Знакомство с Александром Павловичем Егоркиным. Как мичман Егоркин спас целую планету

Как всегда, плановый отпуск наступил неожиданно. Естественно, заранее купить билет на поезд не удалось. Еще бы!

С отпуском решили только вчера. И понеслось! Шеф подсуетился и все формальности утрясли уже к обеду.

Хорошо еще, что дали отпускные деньги, По тем скудным временам – редкая удача! Совершенно случайно, какая-то сумма откуда-то возникла! Не все, правда, да уж и так вам бессовестно повезло – сказали мне финансисты. В те времена они вели себя как обленившиеся племенные коты – ни тебе лишний раз повернуться, ни через губу переплюнуть! Они были при дележе самого нужного и дефицитного продукта – финансовых ресурсов. Перед краснопросветным старшим лейтенантом раскланивались заслуженные, орденоносные капитаны первого ранга!

Однако задерживаться в гарнизоне уж очень не хотелось. Ибо там, куда бы ты ни шел, периодически натыкаешься на свое, погруженное в лично-служебные заботы начальство. И эти твои командиры и начальники, заметив праздношатающееся лицо, его независимое состояние и позавидовав ему по-черному, очень даже могут тебя ласково попросить выйти на службу. Скажем, для решения очередной нерешенной проблемы. Так, зайди, мол, на полчасика… ага, щас! Знаем, ученые! Как будто без тебя не обойтись! Ну, уж нет!

А тут еще разгулялся противный, холодный дождь, лившийся из черно-серых туч, которые тащил злой северо-западный ветер на нашу небалованную теплом Кольскую землю, уже съежившуюся рубцами скал и сопок, укрывавшуюся опадающей листвой. Он настойчиво гнал меня на юг, в заслуженный-переслуженный отпуск. Там еще господствовало лето, а ранняя осень лишь робко заглядывала на южные окраины страны.

Поэтому, собрав походную сумку, в тот же вечер я двинулся на вокзал, примерно подгадав под отправление московского поезда, известного всему населению области как «Арктика».

А было это, надо вам сказать, еще в те славные времена, когда железнодорожные комендатуры старались, по мере сил, помочь служилому люду в его стремлении получить заветный билет. Это как пропуск в рай. Все мечтали сесть в зеленый, как зимняя мечта, вагон столичного поезда! Особенно, если этот самый служилый люд, вдруг и неожиданно, по воле начальства, собрался в командировку, на учебу, в санаторий по «горящей» путевке, в неожиданно – долгожданный отпуск. Кроме того, было много других неотложных, но менее приятных и радостных поводов. Комендатуры имели свою «бронь» на такие случаи, и действительно, часто выручали. Лично меня – раза три, за что спасибо нашему тогдашнему славному ВАСО.

Но почему-то потом этот порядок отменили, решив, что служебные трудности у офицера не должны заканчиваться на службе, и должны продолжаться еще и в отпуске. Впрочем, это еще не самое плохое в реформах по усложнению жизни офицеру. И теперь дежурный офицер комендатуры с гордым, независимым видом, лишь свысока глядит на всех страждущих… Если их еще на ноль не помножили…

В тот самый день, о котором здесь идет речь, убедившись, что в кассах – полная «безнадега» в плане перспективы обретения «пропуска в лето», я спустился к комендатуре. Тогда она располагалась в домике из красного кирпича. Постройка была сурового вида, классической архитектуры давно минувшего времени.

Это допотопное зданьице стыдливо прятало среди деревьев свои облезшие и отсыревшие стены. Не теряя надежды уехать сегодня же, я обратился к скучающему дежурному помощнику коменданта. Как раз в это время «снимали» какую-то «бронь», и тот, бегло проверив мои документы, куда-то позвонил, а потом выписал мне записку в кассу, подтверждающую мое право за счет «брони» и резерва на нижнюю полку в купированном вагоне поезда.

Его гордое название – «Арктика» – у меня всегда ассоциировалось не с необъятными просторами «белого безмолвия», а с более приятными понятиями – «отпуск», «сладкое слово – свобода»!

Нет, все-таки, отпуск – это благословенное пятое время года! Кто со мной не согласен, для того отпуск не является необходимостью!

Настроение сразу поднялось, в душе запели фанфары. Я оглянулся – слышит ли их еще кто-то, или у меня уже ум за разум зашел от радости?

Но до отхода поезда оставался еще приличный кусок времени. Еще надо было сделать необходимые закупки съестных припасов на дорогу. А как же – бегущий пейзаж за окном, мерное покачивание вагона у меня всегда вызывали повышение аппетита… рефлекс, однако!

В Мурманске уже уверенно наступила осень, и в воздухе стало сыро, прохладно, если не сказать – холодно. Это – ерунда, особенно, если едешь на юг, вдогонку за улетающими птицами и убегающим летом… Но что важнее – навстречу своему отдыху и свободе – от семьи и начальников. А также от дурных мыслей о службе.

Я живо, уклоняясь от суматошных прохожих, пошел к выходу из вокзала. Шел между людьми, ожидающими объявлений диктора, проскользнул между праздношатающимися милиционерами, от скуки сверлившими меня «проницательными» взглядами. Работа такая!

На ходу я лениво соображал, чем общественно таким-эдаким и лично-полезным заполнить время, оставшееся до отхода заветной «Арктики», уже притулившейся к перрону первой платформы.

И в это же самый момент, у выхода из комендатуры, я столкнулся со своим сослуживцем и даже соседом по дому в Загрядье. Там я служил долгое время после училища, и многих еще помнил.

Это был заслуженный старший мичман Егоркин Александр Павлович, личность колоритная и заметная. Это как вам нравится – хоть в прямом, хоть в переносном смысле.

В нем было килограмм сто двадцать живого веса при росте 190, грива вьющихся черных волос, пышные казацкие усы и большие карие глаза. Он был родом из одной кубанской станицы, потомственный казак, как он себя называл, и преданный служака, до мозга костей влюбленный в службу.

Но известен он был еще и тем, что часто «влипал» в большие и малые неприятности и даже в истории, которые становились фольклором не только в гарнизоне, но, как говорили, даже на целом родном флоте. При всем при этом, «зеленым змеем» не злоупотреблял. Во всяком случае, не больше других, меру свою твердо знал, да и, наверное, трудно было его «удивить» обычной застольной дозой.

Палыч был мичманом старой закалки, отличался порядочностью, честностью, но… Объяснительные записки по разным имевшим место с ним случаям, отличались у него фантазией и представляли собой образец литературы особого жанра. Во время службы в политотделе одного из соединений в Загрядье, мне приходилось знакомиться с ними. Надо сказать, они производили неизгладимое впечатление на каждого читающего!

Заметив и узнав друг друга, мы поздоровались, как добрые знакомые, обменялись вопросами и ответами о наших былых сослуживцах. Разговорившись, мы случайно выяснили, что вместе едем до Москвы, Так мало того, что – в одном поезде, в одном вагоне, но и даже в одном купе, в которое его устроил все тот же всемогущий дежурный помощник коменданта.

Мы искренне обрадовались удачному случаю и пошли по магазинам, наскоро накупив доброго провианта и кое-чего еще. А что делать? Традиция! Нарушишь традицию хоть в чем-то, так и дальше все пойдет наперекосяк. Вот сиди и жди заугольных гадостей! Вот поэтому основа армии, нерушимый постамент ее организации – суть традиции!

А теперь скажите, какие же такие вооруженные силы могут жить без традиций? И неважно – каких, но – традиций. Как гласит народная примета по этому поводу? Если традиция живет долго, значит, она жизнеспособная, и не такая уж плохая, как часто убеждает наше заботливое начальство. Сам такой бывал!

Погрузившись заблаговременно в вагон, (а чего, собственно, ждать в вокзале, когда тебя никто не провожает?), мы запихнули под полки наши нехитрые походные пожитки. Как издавна водится, в нашей стране, мы, как опытные пассажиры, переоделись в спортивные костюмы и тапочки. Из недр походных сумок сразу же извлекли продукты, разложив их на столе в полной боевой готовности к ужину. Время – самое то! Чего-тянуть-то!

Наших соседей по купе долго не было. Мы уже решили, что поедем до стольного града всего вдвоем, и только за пять минут, после объявления о просьбе к провожающим покинуть своевременно вагоны, к нам вдруг вошли взмыленные от спортивного «бега с вещами» майор и подполковник с золотистыми «пушками» в петлицах.

Как и предполагалось, вся публика оказалась военной. Это было «бронированное» комендатурой купе, заполненное в последний момент.

Офицеры с явным облегчением, побросали свои сумки на палубу купе, поздоровались с нами на выдохе и плюхнулись на нижние полки рядом и только потом перевели дух. У подполковника на кителе была только одна планка «Красной звезды» – похоже, что остальную юбилейную и «песочную» мелочь он не носил, назло всяким «тыловикам» и домоседам. Видали мы таких!

В ту же самую секунду, словно получив долгожданное «добро», наш тепловоз прощально крикнул старому другу-вокзалу и плавно тронулся с места. Натужно запели вагонные тормоза, мимо окон поплыли станционные постройки, дома, затем знаменитая труба Кольского пивзавода. Справа и слева стояли дремавшие на путях товарные вагоны и измазанные мазутом наливные цистерны.

Вот, наконец, состав вышел на перегон, а локомотив облегченно и радостно взревел застоявшимся дизелем. Поезд заметно увеличил скорость и побежал по берегу Колы, весело бурлящей своими струями синего стекла среди скальных берегов.

Мы быстро перезнакомились с армейскими офицерами. Между делом, единогласно решили, что надо бы поужинать, достойно отметив «вечер трудного дня». Впереди – целых 36 часов вынужденного относительного безделья!

Выяснилось, что в суматохе отъезда поесть времени не нашлось. Естественно, ужинать надо вместе, и, конечно же – обязательно запить пищу не одним только чаем. Поводов же для этого была целая куча. Отъезд и новое знакомство – чем вам не уважительная причина? А вы замечали, что в доброй мужской компании, тем более в дороге, ну просто нет повода не выпить – хоть ты тресни?

Быстро постелили «достархан» – целый разворот свежей газеты, пожертвованной молодым подполковником, стали выставлять на стол все съестное, что захватили с собой.

Это странным европейцам снятся ночные кошмары, когда они, вопреки семейному врачу, вдруг все-таки плотно поедят калорийной и вкусной мясной пищи перед сном.

А когда снятся кошмары нашему соотечественнику? Вот именно! Вопрос риторический!

Нашему русскому человеку, и, тем более, военному, все кошмары и ужасы (куда там Голливуду), снятся именно тогда, когда он ее, эту самую жирную пищу, не поест перед «отбоем». Причем, как следует – и от души! А если еще и в доброй компании, то… Тогда – никаких тебе хичкоков под прикрытыми веками.

Поэтому, на маленьком вагонном столике банкам, сверткам и бутылкам сразу же стало тесно. Жмотов как-то среди нашего брата маловато. Появились кружки и стаканы, вилки и походные ножи. Само собой, приняли по первой – за знакомство, закусили, и тут к ПВО-шникам, (а это были слушатели Калининской академии ПВО, возвращавшиеся со стажировки), подошло подкрепление – сокурсники, которые ехали в соседнем вагоне, по одному в купе. Там было неуютно, они пошли к своим. И у них с собой тоже было…

Наша водка – это такое национальное универсальное средство для упрощения отношений и развязывания языков, что его никогда и ничем не заменят, во всяком случае, в обозримый исторический период. Это средство будет существовать, пока у людей еще осталась потребность к товарищескому, неформальному, открытому общению. Соки и чаи вещь полезная и не осуждаемая даже ханжами, но… совсем не то! Вот бы только «дозу» уметь соблюдать! Да к машине после этого бы не подходить! Это – да! Да как же ее предварительно рассчитаешь… Вот только от этого-то и все проблемы! Во всем хорошем есть свои недостатки!

Старт товарищеского ужина под флагом боевого содружества видов Вооруженных Сил был дан, и, еще где-то до Оленегорска мы все уже были в состоянии легкого возбуждения и тяжелой сытости. Все уже чувствовали себя давними знакомыми, если и не друзьями, если еще не родственниками.

– Ты, Александр, не увлекайся! – принялся «наставительно руководить» подполковник, Сергей Юрьевич: – Меру надо знать!

– Так я знаю! – тут же парировал Палыч, – 26 и две десятых литра, вот!

– Это как? – опешили соседи.

– А посмотрите любой толковый или бестолковый словарь – там ясно писано – мера, для объема жидких и сыпучих – 26, 2!

– Точно! – подтвердил майор.

Выяснили, с некоторым сожалением, что во всех Вооруженных Силах рассказывают одни и те же анекдоты, лишь слегка приправленные местным или специфическим колоритом в виде особенностей терминологии и сленга.

Вовсю пошли разговоры, устные мемуары. Мало-помалу, перерывы между тостами стали больше. Теперь пили понемногу, лишь пригубливая из стаканчиков – больше для поддержания беседы.

Спать еще совсем не хотелось, несмотря на темноту за окном и неумолимо бегущие стрелки часов.

Тем более, что и негде было, ибо гости из соседнего вагона уверенно заняли наши нижние полки, потеснив нас у столика. Майор же легко взлетел на свое верхнее лежбище и оттуда участвовал в разговоре, периодически требуя подать ему наверх то наполненный стаканчик, то закуску.

«Горючее» было уже на исходе, бутылки заметно опустели. Ракетчики стали, было, прикидывать перспективы пополнения запасов и продолжения, но… Подполковник стал решительно настаивать на переходе на добрый чай, но его пока никто не поддержал.

Тогда Егоркин тяжело, с деланным сожалением, вздохнул, залез в свою безразмерную сумку. Он пошарил там своей широкой дланью и… медленно достал еще одну бутылку, приличного объема, как еще такой тип посуды в то время называли: «утюг». Этакую вот здоровенную бутылку, литра на два, с ручкой для удобного разливания.

– Шило водолазное! Спирт двойной очистки! Чистейший, просто фирменнейший ректификат! – гордо отрекомендовал он свой напиток заметно уплотнившемуся и сразу повеселевшему населению купе. Тогда мы еще не знали, что это, оказывается, тоже вредно!

Для того, чтобы мы все оценили его жертву по достоинству, он сделал театральную паузу. Это был поступок! Все немедленно решили попробовать чудесный напиток. На столе быстро пополнили понесшие существенные потери запасы закуски, принесли чистую воду.

Для наших боевых друзей из ПВО питье спирта было тоже не в новинку, как заверили они. А то бы мы сомневались! Аппаратуры – то у них не меньше, чем на флоте, и там тоже надо чистить контакты и поднимать сопротивление изоляции в неизмеримом множестве приборов и блоков всяких там постов управления и станций.

А так же, снимать стресс после тяжких нервно-психических нагрузок учебных и боевых тревог, плюс организовывать обеспечение приема и ублажения всяких комиссий и инспекций. Пришельцы из разных штабов тоже ценили «огненную воду», представьте себе! Как говорили, «шило» не пьет только нелюдь и нечисть.

Короче, никто не отказался попробовать угощения Егоркина. Выпили, оценили напиток, а майор Валера со своей верхотуры даже сказал, что как ему не тяжело это признавать, но флотский спирт явно лучше. Коллеги сразу же проехались в его адрес насчет того, в каких таких случаях даже уксус бывает слаще.

– Да, – удовлетворенно заметил Егоркин, – а я один раз точно таким же «шилом» спас нашу планету и ее население от порабощения инопланетными агрессорами.

Мы засмеялись, расценив его слова, как шутку.

– Не верите – черт с вами, – благодушно махнул на нас рукой Александр Павлович: – Никто не верит, я привык уже, но это точно вам говорю! Чтоб мне ни бабы, ни водки бы и не захотелось, и даже не замылось, коли вру или привираю! – поклялся страшной клятвой Александр Павлович.

За окном, как мне показалось, даже что-то сверкнуло и грохнуло в небе, после его грозных слов. Майор с верхней полки даже зашелся от смеха:

– Ну, ты, Шура, даешь!

– Так ты расскажи тогда, как это все было – то, спать все равно не хочется, на это есть весь завтрашний день! – попросил серьезный и ответственный подполковник.

– А вот и расскажу! Теперь – точно расскажу! Раньше нельзя было, я, понимаешь, на пять лет даже подписку давал о неразглашении. Причем, раза три, да все – разным, понимаешь, инстанциям! Да и все равно, мне никто не верил! Бывало, что я хоть иногда легко, как – то, намекал на это событие, но все тогда только закуску мне в таких случаях побольше да посытней подкладывали, да минералку вместо водки подливали, проявляя, блин, заботу о моем замутившемся разуме.

А попробовал я как-то раз рассказать эту историю, когда в госпитале подлечивался по случаю – со скуки, так только один психиатр и мне поверил. Он-то всем верит – и Иисусам, и Наполеонам… Ему по штату положено! Я и не обижался! Еще чего не хватало! И то сказать…

Между прочим, эти ребята, из соответствующей конторы, так и говорили – будешь болтать – тебе же будет хуже, и даже без нашей помощи. Потому что тебя все будут считать клиентом «желтого дома без ручек», чудом сбежавшим на волю.

Мы продолжали его уговаривать, он особо не протестовал, только для приличия. Выждав достойное, с его точки зрения, время уговоров, умело подогрев этим интерес публики. А вот уж тогда благосклонно изрек:

– Ну, так слушайте! Раз на то пошло: было все это эдак лет с десять назад, в июле.

Где-то незадолго до дня Флота мы с друзьями решили выйти в сопки, на природу. Когда у нас тепло, и редкий выходной вдруг совпадет с погожим днем, то полгарнизона устремляется вдаль на пикники для объединения с природой. За зиму-то стены квартир надоедают настолько, что так и тянет от них куда подальше. Так что все, кому не повезло с летним отпуском, стараются взять все прелести лета прямо на месте. А что? Летом – и у нас хорошо, особенно в июле и августе. Да и с местом для пикника особых проблем нет, и даже за руль садиться не надо, опасаясь, что ГАИ ваш выхлоп праздничный учует…

Двадцать-тридцать минут неспешного хода пешком – это для снобов, а, если без фанатизма – то и меньше, и вот она, почти девственная мать-природа.

– Это как же – девственная мать? – ехидно поинтересовался майор с верхней полки. На него шикнули и он заткнулся на полуслове.

– Красота! И местность почти не загаженная – продолжал Палыч, даже не поморщившись на недоумка.

– И все потому, что свободного от цивилизации места намного больше, чем людей! Все-то даже и не загадишь, даже и если иметь такую цель! Я в Швейцарии, конечно, не был, но, говорят, у нас, в Загрядье, пейзажи не хуже… а в августе особенно. Кто говорит? Нет, они тоже там не были! Просто в клубе у Сенкевича видели, да и видиков всяких полно, про этих, как их там, сенбернаров швейцарских, да. Здоровые такие собаки, знаешь, они под снегом всяких туристов ищут, когда голодные. Кто, туристы? Нет, собаки, конечно! Попробуй сытую собаку из будки выгони! Ага, очень смешно, туристами они питаются! Сам людоед! А будешь еще… попусту болтать, скажем так, то следующую рюмку пропустишь!

Перед некоторыми словами Егоркин делал заметные паузы. Он старательно подбирал слова для замены слов обычного корабельного мужского лексикона – догадался я.

Дверь-то в купе была приоткрыта, по коридору сновали туда-сюда пассажиры, а ругаться при женщинах и детях старый мичман себе не позволял, да и другим воли не давал. Кстати, и нам тоже – даже не смотря на наше решительное превосходство перед ним в воинском звании.

– И не перебивай меня своими подколками, а то вообще рассказывать ничего не буду! – угрожающе пообещал он. На майора все зашикали, а угроза лишиться очередной рюмки, а то – и не одной – как сурово пообещал ему подполковник – старший его учебной группы, и удивительно дружно поддержанная всеми остальными офицерами, замаячила перед ним мрачной реальностью.

Некоторые слушатели уж было предложили к применению более популярные и быстрые меры воздействия к болтуну, и даже свое немедленное участие в этом. Но старший группы всех успокоил и лишь пристально глянул на майора.

Тогда майор Валера извиняющимся тоном заметил, что ничего такого, обидного-то, он и в мыслях-то не держал. Так, мол, ляпнул, не думая, только для поддержания разговора. Конфликт замяли…

Александр, довольный реакцией публики продолжил:

– А у вас, в армии, вообще редко думают! До генерала, считается – так вроде не положено, рано, а с генерала – так оно уже и поздно. Чего-думать-то? Жизнь удалась! Есть умные подчиненные – надо только найти и поставить задачу, ага! И политики сами скажут, что генерал должен говорить, а что – делать – заключил старый мичман.

– Много ты понимаешь! – заступился подполковник за своих генералов. Как видно, он еще лелеял надежду в один прекрасный день проснуться в штанах с лампасами! Офицеры задумались, но согласились. Кроме Валеры, который предложил в этом пункте поставить знак равенства между генералом и адмиралом.

– Но, продолжаю! – отмахнувшись от полемики, вступил Егоркин после некоторой паузы: – Так вот, двинули, значит, мы в сопки, человек семь нас было, кто с женами, кто сам по себе…

– А с чьими? – невинно поинтересовался сверху никак не успокаивающийся майор.

– С женами-то? Со своими, конечно! Ты что, я не знаю, как там у вас, в гарнизонах и военных городках, а у нас в поселке, – жены же все друг друга знают, твоя не успеет и вернуться из дальних странствий, как сдадут тебя ей с потрохами, и – легко, прямо, как пустую посуду. Можно, конечно, так поступать, и нагло гулять с чужой женщиной, по гарнизону, корча независимую рожу. Однако, можно найти и менее надежный способ самоубийства. А что, в ПВО не так? Вот уж не думаю! Ну, ладно, слушайте дальше!

– Я тогда же утром, на своем корабле-то побывал, Пришлось, не смотря на редкий выходной, да еще – ни свет, ни заря, – был у меня оповеститель, стук-стук в дверь, и: – На корабль, тащ мичман, пожалте, командир вызывает. Тревога у нас случилась!

Как потом рассказали, что-то там ПВО-шники непонятное засекли, да и дозорный эмпэк (От МПК, малый противолодочный корабль) тоже чем-то встревожился. По экрану РЛС непонятная отметка носилась, а потом пропала. То ли видели что-то, то ли нет – толком не поняли. Но тревогу по бригаде сыграли, на всякий случай, чтобы и службу проверить и бдительность повысить. Ничего, обычное тогда было дело, «соседи» к нам периодически подлезали, интересовались, как мы живем и что делаем. В море каждый раз с «Ориошей» норговским «здоровались» – иначе переживали, а не провалилось ли куда это самое НАТО?

Подумали отцы командиры и сделали как всегда – объявили тревогу. Ибо лучше переодеть, чем недобдеть – решило начальство. Понеслись по кораблям звонки колоколов громкого боя. Ну, да ладно служба на то и служба! Подбегаю я к кораблю, а там уже пушки сервомоторами воют, что-то в небе стволами ищут, «лопухи» РЛС вращаются, дизеля густым сиреневым дымом полгавани замаскировали – все как положено!

Привели мы свой корабль в готовность номер один, доложили. Провернули оружие и технику, народу своему в глаза посмотрели, (а то ведь он, народ-то, когда без нас заскучает, так что-то интересненькое, с приключениями, сразу придумает. От этого народного интереса потом у начальства икота и сердечные приступы случаются! Особенно на подведении итогов со старшими начальниками… (Но это я в сторону уже уехал…

Потом боевая смена заступила. Посидели мы, кто свободен от вахты оказался, еще с полчаса по каютам, международное положение обсудили, чаи погоняли. А потом отбой дали, и – по домам. Кроме дежурной смены обеспечения, распустили всех допраздновать редкий выходной. Ну, мы всей своей честной кампанией и двинулись в сопки, как запланировано и было, причем, скорей-скорей, пока командование не передумало! Мало ли еще чего взбредет командирам на трезвую-то голову!

Так вот, значит… Шашлыки тогда мы сделали хорошие – мяса было ведра два, хорошо замаринованного, да еще по особому армянскому рецепту, который наш штурман-бакинец от своих предков унаследовал. А к ним были огурчики, помидорчики там всякие, зелень, целый здоровый пакет, кто-то из отпуска привез, водки и вина – тоже всего хватало.

Наш механик в соседний город, столицу местных горняков и металлургов, за ней, за водкой-то, специально, с оказией, в пятницу ездил. Потому, как в нашем гарнизонном магазине, на который бронзовый Ильич нам рукой с постамента день и ночь показывал, в те времена были только вино, коньяк и ром. А этот ром был, к слову сказать, еще такой, которым негры из-за своей завоеванной независимости напрочь отказались травиться. Так он и назывался – «Ром для негров». Вот тянуло военторг на экзотику – и ром, и настоящий португальский портвейн, и венгерский токай, шотландский виски «Клуб 96», и ирландский джин – а водки нет! Какие-то извращенцы закупками руководили, да! Водку же почему-то в те времена наш «ванькинторг» не закупал для гарнизонов из зависти и вечной тыловской вредности Измывались над русским служилом людом! У-у, иезуиты! – погрозил он кулаком какому-то неведомому личному врагу.

Наверное, там рассчитывали, что ворованное корабельное (или авиационное) шило мы больше уважаем и покупать водку просто не будем. Ага! Или нравственность нашу кто-то берег, резонно полагая, что коньяка и джина много не выпьешь.

А на трезвую голову совершать аморальные поступки у нас как-то совсем не принято… Списать свою дурь на плохую водку со слабой закуской – это нормально, тебе даже посочувствуют. Кое-кто… А вот «подвиг» по своей собственной дури не простят! Говорят, сам Александр III точно так поступал – пьянство прощал, но и только… он солдат был по духу, знал, что почем!

Был, конечно, и обычный портвейн – но он на любителя. Да и качество, извините, но, мягко говоря, там совсем не ночевало! Так, цистерну из-под среднего вина сполоснули а воду с остатками по бутылкам разлили… – высокомерно пояснил Палыч со знанием дела.

Я сам из казачьих краев, там к вину с детства приучены. Но! – многозначительно поднял указательный палец вверх и сделал эффектную паузу Егоркин. А когда все уважительно заткнулись, он продолжил поучающим тоном:

– К вину – то домашнему и хорошему, да за щедрым столом среди родных и друзей. Да и само вино там – это чистейший виноградный сок, напитанный нашим щедрым кубанским солнцем! Для радости своей и своих друзей его казаки делают испокон веку! Поэтому алкашей – синюшников у нас и на порядок поменее будет, чем в центре среднестатистической России – матушки. Это – если брать в процентах на душу населения.

Офицеры недоверчиво фыркнули.

Егоркин смочил пересыхающее, как река в пустыне, горло стаканом свежайшего «Кольского» пива и продолжил: – У нас, у военных-то, водка, тогда в дефиците была, как объяснил уже, а вот горнякам без нее, без русского национального анти стресса, нельзя никак – а то их план добычи и производства в опасности будет. И это их начальство и партийное руководство прекрасно понимало. И там все всегда было, невзирая на течения и веяния. Ибо хром, медь и никель – всяко важнее газетной шумихи.

Вот и снаряжали мы с оказией делегации к ним периодически, и – особенно, перед праздниками. Чем создавали им очереди иногда. Но – ничего, горняки – они мужики с понятием! Тем более, что многие из них в Заполярье, да на Северном флоте срочную службу оттрубили. А вот уж это – как братские узы!

Так вот, отдохнули мы тогда шикарно, никто никуда не торопил, следующий день тоже был выходной – за недавние удачные учения, которые «съели» пару выходных у всего флота.

Солнца никто давно за горизонт не закатывал – конец июля. Попели мы вдоволь разные песни – и народные, и не очень, поговорили, как всегда, и обо всем, по закону древних викингов. Ага, точно – в море – о бабах, а с бабами о – море. Откуда знаешь? У вас – тоже? А куда денешься? Закон – он на то и закон!

И вот, когда заиграл гимн в Мишкином транзисторе, мы только тогда собрались и пошли домой. А со словами, или без слов он был, гимн-то, не помню!

Но все же думаю, что без слов – при такой закуске до шести-то утра водка бы давно бы кончилась, а у нас кое-что еще, на наше счастье, как потом оказалось, осталось… Ну, точно говорю, оставалось, просто забыли мы как-то про резерв, потому и не допили. И хорошо сделали, а иначе бы все мы были бы в рабстве, да и вы тоже. У кого, у кого? Да у этих, из созвездия Волопаса, система Сигма –347 какая-то. Откуда я такие матерные слова знаю? Узнаешь тут, блин…

Ну, вот, идем мы себе, идем, растянулись по старой немецкой дороге, вдоль недостроенных еще в ту в войну тяжелых береговых батарей. Таких штолен и шахт под подбашенные отделения тяжелых орудий в округе было достаточно.

А самих тяжелых орудий немцы установить не успели – пришлось ноги уносить. Только знающие люди говорили, что у этих башен сектор обстрела какой-то странный, и бетонные подбашенные отделения помассивнее, чем под 210 миллиметровые орудия будут, да и система обороны тоже какая-то не такая. И вроде видели наши разведчики в те времена какие-то странные летательные аппараты в наших местах, вроде детской «юлы». Даже после войны их здесь видали! И кое-какие странные истории, прямо мифы и легенды, рассказывали… Кто знает? Как и что задумывал неизвестный немецкий фортификатор, какое техзадание выполнял – уже не узнать!

Егоркин спохватился и вернулся к потерянной нити рассказа.

– Да, идем, значится, мы к поселку, разбились по интересам, кто по двое, кто по трое. Кругом – красота, пахнет травой, можжевельником. От залива морской прохладой веет! А я с Мишкой, своим закадычным приятелем, топаем самыми первыми, бодро прем шампуры, плащ-накидки, ведра из-под маринованного мяса. И как-то так резво с места взяли, легко оторвались от коллектива! Груженному – то цветочки нюхать, да природой любоваться не больно – то хочется, быстрей бы добраться до места, да разгрузиться. Или хотя бы оторваться от толпы и встать, сбросив поклажу, чтобы отдохнуть, пока остальные догонят. А те идут себе, поют во все горло застольный застойный репертуар.

И вдруг вижу – стоит какая-то хреновина чуть в стороне от дороги, по форме – как кастрюля, даже вроде бы и с крышкой, а размером – явно намного побольше «Камаза» будет. Даже с прицепом… И что интересно, пока совсем не приблизились – совсем было ничего не видно!

Даже с десяти-то метров – и то, как-то так размыто… Оптическая мимикрия – это мне потом уже рассказали. Хитрая такая штука, точно говорю… Правда, плохо понял, как она работает. Как-то транслирует изображение заднего вида на передний борт, только как – так я и не понял.

Так вот, а у этой штуки человек пять мужиков суетятся, одетые в какие-то серо-серебристые комбинезоны. Нет, такой мысли – как она туда попала-то, среди сопок-то и без дороги, у нас сразу не возникло. Водки, наверное, все-таки было много.

– Или мало! – вставил майор.

– Или мало! – подозрительно-покорно согласился Егоркин.

– Не отвлекайся, старый, давай дальше! – поощряющее и дружно сказала, почти хором, заинтересованная публика.

– Оставили мы свой груз на дороге, – продолжил он наматывать нить рассказа на веретено времени – и только у меня рюкзачок за спиной остался, лень снимать было. Да так и двинули к ним – мало ли, может помочь чем надобно?

Да и узнать было неплохо, кто они такие и откуда к нам – до норвежской границы – километров-то семь всего было, так мало ли? Захотелось, блин, проявить бдительность, ага… Подходим – а от этой железяки металлом гретым и каким-то разогретым маслом пахнет, да как-то не по-нашему, а запахи летние напрочь забивает. Подошли ближе, глядим, а они насторожились, один даже трубкой какой-то в нас тычет. Мы спокойно здороваемся, чего, мол, у вас, мужики?

Они молчат, и совсем не радуются нам. И тут вдруг что-то у меня в голове словно щелкнуло и вдруг слышу вроде какие-то голоса, но не ушами, а как-то внутри, прямо в голове. Где-то в мозгу, среди извилин они шевелятся, и не словами даже, а сразу образами – кто, мол, вы такие, и что вам надо?

Мне тоже потом это объяснили, что это обычная форма общения этих «тарелочников» при встречах с местными аборигенами. Чтобы с переводом не путаться. На пальцах это трудно объяснить, но где-то так…

– Местные мы, – отвечаю, уже вслух, – военные из поселка Загрядье.

Они вроде бы поняли, что я сказал, но как – то нехорошо переглядываются. Гляжу на их морды – вот, вот именно! Лицами это не назвать – мама моя, а они-то у них какие-то бледные, с зеленоватым отливом! И глаза – здоровущие такие, прямо как у совы, нет, скорее, как у кошки – косой разрез, и краешки как-то вверх приподняты. Но внутри черные-черные, какой-то невероятной глубины, как колодец в пещере, а зрачков и не видно вовсе.

Я даже подумал, что очки – это у них, но нет – очки у них тоже были, видно защитные от чего-то, и приподняты к верху, под такие плоские береты. А один, из них, еще поздоровее меня, так и спрашивает:

– Вы что, нас не боитесь?

Интересный подходец, думаю – как в детсаду игралка в «напугай меня»!

– С чего бы это? – говорю: – не больно-то вы здоровы, а сейчас еще наши подойдут, и, если что – так вам и мало совсем не покажется! – со всякими прилипалами надо сразу решительный тон брать, у иных охота к приключениям тогда пропадает – пояснил, между делом, Егоркин.

Михаил наш так согласно кивает, хмель от себя отгоняет. Не той реакции они от нас ожидали, сразу видно. Один, длинноносый, прямо говорит другому, у которого нашивок золотых, знаки различия, видать, на полрукава:

– Я же вам говорил, командир, наш Мозг выдал анализ, что их всех, то есть местное население, хлебом не корми – а дай подраться, они всю свою недолгую историю только и делают что воюют.

Что интересно, я его тоже вроде бы слышу и понимаю.

– Варвары дикие, что с них взять? – заключает командир.

Покоробило меня слегка от такой речи. С одной стороны – оно и так, я тоже не далеко от школы жил, учил историю, но все же – за планетку нашу обидно! Не дикари ведь мы давно уже. Ну, не все, по крайней мере, и особенно – если трезвые. Это мы – самый нормальный народ. А у политиков, у тех по-другому, у них со временем ревматизм мозга все же наступает, и чем дольше они сидят на своих постах, так тем уверенней. И сами мы их выбираем, а, как выберем так сразу же сами и удивляемся…

И так каждый раз, как бы там наш строй не называли, какие бы «измы» нам не «пришили».

Примерно так мне тот самый психиатр объяснял, после того, как мы с ним на рыбалке вторую пол-литру «уговорили» – он-то свое дело знает, у него такие клиенты были…

Да и то сказать, последним из известных мне наших правителей, только Петр I лично в сражениях участие принимал, сам на абордаж шведский корабль брал, да и вообще…

Короче, что такое война в «живую», они, современные политики, особо не представляют. Но это – к слову, значит.

