Глава 1. О том, как и что моряк предполагает, и кто им располагает

Солнце неспешно катилось по чистенькому, словно после приборки, небосводу, лениво разглядывая изумрудно-лесистые сопки, голубовато-зеленые воды самого длинного в мире залива, и корабли, окрашенные в родной шаровый цвет. Так моряки называют всевозможные оттенки (а боцмана еще говорят – «колеры») краски серого цвета.

«У моряков все не так, как у людей! Вот скажешь – серый цвет – как-то уныло выглядит то, что сразу представляется. И небо – свинцово-серое, и море серо-штормовое…

Тоскливо! А вот только скажи – шаровый – и как-то те же самые оттенки становятся просто суровыми и мужественными, даже – где-то романтичными. Как вам на вкус: шаровые борта сторожевика – цвета штормового моря?

Или вот еще: «окрашенный в шаровый цвет сторожевик слился на горизонте с грозовым небом…»? Так это же – совсем другое дело!» – размышлял Андрей Крутовский, сняв фуражку и подставив лицо легкому ветру, радуясь теплу и свободному времени. В детстве он окончил художественную школу, хорошо рисовал и обладал очень приличным вкусом и живым воображением. Вот отсюда и эстетические изыски! Они вроде бы не свойственны приличному офицеру. Но это уж как сказать!

Лето неумолимо приближалось к своей середине. Был в самом разгаре ясный полярный день и светило трудилось денно и нощно – и за себя, и за Луну. Но и оно уходило со своей вахты, нередко прячась за разбухающие дождями тучи. Океан-то – рядом, отсюда и капризный, плачущий климат.

И вот тогда – да, серость, да, противная морось и… хандра. Если есть на неё время, конечно! А откуда бы ему взяться летом у корабельного офицера, не осчастливленного отпуском? И вот, всегда приходится быть в тонусе – вольно или невольно, но… тем не менее!

Сторожевой корабль «Бесшабашный» (по внутрибригадному прозвищу – «Безбашенный»), участвовал в крупных учениях. Ему недавно хорошо досталось – угодив под циклон, в самый-самый шторм пришлось выходить в далекий заданный район, стрелять из всех многочисленных видов своего оружия, выполняя все мыслимые и немыслимые боевые упражнения.

Потрепанный многолетней службой красавец-сторожевик вот уже который день находился в отрыве от родной базы. Дело привычное, и не такое бывало, подумаешь, жаловаться не приходилось, но домой все-таки хотелось! «Устали корабли, устали мы…» – так, кажется, пелось в одной старой песне из арсенала морских пограничников.

А тут еще неожиданный приказ войти в залив и встать к причалу в столице флота. Это вполне могло означать, что возвращение откладывается, могло означать внеочередную проверку «вышележащим» штабом, могло…

«Да черт его знает, что еще могло означать?» – вдруг озлился капитан-лейтенант Крутовский, мысленно рассуждая.

«Что очевидно – так ничего особенно хорошего! Пути флотского начальства – неисповедимы. «Человек предполагает, а Бог – располагает!» – гласила мудрая пословица. А вот для флотского служилого люда – между Богом и самим офицером – целая библиотечная этажерка разных командиров, штабов и начальников, причем, каждый из которых стремится им непременно располагать!» – примерно так, несколько раздраженно, думал Андрей, расхаживая по баку корабля. Он пытался размышлять на отвлеченные темы, но даже любимая им, индифферентная к повседневной текучке, мудрая восточная философия упорно сворачивала на служебную тропу.

Стоя у причала, корабль ощутимо раскачивался на приливной волне, вспоминая былой шторм. Устало, по-стариковски, постанывая натруженными шпангоутами и поскрипывая надраенными швартовыми концами, почесываясь потрепанными кранцами о причал, он блаженно потягивался на стальных, обильно смазанных тавотом, тросах, пользуясь неожиданным отдыхом.

Остро пахло морем, йодом, соляром и всем тем, чем еще положено пахнуть боевому кораблю, честно отпахавшему «горбатое» море. Под шпигатами образовались рыжеватые подтёки недавно отбушевавшей морской волны. Но палуба давно перестала уходить из-под ног, а волны глубокого залива лишь любопытно тычутся в борта, как ласковые животные – хорошо!

Матросы верхних команд смывали с палубы, оружия и надстроек еще не высохшую морскую соль, не забывая, «исподтишка», шутливо поливать друг друга, радуясь неожиданной передышке, солнцу, теплу и тишине. Мичмана их поторапливали – вот засохнет соль, встанет белым налетом – тогда не ототрешь, намучаешься!

Андрей вдруг заметил, что от левого борта отвалил «наливник», залив «Беспощадному» все топливные цистерны по самые горловины. Матросы БЧ-5 сматывали и убирали долой с запачканной палубы свои «анаконды», толстые жирные шланги, еще сочащиеся соляркой…

Он огляделся: – «Ба! Погляди-ка!» – изумился он. Команда снабжения и расходное подразделение таскали с грузовика на причале ящики и коробки с продовольствием в изрядно исхудавшие корабельные «закрома» – провизионки. Тут же вестовые и «камбузники» разгружали большую гражданскую хлебовозку.

По всему причалу вкусно пахло горячим хлебом. Даже голодная слюна появилась во рту у Крутовского!

«И чего это тыл так расщедрился?» – подумал с тревогой Андрей. «Сами все на причал все привезли! В лесу, определенно, волки издохли!» – с нарастающим подозрением думал минер – «Тыл – это не лицо флота, это его наоборот!» – как учит наш мудрый комбриг». По выработанной службой привычке к анализу, он «сложил два и два». В груди опять шевельнулось нехорошее предчувствие… Два вывода тут сделать трудно!

«Ну, а вдруг, а все же, у оперативного тыла или у командира бербазы, может быть, совесть проснулась? – безнадежно попытался он отогнать от себя свои собственные мрачные прогнозы. «Да ну, на фиг, так не бывает!» – он устыдился нелепости своего предположения о наличии совести у тружеников тыла.

Однако, за ужином, старпом капитан 3 ранга Георгий Меркурьев объявил офицерам, что, по данным известной ему нанайской разведки, сегодня же в ночь двинемся к «родным пенатам». Это вызвало веселое оживление в кают-компании. Штурман и его командир группы сразу после ужина поднялись к себе – для предварительной прокладки. Зная золотой характер отца-командира, штурман предпочитал быть готовым к любым неожиданностям, не дожидаясь особых указаний и связанных с этим издевательских комментариев…

Хоть «приготовление» еще не было объявлено, но и командиры других боевых частей, вместе со своими офицерами, тоже разошлись по своим заведованиям. Пример штурманов вдохновил. Действительно, а мало ли, что?

Командир боевой части 3 «Бесшабашного», капитан-лейтенант Андрей Крутовский в просторечье – минер, прогуливался по верхней палубе, собираясь осмотреть свою горячо любимую матчасть и «глянуть в глаза» своему разношерстному, но не менее любимому, «эльдробусу». Он с тоской бывалого моряка, замшелого и поросшего ракушками в соответствующих местах, смотрел в сторону многоэтажных домов, и оценивал гражданское население. Точнее – его прекрасную половину.

Понятное дело, даже его голодный на женщин «снайперский» глаз, ничего кроме пестрых силуэтов с этакой дистанции не разглядел. Но тогда скажите, воображение-то нам, вообще, на что?

«Эх, в «Океан» бы вечерком, или в «Чайку» какую…» – замечтался он и потянулся, поочередно напрягая мышцы, как застоявшийся молодой кот.

«Однако, даже если и останемся тут до утра, отец-командир чем-то озаботит до глубокой ночи, а потом уже и идти смысла не будет… Это уж – наверняка, это уж – как утреннее «здрасьте»! Да и щедроты тыла – не к добру!» – припомнил он, сам себе разрушая мечты, и «духовно приземляясь». Крутовский завершил цепь рассуждений, и довольно улыбнулся своей догадливости и предвидению бывалого служаки.

Он услышал на верхней палубе трубный глас одного из своих старшин команд. Мичман Егоркин, стоя возле закопченной и остро пахнущей порохом недавних стрельб, РБУ, и громко распекал своих подчиненных. У его ног восседал корабельный пёс Мишка, могучий черный ньюфаундленд, мамаша которого явно подгуляла с каким-то «бродячим рыцарем». Года полтора назад какая-то сволочь безжалостно выгнала из дома «дефектного» щенка, а замкомбрига Громяковский подобрал и привез его на бригаду. Мохнатый добродушный пёсик, похожий на медвежонка, прижился. Он старательно нес «сторожевую вахту» вместе с вахтенным у трапа, играл с матросами, которые скучали по дому и по свои домашним питомцам.

Мишка быстро стал любимцем экипажа «Бесшабашного». Потом, со временем, он рос, рос да и превратился в здоровенного, сильного пса с добрым, общительным характером, преданно любившего своих многочисленных хозяев и искренне считавший «Бесшабашный» своим домом. И вот этот дом, по древней собачьей традиции, он обязан был охранять и защищать – так он полагал и к этому стремился. Воспитанный пёс никогда не гадил на палубе, уважал командира, подхалимничал к старпому и… умело прятался от всех проверяющих. Чем наглядно доказал свой интеллект!

Крутовский незаметно приблизился к Егоркину из-за спины.

– И ты называешь себя годком!? – обращаясь к командиру отделения Яшкину, делано удивлялся тот. – Да после этого ты – годок моим ботинкам! Не больше! А кто тебя учил крепить железо проволочкой? Тем более – движущие детали? Только скажи, что – я!!!

«Что я, – псих?» – подумал Яшкин.

– Мозги-то есть? – продолжал Палыч: – Ага, значит, есть, но не пользуешься? Для института бережешь? Так можешь и не дожить до него при таком раскладе! Ты давно аварий не видел? Ах, вообще с ними не сталкивался? Ну, вот ведь везет же людям! Почему? Например, потому, что первым сегодня я свой нос сюда сунул!

Вот тут лучше надо было бы промолчать, ответ мичману не требовался. Старшина давно это усвоил на своей дубленой шкуре, и только вздыхал, как школьник на свидании.

– Ты бы еще изолентой мне подъемник элеватора подмотал! – продолжал возмущаться Александр Павлович.

– Или клеем канцелярским подклеил! – съехидничал стоявший рядом «боцманенок», земляк и приятель старшины Яшкина.

«Вот это он зря!» – подумал минер. И точно – Егоркин развернулся и влепил ему полновесный бортовой залп.

– А вот некоторым карасям так и вообще надо бы помолчать! Без сопливых скользко! Где, я тебя спрашиваю, марки на концах? Тебя, тебя! Вот тут Яшкин уже ни при чем! Так, когда я говорю «концы», я имею в виду нечто совершенно определенное, а на то, о чем тут ухмыляетесь, марка не требуется! А вот это, по-твоему – марочка? – мичманский перст ткнул в сторону кнехта, где поверх концов сиротливо висела какая-то облезлая «веревочка» типа «мышиный хвостик». Мишка авторитетно гавкнул, подтверждая.

– Твоего одобрения и участия мне тоже не требуется! – отчитал собаку мичман. Пёс сделал вид, что этот выговор его не касается и двинул по своим делам – на юте кого из «чужаков» облаять, например, или подкараулить кока, вылезшего покурить и передохнуть. Не безнадежное, с его точки зрения, занятие! Иногда бойцы возьмут да и премируют «собачку» мясистой косточкой за бдительность…

– Я тебе знаешь, куда сейчас эту марку наложу? Да, туда, куда не требуется! А почему, на минуточку, у вас матики растрёпаны у входа в тамбур? Морская культура, блин! И кто утром береговой битенг кнехтом назвал? Что – нет? Сам слышал, да занят был, чтобы тебя прилюдно моськой натыкать в это самое… И это – моряк-надводник по второму году службы?! Как свинарь с бербазы подплава, тьфу, аж противно! – Палыч выдал убийственную характеристику. Братва дружно хохотнула – теперь приклеится, как марка на конверт.

– Уйди с глаз моих, о позор своего отца и унижение главного боцмана! – презрительно махнул рукой мичман и продолжал: – Вот вернется ваш начальник Васильков, я про ваши художества расскажу ему в красках! Такую палитру распишу! Что? Не пол-литру, а палитру! А насчет пол-литры – не ваше дело! Эх, нет на вас у старпома времени! Сироты вы брошенные, без своего-то боцмана, и некому вас уматерить… тьфу, усыновить!

Тут Егоркин перевел было дух для нового галса, но «боцманёнок» Переченко прямо-таки растаял в воздухе. Дальше пошли бы комплименты еще хуже! Да еще при полном аншлаге зрителей… ну уж нет!

Александра Павловича, вообще-то, предпочитали не злить. Как-то раз он заметил, что один из хулиганистых старослужащих грубо толкнул его минера из молодого пополнения. Не долго думая, и ни слова не говоря, он схватил того «орла» за плечи, легко приподнял над палубой и… подвесил за воротник робы на крючок вешалки около столовой. На «робе» была специальная, простеганная петелька – может быть, именно для этого?! «Бандерлог» долго изображал перевернутую черепаху. Ровно до тех пор, пока его насмеявшиеся вдоволь друзья не сняли!

Замполит бы такого приема в духе Макаренко явно не одобрил! Но зачем всякой мелочью расстраивать человека? Иногда неведение есть добро! – решил Палыч и… ничего никому не сказал. Но все равно, все и так узнали! Конечно, а кто сомневался?

Это произвело должное впечатление, и с тех пор на молодых минеров и торпедистов местные «годки» лишь ругались. Да и то – издалека и с оглядкой. Должную выволочку тут же получили и командиры отделений – за то, что не защитили своих подчиненных. «Лычки» носишь? Вот и отрабатывай, а не то…

На него не обижались и не жаловались – доставалось лишь тем, кто «честно заработал». Да и то – в самых крайних случаях. Чтобы, значит, знали – раз получил «разгон» – то сотворил нечто такое, что уж вообще в никакие ворота не лезет! Воспитательный эффект другой, понимаешь, чем за всякий пустяк – да прямой наводкой из главного калибра! Человек ко всему привыкает – даже к прямой наводке…

Командир боевой части удовлетворенно хмыкнул.

Нечего всякой «палубной шелупени» вмешиваться в воспитание его подчиненных – даже корабельным офицерам им самим этого не позволялось, о чем он сразу ясно дал понять. На то есть свои начальники! Скажи мне – сам разберусь, и если что – так мало и без вас не покажется!

Между делом, Палыч разъяснил ошибки, проинструктировал, как надо делать и по-морскому, и по уму, благословил на трудовые подвиги.

– Все должно быть на совесть! Поломки и аварии – почти всегда, от раздолбайства, а раздолбайство же – всегда от лени. Лень – это штука многогранная, на гражданке – с рук сходит, бывает! А вот на корабле – кого углом, кого гранью – в случае чего, всем хватит! – напутствовал он минеров, весело потащивших свои железки в корабельную «мастерку».

Крутовский обратился к мичману: – У вас какие планы на вечер, Александр Павлович? Наверное, по приходу в базу, вам с комбатом придется остаться на корабле. Матчасть осмотреть, все в исходное привести, то да сё… И, главное, – людей помыть и привести в божеский вид, проследить смену белья – знаю я эти службы снабжения! А завтра с вашим отдыхом разберемся!

– А, что, в базу потопаем?

– Да, где-то к «нолям», уже в Противосолнечной будем!

– Эх, Андрей Алексеевич, Андрей Алексеевич! Вы серьезный, и, даже, надо сказать без подхалимажа, бывалый офицер, хороший моряк! Это точно!

– Спасибо! – хмыкнул Крутовский, догадываясь, что это – подслащенная пилюля и сейчас последует какое-то поучение, внешне не задевающее субординацию. Впрочем, особого «снобизма» в общении с подчиненными Андрей за собой не замечал.

– Вот нельзя никогда говорить на флоте, да еще – на корабле – «придем», «будем в двадцать ноль-ноль», сделаем то-то и то-то. Как только это скажешь, тут сразу, откуда ни возьмись, возникнут проблемы и препятствия, а, также, всякие подвиги и приключения, в которых придется принять самое активное участие. А про вмешательство природной стихии – так я вообще – молчу, не буди лиха, пока оно тихо, как люди говорят! – Егоркин хитровато поглядывал на командира боевой части и поучал:

– Надо сказать так – «собираемся идти», «возможно», «предполагаем быть», «Бог даст – пойдём», «Бог позволит – сделаем» – поучал ветеран, и, сделав паузу – для усвоения материала, продолжал: – Дело наше морское. Море, всем известно, – дикая стихия, а начальство – так оно у нас еще более дикое! Куда там морю! Что ты! Вы еще не всех видали… Честно сказать, хрен его знает, где и когда мы будем! А вот – если будем, если вернемся домой, то у нас всегда достанет времени разобраться во всем, том числе – как, кому и даже с кем спать. В смысле – отдыхать – поправился Александр Павлович. Затем, тоном учителя, завершил наставление: – К общему удовольствию всех заинтересованных лиц. Слава Богу, и корабль у нас хороший, и боевая часть – лучшая, чтобы там «механические силы» о себе не думали!

Тут надо пояснить, что недавно БЧ-5 «Бесшабашного» была объявлена лучшей не только на корабле, но и в бригаде. Егоркин был задет за живое, всегда помнил об этом и при всяком удобном случае подчеркивал свое недовольство «несправедливым решением» комбрига, на основе якобы личных симпатий командования к командиру БЧ-5 Балаеву. Бывает!

– Да бросьте вы, Александр Павлович! Суеверие все это! – беспечно махнул рукой Крутовский.

– А суеверием наши недалекие попы объявляют все то, что толком объяснить сами не могут, а признать не хотят! – стоял на своем Егоркин, закусивший удила в своей правоте.

«Понеслось!» – ухмыльнулся Андрей, развернулся и резво потопал в свою каюту – готовиться, искать в ней все, что положено вахтенному офицеру, согласно Корабельному уставу. У «кэпа» настроение сейчас самое боевое, проходить мимо него лучше всего под палубным линолеумом.

Иначе – зацепит и «раскритикует», не важно за что – лишь бы человек хороший попался! А если такой возможности избежать встречи с отцом-командиром нет – как у вахтенного офицера, например? Значит, надо точно соответствовать всем уставам и директивам, вплоть до полного безобразия, как любит говорить старпом! По крайней мере, стремиться к идеалу. Который недостижим, как морской горизонт! – хмыкнул командир боевой части.

И вот раздались звонки колоколов громкого боя, а старпом Георгий Михайлович с ходового поста хриплым голосом объявил приготовление корабля к бою и походу. Из динамиков неслись его вдохновенные ругательства в адрес сигнальщиков, напутавших что-то с флагами. Вроде бы все – как всегда.

Однако, оказалось, что все вышло так, как и предсказывал мудрый Егоркин: удачу от себя все же отпугнули. Корабль, осуществлявший слежение за «Марьяттой» в дальних полигонах, где атомоходы отрабатывали свои задачи, «заломался», ну, совсем некстати, да и запросился в базу, и теперь тащится сюда «на одной ноге».

«Интересно, а бывают случаи, когда что-то ломается кстати? Впрочем, для кого как – все относительно…» – подумал Крутовский, ругая всемогущий Случай, выбросивший, на этот раз, «Бесшабашному» «монетку не той стороной». – «Надо было придать большее значение «щедротам тыла»! – запоздало пожалел минер – «Сказал бы на ужине о своих догадках – так мужики сейчас сразу бы «великим шаманом» меня объявили! Эх!».

Козе и даже ежику в тумане понятно, что этой самой «даме» никто никогда не позволит самой по себе гулять по нашим полигонам! И кому стать ее «кавалером»? Естественно, исправному и укомплектованному кораблю – из чужой базы, что тоже очень важно! Тем более – сам стоит и причала и никого не трогает! Кто-то вложил эту мысль в уши оперативникам. Те – начальнику штаба флота. Дальше – дело техники!

И вот уже получено безапелляционное боевое распоряжение: – «Бесшабашному» выйти на слежение. Комдив, у которого тоже были совершенно другие планы, только руками развел и минут пять рассказывал во флагманской каюте самому себе и телефону, назойливо издающему короткие гудки «отбоя», самые страшные вещи про чью-то маму и весь ее семейный альбом. Да еще, с извращением, вспоминая, где и как он видал такие планы и решения, и тех, кто их выдает…

Об этом поведал командир корабля, вернувшийся с инструктажа и наскоро собравший в кают-компании своих офицеров. Докладывал он все это в ярких красках, просто картину рисовал, пересыпая свою речь цветистыми комментариями и беспощадно-убийственными характеристиками. «Папа» выпускал пар, всё и всем понятно! У него, как видно, личные планы тоже накрылись… медным тазом.

Глава 2. На мягких лапах вслед за «Машкой»

– Так, хреновы твои нанайцы, опять подвели! – укоризненно поцокав языком, подвел итог капитан-лейтенант Журков, командир ракетно-артиллерийской боевой части, обращаясь к старпому. Тот был уже одет в водолазный свитер и полинявшую «канадку», демонстрируя полную готовность к выходу в море.

– Георгий Михайлович, а почему эта самая твоя нанайская разведка, как какая гадость – так угадает на все сто, прямо в десятку! А вот если чего хорошего когда предскажет – так почти всегда мимо? – донимал его ехидный артиллерист.

Меркурьев, втайне гордившийся своими связями с «вышележащими» штабами и даже – с некоторыми перспективными политиками, иногда добывал кое-какие конфиденциальные сведения-слухи. В нужный момент, он, как бы невзначай, делился ими с офицерами. По его собственному тайному мнению, это придавало ему особый вес в глазах подчиненных. Сейчас он что-то невнятно буркнул в ответ и тут же сам привязался к ухмыляющемуся Жукову по поводу орудийных башен, оклетневке скоб на них и угла подъема стволов.

Все офицеры понимающе, втихую, оборжали бедного старпома за его спиной. Тот сделал вид, что ничего не заметил. «Да, не срослось!» – фыркнул и сам Крутовский, оценивая комичность старпомовской ситуации.

Командир корабля капитан 2 ранга Дмитрий Караев поддержал своего ближайшего заместителя: – Мужики, а вы про теорию подлости что-то слышали? Закон распределения вероятности? Ну, что-то вроде того, мол, вероятность ожидаемого результата всегда меньше 50 процентов? По-нашему звучит так: как что-то посчитаешь почти достигнутым, как только протянешь руки и уже почуешь запах и даже вкус – так сразу тебе по рукам, а то и прямо, не мелочась, по голове и врежут! Это перевод на практический русский. Знаете? И чего тогда к старпому привязались? Все – строго по математической науке! Что, забыли, как в училище «букварь» сдавали на младших курсах? А сейчас – все по местам! А то сразу перейду на родной, чисто командирский язык! Вторая часть марлезонского балета уже началась!

Спускаясь вниз, Андрей столкнулся с Палычем. Егоркин был уже в ядовито-рыжем, ярком, как пожарная машина в сугробе, спасательном жилете. Это означало, что баковая швартовая команда готова к работе.

«Уж если сам Егоркин влез в жилет, и прицепил страховочный пояс, то вряд ли найдется смельчак, пренебрегший этим правилам!» – удовлетворенно заключил Крутовский.

– Накаркали, Палыч-сан? – ехидно поинтересовался он.

– Не-а, товарищ капитан-лейтенант! Это кто-то, да прямо чересчур, размечтался вслух, да и спугнул удачу! – недовольно парировал мичман. Оба раздосадовано сплюнули и пошли восвояси по своим местам, оставшись при своем мнении каждый.

На борт поднялся начальник штаба соединения, капитан 1 ранга Константин Тихов, сухой, маленький и подвижный, как Вжик из мультика. Все знали, он был въедливый, как термит, и побаивались его ядовитых замечаний и убийственных «разборов». Как потом многие признавали, он был одним из последних мастеров по «вставлению классического «флотского фитиля». Моряк-то он был очень грамотный, начальник – знающий, ему было, что и с чем сравнивать! И на простой «мякине», вроде лениво замаскированного свежей покраской бардака, его не проведешь!

Константин-Саныч нес в руке здоровенный «бэг» из дорогой натуральной кожи. «Ага! Знаменитый походный «бэг» – «все свое ношу с собой!». Значит, с нами старшим идет! И не на один день! Ну вот, приехали! На вахтах скучно не будет! Это вам не пассажир!» – заключил Андрей, несколько расстроившись.

Начальник штаба небрежно швырнул портфель во флагманскую каюту и быстро прошелся по постам и помещениям. В коридорах было темновато – командир БЧ-5 явно дал команду экономить дефицитные лампочки. Это придавало корабельным помещениям вид мрачных казематов. «Н-да-а!» – поморщился Тихов. «Намылить холку механику? Это можно, это не трудно! Чего еще ждет от начальства бедный, замученный механик престарелого корабля? Да вот где он эти лампы возьмет в нужном количестве!? Чертово техническое снабжение!»

– Ну и времечко! – проворчал он вслух и двинулся дальше.

В одной из кают он застал одевающихся «по-походному» старших лейтенантов, командиров групп, лишь совсем недавно прикрутивших на свои погоны по заветной, третьей «звездочке».

На переборке крошечной каюты, по-спартански простой, но чистенькой и ухоженной, слева он заметил фотографию «Марьятты», «Машки», в обиходе, а справа – узнаваемый портрет главкома в панцире из орденов. Между ними один из офицеров, старательно высунув кончик языка, бронзовыми шурупами прикручивал свежий плакатик, как и положено, вставленный в аккуратную лакированную рамочку. Надпись, выполненная толстым, ядовито-ярким оранжевым фломастером, красивым, просто-таки каллиграфическим, почерком гласила: «Товарищи офицеры! Из-за этой суки вы сегодня не попадете в город!».

– Та-а-к! – грозно обозначил свое присутствие капитан 1 ранга. Молодежь вздрогнула и оглянулась на начальника штаба в боевой стойке. Поздновато!

– Дверь-то в каюту закрывать надо, чтобы неожиданностей не случилось! – съязвил Тихов. И продолжил тем же тоном: – А позвольте полюбопытствовать, товарищи страшные лейтенанты, – очень страшные, вы кого, собственно, имели ввиду? – тут он сделал широкий жест рукой в тонкой летней перчатке, охватывая обе фотографии.

– Так «Машку», конечно, извините за вульгаризм – РЗК ВМС Норвегии – «Марьятту», товарищ капитан первого ранга! – искренне изумился старший лейтенант.

– А вы кого? Неужели… – делано «ужаснулся» один из его приятелей.

