Пролог

Серое утро в линялых тонах. Недовольный туман мохнатым зверем уползал, прижимаясь к зеркалу моря. Заспанное солнце едва пробивалось сквозь рваную, грязную вату облаков. Шесть «пиков» «Маяка», разнесенных над дремавшей между грозными сопками извилистой губой, задорный сигнал горна, отрывистые слова команды, раскатившиеся по кораблям стальными шариками: «На флаг и гюйс – смирно!!!». На флагштоках заполоскались флаги экипажи бодро разбежались по боевым постам. На бригаде начинался обычный день.

Сопки над заливом уже местами украсились, и тут, и – там, золотом берез и багрянцем рябин. Будто кто-то невидимый небрежно, походя, мазнул малярными кистями, примеряясь к большой работе. «Уже скоро осень!» – говорили деревья с грустью, приветственно кивая прилетевшему с моря влажному ветру. А еще вчера они были зелеными-презелеными и обещали еще несколько недель скупого, капризного, полярного, но, все-таки – лета. И вроде бы оно – впереди. Но, похоже, опять – обманули!

Под сопками, в большой чаше древнего залива, виднелись стремительные силуэты кораблей, окрашенных в родной шаровый цвет. Их курносые форштевни задиристо приподняты, и внимательно смотрели на выход из Противосолнечной губы. Сторожевики, отдыхая от плаваний, прислонившись к свежевыкрашенным причалам (МИС, наконец-то, постарался!), спокойно покуривают трубки газоходов, гремят дизель-генераторами.

Сизый дым ветер тащит на сигнальный мостик, задувает на ходовые посты сквозь отдраенные стальные двери. По палубам звучат команды старпомов, усиленные ГГС – проворачивание, однако, флотский старый ритуал! Скорее небо упадет на землю, чем его отбросят, как ненужный – пока не спишут с флота последний корабль, на котором еще служат люди…

Палубы трудяг-кораблей покрыты испариной конденсата, который оставил на память тот самый утренний туман. Через несколько минут ветер и солнце скроют эту его визитную карточку.

На кораблях главенствует привычный – для нас – и резкий – для всех остальных запах железа, соляра и… черт знает еще, чего. Весь этот букет заставлял жен морщить свои носики, упорно выветривать и выпаривать наши синие кителя и черные шинели и тужурки, рабочие куртки, стирать кремовые рубашки с применением разных дезодорирующих средств… А мы всю жизнь жили во всем этом – и ничего! Давно ли это было, а теперь уже наступает время, когда опытные командиры кораблей кажутся тебе юными курсантами. Когда-то такая фраза казалась нам смешной…

 

Глава 1. Все шло хорошо, но тут вмешался генеральный штаб…

В кают-компании «Дерзновенного» собирались на утренний доклад офицеры штаба соединения, занимая свои привычные места и весело переговариваясь. Сусанин, штурман одного из кораблей, временно подменяющий своего ныне «морячащего» флагманского, вывесил карту погоды, всю в наступательных стрелках и линиях стремительных циклонов и изувеченных овалов вальяжных антициклонов.

– И – чё? – с надеждой спросил у штурмана замкомбрига Алексей Михайлович Громяковский.

– До той недели – дождь, ветер северо-западный, в порывах до 17. Где-то так, а может и больше, циклонище такой раскудрявый с норд-веста к нам прется! Достанется нашим, если вернуться не успеют! – занудным голосом отвечал Сусанин.

– Спасибо, родной, утешил! – кисло «поблагодарил» его Михалыч.

– А снег будет? – раздалось откуда-то сзади.

– Ага, грибной… – оправдал ожидания мрачноватый сегодня штурман. От наступившего дня и близкого общения с комбригом он ничего хорошего не ожидал, и внутренне молился о скорейшем возвращении своего флагманского. Хорошо было хитрому Поморину – он-то знал наперед самые дурацкие вопросы, которые может задать комбриг, природное любопытство создало в его памяти обширный архив разных штурманских баек, топонимических легенд. В нужный момент всем этим – вместо лапши – он увешивал уши всяких начальников и прочих мужчин и женщин, извлекая подходящий материальчик. Срабатывало – без замечаний!

Александру Ивановичу Сусанину до этого было далеко… впрочем, он об этом даже не задумывался – насколько далеко! Хватит того, что с фамилией повезло – как раз для штурмана, слава Богу еще, что не Иван, а Иванович… и так каждый раз уже ехидно спрашивают, а не родственник ли он ТОМУ САМОМУ, тоже, вроде бы, из костромских, кстати…

– Да-а, – скептически протянул Ф-трепло Вадим Судаков, – накрылись выходные женским… хм, медным тазом! Унылая пора… стоял сентябрь, блин, у двора… почти… да, не май месяц, как тонко замечено!

Ну уж и трепло – просто иногда так шутили – правильно было: Ф-3-ПЛО, флагманский специалист по минно-торпедному и противолодочному оружию – значительная и уважаемая должность на противолодочном соединении.

Соответствуя своей хищно-рыбной фамилии, Вадим был страстным рыбаком, а на быстрой речке недалеко от Обзорнова уже вовсю шла сёмга и на хитрую блесну попадалась приличная горбуша. Килограмма на полтора-два. Опять же – самое время на «муху» половить. «Ничего, доживем до субботнего вечера – там посмотрим!» – подумал минер, а вслух молвил с глубокомысленным видом:

– Как говорят «аксакалы» нашей бригады, выпившие уже не одну цистерну компота, «Погода бывает трех типов – та, которую получаешь от гидромета, та, которую обещает тебе твой штурман, и та… которая будет на самом деле!».

– Бог не выдаст – пошлет зюйд-вест!

– Ух, ты! Надежда ты наша! Ага! Щас! Два раза! Вот ежели бы наоборот – испоганить погоду – так это – запросто! – скептически возразил флагманский врач.

– Не богохульствуйте, доктор! А не то в море еще отправят… в самый шторм!

– Тьфу-тьфу-тьфу на тебя! Докаркаешься! – шутливо замахал руками бригадный врач Тимофей Фисенко. Ибо штормов и связанных с ними качек доктор не любил! Но героически терпел – служба такая, куда денешься! Да и кто бы его спрашивал, насчет желаний? Опять же – «морские» идут, а получать их «просто так» честному офицеру совесть не позволяла. В те времена, конечно!

Если не кривить душой – комбриг не давал штабным подолгу «осыхать» на берегу. Он сам часто пропадал в морях, любил это дело и оно отвечало ему взаимностью. Конечно, всегда таскал штаб за собой. Нужно же было и в море поговорить с умными людьми? И изодрать кого-то на мелкие тряпочки, хотя бы периодически? Начальник штаба от него не отставал, и обычно наплаванность у флагспецов была покруче, чем у некоторых корабельных офицеров.

– Товарищи офицеры! – это вошел комбриг Огнев, на ходу бегло читая какие-то бумаги, которые ему только что во флагманской каюте всучил вахтенный экспедитор связи. Поздоровавшись, он сходу начал с сакраментальной цитаты:

– Все шло хорошо – пока не вмешался генеральный штаб! Прямо как у Швейка! – сразу же комментировал он прочитанные документы, посвящая офицеров в обстановку: – Короче, как-то недавно высокое начальство большой компанией проехалось по Тихоокеанскому флоту, и нашли столько всяких чудес, что ты! – вещал он с тонким сарказмом: – Сплошные мордобои, садизм и… превышение служебных полномочий… даже хуже, чем у нас на бригаде! Даже у вас, товарищ Неверский! Ага! И на фига им все это было надо? Говорили же еще при царе-батюшке – нечего шурудить в тихом омуте, а не то сразу узнаешь – кто там водится!

– Можно подумать, раньше в Москве об этом не знали! – проворчал Громяковский.

– Знали – знали! – успокоил всех Стас Неверский, – просто министра обороны расстраивать не хотели. А вдруг заболеет или запьет с горя?

– С вами – запьешь! – согласился Огнев. – В итоге, – продолжал комбриг, – теперь сразу же родили очередные бумаги и космическо-фантастические рекомендации, да! А старых-то мы еще сколько не отработали! Чистый кошмар! Без них не знали! Провидцы хреновы! Они уже забыли, как он, русский матросик-то, выглядит, и что он ест, родной!

Тут он перевел дух, что-то вспомнил, подозрительно глянув на дежурного:

– Кстати, о птичках – оперативный, скажите, а как там поживает эта хренова противокорабельная бербаза? Чем кормим экипажи, кроме пшена? (наверное поэтому – о птичках… В те времена в тылу искренне считали, что матросику вполне достаточно птичьего рациона. И то правда – и чего он служить пришел? Кто его звал? Уж не тыл – это точно!) Подагра во все суставы ее командиру, и весь справочник по венерическим заболеваниям прямо на вялый, импотентский конец их подлому начпроду! – хищно завернул Василий Николаевич. Чуть-чуть подумал и уверенно добавил – из врожденного чувства справедливости: – И начпроду флота – всего того же! Чтобы не обидно… (Остальные выражения переводу на приличный формат не поддаются).

– Наш комбриг – сама доброта! Я бы этим ребятам… повернувшимся к нам… своим настоящим лицом – вслух проворчал командир «Режущего» Хмелев.

Проблема была болевая – командир – это действительно последняя начальственная инстанция, который может видеть голодные глаза матроса, и с которого за все и всегда спросится – не взирая на любую «объективку». И то, что читаешь иной раз в этих глазах – далеко не всем командирам – «пофигу». Неприятно это и бесит от собственного бессилия!

– Вот-вот: «Тыл – это не лицо флота, это его наоборот!» – подтвердил Михалыч расхожей фразой начштаба Русленева.

– Мяса опять не завезли, предлагают взамен брать свежей селедкой! – доложил командир «Быстрого».

– Вместо масла – какая-то замазка типа маргарина… с глиной! – ввернул старпом «Дерзновенного» из-за спины доктора, чтобы не узнали и не прицепились. Когда наш народ уверен в своей анонимности, он становится более социально-активным, деятельным и принципиальным.

– Чего!? А больше ничего они не хотят? А пусть они эту селедку засунут себе… хвостом вперед – взъярился добрый комбриг: – Ладно, это уже мой вопрос, я попробую сегодня возбудить против них всё нерастраченное либидо начальника тыла нашей славной флотилии! – сказал комбриг, бегло записывая что-то в свой еженедельник: – Так, успокоились, я продолжаю: на Северном флоте с сегодняшнего дня объявлен месячник беспощадной борьбы с неуставными взаимоотношениями. Это варварское явление будет нещадно пресекаться… и самыми пострадавшими окажутся – как всегда – отцы-командиры кораблей и береговых частей, и командиры оных соединений, в которых выявят горячие факты этих самых… отношений – если они не успеют пере наказать своих подчиненных командиров масштабом поменьше и доложить наверх до прокурорского вмешательства! – пророчествовал он, и подвел итог: – Да, вот такая тактика со стратегией! Изучить документ и расписаться! Воспитатели план составят – на кораблях иметь аналогичный! Отцам-командирам – хотя бы прочесть его внимательно, и утвердить! Да, и еще – вы хоть что-то делайте по его исполнению! И чисел, и дней недели не путайте, а то выйдет как в прошлый раз – если на Военном Совете надо мной опять посмеются – кто-то будет рыдать до конца года!

– Зря они, это – месячником-то! Сейчас все дружно начнем об этих самых НУВ-ах (неуставные взаимоотношения) говорить и думать – и докаркаемся, мысль материальна! – флегматично молвил психолог Беров. – А чего? Сколько раз говорил – если где-то произошел суицид – тут записной атеист Беров суеверно трижды постучал по полированной столешнице со всей серьезностью: – не надо доводить это до ушей личного состава. Вон у соседей – всего за три месяца – два завершенных суицида! Их большой зам чуть с горя сам не повесился! Говорят, закон парных случаев – может быть, но есть определенный психологический механизм запускания внутренних процессов в сознании человека – это вернее, да! Эти балбесы с глубокомысленным видом и от большого ума догадались вывесить «информашки» об этом в каждой казарме, ремесленники хреновы. «Букварь» (директивные и руководящие документы, сборник) читать нужно, чтобы так не обсерениваться… цветочками!

– Беров, ты оптимист и всегда умеешь поддержать жизнерадостный настрой! – одобрительно кивнул Громяковский.

– Вот-вот, всю жизнь за правду страдаю! – парировал психолог: – если что-то случается, так говорят, что точно по моему плану – как итог! И – опять – я виноват! А? И вообще – результаты работы по борьбе с неуставными взаимоотношениями видны только в случае ее провала! Тем более – если за это взялось бо-о-о-ольшое начальство! Уж они-то сделают это монументально – как пирамиду Хеопса. Чтобы все видели… Понятно – клопов танками не давят – но ничего хорошего тоже не будет!

– Ух, ты! Сам придумал? – восхищенно спросил бесхитростный Фисенко.

– Не-а, что ты! Это из законов Мэрфи, только не про наш бардак, конечно!

– Но-но, наш бардак! Он и ваш, между прочим тоже! – сделал обидчивое замечание комбриг, успокаивая развеселившихся офицеров. – И, вообще, ведите себя потише – ведь ничто человеческое мне не чуждо, господа! Я не только гавкаю, я и больно покусать иногда могу! По моей должности положено!

Вдохновленные боевым комбригом на подвиги в свете новых гениальных требований… офицеры разошлись по кораблям. Впрочем – по опыту службы – они уже ничему особо не удивлялись. Особенно – начальству…

 

Глава 2. Культурный разговор с некультурной бербазой

– Василий Николаевич! Дай-ка я с бербазой поговорю – по сокращению норм довольствия. Есть у меня для них пара волшебных слов… – придержал Громяковский Огнева.

– Хорошо, только прошу тебя – не надо сразу в морду! – хмыкнул комбриг, зная золотой характер своего зама. И продолжал: – У них сейчас – чистый «караул», закупили мясо у одной фирмочки по дешевке, даже проплатить кое-что успели на радостях… а фирмочка-то… того – тю-тю! Так что у них – горе! Сочувствовать надо!

– Ага! И что – ловят, Бендеров-то этих? Как поймают – так первое дело – сразу на кол! Плохому танцору… уши мешают! Нам бы кто посочувствовал! Не боись! Я пока лишь по телефону с ними пообщаюсь! Только вот… Создатель Флота, сам Петр Алексеевич начал бороться с тылом первый, согласно своему порядковому номеру, развешивал периодически купцов-поставщиков и интендантов на реях. А самый первый начальник тыла вообще помер с перепугу перед самой плановой разборкой с царем – и все равно никакого проку! А теперь, когда дают проворовавшимся тыловским генералам лишь условные сроки… – Громяковский хмыкнул и безнадежно махнул рукой – так хорошо еще, что хоть селедку нам дают! Пока дают! – уточнил Михалыч, склонный к реализму…

Замкомбрига по воспитательной работе, прихватив из буфетной чай, засел за береговой телефон в салоне командирской каюты.

– «Резолюция»! (позывной телефонного коммутатора станции оперативной связи. Не самый удивительный. Между прочим… были и покруче… Где их только брали? Был, наверное, генератор случайных слов по орфографическому словарю!) Соедини с городом! Девушка, здравствуйте! Чтоб вам жениха хорошего из прокуратуры, говорят только им получку вовремя дают!

А пока дайте-ка мне начпрода бербазы эскадры, менструацию его сестре и всем настоящим и будущим дочерям прямо в брачную ночь! И всем тем бабам, которых ему удастся снять на ночь до конца жизни! (это он бубнил уже себе под нос – от избытка чувств).

И уши закройте, а то неровен час… – забасил он в трубку. Услышав ответ, он спросил с серьезным видом невидимого собеседника: – Это я говорю с тем самым Нетутиным? Почему «тем самым»? Да жалуются исключительно на вас и вашу бербазу! На ваших дверях кто-то уже маркером написал: «Хрен вам всем!». Вы рискуете стать знаменитым на весь флот и его окрестности! Хотите – помогу?

Тот бурчал в ответ что-то невнятное, во что Михалыч даже не вникал. А до лампады! Пусть хоть задавится самым большим «Белазом»!

– Поскольку нам на корабли нужно еще что-то кроме этого корнеплода, то уж напрягитесь! Иначе могу постараться в этом плане и меня многие поддержат! – ехидно продолжал, сходу развив тему, специально нагнетая атмосферу: – И личный вопросик – вы специальность по фамилии себе выбирали? Просто подходит хорошо! Что не спроси – всё – не-ту-ти! – издевался Громяковский. И продолжал: – А откройте мне тайну – насчет половинного пайка по мясу. Это что – ваша личная идея по возведению экономии на недосягаемую высоту? Или – как? И еще про замены мяса свежей селедкой – это тоже ваша личная идея? Оригинально! Опыт гражданской войны вспомнили? Как историк по одному из своих верхних образований могу подсказать – вам еще есть куда двигаться! Например, в гражданскую войну в Москве и Петрограде вообще выдавали одни соленые селедочные головы – для супов. Так вы еще – сама щедрость!

– Или – как? Ах, «или – как»? А вы мне можете дать точный номер и дату этого документа и фамилию того, кто его подписал? Спорим – не сможете? Да конечно – я и не сомневался. Какой же дурак захочет быть крайним? Как это – нет? Как это – не будет? Наши корабли ходят в море – фактически, между прочим! И кормить условным обедом их экипажи мы не имеем права и не будем! Вы мне не насказывайте сказок из арсенала нянюшки Арины Родионовны, не досказанных ею великому классику!