Слушайте дальше… Не надоело? – спохватился Палыч. Но этот вопрос сам Егоркин считал риторическим, абсолютно не интересуясь ответом, и сразу же продолжал:

– А Мишка, значит, наш механик, ей-Богу, патологический фанат всяких железяк и устройств, и конструкций. Любой движок для него, как для нас, простых смертных, – какой ни будь букварь.

На их рожи он вообще, как мне показалось, ноль внимания, и видит только их «кастрюлю», и все удивляется, как же он такой машины-то и не знает. Даже никогда не видел, а? Что, говорит, у вас там такое? Их мужик, который все с какими-то приборами бегал, да обшивку у люка раскручивал, какую-то панель снимал, хмыкнул только, да рукой махнул – куда, мол, тебе, все одно не дойдет. Потом чего-то мерил, чего – то крутил, да и плюнул, бросил свой инструмент, и докладывает своему, как мне показалось, офицеру:

– Абзац, говорит этому двигателю, причем – самый большой и полный! Надо новый десантный катер с запасным блоком вызывать, или самим эвакуироваться, а эту колымагу – тут он презрительно пнул по стойке опоры – взорвать к едрене матери! – и выразительно посмотрел на своего кэпа. Ну, может и не совсем точно, но я так уж для себя запомнил его пламенную речь.

Выслушав эти слова, Михаил подошел к открытому лючку под обшивкой, из-за спины что-то разглядывал, затем вежливо подвинул их механика в сторону, достал из нагрудного кармана отвертку, с которой он никогда не расставался. Что-то пробормотал, куда-то прицелился и быстро куда-то ткнул тонким жалом инструмента, да так, что обалдевший «зеленый» не успел ему помешать.

Вдруг внутри «кастрюли» что-то мявкнуло, хрюкнуло, затем пошел ровный такой писк, как будто сельсины запели куплеты из оперетты, а по всей верхней кромке корпуса побежали разноцветные огни, а кастрюля стала как-то бледнеть и таять.

«Е-К-Л-М-Н!» – вдруг прошибло меня одной запоздалой догадкой, словно током, прямо как живых контактов голой рукой хватанул. Так ведь эта «кастрюля» и не кастрюля вовсе – а «летающая тарелка», НЛО, едрит ее и ангидрид в медный громоотвод, в астрал и в теорию либидного поля через могильную оградку!

А эти, зеленоватые – их ведь не укачало на волне, и не с перепою они трехдневного, конечно, а, тогда, значит, это – инопланетяне! Во, думаю, сходили на шашлычки-то!

Сразу протрезвел, как будто и не пил. Но виду не подаю, посмотрим, думаю, что дальше будет. Но теряться и паниковать никогда негоже! Только хуже будет!

Вот что главное, это я понял на службе. Сам я прикидываю тактические возможности – у меня-то в вещмешке – пару больших банок говяжьей тушенки, не пригодились, закуски хватало и без консервов, это уже полтора килограмма! А жестянки для этой говядины, похоже делали из брони, только чуть тоньше, чем на технику. Да бутылка сюда же «ноль-семь», почти полная, с шилом (чтобы «компас в башке» утром в меридиан ввести, если приспичит – на службу-то не идти!), да хлеб остатки (не выбрасывать же – грех!), пара-другая эмалированных кружек.

Общий вес – килограмма три, и если ее за ремни в обе руки взять – палица получится приличная. Это – уж если дойдет дело до мордобоя с превосходящими силами противника. Но лучше бы не дошло, думаю я, ведь их блестящие трубки навряд ли слабее автомата Калашникова, а у нас – вещмешок да благие намерения.

Но мне в звездный зоопарк, или в пробирку с формалином, совсем не хочется. Вспомнил я сразу вдруг все книги с мрачной фантастикой. Большая, думаю, пробирка-то мне понадобится! Но ведь они-то могут и по кусочкам порезать меня, нашинковать да по маленьким баночкам аккуратно расфасовать!

Кто их знает, что у них там на уме, и какую такую задачу им штаб на эту высадку поставил?

Вдруг у них технический прогресс попер вперед социальных и нравственных? Это как если бы рабовладельцам дать танковую бригаду с авиаподдержкой или Дрейку – ракетный крейсер…

Но тут надо было видеть их вытянувшиеся зеленые лица, а у их командира даже берет дыбом встал! Теперь-то я соображаю, это если бы какой-то бушмен с копьем, прямо при мне, починил гирокомпас, я бы тоже ох… хе… охре… то есть – удивился, бы наверное, сильносильно!

Михаил тут говорит своему зеленому коллеге – нечего, дружок, механизм всякой фигней нештатной крепить, проволочками и изолентой детальки прикручивать – в итоге все равно себе дороже выходит. А если дефект временно устранишь, то временные создания становятся постоянными! Пока опять не поведут!

Если технику ремонтировать – так основательно, надо расклепать, расточить и оцентровать, что нужно, сразу, и подшипнички нужные непременно найти и поменять! Железо – оно, если не любви, то уважительного к себе отношения требует. Вот! А, вообще-то, у нас бы на флоте за такое твое отношение к матчасти – за борт бы выбросили, и спасать не дали! Это не то, чтобы намек, но на заметку некоторым гамадрилам от маслопупии… такую лекцию, наскоро, двинул Криницин в широкую межзвездную публику.

При этих словах командир «кастрюли» сразу же так и загорелся: аккуратно: какая, мол, интересная и свежая мысль, говорит. Надо тоже взять себе на заметку, как передовое веяние в воспитании инженеров и механиков…

Но зеленоватый механик Мишкиной идеи явно не оценил, и стал оправдываться, что-времени-то толком не дают сами же эти отцы-командиры, туды этих «флотоводцев» через портал вокруг самой-самой «черной дыры». Только встанешь, мол, в ППР, разберешь железо, как тут же орут, давай, шевелись, механик, со своими обормотами, чтоб через час твоя колымага на ходу была, а то на втором катере хаф касдер (наверное, у нас пока аналога нет, я это слово не понял) опять накрылся, а лететь надо. Например, везти командора эскадры со штабом на соседний гравокрейсер задачу принимать… мать-в-перемать! А не то летнего отпуска не увидишь и на классы или в академию какую в центр империи, на учебно-курортную планету точно не отпустят в этом году. А эти хитромордые козлы из второго отряда всегда говорят, что их катера именно сегодня не в строю, и собрать их ну никак не смогут, хоть стреляйся.

И никто ни разу их за это самое место не взял – за такие подлые штучки – они, мол, честно предупредили, а вот вы… А мы за них всегда отдуваемся. Особенно – механические силы.

Вот и подумаешь, стоит ли становиться лучшим отрядом в нашей такой-сякой межзвездной эскадре еще раз в следующем периоде. Опять же, всякие дурацкие идеи разведчики только на нас и пробуют и во все авантюры суют! Например, сейчас!

Короче, поет он точно такую же песню, как все наши флотские механики – своим командирам.

– Вот здорово! – восхитился Мишка, чему-то обрадовавшись: – Точь-в-точь, как у нас! Сколько же у нас общего, не смотря на разный цвет лица! Флот – он везде флот, хоть морской, хоть – воздушный, хоть – космический! Особая ментальность!

– А запчасти и ремонтников, кстати, дают именно тем, кто чаще ломается и не стесняется верещать об этом на всю Вселенную – вставил к месту «тарелочный» механик, и эффектно завершил, вновь демонстрируя свою любовь – на этот раз к органам снабжения: – Тудыт всех этих распределителей на сковороду сверхновой да в орбиту супергиганта!

– И у вас – тоже? – как-то радостно – удивленно, будто ему отпуск дали, воскликнул наш загрядский гений механического дела. И чувствую я, стало налаживаться кое-какое взаимопонимание и потепление межпланетной обстановки, еще чуть-чуть – механики обниматься бросятся, да!

– А где стоят ваши гравокрейсера? – как-то вдруг совершенно не к месту, неожиданно и встревожено, поинтересовался длинноносый инопланетянин. Он явно как-то не так, уж прямо совсем дословно, понял Криницина. Пришел Штирлиц и всё опошлил!

– Какие такие, на фиг, «гравокрейсера»? – заботливо спрашиваю длинноносого. А сам думаю: «Вот еще знать бы, что это такое?» Хотел сказать я это вслух, но вдруг на меня нашло какое-то наитие.

– Тебе расскажи! – неожиданно для самого себя, возмущенно сказал я, и прошипел убийственным тоном: – Штирлиц хренов! Ты – то про свою эскадру мне тоже не скажешь, как вы ее за темной стороной Луны, где-пространство-то не сканируется, вон, крейсер прячете, дежурный, а за Марсом – сторожевые фрегаты, которые «валят» без следов почти все земные научные станции, которые туда с таким трудом по полгода добираются! Все-то нельзя, чтоб не заподозрили! Вы еще так думаете, что хитрые, но мы уже давно это знаем! Мы про ваши все знаем, про свои – ни черта, потому что все у нас от самих себя так секретно, чтобы вам не выдать случайно, под наркозом или «волнами правды» – Вот уж не знаю сам, что это такое, а травлю все подряд, что под язык попадает. Вру это я, как в наши дни – депутат Госдумы избирателям!

Но у меня хоть цель благородная – надо же человечество спасать, да и себя заодно, тоже. Не то чтобы страшно, но как-то неприятно, под ложечкой холод и тяжесть в душу подло заползает. Но сражаться надо… больно, братцы, в пробирку-то даром, и вот так, сразу, не хочется.

А вот тут уже наш гениальный механик протрезвел сразу на целых пять рюмок и с уважением взглянул на меня. А меня уже, как самого великого Остапа, понесло! В рядах зеленых я заметил легкую панику!

– И приперлись вы, продолжаю, через гравитационную дыру в пространстве из созвездия… Кита (я вспомнил песню Владимира Высоцкого о космолетчике) и ткнул куда-то в небо не зажженной сигаретой. (Откуда я знаю, где этот самый, небесный Кит? Я что им, елки-палки, такой-сякой штурман?) Тем более что звезд – то вовсе не видать по причине абсолютно белой, как простыня старой девы, ночи. Но, представьте, куда-то попал. Причем почти… Их командир переглянулся с длинноносым, затем они оба посмотрели на парня с нашивкой в форме звездного глобуса, тот нерешительно кивнул. Так, подумал я, дело идет! Опять забрал ветер в паруса словесной травли и попер!

– И вообще, – продолжаю, мы еще утром вас засекли, когда вы тучкой претворились, – я вспомнил утреннюю боевую тревогу и бессмертного Винни-пуха одновременно, сложил два и два и интерполировал с текущими событиями. Вышло совсем неплохо!

– Вы же на фотонном фрегате перлись, говорю, а потом катер спустили. У нас – пикник, и вам, наверное – тоже надоело в прочном корпусе-то сидеть и одни концентраты лопать.

При этих словах они дружно поморщились. Угадал я, значит! Как здорово, кстати, что мы им попались после возлияния! На трезвую-то голову точно бы сразу сами засыпались, или язык проглотили бы от страха. Да, а что такое долгое сидение на консервах и концентратах, я знаю совсем не из книжек и мемуаров!

– Да и выпить всем живым людям иногда надо, расслабиться, стресс с себя снять, – продолжал я, – на борту-то, ни-ни, мы тоже это понимаем, сами такие…

При этих словах, один из них, до этого как-то равнодушно стоявший в стороне и не принимающий участие в разговоре, такой из себя плотный, здоровый с цветными значками на груди, вдруг вздрогнул и заинтересованно посмотрел на меня. Вопрос расслабухи, похоже, давно занимал часть его мышления.

– Ага, клюет! – отмечаю я. Но длинноносый стал принюхиваться к нам, потом достал какой-то прибор, вытянул из него щупальце. Механизм стал урчать, а пришелец водил шупальцем-датчиком от меня к Мише, затем – в стороны, потом – в направлении приближающейся нашей остальной компании. Приборчик отчаянно трудился, трудолюбиво попискивая и моргая какими – то лепестками на панели экрана, и мерцая индикаторами на корпусе блока. На синем его окне забегали желтые значки. Длинноносый посмотрел еще раз на экран приборчика, ткнул какую-то панель, тихо свистнул, и спросил: – А что это вы пьете, в смысле какую жидкость имеете в вашей крови как несущую основу?

– Да так, слышь, разные напитки, но все – на воде, – отвечаю я так лениво и равнодушно.

– Вода-то, сама по себе, у нас хреноватая такая стала, всякие промсбросы, нефть разная, стоки, опять же, всякие вонючие, без очистки, испортили-то весь АШ два О на планетке сами – припомнил я школьный курс химии.

– Да и вообще… – говорю я им так, потому что читал я где-то, что эти пришельцы запасы воды ищут! Пусть думают, гады варено-копченные, что чистой воды они у нас не найдут! Ежели же поди похвали чего – враз налетят и расхватают!

Вот было как-то дело в наше смутное время – в одном магазинчике надыбал я очень приличный коньяк. Он был в невзрачных бутылках, с блеклыми этикетками, но на вкус – чистая амброзия, в смысле – напиток богов! Стоил он тоже немного – видать, сперли где-то цистерну настоящего напитка, разлили – во что было, да и за ценой не стояли. Только я его распробовал – как меня черт дернул похвастаться братве на своем корабле. И что? Да уже через два дня весь запас очистили! Вот так вот – болтун находка для халявщика! А так бы еще месяц потихоньку пил…

– Палыч! – сказал суровый подполковник, – не отвлекайся! Речь сейчас не о том!

– О том, именно о том – сейчас сами поймете! – загадочно пояснил Егоркин.

И я говорю командиру «кастрюли»: – Кстати, вот! Попробуй-ка, что мы теперь пьем! – достал я тогда бутылку «шила» из мешка: осталось еще немного!

Протянул я склянку начальнику. Тот нерешительно взял ее и поднес к своему лицу, внимательно оглядел ее своими «тонированными фарами» и осторожно понюхал.

– А почему вы эту воду с собой носите? – подозрительно спросил длинноносый, тут же полно разных ручьев и водоемов.

– Что верно – то верно – согласился я, и стал думать, как выкручиваться, но нашелся мой товарищ и вступил в игру. А хором хорошо и батьку бить!

– А ты сходи, вот, сам – возьми пробу! – нагло предложил «зеленому» наш механик. А еще лучше – отхлебни! Завтра ты так про д… – запнулся рассказчик, но быстро нашелся: – продиарешься (сконструировал Егоркин новое слово), никакими таблетками твои кишки в кучу не соберешь! Не знаю, правда, какой там у вас метаболизм, но, полагаю, все равно наши родные бактерии и химические элементы проймут любую чуждую биологическую систему.

Криницкий знал очень много разных научных слов во всех областях науки жизни, всякие научные журналы читал, прямо как я – детективы и фантастику. Уж на что замполит всякими словечками нас по ушам бил и по мозгу ездил, но и он с механиком тягаться без крайней нужды опасался.

У длинноносого особого желания воспользоваться советом Мишки не возникло. Тогда я сам храбро отхлебнул из бутылки. Ядреное «шило» обожгло мне все небо и перехватило горло.

Но – справился, опыт – ведь его не купишь! Верно говорит наш мудрый народ! Кроме того, я нашел в мешке еще и старую полиэтиленовую флягу с теплой и противной водой (на вкус – чистая пластмасса – если ту пробовать жевать!) и украдкой сделал пару глотков, слегка погасив пожар в своем горле.

Командир космолетчиков кивком приказал своему толстяку последовать моему примеру. Тот огорченно вздохнул, но был, видно, старым служакой. Да и было такое, чаю, не первый раз!

«Жертвует, гад ячновельможный, малоценным членом экипажа!» – подумал я, почти с жалостью глядя на десантника. Он без возражений (видно, привык!) поднял сначала фляжку с водой, которую я ему протянул первой.

Пригубил, глотнул немного, как дегустатор. Толстяк сморщился и стал плеваться. Затем он взял у меня бутылку с «шилом» и сделал большой глоток – как я перед ним. Но вот моего опыта у него не было! Он забился в кашле, его здоровенные глазища стали еще больше, прямо слезы, как у некоторых наших в таких случаях, потекли, но зеленая рожа тут же приобрела нормальный, живой, с нашей точки зрения, и к моему удовлетворению, ярко-помидорный цвет.

«Не совсем они потерянные существа для Вселенной, нет!!» – подумалось мне. Но толстяка надо было спасать! Невинно страдает разумное существо! Я так понял – он был у них что-то вроде прапорщика звездной пехоты, а я срочную оттянул в десантно-штурмовой роте, в морпехе, так что этот парень – мой собрат! Подумал я так, и решил его реанимировать.

Сунул я ему снова фляжку с водой, пей, мол, а сам быстро вскрываю банку тушенки водолазным ножом. Он морщился и плевался, но дышать начал. На толстый ломоть свежего белого хлеба я положил чуть ли не треть большой банки тушенки.

– Дрянь, отрава! – плевался он.

– Погоди браниться-то – сейчас оценишь! Минут пять подожди и к свои ощущениям прислушайся – понемногу въедешь!

– Что это? – спросил длинноносый. (Ох, не нравился он мне!)

– Это? А нейтрализатор всяких вредных веществ конкретно для этого клинического случая – и замедлитель охмельных процессов, и антидот – и это все одновременно! – очень серьезно сказал наш механик.

– Каких?

– А ты посмотри внимательнее! – Показал он взглядом на их «звездпеха». Как обычно, Егоркин легко и быстро создавал новые слова. Никакой дипломированный лингвист за ним бы просто не успел!

Тот как раз шел к своему катеру, заметно покачиваясь и неуверенно двигая руками, в полный разбаланс шагам. Поймал ощущения-то!

– Слабак, а с виду не скажешь, – удивленно заметил я.

– Ты с собой-то не равняй! – возмутился Криницын, заступаясь за брата по разуму.

– Он шило твое первый раз в жизни видел, а тем – более – пил, да еще без закуски. А доза, что он заглотил с твоей подачи, в водочном эквиваленте – со стакан будет. Конечно, чердак сдвинет! – просчитал последствия для непривычного организма наш механик.

Тогда я догнал этого зеленого «прапорщика» и протянул ему свое кулинарное творение. Он медленно съел этот чудовищный бутерброд, и по его лицу не было видно, что закуска ему не понравилась. Лицо его постепенно стало принимать нормальный (для него!) бледно-зеленый вид. Еще бы, это ведь ему не питательные таблетки из пробирки жрать!

Краем глаза обратил внимание, что за нами внимательно наблюдал длинноносый. Точно, Штирлиц он космический – окончательно опознал его я. Знаем мы таких!

Потом он торжественно нам сказал: – Мы прилетели на вашу планету, чтобы взять с собой ваших представителей и решить вопрос о том, как мы можем использовать в наших целях и вашу планету, и ваше население. Придется вам полететь вместе с нами!

– Вы должны будете быть счастливы служить нашей великой империи! Ваша планета вольется в империю, и земляне будут сражаться в наших рядах на таких планетах, которые теперь вы даже в телескоп не увидите! – попытался найти для нас положительное в таком вот событии их механик.

Ну, вот, приехали! Нет, едрена вощь, так мало нам своих собственных великих империй, и всяких там развеликих вождей богоизбранных народов! Так – нет, еще эти зелененькие лупоглазки, хрен знает, откуда! Да еще – со своими собственными старыми идеями приперлись! И ведь серьезные-то какие у них намерения! Все, думаю, скончалась наша человеческая цивилизация! По уровню оружия, уж верно, приличной драки мы с ними не выдюжим!

Обстановка заметно накалялась! Тем более, что звездная кастрюля стала пищать значительно увереннее. От движков пошел ровный гул, и ее видимость вообще растаяла, даже почти в упор.

И тут один из этих зеленоватых звездолетчиков вдруг сказал взволнованным тоном:

– Командир! Посмотрите, что показали приборы! Ну, ни хрена себе!

Командир подошел к экрану, за ним опять увязался и длинноносый. Я прислушался. Они быстро заговорили между собой, удивленно восклицая. Перевести или понять то, что говорят, мне никак не удавалась. Даже голова заболела! За обозримый период я никогда так часто и на всю мощь мозгами не пользовался!

По всей видимости – космолетчики дружно матерились. Дополняя друг друга! Еще бы – очень удивились! Если бы я так удивился, меня бы тоже минут пять никто бы не понимал. Даже земляки! Или даже – десять? Во всяком случае – дословно.

Я, конечно, не старый боцман парусного флота, но если меня, как следует, «достать», так меня тоже раздирает на матерные конструкции несколько минут, пока мои чувства окончательно не восстановятся…

Вот тогда бы их компьютерный полиглот точно бы взорвался, на фиг, от перегрузки!

Наконец, заговорил командир пришельцев, с выраженным удивлением и некоторой озадаченностью: – Вы тут, оказывается, все выдыхаете из себя сплошной яд – продукт разложения растительного белка, который вырабатывают какие-то микроорганизмы, грибовидного типа – летучие соединения углеводорода и кислорода. Это – индикатор гибели, запах смерти! Вы умирающие особи! Опасность! – вещает он страшным таким загробным голосом: – И вы можете выйти во вселенную! Срочная эвакуация!

Его последняя фраза меня, конечно, совсем не огорчила, наоборот. Но все равно – даже как-то неуютно стало. И где-то – даже совестно и стыдно за человечество, как чистое когда-то Божье создание. Но сейчас так надо было – в жизненных интересах этого самого человечества.

Я дополнил: – Конечно, мы все выдыхаем яд! Особенно – мужчины, самцы, так сказать И особенно – по выходным и праздникам! И вы не знаете, на счастье, что выдыхаем потом в атмосферу по понедельникам – ни лавровым листом, ни мускатным орехом не отшибешь! Только импортный антиполицай помогает, и то – ненадолго! Дилетанты несчастные пробуют чеснок, но… Может, от вампиров он и помогает, но от начальства и жен – не очень, только еще больше подозрение вызывает. Внимание привлекает!

Но если кто у нас и умирает, хоть буквально, хоть фигурально, – продолжал я, – так это только тот, кто нормы совсем не знает, и дозу рассчитать не умеет, и когда еще похмелиться нельзя по служебной необходимости. Например, чтобы замполит и подчиненные не унюхали и не уличили в добровольном самоотравлении. Во как!

Но до следующей пятницы почти все полностью реанимируемся самостоятельно. Но некоторым это делать нельзя – по состоянию здоровья или из-за скрываемой личной вредности и подлости. Я в том смысле, что нельзя вам пить эту самую жидкость, что из продукта разложения микроорганизмов – нес я эту ахинею, а экипаж кастрюли всё это выслушивал. Пытаясь как-то осмыслить. Не тут-то было! Однако на всякий случай пугался, да всерьез!

Один из них, видно, кто-то вроде врача, попросил меня дать ему каплю моей крови на анализ. – А что? Да запросто! – ответил я.

То, что мгновенно выдал им их умный прибор, лизнув моей крови, космическим гостям совсем не понравилось. А что хорошего он им мог показать, если я уже почти сутки праздновал?

– А это – у отдельных особей, или как-то распространяется? И каким путем?

– Да, конечно, говорю, распространяется. И я бы так сказал – прямо умственным путем! Вот, бывает, грустно, как-то становится, стрессы там мучают, или наоборот – удача какая, и радость тебя всего обуревает. Тогда-то и берешь ты емкость побольше с этим жизненно-опасным напитком, и идешь к друзьям. Даже если они вроде бы и не хотят, то все равно, в конце концов, помогают тебе справиться с ним. Потом, в девяти случаях из десяти, оказывается, что этой жидкости все-таки не хватает, и кто-то приносит или достает еще! А в одиночку у нас пьют только самые пропащие люди! Так что – шило флотское, это инфекционная болезнь. Особенно – с хорошей закуской. Тогда от него вообще редко, кто отказывается! А если еще и на дармовщину… Но те, кто пробовал систематически пить без закуски – те плохо кончали! К ним приходила «белочка»! Становилась большой и пушистой и поселялась прямо в мозгу! Сам не видел, но людей с дуплом для белок видывал! И увозили их, спеленутых, как детей, в дом, где никогда на окнах и дверях не было ручек! – заключил я с загробными интонациями.

– А белочка откуда приходила? – проявил профессиональный интерес их доктор.

– О! Это особая белочка, внутренний грызун! – почтительно воздел я свой взгляд к небу – в таком случае она находит сюда путь из другого измерения и выедает мозг!

Тут доктор сразу побелел и покрылся испариной. Уж вряд ли он слышал подобные симптомы! Хотя…

– А долго продолжаются приступы этой болезни? – поинтересовался Штирлиц.

– Да пока не кончится источник выпивки – плюс еще кое-какое время на преодоление последствий и уяснение вопроса, на каком ты сейчас свете обретаешься.

Зеленые задумались и как-то загрустили! Не думаю, что они меня буквально поняли, но смутились здорово!

И вот, в этот самый момент их «прапорщик» незаметно подошел ко мне и попросил отхлебнуть еще из бутылки. Повторить, так сказать, эксперимент! А мне что – жалко?

Я объяснил ему, на этот раз, полную технологию питья «шила», давно уже отработанную на нашем флоте, плеснул ему в кружку. Разбавил в пределах разумного. Чистый-то спирт он без практики не потянет, я это уже понял). Заранее подготовил ему закуску – дал ему вскрытую банку тушенки и ложку. Я ему пояснил, что пить просто так – это прямой путь к алкоголизму и признак бескультурья.

Сначала нужно сказать хоть самый простой тост. Например, чтоб вас всех быстрей сдуло с нашей планеты к вашему кораблю! Он согласно закивал, сказал – что сам давно уже об этом мечтает об этом, а тут еще страшно-непонятная болезнь! Он сказал: – За шлюзы родного корабля! – и бодро выпил, и со вкусом, основательно закусил. Вот на этот раз на лице его отобразилось блаженство.

«Во пробрало!» – думаю! А спирт-то в самом деле хороший – чистый, медицинский, двойной ректификат, специально для легководолазных спусков выдавали. Сэкономил вот… Да совсем и не жалко, лишь бы для пользы дела!

Их механик, тем временем, внимательно смотрел на экраны приборов, цокал языком и повторял: – Командир, да ну их на хрен, спиртодышащих этих! Что, других планет нам мало? Мотаем отсюда поскорее, а? Командир, валим отсюда подальше, пока чего не подцепили. А то поздно-то каяться и жалеть самих себя будет!

Их доктор тоже не отходил от своего кэпа, и тоже ныл, заламывая свои тонкие руки: – Шеф, валим отсюда, а? Дела-то, очень похоже, еще хуже, чем я сразу подумал! У них всепланетный коллапс надвигается и в другое измерение уже вирусы уходят! Валим отсюда поскорее, а? Нас и так с карантина лет сто не выпустят!

– Так, значит, говоришь, болезнь эта заразная? – спросил меня зеленый Штирлиц, который никак не унимался, чуял какой-то подвох!..

– Еще какая! – говорю, заразная! Только решишь «завязать» с этим делом, так припрется какая-то зараза со своей бутылкой – и плакали твои самые благие намерения. А на утро опять – башка болит, работоспособности никакой… И ведь сам потом достаешь запасы на «черный день», и уже только утром понимаешь, что вчера у тебя был еще не черный день, а светлый вечер! – пригорюнился я искренне, вспоминая былое. И развивал мысль; – А вот черный день начался сегодня, и прямо с утра! Да и, опять же, жена в таких случаях отказывает в половой близости, способствующей размножению нашего вида… Вымрем, блин, совсем на хрен, когда-то, по этой самой причине! – в этом месте я искренне забеспокоился.

Отвлекшись от сюжета, Егоркин обратился к нам: – А вот теперь скажите товарищи офицеры, разве концептуально не прав я в этом вопросе, в смысле основного инстинкта, который жены глушат в нас случае злоупотреблений? Вот, то-то!

Но продолжаю: тут в разговор с командиром «зеленых» и их «Штирлицем» вступил наш механик – башковитый мужи, как я вам уже сказал.

И пошла между ними одна терминология из физики и химии, и я заскучал, подзабыл уже многое, да честно сказать – и не знал еще больше. Танцы и всякий спорт в школе я любил явно больше физики. И как, и чем меня только батя не вразумлял по кормовой – то части да по хребту – а все до мозгов не доходило. Уж видно тягу к учебе не привьешь ни ремнем по заднице, когда в младших классах, ни колом из плетня по хребту – когда уже в выпускных. Тут либо – дано, либо нет, во всяком случае, все лентяи у нас считают именно так! А больше десятилетки-то я нигде потом и не учился – это если серьезно. Так, курсы там всякие, школы, вроде водолазной или рукопашного боя. Но там было не до химии с физикой… Но читать люблю. Особенно на вахте и в дороге.

Но тут, вдруг, я чувствую, под общий шумок, пока отцы-командиры не видят, тянет меня «прапорщик-звездпех» этот за рукав – пойдем, мол, зайдем за катер. Мы тихо слиняли с глаз долой от начальства, и тот тип мне говорит:

– Как называется то, чем ты меня поил?

Безо всяких предисловий – чую, наш человек, хоть и слегка зеленый.

– Шило флотское, говорю, а то, что ты после ел – это закуска.

– Что ты хочешь за бутылку ШИЛОФЛОТСКА и закуску? – деловито спросил толстяк. Я понял, что ему понравился, если и не сам напиток, то – эффект.

– А что у тебя есть? – так же деловито заинтересовался я в ответ, сразу как – то отвлекшись от тяжелых мыслей. А что? Может быть, это первая в истории человечества меновая сделка с представителем иного разума!

Тут зеленый толстяк предложил мне на выбор какие-то железяки, про одну я понял – размножитель какой – то, а вторая – вроде батарейка для фонаря, размером с пять копеек, с солнечной подзарядкой. Я замялся для виду (что мне, «ворошиловки» этой жалко? Или банку тушенки?), а тот, видно, подумав, что этого мне кажется мало, с готовностью добавил пакетик с таблетками разного цвета – сказал – еда, но больше одной за раз нельзя! Ударили мы по рукам, он земные образцы куда-то лихо спрятал в комбинезон, да так, что вообще со стороны незаметно. «Опыт!» – уважительно подумал я.

– Только никому не говори и ничего не показывай! – сказал он, и особенно – длинноносому – его даже командир боится! А то и тебя с нами на эксперименты в их развединститут загребут, и мне холку начистят – за распространение передовых технологий низкоразвитым расам. А я эти штуки сразу же, как только на фрегат прилетим, спишу по акту, как разбитые и уничтоженные при аварии во время посадки на зараженную планету, и все будет шито-крыто. Комар носа не подточит! – гордо сказал этот «звездпех», хвастаясь передовым опытом представителя высшей расы.

– Тоже мне, ноу-хау, у нас всегда так делают! – сплюнул я пренебрежительно. И тут, скажу вам, товарищи офицеры, повеяло от него чем-то родным. Вот ведь, простой народ всегда между собой договорится, хоть ты со Средней Азии, хоть с Африки, хоть даже с этой самой Сигмы -347, будь она трижды через нитку проклята. И еще проще это сделать, если под рукой есть что выпить, и чем закусить! (Тут подполковник предложил всем нам именно это и проделать – пауза в ужине сверх нормы всякого приличия затянулась. Его инициативу все поддержали единогласно).

Палыч, наскоро закусив куском колбасы, продолжал: – Я так и сам понял, про этого длинноносого.

Режим, наверное, у них – полицейско-диктаторский, а этот длинноносый и есть из политической полиции, приставленный к войскам соглядатай, чтобы ни левых, ни правых мыслей ни у кого не допускать. Проходили мы это уже всей нашей страной, несмотря на отсталый наш научно-технический прогресс. И подумал вдруг я – а что, если нам уже по новой, на новом, межпланетном витке развития цивилизации пройти придется?

А прапорщик-звездпех и его подход к первому контакту мне понравился еще больше!

Тут повернулся я, и смотрю внимательно. Вижу, у них на катере-кастрюле, по всему видно, «приготовление» к бою и походу сыграли.

Все цветные лампочки на внешних панелях вовсю мерцают, вновь повеяло разогретой пластмассой, металлом и горячим маслом, движки подвывают на разных режимах. Между днищем и травой стали проскакивать искры, трещать разряды, запахло грозой и дождем, экипаж приборы свои и инструменты бегом затаскивают в люк, иллюминаторы по тревоге задраивают. Знакомая обстановочка! «Прапорщик» это увидел, услышал – и тоже рванул вверх по аппарели.

Они нам машут – отойдите, мол. Брать с собой нас они передумали, намотали мы им на уши по пакету лапши, с тем эти атиллы недоделанные и отбывают!

Мы резво отбежали, и тут вдруг ударила плотная воздушная волна – камни полетели в разные стороны, иван-чай полег, Мишка упал. Я сам еле выстоял! А эта галактическая гравокастрюля резко взмыла вверх, зависла на пару секунд и тут же исчезла, как ее и не было, и, даже не разворачиваясь, изменила курс на девяносто градусов. И только где-то в бездонном, голубом с проседью, небе появилась на мгновение и пропала яркая круговая радуга, прогремел глухой раскат грома от звукового барьера. Из ничего, из небесной сини. Сами по себе рождались белые и пушистые облака.

– Все! – сказал Михаил, – полетели они докладывать начальству о полной непригодности нашего населения к использованию в военно-производственных целях, а планеты – даже для маневренной базы космофлота ввиду вероятных инфекционных заболеваний, вызываемых грибками брожения. Спиртовыми дрожжами, то есть!

Они у меня тоже кровь взяли на анализ, я представляю, сколько там алкоголя, и какие выводы можно сделать. Ну, вроде того: «в вашем спирте попалось немного крови!», как говорил один ехидный доктор с подплава. И еще, у них большой мордобой намечается по утечке их информации, про которую ты им «проговорился»: о крейсерах и фрегатах всяких… «Штирлиц» аж на каку весь изошел, так ему докопаться хотелось, откуда земляне про них столько знают. Хотел забрать тебя с собой, но испуганный командир предложил ему самому тут остаться и поработать… Не понравилось тому!

Они панически боятся заразиться нашими «вирусами брожения», поэтому так быстро и смотались, что, не смотря на научно-практический интерес, больше, наверное, не сунутся и другим своим дорогу к нам закажут!

Тут Егоркин перевел дух, снова самолично разлил «напиток свободы» по стаканчикам, и предложил выпить за то, чтобы эти внеземные империалисты забыли к нам дорогу. Возражающих, понятное дело, не нашлось, и пластиковые стаканы глухо щелкнули.

– Фантастику надо читать! – философски-назидательно заметил мой сосед-подполковник, – а жена-то меня все время на смех поднимает, когда я такие книжки читаю. Вон ведь, как Палычу – то пригодилось! – восхитился он.

Закусили. Александр Павлович снова выдерживал загадочную паузу, подогревая интерес к продолжению. После усиливающихся в пространстве и во времени восклицаний вроде: «А что дальше?», он неторопливо повел караван своих слов по тропе повествования меж барханов сомнений:

– Когда в небе растаяли последние бледно-лиловые клочки облаков – продолжил он, – я взял свой опустевший мешок, и мы вместе с другом потопали к дороге. Михаил сосредоточенно молчал. К повороту каменистой дороги с осыпающейся насыпью, где мы оставили наш груз, еще только-только подходила остальная наша компания.

Мы сговорились пока ничего никому не говорить – ни о зеленых человечках, ни о кастрюле, ни о гравокрейсерах. Мало того – никто не поверит. Так еще в психушку закроют – лет на десять! Посадят – и ключи нахрен выбросят!

