул один из рыцарей. – Подними руки. И медленно вставай. Если не хочешь получить болт в голову.

– В живот, – миролюбиво поправил второй.

– Понял. – Артур поднялся.

Медленно...

Второй раз за день... и ладно бы за день – за всю жизнь второй раз. Вот так вот, пошло и просто. Делай, что тебе говорят, сэр Артур, и не трепыхайся.

Мечник тоже встал. Смотрел угрюмо, однако помалкивал. Оно и понятно, не он здесь главный.

– Чем обязан? – вежливо поинтересовался Артур. Злость, как комок ваты, высушила все остальные чувства. Она хорошее подспорье в бою, такая холодная, спокойная злость, но драться сейчас – верный способ умереть. – И не совестно вам, господа, всемером на одного, да еще среди ночи?

Ему не ответили. Мечник молча обижался. Арбалетчики молча целились. Пастырь отдал приказ начать обыск, и рыцари деловито и тоже молча принялись рыться в вещах.

Работа у них такая, у рыцарей Кодекса. Обычный гвардеец ни за что не почует скрытую магию, а мало ли какую волшбу творили в своем доме предполагаемые колдуны. Вот и выходит так, что солдаты стоят, а рыцари – барахло перетряхивают. Каждому свое, ничего не попишешь. Вот интересно, правду ли говорят, что не брезгают Недремлющие утаиванием от следствия вещественных доказательств, в том смысле, если доказательства эти ну очень уж ложатся на душу?

Артур смотрел на рыцарей и пытался сообразить, что же ему делать.

Пришли не столько за ним, сколько за Альбертом. Понятное дело, что вместе с младшим прихватят всех нашедшихся в доме. И трудно рассчитывать на то, что храмовнику сойдет с рук знакомство с диким магом. Сожгут... Нет, сожгут младшего, рыцарям все больше головы отрубают.

Но как, как пастыри вообще узнали, куда и когда приходить? Почуяли мага? Бред. Альберт сейчас – обычный человек, никакой не маг, и останется таким, пока силы не восстановит. А магией весь квартал светится, в каждом доме артефактов не один и не два – люди здесь не бедные.

Кто-то донес. Но кто?

Может быть, Ветка? Маловероятно, но кто знает, на что она способна? С этой дурочки станется поверить, что можно отдать пастырям Артура и не втянуть в это Альберта. Стоп-стоп, а при чем тут вообще пастыри? Охота на диких магов – дело Недремлющих. Чернец здесь по своей какой-то надобности или на подхвате. Говорил же сэр Герман, что эти в каждую дырку суются.

А дырок, кстати, быть не должно. Потому что на доме кроме легальных щитов, производимых разрешенными магами и проницаемых для служителей закона, стоят еще и защиты младшего. Стоят родимые, куда бы им деться! И сквозь них-то рыцари в жизни бы не прошли.

Кто-то им помог: либо все-таки Ветка (Альберт, кажется, научил ее работать с защитами), либо – быть такого не может – пастыри так же равнодушны к магии, как Артур. Монах прошел сквозь щиты, а за ним прошли рыцари и гвардейцы.

Он стоял под прицелом трех арбалетов.

Ждал.

Смотрел на рыцарей.

Ждал.

Помнил про окно за спиной.

Ждал.

Злость душила.

Золотой пояс рыцари нашли одновременно. Одновременно за него ухватились. Возникла секундная заминка, а потом тот, что был постарше, аккуратно вынул пояс из рук подельщика. Тот вздохнул, примерился к Миротворцу. Взялся, было, за древко и отдернул руку, тряся обожженными пальцами:

– Колдовство.

– Дурак! – Артур вздохнул, стараясь казаться спокойным.

В конце концов молодой рыцарь утешился волшебным мечом. Бедняга. Не будет ему теперь спокойной жизни. И долгой – тоже не будет.

Чужаки – еще не враги, но уже опасно близкие к тому, чтобы стать врагами, – по-хозяйски обыскивали спальню. Рылись в вещах. Перетряхивали все, вплоть до белья. Это было унизительно, но встреча с профессором вычерпала до дна вообще все чувства. Кроме злости.

И хорошо еще, что вчера вечером достало сил отнести в «Звездень» все бумаги: дневник отца Димитрия, черновики, письма Ирмы. Вот за это точно сожгли бы не раздумывая. От греха подальше. Вместе с письмами.

Впрочем, все и так постараются проделать как можно быстрее, дабы не началось всяких пересудов.

А казармы ордена не так уж и далеко. Добраться туда – и никто не достанет. Ни пастыри, ни рыцари, ни гвардейцы. Связаться с Сегедом, поднять шум, вытащить Альберта... Получится? Должно получиться. Другого выхода все равно пока не видно.

Артур поймал взгляд младшего рыцаря: кажется, они друг друга сразу невзлюбили. Старший, тот волшебный пояс нашел и успокоился. А этому неймется...

– Кстати, господа, осмелюсь напомнить, что все в этом доме принадлежит ордену Храма.

– Молчать!

– Я всего лишь хочу сказать, что Храм не любит, когда у него что-то крадут. Пусть даже ерунду вроде пары подштанников...

Сработало.

Еще бы такое не сработало!

Артур даже загордился немножко, когда рыцарь перелетел через кровать с явным намерением дать болтливому храмовнику в зубы.

Фортуна, тот куда умнее. Он даже подойти к себе не позволил. А этот...

А этот прикрыл от выстрелов. Получил в зубы сам, обмяк тяжелой тушкой.

Спиной вперед, Артур выбросился в окно...

Острая россыпь стекол.

Ерунда.

В полете Артур кувыркнулся, как кошка, так что о землю первым ударился рыцарь. Артур упал сверху. Под ним хрустнуло, изо рта и носа несчастной жертвы плеснуло темным...

Еще один покойник на твоей совести, Артур Северный.

Переживать времени не было. Он вскочил на ноги. Не глядя смазал кулаком одной набегающей тени, пяткой достал вторую. Босиком, это, конечно, совсем не то, что в ботинках, но все равно получилось неплохо. О великая мудрость орденского Устава, запрещающего ложиться спать раздевшись! Стоит внести туда пункт о ботинках.

Еще трое попались во дворе, но они боялись, а Артур – нет.

В спину стреляли. Один болт свистнул совсем рядом. Второй ушел куда-то, слышно было, как глухо стукнуло значительно левее.

Все. Теперь, пока они перезарядят арбалеты, можно пробежать полдороги до казарм.

Артур перемахнул через забор. Пронесся по соседнему двору. Вылетел на темную улочку... и нос к носу столкнулся с монахом, как две капли воды похожим на того, оставшегося в доме.

– Стой, – приказал пастырь.

И Артур остановился.

Заметался, пытаясь вырваться, но тело отказалось подчиняться, сердце к горлу подкатило... от страха. Пресвятая Дева, он и вправду испугался, и не того, что ударят сейчас в спину арбалетные болты, он монаха испугался, босоногого монаха и беспомощности своей, такой неожиданной в нескольких шагах от спасительной путаницы переулков.

– Нет смысла убегать, – спокойно объяснил пастырь, – куда ты убежишь от Божьего гнева?

«Накатило» не к месту и не ко времени, да и накатило как-то странно. Вспышками, словно молнии сверкали, освещая непроглядную темноту.

* * *

Сэр Георг и десять братьев-рыцарей – в этом самом переулке. Ждут появления голодных псов, ждут, чтобы уничтожить тварей. Но вместе с демонами приходит пастырь...

* * *

Подоспели незадачливые охранники. И первым делом дали-таки по морде. Присутствие священника никого не сдерживало – били от души. Но Артур плохо воспринимал реальность.

* * *

Загадочные чары, не позволившие сэру Георгу вмешаться в тот, месячной давности, бой, наложили не демоны. Куда там демонам с людьми тягаться! Это пастырь. Одно-единственное слово, и братья-рыцари не смогли пошевелиться. А потом им просто приказали забыть.

Просто.

* * *

Вместо кулаков в лицо ударила земля. Больно. И действительно ведь больно... Когда пинают – особенно. Зато «другой» сбежал: что-то ему, надо думать, не понравилось.

Здравствуй, печальная действительность...

Его ударили еще разок, уже без души, скорее для порядка, и взялись вязать. Серьезно так вязать – умеючи.

Артур улыбнулся. Это глупо было, но куда деваться, если смешно?

Пусть. Сейчас он был даже рад гвардейцам – какие ни есть, а все же люди. Обычные, рассерженные вояки. В сравнении с пастырем так и вовсе друзья.

Если только гвардия не служит митрополиту.

Нет, не может такого быть. Не может владыка Адам отравить весь город. Не по зубам ему личная гвардия герцога Мирчо. А герцог наверняка не знает, что происходит. Просто не знает. И его люди – тоже. Им сказали: колдун, и они пошли колдуна ловить. У них работа такая, только и всего.

– Что с сэром Леваном, сэр Милуш? – спросил пастырь у подошедшего рыцаря.

– Мертв! – И глянул на Артура бешеным волком. – Ты убил его, еретик.

Артур почти обиделся: никто, кроме сэра Германа, не осмеливался называть его еретиком, однако по здравом размышлении решил, что обижаться не на что. К тому же стоит сейчас ляпнуть что-нибудь не так, и бить начнут снова. Им ведь только повод нужен.

– Храмовник использовал магию?

Сэр Милуш помедлил с ответом. Артур ждал, затаив дыхание. Даже боль в прикрученных друг к другу локтях чувствовать перестал.

– Да, – услышал он.

Сердце, сбившееся было с ритма, снова начало работать, как подобает. Спокойно. Ровно. Потому что определенность, пусть и безнадежная, лучше, чем лживая надежда. Союзников нет. Только враги. Значит, смерти не миновать, и единственное, что отравляет спокойную уверенность в будущем, – это страх за Альберта. Но огонь очищает. Он действительно очищает. Младший будет прощен, его примут на Небесах, а там, кто знает, может, и замолвит он словечко перед Пречистой, попросит за непутевого брата, осквернившего кровью священный сан.

Пастырь сам подергал путы, проверяя их на прочность.

– Что ж, если слово Божье не удержит еретика, – пробормотал не то себе, не то Милушу, – то удержит вервие простое. Следуй за мной, храмовник. Тебя ожидает суд, скорый, справедливый и беспощадный.

Артура поставили на ноги, подтолкнули, задав направление, и он пошел вслед за монахом. Пошел не сам – ноги понесли. Словно он не рыцарь Храма, для магии неуязвимый, а баран бессловесный, бредущий за козлом на бойню.

Всей разницы: баранов не окружают рыцари, арбалетчики и солдаты с копьями.

Эскорт, что в переводе с давно забытого здесь языка означает охрана. А учитывая количество этой охраны, эскорт вполне можно считать почетным. Боятся – значит уважают. Что же там с Альбертом?

И что теперь делать? Кроме как умирать. Это как раз легко, но живой или мертвый, рыцарь для особых поручений обязан выполнять задание. А значит, нужно исхитриться и передать сэру Герману бумаги стопольского пресвитера.

Артур остановился. Острие копья тут же ткнулось между лопаток.

– Сэр Милуш...

– Вперед!

– Успеется. Сэр Милуш, передайте своему хозяину, только обязательно передайте, что Артур Северный, рыцарь ордена Храма, требует исповедника.

* * *

Ежи Цыбань не любил Недремлющих. Особенно он не любил их, будучи пьян. Мало того что не в меру бдительные гвардейцы Его Высочества время от времени распугивали основную цыбаньскую клиентуру, они еще имели довольно скверную привычку наводить порядок на улицах столицы. Не на всех конечно же – хватало в Шопроне переулочков, где можно было хоть всю ночь проспать в подворотне; или колобродить до утра, пугая добрых жителей громкими песнями; или славно подраться, не опасаясь того, что гвардейский патруль явится усмирять буянов. Да. Хватало. Но, к сожалению, дом Цыбаня (спасибо батюшке с матушкой), расположен был в Золотом квартале – самом что ни на есть дорогом районе Шопрона. И здесь гвардцейцы свирепствовали, что цепные псы. В неурочный час встретив на улице пьяного, они вполне могли, не спрашивая согласия, отвести беднягу под белы рученьки домой. И нет господам гвардейцам никакого дела до того, что безвинный пьянчужка, может, рассчитывал прокрасться под отчую крышу незаметно. Тихонечко. Чтобы не вызывать на свою больную с утра голову гнева почтенных родителей.

А если, не приведи святой Артур, покровитель всех пьяниц и бабников, не поверят Недремлющие, что пьянчужка сей – уважаемый господин и действительно имел несчастье родиться сыном Косты Цыбаня, то можно и в участок угодить. А в участке плохо. Даже одну ночь плохо. И уж совсем никуда, когда батюшка не спешит заплатить положенного льва и выкупить единственное свое чадо. Батюшка – он порой еще свирепее, чем гвардейцы.

В общем, не любил Цыбань Недремлющих.

Особенно будучи пьян.

Поэтому, возвращаясь домой после удачно заключенной и в лучшем виде обмытой сделки, он зорко смотрел по сторонам, прислушивался и даже принюхивался. Дабы, заметив патруль, успеть раствориться в ночной тени, исчезнуть, подобно бесшумному призраку, растаять, сгинуть без следа...

Это Цыбань умел. Он даже на спор не раз и не два скрывался от гвардии и потом с особенным удовольствием пропивал выигрыш.

Чутье и Всеблагой Господь, берегущий пьяного, а также, конечно, святой Артур – все трое не подвели и этой ночью. Гвардейцев Цыбань заметил издали. И уже хотел сбежать, но задержался, привлеченный неярким светом, вокруг которого, собственно, и столпились господа Недремлющие.

Сначала показалось, что какой-то гуляка набедокурил и приволок в переулок снятый со столба светильник. Потом Цыбань сообразил, что золотистое сияние на голубоватый огонь светильников не похоже, а похоже точь-в-точь на нимб, пылавший над Миротворцем в день, когда сопровождал он прибывшее в столицу посольство оборотней.

Пообещав себе бежать при первом намеке на опасность. Цыбань осторожно прокрался ближе. И недоверчиво потряс головой, когда увидел, чем же заняты гвардейцы. Он не ошибся насчет Миротворца – трудно спутать с кем-то парня, у которого вместо глаз синие сполохи, а над башкой солнышко светится. Но то, что рыцаря Пречистой Девы в тихом переулочке, в самом благопристойном квартале Шопрона бьют – и как бьют! – гвардейцы Его Высочества герцога Элиато... Тут и трезвый не поверил бы.

И однако – били. А Миротворец даже и не сопротивлялся. Хотя, если верить легендам, Недремлющих он не любил так же, как Цыбань, да к тому же, в отличие от Цыбаня, не упускал случая доказать свою нелюбовь на деле. С такими-то кулачищами и впрямь, отчего бы не доказывать? Но настоящий Миротворец, в отличие от легендарного, стоял истуканом и помалкивал, как будто ударов не чувствовал. А потом и вовсе свалился гвардейцам под ноги.

Конечно, любой человек упадет, если его так мутызгать, но Цыбаню стало как-то обидно. Он досмотрел действие до конца, до того момента, как Миротворца связали, рывком поставили на ноги и повели куда-то в сторону площади Становления Веры, понял, что никаких чудес не дождется. А еще понял, что идти домой уже не хочет, хочет же, наоборот, поделиться с кем-нибудь потрясающей новостью: Миротворец арестован гвардией герцога при полной поддержке и одобрении ордена Пастырей.

В четвертом часу утра трудно было отыскать слушателей, но Цыбань быстро сообразил, что с такими новостями можно смело отправляться в «Звездень». Брюхотряс, конечно, давным-давно спит, но он хорошо знаком с рыцарем Пречистой и уж наверняка проснется, когда услышит, что случилось. Заодно, глядишь, нальет стаканчик. И не один. А то от таких дел весь хмель как рукой сняло, прямо даже дома показаться неудобно.

* * *

Артура вели по пустынным ночным улицам. Город как вымер. Мирные жители давно спят, но непонятно, где разъезды храмовников? Или пастыри заворожили всех братьев-рыцарей?

Скорее всего, действительно заворожили. Иначе не рискнули бы идти до Белой крепости пешком. Это ж ведь через весь город, а мало ли любопытных глаз на столичных улицах? Обычно арестованных за колдовство увозили в черных, наглухо закрытых повозках. Младшего, наверное, так и везут сейчас – в полной темноте, связав по рукам и ногам Сволочи.

А на площади Становления Веры монах свернул к собору, и Артур волей-неволей последовал за ним. Интересное дело, никак чернецу помолиться приспичило?

Колоннада широкой дугой обнимала площадь, над массивным портиком возносился к светлеющему небу огромный купол. Ветер играл с песком, шелестел, гоняя пыль по каменным плитам. И ни единой живой души вокруг. Собор молча ждал, пока люди войдут в высоченные двери.

Артур стиснул зубы и заставил себя остановиться.

Между лопаток тут же ткнулось копье, но юный рыцарь лишь покрепче уперся ногами в землю. Уж лучше пусть насквозь пробьют, чем идти в темный и страшный храм.

– Следуй за мной, сын мой, – терпеливо повторил монах.

– Нет.

Страх воистину творит чудеса: откуда-то взялись силы ослушаться приказа пастыря. Испугаться чуть сильнее и, глядишь, совсем спадет наваждение. Но чернец лишь задумчиво кивнул:

– Пусть так, – и направился через площадь к герцогскому замку.

Еще того не лучше. Что он там-то потерял?

Но страх слегка отпустил, и пришлось идти как велено.

* * *

Ворота распахнулись черной пастью. Ни единого светильника, ни проблеска света. Солдат, отвечающих за воротную арку, следует на этой самой арке повесить за подобную халатность. В другое время, невзирая на свое плачевное положение, Артур не преминул бы отпустить по этому поводу нелестное замечание, но не сегодня. Он лишь молча отметил про себя темноту и безлюдность. В городе – никого, и здесь как вымерли все. А ведь должен караульный стоять или даже два. Что такое происходит?

Процессия миновала широченный двор. Здесь было посветлее, все-таки небо над головой, не черный камень. Грустные и бледные тени плыли под ногами, похожие на раздавленных призраков.

Потом была обитая сталью дверь. Лестница вниз. Винтовая. Вот где раздолье, если бы не связанные руки и не пастырь в двух шагах. Однако не слишком ли почетно для обыкновенного рыцаря быть запертым не в Белой крепости, а в катакомбах под герцогским замком?

Когда лестница закончилась, потянулись на четыре стороны высокие коридоры, сухие и светлые, и чистенькие, как будто моют здесь каждый день. Стены беленые, под ногами гладкий камень, над головой громада замка. И пол все ниже, ниже, полого так, незаметно почти.

Артур замечал. Сейчас он все замечал. Каждый поворот, малейшую щербиночку на полу, пятнышко грязи на штукатурке. Ничего себе катакомбы – лабиринт, как в сказках. Если не подводит чутье, замок давно позади, и подземелья вползли все под тот же собор. Не мытьем, так катаньем, а загнал проклятый чернец прямиком к нечистому в зубы.

Вот и влип ты, сэр Артур Северный! А ведь еще днем казалось, что хуже быть не может. Когда Фортуна младшего убивал. Когда ты сам убивал Зако...

Безликие тоннели привели к новой лестнице. Несколько ступенек вверх, а там снова коридоры. И на обе стороны двери, двери, двери, тяжелые, обитые металлом, с внушительными засовами.

Тюрьма? Под кафедральным собором? Нашли же место, и впрямь у Господа за пазухой.

Ближайшая дверь гостеприимно распахнулась.

– Входи, сын мой, – приказал пастырь.

– Шевелись! – Сэр Милуш подтолкнул в спину.

Стены без единого окна, узкая койка, стол, табурет. Обстановка получше, чем в родной келье. Там табурет отсутствовал. То есть сначала он был, но потом заглянул в гости сосед, заядлый картежник, у которого всегда собиралась многочисленная компания, и попросил сей предмет мебели на неопределенный срок. Мол, сидеть не на чем. Артур отдал...

Сто лет прошло с тех пор, где сейчас тот табурет?

– Ну! – рявкнул сэр Милуш.

– Веревки снимите, – Артур поморщился, – и не хрена орать. Моя вина еще не доказана.

– Да. Развяжите его, – негромко распорядился монах.

Дверь за спиной закрылась неслышно. Зато громко и уверенно лязгнул засов. Артур прошелся по келье... по камере, разминая затекшие руки.

Дивные дела творятся на свете: какой-то чернорясый отдает приказы рыцарям Кодекса. А рыцари слушают. И повинуются.

Десять шагов. От стены до стены. И шесть – поперек.

Передаст ли Милуш просьбу об исповеднике? Должен передать. Обязан. Любой христианин имеет право на исповедь, тамплиер же может потребовать в качестве исповедника орденского капеллана. И отказать в такой просьбе не смеет никто.

Раньше не посмели бы. Времена, увы, изменились. Но в любом случае – Милуш доложит. Кому? Надо полагать, своему командиру. А тот пошлет вестника в казармы храмовников...

Или пойдет к митрополиту?

Раньше такое предположение показалось бы невероятным, но сейчас, расхаживая по тюремной камере под кафедральным собором, Артур готов был поверить и не в такое. Рыцари Кодекса на докладе у митрополита? Запросто.

Что же сделает Его Высокопреосвященство? Для начала пришлет исповедника из своих...

Ох, да шут с ними, с Недремлющими, куплены-проданы – не это сейчас важно. Арестовали за что? По доносу? Или потому, что митрополит пронюхал что-то? Узнал о бумагах? О мече? О мэджик-буке... нет, вряд ли. На кой ляд ему книга?

Если кто-то донес, просто донес, не представив доказательств... а откуда бы взяться доказательствам? Альбертов мэджик-бук? Нет. Мало ли что можно найти в доме рыцаря Храма? Мало ли какое поручение выполняет сэр Артур Северный? Он может возить с собой хоть магическую книгу, хоть клетку с упырем, хоть дракона на цепочке – и это все будет не колдовством, а внутренними делами Храма.

Если так, значит, будет расследование, значит, убьют не сразу. Значит, Альберта тоже... не сразу.

Господи, да лучше бы уж сожгли без долгих проволочек!

* * *

Дверь открылась, когда он, в который уже раз, прошел путь от стены до стены и развернулся.

– Вы хотели исповедаться, сын мой? – спокойно поинтересовался стоящий на пороге священник. Не монах. Обычный священник епископской церкви.

Артур подошел к нему вплотную. Остановился совсем рядом. И задумчиво уставился на гостя. Хоть какая-то польза от собственного роста – любой собеседник теряется и начинает чувствовать себя неудобно. А вот женщины – те наоборот.

Те вообще никогда не теряются.

– Я хочу исповедоваться, – доверительно сообщил Артур, – но не вам..

– Почему же?

– Потому что у меня есть возможность выбирать, – вежливо ответил юноша, – и своим исповедником я хочу видеть священника Храма.

– Сын мой...

– Вы пришли сюда спорить?

– Сын мой, – настойчиво повторил священник, – вы неверно оцениваете свое положение, и...

– Сэр Артур, с вашего позволения. Дверь там. – Рыцарь показал глазами за спину гостю. – Убирайтесь.

Тот молча развернулся и вышел.

Артур продолжил мерить камеру шагами.

Значит, командир сэра Милуша действительно доложился митрополиту. Забавно. И не очень-то радостно. Сначала владыка Адам создал пастырей, теперь подгреб под себя внутренние войска, что дальше? Понятно, что. Дальше дело за храмовниками. А в цели и задачи ордена Храма помимо защиты христиан от мерзких чудовищ входит еще и обеспечение собственных интересов, процветания и независимости. И, как выяснилось в достопамятном сто тридцать третьем году от Дня Гнева, ради независимости орден готов пожертвовать процветанием.

Итак, митрополит решился на войну с Храмом. И, как его предшественник сто лет назад, владыка Адам тоже начал с Миротворца. Традиции, чтоб их разодрало! Нет, не сходится что-то. Если бы все затевалось только ради войны, Артура не стали бы прятать в эту дыру. Посадили бы в Белую крепость, где колдунам и место, и уже завтра кричали бы по всему городу о том, что рыцарь Храма попался на горячем.

Ага. И завтра же сэр Герман вытащил бы его из тюрьмы. И Альберта бы вытащил. Наплел с три короба, не брезгуя ни ложью, ни шантажом, ни угрозами, но не позволил довести дело до суда. Даже до первого допроса не позволил бы довести, потому что допрашивать начали бы младшего, а младший скажет все, что потребуют.

Там кто угодно скажет, лишь бы не трогали.

Значит, все-таки война. А запрятали поглубже, просто чтобы нашли не сразу. Чтобы, когда поднимется шум, иметь на руках признания и печально констатировать, что заключенных ввиду того, что преступления их доказаны, – того-с... Да-да, уже и похоронить успели. По-христиански. Ну поспешили, с кем не бывает.

Похоже на правду. Предполагается ведь, что о возвращении Артура никто еще не знает; что они с Альбертом все еще болтаются где-то на окраинах Серого леса; что никто не заметит исчезновения...

Человек предполагает, знает же лишь Господь. Ах, как верно замечено. В «Звездне» лежат бумаги, и Артур сказал Брюхотрясу, что сегодня с утра придет за ними. Чтоб тот не вздумал запереть дверь – есть у него такая дурацкая привычка, закрываться под утро. Милрад, конечно, еще тот герой, но первому же брату-рыцарю, который забредет в «Звездень» перекусить, будет доложено, что сэр Артур обещал прийти и не явился. Просто так будет доложено, из соображений «мало ли что».

А когда орден Храма берется кого-то искать, он находит. Найдут и на сей раз.

Вот только вряд ли успеют вовремя.

Но ведь... это ведь только к лучшему. Личные вещи погибшего или умершего рыцаря в обязательном порядке обыскиваются. Строго говоря, рыцарю личных вещей и не положено, поэтому все, чем он якобы владел, полностью переходит в собственность ордена Храма. Все! Значит, чем раньше Артура убьют, тем раньше сэр Герман получит бумаги из Стопольского прихода.

Ага. Теперь дело за малым – помереть поскорее. Альберта бы вытащить, но это вряд ли получится. Ладно, Артуру с такими грехами на совести Небеса в любом случае заказаны, а с младшим, если он не спасется, и в аду нескучно будет. Значит что получается: Брюхотряс докладывает о том, что Миротворец был да сплыл. Сэр Герман начинает поиски. Здешние умники тоже поторапливаются... ой, ма-ать, хуже нет, чем когда дознатчики торопятся... в общем, так или иначе, а для Артура с Альбертом все заканчивается, после чего начинается – и как начинается! – для Его Высокопреосвященства.

Митрополит еще не знает, что выкопал себе могилу. Хотя, наверное, догадывается. Эх, если бы можно было рассказать сэру Герману еще и о Недремлющих!

Свихнуться можно – столько подряд думать. Хоть бы уж случилось что! И все-таки, до чего человек живучая скотина. Ведь два часа назад только о том и мечтал, чтобы больше ничего и никогда не случалось.

Ладно. Все, что можно сделать сейчас, – это успокоиться и ждать.

... А младший?

Ждать.

* * *

Кажется, он заснул. Во всяком случае, отрезок времени, определить длину которого не получилось, просто выпал куда-то. Артур очнулся от захватывающей уверенности в том, что пришло время молитвы.

Молитва?

Конечно. Еще вчера вечером следовало обратиться к Господу и покаяться со всей возможной искренностью в тяжком грехе, в невозможном для человека грехе убийства себе подобного. Но сил не нашлось. А еще было страшно. Господь очень терпелив и бесконечно милосерден, но вчера он явил Артуру иной свой лик, холодный и страшный. У любви, оказывается, тоже есть пределы. Душа Зако не нашла спасения на Небесах. Бог не принял Золотого Витязя, и этого Бога, скорбного и безжалостного, Артур боялся. Он готов был понести наказание, любое, лишь бы заслужить прощение, и он боялся услышать, что прощения нет. Своими руками отправить в ад живую душу – разве можно прощать такое?

Артур стоял на коленях, обратившись лицом к маленькому распятию на стене. Страшен грех сомнения, но едва не поддался на смутительные речи собственного усталого разума, едва не сдернул крест, чтобы одним ударом о край стола разнести гипсовую подделку в брызги. Белые на сколах, раскрашенные брызги.

Подделку, потому что – не настоящее.

А какое же? Или, по-твоему, рыцарь, все в кафедральном соборе стало теперь игрушками Падшего? И в соборе, и под ним – вот в этом тайном подземелье, и над ним – помнишь крест, косо падающий с неба на площадь? Помнишь, как испугался?

Ты в своем ли уме, рыцарь? Или, может быть, «другой» сжигает твой мозг, а ты и не замечаешь этого... Бог лишает разума того, кого хочет покарать. Слишком часто, правда, Артур? За последние несколько часов – трижды. Ты все еще думаешь, что это от Господа? Ты все еще думаешь, что Он стал бы убивать тебя таким жестоким и изощренным способом?

Зако не был крещен. Даже крещен не был... Господи, не прощу себя сам, простишь ли ты?

А может, потому и не молился ты, Артур Северный, что не чувствовал – да и чувствуешь ли сейчас? – истинного раскаяния. Такого, чтобы сердце останавливалось от стыда, от непосильной тяжести преступления? Ты убил человека. Ты знал, что делаешь, и убийство не было случайностью, и меч не сам повернулся в руках – только в сказках оружие может не слушать хозяина, – это ты, рыцарь, священник, ты – убил. И – помнишь? – тебе понравилось. Ты помнишь эту мерзкую, воистину бесовскую гордость за себя и за свой меч, и за то, что все получилось чисто. «Красиво»...

– Нет. – Артур помотал головой, зажмурился и повторил умоляюще: – Нет.

Но ведь все правда. С чем спорить и как спорить, если память – проклятущая, и за что она такая?.. – до деталей, до мелочей, до каждой капли крови, до хруста под лезвием – все возвращает память. И не одним ударом – чтобы сразу. Медленно.

Медленно.

Черный меч, длинный, узкий, на удивление легкий – его можно было удержать, остановить, но не хотелось. Нельзя портить смерть, нельзя прерывать торжествующее падение клинка, можно лишь помочь ему, чуть-чуть, самую малость довести, доработать – ласково и легко. Красиво.

Великолепная, ни с чем не сравнимая красота неизбежности.

Черный меч – вороненый клинок, чуть потертая оплетка на рукояти, трехпалая когтистая лапа сжимает шар навершия. Она кому-то очень нравится, эта лапа – не птичья и не звериная. Кто-то находит в ней нечто необычное, неожиданное, а потому красивое. Кто-то просто очень любит этот меч, свое оружие, свое второе «я»... любит так же, как Артур любит Миротворца.

... Самоуничижение и раскаяние – благодатнейшие состояния духа, полезные и воспитующие одновременно. А убийство – тяжелейший из грехов, и кому же каяться, кому быть ниже червя в дорожном прахе, как не тому, кто совершил этот грех, поднял руку на человека? Но даже убийцу не стоит обвинять в том, чего он не совершал. Не стоит перегибать палку, это, право же, может плохо закончиться.

«Ты бываешь так доверчив, мой рыцарь...»

Это следовало сделать сразу: к голосу разума стоит прислушиваться даже тогда – особенно тогда, – когда он кажется опасной нелепицей.

Артур встал, снял со стены гипсовое распятие и с размаху опустил на угол столешницы.

Ярко-белые на сколах, раскрашенные брызги.

«Кто он? Ты знаешь? Скажи мне, ответь, кто он?»

«Что тебе до него, Артур, когда в опасности твоя душа? Что тебе до всего мира, рыцарь мой, мой бедный грешный мальчик? Я не оставлю тебя, и Господь не оставит тоже, но спасти себя ты должен сам».

«Подожди, – взмолился Артур, чувствуя, что Она уже уходит, – что с моим братом? Где он? Он жив? Что с ним сделают?»

«Ты хочешь, чтобы я позаботилась о нем? – Она правильно истолковала все вопросы, собрав их в единственную, невысказанную просьбу. – Артур, разве я когда-нибудь оставляла вас?»

«Нас?»

«Ты ведь не мыслишь себя отдельно от брата. Я могу сказать тебе, что все будет хорошо, но это будет лишь утешением. А ты не нуждаешься в утешении, мой рыцарь».