– Стоп-стоп, а ну-ка – сбавьте свой тон! Тише ход, я сказал, товарищ капитан 3 ранга! – повысил тон голоса до стального звона капитан 1 ранга: – Slow speed! На бортах доков читали? Ну, конечно! Не раскачивайте того, кого потом трудно остановить! Это я пока только про себя, но можно и расширить список. Я прямо сейчас позвоню заместителю командующего флотом по тылу, затем – прокурору гарнизона и расскажу, как вы собираетесь отправлять в море полуголодных людей, а заодно, вспомню, как ваши орлы на складах вымогают мясо с наших ПКС-ов (помощник командира корабля по снабжению – расхожая на надводном флоте аббревиатура названия должности). А если это нечаянно, помимо нас, конечно, вдруг да и просочится в какой-то «Московский комсомолец»? Да вас расстреляют публично, причем – три раза подряд, пулями из концентрированного навоза на фоне развалин коровника!

– За что? Да за натуральное преступное вымогательство! Вы знаете, что за право получить на корабль мясо, которого якобы нет, и за предоставление машины – на которой это самое мясо вместе с другими продуктами к нам доставят, ваши башибузуки требую мзду! Много? Я не знаю, как это много, но по 10 %… кооператив – «Рэкет» у вас. А вы не знали? Ну вот! И что – не делятся с вами? Да что вы говорите! Ай-ай-ай! – замкомбрига сыграл искренне изумление, откровенно издеваясь над тыловиком: – Ну, совсем страх потеряли! Вот подлецы-то! Боюсь, только это вам лично мало поможет, когда ребята с красными просветами приедут и поведут в сырые подвалы иголки загонять… причем, не только под ногти. Но и под некоторую крайнюю кожу…

Некоторое время Громяковский внимательно слушал собеседника, кивал головой, и рисовал карандашом на листке блокнота пиратские черепа и кости, мачты, реи с петлями на ноках, внешне оставаясь спокойным.

– Ой, да что вы говорите? В стране – кризис? Ух, ты! – издевательски восклицал капитан первого ранга: – Но, представьте, я кое-что об этом слышал! Вот только объясните мне, простому человеку с двумя верхними образованиями гуманитарного профиля – какое отношение к кризису имеет плановое централизованное снабжение? Вы не виноваты? Ах, так! Но матросы в этом виноваты еще меньше! И они не пойдут в ларек за заокеанскими окорочками и вином – чтобы компенсировать не доданные вами – да-да, лично вами – калории из пайка.

– Опять тон повышаете? И угрожаете? Ах, нет? Вот попробовали бы… Мы с вами скоро еще посмотрим – чья это задница звонче зазвенит по клавишам жизни?! Потом сравним! Ага, войти в ваше положение? Ну, знаете ли, ваша боль да на наши концы… Оно, вроде бы, нам и ни к чему! Войдешь в ваше положение – так нас же еще и беременными сразу сделают! Нет-уж-ки, давайте-ка заниматься своим делом, согласно должностному окладу! На каждого из нас – у прокурора свои статьи!

– Разворачиваем вопрос в практическую плоскость: – замкомбрига брал ситуацию за рога и наклонял в свою сторону: – Во сколько присылать наших помощников за продовольствием? Завтра? Т-а-ак! Не пойдет! Не люблю я таких «завтраков»! Вы куда-то исчезнете под уважительным предлогом, и – привет! Неделю искать с собаками придется! Это мы проходили! Вашего брата, уж если поймал когда на месте, надо брать сразу же за горло мягкими рукавицами гвоздями наружу и не выпускать, пока требуемый продукт не перекочует из закромов родины в корабельные провизионки.

Но у вас еще есть целых два часа – пока я буду занят другими делами, чтобы найти все необходимое. А то я скажу прокурору – где это все хранится. Вы верите? И правильно – я не вру. Человек я не злопамятный, но – не забывчивый! Спросите у старожилов вашей родной противолодочной и противокорабельной базы. Меня там еще помнят! Конечно, должны! А я тоже многое помню про ваши тайны мадридского двора… Машины? Да конечно – ваши! Найдете! Давайте не будем делать друг другу больно – как говаривал стоматологу один больной, сидящий у него в кресле и сжимающий его… мгм. Успехов! – сказал Алексей Михайлович и грохнул трубкой об аппарат.

– Уф! Весь язык оббил о тупого и наглого тыловика. Сразу – в нахрап! А по ноздрям? А потому, что продовольствие нужно всем, а они прикрываясь кризисом, дают его только нужным людям. Вот и привыкли, что у них вымаливают то, что они сами должны подвозить прямо на причалы! – пояснил он для Берова и столпившихся у дверей заместителей командиров. Если он не понял – я ему такое Ватерлоо завтра устрою, что ему такую Святую Елену в кадрах флота найдут… Вот уйду в запас, напишу книгу: «Майн кампф с багдадскими ворами в тылу русского флота». Красиво! Да?

И Михалыч наставительным тоном пояснял: – Когда есть в чем-то дефицит, то его распределитель – как правило, настоящий… этот самый медицинский шарик из тонкой резины, раздувается и чувствует себя истинным дирижаблем! А начальство его никак не проткнет, ибо он снабжает это самое начальство по первому классу и еще сверх плана! Как та змея – если начальство начнет охотиться за расхитителями – так неминуемо укусит свой собственный хвост! А это больно! Эх! Не победить нам коррупцию! – вздохнул замкобрига.

Громяковский никогда не упускал случая поучить молодых коллег и другой подвернувшийся ему народ полезным вещам, извлекая жемчужины народной мудрости из своего неисчерпаемого опыта.

– А причем тут святая Елена? – обиделся набожный, но не очень быстро соображающий и простоватый, как сама сермяжная правда, капитан-лейтенант Комодов.

– Учи уроки – остров Святой Елены – это тот самый, куда загремел сам Наполеон после того, как ему крепко наваляли под Ватерлоо… – чуть не хором пояснили коллеге ухмыляющиеся офицеры.

– Читайте книги – иногда полезно! – подтвердил Громяковский.

Поставив задачи на этот «месячник», он направил офицеров по своим кораблям. После обеда они должны были представить свои документы по данному вопросу и все остальные долги, собравшись на занятие в кают-компании «Летучего».

 

Глава 3. К нам едет ревизор прямо не из Санкт-Петербурга

Громяковский прошел в каюту к комбригу, куда вестовые вновь принесли чай из кают-компании. Лимон он достал из своего объемистого коричневого портфеля, блестящего хорошей дорогой кожей, и поделился с комбригом.

Огнев сразу сказал, как обрадовал: – К нам едет ревизор! Разведка доложила! Понятное дело, не из Санкт-Петербурга, а прямо из Полюсного. Начальник штаба приехал на своей собственной машине, погрузил четверых офицеров – «оусовца», воспитателя, доктора и тыловика и быстро проскочил за выездной КПП. Куда – даже их оперативный не знает! А мне по старому блату сразу же заложили! Вариантов не много – скорее всего, к нам!

Он вызвал на связь КПП бригады и долго пытался добиться хоть какого-то вразумительного ответа от вахтенного. Не тут-то было! Представители гордых народов горного Востока отчаянно сопротивлялись! Раздосадовано сплюнув, он потребовал дежурного, который отлучился из домика вахты, по привычке называемого рубкой.

– Товарищ лейтенант! Где вас носит? У вас есть хоть один русский на КПП?

– Никак нет! – бодро ответил лейтенант Балясенс, – даже я – латыш! А остальные – вообще с гор спустились. Есть один из-под Саратова, но – тоже узбек! – закончил обстоятельный доклад лейтенант.

Комбриг на секунду опешил, потом фыркнул себе под нос, махнул рукой и стал инструктировать дежурного – куда звонить, как звонить, как проверять машину с адмиралом. Потомок «красных латышских стрелков» хитрил, прикидываясь простоватым парнем – так было интереснее. Начальники теперь ему были понятнее, чем он им, а это может дать кое-какую выгоду и фору! Когда-то настанет такой момент!

Василий Николаевич собрался было сам идти к КПП, но тогда Громяковский глянул на него – прямо, как на безнадежно-больного, то до Огнева сразу дошло – едут-то «инкогнито», как в «Ревизоре». А если устроить для начальника штаба флотилии встречу «с хлебом-солью», все станет сразу ясно. Надо сделать вид, что мы занимаемся своими делами и ни о чем таком даже не подозреваем! Тогда мудрый Громяковский согласно кивнул – читая мысли комбрига.

– Давно живем! – подумал он вслух.

Михалыч взял телефонную трубку и приказал соединить его с «Летучим». Телефон береговой линии, древней-древней конструкции, про который еще лет пятнадцать назад говорили: «ещё той мамы…» настырно звенел и раздраженно подпрыгивал на столе в командирском салоне сторожевика. Самого же командира все не было – делился, видимо, впечатлениями с командиром соседнего корабля.

Дежурный, похоже, вызывающего не устраивал. Сидевший на краешке дивана в ожидании хозяина каюты старпом Тетушкин проворчал: «Не спрашивай по ком звонит колокол… сейчас он будет звонить по моей голове!» Осторожно, как ядовитую змею, он поднял трубку не звонившего уже, а занудно хрипевшего сорванным голосом телефона – и обреченно сказал: – «Летучий». Старпом слушает вас!

– Ага – обрадовались с той стороны провода, – Вы-то, Борис-Саныч, мне и нужны! – зарокотала труба жизнерадостным голосом капитана 1 ранга Громяковского.

– Слушаю вас внимательно Алексей Михайлович! – вздохнул Тетушкин и подумал: «Сейчас чем-то загрузят! Нет, верно, ведь, говорят – не бери чужой телефон – ну, на хрена тебе чужие проблемы? Сейчас оно начнется! Впрочем, капитуся бы все равно на меня все стрелки перевел – работа у него такая! Тиран! Но и на моей улице хоть когда-то перевернется арба с арбузами! Сам стану Папой. И вот тогда…». Но мысль он не успел додумать как следует.

И – точно – началось! Михалыч зашел издалека, но двигался напрямую! Как танк, изящно давя всякую попытку к бегству…

– В курсах, наверное, что к нам едет ревизор с целой делегацией? У вас будут смотреть камбуз и столовую. Процедуру обеда, опять же… Проба там, раскладки… спецодежда… полный комплект посуды, журналы. О чем это я? Вы сами лучше меня знаете, что надо! Вы же – лучший старпом бригады! – подлил бальзама на старпомовское самолюбие Громяковский. Я теперь старый стал, ленивый… Сможете подготовиться?

– Конечно, Алексей Михайлович!

– Ну, смотрите, я вам верю!

– Мужик сказал – мужик сделал! – клятвенно пообещал Тетушкин. Замкомбрига что-то удовлетворенно буркнул и повесил трубку. «Скорее всего поставил „плюс“ против одной записи в своем блокноте и занялся следующей!» – решил Борис.

Он ткнул в кнопку звонка и задумался, ожидая рассыльного. Он быстро прикинул, кто и что должен будет сделать, чтобы не ударить в грязь своим цветущим лицом.

– Ко мне ПКСа, доктора, продовольственника и дежурного! Хватит… пока – решил он и, подумав, добавил – с записными книжками.

Для начала он осмотрел прибывших и слегка распёк их – за внешний вид и состояние книжек – нет шнуровки, нет учетной записи… Для разогрева – работа такая! Пристыженный сначала подчиненный получает в морду «комплекс вины» и потом легче управляется начальником… это мы еще давно и без психологов знали.

Изредка заглядывая в свои наброски, он точно и четко ставил задачи, назначал сроки докладов и время общей готовности. Довольный собой, он заключил: – Мужик сказал!

– Что? – переспросил помощник по снабжению старший лейтенант Миша Вилков.

– Да, так, к слову! И чтоб блестело все… Да, дежурный, учтите: – наши матросы не только едят, но и наоборот! Проследите за приборкой в гальюнах, и хлорки туда, хлорочки! Доктор, вам тоже ясно?

– Куда уж яснее – поставить газовое облако! – проворчал начальник медслужбы и тоже вышел из каюты.

«Так, все озабочены… чего еще?» – полистал он свой блокнот в аккуратной обложке. И уже с большей уверенностью снова молвил: – Мужик сказал!!!

Через час прибыл ПКС Вилков и обстоятельно доложил, что с поставленной задачей справились. – Между прочим – доверительным тоном, понизив голос, – сказал старший лейтенант. – Закуска для «натриморда» с проверялами тоже готова!

Так, цитируя вслух флотского поэта, согласился с ним Саныч, одобрительно кивнув. – Смотри-ка: чуть больше года служишь – а основы усвоил! Молодец! Начальником тыла флота будешь! Мой зеленый глаз верный! – пошутил старпом. Довольный Вилков ловко скатился по трапу и побежал по своим делам.

– Так, – сказал старпом, опять делая пометки авторучкой, – Мужик сделал! Да, именно так: один мужик сказал, другой сделал! Иначе – нельзя служить на корабле! Это тебе не дома – сам сказал, сам и сделал! Иногда, когда время найдется! Иначе жена не поймет!

Расчеты комбрига оправдались. Меньше чем через час ярко-красная, как губная помада у неопытной девчонки, личная «девяностодевятка» начальника штаба флотилии подкатила к причалам.

 

Глава 4. Адмиральский эффект

Встреченный командованием бригады, среди которых был и его старый приятель, сослуживец по эсминцу, на котором он был старпомом, а Громяковский – заместителем командира по политчасти. Высокий гость тепло поздоровался с офицерами, и искренне радуясь встрече, обнял Михалыча. Адмирал представил своих офицеров, дал им указания, а сам вместе с комбригом поднялся на один из кораблей, попутно отметив его очень неплохое содержание. Старались!

Нет, конечно, начальника штаба лично очень мало волновал вопрос перманентной борьбы с извечно-непобедимой «годковщиной». Это – как хроническая болезнь – будет до самой смерти. Болит то – больше, то – меньше – но никогда не исчезнет, ибо ее семена, как зубы дракона таятся в каждом человеке. Даже у тех, кто с нею борется… не жалея чужих сил и здоровья! Формы бывают и ужасные и терпимые, и явные, и – не очень. Придушить ее, эту самую «годковщину» можно – но на какое-то время, а потом… само не пройдет, борись не борись, но так или иначе – будет, но если не взбадривать, кого надо – будет намного хуже! Если кажется что таких проявлений нет – значит, чего-то точно не знаешь!

Сейчас же контр-адмирала больше волновали грядущие учения, призовые поиски, закрытие планов и задач учебного года по боевой подготовке. Это – жизнь, это работа, в конце концов, профессиональный долг. А все остальное – это функции обеспечения главного, этим можно заняться, если время останется. И – вообще – каждый должен заниматься своим делом, а командир – на то и командир – чтобы выбрать профессионалов, а не дилетантов, и найти того, кто в состоянии лучше других решить задачу. «Где-то так!» – подумал он, и обратился к лейтенанту, вытянувшемуся в воинском приветствии.

– Ну, и как служится?

Бравый лейтенант лихо представился, внятно отвечал на все вопросы по кораблю, по задачам – в пределах своего уровня понимания. Ну, это если глубоко не «копать». В другой раз…

– А что такое – неуставные взаимоотношения? Вы знаете?

Последовало сочинение на вольную тему. Понимание молодым офицером этой самой проблемы дальше «мордобоя» и физических оскорблений не распространялось. Другие отклонения в расчет не брались. Он искренне полагал, что так оно и должно было быть!

– А у вас такие неуставные отношения – есть? – прямо, в лоб спросил адмирал.

Лейтенант нерешительно замялся. Был заметен ход его мыслительного процесса. Из-под щегольской фуражки севастопольского пошива пошел легкий дымок. Мысль интенсивно ворочалась в мозгу молодого офицера, так неудачно попавшегося под ноги адмиралу. Она беспомощно каталась по извилинам в поисках ответа.

Из-за его спины раздался чей-то ехидный шепот: – Командир сказал, что нету!

Кто-то фыркнул, подавляя смех.

Офицер же механически повторил эту фразу адмиралу. По незабытой еще училищной привычке, счел подначку за подсказку.

Старшие офицеры дружно засмеялись, по лицу лейтенанта пошли пунцовые пятна. Начальник штаба флотилии спросил, проводит ли он информирование и беседы со своими матросами.

Тот обрадовано подтвердил, что беседует с подчиненными регулярно, и вслух пожалел, что мог бы делать и лучше… если бы ему разрешили смотреть телевизор!

– А что? Неужели не разрешают? – невинно спросил начальник штаба.

– Никак нет – пока зачеты не сдам, в кают-компанию меня не пускают!

Теперь засмеялись все – и адмирал, и офицеры. Только Громяковский смущенно опустил глаза, а комбриг прошипел: – Старпома – убью! Прямо сегодня! С жутким садизмом!

Мудрый замкомбрига пожал плечами – что скажешь – адмиральский эффект! Хоть бы раз без него обошлось!

– Сразу видно, без бинокля, как вы прониклись и боритесь! Да над таким ответом весь флот долго смеяться будет, тоже мне – борцы за уставной порядок! Уж если офицеры на «годков» и «карасей» делятся, то… – пошутил «варяжский гость».

– А годковщины на флоте еще никто не отменял! – в тон ему пошутил кто-то из «свиты».

Командир корабля вступился за своего старпома и сказал: – Так это – же традиция! Когда только зачеты сдаст – то полноправный офицер! Всегда так было!

– Мне нравится сакраментальная фраза – «Всегда так было!» – усмехнулся адмирал, – когда нечего сказать в свое оправдание – и матросы, и комбриги за нее прячутся! – и сокрушенно вздохнул, развев руками: – да сам такой!

Затем ехидно обратился к Огневу: – Ну, Василий Николаевич! Есть или нет у вас «годковщина»? «Пробить грудину» «карасю» за какой-то промах – тоже традиция!

– Да нет, старпом тут не буйный, бить лейтенанта в грудь не будет! – отшутился комбриг.