– Иезуит! – рявкнул начальник штаба дивизии: – Какое училище? Впрочем, дай угадаю – ВМУРЭ Попова?!

– Так точно!

– Ну, правильно, ну кто бы мог в вас усомниться?! Далеко пойдешь! Вот погоди, приеду к вам в Противосолнечную, лично поспрошаю – чему вы тут, и, главное, как успели научиться за год на вашем славном корабле из всей программы офицерского корабельного прожиточного минимума? И, кстати, запомните – кому «Машка», а кому – Марь-Ванна, уважаемая хитрая, как старая ведьма, дама! Заметьте, на всякий случай – не баба, а дама! Рано противника шапками вам, карасям, закидывать!

– Ну, уж и карасям! – нагло ответствовал «молодой»

Тут взгляд начштаба зацепился на заботливо отглаженной, отпаренной тужурке, кокетливо повисшей на плечиках за дверью, во всей красе нашивок и значков, поэтому реплику он не расслышал. На счастье, не в меру осмелевшего старшего лейтенанта.

– Та-ак! – опять победно протянул Тихов. – Чья это тужурка с орденом «За потерянное детство»? Тоже – ваша? Звезды – три, вижу! А нашивки – полторы? И что – уже больше двух недель? Никак не перешить? А еще – «питон»! – укоризненно покачал головой начштаба, продолжал, «забрав ветер»:

– Позвольте полюбопытствовать, ваш командир БЧ-7 видел вас за эти две недели? И где его глаза были? Эх, не я ваш старпом, поубивал бы всех – списком! Запомните – офицеру, если он – офицер, не могут быть безразличны звания, ордена и должности. По определению! Хоть и служим мы не ради них, по большому счету! И если офицер не следит за их символами – не ладно что-то в Датском королевстве!

– Шекспир! «Гамлет», кажется – услужливо подсказал один из старлеев.

– Кажется! – подтвердил Тихов. – Это самая подходящая к вам общедоступная цитата! Культурно-прожиточный минимум, понимаешь! Еще бы ты и этого не знал… – уел молодого нахала капитан 1 ранга, – А сейчас – брысь! Согласно расписанию, уже пять минут как тревога! – почти весело скомандовал Тихов. – А то вы тут, как погляжу, в детство впали. Обормоты! – напутствовал он их вослед.

Всхлипывая от подавляемого смеха, молодежь рванула прочь, вдоль по коридору.

Глава 3. По горячему следу в холодном море

Через некоторое время корабль резво бежал к выходу из залива, досадливо расталкивая недовольную волну, бурлящую седой пеной у форштевня. Весело пели его турбины, и горький соляровый дым стелился далеко за кормой, а встречный ветер, рассекаемый острым форштевнем, распрямил на гафеле Андреевский флаг.

Согласно заданию, все было просто, как апельсин – надо было в течение неопределенного времени таскаться по нейтральным водам за этой самой «Машкой», по возможности затрудняя ей работу по сбору всевозможной информации. Надо было не давать ей влезать в запретные районы, которые-то и были ей интересны. Причем – делать это подчеркнуто корректно, но, при этом, всеми возможными средствами и способами фиксируя ее действия. Все-таки «новое мышление», «вероятные друзья». Как говаривал командир в таких случаях: «На елку влезть и рыбку съесть!» – выполнить задачу и не допустить международного скандала, всяких там «нот» и «заявлений» МИДа за грубости и провокации.

«Могут и холку изрядно намылить за излишнее усердие» – поучал командир старпома и других офицеров. Был у него в этом кое-какой собственный небогатый, но болезненно-памятный опыт…

Корабль несся вперед, развив полные обороты. Турбины тонко пели. Было в их голосах что-то от валькирий – это думал командир БЧ-5 Вячеслав Балаев, припоминая, конечно, «Полет валькирий» Вагнера, памятный с детства.

За «Бесшабашным» катился здоровенный вал-бурун, выше собственного юта, как будто пытаясь догнать убегающий корабль. Командир торопил механика, постоянно требуя от него увеличивать скорость – надо занять район, пока РЗК «соседей» далеко не оторвался. «Самый полный и еще – чуть-чуточку! А вот возьмем «Машку за ляжку» – тогда и отдохнешь на средних и экономичных ходах!» – успокаивал его командир. Так оно потом и вышло…

Поколдовав со штурманом над картой, командир вывел корабль точно на цель. Довольный Караев, разглядывая «Марьятту» в визир, замурлыкал песню под нос, что-то наподобие: «Никуда не денешься, только обсеренишься!».

Злые языки говорили, что его поэтические способности никак не дают ему написать приличную балладу для самого себя, под свою собственную гитару. Зато, они вполне позволяют ему испохабить любую самую популярную песню, и даже – оперную арию. Тем более что голос и слух у командира действительно были, и на гитаре Караев играл вполне прилично, а когда оставался один, то втихую терзал даже хорошее пианино в кают-компании. Он лично нашел какого-то хорошего настройщика из музучилища, поил его «Полярным сиянием» из «ворошиловки», скормил с полдесятка отбивных… Но дело того стоило – какой-то заехавший к ним по случаю, композитор из команды шефов, оценил качество и изрядно удивлялся… Короче, у Караева что-то получалось, как вестовые «заложили», восхищаясь…

Экран индикатора кругового обзора радиолокатора был усеян точками-целями, подсвеченными нездешним изумрудно-мерцающим светом.

В полигонах было еще достаточно кораблей и лодок – спешили завершить все планы за полугодие, отстреляться, всем, чем можно, набрать время гидроакустических контактов – каждому своё! Вы удивитесь, сколько всего должен успеть сделать в море экипаж приличного корабля по программе боевой подготовки, за выделенные ему ходовые сутки. И все равно – сколько бы на его долю этих самых суток ни выпало!

А «зевать» вахтенному офицеру вовсе было некогда – того и гляди – что-то как выпрыгнет, что-то как выскочит! Рыбакам-то что – у них деньги за бортом плавают, вот и носятся они, как броуновские молекулы, все в хаосе, собирают эту свою рыбу, нахалы! Это у них в норме!

Приходилось мгновенно принимать решения на маневр, чтобы избегать «тесного общения», с этими «лайбами» и «корытами», дергать вахтенных постов, добывая информацию.

Но вот такую напряженную работу на ходовом Крутовский любил – это вам не бумажная рутина, составление каких-то отчетов, которые он часто составлял, интерполируя между пальцем, палубой и подволоком. Да и собственному самолюбию льстило сознание, что учился он морскому делу вовсе не плохо и уж совсем – не зря. Красота!

Тут же суетился штурман, выбегая на крыло мостика к репитерам. Доклады БИПа и радиометриста, Андрей проверял мысленно, «развивая пространственное воображение», как сказал бы командир, требуя внимательности, точности и скорости, привычно отделяя «зерна от плевел» в докладах. Только «зевни», такую лапшу тебе на уши подвесят! Ну, да не впервой!

Впрочем, командир сейчас отправился отдыхать в каюту, старпом занимался организацией службы где-то «в низах», а командирское кресло в левом углу ходового поста привычно занимал начальник штаба дивизии. Когда-то, еще до академии, он сам командовал точно таким же кораблем.

Сейчас капитан 1 ранга Тихов совершенно справедливо решил, что несколько бессонных ночей подряд для командира – достаточная нагрузка, даже может быть, слишком, и сон ему сейчас никак не повредит. Офицер взгромоздился в высокое «самолетное» кресло, завернулся в уютное меховое пальто и принял на себя «ночное» командование.

– Курсовой… один «Ил-38», угол места тридцать! Идет на нас! – послышался доклад сигнальщика.

Тихов лишь на секунду скосил взгляд по этому курсовому, не вставая с места, и сразу заорал: – Какой там «Ил», едрена вошь! Охренел!? Клизму тебе с патефонными иголками с касторкой и без мыла!!! Куда там все смотрят? Это «Орион» норвежский! Давайте сюда валенок, я им в вашего сигнальщика кину!

Впрочем, вокруг никаких валенок совсем не наблюдалось, да и добросить его на сигнальный мостик – вообще проблематично, из серии рекордов Гиннеса, – подумал Крутовский.

Начштаба, разумеется, ничем ни в кого бросаться не собирался, это он показывал народу свое суровое руководящее начало. Зато тут же пристал к вахтенному офицеру и потребовал доложить ТТД этого давно намозолившего глаза самолета. Что тот и сделал легко и свободно. «Подумаешь, теорема Ферма!» – презрительно фыркнул (про себя) Андрей, но решил, что сигнальщики вполне честно заслуживают выволочки.

Досталось от Тихова и командиру встречного малого противолодочного корабля, закрывавшего район стрельб, куда нагло лез «рыбак», а корабль проявлял пассивность и спокойствие, как сторож склада крупногабаритных железобетонных конструкций.

Начштаба тут же ему «помог», обматерив «с садизмом» капитана траулера по УКВ. Тот изумленно промолчал, видно, все слова стали ему колом поперек горла, но судно отвернуло на 90 градусов и скоро скрылось.

– Вот как надо! А вы там сопли жуете, похабную демократию развели! Дети нерусского бога! – удовлетворенно подвел он итог радиопереговорам с дозорным МПК.

«Марьятта» вела себя вполне прилично, оторваться не пыталась, поперек курса не ворочала, и «Бесшабашный» ходил за ней, как привязанный.

Все желающие фотографировали ее вдоволь. А на корабле разместилась еще и группа специалистов радиоразведки откуда-то из центра, со своими целями. Эти делали свое дело тихо и грамотно – одно слово, разведка! Вот только жаль – своими навыками и результатами – опять же, по понятным причинам, с корабельными радиоспециалистами они не делились. Офицеры БЧ-7, обиженно ворча, готовили свой собственный отчет, который будет явно бледнее уже заведомо.

Время на вахте быстро бежало от напряженного ритма. На ходовой мостик поднялся родной отец-командир, проснувшийся оттого, что корабль вдруг застопорил ход вслед за задрейфовавшим вдруг «норгом», и стало заметно тише. Ничего удивительного – как было уже давно отмечено, приличного корабельного офицера скорее разбудит остановка корабельного механизма, чем его невыносимый, для уха гражданского человека, грохот!

Выспавшийся командир (много ли надо времени опытному моряку для этого?) источал благодушие, прихлебывая напиток, щедро налитый в персональный командирский стакан в великолепном антикварном серебряном подстаканнике. Он распространял аромат свежезаваренного собственноручно командиром хорошего молотого кофе.

Этот подстаканник, кстати, – подарок тайной подруги командира. Между прочим, женщина просто шикарной внешности, как свидетельствовали знающие люди, нагловатая… Ну, как, например, истребитель! Именно поэтому подстаканник постоянно «жил» на корабле и жене «папа» его не показывал – так, на всякий случай. А вот кофе особого сорта, обязательно – в зернах, поставляла ему только жена. Это тоже все знали, и вот такое сочетание забавляло всех… кроме самого командира. Да и не знал он того, что всем-всем вокруг было давно известно… обычное, впрочем, на корабле дело.

«Итак, за наших жен и возлюбленных, господа офицеры! И чтобы они никогда между собой не встречались!» – припомнил ритуальный субботний английский офицерский тост Крутовский и довольно хмыкнул.

За Караевым шел вестовой и нес в руке большую тарелку с бутербродами, балансируя в такт легкой качке. Это означало, что командир сейчас займет свое кресло всерьез и надолго. Он уже облачался в овчинный длинношерстный тулуп – в нем было намного уютнее на бесконечной командирской вахте.

– Андрей Алексеевич! – обратился он к вахтенному офицеру, оглядываясь в иллюминаторы на море и обстановку, заглядывая в индикаторы кругового обзора РЛС, – ну, и где эта бл… (блондинка)?

– Пеленг 350, дистанция 12 кабельтовых – уверенно доложил капитан-лейтенант Крутовский, ни секунды не сомневаясь, что других этих самых, что на «б», тут просто быть не может.

– Так, вахтенный офицер, ложимся на курс… – перешел он на командный тон: – вперед средний! Сейчас мы эту братву разбудим!

Корабль стал сближаться с «Марьяттой». «Ну вот! Начались «кошки-мышки»! – оценил ситуацию Андрей Крутовский. «А ведь там, на «Машке»-то, всерьез думают, что «братва» – это как раз мы! Диалектика в жизни!» – опять хмыкнул он.

Глава 4. В морях ходят тоже живые люди…

Боевые смены стали меняться. Тихов понял, что теперь командира «с моста» не согнать, сошел с ходового сам, отобрал у замполита пачку журналов и газет-«толстушек» и пошел во флагманскую каюту на свое законное место – повышать свой политический и культурный уровень.

Из недр корабля, продираясь сквозь вахтенных на БИПе, в этот самый момент появился всклоченный капитан 2 ранга Николай Жильцов, командир группы радиоразведки, «гостившей» на борту по случаю выпавшего на долю «Бесшабашного» слежения.

Было заметно, что на его покрасневшей от праведного гнева физиономии «развернулся трактор». Проще говоря, простая заслуженная корабельная подушка, потерявшая в суровых походах часть своей перьевой начинки, оставила у него на лице неизгладимые сразу следы в виде глубоких морщин, причудливо перевитых между собой…

«В зеркало, он, видно, глянуть забыл!» – сочувственно отметил Караев, выспавшийся и источавший само добродушие, веру в добро и оптимизм.

– Нет, товарищ командир, представляешь, а? Только вернулся из капээса, только глаза сплющил, даже сон какой-то настраивать себе начал – бац, трясет меня за плечо кто-то. «Ну, все!» – думаю я сам себе: – «что-то началось!». Даже подпрыгнул на койке. А тут над ухом кто-то командует: – «Карасина, вставай по…ть!». Я прямо заревел от бешенства! «Это кто, говорю, карасина?». А тут какая-то фигура в комбезе – шасть в дверь, и с реактивным визгом куда-то унеслась, захлебываясь от собственного жеребячьего ржания! Нет, ну ты подумай – двенадцать лет офицером, из них чисто в море – лет пять – это минимум, только боевые, не считая мелких брызг! – прочувственно взрыднул разведчик, и злобным тоном продолжил – А меня по…ть поднимают, как карася-энурезника! Поймаю – убью! – хищно завершил свою тираду капитан 2 ранга и перевел дух. На этом запас воздуха в легких у него кончился полностью.

– Опознание всеобщее проводить будем? – вкрадчиво поинтересовался командир невинным тоном, маленькими глотками (горячий, гад!), поглощая свой кофе.

– Народ смешить? – безнадежно махнул рукой Жильцов.

Как щедрый и радушный хозяин, Караев крикнул вниз, в буфетную: – Вестовой! Еще кофе и бутерброды на ходовой!

Из буфетной донеслось веселое «Есть!» и тише, уже обреченное, другим голосом: «Ну, все – началось! Принеси то, сделай это! Хрен теперь задремлешь!».

– Но-но! Вы еще критикните отца-командира, зелень подкильная! Тоже мне, «Московский комсомолец», блин, нашелся! – немедленно отреагировал «Папа» львиным рыком.

Внизу наступила мертвая тишина. Только быстрее и яростнее зазвенела посуда в буфетной, где готовился ночной завтрак для офицеров второй боевой смены.

– Знаешь, тебя просто перепутали! – успокаивал разведчика командир. Когда-то они одновременно заканчивали одно и тоже училище, но разные факультеты, а теперь смутно (сколько лет прошло!), но все-таки припоминали друг друга.

– Ты спал в каюте комбатов, кто-то решил подшутить над приятелем, а там – ты! Он-то просто не знал! Значит, ты хорошо сохранился! Вот Тихова с его кудрявой, или, скорее, несколько обкудренной, лысиной никто бы будить не стал! Его-то знают, он побежал бы вслед за обидчиком с раздвижным упором и гнал бы паршивца до самого Берлина! А ты без погон и за лейтенанта сойдешь – утешающе посмеивался командир.

– Ну, спасибо, комплимент отсыпал – жаль, что жена не слышит! А то все старым дураком называет! – сказал Жильцов, которому не исполнилось еще и тридцати пяти.

– Да брось ты, не кокетничай, в первой части она явно ошибается!

– Да иди ты, юморист, блин! – огрызнулся разведчик.

В одной из кают левого борта шла отчаянная борьба за первенство в древнюю настольную игру. Давным-давно ее назвали на флоте, «коша». Наверное, от тюркского – «кош»-чёт. Еще ее звали «Шеш-беш» (шесть-пять), или нарды, а англичане называли трик-трак. Тоже, небось, с востока привезли! Они горазды были спереть все, что плохо лежит и не приколочено – по всему миру – и притащить на свой остров… даже – статуи, а тут…

Мичман Петрюк, давний друг-приятель Егоркина, сражался с Антоном Гузиковым, старшиной команды турбинистов. Соперничество было давним. Победы сменялись поражениями, двухзначный баскетбольный счет уверенно приближался к трехзначному, но разрыв, хоть ты тресни, был минимальным. И такая победа всем экипажем считалась случайной и неубедительной. Поэтому, сражение на доске этой древней игры возобновлялись при всяком удобном случае. Вот и сейчас из-за двери раздавался азартный дробный грохот брошенных костей, комментарии и восклицания болельщиков.

Егоркин покачал головой. Сам-то он был заядлым «козлятником» и в паре с боцманом Васильковым они не знали поражений. Однако сейчас Серега Васильков был в отпуске, а жаль! А не то показали бы они кое-кому, не называя имен и должностей… место под баком!

Палыч потопал в каюту Крутовского – надо было представить ему на подпись журналы. Четыре пятнадцать утра (или ночи? – задумался Палыч) – не самое лучшее время для сменившегося с вахты командира боевой части, но коварный мичман справедливо решил, что проверка документа сейчас будет поверхностной – это раз, утром, если удастся выкроить время для сна, «Бычок» уже не будет его разыскивать и будить, вспомнив о журнале, это – два. Упредив события из серии «обязательных», будешь располагать большим временем на свое усмотрение, это – три. Опыт службы, его и не купишь, да, кстати, и не пропьешь – тоже…

Крутовский, переоблачаясь после вахты, наскоро делал дежурно-поверхностную выволочку командиру группы за совокупность мелких провинностей. Егоркин тактично кашлянул – неудобно, когда при тебе называют офицера «шлангом», «балбесом» и «недоделкиным».

– Свободен! – наконец, скомандовал Андрей Суркову, и вздохнул горестно: – Вот помру я из-за вас, что делать-то будете?

– А вам что надо от моей пропащей души? – это уже – к Палычу.

– Да вот, товарищ капитан-лейтенант, по приказанию, журнал технических осмотров до ума довел, принес!

– Чегой-то я не припомню такого приказания – дурашливо удивился Крутовский, – Знаете, а я пока еще «эклером», в смысле – склерозом, не страдаю.

– Да как же!? – возмутился Палыч, – а вчера в базе? Крайний срок – пятница? Говорили? А? Так пятница уже как четыре часа назад наступила!!!

– В самом деле, с календарем не поспоришь! – вздохнул минер. Раз сам назначил – самому и смотреть всю эту муть, а ведь как не хочется! И он сладко потянулся, расправляя затекшие за вахту мышцы.

Андрей поплескался в умывальнике, разглядывая себя в зеркало, покорчил самому себе рожи. «Сойдет и так – побреюсь потом!» – решил он, оставшись довольным своим внешним видом – с небольшой натяжкой.

– Оба-на! – вдруг удивился Крутовский. – Александр Павлович, вы ничего не слышите?

– Точно! – сказал, еще не успевший уйти, «групман», – Картошкой жареной вроде бы потянуло!

– Голодной куме хлеб на уме! – хмыкнул минер с высоты своего возраста. Как-никак, а старше своего групмана на целых три года! Ну, ладно, хорошо – пусть на два с половиной, если быть честным!

– Точно-точно, Андрей Алексеевич, картошка! – заверил его старший лейтенант Валерий Сурков. И глаза сразу же загорелись охотничьим огнем. Он предложил вкрадчивым тоном: – Давайте сейчас быстренько накроем эту несанкционированную операцию!

Он еще помнил курсантские времена, когда тайно поджаренная в ночное время банальная картошка казалась деликатесным лакомством. Он проглотил предательски набежавшую ностальгически-сладкую слюну.

– И что мы будем делать с полусырой картошкой? – ехидно поинтересовался ветеран Егоркин. – Учитесь, товарищ старший лейтенант! Пока я жив и еще при памяти… Вентиляция, между прочим, разносит этот криминальный запах уже десять минут. Следовательно, еще минут через десять-пятнадцать мы тихо-тихо поднимемся и спокойно войдем на камбуз, повяжем «гурманов» и заберем себе львиную долю этого блюда. Что спать, что воевать – уж лучше на сытый желудок!

Андрей Крутовский думал точно также и согласился с планом мичмана. Сон откладывался, да и черт с ним – мысленно махнул рукой. «Сколько ни спи – все мало, а, сколько ни съешь – все равно это один раз!» – философски заключил он.

Так они и сделали. Как и ожидалось, камбуз был закрыт изнутри. Подкравшийся Егоркин заглянул в щель «амбразуры». На камбузе никого не было. Только штора над закутком с продуктами подозрительно шевелилась. Но вот… из-за плиты осторожно поднялась рука с лопаткой и помешала на сковороде подгорающую картошку. Ага! Улыбающийся мичман приложил палец к губам, призывая к тишине, и подозвал своих спутников. Все тоже заулыбались. Пора!

– Партизаны – сдавайтесь! – заорал Крутовский, грохнул кулаком в стальную дверь: – выходи по одному.

На камбузе что-то загрохотало. Кто-то чего-то уронил и испуганно ойкнул. На шум появился из коридора помощник по снабжению старший лейтенант Нетребко. А то? Конечно, камбуз это его хозяйство.

Поняв, что сопротивление бесполезно, «партизаны» решили сдаться. Это оказались молодые матросы, в том числе и из их родной БЧ-3. Кто-то вынул болт из запора с той стороны, и дверь приоткрылась.

– Как будем делить трофейную картошку? – грозно спросил Андрей Алексеевич у перепуганной насмерть публики.

– По-братски или по справедливости? – предложил Егоркин варианты.

– По справедливости! – решился ответить один из бойцов.

– Ага, тогда мы конфискуем всю вашу картошку, а по прибытию в базу вы, кстати, пока не забыл, вместе со своими командирами отделения, моете с мылом и щетками наш родной, но пока осиротевший причал.

– Так они – годки!!! – заступился за своих старших товарищей плотный, конопатый рыжий, боец.

– Кто? Ваши командиры отделений? Что-о-о!? – протянул Егоркин, – а вот это слово, сынок, пусть они мне сами скажут. Если не боятся!

«Ага, щас, два раза! Они же не совсем, чтобы клинические идиоты!» – мысленно позлорадствовал Крутовский, представив себе эту картину.

– Вы для них жарили, конечно?!

– Нет, что вы, для себя! Кушать хочется! – преданно глядя прямо в глаза, ответствовал конопатый.

«Так!», – огорченно подумал Крутовский, оглядывая рыжего, как апельсин, и конопатого, как подсолнух, матроса, – «похоже, «подарочек» подрастает! Надо непременно взять его на заметку – пока еще не поздно! Может быть, не поздно?» – поправился он сам для себя.

– Ах, вот, значит, как! Михаил Васильевич – обратился он к помощнику, проследи, чтобы они сами все съели!

– А куда денутся? – удивился здоровенный помощник явно с борцовским прошлым, как минимум, в «полутяже». – Все равно я сейчас коков нудно и долго воспитывать буду. А эти завтракать при мне станут! Обильно и сытно! – и скомандовал: – Взять ложки!

Офицеры и Палыч отсыпали по своим тарелкам невероятно аппетитно пахнущий, жареный с луком и перцем картофель, оставив добрую треть «авторам». Помощник по снабжению Нетребко остался со своими делами, хлопотами и молодыми матросами.

Крутовский по пути к себе заглянул в каюту к старпому и разбудил его.

Тот возмущенно плевался и говорил, что хочет только спать, что и без картошки его мучают кошмары. Но Андрей уже вспарывал самодельным ножом-кинжалом банки консервированной рыбы из личного «НЗ». Егоркин сбегал в каюту за своим чайником с настоянным на травах крепким чаем – он напрочь отказывался пить чай с пакетиками – мичман презрительно называл их «мошонками».

Расщедрившийся вдруг Миша Нетребко занес к Крутовскому еще и большую банку разогретой тушенки. Трофей! И грянул пир! Даже, замученный до полусмерти, за минувший день старпом и тот ел так, что за ушами трещало! Чай тоже был действительно очень хорош! Наконец, наступила сытость, и пришло умиротворение…

«Черт возьми, а ведь, по большому-то счету, много ли человеку надо?» – думал Крутовский, глядя на своих гостей, с трудом разместившихся в крошечной двухместной каюте.

Но все хорошее заканчивается, «тайная вечеря» – тоже. Что-то явно несло Андрея на благодушие. «Не к добру!» – заключил он, и решил пройтись по постам и кубрикам своей боевой части, осмотреться. На всякий случай, с чем черт не шутит, когда зам спит?

Пустую посуду забирал вестовой, все разошлись по своим каютам – спать оставалось совсем немного, а наступивший день вовсе не обещал быть легким.

Глава 5. «Машка» или все же «Марь-Ванна»? Третья часть марлезонского балета!

Ребята на этом «пароходе», утыканном антеннами всех возможных и даже невозможных форм, дело свое знали. Приклеиться и таскаться за «Марьяттой» было ой, как не просто, и требовало постоянного внимания и даже – творческого подхода. Об этом знал весь флот, все, кому приходилось сталкиваться с РЗК так или иначе. Вот и теперь, «топающий» было себе куда-то к северу, «разведчик» вдруг резко изменил курс вправо и явно увеличил обороты. От вброшенной в дизеля обогащенной смеси, не успевшей прогореть в его цилиндрах, над кораблем взвилась шапка дыма, быстро уносимого свежим ветром.

У Крутовского мелькнула одна догадка, и он дал команду БИПу рассчитать новые элементы движения «норвежца». Он подошел к карте, взял транспортир, штурманскую параллельную линейку и циркуль, чего-то прикидывая, затем заглянул в свежий план боевой подготовки флота, который рассматривал командир. Андрей ткнул карандашом в один из пунктов плана и сказал – Вот сюда, товарищ командир!

– Ты думаешь? – быстро просчитывал командир варианты.

– Так по курсу и времени почти совпадает, миль за пять также резко довернет влево, ход – до полного или даже – на форсажный, и, как раз, выскочит на кромку полигона к моменту пуска.