– Пойдем быстрее, ребята, – говорят они, – дождь, верно, собирается, пару раз уже гром гремел!

Какой там гром, тут мы такое… а, оказалось, что они не видели ничего, ну совсем-совсем ничего, только «грозу» слышали, да озоном вроде пахнуло с неба.

Обидно! Тут, понимаешь, человечество для потомков спасли, а вам не то, чтобы слова признания на граните вырубить, или там Героя Планеты присвоить, но даже слово «спасибо» сказать некому, свидетелей совсем нет! Тут уже молиться надо, чтобы хоть за вранье-то не оборжали нас с Михаилом! Одно и остается, молчать обо всем. Но – обидно! Да и ладно, переживем, думая я сам про себя. А механик наш молчит совсем, видно, просчитывает и переваривает случившиеся. Слава богу, подумал я, хоть Криницин был, а иначе бы я и сам решил, что на чердаке все гайки поотдавались, и крышка сама по себе сползла с моего «котелка».

А дальше было вот что: дошли мы домой, помылись, ибо по случаю выходного в гарнизоне была горячая вода – летом это редкость, что ты! У нас считается, что летом мыться необязательно!

Стал я потом разбираться, что же мне этот «звездпех» понадавал, махнувшись со мной «не глядя». Съел я одну «звездпеховскую» таблетку, думаю, что же будет? Сел – не сидится, лег – не лежится. Прямо как Илья Муромец – к-а-а-к взял бы и всю-то Землю-то, да и на уши и поставил бы враз! Пошел к себе в гараж, там у меня движок старый лежал, полгода собирался его на верстак поближе к тискам переложить! А сейчас так я его без труда взял с палубы и перенес на верстак в угол – шагов за пять. Даже отдышка не появилась! Безо всякого помощника!

Сам себе удивился! Припрятал я эти таблетки подальше… Взял я их «батарейку», присоединил к лампочке – та загорелась. Взял пылесос – тот ровно заработал, электрокамин гаражный – тоже. И что интересно, напряжение дает именно то, какое прибору нужно. И ток переменный! Я из любопытства все промерил своим тестером. И захотелось мне узнать, какой же все же у этой «батарейки» предел и как скоро она «сдохнет». Стал пробовать размножитель, но ничего не получалось. Не дали зеленые начальники «звездпеху» объяснить мне его инструкцию по эксплуатации.

Наутро пошел я на корабль, позвал я с собой Криницина в каюту, объяснил ему, в чем дело. Мы проводили эксперименты с батарейкой. Механик ее даже к валопроворотке пристроил – устройство такое, здоровенный электродвигатель, который вал корабля поворачивает в разных там эксплуатационных целях. Вертит ее батарейка, как ни в чем ни бывало!

Еще кое-что придумали – справляется, чудо внеземное, мать его так! Но через некоторое время она выдохлась. А размер-то – не больше спичечной коробки! Но полежала она минут пятнадцать на солнце – опять в строю, так даже крутит вал! Удивились мы, а механик задумался. Вторую железку стали мы опробовать – вроде кошелька старого с защелкой. Что такое – не знаю. Но только потом дошло до нас, что эта штука без затрат энергии любой мусор, который туда помещается – на атомы раскладывает, полная утилизация называется. Михаил посчитал, что этот прибор должен из них, из этих атомов и молекул, и что-то еще собирать, но вот как это сделать? Сколько полезного можно было бы натворить! А водку синтезировать в каких бы количествах! Или спирт, или пиво баночное. Его тогда у нас было не достать, только в «Лоботрясе» за «боны»…

Но нам тогда и попробовать размножитель уже не дали… Потому, что тут вдруг все в гарнизоне зашевелилось. Очень этак заинтересованно. Мужики из заступающей смены, которые шли на корабли мимо штаба, сказали, что там стоит несколько серьезных машин. И такие оттуда важные дяди в пиджаках вышли, что наши комбриги, цари и боги местного разлива, сияя шевронами, перед ними навытяжку стоят, а оперативный ОВРы, мол, уже сигнал «Паника» по всему гарнизону объявил, дорогу метут, бордюры красят, траву поливают, листья собирают… Кругом, куда взгляд ни кинь – очень большая приборка. Траву и ту красить начинают! Только этим дядям наш камуфляж – по барабану! Не затем приехали, серьезные мужики. Наши командиры это понимают – но привычны набор мероприятий для начальства на «автомате» продолжают проводить.

Тут вдруг «Уазка» комбриговская, шустро так, прямо к нашему борту – шасть, оттуда начальник штаба – прыг! Как обычно, кричит, как в… эту самую… укушенный, и маманю командира корабля, и дежурного по дивизиону через слово вспоминая, требует найти старшего лейтенанта Криницина и мичмана Егоркина живыми или мертвыми, иначе он за себя не отвечает! Потому, что грызуны из самой Москвы с утра доели у него те нервы, что после воспитания таких уродов, как все мы, все же еще оставались. Он кричал на весь причал, рассказывая, где он видал все то, что наш комдив называет «уставным порядком». Далековато он всё это видел!

Я стал догадываться, откуда ветер дует – «кастрюльку» не только наши РЛС засекли, а узнать в нашей деревне, кто, где и когда и куда ходил – это как в аквариуме про рыбок – все на виду, знай только, у кого спросить! Да и спрашивать не надо – сами невзначай расскажут! И наперебой! Вот жаль, что наши сограждане – не рыбки! Или не слепоглухонемые…

Начпо наш рядом с ним, тоже суетится, еще бы! Местное партийное начальство из райцентра, за компанию с москвичами, тоже припожаловало, делает вид, что что-то понимает, приезжей науке поддакивают! А там через одного со звездами Героев Союза или Соцтруда седые мужики… Ну, мы вышли сами, взяли нас под белые ручки и отвезли в штаб ОВРы.

Это было старое-старое здание, еще финской довоенной постройки, окрашенное в голубой цвет. Там нас ждали. У «гостей» наши гарнизонные начальники не котировались вообще никак, и их достаточно бесцеремонно выдворили из кабинета, где сидел какой-то ученый и два полковника с общевойсковыми эмблемами. Видно было – форму они свою надевают не часто – так, для антуража…

И стали они нас расспрашивать вдоль и поперек! Мы им рассказали, как все было, они стали задавать вопросы. И так часа два! Потом мы должны были это все нарисовать на бумаге, нам предъявили кучу фотографий, схем, и сказали найти что-то похожее. И точно, на этих фотографиях была точно такая же «кастрюля».

– Тарелка – уточнил кто-то.

– Нет, кастрюля, ну никак она на тарелку не тянула! Большая, суповая кастрюля! И даже с ручками! – упорствовал наш рассказчик. И Палыч продолжал:

– Взяли же они нас в оборот! Оформили нам быстро командировку, мы сели вместе с «пиджаками» черепастыми в «вертушку», которая села у нас на площади Ленина, и полетели сначала на аэродром, а потом, на специальном «борте» куда-то в Сибирь, в тайгу, в один из хитрых НИИ.

Вот там я случайно (может быть – и случайно) встретил земляка из нашей станицы, прапорщика ВДВ. Он там спортивно-оздоровительным комплексом, а по-русски говоря – баней с бассейном и баром, в этом генштабовском исследовательском институте заведовал. Так вот, банщик этот подслушал нечаянно, что на межпланетной станции, на базе у наших «зелененьких друзей», что с созвездья Кита, произошло ЧП. Прямо на следующий день после нашей исторической встречи. Оказывается, этот «прапорщик» со стрекозлинными глазами, при помощи «размножителя» наготовил из моего «шила» крепкой выпивки без меры, а из тушенки и хлеба – горы закуски. Собрал втихую, в одной из нижних кают веселую кампанию своих корешей, научил тосты говорить, выпили они немного, для пробы, и им понравилось. Но про норму этой братве никто даже не говорил! Но не успел я их просветить в этом вопросе и предостеречь! (Тут Егоркин сокрушенно поцокал языком и покачал головой).

Хотя… тут некоторых по сто раз предупреждают, а толку – как от гексавита в деле предотвращения беременности! Так вот, нормы они ее не знали, поэтому потом выпили больше, чем могли, но, все-таки, меньше чем хотелось. Подозреваю, что, этот хренов размножитель работал, не выключаясь! Потом они стали орать бравые военные песни, перебудили всю станцию, затем добавили на старые дрожжи свежее произведение размножителя с растворенными в нем фруктовыми таблетками. Башни у них посрывало, наверное, у всех, и основательно и предметно.

Хорошо еще, что у нас пива не оставалось, а то бы они и его бы освоили! На свою бы голову!

И вот, нет бы тогда, по достижению эйфории, взять и залечь где-то в уголке до подъема и отдохнуть! Но нет! И у наших дураков так бывает, сплошь и рядом! Если где нажрались, как монах на пасху, – так надо же это всем показать, чтобы вокруг вдрызг обзавидовались!

Ребята были здоровые, но дурные, и спокойно вырубившихся, без разгульного фестиваля, почти не было. Как и полагается в период группового помешательства.

Вот не люблю такого принципиально. Питье дано нам для радости, а не для разгула агрессии! Вот не можешь водку пить, так ешь манную кашу! У нас тоже такие встречаются. А то – нет? И не так уж, чтобы редко! Думать им было особенно нечем, десант все же, мозги касками натерты, от прыжков извилины спутались, и поэтому думали они больше руками, дикари галактические!

Тогда они дружно пошли «гонять» молодых кадетов, прибывших на стажировку из военной школы, которые им чем-то не понравились. Какой показательный, грамотный и по-десантному организованный мордобой они учинили! И пилотам местных эскадрилий перепало, пока разнимать этот мордобой пришла вся дежурная десантная рота. Но недооценили они разгулявшихся прапорщиков, пришли совсем налегке. Тогда досталось и ей! Причем, всей роте сразу, и довольно крепко. Спецы-профессионалы высочайшего класса же были! Несколько звездных часов по всей станции поднятые по тревоге войска вылавливали друзей «прапорщика» с обломками титановых табуреток, выломанных из корабельной палубы, в руках – как оружие самообороны и нападения. Лазареты были переполнены, как после боевой высадки!

На следующий день, по приговору военного суда Главной базы, их всех сослали на какие-то дальние пограничные планеты командовать взводами обезьян и обороняться от бешенных гигантских пчел.

В столице метрополии тут же был срочно созван Верховный совет империи, который, рассмотрев материалы дела, счел это проявлениями инопланетного вируса. Постановил огородить эту хренову планету, то есть – нашу Землю, если по-нашему, атомными маяками, с желтым цветом излучения, чтобы все корабли цивилизованной Вселенной облетали ее за сто световых лет десятыми окольными путями, как зараженную страшным. неизлечимым и ураганно-заразным вирусом ШИЛОМФЛОТСКИМ. И объявили они нам бессрочный карантин!

В доказательство приводились мои пояснения, и кое-кому здорово влетело, что им сразу не вняли и не изолировали всех, кто это «шило» хотя бы даже нюхал. Это трудно произносимое название удалось установить по материалам разведывательной экспедиции, записавшим отдельные высказывания и мысли Егоркина и Криницина! Всех, кто был на Земле в этой группе, наградили высокими орденами и заперли в карантинной межпланетной базе, прекратив с ними всякие контакты. Так что несогласных с решением совета командира злополучной «кастрюли» и «Штирлица» уже никто не мог услышать! А население нашей планеты признали совершенно непригодным ни для каких практических целей!

А вот представьте, если бы эти ребята прилетели чуть позже – да вовремя горбачевской перестройки и безудержной борьбы с лакоголизмом? Когда всю выпивку чуть не победили, всех обнюхивали и не только по понедельникам? Тогда замполиты, от зависти, наверное – у подводников даже сухое вино чуть не отобрали, у всяких инженеров чуть шило на «нет» не извели! Хорошо еще. Что среди адмиралов пара-другая умных людей попалась. Отстояли они необходимые жидкости, отбились от верноподданнического порыва…

Так вот – явись эти зелененькие человечки – пахали бы мы с вами на других планетах, воевали бы в других галактиках или плыли бы оплавленными атомами в хвосте какой кометы… А вы говорите, алкоголь – это яд!

– Да кто это говорит? Ты, мичман, нам чужих грехов не щей – своих хватает! – обиженно возразил майор со шрамом.

– А откуда все это-то узнали? Ну, про ЧП? – удивленно спросил майор Валера.

– Э-э-э, штабные прапорщики некоторые нужные вопросы и всякие пикантные новости знают всегда лучше и больше, чем сами начальники этих штабов – искушенно изрек сосед-подполковник. Он-то знал правду-матку!

– Кроме того, бывали там и наши – Ханлайн, читали такого фантаста, например, откуда все про космофлот и звездную пехоту-то он узнал? Да и есть где-то зелененькие, обиженные своим начальством, которые где-то и «стучат» в наше ГРУ Ну, просто не может быть иначе! – убежденно заверил их коллега, пришедший из соседнего вагона.

– Да, подытожил Егоркин, – Вот так оно все и кончились… Меня наградили, разрешили купить «девятку» по персональному талону, премию щедро отвалили, да взяли с меня расписку на пять лет о неразглашении. Я поменял свой облезлый «москвич» на «девятку», престижную тогда машину, а дальше – видно, меня и забыли. А Мишка резко стал капитан-лейтенантом и его забрали в этот самый хитрый НИИ. Они там таких интересных вещей и машин для армии, и флота наделали! Но, как обычно, все – в одном экземпляре, на второй и последующие у наших правителей денег нет, да и уверили их, что инопланетяне к нам не сунутся, а на местных есть у нас крепкая броня на быстрых танках. Да и забыли, поди, про этот затерянный НИИ после развала Союза. Но мужики там крепкие собрались – ни один со своими наработками за бугор не подался.

– Вот и так бывает! – заключил один из офицеров, а ведь, похоже, именно эту кастрюлю засекли тогда именно мои радары, наверное. В то время я как раз в дивизионе на перевале, недалеко от Загрядья, служил.

– Ну, Палыч, умеешь ты заливать! – восхищенно сказал майор с верхней полки, – Тебе даже Зилятдинов поверил, уж больше него-то никто так фантастику ни в грош не ставит! Вот в чем флот не переплюнуть нам никогда, и всем другим видам наших славных Вооруженных Сил, хоть вместе, хоть порознь, – так это в количестве трепачей на душу населения!

– Ну, тогда – за флот! – сказал я. Мы чокнулись пластиковыми стаканчиками и кружками.

Поезд медленно и осторожно вползал между перронами большой станции…

 

Не ходите, дети, в Африку гулять! Был Егоркин на сафари…

Два дня в городе и его окрестностях бесился последний ураган уходящей зимы. Она как бы извинялась за свою былую малоснежность. На прощанье старушка приволокла откуда-то с моря угрюмые черные – черные тучи, просто беременные массами снега. Снег укрыл улицы, дома и все-все вокруг толстенным белым махровым одеялом, завалил все проезды, проходы и тропинки. Наконец, это буйство природы прекратилось. Улицы, дороги и весь город превратились в пушистую снежную целину.

К гаражам, стоящим на отшибе, было ни пройти, не проехать. Деятельный Ордынцев обзвонил своих соседей по ряду гаражей и объявил субботник. Все охотно откликнулись. Инструмент был у каждого свой, разные лопаты, скребки и ломы, заносы и лед не были редкостью. Работа спорилась. Дружно накинувшись на сугробы, помогая друг другу, справились с заносами неожиданно быстро. Через некоторое время обозначился достаточно широкий, по-военному ровный чистый проезд и въезды к каждому гаражу.

Раскрасневшиеся от физической работы на свежем воздухе, утирая пот со лба, переглянулись.

– Ну и что? – первым спросил Бардин и обвел всех присутствующих пронзительным взглядом.

– А ничего! – ответил Ордынцев, – но без водки! – утвердил он, и менее уверенно добавил: – постараемся.

И дружные соседи в одном из гаражей быстро сымпровизировали стол, приготовили горячий чай и закуску. Наступило время мужских разговоров о том, о сем. Мало-помалу, но всеобщее внимание вновь сосредоточилось на Егоркине. Как всегда, садистки насладившись этим вниманием, он начал:

– Флот – это вам не только по морям, по волнам… – изрек философствующий Александр Павлович – Это места разные повидать можно, а с какими людьми познакомиться и сдружиться… А опасно – так по улице идти опасней будет, да…

В печке угрожающе треснуло жарко горевшее сосновое полено.

Все сразу поняли – пошла затравка к новому рассказу. Палыч продолжал: – У нас тоже всякое бывает, а иной раз и в такое… сам куда попадешь, но сам и вылезешь, и тех, кто с тобой вытянешь! Иначе – нельзя! Закон такой!

Морская служба – это особая форма существования и образ жизни. А я, так благодаря флотской службе, даже как-то на сафари в Африке побывал! Вот! – изрек Александр Павлович, скромно, из-под мохнатых бровей, оглядев слушателей.

– А по этому поводу, подробно ежели, то был и такой случай… – Егоркин сделал эффектную паузу, вновь оглядел краем глаза заинтересовавшуюся публику и смачно прихлебнул горячий чай из кружки, откусил солидный кусок монументального бутерброда. Публика перестала жевать и выжидающе уставилась прямо в рот Александру Павловичу. Началось! Но рот его был предусмотрительно занят.

Народ безмолвствовал… В ожидании очередных судьбоносных откровений все боялись проронить даже случайный звук. Нагнеталось нетерпение и готовность услышать из уст ветерана все, что тот соблаговолит рассказать. Было даже слышно, как в прожорливой печке билось забытое всеми пламя, потрескивая красно-черными раскаленными углями и распространяя острый запах горящей сосны. За прикрытыми воротами гаража зло завывал норд-вест, бросаясь колючими снежинками, как мелкими «шурикенами».

Тут последовал очередной звучный глоток Палыча, заглушивший все остальные звуки. Его хватило, чтобы запить съеденное, и, наконец, свершилось!

– Так вот, – начал Егоркин, аккуратно обтерев губы носовым платком, который был размером этак с небольшой парашют для ракеты: – Были мы как-то на боевой службе в южной Атлантике. Корабли периодически заходили в порт Арнобии, столицу одной такой дружественной тогда нам страны. И жизнь была у них тогда очень интересная и веселая по всей территории.

Мало того, что к ним соседи периодически входили с дружественным визитом на танках, да еще – целыми бригадами, так еще и внутри князек местный Манкута, такой, знаете, милый современный каннибал с высшим английским образованием. Или даже – двумя? Нет, уже не помню!

Нет, именно каннибал, а не Ганнибал из Карфагена. Тот был нормальный мужик и даровитый вояка – даром, что лицом черен! Я тоже не очень далеко от школы жил! (Тут критику сразу несколько слушателей посоветовали немедленно заткнуться).

Егоркин удовлетворенно кивнул и продолжал: – Он уже который год вел гражданскую войну с переменным успехом, и с кровожадностью. Побежденных и даже подозреваемых противников он съедал – в жаренном или запеченном виде. Чтобы новым конкурентам было неповадно.

Причем, все это делалось в строгой зависимости от уплаченной заказчиком суммы. Этот экскурс по истории международного положения вам к тому, чтобы вы пока прониклись, куда мы попали. У наших там были ПМ-ки, которые ремонтировали правительственным войскам их корабли, и обслуживали наши боевые корабли. Наши эсминцы, БПК и БДК тоже посещали их столичный порт.

Пришли мы туда, значит, в очередной раз подремонтироваться, заправиться и отдохнуть, а тут к нам прибыли гости из посольства и военной миссии – с семьями, со своей выпивкой и закуской. Нормальные, наши люди – с пустыми руками, да в первый раз в чужой дом? Серега, какой раз говорю – это не по-нашенски, не по славянски!

С развлечениями у них было скудновато. Из всех разнообразий-то, у них-то только – стрельба по ночам, да оружие в квартирах. Ручной пулемет под кроватью – привычный такой предмет их обихода, прямо как холодильник на кухне. Так они рассказывали, да и сам как-то видел у одного советника в доме. Поэтому, визитам родных кораблей земляки, да и все «соцлагерцы» были рады. А у манкутовцев, глядя на наши пушки и ракеты, аппетит к вылазкам на какое-то время пропадал. Тогда и ночи в столице проходили как-то спокойнее. И на том нам было большое «спасибо» от местного населения.

Ну, вот, в тот день стояла жара, а воздух над морем был какой-то сонный и от лени даже не шевелился. Местный народ валялся на пляжах или под пальмами.

Гости заявились почти неожиданно на блестящем белом микроавтобусе, вместе с ящиками с импортной снедью и выпивкой. Какое-то время командир корабля их принимал и угощал в кают-компании, но вдруг эти подвыпившие, уже – как следует, высокие гости затеяли какую-то вылазку на шашлыки. Забыли, верно, что не дома в Подмосковье или не под Сочи, в горной турбазе!

Наш практичный и трезвый умом командир предложил им организовать пикник прямо тут же – у нас на сигнальном мостике, а шашлыки – в кожухе трубы, как давно отработанный родной вариант, но… Высокопоставленным гостям наш молодой кэп был не указ! Спьяну они просто лопались от собственной значимости!

Тем более, у них был какой-то «шишковатый» московский визитер, перед которым они все на перебой выпендривались и расстилались. Видно, товарищ слово «нельзя» в отношении своих потребностей никак не воспринимал и об этом местные проверяемые знали!

Такие походы, разумеется, были запрещены, ведь вокруг шла какая-никакая, пусть не наша, а – война. Но какой-то офицер из военной миссии (не поймешь – погоны были без звезд) куда-то позвонил и все сразу устроилось. У нас ведь как – если чего-то всем нельзя, то всегда найдется тот, кто скажет, что кому-то все-таки можно! Надо только знать – кому, как и у кого лучше спросить!

Для обеспечения выделили несколько матросов во главе со мной, и дали команду готовить и грузить наш барказ. Мы взяли из арсенала пару автоматов, гранаты и патроны. Там это просто необходимость – как зонтик в Питере. Будет дождь или нет, а если небо хмурится, то его, на всякий случай, все равно ведь берешь. Мало ли, что… Так и здесь!

Погрузились мы в этот барказ со всем, что нужно и двинули к устью какой-то реки, на особое место, которое якобы знал один из посольских.

С нами был наш штурманенок, с очень подходящей к случаю и профессии фамилией – Сусанин. Тоже, между прочим, – из Костромы. Родственник, наверное. И вот, свернули мы устье, в один рукав, потом другой. Я боялся крокодилов, как девки – крыс, но меня успокоили, что вода тут солоноватая от океана, а эти самые плавучие потенциальные чемоданы и модные дорогие сумочки ее не уважают. Мы повеселели.

А вот уже и место, которое, и в самом деле, оказалось действительно шикарным – гладкий пляж с белым песком, да и до деревьев – не меньше пятидесяти метров, незаметно к нам не подберешься. Это обстоятельство, как бывший морпех-разведчик, я с особым удовлетворением отметил. Рефлексы!

Начали раскладывать костер, соорудили подобие стола, гости стали «отдыхать», только бутылки весело звенели, отлетая в сторону, как стреляные гильзы от орудия. Мы с командой пили в стороне кока-колу и ели какие-то бисквиты, которыми посольские щедро угостили моих бойцов. Я тогда еще подумал, что средь бела-то дня наш дым будет виден далеко – далеко. И, в конце – концов, найдутся те, кто поинтересуется, что же там такое горит…

Начали разворачиваться события. Вот тот самый большой проверяла, (действительно большой – килограмм на сто сорок, не меньше!), похожий одновременно на Колобка из мультика и на всех трех толстяков из фильма, «поддал» крепко, а закусывал, видно, неадекватно. И вот алкоголь, помноженный на нестандартную местную температуру, взял да ударил ему прямо в голову. Именно туда, где у людей обычно бывают мозги. Он стал вести себя подчеркнуто-развязно, куда девалась вся его чопорность! Он распушил хвост, как павлин, и стал откровенно обхаживать смешливую блондинку из персонала посольства. «Я был не прав!» – подумалось мне, «удар выпитого алкоголя достался толстяку больше по другой голове – аккурат между ног, прямой наводкой!».

Вдруг он решил перейти к активным действиям, и в пьяной башке созрел дурной план. Это уж как водится!

Возбуждение в определенной части тела напрочь отключило способность соображать! Он, не привыкший к отказам в своих прихотях во время финансовых проверок «заграничных объектов», подошел нетвердой уже походкой к тому самому военному из миссии и стал оживленно спорить. К спорам он тоже не привык, во время инспекций все перед ним ходили на задних лапках. Офицер зло сплюнул на песок и подозвал меня.

– Послушай, мичман! – говорит он: – Давай-ка возьми, пожалуйста, пару орлов из своих бойцов, автоматы обязательно прихватите и на катере с этим самым Михаилом Ивановичем и его, блин, дамой, дуй прямо на в-о-о-н на тот остров, там их высадите на… какое-то время, а сами где – то посидите или погуляйте рядом.

Только катер с офицером сразу назад, сюда направьте, мало ли, и так я уж из-за этих… могу быть в полной… сам понимаешь, где! Эх, знаешь, мичман, как хочется этого проверялу послать к этой самой Бениной маме вместе с присными! – здесь офицер мечтательно прищурился, но вернулся к реальности: – Но ведь сразу накопает же чего-нибудь, гад толстозадый!

Затем он взглядом разведчика проницательно оглядел публику и продолжил: – А эти орлы из посольства соблазнительную дамочку-то специально взяли с собой, знали, видно, этого толстого кобеля!

Ну что же, нам-то все равно, действуем! Как нам прикажут, так мы так и сделаем. Минут через десять барказ уже лихо подошел к самому берегу. Я лично перенес кокетливую женщину на песчаный пляж, чтобы она не замочила своих туфель и легкого платья. Тем временем, ее кавалер так ухнул через планширь в воду, что будь здесь крокодилы, так их бы волной легко контузило. Вот тут по всей заводи пошли какие-то странные круги, которым я тогда сдуру особого значения не придал.

Катерок с нашим офицером лихо отвалил, и заспешил к месту пикника. А «колобок» игриво обнял свою «тетку» и полез вверх на островок. Мы – за ним, По откосу мои бойцы их, конечно же, обогнали и первыми поднялись на гребень. Да только островок это был не вовсе островок, а полуостров. Да и то, с натяжкой! Скорее, мыс!

За гребнем начиналась твердая земля, поросшая жесткой, высотой до… скажем, выше колена, короче, травой. А поперек этого перешейка стояла толпа африканских сопляков-оборванцев, человек десять – двенадцать, одетых, кто во что, но увешанных разномастным оружием – чисто музей стрелкового вооружения за последние сто лет.

«Манкутовцы!» – кто-то испуганно ахнул у меня за спиной. Я мысленно с ним согласился – правительственные войска просто не могли так выглядеть!

Один из них, гигант, блин, – ростом метра полтора в прыжке, подошел ко мне, прерывисто дыша на уровне моего пупка, с разукрашенным, на негритянский манер, китайским автоматом на перевес.

Я развернулся к нему и расправил грудь, как положено советскому моряку, прикрывая собой подчиненных и «гражданское население». Он грозно обратился ко мне, на португальском. Это он так думал, что на португальском! Но я знал этот язык еще хуже него, то есть вообще не имел о нем понятия. Но занюханный мурлокотам, стоявший передо мной, решил, что я презрительно отмалчиваюсь в ответ на его «грозные вопросы».

И с силой ткнул меня под ложечку стволом своего «орудия». Вот это он сделал совсем зря! Кровь просто вскипела во мне и бросилась в голову! Я заорал: «Ах, ты мурлокотам хромовый, в три господа, в душу, в мать, сын свиньи и пьяного ежика, да я таких троих одним хреном сшибал, убоище недоношенное, модель последней сопли засохшей медузы!». Он никогда такого не слыхивал и слегка опешил. Тут же моя левая рука сама отвернула ствол его автомата в сторону, а правая, с разворотом корпуса, врезала основанием ладони ему прямо в нижнюю челюсть! Раздался хруст, этот сморчок, прямо с места, кувыркнулся через голову и полетел догонять свои зубы. Издав победный клич, я рванул на груди «тропичку» (жаль, тельника не было по причине жары) и с воплями: «Все, гады, вам абзац!» (Ну, может быть, как-то чуть-чуть иначе, попроще, по-доходчивее) – это для них, и «За мной, ребята, полундра!» – это для двух своих моряков, я, прямо, как в кино, единолично устремился в атаку на врага!

А враг наш тоже вдруг дружно заорал, прямо хором, но как-то испуганно, дружно же развернулся на сто восемьдесят градусов и с места в карьер развил спринтерскую скорость! Причем, эти ребята на бегу почему-то из хромовых вдруг сразу стали матовыми. Я даже опешил и слегка притормозил, мне самому очень хотелось бы верить и возгордиться, что это именно мой боевой клич обратил это самое воинство в бегство. Однако, мой разум в этом как-то сразу засомневался!

И правильно – тут из-за моей спины раздался удивленный вскрик матроса – узбека, наверное, в первый раз в жизни, на чистейшем русском языке, и совсем без акцента: «Эх, яти вашу мать!». Полагаю – первый раз в жизни! И тут же, из-за моей спины, легко обогнав меня, одним духом вылетели сначала – мои моряки, затем – быстрая блондинка, а за ней, хрипя на ходу, – «колобок», а точнее – колобковый бегемот, который тут же всех нас и обогнал, а затем легко сбил с ног и стоптал одного из манкутовцев, не останавливаясь.

Да так, что тот аж полетел через голову, теряя свое оружие и личное достоинство, перевернувшись два раза.

Остальные оборванцы завыли от ужаса и врубили форсаж и стали от нас уверенно отрываться.

Но наш толстяк еще только-только набирал обороты. Я ничего не понимал! Лишь инстинкт мне подсказывал, что лучше бы пока не останавливаться и не оборачиваться, иначе голову можно сложить на чужбине! Я уже тоже собирался включить полный форсаж, но… я же, черт меня совсем возьми, русский человек, любопытный от природы! А как у нас говорят? Правильно! «Да хрен с ней, головой, но вот именно это я видеть должен!».

А за спиной уже был слышен чей-то громовой топот! Как будто что-то тяжелое катили по мостовой. Обернувшись, я увидел мчащийся за нами озверевший двуспальный диван, бронированный шипастыми костяными плитами.

Этот самый диван был установлен на опорах из полутораметровых, толстых мясоразделочных колод. Он как-то очень ловко и живо перебирал эти колодами, развивая километров сорок! Земля под ним, ей-Богу, не вру, трескалась! А еще у этого «дивана» спереди был смонтирован таран, которым в древности выносили в крепостях ворота вместе с петлями и сторожевыми башнями заодно.

Но потом я понял, что это – лишь здоровенная живая морда сдуревшего животного, с залитыми кровью глазками, а на этой самой морде – рог, размером и формой с тракторный плуг средней величины. Ну, мне так тогда показалось. Чего смеешься? Догадался, да?! Кто назвал этого носорога белым, обладал чувством юмора. Он не был белым, он был серым, как неизбежный абзац всем, кто его тронет, не имея под рукой гранатомета! А белыми, то есть бледными, как смерть были мы сами! Самое интересное, что местные ребята, которых мы якобы погнали перед собой, даже не пытались применить по зверюге свой древний арсенал! Может быть, сработал древний инстинкт! Они о нем знали что-то такое, что пресекало даже саму мысль о нападении на этот живой броневик! Или сразу забыли, как их учили пользоваться этим своим допотопным и неухоженным, как общественный гальюн за задрипанным вокзалом, оружием! Вообще, удивительно, как он до сих пор уцелел посредине этой долгоиграющей войны!

Все эти умные мысли были потом, а пока мы дружно бежали, кое-где даже смешались с нашими незадачливыми врагами, они на это не обращали ни малейшего внимания. А все уже все слышали шумное дыхание зверя совсем рядом, что придавало нам невероятных сил и выносливости. Лично я сдал все нормативы по кроссу по очень пересеченной местности минимум, как за первый разряд. Полторы тонны озверевшей свинины (говорят, что они где-то родственники), неотступно неслись за нами, заметно сближаясь. Из журнала «Вокруг света» я-то знал, что у носорога проблемы со зрением! Но вот подумал сам и решил, что это не его забота, а скорее проблема для тех, кто не успел увернуться у него из-под ног. По всей видимости, носорог, эта самая натуральная свинья – переросток, хоть и имея от природы слабое зрение, но все же как-то заметив нас на приличной дистанции, возомнила себе, что мы представляем угрозу ей самой или ее семейству.

И решила эта хрюша разобраться с нами по-свойски, со всеми сразу, так сказать, урыть всех хором, чтобы после сомнениями не мучиться! Понаделать из них тонких отбивных – просто не выясняя, кто прав, кто виноват и не размениваясь на индивидуальности. А вы вот говорите – не тронь… это самое, оно и вонять не будет! Мы не трогали, но… некоторые вполне могли бы и… от такого страха. Хотя, я бы посмотрел бы на тебя на этом-то забеге! У меня – нет, мне просто некогда было здорово пугаться, я – то бежал самым последним и мечтал хоть кого-то обогнать. С носорогом состязаться в беге бесполезно, но вот надежда, что он сначала займется тем, кто бежит сзади тебя, всегда, ведь, есть!

И вот тут, из-за холмика, который мы обогнули, на наше счастье показался облезлый, раздолбанный местными дорогами и долгой войной, джип с пропыленными людьми в камуфляже. Этот зачуханный драндулет чуть не столкнулся лоб в лоб с носорогом. Один его пассажиров, не иначе, как с перепугу, дал по нему очередь из какой-то карманной «пукалки», которую зверь даже не воспринял, но в ответ наклонил голову и врезал в бок машине от всей души. Та покорно легла на бок, а люди высыпались из нее, как горох из банки. Они поднялись и тренированно рванули – кто куда, скрываясь в чахлых кустах. Грозно урчащий «бронированный диван» стал вымещать свою злобу на несчастном тарантасе и вспорол своим рогом ему капот, как старую консервную банку. Он тут же напрочь забыл о нас, которых он так лихо прогнал по своей родной саване спринтерским бегом по почти марафонской дистанции. По его мнению, старая железка. Которой он выпустил все потроха, была более достойным противником!

Я это заметил первым, остановился и перевел дух, а также схватил за воротник тропички своего бойца Байгильдина, пробегавшего мимо, поставил его на ноги и забрал у него автомат, болтавшийся поперек груди, про который тот и забыл, в свете последних событий. Я дослал патрон в патронник и приготовился к стрельбе, а матрос тут же подобрал чье-то брошенное антикварное оружие. Затем, деловито, по хозяйски присел рядом, приготовившись стрелять «с колена», для удобства разложив перед собой запасные магазины, отобранные им у упавшего без чувств «манкутовца», сильно-сильно зажмурившего глаза в ожидании, когда кошмар рассеется!

Чуть дальше упал наш «колобковый бегемот», тяжело дыша и хватаясь за сердце, а второй матрос и наша женщина оказывали ему помощь. Надо отдать ей должное: ни истерик, ни обмороков, и как ни в чем ни бывало чего не скажешь о ее «ухажере», которого приключение ввергло в шоковое состояние.

