Английская набережная встретила ее яркими огнями и разноязыкой толпой. Амели не понимала ни слова — казалось, она не во Франции.

Променад растянулся на несколько километров — серьезное испытание для женских ножек в туфельках на каблуках, — но Амели некуда больше было идти, а тут, среди шума и праздника, она хотя бы оставалась незаметной.

С одной стороны — полоска песка и дыхание моря (вечером оно Лазурным не казалось), с другой — автомобильное полотно. Машины шли непрерывным потоком, замирая на пару минут перед светофорами. Их шум мешал сосредоточиться, мешал думать, и Амели была этому рада. Думать ей не хотелось.

На набережной было много пальм. И охотно фотографирующихся на их фоне туристов. Навстречу то и дело попадались мужчины и женщины с маленькими гламурными собачками. Конечно, без собачек тоже были, но почему-то взгляд цеплялся именно за собак. У Амели собаки никогда не было. В их старом доме с тремя комнатами на восьмерых она бы просто не поместилась.

У шикарного, сверкающего огнями отеля «Le Negresco» Амели притормозила. Она читала в журнале, что в гостиничном холле висит четырехметровая хрустальная люстра — такую даже представить трудно. Мелькнула даже мысль зайти туда — хоть на минуточку. Наверно, именно в этом отеле останавливается Рауль Марсо, когда приезжает в Ниццу — если, конечно, у него тут нет собственной виллы. Вспомнила про семейство Марсо и заходить в «Негреско» расхотелось.

Для постояльцев таких отелей все те, кто не имеет на банковском счету нескольких миллионов, — люди второго сорта. Она такой и чувствовала себя сейчас — среди всей этой роскоши Ниццы. Она была здесь чужой.

В саду Альберта к ней подошел мальчик в костюме Пьеро — предложил сделать с ним селфи. «Всего за пять евро, мадемуазель!» По-французски он говорил не очень хорошо, и она подумала, что он, должно быть, из той волны мигрантов, что наводнили Францию за последние несколько лет.

Она развела руками. Лишних пяти евро у нее не было. Он не поверил и бросил ей вслед что-то резкое на своем, незнакомом для нее языке.

На площади Массена она почти уткнулась в скульптурную группу. Здесь все кричало о сексе — и вопиющие позы статуй-мужчин, и их вызывающая обнаженность. С постамента в центре на Амели взирал Аполлон — тоже, разумеется, ничем не прикрытый.

— А вы знаете, что эти статуи символизируют семь континентов? — перед Амели появился худенький долговязый мужчина в очках.

Она еще раз взглянула на голые фигуры. Что у них общего с континентами?

— Нет, нет, вы не туда смотрите!

И показал на небольшие, подсвеченные разными цветами фигуры, которые сидели на столбах. Ей показалось, что они резиновые. И привязать их к континентам было тоже трудно.

— Впечатляет, да? А хотите, я вас мороженым угощу? Здесь продается очень необычное. Со вкусом кока-колы, например. Или сыра. Представляете мороженое со вкусом сыра? Меня Анри зовут. А вас?

Он протянул ей руку, а она шарахнулась в сторону. Мужчина посмотрел на нее с удивлением, пожал плечами.

Живот уже урчал от голода. Она не могла позволить себе перекусить в кафе — приходилось думать о каждом евро, — но на пирожок с мясом расщедрилась. Тот оказался невкусным — вязким, как резина. Но она съела его до последней крошки.

Продавец кофе объяснил ей, как пройти к автовокзалу. Она спросила, не знает ли он, сколько стоит билет до Парижа. Он не знал, но предположил, что около пятидесяти евро.

Она почувствовала холодок в груди. Пятидесяти у нее не было. От той сотни, что Эрик выдал на шампанское, осталось не больше тридцати евро.

Она брела по улицам в указанном направлении, не очень понимая, куда идет. Ноги уже гудели от долгой прогулки. Есть ли ночной автобус до Парижа? Хватит ли ей денег на билет? Если не хватит, то что она будет делать ночью в незнакомом городе? Она не знала. Ей всего семнадцать — теперь-то она поняла, как это мало. Она даже не знала, закрываются ли автовокзалы на ночь. Может быть, железнодорожный вокзал будет открыт? Может быть, денег хватит, чтобы добраться до Монпелье или до Тулузы? Перспектива провести ночь на улице оптимизма не внушала.

Ей было обидно, что Эрик так и не позвонил. И даже не отправил смс-ки с извинениями. Она была почти уверена, что в Монако он поедет только завтра. Он наверняка ждет, что она вернется в отель — знает, что у нее нет денег. Она стиснула зубы — лучше уж на вокзал!

— Эй, красотка!

Она вздрогнула от громкого голоса, огляделась. Улица, по которой она шла, была мрачной, почти без фонарей.

Ее окрикнул парень в темной майке и рваных джинсах. Он стоял у дверей уже закрытого магазина. Майка была тесна для его накаченного торса.

— Ищешь жилье? — он сразу распознал в ней туристку. — Могу предложить свою комнату. Правда, там всего одна кровать.

Он хохотнул и сделал шаг в ее сторону. Амели припустила вперед. Улица была длинной и безлюдной. Идиотка, как она могла быть такой беспечной?

В окнах зданий, мимо которых она бежала, не было света. Она понимала, что он догонит ее в два счета. Она уже слышала тяжелое дыхание за спиной. Закричать? Услышит ли кто? А если и услышит, то выйдет ли, чтобы помочь? Она впервые за этот вечер подумала, что лучше было бы остаться с Эриком.

У ближайшего фонаря он схватил ее за рюкзак, рывком подтащил к себе. От него пахло потом и пивом.

Амели дернулась и уперлась спиной в кирпичную стену.

— Куда ты бежишь, малышка? Тебе никто не говорил, что в незнакомом городе недолго и заблудиться? Пойдем, переночуешь у меня, а утром я провожу тебя, куда скажешь.

Он провел рукой по ее лицу. Кожа на пальцах у него была шершавой.

Амели закрыла глаза. Она и самой себе не могла объяснить, почему все-таки не закричала.

Рука парня спустилась ниже, к ее груди — туда, где за рубашкой и за по-девичьи упругими выпуклостями, кипела ярость. И эта ярость была сильнее страха, сильнее боли, сильнее ее самой.

Амели открыла глаза.

— Убери руки!

Сначала он смотрел на нее с недоумением, потом она заметила, как расширяются от страха его зрачки. Руки его бессильно опустились.

Амели боком протиснулась между ним и стеной. Она еще мало что понимала. Сделала один несмелый шаг, другой, побежала. И услышала несущийся вслед, наполненный отчаянием голос:

— Ведьма! Что ты сделала, ведьма?

И только добежав до перекрестка, выскочив на ярко-освещенный проспект, она осмелилась обернуться. Парень по-прежнему стоял на том же самом месте.

И вот тут Амели испугалась по-настоящему — испугалась саму себя.