– Хм-хм… – раздумчиво похмыкал себе под нос командир, и удовлетворенно резюмировал: – очень-очень даже похоже! Голова! – похвалил он своего минера.

И тут же возмутился: – Вот ведь, гады! Да они, похоже, наш план БП раньше нас получают!

Он крикнул: – Штурман! Рассчитать курс на северную кромку квартиры 1434! Надо опередить эту… блондинку! А вообще – подводников ждет сюрприз! От нашей знакомой…

«Действительно, блондинка!» – подумал Андрей. Корабль «соседей», на фоне горизонта сияя молочной эмалью в лучах солнца, вспенивая темно синие, почти ультрамариновые волны, отражающие редкую чистоту бездонных небес, выглядел очень привлекательно. Даже – красиво! «Все равно – с нашим не сравнить!» – ревниво подумал Крутовский: «Все-таки есть у нас пока что-то от фрегата, архитектура летящая! Может, крамольная моя мысль, может новые материалы, кораблестроительные задачи в свете новых видов оружия и средств обнаружения требует и новых форм, вроде драконовидного, рубленой формы, новейшего самолета «F-117», но старый закон – хорошее оружие всегда бывает красивым!»

Андрей видел такие концептуальные проекты в морских журналах, но… корабль, все-таки, должен быть красивым даже в таких решениях! Иначе уйдет что-то, чего ни описать, ни объяснить нельзя. Но чего явно не будет хватать, если пропадет! А в море кому-то все равно ходить придется! И даже – воевать в нем!

Турбины весело пели песню погони – так думалось Крутовскому на романтической ноте. Техника – работает, по крайней мере – никто об обратном не докладывал.

Видимость – сто на сто, легкий ветер и легкое же походное возбуждение. Хорошо – когда все хорошо! Ох, не сглазить бы! – Андрей вспомнил Егоркина и… незаметно постучал по деревянному покрытию прибора. На всякий случай! А вдруг?

Штурмана вдвоем бегали с крыла на крыло мостика. Командир что-то спросил у одного из них и ехидно улыбался, и качал головой, удовлетворенно наблюдая.

– Теперь в поте лица ты будешь добывать хлеб свой! – многозначительно процитировал Караев, глядя на их активность – Мне бы тоже давно надо было самому догадаться, как вас заставить думать! – пожалел он вслух о своей непредусмотрительности.

Оказалось, что в штурманскую рубку пришел заспанный и злой Тихов, молча шарахнул своей пилоткой по индикатору АДК, старательно завесив ею весь его дисплей, и сказал: – Считайте, что сломался! У вас и средств и способов определения места до… (он сказал, как много этих самых способов. А так же, о том, где он видал таких штурманов, которые кроме как заглянуть «в очко» АДК ничего не умеют и даже не хотят уметь! Что уже хуже…)

Жизнь для штурманов несколько полиняла и потеряла свои радужные цвета. К легкой-то жизни быстрее привыкаешь, но трудности надо преодолевать! Даже – искусственные, созданные родным начальством в учебных целях! И, самое-то главное, для твоего же блага, оказывается!

С чувством исполненного долга Тихов присел на крошечный диванчик в штурманской рубке, завернулся в пальто, поднял уютный лохматый воротник, зарылся туда носом и… сделал вид, что задремал. Штурманенок делал замеры, лез в какие-то таблицы, и острым, заточенным до состояния иглы, штурманским карандашом писал в книжке столбцы цифр, смешно шевеля губами. Он не то диктовал, не то матерился себе под нос – тут начштаба не мог быть твердо уверенным. Подсматривая из-под опущенных ресниц, Константин Тихов все же решил, что этот эмбрион штурмана несет его во все корки. Почему-то стало обидно за себя, за свой возраст и… погоны.

Нанеся полученное в результате непривычных мучений место, сравнив его со счислимым, лейтенант с опаской оглядев якобы спящего капитана 1 ранга, протянул руку и попытался приподнять краешек пилотки.

Тут, ужасно довольный своей предусмотрительностью, Тихов ка-а-к рявкнул:

– Куда-а-а! А ну, положь в зад! Порву как Тузик грелку!

С этим парнем спортивного вида такая операция бы вряд ли вышла, но пугануть все равно было приятно! Штурманенок подпрыгнул на месте и испуганно оглянулся. К мстительной радости Тихова.

«Мелковато как-то вышло!» – грызанула было совесть начальника штаба, но… отпустило, как говорят врачи. Совесть, она, конечно – совесть, но – всё же, – своя! Чай, не обидит!

«Знай наших! А то вишь, дылда вымахал, на целую голову выше меня, все 190 сантиметров! А в штурмании-то – слабоват! Не так их учат, эх, не так!» – удовлетворенно подумал он, часто комплексовавший по поводу своего невеликого роста. «Да, в наше время дождь был мокрее, килограмм тяжелее!» – процитировал он. «И вот ведь, гад!» – неожиданно обозлился Константин Александрович на штурманенка. «Он-то сможет еще стать капитаном первого ранга, даже адмиралом! Запросто! Время будет! А двадцатидвухлетним лейтенантом я уже никогда не стану! Вот хоть тресни – не стану! И самое хреновое в молодых офицерах то, что мы сами уже никогда-никогда молодыми не будем!» – грустно покивал своим мыслям Константин Тихов. Он почему-то расстроился и, уже в слух, в тридцать четыре этажа, прокомментировал свое состояние души. Это у него было вместо вздоха – рефлексировать, выдавая себя, Тихов считал делом недостойным офицера… правильно, надо сказать, считал!

Штурманцы шарахнулись от него в разные стороны – кто к прокладочному столу, кто на – крыло мостика. У маленького старшины-штурманского электрика, старательно возившегося с картой, отвалилась челюсть. Они-то думали… Они-то, в своей мании величия, считали, что это опять в их адрес! Размечтались!

– Рот закрой! Мух все равно нет – ловить не надо! Смотри, пропустишь какое важное оповещение! – по инерции прошелся Константин Александрович и по безвинному парню. «И чего это я, собственно?» – запоздало удивился он сам себе.

Вот, кстати, именно за такие моменты «нервной активности» и абсолютную непредсказуемость, молодые офицеры называли его, между собой, втихомолку, «пьяный с бритвой». А ведь, если по-человечески, Тихов вовсе не был ни злым, ни злопамятным, ни мстительным. Скорее, наоборот! Но, искренне считал, что сам вид морской командирской деятельности просто обязывает так поступать! Грубость – это так, как свисток у вахтенного офицера, прилагается к командирской должности. И если бы он узнал о своем прозвище, то искренне бы расстроился, ибо, опять, тоже считал, что морские негласные прозвища – меткие, не в бровь, а в глаз! Он-то, безо всякой протекции, двигался вверх от командира электронно-навигационной группы! И всяких прозвищ навидался и наслышался за службу. А сравнивать уж было, с чем, можете поверить! Часто эти прозвища били в самую суть человеческого характера. Да, молодость где-то жестока!

«Переспал, наверное!» – решил про себя начальник штаба, и зевнул. Через минуту, встряхнувшись, он уже был на обдуваемом ветром крыле мостика, вперившись в окуляр пеленгатора на репитере гирокомпаса.

Вдруг тревожный доклад радиометриста: – Цель не наблюдаю!

Ходовой пост пришел в движение. Командир и Тихов подскочили к индикатору кругового обзора и… обомлели. Внутри поселился просто комический холод. Толстая, как мясная зеленая осенняя муха, радиолокационная отметка на индикаторе… пропала начисто. Только какие-то блеклые отметки, чёрт знает где от ожидаемого места, да причудливая зеленая рябь там, где луч локатора «сшибал» гребни высоких волн.

– М-а-ать! – только и сказали хором Тихов и командир. Это было даже выше изумления! Сигнальщики, к общему ужасу, тоже потеряли «Машку». То, за чем они наблюдали, на поверку оказалось… рыболовецким траулером, возникшим невесть, откуда. «Выволочка» последовала им немедленно, но толку в этом было не много! Вот тебе и «Марь-Ванна»!

Начались поиски… Но командир, припомнив прикидки Крутовского, приказал курса не менять, а обороты – добавить! К неудовольствию Балаева, профессионально – привычно скопидомствующего командира БЧ-5.

Механик был умен, на грабли наступать дважды не любил, но… несогласие и свое мнение о командире держал при себе, иногда бормоча себе под нос – «Сказал тирану – есть, и делай так, как по канону надо! Он же потом тебе спасибо и скажет… ага, прямо сейчас, разбежится!» – возразил сам себе капитан 3 ранга Слава Балаев.

Пустельгов Иван, командир БЧ-7, обратив внимание на тахометры линий вала, прокомментировал его фрондерство: – У меня уже который год складывается впечатление, что механик наш лично платит из своего кошелька за каждый десяток оборотов сверх установленного им же самим допустимого уровня, или отрывает их от своего многодырчатого сердца!

Этот самый траулер оказался «соседским», обычное дело, но вот антенн на нем и «колпаков» было уж точно многовато для «рыбака», и к «исчезновению» «Машки» он явно «приложил руку». Знать бы – как?

Жильцов предположил, обращаясь к начальникам: – Такое впечатление, что «Машка» специально раздувается, как рыба – шар! Ну, скажем, за счет каких-то уголковых отражателей и оставляет на экране изначально вот та-ак-ую отметищу – развел руки в стороны офицер, как будто пытаясь обнять всех трех девиц из группы «Шестнадцать тонн». А в нужный момент они как-то «схлопываются», отметка исчезает, вся радиоаппаратура вырубается. Наш оператор теряется, малую отметку он считает другой целью. А тут еще «коллега» какой подрулит в заданной точке, принимая на себя наши заботы и играя ее роль… где-то так!

Тихов и командир недоверчиво покрутили головами, что-то прикинули. – А что, почему бы и нет!? – резюмировал командир. Тихов промолчал: – если специалист говорит, значит, знает, что говорит. Тем более, (можно спорить!), эта мысль родилась у него не сегодня. А может быть – и не у него вовсе… а может, и не мысль? Разведка, все-таки!

В столовой команды Егоркин что-то рассказывал сгрудившимся около него матросам, ожидавшим построения на развод очередной вахты. Несмотря на северное лето, на корабле было довольно зябко. И вспомогательный котел иногда запускали на подогрев. Разогретые трубы паропровода щелкали, нагреваясь. Пахло паром, прорывавшимся сквозь старые рассохшиеся прокладки, из некоторых фланцев капала вода.

Заметив, как из одного фланца на голову зазевавшемуся матросу струйкой стекла вода, Егоркин глубокомысленно сказал: – Если система не протекает – значит, в ней ничего не течет! Это один из законов Мэрфи. Был такой мудрый американский инженер. Тут ничего не поделаешь – успокоил он матроса, который до конца проснулся от такого «душа».

Он продолжал начатый рассказ: – Это – уже другая «Марьятта», вторая. Первая тоже кровушки нашей попила. А уж топлива из-за нее спалили – так просто жуть! Всех слонов в Африке выкупать можно.

– А на фига слонов в соляре купать? – удивленно и искренне поинтересовался кто-то, но мичман не удостоил его своим вниманием.

– Что бы блохи с них соскальзывали! – с серьезной миной пояснил за него старшина Яшкин.

– А назвали вторую, а то и – третью, точно так, чтобы русские, то есть – мы с вами, долго не думали и не гадали, что это за корабль, и для чего он – вещал Палыч, одобрительно кивнув своему «комоду».

– А что такое вообще – Марьятта? – поинтересовался кто-то из матросов. Не убить в нашем народе любознательности и стремления докопаться до первоисточника! Даже в пять утра!

– Скажи-ка, дядя, ведь не даром… – весело пропел пробегавший по своим делам старпом Меркурьев.

– Да, товарищ капитан 3 ранга, ведь были схватки боевые, да говорят – еще какие… – подхватил Егоркин в тон офицеру. – Вот, вдохновляю на ратный труд подрастающее поколение – в тон ему ответствовал седеющий мичман, – чтобы, значит, знали – кто, что, зачем!

– И почём! – добавил заместитель командира Кирилл Бердников, стоявший рядом. Матросы захихикали.

– Так вот, – продолжил Палыч, лишь укоризненно глянув на офицеров, может я прав – может – нет, но в эпосе «Калевала», финском, вообще-то, не норвежском, есть такая героиня, проходной персонаж, Марьятта, молоденькая девица. Эта дева как-то вдруг забеременела, съев, всего-то, одну брусничку!

– Слушай, как удачно! – восхитился Петрюк. – Другим для этого, как минимум, голодный мужик нужен! Да еще и бригада врачей, как их там, гинекологов! Или акушеров? Короче – спецов по женским местам!

– И, надо сказать, ни с того, ни с сего, принесла сына! – продолжал Палыч, пропуская реплику мимо ушей. – Уметь надо! Свалила все свои подвиги на брусничку – и, ведь поверили! А с чего на кислую брусничку-то ее потянуло, спрашивается, а?? И кто с ней до этого по лесу да по тундре-то шлялся? Честный народ эти финские парни! Конечно, как водится, тут же свалили на местное божество! А, что? Он же за себя сам постоять не может? Плюнул, наверное да и сказал сакраментальное – «Ну их! Ну что взять с них, убогих?» Да и придумал судьбу для её ребенка! одобрил Егоркин. – Вот может быть, так, иносказательно, хватанув по одной «брусничке» из радиоперехватов и тому подобное, ребята с «Марьятты» могут «родить» что-то большое, и даже – великое? Отсюда – и название! Разведка – это тонкое дело!

Бердников про себя в который раз подивился эрудиции Егоркина. Сам он про «Калевалу» что-то слышал, и как-то даже читал.

Он тихо сказал Меркурьеву: – Знаю я эту «Калевалу»! Даже фильм был – помнишь? Герой Ильмариненн, кузнец, типа Гефеста, и Вяйнемайен, крутой воин, почти бог – были у финнов в войну такие броненосцы. Один такой «утюг» очень удачно на наши мины наехал в сорок первом году и утонул вместе со своим комфлота, а второй до конца войны так никуда и не выходил – боялись, что последний чухонский герой потонет, на радость нам! И наши катерники, и летчики, и подводники – все его грохнуть мечтали – Героя даже обещали дать счастливчику! Да, еще, помню, ведьма Лоухи там злые чудеса творила – есть такая малюсенькая станция где-то рядом. – это как-то запомнилось. Но вот вспомнить такие детали с брусничкой…? Даже если бить меня будут – и то, ни за что! – сознался Кирилл.

– Утилитарная какая-то у тебя память! – покачал головой старпом. – Ну, два старых «утюга». Ну, занюханная станция, подумаешь! А это – поэзия из глубины веков! Вот про гайки и винты еще не знали, даже водку делать не умели – а стихи слагали, а стихи слушали! Да как! И, ведь, на трезвую голову, что еще более удивительно! – сам честно удивился своему выводу Меркурьев.

Тут из недр машинного отделения вытащили на ют здоровенный кусок рельса, который турбинисты где-то стянули во время прошлогодней стоянки «в заводе» на ремонте. Тогда не знали – зачем, а вот гляди ты – пригодился! – удивился Крутовский. Как было давно известно, если в кусок железа тыкать раскаленным электродом сварочного аппарата, то создаются широкополосные радиочастотные помехи, которые «глушат» чувствительную аппаратуру и мешают кропотливой работе средств электронной разведки. Вот этим и занимались бойцы из БЧ-5, гордые важностью задания. Да и на свежем воздухе, опять же…

«Интересно, сколько рельсов извели уже на обеих «Машек»? Километров пять будет?» – прикинул офицер, ухмыльнувшись. Были, конечно, особые спецтехнологии, и грамотные действия и применения разной новой аппаратуры по соответствующим «наставлениям» и директивам, но старый верный способ, как и старый конь, борозды не портит! Вот и продолжали «наводить рельсовые помехи». А уж как он «пашет» – так это только на «Машке» скажут, если спросить! Да, вновь – «рельсовая война!

«Машка» обнаружилась так же неожиданно, как и исчезла. Она двигалась к кромке полигона. Сигнальщики разглядели там малиновое пятно. Командир в визире ясно увидел ярко раскрашенную флуоресцентной краской «голову» практической торпеды, на которой изредка вспыхивала сигнальная галогенная лампочка.

Торпеду эту явно упустили из виду подводники, она зарулила куда-то не туда. А «Марьята», под шумок, решила ее прихватить «чушку» себе – ценный и желанный приз для морского разведчика. Она рассчитывала именно вот на такое «везенье» и, наверное, ей бы удалось, но…

– А тут минер со своей убийственной логикой не вовремя оказался вахтенным офицером – весело заключил командир.

«Бесшабашный» понесся к торпеде, отсекая от нее «разведчик». Тихов настойчиво вызывал по радио торпедолов, который крутился где-то рядом, разыскивая пропажу. Было ясно, что к малиновому пятну корабль все же успеет первым. Пытаться захватить желанный трофей на виду у российского корабля – это уж верх нахальства, и «Марьятта», как ни в чем ни бывало, отвернула и пошла к северу, к видневшемуся на горизонте артиллерийскому щиту.

– Вот тебе, сучка, хрен, не суйся за чужой костью! – прорычал вслед «Марьятте» Караев. Его домашний пес Марс, здоровенный ротвейлер, был добрейшим и милейшим кобелем, способным насмерть умильно зализать незнакомца, но вот если дело касалось прикопанных им костей или блестящей модной миски с кашей и мясом на кухне… то куда девалась доброта и воспитание!? Даже хозяину лучше бы и не пытаться отобрать их! Реплика командира была явно к месту и со знанием дела!

– Наверное, и там что-то намечается – надо в план БП глянуть! – сказал Тихов, кивая в сторону «разведчика».

– Третья часть марлезонского балета! Опять – всё с начала! – зло сплюнул с крыла мостика командир: – Вахтенный офицер, найдите, где хрен носит этот торпедолов! Волдырь на конец его командиру! Чтобы болел и дремать в море не давал! Похоже, что он за эту ночь спал больше, чем я за всю последнюю неделю – в сумме! – высказался Караев с искренним чувством зависти. – Пока ему «изделие» не сдадим, за Машкой не пойдем. А эта «мадам» может тут чудес еще наворотить!

– Хорошо, что обошлось! – удовлетворенно сказал Тихов, – а был случай, как один МРК чуть на абордаж с баграми да лопатами не пошел на «Машку», еще ту, первую! Она тогда вообще заарканила новую торпеду и тащила к себе, как загарпуненного кита! И командир решился! Объявил тревогу и готовность к абордажу! Кому бы досталось за такой подвиг – это, конечно, вопрос! – усмехнулся Константин Александрович. – Норвежцы сообразили, что дело пахнет керосином. В смысле – скандалом, и сбросили удавку. Так вот и обошлось! А мы сегодня очень вовремя успели! Молодец твой минер, просчитал! – сдержанно похвалил начальник штаба дивизии.

Глава 6. В море всегда есть место… чему-нибудь

Выйдя на правое крыло мостика, вахтенный офицер Владимир Журков одернул зазевавшегося, глубоко «ушедшего в себя» сигнальщика. Махнув в сторону полигона, на котором угадывались угольно-черные, горбатые силуэты сразу двух подводных лодок, он спросил спокойным, будничным тоном: – А скажи мне, дорогой товарищ, что это там, вдалеке, так красиво проблескивает желтым светом?

На этот простой вопрос он рассчитывал получить такой же простой и однозначный ответ, и вернуть внимание сигнальщика к обстановке. Все просто! Но не тут-то было!

О чем думал этот сигнальщик, было неизвестно, но выдал он ответ, ставший бессмертным: – Это снегоуборочная машина, товарищ капитан-лейтенант!

На ходовом посту разом наступила гробовая тишина. На целую добрую минуту! Никто сразу не нашелся, что и сказать. В этой тишине был слышен только возмущенный громкий писк сельсинов стрелочных приборов… Они как будто даже громко взвыли в этот момент!

Потом Журков присел на корточки от изнеможения, и слезы были готовы выступить из его смеющихся глаз. Караев от неожиданности откусил фильтр у незажженной сигареты, которую держал в зубах, рулевой так резко повернулся в сторону сигнальщика, что его пилотка слетела на палубу. Жильцов, ясно слышавший гениальный ответ, звучно икнул. А потом все дружно захохотали!

Тихов, внимательно наблюдавший в индикатор кругового обзора, самое интересное пропустил, и ему еще долго никто не мог объяснить суть происходящего, в которую он честно пытался вникнуть.

Но, в результате, встряхнулись все! Сигнальщик пошел красными пятнами от смущения, и даже самому себе не мог объяснить, как ему удалось ляпнуть такое! Это же надо! Видно, в думах своих он был очень далеко и от вахты, и от самого моря, неизвестно где…

– Где-где? В черном треугольнике! – проворчал Караев – там у матросов всегда все мысли, в конце концов, сходятся…

– Это где??? – недоуменно переспросил разведчик, подозревая, что это, все же где-то на корабле, который он знал плоховато.

– Вот-вот! Именно там, по рифме! Лейтенантов своих спроси – они знают, они тебе расскажут!

– Не только у матросов туда притягиваются мысли, Дмитрий Витальевич! У многих кобелей и постарше они туда бодро ныряют, лишь только отвлечешься! – наставительно поправил командира Тихов, посмеиваясь.

«Да-а-а! Бессмертие во флотском фольклоре нашему «Бесшабашному» уже гарантировано!» – подумал Крутовский, незаметно смеясь себе в усы.

Гидроакустики засекли далекое призывное пение касаток, пустили звук в трансляцию. Было в этом что-то завораживающее… и вскоре два больших красивых зверя грациозно поплыли у борта, то взлетая над волнами, то с шумом уходя в глубину. Вода, смыкаясь за ними, отливала изумрудным цветом, проскальзывая по идеально-обтекаемым телам, а гладкая кожа переливалась радугой в свете солнца. В их движениях играла дикая, природная сила и нельзя было не залюбоваться этой игрой!

Сурков вытащил на ходовой сигнальные гранаты, взрывающиеся на определенной глубине, но командир запретил даже думать о том, чтобы «пугануть» касаток!

– Крутовский, вашему пироману что, заняться нечем? Чем ему касатки-то бедные помешали? – поинтересовался Тихов.

– Я на всякий дежурный случай, товарищ капитан 1 ранга! А вдруг кто за борт сыграет, или барказ спустить придется? Пугнуть же китов будет надо! Они получат по ушам гидродинамический удар, и сразу удерут! – оправдывался Сурков.

– Вот ты смотри, чтобы тебе по ушам не дали, если потеряешь свою гранату-то! – усмехнулся командир.

– Кстати, ты и своему человеку, упавшему за борт, этим взрывом все внутренности до конца отобьешь! И конец – тоже! Чтобы уж наверняка, и с гарантией! Это уж точно! – заверил развоевавшегося старлея мудрый и опытный начальник штаба. «Не настрелялись, не наигрались в войну-то! Значит, еще все впереди! Хуже, когда ему все станет по фигу. Вот тогда…» – подумал он.

– Между прочим, касатки – это не киты, а самые большие дельфины на планете. Они на человека никогда не нападают! – авторитетно заявил доктор, зачем-то вызванный на ходовой к командиру.

– Доктор, позвольте! А эти самые касатки сами-то знают?

– Что – знают?

– А вот то, что они не нападают на человека? И, вдруг нам высаживаться на барказе, буй какой или чего еще подбирать? – спросил у врача капитан 2 ранга Жильцов.

– Ну-у-у, – протянул начмед Венценов, со скрытым сомнением. – Из любопытства, может, в барказ бы они носами и потыкались. Могли бы нечаянно перевернуть его, конечно… но вот напасть… не знаю!

– Ага! Значит только из любопытства? Вот теперь я буду спокоен! – подхватил ехидный Журков. – А любопытство – у них сугубо научное или гастрономическое, тоже? Орать что-то вроде: «Я не вкусный!» – надо? – прицепился он к доктору.

– А если у них возникнет такой интерес, то орать-то уже поздно будет! – ввернул кто-то.

– Эй, а ну, закрыли свой Бакинский базар на ходовом посту! Даже замполит молчит, как положено, внимание не отвлекает. А эти разошлись! Юмор бьет ключом! Чистый КВН! Всему предел бывает! Рулевой вон этот юмор ваш запоминает, чтобы в кубрике с братвой поделиться, а корабль идет, как бык… это самое! – прикрикнул командир, напомнив офицерам, где они, собственно, сейчас присутствуют.

– А ну, не виляй! Рыскаешь, то вправо, то влево по курсу, как пьянчуга по пути из кабака!!! – это уже Караев сходу «подравнял» рулевого.

«Вообще-то, это дело вахтенного офицера!» – устыдился Журков и сделал вид, будто он в этот момент изучал обстановку по правому борту, где было видно взлетающие сигнальные ракеты, очевидно, обозначающие место идущей торпеды.

«Безшабашный» еще долго ходил за «Марьятой». Больше оторваться ей не удавалось. Хватит, ученые!

Глава 7. Если море горбатое…

Получили штормовое предупреждение, и, хотя погода все еще радовала и искрилась летним солнцем, волны стали повыше. Штурман ворчал, что где-то в столице что-то перепутали, а теперь вот еще возьмут и накаркают. Но командир, молча указал ему на небольшую черную тучку на северо-западе, в которую медленно погружалось солнце. Похоже, что она набухала и разрасталась, а из-за горизонта лезли и ее приотставшие подруги.

– Штурман, вспомните у Лухманова: «Если солнце село в тучу – жди, моряк, на море бучу!» – напомнил Караев. – Классика!

– Если есть ему что вспоминать, конечно… – пробурчал сквозь чуткую дрёму Константин Александрович из-под мохнатого воротника командирского тулупа, куда он прятал усталые от напряжения глаза.

– Да и у меня нога, перебитая когда-то, мозжила всю ночь. Примета верная! – согласился Егоркин, принесший на подпись вахтенному офицеру журнал обходов дежурного по низам.

Командир как в воду глядел! Впрочем, именно туда он и глядел, и видел именно то, что положено видеть опытному моряку, в отличие от восторженных романтиков и равнодушных балбесов, не отягощающих свои мозги лишними знаниями!