На этом адмирал счел свой личный вклад в борьбу с «НУВ-ами» вполне достаточным, и вместе с Огневым прошел в кают-компанию, куда заранее принесли из «секретки» «тубусы» с картами. Решения к учениям со стрельбами волновало его куда больше – и здесь он мог и помочь, и спросить, и реально повлиять на результат.

Алексею Михайловичу Громяковскому ничего не оставалось, как взять свиту адмирала «на себя». Те изъявили желание посмотреть «Прием пищи», то есть – процедуру проведения обеда на одном из кораблей. Михалыч не удивился – ничего нового в этом мире придумать просто невозможно. Всё уже было, и были когда-то и мы сами рысаками.

Мероприятие было вполне готово, обед на «Летучем» прошел на должном уровне, и проверяющие офицеры ограничились «дежурными» замечаниями. Перед обедом в кают-компании, куда провели гостей, Тетушкин коварно предложил им «помыть руки» в каюте командира. Известный был приёмчик! Все просто – там, на холодильнике, были кокетливо-приглашающе расставлены рюмочки, бутылка коньяка и розетки с лимоном в сахаре. Но все офицеры, со вздохом сожаления, героически отказались – еще бы – ехать обратно целый час в маленькой машинке со своим большим начальником за рулем и выдыхать ароматы, возбуждая адмирала – это, по крайней мере наглость… ведь не поймет! Точно – не поймет!

Офицеры обменялись мнениями. В штабах была своя напасть – денежное довольствие платили эпизодически, плавсоставу пока платили со скрипом, но более или менее. А вот в отделах штабов можно было встретить календарь с надписью: «75 мая». Что означало, майское жалованье офицерам задолжали уже как два месяца тому… Невесело посмеялись – сами над собой, ругнули руководство и правительство. Это уж как водится – надо выпустить пар.

Дождавшись шефа, довольного своим внезапным (как ему казалось) визитом в «провинцию» погрузились в «Жигули» и убыли восвояси.

Проследив за пыльным шлейфом за их машиной, на бригаде облегченно вздохнули и… занялись своими неотложными делами, справедливо полагая, что потраченное на проверку время комбриг компенсирует после ужина. Тоже мне, новость!

 

Глава 5. Ну, началось! Кто первым развязал мешок?

Вдохновленный успешным началом, Михалыч собрал на «Летучем» заместителей командиров кораблей по воспитательной работе. Составляли планы месячника, придумали мероприятия, формировали систему. Проблема – есть, решать – надо! Мозговой штурм, однако!

– Надо объявить движение на кораблях, вроде: «Старослужащие против неуставных взаимоотношений!» и лозунги повесить! – предложил Комодов, верно – от большого ума и желания внести свою лепту в поиске нестандартных путей борьбы.

– Ты еще такой лозунг напиши: «Волки против мяса!!!» – одобрительно кивнув, жизнерадостно посоветовал ему Михалыч, роясь в документах, – то же самое будет, или еще лозунг: «Карасям – годковскую сгущенку!». Дарю – пользуйся, Серега, на здоровье!

В ходе занятия капитан 1 ранга Громяковский стал проверять исполнение прежних заданий. Самый молодой из заместителей командиров, старший лейтенант Гена Медовухин не смог представить положенных документов, более того – умудрился где-то потерять тот шаблон-черновик, который сам замкомбрига лично разработал и оставил ему для примера – ещё неделю назад. Не смог – и всё! Проклятая бумажка бесследно исчезла в недрах его бесчисленных папок и ящиков с бумагами на все случаи жизни. А составить свой план в «граните», то есть – окончательно, распечатать его распечатать его как-то не дошли руки…

Начались ехидные улыбки и подколки, а смешливый капитан-лейтенант Морсов спросил капитана 1 ранга:

– Алексей Михалович, а анекдот в тему можно?

Тот согласно кивнул, и офицер продолжал: – В военном НИИ исследовали способности нашего матроса, и ученые поставили эксперимент, что может сделать матрос в трудной ситуации. И дают ему два литых стальных шара, закрывают в абсолютно круглой комнате с гладкими стенами. Думают, а что же он сможет с ними там сделать? Через пару часов открывают и слышат: «Тащ, нету шаров, один сломал, а один потерял!».

Все засмеялись, только Слоников проворчал, что этот анекдот еще в императорском флоте офицеры друг другу рассказывали.

Впрочем, Медовухин тоже не смеялся, он-то понимал, в чей огород коллеги кинули камень! А Громяковский прошелся по кают-компании с левого до правого борта, о чем-то думая. И вот такая задумчивость Михалыча нехорошо насторожила бедного Медовухина, смутные предчувствия породили в груди, или где-то ниже тревожный холодок.

И еще, вовсе некстати, на шум завернул Миша Нетребко. Он, не видя замкомбрига, радостно сообщил, что, ко всеобщему изумлению, сразу же, после обеда привезли мясо и другие продукты прямо к кораблям, причем – даже ничего не сперли, в полном весе! Также он честно спросил, когда отдать Гене Медовухину проигрыш – «большое пиво», на которое они спорили по этому поводу. Медовухин правильно поставил на то, что Нетутин Михалыча ослушаться не посмеет – он-то хорошо знал своего шефа!

– Ха! – сказал Комодов, – молодец, Петрович! Кто пьет с помощником, тому всегда будет, чем закусить! – прагматично резюмировал он.

Но веселый старший лейтенант заметил, наконец, крупную фигуру капитана 1 ранга и тут же немедленно испарился из дверного проема и исчез где-то в сумрачном коридоре.

– Стой! Куда!? – успел крикнуть ему вслед Михалыч, но снабженец притворился глуховатым и только где-то прогрохотали по балясинам трапа его быстрые шаги… «Может быть, я и слегка трус, но совсем не дурак!» – думал он на бегу, – «Попадись-ка Михалычу под горячую руку…»

Услышав про пиво, Алексей Михайлович принял какое-то решение.

– А, скажи-ка мне, свет – Геннадий Петрович, ты шаблончик-то мой хоть прочел? Успел, перед тем, как в мой труд колбасу завернуть? А «генератор» (руководящий документ из вышележащего штаба) вчерашний, разработанный мной собственнолапно, изучил, или просто расписался? – вкрадчивым голосом спросил он свою подрастающую юную смену.

Услышав в ответ от Медовухина невразумительное бормотание под нос (ничего хорошего он не ожидал, оправданий не нашел, а попробуй-ка начать оправдываться – так еще и за это получишь), Алексей Михайлович почти застонал.

«Капля воды переполнила бочку с порохом!» – как говаривал один мой знакомый комбриг.

Подойдя к столу, он взял в руки две увесистых тетради. Взвесил «на глаз». Вроде – легковато! Мало! Подумав, он добавил к ним еще один журнал, а потом размахнулся и обрушил эту стопку на голову провинившегося офицера!

Удар получился звонким. Все поняли, что дело плохо, раз уж сам главный борец с мордобоями нарушил собственные же принципы! Не испытывая свою судьбу, воспитатели углубились в планы и записи…

– Юный друг! Ты у меня сегодня будешь пить чистую воду, а есть – черный хлеб и… овес! Сырой! – ласково пообещал Михалыч своему «юному другу» – И – никакого пива! Даже не мечтай! И не только сегодня…

– Ну, вот и началось! – констатировал Беров. – Развязали мешок! – уверенно предсказал он.

– Какой такой мешок? – удивился Комодов.

– Со звездюлями! – пояснил Беров, и мрачно пророчествовал: – теперь посыпятся…

– Придется мне сегодня вновь идти в ночной рейд! – вздохнул замкомандира «Летучего» Слоников, – чую – не к добру все это прорвалось!

Потом у Алексея Михайловича внутри что-то рвануло, и понесло его по бездорожью закоулков русского языка. Но дело было сделано, почин состоялся! Заместители командиров других кораблей тоже сделали выводы из этого педагогического приема – «Прямой в голову»! Есть такой на флоте! А вы что – не слышали?

Все замечания своего «шефа» были устранены в тот же день и с небывалым качеством и скоростью! И что самое интересное – все до единого доложились вовремя и без напоминаний! Бывалый Беров только головой покачал от удивления.

Впрочем, соседи тоже не отставали, и вечером следующего дня доставили ворох телеграмм с анализом героев и их подвигов. Но, надо отметить, они еще и приобрели широкую известность, а «противосолнечники» – пока нет!

– Одно радует – у соседей-то похуже будет! – удовлетворенно сказал Огнев, и трижды постучал по столешнице. – С чем черт не шутит, пока зам спит!

– Не сплю я, не сплю! Так мы все работаем… не смотря на… вопреки помощи вышележащего штаба! – флегматично ответил Громяковский, читая результаты проверок у соседей, чтобы не прогуляться по их же граблям. Говорят, что умные учатся на чужих ошибках, но это иногда! Где их взять-то – умных подчиненных, которые бы еще и учиться хотели?

 

Глава 6. На «Летучем» не служба, а сплошной полет!

На «Летучем» не служба, а сплошной полет! – сказал его командир, Станислав Неверский, – но над пряниками, как правило, тоже пролетаем! Традиция!

Валерьян Слоников, который даром свой хлеб не ел, и обожал, больше всех других удовольствий, проявить оперативную смекалку и добыть какую-то поражающую воображение информацию. Сколько раз, бывало так, что бойцы проникали в места тайных закладок «горючего» в предвкушении праздника, но… там уже лежал только издевательский привет, а у выхода ждала засада! Со всеми вытекающими последствиями…

А если командир спрашивал строй, кто поставил фингал матросу Пупкину – то вся команда знала, что автор сего пейзажа ему известен. Дешевле было сдаться сразу, выбежать из строя, расталкивая соседей. Если успеешь – то могло все ограничиться одной «губой». А если испытывать судьбу – но лучше все-таки не испытывать, грустные примеры были, и на корабль, бывало, приходили письма из дисбата от упорных, но тупоголовых героев…

Раскрываю сию технологию только потому, что заместителей командиров уже сократили и серьезно и систематически бороться с НУВ никто больше не будет. Да и почему-то считается, что контрактники на издевательства друг над другом не способны и воспитывать их не надо.

Зря считают! Посмотрите на печальный опыт американской армии, на которую любят кивать, как пример для подражания – особенно пару последних лет… Там не столь категоричны и военные тюрьмы и дисциплинарные центры имеют и сокращать их не собираются!

Слоников мог переодеваться в матросскую робу и слоняться в укромных местах среди матросов, не привлекая внимания, мог маскироваться в машинном отделении, где любили собираться «годки», жалуясь на свою жизнь и планируя ее маленькие улучшения, мог… да многое он мог! И результаты были! Не слишком это красиво – с точки зрения общей и офицерской этики, но что делать, вся жизнь наша – борьба! А в любой борьбе всегда есть эффективные, но запрещенные приемы!

Стас Неверский говаривал: – Эх, Валера, не в то училище ты пошел, закончил бы высшую школу для чистых рук имени железного Феликса – уже бы весь в орденах ходил. Даже со спины! А так – творишь чудеса для одного удовольствия и очистки совести…

И резюмировал, отхлебнув чаю из любимого стакана: – Когда нас любимое командование замечает? Правильно – когда у нас что-то не так, чем-то плохим мы выпятились на фоне остальных. Вот тогда – получите, от всей души. Сразу лишат чего-нибудь! А вот ежели у нас все нормально, никто не заметит, даже если мы для этого наизнанку вывернемся! Ну, разве я тебя отмечу и граммов сто, или даже – сто пятьдесят втихаря налью за боевые заслуги. Вот то-то!

И примерно в это же самое время, электрики ПЛО трудились в своем посту. Понятное дело, командир отделения Денис Шебекин сам ковырялся в приборе, где что-то не ладилось с трансляцией угла горизонтальной наводки. Старший электрик Бураков валялся на спасательных жилетах, глубокомысленно разглядывая кабель-трассы у подволока. А молодой боец Тентекбасов старательно делал приборку, с мылом и горячей водой, ибо пока ничего другого просто не умел. Зато приборные ящики, потемневшие от времени и пыли, а сейчас старательно отмытые им, приобретали первозданный цвет свежей слоновой кости. Пост благоухал чистотой.

– Готово! – удовлетворенно сказал старшина Шебекин, разглядывая дело рук своих. – Бураков, дай питание на сто первый!

Тому вставать с места было лень, и он сказал: – Эй, зёма, кинь вон ту хреновину на щите вверх!

Переспросить – какую именно, ему было стыдно и Зёма кинул! И не то, что бы матрос не смог подать питание – он подал, но не туда… ибо термин «хреновина» – слишком общее понятие…

– Ай! – заорал Шебекин, которого шарахнуло током. Тентекбасов резко обернулся и от его рывка с кабель-трасс слетела коробка с электробритвой. Бац! Теперь заорал Бураков. Еще бы – получить полукилограммовой электробритвой, упавшей с двух метров, точно по сытому животу – это несколько неприятно, так и штаны сзади испачкать можно! И еще с перепуга! И он пихнул матроса – по инерции.

Естественно, в двадцать лет быстрее думают руками – вспомните себя! Тентекбасов получил, вгорячах, свою плюху. Шебекин чуть задумался – и восстановил справедливость – врезал – так, слегка – еще и Буракову. «С него и надо было начать!» – запоздало пожалел он.

…Ничего тайного на корабле быть не может! По крайней мере – долго! Вроде бы – ерунда, но…

Через час Слоников организовал тотальный телесный осмотр, весь личный состав стоял перед каютой замкомандира и отвечал на нудный, заданный в пятьдесят седьмой раз, дурацкий вопрос: «Кто ударил Тентекбасова в грудину?». Все молчали – откуда им знать – но это не имело никакого значения, и осуществлялось для оперативного прикрытия. Валерьян уже знал – кто, что, как, и при каких обстоятельствах – из своих источников. Еще через пятнадцать минут Шебекин писал покаянную объяснительную записку командиру корабля. Правда – по Тентекбасову, на Буракова никто внимания не обратил. Да и стыдно бы ему самому было – по сроку службы. Уж лучше «губу» посетить – для полноты ощущений военной службы.

А Станислав Викторович Неверский в своей каюте устраивал выволочку всем офицерам БЧ-3 в свете серьезности текущего момента. Народ вникал с поникшим видом – никто не сомневался, что поделом, это понятно! Просто быть первыми, кто попался – было очень обидно! Мы же всегда считаем себя умней других, только те вроде бы удачливее!

Объяснительная записка выглядела примерно так и отличалась красотой сермяжной правды.

Командиру в/ч ХХХХХ

Старшина 1 статьи Д. Шебекин.

Объяснительная

Я, командир отделения электриков ПЛО, старшина 1 статьи Шебекин Д. В., действительно ударил матроса Тентекбасова один раз. Он совсем не понимает по-хорошему, сколько его ни бей! Сразу не доложил потому, что командир боевой части капитан-лейтенант Срединкин обещал за каждый синяк у молодого навешать по два фингала каждому командиру отделения. Командир он хороший и всегда исполняет свои обещания.

Я искренне сожалею о случившемся, прошу дело в прокуратуру не отдавать, готов искупить свою вину отличной службой и трудом, вплоть до зачистки топливных цистерн под белую тряпочку.

На том Неверский и Слоников и порешили, но широкой публике сказали, что будут думать – по поведению. И судьба их товарища Шебекина будет зависеть от ситуации. Теперь молодых матросов обходили стороной даже совершенно безбашенные хулиганы…

– Интересно, – задумчиво сказал комбриг, прочитав эту записку: – Неверский! А сколько звездюлей ваш Тетушкин обещал минеру лично? За каждого матроса – и оптом? И что, он тоже всегда исполняет свои обещания?

 

Глава 7. Дездемон Егоркин

Но минер без синяков вполне обошелся, а вот Егоркин пришел на следующее утро с красивым «фингалом», радостно переливающимся всеми цветами радуги. Причем, крем-пудра, позаимствованная у жены, оказалась некачественной (выговор жене надо объявить, чтобы всякую дрянь дешевую не покупала!), и бордово-сиреневый кровоподтек проступил сразу же после подъема флага. Это явление сразу стало главной темой для обсуждения, и стало известно самому Громяковскому, который сразу же дальновидно предположил новый виток мордобоев на бригаде. А что? Мешок-то уже развязали, по выражению Берова.

Дело было так – Георгий Парилкин, помощник командира перестарался слегка в борьбе за плановое снабжение своего «Летучего» и не рассчитал суммарную дозу. «Оппонент»-то у него был не один! А дело делать надо, и побыстрее – совсем скоро в море пойдем. Он почувствовал себя крайне не удифферентованно и шел по тротуару противолодочным зигзагом с резкими сменами курса, чудом не сталкиваясь со встречными людьми и едва не слетая под колеса суетливых машин, нервно сигналивших ему. Егоркин, тоже оказавшийся у бербазы подплава по своим делам, чуть не с толкнулся с Жорой, и пристально оглядел его. Он опытным глазом определил состояние офицера, как полный «груз-400» (насмешливое обозначение пьяного). Делать нечего – нашел машину у своих приятелей, и решил лично сопровождать того до дома. «Своих не сдаем и не бросаем!» – святой девиз на флоте был куда как свят старого мичмана.

Маленький-маленький был Парилкин, но – тяжелый-тяжелый! «Вот, блин, Папа совсем забросил спорт и физподготовку с офицерами! Безобразно растолстели!» – ворчал он вслух.

Палыч взмок, пока дотащил Парилкина и вставил его в проем двери квартиры на четвертом этаже. Потом он нажал кнопку звонка. За дверью раздались быстрые легкие шаги мадам Парилкиной. «А теперь – давай-ка, Бог, ноги!» – и старший мичман резво скатился вниз по лестнице и выскочил из подъезда.

