Сестры

Ника сидела на пляже, откинувшись на руки и запрокинув голову. Ветер забросил на ее лицо легкую прядь волос, и сквозь эту золотистую вуаль девушка смотрела на солнце. Оно светило ярко и радостно, не было поблизости ни одной тревожной тучки, и в груди у Ники вдруг родилось ликование. Его теплая волна смыла грусть и озабоченность. Появилась уверенность, что все будет хорошо. Прочь, печаль!

Девушка смахнула с лица волосы и, не забыв грациозно изогнуться, с улыбкой взглянула прямо в объектив фотоаппарата. Кешка точно поймал момент, когда луч солнца высветил прозрачную глубину ее глаз, и нажал на кнопку, удачно объединив эту живую синеву с холодной синевой весеннего неба.

— Снято!

Ника вскочила, как распрямившаяся пружина, и вся потянулась к солнцу. Она не позировала. На мгновение позабыв об огорчениях и проблемах последнего месяца, отрешившись от холодных порывов весеннего ветра и пылких взглядов фотографа, она вдруг ощутила себя диковинным растением. От зарывшихся в песок ступней к рыжеватой копне волос поднимались живительные соки земли. Скромный купальник, синий, в золотистых песчинках, не мог скрыть знойного цветения девичьего тела. Гладкие стройные ноги, изящно изогнутые бедра, тонкая талия, нежные бутоны груди, горячие от солнечных поцелуев губы… Ника чувствовала, как жажда жизни и любви переполняет ее. Почти бессознательно она погладила свое тело. Потом, очнувшись, потянулась, закинула руки за голову и резко бросила их вниз, скидывая весеннее наваждение. Живо обернулась к фотографу, улыбнулась.

— Снято!.. Снято!.. Снято!.. — Каждое движение Ники — радостное, чувственное, озорное — было зафиксировано рукой профессионала.

— Ну все! Достаточно!

Ника вдруг остро ощутила холод майского дня и, обняв себя за плечи, побежала к машине. Иннокентий основательно и неторопливо упаковывал фотоаппарат. Ника, пробегая, чмокнула его в щеку, взлохматила короткие волосы и забралась в теплое нутро серебристого «рено».

Уфф! Хорошо-то как! Она закуталась в пушистый мех предусмотрительно захваченной из дома песцовой шубки и подобрала под себя озябшие ноги с прилипшими колючими песчинками. В машине было тепло и уютно. Тихо играла музыка. Через окно она видела, как по пустынному пляжу неторопливо направляется к машине Иннокентий — сын известного в городе коммерсанта, Никин однокашник, хронически и безнадежно влюбленный в нее с первого курса.

Ника, не в силах вынести теперь даже секундного сквознячка, нырнула с макушкой в душистую темноту просторной шубки и оттуда слушала, как хлопнула дверца, как Иннокентий завозился, чем-то постукивая и шурша, и высунула из воротника свой слегка вздернутый носик только тогда, когда тонкий аромат надушенного меха спасовал перед запахом горячего кофе.

Иннокентий молча протягивал ей розовую керамическую чашку с кофе и такую же тарелку, полную бутербродов с немыслимо пахнущими мясными деликатесами и свежей зеленью.

Ника приникла к чашке. Согрев руки и губы, насладившись ароматом, сделала глоток и ощутила блаженство. Кофе был именно такой, какой она любила, — в меру крепкий, в меру горячий, чуть подслащенный. Потом она вонзила некрупные белоснежные зубки в сочную мякоть ветчины и ела, ела, пока на розовой тарелке не остались только крошки. Иннокентию Ника не предлагала — знала, что при ней он терял аппетит.

Сытая и согревшаяся, Ника откинулась на мягкую спинку сиденья и закурила любимую сигарету «Давидофф» — тонкую, легкую и душистую. Спасибо Давидоффу, спасибо всем, кто делает жизнь приятной и комфортной. Спасибо, Кешка… Из-под опущенных от наплывающей сонливости век с темными от природы ресницами Ника разглядывала приятеля.

Иннокентий был скульптурно красив. Но его красота Нику не волновала. Ей всегда казалось, что он слишком безупречен: безупречно сдержан, безупречно выбрит, одет, причесан, умыт… Ника же реагировала на безупречность однозначно — скукота!

Сейчас Иннокентий курил, глядя в окно. Он забыл стряхнуть пепел, и серый столбик обвалился, осыпав нарядную обивку сиденья. Светлые чуть вьющиеся волосы так и остались взлохмаченными. Лоб юноши прорезала вертикальная морщинка. Губы были крепко сжаты. Чтобы удержать вопрос?

Ника понимала, что его озадачивает и тревожит ее загадочное поведение. Понимала и то, что злоупотребляет его терпением, соблазняя и отталкивая. Она подумала, что в конце концов должна вознаградить его за преданность. На прощание… Эта мысль неожиданно взволновала ее, и она взглянула на знакомое лицо с новым чувством.

Да, безусловно красив. Густые пшеничного цвета брови, оливково-зеленые глаза в тени пушистых, как у девушки, ресниц. Немного хищный нос, изогнутые, как лук, припухшие губы, твердый выпуклый подбородок. И любит, очень любит ее, Нику. Был бы ей отличным мужем. Но у нее другие планы. И все-таки…

Ника с безотчетной нежностью протянула руку и разгладила пальцами морщинку у Кешки на лбу, спутанные брови. Он порывисто обернулся, схватил ее руку и прижался к ладони горячими губами. Нику неожиданно пронзило острое желание. «Что ж, — подумала она, — расплачиваться будет не столь неприятно». Обругала себя за цинизм и, совладав с чувствами, осторожно отняла руку. Шепнула:

— Потом, ладно? Закончим дело. Сейчас — домой!

Дома Ника приняла душ и переоделась. В строгой белой блузке и черной юбке, с тщательно приглаженными и сколотыми на затылке волосами, она теперь лишь отдаленно походила на источавшую чувственность «дикую орхидею» пустынного пляжа. Наряд и стиль были заимствованы у сестры — Виктории, Вики, Тошки…

Иннокентий, уже распаковавший фотоаппарат, лишь хмыкнул, увидев Нику в новом обличье, за годы знакомства с ней он привык к неожиданностям.

Ника толкнула тяжелую дверь в кабинет отца. Большая квадратная комната с лепниной на потолке была заставлена стеллажами и шкафами с книгами. И шкафы, и массивный письменный стол, и обтянутые мягкой кожей кресла были сделаны на заказ еще ее прадедом.

Ника потянула толстый витой шнур с кистью на конце, и тяжелые портьеры плавно разъехались, впуская солнечный свет. В кабинете была идеальная чистота. Сестра Вика начинала день с уборки этой любимой с детства комнаты.

— Сначала сними меня на фоне стеллажа, — скомандовала Ника и встала перед полками с толстыми томами книг по океанологии и привезенными родителями из многочисленных экспедиций дарами моря: диковинными раковинами, засушенными морскими звездами, сувенирами экзотических стран.

— Снято!

…Ника в кресле с книгой. Ника что-то пишет за столом со старинным письменным прибором в виде мраморной лошади. Ника задумчиво смотрит в окно, придерживая тонкой рукой складки портьеры…

— Снято!.. Снято!.. Снято!..

Хотя живая, легкая и озорная Ника «в семье своей родной казалась девочкой чужой», как она любила говорить, поколения ученых предков оказали влияние и на нее. Училась она отлично, причем без всякого труда, играючи. Так же играючи выучила несколько языков. И еще была у нее страсть все классифицировать. Иннокентий в ее шутливой классификации сильного пола относился к «шкафам». «Шкаф» — атлетически сложенный мужчина, основательный, молчаливый и надежный. Она звала приятеля «шкафчиком» за его относительно невысокий — всего на полголовы выше Ники — рост.

Сейчас она была на каблуках, поэтому глаза — синие Никины и зеленые Кешкины — оказались почти на одном уровне.

— Может, все-таки скажешь, что ты задумала?

— Скажу. Попозже. Кеш, иди, пожалуйста, у меня еще куча дел. И спасибо тебе за все.

— А кроме спасибо?

Ника положила руки на широкие плечи друга и легко коснулась губами его губ. Миг — и ее хрупкое тело уже плотно прижато к горячему напряженному телу мужчины. Сильные руки сжали ее бедра, и Ника опять почувствовала, как острое желание пронзило ее от горла до паха. Странное новое ощущение… Разве страсть заразна, как грипп?

— Потом, Кешка, все потом. Фотографии завтра принеси.

Ника захлопнула массивную дверь и прислонилась к ней спиной, усилием воли пытаясь погасить непрошеное томление. «Девушка вошла в возраст? — усмехнулась она в свой адрес. — Ладно. Все! Что у нас на повестке дня? Прежде всего — антикварный магазин».

— Никитка, ты дома?

Тишина. Посреди прихожей валяются домашние тапочки сестры. Ну конечно, была и ушла. Убежала по каким-то своим таинственным делам. Викторию охватило чувство одиночества. Раньше всегда кто-нибудь был дома. Хотя бы домработница Ариша. Сейчас Ариша уехала в деревню к сестре. Им с Никиткой и себя-то толком не прокормить.

Виктория наклонилась, подняла Никины тапочки и аккуратно поставила их на полку. Достала свои, переоделась и, мельком взглянув в зеркало, побрела к себе в комнату.

Убранство Викиной комнаты было изящным, функциональным и безликим. Ни одного цветного пятна, ни одной лишней вещи — ничего, что могло бы отвлечь и развлечь. На окне — белые шелковые шторы. Рядом — небольшой белый письменный стол. Книжные полки, старинный светлого дерева шифоньер, в нише которого — несколько икон, подаренных любимице Викушке богомольной Аришей. На нешироком диване и стульях — накидки бежевого цвета. Над диваном — небольшое зеркало и несколько графических листов в простых багетных рамках: городские пейзажи в коричнево-кремовых тонах. Идеальный порядок.

Виктория остановилась на пороге и оглядела все это со странным чувством отчуждения. Входить не хотелось. Какая скучная комната! Потом, преодолев себя, торопливо прошла к столу, поставила на место сумку с книгами и конспектами, сменила синее строгое платье на такой же синий халат — пристрастие к синему цвету было единственным, что объединяло вкусы сестер, и, подумав, пошла в комнату Ники.

Слово «интерьер» здесь теряло свое значение. В комнате, раза в два больше Викиной, царил радостный беспорядок. Пол покрывал яркий ковер. Разнокалиберные кресла, журнальные столики, диваны с многочисленными подушками, бар, шкафы с книгами, посудой, безделушками стихийно, как бы сами по себе, а в действительности не без участия многочисленных гостей создавали несколько «функциональных уголков». Стены были увешаны картинами, в основном авангардистского направления, подаренными Нике авторами — веселыми молодыми художниками.

Она прошла к креслу, в котором обычно сидела, бывая у сестры. Оно так и называлось: Викино кресло. В глубине притулился большой облезший медвежонок Михаляга, друг Викиного детства. В интерьер ее комнаты он не вписывался и потому поселился здесь. Виктория забралась с ногами в кресло, обняла Михалягу и пригорюнилась.

Очень хотелось есть, но Вика точно знала, что и холодильник, и морозильник в просторной, обустроенной по последнему слову техники и дизайна кухне, а также хлебница и ящик для овощей сияют (или зияют?) чистотой и пустотой. Она сама вчера, чтобы хоть как-нибудь отвлечься, вымыла их с пастой, найденной в Аришиных закромах. Продуктовые запасы, и немалые, они уже подчистили не без помощи многочисленных приятелей сестры. От голода, тоски и одиночества Вика тихо заплакала и так, в слезах, задремала, уткнувшись в живот Михаляги.

В дверь стучали. Вика подскочила, проснувшись, и чуть не упала — отсидела ногу. Прихрамывая, она бросилась в прихожую и торопливо распахнула дверь. В квартиру ворвалась веселая Ника, а вместе с ней — аромат черемухи. Викина тоска мгновенно улетучилась.

— Тошка, помоги!

В руках у Ники топорщились два огромных пакета. Неужели с едой?! И роскошный букет черемухи, осыпающий паркет душистыми снежинками лепестков.

Минут через двадцать сестры сидели за столом. Большой фарфоровый чайник с крепко заваренным чаем, горки бутербродов с сыром и ветчиной, салаты, фрукты и сладости под сенью букета черемухи казались Вике самым восхитительным натюрмортом в мире.

Некоторое время девушки ели молча. Наконец Вика, утолив первый голод, спросила:

— Откуда эта роскошь, Никитка?

— Ммм… Папина лошадь…

— Что-о? Ты продала папину мраморную лошадь? Ты же знаешь, как он ее любит!

— Нас он любит еще больше. Не думаю, чтобы папа хотел нашей голодной смерти. И вообще, Тоша, похоже, нам придется продать весь антиквариат, чтобы осуществить мой Великий Спасательный План.

— План?! Ты что-то придумала?

— Да. Боюсь, тебе это покажется безумной авантюрой, но другого выхода я не вижу.

 

Рей

Рей Гилфорд едва сдержался, чтобы не швырнуть об пол телефон. Его рука сжимала ни в чем не повинную трубку с такой яростью, словно это было хрупкое тело Эйлин. Уехала, не сказав ни слова, даже не попрощавшись! А ведь еще вчера…

Он усилием воли подавил порыв, подчеркнуто аккуратно вернул трубку роскошному — слоновая кость с золотом — аппарату и подошел к окну. Из его полукруглого проема открывался вид на безбрежное и непостижимое живое пространство. Океан сегодня был спокоен, и его покой постепенно передался Рею.

Ярость улеглась, но обида и недоумение остались. Почему?! Вчера они немного повздорили, но потом… Началось с того, что Эйлин заявила: ей надоело торчать «в этом городишке», она требует, чтобы он немедленно бросил все дела и отправился с ней на Гавайи. Рей ничего не имел против того, чтобы немного отдохнуть от дел, да еще в обществе Эйлин. Но он предпочел бы Швейцарию: уютное шале в горах, захватывающий дух полет на лыжах по заснеженным склонам, чистый морозный воздух… Эйлин неожиданно взорвалась: она не любила спорт, терпеть не могла холод и вообще не выносила, чтобы ей возражали.

Предложение Рея было квалифицировано как «идиотское» и «чудовищное». Он сразу же пошел на мировую и попросил невесту лишь немного подождать: на днях приезжал его деловой партнер из Японии, с которым он собирался заключить выгодный договор.

Эйлин только надула губки и слегка отстранилась. Они стояли на балконе, и Рей просил прощения, обнимая Эйлин за талию. Да, она слегка отстранилась — при воспоминании об этом Рея обожгло — и, глядя ему в глаза, медленно расстегнула перламутровую пуговку на шелковой блузке.

Это оказалось началом долгой и упоительной любовной игры, в которой Эйлин превзошла себя. До глубокого вечера она снова и снова вызывала Рея на бой, изобретая все новую тактику и изыскивая в обширных владениях жениха необычные «плацдармы». Вечером неутомимый воин Рей отвез своего нежного врага домой и, вернувшись, рухнул в постель.

Он проспал дольше обычного, но, даже не позавтракав, сразу после душа и бритья бросился звонить возлюбленной. Ему ответил секретарь отца Эйлин, мистера Стенли:

— Разве вы не в курсе, сэр? Мисс Эйлин улетела на Гавайи.

Так могла поступить только Эйлин — его эгоистичная, жестокая и сумасбродная подруга детства.

* * *

Воспоминания о вчерашнем дне снова разбередили Рея. Оторвавшись от созерцания «колыбели человечества», он стремительно вышел из маленькой гостиной, где принимал только близких друзей. Вчера они здесь с Эйлин… Но хватит об этом! Рей нажал кнопку лифта. Металлическая кабинка плавно скользнула вниз, серебристой иглой прошивая замок, скалистый холм… Вертикальное движение сменилось горизонтальным. Внизу была абсолютная тишина.

Выйдя из лифта, Рей оказался в странном помещении, похожем на сказочную пещеру. Впрочем, весьма комфортабельную и благоустроенную: низкие своды были подсвечены скрытыми цветными лампами, между колоннами, высеченными из горных пород, расположились удобные диваны и кресла, на прозрачных столиках стояли вазы и чаши диковинных форм и расцветок, сверху спускались светильники, по стенам вились тенелюбивые, похожие на водоросли растения.

Тяжелая дверь в глубине пещеры, «почувствовав» приближение хозяина, поползла вверх, открывая вход в соседнюю комнату, где стояли стол с небольшим пультом и два кресла. Рей опустился в кресло, нажал кнопку, и отъехавшая стена открыла перед ним океанские глубины, от которых его теперь отделяло лишь сверхпрочное стекло.

Дом, или, как его называл сам Рей Гилфорд, Замок, был выстроен на скале у самого океана. Рей был благодарен предкам за эту прихоть. Из всех домов, которыми его семья владела в Америке и других странах, этот был самым любимым. Здесь он провел детство, и не исключено, что многие качества, за которые его ценили друзья и партнеры, — широта интересов, мощь и размах в делах, а также те, что покоряли женщин, — щедрость, загадочность и непредсказуемость, он приобрел благодаря океану. Океан был его вторым отцом, нянькой и гувернером. Он дарил маленькому Рею игрушки, давал знания и формировал характер. С детства мальчик привык засыпать под музыку волн, приглушенно доносившуюся сквозь толстые стены Замка. Она заменяла ему колыбельную.

Замок вместе с любовью к океану был завещан ему матерью… Непонятно, что объединяло столь различных людей: отца Рея Джона Гилфорда, немолодого суховатого дельца, ворочавшего миллионами, и мать — юную, веселую и романтичную учительницу Фиби Джойс, но их взаимная привязанность была искренней и глубокой. В качестве свадебного подарка Фиби получила от мужа этот дом, и лучшего Джон не мог бы придумать. Она была безмерно счастлива до самой своей смерти, то есть не так уж долго. Фиби умерла при родах из-за болезни сердца. Ее сестра, тетя Элен, навещая маленького Рея, рассказывала ему о матери. «Фиби дружила с дельфинами. Когда она плавала и кувыркалась с ними в воде, то была похожа на прелестное морское божество», — вздыхала тетя Элен.

Отец после смерти жены полностью ушел в работу. Он делал ненужные ему деньги яростно и неустанно. У Рея было все, чего бы он только ни пожелал. Подростком он прочитал русский фантастический роман «Человек-амфибия», и эта книга надолго завладела его воображением. Джон Гилфорд не любил Замок и редко бывал в нем, зато Рею позволял делать с ним что угодно. И Рей, не считая отцовских денег, обустроил Замок по своему вкусу. Его гордостью, местом, куда допускались только друзья, был океанарий, в разработке проекта которого он сам принял участие, сверяясь все с той же книгой о морском юноше.

Рей долго сидел перед гигантским аквариумом, следя за тем, что происходило в том, другом, давно знакомом, хотя по-прежнему загадочном мире. Но сегодня ничто не могло отвлечь его от мыслей об Эйлин и их отношениях. Вот в глубине водного пространства, куда не проникал свет прожекторов, колыхнулась светлая тень, блеснули чьи-то холодные немигающие глаза, странным образом напомнив ему невесту.

Отцы Рея и Эйлин — крупные финансисты, вдовцы и старые друзья, сначала в шутку, а потом и всерьез поговаривали о будущей свадьбе своих отпрысков, когда те еще вместе играли в песочек. Дети при этом фыркали и исподтишка награждали друг друга щипками. Рей терпеть не мог болезненную, изнеженную и вредную девчонку. К тому же она была просто уродиной: редкие белесые волосы, блекло-голубые глаза, тонкие бледные губы — вся бесцветная и злая, как медуза. Эйлин отвечала ему полной взаимностью. Не потому, что ей не нравился этот ясноглазый мальчишка с густой каштановой шевелюрой, самый ловкий, быстрый и сильный из ее сверстников. Просто она вообще никого не любила. Есть люди, лишенные от рождения зрения или слуха, а Эйлин была лишена способности любить. Но дети выросли, и однажды…

…Джон Гилфорд отмечал возвращение сына из Стэнфордского университета. Даже он, равнодушный ко всему, кроме работы, не мог не гордиться успехами Рея, который специально задержался в Стэнфорде на год, чтобы защитить диссертацию на степень магистра, и сделал это с блеском. Не говоря уже о многочисленных спортивных рекордах, вызывавших бурю на огромном университетском стадионе. А также о рекордном числе покоренных девичьих сердец. Впрочем, о последнем Рей скромно умолчал. Джон радовался, что воспитал достойного преемника. Рей рвался в бой — получившись у отца, он надеялся возглавить филиал отцовской фирмы.

Новоиспеченный магистр встречал гостей. В Замок стекалась вся городская элита: респектабельные, шикарные, элегантные, знаменитые, узнаваемые… Отцы города, бизнесмены, банкиры, артисты… Рей пожимал руки, кланялся, улыбался, хлопал по плечам, заглядывал в пленительные глазки, переходил, радушно приветствуя, от одного оживленного кружка к другому, и вдруг: «Эйлин Стенли!» Услышав имя подруги детства, Рей невольно поморщился, но, изобразив приветливую улыбку, поспешил обернуться.

Перед ним стояло небесное создание. Белый атлас вечернего платья лишь подчеркивал прелестную фигурку, не скрывая ни одной линии. Взгляд Рея, словно скрепка, притянутая магнитом, метнулся к ее ногам и медленно заскользил по узким бедрам, талии, задержался на совершенной округлости маленькой груди, обласкал лебединую шейку и, миновав незначительный подбородочек и коварную усмешку тонких губ, утонул в огромных прозрачных глазах. Неподвижные зрачки Эйлин — единственная темная деталь ее внешности — пронзили Рея насквозь. Он почувствовал себя мотыльком, насаженным на булавку, и даже ощутил трепет несуществующих крылышек. Или это затрепетало его железное сердце?

— Привет, Рей! — щебетнул вкрадчивый голосок.

— Привет, Эйлин. Как дела?

Рею казалось, что он мгновенно справился с собой. Увы, так казалось только ему. Джон Гилфорд и Ричард Стенли переглянулись и украдкой пожали друг другу руки, а фиалковые глаза некой Лиз Финэлл затуманились. Эйлин же, старательно сохраняя образ небесного создания, с придыханием мурлыкнула в ответ и упорхнула «поправить прическу». Стоя перед зеркалом в роскошной, изысканно и оригинально декорированной под старину туалетной комнате, она плотоядно облизывалась. Ангельское личико преобразилось и стало походить на мордочку хищного зверька. Эйлин ликовала: мерзкий задавала на крючке! Вместе с огромным состоянием! А как хорош: тренированное тело, обжигающий взгляд из-под прямых ресниц, сильные руки с чуткими пальцами — такие умеют ласкать, глубокая ямка на подбородке, выдающая природную чувственность…

Чувственность! Эйлин давно и истово служила этой богине. Именно чувственность искусно обточила ее худое тело — так море превращает угловатый камень в прелестный голыш. Это она придала шелковистость ее негустым волосам и выразительность бесцветным глазам. Нет, Эйлин так и не научилась любить. Она научилась наслаждаться. Сейчас она собиралась насладиться Реем.

В тот же вечер она увлекла свою мускулистую, загорелую и элегантную жертву в сад, и, когда во время поцелуя рука Рея нерешительно коснулась узкой бретельки вечернего платья, Эйлин плавным движением сбросила с плечика шелковую помеху, и лиф с готовностью соскользнул, подарив дрогнувшей мужской руке яблочко груди.

Этот ангел, эта прелестная статуэтка оказалась циничной, опытной и развратной. Рей по сравнению с ней был целомудрен, как прекрасный Иосиф. Темпераментный и всегда готовый к любовным утехам, он испытывал до сих пор лишь здоровое юношеское желание и легко утолял его с такими же непритязательными подружками.

С Эйлин все было иначе. Контраст между обликом и сущностью подруги возбуждал, интриговал и… пугал Рея. Может быть, оттого, что бесстыдство ее ласк сочеталось с абсолютной холодностью, отсутствием нежности и страсти. Вовлеченный в бесконечное сладострастное действо, Рей не отдавал себе отчета в том, что время от времени в глубине его души всплескивает рыбка омерзения. Но он был молод и сексуален, а Эйлин — само наслаждение. К тому же она не походила ни на одну из его прежних подружек: с ней не шли в сравнение ни институтские герл-френдз, с которыми можно было сразу после секса бежать на теннисный корт, ни плаксивые «вьюнки», обвивавшиеся вокруг партнера, грозя удушить беднягу, и готовые обвенчаться с любым после первой же ночи.

Рей решил, что влюблен. К великой радости отцов-магнатов, состоялась помолвка. Вскоре после этого Эйлин заметно перестала церемониться. Иногда ее поведение напоминало Рею выходки тощей злой девчонки из его детства.

Тишина. Здесь, в океанарии, Рей особенно любил предаваться воспоминаниям. Казалось, молчаливые жители океана, приникая к сверхпрочному стеклу, разделяющему их миры, вместе с ним сочувственно следят за кинолентой его жизни, он прокручивал ее то вперед, то назад. Назад, еще назад, еще…

Неожиданно в памяти возник тот далекий день его рождения, когда Эйлин подарила ему восхитительную машинку с дистанционным управлением. Рею понравилась игрушка, и он весь день с ней не расставался. Но к вечеру дети, как это часто бывало, из-за чего-то повздорили. Эйлин вдруг выхватила у него машинку и выбросила ее в окно, а потом убежала в соседнюю комнату, к взрослым, и оттуда тайком показывала огорченному до слез Рею свой противный острый язычок.

Два образа — Эйлин-взрослая и Эйлин-ребенок — неожиданно совместились в его сознании, и любовное наваждение пропало. Рей почувствовал облегчение и — отчего-то — пустоту.

Как нельзя кстати отворилась незаметная, слитая со стеной дверь, и в комнату, спугнув одиночество, вошел Тим. Эта дверь, ведущая в лабораторию, в отличие от остальных нарядных дверей в Замке, была самой обыкновенной. Тим в белом халате тоже был совершенно обыкновенным — просто добрый старина Тим, лучший друг Рея со студенческих лет.

— Что детинушка не вьесел, что голёвущку повьесил?

Тим так смешно подражал голосу своей русской жены Ирины, что Рей расхохотался.

Тим и Ирина, или Ир, как называл ее муж, почему-то скрывали обстоятельства своего знакомства. Сколько Рей ни допытывался, они только с улыбкой переглядывались.

— Так что случилось? Я вижу, ты сам не свой, — уже серьезно спросил Тим, подсаживаясь к столу.

— Ладно! — усмехнулся Рей. — Так и быть, расскажу. Делаем бартер: я тебе свое признание, а ты мне — свое. Где Ирину нашел?

— Финансист! — восхитился Тим. — Ладно, надо у Ир спросить. Если она разрешит… Кстати, она сегодня тебя на «пирожьки» приглашала. Едем?

— И ты еще спрашиваешь?!

Машина Рея плавно скользила по ровной дороге, проложенной от Замка к городскому центру. Фирма по строительству дорог, как и многое в городе, принадлежала Гилфордам, и дорога была проложена под личным наблюдением Рея. Проезжая по ней, он каждый раз испытывал удовлетворение.

Рей в который уже раз мысленно пожалел о том, что не может уговорить друга переехать к нему в Замок. Как ни любил он свой дом, но иногда ему здесь становилось одиноко. Но Тим не был романтиком и рассматривал Замок только как место для исследований океана: это было делом его жизни, и он был благодарен Рею за то, что тот разрешил ему устроить у себя в «святая святых» прозаическую лабораторию, да еще обеспечил всем необходимым снаряжением для исследования океанских глубин.

Жить Тим предпочитал на окраине города, в современном двухэтажном коттедже, обставленном ностальгирующей Ир в русском стиле. Тим рано остался сиротой и всему, чего достиг в жизни, был обязан исключительно своим способностям. Впрочем, помощь Рея он принимал без колебаний, так как и сам был готов для друга на все. Об этом они никогда не говорили, просто знали.

Вскоре Рей сидел, развалившись в удобном мягком кресле, уже вполне довольный жизнью. В этом доме ему всегда было хорошо. На стене перед ним тикали забавные часы-ходики, память о бабушке Ир. Ноги утопали в мягком ковре. Бок согревала пушистая серая кошка со смешным именем Муська. Энергичный, деятельный, вечно спешащий Рей превращался здесь в увальня и обжору. Он только что съел целую тарелку маленьких румяных пирожков и крошечных тарталеток с маслом и паюсной икрой, выпил неподражаемой русской водки и теперь требовал, чтобы его потешили обещанной историей знакомства Тима и Ир. О своем решении порвать с Эйлин он рассказал другу по дороге, а тот, разумеется, успел поделиться с женой, помогая ей на кухне. Он предупреждал, что у него нет секретов от своей обожаемой Ир.

— Ну что, расскажем? — подмигнул захмелевший Тим жене.

