Никто не слышал, как я вошел в квартиру. В передней у нас висит зеркало, я сразу заглянул в него. Когда я увидел себя, то еле удержался на ногах. Представьте себе: весь в грязи, воротник с одного края оторван, шапка напялена задом наперед, губа распухла, а под глазом синяк размером с грецкий орех. Такого даже Фарида не могла бы нарисовать в своей стенгазете…

Дверь в большую комнату была полуоткрыта, и я осторожно туда заглянул. Мама стояла у серванта и перетирала чашки, отец сидел за столом и чинил кухонные часы с кукушкой. Они перестали куковать еще перед Новым годом, и в мастерской сказали, что ничего сделать нельзя. Но отца разве убедишь, он сам должен все попробовать. Мама и отец казались спокойными. Похоже, они ничего еще не знают. Но с моим лицом не стоило попадаться им на глаза. Самое лучшее — пробраться в свою комнату и залезть в постель. А потом буркнуть из-под одеяла, что болит голова. Правда, такой синяк не пройдет и за неделю, ну да ладно, завтра будь что будет!

Тихо снял пальто, ботинки, пристроил около вешалки сумку. И тут почувствовал, что умираю от голода. Я готов был проглотить что угодно, даже вместе с тарелкой. Я решил, пока мама возится в большой комнате, заглянуть на кухню. Схвачу хоть ломоть хлеба. Только протянул руку к столу — вошла мама.

— Почему так поздно? — спросила она.

Я что-то промямлил, стараясь не поворачиваться к ней. Но маму не проведешь, она все равно увидела мое лицо и, ахнув, опустилась на стул.

— С кем ты опять подрался? — прошептала она.

— Честное слово, я не виноват, привязался какой-то хулиган! — оправдывался я, глотая слюни от голода. — Мамочка, я очень есть хочу.

Мама только качала головой:

— И в кого ты такой уродился?

— Понятия не имею! — попытался я пошутить.

Но она даже не улыбнулась, молча начала меня кормить. Что я ел в тот вечер, я до сих пор не могу вспомнить. Я глотал с такой скоростью, что не успевал разобрать, чем наполнена тарелка. Вошел отец, увидел меня, хотел что-то сказать, но, натолкнувшись на умоляющий взгляд матери, только махнул рукой и вышел.

Когда я улегся в постель и уже собрался тушить свет, вошла мама. Ничего не говоря, она положила передо мной фотографию Савии.

У меня перехватило дыхание. Я не мог произнести ни одного слова. Протянул руку к фотографии, но тут же отдернул. Никогда у меня не было такого состояния… Мама присела рядом со мной, обняла меня и долго молчала. Я был рад, что она ни о чем не говорит, не расспрашивает, не читает мне морали.

— Дядя Хамит заходил, занес фотографию, — наконец тихо заговорила мама. — Он очень сердит на тебя, не ожидал, что ты можешь соврать… Если бы ты в тот день сказал правду, воров бы поймали скорее.

— А их поймали? — быстро спросил я. — Кто они?

— Обыкновенные жулики… Когда ты открыл дверь и ушел, в квартиру вошли еще двое. Они унесли много вещей. Кое-что решили побыстрее сбыть с рук и понесли на базар… Вот тут они и попались. Самый младший все объяснил про тебя…

— Мама, я правда думал, что это племянник Клавдии Петровны! Честное слово!

— Никто и не думает, что ты был с ними в одной шайке, — улыбнулась мама. — Но ты уже не маленький. Пора задумываться, к каким последствиям ведет тот или иной поступок… Легкомыслие принесет тебе в жизни много неприятностей… Помни это. Завтра извинишься перед Клавдией Петровной и зайдешь к дяде Хамиту… А все-таки что случилось сегодня?

— Хулиган пристал… Требовал деньги, а я не дал… У Наиля спроси, он меня выручил…

— К Наилю почему-то никто не пристает, — вздохнула мама.

Мы помолчали. Вдруг она спросила:

— Я тебе никогда не рассказывала, как однажды твой отец поплатился за свое легкомыслие?

— Отец? — удивился я. — Нет… Расскажи!

— Отец твой, — начала она, — и смолоду был молчаливым. Со стороны казалось, что он очень серьезный, но в самом деле это было не так. Жил он не задумываясь: день прошел и ладно, что завтра будет — посмотрим. Почти как ты… да, да. Про него так и говорили: «Работник незаменимый, а в голове ветер». Но все равно любили его. За доброту, за то, что каждому готов был помочь. Работали мы тогда в геологической партии, в тайге… Отряд был небольшой, человек пятнадцать, но жили очень дружно, весело, как одна семья. Питались вместе, все расходы делили поровну. Два раза в месяц надо было побывать на базе: взять продукты, зарплату получить, газеты, письма, журналы привезти. А до базы семьдесят километров: двадцать до станции, а потом еще часа полтора на местном поезде. На базу ездили мужчины. Для них это был праздник: можно побывать и в парикмахерской, в бане попариться, пообедать в ресторане, вечером на танцы сходить. Так мы и жили.