А тем временем манкутовцы добежали до каких-то своих передовых позиций. Тут к ним присоединились где-то сотни полторы перепуганных вояк, живо повылетавших из траншей. Все вместе они добежали до лениво и бестолково вырытых окопчиков боевого охранения правительственных войск. Оттуда прогремело несколько очередей, все – точно в белый свет, прямо, как в копеечку.

Но «оборванцы»-то не знали, что за ними уже никто не гонится! Даже – мы, представители ударного отряда советской молодежи.

Поэтому они все равно отчаянно бежали прямо на позиции, что-то выкрикивая. Храбрые воины регулярных войск выпрыгнули из своих окопчиков и… рванули в свой собственный тыл. И все они далеко бы бежали вместе со своими врагами, если бы не кубинские минометчики, на чьи позиции они и дружно выбежали в одном ряду со своим противником.

Благо они оказались рядом! Оставив свои орудия, кубинцы кинулись в контратаку, и сходу, почти без стрельбы, разоружили всех встреченных – на всякий случай. Те особо не сопротивлялись. Носорога они боялись больше, чем кубинских солдат! Голос крови и древний ужас! Потом кубинцы побежали к нам, и наткнулись на замаскированный вражеский бронетранспортер, похожий на нашу городскую мусоровозку на колесах от «Беларуси», но еще с пулеметом и амбразурами. Кубаши обрадовались и весело влепили в него сразу две гранаты из РПГ. Тот аж надулся изнутри и подпрыгнув, гулко лопнул от взрыва! Испуганный этим взрывом носорог тут же рванул со всех ног куда-то в свою заскучавшую саванну. Постреляв для приличия вслед разбегающимся макутовцам и их белым инструкторам, кубинцы подошли к нам, узнав в нас советских моряков, и щедро напоили нас водой из фляжек. Это было кстати! Они дали какие-то таблетки из своей аптечки «Колобку» и даже предложили проводить нас берегу. Пристыженные правительственные солдаты занимались пленными, которых было много. Они обшаривали брошенные позиции – как мне показалось, в поисках съестного.

Проходя мимо разоруженных манкутовцев, я обратил внимание на их жалкий, нищенский вид. Боевая злость прошла и в них я уже видел не врагов, а несчастных мальчишек, оторванных от своих семей дурацкой войной. «Вот сволочи!» – закипел я ненавистью к Манкуте и его приспешникам. Сами на деньги америкосов и юаровцев яхты покупают в Англии, а эти пацаны саранче на ужин рады! Сволочи!!! Первобытный капитализм – определился я. Ну, что за мир, как вождь или крупный лидер какой – так обязательно – ворюга – ворюгой, вместе со всей своей семейкой и корешами! Тут я задумчиво заматерился вслух от философской безысходности и яростно сплюнул в траву. Да, замполит со мной работал не зря, как я теперь понимаю. А теперь я с гордостью вижу – и Россия достойная часть этого мира!

А «Колобок» совсем размяк от пережитого и его практически волокли на плечах наши матросы и кубинский сержант – фельдшер. Кубинский лейтенант, который вполне прилично говорил по-русски, рассказал, что правительственные войска долго не могли взять этот рубеж, который мы вместе с носорогом теперь им неожиданно «подарили». А то уже месяц операция по захвату этой местности готовилась разнородными силами с привлечением авиации, а мы вот так и-и р-р-раз и – запросто, и – на – те вам, получите, во что упаковать?!

А еще он рассказал, что мы здорово промахнулись на своем барказе и влезли совсем не в тот рукав реки, да и прошли далеко вглубь. Так мы «приперлись» на пикник почти на линию фронта. И крокодилы здесь тоже водятся, так что нам при высадке очень крупно повезло.

Я мстительно представил себе рожу этого самого «товарища» из миссии, когда я это все ему передам в красках. Да и наш Сусанин тоже оправдал свою фамилию! Вот это стоило того, чтобы пробежаться по саванне! Нет, давненько я так быстро не бегал! А ведь меня еще и «Колобок-бегемот» обогнал!

У меня-то – куча разрядов по легкой атлетике, да и опыт марш-бросков с полной выкладкой! Я удивленно поцокал языком. Вот что адреналин с честной братвой-то делает!

Катер уже стоял под берегом, и мы пошли прямо к нему – я резонно предположил, что «Колобку» теперь долго не захочется любви на экзотической природе! Их этот самый теньенте, лейтенант, по-нашему, учил русский язык, готовился поступать в академию в Москве, и попросил меня перевести, мое выражение «сшибать хреном», которое он как-то от меня услышал в пылу сражения. Я слегка смутился, но это был еще не худший его выбор из моих высказываний. Я ему надиктовал, что это означает национальную борьбу овощами. Он остался очень доволен новым выученным выражением.

«Кубаши» как мы их там называли, нас горячо благодарили и даже дали на дорогу бутылку рома «Гавана-клаб». Еще бы – без потерь победа, сыграли они с «манкутовцами», как в шахматы с двоечником.

Хорошие они, кубаши, ребята, и очень неплохое у них питье, они от чистого сердца дарили, но – это на любителя. Я хлебнул его, очень лаже ничего, но так и не понял, чего же это всякие пираты так ему радовались. А потом догадался – с ассортиментом в вино-водочных магазинах у них в семнадцатом-восемнадцатом веке были проблемы. Ассортимент в «Пиратторге» где-то на Тортуге или – Ямайке был еще хуже нашего. Даже того самого самогона средней паршивости из шотландской ржи, вот-вот, именно – который они скотч-виски называют, у них тогда еще не было – все только из сахарного тростника. Наша, пшеничная, или там, допустим, сахаро-свекольная, все же лучше! Каждому свое, каждый народ и в этом деле имеет свои ориентиры на нравственном уровне, во как!

Подошел наш барказ, мы было двинулись к воде, но лейтенант, предостерег нас жестом, и бросил в реку гранату, сержант, широко размахнувшись, вторую бросил чуть не на середину пролива. Лопнул взрыв, второй, зашумели брызги и река ожила – в разные стороны по ней вдруг кинулись живые, здоровенные и поменьше, бревна. Некоторые завертелись от боли, как следует получив по ушам ударной волной.

Оказывается, поверив в байку о близости океана, мы легкомысленно плескались в реке, где кишели крокодилы! У меня зашевелись волосы на голове а в груди аж похолодело от увиденный картины! Бойцы хором, вслух, вспомнили чью-то маму от несказанного удивления. Вот бы искупались, а эти гады оттяпали какую-либо нужную в семейной жизни деталь от тела, а? Ужас!

Да, вот еще: когда этот кубинский лейтенант со своим сержантом к нам на корабль потом завернули – все там уже в курсе наших подвигов были, и командир корабля принял офицера Острова Свободы, как полагается, со всем русским хлебосольством. Потом мы втихую и ему, и сержанту нашей водочки поднесли – они с моими тезисами охотно согласились, и даже были готовы подписать декларацию об измене рому! Вот и выпили мы все вместе за наше спасение – а иначе-то не по-нашенски будет!

А «Колобок»-то слинял почти сразу в Москву, первым же пассажирским бортом, от греха подальше! Тем более, что той же ночью у посольства перестрелка снова была. Отзывы о нас он самые хорошие оставил, вот только морякам моим за спасение своей души даже «кока-колы» не выкатил! Забыл, наверное, или сэкономил на ближних – по обычной чиновничьей привычке.

Палыч перевел дух, оглядел еще раз публику и вдруг сказал, обращаясь к седоватому крепышу с бригады тральщиков:

– Да, а вот это я к чему и кому вот уже пять минут об этом все безуспешно намекаю? Уж я и этак, и так? И кому? Еще раз очень тонко намекаю: Бугаев, а ну доставай, где там у тебя водочка-то пришхерена? Хватит людей жареной водой накачивать! Да ладно, не переживай, мы сегодня – без фанатизма! Ребята, ну-ка за службу, да за флот! Да чтоб до дна! Вот, а теперь отдадим честь закуске! А то такое классное сало запивать чаем – так за сало же просто стыдно!

 

Два – ноль в нашу пользу или священная месть Егоркина

Все когда-нибудь заканчивается. В том числе и отпуск, и первая, такая длинная рабочая неделя, и вечер пятницы торжественно венчает субботнее утро.

Позднее субботнее утро, ибо по субботам и воскресеньям в нашем крупном культурно-промышленном центре, в Полюсном, на улицах – шаром покати, никого нет. Все отсыпаются!

Ну ладно, не все! Попадаются озабоченные военные, снующие туда-сюда, словно броуновские моллекулы. Кому-то и в субботу надо на работу, так те уже прошмыгнули мышками, а остальные…

Но оставались еще кое-какие дела, которые надо закончить – подумал Егоркин, собрался и потопал в гараж, громыхая по старым, потертым и поколотым ступеням.

Банда кочевников, вооруженная шпателями, кистями и пульверизаторами несколько дней назад промчалась по старому подъезду, уничтожила все следы наскальной живописи всех разновозрастных балбесов. Их работа хоть как-то облагородила старый дом. Хм, надолго ли? Крепко сидят в наших малолетних потомках замшелые гены наших пещерных предках. Да и варвары в нашей крови тоже переночевали – заключил Палыч.

Остался характерный запах свежей краски, разноцветные пятна и свежей побелки, которая еще плохо оттерлась от стен и дверей, но зато здорово приставала к рукавам курток и штанинам брюк.

Над заливам неслись звуки склянок корабельных рынд, тарахтение дизелей, возмущенные вопли дерущихся чаек.

А вот уже и гаражи. У некоторых были распахнуты ворота и двери, выкачены машины. Некоторые из них ощерились пастями капотов, под которыми привычно рылись водители.

Работа спорилась. Соседи помогали друг другу, обычное дело. Часам к 15 пошабашили на обед. Домой мало кто пошел, если только по какой необходимости, а остальные собрались у Рюмина, предусмотрительно выгнавшего машину. Сейчас он и еще пара парней организовывали посадочные места, и сооружали стол из подручных материалов.

Пили чай, который заварил тот же доктор Рюмин из каких-то чудодейственных трав. Веников этих самых трав было у него предостаточно, и каждый год он их обновлял. Если ему верить – чай помогал даже против землетрясений и падения метеоритов – хмыкнул Егоркин.

Закипел самовар, старые приятели и соседи подставила свои кружки. Потекли неспешные разговоры.

Допив чай из «сиротской кружки», легко вмещавшей пол-литра любой жидкости, парившей ароматами трав минувшего лета, Палыч удовлетворенно кивнул.

Наш скальд начал свою сагу издалека, – Один раз мы даже как-то у англичан выиграли – да, 2:0. Причем, на их поле! – ни с того, ни с сего ляпнул он, оставаясь, видимо, где-то в своих мыслях.

– В футбол? Это когда же? Не иначе – во сне? – съехидничал Коромыслин.

– Ну, не совсем, чтобы в футбол, но… И тут прозвучала стартовая фраза: – А дело было так…

Далее последовала пауза. Длинная-длинная! Просто неприличная. Палыч выжидал! И точно – все стали подтягиваться поближе, даже из других гаражей, видимо уловив какие-то неведомые, но сулящие что-то такое-разэдакое, флюиды.

Бардин прекратил стачивать деталь, зажатую в тисках, отбросил напильник и демонстративно вытер руки, демонстративно показывая свое полное внимание к рассказчику.

Егоркин удовлетворенно кивнул и начал издалека, медленно, будто высматривая что-то в минувшем.

– Вот, именно! В те времена часто ходили мы на боевую в Средиземку. Часто и надолго! Изъездили да излазали ее вдоль да поперек! Да, это точно был морской пуп земли – кого только там не встречали – американцы, это само-собой, в первых рядах. Затем – бывшие владыки морей, англичане.

И местные хозяева – итальянцы, греки, турки и другая мелочь. Это – военные флоты, а уж торгашей – тех и вообще сотни флагов!

Разномастные суда под разными флагами снуют туда-сюда, прямо как голодные бездельники в городе, в час пик! И, вообще – всякой твари по паре. Мы тихо делали свою работу – искали супостаткие подлодки, «осетрин» да «лосей». Как обычно, участвовали в боевом слежении за авианосцами, стояли на боевом дежурстве по ПВО и ПЛО в точках якорных стоянок.

Было ленивое, курортное лето. Над морем цвета ультрамарина чаще всего господствовал унылый штиль. Воздух у горизонта дрожал маревом, как газовая вуаль, остро пахло йодом и водорослями. Даже дельфинам было лениво рыбу погонять!

От жары выцвело даже голубое небо и стало каким-то белесым, как линялый ситец. Солнце прокалило палубу до сковород очного жара, ступни ног припекало даже через подошвы дырчатых «тропичек» и ткань носков. В кубриках и каютах тоже жарко и душно. Наши полудохлые дистрофические кондиционеры, паразитические пожирая энергию дизель-генераторов, никак не справлялись с дыханием пустынь и влажностью южного моря. Хуже того, от надрыва они сами начинали иногда работать на обогрев. В такую погоду даже рыба не клевала, прячась где-то в ясных синих маняще-прохладных глубинах.

Экипаж скучал, чего нельзя было допускать, и командование пыталось разнообразить нашу жизнь – в основном тренировками да тревогами. У старпома не то, чтобы воображения не хватало, но вот особый менталитет… Но не только, и не всегда! И тогда придумывали мы сами маленькие праздники, ибо в этот период всяких госпраздников и тому подобное в календаре не наблюдалось.

Но было и некоторое оживление – тогда как раз проходил чемпионат мира по футболу, и мы дружно болели за наших, слушая радио, выведенное по «громкой» на верхнюю палубу.

А орали мы так, что чайки замертво падали в море за кабельтов вокруг, а стволы пушек задирались в обмороке сами.

Во как! Ей – Богу, не вру! А наш боевой замполит самозабвенно тратил драгоценную бумагу радиофаксов не только для всяких правдинских передовиц со штатных пропагандистских «волн», но и для популяризации отчаянных голевых моментов мирового чемпионата! Он вывешивал эти плакаты в столовой команды, за что ему было наше человеческое спасибо!

Но, наши богатыри, конечно, продули англичанам! Засудили, разумеется, судьи – прихлебатели империализма, чтоб им мигрень вместе с геморроем! Причем, мигрень чтобы снизу, а геморрой – чтобы сверху! Да-да, чтобы им всем сидеть и думать одновременно было бы больно. А как же! Наши-то футболисты – орлы, да вот только гордо летать на чемпионатах как-то не получается, вот и обс… каждый раз.

– Это у них – хроническое заболевание! – проворчал старый доктор Рюмин: – Но вот обострения – как раз под чемпионат случаются!

– И-э-эх! – согласно простонал Палыч и продолжал: А нынче они еще и коньки одели и втихаря хоккеистами претворяются, так их и растак, в гробовую доску поперек оградки! – ругнулся он и сделал глоток минералки. Та оказалась без газа и он брезгливо сплюнул и продолжил: – Тогда от возмущения и жажды мести я себе места не находил. Но как осуществить такое желание, это совсем нереально – думал тогда я и только безнадежно вздыхал, обреченно махая рукой.

Да, и вот как – то один раз мы с боцманом Васильковым подобрали в воде авиационный гидрорадиобуй, «втихаря» его разобрали, вытащив из него разные цветные провода и платы, разноцветную пластмассу. Подумав, чтобы такое-этакое нам из всего этого сотворить, мы стали от скуки плести картину в жанре «наивного искусства», используя вместо холста крышку от большого фанерного ящика. Затеяли мы это с размахом, но проволока кончилась, еще даже не дав нам хотя бы выразить замысел картины. Поэтому нашлось много бездельничающих критиков, которые комментировали наше творчество, изощряясь в остроумии. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не топилось и не вешалось!

Да, легко обидеть художника, которому не удается вовремя взять за… (допустим, печатный вариант – за грудки) критика. Да и всех критиков не враз передушись, да и не всякого – офицеры тоже подходили, вот! – Егоркин с сожалением посмотрел на свои кулаки и покрутил головой.

Затем, продолжил: – Но все равно, аргументировано возразить этим критикам очень хотелось. Но критик заметно поумнел и в зону поражения входить не хотел! Что у меня, что у Василькова «аргументы» были с хороший арбуз, опять же палубные ключи и аварийный инструмент были прямо под руками. Поэтому критиковали-то нас больше издали. На всякий случай… Одно слово – поумнели!

Одним прекрасным вечером, подошла к нам облезлая, с проплешинами ржавчины на стальном корпусе, черноморская «дизелюха». Это была престарелая «железяка», от которой остро пахло морем, железом и соляром. Сразу было видно – не один месяц хлебали они море полной чумичкой! Как и мы, здесь они тоже ожидали танкера, который где-то «обломался» и застрял на якоре, прилично запаздывал к точке рандеву.

То есть, это было совсем неприлично с его стороны, ибо наши командиры нервничали, а время уже поджимало. Но – ладно, речь главная не о том!

Эта подлодка легко и красиво ошвартовалась у нашего борта. На черные, с пятнами ржавчины и соли, надстройки лодки повылезали подводники в синих, помятых «тропичках», и с бледными лицами – даже не смотря на свое «черноморское происхождение».

Да, подводная служба – не сахар, это вам не в кино! Если мы просто и жестоко жарились, то они вообще запекались прямо в консервной банке в собственном соку! И кондиционеры не включишь – если они и были – плотность батарей жестоко экономишь, а уж сами эти батареи вообще устраивают в отсеках форменную баню, особенно после многочасовой зарядки мощными дизелями.

Вон, Коромыслин рассказывал, в красках, как это все бывает… О чем я не преминул сказать своим балбесам. У нас – тоже не курорт, но… Как говорится, преклоняюсь, но не завидую!

Командир лодки и пара офицеров-подводников легко поднялась к нам на ют по шатким сходням. Штиль штилем, но зыбь ощущалась в полной мере, и старые кранцы жалобно стонали и плакали тертой резиной между нашими бортами.

Наши офицеры тоже собрались встретить «гостей» – общие темы и проблемы у моряков всегда найдутся.

– Эй, «северяне»! – окликнули с лодки, наверное, разглядев нарисованный на трубе наш герб – добродушного белого мишку, с аппетитом грызущего поломанный пополам «Лось».

– Как оно вам, на курорте-то, когда приличные люди под водой за супостатом ходят? – «подкололи» нас радующиеся солнышку чумазые подводники.

– Да, ну как же – знаем, спина – в масле, нос – в тавоте, но зато – в подводном флоте! – немедленно, но уж больно стандартно, без выдумки, больше для приличия парировали с нашего борта.

Да, жара влияла и на те центры в головах, которые отвечали за юмор! И как обычно стали искать своих земляков, выкрикивая всю географию Советского Союза. Земляки, конечно, нашлись, ибо огромный мир, все же, достаточно тесен!

А наш метрист, а потом и сигнальщики доложили о появлении и сближении с нами иностранного корабля – английского фрегата типа «Бродсуорд», а его вертолет, тем временем, уже подлетел и, сделав пару кругов над нами, вернулся к себе. Проводив его взглядом, я вдруг ясно понял, откуда мы сможем, если повезет, конечно, достать себе много-много цветной проволоки и других материалов для нашего будущего шедевра! Прямо-таки осенило, причем, сразу и в деталях!

– Эврика! – рявкнул я вслух, да так, что матросы, стоявшие рядом и вальяжно облокотившиеся на леера, испуганно оглянулись и шарахнулись прочь.

Кстати, они всегда знают, что делают что-то не то. И всегда ожидают, что это дело скоро пресекут, и проведут впечатляющую выволочку.

В данном случае – они вспомнили, что категорически нельзя облокачиваться на леера. Если не хочешь купаться за бортом, конечно! Такие случаи бывали и на моей памяти – вылавливали перепуганных олухов, как снулых тюленей.

Поймав за рукава своих приятелей – продовольственника Петрюка и боцмана, я им живо, на пальцах, разъяснил суть своего замысла, меру их участия и определил долю в добыче.

Хохол-продовольственник засомневался, сначала почесал все то, что положено чесать украинцу в случае трудного выбора, но все-таки верно решил, что мы вообще – то, ничем не рискуем. Живой и подвижный Васильков сейчас был готов и не на такие авантюры – скучно! Он долго не думал. Вообще! Никогда! И был участник всех драк и потасовок, за что и страдал. Сейчас драк не предвиделось.

На торпедной площадке мы немедленно натянули брезент – чтобы никто ничего до поры-до-времени не видел, и, сразу же, начали готовить наш ответ наглому супостату.

– Проверим-ка их хваленый английский юмор! – мстительно процедил боцман сквозь зубы, и отправил своих боцманят в свою заветную кладовочку – за краской и инструментом.

Паша – продовольственник приволок кучу пустых больших консервных банок, импортных и наших, оставленных им у себя для одному ему понятных целей. «А щоб було!»

Подошел один из наших офицеров – ракетчиков, посмотрел на грубый эскиз, нарисованный на куске бумаги – и присоединился к нам, делая толковые замечания и высказывая некоторые, прямо-таки эвристические идеи. Но боцман молча сунул ему ключ и отвертку – лучше трудись! Офицер охотно их принял и через пару минут с головой ушел в творчество. Дело пошло!

И уже через полчаса, «секретное изделие», благоухая свежей краской, уже лежало на солнышке, прикрытое подкопченной трубой от вражьего взора. На такой жаре нитрокраска высохла моментально, и уже можно было осуществлять наш коварный план.

– Теперь вот что: куда бы его нам присобачить, чтобы поправдоподобнее выглядело? – задал вопрос «мозгового штурма» комбат Боровков. Постепенно все сошлись на том, что лучше места, чем на ограждении рубки подлодки просто не сыскать. По шаткой сходне пошли на лодку. Поговорив – для приличия о том, о сём, мы изложили суть нашей просьбы. Старпом подводников, куривший на своем ходовом мостике, на лету поймав идею, понимающе кивнул, и согласился с нами, правда, без особой веры и проявления восторга.

Он проворчал, что этот фрегат их как следует достал, вцепившись в них своим гидролокатором, как бульдог в медвежью ляжку. «От визга и грохота его «посылок» у всех голова трещит! А их бортовой вертолет – тоже не подарок! Он своих «квакеров» столько насбрасывал… Валяйте, пробуйте, хоть как-то их побеспокоить во время послеобеденного отдыха и то маленькая месть! Пусть размоченные сухари нерусского бога лишний раз вздрогнут!» – разрешающе заключил старпом. Мы протащили предмет нашего коллективного творчества на лодку и на концах подняли на ограждение рубки, а подводники развили нашу идею и закрепили это жестяное чудище на каком-то из выдвижных устройств.

Все было готово! «Пошел!» – скомандовал старпом, и выдвижное пошло вверх. На нем сверкала новизной и яркой краской ракета невиданной конструкции – с ядовито – красной боеголовкой, сине-зеленым корпусом, выступающими блоками непонятного назначения… Она даже шевелила маленькими стабилизаторами на носу и ярко – красными соплами в хвостовой части при помощи тонкой проволоки, (идея и техническое решение нашего ракетного комбата) Он же и дергал эту проволоку, укрывшись в недрах рубки. «Ракету» подняли, покрутили из стороны в сторону и вверх-вниз, и стали опускать. Все это происходило в поле зрения английских сигнальщиков с фрегата, который стал на якорь в десяти-двенадцати кабельтовых от нас. Ну, не могли бдительные британцы пропустить эту демонстрацию! Так оно и вышло!

«Ракета! На «Фокстроте»! – удивленно взревел капитан фрегата, не поверив докладу – а ну-ка… Красивым именем старого бального танца натовцы звали такие наши «железяки».

Через некоторое время в воздух экстренно поднялся все тот же знакомый «Си кинг» с бортовым «26» и по дальней дуге полетел к нам. Мы – то знали, зачем он летит! В нужный момент мы изобразили «панику», выдвижное пошло вниз, а саму ракету матросы лихорадочно, но не слишком ловко прикрывали брезентом. Так казалось со стороны.

Поэтому, летчики увидели кое-что именно из того, что мы им и собирались показать. Вертолет пролетел над нами на высоте семиэтажного дома. Мы на него – ноль внимания, стоим и курим с полностью отсутствующим видом, как будто эта тарахтелка, воняющая керосиновой отработкой – дело настолько обычное, как осточертевший штилевой пейзаж.

Наконец, винтокрылая машина зависла прямо над нами. Мы курим! Вот из открытой бортовой двери показался пилот в шлеме-сфере и больших черных очках. Заметив наше ленивое внимание, он жестом попросил откинуть брезент. Мы показали ему международный жест, называемый у нас «полруки» или «50 %».

Он не обиделся и сделал вопрошающий жест. Я показал ему останки радиобуя и показал два пальца. Он отрицательно помахал рукой и показал один палец. Мы все сделали вид, что потеряли к нему интерес.

Торговаться я умел, даром, что ли, у меня был приятель-азербайджанец! В торговле это такие ассы, что евреи рядом с ними грустно отдыхают! Он всегда говорил, цитируя Пророка: «Пришел на рынок – торгуйся!» Это – к слову.

Тут бы пилоту и успокоиться, но профессиональный азарт и жажда чувствительной премии за снимок нового вида оружия затмила разум морских разведчиков и отключила профессиональную бдительность.

«О’кей!» – показал знаком пилот и два оранжевых буя, один за одним, плюхнулись в море прямо у борта лодки. Пилот прямо аж весь наружу вылез с большой видеокамерой. А мы что, мы – люди честные, мы показали ему то, что он хотел видеть. Двух секунд хватило ему, чтобы с десяти метров разглядеть наше «новое оружие» – старательно прикрученные, остроумно присобаченные друг к другу разнокалиберные банки.

Прямо, блин, как у Золушки – вдруг в голубом небе раздалось волшебное «бздень» невидимых серебряных колокольчиков, и… карета стала тыквой. Ясно и бесповоротно!

Так и у нас: боеголовка мигом превратилась в две банки из-под алжирских кур, корпус – в барабаны из-под египетских сухофруктов, а сопла – в длинные банки от ананасов в кружочек. Разглядев все это сквозь прицел видеокамеры, он от досады он чуть не уписался прямо на нас и почти выпал из машины – хорошо, что был привязан! Развели как детсадовцев на фантиках!

Губы и у него, и у второго парня-пилота, высунувшегося с другого борта, интенсивно шевелились, а руками эти чопорные британцы жестикулировали не хуже наших темпераментных кавказцев – жаль только, что из – за грохота этого летающего вентилятора ничего слышно не было. Это же какое удовольствие пропустили – послушать мат человека, которого так достали и развели, как детсадовца на конфете, да еще на чистейшем английском! А еще говорят – англичане, мол, сдержанны, а ругательства у них – скудные. Но минут десять без перерыва они все-таки ругались!

Так вот они и улетели – точно, как обиженные детсадовцы, обманутые нехорошими взрослыми дядями. А еще говорили, что у них с юмором все в порядке! Врут!

– Ага, как мы их достали! – победно воскликнул старпом лодки, искренне веря в свое решающее участие в удавшейся авантюре.

Болеющие за нас мичмана с нашего борта заорали хором «Ура!». Мы откровенно смеялись, отомщенные подводники – тоже, выкрикивая вслед «морскому королю» всякие непечатные пожелания. Совесть нас ни капельки не мучила! Он же просил нам показать не боевую ракету, а то, что было спрятано под брезентом! Что мы и сделали! Все честно! Наши трофеи – буи быстро выловили, подводники нам даже добавили еще один, почти целый, в поощрение. Он был ими когда-то подобран в море и запрятан где-то в надстройке кем-то запасливым – на всякий случай. «Ракету» наши подняли стрелой обратно на корабль – хозяйственный боцман имел на нее свои виды.

– Ну, что, поигрались? Прямо дети малые, только с большими… да ладно, понимаю – скучно и однообразно! Спасибо англичанам, народ хоть повеселили. Вон, гляди-ка, зрителей-то сколько, прямо – аншлаг у Егоркина и компании! – это с крыла мостика сторожевого корабля насмешливо сказал командир. Шутя, добавил: – Надо заму сказать – пусть в свои планы культурно-массовых мероприятий запишет – мероприятие, пусть и не культурное, как большая приборка, зато – как она же – очень массовое!

На крыле мостика рядом с ним стоял тощий, как велосипед, командир подлодки, который вовсе не выражал признаков радости. У них перед носом была свернутая в четверо потрепанная морская карта. Наш командир был признанный противолодочник, с талантом. Сейчас он водил по этой карте острым штурманским карандашом. Им было что обсудить!

Заметив, мой командир снова окликнул меня: «Палыч, если не трудно – все равно ведь сюда идешь – принеси по пути мне сигарет из моей каюты, у нас кончились!». Я захватил сигареты с командирского стола, хлебнул полстакана холодного компота в буфетной, и поднялся на сигнальный мостик. Пока шел по крылу мостика, невольно услышал конец разговора:

– …и вот эта скотина безрогая опять сейчас в меня вцепится своим сонаром и никакой жизни не даст! При такой погоде и таком типе гидрологии, они нас найдут в два счета, как жена – заначку у пьяного офицера! И будет нас глушить локатором, и издеваться, сволочь! А танкера нет, воды тоже, а уходить можно только ночью! – подводник удрученно, но со вкусом длинно и затейливо выматерился, отводя душу.

Тут мне пришла в голову идея, даже – две. Я ее решил предложить командирам, конечно, на взаимовыгодных условиях. Передав пачку «Ростова» своему командиру, я взял предложенную им сигарету и, с разрешения, закурил вместе с офицерами.

– Ну, положим, воды я тебе своей дам – танкер будет завтра утром. А куда он, на фиг, денется? Мне-то все равно его дожидаться – таков приказ! А воды у меня еще полно – механик у меня страшный жмот, убил бы, заразу! Держит экипаж на голодном пайке! Впрочем, как и положено приличному механику, экономит все до безобразия. Сколько раз объяснял ему, что идти вообще без расхода турбинами топлива, конечно, экономнее, да, к сожалению, нельзя! А он снова и снова пытается попробовать!

– Да иди ты! – делано удивился подводник.

– Зуб даю! – в тон ему поклялся наш командир и продолжил: – Да только это тебя не особенно спасет, ночью, этот супостат, так он тебя все равно «пасти» будет, да еще пуще, во все глаза и уши.

– Товарищ капитан второго ранга! – встрял я и обратился к подводнику: – А вы дадите мне пару бутылок сухого вина, если я вам помогу оставить британцев «с носом»? А то уже соскучился, а у вас – запас, согласно подводной походной норме, я знаю!

– Да уж, именно про эту норму вся страна в курсе! – проворчал подводник.

– Мичман Егоркин, вы бессовестный вымогатель! Разве так можно? Да еще у гостей? Где же ваше хваленное кубанское, и, такое-сякое, казачье, гостеприимство! Ай-ай – ай! Однако, старый пират, я по хитрым глазам вижу, что ты что-то придумал, чтобы англичанам сделать «два – ноль»? Один – ноль уже есть, верно? – смеясь, спросил меня кэп.

– Да хоть тут, товарищ командир, раз в футболе с этим всегда – облом! Да и опять же – скучно! И для подъема боевого духа экипажа оно не вредно…

– Скучно ему… вымогатель!

– Да ладно, Алексей, если что дельное, я не только вино, я ему еще и лучших консервов на закуску дам, а уж если дело вообще выгорит – «масандровскими» винами в лёжку упою, когда он к нам в гости в Севастополь заявится!

Я изложил офицерам свой коварный план. В красках и деталях, с элементами садизма – в плане мести англичанам за наш футбол и вообще… Например, за многовековое угнетение народа да за десант в Архангельске и Мурманске в 19-том году. Офицеры недоверчиво похмыкали.

– Что-то в этом роде проделывали уже американцы, в годы мировой войны на Тихокеанском ТВД – с сомнением протянул подводник. – Эти могут вспомнить и сами допереть! Все хорошо только в первый раз!

– А ты попробуй!

– Одна вон попробовала…

– А вот если бы не попробовала – так бы и окочурилась старой девой!

– И старой дурой – тоже! – вставил я.

– Вон, «наперстночники», у них каждый раз один и тот же прием, однако, никто из них с голоду еще не помер, даже наоборот! А может, они по ИВМИ были непроходимыми двоечниками?

– А без шума и пыли, вы это сделать сможете?

Это уже вопрос ко мне.

– Да как два пальца под базальт!

– Слушай, – рассвирепел мой командир, решительно становясь на мою сторону: – Что это я тебя, как девку у вас на «Примбуле» уговариваю? Ты мне скажи, что ты теряешь? Не выйдет – потом что-то из твоих «подводницких» трюков применишь! В конце концов, учись – пока взаправду не бомбят и ракетами не стреляют. Начнут ведь когда – вот тогда второй попытки уже не дадут!

Необходимо кое-что пояснить – мне эти самые бутылки вина – собственно, до лампады. Если пить нельзя или совсем нечего, так я о выпивке и не вспомню. Подумаешь, потеря! Да здоровее буду! Кстати, их вино с нашим домашним – ни в какое сравнение, пусть даже и массандровское, да! Вон, Коромыслин и Рюмин не дадут соврать – сколько раз пробовали, я каждый раз из отпуска привозил! А чача дедовская? Да виски рядом не валялся! Отвечаю! А вы говорите…

Рюмин и Коромыслин согласно кивнули, остальные не возражали – тоже приходилось причащаться у Егоркина. Тот победно оглядел согласную публику.

Палыч продолжал: – Но интерес в любом деле должен быть – для куража и азарта. Кроме того, тогда, при материальном интересе в успехе дела, есть два залога и две ответственности – получателя и плательщика! Кстати, сам читал где-то, это принципиально – для уверенного успеха!

Тут дело пошло! Скоро, по команде, загрохотали все три могучие дизеля подлодки, завыли вентиляторы – и в ее усталые, истощенные аккумуляторные батареи пошла энергия. Максимальная плотность электролита – это первое, что нужно лодке в задуманной игре. Конечно, время не военное, но в «мужские игры водного спорта» тогда играли очень всерьез, без «дураков» и «поддавков»!

Наши и их трюмные машинисты разматывали свои толстые шланги-удавы. Мы сейчас – как доноры, которые делятся своей кровью с попавшим в беду. Без воды много не наплаваешь! Только тот, кто бывал подолгу в южном море, в состоянии оценить ценность пресной воды – даже теплой, даже плохо опресненной, даже отдающей ржавчиной цистерн и вкусом хлорки, но – воды! Поэтому, сравнивая пресную воду с кровью, я уверен – в этих условиях делаю лишь небольшую натяжку!

Кроме того, уже запарил вспомогательный котел, механик, скрепя свое рвущееся сердце стальной скобой, сам предложил организовать горячий душ для соскучившихся по нему подводников. У них, на такой лодке, можно было кое-как помыться лишь забортной водой от охлаждения дизелей, на ходу в надводном положении, или при зарядке батарей, да еще специальным мылом или шампунем – обычные-то не мылятся в морской воде!

Командир вслух удивился его необычайной щедрости. Механик обиженно поджал губы: – Ну уж вы совсем меня в Гобсеки записали! Я, что – по-вашему – вообще без понятия? Да пошли вы строем… – и сам вышел с ходового поста, обиженно хлопнув дверью. Офицеры прыснули смехом – такого механика они еще не видели! – Аттракцион невиданной щедрости! – прокомментировал старпом.