Женушка помощника отличалась скандальностью, и как большинство в их женском племени, всерьез считала, что все окружающие только и делают, что спаивают ее безвинного благоверного! Можно было и на неприятности нарваться. Ибо ни одно доброе дело не бывает безнаказанным! Нет, все-таки, его Света – она намного умнее, уравновешеннее, терпеливее и, вообще, настоящая русская женщина! – подумал Палыч, приближаясь к мосту через бурный ручей, гордо называемый рекой.

Шел он через мост, весь в светлых мыслях, – а там навстречу – жена.

«Да, помяни-ка чёрта – а он – тут как тут!» – подумал он, сокрушенно покачал головой и краски дня сразу как-то слиняли. Но это еще не все! А рядом с женой-то, прямо в лоб, навстречу, шла… одна подруга, подозрительно знакомая! И ведь не удрать никуда – мост он на то и мост! Ежели только через перила в реку сигануть, в присутствие пятой части жителей поселка! Это надо было бы раньше, хоть вниз головой! По спине Палыча, тыча острыми холодными иголками в его дубленую шкуру вдоль всего позвоночника пробежал древний морозный страх. Чистый ужас! Поиск за языком в арнобских джунглях и затоны с затаившимися бревнами-крокодилами в сравнении с ним – детская страшилка от журнала «Мурзилка». Но делать было нечего – в таких случаях моряк рвет на груди тельник и орет «Полундра!», устремляясь на врага. Вот он и пошел таранным курсом на сближение вплотную – как брандер-самоубийца!

Поздоровались… что-то вид обеих подруг мичману как-то сразу не понравился. Предчувствие, как у лопарского шамана! Надо было вслушаться и втихаря вернуться на корабль, но… авантюризм проклятый и наивная вера в лучшее на этой планете… А зря!!!

Он вернулся домой через некоторое время, и открыл дверь ключом, довольно беспечно, надо сказать. И тут, из темного коридора, куда он шагнул от яркого света на площадке, прямо на него обрушилась увесистая скалка! Бац! Вот подловила! Ни увернуться, ни даже закрыться не успел! Как новобранец! Обидно, да!

Надо сказать, уж если честно – заработал вполне заслуженно! «Кобелиный сезон» этого года только что закончился, и Светлана Егоркина вышла на работу. Как раз сегодня – первый день.

А у Палыча минувший сезон прошел, в целом, удачно. Отмечая с группой приятелей какой-то праздник в одном из двух поселковых «кабачков», он полностью потерял сознательность, познакомился с яркой брюнеткой и нечаянно (ну, совершенно!) оказался у нее на квартире – просто попить кофе. А как же? А потом пришлось этот кофе отрабатывать, мысленно нарисовав на своем мятом возрастом волосатом фюзеляже еще одну звезду «за сбитый».

Но дед Палыча, казак старой, настоящей закалки, всегда учил внука: «Если, Сашка, ты уж взялся за какое дело – то делай его так, чтобы народ любовался и помнил мастера!»

Потому Егоркин и старался соответствовать совету деда – всю ночь!

Пахал – как оратай в поле, потел – как старатель на прииске! Чтобы, значит, народ вспоминал и любовался… А то!

Когда утром расставались – подружка провожала его до двери, заметно пошатываясь, со счастливой улыбкой на лице. Так с тех пор они и не встречались – дела, служба, рыбалка, гараж! Жаль, однако! Но видно эту одну-единственную встречу брюнеточка вспоминала! Да, а как же? И мысленно любовалась! Но поделиться удачей яркой романтической ночи ей очень хотелось!

А вчера, возвращаясь с работы, эта дамочка шла вместе со Светланой и, увидев усатого богатыря Палыча, высоко оценила его морально боевые качества. Она вслух сделала ему блестящую рекламу, применяя эпитеты в превосходной форме. О том, что ее сотрудница – жена Егоркина, она понятия не имела. По крайней мере – так говорила. Светлана же такой рекламы явно не оценила. С юмором у нее стало как-то совсем плохо! Увы, возраст! С возрастом только вино лучше становится, а жены – все больше, наоборот! – с сожалением подумал мичман. Палыч понимал, конечно, что дело плохо, но не знал – насколько!

Отсюда – результат! Понятное дело, старого лиса в норе с одним выходом не поймать, и он ни в чем и никогда не признавался и на провокации типа: «признайся, я тогда тебя прощу!» – не поддавался! Ага, щ-щас! Два раза! Простят… да над могильным камнем еще вспоминать будут! Это мы уже проходили, весь мировой опыт – за нас! Примеров тому – вагон и маленькая тележка!

Так одним синяком дело и обошлось! Егоркин до сорока лет дожил, ни разу не подняв руку на женщину, но сегодня его мучили смутные сомнения, что начинать, все же, когда-то надо. Решил он, что самое лучшее для него сейчас – это смертельно обидеться и уйти в эмиграцию, поселившись на корабле. Кстати, скоро призовой поиск, боевые стрельбы – не заскучаешь! Балбесы молодые опять же, шалят… я им теперь пошалю!!! Век помнить будут! Как некоторые другие, м-да-а! Вляпался! Старый я дурак, да с кем, однако, не бывало?! Как ни вертись, как ни крутись – не убережешься! – сокрушался старый мичман.

А на корабле еще долго гадали, посмеиваясь – кто это ему «подсветил» – Срединкин, Тетушкин или сам Неверский. А ПКС Парилкин, сукин сын, из-за которого все и случилось, пришел на корабль, как ни в чем не бывало – ни тебе – спасибо, ни – «пошел на фиг!». Вот и делай добро людям после этого, да!

Пришлось написать целых три объяснительных!!! Стыда не оберешься – вовсю Дездемоном обормоты кличут теперь! И не только на родном корабле! Надолго приклеится, блин! – Палыч-сан тяжело вздохнул, переживая такую дурацкую «залипуху», подорвавшую устойчивый авторитет. Да, судьба жалует его в последнее время – то в морду, то по лицу, а то прямо по роже! Как прогулка с завязанными глазами между качающихся кувалд…

И засел Палыч на корабле с тех пор – даже необходимые покупки в магазинах делали ему друзья-приятели. Чтобы снизить вероятность негативных вывертов судьбы – как разъяснял ему Андрей Крутовский. Вот не всё коту масленица, и еще какой Юрьев день бывает!

Егоркин проникся ответственностью и считал себя в «автономке», ожидая, когда Светлана сменит гнев на милость и первой начнет проявлять интерес. Работы хватало – и всем он был нужен, и всегда нужен, что грело мужское самолюбие. А как же! Есть два момента, которые стабилизируют наш душевный покой – внимание и благосклонность женщин и сознание своей профессиональной состоятельности.

 

Глава 8. Не согрешишь – не покаешься

В вечерний час, в светлой каюте старпом Борис Александрович Тетушкин и старший мичман Александр Павлович Егоркин разбирались в каких-то учетных бумагах. Разбавляя рутинную работу, они, время от времени, попивали чаёк, закусывая сушками из вспоротой большой блестящей жестяной банки и болтали о том, о сём.

– Вы, Александр Павлович – средний класс! – уверенно сказал старпом между двумя глотками горячего, сладкого напитка. Борис любил сладкое, но лишний вес пока ему не грозил.

– Это еще почему? – искренне удивился тот, насторожившись.

– А я недавно вычитал – кто пьет чай, используя чайный пакетик только раз, тот в России – средний класс. Вычитал, вон, в одной газетенке – он кивнул на ворох газет и журналов, брошенных небрежно на большой книжной полке.

– Ну, ежели так… только я сам не пью чай с этой полной порнографией на благородный напиток – прости меня, Господи! Китаёзы это самое даже в чайных магазинах не продают, вот! Я же завариваю всегда натуральный! Это только у вас – чтобы хозяина, значится, не обижать…

– Да я, собственно, тоже. Только сегодня балбес-приборщик взял и вылил мою заварку, которую я еще с утра поставил настаиваться…

– Инициативу «эльдробуса» (производное от традиционного л/с) надо ограничивать – наставительно заметил мудрый мичман: – Зато, Борис Александрович, вы хоть сразу заметили, что боец делал приборку в вашей каюте, а наш делает так, что мы ничего не замечаем. Мазнет грязной тряпкой по палубе – и все! А потом мамой клянется, что шуршал, как мышка!

– Так воспитывать надо!

– Ага. Но словами не доходит, а руками показать – Громяковский, вон, прокуратурой каждый раз грозит – почем, зря!

В полуоткрытую дверь постучали. Вошел дежурный СПС с портфелем. Этот портфель со здоровенной пластилиновой печатью в пришитой суровыми нитками пробке от крема, сегодня был просто набит секретными телеграммами для ознакомления.

Старпом жестом показал на металлическую табуретку – садись, мол, и жди, пока прочту. Звякнул звонок, в проеме двери материализовался рассыльный.

– Пригласи-ка ко мне и замкомандира по воспитательной работе. Скажи, тут ему тоже, целая сага в телеграммах пришла!

Пришел замкомандира капитан 3 ранга Валерьян Слоников. Весь его вид показывал, что человека оторвали от важного дела ради какой-то форменной ерунды.

Тетушкин молча сунул ему пачку телеграмм. В верхней части каждого листа рдели резолюции начальников, начертанные красным, черным, даже зеленым – в зависимости от того, кому они адресовались для информации и исполнения.

– Ха, Громяковский здесь развернулся! Смотри, он «ЕВМ» пишет, с восклицательными знаками. Аж пять штук! Но с ошибками, забыл русский язык, далеко от школы жил! ЭВМ, надо правильно писать про вычислительную машину-то… – саркастически хмыкнул Слоников.

Егоркин даже завертелся на одном месте, как будто сел на гвоздь. Фыркая от нетерпения, он сказал, ехидно посмеиваясь:

– Разрешите, товарищ капитан 3 ранга? Это замкомбрига не про машину электронно-вычислительную написал! Где же вы их у нас видели? Это он про вашу, так сказать, маму… извините…

– Да? – удивленно начал было Слоников, но еще раз бегло пробежав глазами резолюцию сказал: – А ведь точно, про маму! Так и пишет: «ЕВМ, товарищи КК, СПК и ЗКК! Сколько вам можно говорить про журналы телесных осмотров и приложенные к ним материалы расследований!» Ну, и так далее! Ага! «Месячник» по борьбе с годковщиной! Видно, проверялы нашли чей-то журнал и сразу – миллион замечаний в нем. Значит, предстоит всеобщая вразумляющая выволочка! Опять – общий план, потом частное… Достали! – спрогнозировал ход событий и обреченно заключил он, жалуясь Егоркину.

– Ты посмотри, Валерьян, какой я умный! – похвастался Борисыч – В средневековой Японии чиновник, который претендовал на должность, должен был наструячить трехстишие, хайку по-японски. Вот чего я наискрил, послушай!

– Каково? А? Гожусь в чиновники? – хвастливо огляделся Тетушкин.

– Ага! В японские, только их язык тебе сроду не выучить! – уколол Слоников старпома.

– Прикажут – выучу! И не такое на зачетах сдавали! Девиз курсанта помнишь? «Вчера – не знал, сегодня – сдал!»

Расписавшись в ознакомлении, отчаянно плюясь и шипя себе под нос, Валерьян Викторович Слоников потопал по трапу к своим отложенным делам – вдохновлять командиров боевых частей.

«Да и мало ли дел у замкомандира в свете пресловутого „месячника“?» – подумал Егоркин.

– Палыч! А скажите мне – вы верующий? – спросил Тетушкин, взяв с книжной полки новенькую Библию, которая у него лежала на полке вместе японской поэзией, сборником Уставов, книгами по ракетному оружию, МППСС и томом американской фантастики. Кругозор, однако! Но, по девственно-чистому срезу Библии, было сразу видно: открывали эту книгу не часто… мягко говоря.

– Как сказать… а вы, Бор-Саныч, так прямо эту книгу и цитируете!

– Ну да!? Это когда же?

– Так вон вчера, когда маслопупы своими грязными шлангами и маслом весь ют уделали, вы так и кричали – прямо как Сам Творец: «Плодитесь и размножайтесь!»

– Я???

– Да, точно-точно, если же, конечно, эти слова на обиходно-корабельный перевести!

– А… дошло, эк вы меня уели! Да, бывает! Так ведь где-то сказано: «по образу и подобию». Поэтому и стремлюсь соответствовать – засмеялся старпом удачной шутке и спросил мичмана: – Так все-таки, верующий?

– А как же? Тут как заштормит, как закачает, вспомнишь про старые машины и водоотливные средства с продленным моторесурсом, про хреновое топливо – как взмолишься Господу-Богу, и Святому Николе, заступнику за всех моряков перед ним. И искренне-искренне, до самых глубин души!

Тогда послушайте: «Боже! – говорю я, – да ежели я из этой круговерти выберусь, если механик свои машины в конец не угробит, если сальники на фланцах и на дейдвудах не разорвет, то – далее по списку: первое – пить брошу, нет пиво пока оставлю, второе – от своей жены убегать не буду… ну, только если на рыбалку… ну и в гараж – иногда, третье – по чужим бабам бегать не буду… ну, разве только что к тем, у кого мужей нет и им невмоготу, так помощь дружеская требуется. Только в качестве посильного шефства… И в храм ходить буду… на Рождество и Пасху – это – точно…»

– И – что? – перебил его Тетушкин, – даже с этими оговорками – и вы еще до сих пор…

– Ага, жив, жив, как видите! Да еще и вместе с кораблем! – Палыч дурашливо поднял руки и напряг бицепсы, как артист старого цирка: – Здоров, ничего себе, пока. Зато как искренне я молюсь!!! Как поморы местные говаривали: «Кто в море не ходил, тот истово Богу не маливался!». Так и я! Казаки на войне, я полагаю, тоже искренне и истово молились! И не только на войне!

– А молитвы знаете? – продолжал цепляться к мичману старпом.

– Не-а! – честно признался тот, даже «Отче наш» – и то, в общих чертах, со словарем! Совесть гложет! Где-то внутри… Но все как-то не доберусь до первоисточников… Но – ничего, думаю, ТАМ понимают!

– Борис-Саныч, хочу вам рассказать одну историю на этот случай. Как-то раз, во время моих военных приключений в дни кошмарно-романтической молодости, я достаточно крепко схлопотал по чердаку и заскучал в ближайших кустах. И мое сознание куда-то пропало… очухался я в каком-то коридоре…

– В том самом, со светом в конце тоннеля? – подыграл ему Тетушкин.

– Может быть и… так вот, там очередь, все – в чем мама родила, сидят на длинных баночках, скамейках полированных, прямо как в бане, вдоль стен, а вокруг снуют разные ребята и красивые девы. Все в строгих костюмах и платьях и с ма-а-ленькими такими белыми-белыми крыльями за спиной.

– Ух, ты!

– Ага! Ну, думаю, абзац моим мемуарам, не успел написать, уже отъездился. И вот очередь движется, в кабинетах разных люди исчезают. А выходят – кто счастливый и смеющийся, а кто в слезах и в истерике. Кто вверх воспаряет, а кого, в наручниках, тащат в подвал мордовороты в черном. Жуть! – зябко передернул плечами Егоркин.

Тетушкин подозревал какой-то подвох, но пока не понимал, куда тот клонит.

– Доходит до меня очередь – продолжает Палыч: – Захожу в кабинет, представляюсь по военному. А мне хозяева кабинета – один черный, другой белый, с крыльями, и говорят:

– А скажи нам, раб Божий, какие такие грехи ты совершил на Земле?

Да вот, говорю, водку пил, по чужим бабам шастал, девкам жениться обещал, да не исполнял никогда. Может, двадцать их было, может – пятьдесят. Да как-то времени не хватало… Но я, это, раскаиваюсь…

– И всё? – спрашивают.

– И всё! – отвечаю. Тогда один из них, которого я добрым-то считал, как вскочит с кресла, как покраснеет и заорет, как комендант на пленных алкашей: – Как тебе не стыдно, прохвост и бездельник ты этакий, ходок недоделанный, занятых высших существ от дел важных всякой ерундой отрывать? Поду-у-маешь – грехи! А дел-то добрых вообще ни на грош? А ну, катись отсюда! Брысь, на хрен!

Тут я и покатился. Очухался в госпитале в палате. Да в тот же день и на поправку пошел. Доктора все удивлялись – после такой раны и контузии – ни тебе комы, ни тебе осложнений. Зажило все, как на собаке! Вот так вот. Саныч, хотите – верьте, хотите – нет. Куда нам, сирым! А кому многое здесь дано, тому там ка-а-ак добавят, так и не унесут! Пусть хоть все всенощные подсвечником работает!

– А в правительство, или – в командование наше верите? В его ум и мудрость? – потешался ухмыляющийся баламут Тетушкин.

– Да-а-а! Верую, Борис-Саныч! Прямо как в Бога – прости меня, Господь милосердный! – Палыч задрал свои очи и упер благочестивый взгляд куда-то в подволок. «Вот гады! Все „шильдики“ краской замазали и до сих пор не оттерли! И кабель-трассы уже сто лет не промывали, не пылесосили! Лень раньше них родилась!» – подумал он про недотеп-электриков, разглядев кабеля, все в пыли и густо обляпанные краской.

– В смысле? – удивился старпом.

– Никогда-никогда Его я сам лично не видел, но чувствую – должен быть! Так и с высоким командованием: – никогда не видел там ни ума, ни мудрости, но точно знаю должны же они быть! Иначе… амбец нам когда-то наступит, коли оно не так!

– Так вы не только богохульник, так вы еще и крамольник! – смеялся старпом.

– Я – не богохульник, я – стихийно верующий! – с достоинством поправил Палыч офицера.

– То есть – верующий в Него исключительно во время разгула стихии? – коварно уточнил Борис.