Она не улыбнулась на прощание. Она была серьезной и грустной, и все равно, когда образ Ее растаял, Артур не чувствовал уже ни страха, ни тяжелой усталости. Была спокойная радость, как всегда во время молитвы, и странным образом сплетенная с радостью уверенность в том, что дальше будет хуже. Много хуже.

Скрипнуло смотровое окошко.

– Убирайтесь, – попросил юноша, не оборачиваясь.

– Похвальное смирение, сын мой. Проведи оставшееся у тебя время в молитве, и, возможно, ты обретешь царствие небесное.

Голос был лжив и неприятен, как слои жира на тарелке. Тонкая нить, протянувшаяся между Артуром и Небесами, зазвенела и лопнула с легким стоном, отдача болезненно ударила в виски. Так не должно было быть. Такого просто не могло быть...

Рыцарь смотрел на гипсовые осколки. Медлил обернуться. Знал уже, кто говорит с ним. Знал, что должен сейчас бояться. Ему и было страшно, страшно оттого, что оно... что владыка явился сразу, как только разбилось поддельное распятие.

Услышал? Почуял?

«Господи, да кто же он?!»

Но напугать Артура так, как в первую встречу – в день присяги Старого, – владыка Адам не смог. Он сам боялся. Чуть-чуть.

Это было забавно, и Артур улыбнулся, когда взглянул наконец в лицо митрополиту. Два священника. Один запачкан кровью правнука. Второй – родной сестры. Один якшается с нечистью. Второй – с демонами. Один давно впал в ересь. Второй делает еретиками всех вокруг. И оба почитаются святыми.

Люди такие странные. Самые странные из всех созданий Господа.

– А может быть, ты просто грешен, рыцарь, так грешен, что Благодать отвращает тебя? – Владыка Адам улыбался сквозь крупную решетку. – Ты хотел исповедоваться, сын мой. И потребовал, насколько я знаю, кого-нибудь из Храма, отвергнув моего посланца. Так?

– Так, Ваше Высокопреосвященство.

Митрополит ласково покачал головой. Ласково и укоризненно:

– Чем же не устроил тебя смиренный служитель Божий? Ты исповедуешься не перед человеком, а перед Господом, и есть ли разница в том, кто слушает тебя?

– Есть, Ваше Высокопреосвященство.

– Твои братья по ордену не пожелали прислать исповедника.

«Врете, Ваше Высокопреосвященство».

Артур сжал губы, чтобы согнать улыбку. Ему по-прежнему было смешно: ведь оба знают друг о друге если не все, то многое. И знают, что другой знает. И все равно беседуют как ни в чем не бывало. Провинившийся рыцарь и скорбящий о его душе митрополит.

– Возможно, их неправильно поняли, Ваше Высокопреосвященство.

– Возможно, – кивнул владыка Адам, – все возможно. И я счел возможным прийти к тебе сам, смиренно надеясь, что моя скромная персона удовлетворит в качестве исповедника гордого рыцаря Храма.

– Нет, – сказал Артур, пренебрегая обязательным титулованием. Сколько можно в конце-то концов?

– Нет? – переспросил владыка Адам.

– Нет, – повторил Артур.

Митрополит рассмеялся, как смеются взрослые над безобидными проказами детей:

– Тамплиеры всегда серьезно относились к своим привилегиям. – Он смотрел с ласковой укоризной. – Но сейчас не время играть в независимость, сын мой. Ты не в том положении и слишком близок к смерти вообще без покаяния.

– Уходите, – спокойно повторил Артур, – вы помешали моей молитве.

Еще несколько мгновений владыка Адам смотрел на него с жалостью, потом отошел от окошка.

Лязгнул засов, и тяжелая дверь отворилась.

Входя, митрополит бросил:

– Не двигайся. – Обошел вокруг замершего столбом Артура, поглазел снизу вверх, потом сел на табурет, опершись локтем на стол: – Раньше ты боялся меня, – заметил с дружеским удовлетворением, – теперь слушаешься. Я по-прежнему сильнее, а значит, Бог на моей стороне. Вне всякого сомнения, Миротворец, ты – посланник Сатаны и обладаешь определенной властью, но, как видишь, даже простые братья-монахи одним лишь словом умеют усмирить и тебя, и дьявола в тебе. Зная это, будешь ли ты отрицать, что сила моя – от Господа?

– А вас смущает мое сомнение?

– Меня смущают судьбы тех, кто прислушивается к тебе, Миротворец. Я пекусь о них, это мое стадо, а ты рыщешь вокруг, подобно волку, и пожираешь беззащитных овец. И у тебя еще хватает дерзости обвинять меня в неверно выбранном пути!

– Кто-то же должен. – Артур попробовал пожать плечами. Не получилось, конечно. – Зачем меня арестовали?

– За чго, сын мой. А именно: за ересь, колдовство, двойное убийство, шпионаж в пользу эльфов и смущение невинных душ.

– А содомского греха в списке нету?

– Есть связь с колдуньей. Дитя мое, – владыка Адам сочувственно покачал головой, – ты падаешь все ниже и ниже, ты уже начал убивать людей, ты безвозвратно губишь свою бедную душу, зачем же упорствовать, усугубляя и без того тяжкую вину? Сейчас тебе нужно каяться, чистосердечно и искренне каяться, чтобы спасти себя и своего брата...

– А он при чем?

– Разве того, что он колдун, недостаточно?

– Альберт не колдун.

– Интуит, дикий маг – называй как хочешь. – Обутой в сандалию ногой митрополит поворошил осколки гипса на полу. – Вид христианских святынь противен тебе, Миротворец?

– Нет.

– Однако ты уничтожил распятие. Что ж, давай считать это случайностью. Я слышал, ты неглуп. – Владыка подпер щеку ладонью, разглядывая Артура с задумчивым вниманием. – Скажу откровенно: ты не производишь впечатления человека, хоть сколько-нибудь наделенного способностью мыслить, и в то же время я понимаю, что убогого рассудком Враг не выберет своим эмиссаром. Видимо, в тебе он получил редкое и счастливое сочетание разума и силы, а исходя из этого предположения, я могу надеяться, что ты правильно оцениваешь положение, в котором оказались вы с Альбертом. Список обвинений ты выслушал и знаешь, что любое из твоих преступлений карается смертью. Я, в свою очередь, прекрасно понимаю, что ты будешь отрицать все, вообще все, уповая на то, что Сатана защитит тебя от пыток, а также на то, что в ордене Храма рано или поздно прознают о твоем аресте. Вопрос лишь в том, сколь долго ты будешь упорствовать во лжи, не так ли, сын мой? Мой бедный, грешный мальчик...

Артур выдержал лицо и даже сумел снова улыбнуться:

– Я не лгу в храме.

– Ты уже начал. Ну да ладно, пока что мы лишь беседуем, один на один, без писца, без дознатчиков. Дело в том, что никто не найдет тебя здесь, Миротворец, никто даже не будет тебя искать. Ведь ты не вернулся из Серого леса и не вернешься до тех пор, пока мы не получим от тебя полного и искреннего признания во всех совершенных преступлениях.

– Зачем так сложно? – удивился Артур. – У вас же наверняка все готово, нужна лишь моя подпись или как здесь заведено? Кто мешает нарисовать и ее тоже?

– Только и исключительно забота о твоей душе, дитя мое. Мне не хватает некоторых подробностей, и я хотел бы получить их из первых рук. Ты же, покаявшись во всем, спасешь себя от геенны, а своего брата – от смерти.

– Ну да?

– Ах, Миротворец! – Владыка Адам встал из-за стола и подошел к Артуру, ласково заглянул в глаза. – Неужели ты думаешь, что я возьму на себя такой тяжкий грех, как смерть некрещеного? Неужели ты полагаешь, что я способен отправить в ад бедную, заблудшую душу? В ад – на вечные мучения, в огонь, в кипящую серу, без всякой надежды спастись хотя бы во время Суда... Итак, какой порядок тебе предпочтительнее: будешь отвечать на вопросы сразу или сначала убедишься, что твоему брату здесь может быть куда хуже, чем в преисподней?

– Спрашивайте, – сказал Артур.

– Зачем вы ездили в Стополье?

– По заданию ордена Храма.

– В чем заключалось задание?

– Я должен был выяснить, крещен ли Зако Чопич, Золотой Витязь.

– И это все?

– Все.

– Что же ты выяснил?

– Он не крещен.

– Не был крещен, – поправил отец Адам, – ты ведь убил Зако. Удалось ли тебе узнать причины, по которым этот бедный юноша оказался лишен крещения?

– Да.

– А есть ли у тебя доказательства того, что причины эти не просто плод крестьянских суеверий?

– А вы по-прежнему считаете, что ваша сила от Господа?

– Таинству помешала твоя проклятая кровь!

– Да оба хороши! – Артур не выдержал и рассмеялся. – Один другого святее. Что вам еще интересно, Ваше Высокопреосвященство?

– Ты много времени провел в архивах стопольского прихода. Что ты искал там?

– А как вы думаете?

– Что ты нашел?

– Ну и мразь же вы, Ваше Высоко...

... Пощечина была, конечно, вполне заслуженной, но, на взгляд Артура, митрополиту сан не позволял заниматься рукоприкладством. Вообще бить начали как-то часто. Ой, не к добру...

– Что ты нашел?! – лязгнул металлом в голосе владыка Адам.

– Между прочим, – с легкой обидой напомнил Артур, и слизнул кровь с разбитой губы, – священнику пристало быть смиренным и милосердным. А вы орете, будто вам яйца прищемило. Что нашел, то нашел... все равно мне оно не пригодилось. Ерунда всякая в тех архивах. Отец Димитрий с настоятелем монастыря, где вы учились, переписывался пару лет, а я черновики разыскал. Будто вы их сами не читали?..

«А ведь не читал, – сообразил он тут же, – вообще не видел, и о письмах не знал ничего. Иначе позаботился бы о том, чтоб ни клочка бумаги не осталось после смерти пресвитера».

– Где они?

– Разве это важно, владыка? – спросил Артур, соображая, как бы так ответить, чтоб и не солгать, и не сказать правды. – Черновики сами по себе ничего не стоят. К ним нужен человек, который мог бы сделать выводы. А для правильных выводов надо знать столько, сколько знаю я. Про голодных псов, про демонов, которые у вас в подчинении, про умирающих священников, Софию...

– Замолчи! – приказал митрополит. – Говори, кто еще об этом знает?

– Может быть, Галеш? – с легким сердцем предположил Артур. Менестрель и в самом деле знал понемножку обо всем на свете. А делать допуски и лгать – это разные вещи.

– Музыкант?

– Ага.

– Где он?

– А я не знаю.

– Ты лжешь, Миротворец.

– Я не умею врать в храме, – грустно напомнил Артур, – даже в таком, как этот.

– Кто-нибудь еще?

– Скорее всего, Флейтист

– Кто это?

– Он живет в Цитадели Павших.

– Еще?

– А вам мало? Ваше Высокопреосвященство, объясните мне, сделайте милость, почему вы думаете, что за вами стоит Господь? То, что вы делаете, и то, что уже сделали, противно Ему, разве вы сами не слышите, как радуется Враг, когда смотрит на вас? Постойте... – Как ни странно, владыка просьбе внял и не стал перебивать, и даже занесенную было руку опустил. —... Сто лет назад, – торопливо продолжил Артур, – все было очень похоже, и тот человек, которого мы... который был хозяином Источника в Козлодуе, он тоже полагал, что делает во благо. А на самом деле его руками действовал тот, живущий на Триглаве. Ваше Высокопреосвященство, еще не поздно раскаяться и спасти свою душу. Сделайте это, будет лучше, если вы сделаете это раньше, чем я найду доказательства ваших преступлений...

– Достаточно. – Владыка Адам скучно поморщился. – Это смешно, Миротворец, смешнее, чем дьявол, цитирующий Писание. Но если ты хочешь объяснений, изволь: моя миссия заключается в том, чтобы очистить Единую Землю от нечистых тварей, сделать жизнь людей счастливой и безопасной, уничтожить таких, как ты и твой брат. Главный же мой враг – тот, кто живет на Триглаве, и он враждебен мне куда больше, чем ты или прочая нечисть. Именно с ним мне предстоит решающий бой. Эта цель оправдывает любые средства, а потому Господь простит мне все, в чем ты смеешь обвинять.

– Да ведь именно с Триглава...

– Все. Об этом достаточно. Сейчас расскажи мне, как ты продал душу Сатане, какие поручения выполнял по его приказу, сколько рыцарей Храма вслед за тобой поддались дьявольскому соблазну и как сильно замешан во всем этом командор Единой Земли.

– Вы что, с ума сошли? – оторопел Артур.

– Лучше тебе, дитя мое, не задавать вопросы, а отвечать, подробно и искренне. Итак, как и когда ты продал душу Сатане? Случилось ли это здесь, в Единой Земле, или ты явился сюда, выполняя миссию, возложенную Врагом?

– Ну, знаете. – Было уже не до смеха, но Артур заставил себя улыбнуться. – Вот так сразу – это даже для вас перебор. Я только что выкопал могилу для себя, а вы хотите чтобы я и орден туда утащил? Не было никаких поручений, и рыцари соблазнам не поддавались, и командор ни при чем.

– Но душу ты все-таки продал?

– Если вы говорите о сделке, то нет, ничего такого не было. А вы сами, что, бумаги оформляли? Кровью расписывались? Или тоже так обошлось?

– Я вижу, тебе стало весело, – с пониманием покивал владыка Адам. Вытянул из рукава платочек, аккуратно промокнул кровь на лице Артура. – Видишь? – показал очень яркие на белом, алые пятна. – Это твоя. Сможешь на взгляд отличить свою кровь от крови брата? А на вкус? Мне стоит только приказать...

– Ну так прикажите, чтобы я возвел поклеп на орден. Чего проще?

– Я властен над телами, – объяснил митрополит, – над душами же – лишь Господь. Не в моих силах приказать тебе раскаяться, но я без устали готов убеждать тебя сделать это. Ибо хочу спасти и твою душу, и души всех еретиков-рыцарей, и даже сэра Германа, несмотря на то, что закоснел он в грехе почти так же, как ты, сын мой. Итак...

– Уходите.

– А твой брат?

– Всего лишь один из многих.

– Что ж, – в карих глазах отца Адама сквозь жалость проглянуло любопытство, – ты выбрал.

Он обошел Артура, направляясь к дверям. Лязгнул сталью по стали засов. И стало тихо.

* * *

Через несколько минут скрипнуло смотровое окошко:

– Так и стоишь? – удивленно заметил Его Высокопреосвященство, – достаточно, сын мой, достаточно. Я отпускаю тебя. И, кстати, направлюсь сейчас к твоему брату Не будешь возражать, если я передам ему твои слова о том, что он «лишь один из многих»?

* * *

Умыться было нечем Артур брезгливо вытер губы тыльной стороной ладони, посмотрел на смазанные полоски крови

«Стоит только приказать».

Пусть прикажет. Пусть только выпустит отсюда. Страх помогает бороться с чарами, а если испугаться очень сильно или сильно разозлиться, кто знает, может быть, получится и вовсе избавиться от наваждения.

Это не колдовство, то, что делают пастыри и митрополит – это чародейство. А что такое чародейство, не знает никто. Просто есть слово, обозначающее все непонятное, не доступное изучению. Чары – это что-то вроде христианских чудес, только не от Бога, а от того, с рогами, и порой очень трудно найти разницу, потому что Господь далеко не всегда утруждает себя прямыми ответами. Отсюда и заблуждения Его Высокопреосвященства: он всерьез полагает себя посланником Божьим, облеченным великой миссией, и действительно верит в то, что цель оправдывает средства.

А раз верит, значит, не убьет. Вот так-то, рыцарь. Убежденный в собственной правоте, владыка также убежденно верит в то, что ты колдун, продавший душу еретик, смутитель невинных душ... Ага, и эльфийский шпион. Вот в это, последнее, вряд ли. А во все прочее – запросто. И он из кожи вон вылезет, дабы всем другим доказать вину Миротворца, а заодно и ордена Храма.

Доказать! Как тебе это нравится, сэр Артур Северный? Ты хотел напугать убийцу тем, что знаешь о его преступлениях, а на деле раззадорил фанатика, предложив ему посрамить в твоем лице самого Падшего. И если правильно вести себя с разумными людьми ты умеешь, то что делать с безумцами, знают лишь специально обученные священники да некоторые маги.

Не убьет владыка. Будет выбивать признания, не потому даже, что нужны ему эти глупости, а потому, что верит он: только раскаяние спасет заблудшую душу. Ну и, естественно, хочет свалить орден Храма. А другая такая возможность вряд ли представится.

Артур понял наконец-то, что это холодно – стоять босиком на каменном полу, и сел на койку, обхватив колени руками. Когда за стеной закричали, он на долю секунды лишь подосадовал на то, что крик отвлекает от размышлений...

И узнал голос.

Узнал. Он никогда не слышал его таким, этот знакомый до мельчайших оттенков родной голос. Он никогда не слышал в нем такого ужаса и такой боли.

За стеной.

Совсем рядом.

Артур едва не взвыл сам. Сорвался с места. Пронесся по камере. Остановился ошалелый, яростно и беспомощно озираясь.

Альберт...

Каменные стены заглушали звук. Но он слышал. Слышал...

Как больно, Господи! За что?! Его за что?!

Приоткрылось забранное решеткой смотровое окошко. И туда, в бесцветные глаза стражника, полетел тяжелый табурет. С грохотом ударился о стальную оковку. Разлетелся на куски.

Окошко захлопнулось.

Артур зарычал, ударил в дверь плечом. Еще раз. Еще. Дерево и сталь, и тяжелые засовы снаружи... Дверь вздрогнула. Удар кулака выгнул решетку в окошке. Стальные прутья со скрипом выползли из толстого дерева. Вдребезги разлетелась хрупкая заслонка.

Там, в коридоре, забегали. Зашумели. Приказывали усилить посты.

Артур отвернулся от двери. Упал на колени, закрыв глаза. Куда спрятаться, куда убежать от мучительной боли? Не своей. Господи, не надо! Пожалуйста, ну пожалуйста, Господи...

* * *

Милрад Брюхотряс гордился собой и уже совсем иначе смотрел на живущих в его трактире хайдуков, на отважных караванщиков, на разных других геройствующих бродяг – как на равных смотрел. Вот они – смелые, отчаянные, не ведающие страха. А вот он, Милрад, тоже смелый и тоже не понаслышке знающий, как весело и звонко может биться сердце, когда идешь на смертельный риск. Рыцарей же. рыцарей Храма, разумеется, что заходили в «Звездень» – чаще, чем раньше, надо заметить, – Брюхотряс принимал с радушным достоинством, совсем не похожим на прежнее, чуть лебезящее желание угодить дорогим гостям.

А на стене трактира красовался видный издалека, ярко-алый на белом, тамплиерский крест.

«Этот дом находится под защитой ордена Храма». Съели, братья-пастыри? То-то же!

Цыбань в ту ночь разбудил всех, от половых до постояльцев, громко колотя в отпертую дверь и требуя хозяина А Милрад, выслушав невероятные новости, оставил пьяницу наедине с бутылкой лучшего в Шопроне бренди и. преисполненный неведомого ранее мужества, отправился в казармы храмовников. Сам отправился, не стал ждать, пока заглянет в «Звездень» кто-нибудь из тамплиеров, потому что решил – и откуда достало смелости, – что до утра может случиться всякое. А рассказав об аресте Миротворца сначала дежурному командиру рыцарей, затем – самому сэру Раду, Милрад, все еще поражаясь собственной смелости, погнал свою лошадку к дому, где жила Ирма.

Правда, там обошлось без него: трактирщик лишь пронаблюдал издалека, как полюбовница сэра Артура в сопровождении двух братьев-сержантов рысью уезжает по темным улицам. Но разве в этом дело? Дело в том, что он смог. Совершил подвиг. Ведь подвиг же, кто будет отрицать?

И крест на стене – видимое тому свидетельство. Ей-богу, Брюхотряса почти не взволновало освобождение от налогов: законная привилегия любого «человека Храма», куда приятнее было сознавать, что орден признал его заслуги, его мужество. Признал и прямо, недвусмысленно заявил о своем признании.

Все-таки тамплиеры справедливы, куда справедливей большинства земных владык. Может быть, это потому, что они – божьи люди и смотрят на дольний мир чисто и ясно, так, словно созерцают его с горних высей.

А в Шопроне жизнь забила ключом. Сначала справедливые тамплиеры взялись разыскивать пропавшего – да-да, в Белой крепости его не оказалось – Миротворца. Потом, двумя днями спустя, неожиданно и безо всякой торжественности, аж сотня рыцарей Кодекса в сопровождении гвардии отправились на охоту за дикими магами. Сотня! Скольких же магов они собирались поймать? Еще поговаривали, что эти самые маги (говорили-то о колдунах, но Брюхотряс не зря был потомственным хозяином «Звездня» и прекрасно знал, чем отличается колдун от интуита), так вот, поговаривали, что эти самые маги устраивают свои шабаши чуть ли не под стенами столицы. А дальше начало происходить что-то совсем непонятное. Потому что из сотни вернулось два десятка. Диких магов не поймали ни одного. Тамплиеры же начали стягиваться в Шопрон со всех краев Единой Земли. Ну или, во всяком случае, рыцари Обуды явились все до единого. Две тысячи. Снова, как в страшном сто тридцать третьем году, орден отозвал все патрули, снял заставы, предоставил герцогу выбор: оставить христиан на съедение тварям или выполнить требования командора Единой Земли.

Кто-то скажет: не по-божески.

А Милрад, хоть и не станет возражать, но мог бы. Потому что, во-первых, неслыханное это святотатство – поднимать руку на посланца Пречистой Девы; а во-вторых, два караванщика, в один день пришедших с юга и с востока, оба рассказывали одно: твари попрятались.

Чуть позже неведомо откуда пришел слух, что с Триглава спускается Черный Туман. Тот, кто жил там, впервые за сто лет напомнил о себе людям.

* * *

В Сегеде, по сравнению с растревоженной столицей, было тихо, как в деревне ночью, и все же основная работа по розыскам пропавшего Миротворца велась именно здесь. Сюда же привезли и Ветку. Двое сержантов-храмовников отыскали ее в родительском доме, приказали взять самые необходимые вещи и отправляться с ними.

Она думала, как бы сообщить о том, что за ней пришли храмовники, тому старому магу, учителю Альберта. Ведь это он посоветовал уехать из столицы и обещал, в случае чего, помочь. Оставил даже стеклянную палочку, усыпанную золотой пылью. «Активатор телепорта». Первое, что сделала Вегка, едва задернула шторку, отгораживающую ее закуток от общей комнаты, это переломила стекляшку. Но ничего не произошло, лишь грубый голос из-за шторки попросил:

– Не баловалась бы ты с магией, девица. Собирайся, да так поедем.

«Дура! – Ветка уронила осколки на вязаный коврик возле кровати и едва не расплакалась. – Ведь нужно же было представить место, куда хочешь уйти!»

Плакать, однако, было не время.

Ветка взяла с собой подарки Альберта: украшения, несколько самых красивых платьев и изысканное, как у знатных дам, кружевное шелковое белье, с отвращением оглядела крохотную комнатушку. Родители ее не озаботились в свое время обзавестись достаточным количеством детей и ничего не получили от властей: ни денег на дом побольше, ни малой монетки на обзаведение хозяйством. Если б Ветка не родилась, наверное, остались бы совсем уж нищебродами.

Что же, все собрано, значит, пора. И ничего не бояться. Ордену Храма не в чем ее обвинить. Скорее всего, как и предупреждал тот старик, за ней приехали, чтобы увезти в безопасное место. Когда Альберта выпустят, он найдет ее и все снова будет хорошо.

... А в Сегеде было тихо, но очень неспокойно. Добирались туда, вопреки словам о «так поедем», все же с помощью телепорта, прямо из столичных казарм Храма. А когда добрались, Ветка, привыкшая за годы работы в «Звездне» чутко реагировать на настроение самых разных людей, даже удивилась: никак не думала, что рыцари – все до единого, а также послушники, служки и даже священники, что все они могут быть так сильно встревожены. Из-за чего? Из-за того, что среди них обнаружился колдун? Из-за того, что этого колдуна нашли и взяли под стражу?

Разговаривал с ней седой, очень пожилой священник. Большой, как дерево, и широкий, как городские ворота, больше похожий на рыцаря, чем на батюшку. Он назвался отцом Германом и сказал прямо, не ходя вокруг да около:

– Дочь моя, твой хозяин Альберт Северный и его брат арестованы орденом Недремлющих, и мы вот уже несколько часов безуспешно пытаемся разыскать обоих. Ты была последней, кто видел их на свободе, возможно, ты знаешь что-то, что поможет нам в поисках. Пожалуйста, расскажи мне все о вчерашнем вечере. Как можно более подробно.

– Почему орденом Недремлющих? – вырвалось у Ветки. – Орденом Пастырей!

И добрый священник взглянул на нее, как коршун:

– Ты впустила их в дом, девочка. Почему? Зачем? Рассказывай!

* * *

Этот человек, куда более старый, чем отец Герман, бородатый и седой, постучал в дверь уже под вечер. Открыла ему Санда, горничная, но впустить чужого человека, конечно, не смогла, а гость, едва завидев спустившуюся вниз Ветку, заявил:

– Отошли прислугу, милая девочка, нам нужно поговорить о даре, который ты утратила, и о том, что можно сделать для его возвращения.

Представился он уже после, когда Ветка провела его в Круглую гостиную. Сама она эту комнату терпеть не могла, но, пока Артура с Альбертом не было дома, с каким-то мстительным удовольствием принимала гостей именно там, в святая святых огромного особняка. И усаживала визитеров в любимое кресло Артура. А старый господин, сообщивший, что зовут его Фортуной, но он предпочитает обращение «профессор», на упомянутое кресло покосился с непонятной гримасой и сказал:

– Благодарю, девочка, но я лучше присяду на канапе. Итак, слушай меня: сегодня у тебя будет возможность раз и навсегда избавиться от Артура Северного. Через несколько часов они с Альбертом приедут в столицу, а ближе к утру сюда придут пастыри, и ты откроешь им двери. Альберт монахам не нужен, его, конечно, тоже арестуют, но, уверяю тебя, отпустят, как только он даст все необходимые показания. Интересует же пастырей только и исключительно Артур. Как ты знаешь, он имеет наглость называть себя святым Миротворцем, а это, разумеется, не может нравиться святым отцам...

... Ветка согласилась не сразу. Она не любила Артура, она его ненавидела, она мечтала от него избавиться и каких только способов не изыскивала в этих мечтах, но все же, когда дошло до дела, решиться оказалось нелегко. Альберта арестуют тоже. И кто знает, отпустят ли…

Однако господин профессор был очень убедителен. И, конечно, он был намного умнее, чем Ветка, и намного больше знал. Кроме того, ведь он же не просто учил Альберта, он его вырастил, как родного сына, а значит, ни за что не стал бы желать ему зла. Это, как казалось Ветке, она знала точно. Она сама часто ссорилась с родителями, и не раз мать в горячке заявляла ей: убирайся, чтоб ноги твоей больше не было в этом доме! Однако стоило Ветке уехать в столицу, как все переменилось. И теперь каждый ее приезд домой был для родителей праздником. Какие бы ни были нищие и неудачники, свою единственную доченьку они все-таки любили. Вот и профессор, что бы там ни рассказывал о нем Альберт, видно же – тревожится и любит, и желает только добра. И так же, как Ветка, терпеть не может Артура. Знает, что ничего хорошего не принесет рыцарь своему названому брату.

В конце концов она обещала подумать. Последний довод господина профессора показался очень убедительным.

– Артур отнял твои дар, – сказал гость, – но, когда Артур... исчезнет, сила вернется к тебе.

Ветка поверила. Это было как в сказках про Козлодуйское Лихо: со смертью злого колдуна рассыпаются все его заклинания. А ведь отшельник Козлодуя существовал на самом деле и на самом деле был убит, после чего все плохое, что он сделал, закончилось само.

Ветка поверила и, обещая подумать, уже знала: она сделает то, чего хочет от нее господин профессор. Тем более что пастыри были хорошими и справедливыми, а отец Константин сам сказал: любой грех, совершенный для спасения того, кого любишь, будет прощен.

Альберт с Артуром приехали поздно вечером, уже затемно. Оба валились с ног от усталости, и Ветка не удержалась, выскочила во двор: встретить, помочь. Альберту помочь, конечно. Не Артуру же. Но любимый досадливо отстранил ее:

– Иди к себе. Где Тадеуш?

– Я его отпустила, – пролепетала Ветка, – всю прислугу отпустила.

– Дура! – бросил Альберт в сердцах. Артур одернул его:

– Она же не знала, что мы вернемся. Иди спать.

– А лошади?

– Я займусь. Иди.

Альберт даже не впустил ее в свою спальню. Зато потом туда пришел Артур, и сквозь приоткрытую дверь Ветка видела, как он, сидя возле кровати, что-то говорит Альберту. Что-то, наверное, веселое. Потому что любимый, несмотря на смертельную усталость, в конце концов все-таки улыбнулся. И тогда Артур погладил его по голове и перекрестил:

– Я помолюсь за тебя.

– А спать кто будет?

Вот тогда Ветка и решила окончательно, что кому-кому, а Артуру этой ночью выспаться не доведется.

* * *

– Идеальная кандидатура, – заявила Тори, когда рыжую девушку увели обратно в предоставленную ей келью, – здоровое молодое тело, начисто лишенное каких бы то ни было навыков и способностей.

– Она была магом, – напомнил сэр Герман.

– Я тебя умоляю! – отмахнулась госпожа де Крис, с недоумением поглядела на свою (Галеша) руку, которой отмахивалась, и признала: – Менестрель тоже ничего, но он мужчина. Не люблю я этого. К тому же он рано или поздно возьмет контроль над телом. А эта... как ее? Ветка. Что за идиотское имя? Она была магом, а сейчас в ней силы не больше, чем луж у тебя во дворе. – Тори кивнула в окно на сверкающий под солнцем раскаленный камень. – Самое то, что надо. И кроме того, Невилл, ну когда еще ты отыщешь для меня другую потенциальную самоубийцу, такую же молодую и ухоженную? Молодые и ухоженные, сам знаешь, в петлю не лезут.

– Почему именно самоубийцу? И, кстати, я сменил имя при рукоположении.

– Ладно-ладно, как ты теперь зовешься? Герман? Я постараюсь не забывать. Не обязательно самоубийцу, меня устроила бы и некрещеная. – Тори де Крис в облике Галеша пожала узкими плечами. – Но много ли здесь некрещеных? А самоубийца добровольно отказывается от божьего дара, а значит, и от своей бессмертной души. Вот как менестрель этот отказался когда-то. Если б ему твой Писмейкер мозги не вправил, еще неизвестно, как бы оно обернулось. А Ветку я, считай, облагодетельствую: не позволю занять ее тело каким-нибудь бесам. Ну что? Ты позволишь мне прямо сейчас начать обработку?

– Что ты собираешься делать?

– Поговорить по душам. – На выразительном лице менестреля появилась сочувственная улыбка, в черных глазах затеплилось участливое понимание. – Ах, – тронув струны гитары, сняли тонкие пальцы легкий-легкий, воздушный аккорд, – как это ужасно: своими руками погубить своего любимого. Я боюсь даже представить, что делают с этим хрупким мальчиком в застенках...

– Заткнись, пожалуйста! – бросил сэр Герман.

– Прости, – подняла руки Тори, – прости, Невилл, я забыла, что там еще и твой рыцарь. Но, обрати внимание, из Артура сейчас вынимают душу исключительно по милости этой рыжей мерзавки.

– Что за детство, бабуля! – Командор Единой Земли снисходительно поморщился. – Тебе недостает тонкости.

– А ты меня не учи! – Тори отложила гитару и направилась к дверям. – Вот увидишь, для девочки чем жестче, тем будет лучше.

* * *

Странное дело, оказывается, не только смерть, но даже и вразумление еретиков добавляло Силу. Понемногу, тоненькой струйкой, зато постоянно. Главное – делать все самому, не перепоручая эту работу братьям-дознатчикам.

