— Вирджиния, вы шутите? — Амели положила обратно на поднос так и не надкушенный персик.

Графиня разом протрезвела.

— Простите, ваше высочество, шутка получилась неудачной. Вино оказалось слишком крепким, и мои мысли спутались в клубок.

Но Амели была почти уверена, что Вирджиния не шутила.

— Знаете, ваше высочество, я думаю, все женщины нашей семьи подпитывают свои мечты давней историей, едва не соединившей наш род с королевским. Сейчас об этом уже мало кто помнит, но в старинных книгах еще можно найти подтверждение моим словам. Старший сын Винсента Пятого был влюблен в мою прапрапра- (не знаю, сколько раз нужно употребить этот префикс) бабушку. Его любовь была настолько сильной, что он отказался жениться на принцессе из Лабрадении, с которой был обручен с детства. Моя прародительница стала бы королевой, не случись той ужасной войны. Но принц погиб, а моей прапрапрабабушке пришлось выйти за другого. Сказка не случилась, но с тех пор каждая женщина нашей семьи в тайне примеряет на себя ту, не доставшуюся нам корону. Удивительно ли, что и мне в голову иногда приходят мысли, связанные с его величеством? Надеюсь, моя глупая болтовня не ранила чувства вашего высочества?

Графиня была напугана, и Амели не стала продолжать разговор. И даже когда графиня удалилась, она сумела подавить в себе желание немедленно вызвать Жюли и допросить ее с пристрастием. Нет, вопросы следовало отложить хотя бы до утра — чтобы голова стала ясной.

Она так и уснула, не раздеваясь, и когда на следующий день поднялась с постели, затянутое в корсет тело протестовало изо всех сил.

— Почему вы вчера не помогли мне раздеться? — ледяным тоном осведомилась она у Жюли, сама удивляясь так быстро привязавшимся к ней аристократическим замашкам.

— Вы так сладко спали, ваше высочество, — горничная ловко накрутила на горячие щипцы очередной белокурый локон Амели, — я не решилась вас беспокоить.

— Вот как? А мне кажется, вам нравится причинять мне неудобства.

— Как вы можете так думать, ваше высочество? — на лице горничной не отразилось ни малейшего волнения. — Я стараюсь служить вашему высочеству честно — как и положено всякой благоразумной подданной.

Излишняя самоуверенность, граничащая с наглостью? Или Вирджиния все-таки пошутила?

— Я почти уверена, Жюли, что вы терпеть меня не можете!

Девушка удивилась, но не испугалась.

— Простите ваше высочество, если мои действия вызвали у вас такие мысли. Я бываю неловкой, нерасторопной, но у меня не было намерений вам навредить. Да и за что мне вас не любить, ваше высочество?

— За что? — Амели на всякий случай отодвинулась чуть в сторону — подальше от горячих щипцов. — Может быть, за то, что я скоро выйду замуж за его величество, а вы, как были горничной, так и останетесь ею?

Жюли побледнела, но голос ее не задрожал.

— Я знаю свое место, ваше высочество, и не претендую на что-то большее.

— Не претендуете? Ну, что же, я рада. Значит те, кто сообщил мне, что вы были любовницей его величества, ввели меня в заблуждение?

Щипцы упали на пол с таким стуком, что дежуривший в коридоре лакей обеспокоенно заглянул в комнату.

— Вас ввели в заблуждение, ваше высочество! — девушка подняла щипцы и отнесла их к камину.

— Не лгите мне, Жюли! — Амели едва сдерживала негодование. — Вы любите его величество, и бесполезно это отрицать! А если вы будете упорствовать, то мне придется попросить герцога де Тюренна проверить вас на кристалле правды.

О кристалле она вычитала в книге — в технологии его действия разобралась не вполне, но поняла, что он работает как детектор лжи — удобное, но из-за большой траты магии редко используемое приспособление.

Горничная упрямо вскинула голову.

— Вы можете проверить меня хоть на десятке кристаллов, ваше высочество! А если вы так настаиваете на правде — ну, что же, извольте — я не люблю его величество. Я его ненавижу!