— А, давай! Может, Рею пригодится наш способ — он теперь свободен. — Ир была откровенно рада, что Рей решил расстаться с Эйлин. Она ее терпеть не могла и часто вздыхала: «Ох, погубит эта змея нашего Рея!»

— Помнишь, я ездил на симпозиум в Москву? — начал Тим.

— Помню, конечно! А обратно с Ир приехал. Я думал, ты с ней на симпозиуме и познакомился. Она была там переводчицей?

— Не-е-ет! Тут все было запланировано заранее. Перед тем как ехать в Москву, я связался с брачным агентством. Ты ведь меня знаешь: я в отличие от тебя с девушками всегда робел — очень уж они у нас эмансипированные. А про русских слышал, что они другие — скромные, нежные, любящие и так далее. Я так и написал: «Женюсь на тургеневской девушке». Откликов пришло много, но мне сразу письмо Ир попалось — я потом другие и читать не стал.

— Ир, а ты ему что написала? — прервал Тима с интересом слушавший Рей.

— Я в детстве Джеком Лондоном зачитывалась. Вот и написала: «Выйду за парня, похожего на Смока Беллью».

— Это чем же Тим на Смока похож?

— Тем, что сам себя сделал.

— Допустим. Тим в тебя по фотографии влюбился — это понятно. — Рей дотянулся до Ириной полной ручки и галантно поцеловал пальчики. — Но тебе-то он чем понравился?

— А тем, что на русского Ваньку похож!

— Стоило за этим в Америку ехать! — расхохотался Рей. Тим и Ир к нему присоединились.

— Слушай, Рей! — загорелась вдруг Ир. — А давай мы тебя тоже на русской женим. У нас, знаешь, какие девушки — на любой вкус! И мне будет подружка.

— Это ты здорово придумала! — обрадовался Тим. — Неси бумагу и ручку, будем объявление для Рея составлять. Все хлопоты по сватовству берем на себя!

Рей от души смеялся, откинувшись в кресле. Игра показалась забавной.

— Ладно, пишите: срочно нужна леди-совершенство для лопоухого кретина Рея Гилфорда.

— Конкретнее! — деловито потребовал Тим. — Свой портрет — потом. Сначала требования к невесте. Цвет волос, глаз, фигура, характер, увлечения.

— Внешность — яркая! — мстительно решил Рей, вспомнив коварную белесую Эйлин. — Цвет волос не имеет значения. Фигура — безупречная. Еще что?

— Увлечения?

— Спорт! — Рей вспомнил отвергнутую Швейцарию. — Лыжи, плавание, теннис, шахматы и все остальное!

— Мм-да… Род занятий?

— Океанология!

— Батюшки! — по-русски воскликнула Ирина. — Тебе женщина нужна или ученый маньяк вроде Тима? Надо, чтобы она умела танцевать, играть на пианино, вкусно готовить. Чтобы могла твои любимые пирожки стряпать…

— И… сексуальная должна быть! — нерешительно предположил Тим, поглядывая на аппетитные формы Ирины.

— Ты, по-моему, перебрал! — возмутилась Ир. — Нахал!

— Не-е-ет! — задумчиво протянул Рей. — Это важно. Запиши. Еще чтобы знала языки, этикет, умела водить машину. Иначе меня могут не понять. Все, что ли?

— А характер? — спохватился Тим.

— Чтобы была серьезная… и веселая. Скромная и страстная. Простая и загадочная. Гордая и нежная…

— Ну да! — взорвался Тим. — Горячая и холодная, сухая и мокрая, жидкая и парообразная, сухопутная и глубоководная…

— Утихни! — скомандовала Ир. — Все нормально. Именно такую мы и найдем. У нас в России есть всё.

— Вот-вот, найдите, — невозмутимо согласился Рей. — Только не забудьте указать, что все перечисленные качества обязательны. Неокеанологов просьба не беспокоиться.

 

Великий Спасательный План

Объявление носило явно издевательский характер. Не могли столь разные качества сочетаться в одной женщине. А в двух?.. Ника еще раз всмотрелась в лицо на фотографии. Красивый парень, мультимиллионер — у таких проблем с женщинами не бывает. Зато бывают причуды. Может, он всерьез решил, что такой полубог, как он, способен заказать себе подружку по индивидуальному лекалу? Хотя выражение лица скорее ироничное, чем самовлюбленное. И глаза смеются. Или это шутка? Ничего, мы тогда тоже пошутим. Будет тебе «два в одном», как в шампуне «Видал Сассун». С внешностью и спортом — все в порядке. В остальном поступим в соответствии с рецептом гоголевской героини: серьезность Вики приставим к жизнерадостности Ники, так же — со сдержанностью, кокетливостью и прочим. Вика — океанолог, зато Ника отлично танцует. Единственный пробел — пирожки. Ничего, Ариша научит. Может, этот Рей и пошутил, но, когда он воочию увидит заказанное совершенство, ему станет не до шуток. Выйти замуж за миллионера, да еще американского, — это же решение всех проблем! Есть возможность и экспедицию снарядить, и личную жизнь устроить! Будут нам и самолеты, и вертолеты, и отдых на Багамских островах!

Ника взяла атлас мира и отыскала на карте США город, в котором жил Рей. Это перст судьбы — не иначе! Город находился неподалеку от Сан-Диего, где в последний раз видели родителей!

Ника радостно закружилась по комнате в обнимку с презираемой до сих пор газетой. И вдруг, словно споткнувшись, остановилась. Виктория ни за что не согласится ей подыграть!

Она как в воду глядела. И, когда наконец решилась изложить сестре свой Великий Спасательный План, та пришла в ужас и негодование. Ника уговаривала ее до самого вечера, но все было напрасно.

— Виктошечка, миленькая, ты пойми, что это единственный реальный шанс найти папу и маму. Я с твоей помощью окручу этого Мистера Твистера в два счета. Он как миленький организует нам экспедицию. А потом выйду за него замуж, а ты с мамой и папой вернешься в Россию и будешь приезжать ко мне в гости в солнечную Калифорнию!

— Нет, нет и нет! Как тебе только в голову такое пришло! Это же обман! Тайком подменять друг друга, постоянно играть какую-то роль… Он же все равно потом узнает! Да я со стыда сгорю! И вообще у меня ничего не получится… Ника, это бред! Ты просто насмотрелась дурацких сериалов! Молчи и не говори со мной больше об этом! Все. Спокойной ночи.

И она ушла к себе, даже не поцеловав Нику перед сном.

Виктории снилось, что она летит на чем-то — то ли на вертолете, то ли на ковре-самолете? — очень низко над бутылочно-зелеными волнами. Выпуклый мениск океана покрывал все видимое пространство.

Внизу, совсем близко от нее, так, что она видела лица, плавали мама и папа. Они смеялись, брызгались водой, догоняли друг друга. Картина выглядела бы мирной и забавной, если бы не одно обстоятельство — кругом была одна вода. Ни клочка суши, ни лодки, ни плота… Похоже, мама стала выбиваться из сил, на лице появилось тревожное выражение, она оглянулась вокруг и что-то сказала папе. Тот тоже тревожно огляделся. Вика хотела им помочь, позвать в свое надежное, она это чувствовала, летучее убежище. Но они не замечали ее, а голос, как это часто бывает во сне, никак не прорезался. Поднялись волны, вода и небо потемнели, и только невесть откуда взявшиеся прожекторы, словно на сцене, высвечивали лица родителей. Вике стало страшно за них, так страшно, что она наконец закричала. Мама увидела ее и протянула руку. Но собственный крик — хриплый, надсадный — выдернул Вику из сна в реальность. Она плакала, изо всех сил зажмуривая глаза, чтобы удержать лицо мамы, успеть ее спасти…

Кто-то целовал ее мокрые щеки, гладил волосы, прижимал голову к родному душистому телу… Сестра Никитка, встрепанная со сна, в смешной модной пижамке с короткими штанишками, нашептывала, утешая Нику:

— Все, все, маленькая… Это только сон, только сон. Проснись, Тошечка!

— Никушка, родная! — Вику охватило чувство нежности и благодарности к сестре, такой заботливой и терпеливой с ней. Она подумала о том, что Ника всегда брала на себя их общие проблемы. Старшая сестра! Вика улыбнулась при мысли, что может обрадовать ее. Она нежно поцеловала Никину теплую руку, поглаживающую ее плечо, и тихо сказала:

— Никиша, я видела во сне маму и папу. Мне кажется, они живы и ждут нашей помощи. Я согласна, делай что хочешь.

 

Исчезновение

Примерно полтора месяца назад родители сестер, известные в ученом мире океанологи, академики Анна и Андрей Ивановы получили от своих коллег из Калифорнии приглашение на симпозиум. В солнечном городе Сан-Диего, где находился Институт биологических исследований, они бывали уже не раз и успели завести друзей. В прошлом году Андрей даже умудрился совместить во время поездки научную деятельность с «коммерческой»: на дружеской встрече ученых из Сан-Диего и Лос-Анджелеса случайно оказался голливудский продюсер, и Андрей так разрекламировал ему судна, находившиеся на балансе Московского института океанологии, что они туг же заключили договор об аренде двух кораблей для съемок фильма. Институту это было весьма кстати, поскольку содержание кораблей влетало в копеечку, а финансирование оставляло желать много-много лучшего.

Андрей Евгеньевич потирал руки, предвкушая удовольствие от поездки, встречу с друзьями-коллегами и возможность заключения очередных выгодных договоров. Ивановы — бывалые путешественники, любознательные и легкие на подъем, быстро собрались, оставили дочерям деньги, которых с лихвой хватило бы на три месяца (хотя уезжали всего на две недели), поручили девушек домовитой Арише и отбыли.

После симпозиума Анна позвонила домой и предупредила, что они немного задержатся: некий эксцентричный коллега-миллионер пригласил их слетать для научных исследований на один из островов Тихого океана. Она со смехом сказала, что название острова этот оригинал держит в тайне, и обещала рассказать все по приезде. Больше девушки о родителях не слышали. Спортивный «Локхид», на котором они отправились в путешествие, бесследно исчез.

Поиски, предпринятые страховой компанией и океанологической общественностью обеих стран, оказались безрезультатными. Решили, что самолет потерял управление и упал в океан. Дочерям прислали официальное уведомление о прекращении поисков, заканчивающееся словами соболезнования.

И все-таки Виктория и Ника почему-то верили, что родители живы.

Сестры были близнецами. Одинаковые платья и прически сделали бы их неразличимыми, но ни родители, ни друзья никогда не путали девушек: уж очень они отличались друг от друга характерами, вкусами, интересами и жизненными установками.

Вика была на час моложе Ники. Она родилась слабенькой и в детстве часто болела. В то время когда отчаянная Ника играла с мальчишками в футбол, гоняла на велосипеде или на коньках, Вика лежала на диване и читала. Может быть, многочисленные книги о соблазненных и покинутых оказали такое влияния на впечатлительную девушку, но Вика боялась любви, разговаривала с мужчинами только по делу и всячески скрывала свою привлекательность — в общем, по выражению Ники, была «синеньким чулочком». Казалось, ее интересовала только учеба, и, кроме близких и единственной подруги Ольги, она не имела других привязанностей. Она пошла по стопам родителей: оканчивала биологический факультет МГУ, изучала биосферу океана. У нее уже было несколько серьезных публикаций, замеченных в ученом мире. Короче, подавала большие надежды. Тем более что давно уже перестала слыть слабенькой и болезненной.

Академики придерживались в воспитании античных традиций: они считали, что быть хилым так же стыдно, как и глупым. Девочки с трех лет изучали языки и прекрасно говорили по-английски и по-французски. Обе, Ника раньше, а Вика чуть позже, когда окрепла, по настоянию родителей занимались спортом: отлично плавали, играли в теннис и шахматы, зимой бегали на лыжах.

Ника училась в МГИМО на факультете международных отношений. Студенческие годы она тратила не только на учебу и спорт. Вовсе нет! Пылкая, дерзкая и эмоциональная, она уже пережила несколько романов, и два из них не являлись платоническими. Как ни странно, платоническими оставались ее отношения с Иннокентием. Почему? Может быть, потому, что она слишком ценила его преданную дружбу и инстинктивно боялась ее потерять, так как в любви была весьма непостоянна? Ей еще предстояло в этом разобраться.

 

Счастливый случай

Получив уведомление о прекращении поисков, Ника, в отличие от сестры, не пала духом. «Перестань! — одернула она плачущую навзрыд Вику. — Родители не погибли. Я бы это почувствовала. Мы обязательно что-нибудь придумаем!» А что тут придумаешь? Единственным возможным выходом было отправиться самим на поиски папы и мамы, но для этого потребуются деньги, и немалые.

Разумеется, помощь предлагали со всех сторон. Узнав о Никином решении продолжать поиски родителей самостоятельно, друзья-художники затеяли серию вернисажей, доход от которых предназначался сестрам. Кешка с той же целью готовил очередную выставку фоторабот — предыдущие имели колоссальный успех. Крупную сумму жертвовал его папа, который разделял вкусы сына и при виде очаровательной Ники старательно втягивал выпиравший животик. «Родители, Никушка, это святое», — с подобающим случаю вздохом говорил он и охотно гладил девушку по плечу.

Собирали деньги по подписке в помощь «сироткам» и коллеги родителей. Они почему-то были убеждены, что Ивановы погибли. Ника боялась, что, если они, вручая свою подписку, начнут выражать соболезнования, она, пожалуй, не выдержит и швырнет деньги благотворителям в лицо. «Ой, как будет некрасиво!» — заранее пугалась она. Но Ника знала, что родители живы! В какие только переделки не попадали ее беспокойные предки во время своих рискованных экспедиций! Все же в курсе этого. Так нет — «бе-е-едненькие девочки»… Ника уже слышать не могла это блеяние.

Однако в любом случае денег хватало разве только на поездку в Штаты. О том, чтобы организовать экспедицию, и речи быть не могло. Но Ника свято верила в истину, с детства внушаемую ей отцом: «Из каждого положения можно найти как минимум два выхода». И она искала. Вот и в Библии сказано: ищите и обрящете. Она даже купила иконку Николая Чудотворца и по вечерам торопливо, но искренне ему молилась — переписала молитву из Аришиного «Молитвослова». А утром заходила в Викину комнату и, минуя другие стадии утренних молитв, заглядывала в глаза доброму и красивому Христу и проникновенно произносила: «Господи! Спаси и помилуй маму мою Анну, отца моего Андрея и сестру мою Викторию!», затем старательно крестилась и убегала по делам. Это — на всякий случай.

И вот он — случай. Ника возвращалась домой на метро. Обычно она ездила по доверенности на маминой «девятке», или подвозили друзья, поклонники, чаще всего — Кешка. Но так получилось, что она ехала в метро. Вагон был полупустым, и на сиденье рядом с Никой лежала оставленная кем-то газета. Ника ни за что не стала бы читать это пошловатое издание, особенно если бы газета оказалась хоть чуточку несвежей. Но она была даже не разрезана. Видимо, только что купленная и будто специально для Ники оставленная. Ника машинально взяла ее и начала просматривать, небрежно вспарывая страницы ключом от квартиры. Мысли вертелись вокруг Америки, и название страны вдруг бросилось ей в глаза. Это была страница «Интерсваха». Рядом с упоминанием об Америке помещалась фотография, на которой белозубо улыбался красивый парень.

 

Фотографии

Тим и Ир проклинали свою затею.

— Вот что может наделать русская водка! — в сердцах говорил Тим, с отвращением глядя на гору писем, которые почтальон приносил к ним в дом мешками, — Тим дал в объявлении свой адрес.

Но количество писем — еще полбеды. Сначала, читая эти полуграмотные, циничные, жалостливые, игривые, в лучшем случае — скучные послания русских золушек, Ирина — а именно на нее Тим возложил почетную обязанность просмотра корреспонденции для Рея — покатывалась со смеху, зачитывая вслух «перлы» Тиму за ужином. Потом стало не до смеха. Ирину уже тошнило от тупости корреспонденток и особенно от непристойных фотографий, которые, очевидно, должны были сразить миллионера наповал.

Чашу терпения супругов переполнило появление в их доме здоровенного русского «амбала», как выразилась Ир, притащившего размалеванную красотку. Внешность амбала и красотки не вызывала сомнений относительно их профессиональной принадлежности. Он уверял, что девушка — именно то, что надо: «Все умеет, чего там у вас понаписано». С трудом выставив посетителей, требовавших возмещения расходов на поездку, Тим бросился звонить Рею.

— Признаю свое поражение, старик, — повинился он. — Разреши мне выкинуть эту груду мусора не читая.

— Эх, жаль, я на Муську не поспорил! — огорчился Рей. — Хоть утешала бы меня в моем одиночестве. Ладно, выбрасывай. И больше так не шути.

Тим охапками подбрасывал конверты в костер, разожженный вечером в небольшом палисаднике у коттеджа. Ир сидела рядом в шезлонге и почему-то с грустью следила за этим аутодафе. А вдруг там?.. Ей свойственно было мечтать и надеяться, как и всем русским девушкам. Ведь и сама она именно так нашла свое счастье.

Судьба Ирины могла служить примером жизненных метаморфоз. По профессии она была дизайнером интерьера, причем отличалась пристрастием ко всему европейскому: одежде, мебели, стилю жизни. Внешне она совсем не походила на ту тургеневскую девушку, о которой мечтал Тим. Высокая, худощавая, с прямыми плечами, с ярким подвижным лицом: глаза цвета крыжовника, решительный нос, большой белозубый рот, короткие темно-каштановые волосы. Она не отличалась классической красотой и все-таки не проигрывала даже рядом со своей сестрой, красавицей Аленой, поскольку обладала шармом и тонким вкусом, что, как известно, важнее красоты.

Эта современная и темпераментная девушка отличалась такими старомодными качествами, как чистота и порядочность. Она намеревалась или найти своего «единственного», или остаться старой девой. Решение было твердым, а поиски «единственного» активными. И Бог ее наградил, надоумив обратиться в брачное агентство с судьбоносным названием «Ассоль», где ей за определенную — ничтожную по сравнению со сбывшимися надеждами — плату выдали среди прочих заявку Тима. Она узнала своего веснушчатого «принца» с первого взгляда — по глазам. Он ее, как ни странно, тоже. Оба получили именно то, что хотели. Однако Ир переселялась в Америку с тем же чувством, с каким декабристки шли за мужьями в Сибирь. Тут-то вдруг и выяснилось, что презираемый до сих пор российский колорит до боли мил ее патриотической душе.

Ир отрастила косу, отъелась на пирожках и пельменях, внедрила на территории своих владений русские вкусы и традиции, а в интерьер — фольклорные мотивы. Тим млел от экзотики и ни в чем не препятствовал обожаемой половине. Поборов таким образом ностальгию, Ир ощутила себя абсолютно счастливой. И от всей широкой русской души желала такого же счастья другим…

Тим захватил очередную порцию «растопки», но один толстый конверт вдруг выскользнул из пачки и тяжело плюхнулся к ногам Ир, словно моля о помиловании. Она поспешно подняла его и распечатала.

— Последняя попытка! — объяснила она в ответ на недоуменный взгляд мужа.

* * *

Рей рассматривал снимки, которые вместе с письмом принес ему прямо в офис Тим. Сначала он пробежал глазами коротенькое письмо. Непосредственность и изящество стиля свидетельствовали о том, что корреспондентка в совершенстве владеет английским языком. В письме говорилось, что объявление Рея заинтересовало девушку, поскольку перечисленные требования полностью согласуются с ее данными. Что о внешности и — в какой-то степени — о характере он может судить по высылаемым снимкам, а все остальное она готова продемонстрировать при личной встрече. Что рада будет увидеть Америку и его, Рея. Девушка на фотографиях была действительно хороша.

Рей смаковал каждый снимок, как бокал хорошего вина. Он хотел яркой внешности? Вот она — глаза цвета весеннего неба и солнечные волосы. В лице было что-то, что мешало назвать его классически красивым. Тонкие брови вразлет на чистом высоком лбу, большие глаза, по-кошачьи приподнятые к вискам, здесь все в порядке. Вот только кончик изящного носика чуть вздернут. И губы — верхняя, лукаво изогнутая, чуть тоньше нижней, припухшей, похожей на дольку мандарина. Но эти неправильности придавали выразительному лицу девушки особое очарование. Фигура… Говоря о безупречной фигуре, Рей представлял себе Эйлин — высокую, узкобедрую, с маленькой грудью. Эта же — совсем другая.

Плечи девушки были хрупкими, а талия тонкой, как и подобало в ее юном возрасте. Но груди, натягивающие синий шелк купальника, походили на налитые соком и оттого чуть тяжеловатые плоды с кончиками, так же вызывающе вздернутыми кверху, как ее носик. Бедра девушки лирообразно круглились, плавно переходя в длинные, хорошо развитые ноги спортсменки. Узкие сильные кисти рук и ступни придавали облику девушки породистость и аристократичность.

Девушка вела себя перед камерой очень непосредственно. Она как бы и не позировала, а просто наслаждалась солнечным теплом, мягкостью песка, кокетничала с фотографом, отчего Рей даже ощутил укол преждевременной ревности. Он взял снимок, на котором красавица, смеясь и оглядываясь, убегала от фотографа по пляжу, и невольно присвистнул. Вспомнив наконец о Тиме, который рассматривал снимки из-за его плеча, Рей обернулся к нему:

— Что ты об этом думаешь?

Простоватый Тим, нисколько не усомнившись в том, что свист относится к впечатляющим бедрам очаровательной корреспондентки, честно ответил:

— Я думаю, что это главное достоинство русских девушек!

Рей усмехнулся:

— Да я не об этом. О девушке в целом. Что она, по-твоему, собой представляет?

Тим, как всегда в затруднительных случаях, потер переносицу:

— Это не Ир. Тут случай посложнее. Ты дальше смотри.

Рей отложил фотографию бегущей по песку и удивленно хмыкнул:

— А это кто?

— Она же. Не узнал? Как ты и хотел: там — мокрая, здесь — сухая. Ну и так далее…

Рей молча просмотрел фотографии Ники, снятые в библиотеке, и повернул к Тиму оживленное лицо.

— Похоже на мистификацию. Тем веселее. Посылаем вызов!

Это прозвучало двусмысленно, и друзья расхохотались, как мальчишки.

Зазвонил телефон. Рей не сразу узнал мурлыкающий голос. Эйлин была уже далеко, дальше Гавайских островов, где-то за пределами его жизни.

— Это я, Рей. Ты соскучился? — вкрадчиво мяукнул жеманный голосок.

— Нет! — радостно ответил Рей, глядя на снимок солнечной русской девушки: она сидела на пляже, запрокинув голову, ее лицо было немного грустным, но уголки лукавого рта все равно загибались вверх. — Нет, я не соскучился, Эйлин.

У девушки было красивое имя — Виктория.

 

Никины хлопоты

Ника послала письмо от имени Виктории. Если парень — океанолог, он мог встречать ее публикации в научных журналах. Вызов в большом синем конверте с изображением орла пришел очень быстро, и Ника, расписываясь в получении, довольно усмехнулась. Ага, проняло! Молодец Кешка, фотографии получились замечательные. «Расплату» с ним она отложила на канун отъезда, сейчас было некогда, дел еще предстояло немало. Ника ограничилась тем, что чмокнула его в тщательно выбритую щеку и разъяснила ситуацию. Особо не мудрствуя, она просто-напросто поставила на свое место Вику. Якобы та увидела фотографию и — «нашла наша Ассоль наконец своего принца!». Выходило так, что это Вика собралась замуж за океан, Ника же поедет с ней, чтобы разыскать родителей. А фотографировалась Ника вместо Виктории просто потому, что сестренка слишком застенчива и не умеет позировать. Получилось вполне убедительно. Кешка даже порадовался за Вику, вызвав у Ники слабые пока угрызения совести.

Итак, Вика была пристроена — визу ей обеспечит брачное агентство. Надо было подумать о себе. Ника порылась в переписке родителей и, к своей радости, — ну точно, судьба! — отыскала конверты, на которых красовалось название того самого города, где проживал Рей Гилфорд. Адресанта звали Тимоти Браун, и, судя по количеству писем, у него с родителями были довольно тесные отношения. Не слишком ли дружеские? Нике совсем не хотелось, чтобы Тимоти знал, что у Ивановых есть дочери-близнецы. Она написала ему, что хотела бы узнать о том, как родители провели последние дни в Калифорнии. Просила разрешения приехать, переговорить лично. Заодно спрашивала, не упоминали ли Ивановы о дочери. Вскоре от Тимоти пришло письмо, в котором он пунктуально отвечал на все ее вопросы, и — вожделенный вызов. «Да, — писал он, — Андрей упоминал о дочери, которая пошла по его стопам». Об одной? Обидно, но весьма кстати в данном случае. Роль дочери-океанолога, конечно, сыграет Вика. А Ника… Ну, там разберемся! Она решила пока не думать о деталях розыгрыша, а сосредоточиться на подготовке к отъезду. Главное — попасть в Америку. С визой проблем не оказалось, причину для выезда — узнать о пропавших без вести родителях — сочли убедительной.

— Ура! — торжествовала Ника. Дорожные расходы и проживание в Штатах обязались оплатить американские друзья, да еще и по самому высшему разряду. Они с сестренкой полетят «как белые» — в салоне первого класса комфортабельного «боинга». Антиквариат был спасен. Собранных денег должно с лихвой хватить на подготовку. Прежде всего Ника решила заняться гардеробом.

Виктория готовилась к экзаменам, и Ника ей не мешала. Она была рада, что занятия отвлекают сестру от ненужных переживаний. Ариша, срочно вызванная из деревни и донельзя счастливая, что снова видит своих ненаглядных девчаток, готовила еду и убирала квартиру, освободив Нику для поездок по дорогим бутикам и престижным дефиле, где та увлеченно подбирала гардероб, который должен был сделать собирательный образ невесты неотразимым для миллионера. Сперва Ника, ошалев от крупной суммы, оказавшейся в ее распоряжении, начала скупать изящное белье, купальники последних моделей, домашние и пляжные кимоно, халаты и пеньюары, но, увидев, как быстро тают деньги, опомнилась и решила приобрести лишь небольшое количество вещей, но обязательно элитных и изысканных.

Самым дорогим ее приобретением оказались три вечерних платья, купленные после демонстрации моделей известных отечественных кутюрье. И, хотя это были лишь копии, которые обошлись ей в несколько раз дешевле, чем оригиналы, Ника почти исчерпала свои возможности, казавшиеся ей несколько дней назад почти безграничными. «Ничего, — утешала она себя, — вот выйду замуж за миллионера…»

Наконец все было позади: Викины экзамены, беготня по магазинам, формальности, связанные с отъездом, прощание с друзьями и безутешной Аришей, оставшейся сторожить квартиру, и… кое-что еще.

Молчаливый Иннокентий отвез сестер в Шереметьево-2.

 

Между Россией и Америкой

Виктория впервые летела в салоне первого класса и по-детски радовалась комфорту и уюту. Справившись с головокружением, она приникла к иллюминатору. Москва уже походила на игрушечный городок — они с Никой любили в детстве строить такие города из конструкторов, привезенных родителями из-за границы. Это были роскошные наборы цветных деревянных деталей с крышами, колоннами, оконными рамами, дверями, деревьями и машинами.

Вика хотела напомнить об этом сестре, но та, похоже, дремала, прикрыв глаза и откинувшись на спинку кресла. «Устала сестренка, — виновато подумала Виктория. — Еще бы: взяла на себя все хлопоты, дала мне окончить институт». Она вспомнила, как Ника, отказываясь от ее помощи, заявила: «Тебе необходимо доучиться, а я обойдусь. Жене миллионера иметь высшее образование необязательно». «Надо было мне все-таки настоять, — с грустью укоряла себя Вика. — Неизвестно еще, как все сложится. Какая-то я неуместная». Вспомнив это Никино детское словечко — «неуместная», которым сестренка всегда ругала себя за оплошности, Вика невольно улыбнулась.

По правде говоря, грустить ей не хотелось. Наоборот, на душе было хорошо и радостно. Ей казалось, что прежняя Вика — книжница, недотрога и несмеяна — осталась там, в игрушечном городке, скрывшемся под снежным покрывалом облаков. Она сравнивала себя с кэрролловской Алисой, которой удалось «выйти из дома и вдруг оказаться внизу, в вышине, внутри и снаружи, где все по-другому». И ей жадно захотелось чего-то другого, необычного, совсем не похожего на то, что окружало ее до сих пор. В ней бродила какая-то щекочущая смешинка и убеждала, что все будет чудесно. С каждой минутой полета она приближалась к маме и папе. Конечно, они очень скоро найдутся и расскажут о своих удивительных приключениях. Но и кроме этого ее ждет нечто очень-очень хорошее, то, что называется солнечным словом «счастье».

Вика еще раз взглянула в иллюминатор на безбрежную снежную пустыню, но солнце и белизна слепили глаза, и она, задернув шторку, откинулась в кресле и принялась мысленно прокручивать события последних дней.