Море потемнело, стало живым, переливающимся тяжелым ультрамарином. Ветер скоро запел в антеннах на разные голоса, затрепетали флаги на сигнальных фалах. Волны покрылись белыми «барашками», становились все больше и больше. А вот уже корабль стал тяжело переваливаться с борта на борт, а валы с шумом грохали молотами в борта и злобно шипели. Где-то внизу на палубу полетели с баков матросские кружки и тарелки, беспечно оставленные на них камбузным нарядом. Всё стало свинцово-серым, волны заливали палубу, зло били и по пусковой установке на полубаке, и прямо в лоб, в надстройку. Корабль взмывал на крутой волне и тяжело ухал в открывающуюся, кипящую пеной, темную бездну. С иллюминаторов ходового поста открывалось впечатляющее, жутковатое зрелище.

Вокруг все потемнело – и небо, и море. Куда девался яркий ультрамарин! Черные, как жирная сажа, тучи грозно растекались по небу, опускались до самых мачт… Где-то далеко на юге часто полыхали зарницы. С океана тащило огромные мрачные массы водяной мороси, тяжело пролетавшие над кораблем рваными клоками. На ходовом враз стало сыро и холодно.

Серые, промозглые, крутые валы валяли корабль среднего водоизмещения, как хотели – и с борта на борт, и с носа на корму. Экипаж внизу уже начал страдать от качки. На ходовом, стараясь сохранить равновесие, все вахтенные приняли свои меры. Кто встал «врастопырку», вцепился руками во что мог, кто забился между приборами, сокращая для себя возможность всякого «принужденного» движения.

Из затемненного ГКП прямо на ходовой, балансируя руками, ввалился «шаман» со своим секретным чемоданом – принес очередную срочную шифровку.

– Ага! Не забыл нас всемогущий штаб! – сказал Караев, что-то пытаясь разглядеть в тумане по курсу корабля, и, одновременно, изучая планшет с телеграммой в своих руках.

В это время сторожевик бросило на борт. «Шаман», который стоял пред Папой и ни за что не держался, полетел в сторону, успев судорожно схватиться за ручки машинных телеграфов, жалобно тенькнувших.

Командир быстро вернул их на место и проникновенно пробурчал: – Шаман! Когда ты здесь в следующий раз куда лететь будешь – уж лучше за мои…, мгм, хватайся, чем за телеграфы!

Действительно, это была не самая лучшая точка опоры. «Дайте мне точку опоры – и я переверну вам корабль!» – где-то так!

Со скрипом и стоном, «Бесшабашный» потянул вверх свои мачты, пытаясь вернуться на ровный киль.

Экстренно задраивали иллюминаторы, затягивали тугие барашковые гайки на них. Еще раз, по новой, крепили имущество по штормовому. Командир несколько раз объявил по громкоговорящей связи запрет на выход на верхнюю палубу.

«Всегда найдется головотяп, желающий вылезти на палубу и угодить под мощную волну! И почему-то многих тянет отдать жадному морю свой обед или ужин, перегнувшись через борт и не взирая ни на что!

А вот этого как раз и нельзя делать при шторме – на это есть в достатке гальюны. Так нет же, каждый раз лезут на верхнюю палубу!» – беспокоился старпом Меркурьев.

Тем временем, «Марьята», вероятно получила команду укрыться от шторма. Да и «ловить»-то ей пока стало нечего – не до того! Не до игр – все пошло всерьез, с морем не до шуток! Командир «разведчика» вежливо попрощался в открытом радиоканале, выслушал ответные «расшаркивания», пожелал счастливого плавания и повернул корабль восвояси. Хороший, мол, я парень, вот только работа такая…

Караев молча сунул микрофон Жильцову и тот вежливо что-то ответил, и даже пошутил на хорошем английском. Командир проникся тайной завистью к его произношению. Но – каждому своё!

– Леди с дилижансу – пони в кайф! Как говорят наши заклятые друзья англичане, в переводе на язык родных осин – удовлетворенно заключил Караев. Уж как умел!

– Ну, твой английский – чистый Оксфорд! – иронично закивал Жильцов.

– Приятно слышать такое от знатока! – шутливо раскланялся командир.

Через некоторое время «Бесшабашный» тоже получил команду на прекращение слежения и возвращения в родную базу.

Перед рубкой дежурного по кораблю на палубе лежал корабельный пёс Мишка. Он не понимал, почему это он не может ходить ровно, и тихонько поскуливал. Его когти только скребли по старому скользкому линолеуму, и не могли удержать большое сильное тело. Мохнатый Мишка катился в угол, стукался и оставался там. Но только до тех пор, пока корабль не начинал крениться на другой борт! Егоркин ухмыльнулся и пожалел бедного пса, почесав ему за большим ухом. Тот доверчиво прижался к мичману. «Посмотри, как мне плохо!» – говорили его большие черные глаза.

Несмотря на обеденный перерыв, и привлекательные запахи жареных пышных котлет, с чесночком да с обилием лука, желающих поесть в столовой команды особенно не наблюдалось. До борща и каши ли было народу, когда корабль летел куда-то вниз, а сжимавшийся в ужасе желудок устремлялся куда-то к горлу… И так – каждые пару минут! Запах пищи, призванный возбуждать аппетит, у большинства будил как раз противоположное чувство! Кое-кого выворачивало наизнанку, кому-то уже было все равно – даже «травить» было нечем! Привыкание вестибулярного аппарата к качке наступало уже только в длительном плавании, а во время коротких выходов доставалось очень многим. Говорят, что нет равнодушных к качке, просто всех она «достает» по-разному!

У Егоркина же была противоположная реакция на качку: с ее разгулом, желудок начинал зверски урчать и настойчиво требовать пищи, не взирая на время суток. И вот тут только давай – злые языки говорят, что как-то раз, во время бешенного урагана, зацепившего «Летучий», на котором он служил, своим крылом, Александр Павлович, по рассеянности, съел тефтели за всех мичманов корабля, а потом закусил все это целым «бачком» пюре.

«А что я сделаю, если у меня проект такой? Метаболизм, значит, особенный?» – оправдался перед смеющимися сослуживцами и самим собой Палыч. Сейчас он набрал прямо из бочки у камбуза крепких соленых огурцов, не забыв прихватить с пустого бака полбулки черного хлеба и пару больших котлет.

Тут на глаза ему попался тот самый рыжий торпедист, что из последнего пополнения. Его огненная шевелюра вполне гармонировала с бледно-зеленой физиономией.

– Что, плохо? – посочувствовал мичман, – на, вот, ешь – полегчает! – протянул матросу соленый огурец.

– Верное средство! – уверенно подтвердил возникший из недр машины Антон Гузиков, старшина команды турбинистов, тоже влезая рукой в эту бочку.

– Как твои? – поинтересовался Палыч, кивнув на бойцов в перепачканных комбинезонах.

– Спасибо, хреново! – отозвался Гузиков. – Да еще фланец на водоотливной потек. Как всегда – вовремя! Кое-как затянули, теперь – откачиваем. Трюмачи у гидроакустиков давно уже кувыркаются – там тоже что-то протекло! И, похоже, – не слабо! Насосы еле справляются…

– А все гадости – всегда не вовремя и всегда – не кстати – согласился Егоркин. Про себя подумал – на то и шторм, чтобы показать, что, где, и у кого что-то не так!

Волны многотонными молотами били в борта, тяжелым катком прокатывались по палубе. Стоял непрерывный грохот, ветер ревел вовсю! Было как-то неприятно, если честно сказать!

– Ого! Кажись, всерьез вляпались! – сказал Паша Петрюк, прислушиваясь к грохоту волн на верхней палубе.

– Там аж винты из воды выскакивают – не то испуганно, не то восхищенно говорил молодой матрос с БИПа, с лицом бледно-зеленого цвета – как раз, под цвет обшивки бортов на камбузе.

– А это ты откуда видел? – грозно спросил Бердников.

– Да бывало и покруче! – успокаивал моряков Крутовский: – Корабль на то и корабль, чтобы по морю ходить, а не тонуть и переворачиваться! Не бойтесь, все нормально! Никому наверх не вылезать! «Мама» сказать не успеете! – пригрозил капитан-лейтенант матросам и старшинам. Потом обратился к Егоркину: – Пойдем, Палыч-сан, на хозяйство свое глянем!

– Чем волна круче, а машины и отливные насосы – хуже, тем больше верующих на корабле, и тем крепче их вера в Бога! – ехидно процитировал кого-то Бердников.

– Кто в море не ходил – тот от души Богу не маливался! – поддержал замполита наследственный холмогорский помор Гузиков.

В коридоре Тихов, уже поддевший под летний китель вязаный свитер с высоким воротником, отказавшись от любимого, но промокшего пальто, столкнулся с Бердниковым, возвращавшимся с обхода по кораблю.

– Как полмарсос, замполит? – поинтересовался начальник штаба. Давно уже должность Бердникова называлось совсем по-другому, пройдя целый ряд скоропалительных и не прижившихся названий, да и такого понятия – политико-моральное состояние – тоже уже не существовало в руководящих документах. Однако Тихову – и Бердников прекрасно знал это – все эти «формы для проформы» были «по барабану». Поэтому он и ответил в тон ему:

– На высидуре! – что когда-то означало: «На высоком идейном уровне!». Теперь такого уровня даже не требовалось, с идеями, опять же, давным-давно было очень худо. Поди разберись, какие в ходу! Или их просто не было, или, если были, то какие-то не совсем те…

– Молодец! Грамотно отвечаешь! – благосклонно отметил Константин Александрович Тихов, проходя на ходовой, ловко лавируя между приборными ящиками, уверенно попадая в такт качке.

– Бумажки-то в порядке? – с тенью иронии спросил он: – А то в базу придем, людоведы нагрянут – враз загрызут! Им-то шторма по фигу, политотдел ни хрена не смоет И бо фундамент на сваях! – Тихов не больно жаловал былые политотделы, и не верил, что они изменились.

– Не так страшен черт, как его малюют! – беспечно отмахнулся Бердников.

– Ага, Бог не выдаст – партком не съест! – припомнил Константин Тихов поговорку из своей бурной и боевой молодости.

Глава 8. О каких подвигах лучше бы и помолчать…

Готовились в боевой части к морю хорошо, на совесть, но волны уже который час вовсю лупили в лоб по пусковой, по РБУ, тяжело прокатывались по торпедным аппаратам. Поэтому Крутовский решил подстраховаться, и осторожно проверить, как его матчасть и люди выдерживают этот шторм. Мало ли…

Вдруг что-то грохнуло наверху, рев ветра и волн стал слышнее. На палубе послышался звук быстрых шагов.

– Вот ведь черт! Кто-то все же вылез на палубу! – крикнул Андрей и метнулся по трапу, отгоняя от себя мрачные предчувствия.

– Палыч! За мной! – и два прыжка преодолел ступени крутого трапа.

– Сейчас поймаю – убью! – многообещающе зарычал Егоркин устремляясь за своим командиром, а про себя молился: «Только бы не смыло обормота, только бы успеть!». Он еще не знал, кто это будет, но очень хорошо представлял, что творится на палубе. Он за себя не переживал – попадая в передряги, он, конечно, боялся – но уже потом, многократно переживая случившееся. В опасности – как в бою, как в драке – лучше довериться инстинктам. Тело само сделает то, что должно! Будешь долго думать – все только хуже обойдется. Проверено опытом!

Тут корабль накренился на левый борт, Егоркин врезался боком в какой-то прибор, тупая боль прошла молнией через все тело. Он вцепился в поручни трапа и когда, перестав взбираться на очередную волну, «Бесшабашный» тяжело ухнул носом в мокрую холодную вязкую бездну, мичман вымахнул в тамбур. Ветер злорадно выл в снастях над головой. Дверь на палубу была приоткрыта. В ее проеме Палыч увидел, как у торпедного аппарата, погрузившись в волну, барахтается матрос, а Крутовский одной рукой держит его за воротник робы, другой сжимает «гусак» пожарного гидранта из последних сил.

Раздумывать было некогда! В тамбуре были сложены страховочные пояса, бросательные концы шкафутовой швартовой команды. За спиной Егоркин скорее почувствовал, чем увидел двух моряков. Распутать бросательный – дело двух секунд, два движения – петля готова и надета на грудь, второй конец брошен матросам – Вяжите быстрей и держите крепче! – бросил он им. Корабль взбирался на гребень волны, вода скатилась к корме, обнажив палубу. Следующая волна станет последней для Крутовского и матроса, которые только начали приподниматься с торпедной палубы.

– И-э-э-х! – подбадривая себя, лихо закричал Егоркин, рванувшись к ним. Подхватив Крутовского, который тоже захватил его за бросательный конец, он рванул на себя и невероятным усилием оторвал от палубы ошалевшего, насквозь, до самой покрытой пупырышками, кожи, до самой собственной шкуры мокрого матроса.

«Бесшабашный» стал сваливаться в жадно разинутую пасть взбесившегося моря, в очередной раз разверзнувшейся у него под форштевнем. А вот теперь это было на руку! Только бы в дверь сразу попасть! – зуммерила лишь одна мысль в голове у Палыча. Они огромным комом успели влететь в дверь, тут же подхваченные крепкими руками матросов и каким-то чудом оказавшегося тут Петрюка. За ними захлопнули дверь и завернули запор кремальеры. И тут грохнула волна и зашипела от злости, змеясь по палубе! Крутовскому натурально послышался удаляющийся в море злорадный, жуткий хохот…

Можно было перевести дух… тут Крутовский, наконец, разглядел того, кого до сих пор сжимал мертвой хваткой. Это был тот самый рыжий, конопатый матрос, заступавшийся за «годков» на камбузе.

– Фоксин! Ты?! Твою бригаду так и распротак! Какого черта потерял на верхней палубе?! – взревел Крутовский.

– Да я тебя сейчас в гальюн, всего как тряпку, выжму, мокрая ты курица! – вторил ему Егоркин, еще не остывший от приключения.

Никто и не думал слушать его какие-то глупые и слабые оправдания. Передав перепуганного рыжего старшине Степану Яшкину и наскоро проинструктировав того, Егоркин переключился на Крутовского. Рукав его кителя был разорван обо что-то острое, по руке текла алая кровь, и обильно капала на палубу. Сам он вымок до единой нитки, но в горячке нервного напряжения еще ничего не чувствовал. Его уже перетянули выше локтя тонким прочным ремнем.

– Ф-ф-у, однако – облегченно вздохнул Палыч. – Пусть этот рыжий щенок запомнит этот день, как свой второй день рождения! Да и вы – тоже! – обратился мичман к Андрею.

Спустились в амбулаторию, где доктор уже осматривал рыжего «героя дня», как следует измазав его йодом и зеленкой. Рядом стоял Яшкин, готовый прийти на помощь. Но его самого заметно мутило – и от шторма, и от запаха лекарств.

На снежно-белой переборке маленькой амбулатории – лаковая картина. Между прочим, работы самого Крутовского, и подаренная им же Арсению на день рождения. На этой картине была известная медицинская эмблема, в просторечье известная как: «Тёща ест мороженное».

Теща, в собирательном образе, конечно, была замаскирована под породистую изящную кобру, наклонившуюся над чашей. В золотистой чаше-«креманке» жизнерадостно виднелись разноцветные шарики пломбира… Что же, недурно, остроумно… – тут автор самолюбиво, одобрительно хмыкнул. Хвали сам себя – чтобы ругать, всегда найдется достаточно желающих!

«А что? А очень даже ничего! Со вкусом все в порядке. Да и где-то оригинально, образно! Академическая техника присутствует, опять же…». Он тайком вздохнул – чего бы они понимали, критики-то? Легко обидеть художника, когда у критика звезд больше!» – припомнив пренебрежение Караева к его работе, заключил Андрей.

– Как он? – поинтересовался Крутовский, кривясь от боли и снимая насквозь промокший, противно-холодный китель, кивнув в сторону рыжего Фоксина. Матрос, полностью избавленный от одежды, насухо вытертый и укрытый шерстяным одеялом, сидел на лежанке, нахохлившись, как воробей под дождем и дрожал всем телом.

– А, ерунда! – пренебрежительно отмахнулся корабельный врач, через пару дней и царапин не останется. Вот только впечатлений ему надолго хватит!

– Впечатления ему пригодятся на всю его жизнь, а вот пару синяков я бы ему все же добавил! До комплекта! А то ему явно чего-то не хватает! – задумчиво, даже – сожалеюще протянул Егоркин. Рыжий испуганно сжался.

– Бросьте, Александр Павлович! – доктор попытался грудью прикрыть матроса.

– Да успокойся ты, доктор! – устало заметил Крутовский, потихоньку приходя в себя. – Уж если Палыч не пришиб его ещё на палубе или в тамбуре – значит, больше не тронет!

– На этот раз! – согласился Егоркин, тоже освобождаясь от мокрой одежды, готовясь к осмотру. – Я его просто спросить хочу: – этот балбес понял-то, что его сейчас с того света достали?

– Ему нечем понять, всю его думалку волной о палубу обстукало! – поставил диагноз Петрюк, заговорщицки подмигивая Палычу.

– А что Крутовский? – прицепился тот к доктору.

В этот самый момент Андрей зашипел, как разорванный шланг высокого давления – доктор обработал йодом края раны, из которой сочилась темная, тягучая кровь. – Ты бы, Эскулап хренов… твою дивизию… через пень-коромысло… вокруг брашпиля… хоть бы предупредил, как в рану йодом лезешь, а то я чуть не… в штаны! – выругался Крутовский, у которого даже выступили слезы – так здорово щипало!

– Синячина будет здоровенная! И шкура пострадала, шовчик маленький сейчас наложу – пропустил он мимо ушей некомпетентную реплику Андрея. – Пока вроде ничего больше! Как до базы доберемся – то рентген.

– Садист-самоучка!

– Ну, это уж нет! Семь лет в очереди за дипломом стоял! – обиделся Венценов, готовясь шить ему рану, и возившийся с инструментами и баночками.

– Да, кстати, и вам тоже рентген не помешает! – Это уже – к Егоркину. – А вон, справа на нижних ребрах, тоже здо-о-ровый синяк нарастает! – вместо ответа вынес приговор нахмуренный доктор, никак не отреагировавший на матообразную критику Палыча, которому он промял ребра своими твердыми пальцами.

Лицо Яшкина по цвету стало уже бледно-зеленым.

– Вона как! Яшкин кровь начальника увидел – и ушел… держи его, Паша, сейчас в обморок хлопнется! Башку-то разобьет об докторские штучки!

– Док, нашатырь давай! – сказал минер, но тут бедного Яшкина вывели из амбулатории и потащили куда-то в лазарет.

Арсений сделал обезболивающий укол Крутовскому, ловко и уверенно наложил швы на рану, затянул повязку. – Порядок! Можешь рвать свою шкуру дальше!

– Ты где так насобачился раны шить? – с уважением спросил Андрей.

– Да было дело! На выпускном курсе в отпуске был, а у южных соседей тогда шел такой мордобой… Вот я туда и рванул! Врачебный долг и опыт! Целый месяц по шесть-восемь часов у стола стоял, иногда – и больше, операции на потоке делали! От их президента у меня есть персональное «спасибо» в рамочке! Так что твоя рана – для меня семечки! – похвастался доктор.

Тут он оценивающе оглядел Палыча.

– Да ну, доктор, обойдусь – бросьте – как на собаке заживет! – хвастливо сказал Егоркин, но тут же кашлянул. Отхаркивая противную холодную воду, он болезненно скривился – боль опять пронзила ребра.

– Так! – заметил доктор, – либо ребра, либо хрящи, все же пострадали! – придем в базу, так – сразу в госпиталь! – не терпящим никаких возражений тоном заявил старший лейтенант.

– Палыч, не бунтуй! Доктор сказал в морг, значит – в морг! – встрял Петрюк.

– Типун вам на язык, Павел Анатольевич! Еще раз при больном такое услышу, так сразу наверну, чем ни попадя! – клятвенно пообещал Венценов.

– Это кто – больной? Егоркин? Да ему сейчас стакан залудить – и он без элеватора, вручную, свою РБУ-шку перезарядит! – похвастался своим другом кок-инструктор.

– Стакан-то? Не многовато будет? – усомнился Венценов.

– Ну, доктор, вы-то у нас – новичок, простительно, так я вам вот что скажу – а Петрюк глупости или чего там лишнего не скажет! Возьмем обычный чайный, или там граненый стакан. Сколько шила, водки или коньяка в него ни вливай – он остается трезвый – как то же самое стекло! Правильно? Ага! Вот так же – и наш уважаемый старший мичман Егоркин – он сам, как тот стакан! В него как наливается, так и выливается! Вот как! – вывел Павел Анатольевич мудреное логическое доказательство.

Доктор с сомнением, явно недоверчиво, покачал головой. Слыхал он такие байки, видал он такие еще «луженые глотки», но…

– Это сомнительная похвала! – заметил Андрей Крутовский. – Сейчас придем в базу, а Арсений Сергеевич Авиценов отправит нашего Палыча в психиатричку, прямо в наркологическое отделение…

– Вы мне льстите, сэр, всего лишь – Венценов!

– Да? Что вы говорите!? А, знаете ли, очень похоже! – дурачился минер, которого продолжал терзать внимательный доктор. (Все-таки Андрея хорошо побило!). Лучше смеяться, чем материться, считал Крутовский. «Однако, мат помогает все же лучше» – уверенно подумал Егоркин. У всех уже был собственный опыт ранений и травм.

– Спасибо! Не пропали даром труды моих преподавателей! Оценили! – отвечал доктор в тон Андрею.

В этот момент корабль опять повалился на борт, со стола в амбулатории полетели какие-то банки и склянки, ручки и железяки, что-то разбилось…

– Да, джентльмены рязанские, про шторм-то забыли за реверансами! – подколол офицеров Павел Анатольевич.

– Докладывать-то будем? – спросил старший лейтенант Венценов.

– Про что? Ах, про это? Давай потом! Штормяга какой, море раздухарилось не на шутку, командиру не до того… И Тихов на ходовом уши растопырил, а он долго, как правило, не думает… Тогда тебе тоже перепадет – так, на всякий случай! Да, ну а что, собственно, произошло-то? Пять синяков и тройка ссадин? Замнем! – про рваную рану на собственной руке минер скромно умолчал.

Доктор проявил свойственную мягкость характера и… согласился. Героическим, и даже – просто неординарным поступком, Крутовский свой «полет» за Фоксиным не считал, подумаешь! И теперь, совершенно искренне, хотел, чтобы об этом приключении узнали попозже. Нет, конечно, «заложат»-то обязательно, но вот бы попозже?

Тем временем мичмана ушли в каюту к Петрюку – сушиться, переодеваться и… глушить злобное урчание желудка у Егоркина. Хозяйственный мичман притащил ему полбачка плова, в который щедро, большими кусками, была вложена коком, настоящим природным узбеком из самого… Питера (вот так вот, ёпрст, дожили!), хорошая, жирная говядина со специями. Палыч сам принес еще миску соленых помидоров и хлеба. Звали с собой и Крутовского, но от запаха жирной пищи его стало немного подташнивать. Не то, чтобы очень… но сейчас он предпочел бы мясу черный хлеб и соленые огурцы, которых в бочке за время шторма изрядно поубавилось… Так же как и желающих плотно пообедать или поужинать – и среди офицеров, и среди команды. Обычный аппетит у него унес куда-то затянувшийся шторм… Андрей двинулся на ходовой – было время подменять Журкова.

Командир сквозь пелену и мрак клочьев водяной взвеси, пытался разглядеть что-то, ведомое лишь ему одному! Вдруг он обнаружил траулер, шедший прямо на скалистый берег, о который разбивались крутые волны.

– Так-так-так – протянул он, не отрываясь от окуляров визира. – Куда его хрен несет, интересно? Вахтенный офицер! Вызывать светом, докричаться по «Рейду». Дайте красные ракеты в его сторону!

– Н-н-да, и радостно примет героев на камни… родимая наша земля… – сквозь зубы Караев тянул что-то из своего репертуара: – Прям на камни – вдрызги киль, – И кораблик весь – в утиль!

– Хэ, – сказал Тихов, – тебе поэтические лавры покоя не дают! – и осуждающе покрутил он головой.

– Нет, не люблю лавровый лист даже в супе, а не то, чтобы на голове!

– Товарищ командир, рыбак на связи! – доложил вахтенный офицер Журков.

Тихов тут же отобрал у него микрофон и заорал, как обычно, драматизируя ситуацию. Но там видно, уж «проснулись» и здорово вздрогнули.

– От «рыбака» до береговой черты – меньше полутора миль, а там еще и отмели и камни! – доложил штурман командиру.

– Во дают, орлы! – удивился тот. И вспомнил, что тут, по берегу, уже довольно памятников в виде ржавых остовов таких «орлов»!

«Рыбак» стал отворачивать, раскачиваясь на волне, и ложась на обратный курс, отчаянно борясь с ветром. Понемногу он упрямо удалялся от берега, где бился бешеный прибой. Опасность, похоже, миновала.

Капитан «рыбака» связался с «Бесшабашным» и стал требовать адреса и телефоны, грозясь поить офицеров до полного отвала всю жизнь.

– Твоего «спасибо» мне вполне хватит! – устало ответил Караев. Но капитан не отставал – и вот тут Тихов послал беднягу со всеми его благими намерениями… по старой трассе.

Крутовскому даже стало как-то жаль капитана, не вовремя подвернувшегося под дурное настроение со своей искренней благодарностью. «Человек от чистого сердца…» – укоризненно думал минер. А Тихов, вдруг повернулся к нему и… неожиданно сказал: – А я микрофон отключил, перед тем как материться! Вот еще! Ни к чему ему знать про мое хреновое настроение!

Тут Андрей зябко поежился: «Неужели начальник штаба дивизии мои мысли читает? Ох, тогда… Да ну, на фиг, мистика!»

Тихов опять посмотрел на него и понимающе улыбнулся. Андрей незаметно смылся на другое крыло мостика и прильнул к иллюминатору, честно пытаясь хоть что-то разглядеть в обильных потоках воды на стекле.

Глава 9. Как не бояться родного причала

Наштормовался «Бесшабашный» вдоволь – второй раз за поход! В базу тоже запустили не сразу – при таком ветре в узкости опасно, а уж швартоваться без буксира – тоже совсем мало радости. Вот и пахали волны, бесконечно меняя галсы. Лишь к утру следующего дня море стало успокаиваться, ветер заметно стихал. На берег же продолжали идти накатные волны, утратив свою скорость, но не силу.

– Послушайте, Андрей Алексеевич! – обратился к Крутовскому капитан 1 ранга Тихов, когда тот заступил на очередную вахту. – Как вы смотрите на должность помощника на большом корабле? Командирские и морские качества у вас есть, но их надо развивать – уж поверьте моему опыту! Работать над собой надо, на соответствующей должности! – сказал начальник штаба, согревая озябшие руки о стакан с горячим чаем. Любимые перчатки он уже где-то потерял – по обыкновению.