Владыка Адам размышлял о причинах этого явления и рано или поздно понял: страдания очищают душу, так же, как смерть освобождает ее. И в первом и во втором случае совершается богоугодное дело, а потому, разумеется, Господь награждает своего верного и бесстрашного слугу. Да-да, бесстрашного, что бы ни думали те, кто полагает, будто невелико мужество причинять боль беспомощной жертве.

Во-первых, хороши жертвы: два могущественных колдуна, один другого опаснее. Во-вторых, беспомощность – понятие относительное. Власть над телом еще не означает власти над душой, а как раз души, отвратившиеся от Господа, и нужно призвать к раскаянию, открыть им дорогу к спасению.

Не получалось. Закосневшие в грехах, колдуны упорствовали, не желая раскаяться и признать свою вину; не желая, чтобы страшный господин их был побежден смиренным, но исполненным Силы служителем Божьим. Проклятый храмовник был упрям, как демон, который ему покровительствовал. А ведь сколько раз владыке Адаму казалось, что вот оно, вот, еще чуть-чуть, еще самую малость, самую крохотную толику убеждений, и заблудшая душа обернется к Свету.

Надменный синеглазый рыцарь!

Мстительность недостойна христианина, тем более недостойна священника, поэтому владыка не мстил – просто помнил. Но зато помнил очень хорошо. Помнил золотое сияние и холодный голос: «Тебе ли решать, кто угоден Господу, пастырь?» – Сколько было в этом голосе презрения и брезгливости! Еще помнил собственный страх, и – хуже всего – собственную готовность поверить. Нет, владыка Адам не мстил. Месть тут ни при чем, и более чем справедливо то, что теперь гордый Миротворец на коленях умоляет не трогать его младшего брата – это исчадье ада с адским же светом в черных глазах, – более чем справедливо, что холодная надменность сменилась покорностью и страхом. Более чем! Только вот упрямство никуда не делось. И храмовник по-прежнему отрицает все обвинения, мотивируя это нелепой причиной он, дескать, не хочет погубить свою душу

Их уже разыскивали: кто-то узнал, что Артур Северный вернулся в Шопрон, и узнал о том, что его и его младшего брата арестовали за колдовство. Белую крепость от чердаков до подвалов прочесали тем же утром. Опросили всех жителей в Золотом квартале. Складывалось впечатление, что и с каждым из трех тысяч гвардейцев побеседовали лично. Впрочем, те из гвардейцев, кто был причастен к аресту Миротворца, накрепко забыли ту ночь, точнее, накрепко запомнили, что провели ее в других местах, за другими занятиями. Лишь сэру Милушу, рыцарю Кодекса, дозволено было сохранить ясность воспоминаний. Но он, как и владыка Адам, почти не покидал подземелий кафедрального собора. Занят был, очень занят, ведь Миротворец убил его сына.

О чем они беседовали наедине, сэр Милуш и сэр Артур Северный, владыка Адам не знал и не интересовался. Главное, что достойный рыцарь помогал церкви, а за это прощается многое, в том числе и ненависть, и недостойное христианина желание отомстить, и жестокость, без сомнения чрезмерная, если бы не шла речь о святом деле спасения погибающей души.

Многое прощается.

А сэр Милуш тоже боится. Так же, как владыка Адам. И оба не понимают, чем вызван этот страх, противный, липучий, как паутина. Ведь Миротворец побежден... вот-вот будет побежден. Он знает это и упорствует более из нечестивого упрямства, нежели из надежды на помощь своего Господина. Он знает. И все-таки очень страшно смотреть ему в глаза. Синие, такие яркие – таких глаз не должно быть у человека. Там, в этой ослепительной сини, нет страха. Нет боли. Нет даже гнева. А ведь он должен ненавидеть их, о, как он должен ненавидеть и сэра Милуша, и, особенно, владыку Адама!

Жалость во взгляде Миротворца. Ничего, кроме жалости. Даже когда молит он униженно о пощаде для черного колдуна, не мольба – все та же жалость вспышками золота пронизывает синеву.

Страшно.

И, может быть, разумнее всего, правильнее всего, богоугоднее всего было просто убить Артура Северного – ведь на процессе хватило бы и одного только мальчика-колдуна. Да, убить и не думать больше. Правильно, разумно, богоугодно, но.. Ох уж это «но», почему без него не обходится? Владыка Адам боялся разрушать телесную оболочку Миротворца, опасаясь высвободить его дух. Будь этот дух взбешен, одержим жаждой мести, униженный сейчас, и тем более страшный, окажись на воле, Его Высокопреосвященство не колебался бы ни мгновения, уверенный, что сумеет защитить себя. Но тот, кто жалеет своих палачей, непонятен, непредсказуем и наверняка способен на нечто большее, чем простая месть.

Выбора не оставалось, не было пути ни назад, ни в сторону – только вперед, трудно и мучительно вытягивая несчастную душу к Богу.

* * *

Лунный Туман. Лунный Туман с Триглава.

– Как я устал! – жалобно проговорил Галеш, отнимая руки от обветренного худого лица. – За что мне такое, сэр командор?

Сэр Герман ободряюще положил руку на плечо менестреля:

– Ты молодец. Уверен, когда госпожа де Крис очнется, она поблагодарит тебя от всей души.

– От души, – Галеш судорожно хихикнул, – ну конечно. Что я должен сделать теперь?

– Ничего ты не должен, сын мой, – ворчливо ответил сэр Герман, – ты птица вольная, лети себе, куда хочешь.

– На Триглав.

– Зачем? – Командор присел на кровать так, чтобы видеть лицо музыканта. – Тебе мало приключений? Шел бы ты лучше... да хоть в кабак для начала.

– Он зовет меня.

– Кто?

– Тот, на Триглаве. – Галеш улыбнулся и печально моргнул. – Его Артур так называет... называл: «Тот, на Триглаве».

– Артур жив.

– Что? – Галеш так удивился и так искренне обрадовался, что сэр Герман даже рассмеялся, а ведь последние дни при мысли об Артуре было совсем не до смеха.

– Во всяком случае, пока Если Миротворец умрет, уж поверь мне, это не пройдет незамеченным.

– Но он не мог выжить, ведь Зако… – Менестрель осекся, прислушался к себе и вскочил на ноги – Простите, сэр командор, однако я вынужден поторопиться. Лунный Туман, он хочет сказать что-то важное.

– Отдохнуть тебе надо. – Сэр Герман покосился на Тори, не подающую признаков жизни. – Нет на Триглаве ничего, что могло бы говорить.

– Угу, – Галеш кивнул, – я пойду, сэр командор.

* * *

Тори открыла глаза, едва за менестрелем закрылась дверь.

– Спасибо тебе, внучек, – прокаркала она сухим, незнакомым голосом, – ты что, не мог вынуть ее из петли пораньше?

– Уж чем богаты, – равнодушно ответил сэр Герман. – Как ты себя чувствуешь?

– Как ожившая мумия. Выйди, мне нужно одеться. А потом нам стоит о многом поговорить. Да, и распорядись, чтобы принесли воды. В вашем дурацком климате обезвоживание, видимо, считается нормой, но я, извини уж, так не привыкла.

Она ко многому не привыкла, что правда, то правда. Если верить Артуру... Господи, да что же это такое? Почему мысли снова и снова возвращаются к мальчику, сделать для которого больше, чем делается уже, все равно нельзя. Если верить Артуру, госпожа де Крис, «эта ведьма...» в Единой Земле появлялась лишь урывками. Знала, что за ней охотятся, и предпочитала не рисковать. Где-то в безопасном месте осваивала теоретическую базу, время от времени позволяя себе короткие вылазки для практической отработки усвоенного материала. А когда оказалась в теле музыканта, ей тем более стало ни до чего. То есть не до знакомства с особенностями здешней жизни и климатическими условиями.

А теперь поглядите только – она недовольна. Можно подумать, уживаться с Галешем было легче, чем освоиться в плоти, добровольно лишившейся души.

– Да уж, – недовольно каркнули за спиной.

Сэр Герман не вздрогнул: знал, что прабабка умеет появляться бесшумно из-за любой, самой скрипучей двери. Обернулся спокойненько. Пожал плечами:

– Ты неплохо выглядишь.

– Для своих лет. – Госпожа де Крис поджала губы. – Странно это – одновременно чувствовать себя убийцей и самоубийцей – Она хмыкнула – Не смотри так У тебя глаза становятся, как у этого Писмейкера. Да, кстати, Невилл, если он действительно жив, его нужно убить.

– Ты совсем рехнулась? – зло поинтересовался сэр Герман. – Или это стресс?

– Сейчас я выпью воды, – госпожа де Крис отвернулась и пошла к столику, где стоял запотевший графин, – потом покурю, а потом, Мастиф, я расскажу тебе очень старую и очень страшную сказку. Я помню, ты любил сказки.

– Я вырос.

– Эта сказочка как раз для взрослых. Для таких взрослых, кто берется спасать... хм... остатки человечества после, как вы это называете? День Гнева, да? – Она сама налила воды в высокий тонкий стакан. – А ты ведь знаешь, мон колонель, что достоинство каждого дела заключается в том, чтобы оно было доведено до конца. Чьи слова?

– Чингисхана, – машинально ответил командор.

– Великий был человек, – Тори с удовольствием сделала глоток, – и уж, наверное, знал, что говорит. Начал, так заканчивай. Спасаешь – спасай. А то ведь твой... Миротворец, – последнее слово она произнесла отчетливо, с заметной издевкой выделяя каждый слог, – уничтожит здесь все и вся, живое и неживое.

– О чем ты?

– О мальчике. – Стакан стукнул дном о столешницу, плеснулась через край вода. – О синеглазом мальчике, Герман, которого нужно убить, хотим мы того или нет. Нужно, потому что иначе умрут все остальные. Работа у него такая, понимаешь – убивать. И я боюсь, ему уже дали для этого повод.

* * *

Даже в снах Артур не мог забыть о том, что творилось наяву. Сны были страшные, и боль в них достигала немыслимого предела, и оставалось лишь удивляться: сколько же может вынести одна грешная душа, как удается удержаться на краю, не сорваться в черную бездну отчаяния? Не сорваться. Когда так хочется просто шагнуть туда...

И сразу все станет хорошо. Так хорошо, что самые безумные мечты станут явью.

Признай обвинения. Спаси брата.

Возьми Меч.

Прекрасная земля, дивная земля, из сказочных снов молила: защити. Стань хозяином. Здесь все твое: светлые леса, древние холмы, черные скалы и вольные равнины. Все твари, земные и небесные. Все люди и нелюди. И ветры, и дожди, и небо в облаках, и ясные звезды.

И... ведь ему так больно, твоему младшему брату. Ему больно. А ты обещал защищать его.

Возьми Меч, Артур, Светлый рыцарь. Только протяни руку, и рукоять сама ляжет в ладонь. И все станет хорошо. Станет так, как ты хочешь.

Взять Меч – значит отдать душу.

Признать обвинения – значит солгать пред ликом Творца.

Стоять на краю, на самом краю... стоять. И убивать Альберта, убивать неотвратимо и медленно. Так медленно...

А Она не говорила ничего, лишь наблюдала молча, с тревогой, жалостью и надеждой в черных-черных, глубоких, теплых очах... И выбирать не приходилось, потому что пусть лучше Альберт, пусть будет больно ему, лишь бы в Ее глазах не появились печаль и... разочарование. Конечно, Она поймет, и простит – Она прощает всех, Она – заступница и защитница, и, может быть Она даже попросит Сына не судить строго.

Нельзя.

Лучше убить Альберта, чем предать Ее.

И сны уходили. И Артур радовался яви, полной боли и стыда. Потому что в яви не было искушения, не было надежды, а боль, свою или чужую, не имея на что надеяться, можно терпеть до бесконечности.

Или до смерти.

* * *

До Триглава оставалось несколько часов езды.

Галеш спешил и, жалея коня, все-таки понукал его, надеясь, что добрая животина выдержит не столь уж длинный переход. Все-таки Артур разбирался в лошадях.

Разбирается.

Он жив, слава Тебе, Господи! Черный Туман, вблизи оказавшийся все-таки серым, хотя и густым, неровными клочками расползся в стороны. Как будто имя Божье, помянутое лишь в мыслях, представляло для него угрозу.

Может, и представляло. Над этим Галеш не слишком задумывался. Все равно разгонять нечисть одним лишь словом, как умел... умеет! Артур, ему, музыканту, не дано. Да и не водится в тумане нечисти. В этом тумане. Он сам по себе любой твари, чистой и нечистой, может фору дать.

А Артур... что же там было... Откуда уверенность, что он погиб? И... и когда только ты научишься думать, музыкант? Думать, а не только стихи складывать. Почему сэр Герман говорил о своем рыцаре так, словно не знает доподлинно, где он и что с ним? Нет, нет, забудь, Галеш, забудь, не тревожься. Зная Артура, глупо удивляться тому, что командор Единой Земли не имеет представления о том, где он сейчас. Наверняка это известно только Альберту, потому что где бы ни был Артур, Альберт будет с ним. Братья неразлучны. Даже когда они далеко друг от друга.

И все-таки стоило заехать в столицу. Потерять день, но выяснить все доподлинно и, может быть – вдруг повезло бы, – повидаться и с Миротворцем, и с Альбертом.

Потерять день. Нет. Нельзя. Каждый час дорог. Каждая минута.

Почему?

Вот над этим Галеш точно не задумывался.

* * *

В конце концов ему все же пришлось спешиться и идти сквозь туман, ведя коня на поводу. Мерин устало поводил боками, смотрел грустно, но шел за хозяином безропотно. Он не боялся Триглава и не боялся тумана вокруг. Галеш тоже не боялся, и все-таки то, что конь – животное, как всем известно, издалека чувствующее любую нечисть, – не проявляет ни малейших признаков беспокойства, было приятно. Совсем не хотелось натолкнуться неожиданно на круг Лиха или на еще что-нибудь пакостное.

Например, на пляшущих ведьм...

Сразу стало неуютно.

Галеш передернул плечами и огляделся, но, конечно, ничего не увидел. С одной стороны, волноваться было не о чем, ведь тот, кто ожидал музыканта в гости, должен был обеспечить безопасность. А с другой – кто его знает? Может, ему есть захочется.

Когда невидимое над слоем тумана небо потемнело и двигаться вперед, не рискуя споткнуться о какой-нибудь особо зловредный камень, не стало никакой возможности, Галеш наконец скорее почувствовал, чем увидел ощутимый подъем.

Склон Триглава. Ну слава богу, добрались.

Теперь оставалось лишь расседлать коня и ждать. Подниматься выше? Благодарим покорно. Здешний хозяин прост в обращении и сам не поленится спуститься.

Так оно и вышло.

Не успел менестрель вычистить своего усталого мерина, как туман вокруг зашелестел на разные голоса. А потом в этой шепчущей какофонии проклюнулась одна, главная, тема. И вязкий, пришептывающий бас спросил с различимой на слух улыбкой:

– Не разделишь ли со мной мою трапезу, смелый Галеш?

– Нет, спасибо, – музыкант подвесил к морде коня торбу с овсом, – у меня с собой.

– Тогда ужинай. И, если желаешь отдохнуть, – отдыхай. А если ты не устал, я побеседую с тобой нынче же ночью.

Туман разползся, открывая мутноватое, темное небо. Треснул склон горы, оттуда, из-под разошедшихся камней, зажурчал прозрачный ручеек. Мгновением позже вспыхнул на пустом месте яркий, веселый огонь. И шелковая палатка – не хуже, чем у храмовников, – развернулась, уютно колыхая на прилетевшем ветерке внешним пологом.

– Спасибо, – сказал музыкант.

– Забудь это слово, Галеш, – мягко посоветовал голос, – если хочешь благодарить меня, делай это, не вспоминая о Нем.

– Да. Извини.

– Пусть Он извиняет. – Хозяин Триглава расхохотался собственной шутке и, кажется, убрался к себе, на вершину.

Впрочем, в том, что он наблюдает за гостем, Галеш не сомневался. Ну так и что же? Он вообще за всеми на Единой Земле приглядывает, когда это кому мешало? Чтобы не мешало, на то храмовники есть.

* * *

– О том, что я потеряла Светлую Ярость, ты знаешь, – полуутвердительно сказала госпожа де Крис.

– Да. – Сэр Герман смотрел, как прабабка ужинает, и думал, что ни благородная кровь, ни воспитание не дают плодов, если человек сам не желает вести себя сообразно требованиям этикета. Тори де Крис ела по-мужски, жадно, быстро, без особых церемоний. Пользуясь ножом и руками и пренебрегая другими столовыми приборами. Она всегда была такой, красивая женщина – даже сейчас красивая, несмотря на хрупкость нового тела, совершенно не сочетающуюся с резкими мужскими жестами. Резкими выражениями. Мимикой... – Это как-то связано с Артуром?

– Понятия не имею, – бросила Тори, – я расскажу, может, ты что и поймешь. Эта твоя мозаика из разных эпох, которую вы называете Единой Землей, перлась, как ледокол, через чертову прорву...

– Не чертыхайся, – попросил сэр Герман.

– Что такое?

– Здесь это опасно.

– Ладно. – Тори отодвинула тарелку, откинулась на спинку стула и хлопнула себя по нагрудному карману. – Сигареты.

– Трубка тебя устроит?

– Давай. Итак, – продолжила она, когда слуга, принесший курительные принадлежности, удалился и закрыл за собой дверь, – твой мирок перся через множество других, нарушая установленный порядок, да еще и прихватывая с собой если не земли, так их обитателей, когда по одному, а когда и целыми пачками. Беспредел творился такой, что без мата и не выразишь.

«Когда тебя это смущало?» – подумал сэр Герман. Вслух же сказал:

– Я знаю, что мы двигались. Земли за Северным хребтом постоянно менялись, и люди действительно появлялись ниоткуда. Опять же клады. По расчетам Иляса Фортуны – помнишь такого? – сто семнадцать лет назад герцогство удалилось на максимальное расстояние от нашего мира и поползло обратно. Но потом появился купол, а движение прекратилось. Ты что-то знаешь об этом?

– Знаю, что все было наоборот. Пер ваш айсберг по внешним мирам, а потом вдруг, ни с того ни с сего взял и провалился в мир Срединный. Ты понимаешь, о чем я?

– Фэери, – хмыкнул командор. – Ну-ну.

– Ну-ну, – в тон ему повторила Тори. – Тебе ли не знать, дорогой мой внучек, как плохо мы относимся к подобным вторжениям?

– Мы?

– Мы! – отрезала Тори – Я, конечно, стопроцентный человек, но именно я обитаю в Миттельмарше, а ты, полукровка, предпочел смертных. Вот и разгребай теперь... ладно. Проехали. Сияющая-в-Небесах, представления не имея, что делать с этим вторжением, окружила твою землю силовым экраном. То есть сначала вы провалились, и лишь потом «появился» купол. И понимаешь ли, внучек, какая хренотень: только лишь все успокоилось, как стенка пузыря в одном месте прорвалась. Меня из Срединного мира вышибло к чертовой... ах, извини, к едрене фене, твоя земля снова начала двигаться, как, знаешь, шар, из которого выходит воздух, а Светлая Ярость оказалась здесь. У вас. В какой-то треклятой крепости, с растреклятым змеем во дворе. Ладно! – Тори мрачно махнула рукой и ловко принялась набивать трубку. – Это мои проблемы. А вот Светлая Ярость стала проблемой твоего мальчика. Во всяком случае, он таскал ее с собой повсюду, пока не нашел меня и не вышиб душу.

– Прости, что перебиваю, – вмешался сэр Герман, – но Светлую Ярость «таскал», как ты выражаешься, вовсе не Артур. Она была у Зако.

– Я так думаю, что все-таки у Галеша, – язвительно поправила его Тори, – у Галеша с его драгоценной гитарой. Иначе инициация началась бы сразу, как только этот самый Зако взялся за рукоять. А гитара хороша... Музыкантик так на нее полагался, что другими способами защиты не озаботился. Дурашка! – Тори улыбнулась, выдыхая дым. – Чтобы я, да с гитарой общего языка не нашла! Так вот, – устремила она на сэра Германа мундштук со струящимся оттуда дымком, – едва этот бандит по имени Зако вернул себе тело, он тут же снова схватился за Светлую Ярость, и... мать его... инициация-таки началась, понимаешь, дорогой мой внучек? А инициация, как известно, требует душу и кровь. Душу, ясное дело, Зако отдал свою. А кровь... хм, у него там было двое – на выбор, поскольку я поспешила свалить. И выбрал он твоего Артура.

Тори замолчала, пристально глядя на командора, а тот, в свою очередь, смотрел на прабабку и не слишком понимал, к чему сделана столь эффектная пауза. Ну выбрал Зако Артура. Зря он так, конечно, но что с того?

– Светлая Ярость, – со вздохом пояснила Тори, – это не просто оружие. И не просто человек с оружием. Если Светлая Ярость хочет убить, она убивает. Без вариантов

Есть только два... существа или Меча, способных сопротивляться. Одним должен был стать твой брат, но он погиб. Второй же..... – Зеленовато-серые глаза госпожи де Крис подернулись задумчивой поволокой. —... А ведь похож, – пробормотала она с какой-то даже мечтательностью, – в подметки, конечно, не годится, но... Топор, опять же. И не красавец, но... Черт... прости... как же я не догадалась?! А должна была. Это он оттяпал мне голову, да? – Тори провела рукой по горлу. – Это сделал Писмейкер? Вот скажи мне, внучек, ты видел бойцов лучше, чем я?

Сэр Герман лишь вздохнул. Нет, он не видел бойцов лучше, чем его тронутая прабабушка. И не потому, что на Земле до Дня Гнева холодное оружие было не в почете, а потому, что предел совершенству все-таки есть. И Тори де Крис давным-давно достигла этого предела.

– А я знаю одного. – Она правильно истолковала его вздох. – Терпение, Мастиф, терпение, я постараюсь больше не отвлекаться. Но могу поспорить: бабы на этого синеглазого так и вешаются?

– Ты говорила о двух Мечах, – напомнил сэр Герман, слегка обидевшись за Артура, который кому-то там «не годился в подметки», – способных устоять против Светлой Ярости. Первый – мой брат. Что со вторым?

– На самом деле, Мастиф, как раз он и есть – Первый. Причем с прописной буквы. Два других – Светлая Ярость и Санкрист – существуют внутри миров, между собой они могут жить в мире, могут воевать, могут нападать или защищаться, в зависимости от того, кто стал владельцем Меча. А он – кстати, его зовут Звездный – всегда приходит извне. Он умеет лишь убивать. Уничтожать! – произнесла Тори отчетливо и холодно. – И он уничтожает. Чистое разрушение, ходячая энтропия, ему не место среди живых. Поэтому случаи, когда Звездный являлся в миры лично, можно пересчитать по пальцам. Обычно же он отыскивает себе подходящий объект для воплощения. И в твоем мире он нашел Артура.

– Я правильно понял, – осторожно уточнил сэр Герман, – что весь этот бред строится только на том основании, что сэр Артур Северный уцелел после поединка с Зако?

– Ты еще напомни мне, что я не знаю, состоялся ли поединок! – Тори сверкнула глазами. – Говорю тебе, Герман: инициация началась. Светлая Ярость признала Зако хозяином. Ему... им нужна была кровь. И если ты уверен, что Артур жив, значит, он – один из Мечей. Он не может быть Санкристом (тот, кто должен был стать Санкристом, предпочел сгореть, кретин!). Остается Звездный. Он здесь, Мастиф. Он воплотился в твоем синеглазом мальчишке. И если ты не убьешь его, он убьет всех

Сэр Герман лишь покачал головой. Он не поверил. И не собирался верить. И странное дело: сколько раз сам думал о том, что неплохо было бы избавиться от слишком опасного, слишком непонятного своего рыцаря для особых поручений, а когда услышал то же самое от Тори, воспротивился всей душой. Он больше не хотел убивать Артура. И не собирался позволять кому бы то ни было причинять мальчику вред. А то, что Зако Золотой Витязь найден мертвым, – всего лишь глупое, хотя и очень нежелательное совпадение. Зако зарубили мечом: длинным, архаичным двуручником. Мечом! Артур же не расстается с Миротворцем.

– Ты скажешь, он не изменился? – игнорируя его жест, напористо сказала Тори. – Скажешь, что не замечал никаких странностей, что этот синеглазый остается собой и не появилось в нем ничего необычного?

– Видишь ли, – произнес командор с облегчением и легкой насмешкой, – я за всю жизнь не встречал никого более странного и необычного, чем брат Артур. Включая нашу семейку.

– Виртуозное владение оружием, – загнула палец Тори, – приступы ясновидения; неуязвимость; разного рода чудеса, необъяснимые даже для магов, – ты это имеешь в виду?

– Не только. – Смеяться вдруг расхотелось.

– Что мы гадаем? – чуть мягче заметила госпожа де Крис. – Все это легко проверить. Разумеется, твой мальчик и сам по себе непрост, потому что воплощения Звездного сродни инициации Светлой Ярости: абы кто ему не подходит, случается, он и вовсе не находит достойного. А кроме того, воплощение – это все-таки не одержимость. То, что делает Артур, делает Артур. Он неуклонно ведет твои земли к гибели, к войне или катастрофе, к чему-то фатальному, но делает это сам. Просто... ну, обстоятельства и все такое. Судьба. Звездный вмешивается лишь в самом крайнем случае, в таком, когда человеческих сил не хватает. Он пальцем о палец не ударит, если твоего парня убьют в обычном бою, ругнется и будет искать другого носителя, но во время поединка со Светлой Яростью он наверняка дал о себе знать. Ты просто, когда увидишь Артура, вели ему рассказать о поединке во всех подробностях Он верит тебе?

– Его, возможно, убивают прямо сейчас, – холодно проговорил сэр Герман.

– Это было бы славно, – безжалостно и так же холодно ответила госпожа де Крис, – для тебя-то уж точно лучше так, чем убивать самому.

– Я тебе не верю.

– Ладно, – сказала Тори, – ты мне не веришь. Но ты триста лет нянчился с этим осколком мира, не давал ему рассыпаться окончательно, а сейчас готов пожертвовать всем только потому, что жалеешь одного-единственного мальчишку. Мастиф, – она поморщилась, изображая сочувствие, – я знаю, решать всегда трудно. Но подумай еще и о том, что через несколько дней твой мирок вернется на настоящую Землю. Вернется вместе со Звездным! Ты представляешь, что он устроит, оказавшись там? Сколько погибнет людей?

– Я не верю, – как можно доходчивее повторил сэр Герман, – и не поверю, пока ты не предоставишь мне доказательств.

– Можно и доказать, – неохотно признала Тори, – найти Светлую Ярость. Но мне бы этого не хотелось.

– Сколько человек тебе нужно?

– Это по ситуации. – Она покусала губу, разглядывая край стола. – Если Зако убит не Артуром...

– Да какого... – не выдержал сэр Герман, – нет! Говорю тебе, Арчи не может убить человека.

– Не мог, если Звездный не вмешался. Но тогда Зако должен был убить Артура. А ты говоришь, твой синеглазый жив. Ладно-ладно, как скажешь.

– Где твой меч?

– Уже не мой. Здесь, рядом – в большом городе на северо-запад отсюда... В Шопроне. И все-таки, Мастиф, если Зако убит... Да не перебивай ты меня, ради всех богов! Так вот, если он убит не Артуром и Светлую Ярость взял кто-то другой, кто-то не способный к инициации, я предпочла бы ее отнять. Так что на всякий случай дай мне пару крепких ребятишек. А то, может, сам составишь компанию?

Шопрон? Сэр Герман задумался. Сейчас, когда дорогая бабушка получила наконец-то какое-никакое, а собственное тело, из Сегеда можно было уезжать. Артур в столице – хочется верить, что он еще в столице, – и командору ордена Храма, пока идут поиски, тоже не грех перебраться в тамошние казармы.

– Едем, – сказал он, вставая – Когда ты будешь готова?

– Да хоть сейчас. – Тори залпом допила вино. – Только распорядись, чтобы принесли мужскую одежду. Терпеть не могу всякие амазонки.

* * *

В палатке Галеш нашел удобную койку, застеленную чистым, накрахмаленным бельем. Столик с изысканным – не хуже чем герцогу подают – ужином. На низкой подставке стоял резной ларчик, полный золотых монет, – плата за то, что не побоялся приехать. Разумеется, брать эти деньги Галеш не собирался: себе дороже, и к ужину не притронулся. Отодвинул подальше золотую посуду, разложил на парчовой скатерти вязку сушеного мяса, сухари и пару яблок. Подумал и все же нацедил себе вина, рассудив, что вино подарено людям Господом и, значит, не будет большой беды, даже если принять его от демона.

Поужинав, менестрель расчехлил гитару. Тут и хозяин явился: шелковые стены завибрировали от густого баса:

– Ты споешь для меня, смелый Галеш? Или по-прежнему считаешь, что демон не достоин твоего таланта?

– Сколько можно вспоминать? – сварливо поинтересовался музыкант, подкручивая колки. – Всякий может ошибиться.

– Я не ошибаюсь, – сообщил голос, – и ты не ошибаешься, когда складываешь песни. Так ты споешь для меня?

Велик был соблазн сказать «нет», потому что по всем законам человеческим и христианским недопустимо использовать дар божий для услаждения демонов. Но ведь и демоны были когда-то ангелами. Да к тому же песня просилась на волю, нетерпеливо покалывая кончики пальцев. Новая песня. Ее нужно выпустить, иначе она может задохнуться. И умереть.

Галеш еще думал, а струны уже отрывисто звенели, как будто медь ударялась о медь. Как будто колокола на звоннице кафедрального собора решили вместо обыкновенного благовеста отбить военный марш.

И слова, как солдаты, ровно и четко, пошли отбивать шаг, следуя звонкому ритму.

«Господи!... – вздрогнул Галеш, отбивая пальцами размеренно-жуткий проигрыш. —

Это еще что? Зачем? О ком?»

Хозяин тенью на колеблющемся шелке оформился у противоположной стены. Силуэт его плыл, терялся среди других теней, играющих со светом неяркой лампы, но постепенно очертания загустели, стали объемными. И вот уже сгусток тьмы, похожий на закутанного в плащ человека, стоит напротив.

Ярко сияют в темноте похожие на звезды глаза.

– ... Идет Король Мертвых... – повторил демон, и облаком перетек в центр палатки, поближе к яркой лампе. Протянул руки к свету, словно грел озябшие пальцы. – Удивительное ты существо, смелый, маленький Галеш. Ты счастлив со своим Богом?

– Зачем ты позвал меня?

– Послушать песню. – О мимике на лике, сотканном из летучих теней, не шло и речи, но ясные глаза улыбнулись. – Я голоден. Знаешь, никак не могу насытиться, хотя слуги мои усердствуют, и немало крови и душ отдали мне твои братья. Хм... и сестры. Ты не боишься?

– Нет. – Менестрель обхватил гитару обеими руками. – Чего мне бояться? Кто, кроме меня, согласится с тобой разговаривать?

– Такой маленький и такой дерзкий! Ты прав. Я позвал тебя не для того, чтобы съесть. Мне нужна помощь, Галеш.

– Моя?

– Нет. Светлого рыцаря.

Галеш рассмеялся. И не хотел, да не смог удержаться. Демон, которого Артур и называет-то не иначе как «Тот, с Триглава», вкладывая в эти слова все, какое только возможно, отвращение и брезгливость, этот демон хочет, чтобы Миротворец помог ему. Ему! Пожирателю душ!

Галеш смеялся, и гитара отзывалась мелодичным звоном. А облачная тень – силуэт, лишь отдаленно напоминающий человека, – застыла в молчании. Только звезды-глаза погасли.

Длинные зыбкие пальцы сжались в кулаки.

И Галеш замолк.

Осторожно сказал:

– Прости. Я не хотел тебя обидеть.

– Меня нельзя обидеть, – очень спокойно ответил Лунный Туман, – меня можно разозлить. Но сейчас я не сержусь. Я посмеялся бы вместе с тобой, музыкант, если бы все не было так плохо. Люди перестали бояться, ты, наверное, и сам заметил это. Страх передо мной и перед моим Владыкой сменился любовью к тому, кого ты назвал Королем Мертвых. Любовью чистой, незамутненной, искренней и беззаветной. Не правда ли, Галеш, это отвратительно?