Университет Вика окончила с красным дипломом. Ректор, поздравляя, задержал ее руку в своей, сказал много добрых и лестных слов и предложил по приезде из Америки зайти к нему поговорить о будущей работе. Потом они целой гурьбой направились домой: однокашники, Ника и вся ее развеселая компания. Проводив виновницу торжества, ребята оставили ее, чтобы она пришла в себя, а сами отправились покупать все необходимое для пира.

Вика зашла в квартиру одна. Надела тапочки, привычно побрела в ванную мыть руки. Вымыла, машинально глядя в большое овальное зеркало над раковиной. На нее смотрела бледная и растерянная девушка в скромной белой блузке и черной юбке — «белый верх, черный низ», как иронически отзывалась об униформе сестры Никитка. Вика присела на краешек ванны и прислушалась к себе. Внутри была пустота. Все, что наполняло до сих пор ее жизнь, получило завершение, материализовавшееся в красной книжечке, аккуратно вложенной в карман сумки.

Вика немного посидела, безучастно рассматривая рисунок на плитках. Узоры гипнотизировали ее, но тут она внезапно вспомнила, что Ника велела сразу же зайти в свою комнату и беспрекословно выполнить распоряжения, которые она там обнаружит. Вика послушно направилась к себе. На диване лежало нарядное, белое с крупными стилизованными цветами платье, точно такое, о каком она отозвалась, увидев в подсунутом Никой каталоге: «Вот это я бы надела». На коврике стояли изящные белые туфельки, а к белой шторе была прикреплена записка: «Непременно надень платье и туфли. И распусти волосы — ты сегодня обязана (подчеркнуто) быть красивой!» Вике вдруг стало весело, она быстро переоделась и, вынув из волос шпильки, подбежала к зеркалу. И увидела, что это было совсем неплохо.

Шумная компания, нагруженная шампанским, фруктами, тортами и прочими гастрономическими радостями, обнаружив новую Вику, дружно ахнула.

До самого отъезда у Вики не было больше времени для уныния, потому что неугомонная Ника взяла ее в оборот.

Под ворчливым руководством Ариши они учились готовить — жарили и пекли пирожки, блинчики и пирожные. А потом с удовольствием поедали их в небольшой, но дружной компании самых близких друзей. Кроме этого, Ника составила расписание занятий, чтобы научить Вику танцевать современные танцы, ходить «от бедра», носить джинсы и мини-юбки, делать макияж и кокетничать. Вика сначала упиралась: ведь она должна демонстрировать знание океанологии, в остальном ее заменит сама Ника. Но сестра была неумолима. «Мало ли как сложатся обстоятельства, — говорила она. — А вдруг тебе придется меня дублировать? Я не хочу из-за тебя терять жениха-миллионера. И вообще, в жизни все пригодится!»

Вскоре Вика вошла во вкус. Выяснилось, что ходить в джинсах очень удобно, танцевать — весело и приятно, шаг «от бедра» в новом «прикиде» получался сам собой. Собственное лицо с легким макияжем ей неожиданно понравилось. Не давалось только искусство кокетничать, и Ника махнула рукой: что не дано, то не дано!

Нет, Ника не спала. Так же как и сестра, она вспоминала. Ее намерение вознаградить Кешку за его пятилетнюю преданность обернулось для нее ловушкой. То есть при других обстоятельствах это могло выглядеть иначе, но…

Еще в начале первого курса, на одном из занятий, Ника почувствовала затылком чей-то неотступный взгляд. Она сердито обернулась и увидела светло-оливковые глаза. Их выражение ее неожиданно смутило. Девушка сразу почувствовала, что это что-то очень серьезное, а все серьезное Нику пугало. Ей хотелось жить легко и весело. Она поняла, что для увлекательного флирта такой серьезный и взрослый парень — он пришел в институт после армии — не годится. Вскоре выяснилось, что он еще и лучший студент их курса, а это уж и вовсе было скучно. Но постепенно и ненавязчиво Кешка стал ей необходим. Во всех затруднительных случаях Ника машинально оглядывалась: где Кешка? И он всегда оказывался поблизости. Со своей машиной, фотоаппаратом, огромной пустующей квартирой (он жил вдвоем с отцом, который вечно был в загранпоездках), куда можно было закатиться всем курсом, умением утешить, объяснить, решить ее проблемы.

Курсе на третьем Ника потеряла девственность, мимолетно влюбившись в художника, рисовавшего на Арбате ее портрет. Художник, пригласив ее к себе, чтобы показать действительно неплохие картины, сумел «создать атмосферу». Они, художники, это умеют. Ну и… Секс показался Нике довольно приятным занятием — не более того. Чем-то средним между спортом и шоу для двоих. Роман закончился довольно быстро — художник, вспыхнув ярким фейерверком и сразу продемонстрировав весь тщательно отработанный донжуанский репертуар, иссяк. Наступившая скука обыденных отношений разочаровала и огорчила Нику, и она, в поисках новых ярких ощущений, вскоре снова влюбилась — в молодого преподавателя, проходившего в институте стажировку. Этот роман тоже оказался недолгим. Преподаватель уехал, и Ника быстро о нем забыла. Но каждый раз в болезненный момент разрыва отношений, казавшихся вначале счастливыми, она ужасно страдала. И с этими своими страданиями привычно шла за утешением к Кешке.

И он, стиснув зубы, отпаивал ее чаем, который умел как-то необычайно вкусно заваривать, вел на труднодоступные простому смертному театральные премьеры и презентации… Жизнь без Кешки была бы гораздо менее уютной и стабильной. И вот Ника решила, что, уезжая навсегда, подарит ему незабываемую ночь.

Это должно было стать сюрпризом. Она сказала Кешке, что предстоит вечер прощания с друзьями — красивый и грустный. Что ему следует прийти ровно в девять часов «при полном параде», как в Большой театр или на дипломатический прием.

Вика уехала к подруге, Аришу накануне проводили в деревню за сестрой — они будут вместе «домовничать», пока не вернутся хозяева. И Ника со вкусом принялась осуществлять задуманное. Обед она заказала в ресторане и сервировала на двоих в гостиной. Оглядывая стол, она порадовалась, что им с Викой удалось противостоять стремлению мамы внедрить в их старинную квартиру, где прожили, чудом уцелев в тяжелые для аристократии годы, два поколения маминых предков, современные мебель и посуду. Они согласились лишь на европейскую сантехнику, действительно потрясающей красоты и комфорта кухню и два роскошных гарнитура в родительской спальне и комнате для гостей. Благодаря финансированию темы их исследований американским фондом Сороса академики не бедствовали.

Ника закончила сервировку стола и, репетируя, зажгла свечи в старинных канделябрах. Язычки пламени красиво отразились бликами на фамильном серебре и старинном фарфоре. Тяжелые плотные портьеры мужественно сдерживали натиск рекламных огней, а толстые стены — шум оживленного проспекта. Позолота стен, лепнина потолка, большой овальный дубовый стол, стулья с высокими готическими спинками… Ника вдруг фыркнула, представив, как они с Кешкой чинно сидят напротив друг друга, разделенные длинным столом. Не хватает только камина и невозмутимого слуги в белых перчатках! Но отказываться от своего красивого замысла она не собиралась.

Второе действие должно проходить в комнате для гостей. Она была по соседству с гостиной. Хорошо бы Кешка догадался внести ее туда на руках. Для гостей эта комната была слишком шикарна и предназначалась с некоторых пор для других целей. Не в силах отказаться от неимоверной красоты спального гарнитура, мама заявила, что кто-нибудь из девочек вот-вот выскочит замуж и это будет ее подарком к свадьбе.

Ника с порога оглядела комнату, созданную для наслаждений. На столик рядом с широкой кроватью она поставила бутылку легкого испанского вина и вазу с фруктами и шоколадом. Все здесь — роскошная мебель и драпировки, большое зеркало с подсветкой, торшеры, бра, настольные светильники с абажурами цвета роз, мягкий ковер на полу — само по себе располагало к любовным играм. «Молодец, мамочка, — вздохнула Ника. — Где-то ты сейчас?» Но грустить было некогда. До девяти оставалось полчаса, а Кешка отличался пунктуальностью. Ника придирчиво оглядела себя в большом зеркале.

На ней был самый простой из вечерних нарядов, призванных покорить американца. Черное с серебряными искрами платье держалось на одном плече, скрепленное серебряным аграфом. Другая такая же пряжка украшала пояс. Это и были пикантные детали, из-за которых Ника выбрала наряд: достаточно расстегнуть броши, чтобы платье соскользнуло на пол. Под этой тонкой материей, мягко облегающей тело, на девушке не было ничего. Ника надела черные лодочки на маленьких острых каблучках, а с прической решила не мудрить: она уложила волосы на затылке вертикальным валиком, украсив старинной брошью для волос — агатовым цветком с жемчугом росинок на лепестках. Губы красить не стала, но глаза подвела и оттенила так, что они казались огромными.

Да, все выглядело очень эффектно, и Ника готова была сама себе зааплодировать. Тут раздался звонок в дверь, и девушка вдруг словно проснулась. Что за игру она затеяла? Но надо было идти открывать.

Кешка пришел, согласно повелению, в элегантном костюме. В полутьме коридора — Ника зажгла только бра у зеркала — он казался очень бледным. Молча протянул цветы — Ника ахнула. Букет красных роз был составлен так, что игра оттенков — от алого до почти черного — создавала необычный эффект. Букет полыхал, грозя сжечь серебряное кружево упаковки.

— Данко! — насильно улыбнулась Ника.

— Что?

— Бледный Данко нес в вытянутой руке свое пылающее сердце…

Кешка не ответил, молча глядя на Нику: на ее лицо, обнаженное плечо, искрящийся в полутьме контур тела.

Ника засмеялась, разгоняя тишину.

— Ну, проходи же! — Она первой проследовала в гостиную и опустила букет в заранее приготовленную вазу из синего хрусталя. Ах, как она все продумала!

Иннокентий вошел следом и сразу же увидел накрытый на двоих стол.

— Ника… — Он медленно подошел и пытливо заглянул ей в лицо. — Этот «красивый и грустный вечер»…

— Только для нас двоих, — со смехом произнесла Ника. — Ты рад?

— Я люблю тебя.

— Я знаю.

Кешка оглядел тщательно продуманный натюрморт и улыбнулся:

— Ты голодна?

Ника неуверенно помотала головой, внезапно ощутив, что у ее постановки появился новый режиссер и то серьезное, чего она опасалась, все-таки вторгается в ее жизнь. Действие продолжалось уже независимо от воли Ники и развивалось стремительно и неожиданно.

Кешка взял ее за плечи и поцеловал в губы. Его рот оказался сухим и горячим. Ника почувствовала что-то вроде удара током. Потом он отстранил ее и подошел к столу. Она чуть было не разочаровалась, но он только погасил свечи и вернулся, чтобы в наступивших сумерках взять ее на руки. Потом коротко спросил:

— Куда?

Ника удивилась, что его голос так спокоен, в то время как ее сердце было готово выпрыгнуть из груди. И пока он нес ее в спальню, она почти теряла сознание. Новизна собственных ощущений пугала Нику. Этот властный, уверенный Он, чьи прикосновения причиняют сладкую муку (такого еще с ней не бывало), неужели это Кешка?

Он опустил Нику на ноги возле широкой кровати, неторопливо распустил ее волосы и, почувствовав наконец трепет ее сердца, нежно промолвил:

— Не бойся, доверься мне. Тебе будет хорошо, я обещаю.

И Ника, привыкшая доверять ему, успокоилась.

Сначала он лишь крепко прижимал ее к себе и целовал. И одни только поцелуи — все более дерзкие, настойчивые, томящие — чуть не довели ее до высшей точки наслаждения, которой Ника еще ни разу не испытала. Но он, чутко следивший за неуловимыми содроганиями нежного тела, отстранился, снова подхватил ее на руки и положил на кровать. Блаженно расслабившись, она, дивясь нараставшему желанию, прислушивалась к шороху его одежды — вот звякнула пряжка ремня, и этот звук показался ей восхитительным. Девушка не открывала глаз и не отвечала на его ласки, не желая отвлекаться от новых и сладостных ощущений, безвольно отдавая себя его власти. Теперь она чувствовала, как его рука отстегнула аграфы и обнажила ее грудь. Она только слегка прогнулась, чтобы поднести ему — взгляду мужчины, его губам — эти налившиеся соком желания плоды. Прикосновения его рук, губ, языка были бесподобно точными — именно так, именно там… О, но почему столь медленно? Отчего так неторопливо соскальзывает вниз шелк ее платья?! Она уже не могла терпеть эти мучительные ласки и жалобно застонала. Он понял, что медлить больше нельзя. Сильные руки обнажили ее бедра, властно раздвинули ноги — и он наконец вошел в нее. Она стонала и билась под этими мощными ударами. Наслаждение накатывало волнами. И перед самой последней волной он вдруг повелительно сказал:

— Посмотри на меня!

Она сделала усилие, покорно разомкнула влажные ресницы и увидела, что его лицо восходит над ней, как лицо бога, и увидела его гладкий торс, и тут горячая волна захлестнула ее, и она закричала. И он ответил ей львиным рыком.

Они еще долго лежали, соединившись. Блаженство не торопилось покидать ее бедра, словно налитые медом, оно возвращалось с каждой пульсацией его горячей плоти внутри нее. А потом Ника почему-то заплакала, громко всхлипывая. А он нежно сцеловывал слезинки с ее глаз и щек.

Потом они снова и снова любили друг друга. Ника постепенно свыклась с этим всеобъемлющим жаром желания и все более раскованно и темпераментно отвечала на умелые и изощренные ласки мужчины. И вот уже она попыталась перехватить инициативу в страстной схватке на огромном ринге кровати. Но все же сдалась первая и жалобно взмолилась о пощаде. Тогда Кешка отнес ее в ванную и, забравшись вместе с ней в воду, искупал ее бережно и умело, а потом, закутав в большую махровую простыню, снова отнес на постель.

Он сидел рядом, обнаженный — лишь бедра были обернуты синим махровым полотенцем, и любовался ее усталым детским личиком, только что он осторожно смыл с него роковую косметику. А Ника вдруг с беспокойством ощутила, как в ее груди завозился жгучий червячок. Это была ревность, на которую она вдруг обрела право. Он неожиданно оказался так искушен — его ласки умелы и выдают доскональное знание женского тела, любовная техника отточена. Сколько у него было женщин? Он любил их так же, как ее? Кешка засмеялся. И от этого, как ей показалось, высокомерного смеха червячок превратился в змею и ужалил ее прямо в сердце.

Но он сказал «любимая» и «единственная» и нежно поцеловал Нику. А потом просто объяснил, что сегодня лишь реализовал то, о чем мечтал пять лет. Что он много раз уже целовал ее губы, ласкал чудесное тело, каждый изгиб которого изучил глазами, доставлял ей наслаждение и нежно мучил — в воображении. Женщины, конечно, были, но его с ними связывали лишь партнерские отношения без любви и обязательств. И они не оставили следа…

«Боинг», словно носатый горец, неслышно и неумолимо умыкал красавиц-сестер, увозя все дальше и дальше от родного дома.

Вика, наслаждаясь путешествием, с удовольствием принимала все, что ей предлагали улыбающиеся девушки в фирменных костюмах. Она усваивала инструкции, пила минеральную воду и колу, впервые в жизни жевала резинку и слушала музыку, звучавшую в наушниках.

Ника с вежливой улыбкой отрицательно качала головой и снова погружалась в воспоминания…

…Неожиданно они поняли, что ужасно голодны, и, облачив друг друга в шелковые тоги простыней, отправились в гостиную. Там снова предались излишествам, на этот раз — гастрономическим. Они бесцеремонно сдвинули вместе благородные стулья и изысканные тарелки и набросились на еду. После первого приступа молчаливого насыщения они вдруг развеселились и, дурачась, принялись наперебой скармливать друг другу все эти жюльены и оливье, заливное и жаркое, заветрившееся мясное ассорти и холодных цыплят. А потом Кешка схватил Нику на руки и потащил в спальню, а она отбивалась и кричала, что он хочет уморить ее голодом. И уже в постели они пили ароматное испанское вино и заедали его фруктами. Притихшая Ника с наслаждением запускала пальцы в Кешкины густые волосы, еще влажные после купания, заново рассматривала его лицо, обводила пальчиком чувственные губы и кормила виноградом, нежно шепча, что он — ее царь Соломон, а она — его девушка с виноградника. И требовала, чтобы он поил ее вином и кормил яблоками, ибо она изнемогает от любви.

И они снова любили друг друга. Но теперь Ника решила взять реванш. Она потребовала повиновения и стала ласкать и разглядывать его тело так же, как он это делал с ней. Познавая его всего глазами, руками, губами и языком, Ника отдала должное могучему орудию любви, которое доставило ей столько радости. А потом она была наездницей, неистовой амазонкой со спутанной гривой. Но он не дал ей испытать торжества. В последний момент схватил, опрокинул на спину, пригвоздил плечи тяжелыми руками и заставил кричать от невыносимого блаженства.

Они заснули неожиданно и одновременно. Кешка проснулся первым и, взглянув на часы, с сожалением разбудил сладко спавшую Нику. Увы, времени не осталось даже на мимолетные ласки. Они быстро и дружно — ах, как они научились понимать друг друга! — убрали следы ночного пиршества и уложили вещи.

Стюардессы привезли обед. Вика успела проголодаться и с аппетитом принялась за еду. Ника заставила себя съесть несколько кусочков прозрачной ветчины и пару оливок, выпила сок и кофе и отодвинула поднос.

Вика удивленно вгляделась в непривычно тихую сестру:

— Никитка, ты не заболела?

— Не волнуйся, Тош, просто аппетита нет. — Ника улыбнулась сестренке и снова откинулась на спинку кресла.

…Вика задерживалась. Наверное, заболталась с подругой до поздней ночи и теперь отсыпается. Вещи тем временем были собраны, в квартире наведен порядок. Оставалось одеться — самое позднее через два часа надо было выходить. Ника хотела пойти к себе, но Кешка не пустил.

— Не спеши, малыш. Успеешь переодеться, когда Вика приедет.

Он притянул ее к себе, такую родную в голубом домашнем халатике. Ника прижалась к нему и на минуту затихла, почувствовав, что ей не хочется никуда ехать. Ей было так хорошо в его объятиях, так хорошо… Но она преодолела эту слабость. Предстояло выполнить очередной пункт Великого Спасательного Плана, и сантименты здесь были неуместны.

— Ника…

Она сделала движение, чтобы отстраниться, но Кешка прижал ее еще крепче.

— Не отпущу, пока не ответишь на мой вопрос.

— Задавай хоть десять, только быстро!

Она уже овладела собой и стремилась освободиться от этих расслабляющих объятий.

— Тогда три. Почему ты не хочешь, чтобы я помог тебе в розысках родителей? Когда ты вернешься? Выйдешь за меня замуж?

Ни на один из этих вопросов Ника ответить не могла. Оказалось, что Кешка ей слишком дорог, чтобы причинять ему боль.

— Кеш, я не могу тебе ответить на эти вопросы. Пока. Пожалуйста, прояви свое замечательное терпение и ни о чем меня не спрашивай. — Она подняла голову и заглянула в оливковые глаза — они плавились болью. — Кеш, — тихо промолвила девушка. — Сегодня ночью мы были очень счастливы. Разве этого мало?

Сейчас, в самолете, она чувствовала, что «этого» даже слишком много, «это» переполняло ее. «Ничего, — уговаривала себя легкомысленная Ника, — все пройдет. Я найду родителей и буду богата и счастлива… с Реем. А Кешка полюбит другую». Но эти мысли не доставляли ей радости. И чем больше она старалась думать о красавце-миллионере, тем сильнее становилась ее ничем не оправданная антипатия к нему.

 

В Америке

Корреспондентки Рея и Тима прилетали из Москвы в Лос-Анджелес одним рейсом. И это не было единственным совпадением. У девушек оказались одинаковые фамилии. Более того, их имена имели одинаковое значение: Ника — от Нике, имени греческой богини победы, которой соответствует римская Виктория — от латинского «victoria» — победа. Возраст «победительниц» тоже был примерно одинаковым.

— Не удивлюсь, если они вдобавок окажутся близнецами, — заметил по этому поводу Тим, и друзья рассмеялись.

Рей Гилфорд и Тим Браун сидели в респектабельном зале VIP аэропорта Лос-Анджелеса и попивали прохладительные напитки. День был жаркий, и Тим радовался совпадению рейсов. Во-первых, не пришлось тащиться по жаре в своем закрытом «форде» — друзья долетели до аэропорта в четырехместной «сессне» Рея. Во-вторых, томительное время ожидания самолета скрашивалось кондиционированным воздухом, тоником и тишиной престижного зала ожидания, куда он попал исключительно благодаря компании своего богатого и влиятельного друга.

О нет, девушки не были близнецами! Напротив, невозможно, казалось, найти два более ярко выраженных антипода. Это сразу бросилось в глаза, когда долгожданные «персоны» наконец появились на пороге зала в почтительном сопровождении служащих аэропорта.

Виктория — вот кто напоминал греческую богиню победы. Высокая, стройная, длинноногая, с гордо посаженной головой, сияющей золотом распущенных волос, она лишь на миг задержалась у двери. Аквамариновые глаза безошибочно вычислили в просторном зале встающего ей навстречу Рея. Она неторопливо и уверенно направилась к нему. Он тоже не спешил, продолжая рассматривать ее всю — от надменно приподнятого носика до легких кремовых туфель на высоко открытых божественных ногах. На ней была свободная бледно-голубая блузка с пуговками, небрежно расстегнутыми до начала груди, и облегающая светлая юбка лимонного цвета. Такой же жакетик она несла, перекинув за плечо. Вещи были не просто дорогими, а элитными, Рей знал в этом толк. Да, явно не из-за нужды русская богиня собиралась замуж за миллионера.

Девушка, неуверенно шагавшая чуть позади своей элегантной спутницы, выглядела по меньшей мере странно. Она была несколько ниже ростом. Бледное лицо с поджатыми сухими губами наполовину закрывали громоздкие затемненные очки. На голове нелепой шапкой громоздились темные, без блеска, просто подстриженные волосы. На девушке было синее мешковатое платье ниже колен, со спортивными рукавами и отложным воротником, на ногах — тупоносые черные туфли без каблуков.

Тим разочарованно шепнул Рею:

— Так вот что имел в виду профессор, когда говорил, что его дочь — классический синий чулок.

Ника, играющая роль Виктории, сразу увидела Рея — он был на голову выше любого мужчины в зале и по-голливудски красив. Именно это почему-то усилило ее заочную антипатию.

— Типичный супермен из слюнявой мелодрамы! — презрительно процедила она Вике.

Вика, которой теперь предстояло откликаться на имя Ника, удивленно покосилась на сестру из-за неудобных очков — ей Рей понравился. Она не слишком часто смотрела голливудские фильмы и впервые видела такого красивого юношу. На ее взгляд, они с Никой должны быть отличной парой. Почему сестренка так агрессивна? Она бы на ее месте… Вика споткнулась и чуть не потеряла равновесие, поспешно придержав рукой дурацкий парик. Что это ей в голову пришло?! Она перевела взгляд на человека, стоявшего рядом с Реем. Это, очевидно, Тимоти Браун. Так они знакомы? Она невольно улыбнулась: у Тимоти была типично русская внешность. Коренастый, взлохмаченный, с веснушками на носу и добродушным взглядом светло-голубых глаз, он походил на смекалистого деревенского парня.

— Вика, — шепнула сестра, — они знакомы. Делаем вид, что мы друг друга терпеть не можем. Они не должны больше видеть нас вместе.

Рей и Тимоти уже шли им навстречу. Они поздоровались, спросили о дороге — как долетели? Не хотят ли девушки посидеть в баре, отдохнуть? Девушки разве что не хором ответили на приветствия, сообщили, что долетели отлично, нет, спасибо, посидеть не хотят, предпочитают скорее добраться до гостиницы, привести себя в порядок.

Мужчинам показалось, что такое согласие для спутниц нетипично: обе Победы Ивановы держались друг с другом отчужденно и неприязненно. На вопрос Рея, не являются ли они родственницами, Виктория, пожалуй, слишком поспешно ответила:

— О нет, нет. Просто фамилия Иванов так же распространена в России, как у вас Браун! — И с дружелюбной улыбкой кивнула Тиму.

Рей совсем не возражал бы, если бы подобную улыбку подарили и ему. Но с ним она почему-то держалась холодно.

По распоряжению Рея им подали небольшой автобус, который перевез маленькую компанию на окраину аэропорта, где стояли частные самолеты, и вскоре они уже сидели в уютном салоне его любимой «сессны».

Дежурных тем хватило как раз на время полета. Рея и Тимоти поразило, что обе девушки говорили по-английски совершенно свободно. Язык русских гостий отличался от языка Рея и Тимоти разве только интонациями — чуть-чуть.

У небольшого аэродрома, который находился недалеко от Замка и принадлежал Рею, их ждали две машины: серебристо-голубая, каплевидная — одна из последних спортивных моделей «шевроле», и зеленый подержанный «форд».

Рей распахнул перед Викторией (Никой) дверцу «шевроле» и залюбовался эффектом: золотоволосая элегантная красавица выглядела в открытой машине классно — впору потребовать у фирмы кругленькую сумму за рекламу.

А настоящая Виктория чувствовала себя вполне уютно в стареньком закрытом «форде» Тима — по крайней мере, не надо было опасаться, что слетит парик.

«Форд» тронулся с места первым.

Ника нетерпеливо подняла глаза на Рея, который все еще стоял у машины, глядя на девушку с ироничной, как ей показалось, улыбкой.

— Мы кого-то ждем? — холодно спросила она.

— Нет-нет, просто я подумал: может быть, вы захотите продемонстрировать свое умение водить машину?

— Вот как? Вы намерены начать экзамены, не отходя от аэропорта? А если выяснится, что я не умею водить машину, вы отправите меня первым же рейсом в Москву?

Ее едва прикрытая иронией агрессивность неприятно поразила Рея.

— Простите, — так же холодно извинился он. — Я неудачно пошутил.

— Отчего же… — Ника быстро пересела на водительское место и жестом пригласила Рея занять пассажирское. Мужчина пожал плечами и с шутливо-покорным видом подчинился.

Ника плавно тронула машину с места и выехала на шоссе.

«Подумаешь, — с неоправданной злостью думала она. — Экзамен он мне устроил, пижон. Да по такому идеальному шоссе, без встречного движения и в такой машине — безрукий проедет».

— Достаточно, — примирительно сказал Рей. — Я вижу, вы совершенство. Пустите меня за руль.

— Да нет уж, отдохните, — медовым голоском возразила Ника. — Я только не знаю дороги к гостинице. Направляйте.

— Здесь недалеко мой Замок. Я хотел предложить вам остановиться там. Это даст нам возможность быстрее узнать друг друга, — помолчав, произнес Рей.

— Замок?! Вы еще и отпрыск королевского рода?! — деланно изумилась Ника.

— Это просто большой дом у океана. Он стоит на высоком холме и по архитектуре напоминает старинный замок — прихоть одного из моих предков, — спокойно пояснил Рей.

Ника скривила губки. Нельзя сказать, что ее не привлекала романтика старины, знакомая по собственному дому. Просто раздражало все, что исходило от этого человека, ее «жениха».

Гримаска не осталась незамеченной.

— Хорошо, едем в отель. Но примите во внимание — я люблю Замок и живу там постоянно.

Ника промолчала. Рею тоже расхотелось говорить, но это было бы глупо. Потому, когда пауза слишком затянулась, он рискнул задать еще один «экзаменационный» вопрос:

— Что вы думаете об Америке? Вам нравится наша литература?

— Нет. — Ника, сама удивляясь своему поведению, продолжала хамить. — Я предпочитаю французов.

— А что, во Франции нет миллионеров?

— Может, и есть, но ваше объявление попалось мне первым.

— Вы так спешили?

— Да!

— Здесь поворот… отлично. У вас своеобразное представление о том, как понравиться избраннику.

— Я и не собираюсь вам нравиться!

— Простите за неделикатный вопрос: зачем же вы ко мне приехали?

— Чтобы выйти за вас замуж!

Рей вдруг осознал всю нелепость ситуации и заразительно расхохотался. Слава Богу, у Ники тоже чувство юмора возобладало над непрошенным озлоблением, и она от души присоединилась к спутнику. Смех объединяет, и они наконец почувствовали непрочную симпатию друг к другу.

— Я оценил вашу неординарность, — отсмеявшись, сказал Рей. — Паркуйтесь. Мы приехали.

Ника поняла, что чуть не испортила все дело, и решила по возможности исправить положение. Когда Рей подал ей руку, помогая выйти из машины, она сделала вид, что споткнулась, и как бы невзначай прижалась к нему.

— Ах, простите!