На ходовом посту было прохладно. Не скажешь, что на календаре – июль, макушка лета! Впрочем – нашего лета…

– Здрасьте, приехали! – возмущенно вмешался в разговор «папа» Караев.

– Вот, поглядите! Форменный грабеж – наглый отъём собственности прямо при хозяине! Замполит, скажи, ты в курсе, какая это статья в УК? Как только кадры начинают оперяться – так дивизия сразу – хап, как татары за ясаком после сбора урожая! Между прочим, Меркурьев-то мой осенью на классы убывает. Набираться ума-разума, за командирским ученым статусом! Вы в курсе? Нет!? А кто мне старпома даст? Дивизия? Ага, конечно! Сейчас, только разбежится! Ага. лишь шнурки нагладит! Кроме «фитилей», которые дымиться у меня в… никогда не перестают, разве дождешься от вас чего доброго! И чего там – помощником? Здесь – сразу старпомом!

– Командир, вы не наглейте! Там – перспектива!

– А у нас – нет? Вы-то сами той же тропой прошли?

– Вот потому и предлагаю, что эту-то тропу прошел! – подхватил Тихов. – Тут-то в академию вполне и опоздать можно, пока-а-а еще начальники сочтут, что ты созрел! А вот туда рано не бывает, верно говорю! Как, впрочем, и с диссертацией – только что было вроде рано, а потом – бац – и уже поздно!

– Так это к вам вопросы – кто кадрами-то рулит? Родное командование – а разве нет? – совсем разошелся Караев.

– Кадры сами рулят начальниками! – съехидничал Бердников, заступаясь за своего командира – принесут готовое решение, обоснуют его хитро – и началь-нику не надо свои извилины расчехлять, «птицу» поставил, где начкадров указал – и ладно!

– Но-но! Раскритиковались! Дорастите сначала, потом будете кадровую политику перестраивать! – возмутился Тихов.

– Ну да, в святая святых… куда нам, сирым, с суконным-то рылом – да в калашный ряд!?

«Распалился Папа! В море он вообще никого не боится – форменный царь, Бог и воинский начальник! Здорово!» – восхитился Андрей, – «Сам решает, сам отвечает! Нет, как, все-таки, как верно, что в море капитанам запрещают брать жен – советоваться-то теперь не с кем! И никто тебе не говорит, куда рулить и что кому сказать! И не одергивают, когда «понесет по бездорожью» супротив начальства! Ага! А если бы? Тогда эти ощущения были бы у отцов-командиров не совсем полные, и даже – горько испорченные. Всё – только с оглядкой! Жены, говорят, даже декабристам испохабили всю каторгу!» – подумал Крутовский. – «У меня-то с женой – все, как надо! Но, может быть, только пока?» – честно усомнился он в себе.

– А что вы сами-то скажете, Крутовский? – спросил начальник штаба, созревший, видимо, в своем решении.

– Мне бы на своем корабле! Если можно… Нет, я тоже думал о командной линии. Тут не сомневаюсь! Но разрешите подумать? – скромно ответил Андрей.

– Ну, думайте, только быстрее! – с видимым разочарованием и даже с обидой разрешил Тихов. – В другой раз могут и не предложить!

– Так! – сказал повеселевший Караев. – Сейчас учиться будем! К вешке в открытом море все вахтенные офицеры у меня уже подходили самостоятельно. Теперь – к причалу! В натуре, без декораций! Сегодня швартоваться будет… – тут командир для виду протянул, будто действительно выбирая, хотя уже всем было ясно – кто будет.

– Капитан-лейтенант Крутовский! – закончил он, и сразу перешел к инструктажу: – Значит, так… швартоваться, конечно, будем кормой!

– Ага! Причалы как раз починили и покрасили! Теперь можно и долбать! – громким шепотом завистливо сказал Журков. Тихов погрозил ему кулаком и три раза постучал по дереву – чтобы не сглазил!

«Вот вредный мужик!» – ругнулся про себя Андрей, глядя на Журкова. «Ну, погоди! Попросишь и ты у меня водички в знойный день! Мстя моя будет страшной и жестокой! Но – к черту! Потом! Надо сосредоточиться! Уж радости каким-либо ляпом я тебе не доставлю! Надо сосредоточиться на швартовке. Кормой так кормой!» – пожал плечами Андрей, как обычное дело! Сколько раз видел со стороны и даже критиковал… кое – кого. А сам…

А меж тем в узкой Противосолнечной дул заметный отжимной ветер. Причалы бригады приближались. Навстречу «Бесшабашному» со всей губы Противосолнечной несло пустые, пластиковые и даже – стеклянные бутылки. Их было невероятно много.

– Блин! – возмущенно сказал Меркурьев, – такое впечатление, что вся утонувшая Великая Армада бросила нам свои приветы в бутылках! За неимением другой связи!

К удивлению офицеров, на корне родного причала столпились женщины, встречавшие корабль.

– Однако! Громяковский решил сегодня устроить возвращающимся героям торжественную встречу! С женами, детьми, цыганами, медведями и шампанским! – иронично протянул Тихов. Ему такая встреча не угрожала – жена была даже не во флотской столице, а где-то на далеком юге вместе с детьми – отпуска, как часто бывает, опять не совпали…

Скопление людей на причале вызвало живейший интерес у стаи бродячих собак, которые всегда обретались на территории бригады. Громадный Мишка с «Бесшабашного» был у них в признанных вожаках и пользовался большой любовью у всех местных разномастных и разнокалиберных сук. Пёс приветственно и радостно взлаивал на юте, размахивая пушистым хвостом как сигнальным флагом, хвастаясь морскими подвигами, радуясь своему пестрому гарему и предвкушая встречу.

– Как настоящий моряк! – одобрительно покивал головой Петрюк, наблюдая собачью радость. – Готов осчастливить всех и немедленно! Вот только всегда не получается…

– Так он же не нахлебается до срабатывания блокировки и падения фэйсом в салат! Каждый раз! – подключился Палыч, – у него может быть все и выйдет – если всерьез озадачиться!

– А сам-то? Кто бы подкалывал! – огрызнулся главный кок.

– А я что? Я тоже такой же, как и ты! Что, лучше, что ли? – примирительно, с сожалением, вздохнул Егоркин.

Первый подход был неудачным, инерция погасла раньше, чем рассчитывал, а обрадованный ветер, дуя прямо в высокий борт, тут же оттащил корабль от причала. Можно было бы подать концы и подтянуться на шпилях, но Караев отрицательно покачал головой и коротко сказал: – Галс вышел тренировочный, пошли на второй заход.

Черт! Получилось почти все нормально, но с реверсом опоздал. И пришлось отрабатывать обратно. Тихов не проронил ни слова, и соблюдал спокойствие. А уж как хотелось ему все прокомментировать и поучить Крутовского уму да разуму… Журков, знавший нрав начальника штаба, оценил это про себя как его личный подвиг!

Между тем, гражданская публика на причале заволновалась. Не понимая происходящего, Громяковский, внутренне закипая, тихо сказал флагманскому штурману:

– Не мог Караев устроить показательную швартовку как-то в другой раз! Макаренко, понимаешь!

Собаки на берегу подняли лай, спустившись к самой полосе осушки между причалами. Мишка тревожно бегал по палубе, туда-сюда, не останавливаясь, иногда нетерпеливо подвывая и взлаивая.

А Караев на крыле мостика незаметно для себя растер между пальцами уже вторую сигарету.

– Ну, Бог любит троицу! – сказал он минеру. С Богом! Еще раз!

Андрей чувствовал, как по его спине, по груди течет противный липкий пот, и стекает куда-то вниз, только этого и не хватало! Лоб тоже взмок. Да, теперь на продуваемом холодным, с моросью, ветром ходовом он чувствовал себя как в Сахаре! Вытер с лица пот пилоткой, он стиснул зубы, взялся за микрофон и отдал первую команду.

«Так идут на дуэль или в атаку!» – подумал Тихов, который, к его собственному удивлению, тоже вспотел от переживаний. Он-то сейчас ничего не боялся. Просто сочувствовал – и Караеву, и Крутовскому.

Взвыли турбины, пыхнуло в небо сизым дымом. Вскипела вода за винтами. А когда корабль дал ход, вновь удаляясь от причала, пёс укоризненно, трижды гавкнул охрипшим лаем в сторону мостика и… бросился в воду с борта.

– Да, потерял Мишка всякую надежду и веру на минера! А любовь, блин, сильнее служебного собачьего долга оказалась! – резюмировал Егоркин, покачивая головой.

– Паша! – обратился он к Петрюку. – Ты может быть, тоже… того… не дожидаясь, пока трап-то подадут? А то когда еще Крутовский… Правда, такой шубы, как у Мишки, у тебя нет, но… Тут совсем не глубоко! Гребанешь своими грабками раз двадцать и твоя Елена примет тебя прямо в распростертые объятия!

Послышался дружный смех. Петрюк привычно беззлобно ругнулся в адрес старого приятеля…

На берегу уже несколько под уставшие зрители тоже оживились, послышались смешки. Мишка плыл к своим друзьям и подругам спокойно и уверенно, оправдывая «водолазное» русское название своей породы. А стая дворняжек, радостно повизгивая и взлаивая, приветствовала своего вожака, уже добравшегося вплавь до берега и своего личного гарема. Суки радовались, нетерпеливо облизывая соленую воду с роскошной черной шубы-мантии своего повелителя…

Третий раз корабль ошвартовался лихо, красиво и даже где-то – легко.

– Как на картинке! – наконец, прервал свое молчание Тихов. – Молодец, Крутовский!

– Не многим хуже меня! – похвалил и Караев, обычно не больно-то щедрый на похвалу. – Замечания потом разберем, сам, видно, понял, что к чему! А в целом – неплохо! – заключил командир и облегченно вздохнул.

На палубе уже вовсю распоряжался старпом. Моряки ставили трап, заводили дополнительные концы, приводили в порядок шпили и швартовные устройства.

На борт поднялись комбриг и Громяковский, приняли доклад командира. И вот тут уже разрешили подняться на борт встречающим. Караев незаметно подозвал к себе Нетребко и тихо сказал: – Давай. Михаил Васильевич, готовьте с Пашей Петрюком «натриморд» у меня в салоне, и личному составу – праздничный обед. Офицеры, по возможности на берег сойдут… а впрочем… Аппетит после трех дней шторма будет зверский! Выдержат его твои запасы-то?

– Опять обижаете, товарищ командир! – делано возмутился помощник по снабжению. – Все уже давно сделано! А насчет запасов – так не первый и не последний день служим! – хвастливо сказал офицер и довольным жестом разгладил свои рыжеватые усы.

Тихов прислушивался к веселой суете, краем глаза наблюдал за молодыми офицерами и мичманами, и чувствовал себя каким-то лишним на этой радостной встрече. Он вспоминал, когда его раньше тоже радовали и возбуждали такие моменты… И где-то завидовал! «Да, утратил я уже, видно, «вкус халвы»! Вернется ли он еще в этой жизни? – устало подумал он.

Известие о том, что за ним давно уже из дивизии выслана машина, не вызвала у него никакой реакции. «Ну, часом раньше, ну, часом позже – в пустую квартиру, где даже кошка не ждет? Соседям отдал, чтобы с голоду не спятила! Завтра-послезавтра заберу. Если опять в море не «зарядят»! Завалиться, что ли, к кому из друзей, без предупреждения?» – обдумывал он варианты. Тихов, по обыкновению, открыл было рот, заготовил ругательства и… закрыл, вспомнив про женщин и детей. «Одичал в «мужчинском» обществе-то!» – нашел удобную причину утраченного самоконтроля Тихов, и обреченно потопал в каюту командира, где его точно ждали, и где-то даже были рады.

– «Натриморд»-то, достархан, наверное уже накрыт, стаканчики вспотели от замерзшей водки… а почему бы и нет? Дело сделано – вроде как и магарыч с командира! – пошутил сам с собой начальник штаба, входя в салон Караева.

– От замерзшей водки.

Хрипнут наши глотки…

Припомнил Тихов куплет военной песни…

К Крутовскому подошел улыбающийся Журков, закончивший со швартовкой на юте.

– Класс! – сказал он восхищенно и протянул руку. – Поздравляю! С тебя – простава! Не каждый раз швартуешься на глазах у восторженных женщин!

– Само – собой! Когда за мной пропадало? – пожал плечами Андрей. «В сущности Журков не плохой мужик!» – подумал он благодушно и решил отложить планы мщения «на потом».

– А у меня бы получилось не хуже! – ревниво вставил Журков.

– Нет, ты, все-таки, зануда, и – зараза! – заключил механик, одетый в привычный комбинезон, с неразлучной ветошью в руках. В кармане торчал гаечный ключ – сам Балаев как-то уверял, что с ним ему легче думается над инженерными проблемами.

– «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны! «– тоже заступился за Крутовского Меркурьев, заодно «уев» самого артиллериста, известного своей вредностью: – Товарищ Журков! Я считаю, что на юте швартовой команде еще есть чем заняться! Проследите, пожалуйста! – сказал старпом, надавив на «пожалуйста».

– Да ладно вам, уже и пошутить нельзя! – ответил Журков и недовольно потащился на ют, к своим пушкам.

На причале уже стоял Сурков и его приятели – молодые офицеры с соседних кораблей. Он, размахивая руками, как сельский ветряк, рассказывал им какой был шторм, и какие волны, иногда кивая в сторону своего «бычка».

Егоркин, Петрюк и Гузиков стояли под руки со своими женами и о чем-то мирно беседовали. Крутовский учтиво поздоровался с женщинами. Его жены не оказалось – угораздило уехать с подругами в «Большую деревню» за покупками именно в этот день. Да и кто мог знать заранее – не боевая же служба, а просто рядовой выход! Просто поход!

– Вот теперь, товарищ капитан-лейтенант, можно и планах на ближайшее будущее поговорить! – сказал Егоркин, намекая на разговор в главной базе.

– А! – устало махнул рукой Андрей. – Сегодня на борту – я! Так что – счастливого отдыха!

– А кого я вижу! – радостно сказал замкомбрига Громяковский, вывернувший из-за группы офицеров и их жен. Он радушно протянул руку для приветствия и, от избытка чувств, хлопнул по плечу. Андрей зашипел от неожиданной боли.

– Ох, извини, дорогой! Честно, я забыл, что ты тут подвиги совершаешь! Конечно, «чайник» тебе, с одной стороны, начистить бы надо – но только за то, что не доложил. А с другой, вот что за матросом кинулся – молодец, да и по другому поступить – тебе же думать было просто некогда! Наградить бы следовало!

– Ага, уже заложили? Скорость стука, как скорость звука? У нас лучшая награда – это когда тебя прилюдно не изодрали!

– Да, любишь ты свое командование – сразу видно! – согласился Громяковский. – Ну почему сразу – заложили? Доложили вот! И не то, чтобы прямо сразу. А только – сейчас, и с восхищением и тихой завистью! – сказал замкобрига и поспешил к другим офицерам.

Удивленно покачивая головой, флегматичный механик стоял у борта, внимательно рассматривая ободранный штормом, прямо до рыжего сурика, борт, погнутые леера, сорванную с кильблоков и лежащую на боку шлюпку, которая лишь чудом не улетела в море в разгар шторма. К Балаеву подошли мичмана. Оглядев все это, Петрюк тихо присвистнул: – Ну ни фига себе! Однако…

– Ну и как ваш поход за подвигами и приключениями? – ехидно поинтересовалась у Егоркина его жена, Светлана.

– Ну почему сразу – за подвигами и приключениями? Так себе – прогулка средней тяжести! – тоже сказал, недоуменно пожав плечами Палыч. Заметив рыжего Фоксина, который вдохновенно врал о своих подвигах таким же зеленым матросикам, он улыбнулся. «Оморячились, салаги!» – насмешливо подумал мичман. А вслух опять сказал:

– Да, Светочка, закончен еще один, и, всего лишь, просто поход!

Северное лето. Не просто белая, а белая-белая ночь. А знаете ли вы, что вот то, что чванливые питерцы называют «белой ночью» по сравнению с нашей – это как галогенная лампа и сальная свечка! Точно говорю… Вот у нас в Заполярье… да, что там – сами знаете!

А сегодня… впрочем и вчера так было и, наверное, будет и завтра – и день серый, и ночь такая же…

И тащит, и тащит трудолюбивый ветер, заботливый и суетливый, как начинающий старпом, к нам прямо из «мокрого угла» хмурые, темно серые тучи – с промозглой мрачной моросью, с дождем, со снежной крупой. А то и снегом присыпает – невзирая на календарь. Но так бывает не всегда! И нам достается и яркое солнце и тепло и даже – загар. Не сказать, чтобы уж как-то часто… но все же лето!

Примерно так оболтусы шутили тогда – сами над собой. Это – по-нашенски!

Зато летом в море есть чему глазу порадоваться – от кораблей был полный аншлаг. И корабли всех классов, и подводные лодки, как большие киты, идут в полигонах с чувством собственного достоинства – предостерегающе размахивая своей желтой «мигалкой» над ограждением рубок. Над нами стрекочут вертолеты, из-за облаков слышны раскаты громов реактивных двигателей самолетов морской авиации. Учения! Надо же показать, чему научились за этот год! И показывали… И эмоции и чувства разные обуревают тобой – если еще и в этот день море не горбатое! Вот такая ностальгия иногда накатывает! Было дело… Когда-то давным-давно.

Глава 1. «На бочке»

По УКВ слышны азартные голоса командиров, вдохновляющие пожелания и эмоциональные взрывы возмущений в соленых, как море, выражениях.

Дивизион МПК, «рабочих лошадок флота», как их называл легендарный бессменный Главком, завершив свои дела, возвращался в родную базу ровным строем кильватерной колоны.

Тут же, походя, один из кораблей «завернули» в точку дозора для несения боевого дежурства. Предстояло встать на одинокую «бочку», болтавшуюся на бриделе у самого входа в длиннющую глубокую губу, где и располагалась бригада кораблей ОВР.

Командир и экипаж были морально готовы к такому повороту дел, но, все-таки, надеялись, что войдут в базу – хоть на короткое время. Надо было пополнить запасы пресной воды, получить свежий хлеб, то да сё… Да и сгонять бы в магазин за сигаретами и чем-нибудь вкусненьким, и особенным, не из приевшегося корабельного рациона – тоже дело не лишнее… Люди на кораблях молодые и о всяком холестерине и избыточном сахаре даже в кошмарном сне не помышляли. Еще… все еще впереди!

Однако, добрый и отзывчивый комбриг решил по-своему… Ворча себе под нос разные нелицеприятные пожелания бестолковому и бессердечному начальству, командир корабля Коля Жеребчиков, скомандовал вахтенному офицеру и развернул «свою загнанную лошадку» на курс к той самой бочке, известной ему до каждой царапины. И, вообще, – не бочка это а – ДОЗК-13, так вот называлось это пристанище дозорного корабля. Удобно, конечно – раз – ты уже врубил главные и летишь через 15 минут, куда надо, туда, где чего-то «горит». По-военному! А то, по-ка-а еще выползут, раскачиваясь, собратья из жерла узкости, а мы уже работаем… Или нас уже утопили – мрачно добавил Жеребчиков к своим же измышлениям.

Все прошло, как обычно. С минимумом маневров и телодвижений встали на бочку, закрепив конец «серьгой». В случае чего – достаточно просто отдать конец с борта и дать задний ход, быстро-быстро выбирая его на вьюшку, а там давай себе полный ход и иди, куда надо, да. А сколько стоять, зачем стоять… Да так, на всякий «а вдруг». Пока этих самых «а вдруг» было мало… Так на то и дежурство, чтобы «не вдруг».

Но – все серьезно и все – без игрушек… Минеры заряжали свои РБУ «полным числом бомб», комендоры вывесили красный флажок на орудии – снаряды, мол, на линии заряжания… Вращался «лопух» РЛС, «глухари» вовсю пищали гидролокатором – демонстрировали свою работу.

Кстати, проверить бы надо, боевое дежурство – есть боевое дежурство, это не действие, а состояние, и никто не скажет вам, обойдется ли сегодня просто учениями или чего поинтересней будет? Оно – на всякий случай, а случаи бывают такие, что… а за нарушение правил боевого дежурства в УК есть статьи и по каждой из них – от трех лет. Жеребчиков уже сам себе язык отбил, напоминая об этом своей ОВРовской бесшабашной братии.

Вот здесь командир вздрогнул, и оглянулся по сторонам, в поисках подходящего куска дерева. Он решил, что фанерный ящик, где сигнальщики хранили запасные флаги, и лакированная доска на его крышке вполне подойдут. Стараясь быть незамеченным, трижды постучал по дереву – чтобы не сглазить. А то… да ну его на фиг! И украдкой сплюнул через левое плечо.

Помощник расписывал вахту по якорному, инструктировал штурмана, вахтенных офицеров.

Приближалось святое время обеда и «адмиральского часа» Из вентиляционных грибков даже на ходовом вкусно пахло жареным мясом и луком. Да так, что голодный желудок громко и недовольно заурчал… В суете и переживаниях утра он как-то даже забыл о привычных и даже – обязательных, чаях и бутербродах. Вот, поди ж ты – бывает и такое!

«Собаку бы съел!» – подумал Жеребчиков, еще раз вслушался в себя и честно добавил: «вместе с будкой»! Как раз принесли пробу прямо на ходовой – сподобились в кои-то веки. Распустились, подзабыли… А, сам виноват – давно надо было изодрать пома с садизмом – а уж он-то и до остальных доберется… со своим пионерским задором-то!

Зазвенели звонки колокола громкого боя – «Боевая тревога». Командир объявил, что корабль заступил на боевое дежурство, дал команду сделать соответствующие записи в журналы. Статус службы да и самого корабля менялся…

Ну, вот и все – все штатные мероприятия выполнены, время пошло… но как-то не спеша, спотыкаясь о каждую цифру на циферблате и, как будто, останавливаясь поговорить с ней. Сколько еще этого дежурства – спроси у моря! Или у комбрига… с тем же успехом!

А дома сейчас… Нет, об этом лучше не думать! И ведь надо же – всего-то полчаса среднего хода… Старая загадка: «Дом видишь – а домой не попадешь? Что это?». На флоте ответ известный и единственный: – ОВРа! Ну, именно тут дом-то не увидишь, но теоретически… два колена губы, да с километр старой, но свежелатаной, с месяц назад, дороги меж сопок… Нет, все-таки – иду на обед, это самая реальная радость на текущий момент – заключил командир могучей дежурной боевой единицы.

Но тут комбриг все-таки вспомнил о дозорном МПК и проявил заботу – загрузив на борт разъездного катера свежий хлеб, картошку и мясо, о чем оперативный и оповестил Жеребчикова. «Во счастья-то подвалит!» – саркастически огрызнулся в микрофон Николай, влив в эту фразу, по своему мнению, весь накопившийся яд.

После ужина помощник разрешил экипажу порыбачить с борта – надо дать народу отдохнуть. А что может быть лучше рыбалки, когда все внимание сосредоточено на ожидании поклевки, когда рыба дернет наживку или блесну? И тогда все мысли о службе, о покраске корабля и о всякой другой ереси спокойно идут к чертовой матери, понемногу прихватывая вместе с собой накопившиеся стрессы. Это у тех, кто о них знает…

Ветер – тишь, море – гладь, видимость – отсюда и аж туда… сто на сто, как говаривали сигнальщики. И теплынь! И у нас бывает лето! Только вот угораздило с бочкой. Так и простоишь рядом с ней, и – как раз – всё лето!

Чуть севернее и мористее, у Заячьих островов, просматривался силуэт пограничного корабля.

«Хоть не одни даром мучаемся!» – удовлетворенно заметил командир и несколько повеселел. Если тебе – хреново, а кому-то еще – тоже, а, может быть – еще и хуже, то на сердце как-то теплеет.

– Ага! – заметили и там метаморфозу с одинокой бочкой и их командир вступил в разговор с Жеребчиковым в закрытой связи. Так – ни о чем, обстановка, погода, планы, сроки, док, ЗИП, то да сё…

Но через некоторое время командира потребовал на связь оперативный и сказал, что у него две новости для Жеребчикова – и обе хорошие. Первая – к дозорной точке уже идет катер с горячим хлебом и свежим мясом, а вторая – на неопределенный период ПСКР заходит в базу на пополнение запасов и для профилактики кое-каких вовремя подломавшхся механизмов и обязанности по охране рубежей и ключи от замка морской госграницы отдает Жеребчикову.

– Все ясно? Вопросы? – спросил далекий оперативный сквозь хрипы старого динамика.

– А почему – это хорошая новость? – удивился Николай.

– Так ты же становишься полновластным хозяином большого куска границы о-о-огромной страны! – издевательски хмыкнули «с того конца» радиоволны.

– Уроды, садюги, мать вашу! – сказал Жеребчиков заткнувшемуся динамику. Впрочем, без особого энтузиазма и изобретательности. Так, дежурное ругательство – оперативный, конечно, виноват тут меньше всего. Фортуна такая! Нагрешил где-то! Только вот где, интересно? Месяц почти с мостика не слезаю! Видно, ТАМ (он глянул в высокое небо), свои критерии и счетчики…

Но, тем не менее, Жеребчиков тут же построил на ходовом посту всех рулевых сигнальщиков и изодрал их с садизмом. Чтобы знали… а что они… а бдительность это…

Бодро и весело, на полном ходу рванулся ко входу в длиннющую губу довольный «погранец», как его злорадно еще называли рыбаки, «зеленая собака» – за вредность и дотошность. Раздались свистки «захождения» и корабли обменялись положенными приветствиями – с салютом флагами. Бобровский довольно отметил, что сигнальщикам тренировки не прошли даром, у погранцов дело вышло чуть хуже.

– Ага! Ишь как рванули, бурун – выше юта! Довольные, как слон в сезон дождей! – завистливо сказал штурман. Ему-то предстояло торчать в этой самой «точке» еще, как минимум, неделю, а там как Бог комбригу на душу положит… а что положит? Найдет – что!

Тут из-за мыска с финским названием выполз, весь в чаду от своих старых дизелей и белом пару от их треснувших «холодильников», небольшой катер, и уверенно взял курс на бочку.

– А вот и наш хлеб едет! – заключил помощник и началось: – Сигнальщик, «добро» с левого борта… шкафутовые… расходное подразделение… – рычала ГГС по верхней палубе.

