Ну да, тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, чего они ждали, пока держали меня здесь. Это и заняло всего-то неделю. Всего одна неделя, скрашенная разговорами с невидимым во мраке собеседником, и я наконец имею возможность лицезреть то, что должна была неизбежно увидеть. Оно скалится в ухмылке презрения и превосходства. В свете факела это выглядит жутко, но я-то знаю, что оно так выглядит при любом освещении. Поэтому я спокойна и даже стараюсь улыбаться. Не широко, чтобы ранки на лопнувших губах не разошлись. И я дарю себе приятную возможность быть первой в этом неравном противостоянии.

– Доброго здоровьичка вам, товарищ Серпентарий. То есть Серафиний.

Он морщится, и я мысленно хвалю себя. И даже получая звонкую пощечину, не перестаю улыбаться. Губа все-таки лопается и в рту появляется привкус крови. За неделю я уже к этому привыкла. Меня хватают за руки, и я наконец узнаю амбалов, которые привели меня сюда.

– Я соскучилась, – громко шепчу я прямо в лицо святоши, когда меня тащат мимо него. И боковым зрением вижу, как он крестится. Да, надеюсь, я его любимая ведьма. Все, что со мной происходит, я вижу словно бы со стороны. Боли я почти не чувствую, даже когда мои провожатые неудачно дергают меня, ударяя о стены. Все, что меня занимает в этот момент, это ругательства. Я ищу самые едкие, самые язвительные слова, чтобы лицо монаха снова и снова озаряла гримаса отвращения и злобы. Я слышу, как он идет следом. А значит, нам предстоит разговор.

Единственный момент, когда я позволяю себе отвлечься от своих мыслей, – когда мы проходим через металлические ворота. Мне приходится упираться сильнее и получить изрядную долю ударов. Но это того стоит. Я имею возможность рассмотреть и ворота, и двери в масляные залы, и лестницу, ведущую наверх. А наверху день. Свет даже через небольшие окна монастырских коридоров кажется невероятно ярким. Ощущение такое, будто в глаза бросили ведро песка. Я тщетно жмурюсь и моргаю. Мне даже начинает казаться, что тюремные насекомые не такая уж и пытка. Впрочем, глаза скоро привыкают. Да и идем мы недалеко.

Единственный вопрос, который у меня возникает, ничего общего с разумным не имеет. Но я все равно его озвучиваю:

– А почему пыточную не сделать в подземелье?

Лица присутствующих выражают недоумение. И я опять невольно улыбаюсь. Правда, мне никто не отвечает. Ну и ладно. Мне вообще не до них. Я прикидываю, как долго я смогу терпеть пытки, пока не потеряю сознание. Вспоминаю, не было ли среди моих родственников кого-нибудь с заболеваниями сердечно-сосудистой системы. Это повысило бы мои шансы умереть от разрыва сердца прямо сейчас. Или хотя бы в тот момент, когда все начнется. Жаль только, я не успела сказать Велу, как его люблю. Да еще и поругалась с ним так не вовремя. И еще я бы обняла напоследок Линку. Я так к ней привыкла. И вернула бы платье Тереру. Платье, правда, уже истрепалось. Еще хорошо бы передать привет ребятам, особенно Миссе. И Доране. А еще Элине.

– А разве мне не полагается последняя молитва? – интересуюсь у Серпентария.

– Молитва для смертников, – фыркает он.

– Типа у меня есть шанс выжить? – киваю в сторону жуткой машины неизвестного предназначения, покрытой темными пятнами, подозрительно напоминающими засохшую кровь.

– И не надейся, грязная ведьма.

– Кхе-кхе, – раздается вдруг из угла, и передо мной предстает женщина.

Сперва я не узнаю ее, но потом, озаренная догадкой, удивленно пялюсь на священника. Я действительна выбита из колеи таким поворотом событий. Несмотря на перемены в облике, это несомненно она. Но здесь по определению не может находиться маг! Это та самая, из трактира. Правда, в роскошном плаще, расшитом серебряными звездами, и взгляд стал совершенно иным. Пристальный, острый, изучающий. Я невольно вздрагиваю, а она улыбается. Улыбка больше похожа на оскал.

– Я попрошу в моем присутствии не говорить о ведьмах. Эта женщина не имеет никакого отношения к магии. И к этому миру вообще. И вам, святой отец, это известно.

– Это не твое дело, магичка.

– Не мое.

– Так делай свое и не болтай!

Она слегка наклоняет голову и спокойно отходит к окну. Опирается на стену и молча смотрит на меня. Лицо ее снова становится бесстрастным. Но мне не дают долго на нее смотреть.

Меня усаживают на стул, привязывая руки к подлокотникам, и надевают на ноги какую-то коробку. Кажется, я читала о таком. Испанский сапог. Сейчас они будут крутить что-то или нажимать рычаги, а кости моих ступней постепенно превратятся в кровавый фарш. Где-то внутри, в районе солнечного сплетения, что-то жжет меня и мне хочется плакать. Но вместо этого я выдавливаю из себя:

– Серпентарий, сладенький, это ты так ревнуешь, что ли?