Но он уже ощутил магнетизм ее тела, аромат волос и нежность скользнувшей по его губам щечки. Лучшего она не могла бы придумать.

 

Отель

То, что Ника увидела перед собой, ей определенно понравилось. Высотное здание отеля не было похоже на те, в которых ей приходилось останавливаться раньше, выезжая на отдых. Оно было без всяких там «финтифлюшек», как она выразилась на следующий день в письме к подруге. Это был респектабельный и дорогой отель. Отель, где все, до мельчайших деталей, было предусмотрено для отдыха и работы, развлечений и размышлений, деловых встреч и любовных утех людей, способных это оплатить.

Неуловимый запах роскоши всегда поднимал у чуткой к нему Ники настроение. Она внезапно повеселела и раскаялась в своем дурном поведении.

Перед отелем располагался комплекс фонтанов. Их хрустальные разной высоты струи освежали воздух и оживляли классический фасад здания — так нарядная брошь украшает строгое платье.

Ника остановилась у центрального фонтана и шаловливо, но и осторожно — не замочить бы блузку — подставила лицо мелким на излете водяным брызгам.

— Крещение американской водой, — смеясь, объяснила она Рею, с удовольствием наблюдавшему за очаровательной спутницей. Она с каждой минутой нравилась ему все больше.

— Разрешите? — Он достал из нагрудного кармана белоснежный платок и осторожно промокнул доверчиво подставленное личико.

В просторный вестибюль отеля они вошли почти друзьями. Навстречу им тут же поспешил элегантный человек с тронутой сединой шевелюрой.

— Добро пожаловать, мистер Гилфорд! Какая честь для нас!

Рей представил его Нике. Это был управляющий отелем Майкл Хоуэлс. Мистер Хоуэлс галантно поцеловал Нике руку:

— Я восхищен вашей красотой, мисс Иванофф! По просьбе мистера Гилфорда мы приготовили для вас лучшие апартаменты. Разрешите вас проводить?

— Если не возражаете, Майкл, я сам покажу комнаты, — мягко перебил Рей. — И бросьте церемонии, дружище. Никаких мистеров — просто Рей, как обычно. Мы же сто лет знакомы.

— А я — просто Вика, — с улыбкой потребовала девушка.

По правде говоря, она не любила свою слишком распространенную фамилию и была благодарна родителям, что, по крайней мере, имена у них с сестрой достаточно редкие. И у этих имен своя история.

Сестры были, что называется, поздними детьми. Родители, поженившись еще студентами, сначала радовались, что Анюта не беременеет. Учеба, потом работа, научные труды, экспедиции — дети в их насыщенную жизнь не вписывались. Но в сорок лет Анна вдруг невыносимо захотела ребенка. Андрей не возражал, но тут выяснилось, что его очаровательная жена бесплодна. К счастью, они не привыкли сдаваться, и началась борьба за будущее семейное счастье: обследования, консультации у знаменитостей, лечение и… «Ура! Победа!» — несолидно вопили будущие родители. Через несколько месяцев не осталось сомнений, что победа двойная: Анна носила близнецов. Тут же придумали имена: если мальчики — Виктор и Николай, девочки — Вика и Ника. Девочки оказались достойны своих громких имен. А фамилия… «Что ж, — думала Ника, — фамилию я со временем сменю».

Пока мужчины разговаривали, Ника осматривалась. Она заметила, как служащие в красной униформе, получив распоряжение управляющего, исчезли и вскоре пронесли к лифту ее багаж. Ника порадовалась, что, не пожалев денег, купила дорогие чемоданы. Другие выглядели бы здесь не так уместно. Кивнув Рею и улыбкой и жестом извинившись за любопытство, Ника отошла поглазеть на витрины магазинов известных фирм, расположившихся прямо в просторном вестибюле отеля.

Ее внимание привлекли вечерние платья, и она подумала, что ее, пожалуй, не менее эффектны — особенно золотое. А вот ювелирные изделия от Тиффани… Тут было на что посмотреть. На вишневом бархате поблескивали слезинки бриллиантов, сказочно прекрасный гарнитур тонкой работы: золотое колье, серьги и заколки для волос. Ника обычно спокойно относилась к драгоценностям. Но сейчас она чуть не застонала — это было именно то, чего ей не хватало для завершения облика. Цена оказалась, конечно, астрономической.

Рей, подошедший к ней с ключами от номера, заметал ее взгляд.

— Нравится? — спросил он.

— Очень!

— У вас отличный вкус… Идемте?

Пока они поднимались в лифте на верхний этаж, Рей рассказывал Нике что-то из истории своего знакомства с Майклом, но она слушала в полуха, придирчиво разглядывая своего спутника. Легкий светлый костюм и рубашка цвета маренго сидели на нем безупречно. Ника подумала, что даже если бы на нем были российские джинсы времен застоя и сермяжная рубаха (странное сочетание пришло ей в голову!), они не смогли бы его испортить. Господи, ну хоть бы один изъян!

Под тонкой тканью угадывалось тренированное тело: широкие плечи, бицепсы, узкие бедра, длинные мускулистые ноги. Темная шевелюра не слишком коротко стриженных волос, серо-синие глаза под темными прямыми бровями, правильный нос. Нос-то крупноват, обрадовалась было Ника. Впрочем, тут же огорчилась она, это его не портит. Пожалуй, даже наоборот, делает более мужественным. Губы… Губы хороши, честно призналась девушка себе. Словно вырезаны талантливым скульптором — твердые, красиво очерченные, выразительные и чувственные.

С ней творилось что-то непонятное. Ведь нелепо огорчаться из-за того, что возможный жених так хорош собой!

Но они уже приехали, и Рей проводил Нику к ее номеру. В отличие от красоты Рея, красота президентских апартаментов, где ей предстояло жить, Нику поразила приятно.

Здесь было предусмотрено буквально все. Двойные двери непроницаемы для шума, мощные кондиционеры освежали воздух, в холле можно было с удобством подождать, пока хозяйка номера «чистит перышки» перед выходом: на столике лежали журналы, удобные кресла располагали к отдыху, на стенах висело несколько оригинальных городских пейзажей. Необычный колер, изящество и смелость рисунка привлекли внимание Ники.

— Своеобразная манера! — заметила она. — И явно авторские экземпляры. Кто это?

— Оценили? — оживился Рей. — Это работы молодого художника, известного в нашем городе. Я думаю, у него большое будущее. Его зовут Пол Дени. Пол — приятель Майкла, и управляющий заказал ему картины специально для украшения отеля. А вы, оказывается, еще и в живописи разбираетесь?

— А почему вы решили, что я не должна разбираться в живописи? — холодно спросила Ника, задетая ироничным тоном.

— По крайней мере, в американской. — Рею вдруг захотелось ее поддеть. — Если уж вы равнодушны к нашей литературе, то художников не знаете наверняка. Могу поспорить, что не назовете и двух фамилий.

— И проспорите, — надменно сообщила Ника. Для нее, впитывающей знания с эффективностью хорошей губки, общение с художниками не прошло даром. — Быть равнодушной и невежественной — не одно и то же, — поучительно продолжала она. — Я хорошо знаю американскую литературу. А что касается двух фамилий художников… Считайте: Бенджамин Уэст, прозванный американским Рафаэлем, Вашингтон Олстон, Джон Синглтон Копли, Чарльз Уилсон Пил, Гилберт Стюарт… Достаточно? Я могу продолжить.

Рей шутливо поднял руки вверх, сдаваясь.

Они перешли в гостиную. Посреди стола стояла огромная декоративная корзина, полная отборных фруктов. Везде — на большом столе, на столике у камина, на специальных подставках для цветов — красовались искусно составленные букеты. За раздвинутыми портьерами виднелась веранда, такая просторная, что могла сойти за комнату.

В интерьере этой роскошной и изысканной гостиной преобладали белый и золотой цвета, слегка согретые розовым и песочным. В тех же тонах были выдержаны картины на стенах, принадлежащие тому же автору. Здесь доминировали растительные элементы — пейзажи и натюрморты с цветами и фруктами. Одна картина просто поразила Нику: среди уходящих к горизонту мертвых песков пустыни, в ее жарком мареве, цвели в прихотливом сплетении ветвей и листьев два свежих и абсолютно живых цветка — белый и розовый.

— Как, вы сказали, зовут художника? — переспросила Ника.

— Пол Дени — он наполовину француз. Хотите с ним познакомиться? Я собираюсь пригласить его на прием в вашу честь.

— Вот как? Когда же?

— Если не возражаете, послезавтра.

— Прекрасно. А теперь мне хотелось бы отдохнуть и привести себя в порядок. — Охваченная все тем же бесом противоречия, Ника нарочно говорила сдержанным тоном. Пусть не думает, что она растает от всей этой роскоши и начнет рассыпаться в благодарностях.

— Но я еще не все вам показал. Впрочем, вы, конечно, сами разберетесь. — Рей явно был разочарован и обижен ее равнодушием. — Здесь есть кухня. Я распорядился, чтобы холодильник заполнили продуктами на случай, если вам захочется что-то приготовить самой. Но в любой момент можете заказать еду в номер. А обед… Надеюсь, вы не откажетесь пообедать со мной в Замке?

— Да, конечно. Часа через два я буду в вашем распоряжении. И спасибо за заботу — все чудесно.

Ника снова раскаялась. Ну почему она все время хамит этому парню?

— Кстати, в Замке устроен океанарий, — небрежно сказал он. — Я, правда, в океанологии ничего не понимаю — просто люблю океан. Но мой друг Тим — известный океанолог. Завтра он свободен, и вы сможете поговорить с ним на профессиональные темы.

— Значит, это он будет меня экзаменовать?

— Ну зачем же так! Просто я хочу доставить вам удовольствие.

— Спасибо, — без всякой благодарности в голосе отозвалась Ника.

— Может быть, узнать, в каком номере остановилась ваша соотечественница? — уже собираясь уходить, спросил Рей. Девушка была не слишком любезна, но даже такое, совершенно нетипичное в данной ситуации поведение, интриговало его. Он предвкушал сегодняшнюю встречу с ней с тем же чувством, с каким в детстве ожидал праздника.

— Я буду вам очень благодарна! — на этот раз искренне сказала Ника, вдруг почувствовав, насколько уже соскучилась по сестре.

В то время как в «шевроле» скрещивались клинки, в салоне «форда», неторопливо скользящего по ровному шоссе, протекала мирная беседа. Разговор сразу же зашел о Викиных родителях. Вика засыпала Тима вопросами, и он с готовностью рассказывал о своих встречах с этими замечательными русскими учеными.

Тим глубоко уважал Андрея и Анну — Анюту, как называл ее муж, не только за их знания, исследовательский азарт и нестандартность мышления. Они были прекрасными людьми. Андрей — большой, добродушный, обманчиво флегматичный, умел внимательно и заинтересованно выслушивать собеседника, даже если тот годился ему в сыновья. Анна — женственная, похожая скорее на актрису, чем на ученую даму, любила застолье, танцы и красивые вещи. Но при этом нисколько не уступала мужу в знаниях и, может быть, даже превосходила по части научного предвидения. Оба были общительны и демократичны, отлично владели английским языком, благодаря чему быстро обзаводились друзьями во всех странах, куда заносила ученых неиссякаемая любознательность.

Тим рассказал Вике, что оказался свидетелем того, как американский океанолог, известный в ученом мире своим богатством и эксцентричностью, подошел к Андрею поздравить его с интересным докладом. Тим видел, как он восторгался, с жаром тряс руку русскому профессору, а в заключение сделал ему и его супруге предложение:

— Я решил показать вам нечто совершенно необычное. До сих пор это было только моей тайной, но я полагаюсь на вашу порядочность.

Тим понял только, что «нечто» (в ученых кругах поговаривали, будто этот чудак открыл какой-то неизвестный науке вид моллюсков) находится у побережья одного из островов Тихого океана, куда океанолог собирался отвезти новых друзей на собственном самолете. Больше Тим Ивановых не видел.

Тим пригласил Вику к себе в гости, обещая показать письма отца и познакомить со своей русской женой. Девушка с благодарностью согласилась побывать у них сегодня вечером, после того как немного отдохнет.

— Может быть, возьмете с собой подругу? — из вежливости предложил Тим.

— Нет, нет! — Вика отказалась так поспешно, что это прозвучало почти бестактно, и она подумала, что необходимо придумать какое-то объяснение. — Понимаете, мы недолюбливаем друг друга. Мы учились на одном курсе. У меня был жених, а Виктория… Она его отбила. Нет, вы не подумайте, — спохватилась Вика. — Она очень хорошая девушка, но так красива, что никто не остается равнодушным. А я… — И она с обезоруживающей улыбкой развела руками. — Он даже не был ей нужен. Просто стал одним из многочисленных поклонников. Но я с тех пор не могу преодолеть свою антипатию… — «Господи, что я несу!» — с изумлением думала Виктория.

— Понятно, — смущенно ответил Тим и сочувственно покосился на Вику. «Жалко-то как, — подумал он про себя. — Такая милая девчонка, а внешность… Ну, ничего, может, еще найдет какого-нибудь умницу-очкарика, для которого главное в женщине — душа».

В гостиничном номере — роскошном, на непритязательный Викин взгляд, а на самом деле одном из самых недорогих в шикарном отеле — она с облегчением сняла опостылевший парик и дурацкие очки, стерла с губ и щек уродующий ее грим и поспешила в душ. Смыв усталость вместе с дорожной пылью, Вика вытерлась, надела белый махровый халатик, висевший на вешалке возле кабинки, и вернулась в небольшую уютную комнату. В дверь постучали.

— Тошка, ты здесь?

Стремительный «шевроле» намного обогнал неуклюжий «фордик», причем пассажиры даже не заметили друг друга: одни были заняты пикировкой, другие — увлекательной беседой. Поэтому Ника уже успела привести себя в порядок: приняла душ, высушила волосы феном и переоделась. В белой блузке и таких же шортах она выглядела очаровательно. Смеясь и сияя синими глазами, она обняла сестру и закружила по комнате, напевая прошло-прошло-прошлогодний шлягер «Америкен бой, уеду с тобой!».

— Никитка, ну, Никитка, перестань… Ну, перестань, у меня уже голова кружится! И не пой при мне эту пошлятину! — шутливо сердилась Вика.

— Не пой пошлятину при мне! — дурачась, продекламировала Ника, оставляя наконец сестру и плюхаясь в кресло. — Тошка, ура! Мы в Америке! А какие у меня апартаменты! Президентские! Увидишь — в обморок упадешь. Дело за малым — окрутить миллионера и найти мамулю и папулю… Знаешь, этот Рей меня чуть обратно не послал — в Москву, а может, и подальше. Я его достала! — На Нику напал неудержимый смех.

Вика, глядя на весело и вроде бы беспричинно хохочущую сестру, тоже тихо засмеялась. Правда, хорошо как!

— А чем ты его достала, Никитка?

Ника, успокоившись, подробно пересказала Вике всю сцену. Они так договорились — рассказывать все до последнего слова, чтобы не попасть впросак, когда придется меняться ролями.

Вика, в свою очередь, покаянно призналась, что «оклеветала» Нику.

— Я у тебя жениха отбила?! Ой, не могу, Тошка! — опять закатилась Ника. — Вот не ожидала от тебя, правдолюбица ты наша!

— А что было делать? — смущенно оправдывалась Вика. — Ты же сама сказала, что они не должны видеть нас вместе. Несмотря на мой «реквизит», наше сходство может быть замечено. Вот я и понесла всякую чепуху. Так неудачно, что они оказались приятелями!

Очки и парик сестры действительно взяли из реквизита театральной студии, где у общительной Ники тоже были друзья. Теперь она радовалась, что мысль о маскараде вовремя пришла ей в голову.

— Не волнуйся! Тимоти простоват, а Рей наверняка глуп, как все писаные красавцы.

— Зачем ты так, Ника! Ты же его совсем не знаешь! — Вика неожиданно горячо заступилась за «писаного красавца».

— Ой-ой-ой, Тошечка! — захихикала Ника. — Похоже, не я у тебя, а ты у меня жениха отобьешь! Я заметила, как ты на этого Аполлона в зале для ужасно важных персон смотрела. Да шучу я, шучу! Успокойся, сестричка!

— Шуточки у тебя! — Вика приложила ладони к щекам, сгоняя непрошеную краску. — Ладно, забыли. Кстати, я сегодня вечером приглашена в гости к Тимоти. У него русская жена — познакомлюсь, будет с кем время проводить, пока ты окручиваешь миллионера. И он обещал мне показать письма родителей. А ты что собираешься делать?

— А я, разумеется, встречаюсь с Реем, в его Замке. Ты знаешь, что у него есть замок? Самый настоящий, на скалистом утесе, как в легендах о короле Артуре.

— Опять шутишь?

— Правда, правда, сама увидишь. Как я выяснила, он в океанологии понимает не больше моего. Океанолог-то — твой Тим, он и будет меня экзаменовать. Меня — то есть тебя. В Замке. Там у Рея — только не падай — океанарий устроен! Он мне все это изложил телеграфным стилем, на прощание. Что ж, лучше один раз увидеть… Вот и увижу сегодня.

Замок! Океанарий! Виктория снова ощутила то предчувствие праздника, грядущей радости, которое впервые посетило ее в самолете.

— Как я завидую тебе, Ника!

 

В гостях

Когда Тим заехал за Викой, она уже снова загримировалась и выглядела дурнушкой. Если бы не некоторый дискомфорт — было жарко и неудобно из-за стянутых собственных волос, парика и громоздких очков, — Вику это только забавляло бы. Ей, несмотря на укоры совести, даже нравилось неожиданное приключение. Она была уверена, что родители найдутся, а Ника выйдет замуж за этого чудесного Рея, он простит им мистификацию и будет счастлив, ведь Ника такая хорошая…

По дороге они с Тимом болтали уже как добрые знакомые. Тим рассказывал ей о своем знакомстве с Ир. Она научила его русскому языку, и Тим с Викой затеяли игру: разговаривали на забавной смеси русского и английского. Из машины они вышли, смеясь и продолжая дурачиться.

Встречавшая их Ир тут же включилась в игру.

— Уэлкам в наш хаус! — «церемонно» пригласила она гостью, отвесив поясной поклон. Вике она сразу понравилась. Высокая, статная, с уложенной на затылке каштановой косой, в зеленом — под цвет крыжовниковых глаз — легком платье, остроумно стилизованном под русский сарафан. Ир шила сама и делала это, как и все, за что бралась, отлично.

Их небольшой коттедж выглядел ухоженным. В небольшом саду среди цветов стояли столик, шезлонги и самодельный мангал.

— Шашлыки жарим, — объяснил Тим, плотоядно облизнувшись.

Он был большим поклонником русской кухни, еще во времена СССР вобравшей в себя все лучшее из национальных блюд братских республик.

Ир пошла лепить пельмени, наотрез отказавшись от помощи: кухня была для нее «святая святых», и она царила там в одиночестве.

— Хотите пока посмотреть письма? — спросил Тим.

Вика хотела. Он провел ее в свой кабинет на втором этаже, усадил в удобное кресло и, положив перед ней пачку аккуратно сколотых бумаг, деликатно удалился.

Девушка просматривала письма, деловые по содержанию, дружеские по тону. За размашистым, крупным почерком перед ней вставало добродушное лицо отца. Он как будто похлопывал ее по плечу большой пухлой ладонью и приговаривал: «Ничего, ничего, Мышка, все будет хорошо!» А вот изящно неразборчивые приписки, сделанные мамой. Они вызвали в памяти ее красивое, всегда оживленное лицо: «Малы-ы-ыш, выше носик!» Может, это из-за ее любимой фразы они с Никиткой такие курносые? Мам, пап, где вы? Она собралась было всплакнуть, но тут ее вздернутый носик почуял какой-то очень родной запах.

Аромат пельменей, весело подпрыгивающих в большой кастрюле, заполнил просторную кухню на первом этаже, с русской беспардонностью миновал воздухоочиститель, вскарабкался на второй этаж к опечаленной Вике и нахальным щенком лизнул ее в нос. Вика чихнула, сглотнула слюну и улыбнулась.

Пельмени были маленькие, сочные и потрясающе вкусные. Тим и Ир уговорили Вику выпить рюмочку водки, отчего сначала стало жарко и немного закружилась голова, но потом появилось легкое и приятное ощущение, а Тим и особенно Иринка стали совсем родными. Вика расслабилась, забыла о роли «синего чулка» и весело болтала, свободно переходя с английского на русский и обратно.

После обеда Ирина ушла в кухню мыть посуду, и на сей раз категорически отказавшись от помощи.

— Это в России гостей привлекают к кухонным работам, а у нас в Америке так не принято! — нелогично заявила фея, превратившая американский коттедж в русскую избушку.

Вика и Тим в ожидании чая уселись за шахматы, договорившись играть блиц, чтобы не сбивать настроение. Пока счет был 2:2. Играли пятую, решающую партию. Вика, изображая зевок, прикрыла ладошкой рот и небрежно двинула ферзя, как будто не замечая угрозы. Тим удивленно пожал плечами и сделал ход конем:

— Шах и гарде — вилка!

— Ах, ах! — притворно заахала хитрая Вика и поспешно убрала короля.

Тим торжествующе «съел» ферзя, приняв Викину коварную жертву.

— Приятного аппетита! — сдерживая ликование, пожелала Вика и поставила Тиму мат.

— Артистка! — возмущался одураченный Тим, а Вика хохотала, сама не понимая, что это с ней. Она просто себя не узнавала: внутри по-прежнему колобродила щекочущая смешинка, превращая строгую и серьезную девушку в плутовку и болтушку.

Ир встала на сторону Вики — знай, мол, наших! И в качестве особого поощрения разрешила помочь ей накрыть стол к чаю.

За чаем из русского самовара с пирожками и плюшками она жадно расспрашивала Вику о Москве, а потом долго махала вслед увозившему гостью «форду» — русская женщина, которую всемогущая любовь забросила на другой край света.

Ника собиралась на первое свидание с американцем значительно дольше, чем сестра. Сначала она долго выбирала платье. Вечернее не вызывало сомнений. Золотое она наденет на прием, а черное… Ника взяла его в руки и почувствовала, как заколотилось сердце и горячая волна окатила тело. Закрыв глаза, она прикоснулась к аграфам, и память — услужливый киномеханик — прокрутила нужные кадры: Кешкины руки расстегивают изящные пряжки, нагретый телом шелк медленно сползает, обнажая ее грудь… Ника усилием воли прогнала воспоминание. Нет, она никогда не наденет это платье для Рея. Оставалось серебряное. Она возьмет платье с собой и выйдет в нем к обеду. А сейчас что-нибудь легкое и элегантное…

В конце концов Ника выбрала костюм из шелковистой ткани жемчужного цвета. Ей очень нравилась длинная, до щиколоток, юбка, очень женственная и волнующая. Короткий жакет она пока не станет надевать — жарко. К юбке идеально подходило серебристо-голубое боди с заостренным воротником и множеством пуговок-жемчужин. Боди мягко облегало тело, подчеркивая его пластику. Ника расстегнула пять пуговок. Нет, многовато. Одну лучше застегнуть… Вот теперь в самый раз. Юбка скользнула на бедра — она сидела отлично, прикосновение шелка было приятно. Серебряные туфельки на высоких модных квадратных каблучках были изящны и подходили и к костюму, и к вечернему платью. Легкий макияж: серовато-голубые тени, светлая помада. Волосы — низким узлом над стройной шеей, лишь одна прядь небрежно выпущена сбоку на лоб. Серебряная сумочка, жакет через руку. Ника была готова.

Красавица, отразившаяся в зеркале, была вполне достойна Замка. И вошедший Рей охотно согласился с мнением зеркала.

По дороге Рей рассказывал Нике о городе. Ему нравилось здесь жить. Он не представлял, как можно любить мегаполис с его социальными контрастами, людским столпотворением и суетой. Для Рея удобство жизни в сравнительно небольшом, но цивилизованном городе сочеталось к тому же с возможностью бегства к природе. Сейчас Вики сама увидит его Замок над океаном — и все поймет. А как она, Виктория, живет в этой огромной столице России?

Ника рассеянно слушала его, поглядывая по сторонам. Ну, пальмы, ну, синее небо, ну, солнце… Видела она все это! Странно, когда Рея не было рядом, ситуация казалась ей приятной и волнующей. Парень, за которого она собиралась замуж, оказался тем принцем, о котором мечтает любая девушка. Она явно нравилась ему — достаточно пальчиком поманить и… А роскошь, которой он ее окружил! Отныне она может быть навсегда избавлена от борьбы за существование. Никаких проблем — только радость жизни с красивым, богатым, влюбленным мужчиной. Когда она представляла это, ее охватывало ликование. Когда же присутствие Рея возвращало ее к реальности…

Услышав его вопрос, Ника вскинулась:

— А что вы знаете о Москве? — Слова Рея не на шутку задели ее. И Ника, удивляясь своему неожиданному патриотизму, заговорила. Она рассказывала этому высокомерному американцу о своем городе. Его легенды, его историю — о том, как в очередной раз восставал древний и прекрасный город из пепла, словно сказочная птица Феникс. Она даже читала стихи о Москве — Цветаевой, Пастернака, Бальмонта.

Она читала стихи по-русски, и Рей удивлялся богатству интонаций незнакомого языка. Еще больше он удивлялся новому, неожиданному облику удивительной девушки, любовался ее вдохновенным лицом, слушал ее сказку. И думал, что у каждого своя сказка: у нее — дремучие леса, светлые рощи и золотоглавые соборы. У него — Замок и океан.

Ника оказалась равнодушной к сказке Рея.

Она послушно ходила за ним по Замку, спускалась и поднималась на лифтах в башни, выходила на каменные балконы и увитые зеленью террасы, с которых открывался пугающий вид на безбрежный океан, похитивший ее родителей. Комнаты — золотые, белые, розовые, синие, пестрые, в восточном стиле, со старинным и современным интерьерами, были очень красивы, и одна не походила на другую. Картины, украшавшие их, были великолепны. Смотровые площадки башен, бассейны, солярии… Ну что еще, Господи! Ее мучило ощущение ирреальности: как будто она — бумажная кукла, старательно вырезанная ножницами и отправленная путешествовать в один из роскошных глянцевых журналов, которые Ника в изобилии просматривала, готовясь к отъезду. И вот она скользит по страницам, разглядывая экзотику, не задевающую душу.

Красивые декорации мешали ей сосредоточиться на том важном, что происходило у нее в душе. И одновременно недостаточно отвлекали от этого важного, которое пугало Нику, привыкшую жить беззаботно и легко. Наваждение противоречило ее задачам, ее Великому Спасательному Плану, и девушка взяла себя в руки.

— Все это просто восхитительно, я никогда ничего подобного не видела! — С наигранным воодушевлением она повернулась к Рею.

— Да? — Он удивленно взглянул на нее. — А у меня сложилось впечатление, что Замок оставил вас абсолютно равнодушной.

— Нет-нет, — горячо возразила Ника. — Просто я потрясена, может быть, немного подавлена. Замок, океан… Я ведь из совсем другого мира.

Рей с облегчением улыбнулся. Уже больше часа она послушно скользила рядом, серебристо-голубая, как кусочек льда, и его мучило смешное опасение, что она вот-вот растает и взлетит облачком к синему калифорнийскому небу, эта непостижимая русская Снегурочка.

— Я утомил вас, — нежно произнес Рей. — Давайте пообедаем, а потом возьмем бутылочку вина и спустимся в океанарий. Хотите?

— Да, разумеется.

— Я покажу вам вашу комнату. Отдохните, переоденьтесь, а потом горничная проводит вас в гостиную.

Ника стояла босиком на темно-голубом ковре, мягком, как медвежья шкура, и смотрела на себя в большое, до пола, зеркало. Пора было переодеваться к обеду. Но спешить не хотелось. Эта обитая синим шелком комната с низкой белой мебелью, с разбросанными по диванам многочисленными подушками, с мягкими драпировками, гасящими дневной свет, как-то странно на нее действовала.

Ника медленно расстегнула юбку, дала ей соскользнуть на пол. Нагнулась расстегнуть боди, и это интимное движение дало толчок к наполнившему тело томлению. Ника сняла боди. Теперь на ней остались только два кусочка кружевной ткани, не скрывающие ни алых кружочков на груди, ни темного треугольника внизу. Лифчик был не нужен, и Ника сняла его, уронив на ковер. Зеркало отражало ее в полный рост, и девушка томно залюбовалась собой. Ах, как она хороша, как, должно быть, желанна для мужчин… Комнату наполнял какой-то едва уловимый аромат — тонкий, нежный, сладострастный… Если бы Рей зашел сейчас, взял ее на руки и отнес на широкую постель, уложив прямо на мягкое синее покрывало… Она, наверное, не стала бы сопротивляться. Он так красив, а эта комната создана, чтобы заниматься любовью.

В дверь постучали.

— Мисс, вы готовы? — послышался робкий голос.