Тем временем катерок подбежал и сразу уверенно ткнулся в предусмотрительно вываленные кранцы, аккуратно оплетенные сезалем. Матросы этого рейдового «подкидыша» ловко подали концы на борт корабля.

«В такой момент чувствуешь даже какое-то удовлетворение!» – подумал капитан-лейтенант Жеребчиков, глядя на болтающийся под бортом катерок: «Все-таки, мой корабль хоть кого-то, но больше!» и хмыкнул.

Матросы корабля и катера стали передавать друг другу мешки с хлебом и другим продовольствием, коробки с фильмами.

Тут на палубу легко перепрыгнул заместитель командира по политической части с соседнего корабля с тощим пластиковым портфелем-«дипломатом» в руке. По выражению его лица не было видно, что он хотя бы как-то был рад увидеть экипаж «братского» корабля.

– Вот, к вам на период дежурства прикомандировали! – по-фрондерски умышленно игнорируя установленную форму доклада сказал он, здороваясь за руку с Жеребчиковым.

– Ага, поздравляю – тебя и себя, приписной, значится! Давно не виделись! – буркнул тот в тон «командировочному». У обоих настроение соответствовало моменту и вспышке любви к окружающим не способствовало.

– Прислали б водки лучше! – насмешливо приветствовал его помощник старший лейтенант Дмитрий Бобровский избитой фразой из древнего кинофильма.

– А пошел ты! – беззлобно парировал гость.

– Что, Серега, поймали? – «сочувственно» спросил его командир. Их «собственный» штатный зам находился на какой-то учебе, а дозор – это, все-таки, боевое дежурство… оно обязывает… на всякий случай. Короче, Васильцева, только что вернувшегося с «морей» на своем корабле, и предвкушавшего некоторые береговые мирные радости, поймали на самом выходе с дивизиона и… привлекли.

– Сам виноват! – не унимался Бобровский. – Надо было – избегая недреманный взгляд командования, передвигаться короткими перебежками, используя складки местности и естественные укрытия! Как учили в школе… А ты… а ты – расслабился, а у нас – сам знаешь, как только расслабишься – так сразу и… Как написано на танковых воротах? «Североморец, не щелкай клювом!»

– Ага, конечно, но некоторых шибко умных отловили вместе с кораблем прямо в море и привязали к бочке – чтобы, значит, не утекли куда подальше!

– А куда же мы денемся от всей службы берегового наблюдения?

А час назад, в здании штаба, окна которого выходили (как будто специально) на единственную дорогу между причалами и поселком, в кабинете капитана 2 ранга Брюханова шла задушевная беседа.

– Ты пойми, Сергей Константинович – проникновенно увещевал «отловленного» Васильцева краснолицый начальник политотдела, – у тебя – все равно жена в отпуске, а у Маринцева – она вот-вот родит, одну не оставишь, когда Куликов приедет – это еще вопрос, Нешевелин грызет гранит науки на классах, Крымцеву надо хоть раз за три года в отпуск летом попасть… А я с Жеребчиковым договорюсь – тебе лучший прием и даже баню прямо в море организуют! – пообещал капитан 2 ранга.

Васильцев промолчал, а про себя подумал: «Вот с Колей Жеребчиковым я и так договорюсь, без тебя, благодетель! Конечно, добрый дядя – отправил все политотдельских бездельников в летние отпуска, сам за всех остался, амбразуры закрывать, «Александр Матросов» нашелся, с широкой грудью! Тудыт его в ёперный театр! Еще бы, политотдельские отпуск в любое другое время – кроме июля, воспринимают как личное оскорбление или даже – наказание за тяжкое преступления! А мы, сирые… мать иху…» А в слух сказал: – Мне бы в «деревню», сигарет закупить, выкурили всего в море орлы наши, до последней!

– Да, пожалуйста – вон мой «Уазик» стоит с обормотом Зинкиным, который там сидит прокладкой между рулем и сиденьем и читает какой-то бред – пусть сгоняет в магазин и тебя на причал прямо к катеру закинет!

– Ага, чтобы я, не исхитрился, не сбежал!

– Куда?

– А в госпиталь, например! Ну, это я так! Разрешите идти?

– Идите! – сказал мудрый начпо, а про себя подумал: «И тебе, родной, – всего того же самого!». Будучи офицером с большим опытом службы на всех ее ступенях, он-то точно знал, какие убийственные пожелания шлет ему прямо сейчас Сергей Васильцев, осыпанный прахом собственных разбитых надежд.

«Плавали – знаем! Хорошо еще, что нет в нем силы мистической, у записного-то атеиста! А то… одной диареей бы не обойтись… после всего вот этого!» Тут начпо довольно хмыкнул и потянулся, освобождаясь от некоторой стылой боли в области крестца. Кабинет начальника – тоже место повышенного риска – а для подчиненных, так особенно!

«А что делать – надо!» – усмехнулся он своим мыслям и довольный ходом событий, опять устроился в старом, добром, уютном кожаном кресле. Потом подтянул к себе стопку еще не разобранных служебных телеграмм, вчитался в первую из них, удивленно присвистнул и изобретательно, со знанием дела, выругался, что-то подчеркнув красным фломастером – для будущей работы.

Не только начпо, оказывается, удивлял своих офицеров – были и у него начальники, которые удивляли и его самого…

Выйдя из кабинета начпо, расстроенный Васильцев решил завернуть к политотдельцу Сане Мигунову, стрельнуть сигаретку и заодно обругать его начальника, надеясь на сочувствие и солидарность. Толкнув дверь, он увидел как Мигунов, разложив на двух столах какие-то таблицы, щелкает кнопками на здоровенном калькуляторе и вписывает в квадратики таблиц какие-то цифры.

Указав взглядом на открытую пачку «Ленинграда», и получив разрешающий кивок от Сани, Сергей вытащил из нее сигарету, и с удовольствие понюхал табак.

С курением надобно повременить – курить в кабинетах комбриг запрещал строго-настрого, а ослушников бил чем ни попадя – рублем, приказом и отпуском зимой… Однако схватить сигарету и сбежать – это неприлично, поэтому надо было ляпнуть пару фраз – для светской беседы с политотдельцем. Авось, и комсомолец сгодится как-нибудь да на что-нибудь… На безлюдье – и комсомолец – человек!

– И какую такую стратегическую мысль ты загоняешь в гранит, ваяя сию таблицу? – витиевато загнул Васильцев свой светский вопрос.

– Да тут из «управы» телегу кинули – дай им там разную статистику – национальности там, коммунисты-комсомольцы, рабочие-колхозники-служащие, десятиклассники, студенты… и всякое такое… в процентах, в промилях и в абсолюте…

– И когда надо-то? – поинтересовался корабельный замполит.

– Вчера! – буркнул Мигунов, – а телега только сегодня пришла!

– Н-да-а-а! Как обычно! – посочувствовал Сергей коллеге, а про себя подумал: «И точно как у вас – школа – одна, и кормушка – тоже одна!

– Ай, да ничего – справимся! Палуба – подволок-калькулятор! И интерполируем…

Вот фигню просят – фигню даем! – беспечно отмахнулся Саня и вновь погрузился в цифровую бездну.

Пожав плечами, Васильцев пошел к «Уазику», на ходу размышляя: «А вот интересно – те, кто пытается анализировать и прогнозировать, знают, что они получают заведомую фигню? И на каком уровне недостоверность данных превышает все мыслимые пределы? Да уж, фигню просят – фигню даём! Не хотите фигню – не просите ничего с бухты-барахты! Или вообще – ничего не просите!

Сами, вон, сидите и пишите – не сходя с места… Немного стоят такие диссертации, материал для которых собирает наша управа… А потом будут удивляться – лет через двадцать – наврала, мол, что-то наша социология!»

Вот так Сергей Васильцев и «загремел» на дежурство, прошвырнувшись на потрепанном, второго срока службы, «русском джипе» по поселку, заглянув в магазины и к себе домой, прихватив свежие рубашки, блок сигарет «БТ» и курево попроще – для – бойцов, пригодится. Затем в машину всунули и пару банок с новыми кинофильмами, полученных «по блату» на кинобазе – под честное слово. Свои люди – сочтемся!

Он был вправе рассчитывать на благодарность со стороны экипажа и офицеров, которые уже заездили вдоль и поперек имевшиеся в запасе собственные фильмы. Знакомая история! Сергею же как-то, случайно, но – не упустив случая, что важно, удалось «прикормить» работников кинобазы и закрепить на себя положительный рефлекс. Вот теперь все только что поступившие новые фильмы его экипаж смотрел в числе первых. В два счета лихой автоковбой Зинкин подбросил на дивизион, прямо под борт загружающемуся «подкидышу» – разъездному рейдовому катеру, который целыми днями мотался по гавани, на береговые посты и «подкидывал» кого-то или чего-то по необходимости, наматывая десятки миль на свой лаг.

Место это называлось: «Там, где кончается асфальт». Когда-то ни финнам, ни немцам чего-то не хватило, чтобы соединить поселок и топливный причал. А у наших тоже – за последующие полвека, видимо, всё тоже – недосуг… Так и осталось это место у причалов дивизиона без асфальта… только голая пыльная галька.

– Ну, ты и гоняешь! – упрекнул Васильцев водителя.

– А что? Ни ВАИ, ни ГАИ здесь нет даже близко! – оправдывался Зинкин. Мысль о том, что люди медленно и аккуратно ездят по каким-то другим причинам, кроме как опасаясь служителей этих почтенных организаций, даже не посещала его стриженную «под ноль» голову. Попался он как-то комбригу не в добрый час – и до сих пор сверкал лысиной.

– Вот попрут тебя с шоферов – я тебя к себе заберу и отдам в трюмные. То-то научишься «родину любить» – пообещал ему Васильцев, прощаясь. Через несколько минут «подкидыш» трижды звонко вскрикнул, дал задний ход, развернулся и рванул к дозорному кораблю.

Глава 2. Дозорные будни

– Дима! – обратился Васильцев к «пому», склонившемуся над прокладочным столом: – Ты вахты уже расписал? Ставь меня на «собаку» или с четырех. Люблю бдеть ночью – а с утра ты и без меня личный состав займешь-замучаешь – пока я хрючить после вахты буду. А уж после обеда или вечером я буду грузить память и извлекать сознательность.

– Угу – согласно буркнул тот, и добавил: – Вполне резонно! Кроме вахт и политзанятий ничем тебя не грузим.

Бобровский несколько отвлекся, рисуя на планшете сектора допустимых пеленгов, которые должны были контролировать вахтенные офицеры в свое время. И делая пометки в своей потрепанной записной книжке.

– Если вдруг понесет… – но тут же сам себе возразил: – Ага! Сейчас! Вместе с бриделем… Но – положено!

– Чего ты такой злой сегодня? С ножа, что ли, покормили? – поинтересовался командир.

– Будешь тут злой… вообще – верно, надо, даже упав мордой в…, искать хоть что-то светлое!

– Слова не мальчика, но мужа! – одобрил Жеребчиков.

На юте свободные от вахты матросы, мичманы и офицеры ловили рыбу прямо с борта. И не без успеха – камбузный лагун заполнен больше, чем на половину. Разнокалиберная треска, приличные красные окуни и даже несколько зубаток среднего размера. Оказывается, шло соревнование между «маслопупами» и «рогатыми». Причем – не в пользу «механических сил». Ревнивый механик, появившийся из каюты с замасленной ветошью, которой он вытирал руки, узнав, что его питомцы проигрывают, прекратил рыбалку и выдал каждому из рыбаков свое персональное задание – с объемом работ и временем доклада.

– Да!!! У Михалыча не забалуешь! Не умеют его «отличники» рыбу ловить – так может, хоть что-то другое получится… – ехидничал замполит, и спросил у Жеребчикова:

– Разве можно вытереть руки от масла масляной же тряпкой?

– Ты знаешь, у Сергея Михайловича иногда получается – он вроде бы усредняет уровень замасленности поверхностей…

– А-а-а! – понятливо протянул Васильцев, а я-то думаю…

– Прямо Хазановы!!! – удивленно развел руками механик. – Вот пошли бы лучше в кают-компанию «козла» забить! Все польза хоть какая-то! Слушай, «варяжский гость», котел-то сейчас прямо запускают, но на всё-про-всё – полчаса! Мыться будете на форсаже!

– А нашему «меху» всегда даже воды жалко! – сказал Бобровский.

– И снега зимой – тоже! – подтвердил Жеребчиков.

– Но-но! Святое – не трожь!

Так, в обычной рутине «по якорному», во взаимных подначках прошел вечер. Новые фильмы, которые притащил с собой Васильцев, пришлись кстати. А кино в море – это, братцы, был процесс!

Была на вооружении такая киноустановка «Украина» с 16-миллиметровой пленкой, был «кинокрут» – с допуском и удостоверением, были фильмы – на 60 % черно-белые, сухая пленка часто рвалась… и «кинокрут» получал в свой адрес все словесные конструкции местных юмористов, соревнующихся между собой в остроумии, пока он ее клеил. А то, из-за перепадов в корабельной сети лампы вдруг делали «Бденц!» и гасли. На то у зама был запас, добытой всеми правдами и – часто – неправдами. «Шило», как эквивалент свободно-бутылируемой валюты решал и эти проблемы, а как же! Бывали неисправности и посложнее – тогда весь экипаж объединялся в борьбе с нею и лучшие «черепа»-умы экипажа получали возможность отличиться!

А фильмы достать? Сколько было в гарнизоне копий хорошего фильма? (И в те времена – хорошие фильмы – тоже были редкостью). Одна, ну – две! А кораблей и всяких рот? Как минимум десятка три! Вот то-то! Отсюда и важный статус кинокрута! Да еще – почти свободное увольнение два раза в неделю – за фильмами, в город, где можно было прикупить для «братвы» что-то вкусное или что-то нужное. А вы говорите! Сейчас-то – сунуть в пасть ДВД-шнику компашку с пиратскими фильмами – ни ума, ни фантазии не нужно. Тут любой сгодится! Вот отсюда – и статус! Да раньше просмотр фильма – событие и процесс – а сейчас – фильм посмотреть – как воды испить – было бы желание… все-таки, с развитием прогресса от нас кое-что важное и человеческое безвозвратно уходит… Даже – вкус кино… Когда что-то становится легкодоступным и избыточным – все теряет свою остроту и сладость… уходит что-то… закон всемирной энтропии!

А пока – и матросы, и мичманы, и офицеры смотрели себе спокойно фильм в одном из кубриков и смеялись – в который раз! – над приключениями его героев. Потом, прямо с разгона, пошел новый фильм – сладкое на десерт!

Командир корабля Николай Жеребчиков сел в своей каюте у открытого иллюминатора, включил старенький вентилятор и сидя читал в «Роман-газете» «Битву железных канцлеров» Пикуля. Было непривычно жарко – настежь распахнутый пуанколавр на системе вентиляции гнал в каюту теплый воздух с запахом гретого железа и горячего масла.

Большой толстый серый корабельный кот Шкипер с пушистой шубкой, серого мышастого окраса, лежал у него на коленях и громко урчал, довольный лаской и сытостью – только что опустошил мисочку отварной рыбы.

Суровая мужская дружба! А в их отношениях были времена и похуже… А вы не знаете эту историю? Ну, как же?

Глава 3. Жеребчиков и Шкипер

Начальник штаба дивизиона Эдуард Геннадьевич Нивин, уезжая в академию, подарил Жеребчикову свою домашнюю канарейку вместе с шикарной клеткой.

Говорят, она еще и пела когда-то, но видимо, обладала снобизмом и скверным характером, и просто никак не хотела петь новому хозяину и его друзьям в простой корабельной каюте.

Отнести канарейку домой было пока нельзя – во-первых, был еще «кобелиный сезон», и жена с сыном еще не прибыла в Загрядье с любимых ею Юго’в, а, во-вторых, она вовсе не радовалась перспективе кормить желтенькую птицу и, особенно, чистить за ней клетку. Так и жила эта птичка, чистый «лимон на ножках», в клетке над командирским столом. Нет, понятно – в период высоких посещений клетку прятали в пост к «шаману» или еще куда – начальники бы не поняли. Но большей частью…

И вечерами, при свете настольной лампы, Коля Жеребчиков курил папиросы «Казбек», выпуская дым кольцами, рядом с ним устраивался кот Шкипер, в отличие от наглой птицы искренне любивший своего командира и лишь его признававший хозяином, и они вместе – Коля, Шкипер и канарейка, коротали вечером редкое свободное время. В море доставалось от качки и коту и птице… но – все терпели друг друга. До поры, до времени… Клетку, понятное дело, чистил не Жеребчиков (еще чего!), а приборщик каюты, тот же корабельный «шаман»-СПС. Кота тоже кормили вестовые, но иногда и сам Коля – в знак особой признательности.

Бывало, что Николай хвастался друзьям и знакомым, как дружат Шкипер и птичка. Действительно, как только появлялся Шкипер, канарейка начинала метаться по клетке, вскрикивать. «Радуется!» – восхищался Жеребчиков. «Да нет, пятый угол в круглой клетке ищет!» – возражал мудрый замполит Володя Нешевелин. Он-то знал – работа с личным составом – пусть пока и недолгая – напрочь отучила давать своим наблюдениям светлые прогнозы. Тут не ошибешься! Кроме того, политработник почему-то находил много общего в поведении матросов и в повадках этих шкодливых и вороватых домашних животных в красивых меховых пушистых шубках. Чем ближе узнаешь людей тем больше нравятся… даже коты! Так можно сказать, переиначивая известный афоризм.

А кот всегда устраивался перед клеткой и смотрел своими желтыми глазищами на прыгающую по клетке птичку. Он даже когда спал, то одним своим желтым глазом, не мигая, подсматривал за канарейкой. Контролировал!

– Смотрите, как он ее любит! – хвастался командир.

– Ага! Только думает, что без перьев она будет лучше и вкуснее! – опять ехидничал замполит. И – накаркал, злыдень!

Хитрый котяра, используя богатый корабельный опыт, научивший его открывать разные двери и ящики, даже крючки на дверцах шкафа на камбузе сбрасывать умел, ворюга записной, смотрел и смотрел на птицу и людей и делал кое-какие выводы. Кстати, Шкипер умел даже открыть кран в умывальнике, когда хотел пить. Вот закрывать его он не умел или не хотел – и Жеребчиков, бывало, сидел в море без воды, которая вытекала напрочь из бака-накопителя. Но – терпел, что взять с полосатого обормота?

Так вот, улучив момент, кот все-таки сумел открыть нехитрую защелку на клетке, а уж распахнуть дверцу и достать оттуда птицу… короче, когда Жеребчиков открыл дверь каюты и вошел туда – там были только довольный Шкипер и кучка желтых перьев. Кровь бросилась командиру в голову, он схватил своего пушистого друга, так надругавшегося над его верой в торжествующую любовь и выбросил в иллюминатор.

Как он потом страдал! Как материл свою вспыльчивость! Точно говорят, что гнев – кратковременное безумие! Но поздно пить «Боржоми», когда почки уже отвалились!

Когда Коля, одумавшись, успокоившись – хищник есть хищник, пусть и комнатный, но работа у него такая… решил спасать бедолагу, он кинулся на верхнюю палубу, но нигде-нигде не было следов его друга Шкипера, певшего ему вечерами такие уютные песни… Утонуло в холодной воде бедное животное, преданное любимым хозяином! Совесть злой крысой грызла очерствевшую душу командира.

– Если совесть мучает – значит, она, все-таки есть у командира! Странно! – злорадно заключал Бобровский. Оставаясь на борту корабля старшим пять дней в неделю из семи, он очень сомневался в наличие у своего отца командира этого самого рудиментарного органа – совести или души – как кому нравится.

Забегая вперед, справедливости ради скажу, что, став командиром корабля, и, наконец-то, обзаведшись молодой женой, Дима Бобровский очень любил ходить на сход при любой возможности и совсем разлюбил свою уютную каюту. Сначала было именно так. И тогда старпом его сидел на корабле по шесть дней… Дима совестью вовсе не мучился, считая, что уж он-то свое полностью «отсидел»… А вот когда у него появился маленький ребенок, Дима делал добрые жесты – щедро отпуская старпома на берег – и два, и три раза, даже – было – четыре! А для чего, понятно? Всё верно – чтобы самому, наконец, спокойно поспать… Целую ночь, часов шесть подряд – такое счастье! У кого были маленькие дети, родившиеся в период корабельной службы – тот поймет. Но вот это все будет потом – года через три… а пока…

А тут вдруг Коля Жеребчиков, обходя свой «крейсер» в ночное время и озирая его командирским оком, вдруг как-то увидел… призрак кота Шкипера, который прошмыгнул из двери камбуза прямо в матросский кубрик.

«Да, загрызли меня муки совести… поделом, однако… усталость, опять же!» подумал он. Человек-то он был не злой, а злые поступки совершал только оправдываясь своим суровым статусом. Это помогало побеждать некий внутренний психологический дискомфорт, свойственный порядочному человеку, нарушившему моральные нормы, привитые еще в детстве гуманным воспитанием.

Пошел Жеребчиков к себе в каюту, там он некоторое время смотрел то на аптечку, то на сейф. Но Коля плохо умел выбирать – это была его вечная проблема!

Поэтому, он сначала накапал себе в рюмку корвалола, разбавил водой и хлопнул ее залпом. Затем открыл сейф, достал оттуда слегка початую бутылку «Самтреста» и лимон.

«Вот, зараза, если в него спички воткнуть – точь-в-точь канарейка будет!» – опять его посетили мрачные мысли. Налив себе рюмку до краев, отрезав острым водолазным ножом дольку лимона, он привычно наполнил еще одну посудину и предложил ее портрету Главкома на переборке. В одиночку пить – фи, полный моветон, господа офицеры! Заслуженный адмирал сделал вид, что не заметил щедрого жеста хозяина каюты и даже не вздрогнул. Зато у командира от запаха и вида коньяка и лимона, уже выделилась слюна вожделения.

– Ну, как хочешь! – пожал плечами Жеребчиков, салютовал флотоводцу изящной рюмкой, искрившийся в свете лампы, хлопнув обе посудины последовательно, не поморщившись. Потом, закусив аппетитным лимончиком в сахаре, разделся и плюхнулся в койку.

Что сработало – лекарство или коньяк, но заснул он сразу же – прямо как убитый, лишь только голова коснулась подушки. А ночью ему сквозь сон показалось, что по коридору мягко простучали кошачьи лапки и кто-то скребся в дверь и при этом знакомо мяукал.

Коля не считал себя сумасшедшим, поэтому следующим же днем обыскал корабль с пристрастием. Безрезультатно! Нет! Он, конечно, нашел у бойцов кучу изувеченной, под ДМБ-овый стиль, формы, две «ничьих» бутылки портвейна в одном из трюмов, в хитром укрытии у одного из шпангоутов. В мире все повторяется, но молодые оболтусы пока этого не знают! Нашел еще кое-чего, но ни кота, ни его следов не было! Значит – дело нечистое!

Он поделился тревогами с Нешевелиным, которого уважал как специалиста по людским проблемам – предварительно взяв с него слово о гробовом молчании.

– Бывает! – вопреки ожидания командира, поддержал его страхи замполит. Кошки – это вообще особые животные. Во многих культурах считается, что они якобы наблюдают за нами и потом ТАМ – офицер ткнул пальцем куда-то вверх, – кому-то что-то докладывают. А кто кота убьет – на того могут свалиться всякие несчастье и даже на его детей – соответственно по мужской и женской линии… Поэтому, очень не здо́рово это, и с котами лучше бы дружить…

Тут Жеребчиков вздрогнул, а вслух неуверенно сказал – больше самому себе, чем Нешевелину: – Ерунда все это, предрассудки и суеверие с ересью, вот!

– Ерунда! – охотно согласился с ним замполит: – только почему-то одну и ту же ерунду писали и древние египтяне, и китайцы, и дагоны… где-то в Африке. Темный народ был!

– Да, ерунда! – совсем уже неуверенно повторил Коля Жеребчиков с тоской в голосе.

Понятное дело, замполит не был суеверен – во всяком случае, до такой степени, но пошпынять командира было надо – тоже мне, великий безраздельный тиран отдельно взятого корабля! Пусть помучается! Да и про кота Шкипера он уже кое-что знал – работа тая! Только не говорил командиру – тоже возмущенный его жестоким поступком по отношению к корабельному тигру.

А через некоторое время все выяснилось – в тот недобрый вечер матросы, случайно оказавшиеся на палубе, моментально выловили Шкипера «экологическим сачком», отмыли в горячей воде с мылом и шампунем от нефтяной пленки, которой было полно у причалов, высушили, накормили мясом, отпоили теплым молоком и долго прятали от офицеров, скрывали своего любимца, люто обидевшись на командира.

И, наконец, они встретились – на таком, извините, «крейсере» не встретиться – просто невозможно! Коля обрадовано схватил кота и прижал к кителю, потащил к себе в каюту, на ходу приказал вестовым притащить туда кусочки свежего мяса с камбуза, сам налил коту его любимой сгущенки. Была у Шкипера такая вот слабость-причуда!

Кот сделал вид, что забыл подлый поступок командира, Жеребчиков же всегда помнил об этом, и Шкипер теперь катался как сыр в масле. В смысле – всегда имел сгущенку, мясо и рыбу, от чего неприлично поправился и весил килограммов восемь, если не больше… Совесть у Жеребчикова, все-таки, была, ныла, и ее надо было заткнуть! Кстати, с гибелью глупой птицы исчез и мотив для будущего скандала с женой. Хитрый котяра невольно избавил своего хозяина от необходимости выяснять с женой – кто, собственно, в доме хозяин?

– Все к лучшему! – говорил Николай, гладя кота и почесывая у него за ушком и шерсть под мордочкой. И лишь иногда упрекал: – И зачем же ты, Шкипер, сволочь такая, канарейку-то слопал? Хорошая птичка была, безобидная! Гадила только много! «Шаман» наш до сих пор, верно, радуется ее безвременной кончине!

Шкипер отвечал хозяину что-то невнятное, на своем кошачьем языке. Наверное: «Мур! Ну что, хозяин, с меня взять? Инстинкты, блин, одолели, рефлексы безусловные… – ну хищник я несознательный! Мур!»

Однако, это не мешало росту взаимопонимания и укреплению мужской солидарности. Вот и сегодня, когда уже прошло больше года тому, он тоже привычно спрашивал Шкипера о злосчастной птичке, и кот опять привычно же мурлыкал ему что-то в ответ…

Глава 4. Когда заскучаешь – кто-то сразу старается разнообразить твою службу…

Корабль затихал, лишь урчал дежурный дизель-генератор, шумели вентиляторы да иногда звучали команды и доклады по внутренней связи… так прошла ночь.