Однажды прислали к нам в отряд новенького. Ему было лет сорок, вежливый, хорошо одет. И работник добросовестный, аккуратный. Но держался он ото всех отдельно. Готовил себе сам, говорил, что у него больной желудок и врачи прописали ему строгую диету. После работы тоже любил одиночество: спит в палатке или в тайгу уходит. Прошло какое-то время, и мы привыкли к нему. Нельзя же винить человека, если он болен!.. Но звали мы его все по-прежнему: «Наш новенький».

И вот по расписанию подошла очередь Новенькому на базу отправляться. А у нас такой порядок был: тот, чья очередь на базу, обязан выбрать себе попутчика, человека по душе, с которым ему в дороге будет веселей. При этом всегда старались делать по справедливости, чтобы каждый в попутчиках побывал.

Вечером начальник спрашивает у Новенького:

«Ну, кого в попутчики решил взять?»

«Хочу, чтобы Хайбуш со мной пошел, — говорит Новенький. — Он согласен».

«Шакиров, может, и согласен, — вмешался один из геологов. — Но он недавно был на базе, и сейчас очередь не его. Надо порядок соблюдать».

«Я знаю, что не его очередь, — вежливо отвечает Новенький, — но очень прошу уважить мою просьбу».

«Товарищи! Здесь какая-то тайна!» — со смехом выкрикнула я.

«Никакой тайны нет, — спокойно объяснил Новенький, — у Хайбуша в универмаге знакомый продавец есть, а я хочу достать себе хороший костюм».

Посмеялись и разрешили ему взять в попутчики твоего отца. А Хайбуш обрадовался неожиданному поводу побывать в городе.

Рано утром они отправились.

Выполнили все поручения, получили зарплату на весь отряд, отец и говорит:

«Теперь пошли в универмаг, достану тебе самый модный костюм!»

Но Новенький, оказывается, уже передумал, решил, что купит костюм позже, когда в отпуск поедет. Отец удивился, но долго раздумывать об этом не стал, через минуту и вовсе забыл… Я же говорила тебе, что он в те годы не любил ни над чем задумываться. Пообедали они в ресторане — и на поезд.

Когда сошли с поезда и углубились в тайгу, Новенький вдруг остановился. Посмотрел отцу в глаза и говорит:

«Хайбуш, давай разделим деньги и разбежимся в разные стороны». Отец решил, что он шутит, стал смеяться. А тот схватил его за руку и закричал со злостью:

«Не притворяйся дурачком! Такие деньги в руки плывут! Пока нас хватятся, мы уже на другом конце страны будем!»

Что между ними потом было, я точно не знаю. Отец никогда об этом не рассказывал. Только к ночи добрался он до нашей стоянки. Весь в крови, от одежды одни лохмотья, левая нога распухла, хромает. Отлеживался потом недели две…

— А деньги? — не вытерпел я.

— Принес все, до последней копеечки, — с гордостью сказала мама.

— Мама! — подскочил я. — Значит, наш отец — герой?!

— Выходит, так… Только этот герой совсем не радовался своей победе, а только приставал ко всем с одним вопросом: «Почему бандит в попутчики выбрал именно меня?» Товарищи ему объяснили, начальник отряда так и сказал: «Он понял, что ты человек легкий: в какую сторону тебя толкнут, туда и валишься!» Вот тут отец твой надолго задумался. А потом решил из экспедиции уехать, вернуться на родину, поступить на завод. — Мама вздохнула. — А теперь он переживает, что ты легким человеком растешь…

Она замолчала.

— Мама! Ты ему скажи, что теперь все по-другому будет, — тихо проговорил я.

— Ты сам ему это скажи… Вы должны стать друзьями! — Мама поцеловала меня на прощание и вышла из комнаты.

Мне было о чем подумать, и я долго лежал с открытыми глазами. Заснул только под утро.

И сразу увидел во сне воришку в вязаной шапочке. Держа в руках охапку каких-то тряпок, он убегал от меня и кричал: «Разделим пополам, разделим пополам!»

Я пускаюсь за ним в погоню, хочу поймать и доставить к дяде Хамиту. Хватаю его, а это оказывается не вор, а Савия. Она кричит мне в лицо: «Ты сам вор! Ты украл мою карточку!» — и изо всех сил толкает меня.

Я падаю в страшную пропасть, все глубже, глубже… На дне ямы торчат острые глыбы, я падаю прямо на них… Кричу от страха…

— Фаиль! Фаиль! — разбудила меня мама. — Тебе что-то приснилось? Ляг на другой бок, сынок.

Она поправила подушку, накрыла меня. Я взял ее руку:

— Мама, я отнесу в школу карточку Савии!

— Конечно, сынок, завтра и отдашь. А сейчас спи.

Утром я проснулся от стука в окно. Это уселась на раму синица и била клювом в стекло.

На улице вовсю светило солнце, сверкал снег. На душе было легко.

Скоро уже весна… Держись, Акробат!