— Еще нет, — нехотя откликнулась Ника и, приходя в себя, потянулась за платьем. Шелк теплым кольцом охватил шею, прикрыл грудь, коварно обрисовав напрягшиеся соски, так же поступил с бедрами и ногами, превратив их в русалочий хвост. Плечи и спина остались обнаженными. Ника вставила в уши тяжелые серебряные серьги с сапфирами и надела на руку такой же браслет — все, что осталось от фамильных драгоценностей, принадлежавших еще маминой бабушке. Надела туфли, сразу став выше ростом.

— Войдите!

В комнату вошла молоденькая горничная-мулатка с простоватым испуганным личиком.

— Ой, какая вы красивая, мисс! — восторженно пискнула она.

Ника улыбнулась, ей захотелось поболтать с девчонкой.

— Ты не знаешь, кто в этой комнате останавливался до меня? — спросила она первое, что пришло в голову.

— Конечно, знаю, мисс! Мисс Эйлин. Она очень любила эту комнату!

— А кто такая мисс Эйлин?

Горничная смутилась.

— Ой, мисс, наверное, нельзя было говорить… Ой, вы только мистеру Рею не рассказывайте, что я проболталась!

— Не расскажу, обещаю. Так кто она?

— Мисс Эйлин — бывшая невеста мистера Рея. Они только недавно расстались.

— Она его очень любила?

Горничная хихикнула:

— Они все время друг друга любили… Везде… Ой, вы точно не скажете?

— Не бойся, я же обещала…

Дурман испарился. Вот и разгадка тому странному греховному чувству, которое посетило ее в этой комнате. Это любовное гнездышко, еще не остывшее от предыдущей невесты. А аромат — запах ее духов. Да он просто Синяя Борода, этот Рей. Ну, она его проучит!

Ника вслед за горничной пошла в гостиную, где ее уже ожидал элегантный Рей. Увидев, что он смотрит на нее, Ника замедлила движение и стала спускаться по ступеням не спеша — пусть рассмотрит ее во всей красе. Ее глаза сверкали от гнева ярче, чем старинные сапфиры в фамильных украшениях.

И Рей смотрел, как завороженный, не в силах оторвать глаз от этого чудного видения. Никогда еще он не испытывал такой страсти! Да, он хотел, чтобы она стала его женой!

И он, склонившись к ее руке, сказал ей об этом.

Ника возвышалась над ним, все еще стоя на нижней ступеньке лестницы, и с холодной усмешкой смотрела, как он целует ее руку.

— Вы слишком торопитесь, Рей, — притворно нежно промолвила она. — Мы должны лучше узнать друг друга.

— Для меня ничего не изменится, — твердо произнес Рей, — но я подожду.

Нику больше не мучили сомнения и вопросы. Она просто сыграет роль и использует этого красавца, как он, вероятно, использовал и бедняжку Эйлин, и других. Но с ней такое не пройдет. И за великолепным обедом, который подавал им огромный негр, и в «таинственной пещере», и прощаясь у дверей номера в отеле, Ника, отдавая должное столь удачным декорациям, играла роль, которую так и не дал ей сыграть Кешка, перехватив инициативу. Роль женщины, готовой подарить себя. Но в этом случае — не сразу…

На прощание она позволила Рею поцеловать себя и старательно сыграла нежность. А он, обнимая ее гибкую талию и целуя прелестное лицо, испытывал именно то, чего она добивалась, — желание обладать этой загадочной и неотразимой юной женщиной вечно.

На следующий день Рей разослал приглашения.

Вике, вернувшейся из гостей, совсем не хотелось спать, к тому же надо было обменяться информацией с сестрой, и она поднялась к ней в номер. Ох, как там было красиво! Какой добрый этот Рей!

Она весело пересказывала Нике события дня, описывая Ир, коттедж, их шутки и разговоры. Ника слушала ее, печально улыбаясь. «Милая моя «Гошка, — думала она, глубоко вдыхая душистый дым дорогой сигареты, — как я хочу, чтобы ты никогда не узнала о темной стороне жизни…»

Вспомнив, что завтра в Замок поедет Виктория, она вдруг встревожилась.

— Вика! — призналась она. — Я сделала глупость — позволила Рею себя поцеловать. Будь с ним осторожна, не отходи от Тима.

— Конечно, раз ты так хочешь, — Вика покраснела, — но не будет же он целовать меня насильно. А я, разумеется, не разрешу.

— Ты не знаешь мужчин, — вздохнула многоопытная Ника. — От них всего можно ожидать.

 

Первая бессонная ночь Рея

Ночь была тиха, воздух, обработанный кондиционерами, прохладен и свеж. И все-таки Рею не спалось. Более того — не лежалось. Он встал, голый, бронзовый от загара, и, на ходу надевая короткий шелковый халат, спустился в кабинет.

Открыв бар, Рей достал виски, смешал его с содовой. Подумал и добавил виски побольше. Прихватив стакан, сел в кресло перед рабочим столом и достал из ящика конверт с фотографиями Виктории. Заново рассматривая их, он подумал, что фотограф — мастер высокого класса. Впрочем, у нее все высокого класса. Именно такая жена ему и нужна.

Пластика прекрасного тела была абсолютно естественной. Этот виртуоз запечатлел не искусственные позы, а грацию порыва, оттенки стремительно меняющегося настроения, мимолетное чувство… Неудивительно, что Рей, словно принц из волшебной сказки, влюбился в красавицу по портрету. Да, она была именно такая, какую он «заказывал»: гордая и нежная, серьезная и озорная, грустная и веселая… Рей отыскал снимок, который ему особенно нравился. Нет, не тот, где девушка изогнулась в чувственном порыве. Он долго не мог оторвать взгляд от лица девушки, сидящей на песке, запрокинув голову. Ветер набросил на ее лицо легкую прядь волос, и она смотрела на солнце сквозь эту золотистую вуаль. Казалось, она только что грустила, задумавшись о чем-то невеселом, но вдруг решила: «Все будет хорошо!» Этот момент перехода от грусти к ликованию и был удачно схвачен удивительным фотографом.

Рей отложил в сторону снимок и взял те, на которых Виктория, строгая и сосредоточенная, была погружена в чтение, писала, о чем-то размышляла. Он сказал тогда Тиму: «Мистификация». А может, и нет. Рей знал Викторию только один день, но весь этот день она была разной. Океанолог она или нет — Рею, конечно, было все равно. Он женится на ней, даже если девушка окажется авантюристкой. А в том, что она что-то скрывает, нет сомнения. Приехала, чтобы выйти за него замуж, но не пытается обаять, не спешит дать согласие. Почему она решилась на этот шаг?

Рей снова взял понравившийся снимок и всмотрелся в нежное лицо. О чем она грустила? Какие проблемы могли быть у такого юного существа? Ясно, что не материальные, об этом свидетельствовали ее наряды. Она сдержанно сказала ему вчера, что ее родители — очень обеспеченные люди, коммерсанты. Он слышал, что среди русских коммерсантов есть миллионеры, это его не удивило. Удивило ее нежелание говорить о родителях. Почему? Может быть, здесь и разгадка? Крупный конфликт с родителями, и она, воспользовавшись шуточным объявлением, сбегает от них в другую часть света? Но что это за конфликт? Ее хотели насильно выдать замуж? Кажется, у русских это практикуется. Или он путает — так было раньше, в те далекие времена, о которых она рассказывала сегодня с таким увлечением. Он вспомнил, как она читала русские стихи — красиво и необычно…

Рей прислонил фотографию к вазе с орхидеями, и это было последнее, что он видел, засыпая на диване, сон сморил его прямо в кабинете.

Утром Рей вспомнил, что его ждут неотложные дела в офисе. Как он мог забыть! Он позвонил Тиму и попросил друга занять в его отсутствие Викторию, показать ей лабораторию, если, конечно, она действительно увлекается океанологией. Сводить на пляж, в его любимую лагуну под скалой, познакомить с дельфинами — Рей дружил с парой молодых дельфинов и в свободную минуту любил порезвиться с ними.

— Да, кстати, как твой «синий чулок»? Может, она составит вам компанию? — спохватился он.

— К сожалению, они не слишком симпатизируют друг другу, — хмыкнул в трубку Тим. — А вообще-то она очень милая, умная и веселая. Временами даже кажется хорошенькой.

— Ну уж! — не поверил Рей.

 

Замок и океан

Ника обрадовалась, узнав, что Рей сегодня занят, а значит, Тошка будет в безопасности. Слишком уж она, Ника, его завела — голос Рея в телефонной трубке был полон страсти. «Я буду скучать без вас, Вики». Интересно, а Эйлин не скучает? И сколько еще их было, бедняжек, брошенных Синей Бородой? У Синей Бороды была Синяя комната… Ух, и комната же! Ника по-кошачьи встряхнулась и вдруг фыркнула, представив безупречно выбритого Рея с бородой, да еще с синей! А что, ему бы пошло. Ему все пошло бы. Создал же Бог такого красавца женщинам на погибель!

День обещал быть жарким, это чувствовалось уже сейчас, в восемь часов утра. Ника в легком золотистом кимоно хлопотала вокруг Виктории, готовя ее «на выход».

— Никитка, не суетись! — урезонивала сестра. — Я надену то платье, которое ты подарила мне в день выпуска. Оно как раз для жаркого дня, мне будет удобно. И краситься я не буду в такую жару. Ну и пусть особо стойкая, ну и пусть не потечет. Все равно лицу будет жарко. Только от очков и парика избавилась, а ты хочешь меня косметикой замучить!

Когда Вика оделась, Ника подумала, что сестренка была права. Не нужны ей ни косметика, ни злато, ни серебро! Белоснежное платье с круглым, открывающим ключицы вырезом и чуть намеченными крылышками рукавов, длинное, почти до щиколоток, и свободное — немного сужающееся в талии и расширяющееся от бедер книзу, сидело на Вике отлично. По его белому фону были раскиданы несколько очень крупных стилизованных цветков. Наряд дополняли белые туфельки на удобном каблучке и большая белая сумка, в которую Вика положила купальник из лайкры, расческу, пляжные туфли и халатик. Волосы она просто прихватила широкой лентой, небрежно закрутив ее несколько раз, и они роскошным золотым хвостом падали почти до поясницы.

Вика крутилась перед сестрой, шутливо поворачиваясь на каблучках во все стороны. Ника с любовью и грустью глядела на это воплощение юности, свежести и чистоты.

— Ох, Тошка, насколько же ты моложе меня, — вздохнула она.

— На целый час! — засмеялась Вика.

— Да нет, куда больше…

Ника и правда как-то изменилась в последнее время, стала серьезнее и действительно будто взрослее. Вика вдруг встревожилась:

— Ника, ты что-то от меня скрываешь? Ну, скажи мне! Может, тебе грустно оставаться одной? Хочешь, я никуда не пойду? — Она забросала сестру вопросами, целуя ее лицо и заглядывая в глаза.

Ника тоже поцеловала ее и улыбнулась:

— У меня кое-какие проблемы, малыш. Ничего серьезного, я тебе позже расскажу. Я их еще сама толком не осознала. Взрослею, наверное. А ты иди, мне даже хочется побыть одной.

— Это же на весь день! Чем ты будешь заниматься?

— Спрашиваешь! Кайфовать, конечно: вкусно есть, сладко пить, телевизор смотреть, журналы читать, в ванне плавать — видела, она у меня какая? Как бассейн! Письмо Милке напишу. А ты — смотри, как и договаривались, с Реем наедине не оставайся… О, это Тим за тобой. Удираю! Порази его своими знаниями. Счастливо, сестричка!

В дверь стучали, и Ника поспешила спрятаться в спальне. Ей предстояло весь день пробыть взаперти, «на нелегальном положении».

Вике стоило немалого труда разыгрывать с симпатягой Тимом сдержанность и неприступность. Ей хотелось от души поболтать, спросить про Ир, узнать, как поживает Муська, с которой она тоже подружилась. Муська со дня на день должна была окотиться, и Вика чуть было не спросила об этом. Она похолодела от ужаса — вот ляпнула бы!

Тим, сидя за рулем «форда», в свою очередь поглядывал на хорошенькую пассажирку и думал, что Рею повезло — девушка хоть куда! Только слишком уж сдержанна и молчалива. Не то что его вчерашняя гостья, милая и непосредственная. Тим улыбнулся, вспомнив о ней.

— Вчера у меня в гостях была ваша однофамилица, — сказал он Вике, чтобы завязать разговор.

— И как она вам? — чопорно спросила Вика, сдерживая лукавую улыбку. Ну и ситуация!

— Очень понравилась. Такая умница — обыграла меня в шахматы, а это моим гостям редко удается. И главное, очень веселая, смешливая такая. Хорошая девочка. И моей жене она понравилась.

— Да, — притворно вздохнула Вика. — Мы знакомы. Она неплохая девушка. Только вот с внешностью не повезло. Очень уж страшненькая, бедняжка.

— И совсем не страшненькая! — обиделся за милую девочку Тим. — Даже хорошенькая. Подождите, вот моя Ир за нее возьмется — приоденет, пострижет. Она на это мастерица. Вот тогда посмотрим.

— Бесполезно, — махнула рукой Вика, радуясь, что Тим рассердился. — У нее что-то там с глазами. К тому же наши девушки с курса — мы ведь учились вместе — пробовали ее уговорить приодеться, а она не хочет. Говорит, что красота не во внешности.

— Может, она права, — сухо ответил Тим, и они надолго замолчали.

«Форд» выехал из города и мчался по идеально ровному шоссе, по сторонам которого росли пальмы и какие-то совершенно незнакомые Вике растения. За ними виднелись аккуратные коттеджи, в основном белые. В жарком воздухе стоял аромат цветов и фруктовых деревьев — праздничный, сладкий и пряный. Вика вдруг различила запах цитрусовых и обрадовалась ему, как старому другу.

— Мне очень нравится ваша страна, — сказала она Тиму. Ей вдруг захотелось завоевать его симпатию и в этом своем облике. Обидно было вызывать неприязнь у вчерашнего друга.

— Правда? — Тим улыбнулся. — Но вы ее еще совсем не видели. Подождите, вот Рей устроит вам экскурсию — тогда Калифорния предстанет во всей красе.

— Дорога какая удивительная — ровная, ни ямки, ни камушка! — удивлялась Вика.

— Рей лично следил за строительством — он разве вам не говорил? Она прямо к его Замку ведет.

Дорога пошла в гору — «форд» Тима легко поднимался на невысокий холм, и, когда достиг его вершины, Вика невольно вскрикнула.

Перед ней на громадной скале стоял настоящий сказочный замок с пятью башнями — большая в центре и четыре, поменьше, по краям. А дальше… Дальше был океан, увидеть который она мечтала столько лет.

— Вы же приезжали сюда вчера, — удивился ее потрясению Тим.

— Вчера я в это время разговаривала с Реем и не обратила внимания, — с трудом нашлась Вика. И замолчала, наслаждаясь зрелищем.

Машина неторопливо поднималась вверх по дороге, проложенной среди садов. Вместо крепостных стен Замок был окружен апельсиновыми деревьями. Сады спускались по холму террасами. «Форд» проезжал мимо цветников, виноградников, плодовых деревьев. Садовники почтительно кланялись. Вика вдруг вспомнила сказку про Кота в сапогах. «А чьи это виноградники?» — «Мистера Рея». — «А чьи это апельсиновые рощи?» — «Мистера Рея»… Он, должно быть, счастлив, живя здесь!

В Замке слуги приветствовали ее как старую знакомую, и Вика, вглядываясь, узнавала тех, кого вчера описала ей Ника. Вот экономка и повариха Полли, великан Питер, а это, верно, та горничная, с которой Ника болтала… (об Эйлин Ника, разумеется, сестре не сказала — ни к чему ей было знать о таких вещах).

— Здравствуй, Оливия, — кивнула Вика юной мулатке, и кофейное личико горничной расплылось в улыбке.

Вике и Тиму, которого здесь хорошо знали и любили, считая вторым хозяином, предложили завтрак. Стол сервировали в маленькой уютной гостиной, возле камина.

— Интересно, зачем здесь камин? — наивно спросила Вика. — У вас же всегда тепло.

— Не всегда, — возразил Тим. — Тут такие ветры бывают! Когда океан разбушуется и ветер свистит, да еще если дождь пойдет, здесь, у камина, чувствуешь себя очень уютно.

Завтрак был прекрасным, но Вике не терпелось увидеть океанарий. Она выпила большой стакан изумительно вкусного свежевыжатого апельсинового сока и съела зажаренную целиком нежнейшую форель. Тим тоже был сыт — Ир не отпускала его из дома, не накормив плотным завтраком. Он ограничился соком и оладьями с джемом. Через полчаса они уже спускались на лифте в океанарий.

Вике стоило большого труда сдерживать чувства. Ведь она же «приезжала сюда вчера». Проходя по роскошным коридорам Замка, по выбитой прямо в скале таинственной пещере, она чувствовала себя своей любимой сказочной героиней — повзрослевшей Алисой в стране чудес.

Но когда Тим провел ее в лабораторию и стал рассказывать о своих исследованиях, демонстрируя великолепное оборудование — ничего подобного у Вики в университете, конечно, не было, — Алиса уступила место Океанологу. Играть больше не было нужды. Вика стала самой собой и с наслаждением окунулась в любимую науку.

Разговоры, споры, совместная работа увлекли обоих. Взглянув на часы, чтобы определить время эксперимента, который они стихийно решили провести, пытаясь разрешить возникшее разногласие, Тим в шутливом отчаянии всплеснул руками:

— Полли меня убьет! Давно пора обедать!

Он оказался недалек от истины. Грозная толстуха-негритянка уже ждала их наверху, уперев руки в мощные бока, совсем как русская баба.

— Это что такое, сэр! Сами — в чем душа держится, так вы и молоденькую мисс решили голодом уморить!

Вика, не выдержав, фыркнула, взглянув на крепыша Тимоти.

— Ладно, ладно, Полли, не сердись, — добродушно извинялся Тим, пытаясь обнять за плечи необъятную скандалистку. — Мы заработались и действительно голодны как звери. Накрой-ка нам на веранде с витражами. Пусть Питер тащит туда все, что ты там наготовила, волшебница наша.

Польщенная толстуха тут же сменила гнев на милость и вперевалку отправилась отдавать распоряжения.

Вскоре Вика и Тим уже сидели в удобных плетеных креслах за круглым столиком в самом очаровательном помещении, которое девушка когда-нибудь видела. Это была веранда-фонарь в одной из башен. Золотистая плетеная мебель, такие же коврики-циновки на гладком полу, в полукруглых окнах — цветные витражи с преобладанием земляничного цвета. Яркий солнечный свет, притушенный и окрашенный в прелестные тона, делал комнату просто сказочной.

— Я подумал, что эта комната подойдет вам, — смущенно улыбнулся Тим, любуясь Викторией, ставшей похожей на сказочную принцессу. Она была счастлива и… голодна.

Огромный негр вкатил столик на колесах. От блюд, появившихся на столе, исходил такой аромат, что Вика, расширив глаза, обреченно сказала Тиму:

— Я сейчас, кажется, все это съем!

Но она зря храбрилась. Не решившись попробовать незнакомые блюда, Вика ограничилась необыкновенно вкусно приготовленным жарким с рассыпчатым рисом, зеленью и овощами, да еще отведала «нечто» на маленькой сковородочке — знакомо пахнущее блюдо оказалось жареной в сухарях и запеченной в омлете цветной капустой. Тим же действительно метал все подряд — устриц, суп, жаркое, телячье филе, тушенное с грибами, аппетитные многослойные канапе, запивая все это легким виноградным вином, которое Питер усердно подливал в его бокал.

Вика тоже выпила бокал вина. Как сообщил Тим, его делали здесь же, в Замке, из собственного винограда.

Потом Вика, смакуя, ела вкусное ванильное мороженое со свежей клубникой, а Тим покуривал ароматную сигару.

Девушка чувствовала, что ей больше не надо притворяться. Здесь, в Замке, она была совсем другая, чем в коттедже Тима. Не хотелось ни болтать, ни дурачиться. Она словно повзрослела. Ей стало необыкновенно хорошо, и ее не покидало странное чувство, что она здесь уже когда-то была. Во сне? В другой жизни? Как будто приехала домой после долгого путешествия или проснулась наконец…

Рей все не возвращался. Они решили немного отдохнуть после обеда, и Вика сладко вздремнула в своей светлой комнатке. Она отказалась от Синей комнаты, которую ей сначала предложила Оливия, и та показала ей все комнаты для гостей. Вика выбрала маленькую, с золотистыми обоями, ковром песочного цвета, неширокой кроватью и книжными полками.

После сна они с Тимом снова встретились, выпили сока — Вика на этот раз выбрала ананасовый, и пошли гулять. По дорожке, спускавшейся через сады с другой стороны холма со стороны океана, они вышли к лагуне. Укрывшись в маленьком естественном гроте, Вика переоделась в белый сплошной купальник, самый скромный из купленных Никой, накинула цветастый пляжный халатик и, не надевая туфель, опасливо касаясь босыми ногами нагретого солнцем песка, вернулась к Тиму. Он стоял в плавках у самой воды и свистел, словно кого-то подзывая. Вика окликнула его. Тим обернулся и спросил, как будто это было совершенно естественно.

— Хотите, я познакомлю вас с дельфинами?

Рей вернулся только к вечеру и, узнав, что его гости спустились к лагуне, наскоро перекусил, переоделся и поспешил к ним.

Тима он увидел еще издали — тот сидел на песке недалеко от воды и смеялся, глядя в сторону океана. Подойдя ближе, Рей увидел какую-то юную наяду, веселую и отчаянную, которая резвилась в воде с двумя молодыми дельфинами. Вот она вскочила на спину одному из них, и он, опустив в воду улыбающуюся морду, покатил ее вдоль берега. Смелая всадница восседала на дельфине, обхватив его бока сильными ногами. Ее волосы, освободившись от намокшей ленты, бились на ветру влажным крылом, точеное тело изогнулось в полете, и торжествующий звонкий смех заглушал плеск волн… Вот она соскользнула с зеркальной спины дельфина и, чмокнув его в морду, поплыла рядом, гибкая, ловкая и сильная, как он…

«Фиби дружила с дельфинами. Когда она плавала и кувыркалась с ними в воде, то была похожа на прелестное морское божество», — прозвучал в ушах Рея голос тети Элен. Он подошел к Тиму и, присев рядом с ним, на всякий случай спросил:

— Кто это?!

— Не узнал? — засмеялся Тим. — Вики! Твоя леди-совершенство. Кстати, — помолчав, добавил он, — она не просто океанолог, а океанолог от Бога. Если у меня будет возможность с ней работать, мы перевернем мир.

Через минуту Рей уже был в волнах, рядом с Викой, и она была рада ему. Ей никогда в жизни не было так весело!

Когда они, уставшие хохотать, плавать, гоняться за дельфинами и друг за другом, ужинали втроем на той же волшебно освещенной заходящим солнцем веранде, Рей вдруг поймал себя на мысли, что он не хочет больше, чтобы Виктория менялась. Пусть она всегда будет вот такая, как сейчас. И она, словно прочтя его мысли, подняла голову от тарелки и улыбнулась ему милой и светлой улыбкой.

Проводив Вику до отеля, Рей почему-то не решился на этот раз поцеловать ее. Он только поднес к губам ее пальчики.

— Когда вы станете моей женой, я буду самым счастливым человеком на свете, — тихо сказал он. И не мог понять, почему ее светившееся счастьем лицо вдруг погрустнело.

 

Обнаженная в пустыне

Ника провела этот день точно так, как шутливо обещала сестре. Проводив Вику, она сразу направилась на кухню и достала из холодильника всевозможные красиво упакованные деликатесы, соорудила себе несколько фантастических салатов и кучу маленьких бутербродов. Поставила все это на поднос, добавила фруктов из корзины и, подумав, направилась к бару. Некоторое время она стояла, рассматривая многочисленные маленькие бутылочки с винами разных марок и стран, потом махнула рукой и взяла несколько штук наугад — дегустировать так дегустировать. Она вдруг рассмеялась, вспомнив почти криминальную историю, рассказанную как-то знакомыми спортсменами. Они приехали в американский город на какие-то соревнования. В номерах были бары — не такие шикарные, конечно, но по тем временам, а это было лет десять назад, представлявшие для неизбалованного русского немалый соблазн. Денег, конечно, было в обрез. Тренер сразу предупредил, чтобы в бары не залезали, — каждая бутылочка потом будет приплюсована к счету. Но ребята нашли выход. Они просто отвинтили у бара заднюю стенку и потихонечку таскали бутылочки с другой стороны. Погуляли, что называется, на халяву.

Ника вот тоже гуляла на халяву. Только расплачиваться все равно придется. При мысли о расплате у Ники испортилось настроение. В компенсацию она прихватила еще пару бутылочек и присоединила их к натюрморту на подносе. Потом надела широкополую белую шляпу, темные очки и, взяв поднос, вышла на веранду. Там, сидя в удобном шезлонге, потягивая вкусные вина, она долго разглядывала с высоты этот чужой, яркий, словно на глянцевой открытке, город.

Затем, переключая многочисленные каналы, смотрела телевизор.

Потом решила поваляться в роскошной спальне с двумя кроватями, на каждой из которых могли свободно заниматься любовью сразу по две пары. Но заниматься любовью Нике было не с кем, и она стала просматривать журналы и газеты, которые принесли утром прямо в номер.

Занятие быстро ей наскучило, и она, смахнув весь этот яркий мусор прямо на ковер, просто лежала и тоскливо разглядывала большую картину Пола Дени, на этот раз изображавшую обнаженную женщину. Картина повторяла тот же сюжет, что и пейзаж в гостиной: женщина лежала посреди пустыни, прекрасная, желанная, полная истомы, ждущая… Но из-за горизонта, через песчаные барханы, к тому месту, где она раскинулась, вели отпечатки только одной пары следов — ее собственных. Картина полностью отвечала Никиному настроению — она тоже чувствовала себя вот таким цветком в пустыне, цветущим втуне. Неужели ее участь — сгореть в огне чужой страсти? Брр!

Ника лениво повернулась на бок, чтобы видеть другую картину, висевшую над соседней кроватью. В сюжете этого полотна была надежда — та же женщина, крупная, сильная, с широкими бедрами и мускулистыми ногами, повернувшись спиной к зрителям, шла к горизонту, над которым всходило солнце.

Ника поощрительно улыбнулась спине своей подруги по одиночеству и решила встряхнуться. Она приняла душ и порепетировала, готовясь к завтрашнему торжеству: примеряла наряды, меняла прически, придумывала диалоги. Потом, снова облачившись в золотистый халатик, прилегла отдохнуть и неожиданно задремала.

Ей приснилось, что она сидит в гостиной у Кешки и, как это бывало раньше, жалуется ему на неудачный роман с Реем: «Понимаешь, я не хочу за него замуж. Он — не мой, я это чувствую, — говорила она. — К тому же он — Синяя Борода. Ну, придумай что-нибудь, Кеш!» У Кешки было характерное в таких случаях выражение лица — каменно-спокойное, с рельефно выступающими желваками, глаза скрыты, как жалюзи, густыми пшеничными ресницами. Было совершенно непонятно, что он об этом думает. В ответ на ее отчаянный возглас он нелепо спросил: «Может, заварить тебе чаю?» «К черту твой чай!» — заорала Ника, и он закрыл лицо руками… Нике вдруг стало страшно. «Кеш, — попросила она, — ну скажи что-нибудь!» Тогда он медленно отнял руки и поднял ресницы — на нее смотрели серо-синие глаза Рея. Ника вскрикнула и проснулась. Кондиционеры работали нормально, но ей было жарко, тело покрылось потом, и Ника решила принять прохладную ванну.

В то время когда Вика прощалась с Реем у дверей апартаментов, Ника лежала в ванне и думала о Кешке. Она скучала по нему. Так скучала!

— Кеш! — жалобно позвала она. — Ты меня еще не забыл? Ты что сейчас делаешь, Кеш?

 

Кешка

В Москве было раннее утро. Иннокентий делал гимнастику. В распахнутое настежь окно вливался свежий утренний воздух, неся запах влажных после ночного дождя, но стремительно высыхающих тротуаров. Солнце ласково пригревало, однако было ясно, что к полудню оно разъярится, и тогда — берегись! Лето оказалось на редкость жарким.

«Как в Калифорнии!» — подумал Кешка, но руки не дрогнули. Он ритмично растягивал эспандер — никак не мог собраться купить эти хваленые тренажеры, и с каждым рывком, согласуясь с ритмом движений, приговаривал:

— Все бу-дет хо-ро-шо! Все бу-дет хо-ро-шо!

В дверь позвонили. Сосед, должно быть. Кешка бросил эспандер в кресло, накинул на влажные плечи полотенце и пошел открывать.