И вышла из комнаты прежде, чем Амели успела ее остановить.

— Ваше высочество, вы восхитительны! Вы рождены, чтобы носить изумруды! Как только мы окончим репетицию, я тотчас же велю позвать придворного художника — к возвращению короля из Дальних пещер ваш портрет должен быть в комнате его величества, — по части говорливости придворный церемониймейстер Патрик Монтегю не уступал графине Шетарди.

Амели сделала недовольное лицо, стараясь как можно яснее показать свою усталость, но Монтегю решительно не хотел это замечать.

— Нет-нет, ваше высочество, на этой ноте вы должны переставить ножку не вправо, а влево. Вот так! Вы изумительно танцуете! Просто прелестно!

Они репетировали второй час — Амели никак не могла запомнить последовательность па в традиционном свадебном танце.

Но Патрик не отчаивался и бурно восхищался каждым правильным движением, которое она совершала по чистой случайности.

— Какая грация, ваше высочество! Его величество будет сражен.

Она была в новом платье — шелковом, светло-зеленом, и в этот день впервые надела изумрудный гарнитур. Патрик хотел, чтобы на репетициях все было в максимальной степени приближено к атмосфере свадебного бала.

Церемониймейстер был среднего роста, худым, вертлявым, и выражение его напудренного лица постоянно менялось.

— Вы устали, ваше высочество? Да-да, я понимаю. Нет-нет, еще один танец, пожалуйста.

От переутомления и стоптанных каблуков ее спас слуга герцога де Тюренна, пришедший пригласить ее на тренировки совсем другого рода.

Патрик был разочарован и не думал это скрывать.

— Ваше высочество, я не собираюсь оспаривать ценность магии, но от того, какое впечатление вы произведете на своих подданных на балу, будет зависеть и их отношение к вам. Мы слишком часто недооцениваем значение мелочей, которые на самом деле оказываются вовсе не мелочами. Важным может оказаться даже цвет помады на губах. Ну, вот, вы смеетесь, ваше высочество, — обиделся он, — а ведь я пытаюсь говорить об очень серьезных вещах…

Герцог де Тюренн встретил ее в библиотеке. Выглядел он изможденным, а когда наклонил голову, приветствуя Амели, то зашелся в долгом тяжелом кашле.

— Вы больны, ваша светлость? Может быть, позвать врача? Вам нужны лекарства. Он покачал головой:

— От старости нет лекарств, дитя мое.

Он впервые назвал ее не «ваше высочество». И два этих слова в чужом, враждебном ей мире, сопровожденные ласковым взглядом по-стариковски мутных глаз заставили взволнованно забиться ее, казалось бы, уже зачерствевшее сердце. Ей так нужен был друг и наставник, которому она могла бы открыть свои сокровенные мысли, и который удержал бы ее от необдуманных поступков.

Она коснулась ладошкой его сухонькой, морщинистой руки и вдруг заплакала.

Он не расспрашивал ее ни о чем, не пытался успокоить — он просто гладил ее по склоненной голове и молчал.

Когда она выплакалась, они сели в кресла у заваленного книгами стола.

— Я вижу, вам сегодня не до магии, дитя мое.

Она вытерла слезы, по-детски шмыгнула носом.

— Скажите, ваша светлость, вы обо всем обязаны докладывать его величеству? Вопрос был серьезным, и от его ответа зависела степень ее откровенности.

— Я не могу скрывать от его величества то, что затрагивает интересы его величества лично или интересы Анагории в целом.

Она задумалась.

— Боюсь, это как раз тот самый случай, который вы не захотите от него скрывать. Но все-таки я расскажу. Мне больше некому открыться.

— Все настолько серьезно, ваше высочество? — заволновался он. — Тогда, возможно, вам стоит сохранить вашу тайну. Не подумайте, что я беспокоюсь о себе

— я уже стар и вовсе не дорожу ни своим титулом, ни своей властью. Вот вы — другое дело. Вам предстоит стать королевой, и ссориться с его величеством вам ни к чему. Если вы не хотите, чтобы ваша тайна стала известна королю, лучше не открывайте ее мне.