– Любить?

– Жрать тех, кто любит! – Облачный плащ колыхнулся, на мгновение открыв усыпанное звездами небо. Настоящее небо. Только звезды иные, чем снаружи, над пологом палатки. – Я так надеялся, что вы придете раньше. Я хотел попросить Флейтиста, чтобы он передал вам приглашение, но Флейтист испугался. Да и нельзя ему. Его советы ведут к смерти, а ведь передать приглашение – это тоже совет. Совет зайти в гости. На Триглав. – Кажется, он нашел в себе силы улыбнуться, демон звезд и пустоты. – Я звал вас, ты помнишь, Галеш? Посылал своих слуг, одного за другим, а вы их убивали. Остается лишь надеяться, что Светлый рыцарь знает, что делает, даже когда действует по наитию. А еще на то, что Король Мертвых способен ошибаться.

Он помолчал, словно собираясь с мыслями. Руки, протянутые над лампой, вдруг облеклись плотью, превратились в страшные когтистые лапы, обтянутые складчатой кожей. Демон поднес ладони к лицу, разглядывая, как будто увидел впервые:

– Красиво, – сказал без эмоций, – воистину лучше вовсе не воплощаться, чем любоваться подобным. Ты знаешь, мы с Артуром враги, и если бы понятие «не на жизнь, а на смерть» было применимо к таким, как я, или к таким, как он, оно отразило бы суть нашего противостояния. Его Бог победил когда-то моего Владыку; Артур, заручившись помощью силы, чуждой нам обоим, победил меня, и никогда мы не придем не только к миру, но даже и к перемирию. Однако сейчас опасность грозит нам обоим... Нет, я выразился неверно. Сейчас опасность грозит и мне, и миру людей. Человек, которому начали молиться, как Творцу или как моему Господину, стал так силен, что отнял немалую толику и моей власти. Мне нужна помощь! – От тяжкого вздоха стены палатки затрепетали, и мигнул свет в волшебном светильнике. – Но помощь нужна и Артуру. А кроме того, надо иметь в виду следующее: в том, что происходит сейчас, есть немалая доля его вины. Ведь это он, породнившись с магом, впустил в себя Нечто, чему я не могу найти определения. Он изгнал меня, а потом ушел сам, и земли людей остались без присмотра. Именно поэтому Король Мертвых пришел к вам со своей голодной любовью.

– Интересно ты рассуждаешь! – возмутился Галеш. – Да если бы не Артур с Альбертом, ты б еще тогда всех сожрал.

– О чем ты?

– Кто помогал Козлодуйскому отшельнику?

– Я. – Окутанные плащом плечи шевельнулись. – Это была сделка, Галеш, и я выполнял свою часть Договора. Уверяю тебя, мне не нужно было ничего, кроме однои-единственной души. И даже ее я не получил – спасибо Светлому рыцарю. Впрочем, для людей это – дело прошлое, и сейчас важно другое: пока меня не было, Король Мертвых сумел поработить моих младших братьев. Пока не было Светлого рыцаря, Король Мертвых сумел поработить людей. И счел себя достаточно сильным, чтобы бросить вызов нам обоим. Начал он с Артура, так что, пока мы с тобой беседуем здесь, на Триглаве, Светлого рыцаря убивают в подвалах кафедрального собора в Шопроне. Подожди, Галеш. – Страшная лапа поднялась, предупреждая все возможные вопросы. – То, что происходит там сейчас, – не просто убийство, это бой, поединок, заведомо нечестный, и результат его уже определен, но пока... пока! Артур сражается. И он побеждает. Король Мертвых все глубже увязает в этой схватке, и все меньше сил остается у него на то, чтобы следить за происходящим на человеческих землях, и мои младшие братья один за другим обретают свободу. Я отозвал их: всех, кто вышел из-под власти Короля Мертвых; я отозвал также и своих слуг, чтобы братья Артура могли отдохнуть и подготовиться к настоящей битве. Я делаю все, чтобы помочь Светлому рыцарю, и... – демон снова замолчал, – и я надеюсь, что он ответит добром на добро.

Галеш молча налил себе еще вина, покачал кубок в ладонях. Ждал продолжения, не спеша напомнить хозяину, что от демонов можно ожидать лишь зла и платят им обычно той же монетой. Во всяком случае, Артур – Светлый рыцарь, Миротворец – рассуждает именно так. Иначе он не был бы собой.

– Я покажу тебе, где Король Мертвых удерживает их обоих, Артура и Альберта. Покажу, как туда добраться. Дам тебе хорошего скакуна...

– Не возьму.

– Я ведь не требую ничего взамен, – негромко заметил демон.

– Все, что ты делаешь, – зло, – не выдержал Галеш, – и что-то тебе все-таки нужно. Ты хочешь, чтобы я доложил о том, что Артур арестован, показал, где его искать, что потом?

– Потом ты должен убедить его не убивать Короля Мертвых.

– М-м? – Галеш глотнул вина. – Ты говоришь, этот Король – смертный, он человек?

– Да.

– Значит, Артур его и не убьет. Он же священник.

– Он уже убил двоих, – без эмоций сообщил демон, – а раньше, прежде, чем стать священником, он убивал вообще без счета. Светлый рыцарь будет думать лишь о мести, ни о чем больше. Победит он в бою, который ведет сейчас, или окажется побежден, не имеет значения: он все равно потеряет брата, и потеряет себя, потому что с Альбертом они – одно, он станет совсем другим... И чтобы остановить его, тебе придется приложить немало усилий. Но ты сможешь, смелый Галеш, иногда ты бываешь мудрым и умеешь находить единственно верные слова. Если же все-таки Артур не прислушается к тебе, скажи ему... – только не говори, что узнал это от меня, потому что тогда он обязательно сделает наоборот, – скажи ему, Галеш, что, убив Короля Мертвых, он сам займет его место. Скажи ему: «Вороненый клинок, оплетка на рукояти чуть потерта, трехпалая лапа сжимает шар навершия». Слово в слово, ты запомнил, Галеш?

– Это что, заклинание?

– Нет. Это портрет. Еще скажешь, что кому-то очень нравится эта лапа – не птичья и не звериная. Кто-то находит в ней нечто необычное, неожиданное, а потому красивое. Кто-то просто очень любит этот меч, свое оружие, свое второе «я»... Кто-то, кто уже приходил однажды, когда, смешав кровь, братья открыли ему дорогу. Тогда он направил ваши земли в самую глубь Миттельмарша, а меня вынудил уйти. Он приходил вновь, совсем недавно, когда Светлая Ярость хотела испить крови Миротворца, и его руками убил человека. И он придет снова, когда погибнет Король Мертвых. Черный меч войдет в душу Светлого рыцаря. Навсегда. Если Артур не хочет этого, он не должен убивать. Пусть продолжает бой. Пусть напугает Короля Мертвых, ослабит, загонит, как зверя. Это спасет людей и поможет освободиться всем моим братьям. А потом вы уйдете. Все. И я наконец-то избавлюсь от вас, а вы от меня...

– Это еще почему?

– Вы возвращаетесь, Галеш. Все, больше не спрашивай ни о чем, или я вспомню, что ответы требуют оплаты. Ты все запомнил?

– Да, но ничего не понимаю.

– Отдыхай, смелый Галеш. Завтра тебе предстоит долгий путь.

* * *

В столицу они направились вдвоем: сэр Герман и Тори. Вышли из телепорта в казармах, наведя изрядный переполох: когда начальство является неожиданно, переполох неизбежен независимо от того, насколько добросовестны подчиненные.

Сэр Герман небрежно отвечал на приветствия рыцарей и сержантов – не до них было. Сэру Раду, поспешившему было навстречу с докладом, приказал:

– Двух братьев с городской экипировкой!

Обернулся к Тори:

– Ну что?

Та, озираясь по сторонам, ткнула рукой в направлении Огньских ворот:

– Там. Далековато.

– И лошадей, – дополнил приказ сэр Герман.

– Во имя Божье, сэр! – по-уставному рявкнул сэр Раду и тут же подозвал к себе ближайшего командора рыцарей.

Когда сэр Герман и Тори подошли к дверям конюшни, их уже ждали оседланные лошади, и двое братьев, вооруженных арбалетами и длинными мечами, встали навытяжку, разглядывая госпожу де Крис с плохо скрываемым любопытством.

Красивая женщина. Особенно красивая сейчас, когда она готова драться, может быть, убивать. Охотничий костюм, рукоятки мечей над плечами – неуместные и все же отвечающие и блеску в глазах, и летящей, мягкой походке, – вот такая она, когда настоящая, когда не притворяется, становится собой. А ведь достойные братья ведать не ведают, что эта светловолосая леди – прабабушка их командора.

Сэр Герман забрался в седло. Один из рыцарей сунулся было помочь Тори, но она, одарив непрошеного помощника ледяным взглядом, одним движением взлетела на своего коня и крупной рысью понеслась к воротам.

– Едем, – вздохнул сэр Герман.

Поехали.

Темп, заданный госпожой де Крис, для городских условий никак не годился, и очень скоро это поняла даже она сама, придержала своего коня, в очередной раз едва не столкнувшись с шелестящим по мостовой экипажем, дождалась, пока догонят ее командор и рыцари.

– Черт знает... прости, Герман... хрен знает что такое у вас тут делается. Это не Средневековье, это.. сколько народу в твоем городишке?

– Он не мой, – терпеливо объяснил сэр Герман, – он герцогский – столица Единой Земли. А народу много. Это действительно не Средневековье.

– Рессоры, – недовольно проворчала Тори, провожая взглядом большую карету, – шины резиновые. Рации. Компьютеры.

– Мэджик-буки.

– Да плевать я хотела! Мечи, арбалеты и камуфляж «хамелеон»... дичь какая-то.

Сэр Герман не очень понимал, что так раздражает дорогую прабабушку, и не старался понять. Госпожа де Крис, сколько он ее помнил, всегда была слегка не в себе. Может быть, из-за Светлой Ярости, а может, Меч как раз и выбрал ее хозяйкой из-за странностей характера.

Храмовники, последние три дня прочесывающие столицу с крыш и до подвалов, успели стать привычным зрелищем на шопронских улицах, и к горожанам довольно быстро вернулась подзабывшаяся привычка уступать дорогу, лишь завидев пятнистую форму ордена Храма. Так что, по мнению командора и братьев-рыцарей, ехали они быстро, куда быстрее, чем простые смертные. Не шагом и даже не грунью – рысью ехали, пусть и не такой размашистой, как хотелось бы Тори. Не прошло и получаса, как, оставив за спиной многолюдье центра, миновали Золотой квартал... – Артур, мальчик, где же ты, паршивец?! – …а там уж, обогнув шумный, хотя и небольшой базарчик, выбрались на площадь перед Огньскими воротами.

– Дальше, – сказала Тори, – за город. Уже совсем рядом

– Рядом – кладбище. – Сэр Герман пустил коня шагом. – Что Зако делать на кладбище?

– Лежать Я тебе говорю, Артур его прикончил.

– И похоронил вместе со Светлой Яростью?

– М-да... – Тори на секунду задумалась. – Ладно, поехали, там разберемся.

День был будний, кладбище – для богатых, так что никто не попался навстречу рыцарской кавалькаде. Те, кто может себе позволить хоронить покойников здесь, сразу за Огньскими воротами, в будние дни работают. А умирают такие люди не часто, благо заработанных денег хватает на хороших лекарей и на дозволенную волшебную медицину.

Пусто было. Тихо. Благостно.

Всем, кроме госпожи де Крис. Она, оказавшись за оградой, насторожилась, как охотничья собака. Подобралась в седле. Поводья обмотала вокруг седельной луки и расслабленно встряхнула руками.

Когда-то, обучая правнука основам фехтования, Тори де Крис внушала, укладывая его пальцы на рукоять тяжеленного меча:

– Не напрягайся, ладонь спокойна, пальцы расслабленны. Пусть они танцуют, как захотят, как им больше нравится...

Тогда учиться дурацкому бою на дурацких железяках было неинтересно. А потом, кто же знал?! Пригодилось. Еще как пригодилось.

И снова, как тогда, в детстве, и как всегда потом, сэр Герман не уследил за движением, не увидел, как вскинулись руки к рукоятям мечей над плечами Тори де Крис. А она уже слетела на землю и в несколько шагов оказалась рядом с... хм... кажется, этого рыцаря Кодекса звали сэром Милушем, и был он лейтенантом, и смотрел сейчас на Тори с вполне объяснимым изумлением... а на поясе у него, на наборном, золотом, тяжелом с виду поясе, от которого за версту шибало нездешней, вообще нечеловеческой магией, висела Светлая Ярость.

И сэр Герман сам спрыгнул с коня, поспешил следом за прабабкой, оставив свой меч на седле. Ребристая рукоятка полицейского «Глока» сама легла в ладонь.

Пояс. И Меч.

– Где Артур Северный? – ледяным тоном спросил командор у опешившего рыцаря.

– Где ты взял этот клинок? – на десять градусов холоднее поинтересовалась Тори.

А сэр Милуш не ответил. Он выхватил Светлую Ярость и ударил госпожу де Крис. Сэр Герман только и успел, что крикнуть:

– Не насмерть!

И светлый клинок рыбкой порхнул из рук лейтенанта, кувыркаясь, взлетел к жаркому небу, кажется, задержался там на миг, словно не хотел возвращаться на землю, и пошел вниз. Вниз. Точнехонько между командором и Тори.

Сэр Герман поймал его за рукоять: еще не хватало, чтобы Светлая Ярость коснулась освященной кладбищенской земли – трудно сказать, что бы из этого вышло, но что-то выйти могло, а неожиданностей хватало и без волшебных мечей.

– Сама знаю, что не насмерть, – пренебрежительно ответила госпожа де Крис, аккуратно роняя сэра Милуша на травку и заламывая ему руку.

Воздух вокруг зазвенел. Загудел. Раскатился набатным звоном. Светлая Ярость сверкнула – словно молния ударила в небо из вычурного перекрестья гарды.

«Звездные войны, мать их»... – растерянно подумал сэр Герман. И стало ни до чего. Потому что Меч потребовал душу и кровь, и пришлось отдать ему... ей... отдать и то и другое. Душу – свою. А кровь – несчастного сэра Милуша. И Тори позже, когда все кончилось, развела руками:

– Надо же. Я не знала, что у тебя есть душа.

– Была, – поправил сэр Герман.

* * *

Могила совсем свежая. Имя на табличке, уложенной пока, за отсутствием памятника, прямо на землю, ни о чем не говорит. К кому приходил лейтенант? С кем прощался?

Это потом.

А сейчас...

– Брат Любим, отправляйтесь в кордегардию Недремлющих, доложите, что сэр Милуш убит командором Единой Земли.

– Во имя Божье, сэр!

– Брат Рубан, оставайтесь здесь, пока они не пришлют кого-нибудь забрать тело.

– Во имя...

Не дослушав, сэр Герман махнул рукой и пошел к своему коню. Тори задержалась над трупом. Догнала правнука, держа в руках золотой Артуров пояс.

– Это не покойника, – сухо объяснила она в ответ на взгляд командора, – это я на твоем парне видела, когда он на Волчью мельницу по мою душу явился. Что ты теперь думаешь делать?

– Каяться мне надо. – Сэр Герман зло крутанул Светлую Ярость в ладони. Лезвие описало сияющую восьмерку. – Душу спасать... Поздно.

– Поздно, – без всякого сочувствия согласилась Тори, – зато теперь ты не умрешь.

– Я и так бессмертный.

– Нестареющий. Бессмертным тебя сделала она. До первой встречи со Звездным, конечно... Ты видишь, Светлая Ярость была не у Зако, значит, Артур его все-таки убил.

– Нет. А даже если и... Милуш знал, где искать Артура. Милуш мертв. Это суметь надо: из-за нелепейшей случайности потерять единственный источник информации. Что ты там сказала насчет души?

– Я не знала, что она у тебя есть, – повторила Тори, – ты же полукровка.

– Час от часу не легче. Ладно, пояс нужно отвезти в лабораторию установления связей, пусть его маги допрашивают.

– А почему бы не позвать магов туда, где твоего парня взяли?

– Были они там. – Сэр Герман тяжело уселся в седло, разобрал поводья. – Глухо все. Артур дома и не жил, считай, вещи его не помнят. А Миротворец, это топор, никому в руки не дается. Даже мне. Все. Поехали.

– ... Сэр командор! Сэр Герман!

От городских ворот к кладбищу, безжалостно подгоняя уставшего коня, несся встрепанный Галеш. И блажил так, что небо трескалось:

– Сэр Герман, я знаю, где Артур! Сэр Герман, его убивают, его... надо спешить, надо... скорее. Пожалуйста!

* * *

Орден Храма, проклятие на всех братьев и потомков их до седьмого колена, орден Храма каким-то чудом – не иначе по дьявольскому наущению – отыскал своего еретика. Командор Единой Земли не стал тратить времени на бесполезное ожидание в кафедральном соборе – тамплиеры вообще начали избегать столичных церквей с того самого дня, как Миротворец заявил, что в них не могут совершаться Таинства, – командор сразу отправился к герцогу, а на резонный вопрос, какое отношение Его Высочество имеет к аресту сэра Артура и сэра Альберта, ответил, что Братьев держат где-то в катакомбах под замком.

Его Высокопреосвященство хотел бы взглянуть на лицо герцога Мирчо, когда тот узнал, что Миротворец заточен буквально у него под ногами. Но Его Высокопреосвященству совершенно не хотелось встречаться с сэром Германом. Командор Единой Земли явился, чтобы помешать расследованию, сознательно или нет, но он стремился к тому, чтобы спасти дьявола от посрамления и не позволить владыке Адаму выполнять свой долг.

Встречу удалось отложить на несколько часов, сказавшись больным, и воистину это были лучшие часы для двух грешников, и близко подошли они к спасению, хоть и не отринули Сатану окончательно. К вечеру же в допросную явился один из братьев-пастырей. С опаской поглядывая на колдунов – хотя именно в тот вечер они были наименее опасны, и владыка Адам решил даже, что слегка переусердствовал, – брат сообщил, что в Шопроне беспорядки: рыцари Храма, презрев законы, окружили замок; его светлость герцог отнюдь не спешит подымать гвардию, а командор Единой Земли, наверное, уже сейчас отдает приказ своим рыцарям обыскать катакомбы.

Отец Адам расстроился. С сэром Германом необходимо было встретиться прямо сейчас и всеми правдами и неправдами заставить его отложить посещение тайной тюрьмы до лучших времен. До тех, пока Миротворца приведут в более-менее божеский вид. Младшего же колдуна следовало немедленно сжечь: взять на себя или возложить на кого-нибудь из палачей тяжкий грех убийства некрещеного... но, поразмыслив совсем немного, отец Адам понял: убить черноглазого или отдать приказ об убийстве – это верный способ умереть самому.

Миротворец. Он не простит, пока жив, и не простит, когда умрет, и, значит, сначала нужно победить его, а уж потом, спокойно, уничтожать его младшего брата.

Спокойно. Не спеша. Может быть, его все-таки удастся спасти.

Шагая по бесконечным лестницам, вверх, вверх и вверх – как долго не поднимался он к солнечному свету? Четыре дня? Пять? – отец Адам с удовлетворением подумал, что, по крайней мере, ему удалось заронить в души обоих пленников семена справедливой неприязни друг к другу.

Неприязни?

Нет. Уже почти ненависти.

Они сильны. Они очень сильны по отдельности: дивное дело, ведь даже слово Божие не удержало еретика-рыцаря, когда он увидел, что делают с его братом. Пришлось прибегнуть к безотказной и прочной стали. А уж вместе, не будь младший колдун обессилен, Братья оказались бы не по зубам Его Высокопреосвященству. И вновь приходится скорбно признать, что велика сила Падшего. И вновь, со смиренной радостью можно сказать себе: победа близка. Рвутся неестественные связи, притянувшие друг к другу две грешные души.

Не забыл и не забудет уже черный колдун о том, что он «лишь один из многих». Не простит. Как не простит и того, что лишь по милости старшего брата изо дня в день, из ночи в ночь подвергают его мучительным и изощренным пыткам. И самое приятное из воспоминаний о четырех минувших днях – это торопливый, отчаянный голос Миротворца:

– Не было сговора с колдунами, они не колдуны – маги. Я просто следил за ними, за жемчужиной, она светится.

– Ах ты... ну ты и гадина, – шепчет маленький колдун, – ты мне врал? Мне?!

Ему незачем болтать, его дело – кричать от боли. Чтобы Миротворец, признаваясь если не в своих грехах, так в чужих, вымаливал для брата короткие минуты передышки.

Сестренка отнюдь не глупа и, наверное, поняла, что сотня Недремлющих была предупреждением: прячься. Но она слишком доверчива. Что поделаешь? Двадцать лет живет, пусть и тайком, но под надежной защитой, вот и не научилась быть по-настоящему скрытной, по-настоящему недоверчивой и подозрительной. И храмовник платит сейчас еще и за нее, за Ирму-Софию, за ложь свою платит. И это тоже справедливо – ведь лгать грешно, тем более грешно лгать женщине, которая любит.

А этот шепот: «...гадина. Ты мне врал...» о, этот шепот навсегда останется с ним. Он не забудет. Да.

* * *

– Где? – рявкнул сэр Герман, едва владыка Адам вошел в приемную. – Где они? – Поймал себя на желании схватить митрополита за шиворот и как следует встряхнуть, но сдержался.

Не время. Пока еще не время.

– Если вы говорите о двух еретиках, один из которых...

– Веди! – приказал командор, позабыв о приличиях, об изумленном герцоге, о том, что «не время». Позабыв сразу, как только услышал голос митрополита, полный сдержанной укоризны. О чем думал три десятка лет? Куда смотрел? То, что стоит сейчас в дверях, поджав губы, тускло блестя глазами из-под черных ресниц, – оно же так знакомо! Оно, как отвратительная карикатура на прекрасное лицо. Узнать трудно – не узнать нельзя.

Сытое, обожравшееся, утробно икающее. Оно ело и, пока не наелось, не могло оторваться от кормушки. А ты ждал, Мастиф...

Стоп. Мастиф остался там, в мире, погибшем в День Гнева.

Ты ждал, Герман, не веря в мнимую болезнь митрополита, но и не подозревая о том, что же он такое в действительности, владыка Адам, неудачный, ох неудачный сын славного, в общем, мужика, герцога Мирчо.

– Не двигайся, – приказало оно.

И все-таки Мастиф! Это Мастиф рассмеялся, легко разворачивая митрополита к выходу, пиная в тощий зад:

– Шевелись, упырь!

Но именно сэр Герман сообразил развернуться к герцогу и мягко попросить:

– Забудьте о том, что видели, Ваше Высочество.

И по мрачноватым коридорам замка – вниз. Вызвать к себе сэра Георга с его десятком. Вызвать двух лекарей. И дальше – в катакомбы.

Быстро. Быстрее! Арчи, мальчик мой, ты жив ли еще?

Ради бога, малыш, прости старого, глупого командора! Ведь не думал же, в голову прийти не могло, что такое, как владыка Адам, поселится среди людей, ничего не боясь, ни от кого не скрываясь.

Сэр Герман не стал ждать, пока откроют тяжелую, обитую сталью дверь. Прошел, как умел, – насквозь. Святой или не святой в конце-то концов? Святому многое позволено.

Артур..

Зрачки не успели еще расшириться, приноравливаясь к темноте. Поэтому командор лишь услышал, как загремело металлом о металл...

Холодная толстая цепь обвилась вокруг горла, в спину толкнули, заставляя упасть.

Нет, но какая выучка! Спасибо, отец Лучан, славного подготовили бойца.

Мастиф не упал, конечно. Просто вышел из стальной петли – насквозь, так же, как прошел через дверь. И обернулся, чтобы подхватить своего рыцаря для особых поручений. Вот он как раз падал. И от неожиданности, и оттого, что, строго говоря, стоять на ногах в таком состоянии мальчику ну никак не полагалось. А полагалось лежать и отдавать богу душу.

– Неплохо, сэр Арчи, совсем неплохо. – Командор улыбнулся в ответ на искреннее, совершенно детское изумление в синих глазах. – Я надеюсь, это был сюрприз не для меня, а для Его Высокопреосвященства?

Разбитые губы шевельнулись. В трещинках запекшейся крови набухли карминовые капли. А голос, очень тихий, прозвучал на удивление спокойно:

– Альберт.

– Где он?

– За стеной. Слева.

Дверь наконец-то распахнулась, широкий луч света из коридора лег на каменный пол, и сэр Герман приказал, не глядя:

– Лекаря!

* * *

Владыку Адама пришлось отпустить.

– Это лучший выход, – объяснил сэр Герман Артуру. И выдержал ответный бешеный взгляд.

Когда эмоции схлынут, Арчи сам поймет, что поступить иначе было нельзя. То, что называло себя митрополитом, конечно, заслуживало смерти, но обвинить его не в чем, а закон – это закон, и хуже нет чем преступать собственные, тобой же установленные правила.

Хотя там, в катакомбах, одного только взгляда на Альберта достаточно стало бы для вынесения Его Высокопреосвященству смертного приговора. Кем же надо быть, чтоб своими руками сотворить такое с шестнадцатилетним мальчиком?

Кем? Вот в это все и упиралось.

Сэр Герман затруднялся определить, что же за существо стало главой епископской церкви. Если бы владыка Адам не поддался соблазну и не наелся до отвала чужой болью и чужим страхом, сэр Герман и вовсе не смог бы определить в нем тварь, враждебную людям.

Обжорство на пользу не идет.

Отчим о таких, как Его Высокопреосвященство, об упырях, грешащих чревоугодием, отзывался коротко и брезгливо: «Выродки». Отзывался, пока его сын, его родной сын не пустился во все тяжкие.

Но то, что было владыкой Адамом, лишь походило на упыря, или, если хотите, на вампира. Сходство было поверхностным: все те же боль и страх, входящие в рацион любого вампира, а заодно и многих других существ: и чудищ, и нечисти, и, разумеется, нежити. Маловато для классификации. И явно недостаточно для вынесения доказательных обвинений. Арестовать же Его Высокопреосвященство, так сказать, до выяснения командор не рискнул.

Случись все где-нибудь на окраинах, сэр Герман не раздумывая взял бы владыку Адама под стражу и с помощью Артура довольно скоро разобрался бы, что же это за существо и как его убивать. Но здесь, на Севере, где митрополит почитался святым, а храмовники только-только начали возвращать себе былой статус рыцарей Божьих, слишком смелыми действиями недолго было спровоцировать народные волнения.

Волнений не хотелось. Командор Единой Земли слишком хорошо помнил столетней давности смуту в Средеце, а потом и во всем Добротицком княжестве.

Отпустили.

Это было бесподобное представление, сделавшее бы честь придворному театру герцога: командор и митрополит Единой Земли обмениваются взаимными извинениями при большом скоплении заинтересованных и просто любопытных лиц.

А сейчас Артур смотрит бешеным волком. Не понимает и не желает понимать – почему?!

Когда эмоции схлынут...

Но сначала они вскипят, эмоции, чувства, желания, подавляемые в течение четырех страшных дней, они хлынут через край. И когда ненависть и жажда мести, и стремление убивать вырвутся на свободу, Артур вполне может допустить какую-нибудь непоправимую ошибку. Безгрешный мальчик. В нем столько силы, столько сумрачного терпения, что впору поверить, будто Господь и вправду направляет его сердце, а Пречистая стоит за правым плечом.

За правым, потому что за левым обычно – Альберт.

Альберт... И его тоже не спасти. Это, видимо, судьба: братья вдвоем явились в Единую Землю, вдвоем творили свои смертельные чудеса, вдвоем и уйдут. Такова жизнь, Мастиф: терять, так обоих. Лекари разводят руками: сами маги, они не знают, как лечить этого мальчика, который даже сейчас сильнее, чем весь собравшийся в лазарете консилиум. Если бы еще он мог лечить себя сам! Но на это не способен никто. И он не подпускает к себе. Возможно, проблему удалось бы решить, вернув Альберта обратно в катакомбы под собором – храмы столицы с некоторых пор подавляют магию, – но как прикажете его туда доставить, если малыш, едва оказавшись в лазарете, развесил вокруг себя поля такой мощности, что не только к нему – к дверям палаты не подойти.

Господи, за что?!

Не будет ответа. Небеса и раньше-то не снисходили до того, чтобы давать разъяснения, а теперь, когда душа – нелепо, глупо – отдана в обмен на проклятый Меч, Творец окончательно отвернулся от тебя, сэр Герман. Зато ты получил бессмертие. И знание. Иного рода, чем то, что приходит от Господа, но верное.

Горькое.

Настоящее. Как раз такое знание, которое порождает скорбь.

Ты увидел тень в глазах Миротворца. Черную тень черного клинка. Ты разглядел врага под личиной друга. И можешь утешиться тем, что Господь отвернулся не только от тебя, глупый полукровка, возомнивший себя человеком, – от Артура Господь отвернулся тоже. Давно. Если Тори права, это случилось еще тогда, сто лет назад, в день, когда братья смешали кровь, чтобы победить Зло.

Стоило отдать свою душу, чтобы увидеть, как гибнет чужая?

Нет. Но для спасения мира, твоего мира, сэр командор, этой трогательной «мозаики разных эпох», не жаль души. Ни своей, ни чужой.

Артур должен умереть. И он умрет, и очень хочется верить, что все случится само. Что каменная плита, на которой огненными буквами вычерчено «смирение и милосердие», упадет с души Миротворца, и вырвется на волю кипящая под камнем лава. Ведь он так молод, Рыцарь Пречистой Девы, он должен, просто обязан, поддавшись чувствам, ошибиться. И умереть. Раньше, чем умрет весь мир.

* * *

Артур же, несмотря на мрачные надежды сэра Германа, не собирался отдавать душу ни Богу, ни дьяволу, ни кому другому, хотя претендентов в последние дни появилось предостаточно. Он даже и не знал, что ему полагается лежать и тихонько помирать или хотя бы просто болеть. Он терпеливо позволил лекарям – не магам, конечно же, куда там магам Артура Северного лечить, – обычным лекарям позволил осмотреть себя, перевязать, помазать какой-то дрянью. А когда терпение кончилось – довольно быстро оно, надо заметить, кончилось, – послал всех, по обыкновению матерно, и сбежал из лазарета.

Почти сбежал.

Ну, то есть, практически не сбежал.

Собственно, сразу на выходе из кельи столкнулся с сэром Германом и под тяжелым взглядом командора вполз обратно.

– Ты себя в зеркало видел? – поинтересовался сэр Герман.

– Когда брился, – сказал Артур.

– И как?

– А как? Ну, синяки.

– Синяки? – нехорошим тоном переспросил командор. – Пять ребер сломано, от легких одни воспоминания, про почки я не говорю – это классика, шкура клочками...

– Альберт где? – перебил Артур.

Все-таки сэр Герман хоть и умный, и старый, а простых вещей иной раз понять не может. Пречистая ведь не сердится за два убийства, она сначала расстроилась, конечно, но сочла пребывание своего рыцаря в подвалах собора достаточной епитимьей, и теперь уже все в порядке.

Да. И золотой решетки нет больше.

Сломалась решетка, там, в катакомбах, и сломалась.

– Все в порядке, – для убедительности повторил Артур вслух, – синяки остались Завтра пройдут. Где младший? Где Миротворец? Где митрополит?!

– Владыку Адама пришлось отпустить, – неохотно сообщил командор, – это лучший выход...

* * *

Он что-то объяснял еще. Артур не слушал. Собственно, он и не рассчитывал, что сэр Герман прикажет убить митрополита. Сэру Герману убивать Его Высокопреосвященство не за что и незачем. И Артуру, кстати, тоже. Убивать нельзя. Даже за младшего.

Каким-то образом противостояние Храм – Церковь стало личным делом Артура Северного и владыки Адама. Нельзя было отпускать митрополита. И не отпустить было нельзя. И Артур не знал, что же нужно было сделать. Пока не знал.