– Вы как демон искуситель! Ну, не только… – смутился (все-таки) мичман, – а вообще – главное, чтоб от души. Не может же быть Бог мелочным! У Него, чай, не парткомиссия! Я вам уже рассказал про себя. А это пример, кстати, классический! Слушайте!

Значит так! Как-то попадает в рай один благочестивый служитель культа, в рясе и в чем там еще положено быть. За всю жизнь, кроме кагора, ничего даже не пригубил, и на фюзеляже – ни одной отметины за покоренных и облагодетельствованных женщин. Представляете, вспомнить нечего! Все мимо прошло! Покаяться – и то не в чем!

Встретили его у ворот ребята с крылышками, ключи какие-то вручили, с инструкцией – что – можно, а чего – нельзя, ознакомили, подписи собрали… учет и порядок!

– Как во флотском санатории?

– Примерно, только хуже!

– А почему?

– В санатории оно как? После процедур – гуляй душа! Только не попадайся – откровенно. А там? Да за забором – ни одного пивного ларька, ни одного кабачка с вином, ни тебе скучающих красоток в соседнем номере… И не выйти – некуда и всё! Да и окружение – сплошные праведники – полная тоска… и одни запреты. Ей-богу, в конкурирующей фирме, в смысле – в аду, этих запретов поменьше будет! Я, конечно, там еще не был, но серьезно на это рассчитываю.

– Ох, не видать тебе, Палыч, Рая!

– Так это на том свете, а на этом мне бы Раю. Да, да! Вон ту самую пышную блондиночку Раечку, из магазина «Волна, помните, – а бедра, а грудь… да и личико ничего… и глаза, стеклянно-синие.

– Тьфу на вас, Александр Павлович!!! – откровенно веселился старпом: – Она же полновата! И блондинка – явно искусственная! И, опять же, фингал у вас еще не совсем поджил…

– Э-э-э! На вкус на цвет, однако… Заживет фингал, куда денется, на ринге, вон, тоже бывало, так то – бой, и удар пропустить – совестно! А здесь – из-за угла – не считается! Да, старею – вдруг расстроился он.

– Да, так, значит, продолжаю: – В этот самый момент слышит этот самый попик: «аврал» играют, уже «захождение» фанфары выдувают, местный персонал забегал нервно, венки, хлеб-соль тащат, почетный караул строится…

«Ага!» – смекает служитель культа, – «видно, сам Папа Римский скончался». Дай, думает, гляну хоть одним глазком!

Но смотрит – по дорожке из белых роз идет мужичок под хмельком, в мятой форме гражданского летчика. Возмущенный и обиженный, приходской батюшка обращается к местному начальству из ангелов:

«Послушай, твоя святость! Я всю жизнь посты соблюдал, молился, проповеди каждый день пастве посвящал – и меня так холодно приняли. И – какой-то летун! Да еще в хроническом подпитии… а вы…

– Когда ты, о, благочестивый, читал свои проповеди – сказал ангел нетерпеливо, – то народ дремал глубоко и откровенно. А когда он сажал свой самолет – так все сто человек искренне молились! И так – каждый день, а то и целых три раза в день! А сейчас – иди-ка ты, отдыхай, и не мешай нам работать!»

– Во – как! А вы, товарищ капитан 3 ранга, мне не верите! – укоризненно покачал мичман головой.

– Да уж, каждую работу можно выполнить с неожиданным эффектом! – посмеялся Тетушкин.

 

Глава 9. Вся жизнь – борьба. Не совсем запрещенные приемы

Настало время сходить в народ и лично побороться с этими самыми НУВ-ами. Устроили строевую прогулку перед вечерней поверкой – со строевыми песнями, прохождением торжественным маршем, приветствием в строю и так далее.

Поэтому, когда старпом все это объявил законченным, команда очень обрадовалась и воодушевилась.

Однако, Борис Александрович Тетушкин, вместе со Слониковым, провели после вечерней поверки еще и информирование – на сон грядущий. Рассказав о разных неприятностях, он не стал пугать грядущей в космических далях уголовной ответственностью. Нет, проникновенно вглядываясь в глаза самым записным «годкам», он просто пообещал, что в случае обнаружения любого «неуставного взаимоотношения», начнем служить строго по уставу – и целых десять дней! С сорокаминутной контролируемой физзарядкой, со строевыми занятиями во время обеденного перерыва и прочие радости…

Потом спросил: – А оно нам надо? Что кому не хватает, кроме оргпериода? Обсудите сегодня и желающие пусть подойдут! Что всех мучить-то? Я же не фашист какой! Договоримся! По индивидуально-персональной программе!

Ответом было молчание… остальное обсуждение пошло по кубрикам. Говорят, что взаимная терпимость матросов и старшин друг к другу заметно повысилась… Надо заметить, что перспектива служить даже всего 10 дней строго по комплексу Уставов всерьез пугала матросов во все времена! Офицеров, впрочем, – тоже!

Вернувшись с поверки и проинструктировав смену обеспечения, старпом взялся за ЖБП (журнал боевой подготовки). А когда еще за него браться? Да только после того, как любимый личный состав лег зубами к стенке и мирно заснул, видя сны, в которых он делает гадости своим командирам и ему, старпому – лично… Уж лучше бы сны про дом смотрели или про обнаженных девок!

Глубокой ночью Тетушкин наконец-то закончил борьбу с корабельным ЖБП. Внимательно просмотрел его еще раз, выборочно сличил его с планами в аккуратной коленкоровой папке. В целом, остался доволен своим титаническим трудом, и сладко потянулся в кресле. Да, вечер трудного дня!

Было далеко за полночь. Надо полагать, члены рабочей группы из вышележащего штаба, ожидаемые на днях, тоже спали и видели сны, как они проверяют корабли – вообще, и самого Тетушкина – в частности.

Закрыв документы в солидный сейф, давным-давно, еще при постройке, насмерть приваренный к борту, Борис Александрович оглядел свою каюту критическим взглядом. «Сойдет!» – решил он, имея ввиду общий порядок.

Вспомнил он вдруг Егоркина с его рассказами и почувствовал некую неуверенность в результатах грядущей проверки. Тогда, подавив некоторые угрызения совести, старпом решил попросить помощи «на самом верху».

Само собой, взгляд его тут же натолкнулся на портрет-иконку с изображением адмирала Федора Федоровича Ушакова, единственного русского военного моряка среди всего сонма святых. Будучи выпускником Черноморского военно-морского училища, старпом чтил славного адмирала еще с незапамятных, сладких курсантских времен.

Поэтому, он горячо и искренне обратился к иконке: – Если ты меня слышишь, и если ты можешь, то сделай так, или замолви за меня словечко перед своим Всемогущим кэпом, чтобы завтра мой ЖБП и прочую ерунду мне не надели на мою бедную голову или не забили ее мне же кое-куда плашмя за все возможные и пропущенные ошибки и недочеты! Пусть документы, согласно которых я проделал сей тяжелый труд в поте лица, еще не успели бы измениться до приезда комиссии! Не дай мне обгадиться перед вышележащим штабом, и подвести отца-командира! Иначе сожрет он меня и костей не оставит! А хотелось бы еще в отпуск – хотя бы и в сентябре! Услышь меня, а? Аминь!

Молиться Александрыч не умел (не проходили!), но, справедливо полагал, что Федор Федорович при жизни был истинным моряком, чуждым формализму. Главное – чтобы от чистой души! Верно, Александр Павлович! – вспомнил он Егоркина.

Поплескавшись в умывальнике на сон грядущий, едва расправив постель, Тетушкин рухнул в койку и заснул сном праведника. Конечно, сна праведников и самих праведников на флоте мне видеть не доводилось, но…

Вся штука в том, что «Летучий», обладая более или менее приличной и современной (на тот момент) ГАС из всех кораблей, был задействован в поиске на Приз Главкома по итогам года. Старшим был назначен сам Русленев, начальник штаба и очень грамотный офицер, противолодочник с талантом. Иной раз офицеры верили, что он видит море насквозь, так удачно он выводил корабли на маневрирующую подлодку! Любил он это дело и был настоящим моряком!

Поэтому он и сам помогал в подготовке и способствовал Неверскому и Тетушкину в их стремлении отрабатывать боевые расчеты, закрыв глаза на всякие «внешние мероприятия» и перманентные приборки. Чем они и занимались от души, получив полный «карт-бланш» на использование рабочего дня. А так же – доводили до ума свою технику. И вовсю отрабатывали гидроакустиков и КБР (корабельный боевой расчет).

Но… кто-нибудь видел, чтобы до бойцов все увещевания и предупреждения доходили с первого раза? Да еще – одними добрыми словами? Нет? Так я тоже – не видел!

Несколько ограниченные старослужащие из БЧ-5 не смогли понять старпома и замполита мозгами. Возможно, они обычно думали несколько другим местом или им чего-то не хватало… или, как дети, решили проверить у старших границы терпимости к свои подвигам. Проверили!

Получилось вот что: – Вопреки установленному порядку, за обедом они, всё-таки, сели за отдельный бак с «персональным обслуживанием». Тогда появился сам Неверский! Понятно, что сразу состоялись «тренировки по приему пищи». Теперь урок усвоили, и весь экипаж дружно материл «бандарлогов».

Кроме того, все отлично знали, что кроме доброго слова у командиров были еще и волшебные слова. Не так далеко от базы была маленькая железнодорожная станция, даже – просто разъезд с несколькими ветками, куда приходили вагоны с зимним запасом овощей для флота, где всегда требовались рабочие руки. Была том одна гауптвахта, знаменитая тем, что попав туда на пять суток, корабельные разгильдяи и негодяи трудились в поте лица, как минимум, пару недель. Это – если повезет! В сезон дело обстояло еще круче! Где, скажите, брать такое количество грузчиков? Вот так вот, эксплуататоры!

С руководством же того гарнизончика у командира и старпома всегда были добрые отношения, которые иногда ими стимулировались «свободно-бутылируемой валютой» или большими вареными крабами, которых в достаточном количестве вылавливали в Противосолнечной светлыми ночами…

– Уважаемый! – проникновенно спрашивал Тетушкин у «отличившегося»: – Скажи мне – делать приборку женское дело?

– Женское дело! – соглашался разгильдяй.

– А мешки по 50 килограмм таскать, мужское дело?

– Мужское! – опять соглашался матрос. Попробуй-ка что-то возрази!

– Хорошо! Молодец! – удовлетворенно заключал Тетушкин: – Прямо сегодня и поедешь заниматься мужской работой!

Клиент уже понимал, чем все кончится и лишь огорченно вздыхал…

Некоторые из наказанных занимались «настоящим мужским делом» долго. Возвращались тощими, черными от дыма костров и вагонной пыли… и с кучей впечатлений. Естественно, в своих рассказах «братве» они рисовали себя героическими борцами за волю и права «годков», но им не больно-то верили, и заменить их в «застенках дяди Коли» (сурового старшины гауптвахты старой закалки, полученной еще в разведроте морпеха, где он легко выдерживал еженедельный спарринг с лучшими молодыми бойцами) вовсе не хотели!

Посему вопрос с «годковщиной» – на какой-то период был закрыт. Чтобы не тратить дорогое время.

После обеда, а также по команде «отбой», едва-едва умывшись, личный состав бегом бежал до коек и засыпал без задних ног до самого подъема. А когда матрос – самый безопасный? Правильно – только тогда, когда беспробудно спит – своими зубами к переборке. Или там – к борту в своем кубрике! А самое интересное – вопросы об неуставных взаимоотношениях скоро отпали сами собой. Старшины – старослужащие отрабатывали молодых матросов в составе расчетов, боевых смен – тут не до идиотизма. А с хроническими придурками командиры боевых частей разбирались сами…

Комбриг и Громяковский к ним почти не заходили – хватало и других кораблей! Неверский считал, что это его заслуга, а Тетушкин был другого мнения – он считал, что дурные мысли в головах матросов не появляются тогда и только тогда, когда его тело замучено физподготовкой, строевыми занятиями и боевой работой. Последнее – самое предпочтительное! Приборки – не в счет! Рутина вызывает поиск разнообразия, они и находят его – на нашу голову!

 

Глава 10. Дело было вечером, делать было нечего. До тех пор, пока…

На «Бесшабашном» случилось такое, что еще долго заставляло вздрагивать и пить «валерьянку» его командира Караева. Честно сказать, он это делал, когда некие более эффективные лекарства он применять не мог – за рулем, или аналогично. А его зам Кирилл Бердников – даже просыпался, разбудив самого себя криками «Стой, сволочь, убью!» И забыть об этом они долго не могли…

А дело было так: Был обычный день, старпом был отпущен домой и, завершая рабочую суету, командир обошел корабль. Сработал охотничий инстинкт, Караев спустился в один из кубриков. Он заметил, что, несмотря на отбой и неурочное время, здесь собрались молодые матросы с ветошью, обрезами-тазами, мылом…

Понятное дело – кто их собрал – не доложили. Командир молча кивнул, решив подождать… Ждать долго не пришлось!

Громыхая гадами по трапу, влетел прямо в кубрик матрос Абдукеримов. Был он несколько туповатый и малограмотный воин, которому просто нечем было выделиться перед остальными – кроме срока службы. Никаким увещеваниям не внимал – просто не доходило, и понять это ему, бедолаге, было просто нечем. В его голове две мысли одновременно просто не помещались.

– Ага! – воскликнул он, оглядывая молодых матросов, – сейчас я вас!

– Ага! – услышал он голос командира из-за своей спины. И все-все повышенное настроение Абдукеримова обрушилось куда-то в трюм. Вместе с положительным тонусом.

– Достал ты меня, уважаемый! – сказал командир, – завтра ко мне с командиром БЧ. Ждать буду с нетерпением! А сейчас – всем спать!

– Куда собираться на «кичу» – в Обзорново, или на овощи? – задиристо вопросил обормот.

– Не боись – привезут увидишь! Не ты же за рулем будешь! Надолго, насмотреться успеешь! – успокоил его Караев.

После, поднявшись на ходовой, командир осмотрелся, оглядел причал, швартовые концы, подсвеченные прожектором. Результаты его вполне удовлетворили, команда мирно спала, обеспечивающая смена отрабатывала свой хлеб вполне сносно.

«Вроде бы все!» – с облегчением подумал Караев. С чувством некоего удовлетворения и праведной усталости, не спеша направляясь к себе в каюту, он спустился с ходового поста по трапу и чуть не уткнулся в чью-то спину.

У открытой двери каюты заместителя командира Бердникова стоял старшина 2 статьи Тетеркин и с обреченным видом бубнил себе что-то под нос. В его руке был потрепанный том из корабельной библиотеки.

В рубашке с расстегнутым воротом, без галстука, (по случаю окончившегося рабочего дня), за столом сидел Кирилл и, листая какую-то книгу, делал быстрые пометки в своей тетради. Слушая заунывный голос старшины, офицер в такт покачивал головой, как видно, не особо вникая в смысл.

Командир заинтересовался и тихо потянул старшину за рукав. – Ты это чего? – спросил он полушепотом.

– Так, товарищ командир, я это… – он посмотрел прямо в душу офицера молящим взглядом и перешел на полушепот – нехорошо матерился в столовой на камбузный наряд.

– Ну и?

– Так я капитана 3 ранга Бердникова не заметил. Тогда он меня поймал и привел к своей каюте, всунул книжку Пушкина. Читай, грит, оболтус, вникай, какой язык позоришь! Вот и читаю – штук пять больших стихотворений прочел, – а ему мало… Уж лучше бы по башке мне этим Пушкиным стукнул!

– Но-но! – сказал командир, – что ты, Тетеркин, так нельзя! Это не педагогично, так нашего зама не учили!

– Может, хватит? – старшина вновь с надеждой посмотрел на Караева.

– Заму виднее! – пожал плечами командир, – И вообще, я пошел отсюда – а не то, при таком раскладе, Кирилл Дмитриевич сейчас «Войну и мир» мне вынесет… или пару томов «Большой энциклопедии»… Поделом мне тоже будет! Тогда всё это читать придется! А я уже устал, как собака. И спать хочу!

Ты сам виноват – в следующий раз клювом не щелкай и бдительность не теряй! – посоветовал он старшине и пошел в свою каюту.

Переобувшись из надоевших форменных надраенных до зеркального блеска ботинок в мягкие тапочки, просто блаженствуя, он прошелся взглядом по книжным полкам, выбирая, что бы такого почитать для души после суматошного дня. Прошелся пальцами по струнам гитары – давненько не играл, надо бы сыграть что-то поинтереснее! Но жизнь оказалась куда как разнообразнее!

 

Глава 11. Как судьба стучалась в дверь без приглашения

И именно в эти секунды и раздались удары судьбы. Помните, у Бетховена? Та-та-та-там! Вот-вот, так оно и было!

По трапу размеренными шагами поднялся матрос Пивняков. Из молодых, призванных откуда-то с Тамбовщины, и определенный в комендоры батареи универсального калибра. Оглядевшись, и увидев командира, он как-то обрадовался и доложил, как положено:

– Товарищ командир! Разрешите обратиться!

– Обращайтесь – благодушно махнул рукой Караев.

– Так я того… Бузыкина сейчас убил… он в НЭСе валяется…

– Что-о-о? – заорал капитан 2 ранга, – как – убил!!!??? – тут он почувствовал, как по его спине – от копчика и до затылка – прошелся острыми немеющими колючками мертвый холод. И дар речи куда-то безнадежно уползал… во рту и в горле стало сухо, как в Кара-Кумах в месяце июле на вершине бархана!

– Стволом пожарным… по голове… достал он меня! Щелбаны каждый день за всякую ерунду мне отвешивал!

На рев командира – тоже одетый почти по-домашнему, в каюту влетел Бердников. Из-за его плеча выглядывал испуганный Тетеркин.