Тем временем, я собрал свою команду и коротко поставил им задачу. Поступило несколько дельных предложений. Командир электротехнической группы и его «бойцы» уже возились со своим хозяйством. Как стемнеет, мы подготовим им еще кое-какой «сюрприз».

Я уже дал задание одному недоучившемуся художнику, своему командиру отделения, веселому одесситу Остросаблину, по прозвищу Крамской.

Это прозвище он заработал за тягу к портретной живописи. Его портреты пользовались большой популярностью в народе – даже, говорят, его раза два били! Это те, чьи карикатуры получались особенно удачно – я так думаю!

– Крепись, Остросаблин! – говорил ему замполит капитан-лейтенант Слоников – Ты подумай, как тебе повезло, что инквизицию отменили! А то, представляешь, попалась бы иезуитам твоя папка с эскизами, и – на шашлык! А они его всегда пережаривали до угольев!

– И чего страшного? Ну, обменялись парой плюх, подумаешь! Синяки украшают мужчину!» – успокаивали его друзья – сослуживцы. А сейчас он умело и старательно загрунтовывал зеленой краской лист фанеры под цвет уголкового отражателя, в просторечье – «уголка».

– Остросаблин, а ты из самой Одессы? – спросил его кто-то из электриков.

– А что?

– Да ты просто первый встреченный мной одессит, который не еврей!

– Тогда половинный!

– А это как?

– Очень просто, у меня только мать – еврейка. Так что ты встретил лишь половину не-еврея!

– Ну, извини, я ничего такого…

– Все нормально, ибо еврей – это не ругательство, это положительная характеристика!

– Ты бы, Котов и сам догадаться бы мог! – вмешался Петрюк, наблюдавший за нами.

– Как это?

– Да он тебе вопросом на вопрос каждый раз отвечает!

Из своего камбуза, насыщенного парами горячей пищи, как черт из недр вулкана, вылез кок классической профкомплекции – круглый, румяный, добродушно улыбающийся и жмурящийся на вечернее солнце, как откормленный, довольный сытой жизнью, кот. Он, с видимым наслаждением, вытирал свое потное лицо белым «разовым» полотенцем, как грешник, выскользнувший на время из ворот ада.

– Варенуха, дай кружечку компота, ананасовый компот – моя слабость!

– Ни, Остросаблин, та это у всих слабость, а у меня – норма!

– А ну принеси сюда компот и угости всех – вмешался Петрюк, – а не то я тебе твою собственную норму урежу – вона, гляньте, добрые люди, рожа – то, скоро уже треснет, а что я тогда твоей маме скажу? Доброжелатели говорят, что она, в смысле твоя довольная морда, уже в «амбразуру» камбузной двери не помещается!

– Та ни, товарищ старший мичман, врут завистники! Нагло клевещут! – искренне возмутился кок: – Еще иногда выглядываю! И в коже на лице есть еще место для роста! – и кок смешно оттянул щеку, демонстрируя, что кожа на его лице вполне может еще некоторое время выдерживать такую сытую жизнь.

– Товарищ старший мичман – заговорщицки подмигнул Остросаблин, пусть этот Ламме Гудзак ест себе от пуза! Вот танкер с припасами еще раз опоздает на пару дней – мы его заколем, зажарим, съедим, а на акул спишем!

– Нет, Остросаблин, да Бог с тобой! Да где же я тебе такую акулу-то найду в Средиземном море, в которую поместится наш Варенуха? Таких здесь не бывает, одни заморыши! Так и будет он за нами вечно числиться – на балансе. И хрен его когда спишешь… – деланно возмутился Петрюк.

Меж тем, начало темнеть. А темнеет, я вам доложу, в Средиземке, не так, как у нас. Здесь, на Севере, как будто лампы реостатом гасят – не спеша, потихонечку. А там – бац, рубанули, и минут через двадцать – хоть глаз коли, как у негра в ж… в же… в желудке, да! Двадцать минут после заката и ты – как Верещагин в бочке с мазутом! А вот тогда я сразу же разбудил свою команду – пора действовать! Офицеры уже давно собрались на сигнальном мостике.

Мы в два счета тихо сделали то, что давно заранее готовили, еще раз тщательно проверив.

Тем временем, совершенно без команд и шума, обычных швартовочных криков и суеты, лодка отдала швартовы, подводники быстро подготовили надстройки к погружению. Как только смолкли дизеля подлодки, резко усилился грохот наших дизель – генераторов. Это запустили все имеющиеся наши ДГ-ешки.

– Эх, тон чуть-чуть не тот, как бы чего не почуяли англичане! – забеспокоился наш штурман, обладавший очень неплохим музыкальным слухом. Лишь он один мог играть на нашем давно расстроенном пианино что-то еще, кроме «собачьего вальса». И даже, на мой вкус, – неплохо! Правда, у меня со вкусом и слухом не очень большая дружба – спохватившись, добавил Палыч из любви к справедливости.

Огни на лодке враз погасли, а на нашем борту, аккуратно против каждого из якорных и палубных огней лодки, зажглись, в том же количестве и той же яркости лампы «гирлянды», специально к этому случаю изготовленной корабельными электриками.

И вот, лодка тихо – тихо, самым малым ходом, на гребных электромоторах погрузилась с небольшим дифферентом на нос почти у самого нашего борта. Только вспенились волны от воздуха вырвавшегося из клапанов вентиляции ее цистерн. А на месте стоянки, у самого борта, зашипел и мгновенно раздулся надувной уголковый отражатель – такая штуковина из металлизированной резины – ложная цель для ракет с радиолокационным каналом самонаведения.

Теперь на экране локатора у «англичанина» – те же две светящиеся отметки, как и раньше, рядом друг с другом. Вот на этом-то «уголке» Остросаблин и укрепил заказанный мною большой плакат. Изображенное на нем должны были увидеть на рассвете с фрегата или с вертолета – по моему замыслу. Впрочем, для вертолета заготовлено было еще кое-что – если подлетит опять. Только бы подлетел, а тоя расстроюсь! Но пока на фрегате стояла тишина, лишь ветер, дувший с их стороны, иногда доносил до нас глухое урчание двигателей их генераторов.

Старший лейтенант Дериков, командир группы электриков, протянул своему матросу из старослужащих пачку «Столичных». Именно он так вовремя включил «гирлянду» на борту корабля.

– Вот тебе, служивый, целковый, выпей за мое здоровье! – сказал Дериков, явно кому-то подражая.

– Рад стараться, ваш-бродь! – в тон ему, дурачась, отвечал матрос фразой героя из вчерашнего кинофильма.

Оставалось ждать. До рассвета было еще времени уйма – минимум часа три. Спать не хотелось, сказывалось возбужденное ожидание. Не спал командир, на ходовом посту заливаясь «по горловину» черным кофе, который он закусывал бутербродами с соленой рыбой. Вторая по счету тарелка с такими бутербродами тоже уже заметно опустела.

– Это я от нервов – флегматично пояснил он кому-то свой повышенный аппетит.

Наконец, начало светать. Мы все с нетерпением ждали представления. От дальнего берега потянуло утренней туманной дымкой, но взлетающее с востока южное солнце быстро с ней справилось.

Мы погасили наши огни. А с фрегата увидели… наш чистый борт, вместо ожидаемого черного силуэта лодки на его шаровом фоне. Через несколько минут в плотном утреннем воздухе над поверхностью морской пучины разнеслись истошные сигналы боевой тревоги на фрегате Ее Величества! На его юте команда срочно готовила к вылету знакомый вертолет, грохотала экстренно выбираемая якорь-цепь…

– Отменная выучка у «супостата»! Моряки, ничего не скажешь! Но и у нас не хуже» – ревниво проворчал старпом.

Мы ожидали «второй части Марлезонского балета»! Вот сейчас они подлетят поближе и еще кое-что увидят!

Обормоты – сигнальщики, дурачась у себя на мостике, в лицах разыгрывали момент, когда их коллеги убедились в своем «прохлопе».

– Опять мы про… это самое… ту сра… среднюю русскую лодку! – якобы докладывал один, другой обормот изображал английского командира и что-то говорил, размахивая руками. – Не верю! – заливался смехом третий, – английский офицер таких слов просто не может знать!

На сигнальщиков дружно цыкнули и они словно испарились с глаз долой – на всякий случай. А то старпом сразу вспомнит, что и где у нас загажено, а это – бандитизм.

Меж тем, фрегат дал ход. Густой, сиреневый с черным, дым повалил изо всех его газовыхлопов не прогретых, экстренно запущенных машин. Под форштевнем вспух упругий кипящий бурун. Корабль начал сближаться с нами, намереваясь пройти у нас где-то по корме на близком расстоянии, всего в паре кабельтовых.

– Ищи ветра в поле! – злорадно засмеялся командир и скомандовал: – Вахтенный офицер! Пусть штурман пожелает англичанину на 16-том канале доброго утра и счастливого плавания!

Штурман, вполне сносно владевший разговорным английским, так и сделал, в ответ получил тоже вежливое: – Наилучшие пожелания! И удачи, тоже!

– Молодец англичанин! – одобрил командир, – умеет держать фасон!

И тут с их корабля заметили плакат на «уголке». Британские матросы на верхней палубе фрегата стали показывать на «уголок» руками, смеяться, а некоторые даже с фотоаппаратами прибежали, стали ими щелкать, увлеченно фотографируя наш борт.

– Ну, никакой дисциплины на флоте «владычицы морей»! – искренне возмутился старпом: – Боевая тревога сыграна, а они ведут себя, как туристы на пароме!

– А чего там они, на «уголке» – то, увидели? – подозрительно спросил командир, вдруг обеспокоившись…

– А там, товарищ командир, я заставил Остросаблина нарисовать голову Буратино, дразнящего англичан «носом»! Хотели было «фигу» свернутую изобразить, да художник отговорил, мол, могут не понять – мало ли что у англичан такая фигура обозначает! А Пиноккио или Буратино, по – нашему, все читали! – ответил я со знанием дела. Но в это самое время волной, разбегавшейся от острого форштевня фрегата наш «уголок» развернуло в сторону сигнального мостика. И тут мы увидели шедевр этого нашего Крамского-недоучки.

– Это – но-о-о-с? – спросил, взрыднув, замполит и захохотал. Потом заржали все! Даже командир. Но – кроме меня и боцмана. Даже старпом невинно молвил: – Я, конечно, не большой специалист по художественной пластике, может быть, надо с доктором посоветоваться? Только мне кажется, что это не совсем, чтобы буратинный нос… отя размеры – да,… но все равно – это не нос!

Нет, конечно, рисунок был выполнен на хорошем техническом уровне, в классическом стиле, со знанием пластики. Безо всякого там сюрреализма – тут я кое-что понимаю. Чувствовалась школа и профподготовка!

Очень натурально, крупно, в деталях на загрунтованной доске, прикрепленной к одной из поверхностей отражателя, была любовно и со знанием предмета выписана… здоровенная передняя подвеска к мужскому телу в боевом расчехленном состоянии, со всеми складками, жилками и морщинками, да еще и раскрашенная в нужном месте вызывающей пожарно – яркой «аварийной» краской! Да-а-а, понимаю, англичанам было, на что посмотреть!

– Не, ну правильно! Что там англичанам гадать, что эта фигура вашего творчества может означать? Так вы сразу – чтобы, так сказать, разрешить – раз и навсегда, «математическую неоднозначнось». Нет, замполит, молодцы наши орлы, а?

– Остросаблин, урод, гад, сволочь, убью! – заорал я, сразу забыв о командире, и, как пьяный зулус перед атакой, издал непередаваемый боевой клич. Трактовка моего задания у него вышла уж слишком вольной! Полет его художественной фантазии мог выйти мне боком!

– Нет, Егоркин, встанешь в очередь! – мстительно прошипел боцман – Он извел мою последнюю заначку «аварийки»! Это ж такой дефицит, а он, гад… Короче, ищите себе нового «комода»! Если сейчас его первым поймаю – считай эту должность вакантной! – боцман уже раскраснелся и пошел пятнами, срываясь с места. Черт с ним, с этим британским-то юмором, но где я возьму теперь аварийки?! – тут он расстегнул свою тесноватую тропичку и проревел:

– Ну, одесская твоя морда, кто не спрятался – я не виноват! – и ловко и быстро слетел вниз по трапу – на поиски художника. Только напрасно!

В это время над нами кружил вертолет, а Остросаблин с другого борта сигнального мостика показывал его пилотам большой плакат с лаконичной надписью: «2: 0».

– А подать мне сюда Егоркина вместе с его бандой! – прозвучал голос командира по трансляции. Команда, была, конечно, неуставная, нестандартная, но пришлось идти… Но вопреки вполне оправданным ожиданиям, нам объявили благодарность – за проявленную военную хитрость и смекалку.

– Я строг, но справедлив! – шутливо изрек командир.

«Правильно, правильно! Да хвали сам себя, а чтобы ругать – других завсегда хватит!» – ответил я, но это уже мысленно, где-то глубоко про себя.

А командир вызвал к себе в салон командира группы электриков, боцмана и меня, достал из шкафа две бутылки вина, редкие деликатесные консервы.

– Вот! сказал он и обвел этот натюрморт рукой: – Дар подводников! – лаконично пояснил свою щедрость.

Сам открыл бутылки, налил по большому стакану.

– Молодцы, за вас, орлы! Не посрамили мои седины! – он отхлебнул для приличия немного из своего стакана. Мы выпили до дна и закусили.

– А теперь – спать! Шесть часов! – он сделал паузу и хмыкнул, закончив фразой из известного кинофильма: – Все, что могу! Вот скоро уже танкер долгожданный уже подойдет, зальемся, загрузимся и сразу снимаемся. Пойдем «Лосей» и прочую импортную подводную шелупонь гонять. Может быть – повезет нам больше, чем тому фрегату? Скучно долго теперь не будет, вот это я обещаю, а вашу неуемную энергию вы впредь будете использовать исключительно в мирных, служебных целях!

Остросаблина боцман простил, но художник все равно еще долго обходил его по другому борту. А вдруг тот забудет о своей доброте в припадке плохого настроения? Вот так вот – знай наших!

Командира наши сверхбдительные начальники хотели было привлечь за наше «хулиганство». Как это бывает, заложили, добрые люди, конечно, Однако сам командир эскадры вступился: – Его «уголок»? Его! Вот и рисует что хочет! А если кому не нравится – так не у всех художественный вкус и чувство прекрасного развито! П-а-а-а-думаешь, эстеты! Зато поднял своему личному составу боевой дух, что и надо периодически делать, и не одними политзанятиями! А супостату нос так он вообще классически утер, долго их командир теперь будет страдать уязвленным самолюбием! Кто у нас служит? Народ! А народ он не всегда делает, говорит и поступает точно так, как пишут в газетах стилем социалистического реализма!

Про меня – ни слова, конечно, за все командир и отвечает, и получает! Но, если честно, я лавровый лист не люблю ни в супе, ни на голове!

Вот, значит, такой «футбол» у нас и получился! Эх, вроде я еще не старый, вот говорят часто – все еще впереди. Может быть, а вот моря и кораблей больше в моей жизни уже не будет! Разве только если во сне…

 

Ужасотерапия. Некоторые приемы военно-морской педагогики

Как-то раз разговор в нашей теплой компании зашел о разных проблемах и житейских ситуациях не только с наглеющими временами подчиненными, но даже с самыми ближними родственниками. Естественно, начались примеры личного опыта использования собственных и научных педагогических приемов, и обсуждения того, что из этого выходило в результате. Прямо семинар с выездом в гараж, как все это со стороны послушать! Прогресс!

Один здоровенный мужчина, командир крупной береговой части, по фамилии Быкошеев обстоятельно вступил в разговор. Надо отметить, что его родовое имя вполне соответствовало телесной конструкции. Он рассказывал, сокрушенно покачивая крупной, коротко остриженной головой:

– Возвращаюсь я как-то со службы домой. Время было уже позднее, вечером – к учениям готовился, молодое пополнение смотрел. Устал, как собака, уже мечтаю на ходу, как сброшу шинель и обувь и сяду за стол вместе с семьей, а потом брыкнусь с книгой под телевизор. Открываю я дверь, а навстречу мне сынуля, балбес-десятиклассник, ведро мусорное протягивает: «Не снимай шинель, папа, твоя очередь мусор выносить!

– А ты что?

– Что – что? А ты бы как? Вот именно! – согласился Сергей Быкошеев с высказанной было версией, – Тогда я, как истинный дипломированный педагог, не чуждый, между прочим, и достижениям науки в подростковой психологии, – в училище и академии я не только спал и ел – ка-а-к врезал ему промеж глаз! Да так, что он ушел в угол вместе с вешалкой! На шум вылетела жена, сторонник мягкого воспитания, Локко, блин, вместе с Песталоцци, но, узнав, в чем дело, молча одобрила мою методу.

– Ага, она посмотрела, видно, на твой ласковый взгляд, на твои совковые лопаты, грозно свернутые в кулаки, и сразу поняла, что, если откроет на тебя свой ротик, то будет вполне подходить на роль следующей кегли! – ввернул Рюмин.

Все засмеялись – вполне похоже! Фамилия была дана офицеру не «с потолка», и его облик вполне соответствовал точному прозвищу его далекого предка, откуда, вероятно, она и пошла… Офицеры за глаза звали своего командира Бизоном – как за габариты, так и за взрывной нрав.

– Ну и как, помогло? – заинтересованно спросил Куропаткин.

– Не знаю, но больше вынести мусор он мне не прелагает! А вообще… это, наверное, не метод! Обидно стало, что словами, понимаешь, не смог…

– Все, что приносит результаты, считается методом – пока не приводит к обратным результатам! – глубокомысленно изрек Бардин какой-то технический закон.

– Глубоко! – одобрительно восхитился Андрей.

– Как-то в нашем училище состоялся наглядный пример индивидуально-воспитательной, или, как тогда говорили, партийно-политической работы с личным составом – продолжал подводник, вспомнив что-то, подходящее к теме: – Очень квалифицированной! Ибо главным действующим лицом был начальник соответствующей кафедры в академии имени Ленина, всячески и действительно заслуженный политработник, естественно со степенью, не то – философских, не то – педагогических наук. Вот сейчас уже не помню – дело было примерно еще при царе Горохе.

Так вот, учился у нас его сын, башковитый и спортивный парень. Учился нормально, без особого фанатизма, был как все – четверки с пятерками чередовал. А тут попала вожжа под мантию – один «залет» с пьянкой, второй раз с запахом поймали. Досталось ему в первый раз по всем линиям, а тут сразу – второй. Бывает, жизнь – она как тельняшка, полоса – белая, полоса – черная, но иногда ка-а-ак понесет тебя строго по черной полосе – не зная – с чего. По тем законам было так – надо отчислять. Но – жалко, во-первых парень – нормальный, во-вторых – его отец служил замполитом у нашего начальника училища – вице-адмирала, когда тот атомоходом еще командовал. Они тогда самые-самые первые атомные ракетные лодки осваивали. Сын старого товарища – это все-таки… Короче – вызвали «папу в школу».

Тот тут же из Москвы примчался первым же рейсом – позор какой, учит больших дядей, как надо моряков воспитывать, а тут – собственный сын!

Надо полагать, он всю дорогу думал примерно так, и накрутил себе нервы и взвел сам себя в боевое состояние, как курковой зацеп – торпеду. Ученый-то он ученый, но и подводник! А это в крови остается, не вытравить. И не предсказать – как проявится!

Приезжает этот старый подводник в училище, его проводят в кабинет начальника, адмирал тут же вызывает к себе сына-балбеса. Того «выдергивают» прямо с лекции! Естественно, курсант думает, что всё – абзац. Приехали! Все внутри обрывается. Ноги отнимаются – но – идет, прикидывая, на какой такой флот придется ехать. Мужчина!

Стучит в дверь кабинета, получает разрешение, входит, начинает докладывать о прибытии, а тут замечает родного ученого батяню. Радостная улыбка тут же украшает молодое лицо, он кидается к отцу, забыв про начальника, а папа кидается… к вешалке красного дерева, с соответствующими криками срывает ее со стены и… резко бьет сынулю по спине! Дубина получилась эффектная, произведение мебельного антиквариата – в щепу, годится только для растопки камина! Во приемчик-то был! Об этом рассказал нам первокурсник-рассыльный, оказавшийся у дверей как раз в тот момент!

Что было потом – никто не знает, все участники воспитательного мероприятия хранили скромность, но эффект был просто потрясающий! Наш Серега стал лучшим курсантом, а потом – и самым первым из курса стал командовать атомным РПК СН! Как он рассказывал, воспитательный прием «вешалкой – по горбу», очень надолго выработал у него стойкое отвращение к спиртному и любовь к родному училищу и к воинской специальности. Опять же – воинский дух был «вбит по самую шляпку» в сознание будущего командира подводника.

Быстро распространившаяся по училищу новость перевела мозги некоторых товарищей на разных курсах мозги из состояния «набекрень» в адекватное состояние. Это, конечно, – шутки, но в комплексе…

Тогда многие из нас сделали крамольные выводы – а, ведь, если иногда и лишь в крайних случаях, то может быть и полезно! Вот так-то! – вернулся обратно из курсантского прошлого Бардин, вырезавший какую-то неведомую прокладку.

Егоркин встрял в разговор, заглушив остальных оппонентов своим басом: – Да, педагогика – это дело такое, братцы, сугубо индивидуальное – авторитетно резюмировал Александр Павлович, привлекая внимание честной компании, – к каждому подходец нужен – кому ключик к душе, к кому – отмычка к черствому сердцу, а кому и разводной ключ – поздоровее – да по прямо по голове!

– Чтобы голову напрочь отвертеть кое-кому – ехидно пояснил Костромин.

– Говорят, что если сбросить со стола на палубу сто компьютеров, то 99 выйдут из строя, а один станет гениальной машиной – вдруг встрял скромный Андрей, – на целый порядок лучше своих серийных братьев.

– Вот, к примеру, ведь что сделал наш старпом Тетушкин? Он сам придумал создал и применил на практике прием, под названием: «Ужасотерапия» – похвастался Палыч-Сан, – Ну, да, вон Гайдар Тимурыч грохнул нас всех «шоковой терапией», достал нас до печенок – до сих пор пенсионеры в шоке – а эта метода зовется – «ужасотерапия».

Потому, что ее объект, да и кое-кого в округе охватил фактический ужас. Это было куда как эффективнее педагогического приема типа вашего – «хук правой в голову». Наверное, так его и называют педагоги, и на новый он никак не тянет! – привычно «укусил» он Быкошеева и перевел дух, привычно сунув в рот колесико колбасы, наскоро глотнув чай из кружки и продолжил:

– Так вот – слушайте! Возвращаемся мы как-то из странствий дальних, короче, с боевой службы, из-за самого экватора. Помните – Ангола, Мумбия, Бегометия, Конакревка… Друзей было – и все за наши безвозвратные займы и кредиты!

Все, отвоевались – думаем мы, может быть, еще неделя остается до возвращения в родную базу, пусть – десять дней… там – дом, и полет фантазий на разные темы по интересам.

Все уже веселые ходят, встречу с семьями предвкушают, об отпуске мечтают. Только командир знай себе – накручивает хвосты вахтенным офицерам, механикам, старпома дергает за болезные места и вдохновляет на ратные подвиги. Опыт не купишь и не пропьешь – кто-кто, а он-то знает, что все гадости случаются чаще всего на последнем этапе, когда о доме думают куда больше, чем о стихии за тонкими бортами кораблей. А железо – оно тоже устает! Факт!

Иду я как-то себе на развод, на вахту заступаю, а тут слышу, командир сверху кричит: – Стой, куда, вернись, ты же офицер! Де-ж-ж-журный! А ну, найти-ка мне Парилкина! Опять, подлец, исчез у меня из-под носа!

А Парилкин – это был наш помощник по снабжению – очень талантливый и последовательный лентяй и бездельник. Отчет по продовольствию – это важный завершающий аккорд в симфонии возвращения, и, пока этот самый отчет не представят и его не одобрят в соответствующих органах – командира в отпуск могут и не пустить – подвиги – подвигами, но материальная ответственность… Товарищи из тыла всегда пытаются приставить нож к горлу – знай мол, наших!

Так вот, этого самого отчета пока в природе не было. Как говаривал один из моих любимых командиров, в этом отчете еще «даже конь не расцветал». Вот наш командир и решил посадить помощника под свой неусыпный контроль в свой же собственный салон – чтобы он хоть так занимался своей работой и избежал неприятных сюрпризов. Только все было тщетно – помощник каждый раз исчезал, прямо из-под носа, как дым в открытой форточке, лишь только командир, случалось, отворачивался.

Этот самый Парилкин уже был давным-давно лишен приказами разных начальников всех мыслимых выплат и вознаграждений, и, поэтому, уже ничего не боялся и жил себе спокойно, не трогая службу руками! Что и собирался делать и далее – как минимум, до следующего года!

Командир уже не раз вслух жалел, что он не капитан пиратского корабля, вот тогда бы он бы давным-давно отправил Парилкина за борт по доске – да еще раза три, исключительно для садистского удовольствия – и своего, и старпома.

Но лентяя этими мечтами не проймешь! Однако, делать с ним что-то надо было!

И вот Тетушкин решил помочь командиру. Он привлек к этому делу меня, еще кое-кого. Мы собрались и заговорщицки обсудили коварный план нашего старпома, капитана 3 ранга Бориса Александровича Тетушкина, доработали детали и…

Для натуральности и чистоты эксперимента круг посвященных был ограничен, а роли были четко расписаны. Даже очень, потому, что каждый знал только свой кусочек сценария!

Вдруг рано-рано утром приходит шифртелеграмма командиру. И в ней, прямо от командира нашей маневренной базы в Арнобии – большой персональный привет! Оказывается, после нашего ухода выяснилось, что кто-то продал местным спекулянтам большую партию советской говяжьей тушенки. Да еще, аккурат, в то же самое время среди местного населения прокатилась волна тяжелых пищевых отравлений. Местная полиция немедленно связала с этой самой тушенкой – раскрываемость повысить, придать делу политический душок в целях повышения уровня наград за свою работу. Назревал скандал на уровне посольства, местные власти требовали тщательного расследования и уголовного наказания виновных в смерти и телесной немощи своих сограждан.

Между прочим, в той же телеграмме говорилось, что судить виновного предлагалось их судом на их же территории, а за такие штучки по военному времени у них приговаривали к смертной казни путем посадки на большой и толстый кол, обмазанный старым солидолом. Короче, все выглядело примерно так!

После прочтения и ознакомления командира с текстом телеграммы, последовало ее бурное обсуждение нашей «большой тройкой» – командиром, замом по политической части и старпомом. Командир делал «вливание» старпому, не стесняясь ни в тоне, ни в выражениях – да так, что закрытая дверь его каюты не спасала от разглашения этой информации! Поэтому, об этой телеграмме услышали сразу несколько человек.

– Доигрались вы, уважаемый Борис Александрович, вместе со своим Парилкиным! – издевательски ревел командир на всю надстройку: – Вот теперь вас всех за цугундер возьмут и поведут в подвалы иголки под ногти загонять! А я в этот момент буду выковыривать из своей… м-да-а, здоровенную, неструганную морковку, которую мне засунет командующий за мою доброту к вам и приобретенную в море служебную слепоту! – тут капитан 2 ранга понизил голос и доверительно продолжил: – Только никому не говорите, но, по приходу в Противосолнечную губу нас будут ждать ревизоры, и прокуроры с машиной с решетками. Они опечатают всю документацию, а у него, у Парилкина-то, и отчета-то нет!

– Точно – нет?

– Что б я сдох! – поклялся командир, – Так что, выведут его отсюда в наручниках ненадолго – где-то лет на пять – шесть. Думаю, в Арнобию все-таки не выдадут, он хреновый, но все-таки, – офицер! Валерий Сергеевич, ты не знаешь, сколько теперь дают, в совокупности, за воровство или халатность, вместе с убийством по неосторожности? А то и в Африку отдадут, а там… – командир замолчал. А что с Парилкиным было бы в Арнобии, все на корабле уже знали и так.

Старпом виновато оправдывался. Эти новости быстро разлетелись по кораблю при непосредственном участии вестовых кают-компании и других случайных свидетелей.

А я отправился искать своего друга-приятеля Петрюка. Тот, довольный, сидел в каюте и гремел костями «коши», безжалостно обыгрывая простоватого боцмана. Ему удавалось выбросить нужную комбинацию, и соперник часто зло шипел и негодующе плевался: – Анатольевич, гад, да за такой мухлеж в приличном обществе бьют подсвечниками!

– Я мухлюю? Да побойся Бога, все ведь на твоих глазах!

– Паша, – сказал я, отвлекая его от обычной ленивой перепалки, – твоему начальнику, по всему выходит – абзац, его уже ищут по кораблю с собаками и фонарями!

Я выложил своим приятелям под большим секретом то, что случайно услышал под дверью командира. Услышав все это и осмыслив слегка, Петрюк побледнел и заметно обмяк.

Ему вдруг стало не до игры! Я сказал, что, мол, ищи, давай, своего шефа, пусть он немедленно берется за отчет, вместе с тобой! Может быть, это и не вы виноваты вовсе, мало ли там всяких войск, да каждый со своей тушенкой! Да и провокация какая в полной вероятности!

Сказав это, я заторопился по своим делам. Однако, отойдя подальше, я спрятался за приоткрытую дверь душевой и стал смотреть, что будет дальше. Коренастый Петрюк резвым колобком покатился по коридору, живо спустился по трапу куда-то вниз, и оттуда тотчас послышались грохот грубо открытой двери и возбужденные крики – и его, Петрюка, и Парилкина, который слабо оправдывался, а мичман яростно нападал. Наконец, наш незадачливый помощник с заспанной физиономией, выполз из каюты и побрел на свое «рабочее место».

– Да вы не бойтесь, товарищ старший лейтенант! Не выдадут наши своего офицера в руки правосудия африканской страны! Неприлично это! Просто дадут вам лет десять колонии. Посидите где-то под Архангельском, дрова попилите, или в Перми гранит порубите…

Парилкин грозно зыркнул в мою сторону и ускорил свой шаг. Ни слова не обронил! Мрачные мысли душили изнутри бедного помощника и рисовали картины будущего одна страшней другой!

Тем временем, мой приятель вернулся в каюту, я – за ним. Паша достал откуда-то из-под стола банку фруктового сока, двумя точными ударами ножа вскрыл ее, припал к отверстию в крышке и большими глотками опустошил литровую емкость наполовину. Спохватившись, предложил сок и мне.

– Извини, понимаешь, нервы! Так как ты думаешь, это серьезно?

– Серьезнее не бывает! Командир говорит, аборигены крови требуют! А ты-то, что вдруг задергался?

– Да так, вроде бы и не с чего – вот только не помню, на что я выменял черепаховый панцирь? Кофе, так вроде бы на хозяйственное мыло, орехи кола – на одеколон «Гвоздика», брусок черного дерева – на личную «сгущенку», ты знаешь, я ее терпеть не могу. А вот панцирь на что – убей, не припомню! Может, точно, на тушенку?

– И так тебя убьют, на кол вон посадят, представляешь? – «успокоил» его я.

– Да пошел ты со своим юмором! – обиделся Паша Петрюк: – у меня вот, аппетит даже пропал, а тебе – смешки!

– Ты бы, Паша, чем вот так мысленно дергать себя за… уши, уж лучше бы пошел и помог Парилкину, а то, как бы он волнения в транс не впал, плакал тогда весь отчет ваш, да и вы жалобно взрыдаете в суровых руках закона и прокуратуры!

Рука Петрюка сама по себе стала подбираться к увесистой литой гантеле, и я быстро исчез за дверью каюты.

Меж тем, на море начиналось волнение – незадраенные переборочные двери ходили ходуном, грозный шум волн был хорошо слышен в коридорах на главной палубе, где-то со столов с грохотом летела посуда.

Я заглянул к Парилкину – страдая от качки, которую он всегда переносил плоховато, наш ПКС все же что-то подсчитывал на калькуляторе и вписывал цифры в разные таблицы, пытаясь сосредоточиться на только на своей работе. Там же был и Петрюк. Он расхаживал по качающейся палубе и перебирал в руках кучу накладных, раскладывая их в какой-то системе.

– Палыч – сан, ты не выпендривайся, узнай у командира или старпома номер той партии «тушенки», а мы бы проверили!

Я согласился и пошел к Тетушкину, с которым мы пошептались по нашим вопросам. Вернувшись, сказал, что номер в телеграмме прошел нечетко и показал им ряд цифр, выписанных из шифровки.

Петрюк вызвал своих подопечных – старшин и они устремились в провизионки – искать нужный номер серии на банках и ящиках. На их счастье, продовольствия оставалось не так уж много, и работа была сделана быстро.

Парилкин трудился, не поднимая головы – даже от чая отказывался. Меж тем, петрюковские бойцы нашли почти похожую серию – а вдруг, она самая, а номер не сходится из-за сбоя в телеграмме? Это навевало мрачные мысли не столько на Парилкина, сколько на самого Петрюка.

Построив в укромном уголке своих коков и баталеров, он жестко и непедагогично выяснял, а не делился ли кто из них тушенкой с местным населением – по доброте душевной, или с жаждой наживы?

За ответ, который не удовлетворял мичмана, кок и баталер испытывали прочность обшивки собственной спиной. Однако, ничего, кроме возвращения обратно в закрома родины некоторой части честно наворованных консервов, которыми эта братия подкармливала своих «годков», добиться не удалось.

Кстати, нам категорически запрещалось подкармливать голодное население, даже детей, своими продуктами – во избежание провокаций. Видеть страдающих детей было морально тяжело для наших ребят, и «втихаря» местным пацанам иногда кое-что всё же перепадало. Вахтенные офицеры в этот момент упорно смотрели в другую сторону.

Меж тем, разведка донесла, что Парилкин перешел на валерьянку, глаз не смыкает, ест наскоро, не выходя из каюты. А его даже никто и не стережет! Наоборот, ему даже стали сочувствовать! А раньше – только критиковали нещадно! И даже его подчиненные коки обещали ему сухарей заготовить – для тягот будущей жизни!

Наконец, к полудню третьего дня, бледный, с темными кругами под глазами, покачивающийся от пережитого напряжения, но свежевыбритый и благоухающий французским одеколоном, помощник принес в каюту командира толстый отчет по продовольствию. Он был сделан им и Петрюком по всем тыловским правилам и даже – с каким-то особым шиком!

Старший лейтенант Парилкин защищал свой отчет перед командиром. На каждый вопрос командира он с готовностью отвечал: – А вот! – и демонстрировал соответствующий документ.

Командир остался очень доволен. Вызвав к себе старпома и заместителя, он при них похвалил поразительную работоспособность и рвение помощника по снабжению.

– Вот! – сказал командир, – учитесь: офицер представил отчет по боевой службе почти за неделю до установленного срока! Ставлю пример! А вы у меня…

Старший лейтенант Юра Парилкин первый раз в жизни подумал, что хорошо служить – это еще и приятно! Его поставили в пример, а раньше ставили только, фигурально выражаясь, конечно, в определенную позу. Однако этот успех приписал своим личным служебным качествам! Обидно, да! Ни для кого не было секретом, что всю работу по питанию и продовольствию тянул на себе Паша Петрюк.