На пороге стояла его однокашница Татьяна, девочка из модного журнала — хорошенькая, стильная и без комплексов. За зубки — белые и ровные, но с немножко выступающими клычками — ее прозвали в институте Киской. Кошку она напоминала также вкрадчивой фацией движений.

— Какими судьбами? — изумился Кешка.

— Мог бы и поздороваться! — надула губки Киска.

— Извини, это я от неожиданности. Привет! — Кешка посторонился, пропуская девушку в квартиру.

— Ох, и красота тут у вас! — Татьяна с восхищением оглядела просторный холл. — Евроремонт делали?

— Угу. Проходи. — «Чего это ее принесло?» — недоумевал Кешка, недовольный тем, что пришлось прервать обязательный утренний комплекс.

Пройдя в гостиную, Татьяна грациозно опустилась в кресло и начала без стеснения разглядывать Кешку, весь «прикид» которого составляли плавки и полотенце.

— Извини, — спохватился он. — Сейчас оденусь.

— Не извиняйся, — томно промолвила Киска. — И можешь не одеваться. Ты классно выглядишь! Я и не знала, что ты такой краси-и-венький!..

Кешка только хмыкнул — не благодарить же за комплимент, и вышел в соседнюю комнату. По-прежнему недоумевая, он быстро натянул шорты и рубашку и вернулся к Киске, рассматривавшей тем временем действительно роскошную гостиную. Кешкин папа любил жить красиво.

Кешка сел в кресло напротив нежданной гостьи и вопросительно посмотрел на нее:

— Может быть, чаю?

— Спасибо, уже пила. — Татьяна обворожительно улыбнулась, показав клычки, и закинула ногу на ногу. Она была в коротком очень открытом платье и в модных босоножках на платформах.

Поза и платье давали возможность хорошенько рассмотреть Кискины ноги.

«Очень аппетитные ножки», — мысленно согласился Кешка.

Татьяна, проследив Кешкин взгляд, проверила впечатление и приступила к делу.

— Кеша, я могу быть откровенной? Надеюсь, ты не ханжа?

— Не ханжа, — успокоил ее Кешка. — Можешь.

— Знаешь ли ты, что давно и сильно мне нравишься? — неожиданно серьезно спросила Киска.

— Нет, — искренне удивился Кешка.

Хорошенькая Киска не имела недостатка в поклонниках. Сколько он помнил, она всегда была окружена целой свитой. А у него с ней были чисто приятельские отношения.

— Правильно, ты и не можешь этого знать. Я девушка самолюбивая, а тут никакой надежды на взаимность. Ты же никого, кроме Ники, не видел! Сейчас — другое дело. Милка сказала мне, что она уехала в Америку навсегда, вот я и пришла сообщить, что совсем не прочь тебя утешить.

— Минутку, минутку… С чего ты взяла, что Ника уехала навсегда?

— Так она тебе не сказала? Бедненький… Все знают, кроме тебя. Она через брачное агентство познакомилась с каким-то американским миллионером и намерена выйти за него замуж, чтобы он помог ей разыскать родителей. Так что…

Кешка встал и, наклонившись к Киске, бесстрастно погладил ее по хорошенькому плечику.

— Жалко, что ты чаю не хочешь. Тогда извини, у меня дела. А что касается Ники — у тебя ложная информация. У нас с ней все хорошо. Она узнает о родителях и вернется. После чего мы сразу поженимся. На свадьбу придешь?

— А как же! — Киска лениво поднялась и вскинула на плечо сумочку. — Ты все-таки мне позвони, если что. Телефончик мой у тебя есть?

— Есть, есть…

Кешка вывел Киску в холл, заботливо поддерживая под локоток, жизнерадостно помахал вслед и закрыл дверь. Минуту постоял, тупо рассматривая в зеркале свое закаменевшее лицо. Потом двумя рывками стянул рубаху и, на ходу расстегивая и сбрасывая шорты, вернулся в комнату, схватил эспандер и продолжил комплекс упражнений с того места, на котором его прервал Кискин звонок.

— Все бу-дет хо-ро-шо! Все бу-дет хо-ро-шо! Все бу-дет хо-ро-шо!

 

Королева бала

Вика, переполненная впечатлениями, проболтала с сестрой до глубокой ночи и осталась у нее спать.

Что-то мешало ей говорить о Рее, о тех чувствах, которые он у нее вызывал, и она лишь рассказала о том, что они делали: плавали, играли с дельфинами, ужинали. О Тиме же она говорила горячо, с нескрываемой симпатией. Ника, обманутая ее сдержанностью, решила, что вот даже наивная Тошка относится к Синей Бороде — иначе она его уже не называла — настороженно. И слава Богу!

— Надеюсь, он к тебе не приставал? — спросила она.

Вика покраснела и покачала головой:

— Нет, что ты. Только руку поцеловал на прощание и сказал, что будет счастлив, когда станет моим… то есть твоим мужем.

Утром позвонил Рей и предложил Нике-Виктории позавтракать с ним. Он будет ждать ее в ресторане отеля.

Ника согласилась, но, подумав, предложила Виктории, которая еще потягивалась, блаженствуя на мягкой широкой кровати, продублировать ее еще раз.

— А ты?

— А мне, Тош, еще поваляться хочется. Ты ж мне всю ночь талдычила про своих дельфинов. Мне сегодня необходимо как следует выспаться, чтобы вечером хорошо выглядеть. Ну что?

Но Вика, уже подхватив халатик, в одной коротенькой сорочке бежала в ванную. Через полчаса она тормошила сладко спавшую Нику.

— Никит, я готова… Никиша, ну проснись! Как я тебе?

Ника протерла глаза и посмотрела. Потом села и еще раз протерла глаза. Снова посмотрела, но и в этот раз ничего не изменилось.

Эта лучащаяся счастьем, ослепительная красавица — ее «синий чулочек»?

А Вика, смеясь, сама не зная чему, все поворачивалась перед сестрой. Сегодня она надела одно из самых ярких платьев, купленных Никой перед отъездом. И это открытое платье на пуговках, цвета спелого абрикоса, удивительно шло ей. Волосы она распустила, и они лежали на спине шелковистым золотым плащом.

— Вика, а с тобой что случилось? — У Ники не осталось сна ни в одном глазу.

— Не знаю… Просто мне весело!

— Ну-ну…

Рей уже стучал в дверь. Он все-таки решил зайти, и Вика, чмокнув сестру, побежала открывать.

Слава Богу, ликовал Рей, она такая же, как вчера. Только еще красивее, еще милее! Ему хотелось схватить ее в охапку, сжать в объятиях и целовать-целовать без конца… Но он пока не имел на это права.

Они спустились в лифте, «переговариваясь» больше улыбками и взглядами, чем словами… Рей открыл перед Викой дверь ресторана, но она вдруг замотала головой.

— Нет, Рей, если вы не возражаете… Я еще не видела город, а сегодня такое чудесное утро — мне хочется на свежий воздух. Давайте позавтракаем в каком-нибудь маленьком открытом кафе? И, если можно, пойдемте пешком…

— Пойдемте, — обрадовался Рей, давно отвыкший ходить пешком и завтракать в маленьких открытых кафе.

Отель находился в самом престижном районе города, и Рей мог только гордиться тем, что его спутнице предстояло увидеть. Это была чудесная, но недолгая прогулка. Вика с интересом рассматривала все вокруг, задавала Рею кучу вопросов, но вскоре у нее разыгрался аппетит — после вчерашнего ужина в Замке она еще ничего не ела. Рей усадил ее за столик ближайшего кафе.

Сидя в тени яркого тента, Вика с удовольствием уплетала коронное здешнее блюдо — свежий творог по-креольски, смешанный с кусочками разных фруктов, и заедала его крошечными поджаренными булочками. Рей, глядя, как она ест, нетерпеливо и грациозно откидывая с лица мешающие пряди волос, думал, что был бы счастлив уже возможности ежедневно присутствовать при ее завтраках и наслаждаться ее наслаждением. Сам он почему-то есть не хотел.

Они могли бы бродить так весь день, глазея по сторонам, заходя в кафе и магазины и улыбаясь друг другу, но ему уже давно пора было ехать по делам, а ей «начать подготовку к вечеру».

— Я пришлю машину на случай, если вам понадобится съездить в косметический кабинет или парикмахерскую, шофер знает лучшие салоны города. Хотя, на мой взгляд, ваша красота в этом не нуждается.

Он проводил ее в роскошные Никины апартаменты и, уже попрощавшись, вдруг спохватился:

— Совсем забыл! Я прошу вас принять от меня подарок. Вам, кажется, понравились эти безделушки в день приезда.

Он протянул Вике плоскую коробочку. Она удивленно раскрыла ее и ахнула. Вика ничего не понимала в драгоценностях, но то, что лежало на вишневом бархате, несомненно стоило огромных денег.

— Как красиво! — Она полюбовалась игрой камней, с сожалением закрыла коробочку и протянула ее Рею. — Но я не могу принять ваш подарок, это слишком дорого.

— Вики, я прошу вас, не огорчайте меня! Я видел, как вы смотрели на эти вещицы там, в вестибюле. Для меня нет ничего приятнее, чем доставить вам радость. Возьмите, если я хоть что-нибудь для вас значу.

«Я забылась, — печально спохватилась Вика. — Это Нике понравились драгоценности. И она, наверное, хотела бы их иметь. Рей дарит их ей, своей невесте. Я не имею права отказываться, я ведь всего лишь дублерша».

— Хорошо, я возьму. Спасибо, Рей.

Еще долго в тот день Рей, отвлекаясь от дел, ломал голову над новой загадкой. Почему Виктория так огорчилась, принимая от него драгоценности?

Ника, едва дождавшись, пока Рей уйдет, влетела в гостиную и схватила со стола коробочку, равнодушно отложенную Викой.

— Ну, Тошка, ты даешь! Еще немного — и я бы при Рее выскочила. Да мне же этот гарнитур позарез нужен! А тут ты со своей щепетильностью. Пойми ты: Рей — миллионер, у его папаши банки по всей стране, а городишко этот вообще ему принадлежит со всеми потрохами, в том числе и этот отель. Он сам мне рассказывал. Папаша скоро в столицу уезжает — у него там контора, а здесь все сынуле оставляет. Так что Рейчику твоему бриллиантовый гарнитур купить — все равно что тебе — жетон на метро.

— Ника! Мне не нравится, что ты так говоришь о нем. Так цинично, извини… Разве ты только из-за денег? Тебе Рей не нравится?

— Нравится, нравится, успокойся. — Еще не хватало, чтобы сестра подумала, что она собой жертвует. — Просто из-за гарнитура разволновалась. Понимаешь, я сегодня должна быть такой! Чтобы и папа-магнат, и все прочие поняли — лучшей жены Рею не найти. Чтобы никаких сложностей не было, понимаешь?

— Ты… ты сегодня дашь согласие стать его женой?

— Еще не знаю, сестренка. Там посмотрим. А сейчас — извини, начну готовиться.

Ника, воспользовавшись машиной, отправилась в самый дорогой салон и прошла через все процедуры: ванны, массажи, прическа, макияж, маникюр, педикюр…

Когда Рей, безупречно элегантный, в седьмом часу заехал за виновницей торжества на черном «кадиллаке» и увидел ее во всем блеске, он на секунду задохнулся.

Ее кожа светилась, огромные глаза сияли, платье сверкало. От этой красоты болели глаза и… сердце. Девушка снова была другой.

Джон Гилфорд, которому Рей сообщил по факсу о намерении устроить прием по поводу представления своей невесты («очередной невесты», — фыркнул старик), прилетел немедленно. Хотя Рей заверил его, что Виктория умна, красива и образованна, Джон был неприятно поражен «сюрпризом». О действительных обстоятельствах их знакомства Рей, разумеется, умолчал, сказав, что девушка — коллега Тима, тот их и познакомил. Джон настоял, чтобы эта «вечеринка», как он пренебрежительно отозвался о предстоящем приеме, проходила у него на вилле.

Было еще светло, когда широкие ворота виллы распахнулись в ожидании гостей. Но плотные портьеры в комнатах были опущены, а люстры зажжены. Воздух освежали кондиционеры, и они были гораздо эффективнее, чем открытые окна, жара еще только начинала спадать. Потом, когда станет прохладнее, гости смогут перейти в сад. Там, на широкой лужайке, в тени декоративных деревьев тоже были сервированы столы. Прямо на деревьях висели большие фонари, и гирлянды разноцветных фонариков тянулись через весь сад. Как только стемнеет, дом и лужайка будут ярко освещены, а в аллеях и беседках засветятся притушенные цветные огни, создавая интимную и таинственную атмосферу. Тогда же включится подсветка, искусно размещенная вокруг цветочных клумб, и гости смогут в ночи любоваться благоухающими розами всех цветов и оттенков. Их аромат насыщал воздух вокруг виллы, споря с ароматами тонких, пряных, сладких, терпких, горьковатых, бесконечно разнообразных восхитительных духов лучших фирм мира. Кто-то сказал: «Одежда делает женщину». О да! Особенно если она — от знаменитых кутюрье и ее дополняют такие вот духи, а также макияж и прически от лучших калифорнийских визажистов… Все женщины, прибывавшие в тот вечер на виллу Джона Гилфорда, были красавицами, независимо от возраста и внешности, дарованной им Богом.

В ворота виллы без конца въезжали «кадиллаки», «роллс-ройсы», «ягуары», «мерседесы», «форды» последних моделей. Шум, смех, приветствия вспыхивали у парадных дверей и гасли в глубинах роскошного дома, выстроенного по проекту модного архитектора, выписанного Гилфордом из Сакраменто.

«Кадиллак» Рея въехал в ворота. Увидев парад блестящих машин, продуманную красоту всего, что ее окружало, и всем своим существом (а не только точеным носиком) ощутив запах настоящего богатства, подлинной, без кича, роскоши, Ника вдруг испытала азарт и горячее ликование. Все это было для нее. И она покорит этот мир. Девушка улыбнулась Рею и благодарно оперлась на его руку.

Рей намеренно не спешил. Шел уже восьмой час, время, когда все гости собирались в Большой гостиной. Вот тогда Рей и Ника появились на пороге.

Торжество было полным. Как только весть об их появлении разнеслась по залу, дошла до всех ушей и все головы повернулись в их сторону, на секунду воцарилась абсолютная тишина. Ника стояла, чуть улыбаясь, и доброжелательно оглядывала сияющими глазами шикарное общество. А общество с изумлением, восхищением и любопытством рассматривало русскую красавицу.

Никино платье походило на золотой цветок. Жесткий лиф, начинаясь чуть ниже груди, распадался на два лепестка, приоткрывая два белоснежных тяжеловатых полушария. Под грудью материал, слегка обрисовывая талию, стекал вниз искрящимся водопадом. Из лифа-цветка вырастали хрупкие плечи и грациозная шея, прелестная головка была немного откинута, словно под тяжестью прически, полностью открывавшей изящный овал лица, — волосы цвета темного золота были скручены толстым жгутом, и этот водоворот на затылке укрощали бриллиантовые брызги заколок. Капельки бриллиантов дрожали также в удлиненных мочках ушей и стекали на грудь с золотого колье, обнимающего шею. Когда Ника двигалась, складки платья обтекали ее, как струи воды, и это выглядело более волнующе, чем если бы наряд облегал ее, как перчатка. Не зря, ах, не зря она отдала за это платье целое состояние. Белоснежная кожа, аквамариновое сияние больших глаз, нежная и прихотливая линия губ… Красота ее лица, подчеркнутая искусным макияжем, поражала не меньше, чем сияющий наряд.

Ника еще не дала согласия на брак, поэтому Рей представил ее как «свою добрую знакомую из России, коллегу Тимоти Брауна». Но все уже знали, что он собирается жениться на «доброй знакомой», и никто этому уже не удивлялся.

Эйлин, пришедшая на прием с отцом и братом, изо всех сил старалась сохранить невозмутимость. После ее возвращения с островов и бурного объяснения с Реем Эйлин делала вид, что инициатором разрыва помолвки была она. Внешне они сохранили приятельские отношения. Уехав так внезапно в разгар их любовных отношений, она не просто следовала капризу. Она рассчитывала полностью подчинить Рея себе, надеялась, что он, все бросив, помчится следом. Эйлин никак не ожидала ни того, что потеряет его, ни того, что это произойдет так досадно. Как она жалела теперь о своем промахе! И дело не только в том, что Рей был для нее идеальной парой со своим состоянием, деловой хваткой, внешностью и прочим. Больше всего она жалела о потере любовника — чуткого, умелого, неутомимого. До сих пор Эйлин еще надеялась со временем вернуть его, но теперь… Ах, как она ненавидела эту красотку, раззолоченную, словно елочная игрушка. Сама Эйлин никогда не изменяла белому цвету, считая его цветом элегантности и высокого вкуса.

Рей продолжал знакомить Нику с обществом. Прежде всего он подвел ее к отцу. Худощавый элегантный старик уколол щеточкой седых усов Никины аристократические пальчики. Когда он выпрямился, Рей с удивлением заметил, что всегда невозмутимый старик взволнован.

— Рей всегда радовал меня безупречным вкусом. Но сегодня он превзошел все мои ожидания. Вы прелестны.

И хотя комплимент был произнесен невыразительным светским тоном, по чуть дрогнувшему скрипучему голосу, по выражению водянисто-голубых глаз Ника поняла, что старый магнат искренен. Улыбнувшись, она поблагодарила его и сделала это так живо, эмоционально и очаровательно, что окончательно покорила Джона Гилфорда.

Ника была в ударе. Прекрасный кураж не покидал ее в этот вечер. Ее окружало множество мужчин, и все они были или богаты, или знамениты, а чаще — и то и другое. Они предлагали ей лакомства, приглашали сниматься в фильме, на танец, на партию в теннис, на прогулку по океану на яхте… Удивительно, но она умудрялась уделить каждому внимание: выслушать и ответить, ничего не пообещать и никого не обидеть, быть веселой и кокетливой и в то же время сдержанной и скромной. Обаять, влюбить, разжечь, но, упаси Боже, не дать никакого повода. «Это и есть искусство дипломатии», — объясняла потом Ника сестре, в подробностях описывая вечер. Ее несколько циничное намерение, высказанное еще в Москве: «Если вдруг не понравлюсь этому пижону Рею Гилфорду, подцеплю другого миллионера», теперь выглядело вполне реально. Запросто подцепила бы, если бы не одно маленькое «но» — никто из них не был ей нужен.

Множество молодых и не очень молодых людей заглядывали сегодня в Никины глаза, касались ее руки и талии — в танце, во время беседы. Рано или поздно каждого из них уносил от нее водоворот праздника. И каждый ловил себя на том, что непроизвольно следит за золотистым лучом, скользящим по залу, саду, веранде… Но один из них удерживался, как его ни оттесняли, с начала до конца вечера. Он молчаливо ждал, пока Ника поговорит, посмеется, потанцует с другими, и, оборачиваясь, она неизменно натыкалась на его зачарованный взгляд. Это был голубоглазый блондин по имени Скотт — брат Эйлин, которую Ника сразу вычислила по имени и по глазам, пронзающим ее и Рея невидимыми рапирами. Ника уже знала, что отец Скотта, Ричард Стенли, так же богат и влиятелен, как Джон Гилфорд. Что они с Реем росли вместе. Что мама назвала его Скоттом в честь Фитцжеральда — «правда, я похож на него?». Что у него есть роскошная яхта и они с ребятами собираются «недельку оттянуться», поплавать вдоль побережья. А не согласится ли она составить им компанию? Рей, конечно, будет не против — «старина Рей все сделает, чего я ни попрошу, мы же приятели». И так далее. Ника слушала, кивала, знакомилась с «ребятами», постоянной компанией Скотта, которые относились к нему с добродушной снисходительностью. В конце концов девушка просто перестала замечать своего поклонника, привыкнув к его присутствию, как к неизбежному фону. Скотта это, похоже, устраивало.

Где-то в середине вечера — уже стемнело, и Ника наслаждалась относительной прохладой, прогуливаясь по саду в обществе нескольких девушек и молодых людей, веселых друзей Скотта, — Рей подвел к ней запоздавшего гостя.

— Познакомьтесь, Вики, это — Пол Дени.

Невысокий широкоплечий человек с темно-русыми волосами, усами и обрамляющей лицо короткой бородкой почтительно и долго целовал Нике руку. Когда он поднял голову, заглянул ей в лицо серыми, в густых ресницах глазами и начал говорить низким, немножко в нос голосом, Ника почувствовала себя странно взволнованной. Запах его одеколона был, пожалуй, чересчур сильным и смешивался с запахом дорогих сигар, которые он беспрестанно курил. Взгляд был слишком настойчивым, а интонации возмутительно интимными, но Ника почувствовала, что, независимо от желания, ее женская сущность откликается на его мужскую. Она сдержанно сказала художнику несколько комплиментов, дескать, его картины произвели на нее впечатление, и дала понять, что собирается вновь присоединиться к прежней, нетерпеливо дожидающейся компании.

— Я напишу ваш портрет, — пообещал Дени, снова поцеловал ей руку и отошел. Она отчего-то долго еще ощущала на своей руке прикосновение его губ.

Рей, наблюдавший за Викторией-Никой весь вечер, испытывал сложные чувства: он гордился успехом девушки и негодовал из-за ее почти демонстративного равнодушия к нему. Она, бесспорно, блистала. Ее сияющая красота, изысканный и очаровательный наряд, безупречное знание этикета, умение держаться с достоинством сочетались с непосредственностью и свежестью юности. И она чудесно танцевала. Но ему достался только один танец, во время которого она не смотрела ему в лицо.

Похоже, все были от нее в восторге. Даже уязвленный в своих отцовских чувствах Ричард Стенли не сводил с нее восхищенного взгляда и украдкой поощрительно подмигивал Рею. Что было особенно ценно — она обаяла и женщин, за исключением Эйлин, разумеется. Эйлин походила на белую кобру, вставшую на хвост. Для каждого его невеста находила слова, улыбку, особый, только ему предназначенный взгляд, говоривший: «Вы ведь свой, правда?» Для каждого, кроме Рея. Почему?!

Рей, игнорируя насмешливый взгляд Эйлин, делал вид, что так и задумано. Неторопливо попивая виски, он стоял в стороне с самоуверенным и заговорщическим видом устроителя удачной демонстрации. Но когда змея-Эйлин прошла мимо, со смешком бросив: «Похоже, твоя «добрая знакомая» тобой не слишком интересуется», это переполнило чашу его терпения.

Улучив момент, когда Вика-Ника, вернувшаяся с новыми приятелями в дом, зашла в туалетную комнату «почистить перышки», он дождался, пока она выйдет, взял ее за руку и нежно произнес:

— Не хотите ли немного освежиться, дорогая?

Его рука сжала ее тонкое запястье немного сильнее, чем следовало, и девушка поморщилась, но тут же в ответ на его старательную — для гостей — улыбку улыбнулась тоже. Они вышли на темную террасу, подсвеченную цветными фонариками. Ночь была восхитительной.

— И правда! — примирительно сказала Ника. — Здесь чудесно.

— Только я не чудесен, не так ли? — За иронией скрывалось напряжение.

— Не лицемерьте! — Ника тоже оставила притворство. — Вы же уверены в своей неотразимости!

— Вы-то, по крайней мере, уверены в обратном. Вы милы со всеми, а я, похоже, вызываю у вас отвращение. В чем дело, Виктория? Чем я провинился? Ведь вчера и сегодня утром нам было так хорошо… Вы были простой и милой, а я считал себя счастливейшим из людей!

В голосе Рея была горечь, и Ника дрогнула. Действительно, чем виноват перед ней этот красавчик? Только тем, что он не Кешка… Нет, это она, Ника, во всем виновата — затеяла глупую кутерьму, втянула в нее кучу людей, а теперь — на попятную. Она должна довести дело до конца! Ради мамы и папы.

Девушка дотронулась до напряженной руки Рея, слегка пожала ее и покаянно промолвила:

— Простите меня… Я, наверное, немного боюсь вас. Поймите, я, конечно, сама решилась на это, но не думала, что будет так трудно — оказаться в чужой стране, за день стать невестой чужого человека и этим как бы отдать себя в его власть…

— Вы думаете, что я могу злоупотребить ситуацией? Не бойтесь, я вас не обижу… — Вопреки сказанному, Рей вдруг ощутил, что девушка действительно в его власти, ведь именно для этого она сюда и приехала! Так зачем же она его дразнит?!

А ночь делала свое дело. Ее манящая темнота, пряные запахи, интимные шорохи сада, где шла своя, тайная жизнь… Приглушенная музыка доносилась, казалось, откуда-то из другого мира…

Рей решительно и даже грубовато обнял Нику, и она не сопротивлялась. Закрыв глаза, девушка вдыхала аромат ночи и отдавалась блаженству поцелуев… Это Кешкины горячие губы ласкают ее нежный рот — ямочки в уголках, верхнюю лукаво изогнутую губку, нижнюю — дольку мандарина, раскрывают их… Ника застонала, а настойчивые руки мужчины, помогая губам, принялись ласкать ее тело: нежно и твердо гладили обнаженную спину, замирали на ягодицах, сжимали бедра. Но вот они, отогнув золотые лепестки, обнажили ее груди, и теперь уже губы поспешили им на помощь. Никин рот вновь был свободен, и она хотела шепнуть имя любимого, но, опомнившись, открыла глаза. Она так резко отшатнулась, поспешно поправляя платье, что чуть не упала. Рей успел удержать ее, обхватив за талию:

— Я сделал вам больно? — Извиняясь, он бережно прижал ее к груди и нежно поцеловал душистые волосы. Но в это время заметил в окне террасы силуэт Эйлин. Она наблюдала за ними. Страсть внезапно уступила место злорадству. Продолжая целовать Нику, Рей краем глаза следил за реакцией Эйлин. Его поцелуи потеряли чувственность, и Ника посмотрела ему в лицо. Она увидела направление его взгляда, выражение глаз и… силуэт Эйлин.

— Так вот в чем дело! — Чары рассеялись, и голос Ники снова был холодно-насмешлив. — А я-то решаю головоломку: зачем красавцу-миллионеру понадобилась леди-совершенство на заказ. Оказывается, чтобы досадить бывшей возлюбленной! Кажется, ее зовут Эйлин? Надо отдать вам должное — вы досаждаете с размахом! Я угадала? Но зачем вам потребовалась для этого именно русская? Эйлин что — русофобка?

Рей продолжал обнимать Нику, теперь уже для Эйлин. Она все еще следила за ними.

— Ваша проницательность позволит вам справиться со второй задачей так же легко, как и с первой. Я не столь догадлив и буду рад подсказке — а вам зачем все это понадобилось?

— Я и не скрывала. Конечно, чтобы заполучить в мужья миллионера!

— Неубедительно. Вы не слишком стараетесь меня заполучить.

— Отчего же? Кажется, я еще не провалилась ни на одном из ваших экзаменов. Сегодня вы могли убедиться в моей сексуальности. А теперь можете меня отпустить: Эйлин ушла.

 

Неожиданный отъезд

На следующее утро Ника проснулась в отвратительном настроении. С Реем они вчера расстались более чем холодно. Так не должно было продолжаться, она только зря теряла время. Ника честно сказала себе, что прямо сейчас, не откладывая, должна сделать окончательный выбор. Или она, объяснившись с Викой, отказывается от своей затеи и они возвращаются домой… Нет, это не вариант! Какое может быть «или», если у них почти не осталось денег — даже той небольшой суммы, которую она привезла в Америку. Ника слишком щедро раздавала чаевые. И что будет с мамой и папой?

Значит, остается одно: немедленно соглашаться на брак с Реем. Если он, конечно, еще этого хочет. Свое поведение она может объяснить ревностью. Он, конечно, рассиропится: «Ах, вы для меня единственная!» Тут она: «Я вся твоя!», быстренько выходит замуж и кается: так и так, прости, сначала ради родителей, а потом полюбила по-настоящему, не вини, пойми, спаси, помоги… И все хорошо: влюбленный Рей ликует, родители найдены; Вика, мама и папа, все в подарках, обласканные зятем-миллионером, отбывают на родину. А она, Ника, остается с этим чужим человеком в его дурацком Замке…

Преисполненная жалости к себе, Ника начала всхлипывать, продолжая лежать в постели, закинув руки за голову. Но холодные слезы стекали по щекам прямо в уши, отчего делалось щекотно. Она решила перевернуться и поплакать всласть, с удобством, но тут зазвонил телефон.

Скотт Стенли приглашал ее к себе на виллу — играть в теннис.

— Я за вами заеду, Вики. Ребята тоже будут: и Лесли, и Кейт, и Крис с Сандрой. Рею я уже звонил — он не возражает.

У Ники сразу улучшилось настроение. С этим народом она чувствовала себя отлично, они мало чем отличались от ее московских приятелей. Интересно, а почему это Рей не возражает? Надо разобраться. Разыграем любящую невесту.

— Я бы с удовольствием, Скотти. Но хочу сначала переговорить с Реем. Я вам сейчас перезвоню.