Командир подскочил на ноги, и, теряя на бегу тапочки, бросился к трапу. Вся компания – за ним. Несколько секунд – и командир ракетой влетел в носовую электростанцию. Осмотрелся. Вслушался. Никого!

Из-за щитов появился вахтенный.

– Где труп? – хриплым голосом тихо спросил у него Караев.

– Н-н-не знаю, ушел куда-то! – промямлил матрос.

– Как – ушел?! Кто – ушел? Труп? – искренне удивился командир.

Он услышал голос своего заместителя, звавшего его откуда-то сверху.

Оказалось, что Бердников сразу же нырнул в амбулаторию – за доктором. Там он и обнаружил «труп». Он, то есть – совершенно живой Бузыкин, сидел, тонко поскуливая, на медицинской лежанке, а доктор, без халата, в одной рубашке, промывал ему небольшую ранку на голове. У Кирилла отлегло от сердца и он кинулся звать командира – чтобы с тем тоже чего не вышло, типа инфаркта там или ступора…

– Ну и что, Арсений Сергеевич, труп жить будет? – ехидно поинтересовался подошедший командир, к которому вернулся юмор – вместе с даром речи. Однако, сердце до сих пор бешено и гулко колотилось о ребра!

Все обошлось. Как пояснил начмед Венценов, рана была неопасная. Широко размахнувшись, матрос зацепился стволом за какой-то кабель под подволоком и удар прошелся по касательной, содрав приличный лоскут кожи с головы, откуда и брызнула кровь. Много крови – рана не глубокая, но с виду большая и страшная! Бузыкин сразу упал и потерял сознание от шока и вида крови – на свое счастье, ибо тем самым он избавил себя от вероятных последующих ударов. Пивняков счел свой долг исполненным и пошел докладывать командиру – с облегчением и чистосердечным раскаянием.

Рану надо было зашить, чем и собирался заняться хладнокровный доктор, выбривая ноющему Бузыкину волосы вокруг лоскута рваной кожи, попутно матерясь и стращая матроса. Честно заработал!

А командир и его зам сразу же приступили к разбирательству. Пивняков, облегченно вздохнувший после известия о том, что он все-таки не убил своего тирана и обидчика, внутренне расслабился и «поплыл». Его словно прорвало и матрос рассказал, что, оказывается, недалекий обормот Бузыкин, будучи его командиром отделения, в качестве воспитательного воздействия использовал… «щелбаны» по большой стриженной голове подчиненного. Эти пружинистые удары своими крепкими пальцами он щедро отпускал подчиненному за каждый промах. Как видно, в этом он не видел ничего плохого. У него на глазах могли происходить и происходили более страшные вещи, с точки зрения нормального человека.

Зато Пивняков считал свое достоинство униженным, но еще не очень. По своему психотипу, он внешне своих эмоций не показывал, но где-то внутри очень переживал свою трусость и покорность. Однако, прощать своих обид не собирался – у него в записной книжке был список старослужащих и крестиками были отмечены его претензии к ним. Он установил для себя пределом порога терпения цифру «20».

Сегодня от Бузыкина Пивняков получил 20-й щелбан за плохие знания электросистемы корабля на зачете. Дело было в помещении электростанции, Пивняков приготовил тяжелый бронзовый ствол, окликнул своего «истязателя» и обрушил сие орудие на его дурную голову.

Да, дело могло закончиться куда как хуже, решили офицеры и через несколько минут объяснительные записки писали уже человек десять!

Бузыкин, по горячим следам, тоже писал свое сочинение на заданную тему.

По мнению Караева, написал себе лет на пять зоны общего режима. И очень удивился, даже дар речи потерял, что эти пять лет, оказывается, положены ему, а не Пивнякову. Выводы сделал не только Бузыкин. Но давно и не нами сказано, что чужой опыт ничему не учит…

«Хорошо, что еще не успели доложить о „трупе“ Громяковскому и комбригу!» – решил Бердников. «Могли бы иметь еще… несколько истерзанных трупов… В том числе – мой и Караева!»

С тех пор Караев и Бердников оч-ч-чень не любили, когда по темному коридору, среди ночи раздавался шум приближающихся шагов. Да, уж! Вздрогнешь!

 

Глава 12. Собачья история

Старшина контрактной службы кок-инструктор Аскер Муслимов собирался в Обзорново к своей скучающей зазнобе. Однако, сойти с корабля вовремя не сложилось. То одно дело всплыло, то другое, то ПКС с накладными и раскладками меню пристал, объясняя ему популярно целых полчаса, что он – балбес, и так служить нельзя. Об этом он и сам знал, но… уж очень-очень хотелось навестить одну скучающую любвеобильную подругу…

Тем временем машина из бригады ушла, правда, оставался кое-какой шанс попасть на «апельсин» (грузовая автомашина с пассажирским кузовом окрашенным в оранжевый цвет. Такие машины были предназначены для перевозки рабочих в условиях севера среди снегов, чтобы, в случае всего яркую машину было легко обнаружить), и старшина решил поспешить.

Однако, появляться к женщине с пустыми руками – дурной тон, а удастся ли что-то купить в поселке – неизвестно. И – бес попутал!

Честно сказать, путал он его не в первый раз. Аскер незаметно, «чисто механически» стянул с разделочного стола приличный кусок мякоти, приготовленный назавтра, на обед личному составу планировались котлеты.

Довольный, что его никто не поймал за этим постыдным занятием, кок выскользнул из камбуза со своей клеенчатой спортивной сумкой, сошел с корабля и… увидел на дороге красные габаритные огни последнего убегавшего прочь «апельсина».

Он тяжело вздохнул – предстоял девятикилометровый марш-бросок до поселка. Надежда, что тебя подберет кто-то на легковушке, была слабой. Однако – не впервой, сказал он сам себе. Лето кончилось, темнота рано падала на сопки и озера, освещение еще как следует не наладили. А Аскер все шел и шел, оглядываясь, опасаясь пропустить случайную машину. Ветер шумел густой листвой придорожных деревьев, над головой висела луна – волчье солнышко.

И вдруг ему показалось, что в спину ему кто-то смотрит. Как-то так очень нехорошо, однако, смотрят! Как кок на кусок говяжьей мякоти, да! Он оглянулся – никого! Но тревожные ощущения остались…

Аскер прибавил ходу. За спиной зашуршали чьи-то шаги в зарослях. Шорох гальки и листьев под чьи-то ногами он ясно-ясно услышал!

Кок вновь оглянулся – опять никого, но теперь ему показалось, что кусты на обочине заметно шевелились. Он ясно видел чью-то тень. Нет, не показалось! Справа тоже кто-то продирался сквозь кусты.

«Волки?» – подумал он, «нет, откуда здесь, к шайтану, волки». Старшина припомнил, что когда-то, рассказывали ветераны, лет двадцать назад в окрестностях колобродил настоящий бурый, облезлый спросонья мишка, но это было по весне. Росомаха? Об этих жутких зверях он тоже слышал. Но и те фестивалят больше по зиме, а сейчас – не то еще лето, не то уже осень – пока не поймешь! А что, вполне может быть!

Волосы на затылке встопорщились, и от самого загривка до лопаток и ниже пробежал неприятный, игольчатый холод. Только собрав в кучу все свое самообладание, он удержал себя от перехода на трусливую рысь.

От хищников бежать нельзя – тогда они тебя точно определят как добычу и по инстинкту, кинутся догонять. А так… может и обойдется…

Ускорив шаг, он шел по обочине, но путника обогнали… Это были собаки штук пять лохматых шавок. Еще три догоняли сзади. Или – загоняли на основную стаю? Это были настоящие охотники, у которых проснулись и закрепились древние инстинкты. Их когда-то предали люди и они теперь жили в стае по ее древним законам. Дрались с конкурентами, отвоевывали мусорки, делали набеги на становища поселковых «бакланов» – с переменным успехом, и – вовсю боролись за выживание.

В поселке бродяг иногда отстреливала комендатура, приезжали из Мурманска собачья служба, отлавливающая бедолаг. И никто назад больше не вернулся… И это – бывшие хозяева, люди!? Их убивали и не ели! И псы поняли, что за поселком безопаснее… На людей, по той же врожденной традиции, не нападали… пока не нападали! Хотя счет их обид на двуногих возрастал! А так хотелось иметь хозяина и быть ему преданным!

От этого человека, одинокого на пустынном остывающем асфальте, пахло вкусным, пахло едой. Сквозь запахи ночи, дороги, бензина и прелой листвы пробивался назойливо запах свежего мяса. Этого стая выдержать никак не могла!

Идти Муслимову стало некуда. Бежать – совсем глупо. Он подобрал с насыпи куски крупной гальки и дробленного скального гранита и начал швыряться в собак. Даже попал, одна псина жалобно завизжала. Стая разбежалась, и Аскер отвоевал себе путь. Прошел всего несколько метров и кольцо зверей опять сомкнулось вокруг сильно струхнувшего Аскера.

Не было бы у него с собой мяса, он бы может и прошел, но голод вел стаю на него! И одна из осмелевших псин подбежала сзади и рванула у него сумку. Старшина отбился, но тут же налетела еще одна, затем другая… В сражении ему порвали новенькое форменное пальто…

Тогда он подобрал увесистый березовый дрын, валявшийся в кустах на обочине, и стал отбиваться. Но не долго – атакуя, звери прижали его в скале. «Не в ту сторону пробиваться стал!» – запоздало пожалел кок.

Озираясь, он достал из сумки один кусок мяса и бросил стае. Те кинулись к мясу, пьянящему их скудный мозг запахом крови, образовалась свалка. Но кусок был слишком мал, а сумка все еще пахла добычей. Полетел второй кусок, за тем – третий, и оставался всего один единственный… что потом? А собаки вошли во вкус, охотничий азарт стаи, а кроме того, охотники говорят, что хищники чуют запах гормонов страха, и это подстегивает их агрессию.

Чего-чего, а запаха страха было много! А дорога была всё также пустынна, лишь горели огоньки фонарей где-то вдалеке… Муслимов раз десять попрощался с жизнью, собачьи зубы прошлись по его ноге, царапнули пальцы правой руки…

В этот самый момент бедный, загнанный в угол старшина-кок увидел большое, грозное чудовище, косматое, совершенно аспидно-черного цвета. В свете полудохлого фонаря горели его глаза… Собака Баскервилей – подумал Аскер. Этот фильм он смотрел совсем недавно!

«Вот и всё!» – понял Муслимов, в очередной раз прокляв себя за прогулку к чужой женщине, за кражу мяса у бедных матросов, за… за… Да что там, грехов хватало, и за них теперь приходилось платить! Слова молитвы не шли в голову, но те, что удалось мысленно произнести – были от самого чистого сердца!

Чудовище грозно рыкнуло, изогнуло спину. Хвост торчал, как боевое знамя, в черной пасти сверкали длинные, мощные, клыки цвета белого жемчуга.

Рык повторился, и перешел в короткий, злобно-повелительный лай. Навстречу чудищу кинулся тощий, длиннолапый вожак стаи, отдаленно напоминавший овчарку.

Черный гигант схватил соперника страшной пастью за загривок, потряс в воздухе и отбросил в сторону. Тот упал на спину и подставил свой живот. Победитель поставил ему на грудь мощную лапу – не меньше человеческой ладони – и еще раз рыкнул. Больше из стаи никто не возражал!

Тогда он, не спеша, подошел к коку, и тот… узнал в нем корабельного пса Мишку, которого, еще с матросских времен, не раз подкармливал на камбузе, и приберегал для него косточки из котла, вкусные такие, все в махрах вареного мяса.

Еще раз грозно пролаяв на стаю, он глянул на Аскера: «Что стоишь? Пошли!» и двинулся в сторону кораблей, призывно размахивая хвостом. Муслимов с некоторой опаской, но быстро пошел за Мишкой, еще не веря в свое чудесное освобождение.

Мишка еще раз грозно рыкнул на шавок: «Это – мой человек, из моей стаи, под защитой! А если кто не согласен…»

Стая не двинулась с места, и собаки разочаровано завыли вслед человеку со вкусно пахнущей сумкой. Но они оценили силу черного пса и не смели с ним спорить…

Когда Муслимов поднялся по трапу на корабль, и стал тихо красться к своей каюте, то… прямо в столовой личного состава наткнулся на старпома Крутовского, и старшего лейтенанта Нетребко, своего непосредственного начальника. Сейчас они явно испытывали к нему нехорошие чувства.

Коку часто доставалось – и ведь было, за что… Нетребко втайне мечтал разъяснить популярно этому нерадивому коку все его недостатки, но пока еще сдерживался. А сегодня, когда он решил проверить выдачу продуктов на камбуз и обнаружил, что почти треть мяса для матросского котла куда-то исчезла, то в голове поселились навязчивые мысли на сей счет! Ибо выяснить, куда делся искомый продукт, труда не составляла – дежурный кок с первого же вопроса рассказал все, как было. Правда, после того, как только его раз слегка тряхнули и придавили к двери в каюте.

Из коридора появился жалкий, потрепанный Муслимов.

– Ну что, завтра в прокуратуру? – Крутовский показал коку акт недостачи и объяснительные записки.

– А, может – прямо сейчас – в морду, а завтра – отправим в магазин, пусть мясо на свои кровные покупает и компенсирует свой подвиг? У, Богдадский вор хренов! – замахнулся Нетребко.

– Заманчиво! – согласился капитан-лейтенант: – Но – нельзя! Мы на службе, а сейчас еще идет этот самый месячник борьбы с годковщиной и мордобоями. Дорого обойдется тебе, Михаил Васильевич это удовольствие. Поэтому – в морду – исключить, а компенсацию утверждаем! Согласен, Муслимов?

Еще бы! Тот покорно кивнул.

– И еще – если что опять, то – прямо с чемоданом, на рынок или домой – на твой выбор! В тот же день! Понял?

– Так точно!

– А теперь, докладывай, откуда ты такой потрепанный? – потребовал старпом.

Муслимов доложил, смущаясь и краснея. Вот вляпался – в полный рост! Теперь даже куры засмеют!

– Поделом! На воре шапка горит! – удовлетворенно кивнул Нетребко: – Так ты еще и Мишке как следует проставиться должен, а то бы минимум в госпитале бы сшивали, как бабкино одеяло, из лоскутков. А то и вообще… «грузом 200» к родным поехал бы!

– Тьфу на тебя, пом! – одернул его Крутовский, – только этого нам не хватало!

Старпом отпустил офицера и кока, и пошел по кораблю, присматриваясь к порядку – будет завтра, куда ткнуть своих «бычков». Нетребко продолжал во весь голос разносить подчиненного по всем сторонам света. «Это – ничего, это можно, это даже нужно!» – думал Андрей.

На юте, под второй башней, проголодавшийся от собачьей любви и прогулки до Обзорнова и обратно, богатырский пёс Мишка трудился над своим обрезом, полным костей, сбереженных для него вахтенными после ужина. Только хруст стоял над затихшим ночным причалом и слышалось довольное урчание.

«Да, смотри, даже собака свою братву с экипажа защищает от чужих, один против пяти выступил, не сдрейфил… а эти бандарлоги…» – вспомнил он обормотов, опять, исподтишка, поиздевавшихся над молодыми… Сейчас они уже зачищали трюма под присмотром своего командира боевой части. «Что собаке было доступно, до этих пока не доходило, и верно, уже не дойдет! А жаль!» – подумал Андрей, сплюнул за борт и вполголоса выругался от избытка чувств.

 

Глава 13. Когда у соседа что-то горит, то для тебя этого всего лишь еще один фейерверк! (

Мудрые китайцы

)

Пришел с морей «Беспредельный» с тяжкими телесными и про «Бесшабашный» сразу забыли. Повреждения были не у корабля, конечно, а один из матросов – совсем не молодой, а «полторашник» – честно заработал удар по челюсти, отчего она и треснула. Бывает! Мужики же служат, а кисейные барышни, но, поди ж ты! Да и легенду командование корабля привезло совсем другую!

Этот самый «Беспредельный», болтался по морям двое суток, обеспечивая торпедные стрельбы развоевавшихся подводников. Обычная рутина – плавание переменными галсами из точки А в точку Б. Начальник штаба дивизии подводных лодок, капитан 1 ранга, не слезал с ходового все это время, и замучил радистов своими переговорами с лодками, которые почему-то его не слышали или не хотели слышать, прямо банда слепо-глухих! На ходовом, в БИПе, в штурманской суетились, что-то считали, бегали, засекали места всплытия торпед и их пируэты в кильватерной струе «Беспредельного» и двух МПК, следующих за ним.

Доктор тоже отметился на ходовом и БИПе, посмотрел с крыльев мостика на море, взлетающие сигнальные ракетки – красиво! От воплей на ходовом и в эфире у него быстро заболела голова, а потом его бесцеремонно шуганули с ходового, чтобы не путался под ногами.

Он обиделся и, бурча себе поднос убийственные клейма в адрес чванливых «флотоводцев», пошел в низ – погонял коков, снял пробу – с тоски, и вернулся в амбулаторию, решив заняться чем-то служебно– и общественно-полезным на сытый желудок.

Обложившись стопками журналов, прилежно расставляя в графах единички, складывая их, считая на калькуляторе проценты, корабельный врач славного сторожевого корабля «Беспредельный», в просторечье – Док, старший лейтенант Анвар Гайнутдинов явно скучал. Привычный шум корабельных механизмов навевал некую сытую сонливость.

Что делать – на корабле служат молодые здоровые люди – по определению, кроме всего – это уже по мнению самого Анвара, в большинстве своем относящиеся к своему здоровью по-раздолбайски, да еще и бравирующие этим. Так что блеснуть выучкой удавалось крайне редко. Ну, там ссадина, панариций, или фурункул – опять же – и это все тоже от разгильдяйства!