Сменившись с вахты, Васильцев полистал книжку на сон грядущий и заснул – глубоко, как провалился – сном праведника, чувством исполненного долга. Я, конечно, не видел ни праведников, ни того, как они спят, но…

А утром началось – раздались звонки колоколов громкого боя – учебная тревога. Бобровский серьезно взялся за выполнение плана боевой подготовки и практическое обучение личного состава. «Бочка» для этого очень подходила – ни тебе внешних объектов, ни тебе выделения личного состава на всякие погрузки-выгрузки. Сам себе король! Трудись – не хочу! Вот он и трудился!

Отражали налеты авиации, сервомоторы пушки визжали, как резаные. Потом взялись за подводного противника – с грохотом, командами, топотом сапог по палубе (казалось – прямо по голове) и победными воплями.

Васильцев повертелся-повертелся, плюнул… и пошел участвовать, не смотря на твердое обещание самому себе не заниматься ничем, кроме вахты и политзанятий. Все-таки приписной… Но что-то вот засело в печенке или еще где… Как будто шило в одном месте… лежать дальше – никакой возможности. Прошелся по кубрикам, боевым постам, спросил – чего надо было спрашивать в таких случаях, посмотрел, подсказал и… пнул кого нужно. Вот ведь не хотел! Рефлексы проклятые тоже одолели!

Наконец, вылез на ходовой пост – поделиться впечатлениями с Бобровским. Комендор влез в «говорящую шапку» и вцепился в стрельбовую колонку, прямо как в родную девку на танцах.

Досталось и ему… а тут помощник вошел в раж и собирался атаковать комплексно подводного противника в «помехах и в химии», и загнать личный состав в химкомплекты и противогазы на целый час или даже два! Но, слава Богу, не дали – как раз оперативный ОВРы потребовал на связь командира и поставил ему задачу – на побережье, в пограничной полосе был обнаружен дым костра, а по данным погранзаставы там никого быть не должно.

– А мы – причем? – искренне удивился капитан-лейтенант Жеребчиков.

– Как – причем? А вы забыли, что ключ от большого замка к границе великой страны – теперь у вас? Кстати, не забудьте поднять на гафеле пограничный флаг! Если не трудно…

– М-г-м! – донеслось из динамика что-то невнятное. – А где сам этот «вельбот»? – спросил Жеребчиков, уже злясь не на шутку.

– А они что-то там у себя разобрали… с разрешения своего командования.

– Да, молодцы – правильно – словили момент, да и их комбриг – тоже орел – конечно, чужая ноша – она не тянет… переслужили уже, бедолаги!

– Ты, Коля, ворчишь как завскладом мороженных продуктов – и сам не съешь и кореша не угостишь! – сказал оперативный и вернулся на служебный тон:

– Надо выслать шлюпку с вооруженной командой для осмотра и принятия решения. В случае обнаружения неизвестных без документов – людей задержать и передать пограничникам. При необходимости – вступить в бой и подавить сопротивление! Записать приказание в вахтенный журнал! Приказание командира бригады.

По тревоге запустили двигатели, снялись с «бочки» и побежали к заданному квадрату поближе к «линейке», как условно называли госграницу в открытом радиообмене. В заданном районе легли в дрейф, машины громко урчали на холостом ходу, да и сизого дыма изрыгали достаточно… какая там скрытность… Все кто мог – уже разбежались и попрятались… если только не клинические идиоты, конечно – с сожалением подумал Бобровский, жаждавший военных приключений. И то, правда – в кои-то веки…

Глава 5. В десант так в десант!

Однако! Такое приказание Жеребчиков получал первый раз в жизни. Васильцев – тоже.

А Бобровский уже стал деловито готовиться к высадке досмотровой десантной группы – в первый раз в своей офицерской службе.

– Кто пойдет из офицеров на шлюпке? – спросил сам у себя командир корабля. Бобровский и Васильцев тут уже чуть не подрались – каждый сейчас думал, что это именно его право.

– Какой пионерский задор! – саркастически хмыкнул командир, – и к сведению некоторых храбрых Айвенго – если кто чего забыл, конечно – есть такая книжка – ТКР, типовое корабельное расписание, то есть, где на все случаи жизни прописано – кто, чего, когда и в каких случаях делает. А про этот случай там сказано – идет помощник. Не веришь – на вот, посмотри! – издевательски шпынял офицеров Жеребчиков с высоты своего статуса.

Бобровский бросил победно-презрительный взгляд в сторону замполита.

– А вам, сэр, приготовиться к приему и допросу пленных! – хохмил довольный помощник – ты же, вроде бы по-английски иногда ругаешься на 16 канале, говорят!

– Ты еще их попробуй-ка захвати! – скептически протянул расстроенный Васильцев: – Погоди – вот еще будет и на нашей улице пень гореть! – мстительно сощурился он.

Мичман Егоркин сам отбирал добровольцев. Шлюпка крошечная, не разгонишься – всего-то четыре гребца и войдут. Поэтому, надо было брать не тех. кто чего-то хочет, а только тех, кто хоть что-то может!

Оружие – автоматы, ручные гранаты получали в арсенале. Бобровский потащил было и ручной пулемет, но, заметив ехидную улыбку замполита, вновь отдал его арсенальщику. Опытный мичман Егоркин удовлетворенно кивнув и посоветовал взять побольше снаряженных магазинов с собой. Что тут же и исполнили…

Расторопный кок притащил разные консервы и хлеб для сухого пайка десантной группе и стал раздавать.

– Ты не сомневайся – назад ничего не вернем – заверил командир отделения торпедистов старшина Богомазов, прилаживавший на ремень подсумки с магазинами и гранатами. Он славился своими достижениями в поднятии тяжестей на всех соревнованиях. Зверский аппетит его был тоже известен не только на корабле, но и во всей бригаде – как – то, было, он на спор съел в одиночку очень приличный торт, выигранный им же в чемпионате по гирям…

– А кто это сомневался? – презрительно фыркнул кок, давно утративший такие иллюзии. Говорят, что повара любят людей с хорошим аппетитом. Повара – они… может быть, и любят. А вот коки… Вася Пыхтин, например, их всех ненавидел! Ему бы в комендоры или в минеры… а тут – коком! Вот уж попал – так попал! А кто его, собственно, спрашивал? Вот он и ненавидел… хотя, готовил вполне прилично… случалось иногда. Да!

Старшины-старослужащие из БЧ-5 были походя выбракованы Егоркиным из числа добровольцев. Те было кинулись к политработнику – жаловаться на дискриминацию и проявлять комсомольскую сознательность, но… Тут на палубе появился из ПЭЖа мрачный механик. Он почему-то был в курсе происходящего, и сразу же, вместо утреннего «здрасьте» отвесил своим старшинам по легкой затрещине. Они, конечно, такую реакцию предвидели, но удрать не успели.

– Михалыч! Это же не наш метод! – укоризненно крикнул ему с ходового замполит.

– А ты мог бы хоть раз и отвернуться, тоже мне – Око Недреманное! – проворчал недовольный механик – А чего они в герои рвутся – а в заведовании – бардак! Я вот всем электрикам сейчас устрою Варфоломеевский утренник и Утро стрелецкой казни… сразу – чтобы не мучились! Всем вашим обормотам построиться на шкафуте – форма одежды – комбинезоны! – обратился он к старшинам: – Пряники прямо сейчас раздам – всем хватит! – и продолжал:

– Это рогатые пассажиры пусть в войнушку играют – на досуге, у них жизнь – сама сплошной досуг – а у нас пахоты непочатый край! Можете жаловаться в ООН! – почему-то дал такой адрес командир БЧ-5. Только там, наверное, можно найти управу на механиков – решил один из старшин, но… промолчал и лишь сокрушенно вздохнул. А ведь могло бы и приключение состояться… а тут – смазка, сопротивление изоляции, и пыль в разных щитах… приборка, непутевые молодые матросы… тьфу… достали!

Помощник, тоже вооружившись, со снаряжением поверх кителя, пистолет оттягивал ремень справа и морщил его. «Сбруи» через плечо, поддерживающую кобуру на уровне, понятное дело, не было. Бывалый Егоркин взял АКМС – если что – так куда надежнее, и полный подсумок магазинов к нему. Только Палыч изо всех офицеров и мичманов корабля имел приличный сухопутный опыт… даже немного боевого, привез он как-то давно, еще морпехом, из Африки уважаемую медаль «За отвагу», и поэтому Егоркин сам проверял оружие у «добровольцев» лично.

Бобровский не возражал – важно надуваться он не собирался – чай, не первомайский красный шарик. Он бы, и правда, обрядил своих бойцов еще и в каски – для смеха, но командир запретил, резонно заявив, что оперетты и даже – цирка у нас и так хватает – пусть хоть раз все будет по-военному.

Наконец, лихо погрузившись в утлую шлюпку-четверку, «добровольцы» на веслах, чтобы, значит, скрытно и малошумно, пошли к назначенной точке. Это было не далеко, и через четверть часа шлюпка с шуршанием ткнулась в песчаную отмель в маленькой бухточке среди серых острозубых скал, куда Бобровский ловко проскочил. Выскочив из шлюпки прямо в воду, моряки мигом втянули ее вверх по отмели – на всякий случай, а Егоркин еще и надежно закрепил баковый конец за солидный камень.

– Тихо! Не шуметь! Зарядить оружие, поставить на предохранитель! Богомазов! Свиркин! Вперед на десять шагов! Там залечь, осмотреться, прикрывать высадку! – привычно командовал Палыч, когда-то служивший в Сателлите, в «морпехе». Сейчас все это вспомнилось на «автомате». Навыки на уровне рефлексов – вспомнились требования начальника разведки полка. Мудрый был мужик – хотя и вряд ли знал психологию. Но может и знал – только не подозревал – что именно это и есть – психология!

Матрос Медынский среди скал, выше линии прилива, вдруг обнаружил резиновую шлюпку, еще влажную, и… акваланг с желтыми баллонами. Правда, все надписи были на родном русском языке.

– Маскируются, гады! – понимающе прошипел Богомазов с благородным гневом в голосе.

– За мной – наверх марш! – скомандовал Бобровский и достал пистолет из морской кобуры на ремешках. Такая вещь очень эффектна, и что-то в ней есть – когда на палубе или в городе. Но вот лазать среди скал… Из под ног моряков выскальзывали камни и с шумом сыпались вниз. Палыч морщился и шепотом ругал растяп и неумех, на чем свет стоит.

Егоркин пошел замыкающим, внимательно осматриваясь по сторонам, выискивая следы. Он еще раньше заметил следы, как минимум, трех человек в спортивной обуви, причем – судя по размеру ноги и расстоянию между следами – одна из них женщина маленького роста.

«Ух, ты! – сам себе удивился Палыч-Сан, – еще что-то помню! Да, вбили в нас все это крепко, на совесть учили командиры. Как будто для войны… как будто, но не случилось – повезло!» Да, верно – руки и ноги, и даже голова (О-о-о!) делали всё сами – вот выучка. Как-то раз на охоте Егоркин упал со склона. Прокувыркался он метров двадцать – и кроме ссадин – ничего. Другого бы по запчастям собирали в главном госпитале… а тут, рефлексы, выучка! Вот вам русская военная школа!

Вскоре офицер почувствовал запах дыма. Осторожно продвигаясь, он заметил под скалой небольшую избушку, сложенную из почерневших от времени бревен плавника – видно, старое рыбацкое или охотничье зимовье. Над железной трубой, торчавшей из крыши, вился дымок. На камне у выхода сидел молодой бородатый парень в синем свитере и рубил на щепу какие-то доски. Рядом лежали две крупные, только что подстреленные, утки-крякаши с еще мокрым оперением.

Бобровский махнул рукой морякам – обходите, мол, справа и слева. А Егоркин заставил моряков передвигаться ползком, видел, как Свиркин прополз через дождевую лужу, запачкавшись в зеленоватой от цветущей воды, глине. Удовлетворенно отметил – пусть знают, почем она, романтика, и как она пахнет! То есть – пылью и болотной гнилью… еще порохом – но это – не дай Бог!

Егоркин хотел сказать – мол, не надо, уже раскрыл было рот – этот парень и его спутники явно не подходили на роль бандитов и диверсантов, скорее всего… Но было поздно!

– Всем – стоять! Руки вверх! За голову! – заорал Бобровский и кинулся вперед. – Не двигаться! Забросаем гранатами! Всем выйти!

Матросы, щелкая предохранителями и затворами побежали к домику.

– Так что им делать – ехидно поинтересовался Егоркин – не двигаться или всем выйти? А?

Бобровский сделал вид, что не услышал критики и не удостоил мичмана ответом, и бегом помчался к распахнутой двери.

Навстречу ему кинулась под ноги собачонка – помесь лайки и дворняжки, но, увидев вооруженных решительно настроенных людей, приняла верное и грамотное решение – метнулась обратно в избушку и забилась под нары в самый дальний угол.

– Грамотное решение! – вслух одобрил собаку Александр Павлович.

Бородатый парень не вовремя встал с камня, но разгоряченный Богомазов стукнул его автоматом, отправив на землю. Палыч недовольно поморщился. Оправдываться придется – наверняка!

– Стукни его еще раз – пусть он станет фиолетовым! – язвительно «одобрил» он Богомазова фразой из мультфильма.

Из избушки с поднятыми руками вышли четверо – пожилой мужчина в кожаной куртке поверх клетчатой рубашки, еще один парень в очках с толстыми стеклами в линялой и потрепанной штормовке и вязаной шапке и две перепуганные девушки, в цветных синтетических куртках.

Боевой пыл у бойцов остыл, и уже выдыхался, Бобровский к этому моменту стал нормально соображать – он вежливо представился и спокойно попросил предъявить документы.

Егоркин тем временем зашел в зимовье и бегло огляделся – ага, карты, журналы, фотоаппарат, какие-то инструменты, приборы. Сверху лежал справочник по Кандалакшскому заповеднику.

– Вот, пожалуйста! – пожилой мужчина, оказавшийся старшим, достал из выцветшей и облезшей планшетки и протянул офицеру пачку разных бумаг с печатями.

Бобровский сразу понял – перестарался! Речь шла о группе из орнитологической экспедиции одного из университетов в Кандалакшский заповедник, который, оказывается, имел свои угодья и в этой погранзоне. Вот не знали! Ага, вот удостоверения, все в порядке, вот паспорта, вроде бы нормально, хотя, черт знает, не специалист, вот разрешения из штаба местного погранотряда – тоже нормально, воинская часть совпадает, фамилия начальника – тоже.

Вот недоделкины, туда их в кружку, – свою заставу сами и не оповестили, а те полный атас нам устроили! Хотя мы вроде бы и ни причем… Им-то – что – а вот мне комбриг холку натрет, чайник начистит – только давай! – думал Бобровский про себя. И изредка хмуро поеживался – как ни странно для командира, у него было вполне живое воображение…

Все бы ничего – да балбес Богомазов, похоже, крепко врезал парню. С перепугу, наверное! Он у меня еще получит, Чингачгук хренов! Хорошо еще гранаты не бросили, штурмовики, блин! Во было бы дело! Известность на весь большой Союз была бы обеспечена!

Так, смотри внимательнее – надо за что-то зацепиться! Иначе – вдруг жалоба, запрос с их университета комбригу, а там… Нехорошо как-то получилось!

Тем временем, моряки опустили автоматы, но настороженно держали всех в поле зрения. Боевой пыл прошел еще не совсем…

Ага, вот есть, тут оно – допуск просрочен, вчерашним днем закончился! У-ф-ф! Бобровский даже облегченно вздохнул и, взяв в руки удостоверение руководителя (доктор наук, оказывается!) в максимально-уважительном тоне изрек:

– Уважаемый Дмитрий Сергеевич! Разрешение на пребывание вашей исследовательской группы в этой районе, согласно разрешения начальника пограничного отряда полковника Кузнецова истек еще вчера. Поэтому, для продолжения работы здесь, вам необходимо его продлить, известив местных пограничников – хотя бы! А то, вот сегодня, вы вынудили целый корабль оторваться от задач боевой подготовки и идти сюда, выяснять, кто же здесь стреляет и костры жжет! Спалили столько дорого топлива! Ай-ай-ай! Так нельзя! Граница – в двух шагах, район – закрытый, понимать надо – дело серьезное!

На лице ученого отразилось раскаяние: – Да, конечно, вот сегодня же… Простите, не уследил вот!

«Ему бы дипломатом быть!» – уважительно подумал Палыч о помощнике.

Продолжая стыдить пожилого ученого, старший лейтенант делано сменил гнев на милость: – Ладно-ладно, мы сами свяжемся с заставой и сообщим им, а вы тоже не обижайтесь, мало ли кто – вдруг, бандиты, диверсанты какие… все бывает! Мы вообще должны были бы вас на свой корабль доставить и передать в соответствующую организацию для дальнейшего разбирательства, но…

– Да что вы, что вы! У нас тут план, экспедиция заканчивается… Да мы все понимаем!

– Мы приносим, конечно, извинения вашему сотруднику – Бобровский кивнул в сторону пострадавшего парня, сидевшего на камне со страдальческим видом. Девчонки кудахтали вокруг него, прикладывая спиртовой компресс к разрастающемуся синяку. Помощник опять мысленно материл Богомазова. – но он сам виноват: ну, кто же вскакивает, когда вокруг нервные люди с оружием? Так что…

– Да ладно – мой юный коллега не в обиде… – сказал доктор, но, глянув в сторону бородатого, добавил: – не в очень большой обиде – так честнее будет!

Бобровский, довольный поворотом событий, дал команду возвращаться к шлюпке. Егоркин же, тоже довольный – обошлось без боя драки – что-то зашептал офицеру на ухо. Тот согласно кивнул, махнул рукой, и беспечно сказал вслух:

– А, спишу как-нибудь потом!

Сухой паек был в мешке у Богомазова за спиной. Палыч достал оттуда пару увесистых банок тушенки, решительно добавил к ним банку сгущенки и буханку свежего хлеба. А Бобровский, в приступе щедрости добавил большую шоколадину «Ленинград», которая была у него в кармане затасканной «канадки».

– А это – вам! Гостинцы «робинзонам» от моряков-овровцев! – галантно преподнес Бобровский всё это одной из девушек. Та была смущена вниманием и даже румянец проступил у нее на загорелых щечках.

Вот пахучему свежему хлебу девчонки обрадовались больше всего, ибо, сухари и галеты им уже поднадоели. Знакомое дело!

Увидев «дары волхвов», Дмитрий Сергеевич безапелляционным тоном изрек: – А у нас, у поморов, принято отдариваться!

Тут парень, которому недавно досталось от Богомазова, вынес тушки трех копченых уток и вручил офицеру и недовольно буркнул: – А это – вам!

Чувствовалось – делал он это через силу, его бы воля… он бы им… но пока воля была не его!

Одна из девушек пояснила, улыбаясь: – Берите, берите! Очень вкусно – особый рецепт засолки по Дмитрию Сергеевичу – никакого запаха рыбы не чувствуется! Кулинарный секрет!

В любом мясе или рыбе холодного копчения – главное и определяющее – предварительная засолка, ее тип и рецепт рассола – авторитетно согласился мичман. Вот только в то, что нет в этих утках привкуса рыбы – он упрямо не верил. Так не бывает! Егоркин это знал!

– Вот сегодня всей кают-компанией и попробуем! А куда отзывы написать? – ненавязчиво спросил у девчонки офицер. Бобровский женат пока не был, поэтому имел солидный запас адресов и телефонов девушек. Так, на всякий случай, поэтому вопрос получения этих самых телефонов и адресов был у него отработан до автоматизма.

Через полчаса вся команда была на борту, и Бобровский докладывал в красках о всей недавней «операции». Приврал, конечно! Тем временем, «добровольцы» тоже делились впечатлениями с братвой, собравшейся на баке у обреза для курения. И тоже врали! Кто не был молод и не жаждал приключений!

Жеребчиков, выслушав внимательно своего помощника, заключил:

– Хорошо то, что хорошо кончается! А вот если бы у них было все в порядке? Твоя вина – налетели на студентов, как татары на водокачку! Тоже мне, разведчики-пионеры! Надо было сначала мозги применить, а уж потом – приклад автомата! Выскочили, как черти… Ворвались, как басмачи! Тоже мне – Виктор Леонов выискался!

– Да надувная «резинка» и акваланг возбудили нас до безобразия! А так бы… А чего разбрасывают госимущество где ни попадя?

– Тебя забыли спросить – там никого нет и не может быть – на семь кэмэ в округе, а таскать каждый раз все это вверх – вниз по камням да между скал?

Уток съели за ужином. Разрезанные ломтями тушки сочились нежным жиром, распространяя обалдительный запах копченой дичи. Слюна выделялась еще в коридоре у кают-компании. Недостатки у них все же были, целых два: – первый – на такую компанию их было, все же, мало, второй – к ним сейчас не было ни пива, ни водки… А жаль! Было не просто вкусно, но как-то уж экзотически вкусно. И точно – рыбой и не пахло. Палыч, иногда стрелявший уток на озерах и болотах в окрестностях Загрядья, всегда отмечал этот неистребимый ничем рыбный запах и привкус рыбьего жира у мяса этих птиц, приготовленных в любом виде, вымоченных в любом растворе. А тут – поди ж ты… Как жалел, что не выклянчил рецепта у ученого – видно, бывалого человека в охоте и в бродячей жизни. Но, когда поезд ушел, то поздно биться головой об рельсы… проверено не раз! И, тем не менее – снова грабли под ногами из-под земли сами вырастают… да все те же, как ни смотри!

Глава 6. О рыбалке и чудовищах

На юте опять шла рыбалка-соревнование – на этот раз в пользу БЧ-5. Их лагун наполнялся быстрее! Фортуна сегодня была благосклоннее к «маслопупам». Минеры, метристы и комендоры метались с удочками с борта на борт, забрасывали с юта – но удачи не было! Нет ничего переменнее, чем нравы начальства, желания женщины и рыбацкой удачи!

В качестве «рефери на ринге» выступал замполит, сменившийся с вахты на ходовом посту. Сам Сергей Константинович тоже ловил понемногу – для кают-компании. Пока везло не очень-то… А тут еще вдруг его рыбацкая снасть зацепилась за что-то – уложил, видно Сергей Константинович свой блестящий бронзовый «дуролов», хитрый такой, закрученный под определенным углом – для скорости погружения, с поводком и крючком с наживкой из свежей рыбы, аккурат на дно, метров на сорок-пятьдесят, где уже скопилось всякой проволоки, оборванных швартовых концов… фиг знает чего еще… может, и другого военного лома, вплоть до бомб и снарядов еще с войны. И все – встал «дуролов» на месте, вцепился крючками во что – то, ни туда, ни сюда! Насмерть стоит!

Применил Сергей хитрые рыбацкие приемы по освобождению крючка – всё тщетно! Махнул рукой обреченно, и хотел уже было Васильцев леску дефицитную в те годы резать и погибший дуролов помянуть Вдруг… что-то там внизу оторвалось от грунта и тяжело пошло вверх – вслед за выбираемой леской. Тихо-тихо, мертвым грузом, медленно, но уверенно!

– Ну, все – сейчас вытащу весь хлам, который сюда накидали, к вам на палубу подниму – пообещал приписной замполит зрителям.

В эту секунду сигнальщик Ромашкин как заорал: – Товарищ старший лейтенант! Смотрите!

В изумрудной воде, уже на глубине пять – шесть метров виднелась чья-то страшная голова, и длинное серое тело. Как огромная змея! От нетерпения Васильцев резко поддернул лесу вверх, рыбе это не понравилось и она начала метаться, сильно натягивая леску. Ромашин барсом метнулся к надстройке и бегом притащил «экологический сачок». Здоровый такой сачок, с мелкой сеткой, который применяли для сбора с воды плавучего мусора – так было положено. Но, все-таки, он чаще работал как подсак для вытаскивания из воды крупной рыбы или крабов – было дело. И еще в некоторых полезных целях.

Вот сейчас и наступал именно такой случай – Васильцев подтянул трофей к самой поверхности, а Ромашин и Мединский – хвать рыбу сачком и на палубу – шмяк! Да та как забьется! Что-то ей, похоже, не понравилось!

Зубатка, толстая, злая, больше метра в длину! Может даже – полтора! Так всем показалось, особенно – счастливчику! Мединский ткнул ее в голову сапогом, а она как извернется, да ка-а-к вцепится ему в сапог! Народ испуганно отскочил от чудища.

– Прокусила! – заорал акустик от испуга. Но – так, чуть-чуть! А вот если бы кто сунул ей в пасть ногу в «тапочке с дырочками» – то фельдшеру была бы работа по специальности.

Но за свою наглость рыба тут же получила по голове палубным ключом, оказавшимся под рукой у кого-то из трюмных. Злюка успокоилась и затихла. С дырой в башке рыбе стало как-то трудновато прыгать и кусаться!

– Отъелся хищник трески и другой рыбы поменьше! Абзац! А все жадность – хапнул кусок селедки, даже крючка не заметил! Видал, Гоша, что с жадными бывает? – с намеком спросил Ромашин у своего подчиненного Скрябина, к которому товарищи насмерть приклеили прозвище: «Скрягин».

Вызванные из кают-компании вестовые потащили зубатку командиру – показывать, и потом – деликатесную рыбу понесли чистить и готовить к жарке на «вечерний чай» в кают-компанию. Должно было хватить на всех! Хотя, и у остальных офицеров сегодня тоже были рыбацкие трофеи, но – скромнее, скромнее… чему Васильцев был несказанно рад и оттого – горд!! Народ долго помнить будет и, втихаря, завиловать!

Он закурил от возбуждения. Метристы сделали несколько снимков момента подъема зубатки на борт – для истории. Кадры из штатной фототехники могут быть и не очень – надо будет посмотреть, что получится. Это же не родной «Зенит ТТМ», которым он часто хвастался пред коллегами. Тот на родном корабле сейчас, в шкафу заперт.

Тут над ютом разыгралась воздушная битва. Возмущенные бакланы, налетали со всех сторон на одного из своих собратьев. Тот отчаянно орал. Васильцев разглядел у него красный клюв, красное оперение хвоста и… бортовой номер, написанный тоже красной краской.