Но, всё же, при нашей швартовке к родному причалу и он, и Петрюк напряженно всматривались в ряды встречающих. Конечно, никакой прокуратуры и ребят из других соответствующих структур не было. На причале стоял стандартный набор представителей командования и оркестр эскадры, разумеется, в сторонке скромно стояли жены, дети, друзья.

Экипаж радовался, предвкушая счастливые встречи. Только у Парилкина с Петрюком настроение было чуть-чуть подмочено ожиданием неприятностей – они посчитали, что это лишь отсрочка! Ничего, потом тем приятнее было осознавать, что опасения не оправдались.

После показной швартовки под оркестр и традиционного официоза, Тетушкин, видно, втихаря успевший «клюнуть» с кем-то из встречающих друзей-приятелей, расчувствовался и признался, что он и телеграмму «смоделировал» и шифровальщику хвост накрутил, и командира на пламенное выступление вдохновил, да и кое-какие слухи по кораблю распускал через верных людей. И сдуру, за все публично попросил прощения…

Сначала-то на него обиделись, а потом – простили. Ведь не для себя он все это делал, а исключительно – в интересах службы. А на меня Петрюк долго дулся – ему все снилось ночами, как его негры по джунглям ловят, собираясь его самого пустить на тушенку. Да выпили мы с ним сразу «мировую», потом – вторую, и помирились. А Парилкин стал служить вполне прилично и потом его взяли куда-то на повышение. Вот так!

– Да-а! – протянул Куропаткин, – Сказка, прямо-таки! А по мне, чем такая педагогика – так лучше прямо в морду! Сразу и без разрушительных последствий! Парилкину-то что, он молодой пофигист, а у Петрюка и инфаркт мог бы быть!

– Вот я и говорю – каждому индивидуальный подходец нужен! Но Тетушкин, он – хоть и баламут по программе, а умный офицер. А ты пока тянешь только на вожака обезьяньей стаи. Горилле даже проще – ей хоть образование не мешает!

Однако, надо бы и по домам – а то жены свою педагогику применят – организуют, нам теплую встречу с садизмом! Каждому – по заранее изученным болевым точкам! Опыт, блин, им вполне позволяет!

 

Однажды в Атлантике

– Да, – сказал Егоркин, – телевизор-то вы сегодня смотрели? Ага, а вот там опять какие-то пираты и прочая шелупонь захватила наше торговое судно. А лет этак пятнадцать-двадцать и на порог соваться к нашим боялись! Нет, конечно, пробовали иногда прийти и высадиться на наших «торгашей» с мечом, но каждый раз прямо в орало и получали! Были у нас офицеры, которые за пресечение этих «наездов» боевые ордена получали. Сам даже знаю таких – в нашем городе они служили когда-то! Нет, и сейчас нашим кораблям приходится пиратов пугать, но…

А тогда разъясняли всяким охламонам их ошибки достаточно популярно и очень доходчиво. «Бандарлоги» понимают по-хорошему только до тех пор, пока у них с рож не сошли синяки за прошлые проделки!!! Вот так, видно и надо! А то сидим по базам, а те и охамели – как шпана на темной улице, пока ОМОН в отпуске. И вот вспоминается мне сейчас вот что… – Александр Павлович хлебнул чай из своей знаменитой полулитровой «сиротской» фарфоровой кружки, размял и закурил сигарету, а вот только затем и начал свой очередной рассказ:

– Было как-то такое дело, припоминаю… у, слушайте: – Вот уже который месяц наш сторожевой корабль находился на боевой службе, постоянно меняя точки стоянки согласно плану. Море, море без конца и без края!

Палыч широко развел руки, пы Вечно бледное от жары небо над головой, да колышущееся марево у горизонта. Главная задача нашего корабля была вполне мирная – охрана района рыболовства, если ты наших не трогаешь, мы тоже тебя не трогаем и каждый имеет свое свободное время!

Тогда наши большие морские рыболовные траулеры вели промысел у северо-западных берегов Африки, корабли и катера прибрежных государств пытались им помешать, считая эту рыбу своей, а еще тут же вертелись и пираты, надеясь на поживу. Местные патрули, видно были с ними в доле, да и различить их внешне никто бы уверенно не решился!

Но один вид современного и достаточно мощно вооруженного корабля, теоретически способного разнести все ВМС прибрежных стран, заставлял и тех, и других держаться на почтительном удалении от советских рыбаков. Силу тут всегда уважали! Но часто пытались проверить и нашу решительность, и нашу бдительность…

Потом Егоркин рассказал притихшей компании – вот что:

Было жарко, вот к этому привыкнуть северянам было трудно. Где-то там, на Востоке, лежали знаменитые пустыни, а иногда моряки даже могли наблюдать вдалеке возникающие в прокаленном небе сказочные миражи. Сам видел, ей-Богу, когда высоко в небе, как из «Тысячи и одной ночи», появлялись города и замки.

Даже волны здесь были какие-то сонные, ленивые, как хреновые «годки», еле-еле перетекающие, по океану, как масло в бочке. Они равномерно болтали корабль целыми днями, что не улучшало состояния и настроения.

В машинных отделениях полураздетые турбинисты из-за высокой температуры несли сокращенную вахту, выскакивая под тент на торпедной площадке дух перевести. Они смачивали водой полотенца, обвивали ими свои шеи и ныряли обратно в свой собственный филиал ада. Вот так и шло время – от вахты к вахте, а до конца похода было – как до Ташкента пёхом, как тогда говорили моряки.

Но, наконец, завершив очередное контрольное патрулирование, сторожевик двинулся к точке якорной стоянки дать отдых экипажу, да и сделать небольшую профилактику усталой технике, устранить все накопившиеся со временем мелкие поломки и «залипухи».

Корабль ловко встал на якорь, «как учили», с первого подхода, в самую точку. Точку можно было найти и без особых расчетов штурмана – в этой самой «точке» уже собралось с десяток рыболовецких судов из разных траловых флотов.

Огромный плавучий завод по переработке рыбы выделялся среди них, как «дальнобойный» грузовик среди юрких «легковушек». Гигант величественно и лениво покачивался на зыбкой волне. Капитаны судов были довольны соседством с нами – гарантия, что никто из местных авантюристов не будет проверять «на вшивость» бдительность рыбаков, охраняемых боевым кораблем – любознательность здесь выйдет боком – было вполне понятно.

Запросив «добро», механик тут же начал свои давно запланированные работы. Кто-кто, а он-то знал, что в любой момент могут дать команду «сворачиваться» и времени на раскачку не терял. Вся его чумазая орда тут же напала на технику с ключами и отвертками, ветошью и смазкой.

Верхним командам работа тоже сразу нашлась. Беспокойный старпом капитан 3 ранга Борис Александрович Тетушкин носился по кораблю, тормоша команду и выискивая замечания по состоянию морской культуры. Он мобилизовывал народ на устранение всякого нарушения и безобразия – это с его критического взгляда.

Вот и сейчас он перегнулся через леер и посмотрел на борт. Тетушкин тут же присвистнул от горестного удивления.

А вот это безобразие было похуже! Последний шторм шершавым языком тяжелых волн слизал приличный кусок краски с левого борта, оставив проплешины облупившейся шаровой краски. А кое-где волны даже свернули ее верхний слой «трубочкой». Все это было особенно заметно в лучах яркого, горячего солнца, прокалившего сталь до температуры утюга. Струпья пересохшей краски отваливались и падали в море.

Сказалась спешка при подготовке к выходу в море. «Эх, краску завезли поздно, да тут еще дожди! Не загрунтовали борта, как следует, спешили, не просушили, технологию нарушили и вот – получите ваши шпроты!» – удрученно размышлял старпом. Он прикидывал расход краски, мысленно оценивал ее запасы в форпике.

«Выглядим мы, как старая грузовая лайба с полупьяным экипажем! Хоть Военно-Морской флаг от стыда прячь! Хорошо хоть тут нет ни «супостата», ни начальства, так что выпендриваться не перед кем, но все же… Совесть – лучший контролер, как пишут на стеклах троллейбусов».

Главный боцман старший мичман Васильков, не дожидаясь «высочайшего повеления», на куске фанеры уже подбирал «колер», поочередно смешивая краски в разнокалиберных консервных банках. Как видно, найти нужную рецептуру не удавалось, и мичман вполголоса изобретательно и искрометно ругался матом себе под нос. Благо женщин вокруг вообще не могло.

Наконец, как видно, добившись приемлемого результата, Васильков вызвал четырех дюжих «орлов», (в миру – минеров и бойцов служб и команд), доверив им спустить себя самого за борт на беседке. Эту конструкцию он изваял собственноручно, еще в базе, и вот именно для таких целей.

Как всегда, на авральные работы назначили самых молодых матросов, втихаря проверив, как на это прореагирует командование.

Как говаривал командир, «проверить порог терпения».

Но обычно главный боцман легко и сурово пресекал такую избирательность, а тут заленился – из-за жары, видно. Да на свою голову!

Он решил лично проверить, как новая краска будет выглядеть на фоне старой. «Чтобы не выглядел наш «Летучий» как бабкино лоскутное одеяло!». – пояснил он вслух.

После этих слов мичман стащил с себя куртку-«тропичку», снял щегольские солнцезащитные очки с итальянским флажком, и, щурясь под ярким солнцем, спустился за борт. Баночку с краской и кисточку он умудрился прикрепить к беседке в специальных пазах.

«Орлы», перепустив концы через кнехты и фальшборт, осторожно потравливали его на нужный уровень.

Боцман был чувствительно тяжеловат, и матросы с усилием удерживали его, ожидая команды, чтобы надежно закрепить концы. Он довольно насвистывал мотив популярной песенки и осматривал борт, прикидывая объем работы, делая мазки кистью в разных местах – проверка на совместимость.

В этот самый момент из-за надстройки быстрым шагом вышел сосредоточенный и суровый Тетушкин. Заметив грозного старпома, молодой матрос заорал, как укушенный в соответствующее место: «Смирн-а-а-а!». От неожиданности остальные матросы бросили концы и встали, как вкопанные, обернувшись навстречу офицеру, проявив полученную в «учебке» строевую выучку.

Тетушкин уже было открыл рот, предостерегая, но – поздно! Он только и сказал немеющими губами: – Мать…

Освободившиеся концы быстро-быстро заструились по фальшборту, кнехтам и… Из-за борта раздался вскрик, потом – грохот, матерные восклицания – и, наконец – шумный и затяжной всплеск! Пл-ю-ю-ххх! Брызги взлетели выше борта!

– Акула! – испуганно крикнул один из бойцов.

– Хуже! – крикнул старпом, – это – боцман! Тащите быстро спасательный круг с бросательным концом! Сигнальщик! – заорал офицер басом:

– Человек за бортом! Эх, моряки хреновы, тудыт-растудыт через киповую планку в центр мироздания весь ваш семейный альбом в кисельные берега над прокисшей простоквашей! – длинно выругался Тетушкин и выглянул за борт.

Но там уже было все в порядке – Васильков вынырнул, шумно отплевался, грозно проревел:

– Ну все, сейчас приду и всех поубиваю!

Он на ходу ловко увернулся от веселой струи слива из шпигата гальюна и уверенно погреб к штормтрапу, спущенному с юта. Еще через полминуты боцман уже подтягивался на нем, выбираясь из воды.

Успокоившись, что все обошлось простым конфузом, Борис Александрович сказал бойцам: – Так, значит, вам сейчас – амбец, а я – пошел! Сейчас тут будет такое, чему я не буду свидетелем! Выбирайте на борт вашу утопительную беседку, нечего ей там плавать. Ждите боцмана! Он сейчас сюда быстро-быстро придет, не волнуйтесь! Передайте Василькову мой привет!

Бойцы озадаченно спросили нестройным хором:

– Товарищ капитан 3 ранга! Может, мы тоже… того, пока его нет?

– Не советую, братцы, вам еще хуже будет! Я-то нашего боцмана со своего лейтенантства знаю! Найдет вас, как Барсик колбасу, а вот тогда… – ответил Тетушкин и резво скрылся за носовой надстройкой… будет еще хуже! – донеслось оттуда, – Я этого ни видеть, ни знать не хочу… и да воздастся каждому по делам его!

– Пророк, однако! – хмыкнул командир БЧ-3, вместе комбатом лазавший вокруг торпедного аппарата, принюхиваясь – не разгерметизировались ли его «зеленые чушки» от сумасшедшей многодневной жары.

– Вот тут даже у меня мозгов хватит на достоверное предсказание – согласился торпедист, – у нашего Василькова в арсенале очень ограниченный выбор воспитательных воздействий на его любимый личный состав. И весь этот скромный комплекс он сейчас выкатит на прямую наводку.

В это самое время командир корабля, стройный и подтянутый черноволосый Яшин, в салоне своей каюты инструктировал мичманов Петрюка и Егоркина. Разглаживая свои черные, с легкой проседью казацкие усы он говорил проникновенным тоном: – Мужики, я сейчас приглашу на борт капитанов с «рыбаков», а вы, тем самым временем прокатитесь на барказе по траулерам, попробуйте у них выклянчить что-нибудь из продовольствия. Благодаря решительным действиям наших полоумных трюмных, которые после долгих стараний все же умудрились подтопить провизионки, у нас здорово подпорчены продукты. Практически все крупы замаринованы морской водой. Ну почему их всех еще в яслях пьяные няньки не перекалечили! – сценическим тоном воскликнул командир: – Тогда бы их на флот не взяли. И я бы с ними никогда не знакомился, и не клянчил Христа ради у рыбаков крупы и овощи!

Теперь же нам до очередного танкера не дотянуть, тем более, что эта самая калоша беспечно припухает где-то на Канарах, якобы на срочном ремонте, если по радиограмме… Только уже сверх срока, и когда выйдет – одному только местному богу и известно! Поэтому, берите «шило» и вперед! И да благословит вас старпом, дети мои!».

Тут прозвенели сигнальные звонки и по трансляции раздался звонкий голос вахтенного офицера: «Дежурному по камбузу прибыть в хлеборезку! Команде катера – в катер! Хлеборезку – к спуску!».

Командир проворчал: – Ну вот, у вахтенного офицера началось предобеденное голодное урчание! Да такое, что его прямо здесь слышу! Прямо, оговорки по Фрейду – и щелкнув тумблером внутренней связи, вызвал:

– Вахтенный офицер!

– Есть! – ответил динамик его голосом. По тону чувствовалось, что тот уже готов к очередной «выволочке»! Конечно, так оно и вышло:

– Ну и в какое такое плавание вы собрались отправить эту бедную хлеборезку? Ну сколько раз я и старпом будем отбирать у вас вашу «како» за ваши выходки? – ехидно поинтересовался Яшин.

В ответ раздались какие-то невнятные хрюкающие звуки на фоне подавляемых смешков. Сигнальщики уже доложили командиру, что от рыбаков в сторону корабля движется «мыльница» – большой спасательный катер из стеклопластика. Такими катерами были щедро снабжены рыболовные и торговые корабли.

– Ага! Гости к нашему шалашу!!! – резюмировал командир: – Вахтенный офицер! Катеру – «добро» с правого борта до места! Трап вооружить! За замечаниями зайдете перед очередным заступлением, поговорим! Мне кажется – есть о чём!

– Помощнику командира по снабжению! Все накрыть в моем салоне! Буки-буки!

Возникший прямо из воздуха ПКС старший лейтенант Бухарцев предстал пред очами командира.

– Гостей нам дает Бог, вот именно, а посему – все должно быть на уровне стандартов военно-морского гостеприимства и даже чуточку выше!

– А мне кажется, что нам их приносят черти! – проворчал помощник по снабжению.

– А вы слушайте своего командира, как первоисточник! Конечно, злой старпом и прижимистый Петрюк вам ближе, но я – умнее, потому, что я командир, а они пока – нет! – пошутил Яшин.

Швартовщики, одетые в оранжевые спасательные жилеты, засуетились на палубе. Там должен быть подчеркнуто военно-морской порядок – объявил старпом, а не то… Вот что такое «а не то…» в устах старпома, швартовщики давно хорошо знали.

Отдав соответствующие команды, командир переоделся в белую форменную рубашку, и вышел из каюты, подгоняя вестовых, которые накрывали столы к приему капитанов судов.

Тем временем, от левого борта отвалил барказ с деликатной поисковой миссией Петрюка и Егоркина. Через некоторое время, поднявшись на борт первого из судов, Петрюк и Егоркин, поговорив с вахтенными, не стали искать начальство. А зачем? Они просто нашли заведующего кладовыми, затем – старшего кока, и, конечно же, того, кто заведовал рефрижераторными «закромами». Слово за слово, нашли земляков, потом обсудили служебные проблемы. В ход пошло «шило», «двигатель прогресса» в человеческих отношениях. Хитрый Паша Петрюк достал на закуску сало, выкроенное из своих личных запасов, которые дожидались лучших времен в укромных уголках корабельной рефкамеры. (Заведующий этой рефкамерой был правоверным мусульманином, и Паша ни капли не переживал за их сохранность).

Надо сказать, новый знакомец, оказавшийся белорусом, такому деликатесу обрадовался больше, чем выпивке. Проникновенно глядя ему в глаза, Паша Петрюк излагал ему кошмарные истории о тяготах и лишениях, когда продукты гибли в водопадах врывающихся волн из пробоин, пробитых вражьими снарядами в боях по защите героических тружеников рыбной нивы. Верил ли собеседник вдохновенному вранью мичмана, но вежливо кивал, да щедро угощал гостей.

Меж тем, Егоркин не уставал подливать в кружки товарищей «по ниточке» спирта. По традиционным на флоте неписаным законам, каждый разбавлял себе сам. Егоркин только делал вид, что пил. На самом деле его задача была физически обеспечить успешные действия продовольственника, и создать видимость бескорыстных отношений в очередной компании.

Новый знакомый, назвавшийся Кастусем, или Костей, расчувствовался, и когда они хором, в три горла, исполнили песню «Песняров» про уплывшие куда-то за ненадобностью рушники, он решительно встал, загремел ключами и повел мичманов в свои заветные кладовые.

О! Это надо было посмотреть – по сравнению с куцым прагматичным военным снабжением, провизионки «рыбака» походили на пещеру Али-бабы.

Вызванное с катера матросы перетащили в барказ коробки рыбы, банки растительного масла, полмешка крупы. А когда пили «на стремя», на казачий манер, Костя-Кастусь, обреченно махнув рукой, сам вынес откуда-то коровью ногу, предусмотрительно прикрыв ее мешковиной от чужих глаз. Матросам же рыбацкая братва надавала пачек сигарет и упаковок редких тогда «жвачек». На других судах история повторялась, с теми или иными отклонениями в сценарии.

Наконец, добравшиеся до плавучего завода, храбрые мичмана приступили к поискам заведующего. Барказ заметно просел в воде, как отметил про себя Егоркин.

А вот на плавзаводе целеустремленный, охваченный деловым азартом Петрюк чуть было не потерял славного Егоркина. Пробираясь по коридорам, они случайно забрели в тот отсек, где жили работницы консервного завода. И вот там их путь пересекли… живые нимфы и наяды (черт их разберет, в чем там у них разница и конструктивные особенности, если честно!), направляясь из душа по своим каютам. И вся их одежда состояла из одного-единственного полотенца… повязанного на голове.

Оторопь взяла бывалого мичмана. Он протянул к ним руку, да так и застыл. Замерз! В груди как-то захолодело, сердце ухнуло куда-то… вниз. Застоявшиеся гормоны при виде живых, обнаженных женщин с разгону долбанули мичмана прямо в седеющую голову. Возможно, и не только в нее. В хранилище интеллекта что-то произошло, что-то щелкнуло в блоке управления, и все внимание мгновенно переключилась на этих нимф.

Они все были прекрасны – так, по крайней мере показалось Александру Павловичу. Он уже почти полгода не видал женщин так близко. Тем более – обнаженных, ослепительных в своей наготе.

Ибо буфетчица танкера, которая при заправке плевалась семечками, разглядывая боевой корабль в кабельтове от себя, была не в счет. Но даже просто посмотреть на неё сбегалась на бак добрая половина экипажа.

А тут… рядом, да еще так привлекательно и призывно-раскрывщиеся горящему взгляду.

Никакого тебе стеснения и смущения! И зовущий запах вымытого женского тела, смешанного с запахами моря, таинственными вибрациями чувств, заполнявшим длинные затемнённые коридоры, лишал Палыча последней возможности куда-то скрыться…

Игриво улыбаясь, одна из них поманила за собой. Игриво выстрелила глазками из-под длинных ресниц, хлопавших, как крылья бабочки. Дыхание в груди Егоркина сперло, сердце забилось, как мотор на форсаже. Старший мичман потерял всяческую военно-моральную сознательность и забыл обо всем. Он уже чувствовал, не только носом, но и всеми своими половыми клетками непередаваемый запах вымытого женского тела. Какой? А вот, побудь полгода среди железа в замкнутом мужском коллективе – тогда узнаешь! Это откуда-то из глубин подсознания, зов диких предков! И Егоркин, смотря на эту женщину во все глаза, не мигая, двинулся за ней неверным шагом.

– Так! ГСН сработала, а башка отключилась напрочь! – заключил Петрюк во всеуслышание, плюнул и безнадежно махнул рукой.

Прагматичному, рациональному Павлу вспомнился мультфильм, где бандерлоги шли против своей воли на голос удава Каа, которому уже было лень самому ловить свою закуску. Однако Петрюку было не до кобелиных страстей. Решительно сгреб ладонью руку Егоркина, и сказал:

– Пойдем, Одиссей хренов! Сирен услышал! Тут люди голодают, а ты… – и укоризненно сплюнул и покачал головой.

– Пожалуй, пока еще никто не голодает – огрызнулся Палыч. Но его уже никто не слушал, и Паша Петрюк тянул его за собой, как трактор, трусливо скрываясь за поворотом коридора. Впрочем, за себя он тоже не мог поручиться, еще пять, ну десять минут, а там… пропадай, моя телега! Но дело – сейчас прежде всего!

Павел Анатольевич точно знал, что здесь можно добыть разных консервов, растительного масла, муки, томатной пасты… да и вообще, мало ли чего? А может быть и… Вот чего «и», он пока не знал. Но очень хотел. Вот именно так оно и было. Паша чувствовал себя, как кладоискатель, наткнувшийся на зарытый сундук, который и осталось-то, что только открыть. Всего и делов! А плавбаза – так это вам не просто сундук, а, вообще, целый «остров сокровищ». И нужен был, прямо как воздух, подход к хозяину этого «острова»!

В гигантской утробе плавбазы, среди переплетений коридоров, каких-то блоков и выгородок, среди рядов кают, посланцам наконец-то удалось найти нужных людей. А вот и сам местный Али – Баба – одновременно заметили и опознали цель посланцы с «Летучего».

Поздоровались, представились друг другу.

– Григорий Поликарпович! – суховато представился хозяин «острова сокровищ». Еще бы, не просто какой-то кладовщик, а помощник по хранению продукции и запасов. Один статус его обязывал! Поэтому он снисходительно кивнул, узнав собственный статус мичманов.

Но уважительно высказался о флоте, и о нашей роли в их успешной работе. Естественно, как часто бывает, он тоже прослужил три года на флоте, где-то на ТОФе, на атомных лодках. Главное, окунаться в море, а потом – уже не оторвешь!

Хозяин каюты выставил настоящую хрустальную посуду, а уж на закуску он явно не поскупился…

(«Еще бы! При таких-то возможностях» – завистливо подумал Петрюк). Даже выпивку выставил в красивых бутылках. Человек сенбя уважал, явно гордился своим статусом, и решил дать его прочувствовать мичманам военного флота. Наше «шило» рядом смотрелось бы совсем нелепо… Однако Паша Петрюк, нисколько не комплексуя, все же достал свою бутылку, вопросительно глянул на хозяина. Тот согласно кивнул, наполнили рюмочки.

Григорий Поликарпович провозгласил тост, мы чокнулись, и тут же по всей каюте пошел красивый мелодичный звон хрусталя) и мы дружно выпили. Хозяин даже и не подумал разбавлять, и с явным удовольствием крякнул. Закусили.

– Что это, Павел Анатольевич, твой друг как будто не в себе? – участливо спросил радушный хозяин.

– Да, – ответил Петрюк, – понимаешь, наткнулись мы тут у вас в коридоре на нижних палубах на русалок… очень уж легко одетых, так моего друга того… контузило сразу на верхнюю и нижнюю головки, и вот уже полчаса в себя придти не может!

– Всего-то полчаса?! – снисходительно хмыкнул хозяин. – Да тут, бывало-ча, люди на недели пропадают, а может, кто и с концами сгинул, кто ведает? – пошутил он.

– Прямо с концом? – делано ужаснулся мой друг.

– Ага, тут недавно с одного военного корабля офицер был, радиоинженер, РЛС навигационную нам чинил на взаимовыгодных условиях. Так вот, представляешь, его потом два дня по всему судну искали! А что, неудивительно, русалок там – около сотни, уж чего они и как с ним делали – не делали, не ведаю, но когда появился на’ люди – был бледный и весь бестелесно-воздушный, как тень отца Гамлета. Но довольны-и-и-й (протянул он, чтобы показать – насколько доволен был офицер) – просто как мой персидский кот после недельного побега с дачи. Короче, как сказал наш местный поэт:

– Вот, лучше не скажешь – похвастался Али-Баба, и продолжал: – А ты представляешь, его командир даже и не наказал – сочли его, при здравом рассуждении, пострадавшим, честно!

– Ага, вернувшимся из плена! – съязвил Егоркин, где-то в глубине души отчаянно завидуя тому офицеру.

– У нас у самих-то с этим строго, прямо как в приличном монастыре, что ты!

Тут мичмана недоверчиво зафыркали.

– Да точно, говорю! – сделал обиженный вид Григорий Поликарпович, – только наши гости иногда нарываются, а «аборигены» – ни-ни!!! Капитан наш против этого заветное слово знает – хмыкнул хозяин каюты.

– А какое? – живо заинтересовался Петрюк.

«Сразу спишу с судна к чертовой матери»! Ага, именно такое слово. Да! Так что, твой Егоркин легко отделался, к сожалению! – пошутил хозяин.

Хоть на выпивку Григорий Поликарпович и оказался покрепче всех прежних «клиентов», но результат был все-таки достигнут. Вот это отняло у Петрюка и Палыча значительные силы и время. Да и прижимист Али-Баба был не в пример белорусам, одному еврею, и даже – украинцам. Однако, собеседникам удалось понравиться друг другу, каждому приятны и уважение, и внимание, и похвалы. Поэтому мичмана, в конце концов, все-таки получили заветный «Сезам» и вовсю порезвились в его закромах. В баркас последовали и крупы, рыбные консервы, и настоящее оливковое масло, и деликатесный тунец, и туши-бревна редкой и вкуснейшей рыбы-капитана.

Тетушкин, находившийся в это время на ходовом посту, услышал истошный вопль старпома плавбазы по каналу УКВ:

– На «Бугеле»! Заберите своего представителя! Нам больше нечего вам дать! А если и дадим, так пойдет ваш «маленький» как миленький на дно, на радость всем рыбам и крабам, таким же жадным, как ваш представитель!

Борис Александрович понимающе покачал головой, и передал командиру барказа приказ на возвращение, тем более, что ветер заметно посвежел.

Егоркин с Петрюком выбрались, наконец, из недр пропахшего рыбьим жиром гиганта прямо к трапу, у которого их барказ уже прилично покачивался.

– Да, – вслух протянул Петрюк, оглядывая непривычно низкую осадку суденышка. Офицер, сидевший у штурвала, также заметно беспокоился.

– Кто умеет молиться? – поинтересовался, между прочим, Петрюк у команды, рассевшейся в барказе, прямо поверх мешков и коробок. Сказал он это совершенно без улыбки на лице.

– А по-мусульмански можно? – спросил в ответ один из матросов.

– Конечно, даже языческая молитва сейчас вполне подойдет! – на полном серьёзе ответил Александр Павлович – Тут, брат, море! И никакой небесный покровитель просто не может быть лишним! Кто в море не ходил – тот искренне Богу не молился!

Действительно, по пути волны несколько раз заливали через борта, и зло плескались, и шипели, угрожающе раскачивали утлое суденышко.

Через некоторое время действительно просевший почти по самый планширь барказ лихо ткнулся к борту корабля и начал разгрузка.

Тётушкин и помощник с интересом наблюдали за процессом. Трофеи были огромны и поражали воображение!

Командир покинул своих гостей, которые уже вполне освоились, избавились от галстуков и расстегнули верхние пуговицы, ослабили ремни. Заслышав шум возни на палубе, он вышел встречать посланцев. Ловко выскочив из тамбура на торпедную площадку, он присоединился к офицерам на шкафуте.

Петрюк и Егоркин гордо стояли у надстройки, изо всех сил притворяясь трезвыми и заботливо поддерживая друг друга. Стояли они по стойке «смирно», но треугольником. Как известно, треугольник – самая устойчивая конструкция. Палуба заметно покачивалась под ногами. Ветер пел в вантах, волны шумели, жадно облизывая борта. А Петрюк недовольно возмущался:

– Смотри-ка, вроде и выпили-то всего нечего, а – качает!

– Да ты что, это же шторм начинается!

– Какой там шторм! Говорю же тебе, балбесу, – это меня качает! А все ты – «давай по бакальчику шампанского, давно не нюхали». Вот и дали, вот и понюхали!

Тут они заметили в сумраке дежурного освещения своего командира:

– Патрон! – проревел Паша Петрюк, немного панибратствуя, самую чуточку. Одной рукой он протягивал наполовину опустевшую бутылку спирта, а другую прикладывая к пилотке.

– Приказ выполнен точно и в срок, материальное обеспечение частично уцелело! Это сдача! Доложил старшина команды снабжения старший мичман Петрюк!

Сторона треугольника по имени Егоркин, ел глазами начальство и тоже держал ладонью пилотку.

– Вольно! – хмыкнул командир, и обратился к Тетушкину: – Борис Александрович, считайте их состояние за производственный травматизм и определите на отдых. Груз закрыть и опечатать, Петрюк придет в боеготовое состояние – сам разберется – кому, чего и сколько!

Тем временем радио заблажило на весь ходовой пост голосом перепуганного радиста с «черноморского» траулера:

– Бугель, Бугель! Всем, кто меня получает! Нам приказывают остановиться, боевой катер неизвестной национальной принадлежности идет курсом на сближение, прошу помощи у «Бугеля». Мои координаты…

Это было совсем рядом и даже просматривалось на индикаторе РЛС. Две зеленоватые отметки сближались. На ходовой пост взлетел командир корабля.

– Старпом! Боевую тревогу! Сниматься с якоря!

– Товарищ командир! А как же…

– Александрыч, ты про радиоспектакли что-то слышал? Вот и давай – и по 16-тому каналу, и в открытой связи! Импровизируй!

Тетушкину не надо было повторять дважды! Раздались ревуны, звонки бодрые команды, вроде: – Вперед, полный! – Командиру БЧ-2 принять целеуказания!

А когда вошедший в раж старпом проорал: – Главный комплекс к стрельбе по надводной цели изготовить! – ситуация на индикаторе изменилась.

Вот тут нервы у нахала не выдержали, и маленькая зеленая отметка на темном поле легла на обратной курс и бросила перепуганного рыбака.

– Вот, а ты говорил – машины разобраны. Слушай, ты настоящий режиссер! Какой талант пропадает! – пошутил удовлетворенный командир. Жизнь на корабле вновь потекла «по-якорному».

Меж тем, механики лихорадочно сворачивали ремонт, а капитаны-гости готовились покинуть корабль.

А волны уже захлестывали палубу, спасательно-разъездная «мыльница» танцевала на бурунах твист, подпрыгивая и раскачиваясь на волнах, как пьяный студент на дискотеке.

Почесав затылок, командир корабля капитан 2 ранга Василий Яшин, предложил гостям остаться до утра – если верить штурману и его радио, то ветер должен был стихнуть так же, как и начался. Но капитаны наотрез отказались. Капитаны – это такая человеческая категория – с развитой гиперответственностью. Оставить на ночь свои суда в море, пусть даже на надежных помощников, пусть даже на якоре – такой вариант они даже не мыслили возможным!

Открыв рот, чтобы сказать, что при таком волнении посадка на катер ему даже не видится возможной, Ящин так и остался в таком состоянии. Рядом с ним застыл от удивления и Тетушкин. Такое они видели впервые!

Капитаны стали тепло прощаться с офицерами, предлагая им «отомстить» достойным приемом у себя. А потом, совершенно спокойно, застегнув свои белые хлопчатоюумажные тужурки, в которых они прибыли на прием, капитаны по очереди… ловко попрыгали за борт! Моряки с катера также ловко и привычно их вылавливали и втягивали на борт «мыльницы». Видно было, что такой фокус они проделывают не впервой! А вскоре их «мыльница» уже дала ход, за кормой немедленно вспух бурун, и катер заспешил в сторону якорных огней плавучего рыбацкого «города».

Из преисподней машинного отделения вылез довольный механик в промасленном комбинезоне, вытирая руки ветошью – в знак того, что он лично принимал участие в экстренной сборке механизмов. Заметив его, еще до доклада, командир облегченно вздохнул – значит, все в порядке, значит – готовы!

Однако, прибрежные катера не унимались – и черт их разберет, к кто это – местные пограничники или пираты. И тем и другим поменять флаг на любой мыслимый и даже – немыслимый, это – как раз плюнуть! Разгорался восход над далекой пустыней, и теперь уже сразу три катера приближались к нашим рыбакам.

– Вот сволочи! – сплюнул командир, азартно предвкушая острые события.

На этот раз «радиоспектакль» не произвел на командиров вражьев катеров никакого впечатления. Они продолжали уверенно идти курсом сближения с траулерами. В военном деле все может пройти только один раз. Военные быстро учатся, и особенно – на собственных синяках и шишках. Но дело-то в том, на этот раз СКР действительно снялся с якоря, и дал ход, медленно но уверенно разгоняясь. Победно выли форсажные турбины – ехидное «Аг-а-а-!» слышалось в их пении.

Из рубок катеров заметили хищный силуэт сторожевика. Для их командиров это было полной неожиданностью! Угрожающе вращая башнями, подняв ракетные пусковые, корабль красиво подлетел к катерам и… резко отвернул на 90 градусов! Высокие волны, выбежавшие из-под форштевня, неотвратимо устремились к катерам. Те беспорядочно запрыгали на волнах, пулеметчиков выбросило из-за турелей, на одном из суденышек за борт улетела шлюпка, какие-то бочки и ящики и подпрыгивали на волнах.

– Ага, колхоз «Сорок лет без урожая»!!! В море всегда крепить на палубе надо! Морская культура тоже синяками и шишками написана! – торжествующе проорал главный боцман Васильков. – Мариманы, блин, матерь иху, шайка балбесов и бездельников! – презрительно сплюнул он за борт.

Катера шарахнулись – кто куда. По УКВ раздались возмущенные крики на английском, а затем – на ломаном русском. Старпом проворчал: – Опять, наверное, выпускник славного Каспийского училища имени Сергея Мироновича командует! Понавыучили их на свою голову! Штурман, там, случаем, твоих соучеников нет? По голосам не узнаешь?