Но этого для Гайнутдинова, втайне испытывавшего тоску по лаврам великого Николая Ивановича Пирогова, было явно мало. (Вообще, все корабельные врачи мечтают стать в будущем хирургами, за редким исключением. А исключения – психиатрами! А откуда же тогда берутся терапевты в госпиталях? Вот загадка! Наверное – не с кораблей!)

В те же редкие дни, когда ему выпадало дежурить в операционной госпиталя, ему тоже доставались какие-то дурацкие аппендициты да прочая дребедень. А кто бы ему чего серьезного доверил в госпитале при таком раскладе? А он бы смог! Не доверяют – нет опыта, а где его взять, этот опыт, если не доверяют? Замкнутый круг получается, тудыт твою дивизию в стерилизатор! Да, врачебных подвигов в плане явно не было…

Впрочем, если бы он сказал командиру об этой профессиональной тоске – его командир Кочанов навернул бы его по голове, прямо сразу. И чем ни попадя! Но точно попал бы, он такой, чистый диктатор!

Как абсолютно реалистичный человек, командир предпочитал, чтобы доктор только и делал, что воевал, что с коками и ПКСом за чистоту, драл бы нещадно и садизмом продовольственников за крыс в провизионках, гонялся за вездесущими тараканами, мазал бы у бойцов прыщи зеленкой и искал бы блох и вшей в белье из «прачки». А так же – раздавал бы страждущим неистощимые запасы «огурцов ВМФ». Так называли в миру «гексавит в драже», имевшийся в амбулатории в неисчислимых количествах. Плюс еще и читал бы книжки, смотрел бы себе «видики-шмидики» в аккуратно-скучной до тошноты вылизанной им самим амбулатории, с переборками уныло-белого цвета. Пусть его!

В этот момент Анвар позволил себе думать за отца-командира и вынужден был признать, что в этом есть свой резон… Хотя… обидно конечно, всегдашнему отличнику учебы! Впрочем, доктор тоже не был кровожадным человеком – но самоутверждения хотелось, а подвигов не предвиделось…

Недовольно звякнул корабельный телефон.

– Амбулатория на проволоке! – рявкнул доктор, сняв трубку.

– Анвар, привет! – с того конца провода послышался озабоченный и заискивающий голос ракетного комбата Петра Сумина: – Слушай, я сегодня за ужином нечаянно целую селедину слопал, а потом пришел в каюту, забылся, и целый пакет молока выпил…

– Молоко-то где взял, олух? – ласково поинтересовался начмед, злорадно улыбаясь про себя, зная, что последует дальше.

– Да в рефкамере у продовольственника, по блату великому, поставил несколько пакетов…

– А угостить товарищей – значит, нет? В одно, так сказать, лицо – если не выразиться точнее? Гордыня это, братец. И за грех сей расплата предстоит!

– Может, мне угля выпить? – с надежной спросил Сумин

– А времени сколько прошло? Больше получаса?

– Да, наверное…

– Поздравляю! Можешь пить, можешь не пить этот самый уголь – это уже все равно! Сейчас начнется! Ага, небось, бурлит в животе-то?

– Ой! Кажется!

– Ничего-ничего! – успокоил его добрый доктор. – Это где-то даже полезно – походить какое-то время с очистившимся кишечником…

Бросив трубку, он оставил мнительного Петю Сумина в состоянии легкой паники. Анвар злорадно улыбался. «Пусть его, мучается…». Доктор тоже любил молоко, и, было дело – делился с тем же Суминым своей собственной пайковой сгущенкой, а этот…

В бронированную дверь робко постучали. Доктор отложил мысли о втором акте мести за жадность «на потом».

– Валяйте, не заперто! – повысив голос, пригласил старший лейтенант.

Щурясь на яркий свет полного комплекта ламп, отраженного от снежно-белого подволока и таких же переборок крохотного помещения, робко вошел, неловко споткнувшись о комингс, матрос Масленкин, из числа последнего молодого пополнения. Он служил в БЧ-V и ему там явно не нравилось. Поэтому, матрос был частым гостем у врача, постоянно жалуясь все на новые «недуги и телесные немощи», и был неоднократно Гайнутдиновым направляем к разным специалистам гарнизонной поликлиники. Те не могли найти у него никаких расстройств – кроме стремления угодить на койку госпиталя в любом отделении. Старшие коллеги упрекали Анвара, но вполне понимали сомнения корабельного врача – а вдруг чего проглядел?

«Впрочем» – поправил сам себя Анвар – «ему бы не понравилось в любой боевой части». Даже с камбуза сбежал бы, хотя именно для этой службы он и не подходил – из-за неряшливости.

– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! – заискивающе улыбаясь, поздоровался молодой матрос. На его круглом лице, сплошь покрытом рыжими веснушками, отражалось страдание, а каждое движение его длинного несуразно-тощего тела демонстрировало всем, как тяжело передвигаться по этой жизни матросу Масленкину.

Обречено вздохнув, врач спросил скучным тоном: – Ну что, Масленкин, на этот раз стряслось?

– Да я, это, упал нынче с трапа, товарищ старший лейтенант. Теперь спина болит, перелом позвоночника, наверное…

– Сразу перелом? Позвоночника? – не поверил Гайнутдинов. – Ну, снимай «голландку» и тельник, я тебя сейчас посмотрю. Кстати, а задница-то чешется? Нет? Да что ты – это же самый первый симптом при переломе позвоночника!

Осматривая его абсолютно гладкую белую спину, понятное дело, «перелома» и даже ссадин врач не обнаружил. Он взял пузырек с йодом, намотал не пинцет кусочек бинта, обмакнул его в раствор и размашисто написал на спине Масленкина: «Д/з: ОНС (острое нежелание служить) Сачок, 1 стадия Трудотерапия, Cito!» (срочно, безотлагательно). Закончив, и привычно моя руки в умывальнике с сияющей белизной раковиной, он сказал:

– Ну, сейчас у тебя все болеть перестанет! И сразу покажи свою спину своему старшине команды, он тебе определит режим работы по болезни. Он знает!

– А в лазарет вы меня не положите? – с явной надеждой спросил матрос.

– Нет необходимости пока. Да и мичман тебе сейчас поможет, облегчит страдания!

– Есть, а еще товарищ доктор…

– Старший лейтенант – поправил его Анвар, не раздражаясь. Почти…

– Виноват, товарищ старший лейтенант – извинился тот и продолжал – а еще у меня депрессия…

– Да-а-а? Ух, ты! – восхитился врач, – А ты что, у психиатра наблюдался на гражданке-то?

– Нет, я Санта-Барбару смотрел!

– Молодец, слушай! – обрадовано позавидовал матросу Анвар, – посмотрел эту муть и сразу диагнозы ставишь! Другие этому долго в институтах учатся! Хорошо, хоть самому себе, диагнозы-то! Но от депрессии тоже твой мичман вылечит. У нас тут воздух целебный, морской, здоровая пища и сколько хочешь физических упражнений! Волшебные слова у него тоже есть, опять же! Давай, иди! С Богом! И пусть потом мичман ко мне зайдет – по возможности, но обязательно!

Начав что-то понимать, Масленкин открыл было рот что-то сказать, но офицер развернул его кругом к двери и слегка поддал коленом пониже спины.

Не успел Анвар перевести дух, соображая, не пойти ли перекурить, как немедленно раздался новый стук дверь.

– Войдите! – громко сказал он, вздохнув про себя. Видно, не судьба покурить и прогуляться в кают-компанию за бутербродом! Вестовые побаивались его визитов, и охотно платили дань котлетами и бутербродами – так было дешевле.

Из-за двери – молчок, только кто-то неуверенно дергал ручку прочной двери. Выругавшись, доктор подскочил к двери и рванул ручку, толкнув тяжелую металлическую дверь от себя.

В амбулаторию почти влетел матрос Синичкин со страдальческой гримасой на лице. Говорить он ничего не мог, только мычал. Одного взгляда хватило Анвару, чтобы признать диагноз – явный перелом челюсти со смещением.

– Ну, вашу мать, и подвиг на пороге! – вслух подумал доктор. Нет, удивительная скотина – человек! Он не знает никогда, чего точно хочет! Хочется чего-то, вот бы сбылось, а как свершится, так и ну его к черту! Ожидание праздника, как обычно, явно лучше самого праздника.

Осторожно взяв пальцами поврежденную челюсть, он предпринял кое-какие положенные меры, но без госпитализации – понятное дело – было не обойтись. Но до базы еще полдня хода! Нет, все-таки удивительно! В такие, иной раз, человек попадает переделки, под машины влетает, падает черт знает – откуда, и – хоть бы хны. А какой-то дурацкий тычок – и все, перелом, челюсти, ключицы, ребра, и остановка сердца, да! Бывали-с такие случаи, знаем! Все учебники и директивы ими полны!

А все началось в результате борьбы за повышение безопасности. Да-да!

Дождавшись, когда Русленев после обеда займет свое привычное место в кресле на ходовом посту, командир корабля Кочанов решил пробежаться по кораблю. Не то, чтобы он не доверял своим офицерам, нет, но нормальный командир обладает внутренним чувством гиперответственности, и, если он сам в чем-то лично не убедился – в душе его начинают потихонечку, исподволь, скрести невидимые кошки. И этого не устранить никакими антидепрессантами – надо встать, пройти и убедиться в отсутствии угрозы, или принять меры к ее устранению. Командир зрит с ходового поста, или – мостика, если по традиции, вперед и во всю ширину морского горизонта и видит все, но часто, очень часто фатальные опасности зарождаются где-то внутри корабля…

Поэтому, чутье заставило Георгия Кочанова начать свой беглый обход с носового машинного отделения. И – точно, работая с техникой, турбинисты поснимали некоторые кожуха с механизмов, а поставить на место не удосужились. А между тем, кто-то мог и влезть в «железо», сунув свой любопытный нос или шаловливую руку. И их бы ему тогда враз оттяпало! Пройдя в ПЭЖ, командир сделал внушение находившемуся там механику. Дождавшись, когда командир пойдет дальше, командир БЧ-5 «навтыкал» командиру группы и старшине команды. Почему-то механик оч-ч-ень не любил чувствовать себя разгильдяем и лопоухим наблюдателем. А старшину команды просто подвели, он поручил ответственному командиру отделения Лехе Лунькову все завершить и привести в исходное, но как раз именно тогда объявили обед. Все перенесли на потом, а после обеда – кто на вахту, кто – в кубрик.

– Эх, Леха, распротак твою бригаду крабом через полуклюз вокруг брашпиля! – только и сказал мичман, обманутый в своем доверии. Сплюнул с досадой и пошел в машинное отделение. «Уж лучше бы наорали, обматерили, чем эдак-то!» – подумал честный деревенский парень Леха. Но он точно знал, кто за всё это должен ответить!

«Ну, все! Сейчас Птица за все сразу получит!». Птица – а в миру старший матрос Синичкин, был его земляком и годком одного с ним призыва. Нормальный турбинист, знающий и умный – но лентяй, чисто шланг гофрированный. Он должен был заняться сборкой кожухов, пока Луньков подменял мичмана на вахте. А Синичкину вдруг захотелось спать и он, мысленно махнув рукой, пошел в кубрик, залег на койку и через три минуты сладко спал, легкомысленно решив, что работа от него никуда не убежит.

– Вставай, Аркаша! – тряс его за плечо Луньков. А тот только мычал и не хотел просыпаться. Потом, спросонья, вскочил на ноги и замахнулся. Луньков оказался быстрее, и, в сердцах, ткнул Синичкина встречным в лицо. Совсем не сильно, чисто рефлекторно – сказался кое-какой боксерский опыт. По теории подлости, попал в челюсть. Кость сразу приняла причудливое положение, не оставляя сомнений о последствиях.

Испугались оба. Версия родилась сама собой – Синичкин сначала промычал ее, а потом написал на замасленном листе бумаги огрызком карандаша. Чем это все грозило Лунькову – было известно. Тем более, подлецом Птица не был, и вполне понимал, что, в принципе, вполне честно заработал. А такие последствия – просто дурацкая случайность!

Только после этого Синичкин пошел в амбулаторию, а Луньков – докладывать командиру БЧ-5 о травме подчиненного.

– Тащ!

– Я тебе – не тащ! Никого и никуда не тащу! – поправил его капитан 3 ранга Владимир Родин, протирая вспотевшие от злости очки.

– Синичкин… это… челюсть сломал, к врачу пошел!

Родин выругался. Этого только и не хватало! И рявкнул: – Продолжай!

– Он в мастерке спускался с трапа, а там – масло на палубе, он поскользнулся, а там – матик, а за ним – верстак – и Синичкин прямо об тиски – бац!

– Верно, посылал я его в мастерку проушины обточить на фланце – припомнил командир группы.

– Так точно, вот он и…

– Врешь, рассказывай, как оно было! Опять в столовой из-за мослов с РТС подрались?

– Когда это было? Обижаете вечно!

– Ты лучше помолчи, за подчиненного – ответишь!

Но Луньков стоял на своем – насмерть! И не то, что за себя боялся – а как договорились!

В амбулатории Синичкин написал все то же – слово в слово. Говорить-то он не мог!

Начались разборки. Начальник штаба Русленев распушил все командование – по ходовому и даже ГКП шли раскаты грома, летели пух и перья. Естественно, в эту бредовую версию он ни на грамм не поверил! За что командованию досталось еще больше!

Однако, командование объединилось вокруг своего командира и тоже встало насмерть и заняло круговую оборону. А что оставалось делать? Мост позади уже лопнул – как говаривал когда-то один из моих былых начальников – молдаванин.

Через некоторое время, правда, совершенно непонятным образом, просочилась наверх и достигла ушей командира и зама. Как, откуда? Да, черт его знает – Синичкин говорить не мог – даже теоретически, Луньков молчал как партизан, свидетелей вовсе не было! Бывает и такое! Это прямо из серии казахского степного Узун-Кулака! А Узун-Кулак – длинное ухо, по-казахски, почти фантастическое явление распространения слухов и известий в степи с необъяснимой скоростью и невыясненными источниками и цепочками передачи.

Докладывать комбригу о результатах выхода в море пришлось Русленеву, как старшему на борту. В том числе и о «челюскинце». Так иронично называли пострадавших с перелом челюсти. Об этом обязательно докладывали в прокуратуре и проводили подробнейшие расследования. Врачи просто даже не шли на уговоры скрыть такие случаи!

Как и следовало ожидать, ни капитан 1 ранга Огнев, ни – тем более, видевший такие события насквозь «монстр» Громяковский такой новости не обрадовались. Естественно, предложенной командованием версии они ни на секунду не поверили.

– Эх, сынок! – сочувственно качал головой Алексей Михайлович, как же это тебя угораздило! Больно, небось? Ай-Ай-Ай! А может, какая сволочь тебя обидела? Нет?

Синичкин, естественно, молчал и показательно морщился от боли.

– А, говорить ты не можешь! Понятно… – протянул капитан 1 ранга: – А служишь сколько? Ты на пальцах мне покажи!

Синичкин показал указательный палец, потом на среднем изобразил половину, и даже продвинулся почти до двух.

– Что? Почти два? – вдруг рассвирепел Михалыч, – и до сих пор по трапам ходить не умеешь? Или по роже схлопотал от кого за дело? Сдачи-то хоть кому-то успел дать? Может быть, над молодыми издевался, да неудачно? Ну, погоди у меня – вот с госпиталя вернешься – тренироваться будешь! – пригрозил бедному «челюскинцу» замкомбрига. – А за это время я уж разберусь, что почем – можешь не сомневаться.

Синичкин почувствовал некий подлый озноб, забравшийся под бушлат и боязливо передернул плечами…

Но командованию корабля все равно досталось! В красках, всей палитрой – и прямо по физиономии, наотмашь! Обидно, они-то уже все знали, но, раз назвался кузовом – получай груздей!!! От души!

 

Глава 14. Акушер-механик

А Синичкина пришлось отправить, вместе с доктором, на беленькой, как Полярная ночь, «Волге» механика прямо в Полюсный. Врачи там были поопытнее, а условия – получше. Докладывать командующему о случившемся – все равно придется, как ни крути. Покрутишь – так только терпение адмиралу накрутишь, ещё хуже будет!

Дело сделано, Синичкина сдали в «травму», пухлую папку с материалами расследования – дежурному по штабу флотилии, для передачи по команде. Загрузились чем-то жевательным – есть хотелось вовсю, желудок прилип к позвоночнику, а весь живот громко и недовольно бурчал. Было слышно, как пустые кишки ругались друг с другом злыми голосами.

Офицеры решили поехать по окружной – были у Родина кое-какие виды на эту окружность. Механик был известен еще и тем, что великолепно знал, кроме кораблей, любую автотехнику. Он по одному шуму двигателя и шуршания колес ставил сложные диагнозы, подтверждавшиеся потом «на все сто». А теперь он отрегулировал свой двигатель, и хотел посмотреть, что из этого вышло – по скорости и расходу топлива. Но для этого нужен километраж, намотанный на спидометр в достаточном количестве!

И именно от этого выбора Родиным дороги кое-кому повезло! Даже – очень!

Полярный день был на излете и за окнами машины заметно темнело. По шоссе неслись уже в матовых сумерках. Подслеповатые фары встречных машин хлестали по стеклам. Ветер шумел в приоткрытых окнах, шуршали шины, повизгивая на поворотах.

Глядя на пролетающие мимо столбы и деревья, догорающие лиловые свечи иван-чая на обочинах, сливающиеся в одну цветную темно-лиловую линию, слушая взывающие встречные машины, Анвар зябко поеживался.