Она невесело усмехнулась:

— Боюсь, у меня нет другого выхода. С некоторых пор я опасаюсь людей, которые меня окружают. Недавно вы просили меня не лишать Жюли места горничной, и я вам это обещала. Но сейчас вынуждена забрать слово назад.

— Жюли? — удивился он. — Ваша высочество, вы опасаетесь Жюли? Да эта девочка и мухи не обидит. Возможно, она не очень почтительна — выросла она в деревне рудокопов — но она уж точно не из тех, кто держит камень за пазухой.

Амели нахмурилась:

— Простите, ваша светлость, но не могу согласиться с вами. Вчера я узнала, что эта девушка была любовницей его величества.

Герцог ошеломленно охнул и замахал руками:

— Что вы, ваше высочество, этого не может быть! Даже если допустить, что я ошибался в Жюли, невозможно представить, чтобы его величество так забылся…

Амели показалось, будто она попала на страницы дешевого бульварного романа. Муж, любовница и обманутая жена. Она бы посмеялась, скажи ей кто такое несколько месяцев назад.

— Да, ваша светлость, меня тоже удивило, что его величество не побрезговал побывать в объятиях горничной. Уверена, стоило ему только пожелать, и к его услугам были бы возлюбленные более высокого ранга.

— Вас ввели в заблуждение, ваше высочество! — в голосе герцога не было ни нотки сомнений. — Может быть, стоит поговорить с самой Жюли?

— Я говорила с ней, ваша светлость. Она и не думала ничего отрицать. Более того, она заявила, что ненавидит его величество. Такое часто случается — от любви до ненависти — один шаг. Вот только я не знаю, что хуже — иметь в горничных девицу, влюбленную в моего будущего мужа или ненавидящую его?

Герцог словно постарел еще больше — плечи его поникли, взгляд потух.

— Если позволите, ваше высочество, я велю позвать Жюли сюда.

Она не возразила, и через несколько минут слуга распахнул двери перед ее горничной. Жюли была напугана, и на обычно бледном лице ее пылал румянец.

— Подойди ко мне, девочка, — сказал маг, и Жюли сделала шаг в его сторону. — Думаю, ты догадываешься, зачем я тебя пригласил.

Жюли бросилась к нему, опустилась на колени, принялась целовать его дрожащую руку.

— Простите, ваша светлость, мне так горько, что я разочаровала вас, что так отплатила за вашу благодарность.

— Встань, дитя мое, — тихо попросил де Тюренн.

У Амели ревниво сжалось сердце — было обидно, что эту дерзкую девицу он назвал так же, как и ее саму полчаса назад.

— Значит, это правда, Жюли? Но как же ты могла забыться до такой степени? Нет-нет, не плачь! Мы не причиним тебе вреда. Не правда ли, ваше высочество?

— Разумеется, — прошипела Амели.

Маг усадил девушку в кресло. Надо же, какая честь! Почему они должны церемониться с этой бесстыдницей?

— Я расскажу вам все, ваша светлость, — Амели она как будто не замечала, — хоть мне и больно об этом вспоминать. Вы знаете, зачем я приехала во дворец — искать справедливости.

— Я — знаю, — мягко сказал герцог. — Но ее высочество — нет.

Горничная помрачнела, но послушно перешла к самому началу истории:

— Я выросла в деревне рудокопов. Моя матушка умерла, рожая мою сестру Грету — мне тогда было десять лет. Отец, стараясь обеспечить семью, всё время проводил на рудниках, и нас с сестрой воспитывал старший брат Эмильен. Мы жили бедно, но не голодали. Всё изменилось, когда отец заболел и не смог продолжать работу. У нас не было денег даже на еду. Эмильен в свои восемнадцать лет был высоким и сильным, и соседи дали ему совет пойти в солдаты. Он так и сделал. Более того, он согласился служить в Дальних пещерах. Возможно, ваше высочество не знает, но Дальние пещеры — это то место, откуда солдаты не возвращаются. Они подписывают договор, по которому обязуются служить там всю жизнь — в обмен на вознаграждение, которые выплачивается их семьям. Они не могут приехать домой даже на побывку. Не знаю, какую службу они там несут, но им запрещено отправлять родным даже письма.