* * *

А младший расставил поля, развесил глухие защитные пологи – не подступись к нему, и решил, значит, в таком виде помереть, но врагу не сдаться. Вот уж, ничего не скажешь, выбрал время и место. Нет чтобы в катакомбах о магии вспомнить. Впрочем, в катакомбах оба хороши были. Что маг, что рыцарь – на загляденье.

– Невозможно, будучи в бессознательном состоянии, поддерживать столь сложную систему защит, – бормотал где-то под локтем Артура лысый мажонок из разрешенных. – Я полагаю, сэр Артур, мы имеем дело с автономно работающим артефактом, и...

То ли кафедрой он в школе мажьей заведует, то ли еще какая шишка. Бугор на ровном месте.

Артуру поля, разумеется, помехой не были.

Младший обиделся. Золотая решетка сломалась. А магия, кроме этой, как бишь ее... когда энергия в материю... словом, не действует магия на сэра Артура Северного. Теперь уже никакая не действует, даже та, которую Альберт плетет.

Ну, это и к лучшему. Иначе хрен бы получилось поля взломать. Что у братика всегда хорошо получалось, так это защиты развешивать. И атаковать тоже. Заклинания, цветным по золоту, так, что иной раз под ними и основы-то не видно. Вот твари удивлялись!

Маленький... Что же сделали с тобой...

– Все, – сказал Артур, сломав последнюю защиту.

Получилось как-то тихо, те, сзади, похоже, и не услышали. Артур повторил

– Все. Можете подходить.

Тут-то Альберт глаза и открыл.

Черные глазищи, черные и... туман клубится там, глубоко, туман, как тот, что с Ходины ползет. Ух и глянул – на митрополита и то добрее смотрел:

– Уходи.

Вот так. А ты чего ждал, рыцарь?

– Помрешь ведь, – улыбнулся Артур.

– Дай телепорт.

– Куда ты собрался?

Дурацкий вопрос, а то неясно куда. Младший лишь вздохнул и повторил:

– Дай.

Ну что тут сделаешь? Телепорт, конечно же, принесли. Да не из тех дешевок, которые Фортуна делает, а настоящий, многозарядный: связка бусинок-активаторов на длинной цепочке. Артур надел цепочку на тонкое запястье брата, вложил в искалеченные пальцы овальную бусинку и помог раздавить.

Альберт исчез. Хлопнул, смыкаясь, воздух.

И почти сразу на опустевшую койку упало перо. Прозрачное слюдяное перо из крыла Флейтиста. Ответное послание. Расписка в получении ценной посылки. Если бросить перо в огонь, откроется портал в Цитадель Павших.

Только что там теперь делать?

Флейтист и без Артура знает, как лечить магов.

Никто больше не стоял за спиной. Некого и незачем было защищать. Ничьи мысли не вплетались в размышления, спрашивая, подсказывая, посмеиваясь.

Ну и что?

С ним все будет хорошо. Ведь мешали друг другу. Мешали. А теперь – не мешают. И хватит об этом.

– Как ты? – сочувственно спросил сэр Герман, когда Артур, вертя в пальцах слюдяное перо, вышел из лазарета

А как он? Да никак. Чего ему сделается? Работать надо. Митрополит уже часа два как ноги делает. Спрячется – где его потом искать?

– Зачем ему прятаться? – удивился командор. – Не так глуп владыка, чтобы убегать, – на людях ему безопаснее. Да ты сам подумай.

Артур подумал. Всю дорогу думал, пока шли до кабинета сэра Германа. А когда пришли, спросил:

– Миротворец где?

– Дома у тебя лежит. Взять его так и не смогли, ни Недремлющие, ни наши братья.

– Сбежит владыка Адам, – сказал Артур, – Он думает, что я пойду убивать.

– А ты?

– Не пойду. – Артур поискал слова: – Мне его жалко.

Сэр Герман посмотрел недоумевающе. Не понял, что значит «жалко». А объяснять Артур не стал. Все равно не найти слов, чтобы выразить смешанное чувство жалости и отвращения, такое неуместное в отношении того, кто наслаждался твоей болью.

Такое естественное по отношению к человеку, добровольно уходящему от Господа.

Убивать владыку Адама нельзя. Вообще нельзя убивать людей, а этого еще и противно. Все равно что рубить личинок очежорки: они хрустят под топором и потом еще долго вздрагивают длинными, суставчатыми лапами.

Но убивать очежорок, и личинок, и взрослых, приходится. А здесь, слава богу, можно обойтись.

Если же получится справиться с отвращением, если удастся победить в себе жалость, если все-таки отыскать владыку Адама и отпустить его душу туда, где ей самое место, что-то обязательно случится, что-то странное, пугающее и манящее. Мучительные сны станут счастливой явью.

... Сказочный лес, и горы с водопадами, и внимательный взгляд Единорога. Далекая земля, близкая, желанная, как родина, которую давно забыл, но иногда, очень редко, видишь во сне и просыпаешься от боли, зная: не вернуться.

Все это глупости. А митрополита нужно найти.

– Давай-ка по порядку, – приказал сэр Герман. Артур собрался с мыслями:

– Вам с самого начала?

– Да. И с подробностями. Итак, вы уехали из Шопрона...

– Нет. Сначала я зашел в собор. Владыка как раз служил литургию...

Он рассказывал. По порядку и с подробностями, как и было велено. Про молитвы, обращенные не к Господу, а к предстоятелю церкви. Про Цветочницу в предгорьях. Про нечисть и демонов, что каждую ночь приходили к костру...

– Когда появилось время подумать, – Артур не то улыбнулся, не то поморщился, – там, в катакомбах, я решил, что нас не собирались убивать. Нас куда-то звали. Начиная с Цветочницы, вся другая нечисть приходила и говорила, чтобы мы шли с ними. Тогда, понятно, и в мыслях не было, что они действительно хотят именно этого. Ну, когда какая-нибудь дрянь к границам круга подходит, последнее, что подумаешь, это что оно поговорить приползло. А вот демоны... – Он задумчиво помолчал. – Да, демоны приходили, чтобы убить. Среди них разумных не было.

И дальше. Про больных священников, про сумасшедшую Илону Чопичеву, про страшное обвинение, брошенное отцом Золотого Витязя новоявленному священнику отцу Адаму, про дневники отца Димитрия, про письма Ирмы... Много, много всего пришлось рассказать. С подробностями, которые иной раз очень хотелось опустить.

Когда дошла очередь до профессора Фортуны, сэр Герман не выдержал:

– Ты сотворил Копье Георгия? Против человека?

– Это я потом понял, – нехотя признал Артур. – Тогда только про Альберта думал. А Копье рассыпалось.

– Конечно, оно рассыпалось. Нельзя использовать Его силу против Его же создателя. Артур, это ведь азы нашей науки.

– Угу. Я тогда решил, что все. Кровь на руках... Да не важно. А книгу Фортуна забрал. – Он замолчал.

– Дальше, – напомнил сэр Герман.

– Дальше нас взяли

Тишина. Долгая пауза, во время которой командор успет встать и передвинуть свое кресло так, чтобы их с Артуром не разделял тяжелый письменный стол.

– Я слушаю, сын мой.

Артур посмотрел на него. Так он, наверное, смотрел на владыку Адама, когда тот особо усердствовал в святом деле спасения двух заблудших душ. И почти сразу взгляд стал равнодушным и пустым. Привычная картина: рыцарь для особых поручений делает доклад командору, сосредоточиваясь на фактах и опуская эмоции.

Итак, Звездный. Что он такое, остается неясным, но Светлая Ярость подсказывает, повторяя слова Тори: это смерть.

Сто лет назад, в третий день апреля сто тридцать третьего года со Дня Гнева, или года две тысячи сто тридцать четвертого от Рождества Христова, некий рыцарь презрел каноны веры и Устав своего ордена. Он вообще-то был ревностным христианином, этот юный синеглазый еретик, а бесчеловечность его искренней веры смущала порой даже командора Единой Земли. И он с необыкновенной легкостью пренебрег всеми правилами и запретами, побратавшись с нечистым, некрещеным, не имеющим права на жизнь колдуном.

Ладно, пусть не с колдуном – с магом, но магом недозволенным.

Сэр Герман присутствовал на обряде. Вместе с Илясом Фортуной. Оба были недовольны – каждый из собственных соображений. Оба, почуяв, что творится неладное, пришли, чтобы остановить. И оба опоздали. Остались стоять у подножия невысокого холма, с вершины которого Альберт с Артуром уничтожили целый отряд нечисти – Козлодуйский отшельник превратил чудовищ в настоящую армию, – и смотрели, опасаясь вмешаться.

Сэр Герман помнит, как, не задумываясь, полоснул себя ножом по ладони Артур. Как, помедлив нерешительно, сделал то же самое Альберт. А кровь, обычная алая кровь, смешавшись, вспыхнула, и режущие взгляд цветные лучи – словно солнце отразилось от граней огромного бриллианта – разлетелись, осветив лица, одежду, землю, где вперемешку валялись трупы чудовищ и неупокоенных мертвяков.

Командор покосился на профессора Фортуну, видел ли? Тот щурился, прикрыв глаза ладонью. Видел.

Странно, но никогда потом ни с Фортуной, ни с одним из братьев произошедшее не обсуждалось. Как будто каждый день рыцари Храма творят нечестивые языческие обряды. Как будто у любого жителя Единой Земли кровь пылает на солнце, подобно драгоценному камню. Как будто побратимство в обязательном порядке означает то, что два человека становятся чем-то большим, чем люди.

Тогда и пришел чужак. Тот, кого Тори и Светлая Ярость называют Звездным.

На несколько секунд Артур позволил себе взглянуть на мир глазами мага. За те же короткие секунды Альберт глазами Артура успел увидеть Бога. Что-то поколебалось и в них, и в мире вокруг. Какая-то неразрушимая истина дала трещинку. И Звездный прорвался, как песчаный ветер сквозь щель в пологе шатра.

Это он вытолкнул Единую Землю из внешних миров – в Срединный.

Миттельмарш – точка абсолютного равновесия, где, как не там, самое место блуждающему «айсбергу»? Пусть себе висит в пустоте и неподвижности, окруженный силовым пузырем. Но пузырь прорвался, Единая Земля вновь отправилась в путь, нарушая границы чужих миров, и вместе с ней Светлая Ярость. Теперь еще и отыскавшая владельца.

Звездный вернулся. Он не мог не вернуться.

Он убил Зако, потому что тот стал Светлой Яростью.

Он убил рыцаря Кодекса, просто взявшего Светлую Ярость в руки.

Он будет убивать всех, кто прикоснется с Мечу.

Но как же все-таки случилось, что Миротворца, непобедимого рыцаря Пречистой Девы, заполучил в свои ласковые руки Его Высокопреосвященство митрополит Шопронский?

– Ветка? – Сэр Герман одобрительно кивнул.

– Ты сам догадался?

– Я не догадывался, – поправил Артур, – кроме нее некому.

– Она умерла...

– Упокой Господь... – не договорив, Артур скривился, как будто у него вдруг разболелись зубы. – Сэр Герман, она что?.. Она сама?

– Увы. Так что вряд ли Господь примет ее душу. А донес на вас, скорее всего, Фортуна. Он боялся Альберта. Да и тебя, наверное, тоже. К сожалению, до него нам сейчас не добраться. От телепортаций его дом защищен, а ехать туда верхами, сам понимаешь, никак невозможно. Эльфы кругом. Если я правильно оцениваю ситуацию, они будут очень рады видеть тебя, совсем не рады другим братьям-рыцарям и в любом случае не позволят нам даже близко подойти к дому Фортуны. Дальше?

– Они пришли. Двое рыцарей и трое солдат. Не знаю, как там с младшим вышло, а я попробовал сбежать, встретил пастыря. Он приказал: «стоять», и я остановился. Тут меня и накрыло. «Другой» пришел, он последнее время зачастил. Так что я теперь знаю, почему сэр Георг не вмешался, когда к нам голодные псы пришли.

– Да, – вздохнул сэр Герман, – владыка Адам если и упырь, то не простой. Чего он хотел от вас?

– Спасти хотел. Требовал с меня полного и искреннего признания во всех грехах. Грехи придумывал сам, а я... – Маска равнодушного свидетеля чуть подтаяла. Артур скривился, передернул плечами. – Все, что мог рассказать, я рассказал. Все, что было, как на духу. А чего не было... Ну нельзя же – в храме врать. Я и не врал.

– А он пытал Альберта, – негромко сказал сэр Герман. – Мальчики-мальчики... Ты рассказал ему все?

– Да.

– Как думаешь, почему он не убил тебя?

– Спасти хотел, – напомнил Артур, – он верит в свою избранность.

– Угу, – кивнул командор, и непонятно было, согласен он или просто принял во внимание слова своего рыцаря. – И теперь Альберт не желает иметь с тобой ничего общего. Что ж, его можно понять.

– Можно, – легко согласился юноша.

Отказаться от брата ради спасения своей души так же естественно для Артура, как убивать детей, сожранных житником, или рубить хайдуков, чей облик приняли земляные чувырлы. Так же просто.

Обыденно.

И обыденность эта смущала. Сэр Герман близок был к тому, чтобы усомниться в реальности короткого и не очень-то отчетливого видения; в том, что он действительно был, страшный и веселый чужой взгляд в глубине ярких синих глаз.

Одно крохотное мгновение: Артур услышал, что владыку Адама отпустили, и на разом изменившемся лице его проступили чужие, незнакомые черты. Кто-то очень опасный, очень жестокий забавлялся происходящим... И он был доволен, да, доволен тем, что враг недосягаем.

Не Артур.

Видение мелькнуло и ушло. А мальчик, что сидит сейчас в кресле напротив, подбирает слова, пытаясь удержать маску спокойной сосредоточенности, – это Артур Северный, сэр Арчи, настоящий, живой, и с ним его имя, его душа и Господь...

Нет.

Ни имени, ни души, ни Бога.

Тори сказала, что Звездный, чем бы он ни был, приходит и уходит. Что Артур все делает сам. «Он неуклонно ведет твои земли к гибели, к войне или катастрофе, к чему-то фатальному...»

Обстоятельства. Судьба.

Апрель сто тридцать третьего года... Организованные нападения чудовищ, поднимающиеся из могил мертвецы, смута в Средеце, захватившая целое княжество... Сил не хватало даже на то, чтобы защищать города и большие деревни. Нечисть убивала храмовников, люди – Недремлющих. Тогда казалось, что Артур и Альберт спасли Единую Землю, избавили от Зла или, во всяком случае, заставили тьму отступить.

Однако если смотреть на события столетней давности свежим взглядом, можно увидеть, чем обернулось это спасение.

Смута в Добротицком княжестве показалась детской забавой по сравнению с едва не случившимся церковным расколом. Орден Храма был вынужден шантажировать герцога и церковь. Исключительно под давлением силы был пересмотрен приговор святейшего трибунала: «Все содеянное Миротворцем и его богомерзким братом прямо противоречит канонам веры, каковые оставлены нам Господом...»

Верно. Так оно и было, но тогда... тогда это казалось нелепицей. И трещина между орденом и церковью превратилась в пропасть.

А сегодня законную власть вновь взяли за горло, и вновь по вине Артура, и, может быть, недалек тот миг, когда люди, желая защитить митрополита-изгнанника, пойдут войной на тех, кто тайно украшает цветами часовни Миротворца, а герцог, устав от бессилия, поднимет свою гвардию против ордена Храма.

Обстоятельства.

Судьба.

Стоит лишь взглянуть на синеглазого мальчишку напротив – такого сосредоточенного и спокойного – что страшно делается: выдержит ли душа его бушующие под этой маской эмоции? Стоит взглянуть, чтобы убедиться: он ни при чем. Не его вина все эти смуты, дрязги, обезглавленная церковь, ересь, расползшаяся по Единой Земле.

Все, в чем можно упрекнуть сэра Артура Северного, – это смерть Золотого Витязя. Но никто не сожалеет о гибели Зако больше, чем его убийца, и никто не накажет Артура больнее, чем он сам.

Возможно ли изгнать чужака, не убивая?

Холодный свет, заменивший душу, дает ответ ясный и простой: нет.

Жаль.

– Может быть, это и к лучшему, – задумчиво проговорил сэр Герман. В ответ на взгляд Артура развел руками. – Я имею в виду, что тебе так или иначе пришлось бы выбирать между братом и Богом. Не сейчас, так позже, когда-нибудь, где-нибудь... Твой выбор висел над вами как дамоклов меч, и может быть, это хорошо, что все наконец разрешилось.

– Я не выбирал.

– Я пришел разделить сына с отцом, и дочь с матерью, и невестку со свекровью ее. И враги человеку домашние его... Разве не так было сказано, Артур? Ты мог солгать и спасти Альберта если не от смерти, так хотя бы от пыток.

– В храме?

– Вот именно, – мягко произнес командор, – ты выбрал. Выбрал Бога и отказался от брата. Рыцарь Пречистой Девы выше заботы о смертных, тем более о грешниках.

– Вы же боитесь меня, сэр Герман... – Знакомый золотой нимб вспыхнул и сразу погас. – Вы меня боитесь. – Артур замолчал, недоверчиво разглядывая своего командора, а потом спросил с искренней, грустной растерянностью: – Почему?

– Потому что ты был там, – ответил командор, – ты видел, как убивают твоего брата... Господи, да он же совсем мальчик, Артур! Ты мог спасти его и не захотел.

– Я не мог. Это не было бы спасением.

– С точки зрения Святого Артура, разумеется, нет. Но, видишь ли, я-то всего лишь человек, и мне нелегко мириться с тем, что шестнадцатилетнего мальчика истязают огнем и железом, а единственный, кто может его спасти, ничего не делает, боясь согрешить. Ты же обещал Альберту, что будешь защищать его. Помнишь?

– Я думал, вы верите в Господа. – Синие-синие бездонные провалы глаз, бесконечная, очень взрослая усталость в голосе. – Младший тоже спрашивал, что будет, если придется выбирать. Но он-то ладно, он отродясь ни во что не верил, а вы, сэр Герман, неужели не понимаете, что выбирать не из чего?

– Свобода...

– Я убил человека, чтобы спасти Альберта. Я убил. Не так, как убивал Зако, а сам, в здравом уме и твердой памяти. Совсем сопляка... Его отец... перестал быть человеком. Из-за меня. Если бы я боялся, сэр Герман... Как объяснить, чтобы вы поняли? Я прямо сейчас могу пойти в храм и отслужить литургию: Она говорит мне, что грех прощен, что на моих руках нет крови. Бесконечное терпение, понимаете, сэр командор? Бесконечное милосердие. И мне простили шестую заповедь. Но нарушить первую – значит предать Ее.

– При чем тут первая заповедь?

– Не важно, – отрезал Артур и замолчал, разглядывая ковер на полу.

Худое лицо его стало намного старше. Резче очертились и без того заметные скулы, тонкие складочки легли от носа к губам.

«Семнадцать лет, – с непрошеной жалостью вспомнил сэр Герман, – ему семнадцать лет... в прежние времена он еще учился бы в школе».

– Что с интуитами, – совсем другим тоном спросил Артур, – их не зачистили?

– Некому их зачищать, – отвлекшись от мыслей, сказал командор. – О магах позже, ладно, сэр Арчи? Давай-ка еще немного о тебе. Значит, «другой» является все чаще?

– На дню раза по четыре.

– И после его визитов ты по-прежнему чувствуешь слабость?

– Нет. – Артур вытянул из-за ворота пластинку черного серебра. Показал сэру Герману. – Это «маньяк».

– Весь черный? – Командор подался вперед, разглядывая амулет. – Раньше, я помню, ты падал с ног, уже когда он чернел наполовину.

Артур кивнул:

– Только пояс Флейтиста и спасал. Но пояс у меня... нет больше пояса. А мне хоть бы хрен. Это там, под храмом началось. Или закончилось. Уж не знаю, как правильнее.

– И раны твои исцелились чудесным образом за какой-нибудь час.

– И Зако я зарубил каким-то мечом. И сны мне снятся странные. И с Альбертом мы теперь по разным дорожкам идем. И что? Вы что-то об этом знаете?

– Я думаю, – сказал сэр Герман, – я думаю, мальчик мой. И когда надумаю, поделюсь своими соображениями с тобой. Что же до диких магов, то нападение Недремлющих они успешно отбили, после чего сменили места дислокации, и выловить их теперь не представляется возможным. Откровенно говоря, я не понимаю, почему, зная о жемчужине, владыка Адам отправил против интуитов всего сотню рыцарей Кодекса.

– Потому что хотел предупредить Ирму. В смысле, Софию.

– То есть?

– Я, пока он спасал нас, думал. Много. Да еще «другой» то и дело в оборот брал. Так что... София когда-то давно не хотела выходить замуж, а Сватоплук мечтал стать герцогом. Им бы местами поменяться, да ведь никак. А после рукоположения, когда отцу Адаму поклонились демоны, они с Софией сыграли в «нападение голодных псов». И каждый получил, что хотел. Они помогали друг другу все это время.

– А герцог решил выдать Симилу за Варга, – сообщил сэр Герман.

– Что?! – Артур взвился в кресле. – Надо найти владыку, пока он не убил Варга.

– Варга? Зачем ему убивать Варга? Митрополит не может наследовать...

– Конечно не может! – Артур был уже на ногах. – А сейчас он еще и сбежал, значит, кругом виноват. Но если начнется война...

– Какая война?

– Со Старым, сэр Герман. – Артур, вздохнув, уселся обратно. – Это же яснее ясного. Он хочет власти. Ему подчиняются демоны. Интуиты сделают то, что велит его сестра. А Варг бывает в замке Элиато. Достаточно убить его там, убить так, чтобы Старый не смог взять верх иначе чем войной, и война начнется. А мы не потянем воевать с оборотнями: Недремлющие будут заняты колдунами, Храм – демонами, и только владыка Адам сможет всех спасти. Вы понимаете? Герцог не справился. Орден Храма ничего не смог сделать. Рыцари Кодекса оказались слабее диких магов. А святой владыка Адам пришел и навел порядок. Тогда вам придется признать, что он прав. – Артур вдруг улыбнулся. Весело блеснули синие глаза. – А я сбегу в Цитадель Павших и стану террористом.

– Я когда-то служил в антитеррористическом подразделении, – неожиданно для себя сообщил сэр Герман. – Ты все еще хочешь понять, что с тобой происходит?

– Да.

– Тогда слушай. Помнишь тот день, третье апреля сто тридцать третьего года?..

* * *

Альберт бродил по дому, из комнаты в комнату, брезгливо морщился, сутулился и время от времени досадливо шипел, когда под ноги попадалось что-нибудь хрупкое, но почему-то не разбившееся во время обыска.

Обыскивали дом тщательно. Так старались, что даже обивку со стен содрали и мебель разнесли едва не в щепки. Что искали? Да сами не знали что. Конечно же, пропали деньги, но денег не жалко, ни к чему деньги магу, преуспевшему в недозволенной волшбе. Не было Миротворца. В Миротворце Альберт, разумеется, нуждался еще меньше, чем в деньгах, но трудно поверить в то, что топор смогли забрать пастыри или рыцари Кодекса. А значит, старший... значит, сэр Артур Северный уже побывал на обломках. И не оставил, скотина, даже записки.

Не больно-то и хотелось.

Хуже всего было то, что пропал мэджик-бук. Плести заклинания без золотой основы не так-то просто. Рано или поздно, конечно, это станет делом привычным, но пока лучше иметь под рукой свою книгу.

Флейтист остался внизу, в разгромленном холле. Угнездился на спинке выпотрошенного кресла. Время от времени взмахивал для равновесия крыльями, отчего по всему дому начинали гулять сквозняки, и помалкивал. Не мешал, значит. Проявлял, так сказать, деликатность.

Лучше бы он ее те два дня проявлял, пока Альберт в Цитадели лечился.

Спальня Ветки... Ах, Рыжая, искорка золотая, где-то ты сейчас? Но где бы ты ни была, пусть у тебя все будет хорошо. Живи спокойно, маленькая, и не думай о том, что Альберт Северный, лучший из магов Единой Земли, очень скоро придет за тобой.

Очень скоро.

– Альберт. – тут же окликнул снизу Флейтист.

– Ну?

– Не надо.

– Отзынь!

Слово щелкнуло больно, как отскочившая резинка

– Отстань, – повторил Альберт. Грустно посмотрел на выбитые двери Круглой гостиной.. Зачем сломали? От злости, надо полагать. – Ладно, пойдем отсюда.

– Нашел, что искал?

– Нет

– И что ты думаешь делать?

– Что? – Альберт пошел вниз, задумчиво постукивая ребром ладони по перилам... привычка Артура.. только Артур по лестницам не ходит – летает. – Как что? – Юный маг улыбнулся. – Поеду в Развалины. Думаю, Хозяин, Город и Пустоши рады будут покормить своего господина.

* * *

А в Шопрон со всех концов Единой Земли съезжались епископы. Добирались до столицы каждый по-своему. Кто-то прибегнул к услугам дозволенных магов и воспользовался телепортом. Кто-то, как простой смертный – из тех простых смертных, что ездят в каретах, запряженных не меньше чем четверкой, – пылил по дорогам в окружении подобающей свиты, внушая крестьянам почтение и робость. Кто-то – разные люди в церкви – брел пешочком, с посохом в руках и котомкой через плечо, кормясь в пути подаянием. Добирались по-разному, но мысли были об одном, что происходит в Единой Земле?

Владыка Адам, за девять лет управления епископской церковью снискавший себе репутацию человека почти святого, уж во всяком случае наделенного Благодатью, подвергся гонениям со стороны ордена Храма. И никто – ни герцог, ни рыцари Кодекса, ни даже орден Пастырей – не вступился за митрополита, не возопил о чудовищном кощунстве. Почему? Как допустили такое? Или неспроста прячется Его Высокопреосвященство как от братьев-храмовников, так и от собственных людей? Может быть... страшно подумать о таком, а поверить еще страшнее, но, может быть, не так уж несправедливы возводимые Храмом обвинения?

Монастырь Чудесного Избавления, скромно притулившийся близ озера, встречал гостей радушно. Но не в радость был отдых после долгой дороги. И даже встречи друзей, многие из которых не виделись со дня избрания отца Адама митрополитом, согревая душу, не приносили успокоения.

Тяжелые времена настали, братья. Тяжелые. Слава богу, хоть чудовища попрятались. Как будто тоже испугались того, что происходит у людей.

Удивительное совпадение, лучше и не задумываться, но как не думать, когда дурные мысли сами приходят в голову: пропал владыка Адам и попрятались твари. Нет больше ни чудищ, ни демонов, ни нежити.

Нежити? О чем только не думается в смутные дни! Последнюю нежить в Единой Земле сто лет назад уничтожил Миротворец. И даже до самых удаленных пределов Единой Земли уже дошли вести о том, что рыцарь Пречистой Девы вернулся к людям.

Чтобы спасти? Или покарать? Нет, не карает Пречистая, но кто знает – за сто лет героя могли повысить в должности.

А главный вопрос: как быть дальше? Он маячил болезненной тенью за текстами и подтекстами всех разговоров; смотрел из глаз, когда святые отцы, в молчании вкушая пищу, встречались взглядами; комариным звоном висел в каждой молитве. Как же быть?

И еще до того, как прибыли в монастырь Чудесного Избавления последние, дольше всех задержавшиеся в пути гости, ответ робко, но неизбежно начал обретать форму. Церкви нужен новый глава. Нужен, ибо хуже нет, чем оставить стадо без Пастыря.

* * *

– Он отнимает у меня Силу, – жалобно и зло говорил Сватоплук, – он отнимает у меня силу. Упырь. Исчадье ада. Скоро все, все отвернутся от меня, и ты – тоже.

– Не говори глупостей, – попросила Ирма.

Она устала слушать жалобы брата.

Поначалу, когда Сватоплук в первый раз обмолвился о том, что присутствие в Единой Земле Артура Северного вытягивает у него силы, Ирма пропустила эти слова мимо ушей. У всех свои странности. Братик плохо относился даже к Варгу. Вынужден был мириться с тем, что рано или поздно старшей сестре придется устраивать свою жизнь, а это означает семью, мужа и детей, и обновление Силы с рождением каждого ребенка... Вынужден был. И мирился. Но скорбно признавал, что, увы, далек от подобающей христианину любви к возлюбленному сестры.

Впрочем, семья благословенна, браки совершаются на Небесах, и владыка Адам даже готов был лично благословить союз оборотня и ведьмы.

Иное дело Артур Северный, монах, а как выяснилось недавно, еще и священник. Какая уж тут любовь – грех один. Ирма и сама знала, что грех, но не слишком об этом беспокоилась. Для заботы о душе есть Сватоплук, если бы тот еще не докучал наставлениями. А дело, оказывается, было вовсе не в заботе о нравственности старшей сестры. И все равно, когда брат в первый раз, вместо привычных порицаний, заговорил о том, что Артур лишает его сил, Ирма лишь отмахнулась.

Владыка Адам был одарен магическим талантом. В семье Элиато магами были все. Именно поэтому герцоги испокон веку считались покровителями Академии Дозволенного Волшебства, именно поэтому, как считала Ирма, Сватоплук, пройдя таинство священства, приобрел власть над некоторыми демонам. Для того чтобы маг научился пользоваться Силой, нужен толчок, своего рода инициация. Происходит это по-разному: кому-то достаточно душевного потрясения, кому-то, как вот Ирме, понадобилось лишиться девственности, Сватоплуку же – пройти таинство. Каждому свое. Вполне возможно, что в своей неприязни к любовнику сестры владыка Адам неосознанно творил какие-то, лишь священнику доступные, заклятия. А на примере несчастной Ветки ясно, чем заканчивается для мага попытка воздействия на Артура Северного. Девчонка лишилась Силы, может быть, навсегда. Сватоплуку повезло больше: он просто слабел с каждым новым заклинанием.

О чем тут беспокоиться? Достаточно просто изменить свое отношение. Не возлюбить по-братски – на такой подвиг и святой Невилл-Наставник не сподобился бы, – просто стать равнодушным. Ну есть у Ирмы любовник, ну и что? Молись о ней, а сэр Артур как-нибудь сам о себе позаботится.

Потом, чуть позже, она поняла, что разговоры об отнятой Силе и – дальше больше – о том, что в облике Миротворца явился в Единую Землю чуть ли не посланец из Преисподней, начались после того, как Артур Северный и владыка встретились лицом к лицу. На следующий день в столице только и разговоров было о рыцаре Пречистой Девы. А потом Сватоплук пожаловался, что слабеет.

Миротворец пришел, чтобы отнять силу; Миротворец сделал так, что Господь отвернул лик Свой от владыки Адама; Миротворец – проклятие из бездны; Миротворец – то, Миротворец – это...

Надоело довольно быстро. Ирма вообще не отличалась терпением. И не понимала, ну хоть убейте: разве Сватоплуку мало того, что у него есть? Монахи, демоны, паства, подкрепляющая владыку ежедневными молитвами. Ей бы, ведьме, столько силы, сколько получал ее братик от одних прихожан, – никакая жемчужина не была бы нужна. Если даже Артур, по-своему защищаясь от направленной неприязни митрополита, и отбирал какие-то капли, так что их жалеть? Капли, они капли и есть.

Жадность губит.

Ох как это верно сказано! Вот и братик попал в беду.

Теперь у него нет пастырей, нет и паствы, почти не осталось демонов. Сватоплук потерял все, что имел, за каких-то четыре дня.

Ирма была зла на себя. И – на Миротворца. Мальчишка купил ее, купил так дешево, а она, дура, радовалась каждой редкой встрече. Почти влюбилась.

Вспоминать было стыдно. Забыть не получалось. Все, что было, виделось сейчас совсем другими глазами, и, честное слово, уж лучше бы орден Храма сразу отдал дикую ведьму в руки Недремлющих, чем поступать с ней так, как Артур.

Ирма не надеялась отомстить: даже с ее силами, с тремя тысячами интуитов, с библиотекой заклинаний не многим беднее, чем в Академии Дозволенного Волшебства, не стоило и думать о том, чтобы замахнуться на Храм. Они называют себя монахами, да, но каждый из этих монахов – маг. Ведь не зря же в старые времена орден соперничал с академией, по всей Единой Земле выискивая наделенных талантом детишек. Артур, не владеющий и капелькой Силы, – исключение, а не правило.