Вообще, ездить с капитаном третьего ранга Родиным в машине – одно это уже, само по себе, чистый экстрим! Адреналину-то будет – не унести! А у кого нервы послабее – так и полные штаны! Ага, напрочь переработанного адреналина с сероводородным запахом…

Мало того, что, будучи действительно талантливым инженером и закончившим все, что можно с золотой медалью, он усовершенствовал свою «Волгу» изнутри, как мог. Еще и форсировал мотор до невероятной для своего престарелого авто, мощности.

Этого тоже было мало – так он еще был гонщиком – по рождению, и еще со школы имел некоторый опыт на практике. Доктор знал, что Владимир Родин соревнуется – сам с собой – по скорости езды от своего подъезда в Обзорново до подъезда родительского дома в Питере. Побив очередной рекорд, он каждый раз заявлял приятелям: – это не предел!

«Если его в академию не отпустят – хана, когда-нибудь он будет доезжать до цели за пять минут! Ему хорошо – вцепился в „бублик“ и ест глазами спидометр и дорогу, а я всё кюветы для себя приглядываю, куда мы поместимся вместе с машиной!» – враждебно думал Гайнутдинов. Иногда он просто тосковал по пешей прогулке… и даже давно был готов к ней – морально, но врожденная татарская вредность не давала ему потребовать от механика ехать потише, чтобы деревья не так противно мелькали перед глазами, с шумом растворяясь в изумленных сумерках.

И они оба, одновременно, вдруг увидели в «кармане» на обочине дороги «УАЗ» – «таблетку» с красными крестами. Тревожно мигали тусклые габаритные огни, вокруг машины бегала брюнетка-толстушка в белом халате и размахивала белой тряпкой, стараясь привлечь внимание водителей.

Родин затормозил, но они пролетели еще метров двести, и пришлось, лихо развернувшись «на пятке», возвращаться.

– Ой, людоньки, ой, рятуйте! – почему-то по-украински кричала большая заплаканная девица в белом халате в обтяжечку, который буквально трещал на её пышной упругой груди. Растирая по щекам обильно растекшуюся от потоков слез жирную тушь, она пыталась остановить машину. По вечернему времени, машин было очень мало… Но ей повезло – Родин ни за что не смог бы равнодушно проехать мимо «Скорой», которой самой явно требовалась помощь!

Выскочивший из машины Гайнутдинов не смог добиться хоть чего-то внятного от истерившей девицы, махнул рукой и поспешил к распахнутой дверце медицинского отсека кареты «скорой помощи». Там был пожилой мужик, весь в поту, и женщина – явно роженица. И как она стонала и изгибалась – очень-очень не понравилось Анвару. Медицинский отсек машины был весь пропитан густым солоноватым запахом крови.

Одного взгляда хватило опытному врачу: – стремительные роды!

«Во, блин, влипли!» – подумал он, а вслух спросил: – Давно?

– Минут двадцать как! – ответил мужчина.

– А ты кто?

– Водитель я этой старой колымаги!

– А кто там орет и бегает?

– Это? Это фельдшер, девка только что из медучилища!

– Интересный у нее подход к приему родов! – восхитился доктор. – Везет мне сегодня! И вчера, и позавчера – тоже! – припомнил Анвар.

Он вылез из машины и закурил, что-то вспоминая и обдумывая возможные в этих условиях действия. Потерпеть – не получится и, уж точно, проблема сама не рассосется. Не тот случай!

Родин, тем временем, пытался привести девицу в чувство. Без особого, впрочем, успеха…

– Нужны вода и… А спирт есть? Да еще и свет нужен, движок у них заглох, а аккумулятор тоже дохлый… – поведал ему Гайнутдинов.

– Обижаешь – сказал механик, вынимая канистру родниковой воды из багажника.

Полную пластиковую бутылку-«полторашку» спирта офицер вытащил из салона. Механики – народ запасливый!

Все это он передал начмеду, а сам, прихватив какую-то хитрую отвертку своего собственного производства, двинулся к «таблетке».

– Сейчас глянем, чай, не «летающая тарелка»! – он с трудом подлез к по-дурацки размещенному двигателю, отчаянно матерясь в адрес конструктора, и тыкая куда-то своей отверткой. Нашел! Все оказалось так, как он сразу и предположил.

– Опыт не пропьешь и умище никуда не денешь! – пояснил он водителю старенького драндулета. И добавил – для остальных – Подумаешь – задачка для выпускного класса детсада с автомобильным уклоном! – Родин пренебрежительно хмыкнул и тронул ключи. Пристыженный водила посмотрел на молодого моряка с тайной завистью.

Движок фыркнул и завелся, как миленький. Загорелся свет в салоне, ожила рация, которая тоже, оказывается, не хотела работать – аккумуляторы и здесь подвели.

Какая-то девица сказала сквозь трески и нудный писк, что бригада акушеров вовсю мчится на помощь и нужны координаты. Владимир обстоятельно рассказал, да и теперь света вокруг столько – никак мимо не проедут!

Гайнутдинов мыл руки спиртом, который щедро лил на его ладони Родин. Водителя Анвар тоже заставил тщательно вымыть руки – чуть не до локтей. – Помогать будешь!

– Спирта не жалко? – буркнул пожилой шофер.

– В другом бы случае – сердце бы сжалось! – честно подтвердил Владимир. В это время из салона «таблетки» послышались крики женщины.

Началось! Гайнутдинов с водителем принимали роды. Руки сами делали то, что нужно – к удивлению самого корабельного врача. Попытки привлечь фельдшера к работе результата не дали. Какое там! У нее буквально тряслись руки-ноги…

Тогда за дело взялся сам Родин. Для начала он слегка хлестнул девицу по щеке перчаткой. Та опешила и подвывать прекратила. Офицер удовлетворенно кивнул, достал из «бардачка» фляжку с коньяком, стальной стаканчик и налил доверху и протянул девушке.

Сказал просто: – Пей, надо!

Та выпила залпом весь стаканчик, и закусила протянутым кусочком шоколада.

– Ты – хохлушка? – поинтересовался офицер, вдруг припоминая ее крики на украинском и протянул ей новый стаканчик, налитый доверху.

– Нет, мать с Украины, а я даже там ни разу не была, даже языка не знаю! – поделилась девица и механически опрокинула в себя коньяк.

– Ни фига себе, память поколений с перепугу как проявилась! – вслух удивился Родин. И добавил ледяным командным тоном, повысив голос: – А теперь – к больной, в машину – марш, исполнять клятву Герострата… тьфу, как, черт, его… но ты поняла! А, Гиппократа! Все равно – вперед! Это водила должен был бегать и орать вокруг своей сдохшей машины, а не ты! А то мужики любить тебя не будут! Пропадешь впустую – а зря! Будет о чем жалеть, точно говорю!

Фельдшерица кинулась исполнять военную команду. Довольный механик прислонился к капоту свое машины и закурил. «Надо бы тоже тяпнуть – стрессик снять. Да нельзя, еще сколько ехать, да два КПП впереди, обойдусь вообще или потерплю до корабля!» – решил он.

Девица влезла в салон и включилась в работу понемногу. Тем временем Анвар справился, делая все скрупулезно и проверяя каждый свой шаг! Это тебе не фурункулы на задницах вскрывать!

А тут и акушеры подлетели. Нормальный, толстенький пацан орал во все горло! Говорят – так и должен! Все сделали как надо. А доктора похвалили, но обидели – сказали, что таких знаний и умений от военного врача не ожидали.

Он обиделся за всю военную медицину и полез в «Волгу» – на свое место. Усталость сумасшедшего дня тяжелым мешком навалилась на него. Даже глаза стали сами закрываться!

Механик тоже устал, но возбуждение от вида крови и всех этих подвигов насытило эмоции, взбудоражило нервы и напрочь прогнало всякий сон.

Родин с присущей обстоятельностью, собрал свое имущество и поскладывал всё в багажник. Остатки спирта отдал шоферу «таблетки» – за храбрость! Показал фельдшерице кулак – чтобы больше так никогда не делала!

Потом налил коньяк в два стаканчика и отрезал два увесистых куска колбасы и еще теплого хлеба. Протянул один стаканчик доктору – тот выпил, протянул второй – вдогонку, мол, за здоровье малыша и молодой мамы! Анвар снова выпил, не поморщившись, видимо все еще находясь мысленно в процессе приключения, вспоминая, все ли он сделал так, как надо. Затем принялся, совершенно механически, жевать копченое мясо. И Владимир тоже с большим удовольствием пожевал колбасу, вкусно пахнущую чесноком и дымом.

– А теперь – спи! – скомандовал он Анвару и рванул с места. И тот действительно, сразу заснул – спокойно и без сновидений. И ему уже было наплевать на летевшие навстречу деревья и истошно визжащие шины…

Только потом акушеры сообразили, что не спросили у офицеров ни имен, не фамилий, даже номер машины не запомнили.

А офицерам просто не пришло в голову дать свои координаты – да и зачем?

…Только через месяц, молодой папаша, рыбак, вернувшийся из рейса, на своем траулере из Атлантики, нашел офицеров. Неведомыми путями он проник на корабль и успешно споил половину кают-компании – вместе с Громяковским. А кто узнал прототип, помнит – споить прототип было ой, как не просто! Я бы сказал – невозможно, но долгая служба приучила к тому, что ничего невозможного не бывает.

…но это было потом! Когда им и прицепили прозвище: «акушер – механик». А что? И ничего, нормально!

 

Глава 15. Эксперименты и месячники…

Все шло по плану, Синичкина через пару недель выписали из госпиталя и запретили еще месяц грызть кости и орехи. Он чувствовал себя отдохнувшим и был очень доволен жизнью…

Но, когда он добрался до своего кубрика и встретился со своей братвой из «маслопупии», он еще не знал, что ему приготовил Громяковский.

Что приготовил? А вот что: вдруг по кораблям пронеслась команда комбрига: всем командирам, их заместителям и старпомам собраться на юте «Беспредельного». Все озадаченно гадали – для чего бы это? И с чего бы – вдруг?

Главный бригадный воспитатель вдруг объявил, что будет проводить следственный эксперимент. Это специально, чтобы доказать некоторым начальникам, ни в кого персонально не тыкая потными пальцами, что нельзя нагло обманывать свое многоопытное командование!

Ну, что же – эксперимент – так эксперимент, дело полезное. Даже если выйдет отрицательный результат – так это тоже результат!

Родин привел Синичкина и все направились в корабельную мастерскую – «мастерку», в просторечье. Эту самую мастерскую полдня приводили в порядок, чтобы явить ее перед очами комбрига. Даже стащили у боцманов новенький беленький пропиленовый матик и аккуратно подложили его под трап – как положено!

С ехидной улыбкой на лице, Громяковский встал под трапом, рядом с ним – Качанов, Родин и Комодов, замкомандира «Беспредельного» по воспитательной работе. В уголочке, скромненько присел Беров с блокнотом и ручкой – что-то должен записывать по приказанию шефа. Михалыч любил обставлять мероприятия эффектами – чтобы запомнили и выводы делали! Правильно – хочешь приличного эффекта – драматизируй ситуацию! Остальные толпились вокруг, как сторонние зрители.

– Давай, сынок, покажи-ка нам, как оно все было-то! – проникновенно сказал капитан 1 ранга Синичкину, загадочно улыбаясь.

Синичкин испугался, побледнел, разволновался и стал спускаться по балясинам трапа. Ему это все явно не нравилось, даже – ох, как не нравилось, и он инстинктивно чего-то боялся! Интуиция-то у нас – от матери природы! Шаг, другой, третий…

Тут вдруг нога соскользнула, с трапа, он неловко покачнулся, попал ботинком на тот самый красивенький матик. Но этот сплетенный из пропиленовых каболок коврик, лежавший на масляном пятне, которое поленились как следует затереть, вдруг ка-а-к выскользнет из под ног, как прыгнет и кинется в сторону от матросика. Тот даже закрутился на месте, повернулся и приложился – бац! – о верстак, причем руки его, на которые он первоначально оперся, тоже соскользнули по жирной поверхности и… он ударился лицом о тиски. И как положено – прямо челюстной костью в самом неподходящем месте!

– Ой! – только и успел вскрикнуть Синичкин, а дальше он… замычал! Челюсть противно хрустнула – на старом же месте…

– Ой, ё-о-о… – только и сказал Громяковский, совсем не ожидавший такого поворота в поставленном и обстоятельно спланированном эксперименте.

Наступила полная тишина. Послали за доктором и за дежурным – надо было вызывать «Скорую».

– Н-да-а-а! – протянул комбриг, – смотри, какой эксперимент удачный, совпадение – 100 %! Пиши, пиши, Беров! Авось, пригодится! – насмешливо заключил Огнев и сказал: – За мной, товарищи командиры, пора заняться учебой, а то вдруг извилины распрямятся? Смотрите, как политрабочие тщательно спланировали и успешно провели эксперимент! А свидетелей-то сколько!

Громяковский тоже быстренько исчез – дел, мол, невпроворот! Ну уж этого он никак не ожидал! Впрочем, Кочанов, Родин, Комодов ожидали этого еще меньше и готовились к выволочке… Но товарищ Случай вновь подбросил монетку по-своему… Теперь – о повторной травме Синичкина можно писать хоть правдивое расследование, хоть – поэму. Никаких подозрений на ее криминальное происхождение – действительно, свидетелей, да еще таких авторитетных – хоть отбавляй!

 

Глава 16… а утром сгорела баня

Через неделю в кают-компании «Беспредельного» штаб и офицеры бригады подводили итоги месячниками борьбы с «годковщиной». Результаты, в итоге, оказались на высоте, а промахи оказались такими мизерными, что в «указательной» и «наказательной» частях приказа для бригады кораблей из Противосолнечной губы просто не нашли места – на фоне «подвигов» других соединений и частей, которые выглядели явно «солиднее» и даже нуждались в прокурорском внимании. Не поощрили, конечно, но и не надо! Каждый не попавший в такой приказ уже чувствует себя щедро награжденным!

Доклад делал Виктор Сергеевич Русленев, начальник штаба бригады. О причинах этих самых неуставных взаимоотношений и состоянии дел на каждом корабле у него было свое собственное мнение. Он напрочь не любил равнодушных, малограмотных и инертных офицеров…

Поэтому, раздолбон был классический.

– Караев! – вопрошал начальник штаба, – вы знаете, что поют на вечерней прогулке ваши матросы, готовясь к строевому смотру? Я лично хотел придушить автора вашей песни, но вот дежурный по кораблю поведал мне, что она – народная. А орлы с «Летучего» выбегают на физзарядку исключительно для того, чтобы удобрить придорожные кусты, поежиться на ветру и вернуться, ибо старшие на зарядке офицеры и мичманы тут же скрываются в тамбурах, предоставив своих бойцов собственной воле…

Досталось всем. Кое-кто самовольно изменил организацию корабельного дежурства, резюмировав, что приказ комбрига тихо умер.

Комбриг угрожающе заворчал: – Сейчас я кому-то умру! Мой приказ – я не просто же так придумал! – мрачно пообещал комбриг и показал Караеву маленький крепкий кулак.

В красках своей богатой речевой палитры, Русленев расписал и некоторые физические и умственные способности отцов-командиров и их боевых заместителей.

Конечно, было обидно – но, нельзя не признать, что справедливо и по существу… Обижаться надо на себя – решил Тетушкин, остававшийся за Неверского, пребывавшего где-то в столице флота в борьбе за глубокие знания настоящего дела, приобретенные самым военным образом.

Потом раздали «слонов и пряников», но тоже – без садизма, только «Беспредельный» заработал оргпериод. Именно с него вчера отправили на гауптвахту уже совсем невменяемых хулиганствующих обормотов, по выражению самого Русленева: «рожденных головкой вперед в холодный бетонный пол», не способных даже понять, что шутки сейчас кончились.

Офицеры облегченно вздохнули – «Пронесло!» – сказал Слоников.

– Меня – тоже! – буркнул Караев, и многие хмыкнули. Шутка старая, но вечно живая, как волнение моря.

А затем замкомбрига по ЭМЧ капитан 2 ранга Василий Николаев объявил, что с сегодняшнего дня начался месячник борьбы за повышение электро-взрыво-пожаробезопасности. (Вот есть такой узаконенный термин!)

– Ёпрст! – только и сказал Беров.

– Молчи! – хором вскрикнули Огнев, Русленев и Громяковский, а последний постучал по дереву. Да, видно, не помогло в этот раз!

Психолог пожал плечами и проворчал: – Сами знаете! Нет ничего вреднее разовых показушных мероприятий.

Валерьян Слоников раздумчиво сказал: – Пройдусь по постам, все обогреватели, кипятильники и «прикуриватели» соберу, часть сразу за борт перепрячу, и еще устрою стенд прямо в столовой. Назову – «ЭТИ ПРИБОРЫ НАДЕЖНЕЙ ЭЛЕКТРИЧЕСКОГО СТУЛА!» А что?

Громяковский посомневался, но, в целом, одобрил.

Всем все было ясно! Но… все равно началось!

Вечером того же дня один «бандарлог» попытался прикурить от разъема, да напряжение нашел покруче – остался без усов, бровей и ресниц. Когда Русленев вывел этого матросика в огромной, не по росту шинели, и поставил на стыд перед строем бригады, он только хлопал голыми веками, а в глазах еще плавали яркие звезды… от удара вспышкой электродуги, а вполне могли бы и хладное тело получить… не дай Бог!

А утром, совершенно без видимых причин, сгорела начисто береговая баня, которую берег и холил «флагманский мускул» бригады и так любили и сам комбриг, и Громяковский, и все офицеры штаба. Центром культуры БЫЛА эта баня, но месячник, однако, помешал! Не буди лихо…

Мысль-то, она, говорят, материальна!