О том, что (а вернее — кого) охраняют стражники в Дальних пещерах, Амели знала больше, чем Жюли, а возможно, чем даже сам герцог де Тюренн, но она не готова была открывать эти сведения.

— Я уговаривала Эмильена пойти работать на рудник — тогда он мог бы быть рядом с нами, завести жену, детишек. Но заработок рудокопа гораздо меньше, чем жалованье солдата, а мы так нуждались в деньгах. Он уехал в Дальние пещеры, и больше я его не видела. Два года мы исправно получали жалованье и смогли расплатиться с долгами. А потом отец умер, и нам перестали выплачивать деньги. Сказали, что в договоре Эмильен указал именно его имя, и раз получателя уже нет в живых, то и жалованье не выплачивается. Мой брат продолжал служить королю в Дальних пещерах, думая, что этим обеспечивает нас с Гретой, а мы в это время сидели без куска хлеба. Сестренка чахла от голода, и я решилась поехать в столицу — требовать справедливости у его величества. Соседи отговаривали меня — говорили, что король даже слушать меня не станет. Когда я была маленькой, дедушка рассказывал, что в юности он был дружен с человеком, который стал главным магом королевства, и я решила обратиться за помощью к его светлости.

К рассказу подключился де Тюренн:

— Я попытался действовать через наших законников — ситуация казалась мне простой и ясной. Но не тут-то было. Выяснилось, что таких случаев — тысячи. Договор составлен так ловко, что Анагория, должно быть, серьезно обогатилась за счет таких же простых солдат как Эмильен. Даже я со своим влиянием ничего не смог сделать. И тогда я выхлопотал Жюли место при дворе.

— Если бы вы знали, ваша светлость, как я благодарна вам за вашу доброту! Я была сыта и одета, а все свое жалованье отправляла в деревню — соседям, что согласились присматривать за Гретой. Я надеялась, что когда сестренка подрастет, я смогу и ее устроить на работу во дворец, и тогда мы будем вместе. Я тогда прислуживала в покоях его величества — он был добр ко мне, иногда даже осведомлялся о здоровье сестры. Наверно, я не должна так говорить, но он был так одинок тогда — он только-только был коронован, и еще не был готов к своему новому положению.

Герцог осуждающе покачал головой, призывая девушку воздержаться от обсуждения его величества, и она смутилась.

— Простите, ваша светлость, но как иначе могу рассказать я об этом? Его величество стал делать мне маленькие подарки, а я была так наивна, что даже не поняла, к чему всё идет. Я знаю, что виновата сама — я не проявила должной стойкости, но мне было всего шестнадцать, и я так мало знала об отношениях мужчины и женщины и так боялась потерять свое место при дворе…

Жюли снова всхлипнула.

Амели уже не сердилась на нее. Ей было ее жаль. Она вспомнила себя в шестнадцать лет — могла ли она тогда хоть о ком-то заботиться?

— Ты можешь не рассказывать дальше, девочка, — остановил Жюли де Тюренн. — Мы с ее высочеством уже все поняли. Ты поступила необдуманно, но я вижу, что ты раскаиваешься в этом. С тех пор прошло много лет, и я думаю, мы можем забыть об этом. Но послушай, девочка, зачем ты сказала ее высочеству, что ненавидишь короля? Даже подобная мысль и то — уже преступление! Его величество совершил ошибку — так же, как и ты. И если мы прощаем тебя, то и ты должна его простить…

Девушка вдруг вскочила с кресла, гордо выпрямилась, и в глазах ее вспыхнула такая жгучая ненависть, что герцог отшатнулся.

— Я не могу его простить, ваша светлость! Он убил моего ребенка!