Дело было сделано, штурман доложил курс в зону патрулирования.

Динамик системы внутренней связи неприятно взвизгнул. Из него послышался доклад гидроаккустика: – Вахтенный офицер – ГАС! Пеленг 180, дистанция 10 кабельтов, баржа красного цвета!

– Есть! – меланхолично ответил вахтенный офицер, следя в визир за нарушителями.

Тётушкин заметил удирающую самоходную баржу, все борта которой были измазаны красным суриком.

– Что-о-о-о? – грозно протянул он на весь ходовой пост.

– Сигнальщики! Опять спим! – рявкнул он в микрофон. – Вахтенный офицер! Снова вам акустики лапшу прямо на уши вешают, а вы даже не стряхиваете с себя пепел раскаяния!

– ГАС – ходовой! Я вот вам сейчас покажу – «красного цвета»! Это как же по своим посылкам цвет разглядели? Почему выпазите на верхнюю палубу по боевой тревоге!? Где ваш добрый командир группы? Навести порядок, проверить личный состав и прибыть на ходовой с докладом!

– Ни одно доброе дело не должно остаться безнаказанным! – сказал старпом в ответ на вопросительный взгляд замполита. Тот согласно кивнул и пошел бурлить в народные массы. На то и щука в море, чтобы карась не дремал!

Порядок был восстановлен, и старпом довольно погладил свои пшеничные усы.

– Борис Александрович! – позвал командир, восседавший в своем святом кресле с высоким подголовником: – Между прочим, скоро начало очередного учебного дня в системе боевой подготовке! Что там у нас на сегодня?

– Да как всегда – обычный день. Сегодня, что – четверг? Значит, живем по среде!

– О Боже! Не могу – люблю военный порядок! – искренне простонал вахтенный офицер, командир БЧ-2 капитан-лейтенант Гринин.

– Значит, еще на один день ближе к дому! – удовлетворенно сказал штурман и зачеркнул в календаре теперь уже вчерашний день. А солнце уже оторвалось от горизонта и стремительно летело к зениту… всё, как всегда!

 

Какие иногда бывают боевые задачи

Досужие разговоры после некоторого подогрева крепким, вкуснейшим чаем, и кое-чем покрепче его, так, просто в качестве аперитива, без особого фанатизма скатились на критику существующего порядка вещей. Ибо каждый «военпенс» знает, что в те, в благословенные и совершенно приличные наши времена дождь был мокрее, мороз – крепче, шило – правильней. А уж моряки-то были, что ты, не в пример нынешним! А мы-то были сильными и молодыми!

Как только общая беседа затронула тему традиций и мощи нашего флота, в центре внимания вновь оказался славный старший мичман Егоркин. Нет, ну конечно, куда же без него!

Он не то чтобы лучше всех разбирался в этом вопросе, но делал это более доходчиво, на убедительных забавных примерах, которых у него было по целой куче на каждый случай.

– Как – то, уже в начале девяностых годов, возвращались мы с боевой службы, – начал он, – а тут – бац, вводная, как ведром по голове!

Среди ночи по радио приходит указание зайти всем нашим КПУГом из трех сторожевиков в одну знаменитую военно-морскую базу бывшего вероятного противника и всеисторического и самого последовательного недоброжелателя России и ее народа. Тем не менее, желанное пристанище для всяких наших собственных внутренних злопыхателей. Вот вам и загадка души!..

– Александр Палыч, так как же это – в двух мировых войнах вместе бились против немцев! – несмело возразил молодой капитан-лейтенант Гена Гаврилов.

– А вот если бы шибко не интриговали с нашими англоманами – так мы вообще бы не бились, да и они, кстати! – огрызнулся мудрый Бардин.

Палыч же хлебнул чаю из сиротской кружки, воспользовавшись паузой и продолжил: – Теперь-то, этот самый супостат объявился как вероятный друг-приятель на очередные новые времена.

Как ожидалось, этот деловой заход – для последующих совместных учений по борьбе со звереющим терроризмом, который уже тогда начал доставать всю демократию.

Но дело-то в том, что мы уже были изрядно потрепаны штормами, а провизионки наши заметно опустели. Горячительные напитки были сурово уничтожены, с садизмом, во время предыдущих визитов и заходов такими же бывшими вероятными противниками и всякими официальными представителями России в одной из Средиземноморских стран. А уж селедки с черным хлебом наши дипломаты и сограждане столько утащили, что… Известное дело, этот продукт – как ценный сувенир, однако!

Военный корабль-то – это такой передвигающийся участок родины, где дипломаты могут уронить слезу, тоскуя по ней. И запить потерю национальным напитком… пили они, надо сказать, по-родственному, с особой тоской по русским березам. А тоска у них была… Вот поэтому запасы спиртного, хранившиеся на корабле бережнее боевых ракет, но предназначенных в целях большой и малой дипломатии, очень пострадали от наших представительств, как после набега татарских орд.

Мусульманам просто столько не выпить! Им менталитет мешает. Глядя как делают это неверные, их просто внутренне передергивало, а некоторые просто сглатывали слюну от зависти.

Впрочем, и местные ребята тоже сделали вид, что ничего не знают про запреты своей собственной религии и тоже слегка «порезвились», отдав должное нашему гостеприимству и национальному напитку. Как они говорят, что через стальной корпус Всевышний смотрит на воинов не так уж чтобы очень пристально и строго…

Стояла задача – достойно представить родное отечество этому самому чопорному супостату. Так нас учит наша литература и устоявшееся мнение, вытекающее из совместного опыта двух великих войн, где мы, все-таки, били общего врага.

Но – без водки, во всяком случае – без ее ощутимых запасов, решение этой задачи командования, представлялась проблематичной.

Запасы национального напитка в таких случаях придают командиру и старшему на походе уверенность. А их отсутствие вселяет некоторую растерянность: – это же как ж, ведь мы же ж, ни хрена себе же ж…

Как бы то ни было, но поставленную задачу надо выполнять, а никто пока вообще не представлял, как же это делать таких откровенно гадских условиях. Наверное, вот этому даже в наших академиях не учат – чтобы без водки! Это как на вражий танк в одних трусах и без гранаты!

Я так думаю, это еще хуже, чем ловить лодку на корабле со «сдохшей» трагически акустикой. Тут комбриг кое-какой опыт имел. Как раз с лодкой недавно все как-то получилось – и греческую дизелюху погоняли, и даже «Лося» зацепили… а вот без водки против англичан? Тут весь походный штаб был в шоке.

Но как пополнить эти запасы «эликсира дружбы», никого из далекого и высокого начальства не волновало. Они сделали вид, что верили в возможность «безводочной дипломатии».

На местном совещании поступило одно «конкретное предложение – давайте что-нибудь делать! Как сказал комбриг, копируя киногероя из старого фильма, мы находились накануне «грандиозного шухера».

Конечно, в магазин в море не сбегаешь, даже один раз, а рассчитывать на покупки в иностранном порту – да на те крохи валюты только и купишь, что слезы консульского финансиста.

Кстати, насчет горячительных напитков еще с горбачевских времен, вообще было плохо – по инвалютным нормам продукты-то купить можно, а вот спиртное… Какой-то болван ввел такие нормы, а отменить забыл. Хотя уже давно политика в отношении водки развернулась до полного «наоборот». Но делать нечего…

Замкомбрига Громяковский, у которого была собственная стратегическая теория и богатейшая практика проведения таких встреч, собрал «кризисный штаб» – ПКСа, доктора, продовольственника, боцмана и меня. Это были еще те старые лисы (кроме врача-лейтенанта, конечно), которых, фигурально выражаясь, в норе с одним выходом еще никому поймать не удавалось!

– Отцы! – проникновенно сказал он, обращаясь к внемлющей ему публике. Холостой лейтенант судорожно вздрогнул от этого звания и слегка посерел лицом. Наверное, он внутренне переживал и мучился обоснованными мрачными ожиданиями – а не назначила ли его одна из своевременно покинутых им девиц отцом своего ребенка? Я его понимаю – в его-то годы мы все имели такие страхи! А то? И, надо думать, не без веских к тому оснований!

Но Громяковский продолжал, не обращая внимания на его ужасы: – На вас возлагается самая ответственная задача! Наши корабли с учебно-боевыми задачами справятся – и красиво поманеврируем совместно, и из пушек пальнем, и ракетами жахнем по крылатой мишени. Опять же РГБ-ешками все небо прочертим – если будет запланировано. Да так, что ничуть не хуже бывшего супостата, а ныне союзника. Это мы умеем, только давай говори, где чешется! А куда мы денемся от учебных побед?

Тут капитан 1 ранга оглядел публику, пытаясь понять, насколько те прониклись его вступлением. Что это вступление, понял бы самый мелкий карась из трюмного болота.

Затем продолжал: – А вот у вас – задача действительно боевая, и шансов на второй галс у нас не будет! Это ежели да коли что произойдет по нашей или по супостатской вине.

Русские корабли здесь сто лет не были! Очень похоже на то, что еще долго не будут! Поэтому, это будет первое впечатление для всех ныне живущих! А вот это самое первое впечатление второй раз никак уже не произведешь! – Тут он, как на трибуне, глотнул воды из чайного стакана, как будто ожидая аплодисментов публики и продолжал: – Каждый воин в море знает – борщ условным не бывает! Слышали? Это – про вас! Поэтому – кровь из носа – надо провести прием и встречу бывших, а ныне еще – и новых союзников на высоком культурном уровне. Да так, чтобы в кратчайший срок довести максимум этих высокультурных гостей до совершенно некультурного состояния. Причем, безо всякой крови, даже из упомянутого выше носа!

Ага, как же! Эту самую кровь из носа он сам бы потом и повыбивал, знаем его, как облупленного! Тут мы были солидарны между собой.

Замкомбрига же продолжал, завершая преамбулу эффектной фразой: – Поэтому, стратегия и тактика – на мне, материальное обеспечение – на вас! Итак, как в любой военной операции, нам нужен план и расчет сил, а также прогноз развития событий! – заключил он и перешел к деловой части тайного совещания.

Мы кое-что придумали, впрочем, выбор решений был у нас невелик. Главным компонентом готовящейся кулинарно – алкогольной агрессии должно было выступать наше флотское «шило». Кое-какие запасы, хранившиеся под бдительным оком комбрига, еще уцелели. А где взять другой исходный продукт в море или во враждебно-дружественном окружении? Вот именно! Но дипломатическая акция – это вам не заключительный этап субботника по расчистке гаражей от снега в нашей тесной и проверенной компании!

«Шило» в голом виде на стол не подашь – его надо заставить прикинуться благородным напитком. Чтобы и комар носа не подточил! Так это мы – запросто! Опыт – не пропьешь! Наша самодельная водка должна питься легко и со вкусом – ибо если водка пьется нехотя и натужно – значит, она обещает вернуться из желудка! А это позор на наши седины и достоинство флота! Как говорится – мы все пройдем, но флот не опозорим, мы всем нальем, но флот не посрамим!

Громяковский объявил срочную и полную мобилизация всех пустых вино-водочных бутылок, случайно или нет, но еще уцелевших в каютах со времен самого Обзорнова.

Вопреки скептикам, бутылок разного вида набралось достаточно. А напиток уже нами готовился по тайному рецепту, известному под шифром «Северное сияние». Крепость его была, как минимум, градусов 45. Вопреки Менделееву, рекомендации которого мы все уважаем, у нас выходило где-то так, но… уж лучше больше, чем меньше, ибо ареометров у нас не было! Грохнулись они как-то при резкой смене галса во время шторма прямо на палубу… и не стало больше у нас таких нужных приборов, вечная им память! Однако, благодаря разным мелким хитростям, полученный напиток пился очень мягко и легко – мы несколько раз дегустировали и в итоге достигли золотой середины, решив прекратить очередные модернизации. В любых усовершенствованиях и реформах – главное, это вовремя остановиться!

Один недостаток, однако, был – при длительном возлиянии, в один прекрасный момент в голове пьющего раздавался предупредительный звонок, затем – щелчок, а потом – у клиента падала штора прямо на глаза и остатки сознания… А вот дальше ему приходилось уже верить тому, что на следующий день ему рассказывали более крепкие или более осторожные приятели.

Это, вообще-то, тоже входило в задачу по отношению к новым союзникам. Парадокс Громяковского: чем меньше запомнят высокие или там иностранные гости, тем лучше у них останутся впечатления о кораблях и бригаде в целом.

Скоро вошли в базу под огромной скалой. Надо сказать, швартовались красиво, кормой, и без гостеприимно предложенных буксиров, даже хозяева оценили – большой палец показывают, улыбаются. У командиров – спина мокрая от напряжения, но этого никто не видел, это только они одни и знают. Но может быть, еще и комбриг догадывается, потому как не забыл он еще свое командирство.

Да, а если придется ударить мордой в грязь – так лучше, чтобы чужой! Вот началась наша часть «Божественной комедии» – коки и продовольственники подготовили целую гастрономическую агрессию к этому случаю: всякие салаты, отбивные, почки-фри, котлеты пожарские, недожарские, и даже заливное.

Гости прибывали и прибывали. Кто не знает – кают-компания у сторожевика не больно-то и большая, и вмещает чуть более двух десятков человек при самой плотной посадке в спартанских условиях. Конечно, высокие гости и наше командование заняло главный стол, а младшие офицеры – наши и иностранные, были рассажены на остальные места уплотненным порядком, как селедки в банке. Да уж морякам к тесноте не привыкать!

И начался прием, с красивыми и длинными тостами, обильными возлияниями и щедрой, где-то даже изысканной закуской. Я присутствую за кулисами, наблюдаю со стороны, понятно, не участвую – вовсе не по чину, да и не до того! Спиртного – ни-ни, я на службе!

Смотрю, офицеры флота ее величества раскраснелись, оживленно жестикулируют, комплименты сыпят нашим. Наши начальники тоже – само радушие, куды там, ядрена вошь!

А я пригляделся – Громяковский вовсю уже использует тактику «малых тактических групп» – тонко психологически рассчитав, что когда незнакомый человек в форме, его не сразу отличишь от других таких же. Форма обезличивает, это известно звание запомнишь, а лицо – с трудом! Даже если видишь его почти в упор!

По одному, по два, наши младшие офицеры незаметно сменяли друг друга за столом. Но союзники-то этого не знали, и продолжали пить по полной, как и хозяева, удивляясь стойкости и выносливости наших офицеров.

Уступать русским морякам бывшей «владычице морей», ой, как не хотелось! Их командер уже предложил некоторым своим потихоньку откланяться, чтобы без конфуза, а кое-кого их матросы уже вынесли и аккуратно сложили на шикарный газон, на травку. К этому газону периодически подъезжал шустрый микроавтобус с корейцем-водителем, а еще два матроса сноровисто забирали малоподвижные тела своих офицеров, вволю испытавших на себе русское радушие. Пока им было хорошо. Но то ли будет завтра!

Тут можно злорадствовать и сочувствовать – это от злобности или завистливого характера зависит. Гордыня, блин, все это! Тоже – люди!

Я сам слышал, как их морской летчик с нашивками кэптэна, уже хорошо разогретый, вспоминал, что когда-то еще давно, летая на «Нимроде», он встречал наш «Кривак», на котором в честь него была сыграна тревога ПВО. Тогда нахальный энсайн, его правый пилот, предложил пройтись поближе к нему и пролететь над самыми мачтами, аргументируя тем, что русские стрелять не будут. Иначе, мол, начнется конфликт между нашими странами и русских жестоко накажут!

– Я печально посмотрел на него – надо же, такой нерастраченный молодой оптимизм, – рассказывал кэптен, – и сказал ему поучительно:

– А вот о мере наказания русских моряков мы с тобой, скорее всего, уже не узнаем, если только на памятниках нам не напишут!», намекая на класс наших ракетчиков. И добавил, что готов воевать с кем угодно, только не с нами. Кто умеет так пить, просто не могут быть плохими и слабыми людьми! – заключил он с железной английской логикой. За это все присутствующие немедленно выпили еще, доказывая, что за столом собрались достойные люди и настоящие моряки.

Тут же налили еще, и отсыпали британцам ответных комплиментов, как профессионалам. Причем – искренне, ибо что есть, то есть!

Когда надо, эти чопорные англичане могут быть хитрыми, как китайцы. Все задумались: «А к чему бы это?». И никто: «А вдруг он искренне?» – вот такая дипломатия!

Тем временем, на корабль проникли неучтенные английские летчики, в состоянии легкого подпития. Они предпринимали отчаянные попытки обменять бутылки «Скотч виски» и «Белой лошади» на «Северное сияние». Наверное, им это как-то удалось, ибо, выйдя с корабля уже без бутылок, они улеглись прямо на газон, в ожидании того, что им помогут загрузиться в дежурный микроавтобус с аэродрома.

– Ух, ты! – удивился Васильчиков, – лежат себе, глазки в небушко. И ждут в очереди на погрузку! Молодцы! А вот наши бы еще всем доказывали, что они трезвые, как компотная кружка! А тех, кто бы им не верил, они бы еще и на дуэль – на вилках – вызвали!

Замполит занимался с любимым личным составом «ликбезом» по истории этого экзотического места, но был похищен двумя старшими лейтенантами королевского флота – вполне симпатичными молодыми женщинами.

Скажу по совести – вопреки предубежденности нашего командира против англичанок – они были действительно очень миленькими. Ничего, там теперь все больше наших – что в Скандинавии, что – в Британии… В конце-то концов – мы им породу-то подправим! Физии поовальнее станут, подбородки поуменьшатся. А то замариновались на своих островах! А это – вредно для генетики человеческой, вот! На людей станут похожи! – убежденно заключил Егоркин.

– Ага, глазки поуже станут, кожа пожелтее, волосы пожестче да почернее! Там сейчас азиатов да негров – куда как больше чем европейцев, это если даже вместе с нашими считать! – съехидничал просвещенный доктор Рюмин.

Недовольный Палыч продолжал:

– Пара скучающих на досуге унтер-офицеров установила контакт с Пашей Петрюком, который вышел на палубу, перевести дух. Они радушно угостили его виски. А что? Союзники. Да и экзотика опять же, не каждый год видишь унтер-офицера русского флота!

Самый главный кок немного выпил – не обижать же союзников, опять же – таких же мичманов, только другого флота. У нас же попроще, мы-то – народ, у нас без заумной змеиной дипломатии!

– Ну, как? – спросили его унтера по-английски, заглядывая ему в глаза, ожидая, как видно отражение в них дикого восторга.

«Во, блин, они кажется, думали, что мне амброзию с Олимпа налили? Не-е-т, я сейчас дам им понять – если они хоть что-то поймут!» – решил уважаемый кулинар.

– Да так себе, у нас на Украине горилка, то есть – кустарный бабкин самогон средней паршивости, получше-то будет! – убежденно ответил Петрюк по-русски – а вот ежели его гонит тот, кто это дело любит и в нем понимает… с очисткой, на травках лечебных! Да куда вам, понять, убогим? – он с сожалением посмотрел на них, как на детей! Все трое ничего не поняли, но дружно одобрительно закивали. Тогда Паша сокрушенно вздохнул. Петрюк решил «отомстить» за угощение и, заодно, показать на практике, что такое настоящее питье. Это будет получше слов на непонятном им языке! Наглядно и ощутимо!

Нет, это не то, о чем он вещал этим непонимайкам, но все же получше-то будет. Он так считал совершенно искренне, со всей непосредственностью честного и порядочного человека.

Он, не глядя, захватил из буфетной резервную бутылку водки с красочной этикеткой, стаканчики по количеству, и вышел к новым знакомцам. Быстро разлив напиток, он сказал: – За дружбу!

Новые приятели выпили залпом. А что не выпить, когда простые люди щедро угощают, они вряд ли будут готовить какую подлость или гадость. Это ведь не политики!

И тут радушный Паша увидел, что у соседа напротив глаза чуть не вылезли из орбит!

«Неужели неразбавленный? Всех гарсунов поубиваю! Всей бандой заставлю охотиться на акул в одних трусах!» – испуганно подумал он и быстро опустошил свой стаканчик. «Нет, все-таки разбавленный, но за пятьдесят градусов можно ручаться!» – он с облегчением вздохнул – это просто для них изумительно! В диковинку им такой русский дух!» Отдышавшись и закусив предложенным крошечным маринованным огурцом с тарелочки, англичанин восхищенно сказал: «O! Wary strong!», а второй восхищенно произнес, сквозь некий спазм связок: «Wonderful!». На что мичман, мобилизовав все свои познания в английском, многозначительно воздев палец к небу и произнес: «Спэшэл нейвал!» и показал якобы на надпись на этикетке. Англичане опять уважительно протянули хором: «О-о!». Петрюк понял это как предложение повторить и опять налил унтерам по полной, потом – еще.

Себя намеренно обделял – они-то на отдыхе, а мне – еще работать. Причем, как в горячем цеху! К нему присоединился боцман Васильчиков, слонявшийся по верхней палубе с видом цербера повышенной бдительности. А тут англичане провозгласили, на очень ломаном и мятом русском (уж как смогли!), тост за наше гостеприимство.

Васильков обрадовано закивал головой и сказал: «Мы гостям всегда рады, последнее из погреба и вынесем и «шила» без остатка нальем! Заходите, будьте ласковы! А вот кто с мечом к нам придет… так это… тот сразу прямо в орало и получит! Тоже – от всей нашей души! Заходите! Ура!». Все радостно закивали и осушили стаканы до дна. На закуску боцман предложил им кусочки настоящего сала – из холодильника, твердое, с чесночком, натертое перцем.

– Холестерин? – испуганно спросил английский унтер.

– Да чтобы ты понимал! – обиделся Васильчиков, подхватывая «шпажкой» второй кусочек. Чтобы понять вопрос, знания английского не требовалось! Петрюк тоже демонстративно съел кусочек и поднял и зацокал языком, изображая неземное удовольствие. – Вери-вери гуд! – Паша подвел вслух итог качеству сала. А что? Оно того стоило! Через секунду англичане тоже подхватили по кусочку, потом – по второму… И оживленно заговорили между собой. По щелчку пальцев. Из иллюминатора вылезла лапа в белой форменке и заменила тарелку на полную.

Английские гости говорили друг другу что вроде: «А мы-то дураки… Вот! Паша Петрюк поставил себе еще один плюс в деле агитации представителей британского народа. «Надо будет перед замполитом похвастаться!» – решил он.

Когда Петрюк спустился к себе, с палубы английского фрегата доносилось пение, а точнее – пьяный ор довольных голосов, а наш вахтенный офицер у трапа пытался вразумительно объяснить полудюжине новых унтер-офицеров, что «специальной военно-морской водкой» он не только не торгует, что естественно, но и слышит-то про нее в первый раз, что уже ему странно. На что бравые британцы обиделись, говоря, что офицер не хочет раскрывать новым союзникам старой и простой военной тайны.

Только мы Петрюком хотели обсудить вопрос о безнадежно-отсталых англичанах, которым до сих пор невдомек, что корабельный спирт, оказывается, можно еще и пить, а не использовать как-то иначе, как появившийся из тамбура надстройки комбриг грозно молвил: «Петрюк, тудыт твою в инерциальные взрыватели и планетарные передачи сибирской галошей в индийских тапочках!».

«И как он все эти разносторонние знания в голове-то одновременно удерживает!» – «восхитился» я про себя, недаром же – два верхних образования!

– Ты мне весь британский флот переманишь на борт своим самопальным пойлом – вон, три пьяных унтера уже приходили на контракт наниматься, так еле отбился! – на полном серьёзе возмутился комбриг.

Вот тут мы поняли, что, не знаю, как там высокая дипломатия, но алкогольно-гастрономическая агрессия на простонародном уровне удалась, и о нас тут надолго останется добрая память и восхищенные устные мемуары английских моряков! А может, кто чего и напишет для королевской библиотеки, да нас помянет невзначай – размечтались мы. Комбриг погрозил нам кулаком для острастки и скрылся в тамбуре.

Меж тем, прием подходил к концу, и мы с Петрюком удовлетворенно смотрели, как довольные гости покидают наш борт, с трудом припоминая, на каком они сейчас свете, а некоторые усаживались прямо на газон перед причалом, и им было, собственно, наплевать, что там будет дальше! Один из полупьяных «чванливых бриттов» вдруг заинтересовался, а почему это на бутылках разные этикетки и названия, но вот вкус напитка очень-очень даже похож! Подошедший Громяковский взял одну из бутылок в руки, посмотрел сверху вниз на супостата и сказал:

– Вот, посмотри – саратовская, а вот – питерская. Вот тверская! Ты знаешь, сколько у нас городов? Я – тоже нет! А в каждом из них – минимум по водочному заводу на каждые десять тысяч населения! А каждый завод выпускает не один сорт и не по одному рецепту!

Англичанин сокрушенно покачал головой: – Вы убили мою мечту! Я так хотел попробовать всю водку и виски в мире! Но я растворюсь в русской водке скорее, чем справлюсь с этими пробами!

Громяковский сунул ему, в утешение, еще одну полную рюмку: – Вот эта – мордовская, кстати, названная в честь очень известного русского адмирала! Ему завидовал в то время ваш Нельсон!

Английский летчик храбро опрокинул ее и… товарищи его едва успели подхватить за локти. Так он и покинул наш борт – поддерживаемый за локти чуть менее «напробовавшимися», или более устойчивыми коллегами.

– Нет, вы видали нахала, а? Всю водку ему перепробовать захотелось! – проворчал Громяковский, – Я-то постарше многих буду, вон стараюсь всю службу, цену себе знаю, но до такой наглой мечты даже не приблизился! И измыслить такое нереально, а уж… так вообще! И так печень бы промыть где… а то растворится к чертовой матери! Жена тогда прибьет, без печени-то! Как я ее стряпню буду без страха поедать?

Наши же офицеры все были трезвы, как стеклышко, и весело пошучивая, помогали гостям. Это – результат правильного распределения сил, вот! Задача поставленная Громяковским была выполнена – как и подобает, а на флоте Ее Величества долго еще будут вспоминать и «Северное сияние» и «Специальную военно-морскую», да.

А, кстати, запланированные полеты местным авиакрылом истребителей «Торнадо» не состоялись. Причина, выдвинутая командованием базы, через своего офицера базы была банальна – по погодным условиям, но вовсе неубедительна! Небо – сто на сто, море полтора-два балла!

Тогда поднялась только пара самолетов, да и те летали как-то криво и покачивались в воздухе, ей-Богу! А, как сказал наш всезнающий врач, остальных пилотов просто не пропустил медконтроль. Давление там, запах изо рта, словно из ворот старой конюшни… какие там полеты!

Нельзя же – такую нагрузку – и без систематической тренировки… Вот так вот – целое авиакрыло морской авиации выбили на целые сутки из боевой подготовки. И не какими-то там современными средствами, а старым славянским гостеприимством. Вот такие бывают иной раз боевые-то задачи! А вы говорите…

 

Вечный двигатель или чего только не было на флотских складах

А дело было так: наступил тихий вечер суматошной пятницы. Все, кому положено, убыли «на сход» на берег, по домам и полутайным явкам.

На кораблях оставалась одна лишь смена обеспечения, которая занималась вместе со своим любимым личным составом плановыми корабельными работами. Корабль – он у нас на флоте как завод непрерывного цикла – всегда есть, что надо сделать сегодня, или переделать сделанное вами вчера.

На сторожевом корабле «Летучий» лучший старпом бригады кораблей и надежда ее командования Борис Александрович Тетушкин занимался заполнением журнала боевой подготовки, старательно сводя «концы с концами». Простая на вид рутина: надо, внимательно анализируя и слегка подгоняя один к другому разные-разные результаты, просто сделать так, чтобы, как говорят на флоте, «все билось».

Иными словами, по различным документам должны были бы совпасть время и даты проведения мероприятий, а по другим – количество затраченных учебных часов на каждый вид подготовки должно было соответствовать требованиям существующих документов.

Плюс еще оценки за эти самые мероприятия, проведенные, из-за хронического цейтнота, большей частью условно, так сказать – «электронным пуском». Да, и еще – (важно!) чтобы эти все мероприятия, проводимые по отчетам, по теории подлости не угодили бы на какой выходной или праздник – на радость проверяющим, ибо это уже – полная липа! Такой результат – не для профессионала! Куры напрочь засмеют! И, тоже важно, что при всем при том, надо помнить – в сутках всего 24 часа! Как-то его поймали на том, что у него оказалось 25 часов 30 минут! Но это еще ракетным комбатом… Однако, запомнилось!

Работа по составлению отчетности, сама по себе – кропотливая, требующая внимания, знаний и очень развитой, вдохновенной фантазии. Но, парадоксально – достаточно занудная и утомительная, особенно для людей с живым складом ума и подвижным темпераментом. От такой «умственной» работы устаешь физически! Прямо как собака после гона.

Однако, Тетушкин считал себя исполнительным и сознательным офицером и, превозмогая себя, героически продолжал этот «сизифов труд». Итоговая проверка была уже не за горами. По крайней мере, так вещал вездесущий комбриг, пугая корабельное командование.

Но подсознание мучительно искало достаточно уважительную причину, почему можно было бы послать эту работу куда подальше, хотя бы временно, и заняться чем-либо более интересным и общественно полезным. Бац – зазвенел двойной звонок на вахте. Кого-то принесло!

Он очень обрадовался, когда дежурный доложил ему по внутренней связи, что к нему прибыл старпом с соседнего корабля, капитан-лейтенант Первухин. Аккуратно заложив закладки в журнал и в папки, он сгреб их все со стола и с удовольствием закрыл в сейф.

Саныч вспомнил, что обещал Жене Первухину, недавно назначенному на эту должность на «Прыткий», помочь в кое-каких вопросах подготовки. Да и вообще, подсказать ему вероятные (и неизбежные) каверзы службы, о которые ему пришлось самому набивать шишки пару лет назад. Тогда он самонадеянно решил было пробивать свою собственную колею по военно-бюрократическому полю. Не тут-то было! Эти хитрые изощренные административно-тыловские «каверзы» в учебниках и наставлениях не найдешь, но их надо знать, чтобы уберечься от типовых ошибок. Больно тормознули его об эту стену.

А помочь молодому товарищу по службе – это святое дело, по флотским традициям, и очень уважительная причина, чтобы передвинуть некоторые текущие дела «на потом». Даже если дверь в твою каюту и не будут «открывать ногами», неся в обеих руках по тяжелому портфелю с подношениями.

Так подумал Тетушкин, закрыв сейф и спрятав ключи в карман кителя. Пока Первухин пробирался к его каюте по длинному коридору, он уже включил чайник, приготовил смесь чаев для заварки. Затем он позвонил в буфетную кают-компании, чтобы вестовые сделали каких-то бутербродов к чаю и притащили к нему в каюту. А как же? Любой гость на корабле должен быть тепло встречен, обогрет, накормлен и напоен. Хотя бы горячим чаем – для старпома время всегда рабочее, а на работе – ни-ни!

Поздоровавшись и расположившись поудобнее, старпомы занялись обсуждением насущных дел. Тетушкин наставлял Первухина с высоты накопленного служебного опыта, который, как известно, ни купить, ни выиграть невозможно! С присущим ему тонким юмором, он обрисовывал служебную ситуацию, предлагал молодому коллеге выдвинуть варианты ее разрешения, а потом, в картинках и красках, рассказывал, как оно все разрешилось фактически в том или ином случае.

Кипучий темперамент не давал ему сидеть спокойно, и он периодически вскакивал с места, расхаживая по каюте и иллюстрируя отдельные места своего мастер-класса оживленной жестикуляцией. Если при этом «ветеран» и привирал где-то и что-то, то делал это красиво и здорово – и исключительно – для пользы дела!

Так, прихлебывая сладкий горячий напиток, лично им составленный из смеси разных чаев и трав, закусывая бутербродами с колбасой и рыбой, старпомы проводили свои «занятия по специальности». Тетушкин вдохновенно сыпал номерами руководящих документов, на память цитировал статьи и целые абзацы из разных «наставлений» и «инструкций».

Первухин все это внимательно слушал сквозь гул ожившей по графику корабельной вентиляции с подогревом. Он, старательно записывал, делая пометки, и поминутно переспрашивая номера и названия документов. Тем более, он пытался выяснить не только правила, но и исключения из них.

Чем и пытался поставить в тупик премудрого Тетушкина. И опять – не тут-то было! Тетушкин-то был из тех, кого никогда не поймаешь в норе с одним выходом, и в рукавицах без наждачки!

– Ну, вроде бы все, на первый раз! – перевел дух Борис Александрович, и продолжил: – это ты глубже усвоишь в ходе грядущих сражений, затягивать только не надо. Но главное в нашем деле – это работа с кадрами! Ибо самому весь этот макулатурно-бюрократический ужас не потянуть, а нужно еще, представь себе, и материальное подкрепление, да и самому расти в тактическом и морском отношении… Надо рваться к телеграфам, раз уж связался с командирской линией!

Если ты без допуска – долго этого терпеть не будут и организуют тебе ад прямо на месте, в границах корабля и бригады! Получится не хуже, чем у Данте. Зря смеешься! Я тебя уверяю!

Корабль, как ни странно, предназначен для моря и для боя, к удивлению бюрократов в штабах и в тылу!

– Да неужто? – сделал ироническую мину Первухин, – никогда бы не подумал!

Такая свежая сентенция понравилась и самому Тетушкину, и его слушателю. «Обросший ракушками» бывалости по самый пояс, тридцатилетний старпом продолжал: – Поэтому надо часть своей рутины кому-то сплавить, как говорят психологи, делегировать. Нужно уметь находить среди своих подчиненных людей, которые уникальны в своих способностях, коммуникабельны и обладают широкими связями или личными возможностями их заводить и поддерживать! – закруглил формулировку Тетушкин. Помолчал немного, похвалил сам себя, вслух: – Во, сказанул! Как в учебнике! – довольно прищурился и добавил, опять же – вслух, уже совсем уверенно – Классиком буду!

– Ты знаешь моего мичмана Егоркина? – продолжал он, – Так вот, он в состоянии достать то, чего вроде бы и нет на складах, согласно их же учетным книгам. Краска, приборочный материал там, всякое расходное имущество – не проблема. Примерно, как для тебя достать сахар из сахарницы и не уронить его на штаны!

– А продукты? – поинтересовался Первухин.

– Не его профиль, но, наверное, тоже смог бы! Там тоже охраняют и распределяют эти запасы живые люди. И потому, что он умеет достать не означенные матценности, а тех людей, в чьем ведении эти самые дефицитные ценности находятся. Причем, достать до самых печенок. Они, эти славные труженики тыла, в итоге сами рады помочь приятному человеку в решении его проблем с высоты трона своего величия.

О, трон этот непоколебимо стоит на всяких дефицитах – они сами знают, но если им говорят, что на их интеллекте и таланте – они становятся счастливы и отзывчивы! Это в лучшем случае, но когда их покой и привычный биоритм, разворошены как улей любознательным медведем, труженики тыла счастливы отдать ему весь свой склад! Даже вместе с будкой от сторожевой собаки, лишь бы больше никогда не видеть моего Егоркина ни во сне, ни наяву.