Все стало ясно – прямо, как апельсин. Скучающая братва – юные варвары, что с них взять – обычно ловили баклана на мелкую рыбку, прицепив ее к крючку и таща ее по поверхности. Глупая птица жадно кидалась на наживку, цеплялась. Чайку поднимали на борт, а потом расписывали пленника «под Хохлому». Выпустив птицу на волю, со злой непосредственностью жестокой молодости наблюдали, как бывшие товарищи, сначала испугавшись, затем нападали на несчастную птицу. Запах, вид вызывали у птиц страх, а реакция страха, дает реакцию агрессии. Вот бедолаге и досталось…

Заведенный Васильцев пробежал на самый ют, построил обормотов и загнул лекцию… обо всем, лишь в самом начале коснувшись предмета и истоках опасного психического заболевания – садизма, о злосчастном маркизе де Саде, о милиции и преступном элементе.

А так же – что с такими показателями, когда с виду нормальный молодой человек издевается над беззащитным зверьем – на деле он не может быть нормальным. Его крыша куда-то съехала, и обычно психиатры хотят знать – куда. А с такими записями не возьмут не только в милицию, (куда многие мечтали поступить после службы), но даже в городскую команду по отлову бродячих собак… А издеваться над чайками ни один русский моряк не будет – по нашим поверьям, это души моряков! И не какие это не бакланы – это большие морские чайки, тем более здесь, в море. Это в поселке они шарят по помойкам, как вороны в «парадке»… И понесло Сергея Константиновича по бездорожью… он лишь украдкой поглядывал на часы. Бойцы уже изнемогали и тихо-тихо материли смуглого электрика, по кличке «железный Хромец» – в честь Тимура (когда-то он, по разгильдяйству, провалился в открытый люк, ничего себе не сломал, но хромал еще долго…). Видно, это было его идея – с «Хохломой»-то.

Слушая все это, Егоркин убежденно говорил своему приятелю Митрофанову: – Нет, что ты не говори, этот зам, Васильцев, тоже явный садист. А ты говоришь – я над лоботрясами издеваюсь… Да я – сама гуманность! Представь себе – построить вот так и вещать – специально, ему же – сам видишь – тоже все насмерть надоело, а он все вещает и вещает… Садист! Нет бы зарядить Тимуру в репу, чтобы искры над головой у обормота взвились… Гуманнее и доходчивее бы было, так нет же… Садист, говорю же! Но бакланам бортовые номера бойцы теперь ставить не будут… какое-то время.

Наконец Васильцев перевел дух и распустил оболтусов по своим постам.

Когда приписной замполит принял вахту, и взгромоздился на крыло ходового мостика, то он даже не подозревал, что сейчас начинаются очень интересные события.

Привычно глянув на карту, заглянув через «маску» на выносной индикатор РЛС, «взбодрил» акустиков, приказал сигнальщикам опознаться с постами светом. Так, для практики…

Тут он заметил, что сигнальщик Баранов что-то пишет в тетрадке. Вряд ли это был конспект Уставов или чего-то еще! Точно! Это, братцы, были стихи! Ну, если быть точным и честным – то кое-как рифмованные строки. Ибо сентиментальные вирши в молодости пытаются писать все, кому не лень!

Сергей Константинович попросил у Баранова тетрадь – вежливо спросил: – Можно? – и углубился в чтение стихов. Что было нужно сказать? Где-то так – иногда в них попадались рифмы. Про размер строк и строф он, похоже, не слыхал.

А выглядело это все примерно так:

– Ага! Правда жизни, значит? Ну, и где ты видел костер зари в июле? – вкрадчиво спросил замполит поэта.

«Поэт» сказал с непосредственной чистотой: – А так красивее!

– Так ты бы еще тогда и про пальмы с попугаями бы написал – то-то твоя зазноба бы обзавидовалась!!! Сверху донизу… и потом – про рифмы – типа «любовь-кровь» и «репка – сволочь и залепка» ты, похоже, слышал, а про размер – нет! И какой разговор с постами, если из вас каждое слово «морзянкой» буквально выбивать из ваших голов приходится? – и продолжал:

– А, интересно тебе, что такое размер стиха, если это не размер бюстгальтера? Это значит, что количество слогов в строчках с одинаковыми рифмами, должно быть одинаковым! Иначе твои стихи нельзя будет прочесть, не икая! Читай Пушкина, Лермонтова, Есенина, журнал «Юность» с современниками. Вон, в библиотечке, что-что, а эти книги есть…

А вообще – если можешь не писать, лучше не пиши! А то поэты любят читать свои стихи – кому попало, лишь бы найти «свободные уши». Между тем, количество нервных и психически-расстроенных людей растет – так вот, навернут тебя по голове, чем ни попадя, и ничего им за это не будет! А судья прочтет твои стихи – и вообще их освободит, как потерпевших… И. вообще – отвлекаться от своих обязанностей на вахте – это нарушения, а тайком кропая хреновые стихи, оставлять без присмотра доверенное тебе морское пространство – так вообще преступление! Тетрадь заберешь у меня после смены с вахты! Понятно?

– Так точно!

– Ну, вот – неси вахту дальше!

– Да, Сергей Константинович, ты и мизантроп! – потянув за руку Сергея, вполголоса сказал командир: – Вон, «птицеловов» по юту походя размазал, совесть у них искал, теперь вот поэт под руку подвернулся… Нет бы – подбодрить – у вас единственное военное училище, где русский и литературу преподавали, как я слышал, а ты… – укоризненно покачал головой Жеребчиков, вышедший проверить вахту и покурить – заодно.

– Да, преподавали, и преподаватели у нас были классные… – Васильцев припомнил с ностальгической грустью свое киевское прошлое.

– Наверное, не тебе чета? Знаний тебе книжками по башке не вбивали?

– Как сказать, да уж, наверное! Во всяком случае – не на этой кафедре! – согласился Сергей и обратился к сигнальщику: – Пиши, Баранов, если охота – только один совет – читай сначала сам, оч-че-нь внимательно, и думай, что в итоге получилось! А то… Есть такая болезнь – графомания называется, заболеешь – и мозги высохнут, думать нечем будет! А то пишут стихи – все, кому не лень! Вот не пиши стихов – и прослывешь оригиналом! А то некоторые «Казбек» для этого курят… Долго – пока окружающие этого не заметят!

– А другие – ногами-руками по-японски машут – подхватил Жеребчиков… И вообще, полагаю, что люди постепенно надоедают даже людоедам! От тесного общения…

Посмеялись… Васильцев тоже закурил – когда на вахте и дежурстве, то сигарета – это не просто дань вредной привычке, это еще и пять минут вахты – на фиг!

Командир корабля и его замполит тогда и думать не думали, что где-то совсем не далеко, в северной части полигонов боевой подготовки флота, как раз закончились очередные торпедные стрельбы флотилии атомных подлодок. А их последствия существенно разнообразят завтрашний день. И не только славному экипажу капитан-лейтенанта Николая Жеребчикова, но и многим дядям с шитыми звездами на погонах. И даже МИД всего Союза будет этим озабочен. Знать бы, где упадешь, так и о соломке бы наперед позаботился… но кто знает? Вот поделись своими перспективными планами вслух – и ничто не исполнится. Уже было! И жизнь была бы скучнее… Иной раз – скука это – благо!!.

Глава 7. Как промахнулся торпедолов. У пяти нянек рулевой без глазу…

Итак, стрельбы подлодок шли по плану – и противолодочные, и по надводным кораблям. А сколько этих стрельб было за последние два дня! Ангары катера-торпедолова были набиты стальными сигарами с практическими «головами», всех типов. На некоторых из них до сих пор мигали сигнальные лампы. Команда торпедолова сноровисто собирала их по всем полигонам, укладывала эти металлические холодные «чушки» на стеллажи и порядком умаялась, и морально, и физически. Но, наконец, их командующий передал приказание торпедолову топать в Загрядье, на торпедо-техническую базу, притаившуюся за одним из колен в Сосновой губе и сдать туда практические торпеды на исследование. От результатов этих исследований будут зависеть оценки боевых упражнений подлодкам, и, следовательно, результаты за учебный год. Важное дело!

Прибравшись на палубах и в настройке, команда повела свою посудину в назначенную точку, получили добро всех положенных оперативных дежурных. Кораблик весело бежал себе назначенным курсом, распустив за собой белые усы бурунов, убегающих прочь от форштевня. Стояла, как уже говорилось, белая-белая, но глубокая ночь. Всем смертельно хотелось спать – сказывалась многодневная усталость и рваный, короткий сон лишь иногда. А кроме команды на борту были еще флагманский минер в звании капитана первого ранга – старший на борту, флагманский штурман одной из дивизий и еще несколько заинтересованных в исходе торпедных стрельб офицеров. Понятное дело, с каютами на катере проблемы, но место, где прикорнуть на и вытянуть усталые ноги, найти было можно.

С чувством исполненного долга, все так и сделали. А в кубриках уже вовсю стоял заливистый храп аж плафоны дрожали! Сам старший на борту, в уступленной ему хозяином, каюте командира катера, храпел так, что в соседней каюте капитану морской ракетоносной авиации, приписанному на учения для согласования действий, снился сон, что он стоит на старте и слышит гром двигателей стартующего бомбардировщика, только тот что-то долго не взлетает… Вот такие бывают ассоциации от посторонних ночных шумов. Да! А у вас?

Командира катера сон тоже сморил, и он, спустившись вниз, пристроился в рубке, около крошечного прокладочного стола. Наверху остался один рулевой – матрос, прослуживший целых полгода. Сам! Ибо его командир отделения передвинул свою вахту на более позднее время – без ведома понадеявшегося на него командира, конечно. Словом – все как положено – если какое-то нарушение допускает командир, то далее нарушения рождаются сами собой и идут снежным комом! И еще – суммарный вектор всех случайных нарушений всегда направлен в сторону большей аварии или неприятности – если мягко сказать.

Как сбился курс – точно никто не знал. Скорее всего, рулевой просто прозевал поворот, а вахтенный офицер не вовремя задремал. Ага – на вахте – оно всегда не вовремя! А что – берег далеко, цели – ни одной в целой округе, море – спокойное, почти полный штиль и видимость – сто на сто! Отсюда и спокойствие.

Вот так они и «ехали». Долго ехали, надо сказать! И ушли они потихоньку за «линеечку», то есть – за госграницу и вперлись прямо в территориальные воды соседнего государства, мало того, стали даже пытаться заходить в какую-то их рыбацкую гавань.

Надо сказать, соседи тоже проявили беспечность. Их посты и сторожевые корабли мирно наслаждались предутренним сном.

Кому мы, на фиг, нужны? Примерно так думали они себе сквозь предательский сон на вахте. Главная их забота – чтобы наши рыбаки не влетели в их воды в погоне за косяками трески, и не хапнули рыбки из чужой квоты. Но тех даже за горизонтом видно не было… Не сезон, однако!

Утро, тишина, море – зеркалом… Радио – молчит, светом никто не вызывает – авиация не балуется, «Машка» уже куда-то ускользнула, еще бы! Она вперед всех узнает, что мероприятия закончились!

Старший на борту проснулся – сработал био-гидро-будильник. Бегом посетил гальюн, всполоснул лицо прохладной водой, вытер его большим накрахмаленным носовым платком. Сложил его аккуратно – еще пригодится!

И лишь после этого поднялся на ходовой, в самом приятном настроении, разминая на ходу болгарскую сигарету. (Тогда, пожалуй, это был лучший выбор – ибо выбора особого-то и не было!). Лучше бы он обошелся без этого «барства» и поднимался на мостик тоже бегом! Но кто знал?

– Ну, что? Скоро там Загрядье?

– Скоро, скоро! – успокоил его рулевой: – уже крыши видны, товарищ капитан 1 ранга!

Тут холодная испарина враз прошибла товарища капитана 1 ранга. Зека предательски дернулась – дурное предчувствие холодом поползло, и волосы встали дыбом. Сигарета растеклась между пальцами мелким порохом.

– Что-о-о? Крыши? – испуганно вскрикнул он и вскинул голову.

Достаточно было одного беглого взгляда на берег – влипли! Вся штука в том, что крыши в Загрядье можно было увидеть, лишь предварительно обменявшись позывными с парой постов, дозорным кораблем, да и пройдя минут тридцать узкой и длинной губой, куда еще надо попасть по створам.

А тут – вот они – крыши! Ярко-красные черепичные крыши на одно-двухэтажных аккуратных домиках, рассыпанных на берегах. Веселенькие такие, разноцветные хатки. Но совершенно не наши! Причалы с крошечными рыбацкими суденышками и… серые патрульные катера береговой охраны! Мать-мать – мать! Вот это поспали! Разбираться будем потом!

– Лево на борт! Вперед – самый полный! В машине! Просыпайтесь – подъем, тревога! Матерь вашу так – раз-эдак! Самый полный вперед и еще чуть-чуточку!

Услышав его вопли по внутренней связи, на ходовой мостик высыпали все! В том числе и те, кто должен был не допустить всего этого…

Штурман лихорадочно определял место – технических средств навигации было маловато, но берег – вот он – весь в ориентирах! Маяки, знаки (правда не светящиеся по случаю летнего времени) горные вершины и те же крыши – определяйся – не хочу!

Тут проснулись хозяева, удивившись, чего это непонятное суденышко истошно взвыло и рвануло прочь из фиорда. Чего это у нас не понравилось?

Потом с трудом, но – все же дошло. На патрульных катерах стали шевелиться! Они просто не сообразили, не прониклись – какое счастье им валило в руки, с высокопоставленными офицерами, с новыми торпедами, со сводами по опознаванию и прочими интересными документами!

Но – тоже проспали! Сон – враг удачи, вот уж воистину! Местное командование очень бы хотело, чтобы все сошло по-тихому, и отпустить катеришку с миром. Но зрителей обоюдного ляпсуса военных моряков было многовато – рыбаки как раз собирались выходить в море на полутородесятках шхун.

Свидетелей было настолько много… что рот не заткнешь! Командиру района уже виделись заголовке всяких «Даг Бладетов» – «Кому мы платим налоги?», «Почем нонче наша безопасность?» «Русские ходят в наши порты, как к себе домой!». Примерно так!

Наш капитан 1 ранга доложил с торпедолова командованию на закрытом канале. Нужна была помощь и прикрытие – одно дело безоружный катеришко, а совсем другое дело, если около него вдруг окажется советский боевой корабль!

Командующий принял решение – и понеслись команды, разворачивались командные пункты, приводились в повышенную готовность дежурные корабли и береговые посты и центры наблюдения.

На ходовом мостике, где уже готовился к сдаче вахты старший лейтенант Васильцев, поддергивая на рукаве походного пальто (прохладно ночами, однако,) красно-бело-красную повязку «како». Щелкнул динамик и истошный голос старшины 1 статьи Жемчугова проорал: – Получен сигнал оперативного: – Боевая тревога!

Услышав эту команду сквозь сладкий, предутренний сон – командный пост связи был в двух шагах от его каюты – командир моментально, в трусах и тельнике, в тапках на босую ногу, влетел к радистам. Оперативный ОВРы был уже на связи. Полуминуты хватило на уяснение главного – все остальное потом, а сейчас: – Вахтенный офицер: команду по кораблю «Боевая тревога», корабль к съемке с бочки изготовить! – подчеркнутый металл в голосе не давал сомневаться в серьезности команды – даже спросонья.

Застегивая крючки походного овчинного пальто, на мостике появился Бобровский и, схватив «банан» ГГС, стал отдавать команды и принимать доклады.

– Вот теперь посмотрим, чему наши орлы научились! – спокойно сказал Жеребчиков, тоже выбравшись на ходовой. По ВПС вступил в переговоры с оперативным. Тот сообщил ему о происшествии и передал приказ следовать к госгранице (опять!) и обеспечить выход торпедолова из территориальных вод соседа – любой ценой, но не применяя оружия по сторожевым катерам соседней страны.

– Действовать решительно, но осторожно! – приказал сам комбриг, взявший связь с дежурным кораблем на себя. – Тебе в поддержку готовятся ПСКР и дежурный МРК! Так что – вперед полный, навстречу этим размандяям, выполнить задачу! Выручайте попавших в беду!

Все это щедро пересыпалось острыми междометиями, как харчо – перцем.

Тем временем корабль уже снялся с бочки и набирал обороты. На тонких нотах запели форсажные турбины, встречный воздух заметно уплотнился. Лаг показывал такую скорость, какой пожилой корабль давно уже не бегал! Почти проектную!!! К искреннему удивлению своего командира.

Механик все-таки был знатоком своего дела и классным инженером. И многое мог – когда было надо, и – еще больше, когда очень надо! Но в обычные дни, на частых рядовых выходах, у него же было пятьдесят пять очень технически аргументированных отговорок на требования командира добавить две-три сотни оборотов. Грамотный командир Жеребчиков – но все же – не инженер-механик – только руками разводил. А вот сейчас – когда тревога без дураков – корабль несся птицей, даже бурун оставался далеко за кормой, поднявшись выше присевшего юта и надстроек. А из-под форштевня волны вставали аж до самого бака! Красота! Да, было в этом что-то, приподнятое до восторга!

А вот и пограничная река. Сигнальщики, приняв желаемое за действительное, обнаружили было «корабль», а метристы даже определи его курс и скорость. Жеребчиков хмыкнул – это был островок Шипс-Хольме, действительно похожий на корабль – что и следовало из его названия. Видать, не мы первые обманулись, бывает! Но тут же «натер холку» радиометристам – откуда взялись у острова курс и скорость?

А вон уже и торпедолов просматривался в бинокль, а за ним, на незначительном удалении, бежали два патрульных катера береговой охраны соседей.

Жеребчиков заложил циркуляцию вправо, сбавил ход до среднего, и развернул на левый борт орудие и РБУ. А справа на траверзе уже просматривался МРК, весь в натужном дыму главных двигателей, а еще дальше и ПСКР, тоже спешивший на помощь!

С постов выходили на связь с катером. Женский голос умолял: «Давай, давай, маленький!» И катер, «маленький» по условному обозначению в открытом радиообмене, давал! На нем только что ладонями не гребли! Увлекшись, дежурный оператор уже называла его в азарте не «маленьким», а «миленьким» – все искренне переживали за исход дела.

Впрочем, патрульные катера не очень-то и спешили – так, изображали активность.

Жеребчиков это заметил и сказал вслух: – если догонишь – надо что-то делать, из пушек или пулеметов шарахнуть придется, десантную партию высадить… Корабль – военный, хоть и без оружия, но под военно-морским флагом, с бортовым номером. А на хрена соседям третья мировая война? Вот то-то! Всякие там МИД-овские ноты будут, посла нашего вызовут, куда следует… это конечно! Но это же совсем другое дело! Опять же – они давно заметили со своих постов наши боевые корабли – которые в случае стрельбы, тоже будут вынуждены что-то делать! Нет, догонять и захватывать не будут!

Как в воду глядел! Буруны под форштевнями катеров несколько упали, головной начал выписывать кренделя – циркуляции по корме торпедолова, пересекая его кильватерную струю. Видно, командир катера – сторожевичка не хотел очень уж сближаться с преследуемым.

И вот – горемычный торпедолов пересек «линейку» – линию госграницы на сленге… Он стал сбавлять ход, сближаясь с МПК. Жеребчиков уже приказал лечь в дрейф – к радости Сергея Михайловича – и двигатели нетерпеливо урчали на холостом ходу.

А вот он – тут как тут – и ПСКР, который должен был сопровождать торпедолов. С гордым видом одержанной победы!

Жеребчиков хмыкнул – а куда они теперь денутся. Они сами рады-радешеньки дойти до нашего Загрядья. Всё в игры играем, шпионов ловим! Хотя бы так!

МРК, для убедительности даже открывший крышки ракетных контейнеров, тоже получил команду на возвращение. Только про МПК как-то все забыли, когда «отлегло» и опасность миновала.

Глава 9. Передышка

Затрещал динамик на ходовом, и механик виноватым голосом доложил, что вышел из строя дизель-генератор. Пришлось доложить – и комбриг махнул рукой и разрешил зайти в базу для аварийного ремонта. Все прибодрились.

Не спеша, гордые своим участием в щекотливом деле, вошли в базу и встали к причалу. Торпедолов же стоял на отдельном причале, а около него уже стояло несколько «УАЗиков», часовой на причале – из пограничников, с автоматом, что ты!

В кают-компании накрыли завтрак. Бобровский, уплетая «яйца квалратные» – нехитрый, поднадоевший омлет из яичного порошка, ехидно сказал Васильцеву – С тобой в дозоре – как-то не скучно! Я за два года столько приключений не припомню, как за два этих дня!

Сергей парировал: – Нет, это я на ваш корабль – больше не ногой! Пусть Нешевелин сам тут сидит! Безвылазно! Служил себе спокойно, никого не трогал – а тут чуть не принял участие в организации новой заварушки! Причем, сразу же как только попал на ваш славный боевой корабль!

– Да, нескучно как-то! – поддержал своих офицеров Жеребчиков. Ему доложили о прибытии на причал хлебовозки со свежим хлебом – оперативный дежурный, а то – и сам комбриг проявили заботу.

БЧ-5 во главе с Михалычем уже разбирала «сдохший» дизель, как солдат винтовку. На всякий случай. Без малейшего промедления. Механик уже дал команду на запуск котла – экипаж надо помыть, воду пополнить… Бывалый Михалыч точно знал – не застоимся… Еще час, другой и – начнут потихоньку выпинывать из базы…

Тем не менее, Сергея Михайловича, опытного и грамотного инженера мучили некоторые сомнения. Не нравились ему какие-то шумы в насадке левого винта, которые проявились при утренней гонке. А док еще только в октябре, через несколько месяцев…

Он вошел в каюту командира, пряча за спиной аккуратный лист ватмана, с каким-то эскизом.

Жеребчиков тяжело вздохнул, и выругался про себя. «С ерундой Михалыч в неурочное время вваливаться не станет! Значит… жди неприятностей» – подумал Николай.

Механик пришел уже с готовым решением. Для того что бы осмотреть насадки, командир БЧ-5 предложил перетянуть на швартовых концах корабль, так чтобы он встал на причале кормой к осушке, а на отливе он и его старшина турбинистов Семанкин, в обеспечении Егоркина, известного дипломированного водолаза, в легководолазных костюмах подлезут в подзор и посмотрят, насколько возможно, что там с насадками. Дело, в общем, не новое, ранее такие действия тоже успешно проводились, и Жеребчиков пошел к комдиву за разрешением. Тем временем, довольный «погранец» уже весело выбежал из залива к своей точке дежурства, за Заячьи острова.

Так что шансы на «добро» комбрига задержаться в базе, резко возросли, Так оно и вышло!

Начали перетаскиваться вдоль причала и кораблей, перебрасывая концы и подтягиваясь шпилем. Даже бородатый комдив вылез с матюгальником на крыльцо штаба дивизиона и давал ценные советы, старательно мешая соображать командиру и внося сумятицу в работу людей. Вопреки его помощи, все-таки справились задачей довольно быстро.

Дождавшись отлива, облачившись в гидрокостюмы Михалыч и его мичман Семанкин полезли вводу с фонарями, страховочным линем и всякими одним им ведомыми железяками.

Все оказалось не так уж и плохо, во всяком случае насадка могла еще потерпеть. Вот об этом Михалыч и решил доложить замкомбригу по ЭМЧ, капитану второго ранга Джигину, который просил его доложить по результатам в любое время. Сергей, нимало не смущаясь своего экзотического вида, поленившись переодеваться, пошел к телефону в рубку дежурного, что-то довольно насвистывая.

В рубке же, умаявшись за минувший сумасшедший день, мирно дремал мичман Леня Кривов, по прозвищу Майор Пронин. «Ну и дремал бы себе!» – подумал Михалыч, – «Еще бы у меня голова за бдительность не болела!»

Так нет, какого-то хрена улегся Леня руками прямо на телефон, а на них положил свою буйную кудлатую голову в белой фуражке. Довольно бесцеремонно Михалыч спихнул мичмана с телефона. Тот проснулся, открыл глаза…

И можете себе представить, что он почувствовал – над ним стоял мокрый аквалангист, в черном костюме, а с костюма ручьями стекала воняющая соляром вода.

«Все! Амба мне – подводный диверсант! Надо же – проспал! Врешь, не возьмешь – живым не дамся – заорал Леня и бросился на Михалыча и схватил его за горло. Михалыч, между прочим был в те годы мужик не слабый, спортсмен, но куда ему против перепуганного Лени! Главное, из помятого горла механика шли только одни невнятные хрипы! А Леня стал еще и бить его головой, так как руки были заняты!

Чем бы все дело кончилось – неизвестно, но тут ворвались мичман Егоркин и сам дежурный по дивизиону, вернувшийся с обхода. Вдвоем они еле-еле оторвали Леню от капитан-лейтенанта.

Михалыч даже материться не мог Леня намял ему горло, пытаясь выдрать кадык. Вот так вот попадись кто нашим мичманам не в добрый час – голыми руками…

Вот потому помощнику дежурного пистолета-то и не давали! – решил для себя Егоркин. А если бы – пистолет? Так он бы до Норвегии бы наступал! Вот как – знай наших! Понятное дело, Леня ни за что не признавался, что он спал, а Михалыч – что специально старался спровоцировать. Опять чуть было они не сцепились!

Вот с докладом замкомбригу получилось не очень – Михалыч сипел в ухо Семанкину, а тот переводил его сипы и хрипы и рассказывал детали осмотра Джигину. Понятное дело, тот мало чего понял, только очень изумлялся. Да сетовал вслух – где бы он такого еще инженер-механика нашел бы вместо Михалыча.

Вот только на каком-то своем листе готовности поставил против МПК Жеребчикова два жирных плюса – и за восстановленный дизель-генератор, и за осмотренные насадки винтов. Вот такие они, механики – главное для них железяки…

Бобровский, узнав обо всем этом, вздохнул – больше не осталось никаких поводов задержаться в Загрядье.

«Придет утром комбриг – и выгонят нас, как дворового песика из хозяйской хаты!» – уверенно подумал он, проверяя свои личные запасы сигарет и лакомств, пряча в сейф. Там-то их крысы точно не достанут!

«Хватит!» – прикинув, решил он и через несколько минут уже спал в своей каюте без задних ног.

Как он думал – так оно и вышло! Не надо было быть великим шаманом, чтобы предсказать действия родного комбрига! Еще задолго до обеда корабль опять оказался в «Точке, где одинокая бочка…»

Надо же – вроде бы – ерунда, фигня-фигней, а вот привязалась строчка, запомнилась… – думал Васильцев, готовясь заступать на очередную вахту.

Через пятнадцать минут наступало завтра…