Магичка фыркает. Священник багровеет. Мне не видно лица моего палача, потому что я боюсь смотреть вниз, но чувствую, что он вздрагивает.

– Котик, я ведь говорила, мы с тобой не пара. Смирись. Ты еще встретишь хорошую девушку. Она полюбит тебя со всеми твоими недостатками.

Надо отдать ему должное, несмотря на всю ненависть, что он испытывает, священник все же не отвечает на мои выпады.

– Ответь на наши вопросы, женщина. И ты получишь быструю смерть.

– Уломал, чё! Спрашивай.

Он опять морщится. А что, я должна умолять, что ли? Да не пошли бы вы, товарищ…

– Верно ли, что ты, женщина, прибыла из иного, проклятого мира?

– Не-а.

– Но… – теряется монах.

– Во-первых, не прибыла, а меня притащили. Во-вторых, я бы еще поспорила, чей мир проклятый. В моем мире людей не пытают. Во всяком случае, не священники.

– Заткнись! – Он наконец выходит из себя, и я получаю новую пощечину.

Невольно дернувшись, я резко ударяюсь затылком о спинку стула и вздыхаю от тупой боли в голове. В этот момент мой враг беспредельно счастлив, и это отражается на его лице.

– Значит, ты признаешь, что явилась из другого мира?

– С небольшими уточнениями. Но в целом это так.

– Признаешь ли также, что тебе помогал известный чародей, чернокнижник Архимариус?

– Ну, помогал – громко сказано. Но я тут по его вине, точно!

– Признаешь ли ты, что своей черной магией, принесенной из иного мира, превратила сего почтенного мага в животное?

– Погодите, а разве он не чернокнижник?

– Ну да, – недоуменно отвечает святоша.

– Так как он вдруг стал почтенным магом? Вы уж определитесь!

Магичка снова фыркает, а священник кривится. А у меня опять во рту привкус крови, но я так довольна, что меня это не волнует.

– Отвечай на вопрос, – шипит Серпентарий.

– Какой вопрос? – хлопаю ресницами, изображая невинность.

– Ты превратила его в кота?

– Нет.

– Так кто?

– Сам!

– Врешь, ведьма!

– Кхм, – доносится от окна.

– Он выпил что-то со своего стола. И превратился.

– Что выпил? – Голос у магички сухой, но приятный.

– А я почем знаю? Вам виднее, дамочка.

– Святой отец, почему бы нам не поверить этой девушке? Для начала. – Магичка говорит спокойно, но я слышу скрытую иронию в ее словах. Она понимает, что все мои слова может подвергнуть тщательной проверке. И эта проверка сейчас прямо на моих ногах. Мало кто станет лгать под пытками. Да они оба знают, что я скажу все. Даже то, чего не хочу говорить, или то, чего не знаю. Но пока они забавляются, а я относительно жива. И я была бы рада продлить эти мгновения. Хотя от меня тут мало что зависит.

– Хорошо, – машет рукой святоша. – Значит, он сделал это сам. Зачем?

– Это ваш вопрос? Серьезно? Я его видела от силы пятнадцать минут! Откуда мне знать, зачем он это сделал.

– Ты не знаешь?

– Нет!

– Тогда, может, ты знаешь, что стало с тем предметом, что хранился в его покоях?

– Каким предметом?

– Не знаешь?

– Я не понимаю.

– Архимариус работал над созданием великого артефакта, – спокойно сказала магичка.

– Который исчез после того, как ты появилась в его кабинете, – язвительно добавил Серпентарий.

Я даже удивилась.

– Вы думаете, что я взяла его?

– А ты не брала? – усмехнулась магичка.

– Я не вор.

– Хм, я видела тебя в компании по крайней мере одного вора. Насколько мне известно, его разыскивают во всех городах страны. И награда весьма приличная.

– У всех свои недостатки. Зато он человек хороший, – пожала плечами я.

– Так и будешь утверждать, что не ты украла?

– Я никогда ничего не воровала!

– Хм…

– Хватит фыркать! На кой ляд мне ваши артефакты? Я в них вообще не смыслю! Что за бред! – Я выхожу из себя. Начинаю кричать и пытаюсь выдернуть руки из крепко завязанных веревок. Губы окончательно лопаются и кровь течет по подбородку. Я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы. Чувство жуткой несправедливости рвет меня изнутри, я начинаю кричать бессвязные слова. Ругаюсь. Все это больше походит на нервный срыв. Меня больше всего злит, что я незаслуженно обвинена в воровстве. Магичка весело смеется и смех ее совершенно не злой. Кажется, это забавляет ее. Серпентарий краснеет еще больше. Он наклоняется ко мне, и я вижу каждую пору на его лице.

– Просто верни, что взяла, и я отпущу тебя, – шипит он. Его глаза явно дают понять, что эти слова – ложь.

И я начинаю смеяться. Теперь мы смеемся вместе с магичкой, но я слышу, что мой смех истерический. Я пытаюсь прекратить, но уже не могу остановиться.

Серпентарий машет рукой палачу, и мой мир перестает существовать.