– Ну да! – усомнился Женя Первухин, – это-то в наше время сурового дефицита всего, о чем только ни подумаешь и неуемного самомнения тех, кто этими остатками располагает?

– Места знать надо! – деловито возразил хозяин каюты, – И тех, кто на этих местах уверенно сидит. Эти махровые коррупционеры сами про себя, знаешь, как говорят? «В тылу есть всё! Но не для всех!» Так что, эту задачу в принципе решить можно – надо только взять и стать «не как все».

И вообще, сохранились еще у нас мичмана старой закалки, которые прошли настоящую службу, а приказания рассматривают как неизбежность. У них и мысли не возникает, что оно может быть почему-то не выполнено. Даже если и надо достать вечный двигатель, к примеру.

– Ха! Вечный двигатель! – фыркнул Первухин.

– Слушай, а давай поспорим с тобой, на литр коньяка, например, что мой Егоркин действительно достанет или сам вечный двигатель, или что-то, что можно будет, хотя бы в первом приближении, считать таковым? – загорелся новой идеей Тетушкин.

– Вечных двигателей не бывает, потому, что их не может быть никогда! – безапелляционно заявил гость, – Вспомни школьный курс физики и свое высшее ракетно-инженерное образование! Мичман, кстати, тоже физику учил! Но!!! Ставка достойная для спора уверенных серьезных мужчин!

– Так это когда было! А сколько всего объявляли невозможным и несбыточно, что потом и взмоглось и сбылось? Даже в последнее время! И наоборот, вон наобещали политики реальных, вроде бы вещей – и вот вам всем хрен! Овощ такой огородный, корнеплод, по самое колено и выше! Даже и не пытались их материализовать! А что, не так? – Тетушкин принял какое-то решение.

– Короче, Александр Павлович Егоркин сейчас на борту, в смене обеспечения, мы его вызываем и ставим ему задачу. Причем, как боевую! И посмотрим потом, что из этого выйдет! – как всегда, сразу же Тетушкин загорелся своей идеей розыгрыша-проверки, и тут же начал ее реализацию.

Он старался ничего не откладывать на потом – служба научила. Не верите? А вот попробуйте сдвинуть срок исполнения «вправо», то есть – «на потом». И сразу же объявится причина, по которой свершение события перенесется еще дальше, уже по независящим от вас обстоятельствам!

– Хорошо, если я выигрываю, ты добавляешь к коньяку свой надувной домкрат с компрессором из своего багажника!

– Идет! А ты – через свою жену, которая, как я знаю, на нашей бербазе трудится, помогаешь мне достать новую фарфоровую посуду в нашу кают-компанию.

– А Егоркин? Что, ему никак не достать?

– Да использовать Егоркина по посуде, это делать так, как американцы на войне!

– Это как?

– Да колошматить дорогущей сверх умной крылатой ракетой по бедуинским палаткам. Дорого и бестолково, да и результат сомнительный, с эффектом «наоборот».

– Договорились! С посудой Лена поможет, в любом случае, я думаю! Особенно, если ты ей зефир в шоколаде преподнесешь!

– Так о чем разговор, сэр? Давно надо было просто прозрачно намекнуть! Тоже мне, конспиратор!

Тетушкин не глядя ткнул кнопку звонка, и в открытых дверях каюты прямо из воздуха возник рассыльный, которого он тут же отправил за мичманом Егоркиным. Тот появился через пару минут, в отглаженной форменной куртке, за отворотами которой видны были полоски свежайшего «тельника». От него пахло глаженным бельем, чистотой и дорогим хорошим одеколоном.

– Сан-Палыч, выручай, дорогой! – с места в карьер начал старпом. – Вот тебе боевая задача – в понедельник, прямо с утра, нужно ехать в Росту, в «Техупор» и добиться получения на корабль «вечного двигателя», пока из соседей кто не перехватил! На всю флотилию только один выделили, а чем мы хуже других? Как никак, вроде бы, лучший корабль! Про мелкие грехи-то наши высокое начальство пока не знает!

– И не узнает! – кивнул Палыч, а потом до него дошло:

– Чего-чего? Вечный двигатель? А что, уже делают? Ни фига себе! А я совсем недавно читал, что все эксперименты проваливаются, так как это противоречит всяким там законам сохранения энергии, термодинамики и чего там еще? И всемирное патентное бюро по изобретениям проекты вечного двигателя уже лет пятьдесят как не рассматривают!

«Ни фига себе!» – тоже искренне удивился, но уже познаниям Егоркина капитан-лейтенант Первухин. «А я уже и смысла этих законов не припомню! Даже если меня будут сильно бить и пытать за это! Ни в жисть не сдамся! А ведь отличником был!» – сокрушался старпом «Прыткого» про себя.

– Так нет, Палыч! Это все на загнивающем импотентском Западе, да недоумки гражданские. А в «оборонке», у них – как у нас: сказали сурово: «Чтобы был!» – и после этого спорить можно только о сроках, да и то – с оглядкой! Начальство, видишь ли, физику подзабыло, а то и не учило вовсе на разных там юрфаках и в академиях управления, и его интересует только сама идея и ее воплощение. А на патентное бюро они вообще чернильный прибор положили – сам видел! Ты же мне веришь? Когда я тебя обманывал?

Егоркин хотел ему напомнить – минимум пять случаев – на вскидку, – когда, да мысленно махнул рукой. Старпом был мужик правильный, и если как-то гадил, то не со зла, а по долгу службы, но и по своему баламутскому характеру. Бывало, что мальчишеское несерьезное озорство и страсть к беззлобным розыгрышам выпирало из-под его серьезных погон капитана 3 ранга.

– Вот инженеры и поднапряглись, да и сделали они эту штуку, перпетум мобиле, вечный двигатель, понимаешь, изделие "Х" называется, – вдохновенно врал, импровизируя, Тетушкин, – а первые образцы – на самую боевую флотилию самого ходового флота прислали. Так сказать, на обкатку в суровых условиях. Ты уж, Александр Павлович, расстарайся, пожалуйста! А мы уж тебя не забудем!

В голосе Тетушкина появились просительные интонации, он подозрительно-заискивающе заглядывал в глаза мичману-ветерану. Первухин, который тихо-мирно сидел и сопел в уголке каюты и по-ученически грыз колпачок авторучки, отметил это и восхищенно подумал: «А врет-то как Боря самозабвенно! А как обставился – чистый артист! Настоящий дипломат! Эх, пропадают такие таланты на службе в нашей Хорхояровке!»

Егоркин сел на предложенное место на диване, и что-то обдумывал. Старпом знал его основательность во всем и не торопил с ответом. На правах хозяина, он опять разлил всем чай, причем Егоркину он подчеркнуто налил ароматный напиток в традиционный на флоте стакан в красивом мельхиоровом подстаканнике.

– Попробую!

– Нет, что значит – попробую? Надо!

– Попробую! – повторил Палыч, упрямо мотнув головой – Значит так, Борис Александрович! Тогда мне нужно пару «бойцов» поприличнее, документы проездные, доверенности и накладные с подписями и печатями. Причем, чистые! А то я знаю этих «орлов» и «орлиц» в «техупоре» – то запятая не там, то код изделия не сям… Не волнуйтесь, все назад привезу и дизель себе на дачу не выпишу! Нарушение, конечно, но…

– Так о чем может быть речь, Палыч! Мы друг друга сто лет знаем, и когда такие дела, фиг с ней, с буквой-то инструкции… нам главное – дух закона. А он ставит боеготовность превыше всего!

– Да еще, конечно, «шила» бы хорошего, консервов приличных – для установления и поддержания полезных контактов и закрепления положительного рефлекса на нас у этих самых хозяев соответствующих складов. Тут как раз нам на корабли выдали «подводницких» консервов, из той самой СХ, которую выбросило на берег недавним ураганом.

– Все будет! И тушенка на подкуп президента, само собой! Даже звонок от зам комбрига по ЭМЧ организуем, у него приятель какой-то в том самом нужном отделе служит.

Появившийся тут из машинных недр механик, в рабочем комбинезоне, благоухающем металлом и соляркой, с замасленной ветошью в руках, с ужасом слушал весь этот разговор. Глаза неподдельно округлились и расширились до диаметра кофейных блюдец! Он уже было собирался открыть свой рот и что-то сказать, как Тетушкин немедленно сориентировался, показал ему кулак из-за спины Егоркина и перехватил инициативу:

– А, Валерий Петрович! Ну и как результаты вашей многодневной «камасутры» с вашей любимой матчастью? Имею ввиду правую маршевую, конечно. Я тут слышал, что комбриг вместе с твоим главным коллегой обещали тебя распять, если ты не доведешь ее до ума до понедельника? Смотри, аксакал, они могут! Даже не распять, а раз семь! А командир добавит – если вдруг мало тебе покажется! Но не думаю! – записной зубоскал Борис Александрович был в своем репертуаре…

А вот что дальше рассказывал сам Егоркин:

В понедельник самым ранним утренним автобусом из Обзорнова мы отправились в стольный град Мурманск. Со мной отправились два наших «бойца» и мичман с «Прыткого», хоть и молодой, но не безнадежный. А с началом рабочего дня мы уже стояли у проходной технического управления флота, «техупора», в просторечье. Старпом действительно «подсуетился», пропуска были своевременно заказаны. И, что совсем уж странно, даже уже готовы. Нужный для решения наших проблем офицер – в своем кабинете, а не в командировке или на каком-то совещании, как обычно бывает по теории подлости.

Я вошел в нужный кабинет и осмотрелся. Вчера было воскресенье, день отдыха, и по его лицу было сразу видно, что хозяину кабинета удалось отдохнуть по-настоящему.

Ему явно было тяжело. Он страдал по-настоящему! Механизмы, которые отвечают за мыслительный процесс, вращались со скрипом, от которого тот периодически морщился. Он всерьез думал, мучаясь совестью, что уж верно, этот шум и грохот слышат и посетители. Это как-то не совсем прилично! И люди мысленно морщатся, когда из головы ответственного распорядителя раздается отчаянный и явно посторонний скрипучий шум и грохот…

Работать ему вовсе не хотелось, и самой его большой мечтой в этот момент была мечта о том, чтобы понедельник стал бы тоже выходным. Хотя бы до обеда.

– Здравия желаю, товарищ капитан второго ранга! – бодро и весело поприветствовал его я. – Мичман Егоркин, из Противосолнечной губы, с бригады противолодочных кораблей.

– Тише, не ори так, будь другом! – взмолился начальник отдела, снова отчаянно морщась. Видишь, болею я. Простудился вчера, наверное! – затем, подумал и добавил: – в гараже… трудился я там вчера, понимаешь ли!

– Да, – согласился я, – понимаю! Гараж по выходным – это коварное место. Сквозняки, знаете ли – без них не обойтись! Да ходишь, туда-сюда, с разными мужиками общаешься, вирусы со всего города цепляешь. Вот и заболеваешь потом…

– Вот именно, истину глаголешь, мичман! В самую точку! Только сквозняки сначала в башке получаются! А уж потом… Вот от того и такие последствия! – криво усмехнулся хозяин кабинета, оценив мою деликатность.

– Ну и что у вас ко мне? – перешел он на официально-деловой тон.

– Да вот, кланяется вам наш зэмч Николай Олегович, вот гостинец прислал – тут я достал из своего пузатого «бэга» увесистый пакет и протянул ему. В «посылке» что-то заманчиво булькало и звенело. Он тут же торопливо спрятал пакет куда-то в стол, опасливо оглянувшись на дверь.

– Ах, да-да, он звонил по вашей проблеме! Ну и как там Николай, в смысле – ваш замкомбрига, поживает?

– Ничего, спасибо, мучается понемногу, сейчас знаете, как – запчастей нет, заводского ремонта толком нет, а за все дерут нещадно. Но пока жив, сегодня с утра еще ходил и ничего не болело! – уколол я его. С невинной интонацией.

– Знаете же наши принципы – продолжаю – У нас главное – чтобы виноватый всегда был. Не тот, кто на самом деле виноват, а, желательно – не в очень высоких званиях. Кап-два как раз подойдет! Да, товарищ капитан второго ранга, а так как же…

– Да понял, я, понял! Ты говори прямо, без дипломатии – чего тебе надо? Я эти обычные в другое время бюрократические экивоки сегодня как-то плохо воспринимаю! И вообще – я тоже не все забыл еще…

Тем более – корабельную службу! Чем могу – тем своему старому приятелю помогу, пять лет за одной конторкой в «Дзержинке» отсидели! Давайте заявки… – офицер вытащил из футляра очки и для налаживания взаимопонимания, рассказал:

– Я сам тоже иногда в роли просителя выступаю, в Москву побираться езжу, запчасти клянчу. Так вот, и «ускорители-мотиваторы» тоже вожу. Куда же без этого? Не поймут! Но просто так принять – боятся! Так мы что там делаем? Наши «мотиваторы» – крабы там, сёмгу, палтуса копченного, ерша нашего вяленного – ну, это строго тем, кто понимает, раскладываем по пакетам. Пакетов несколько – как дело пойдет, никогда не знаешь! Их сдаешь в гардеробе на отдельный крюк и получаешь номерок. Ага! Потом пошел по кабинетам – собирать подписи, визы и печати. Решил вопрос – в благодарность отдал номерок, второй вопрос или там какую частную проблему – второй номерок, чтобы не перепутать – по возрастающей! Все довольны! А потом ответственное лицо, после тяжелого трудно-трудового дня идет мимо гардеробной и забирает положенные ему пакеты – и за пивом, по собственному вкусу! И все довольны! Во как! Ноу-хау у них такое! А не то – разные мохнатые уши могут заловить, как на блесну! – поделился своим опытом офицер.

Я протянул ему бумаги. Сверху лежали заявки на разное расходное имущество, необходимые запчасти, топливные фильтры и т. д. Офицер просматривал бумаги и бормотал себе под нос: «Этого нет, это дадим половину, не больше, это у вас уже и так сверх лимита…

Я вмешался: – Да я уже нашему комбригу говорил, что вы вряд ли поможете… У вас же трудные времена. А у него как раз сидел какой-то мобист из Москвы, главный «спец по сокращениям», так он и говорит, что офицеров в довольствующем снабжении теперь больше, чем единиц запчастей и техники, которые они как-то еще распределяют! Пора бы как-то, мол, привести в соответствие! Раз нечего, мол, делить, так пусть будет и некому! Вы мне только визу поставьте – мол, отсутствует данные материалы и все – я поехал. А то у меня бойцы не кормленные, кишка кишке уже фигу кажет! Да и дел по горло, не так часто к вам в столицы-то выбираемся!

– Да? – отвлекся от своих мрачных мыслей хозяин кабинета, – а, ну-ка, дай я еще раз гляну повнимательнее,… ну, да, вспоминаю, тут запасец есть еще небольшой, удружу однокласснику, почему нет?! Да и вот это дадим, черт бы с ним, с лимитом… Ты это, не думай, что я испугался вашего мобиста, его, скорее всего, нет, ты на ходу придумал, а вот твой ход и твой юмор оценил по достоинству! Да… Ты уж нас совсем – то за врагов-то не держи! И за идиотов – тоже! Нет, тыл-то – от Дьявола, сам так думал, но и в преисподней люди попадаются. А как же?

И тут он как раз наткнулся и внимательно, два раза прочел ту самую Тетушкинскую бумагу, и даже как-то изумленно-озадаченно крякнул. Потом посмотрел внимательно на меня, и почему-то спросил:

– А какое сегодня число?

Глянув на календарь своих часов, ответил ему: – Первое апреля, товарищ капитан второго ранга!

– Аг-га! – понимающе протянул офицер, – Так, значит? День смеха? Тогда понятно. Я сейчас вам подпишу, сам завизирую у начальства, потом – в бухгалтерию, оформите и – получать. Пользуйтесь! А с транспортом-то как?

– А что, у вас действительно ОНО есть?

Капитан 2 ранга назидательно воздел указательный палец вверх и провещал, раздельно выговаривая каждое слово:

– На складах техупра есть все! – А потом добавил, столь же назидательно, как бы на что-то намекая: – Но не для всех!

«А вот это-то я давным-давно и без тебя усвоил! Это было и в лучшие времена, когда всего было не в пример больше! В том числе – и совести. И порядка!» – подумалось мне про себя. Вслух не озвучивал – зачем обижать, видимо, хорошего человека?

– Так вот, под это самое я вам транспорт лично организую! Если получите и загрузите, конечно! Когда получите, позвоните мне! С нашего завода идет самоходная баржа, почти к вам – рядом, в губу Подсолнечную.

– Спасибо вам! – поблагодарил я. И потряс головой – не сплю ли я – искренне удивившись такому человечному подходу со стороны довольствующих органов. «Так не бывает!» – думалось мне.

– Скажете спасибо своему Николаю Олеговичу – как-то ехидно улыбаясь, сказал, прощаясь, начальник отдела.

Дальше все пошло, как и обещал этот капитан второго ранга. Мы получили все необходимое, по обычным заявкам. Даже машину нам для этого выделили, благодаря хлопотам приятеля нашего ЗЭМЧа, видно имевшего тесные контакты с гаражом тыловской автороты.

Вот только все, кто читал мою главную заявку, как-то странно смотрели на меня и интересовались, знаю ли я что насчет первого апреля. Это начало меня злить. Где этот чертов склад, на который нас послали, никто толком объяснить не мог. Теряя терпение, мы начали поиски. Данные получали самые противоречивые, объяснения были бестолковые. Но вдруг, почти случайно, нам повезло. Все оказалось совсем рядом, прямо-таки под носом! И мы двинулись. Поди у них тут разберись, среди бараков с времен бараков, отстроенных не то – поморами, не то австрийскими военнопленными! Там еще дюралевых и ржавых ангаров, и всяких штабелей. Как будто эти джунгли сооружали Маугли и Тарзан лично!

Наконец, чертыхаясь, увязая в рыхлом позднем снегу мы дотащились до одинокого склада, стоящего черти-где, на самой границе завода, куда мы тоже попали с невероятным трудом. Нашли мы его у самого корабельного кладбища. Склад производил впечатление заброшенного города-призрака золотоискателей где-то на Аляске.

Несмотря на зачатки приближающейся северной весны, снег вспучился девственными сугробами, насыпанными зарядами недавнего урагана, по самые крыши потрепанных временем бараков. Однако, над оконечностью одного из них весело дымила добротная кирпичная труба, распространяя горьковатый запах горящей сосны.

У ворот стояла будочка с одетой в длинный-длинный овчинный чистенький, белый тулуп «вохрушкой», женщиной очень средних лет.

После долгих переговоров и препирательств, она, позвонив куда-то, пропустила всю нашу компанию на территорию склада. Прочитав маленькую облезлую вывеску на обшарпанной двери, я облегченно вздохнул: «Вот искомый конец наших поисков и мучений!».

А бойцы нагло интересовались у меня, кто там за дверью – Дед Мороз или Старик Хотабыч?

– Кощей Бессмертный! – отрезал я, и натянул ближайшему остряку шапку на самый нос… Я тоже понимаю юмор и могу шутить!

Затем постучался для приличия и толкнул плечом мощную дверь.

Черт возьми, я почти угадал! Не далеко от утепленной толстым серым войлоком входной двери, под яркой лампой сидел пожилой старший мичман, сухой, как старый столб, с лицом цвета старого же дерева, со шрамом от давнишнего ожога. Совершенно седые его волосы были аккуратно зачесаны на ровный пробор. Обут он был в какие-то невероятные белые, подшитые коричневой кожей большие валенки, явно взятые из реквизита какого-то фильма о военном времени. Во всяком случае, наяву я таких не видел. На кителе у него, из-под наброшенной сверху меховой безрукавки, были видны целых четыре ряда орденских планок. Судя по ним, знающему человеку можно было понять, что служит он столько, что… Его должны были бы давно уволить на почетную пенсию, но забыли в пыльных лабиринтах истории, как и весь этот вверенный ему и заброшенный склад. В углу, на электроплитке, тоже допотопной, с открытой спиралью, вовсю пыхтел настоящий медный чайник. Я точь-в-точь такой видел в кино про дореволюционный парусный флот! Невольно подергал себя за мочку уха – может, сплю? Да вроде нет, ответил сам себе.

Что-то в этой поездке мне уже второй раз приходилось определяться в границах между сном и явью!

Я достал из портфеля наряды на получение этого самого «вечного двигателя», будь он неладен и трижды, через нитку, проклят.

«Кощей Бессмертный» удивленно воскликнул, лишь только глянул на них:

– Да они что там, у себя в управления, все охренели?

– Ну, не то чтобы все, – хмыкнул мой молодой собрат, – но где-то около того!

– Вечный двигатель! А скатерти-самобранки или меча-кладенца им не надо?

– А что, есть? – невинно поинтересовался я а что? А вдруг? – Так мы за ценой не постоим, шила или там чего еще надо – всегда пожалуйста! Доставим без замечаний в любых разумных объемах!

Дед ошарашенно оглядел меня и всю компанию сверху вниз.

Да, теперь все стало на свои места – припомнились и ухмылки Первухина, (Тетушкин-то, дьявол его побери со всеми потрохами, опытный организатор розыгрышей, держался уверенно), и первое апреля, и поведение офицера, и его сотрудниц в техупре.

«Ладно! Запомним!» – мстительно подумал я.

До отхода баржи времени оставалось достаточно, а причал – рядом. Плевать! Успеем. «Когда тебя так классически надули, то надо первым начинать смеяться, расслабиться и получать удовольствие… Ай да Тетушкин, ай да сукин ты сын! Вот теперь мучайся, ищи и готовь, чтобы месть вышла достойной!» – подумал я обо всем этом, а вслух сказал: – А мы, старина, просто так зашли, время скоротать. С двигателем-то этим все ясно – нет и быть не может! Погорячились начальники чего-то по случаю дня смеха! Это бывает, и как аукнется, там и откликнемся! И у нас на улице когда-то застрянет грузовик с портвейном!

Я стал доставать из портфеля консервы, хлеб, ибо покормить-то бойцов надо – война войной, а пища – по норме! Раз настала самая пора. То боец не виноват во сяких там нюансах и катаклизмам. У бойца – служба срочная, а срок этот дают его начальникам – чтобы они мучились. Оберегая его от лишений и собственной дурости!

Подумал я немного и извлек также из его недр бутылку «шила» – самим стресс снять, да и деда угостить. Все равно – пока дойдем до Подсолнечной, пока – то да сё, рабочий «день смеха» кончится. Значит, греха в том, в употреблении спиртного, особого не будет.

– Ну, что, отец, давай угостимся, чем Бог послал? – приглашающе хмыкнул я.

Сегодня Бог нам неплохо послал, в честь «Дня смеха». Да и из техупра могли бы просто «послать», так нет, целый спектакль устроили… Но общая польза есть, кое-какие запчасти и всякое железо достали. Авось еще сколько-то наши корабли в строю продержатся! Так что если по очкам – так вроде и победа за нами!

Старший мичман тоже деловито улыбнулся и деловито стал освобождать стол от бумаг, из шкафа-буфета извлек стаканы, тарелочки, вилки, нож, сахар в жестяной банке, графин с чистой водой. По этой запасливости и обстоятельности видно было старого служаку той, настоящей закваски!

Консервы у нас были знатные – консервированный язык в желе, паштеты, даже маленькие сосиски, плотно набитые в банку, настоящие португальские сардины в прованском масле… Я сделал приглашающий жест, и мои бойцы стали открывать банки, нарезать хлеб – в этом они были отработаны, жизнь бродячая у нас никому не в новинку.

Выпили за знакомство, за день смеха. Да вот (век этот самый смех буду помнить!). Матросы, конечно, пили только вкусный ароматный чай из дедовского антикварного чайника, а насчет чего покрепче даже и не заикались – знали меня. Нравы у меня простые, нервы – уже слабые, а рука – еще тяжелая… А реакция – всегда хорошая и точная… пока. А если еще и разозлить, то… Экспериментировать с моим терпением уже давно никто не хотел и пробовать – легенд было вполне достаточно!

Молодой мичман и матросы взяли деда в оборот, расспрашивая его о разных «железяках», которые лежали у него повсюду, аккуратно укрытые, тщательно запакованные, на каждом – табличка с формуляром.

«Флотский порядок!» – уважительно подумал я: – По всему видно: дед старой флотской закалки! – еще раз отметил я про себя.

– Нет, конечно, скатерти самобранки и меча волшебного нет, но многое чего тут еще сохранилось. Есть такие системы, что и подлодку могут от аварии спасти, даже без помощи человека. А другие блоки ракету смогут направить, прямо в нужное окно в Лондоне, да на стол счастливцу и положить. Или прямо в постель, на поле гольфа – пусть выбирают, а мы – как-то попробуем! Если, наконец, доведут!

Только вот загвоздка – она железо-то спасает, управляет, запускает а о людях не думает, так что с экипажем будет, ее особенно не волнует. Испытали ее, отчет составили, да и сдали мне на склад – от греха подальше.

Да и много чего еще есть, всего и не упомнишь! Много чего-инженеры-то понаделали, но все больше в одном экземпляре. Да не все бесполезное, да только, видно не те люди оценивали. А может, просто время опередили – ох и часто так бывает! И получили они не путевку в жизнь, а приговор… Так вот случается!

Он много рассказывал, а мы лишь удивленно слушали и качали головами. Бывает же такое! Дед раскраснелся, от спиртного и обильной пищи, а также от того, что оказался в центре внимания благодарных слушателей. Да матросы забросали его вопросами про крейсера, про оружие. Дед отвечал обстоятельно и подробно. Слушали его уважительно. Но было пора двигать к причалу. Посидев еще какое-то время, мы стали собираться.

И вдруг дед решительно сказал: – Ладно! Раз они выписали наряд, пусть так и будет! Раз вы ко мне со всем уважением и вниманием, мне старому флотскому ветерану, отфутболить вас так, запросто, совсем не гоже!

Хм, значит, говоришь, вечный двигатель! Да! Будет вам вечный двигатель! Только он называется по-другому, а у меня числится как изделие «Свет», а вовсе никакое не «Х»! И сделали его не недавно, а уж прилично лет тому назад. Твои бойцы, кстати, ненамного старше его будут! Знаете, что… А ну, сынки, бери лопаты, пойдем двери в одно секретное хранилище разгребем!

Вот, оказывается, внимание к людям, уважение к их заслугам (и должности) делает чудеса! Много ли надо человеку! – подумалось мне. Мы сообща быстро вызволили нужное хранилище из снежного плена, хотя и пришлось попотеть. Наконец, он выдал нам изделие, один к одному похожую на обычную двухсотлитровую бочку. А к нему выдал еще чемоданчик с чем-то, и ящик с ЗИПом. «Бочка» эта была вполне транспортабельная, килограмм эдак сорок-пятьдесят от силы, окрашенная в веселенький голубой цвет. Да и катить, ее, оказывается, было вполне допустимо по условиям транспортировки.

Мы тепло распрощались, времени вникать в его чудесные качества уже не было, да ладно дело это уже не наше, – документация есть, механики сами разберутся, грамотные! А тут преграда – бац, в лице «вохрушки» на причале – а подавайте мне материальный пропуск на вывоз этой бочки! Иначе – никак! У них там с этим строго! Не без оснований за свою должность боятся.

А нам никто его выдать не удосужился – ну кто бы поверил, что мы найдем это самое чудо техники? Так сказать, в здравом уме и твердой памяти? То-то! Вот на все то, что привез выделенный нам грузовик было всякое там основание, а на «вечный двигатель» – шиш! А у деда такого права не было, или забыл о нем, старый! Короче, засада!

Но тут нашелся молодой мичман – я же сразу понял, что он не безнадежный! Пока мы с ним заговаривали зубы вохрушке, изображая звонки во все мыслимые инстанции, наши бойцы незаметно заменили плененную бдительной старушкой-вохрушкой голубую «бочку» – другой, внешне почти такой же, взяв ее из кучи пустой тары, которая, на счастье, была рядом.

Краем глаза я отметил, что наша новенькая «бочка» вдруг исчезла из поля зрения, а через несколько секунд появилась другая, несколько обшарпанная. Выждав еще какое-то время, мы попросили женщину присмотреть за «нашим имуществом», пока мы решим вопросы с ее начальством.

Когда мы подошли к причалу с самоходной баржей, то расторопные матросы с «Летучего» уже загружали «вечный двигатель» на судно. Ящик с ЗИПом был уже там, как и остальное техимущество из грузовика. Мне подумалось: «Хорошо, что движок этот фантастический в форме бочки. А если бы в форме дизелька?» И что тогда? Да, наверное, что-то бы придумали и как-то бы решили – у меня была еще одна нетронутая бутылка спирта! А с его помощью и не такие ворота-то открывались! Средство проверенное: для таких целей это надежнее взрывчатки!

Дошли мы до «дома» без приключений. И еще одно чудо – из бригады за нами прислали крытый грузовик, и еще до «вечерних чаев» мы загрузили «вечный двигатель» на верхнюю палубу «Летучего». По случаю нашего ожидаемого прибытия ни Тетушкин, ни Первухин на «сход» не пошли. Спор это азарт, почти – спорт! И эти ребята любили быть в победителях и мучаться в неведении результата до утра они смогли. Это – раз. А два – по тем временам старпомы слышали о береге и доме больше понаслышке!

ЗЭМЧ тоже был здесь – его раздирало банальное любопытство. И были вопросы: за что же такое его приятель по телефону так ехидничал, на что намекал? И чего он выписал к нам на «Летучий»?

Он ужасно обрадовался, что мы привезли еще кучу необходимых деталей и средств, которые он уже отчаялся получить.

Тут же механики со всей бригады стали разбираться с неведомой техникой. Точно, «вечный двигатель»! Как работает – один хрен его знает, все запаяно, и предупреждение – при разгерметизации взрывается. Защитная функция – сразу догадались мы. Вот ведь, знают же нашу сущность! А то народных умельцев у нас – плюнуть не в кого! Им всем кто-то сказал, что они – инженеры и техники!

У нас ведь как – если включили, а оно не работает, так тут же сначала постучат по ней чем попало, выдернут и вставят на место все возможные контакты и штекера, затем разберут по винтикам… Вот если и теперь что-то будет на так – вот только тогда дочитают инструкцию до конца!

Но с корабельными сетями это устройство работает вполне успешно, сообщили наши умные инженеры, знай только воду чистую заливай.

Меня отметили принародно и поблагодарили, даже комбриг изумился «вечному двигателю». И премию дали, ну, не то чтобы уж совсем выдали, но – пообещали.

А старпом Тетушкин ради примирения отвалил мне «с барского плеча» пять выходных. Но так и не признался, змей, что командировка эта была авантюрным розыгрышем! Потом я как-то узнал, соседский старпом кому-то проболтался, а до меня лишь круги на воде дошли.

Так я оказался героем дня, и стал знаменитостью, не хуже самой этой бочки, пусть и лишь на некоторое время Кстати, о бочках: мне вот интересно, ту старую бочку еще «вохра» стережет, или уже нет, лет пять, чаю, уже прошло!

Вот так, чего только нет на наших складах! Но не для всех, ох, не для всех! Как и ко всем нашим чиновникам органов снабжения, индивидуальный подходец нужен, как будто не получаешь, что тебе положено, а их кровное от них самих с мясом отрываешь! Да если бы они действительно подозревали, что ОН существует, да ни по чем бы не получить! Имею ввиду, легальным образом – закончил рассказ Егоркин.

Теперь вернемся на «Летучий». Поздним вечером дня подвига мичмана Егоркина, сразу после того, как суета улеглась, Борис Александрович Тетушкин вновь взялся за свои бумаги. Командир наскоро навыдавал ценных указаний и укатил в вышележащий штаб сдавать какие-то особо важные зачеты что и происходила перманентно в то время. Так что сидение на корабле продолжается, в соответствие с Корабельным Уставом. Раз назвали кузовом – получи груздей! – вздохнул Тетушкин.

В дверь каюты постучали. В ее проем ворвался обычный корабельный шум и гам, а затем ввалился капитан-лейтенант Первухин, собственной персоной. У него в левой руке был с собой новенький дорогой чемоданчик-«дипломат». По-видимому, он прошел на корабль еще во время всеобщей суматохи, когда все, включая вахту, разинули рты. (Кстати, разберемся потом, кто там «прозевал» Женю! – ядовито прозвучал в душе недремлющий внутренний голос настоящего старпома). Первухин поставил дипломат на койку Тетушкина. В нем что-то громко звякнуло. Борис удивленно поднял бровь.

– ???

– Литр – лаконично вымолвил гость, – Кстати, коньяк не очень плохой! – ответил на немой вопрос Первухин и продолжил пояснения: – А я почему-то был уверен в Егоркине, и «конину» эту купил еще вчера. Подсылай своего ПКСа к моей Елене в четверг – будет тебе посуда. Вопрос практически решен – поупирались для вида и выдали. А теперь скажи мне, откуда ты знал про этот заброшенный склад, и про двигатель этот в его закромах?

После этих слов, Тетушкин молча открыл свой заветный сейф, и показал… две бутылки коньяка. А потом открыл платяной шкаф, где в нижнем отсеке которого лежал тот самый заветный пневмодомкрат.

– Ничего я не знал! И про первое апреля забыл, с этой службой, что б ее… Зря Сан-Палыч на меня дуется! Но я просто был уверен, что Егоркин достанет снабженцев так, что они ему что-то дадут! Ты видел, сколько он еще дефицитов привез? И у меня был прямо-таки академический интерес – что именно ему дадут по заявке на вечный двигатель?! Так что, я готов был с тобой расплатиться… А тут… И в самом деле, чего только нет на этих складах, прямо как в пещере Али-Бабы! Но наша сила и запас прочности – в нас самих! Это же надо – выполнить невыполнимое приказание! Вот, Женя тебе и наглядное подтверждение – ищи, пестуй и береги свои собственные кадры!

– Тебе-то Палыч-Сан в готовом виде достался, и – бесплатно! – завистливо проворчал старпом «Прыткого» – А за сколько отдашь?

Но Тетушкин пропустил его укус мимо ушей и продолжал:

– Истинный вечный двигатель на флоте – это вот такие Егоркины – и среди мичманов, и среди офицеров, и даже среди адмиралов. У них нет только одного – слова «нет», оправдывающего свое собственное спокойное сидение на ровной пятой точке. А железяк всяких понаделают и без нас! Да таких, что и в голову не придет! Надо же – вечный двигатель! Ух ты!

 

Послесловие

Когда вышла и разошлась по читателям первая книга «Легенд…, мы с моим старым другом сидели у него на кухне с видом на громадный овраг, и мост через него. По этому оврагу шквалистый ветер нес запоздалый снег, а мы глядя на все это пили «кольское живое», не фильтрованное пиво (повезло!) с фирменным вяленным мурманским ершом. Этот ансамбль – вещь!

Так вот, сидим себе, беседуем, никого не трогаем и вдруг – звонок на мобильник! Собеседник с той стороны волны невнятно представился и интересуется, а куда дели этот самый вечный двигатель после списания «Летучего», и как бы схему поточнее, где тот самый склад с чудесами.

Вот она, сила искусства! Почему посчитали мою полуфантастику за чистую правду? Не вру, свидетель – есть, и пока, слава Богу, живой! Значит, правдиво! Горжусь!