Исключение. И слава богу, что так. И, наверное, проще потягаться со всем орденом Храма, чем с одним-единственным Миротворцем. Или нет? Ведь у Сватоплука получилось. Пусть ненадолго, пусть это стоило ему власти, но он попробовал и доказал, что рыцарь Пречистой Девы уязвим так же, как обычный человек.

Пусть он только скажет, что делать. Сколько же можно твердить: Миротворец – воплощенное зло, Миротворец – упырь из Преисподней, Миротворец...

Миротворец – нахальный щенок. Он не враг, не противник – просто мальчик, лишенный магического таланта. И этот мальчик заслуживает наказания.

Если бы Сватоплук не убежал!

Можно испугаться Артура, особенно если поверить, что он не от мира сего. Можно бояться его, воображая, что за синеглазым рыцарем все силы ада. Но нельзя же от страха терять голову. Останься митрополит в Шопроне, и что бы сделали храмовники? Да ничего. А теперь никто не помешает им незаметно выследить владыку и запереть его в каких-нибудь своих подземельях.

Сбежал?

Сбежал.

Нашли?

Нет, не нашли, где ж его найдешь?

Сватоплук понимал это?

Ирма очень надеялась, что понимал.

* * *

Пять дней назад, когда посреди ночи в ее дверь постучали два брата-сержанта и очень вежливо попросили собраться и ехать с ними, Ирма решила, что орден Храма взялся выполнять работу Недремлющих: гвардейцы не справились с интуитами, но храмовники-то справятся с кем угодно. Она так испугалась, что не решилась даже на попытку побега. И правильно сделала. В странноприимном доме при столичных казармах ордена ей объяснили, что, поскольку брат Артур Северный и Альберт Северный взяты под стражу Недремлющими, Храм счел своим долгом обеспечить неприкосновенность...

Ирма не поняла. Недремлющие не могли арестовать Артура. Он не колдун, даже не маг, он – рыцарь Храма, и при всей нелюбви друг к другу монахов и рыцарей Кодекса интересы их никак не пересекались. Альберт – другое дело. Но Альберт совсем еще ребенок. И если со взрослыми интуитами разговор у Недремлющих был короткий, то детей обычно просто отправляли на выселки. Куда-нибудь на болота или на север, за Пустоши. Крестьянские семьи с удовольствием принимали таких ссыльных: в хорошем хозяйстве всегда есть работа для еще одной пары рук, а уж чем прокормить, найдется.

Сэр Раду, маршал монастыря в Шопроне, счел нужным лично побеседовать с любовницей Миротворца – сообщил, что для Ирмы было бы лучше всего на какое-то время остаться под защитой братьев-рыцарей. Тут ее и осенило: она вспомнила, кто может воевать и с детьми, и со священниками, и с орденом Храма, если понадобится. Ирма поблагодарила сэра Раду за гостеприимство и, едва рассвело, уехала в Поповище.

Она не ошиблась в ожиданиях: Сватоплук дал о себе знать.

Он начал войну с Миротворцем. И проиграл ее.

... Сватоплук нашел ее в Развалинах, прилетел туда на спине одного из самых глупых и бесполезных демонов: тех, что были поумнее, успел растерять за четыре дня близкого общения с Артуром. Он являл собой жалкую смесь страха и злости, то разражаясь мстительными клятвами, то печально сетуя на судьбу и происки нечистого. Он не походил на себя, такого, каким Ирма привыкла его видеть: на доброго, внимательного и чуткого священника, и на ее любимого маленького братика он не походил тоже.

И было до слез жаль его.

– Он выследил меня, – говорил Сватоплук, – он был в Стополье, даже в Лыни, он нашел письма, он знает о священниках и о демонах, и... он все знает. Все! Он следил и за тобой, София. Ты предавалась блуду, а этот пес запоминал каждое твое слово. И доносил. А ты... Почему Господь позволяет нечистому торжествовать, в то время как верные дети его претерпевают лишения и муки?

– Он следил за мной? – переспросила Ирма. – Что это значит?

Сватоплук рассказал ей. И жалость выгорела в одной ослепительной вспышке ярости. Вместо души – серый пепел. Горячий. Сухой.

– Я помогу тебе, – сказала Ирма, задохнувшись этим пеплом, – конечно, я помогу тебе, но для начала, братик, ты должен забыть о Миротворце.

– Я не могу.

– Можешь. Забыл? Теперь скажи, что мы должны делать.

* * *

Галеш отыскал Артура на конюшне. Рыцарь чистил высокую чубарую кобылу. Менестрель залюбовался необычайно яркой «тигривостью»и чуть не забыл, зачем явился.

– Хороша лошадка, – сказал Артур, не оборачиваясь.

– Хороша, – согласился Галеш

Очень коротко подстриженная грива позволяла оценить красивый затылок кобылы, лебединую шею, высокую и длинную холку.

Горбоносая сухая голова повернулась к Галешу, и огромные влажные глаза оглядели его внимательно и настороженно.

– Ты специально светлую масть выбираешь? – поинтересовался музыкант. – И где Серко?

Артур в последний раз провел щеткой по лоснящейся шкуре, обернулся:

– Думаю, в конюшнях Недремлющих. Ты зачем пришел?

Галеш разглядывал его лицо. Темное. Похудевшее, хотя, казалось бы, куда больше-то? Синие глаза Артура были безмятежны и спокойны. Ни тени любопытства. Не интересен ему Галеш. Не интересно, зачем он явился. Вообще ничего не интересно.

Смотреть на такого Артура было неприятно. А ведь Лунный Туман предупреждал, что Миротворец изменится.

– Я должен сказать, – Галеш отвел взгляд, – передать... слова. «Вороненый клинок. Оплетка на рукояти чуть потерта. Трехпалая лапа...

– ...не птичья и не звериная сжимает шар навершия, – ровным голосом продолжил Артур. – Трепло ты, Галеш.

– Тебе нельзя убивать владыку Адама.

– Уже не владыку. – Артур снял со стойки легкое седло. – Час назад Собор решил выбрать нового митрополита. Сидят вот, выбирают. Заодно Миротворца канонизировали. Быстро так... С чего ты взял, что я убью его?

– Это не... я не говорил... а ты не убьешь?

– Объясни, почему нельзя.

– Артур, я так не могу, – взмолился Галеш. – Пойдем во двор, а? И не надо так смотреть, ты неживой какой-то, мне стоять рядом страшно. Я же никогда тебя не боялся. Артур!

– Пойдем, – без эмоций пожал плечами рыцарь.

Кликнул конюха. Распорядился, чтоб заседлали чубарую, и направился к выходу. Галеш шел следом, раздумывая на ходу, какие подобрать слова. Стоит пытаться вывести Артура из странного его неживого спокойствия, или, наоборот, для своего же блага, лучше оставить все как есть?

Вдруг да не водица под синей ледяной коркой? Вдруг плеснется оттуда расплавленным металлом? Так ничего и не решил.

* * *

– Мне нужно уединение, – сказал Сватоплук, поразмыслив, – и время для молитвы. Ты по-прежнему можешь быстро снестись со всеми своими магами?

– Да.

– А с женихом?

– Конечно.

– Очень хорошо. Тогда пригласи его в столицу. Я думаю, вас нужно обвенчать раньше, чем он женится на Симиле. Старшей женой будущего герцога должна стать София Элиато. Ты согласна?

– А почему в столицу? – удивилась Ирма. – Там сейчас опасно...

– Для сына Старого? К тому же ни для кого не секрет, что герцог именно его прочит в наследники. Нет, София, опасно там сейчас только для митрополита. Нечистый устремляется туда, где светло, миряне и так его добыча. Пригласи Варга в столицу. Когда он приедет туда, вернемся и мы с тобой.

– Хорошо. – Ирма поняла далеко не все, но расспрашивать дальше не стала. Во внутренних делах церкви и знатных семей Сватоплук разбирается куда лучше. Наверное, он знает, что делать. А если даже и нет, оттого, что Варг съездит в столицу, беды никому не будет.

– И еще одно, – сказал ее брат, на глазах обретая свою обычную решительность, – вы должны уничтожить часовни Миротворца.

– Часовни?

Это было совсем уж непонятно. Не думает же Сватоплук, что Артур так же, как он, черпает свою силу из человеческой веры. А если и так... часовни разрушали много раз. Это делали и Недремлющие, и пастыри, даже орден Храма очень неодобрительно относился к культу неканонизированного святого. Часовни разрушали. Разрушить веру в Миротворца так и не смогли.

– Вы должны сокрушить их молниями и огнем с небес так, как будто это знак Божий.

– Ты с ума сошел? – тихо спросила Ирма.

– Это мир сошел с ума, – резко прокаркал Сватоплук – Если хочешь помочь мне, делай, что я говорю. А если не хочешь, подумай, как этот упырь смеялся над тобой, когда ты рассказывала ему о своей неземной любви.

– Грубо, братик, – поморщилась ведьма, – впредь, пожалуйста, воздержись от подобных высказываний.

* * *

Галеш рассказывал все, что узнал от Лунного Тумана, рассказывал о силе, вызванной в Единую Землю обрядом смешения крови, о Срединном мире, о смерти Зако и Черном мече. Он рассказывал и ждал, что вот сейчас Артур прервет его и скажет своим спокойным, скучным голосом: «Хватит сказок, менестрель, поищи слушателей в кабаке». И все встанет на свои места. Потому что Миротворец не ошибается. Потому что Лунный Туман прав, и Светлый рыцарь знает, что делает, даже когда действует по наитию. Но если Лунный Туман прав в одном, значит, он может быть прав и во всем другом тоже... Ну что ты молчишь, Светлый рыцарь? Ну?..

– Я правильно понял? – Уточнил Артур, словно услышав безмолвный призыв. – Чем слабее становится... владыка Адам, тем больше сил у меня?

– Да, – кивнул Галеш.

– И когда погибнет Король Мертвых, Черный меч войдет в душу Светлого рыцаря. Навсегда. Это интересно. – Взгляд Артура и голос его словам противоречили. – Этого я не знал. Все? Или ты расскажешь еще что-нибудь?

– Можно я поеду с тобой? – решился Галеш.

– Нет. – Артур глянул на небо. – Спой что-нибудь, – попросил мягко, – я давно не слышал твоих песен.

– Я расскажу, я лучше расскажу, ладно, Артур? Все мои песни для тебя, они, ну, ты знаешь...

– Все мы смертны. – Артур смотрел в небо – Ладно, расскажи.

Галеш привычным жестом сбросил с плеча гитару:

Артур вылетел за ворота на своей чубарой. Галеш смотрел на поднявшуюся под аркой пыль, слушал затихающий топот копыт и думал, что в первый раз за всю жизнь у него есть песня для себя самого. А еще он думал: хорошо, что Артур не знает, какая это песня. А еще... еще Галеш понимал, что Артур знает.

И песня эта, конечно же, заканчивалась смертью.

* * *

Ирма сидела у окна, любовалась закатом, полыхавшим в остатках чудом уцелевших стекол дома напротив, и писала второе письмо Варгу, который почему-то не спешил ответить.

По улице, грохоча копытами и рассыпая искры из-под ног, пронесся крылатый конь.

Крылатый.

Перья в огромных крыльях были разноцветными, длинными и светились, как у ангелов на картинках. Воздух, расступаясь перед скакуном, закручивался в сияющие воронки, самыми неожиданными красками расцвечивался втянутый в них мусор. Миг – и видение исчезло. Если бы не грохот копыт, доносящийся с соседней улицы, Ирма решила бы, что ей привиделся и конь, и... кажется, у него на спине сидел всадник?

– Что там? – недовольно спросил Сватоплук, выглянув из своих покоев.

– Не знаю, – пожала Ирма плечами, – ангелы пожаловали. – И, увидев, как передернулся братик, успокаивающе улыбнулась. – Я шучу. Какая-то новая нечисть. Лошадь с крыльями.

– Бред, – буркнул Сватоплук, – видения и соблазны. Ты получила ответ?

– Ты спрашивал об этом час назад, – как можно мягче напомнила Ирма.

Сватоплук сверкнул глазами из-под длинных ресниц и молча закрыл дверь.

... Как она и предполагала, Сватоплук поддался всеобщему заблуждению. Он так же, как и многие, не важно, верившие в святость Артура Северного и небесное происхождение Альберта или же, напротив, почитавшие их пришельцами из Преисподней, полагал, что Братья сильны, лишь пока составляют единое целое. Ирма, выросшая на сказках, которые во множестве собрал преклоняющийся перед Братьями отец, тоже очень долго думала, что так оно и есть. Что промыслом Божьим или кознями дьявола были совмещены две несовместимые силы, превратившиеся таким образом в одну – непредсказуемую и не знающую преград. Галеш утверждал даже, что обряд смешения крови Миротворец и его побратим провели только и исключительно для того, чтобы стать сильнее. Чтобы, воспользовавшись неизбежным при этом богопротивном действе потрясением основ, проникнуть в те слои бытия, где обитают демоны. В частности, Лунный Туман, которому тогда действительно мало не показалось.

Сватоплук сделал то, что в течение столетия казалось невозможным: он заставил Братьев отвернуться друг от друга. По крайней мере, он сумел заставить Альберта.

Как удалось это брату, Ирма не спрашивала. Пока. Она вообще старалась избегать имен. Казалось, ничего, кроме ненависти, не испытывает по отношению к Миротворцу, но стоило позволить мыслям вернуться к нему, жестокому, насквозь лживому, лишенному совести и чести, и даже обыкновенной порядочности, как вспомнилось и все хорошее, что было за эти два месяца. А было многое. И главное – она сама. Не Артур, хотя, конечно, и он тоже, синеглазый, молчаливый, порой пугающе мудрый, но чаще – трогательно доверчивый, так наивно и честно верящий в Бога, так легко и непринужденно грешащий. Ирма любила его, она многих любила раньше, она полагала, что и в будущем, храня верность Варгу, все-таки будет влюбляться в самых разных мужчин, но с Артуром это было совсем иначе, чем с другими. Он слишком юный и слишком древний, одновременно и ребенок, воображающий, что мир существует лишь пока он живет, и ожившая легенда, один из столпов, действительно поддерживающих существование мира. Нет. Нет, не в этом даже дело. А в том, чего не высказать словами. В нежности, которая распустилась у Ирмы в душе, как ярко-желтая пушистая астра, подаренная ей в начале мая синеглазым юным храмовником. Нежность – это такое странное, неведомое ей раньше и оттого особенно дорогое чувство.

«Я не смогу спасти тебя», – сказал он. В этом весь Артур: предавать и лгать во имя какой-то собственной цели, но при этом искренне любить и всей душой желать одного лишь добра.

Она избегала имен. А память, увы, почему-то не хотела хранить плохого.

– Ты ошибаешься, когда думаешь, что, разделившись, Братья стали слабее, – сказала Ирма брату, когда он вновь завел разговор о своей почти состоявшейся победе над дьяволом. – Если бы ты читал побольше книг из отцовской библиотеки...

– И слушал его рассказы, – прервал Сватоплук – Но он немного мне рассказывал, очень был занят твоим воспитанием. Что там, в книгах?

– Если вспоминать предысторию, – (о том, что братик бешено ревновал к ней отца, Ирма знала давно и научилась не обращать внимания на его выпады), – можно сделать выводы, что каждый из Братьев и сам по себе был уникален. Самый сильный в Единой Земле маг и самый лучший боец. Если Альберт никак не проявил себя до встречи со старшим братом, то лишь потому, что ему не к чему было приложить свои силы. О Миротворце же известно многое. Он почитался святым еще там, у себя на Севере.

– Ересь.

– Безусловно. И все же, согласись, на пустом месте не появляется такой славы. Знаменитый обряд в Козлодуе, который почти все считают зарождением так называемого «феномена Братьев» – извини, но я вынуждена прибегать к мажьей терминологии, потому что не знаю, как выразиться иначе, – так вот, этот обряд на самом деле положил начало всего лишь очередному этапу. Как лестница. – В ответ на непонимающий взгляд Сватоплука Ирма очертила руками два полукруга. – Главная лестница у нас дома. Два пролета на втором этаже сходятся в один и до третьего этажа идут вместе, а потом расходятся снова.

– И ведут еще выше, на четвертый этаж. Правильно ли я понимаю, что ты хочешь сказать? Разделившись, они стали сильнее?

– Да. Если верить Галешу (а в том, что касается Братьев, он знает даже больше, чем отец), то после победы над Козлодуйским Лихом и изгнания Лунного Тумана мальчиков удерживало вместе вовсе не желание сохранить силу. Просто они любят друг друга. А сейчас я даже и не знаю... – Ирма пожала плечами. – Каждый направился по своей дороге, и Альберт, не сдерживаемый больше ничем, станет могущественнее, чем вся академия и интуиты вместе взятые. Что же касается Миротворца, то боюсь даже и предположить, во что он превратится, порвав последнюю ниточку, привязывавшую его к дольнему миру. В живого святого?

– Не болтай ерунды!

* * *

– Ну почему не дракон? – с капризно-веселыми нотками протянул Альберт. Развалившись на крыльце Дворца, на каремате, постеленном прямо на ступеньки, он наблюдал, как юдищи, неловко подпрыгивая, пытаются поймать стремительно проносящихся над самой землей летяг. Получалось у юдищ плохо. Иглохарки справлялись куда лучше. Приседали, в самые плечи вжимая голову на длинной и гибкой шее, а потом, как будто в шеях у них было спрятано по пружине, выстреливали сгустком яда. Летяги с визгом врезались в камень А там уж за них брались крысы.

Крысы, впрочем, с одинаковым рвением занимались и летягами, и иглохарками, и даже на юдищ, кажется, поглядывали. Но те, закованные в броню, были не по зубам мелким хищникам.

Если Альберт все понимал правильно, для юдищ у Города и Пустошей было заготовлено нечто особенное.

Всякой другой нечисти, названия которой Альберт и не знал, перед Дворцом кишмя кишело. Все друг друга кусали, душили, царапали. Убивали. Но не ели. Трупы аккуратно складывали возле ступеней.

Арчи всех этих – от самых больших до самых маленьких назвать мог. И кто где живет. И кто чем кормится. Альберт же помнил лишь, что большая часть здешней нечисти ест отнюдь не мясо. А здесь и сейчас они убивают друг друга исключительно для его, Альберта, удовольствия. Жертва Хозяина, Города и Пустошей, своему господину.

Поначалу было противно. И никто не мешал уйти во Дворец, закрыть двери, просто забирать Силу, не глядя на кровавую кашу на площади. Альберт остался, с упрямой злостью не то на себя, не то на весь белый свет решив, что должен видеть все от начала и до конца. Пусть всякие там дозволенные от крови чувств лишаются, настоящий маг выше глупых предрассудков.

Было противно. Потом стало – никак. А сейчас уже было весело.

Флейтист болтался рядом – именно болтался: висел, как обычно, в воздухе, мелко дрожа слюдяными крыльями, и чуточку покачивался, словно под порывами легкого ветра Флейтиста бойня под ногами нисколько не трогала.

– Зачем тебе дракон? – ответил он вопросом на вопрос после довольно долгой паузы. – Люди ездят на лошадях.

– Вот именно. Я тоже все время на лошадях да на лошадях. Ни разу – на драконе. А лошади, между прочим, для езды не годятся. Тряские, кусачие, воняют…

– Я не воняю, – обиделся Флейтист, – а кроме того, я летаю, а когда летишь, не трясет. Вообще, дорогой мой, много ли тебе приходилось ездить на крылатых конях?

Альберт задумался, загнул, считая, один палец, второй..

– Дважды! И по Развалинам ты не летел, а скакал. Тыгыдым-тыгыдым, – он рассмеялся, – кстати, мне всегда казалось, что крылатый конь в полете должен с каждым взмахом вверх-вниз смещаться.

– Не знаю, – рассеянно ответил Флейтист, – никогда об этом не задумывался. Может быть, достаточно?

– Что? – поднял брови Альберт.

– Может быть, хватит есть? – Флейтист кивнул на площадь внизу. – Их еще много. Не лопнешь?

– Могу, – признал маг.

Кровавая сила разбегалась по всему телу веселыми щекотными пузырьками. Хотелось вытворить что-нибудь удивительное. Например, полетать на драконе...

– Айда к профессору, – предложил Альберт, вставая. Флейтист взглянул на него с укоризной. Сунул флейту в замысловатую раковину прически:

– Отпусти своего раба и ложись-ка спать. Тебе еще усвоить надо то, что съедено.

– Ты прямо как Артур! – Альберт снова фыркнул. Мысль о том, что крылатый хозяин Цитадели Павших может походить на храмовника, показалась невероятно забавной.

С тихим свистом по площади пронеслись осколки стекла. Они красиво блестели, переливались, почти как крылья Флейтиста. Стекла начали сечь юдищ. Те рычали, отмахивались лапами...

– Это не я, – Альберт поймал укоризненный взгляд топазовых глаз, – это Хозяин.

– Я знаю. – Тоненький, хрупкий Флейтист одной рукой сгреб мага, второй подцепил каремат и пошел к приветливо распахнутым дверям. – Энергетическая эйфория – первый признак пресыщения. Тебе действительно пора спать.

Альберт не спорил. Мысль о том, чтобы выспаться, тоже была довольно удачной.

– Ирма здесь, – буркнул он, укладываясь. До самого носа застегнул набитый лайтгагачьим пухом спальник и оттуда, зевнув, сообщил: – Жалко ее. Может, приказать Хозяину чтобы убил?

– Да спи ты, бога ради! – взмолился Флейтист

– Ну точно как Артур.

Альберт хихикнул в последний раз, повернулся на бок и заснул.

* * *

Сватоплук, сразу отдав распоряжение о том, что Варга необходимо вызвать в Шопрон, погрузился в молитвы. Ирма, оставив его одного, бродила по Развалинам. За несколько дней это вошло у нее в привычку. Раньше не было возможности как следует изучить огромный город; раньше за карту исследованных хайдуками новых районов просили не меньше большого льва; раньше, несмотря даже на возможность заработать, хайдуки не любили шататься по неизвестным улицам. Куда проще, хоть и не столь выгодно, было сопровождать караваны кузнецов, слишком жадных, чтобы платить за охрану братьям-храмовникам. А еще, конечно, хватало торговцев, таких как Цыбань, интересующихся находками, не одобряемыми орденом Храма, церковью и Академией Дозволенного Волшебства.

Ирма подозревала, что для большинства людей «раньше» не слишком отличается от «сейчас». Но ей повезло побывать в Развалинах в компании с Альбертом. И Город и Пустоши еще тогда понял, что некоторых людей нельзя обижать, а надо, наоборот, принимать со всем возможным гостеприимством. Артур рассказывал, что потребовалось еще одно внушение. Может, врал. А может, и вправду приструнил Хозяина каким-то своим способом. Не важно. Главное, что теперь она, Ирма, может бродить по городу безо всякой опаски.

Она и бродила.

Сегодня, выйдя из дома, решила отправиться по следам крылатого коня – его копыта проплавили в мостовой четкие отпечатки. Ирма внимательно разглядела рисунок на подковах: вполне ожидаемые три шестерки. Даже разочаровалась слегка: хотелось чего-нибудь менее ординарного. Хотя, с другой стороны, подковать лошадь, вроде бы умеющую летать, – мысль интересная.

Помахивая сумкой с мэджик-буком, ведьма брела по улице. Иногда поглядывала по сторонам: вдруг да выпало из крыла хоть одно блестящее перышко? Можно будет продать его Цыбаню, заверив, что вот это как раз и есть настоящее ангельское перо. А потом посмотреть, у кого и с какой легендой оно появится. Ежи Цыбань в том, что касалось придумывания разного рода баек, был в первым в Шопроне, если не во всем княжестве.

Что-то впереди жужжало негромко, но очень ровно, как если бы множество мух кружилось над падалью

Ирма хмыкнула, пошла быстрее, не доходя до дворцовой площади, сморщилась, прикрыв нос ладонью. Остановилась.

Судя по запаху, впереди была действительно падаль. Следы вели как раз туда. Неужели крылатый скакун подох у Дворца, как обычная рабочая лошадка?

Присев на каменный поребрик, отделяющий пешеходную дорожку от проезжей части, Ирма открыла мэджик-бук, активировала поля. Опасность ей в Развалинах действительно не угрожала, но идти сквозь полчища мух, которые жужжат, летают и могут сесть на одежду или, бр-р-р... на волосы. Нет уж. Добавив в конфигурацию еще воздушные фильтры, она гордо полюбовалась своим творением. Спасибо Варгу, когда-то о полях такой сложности даже не мечталось. И Артуру. За жемчужину. Подаренную, чтобы удобнее было следить за невесть что возомнившей о себе ведьмой...

Скотина!

Ирма прошипела сквозь зубы совсем уж грязное ругательство и решительно отправилась к площади.

Нет, трупа крылатого коня она там не нашла. Зато всяких других трупов было более чем достаточно. Обескровленные, освежеванные, с вытекшими глазами, тушки и туши были аккуратно сложены возле ступеней. На камнях, скрывая следы огненных подков, запеклась черная кровь. Над кровью и падалью вились огромные мухи. А воняло, наверное, так, что если бы не фильтры, Ирма просто задохнулась

Бойня. Нет, даже не бойня – пыточная. Как тогда, два месяца назад, на площади с фонтаном. Хозяин, Город и Пустоши, принес жертву. Кому? Ну кому же, как не единственному своему господину? Так это что же, Альберт проехал вчера через Развалины на сказочном крылатом коне?

Ирма постояла на краю площади, брезгуя пройти по крови. Потом, обойдя по соседним улицам, вышла к Дворцу с другой стороны. Следов не было Ни здесь. Ни на третьем – последнем – выезде с площади.

Улетел?

Или все еще там, внутри? Наблюдает из темноты через забранные вычурными решетками окна... Если он видит ее, почему не выходит? Чтоб хотя бы поздороваться?

Ирма ловко развернула мэджик-бук на сгибе одной руки, пальцами другой пробежалась по кнопкам. С гулом и треском по площади пронеслась огненная волна. К Дворцу – на черной земле остались дымящиеся кучки обгорелой плоти. От Дворца – плоть превратилась в пепел. Обернувшись птицей, огонь взлетел к небесам и там растаял.

Тишина вокруг.

Ирма выдохнула. Фокусы с преображением требовали если не сил – сил хватало, – то глубокого сосредоточения. Невидимый наблюдатель во Дворце никак не дал о себе знать. Может, там и нет никого.

Захлопнув книгу, ведьма побрела обратно.

Прогулок на сегодня достаточно.

* * *

О том, что будет, Артур не задумывался.

Дорога вела на юг, в пустынные области, покинутые людьми после Дня Гнева, да так и не заселенные больше. Там, на Юге, за лесами Лихогорья, черный и страшный, ждал Триглав. Ждал демон, ничему не научившийся сто лет назад, снова затеявший игры с людьми, снова пожелавший заполучить чужую бессмертную душу.

Как в прошлый раз. Почему люди думают, что смогут обмануть того, кто создан, чтобы лгать? На что надеялся владыка Адам, заключая свой договор с тем, на Триглаве? Он хочет изгнать демона обратно в ад. Благое намерение. Сколько таких легло кирпичиками на дорогу, ведущую к Преисподней? И разве рыцари Храма должны спасать людей, всеми силами стремящихся погубить свою душу?

Нет. Но как-то так вышло, что больше некому.

О том, что будет, Артур не задумывался. Он знал, что, скорее всего, тот, на Триглаве, просто уничтожит слишком докучливого рыцаря, но иного выхода, чем бой, пусть даже заведомо проигранный, все равно не видел.

Он снова и снова вспоминал. Четыре дня, пять, заканчивается шестой. Не прошло и недели, а кажется, будто целая жизнь уложилась в эти несколько дней. Слишком многое изменилось сразу и навсегда. Все изменилось.

Артур не жалел. Во всем есть смысл, просто смысл этот не доступен смертному. И надо принимать как должное то, с чем ты не в силах поспорить. Но тяжело, очень тяжело и страшно знать, что внутри, как клубок гадюк, как крысиное гнездо, копошится что-то. Мерзкое, живое, непонятное. И очень трудно поверить в то, что когда-нибудь... очень скоро... оно заставит убивать. Как поверить? Ведь не может человек действовать против своей воли.

Все верно, не может. Если – против. А если нет? Если желания и помыслы человека становятся схожими с помыслами змеиного клубка?

Галеш. Менестрель! Если б хотел погубить, и то не нашел бы слов лучше. А он ведь от души, от всего сердца советовал: ищи, Артур, ищи бывшего владыку, гони его, как зверя, заставь его забиться в самую темную, самую гадкую нору и не позволяй выползать оттуда даже изредка, даже в самую темную и ненастную ночь. И не убивай.

Как просто все выходит: не убьешь, и даст бог, чужая сила не вытеснит твою душу.

Как хорошо для всех: чужак, пришедший уничтожить Единую Землю, не сможет попасть сюда.

Какое облегчение для тебя, брат Артур, – остаться собой.

Да только Пречистая сказала: «Спаси его!».

А сила, чужая, мерзкая до тошноты уже сейчас бежит по жилам. И сила эта не от Черного меча – это гнилое дыхание бывшего митрополита. Владыка разлагается заживо, а Артур словно притянут к нему незримыми и прочными путами. Лицом к лицу. Хочешь не хочешь – дыши гнилью, сэр рыцарь. Дыши, другого воздуха тебе не будет.

Или убей.

Убьешь, и душу твою сожрет Черный меч.

Не убьешь – сгниешь заживо.

Альберт в безопасности. С ним не случится больше ничего плохого. И за это нужно без устали благодарить Господа. Альберт жив. Это самое главное, что он жив, и будет жить, и... очень хочется верить, что он тоже не жалеет. Не тоскует. Не оглядывается мысленно, как раньше, ожидая увидеть за спиной... Нет, это младший был за спиной. Артур – впереди. Значит, Альберту и оглядываться не нужно, он и так видит: нет никого впереди. Он хороший маг. Очень сильный. И умелый. И умный, хоть совсем еще маленький. Альберт не наделает никаких опасных глупостей, а даже если захочет – Флейтист не позволит ему.

... И каяться не в чем. Самый страшный грех – убийство – простила Пречистая Дева, прочее же... Никто не скажет, в чем виновен ты, рыцарь для особых поручений, а что помимо твоей воли случилось и с тобой и с Альбертом. Никто. И спросить не у кого.

Приняв решение ехать на Триглав, Артур заглянул в свою душу и увидел то, чего следовало ожидать: увидел, что хочет умереть. Честно и чисто. Когда Пречистая встретит его на Небесах, она, наверное, скажет укоризненно:

– Ты все-таки отступил, мой рыцарь.

И возразить будет нечего. Однако что еще он может сейчас сделать?

Уйти. Уйти совсем. Отрешиться от земных дел. И спастись. Спасение в том, чтобы поступать как должно и принимать все, что будет. Должно молиться в уединении, молиться об Альберте, о владыке Адаме, о его сестре, о бедной, запутавшейся в собственных желаниях Ветке – обо всех людях в Долине. Но что будет, если ты уйдешь, Артур?

Люди молятся Миротворцу, как молились владыке Адаму, и расползается по Единой Земле гнилой запах из сожженных кумирен, люди верят в человека, полагая, что веруют в Господа. А дикие маги уже начали свою войну.

Они хотели выдать волю владыки Адама за волю Творца... Взяли грех на душу, что ж, бывает, но вот платить за это придется не только интуитам. Кто придумал вызвать элементалей? Уж не Ирма ли? И в академии далеко не сразу поняли, что часовни Миротворца уничтожены духами. Духами, а не ангелами. А когда поняли, вспомнили, что в Единой Земле лишь оборотни водят дружбу со стихиями...

Письмо Старому ушло с герцогским курьером. Злое письмо. Старый мудр, но даже он вынужден порой подчиняться не разуму, а традициям. Старый не простит.

Герцог не дождется ответа – орден Храма успел перехватить гонца. Но будет новый гонец, и еще один, и еще – столько, сколько понадобится. А братья-рыцари – что станут думать они, когда поймут, что по приказу командора снова и снова действуют против воли правителя?