Она набрала номер Рея и, услышав его сумрачный голос, очень кротко спросила, действительно ли он не имеет ничего против, если она примет приглашение Скотта.

— Нет, нет. Это даже кстати. Я, к сожалению, с утра занят в офисе, но к обеду освобожусь. Мне необходимо с вами поговорить, Вики. — Голос у него был не сердитым, а скорее виноватым.

— Мне тоже, — нежно сказала она.

Все, больше она не будет валять дурака. Сегодня же даст согласие. Но пока — ура! — можно отвлечься. Она позвонила Скотту и через полчаса, свежая и жизнерадостная, уже была готова к выходу. Скотт не заставил себя ждать. За сестру Ника не беспокоилась — та со вчерашнего дня гостила у своих новых приятелей и должна была вернуться только после обеда.

На вилле Стенли Ника провела полдня и вернулась в отель к обеду исключительно из-за того, что обещала Рею. Веселая компания, которую она только что покинула, действительно немногим отличалась от ее московской «банды». Она состояла в основном из студентов: парни, как один, изучали финансовые дисциплины, у девушек же не было такого единодушия: Кейт — филолог, поэтесса, Сандра — будущая актриса, Джин — медик. Все утро они играли, дурили, пили и ели. Ника, разумеется, показала класс, в теннис она играла здорово, потом плавала в бассейне — до сих пор она видела такие только в кино да в Замке у Рея. Рей… В номере Ника вдруг почувствовала усталость. Приняла душ, накинула легкий голубой халатик и пошла в спальню, где стояла ее чудесная большая кровать с закругленными углами.

Спальня, выдержанная в теплых бежево-розово-золотистых тонах, успокаивала, навевала сон, приятные утешительные мысли… Все будет хорошо… Думать больше ни о чем не хотелось…

Дремоту спугнули чьи-то шаги. Рей? Он, должно быть, не достучался и, встревоженный, вошел без приглашения. Ника лениво повернула голову в сторону двери. Да, он стоял на пороге и смотрел на нее:

— Вы не больны, Вики? Я стучал…

— Нет, входите. Просто я устала. Напрыгалась. Знаете, — она засмеялась, — я обыграла Скотта вчистую!

— Я не удивляюсь. Есть ли что-нибудь, что вы делаете плохо? Я могу войти?

— Да. Садитесь вот тут. — Она кивком указала на кресло возле кровати. — Вы меня простите? Мне не хочется шевелиться. Можно, я еще чуточку полежу?

— Конечно, Вики. Я не помешаю?

Ника отрицательно покачала головой и выжидательно посмотрела на Рея. А он смотрел на нее встревоженно и виновато.

— Простите меня, я был вчера груб. Отчасти виновато виски. Но перемены в вашем поведении измучили меня… Объясните, что с вами происходит? Как вы относитесь ко мне? Если ненавидите — то за что? Временами мне кажется, будто я вам небезразличен, и у меня появляется надежда, что вы, по крайней мере, сможете меня полюбить. Но за этим снова следует отчуждение…

Ника вяло вспомнила, что собиралась объяснить свое поведение ревностью к Эйлин, и механически проговорила эту заготовку.

— Эйлин? — переспросил Рей. — Почему вы сразу не спросили меня о ней? Впрочем, я, конечно, должен был рассказать сам. Поверьте, она давно уже ничего не значит для меня. Если хотите, я вам расскажу историю наших отношений.

Ника кивнула. Ее это вполне устраивало: пусть он говорит, а она будет себе тихонько слушать, главное, чтобы от нее ничего не требовали и дали спокойно полежать.

Рей рассказывал ей о своем детстве, об Эйлин, их новой встрече, своей страсти, ее внезапном отъезде. О том, какое впечатление произвела на него ее, Викина-Никина, фотография, заставившая окончательно забыть подругу детства. Потом говорил о своей любви.

Ника слушала и думала: «Все это правда. Никакой он не Синяя Борода, это Эйлин стерва». За два дня знакомства она уже раскусила сестричку Скотта. А Рей — отличный парень. И она согласится выйти за него замуж. И постарается стать ему хорошей женой. Но только завтра…

Когда он закончил рассказ и заглянул ей в глаза, девушка улыбнулась ему светло и печально.

— Рей, у нас с вами все будет хорошо. Я клянусь, что не стану вас больше мучить. И завтра обязательно дам вам тот ответ, которого вы ждете. Потерпите еще один денек, ладно? А сейчас можно, я посплю? Мне что-то нездоровится…

— Я могу что-нибудь сделать для вас? — осторожно спросил Рей, уже чувствуя, что ему лучше уйти.

Она отрицательно покачала головой.

«Опять другая! — подумал он. — Не играет, не прикидывается, но опять совсем другая». Рей встал и посмотрел на нее сверху — она лежала, не пошевельнувшись, в той же позе, в какой он ее застал. Почему-то она показалась ему странно хрупкой, может быть, из-за позы — немного угловатой, как у куклы, небрежно брошенной хозяйкой на кровать. Неловко замотанное в халатик тело, подвернувшаяся рука, неподвижные ноги, полуприкрытые нерасправленным покрывалом, на бледном лице — застывшая улыбка… Он вдруг почувствовал к этой запутавшейся девочке жалость. И неожиданно для себя наклонился, приподнял ее сильными руками, уложил поудобнее, поправил сбившийся халатик, натянул на плечи покрывало и по-братски поцеловал в теплый лоб. Затем молча повернулся и вышел.

В коридоре Рей чуть не столкнулся с приятельницей Тима, девочкой в нелепом синем платье.

— Вы к Виктории?

— Да. — Она смущенно поправила очки. — Хотела попросить у нее шарфик, сегодня ветрено…

— Она неважно себя чувствует. Устала. А я собирался пригласить ее в Замок на обед. — Рей печально развел руками. Он вдруг остро ощутил одиночество, захотелось поговорить хотя бы с этой дурнушкой. Тим сказал, что она славная девушка. — Моя повариха Полли чудесно готовит…

— Я знаю! Ой, то есть мне Тим рассказывал, — смутилась Вика. «Чуть не проговорилась!»

— Слушайте! — вдруг оживился Рей. — Может, вы составите мне компанию? Ужасно не люблю обедать в одиночестве. Я вам океанарий покажу — вы ведь тоже океанолог, как Виктория!

Ох, ну что за путаница! Знал бы он, что она и есть Виктория!

— С удовольствием! — согласилась Вика, но спохватилась: «Что это сестра решила спать среди дня, не заболела ли?» — Только я все-таки зайду за шарфиком.

— Хорошо. Я подожду вас.

— Ника, ты что? Плакала? Никиша, что случилось? — Вика стояла на коленях перед кроватью и, заглядывая Нике в лицо, гладила ее по плечу.

— Нет, Тошка, не плакала. Я просто заспанная — рано встала, набегалась с ракеткой. Дай, пожалуйста, поспать. Ой, какая ты все-таки смешная в этом наряде! — Ника весело расхохоталась.

— Фу-у! — с облегчением вздохнула Вика. — Ну спи, соня! Слушай, меня Рей приглашает обедать в Замок. Ты не против?

— Поезжай, конечно. Он славный парень.

Вика чмокнула сестру, схватила легкий белый шарфик и выскочила в коридор.

— Вот и я!

Рей улыбнулся. Забавная девчонка! Ему почему-то сразу стало хорошо. И было хорошо весь день.

Перед сном, перебирая в памяти события дня, он думал, что совсем свихнулся от любви. Ему казалось, что эта дурнушка, этот «синий чулок» похожа на его Вики, такую, какой она была во время второго посещения Замка и на следующее утро — нежную, милую, простую. И голос похож, и смех, и движения.

Самое удивительное, что она сразу полюбила Замок. Она призналась, что ей кажется, будто она когда-то жила здесь. И правда, ходила по лестницам и коридорам так уверенно, будто знала, куда идти, бывала здесь уже не раз. Увидеть бы ее глаза! Но она сказала, что попала в какую-то аварию — был пожар, и глаза пострадали. Через плотно прилегающие к вискам закругленные и очень темные очки глаз было совершенно не видно. Бедное дитя! Рей был старше всего лет на пять, но девушка казалась ему совсем ребенком. Конечно, у нее нет ничего общего с красавицей Викторией. Как такое могло прийти ему в голову! Рей уже засыпал, но в памяти все еще проплывали эпизоды прошедшего дня. Вдруг сон на мгновение словно смыло… Они гуляли по берегу. Рей уговорил Нику снять ее тяжелые туфли. Она с радостью скинула их и побежала от него по песку — смешная, в неуклюжем мешковатом платье, с нелепо подвязанными шарфиком волосами… Он бежал за ней и пугал, как ребенка, вот поймаю! Она визжала, на ходу приподнимая платье, чтобы не мешало бегу… Ноги легко несли ее вперед. Вот она отклонилась к воде, накатившая волна лизнула маленькие ступни, и она с визгом — на миг — вздернула платье… У нее были изумительно красивые ноги — длинные, стройные, с узкими щиколотками и изящными ступнями, как у Вики. И руки… Тоже как у Вики. Господи, он действительно спятил. Разве стройные ноги и аристократические руки могут быть только у его любимой? Любимой? Он уже не знал — она так измучила его… Спать, спать… Завтра она обещала дать ответ…

Утром Рея разбудил звонок. Отец звонил из Сакраменто — в его голосе звенел металл. Старик умел быть грозным:

— Рей, это по твоей протекции принят в банк Алоизий Смит? Так вот, приезжай и разбирайся сам. По его вине потеряны важнейшие документы. Это может обернуться огромными убытками. Если не хочешь, чтобы я обратился в полицию, прилетай немедленно.

— Хорошо, отец. — Рей знал, что спорить бесполезно. Дело для отца было превыше всего.

Он тут же позвонил Нике, спросил, как она себя чувствует, объяснил ситуацию. Сказал, что его отсутствие может продлиться до трех дней.

Она казалась огорченной:

— Но что я буду делать одна?

— Вы можете принять приглашение Скотта — у него действительно отличная яхта, а он сам хоть и недалекий, но славный парень. Я переговорю с ним. Только будьте осторожны с Эйлин и Дени. Они могут примкнуть к компании Скотта. Впрочем, я в вас уверен. Вы ведь леди-совершенство. Думайте обо мне иногда…

 

Раскаяние

Час спустя он уже сидел за штурвалом своей «сессны», летевшей в столицу Калифорнии. В кабине, уютной и обжитой, Рей чувствовал себя как дома. В полете его сопровождал на этот раз Ник — молодой рыжеволосый парень. Ник был универсалом, он выполнял любые поручения Рея и при необходимости мог даже заменить его у штурвала.

Ник принес ему завтрак. Рей с удовольствием поел и выпил две чашки отлично сваренного ароматного кофе. Взбодрившись таким образом, он решил поразмышлять о предстоящем деле. Рей попытался вспомнить о характере деятельности этого самого Алоизия Смита, совсем молодого парня, устроенного в банк по просьбе университетского приятеля Рея. Но мысли упорно возвращались к Виктории.

Ему подумалось, что эта мучительная любовь дана ему в наказание. За что? Он никому не причинил зла… Так ли? Рей внезапно вспомнил худенькую девчонку, из тех, кого он относил к «вьюнкам». Как ее звали? Кажется, Сара. Они познакомились в университетской библиотеке. Она шла ему навстречу со стопкой книг — угловатая девочка с ногами-макаронинами в потертых джинсах. Подняла на него глаза и вдруг споткнулась, уронила книги, да и сама шлепнулась бы, если бы Рей не поддержал. Его тронули ее глаза — большие, карие, влажные, как у лани. Они тогда разговорились, и Рей пригласил ее в «Макдоналдс». Потом она все время будто случайно попадалась ему на глаза. Как она оказалась у него в постели, Рей не помнил. У него тогда никого не было, а желания бурлили, словно кипяток в чайнике. У Сары были прекрасные волосы, длинные, черные, с матовым отливом, они классно смотрелись на подушке — как огромное крыло. А вот тело некрасивое — слишком худое, с крошечными мягкими грудками. Рей скоро пожалел, что пошел на эту обременившую его близость. Девчонка совсем на нем повисла, преследовала везде и всюду. И однажды… Это было в первый день каникул. Рей с радостью собирался домой, но настроение омрачала хнычущая Сара. Он с тоской подумал, что, когда вернется в университет, вся эта тягомотина начнется сначала, и понял, что пора с этим завязывать. Он так ей и сказал:

— Сара! Мы с тобой здорово провели время. Но пора с этим кончать. У меня дома невеста (никакой невесты тогда не было). Я женюсь сразу, как закончу учебу. Так что давай останемся друзьями. Хорошо?

Дальше все было ужасно. Она смотрела на него своими огромными глазами, словно не понимая. Потом залилась слезами, бормотала что-то о том, как любит его, что никогда не полюбит другого, что понимает — она ему не пара… А потом попросила, чтобы он поцеловал ее на прощание: «Только один раз…» И тянулась к нему, плача.

Но ему надоела эта унизительная тягостная сцена, он вырвал руку, за которую Сара цеплялась худенькими пальцами, кивнул: «Пока!» И ушел. Тогда Рей был уверен, что поступил правильно. Рвать так рвать. А теперь вдруг с запоздалым раскаянием подумал, что надо было хотя бы поцеловать ее. Больше он Сару не видел и не вспоминал, случайно узнав, что она тогда сразу же оставила университет и куда-то уехала. Только теперь он понял, что испытывала тогда эта бедная девчонка. И не она одна. Рей с внезапно пробежавшим по спине холодком вспомнил других «вьюнков», тоже говоривших о любви и плакавших, их трагические глаза — серые, черные, голубые. Многие, правда, быстро утешались, тут же найдя другую «опору». Но от этого сейчас ему было не легче.

— Я виноват, Господи! — тихо сказал Рей, по-детски надеясь, что здесь, на высоте, его раскаяние скорее дойдет до Бога.

Он отправился в офис отца сразу из аэропорта. Дело, на которое Рей рассчитывал потратить несколько дней, как выяснилось, не стоило и выеденного яйца. Обычное недоразумение. Недотепа Алоизий просто перепутал папки. По какому-то наитию Рей начал расследование с проверки папок на пару с перепуганным парнем, и часа через три «злоумышленник» с радостным воплем отыскал в присутствии Рея потерянные бумаги. Рею было жаль его увольнять, но фирма не прощала подобных промахов. Рассеянным здесь нечего было делать. Ему удалось только добиться для бедолаги выходного пособия да незаметно сунуть ему в карман некоторую сумму, которая даст ему возможность просуществовать, пока он будет искать новую работу.

Вечером того же дня Рей вернулся домой. Первым делом он позвонил в отель, но Викторию не застал. Она уже была на яхте и… «Морочила голову кому-нибудь другому», — неожиданно жестко подумал Рей. Настроение стало хуже некуда, и он отправился к Тиму, что было испытанным способом прийти в себя.

У Тима он встретил эту милую девочку Нику, и вечер сразу посветлел. Рея приветствовали дружными возгласами радости. Оказывается, он прибыл весьма вовремя: Ир и Ника устроили состязание, кто испечет самый вкусный пирожок. Это был беспрецедентный случай: Ир пустила постороннего в свою кухню! Ну и чудеса!

Обе напекли по целому подносу пирожков с капустой. «Жюри» в составе Тима восседало за столом между двумя уже слегка разоренными подносами и, отдуваясь, пыталось определить, какие пирожки вкуснее. Вся разница была в начинке: Ир обжаривала капусту до коричневого цвета и добавляла туда жареный лук, а Ника тушила ее с маслом и молоком и добавляла нарезанное кусочками крутое яйцо. Тиму нравились и те и другие. Особенно если их есть по очереди: сначала Ирин пирожок, потом — Никин, снова — Ирин и опять — Никин… Рей приехал как раз вовремя, чтобы спасти «жюри» от заворота кишок. Он принял огонь на себя и сразу отдал предпочтение Никиному подносу. Тогда верный Тим на двадцатом пирожке вдруг распробовал, что Ирины изделия несравненно лучше. Таким образом, расширенное жюри провозгласило ничью и предложило зрителям после окончания соревнований продегустировать предмет спора. Зрители, они же участники, они же победители, не заставили себя упрашивать. Ир принесла предмет своей гордости — настоящий тульский самовар и заварила душистый чай.

Рею наконец было хорошо. Ника сидела напротив него раскрасневшаяся, оживленная. Ее обычно бледные губы порозовели и блестели от горячих, смазанных маслом пирожков… Верхняя — лукаво изогнутая, нижняя — долька мандарина. Рей похолодел: конечно, он болен. Правду говорят, что любовь — это болезнь.

Розовые губы Ники… Вики… улыбались милой озорной улыбкой, из-под них блестели ровные белые зубы. Изящные пальчики подносили ко рту пирожок… Рей встал и незаметно для девушек поманил Тима. Они отошли в глубь сада.

— Ты что, Рей?

— Тим, тебе не кажется, что Ника похожа на Викторию?

Тим с сожалением посмотрел на друга, потом приложил руку ему ко лбу.

— Слава Богу, температура нормальная. Рей, дружище, мне это знакомо. Я когда с Ир познакомился, мне она потом везде чудилась — в каждой встречной девчонке.

— Да, но черты лица… У нее нос такой же вздернутый…

— Господи, парень, да в России у каждой второй девушки нос вздернутый. Ир еще говорила — есть даже такое специальное слово. А, вот: кур-но-сый! Простое совпадение.

— А губы? У нее же необычные губы, такой удивительной формы. Верхняя — «бантиком», как выражается твоя Ир, и уголки вверх приподняты, а нижняя — пухленькая, аппетитная…

— Пойду посмотрю. — Основательный Тим подошел к девушкам, отпустил какую-то реплику, постоял и вернулся к Рею.

— Кажется, действительно похожи. Слушай, они же обе Ивановы. Может, у них общие предки, и губами они в какую-нибудь пра-пра… Такое бывает в генетике.

У Рея отлегло от сердца. Как он сам не додумался до такой простой вещи? Хорошо, что он здоров. И хорошо, что он может весь вечер любоваться «частичкой» Виктории…

Пирожки были съедены, самовар пуст. Ир затянула какую-то печальную русскую песню, Ника ей подпевала. Над ними сияли звезды, в траве трещали цикады, и Вике казалось, что она сидит у себя на даче, под Москвой. С ней были добрые друзья и Рей — сказочный принц, неведомо как явившийся в ее мир из волшебной страны.

Все молчали уже некоторое время, не осознавая этого. Каждый думал о своем. Вдруг Вика всхлипнула — она вспомнила, как прошлым летом они вот так же сидели на крыльце дачи вчетвером: она, Ника, мама и папа. Уже погас костер, становилось прохладно, а расходиться не хотелось. Она еще тогда подумала: какой счастливый вечер — они все вместе и любят друг друга. А сейчас…

— Ника! — Сказочный принц окликнул ее именем сестры, плавающей где-то в Тихом океане на яхте американского миллиардера. — Ника, что с вами?

— Я родителей вспомнила. — И Вика рассказала друзьям о картине, вызванной в памяти сегодняшним вечером. — Знаете, — неожиданно для себя сказала девушка, — если бы у меня были деньги, чтобы нанять корабль и вертолет, я бы немедленно отправилась их искать. Я чувствую, что они живы и где-то ждут, чтобы мы их нашли.

— Как? — удивился Рей. — Разве есть какая-то надежда?

— Почему бы и нет? — задумчиво проговорил Тим. — Островов в океане много. Они могли пойти на вынужденную посадку или добраться до берега, если пришлось приводниться. Я с тем ученым, который их увез, знаком — он человек обстоятельный. Там и надувные плоты должны быть, и парашюты, и еда… Все возможно!

— Я чувствую, нет, я точно знаю, что они живы!

Уверенность Вики вдруг передалась Рею. Он подумал, что, если бы у него был хоть миллионный шанс спасти маму, он не колебался бы. Он сделает для девушки все, что возможно.

— Ника, — сказал Рей, — я завтра же утром снаряжу экспедицию на поиски ваших родителей. Возможно, мне удастся вам помочь.

Какой-то сумасшедший вихрь смел со стола забытый поднос из-под пирожков, и теплые руки обхватили шею Рея, а нежные губы осыпали поцелуями его лицо:

— Рей, милый, хороший, дорогой, я никогда-никогда этого не забуду!

 

На яхте

На яхте собралась практически та же веселая компания, с которой Ника уже была знакома по приему на вилле Гилфорда и теннисному корту. Девушек и мужчин было поровну, но «парочек» среди них не оказалось. Это специально оговаривалось в «кодексе» любителей морских путешествий.

— Парочки скучны, они зациклены друг на друге и никого вокруг не замечают, — говорила Нике яркая жизнерадостная брюнетка Джин, одновременно строя глазки смуглому Тому, влюбленному сразу во всех девушек, в данном случае — во всех путешественниц, находившихся на палубе этого роскошного плавучего дома.

— А мы все свободны, независимы, равноправны, и потому нам весело — никаких проблем, никакой ревности! К тому же мы отлично дополняем друг друга. Скотти — зануда, но поэтому обстоятелен, предусмотрителен и умеет обеспечить комфорт. Зато Том кипит и пенится — развивает бурную деятельность, крушит все вокруг…

— И ничего я… — начал было Том, как раз направлявшийся к девушкам с подносом, уставленным коктейлями. Но, споткнувшись о брошенный на палубу плед, чуть не упал, так как смотрел не под ноги, как следовало бы, а на великолепную Нику в очень смелом фисташковом купальнике. — …Не крушу! — торжествующе закончил он, когда, сделав несколько почти балетных па, умудрился удержаться на ногах и не пролить ни капли коктейля.

Девушки, наблюдавшие это цирковое зрелище, дружно захохотали. Ника, продолжая смеяться, взъерошила Тому, опустившемуся перед ней на одно колено, кудрявую шевелюру и взяла в руку бокал с изумрудно-зеленым коктейлем. Коктейли Том смешивал сам, по собственным рецептам, тайна которых «умрет вместе со мной», утверждал он. Кажется, то была единственная тайна, которую он мог сохранить.

Другой гость Скотта, Лесли, был личностью загадочной. Молчаливый высокий парень с длинными волосами, схваченными сзади резинкой, выступающими надбровными дугами, из-под которых смотрели спокойные серые глаза, крупноватым носом и ртом, чувственность которого была не столько скрыта, сколько оттенена светлыми усами. Ника уже с удивлением отметила, что именно он, а не темпераментный и шумный Том, не заводной Крис, не хозяин яхты Скотт и даже не наиболее знаменитый из них — художник Пол Дени, является душой и центром компании.

Джин, вдохновленная неподдельным интересом Ники, между тем продолжала рекомендовать ей членов их маленького общества. Девушки сидели вдвоем в полосатых сине-белых шезлонгах недалеко от встроенного в палубу бассейна и смотрели, как остальные, разделившись на две группы, играют в какое-то подобие водного поло.

Джин и Ника уже наигрались, и сейчас их сменили две другие девушки — Сандра и Кейт. В воде бултыхалась почти вся компания, кроме недавних партнеров Ники и Джин — Тома и Пола. Полуголый Том готовил коктейли, а Пол, уже переодевшийся в шорты и тенниску, смешивал краски. Художник принял участие в прогулке только благодаря обещанию Ники ему позировать. Ему было уже за тридцать, и эта по-щенячьи задиристая и шумная компания золотой молодежи была ему не слишком интересна. Исключая Нику. Ее умение держать себя, ум, а главное — необычная красота еще в день приема на вилле Джона Гилфорда поразили его, знавшего и любившего многих женщин.

— Лесли — писатель, — продолжала Джин, потягивая коктейль лимонного цвета, — ужасно умный, талантливый и загадочный. К тому же он обладает каким-то особенным магнетизмом. Он нас сплачивает, является как бы ядром компании. Мы могли бы часами молча сидеть возле него и слушать умные речи. Возможно, это было бы скучно, если бы не Крис, который всегда вьется рядом. Крис вносит оживление и популяризирует мудрые мысли Лесли для широких масс. К тому же он так здорово подражает манерам, взгляду и интонациям своего кумира, что умудряется даже утешать девушек, безнадежно влюбленных в недоступного Лесли.

— А почему Лесли недоступный? — спросила Ника, наблюдая, как герой рассказа Джин, значительно возвышаясь над остальными, лениво, не прилагая, казалось, никаких усилий, посылал мячи точно в цель. Его команда — Кейт и Скотт — побеждала с разгромным счетом, хотя от их противников — Криса, Сандры и Эйлин — шума было гораздо больше.

— А ты не заметила? — засмеялась Джин. — Он по уши влюблен в Кейт!

— Ты же говорила, у вас нет парочек!

— Они и не парочка. Дело в том, что Лесли не признается в любви к Кейт ни ей, ни самому себе. Он, вероятно, думает, что настоящий писатель не должен быть счастлив в личной жизни. А не быть счастливым с Кейт невозможно — она создана для семейной идиллии. Может, тут еще и творческая ревность — Кейт очень талантливая поэтесса, в будущем может затмить его славу. Впрочем, чужая душа — потемки.

— А что же Кейт?

— Она ждет. Кейт удивительная, таких вообще не бывает. Огромное чувство собственного достоинства и абсолютная простота — она всегда остается сама собой. Не скрывает, что любит Лесли, но и не демонстрирует это. Просто всегда рядом с ним, внимательная, нежная и прекрасная. Ух! — неожиданно воскликнула Джин. — Я бы на ее месте давно вытрясла из него признание!

— Не сомневаюсь, — рассмеялась Ника, взглянув в пламенные глаза собеседницы. — А кто такая Сандра?

— Актриска! Верная подруга Кейт и абсолютный антипод: легкомысленная, отчаянная, кокетка. Она играет в кошки-мышки с Крисом — они страшно похожи, оба авантюристы, неизвестно, чем это кончится! Кажется, я тебе обо всех рассказала. Пола знаю только понаслышке — говорят, ужасный сердцеед, губитель женщин. Будь с ним осторожна, он на тебя облизывается.

— Не бойся за меня, я сама кого хочешь съем, — улыбнулась Ника. — А Эйлин, что ты о ней думаешь?

— О ней даже говорить не хочу. Холодная стерва. Терпим ее только из-за брата.

Ника, растянувшись в шезлонге, потягивала через соломинку изумительный коктейль с привкусом мяты и земляники. Ее душа, отчаявшись разобраться в себе, впала в анабиоз, а тело наслаждалось: ему было хорошо. Солнце — не свирепое полуденное, а ласковое, но все еще яркое солнышко исхода дня освещало нарядную белую палубу, синее зеркало бассейна, столики с разноцветными коктейлями, полосатые шезлонги и яркие пятна разбросанных всюду пледов и полотенец. Теплые лучи уже высушили Никин фисташковый купальник и теперь ласкали ее плечи и вытянутые длинные ноги.

Слушая темпераментный рассказ Джин, она продолжала рассматривать его героев — словно листала книгу с иллюстрациями. Чужие судьбы отвлекали ее от собственных проблем. Особенно заинтересовала ее Кейт — высокая, статная, с копной пышных рыжеватых волос. Она, должно быть, страдает. Джин говорит, что это тянется третий год. Кейт такого явно не заслужила… А Кешка? Он любил ее безответно пять лет. Нет, не надо сейчас об этом!

Игра закончилась, и ее участники — мокрые, возбужденные, проголодавшиеся — один за другим выходили из бассейна и, ленясь переодеться, плюхались на пледы и в шезлонги. Слуга, молодой очень красивый мексиканец, вывез на палубу столик, на котором стояло блюдо с очищенными и нарезанными ананасами и подносы с поджаренными тостами и канапе.

Ника с наслаждением ела маленькие многослойные бутерброды и продолжала со стороны, словно из зрительного зала, наблюдать за своими спутниками. Кейт и Лесли синхронно сдвинули шезлонги, взяли со столика одинаковые молочно-белые коктейли с вишенками, одинаково улыбнулись друг другу и тихо заговорили о чем-то — оба крупные, красивые, созданные друг для друга. «Странный мы все-таки народ — люди», — с улыбкой подумала Ника.

Тоненькая, стриженая, с точеной фигуркой и огромными глазищами на треугольном кукольном личике, Сандра яростно заглатывала кусочки ананасов и швырялась оливками в Криса, который подтащил свой плед к шезлонгу Джин и теперь сидел у ног девушки, пожирая глазами ее мускулистую наготу, едва прикрытую красным бикини. Джин, игнорируя его нашептывания, выразительно поглядывала на Тома, чья рельефная мускулатура свидетельствовала об увлечении бодибилдингом. Том, улыбавшийся всем девушкам по очереди, в этот момент кружил вокруг Эйлин, лежавшей в томной позе на белоснежном пледе. Эйлин же неподвижным взглядом наблюдала за Полом, и Нике в очередной раз пришло в голову сравнение со змеей — красивой и ядовитой.