Вот и выходит, что надо остановить все это. Надо хотя бы попробовать. Вынудить того, на Триглаве, отпустить душу владыки Адама, убедить митрополита покаяться... Да его и убеждать не придется. Он сам начнет каяться, когда увидит, что натворил, куда хотел увести свою паству. Погасить смуту, остановить возможную войну, сделать все, что можно сделать.

Ведь уехать все равно некуда. Не пустит на Север стеклянная стена.

Все суета, тлен, и дела людей все равно что копошение муравьев в жидкой грязи, и важнее всего спасти свою душу. Сколько ее осталось, той души?

А сэр Герман, командор, лишь развел руками:

– Так вышло, Арчи: ты теряешь душу, и ты угроза для всего, что есть живого и в Единой Земле, и в Большом мире, куда мы вот-вот вернемся. Я знаю, ты ждешь от меня совета, но не представляю, что сказать тебе. На твоем месте я нашел бы способ умереть.

Нет уж! Можно предавать. И убивать можно. И грешить так, чтобы нечисть в аду зеленела от зависти. Но вот умирать нельзя. Нельзя, пока Господь не скажет: пора, Артур.

А Он не говорит. И значит, есть надежда.

* * *

Варг действительно был нужен в столице для того хотя бы, чтоб встретиться с ним. Старшей женой будущего герцога – раз Сватоплук сказал, что отец прочит Варга в правители Единой Земли, значит, так оно и есть, – должна стать Ирма, а не маленькая Симила.

Он сам хочет венчать их, но говорить ему об этом совсем некстати – может выйти так, что таинство венчания, совершенное владыкой Адамом, не сочтут законным. Ирма и сама остереглась бы сейчас доверять брату не то что венчание, а даже и обыденную требу. Он изменился. Сильно изменился.

За ужином она помалкивала, бросая на Сватоплука короткие взгляды. Тот жевал черствый хлеб, запивая его разбавленным вином. Вода в Развалинах была плохая, вонючая, сама Ирма ни за что не стала бы ее пить, а вот братик пил и в вино доливал. Той водой, что приносили элементали, он брезговал.

Разницу между духами и демонами Сватоплук прекрасно понимал: ему ли, столько лет повелевавшему сотнями самых разных нечистых созданий, не знать, что они ничего общего не имеют с природными стихиями? Но понимать, почему элементали радостно и без принуждения выполняют просьбы Ирмы, он отказывался. Ирма поначалу пыталась объяснить тонкости взаимоотношений духов и оборотней и то, каким образом Варг убедил своих друзей выполнять ее разные мелкие поручения, потом поняла, что для Сватоплука и Варг, в сущности, такая же нечисть, как демоны или элементали. И махнула рукой. Даже самые хорошие и умные люди склонны к суевериям.

А вот то, что духи сделали с часовнями, братику понравилось. Ирме и самой нравилось: молнии и огонь с небес получились самые настоящие, без всякого следа магии или колдовства. Знать бы еще, как на Соборе отнеслись к столь откровенному знамению! Сватоплук, наверное, знает. Великий Магистр ордена Пастырей живет сейчас в монастыре Чудесного Избавления, решает вместе с епископами сложный вопрос: «Как жить датьше?» и, наверное, исправно передает посыльному демону самые разнообразные сведения. Иначе зачем бы этому демону по два раза в день являться к Сватоплуку, производя изрядный переполох среди обитающей в Развалинах нечисти?

Ирма взяла ломтик яблока и вновь взглянула на брата

Тот сосредоточенно жевал кусок черного хлеба.

Хлеб крошился. Он даже на вид был неаппетитно-кислым, с противной сухой коркой. Все-таки стоило наделать сухарей. Но разве братика убедишь? Сухари вкусные, а настоящая аскеза не терпит ни малейшего потакания плотским удовольствиям. Артур бы с этим поспорил. Артур хоть и постится четыре дня в неделю...

«Ты что это, милочка?.. – холодно, но с изумлением спросила себя Ирма. – Ты о чем это?»

Об Артуре.

– Помнишь давешнего коня? – Ирма встретила недовольный взгляд брата. Ну как же, трапезовать надобно в молчании! – Извини, – пробормотала она, – я подумала, тебе будет интересно. На коне, скорее всего, приехал малыш... То есть Альберт, брат Миротворца. Да ты знаешь...

– Благодарю Тебя, Господь мой, что насытил ты нас земными Твоими благами, не лиши нас и Небесного Твоего Царства, – торопливо, но истово пробормотал Сватоплук. Перекрестился и встал. – Он здесь? Ты видела его? Где?

– Во Дворце, – Ирма тоже перестала есть, – это недалеко. Самого Альберта я не видела, но Город и Пустоши устроил там настоящую гекатомбу. Совсем как в тот раз, помнишь, я рассказывала?

– Отправь туда духов, – приказал Сватоплук, – я должен знать точно.

– Духи не пойдут. Там много крови, братик, там приносили жертву, они не любят такие места.

– Тогда отправляйся сама! – рявкнул он. – Я должен знать.

– Может быть, ты не будешь на меня кричать? – как можно мягче попросила Ирма

– Да, прости, прости сестренка! – Сватоплук глядел в окно, на стену соседнего дома. – Конечно. Видишь ли, это очень важно. Если он нашел меня, если он здесь из-за меня, значит, мне нужно уходить. И демоны не помогут, здесь никто не поможет... Хотя постой-ка…

Ирма, постукивая ногтями по столу, смотрела на Сватоплука и досадливо хмурила брови: все-таки он не в себе.

– Ты кое-что знаешь об этом отродье. – Сватоплук передвинул свой стул и сел поближе к сестре. – Миротворец наверняка рассказывал тебе.

Рассказывал? Ирма не стала напоминать, что, по замыслу Артура, рассказывать должна была она. Так обычно и выходило.

– Это ты Альберта – отродьем? – Она сочувственно улыбнулась. – Напрасно, братик. Он хороший мальчик, просто чуточку балованный. Знаешь что, давай так: я постараюсь ответить на твои вопросы, но сначала объясни, что ты не поделил с малышом?

– Знаешь что, София, – тон в тон, идеально повторив ее успокаивающие интонации, произнес Сватоплук, – давай-ка ты не будешь ставить мне условий. Я и так почти не вижу от тебя помощи, все твои маги пока не пошевелили и пальцем, Миротворец сосет из меня последние силы, а ты как будто задалась целью всячески ему в этом способствовать.

– Хорошо, – сказала Ирма, поражаясь собственному терпению. Уж не у Артура ли выучилась? Как он говаривал... «смирение и милосердие», и гвардейцу какому-нибудь, лапы распустившему, по морде – хрясь. – Хорошо, братик. Спрашивай. Я постараюсь помочь.

– Ты сказала, он приносил жертву?

Ирма лишь вздохнула. Определенно Сватоплук не в себе. Не может думать ни о чем, кроме как поймать Братьев – хотя бы одного из них – на колдовстве или, того хуже, на некромантии.

– Я сказала, – терпеливо повторила она. – что жертву приносили ему. Приносил здешний Хозяин по имени Город и Пустоши. Это Варг его так называет. Джарги любят давать странные имена.

– Ему? – Сватоплук сцепил ладони. – Но ведь это некромантия, верно? Альберт Северный – некромант. А орден Храма прибегал к его силе.

– Угомонись, – сказала Ирма, позабыв о намерении быть терпеливой. – Любому, кто хоть сколько-нибудь знает о магии, известно, что некротическая сила смертельно ядовита. Ее можно запереть в артефакт, но... Никто не станет тратить время и силы на такую погань, когда можно подкопить денег и купить мэджик-диск. А малышу, знаешь, и денег копить не нужно.

– Денег у него сейчас нет, – обронил Сватоплук, думая о своем, – и книги магической нет, нет вообще ничего. Мне очень интересно, София, как же все-таки храмовники проведали о том, где искать Миротворца. Нет, это вопрос не к тебе. Это мысли вслух, и мысли весьма интересные. Некромантия, демонология, связь с дьяволом. Я не смог ничего доказать, но, возможно, лишь потому, что не с той стороны искал доказательства.

– Демонам приказываешь ты, – напомнила Ирма, не очень поняв, какое отношение демонология имеет к некромантии и при чем здесь маленький Альберт.

– Я приказываю демонам властью, полученной от Господа, – сурово ответил брат, – еще Христос говорил, что последователи Его будут Его именем изгонять бесов. А изгнание – это и есть приказ.

– Тебе виднее. Но, кстати, братик, если уж спрашивать, так как раз у них. Демоны ведь знают все и обо всем.

– Демоны бывают разные, – вздохнул Сватоплук, – впрочем, здравое зерно в твоей мысли есть. Варг еще не ответил?

– Нет.

– Поторопи его. Или он передумал жениться? Предпочел тебе наследницу герцогства?

– Знаешь, – сказала Ирма задумчиво, – Артур хоть и еретик, а все-таки намного добрее, чем ты.

* * *

Галеш не собирался надолго оставаться в столице. Он сделал то, о чем просил Лунный Туман, выслушал наставления командора Единой Земли о том, что и кому можно рассказывать. Выходило так, что никому и ничего. Сэр Герман не вдавался в объяснения того, зачем нужна такая завеса секретности, но Галеш, хоть и менестрель, многое понимал сам.

Что подумают люди, если узнают о демоне с Триглава, поспособствовавшем освобождению одного из рыцарей Храма? Да не какого-нибудь обычного рыцаря, а самого Миротворца – фигуры в высшей степени противоречивой, несмотря на недавнюю официальную канонизацию. Канонизировали в конце концов не нынешнего Артура Северного, вполне живого и настоящего, а, собственно, того, кто остался в памяти людей под именем Миротворца. То есть человека, никогда не существовавшего.

– Это для епископской церкви дело обычное, – буркнул сэр командор, крайне недовольный происходящим, – сначала придумают что-нибудь, потом поверят, потом и паству убедят.

Итак, чтобы орден, едва отделавшийся от обвинения в сотрудничестве с колдунами, не обвинили в пособничестве демонам, Галеш должен был накрепко забыть о своем визите на Триглав. И вообще, сэр Герман после отъезда Артура начал поглядывать на менестреля с какой-то подозрительной задумчивостью. Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять: командор Единой Земли вспомнил старую истину о том, что молчаливый менестрель – это мертвый менестрель. Галеш, разумеется, ни за что не заподозрил бы сэра Германа в кровожадных намерениях, но вот запереть его в какую-нибудь высокую башню с крепкими решетками на окнах и хорошо охраняемой дверью командор был вполне способен. А менестрели – птицы вольные, взаперти не живут.

Галеш хотел было уехать сразу вслед за Артуром, благо вызнать, куда направился Миротворец, не составило труда, но понял, что догонять рыцаря для особых поручений – дело неблагодарное. Да и... незачем это. Артур пошел на верную смерть, а на такой дороге лучше чувствуешь себя в одиночестве. Легенда о Братьях стремилась к ожидаемому финалу, и сейчас менестрель радовался тому, что не смог когда-то отыскать в себе жалости к этим двоим. Он уже видел, знал, что будет дальше. Артур погибнет в неравном бою с Лунным Туманом, но успеет навсегда изгнать демона обратно в ад. Альберт ошибется в какой-нибудь незначительной мелочи, совершенно не связанной с магией, ошибется так же, как ошибся в Ветке, и сгорит на костре во имя Кодекса Разумной Полезности. Владыка Адам, освобожденный от обязательств перед демоном с Триглава, прозреет и ужаснется собственных преступлений.

Все будет хорошо.

Но ведь Лунный Туман не покупал души митрополита. Лунный Туман сейчас сам нуждается в помощи. И смерть Артура или изгнание демона ничем не помогут владыке Адаму.

– Он выбрал сам, – отрезал командор, когда менестрель заикнулся об этом.

Нет. Артур не выбирал. Мысль о том, чтобы поехать на Триглав, подал ему сэр Герман, а юный рыцарь с радостью за нее ухватился. Конечно, трудно было придумать лучший выход, и, конечно, для самого Артура, как и для всех людей в герцогстве, смерть Миротворца стала бы благом. Но как же можно? Как можно любить человека и все-таки убивать его?

– А ты осмелел, музыкант, – заметил командор, выслушав пламенную речь Галеша.

И все. Ничего больше. Ни ответа, ни объяснений. Ничего.

Оседланный мерин ждал на конюшне. Галеш собрал немногочисленные свои пожитки, принес перед иконой Богородицы молитву отправляющегося в путь, в последний раз окинул взглядом келью: не забыл ли чего?

Забывать было особо нечего.

От арки ворот он успел уехать шагов на двадцать. Хлопнули над головой невидимые крылья, крепко обхватили вместе с конем невидимые лапы. Дохнуло серой. Галеш закашлялся, вытирая заслезившиеся глаза, даже испугаться не успел – весь страх перебила жуткая вонь. А когда проморгался, когда справился с беснующимся от страха мерином, когда наконец спешился и огляделся, обнаружил себя во дворе, мощенном истертыми плитами. С невысокого крыльца, сложив на груди руки, спокойный и дружелюбный смотрел на него молодой человек в пыльной рясе.

– Благословите, святой отец, – машинально брякнул Галеш.

– Благословляю, сыне, – строго ответил священник, – пройдем в дом, нам есть о чем побеседовать.

... О том, кто перед ним, Галеш, к своему стыду, догадался, лишь когда прошел вслед за батюшкой в скупо обставленную гостиную. Даже неожиданный полет и неизбежная вследствие этого встряска в мозгах – второй раз в жизни летал, и второй раз слегка от этого очумел – не оправдывали такой непроходимой тупости. Ведь мог бы догадаться, что из-под самого носа у храмовников его утащил демон. А кто в Единой Земле умеет приказывать демонам? И Лунный Туман ведь говорил...

Галеш, уже усевшийся на один из двух имеющихся в гостиной стульев, вскочил и наладился было сигануть в ближайшее окно, когда владыка Адам хмуро бросил:

– Не двигайся.

Аж мурашки по спине пробежали. И так-то страшно, а тут еще и пошевелиться нет сил.

– Мне стало известно, сын мой, что это ты рассказан командору Единой Земли о том, где содержатся Братья, – без предисловия начал митрополит, – изволь рассказать, откуда ты узнал про подземелья Михайловского собора.

«Сейчас! – смело подумал Галеш. – Разбежался рассказывать!»

Владыка Адам как будто прочел его мысли, вздохнул грустно:

– У меня мало времени, сын мой. Я постараюсь быть как можно более убедительным.

Лунный Туман называл Галеша смелым, и в какой-то степени демон был прав: Галеш мало кого боялся, свято уверенный в том, что с любым разумным существом, понимающим человеческую речь, всегда можно договориться полюбовно. Но в голосе владыки Адама, в черных глазах его сквозь напускную грусть проглянула такая жестокая радость, что все иллюзии насчет полюбовных договоренностей вылетели из головы. Здесь и речи не шло о разуме. Митрополит хотел, чтоб менестрель начал запираться. Он хотел стать как можно более убедительным. А Галеш видел, что сделали с Альбертом, и видел, каков был Артур, когда вынесли его из подвалов собора. Поэтому он начал говорить, стараясь лишь как можно равномернее перемешивать правду и ложь, произносить как можно больше слов, и если не запутать митрополита, так хотя бы протянуть время.

Зачем?

Затем, что, когда будет написана последняя строчка на листе с признаниями и волшебная бумага получит подтверждение в том, что все сказанное записано со слов допрашиваемого верно, владыка Адам, скорее всего, просто скормит Галеша своим демонам. Он может. Он не будет убивать сам, не возьмет грех на душу, но его ли вина, если менестрель просто-напросто не доберется до людей? И где эти люди?

– Где мы? – спросил Галеш, прервав свои излияния, обильно перемежаемые образами, гиперболами и обрывками стихов и песен.

– В Развалинах, – рассеянно ответил владыка Адам. – Итак, сын мой, правильно ли я понял, что орден Храма действовал в интересах Лунного Тумана, демона, живущего на горе Триглав?

– Нет, Ваше Высокопреосвященство, вовсе нет. Орден Храма, напротив, существует для того, чтобы бороться с нечистой силой во всех ее проявлениях, в том числе и с демо...

– Командор Единой Земли выслушал сообщение, которое ты получил от Лунного Тумана и воспользовался этими сведениями. Так?

– Да, но это говорит лишь о том, что демон случайно сыграл на руку...

– Пожалуйста, избавь меня от своих трактовок...

– Сватоплук! – раздался от дверей грозный и звонкий голос. – Что здесь происходит?!

– Ирма! – Галеш всхлипнул и дернулся со стула. Встать он, разумеется, не смог, но Ирма, увидев его беспомощное положение, пришла в ярость.

– Что ты здесь устроил?! – накинулась она на владыку Адама. – Сколько это будет продолжаться?! Ты перепугал всех моих духов, ты превратил дом в демонятник, а теперь еще и издеваешься над Галешем! Он-то что тебе сделал? Отпусти его. Сейчас же, слышишь!

– Отпущу, как только он подпишет признание, – невозмутимо ответил митрополит. – Если хочешь знать, сестренка, именно от него храмовники узнали, где Миротворец.

– Сестренка?! – обалдел менестрель. – Ирма?

– А ведь разболтает, – так же спокойно заметил владыка Адам, – какому-нибудь храмовнику. Так же, как мне разболтал об их секретах.

– Нет! – Если бы мог, Галеш замотал бы головой, а так лишь постарался вложить в короткое слово как можно больше убедительности. – Нет! Ирма, я никому. Я ни за что. Я бы и здесь – ни слова, но я не хочу, чтоб меня, как Артура. Как Альберта. Я боюсь. Как же я... куда я калекой?

Похоже, он снова брякнул что-то не то. Ирма переменилась в лице, как-то сразу перестав сердиться, и повторила, не глядя на митрополита:

– Отпусти его, Сватоплук.

– Подписывай! – Тот подсунул Галешу бумаги.

Почувствовав, что правая рука свободна, менестрель коротко черкнул волшебным стилом под «с моих слов записано верно» и наконец-то смог отлепиться от стула. До мерина он добежал в единый миг. Взлетел в седло и сиганул прямо через низенькую изгородь, молясь всем святым, а Миротворцу наособицу, чтоб никакая зверюга не заела его на улицах заброшенного города.

Менестрели даже смерть умеют воспеть так, что она становится красивой или смешной. Но смерть не бывает ни смешной, ни красивой, когда умирают не в песнях, а по-настоящему. Впрочем, сам Галеш не успел ничего почувствовать, только испугался, когда чудовище с когтями и крыльями выросло на дороге, а мерин, взвизгнув от страха, рванулся в сторону, не слушая поводьев.

Менестрель не удержался в седле, и очень некстати подвернулся камень на дороге. Кусок скалы с острыми, пыльными гранями.

Демон разочарованно обнюхал мертвое тело, лизнул кровь, заворчал и исчез.

– Пойдем, Галеш, – сказана Она, протягивая руку, – пойдем домой.

Менестрель посмотрел на Нее, на мягкую зеленую траву под ногами, на сад за прозрачной, выкованной из солнечных лучей оградой и виновато сказал:

– Я подожду Артура.

В Ее черных глазах не было грусти, когда Она сказала:

– Артур не придет сюда.

– Придет, – возразил Галеш, – уже скоро.

– Артур не придет сюда, – повторила Она, – его место там, внизу.

– На земле? – с надеждой спросил менестрель. Но Она покачала головой:

– Нет, Галеш. Не на земле. Внизу.

* * *

– Так что там с Альбертом? – спросила Ирма, злая настолько, что не могла уже даже сердиться. – Что ты сделал с мальчиком, Сватоплук? Чего боялся Галеш?

– А почему тебя это интересует? – с неискренним удивлением осведомился брат, сворачивая в трубочку допросные листы. – Сейчас ведь все в порядке. Твой драгоценный Атьберт жив и здоров.

– Что ты сделал с Артуром? – прошипела Ирма. – Ты, чудовище, хуже своих демонов. Это же дети! Не птицы, не кошки с собаками.

– Ты еще ягнят вспомни, – миролюбиво улыбнулся Сватоплук и вдруг взорвался: – Ты всю жизнь готова попрекать меня этим жалким зверьем! Ты их жалела, а о том, что мне это было нужно – нужно, понимаешь?! – об этом ты подумала? Птички, собачки... Я же пытался не убивать их. Ты помнишь, как мне было плохо? А вы с отцом затевали скандал из-за каждого поганого котенка! Тебе всякая нечисть, оборотни, полуволки дороже, чем родной брат. Попрекаешь меня, а сама путаешься с монахом. Хочешь знать, что я сделал с твоим Миротворцем? Хочешь посмотреть на него? Смотри!

* * *

Когда показалась внизу крыша дома профессора, дракон сделал круг и пошел на посадку. Лапы с алмазными когтями взрыли землю, крылья громко захлопали, разворачиваясь навстречу ветру, помогая тяжеленному чешуйчатому телу сбросить скорость.

– Вот это я понимаю... – пробормотал Альберт, слезая с переливающейся драконьей шеи и усаживаясь на травку прямо возле ужасных когтей. – Вот это дракон! Охренеть можно.

– Не выражайся, – попросило чудовище, поворачивая к юному магу тяжелую башку с желтыми, как яичные желтки, глазами, – у тебя все равно не получается.

– Вот еще!

– Дальше тебе придется самому, – дракон подогнул лапы и улегся, как кошка, аккуратно обернув хвост вокруг тела, – мне нельзя вмешиваться в сражения и споры, если только они не в Цитадели Павших.

– Да понял я, понял, – отмахнулся Альберт, – я справлюсь. Ты и так мне очень помог. Спасибо.

– Пф-ф, – снисходительно выдохнул дракон, выпуская из ноздрей огненные струйки, – это было нетрудно. Если Светлый рыцарь зайдет в Цитадель, что мне ему передать?

– Чтобы убирался к черту.

– М-да. Знаешь, я, пожалуй, подожду здесь. Когда ты закончишь, сделай отмашку.

– Что сделать?

– Дай знать, что все в порядке. А если почувствуешь неладное...

– Ты какой-то странный сегодня. – Альберт встал, отряхнул штаны. – Если что-то знаешь, почему не сказать прямо?

– Не могу. Я злой гений, и мои советы – путь к смерти. Причем не самый легкий путь.

– Вот так новости! – Альберт заглянул в блестящий глаз. – Что ж ты раньше не говорил?

– А я никогда не давал вам советов. Лишь недавно сказал Артуру, чтобы он съездил в Серый лес. И вас чуть не убили сначала эльфы, а потом и люди.

– Люди нас за другое.

– Все связано, Альберт, – вздохнул дракон, – все связано. Иди. И будь готов увидеть не то, что ожидаешь.

Альберт давно уже решил, что нужно делать и как себя вести при встрече с учителем. Будь рядом старший, он, может, и заикнулся бы насчет «убить старого пердуна», но потому лишь, что Артур конечно же немедля бы отверг это предложение. До смерти Зако Альберт был уверен, что убийство человека немногим отличается от убийства какого-нибудь разумного чудовища. Да, в конце концов, вспомнить тех же друидов, которых они с Артуром изничтожали без долгих раздумий, или Козлодуйского отшельника.

Оказалось – нет. Оказалось, что даже того, кто хочет твоей смерти, убивать ох как нелегко. Потом – нелегко. Когда стоишь на коленях в окровавленной грязи и кричишь в ласковое небо:

«За что караешь, Ты, Всеблагой?!»

Даже Ветку, даже владыку Адама – нельзя. Прав Артур, тысячу раз прав: нельзя убивать людей.

Альберт собирался просто войти в дом, забрать мэджик-бук Тори и уйти. Может быть, профессор испугается, может быть, он захочет помешать: он так убивался за эту книгу, что, если ее отнять, способен на самые неожиданные поступки, однако сил у него не хватит помешать своему лучшему ученику.

А потом можно будет вернуться в Развалины и дождаться сроков, указанных Илвиром Высоким. Первое августа уже завтра. Эльф сказал, что в этот день людей не станет, но сейчас-то Альберт уже знал, что первого августа Единая Земля просто-напросто вернется в Большой мир, в ту его часть, откуда выпала в День Гнева.

Ох и суматоха поднимется!

Он для разминки встряхнул руками, развесив вокруг себя защитное поле. Не то чтобы в этом была нужда, но береженого Бог бережет, даже если Бога и нет. Открыл дверь без стука, весело сообщил, глядя прямо в изумленные глаза Иляса Фортуны:

– Здрасьте. Я за книжкой.

... И провалился обратно в подвалы Михайловского собора, прямо в цепкие лапы жадного до крови Митрополита.

* * *

Слюдяное перо было под рукой. Не то чтобы Артур собирался наведываться к Флейтисту, и уж, конечно, он в мыслях не имел разыскать когда-нибудь младшего, но... но тоненькую, прочную пластинку радужной слюды держал в нагрудном кармане. Мало ли что может случиться?

Поэтому, когда он услышал крик младшего, на то, чтобы достать перо Флейтиста и щелкнуть зажигалкой, времени ушло меньше, чем на вздох. Портал распахнулся мгновенно, едва занялась слюда прозрачным огоньком, и Артур бросил Чубарую вперед, безжалостно всадив в лошадиное брюхо шпоры.

На вскочившего с травы Флейтиста рыцарь не обратил ни малейшего внимания. Когда Чубарая оказалась рядом с высоченным забором, окружавшим профессорский дом, Артур уже стоял в седле и прыгнул через острия частокола прямо с конской спины.

Он перекатился по траве, в кувырке вышибив прочную дверь святым знаком. И взревел что-то матерно-восторженное, когда золотое Копье Георгия расцветилось ярким узором заклинаний. Украшенное цветами, как какой-нибудь обрядовый друидский посох, копье пронизало все защиты, проломило стену рядом с головой Иляса Фортуны, прошло дом насквозь и уже снаружи рассыпалось праздничным фейерверком.

– Скотина, – всхлипнул Альберт, оседая на пол, – где ж ты раньше был?

Артур походя сломал старенькому профессору челюсть. В трех или четырех местах сразу. Убедился, что дед теперь не то что колдовать, а и дышать может с трудом, наподдал ботинком и опустился на колени рядом с младшим:

– Ты как?

– Дурак.

– Извини.

– Нет.

... Когда Флейтист, набравшись смелости, заглянул в выбитую дверь, он увидел легендарного Миротворца сидящим на полу с видом побитой собаки и не менее легендарного Альберта Северного, который расхаживал вокруг брата, загибая пальцы:

– И пирожных, сколько захочу. И спать – до упора. И никакой зарядки. И пострелять из автомата. И...

Судя по лицу Артура, тот соглашался сразу и на все.

* * *

... – Бедный маленький девственник, – пробормотала Ирма, когда погасла картинка воспоминаний.

Руки дрожали, и ведьма сунула их в карманы, не к месту вспомнив, как Артур, когда она делала так, недовольно ворчал: «Что за мужицкие замашки?»

– Бедный! Ты ведь ничего, ничегошеньки не знаешь ни о любви, ни о жалости. Ты хотел, чтобы я пожалела Артура? Мне тебя жалко, Сватоплук. А жалеть Артура – неблагодарное занятие. Он победил. Что ты собираешься делать с этими бумагами?

– Шлюха! – брезгливо бросил владыка Адам.

И вышел из комнаты.

Жемчужина Золотого змея, дивной красоты трофей, удобно легла в стиснутые пальцы. «Шлюха?»

... Владыка стоял и смотрел, как вскипает и стекленеет перед ним песок, в который ушла чудовищная молния. Демон-перевозчик опасливо пятился. Резко запахло озоном. И звенящий от напряжения голос произнес за спиной:

– Отдай-ка мне эти бумажки, братец!

Он развернулся к крыльцу:

– Сестренка, занятия магией переутомили тебя. Пойми, мне сейчас не надо мешать. Я спешу. Иди приляг и отдохни.

– Ты уже никуда не спешишь, младший. – София Элиато, плоть от плоти пятнадцати поколений рода Элиато, небрежным жестом отправила демона-перевозчика в небытие. – Ты остаешься, а я даю тебе урок хороших манер. Бумаги! – Она требовательно протянула вперед правую руку. Левая взметнулась вверх – в ней спелым яблоком дрожал огненный сгусток.

«Все-таки бабы – дуры, – думал владыка Адам, творя заклинание вызова, – если бы не рисовалась, если бы ударила сразу, могла и убить. А так... Извини, сестренка, я и в самом деле спешу...»

* * *

Профессора отдали Флейтисту. Тот обрадовался подарку, как ребенок, сгреб старого мага за шиворот и уволок на задний двор.

– Ну, – сказал Артур, когда донеслись снаружи тихие-тихие звуки флейты, – рассказывай, чем он тебя прищучил?

– Некромантией, – недовольно объяснил Альберт, – у него полторы недели было, чтоб книжку изучить. Я вошел, а он сразу как треснул. Через некросферу. Знаешь, что это?

– Тори оттуда силы черпала.

– Ну. Оно самое и есть. А профессор, не знаю уж как, меня туда вытащил. Присосался, гад, и давай жрать. Я с перепугу решил, что опять в подвалы угодил. Отбивался, конечно... Но задержись ты чуток, и заел бы меня злой некромант.

– А ведь Тори книгу эту знала гораздо лучше – Артур разглядывал младшего в глубокой задумчивости – Почему она не сделала так же на Волчьей мельнице?

– Потому что на мне тогда крови столько не было.

– Вот как?

– А что мне оставалось, кроме как в Развалины ехать? Книги нет. Сил нет. Тебя и то нет. Я и... это... А он, видишь, лучше меня в этом деле оказался. А силы сравнялись. В некросфере знаешь сколько всего?! А я из нее черпать не умею. Говорил же тебе: дай книжку почитать. Прямо как знал, что понадобится.

– Опять я виноват, – вздохнул Артур, – ладно, пойдем поищем твою книгу.

– Моя – у Недремлющих, – осторожно уточнил Альберт.

– Твоих теперь две, и обе здесь, – через пролом в стене Артур оглядывал кабинет Фортуны, – вон мэджик-бук на столе. Это который?

– Это профессора.

– Ну забирай для начала.

– А вторая книга в подвале, – под мелодичный аккомпанемент флейты пропел голос Флейтиста, – там же, где ваш приятель-оборотень.

– Варг? – хором переспросили братья.

– Вход в подвал с кухни, – вспомнил Альберт. – Айда!

Артур первым спустился в сырую темноту, поймал Альберта, который попытался так же, как старший брат, лихо съехать по крутой лестнице на каблуках и, разумеется, поскользнулся.

– Лайтболл! – приказал Альберт.

– Не ругайся, – попросил Артур, – Варг? Ты здесь?

Варг был там. Но при всем желании не смог бы ответить.

Оборотень висел на дальней от входа стене, там, где погреб подходил вплотную к подземной скалке. Каменные клинья, равномерно вбитые в тело через каждые десять сантиметров, не позволяли ему шевельнуться, не позволяли измениться, стать зверем. Вокруг была кровь, успевшая загнить, она воняла так, что дохли, кажется, даже мухи, в изобилии жужжащие вокруг.

– Тепло в Долине, – Артур один за другим выдергивал из стены клинья, – даже в погребах мухи водятся.

– Ему не больно, – вроде бы невпопад, а на деле очень даже к месту сказал Альберт, – и кровь я остановил. Положи его там, в спальне. И открой садок с элементалями, тот что справа, рядом с умывальником. Гляди, а вот и книжка.

Мэджик-бук стоял на низком столике, подальше от кровавых потеков. Альберт включил лампу над столом, и подвал приобрел странный вид уютного кабинета, совмещенного с пыточной камерой.

– Мразь, – вздохнул Артур.

– Понимаешь, да? – грустно кивнул Альберт. – Он книжку штудировал и кровью выход к некросфере открывал. Не открыл бы – сил у него столько не было, но у Варга кровь не простая. Пойдем.

* * *

Прежде чем нанести визит сэру Герману, владыка Адам зашел в собор святого Георгия, истово помолился, трижды прочел пятидесятый псалом, благословил остолбеневших от изумления священников и диаконов и только потом направился к недалеким казармам Храма.

– Умно, – вместо приветствия кивнул командор Единой Земли, выходя из-за стола навстречу гостю. – Вы явились в гости открыто, так сказать, с поднятым забралом. В левой руке, допускаю, есть щит. А в правой что же?

– Копье, – поддержал игру митрополит. – Вот, ознакомьтесь. Это, разумеется, копии.

Читал сэр Герман недолго. Видимо, наискосок, не вникая в красивости, которыми расцвечивал Галеш свои признания. Дочитав, отодвинул бумаги и обезоруживающе улыбнулся:

– Что ж, в арсеналах ордена Храма тоже есть кое-какое оружие. Вы предлагаете преломить копья, отец Адам? Или мы не будет доводить дело до выхода на поле?

– Что вы можете предложить?

– Попробуйте взглянуть на ситуацию моими глазами. – Сэр Герман развел руками. – Мы с вами люди примерно в одинаковой степени, не так ли? Я – по крови. Вы – в силу специфических особенностей организма. И Миротворец, этот карающий ангел, помешанный на идее истребления всего нечеловеческого, равно опасен для нас обоих.

Владыка Адам ожидал чего угодно, но не подобного признания. Он готовился к спору, к бою, если пользовагься образами командора Единой Земли, к взаимным оскорблениям, шантажу и угрозам и, оказавшись в ситуации, предположить которую не мог, обладай даже вдесятеро большей фантазией, просто не нашелся, что ответить.

– Все меняется, – сказал сэр Герман, правильно истолковав замешательство собеседника, – возможно, мы с вами очень скоро вновь окажемся по разные стороны баррикад. Снова начнем враждовать, – любезно перевел он, не встретив понимания. – Но пока нам лучше объединиться против силы, куда более грозной, чем я или вы по отдельности.

– Объяснитесь, – выдавил наконец владыка Адам, – что вы предлагаете.

– Уничтожить Миротворца, пока он не уничтожил нас, – совершенно спокойно ответил сэр Герман. – Я отправил его на Триглав, к Лунному Туману, и, по моим расчетам, мальчик уже должен был достичь горы и навязать демону бой. Согласитесь, что подобная схватка не прошла бы незамеченной. Ведь даже сражение с Козлодуйским Лихом отозвалось во всей Единой Земле, а уж что тут творилось, когда Братья добрались до Триглава, это я и описать не смогу. Галеш смог бы, пожалуй, но, боюсь, он уже никому ничего не расскажет, не правда ли, отец Адам?

– Он погиб. Случайно. Лошадь понесла...

– Очень жаль. Это был талантливый музыкант и гениальный поэт. Но вернемся к Миротворцу. Как я понимаю, ваши демоны тоже ничего не сообщают о схватке, так сказать, в верхах? Отец Адам, – сэр Герман досадливо дернул щекой, – ну хоть сейчас не запирайтесь. Мы беседуем без свидетелей, и уж поверьте: я достаточно много знаю о вас такого, в сравнении с чем демоны покажутся детской забавой. Итак, поскольку прямого приказа о поездке на Триглав Миротворец не получал – поймите меня правильно, я вынужден был представить дело так, словно он сам решился на битву с Лунным Туманом, – итак, поскольку прямого приказа не было, мальчик мог и одуматься по дороге. Он неглупый мальчик. Даже, я бы сказал, слишком неглупый. Скорее всего, сообразив, что дело не выгорит, и не желая умирать без всякой пользы, он отправится разыскивать вас. Для начала – найдет вашу сестру, где она, Миротворцу прекрасно известно, а уж от нее узнает и о вашем местонахождении.

– Не узнает, – проговорил владыка Адам.

– Артур? – Сэр Герман улыбнулся. – Он умеет быть очень убедительным. Или вы хотите сказать, что некая ведьма, известная под именем Ирма, тоже... случайно погибла?

– В Развалинах очень опасно, – скорбно сказал митрополит, – очень.

– А вы не слишком увлеклись, отец Адам? Ну да ладно, пусть это будет на вашей совести, а Миротворца мы с вами поделим. Поскольку до Триглава он не добрался и не погиб нигде по дороге – уж я бы знал, если б Артура Северного вдруг заела какая-нибудь чувырла, – нужно вернуть его в столицу. И здесь арестовать с предъявлением всех скопившихся в вашем багаже обвинений. Их ведь накопилось достаточно для смертной казни, не так ли?

– Если уж я не смог удержать его, то кто сможет?

– Во-первых, вы все-таки смогли. Хотя сейчас он, пожалуй, уже и не послушает ваших приказов. Во-вторых, меня Миротворец ни в чем плохом не подозревает. В-третьих же, даже если мальчик и воспротивится аресту, достаточно бросить на него гвардейцев и рыцарей Кодекса. Миротворец не будет убивать, и рано или поздно его задавят числом.

– Я вижу, вы действительно кое-что знаете, – отметил владыка Адам.

– Вы о том, что Недремлющие служат вам, а не герцогу? Да бросьте, Ваше Высокопреосвященство. – Сэр Герман махнул рукой. – Артур, прежде чем уехать, сделал подробнейший доклад. Но вы понадобитесь не только для этого. Ваши пастыри должны быть на месте, чтобы вовремя призвать присутствующих к порядку. Понимаете, о чем я?

– Да, разумеется. Но как вы собираетесь искать Миротворца?

– Разве нельзя найти его с помощью демонов? Помнится, они неплохо справлялись.

– У меня их осталось не так много, чтобы разбрасываться. Ваш бешеный рыцарь...

– Вы говорите, Ирма осталась в Развалинах? Жемчужина все еще у нее?

– Да.

– Ну так, значит, Миротворца встретят там наши братья. А теперь я слушаю вас, отец Адам, возможно, у вас есть еще какие-нибудь пожелания, возражения или дополнения к предложенному плану?

* * *

Варг пришел в себя довольно быстро. И первое, что сделал, едва открыл глаза, это скатился с кровати профессора и, уже в волчьей шкуре, выметнулся в окно.

Прямо на руки обалдевшему Флейтисту.

– Собачка, – сказал дух Цитадели Павших. Вместе с Варгом влетел обратно в спальню и опустил бедного волка на кровать.

– Ты что-то развеселился, – недовольно заметил Артур.

– Я сыт, – гордо сообщил Флейтист, – я доволен. Он был очень умным человеком, этот ваш профессор. Да, раз уж вы все здесь, скажите, что он должен знать о себе? Его разум я забрал, надо вложить что-то взамен. Или не надо? Пусть так?

Альберт нерешительно взглянул на старшего. Волк на кровати остервенело вылизывался, порываясь время от времени чесать заживающие на глазах раны.

– А что я? – растерялся Артур. – Я-то откуда... или вот что, Флейтист, ты монахов ел?

– Фи! – Флейтист скорчил рожу.

– Я говорю о правильных монахах. Не о пастырях.

– А-а... Ну бывало.

– Помнишь что-нибудь?

– Конечно.

– Ну и валяй, пусть он думает, что должен стать монахом, и топает в ближайший монастырь.

– А где ближайший?

– В Сегеде. Святого Франциска.

– Легко.

К тому времени как Варг окончательно исцелился и стал адекватно воспринимать происходящее, за окнами уже стемнело. Альберт на скорую руку сообразил ужин. Артур, посильно помогавший в непостижимом для него процессе приготовления пищи в домашних условиях, накрыл на стол в гостиной. Флейтист, которому давно бы полагалось вернуться к себе в Цитадель, вместо этого проследил, чтобы Илия Розумный, раскаявшийся грешник, не помнящий о себе ничего, кроме страстного желания служить Господу, в целости и сохранности добрался до монастыря святого Франциска, и вернулся как раз к ужину. Есть, разумеется, не стал. Устроился на спинке одного из стульев и одобрительно смотрел, как Варг метет все, что выставлено на стол.

– Голодный волк, – заметил вполголоса, – предприимчивый волк. Зато сытый волк – это волк, с которым можно договориться.

– В самом деле, – с набитым ртом пробурчал Альберт, поймал укоризненный взгляд Артура, торопливо дожевал и продолжил: – рассказывай, что тут случилось.

Ничего нового из не столь уж длинного рассказа Варга они не узнали. Иляс Фортуна заполучил книгу и, похоже, слегка спятил от радости. Вернулся домой «напевая и приплясывая», разогнал всех элементалей, скрутил оборотня в бараний рог и принялся за эксперименты.

– Книгу мою задевал куда-то. – Варг взглядом поискал на столе, чего бы еще съесть. – Мне письма какие-то шли чуть не каждый день. Ему, видимо, надоело, что книга пищит, мол, почта есть, он ее и спрятал. Надо поискать. И поохотиться заодно. – Он вылез из-за стола. – Есть хочу, сил нет. Спасибо, Альберт. Было очень вкусно. И что спасли – спасибо.

– За это ты уже благодарил, – напомнил Флейтист.

– Как говорит Карнай, – Варг уже направлялся к дверям, – благодарность, принесенная вовремя, стоит дорогого подарка. Доброй ночи.

– Доброй охоты, – напутствовал его Альберт. И уставился на Артура. – Ну а ты чем порадуешь, Светлый рыцарь?

– Да я вообще-то на Триглав ехал. – Артур почему-то почувствовал себя виноватым.

– На хрена?

– Не выражайся, – сказали Флейтист и Артур в один голос.

Альберт посмотрел на них с подозрением и повторил:

– Зачем?

– Демон там, – сообщил Артур, – убить его надо. Или прогнать хотя бы.

– Та-ак, – протянул младший, отодвигая тарелку. – А ну говори, что у тебя стряслось кроме того, что я обиделся?

* * *

Артур рассказал все. Скрывать что-то от Альберта не привык, а история с Ирмой только укрепила его во мнении, что честность – лучшая политика. Флейтист же... А что скроешь от Флейтиста, если он задастся целью вытянуть из тебя все, что знаешь?

– И ты, значит, решил перебить всех зайцев одним ударом, – подытожил младший. – Ничего не скажешь, хорошо придумал!

– А куда деваться? – Артур пожал плечами. – Если владыку Адама у Триглава не отбить, я его сам удавлю потихоньку. Так получается.

– Не получается. – Флейтист спорхнул со спинки стула и прошелся по гостиной, едва касаясь босыми ногами колючих половиков. – То, что ты связан с митрополитом, не вызывает сомнений. То, что ты самим фактом своего существования убиваешь его, – это тоже правда, и с ней не поспоришь. Да, его сила действительно перетекает в тебя, определенным образом трансформируясь, но все же оставаясь силой, и ты, когда процесс завершится, будешь вынужден использовать ее на те же цели, что и владыка Адам. Все так. Но! – Он взмахнул флейтой. – Лунный Туман не заключал сделок ни с кем из живущих в Единой Земле людей или нелюдей с того самого дня, как вы уничтожили того человека из Козлодуя. Он ни при чем. И это еще не все. – Флейтист остановился рядом с Артуром. – Помнишь, я рассказывал тебе, что Бог зовет меня?

– Ну.

– Это ваш митрополит искал себе источники пищи. Он знал, видимо, от своих демонов, что Лунный Туман интересуется неким могущественным духом, очень могущественным, но мало что понимающим в богах. Знал, что упомянутый дух не придет в восторг, став объектом внимания одного из князей ада. Я ведь испугался тогда... да ты помнишь, до того испугался, что действительно готов был искать защиты где угодно. Хоть бы даже и у вас, людей. А потом решил, что бояться мне нечего: плоти у меня нет, нет крови и, скорее всего, нет души, следовательно, я не представляю интереса для Лунного Тумана. И побывал у него в гостях.

– На Триглаве?

– Да. У него там очень уютно. Эта горушка – давнее-давнее место поклонения, с тех еще времен, когда о твоем Боге, Светлый рыцарь, не подозревали даже те, кто его придумал. Ну извини, извини, увлекся. Тогда и людей-то не было, не то что Бога. Так вот, я узнал, что Лунный Туман сам... нет, не боится, это неподходящее слово, Лунный Туман очень недоволен владыкой Адамом. Очень. Тот, видишь ли, порабощает демонов, и часть из них уже погибла от вашей с Альбертом руки, а часть стенает под игом злобной воли митрополита. В этом противостоянии, Артур, он на твоей стороне.

– Еще чего!

– По крайней мере, убивать его не имеет смысла, – вставил Альберт, – так что можно обойтись без смертельных подвигов.

– Но от кого же тогда я должен его спасти?

– Хм-м, – протянул Флейтист, потянув себя за ухо. – А кто сейчас для владыки Адама опаснее всех?

– Я.

– Тебе велено было спасать. Кто еще?

– Сэр Герман.

– Ну вот. Ты сам ответил на свой вопрос. А уж что делать с этим ответом – тебе виднее. Лучше бы не спрашивал, правда?

– Это да. В Развалины надо ехать.

– Зачем? – удивился Альберт.

– За Ирмой. Она знает, где ее братец. Мы его найдем, притащим на Собор и заставим во всем признаться. Попробуем заставить. Не знаю, – Артур потер виски, – столько всего сразу. Не дай бог, письмо до Старого дойдет, и маги дикие, да меч этот еще…

– Вот насчет меча – все истинная правда, – сообщил Флейтист, – от слова и до слова. Когда-нибудь он действительно заставит тебя убивать. – Он отпорхнул к окну, уселся в любимой позе, скрестив ноги. – Итак, что у нас получается? Дайте-ка сообразить. Ты, Альберт, очень близок к тому, чтобы стать некромантом. А ты, Светлый рыцарь, превращаешься в Разрушителя, да еще и убиваешь потихоньку владыку Адама. Интересные дела. Есть у вас, дети мои, какие-нибудь мысли по поводу тяжелого положения, в котором вы оказались?

– Не буду я некромантом, – буркнул Альберт.

– Молодец. А ты, Артур?

– Некромантом? – Артур подумал. – Тоже не буду.

– Ну, значит, все в порядке, – Флейтист улыбнулся, в пальцах его бледно мелькнула и исчезла флейта, – и мне даже не придется ничего советовать. От вас по-прежнему многое зависит, мальчики, в том числе и ваши собственные судьбы. – Он взмахнул крыльями и, ловко подхватив падающее перо, протянул Альберту. – Вот, возьми!

Еще один взмах. Ветер по комнате. Радужные блики по стенам в полумраке.

– А это тебе, Светлый рыцарь. Мало ли что может случиться. Если вам понадобится защита, убежище или просто место, куда можно прийти... Ну да вы знаете.

– Дух нечистый, – проворчал Артур, пряча перо в нагрудный карман.

– Я тоже люблю тебя, – поклонился Флейтист. – Думаю, теперь мы долго не увидимся. Прощайте!

Варг вернулся незадолго до полуночи, довольный и наконец-то сытый. В одной руке он нес большого зайца, в другой – свою книгу. Зайца бросил в сенях. Войдя в гостиную, удивился:

– Вы почему не спите? Люди должны спать по ночам.

– Лесом пахнет, – заметил Артур, потянув носом, – и кровью.

– И псиной воняет, – добавил Альберт.

– Я понял – Варг положил мэджик-бук на обеденный стол и ушел к колодцу отмываться.

Потом все трое собрались вокруг книги, ожидая, пока засветятся страницы и обретут четкость символы.

– Вот сюда приходят письма, – объяснял оборотень Альберту, – вот видишь... ничего себе, аж восемь штук, и все от Ирмы.

Артур деликатно отошел, потянув за собой младшего.

– Чего? – возмутился было тот. – Интересно же!

Но сообразил и смирненько уселся на другом конце стола, ожидать, пока Варг прочитает письма своей невесты.

– Просит приехать в столицу, – удивленно сообщил оборотень, – и здесь тоже. И... Угу. Во всех восьми письмах одно и то же: приезжай в Шопрон, пора подумать о свадьбе. Что-то ее припекло. Из-за Симилы, что ли? Да я эту Симилу два раза всего видел, она совсем еще маленькая.

– Тринадцать лет, – нейтральным тоном напомнил Артур, – а выглядит на все пятнадцать и умна не по-детски.

Альберт бросил на него возмущенный взгляд:

– Ты что, и там уже успел?

Варг осклабился, показав все свои острые зубы:

– Артур, если я надумаю взять третью жену, специально тебя с ней познакомлю. Чтоб не нарушать традицию.

– Да идите вы! Мы с ней просто беседовали иногда. Сколько я в столице сшивался? Приходилось и в замок заходить, все-таки не последний в ордене рыцарь.

– А где-то так и первый, – понимающе кивнул Варг. – Да ладно, я не против.

– Не было ничего, – взрыкнул Артур. – А вот Ирма сейчас в Развалинах, а вовсе не в столице.

– Точно, – подтвердил Альберт, – жемчужина, во всяком случае, там. И вряд ли Ирма ее потеряла или оставила.

– Ладно. – Варг закрыл книгу и встал. – Тут полный ящик активаторов, можно заглянуть и в Развалины, и в столицу, и еще куда душа пожелает.

– Значит, вместе поедем, – подытожил Альберт. – Все. Спать пора.

* * *

Они вышли из телепорта возле Дворца, и Альберт долго, с интересом любовался на вылизанную огнем площадь.

– Город и Пустоши здорово злится, – сказал наконец, – кто-то его обидел.

– Демоны, кому же больше? – Артур недовольно оглядывался. – Их тут не меньше десятка было.

– Тут?

– В Развалинах. Там, где Ирма.

Он буднично расчехлил Миротворец:

– Пойдем, чего стоять.

И пошли. Чубарая, нервно нюхая воздух, шагала следом. Заброшенный город нравился ей еще меньше, чем ее хозяину.

Поселилась Ирма сравнительно недалеко от Дворца, на одной из улиц, похожих на столичные, – с двух-трехэтажными домиками, флюгерами, башенками и острыми черепичными крышами.

В прошлый раз, отправляясь на вызволение души Зако из окаменевшего тела, они проезжали с другой стороны русла, и сейчас Варг с любопытством оглядывался по сторонам, наконец-то получив возможность полюбоваться знаменитыми Развалинами без опасений, что какая-нибудь опасная дрянь выскочит из-за угла. Пеший, Варг даже в человеческом облике вел себя ну точь-в-точь как любопытный пес. Это верхом он, хоть и держался в седле с уверенностью настоящего кочевника, все же чувствовал себя связанным. А сейчас то уходил вперед, то отставал, заглядывал в выбитые окна. Иногда ворчал негромко, скаля острые зубы.

Он тоже чувствовал недавнее присутствие демонов. И, как любая живая тварь, да еще и с волшебной кровью в жилах, испытывал одновременно злость и страх от разлитого в воздухе запаха.

А когда свернули на искомую улочку, Варг вскрикнул неразборчиво, кувыркнулся и серым волком метнулся по булыжнику к далекому еще домику с хлопающей на ветру единственной уцелевшей ставней.

– Так, – сказал Артур, прибавляя шаг и обгоняя младшего.

Фыркнула Чубарая. Низкий, страшный, плачущий вой пронесся над крышами. Голос волка становился все выше, выше, пока не начал резать слух, и снова упал, пополз по земле, пробираясь вдоль стен, заставляя вибрировать камни мостовой.

... Смотреть на Ирму было страшно. Город и Пустоши сделал все, чтобы сохранить ее тело от разложения, но, когда демоны берутся убивать, они делают это старательно.

– Кровь забрали. – Альберт задумчиво катал в ладони жемчужину. – Вот это, – показал он Артуру перламутровый шарик, – не панацея. А лайтнинги, фаерболлы и прочие близзарды демонам до фени. Жрут они их и жиреют только. Эх, Ирма... Говорил же – учись, на голой силе далеко не уедешь...

– Помолчи, – оборвал его Артур.

Варг прижимал к себе мертвую ведьму, гладил черные, длинные волосы и смотрел в стену. Альберт положил жемчужину рядом с оборотнем. Придет в себя – заметит. Это теперь – его.

– Пойдем, – Артур тронул Альберта за плечо, – куда-нибудь. Пусть он... один побудет.

Они вышли из дома, побрели по улочке, глядя под ноги. Молчали. Чубарая как привязанная топала следом, опасаясь далеко отходить от людей.

– Ты же говорил ей, – напомнил наконец Альберт, – и предупреждал, что не успеешь спасти.

– Я мог успеть. Мог оставить тебя с Флейтистом и прийти сюда через телепорт.

– Ты же не знал!

– Правда?!

– Арчи, – мягко сказал Альберт. – ты знал, что Ирме грозит опасность, но больше – ничего. Не мог же ты всегда быть с ней рядом.

– Другие не знали и этого.

Артур присел на каменную скамью возле одного из домов, достал трубку.

– Ты предупреждал ее, – снова повторил Альберт.

– Да. Где сейчас искать эту тварь? Убью мразь, человек – не человек... Уничтожу.

– И станешь таким же.

– Будь он проклят!

Артур прикусил язык. В безоблачном небе громыхнуло, стих ветер, несколько зарниц сверкнули ярче, чем утреннее солнце.

– Принято и подтверждено. – Альберт опасливо оглянулся. – Интересно, братец, какой глобальный катаклизм ты устроил на этот раз?

... Потом они снова молчали. Сидели на каменной скамейке. Артур глядел в небо, моля Пресвятую Деву позаботиться о душе погибшей ведьмы. Альберт поглядывал на Артура, внимательно следя, чтобы золотой нимб, вспыхнувший вокруг головы брата, не разлился слепящим глаза ореолом. Меньше всего хотелось, чтобы сейчас еще и «другой» явился. Вчера его не было весь вечер, и ночь вроде прошла спокойно, значит, того и гляди появится.

– Он в столице, – сказал Артур сухим голосом, – в монастыре Чудесного Избавления.

– Он в столице, – эхом повторил незаметно подошедший Варг, – в монастыре у Ноева озера.

– Идем. – Альберт поднялся.

– Сначала заглянем в Эрд, на заставу, – Артур не шевельнулся, – нужно предупредить сэра Германа, что я возвращаюсь.

* * *

Тело Ирмы, завернутое в спальный мешок, положили в часовне при заставе. Капеллан, вежливый и печальный, пообещал позаботиться о ведьме, расспросил, была покойная крещена в Храме или в епископской церкви и кого из родных или близких нужно известить.

– Ее похоронят в Сегеде, – сказал он, выслушав ответы Артура, – отправим через телепорт нынче же вечером. У нас еще один погибший, и тоже мирянин. Нашли на въезде в Развалины: упал с коня, ударился о камень. Тело опознал брат Милу, говорит, что это Галеш Неманя, известный в герцогстве менестрель. Я все мечтал – тянут к себе мирские соблазны – послушать его песни. Слышал, что Галеш частенько бывает в Сегеде И вот, – капеллан вздохнул, – сподобился лишь к похоронам подготовить.

Сержант, командир группы связистов, передал Артуру пакет от сэра Германа с приказом немедленно явиться в монастырь Чудесного Избавления.

Немедленно.

Можно было дождаться вечера, уйти телепортом в Сегед, в штаб, а оттуда – в Шопрон.

Артур отыскал Варга, мрачно сидящего в одной из келий для путешественников, и сказал, не озаботясь тем, что в голосе его слишком слышны приказные нотки:

– Возвращайся в Лихогорье.

– Зачем?

– Чтоб не наделать глупостей. Там, в столице, слишком много... всего. Тебе нельзя туда.

– Ты не указ мне, Сын Неба, – ответил оборотень. – Убийца Ирмы в столице.

– Тебе нельзя туда, – повторил Артур. И, как-то вдруг сломавшись, прошептал, жалобно и печально: – Так много смертей, Варг… Пожалуйста, сделай, как я говорю.

* * *

Тори собиралась уходить. Ей совсем не хотелось быть в Единой Земле, когда та вернется в Большой мир, – слишком уж велика была опасность надолго застрять там, вдали от энергетических линий и путей в Миттельмарш. Уже готовая к выходу, застегивая на груди перевязь с мечами, госпожа де Крис в последний раз спросила у правнука:

– Ты уверен, что Писмейкер не явится на Собор?

– Его не выпустят из столицы, – в который уже раз повторил сэр Герман, – Недремлющие и гвардия получили соответствующие распоряжения.

– Цель Звездного – уничтожение Светлой Ярости...

– На Соборе я в полной безопасности. – Сэр Герман был само терпение: когда на бабулю находило желание побыть заботливой, без терпения было не обойтись.

– В свою очередь, твоя цель – митрополит. Он осознает себя, как только Единая Земля вернется на свое место в Большом мире, он поймет, кто ты, и поймет, что ты должен его уничтожить.

– Да.

– Ты не должен убивать его до этого момента.

– Да.

– Если ты поспешишь, освободится сила слишком большая, чтобы твой мирок сумел ее удержать.

– Да. Я помню.

– Скорее всего, он попытается убежать.

– Я ведь уже говорил тебе, – сэр Герман вздохнул, – Артур не сможет прийти на Собор, а отец Адам не сумеет оттуда выйти. Насчет Артура получили предписание Недремлющие в столице, покидать же Собор до принятия окончательного решения просто-напросто запрещено, и митрополита задержат храмовники.

– Да, да, – нетерпеливо закивала Тори, – я помню, ты все учел и обо всем подумал. Молодец. Мне пора. Мастиф, как только покончишь с делами, жду тебя в гости.

– В Миттельмарше?

– Ну а где еще? Желаю тебе как можно быстрее разделаться с митрополитом. Всего хорошего, внучек. И опасайся Звездного.

* * *

Для Альберта оседлали мерина, на котором ездил Галеш.

– А почему не телепортом? – удивился маг, когда увидел коня.

– Телепортом, – обещал Артур, – только подальше отсюда. У тебя же цацки из дома профессора, недозволенное волшебство. Едем, братик.

Сразу за воротами крепостицы он ударил свою кобылу пятками, отправляя в быструю рысь, а потом и в галоп. Мерин под Альбертом, за время поездки в Лынь привыкший к подобным скачкам, легко держался позади и чуть сбоку – чтоб не глотать пыль из-под копыт. Билась за спиной вроде бы хорошо привьюченная, но все равно почему-то гудящая гитара. Топот копыт, горячий ветер, пыль и каменная крошка.

– Артур! – выдохнул Альберт, когда догнал старшего. – Ар... Арчи?

Артур плакал. Молча. Смотрел вперед, не щурясь, и встречный ветер сбивал слезинки, не позволяя им скатиться с ресниц, но Альберт все равно понял. И придержал коня, оставляя старшего наедине с ветром и болью.

Так лучше.

Артур не потерпит жалости.

На развилке, там, где от тракта уходила тропа к ближайшей насыпи, Артур остановил Чубарую. Спрыгнул с седла, дождался Альберта. Помогая брату спешиться, попросил с легкой улыбкой:

– Дай активатор. И не ходи со мной, ладно?

– Тебя убьют там, – понял Альберт.

– Да.

– Кто?

Улыбка стала шире. Артур безмятежно пожал плечами:

– Какая разница?

– Но ты знаешь?

– Да.

– Я тоже узнаю.

– Конечно.

Как всегда, когда предстояло расстаться, старший обнял его. Легонько дунул в затылок:

– Я люблю тебя, братик.

– Я люблю тебя, – повторил Альберт, уткнувшись лбом в холодную поверхность доспеха, – ты ведь найдешь меня? Потом.

– Обязательно.

Охрана из храмовников и гвардейцев у ворот монастыря Чудесного Избавления увидела, как прямо из воздуха возник перед аркой всадник на беснующейся от страха чубарой лошади.

Рыцари Храма отреагировали быстрее своих собратьев-мирян – сказалась выучка – и подались в стороны, уворачиваясь от подкованных копыт. Гвардейцы, попытавшиеся действовать по уставу, выставили было вперед копья, но разлетелись, как кегли, под ударом Святого знака.

Лошадь прогремела копытами по брусчатке монастырского двора. Рухнули внутрь двери соборного зала.

– Миротворец?!

Артур Северный собственной персоной, страшный и величественный, кажущийся огромным в прохладной полутьме залы, весь облитый золотым светом, медленно ехал между скамьями, направляя лошадь прямо к кафедре, за которой стоял командор Единой Земли.

Чубарая выгибала шею и грызла трензель, роняя пену на мраморный пол.

– Сейчас, – сказал Артур, одним движением обмотав повод вокруг седельной луки.

– Я безоружен, Арчи, – сэр Герман поднял руки, – ты же не будешь...

– Буду.

Миротворец взлетел над кафедрой, сияя собственным голубым огнем.

И когда свет его смешался с потоками лучей, простреливающих залу сквозь узкие бойницы под сводом, Единая Земля вернулась на Землю. Краешек к краешку, кусочек к кусочку встала на отведенное ей место, которое покинула так неожиданно и трагично двести тридцать лет назад.

Вспыхнула белым Светлая Ярость в руках сэра Германа.

Заржала, вскидываясь на дыбы, Чубарая, принявшая блеск меча за вспышку молнии.

И владыка Адам выскочил откуда-то из задних рядов. Не пробежал – пролетел мимо Артура, не удостоив врага даже коротким взглядом. С пальцев его, родившись в ладонях, сорвался огонь. С треском лопнули камни под кафедрой. Весело полыхнуло дерево и развешанные по стенам хоругви. И сэр Герман, командор Единой Земли, фэйери-полукровка, ничего на свете не боявшийся, кроме огня и своего рыцаря для особых поручений, не успев даже вскрикнуть, рассыпался прахом.

Епископы, сохраняя удивительный порядок, покидали соборную залу. Уже занялись огнем ближайшие к кафедре скамьи.

– Надо же, – сказал Артур, позволяя Чубарой пятиться, но поглядывая, чтоб она никого не затоптала, – они все сделали сами. Ты слишком добр ко мне, Господи. Ей-же-ей, слишком.

Уже за воротами, стряхивая с себя остатки защитных полей, он поискал взглядом Альберта. Не нашел и просто позвал в пространство:

«А ну вылезай, поросюк! Тебе сказано было: не ходить со мной?!»

«А я и не ходил, – ответил младший, избегая, впрочем, показываться на глаза, – я – не с тобой. Я... гулял просто. Тут. Рядышком».

«Уши надеру».

Хрен там! Уши тоже в списке были. Сразу после «пострелять из автомата!»

* * *

Рядовой миротворческих сил ООН Алексей Васильев стоял на посту возле КПП, перекрывающего один из входов в Зону. Курил, нагло нарушая устав. Про себя – вслух уже надоело – вяло, без всякого энтузиазма, ругал зарядивший с утра мелкий дождь со снегом, натертую ногу, начальство и дурацкий свой пост. За последние полгода в Зону не совались уже даже больные на голову туристы. Все знали: нет там ничего. Вообще ничего. Весь полуостров плюс куски сопредельных государств – один сплошной непроглядный туман, обнесенный колючкой.

– Ух ты! – услышал он из-за молочно-белой завесы. – Артур, это что?

И довольный смешок:

– Это – снег. Почти настоящий.

Когда из тумана, прямо сквозь колючую проволоку выехали два всадника, рядовой Васильев обалдел настолько, что позабыл инструкцию, предписывающую в случае возникновения любой – любой! – нештатной ситуации немедленно звонить куда полагается.

Он просто смотрел, машинально прикрывая от дождя тлеющую сигарету.

Всадники, один – в спецназовском камуфляже «хамелеон» и в каске со встроенным целеуказателем, второй – блин! – в средневековом костюмчике и надетом поверх вышитой куртки разгрузочном жилете, проехали мимо, почти не обратив на рядового внимания. Тот, что в камуфляже, рыкнул, правда:

– Как стоишь, солдат?

И рядовой Васильев машинально выплюнул сигарету и вытянулся по стойке «смирно».

А так – ничего. Проехали и скрылись в тумане. Только голоса еще были слышны:

– Но я не понял, за что ты собирался убить сэра Германа?

– Чтобы он не убил владыку Адама.

– Да?

– Большой мир нуждается в зле, братик. В зле, которое можно противопоставить добру и выбрать, на чьей ты стороне. Я даже знаю, почему владыка сам накинулся на командора. Он в первый раз убил человека сам, считай, тоже выбрал. Окончательно. Правда, в результате проклятия, но... уж как вышло.

– И где он сейчас? – затухая, донеслось сквозь пелену дождя.

– Понятия не имею. Мир большой. Где-то да прячется...

В романе использованы стихи поэтов Сергея Аверкина; Дмитрия Лысенко; Ларисы Бочаровой; Виктора Федосова; Стэфа; Марии Ауловой; Лалайт Лорендель, а также стихи неизвестных авторов.