Но ее роль созерцателя длилась недолго. С разных сторон к Нике уже направлялись двое — Скотт, спускавшийся в каюту переодеться, и Пол, закончивший приготовления. Пол оказался первым.

— Я готов начать работу, Вика. — Склонившись над ней, он взял ее за руку и слегка потянул, вынуждая встать и распроститься с блаженным бездельем.

— Но что мне надеть? Я не решила, подскажите.

Его взгляд сказал, что лучше ей все снять. Этот откровенный взгляд должен был бы возмутить ее, но, увы, возбудил. И Ника рассердилась — не на него, на себя. Это был гнев бессилия — она ничего не могла с собой поделать, лишенная опоры, запутавшаяся в неразрешимости своих проблем. Ее душа молчала.

— Давайте спустимся к вам в каюту, я помогу выбрать, — вкрадчиво предложил художник, и она, одурманенная коктейлем, солнечным теплом, блаженством комфортного бытия, приняла его руку и пошла, двигаясь, точно сомнамбула.

В ее небольшой каюте все было выдержано в белых и синих тонах. Даже шелковое белье на слишком широком для такого помещения ложе сверкало глубоким синим цветом, а покрывало на нем напоминало вечернее небо, так же как и мягкий ковер, лежавший на полу. На белом столике в синей с золотом вазе благоухал букет белых роз, срезанных на утренней заре.

Ника сдвинула в сторону дверцу плоского платяного шкафа и открыла взору художника свои платья. Среди ее излюбленных синих, «фруктовых», пастельных тонов пламенел огненный шелк. Этот пеньюар завораживал Нику, как завораживает пламя костра. Огненно-алое одеяние с глубоким треугольным вырезом и свободными рукавами не имело застежек, оно схватывалось широким и длинным поясом — язычком пламени.

Пол стоял позади Ники — она не могла видеть гипнотического взгляда его серых глаз, но всем существом ощущала присутствие этого столь мучительно будоражившего ее мужчины. Сильный запах его одеколона и сигар, жар, исходивший от его тела, разогретого солнцем и желанием… Все в Нике было напряжено, и, когда его руки коснулись ее плеч, она тихонько ахнула.

Почувствовав, что ее тело отозвалось на его прикосновение, Пол сжал ее плечи сильнее, и в его руках почувствовалась жадность.

— Вы хорошо владеете собой, Вики.

Она ощутила, как висок обожгло горячее дыхание, и он придвинулся к ней — почти обнаженной.

— Вы выглядите такой холодной, безмятежной, насмешливой. Но внутри вас полыхает огонь. Я нарисую вас изнутри. Наденьте это…

В каюту постучали.

— Эй, — ревниво прокричал Скотт, — у нас тут не принято уединяться больше, чем на десять минут! А они уже прошли!

— Вы по часам следили? — не без досады рассмеялся художник.

Ника же, испытав неожиданное облегчение, радостно позвала:

— Входите, Скотти! Мы выбираем наряд для портрета.

Скотт не заставил себя ждать. Он одобрил выбор Пола, и, когда Ника, переодевшись в маленькой туалетной комнате, вышла к ним в струящемся до пола алом шелке и открытых красных туфельках на высоких шпильках, оба на секунду онемели.

Пол попросил Нику взять из вазы крупную белую розу. Поднявшись на палубу, он набросил на шезлонг плед цвета черной вишни и усадил Нику у западного борта яхты.

— Я буду писать вас на фоне заката.

Он работал до самого ужина.

— Думайте о любви! — приказал ей художник.

И Ника наконец дала себе волю. Полулежа в блаженном уюте мягкого пледа, в ласке алого шелка, в прощальных лучах уходящего солнца, она последний раз — Ника пообещала это себе — вспоминала Кешку. Его чудесное тело, его лицо, восходившее над ней, все мгновения той сумасшедшей, той прекрасной ночи…

Кисть художника тем временем жадно схватывала все оттенки упоения страстью, странно преобразившие прелестное забывшееся Никино лицо.

Пережив напоследок заново ночь своей единственной любви, Ника закрыла опечаленную память, как закрывают шкатулку с дорогими письмами. Но ее тело, изнеженное роскошью, по-прежнему жаждало ласк и прикосновений. И она подумала, что это очень хорошо. Она отдастся художнику — его страсть поможет ей забыть Кешку. И тогда, переступив этот порог, она сможет принадлежать Рею. Она сочла это удачным решением проблемы. И впредь — вообще никаких проблем, а только разнообразные удовольствия обеспеченной и счастливой жизни. Ника потянулась и чуть не уронила забытую на коленях розу. Она с внезапной грустью взглянула на цветок, поблекший, словно опаленный огненным шелком, к которому так доверчиво приникли его нежные лепестки.

— Цветок в пустыне… — сказала она вслух. — Это ваша любимая аллегория? Что она означает? Женщина без любви? Или женщина, опаленная греховной страстью? Страсть или одиночество?

— Разумеется, одиночество. Женщина не может существовать без любви, она увядает, как этот цветок. Но мою аллегорию можно трактовать иначе: любовь, победившая одиночество. Цветы в пустыне — это торжество любви.

— В пустыне, но не в огне, — задумчиво произнесла Ника, баюкая увядшую розу.

Пол отложил кисть и подошел к девушке.

— Устали, Вики? Простите, я вас измучил. Но вы были так прекрасны, я ловил каждое мгновение. Отдохните теперь…

Изгнанная, чтобы не сбивать Нике настроение, Полом молодежь устала тесниться в кают-компании, тихо взбунтовалась и, по одиночке и группами, начала подтягиваться на палубу. Пол, занятый разговором с Никой, не сразу заметил лазутчиков, бесшумно окруживших мольберт. А увидев, быстро подошел к явно ошеломленным зрителям и резко отвернул холст в сторону океана.

— Я не люблю, когда смотрят незаконченную работу! — Он едва сдерживал гнев. Но никто не обиделся. Все молча разошлись, и только Лесли внимательно, будто в первый раз взглянув на лениво поднимающуюся с шезлонга Нику, обронил:

— Это неожиданно!

Зазвонил колокол, возвещая о том, что пора переодеваться к ужину. Вскоре все сидели в кают-компании, похожей на маленький зал очень дорогого ресторана. Мексиканец и худой мрачный повар подавали одно за другим все новые блюда, подносили вина. Но у Ники отчего-то не было аппетита, и она ограничилась устрицами, к которым пристрастилась в последние дни. Влюбленный Скотт не сводил с нее глаз, буквально угадывая каждое желание девушки: раскрывал устрицы, подносил зажигалку. При этом не забывал прикладываться к стакану с не слишком разбавленным виски. Нике вдруг захотелось побыть одной, и, когда вся компания за десертом сосредоточилась на просмотре и обсуждении нового фильма, где Мадонна вполне убедительно изображала жену аргентинского президента, Ника выскользнула на палубу.

Веселый беспорядок дня — яркие полотенца, пледы и столики на колесах — был убран. Над пустынной палубой царил закат. Ника увидела Пола, покинувшего компанию еще раньше, чем она. Он, ничего не замечая вокруг, творил, дерзко пытаясь запечатлеть на маленьком холсте грандиозное зрелище.

Ника тихо отошла к перилам и, облокотившись на них, замерла, завороженная изумительным творением природы, с которым не шло в сравнение человеческое искусство. Эта двойная красота, созданная высью и отраженная в зеркале океана, так зачаровала ее, что Ника не заметила, как к ней приблизилась — подкралась? — Эйлин. Ника обернулась в последний момент, услышав шорох ее длинного платья («змеиного хвоста»). Эйлин, вся в белом, была похожа в сумерках на привидение.

— Вы собрались столкнуть меня за борт? — весело спросила Ника. — Не делайте этого, преступление еще никому не принесло счастья. К тому же Рей все равно к вам не вернется, даже если меня не станет. Он так и не смог простить вам машинку, столь безжалостно выброшенную в окно.

— Какую еще машинку? — обескураженно спросила Эйлин и спохватилась: — Что вы выдумываете! Никуда я не собиралась вас сталкивать!

— А что вы собирались делать? — с любопытством спросила Ника.

Эйлин пожала плечами.

— Просто поговорить…

— Говорите! — разрешила Ника.

И Эйлин начала нудно (занудство — их семейное качество, решила Ника) клеветать на Рея. Она знает его с детства — это ужасный человек. Ника скоро в этом убедится, если выйдет за него замуж. Эйлин просто обязана ее предупредить. Рей — эгоист, самовлюбленный и бездушный тиран. Он непостоянен и лукав. Способен на грубость и быстро охладевает. Он просто перестанет ее замечать сразу после медового месяца, она будет одинока и несчастна. А вот ее брат Скотт — совсем другое дело. Он влюблен в Нику и будет носить ее на руках. И состояние у него не меньше, чем у Рея…

Нике быстро наскучил этот монолог, и она вернулась к созерцанию игры уходящих красок в волнах океана. Бедная неумная Эйлин хотела вернуть красавца Рея. Нике вдруг стало жаль ее. Вот нелепость — отнять у другой то, что самой абсолютно не нужно. Но не выходить же ей замуж за Скотта! Рей, по крайней мере, красив и умен. Потому, дождавшись конца всей этой тирады, Ника лишь сочувственно улыбнулась Эйлин и просто сказала:

— Мне очень жаль, но я выйду замуж за Рея Гилфорда.

Ника вернулась к своему занятию, даже не заметив, как на месте Эйлин рядом оказался ее брат.

— Куда вы запропали, Вики, я уже час вас ищу! Вики, Рей, конечно, мой приятель, может, и нехорошо так поступать, но тут, знаете, не до всяких там… Короче, Вики, я в вас влюбился прямо не знаю как! Просто с ума схожу. Что-то не похоже, чтобы вы были очень уж влюблены в Рея. Слишком он самодовольный, верно? Хоть и нельзя так про приятеля… Вики, выходите за меня замуж!

И, к величайшему изумлению Ники, этот простак вдруг схватил ее в охапку — Она удивилась, что он так силен — и, обдавая запахом виски, принялся искать влажными открытыми губами ее рот. Ника с ужасом успела подумать, что, если его поиски увенчаются успехом, ее непременно стошнит. Это придало ей силы. Она резко вывернулась, оставив в руках Скотта жакет, который был накинут на плечи.

— Вот что, Скотт! — твердо сказала девушка. — Если вы еще хоть раз ко мне притронетесь, я выпрыгну за борт и доберусь до берега вплавь. Верите?

— Верю, — убитым голосом признался Скотт. — Вы, пожалуй, доплывете. И что мне теперь делать?

— Радоваться тому, что, несмотря ни на что, я хорошо к вам отношусь.

— Правда? — обрадовался бедняга. — Так я могу надеяться?

— Надеяться не вредно, — уклончиво ответила Ника. — Но руки больше не распускайте.

— А потанцевать с вами можно?

— Один танец, — милостиво разрешила Ника. — Не будьте навязчивым.

— Не буду! — И радостный Скотт побежал отдавать распоряжения.

Вскоре над палубой включили иллюминацию, зазвучала музыка, снова появились столики с напитками, и молодежь, шумя и препираясь, высыпала на палубу.

Иметь постоянного партнера по танцам здесь не полагалось, поэтому Ника, танцуя, переходила из объятий одного партнера в объятия другого. От уверенного, спокойного Лесли — к темпераментному Тому. От аморфного, разомлевшего от виски Скотта — к суетливому Крису с руками фокусника, которые незаметно оказывались вдруг в критической близости от запретных для посторонних мест ее тела. И, наконец, к Полу. Скотт был ей почти омерзителен, Крис раздражал, Лес и Том не оставляли безразличной, но Пол… Ника задыхалась в его объятиях, у нее кружилась голова и подкашивались ноги. Ей хотелось, чтобы «это» произошло, чтобы кровь в жилах перестала обжигать и напряжение, охватившее все ее тело, разрядилось.

Вскоре Ника заметила, что некоторых пассажиров уже нет на палубе, и заподозрила, что они все-таки исчезли «парочками». Раскисшего Скотта увели в его каюту. Тогда и Ника сказала Полу, что устала, и попросила проводить ее.

Перед дверью каюты он, взяв девушку за талию, властно развернул к себе лицом и поцеловал в жадно раскрытый, пересохший, словно от жажды, рот.

— Сегодня я всю ночь буду с вами, Вики.

Она вздрогнула, но он продолжал:

— Я буду писать ваш портрет. А когда закончу, надеюсь получить награду.

Он пристально посмотрел ей в глаза и, резко повернувшись, ушел.

В каюте Ника переоделась в синий шелковый халат и, прихватив пепельницу, улеглась прямо поверх покрывала. Сигарета сняла напряжение, досада ушла. Нике вдруг стало смешно. Как он значительно сказал: «Надеюсь получить награду!» Ника засмеялась: надо было не надеяться, а получать, пока она была готова. Тоже мне, сердцеед! Вот Кешка бы сразу это почувствовал — он чувствовал малейшее движение ее души и тела. И тут же откликался.

Ника попыталась представить, что происходило бы сейчас, если бы Пол не ушел. Он лежал бы теперь вместе с ней, ласкал ее, она ощущала бы на себе тяжесть его тела и, открывая глаза, видела перед собой его лицо… Чужое лицо… Ника рывком села, опрокинув на покрывало пепельницу. Не заметив этого, выкинула руки вперед, словно отталкивая кого-то. Нет! Господи! Что же ей делать, что делать?! Она вдруг ясно поняла, что никогда, ни за что не допустит до себя чужого: ни Пола, ни Рея, никого! Это была лишь рискованная игра, каприз желавшего любви тела. Только одного человека хотела она видеть перед собой, открывая глаза в часы любви! Она вдруг вспомнила его «Посмотри на меня!».

— Да, я хочу видеть тебя! Хочу… — прошептала она, словно он мог ее услышать.

Но Кешка — единственный, любимый, желанный, бесконечно родной — был потерян для нее навсегда. Ника уткнулась лицом в подушку и тихо заплакала. Она плакала долго и горько и так и заснула, лежа поверх синего, обсыпанного пеплом покрывала.

Утром ее разбудила жизнерадостная Джин. Она сообщила, что яхта зашла в порт и все идут гулять. Ника обрадовалась возможности позвонить Вике — ей казалось, что она рассталась с сестрой много дней назад. Быстро оделась и выпила кофе в компании еще позевывавших Кейт и Лесли, таких же «сов», как она. Остальные уже позавтракали, а Пол, всю ночь работавший над портретом, только что лег и просил его не беспокоить. Перекусив, запоздавшая троица присоединилась к «жаворонкам», успевшим поплескаться в бассейне, и они веселой толпой сошли на берег.

Ника изо всех сил старалась казаться такой же жизнерадостной и беззаботной, но Кейт, хорошо знавшая, каково это — улыбаться сквозь слезы, тихо спросила:

— Что с тобой, Вики? Скучаешь по Рею?

— Скучаю, — кивнула Ника, благодарно улыбнувшись.

Да, она скучала, очень скучала. Только не по Рею. По маме, по папе. По Кешке… И понимала, что обречена теперь скучать по ним до конца жизни. Хорошо бы недолго. Ника даже не испугалась, поняв, что жить не хочется. Только подумала — нет, нельзя. Ради родителей и сестры.

Она позвонила Вике из первого же таксофона и улыбнулась, услышав ее жизнерадостный голос (как странно они поменялись ролями).

— Тошечка, это я. Мы тут зашли в порт, решила узнать, как твои дела…

— Отлично! Никитка, держись за что-нибудь, не падай! Твой Рей просто чудо! Представляешь, я разревелась при нем — вспомнила о родителях. И он снарядил целую экспедицию: яхту, шхуну и гидроплан. Они обыщут все острова. Я уверена, я просто точно знаю, что мама с папой найдутся! Никитка, ты чего молчишь? Никит?

Что может сказать человек, приговоренный к смертной казни или, что вернее, к пожизненному заключению и в последнюю минуту помилованный? Ника долго пыталась проглотить комок, застрявший в горле, потом тихо и радостно спросила:

— Тош, значит, я теперь могу не выходить замуж за Рея?

— Почему?!

— Вика, сестренка, я люблю другого. Я люблю Кешку. Я очень его люблю, Тошка! Я без него не могу жить… — Ника повторяла и повторяла эти слова, теперь уже сквозь слезы, бурно и неудержимо хлынувшие из глаз, из стремительно оттаивающего сердца…

А на другом конце провода так же навзрыд плакала ее близняшка Вика в нелепом маскарадном костюме «синего чулка» — она собиралась в гости к Рею. За эти несколько минут Вика прочувствовала все, что пришлось пережить ее сестре. Она плакала от запоздалого сочувствия и радостного облегчения. Но и положив трубку, Вика продолжала рыдать — теперь уже причиной был Рей. Они с Никой договорились, что та продолжит свое путешествие, а Вика тем временем подготовит Рея к ее отказу.

Рей, заехавший за девушкой, чтобы отвезти ее в Замок, решил, что она расстроена из-за родителей, и Вике не пришлось ничего объяснять. Он так трогательно утешал ее, уверяя, что все будет хорошо, что Вика от сострадания к нему разревелась еще сильнее.

 

Прогулка в Голливуд

Вика смотрела на пробегавшие мимо нарядные пальмы, стараясь их запомнить. Скоро она расстанется с этими сказочными местами навсегда. И с Реем… К радостной уверенности, что она в ближайшее время увидит родителей, примешивалась грусть. Вика взглянула на Рея, сидевшего за рулем «шевроле». Он сегодня тоже был задумчив. Девушка воспользовалась этим, чтобы задержать взгляд на его лице. Ника сказала про Кешу «я не могу без него жить». Вику вдруг словно окатили кипятком: а она сможет жить без Рея? И вспомнила, что поцеловала его там, у Тима. Как только она осмелилась? Зато это ощущение останется с ней! Ее руки, обнимавшие его шею, ее губы, целовавшие его лицо, ее ноздри, вдыхавшие запах его кожи — лучший запах на свете… Она запомнит это навсегда. Те чувства, которые вызвало воспоминание о поцелуях, и сами эти мысли были совершенно новыми для Вики, приятными, но необычными, и испугали ее — ей показалось, что у нее поднимается температура, не хватало еще заболеть! Голос Рея привел ее в себя.

— Ника, вы, наверное, хорошо знакомы с Викторией, раз вместе учились. — Он выглядел смущенным. — Я хочу вас спросить… Мне неловко задавать подобные вопросы, но мы с вами так сдружились, что, я надеюсь, вы поймете меня правильно. Я чувствую, у Виктории есть какая-то тайна, она что-то скрывает от меня. Ее отношение ко мне очень странное, оно мучает меня. Виктория то мила со мной, то холодна и равнодушна. Я отчаялся ее разгадать. Если вы знаете причину ее поведения, может, даже ее решения познакомиться со мной, скажите. Я очень прошу вас, Ника! — Он умоляюще взглянул на Вику, и ей вдруг нестерпимо захотелось содрать эти нелепые темные очки, мешающие заглянуть в глубину его чудесных глаз.

Больше всего на свете ей хотелось бы рассказать ему все, во всем признаться, попросить прощения и сидеть рядом не ряженой куклой, а такой же красивой, как Ника, которую он так мучительно любит. Но она стыдилась разоблачения, боялась увидеть презрение в глазах Рея. Она решилась лишь на частичную правду, которая должна была его подготовить к разрыву с Никой, сестра сама этого хотела.

— Я знаю, — осторожно начала она, — что у Виктории был роман. Она любила нашего однокурсника. Они, кажется, собирались пожениться. Но потом что-то случилось, и они расстались. Это было совсем недавно. Любовь так быстро, должно быть, не проходит. Возможно, она надеялась, что благодаря вам сумеет его забыть. Странно, если ей это не удалось. Вы самый лучший человек на свете!

Все стало на свои места. Эта умненькая девочка права — так все и было. Рей удивился, что не почувствовал боли. Наверное, он ожидал чего-то в этом роде. Внезапно ему вспомнилась Виктория такой, какой он видел ее в последний раз: она лежала на постели, словно брошенная хозяйкой кукла, уставшая от игры, — потерянная и печальная. Его кольнула жалость — она ведь совсем девчонка. Запуталась, наделала глупостей и теперь не знает, как быть. И Рей простил ее.

— Вы очень огорчены? — робко спросила Вика.

Рей посмотрел на ее погрустневшее и отчего-то сконфуженное лицо. Его наполовину скрывали очки, но Рей уже научился угадывать ее настроение по губам. Удивительно выразительные губы. Как у Виктории… Наверное, ему долго еще суждено вспоминать ее синие глаза, золотой водопад волос, прекрасное тело, которое так отчетливо помнили его руки и губы…

— Ничего, — улыбнулся он Вике. — Я с этим как-нибудь справлюсь.

Рей упросил девушку погостить у него в Замке несколько дней под тем предлогом, что сможет немедленно передавать ей сообщения о ходе поисков ее родителей, которые один из его служащих принимал по рации. На самом деле ему сейчас просто необходимо было ее присутствие. При ней отступали одиночество и тоска, в ее обществе он чувствовал себя сильным и неуязвимым. Да просто ему было хорошо с Никой — весело и интересно.

Вика, разумеется, с радостью согласилась. Она любила Замок, и Замок любил ее. Толстуха Полли изо всех сил пыталась ее откормить, придумывая для своей новой любимицы невероятные блюда. Питер норовил подать ей за обедом самые лакомые кусочки. Оливия вообще ходила за ней по пятам: Вика болтала с ней как с подружкой. Остальные слуги тоже рады были услужить мисс Нике, всегда такой веселой, доброй и простой.

Рей с утра уезжал в офис и с головой погружался в дела. Вынырнув из них после напряженного трудового дня, он собирался домой, с удовольствием предвкушая встречу со своей милой гостьей, ее откровенную радость, их увлекательные прогулки и долгие беседы. Удивительно, сколько всего она знала! Как-то он застал ее за чтением романа Фолкнера на английском языке и задал тот же вопрос, что и Виктории при первой встрече: нравятся ли ей американские писатели. Она ответила, что выросла на их литературе. Рассказала, что в детстве была слабенькой и болезненной. Долгие часы, проведенные в постели с температурой и кашлем, были скрашены чтением романов Купера, Лондона, Твена — их романтика спасала ее от обыденности, уводила в мир удивительных приключений, а юмор прогонял печаль. Она говорила о книгах американских писателей с жаром, называя не только общеизвестных авторов. К изумлению Рея и некоторому стыду, она назвала ему всех американских писателей — лауреатов Нобелевской премии, начиная с Синклера Льюиса: О'Нил, Бак, Элиотт, Фолкнер, Хемингуэй, Стейнбек, Сингер, Милош… Рей не назвал бы и половины из них. И многих она читала в подлиннике!

Выяснилось, что и в океанологии она разбирается не хуже, чем Виктория. Тимоти теперь дневал и ночевал в Замке: они с Никой затеяли эксперимент и целыми днями пропадали в океанарии. Они не только работали в лаборатории, но и, надев костюмы для подводного плавания, выходили через специальный люк в океан. Оказалось, что Ника великолепно плавает. «И знаешь, — делился потрясенный Тим, — у этой девочки фигура, как у фотомодели. Ей-богу, не вру. Как она только умудряется ее скрывать!» Странно, но при Рее она под разными предлогами отказывалась плавать. Только от болтушки Оливии и Тима он узнавал, что девушка в его отсутствие с удовольствием ныряет, плавает и загорает и даже подружилась с его дельфинами.

Упоминание о дельфинах причиняло ему боль: он сразу вспоминал тот чудесный вечер, когда они с Викторией плескались с дельфинами, гонялись друг за другом по берегу до изнеможения, а потом поднимались вверх по холму и он с нежностью поддерживал ее, падающую от усталости, а она, склонив голову к его плечу, смотрела ласково и доверчиво… Да, Виктория была тогда такой же простой и милой, как эта девочка. Только еще необыкновенно красивой. Впрочем, Ника давно уже не казалась ему дурнушкой. Однажды он убедился, что Тим нисколько не преувеличивает, отзываясь о ее фигуре.

Был выходной день. Тим заявил, что Ир вот-вот устроит ему скандал, и уехал на уик-энд домой. После завтрака вдвоем с Никой Рей посетовал, что остался без партнера, — он привык начинать субботний день с игры в теннис.

— А вы не играете, Ника?

— Почему же, играю.

— Так за чем дело стало? Переодевайтесь! У меня отличные ракетки!

Вика смутилась:

— Но зачем же переодеваться? Я могу и так играть. Мне в этом платье вполне удобно.

Рей вдруг понял, что ему до смерти надоело это ее мешковатое платье. Что за удовольствие себя уродовать? Он даже немного рассердился:

— Послушайте, Ника, вы как будто боитесь меня. Еще бы лицо сажей вымазали, чтобы я уж вовсе в вашу сторону не смотрел! Я мог счесть вас ханжой, если бы не знал, что при Тиме вы спокойно купаетесь и загораете, он почему-то вас не стесняет. В чем дело? Что вы находите неприличного в костюме для тенниса?

— У меня его просто нет, — растерянно пробормотала Вика.

— Так дело только в этом? Какой у вас размер?

Вика не знала, что в Замке было не меньше десяти костюмов всех размеров, предназначенных для забывчивых гостей. Через несколько минут она была вынуждена принять из рук Оливии белоснежное одеяние, подобранное точно по ней.

В своей комнате Виктория сняла защитный кокон, с которым она, казалось, уже срослась, и надела белую свободную блузку, короткую юбочку, белые носки и тенниски. Лоб она повязала белой лентой, сменившей привычный шарфик.

Мельком взглянув на себя в зеркало, она подумала: «В таком виде я могу ему понравиться. Это будет ужасно». Но почему вдруг ужасно, она не успела додумать. Нужно было идти. Длинные сильные ноги, освобожденные из плена платья-мешка и тяжелых туфель, весело вынесли ее за порог и, пружиня, повлекли вниз по ступенькам.

Рей, в белых шортах и тенниске, находился в холле и, глядя на лестницу, не без любопытства ожидал появления своей дурнушки-гостьи. Увидев ее, он испытал минутный шок. Кто это сбегает там по ступенькам? Эта стройная, длинноногая, стремительная… Ника?!

Вика невольно расхохоталась, увидев его обескураженное лицо.

— Я это, я! Идемте играть!

Рей, любуясь ее грацией, точностью движений, красотой впервые открывшейся ему девичьей фигуры, то и дело «зевал». И, только начав проигрывать, вошел в азарт и стал отчаянно наверстывать упущенное. Этот ученый-очкарик, эта слабенькая и болезненная книгочея оказалась выносливой и ловкой спортсменкой. Часа два они сражались, пикируясь и подзуживая друг друга, и наконец Рею удалось победить с небольшим преимуществом.

Разгоряченные и мокрые, они отправились приводить себя в порядок, чтобы потом встретиться за ленчем.

— Ника! — неожиданно окликнул Рей Викторию, уже взбегавшую по лестнице.

Она обернулась.

— Пожалуйста, не надевайте больше синее платье!

— У меня нет другого, — сухо ответила Вика и, не дожидаясь ответа, почти побежала к себе.

«Ему нужна не я, а красивая кукла», — грустно думала она, упрямо переодеваясь в свое платье. Завершив обратное превращение из бабочки в гусеницу, Вика, не глядя в зеркало, спустилась к столу.

Рей сразу же раскаялся в своих словах. Он заметил, как мгновенно закаменело ее веселое лицо. «Болван я, болван, — ругал он себя. — Бедная девочка обезображена — Бог знает, что скрывают ее очки и парик!» Он давно догадался, что это не настоящие волосы, они были слишком тусклыми и всегда одинаково уложенными. Да и то, что девушка постоянно подвязывала их косынкой, подтверждало его догадку. Она говорила, что пострадала во время пожара. Что там, под париком, — безволосая голова? А под очками — обожженные веки без ресниц? А он, дурак, дал ей понять, что ему хочется «красивенького».

Когда Вика спустилась в маленькую гостиную, где они обычно завтракали, Рей поспешно встал ей навстречу и покаянно поцеловал руку.

— Простите меня, Ника, — попросил он. — Вы мне милы в любом наряде. Просто я боялся, что вам будет жарко. Разрешите мне загладить мою оплошность?

Ему приятно было видеть, как ее лицо просияло в ответ на его слова.

— Попробуйте! — весело разрешила девушка.

— Я приглашаю вас прогуляться в Голливуд!

Вика радостно засмеялась и кивнула. Сказка продолжалась, и сказочный принц приглашал ее на прогулку по волшебной стране.

Они доехали до маленького аэропорта и пересели на уже знакомый Вике четырехместный самолет. Приземлившись вскоре в Лос-Анджелесе и взяв напрокат машину, отправились в Голливуд. Выбрать машину Рей предложил Вике, и она, смеясь, указала на самую яркую — оранжевый открытый «форд».

Девушка радовалась, как ребенок, глазея на яркий город, веселых, пестро и порой забавно одетых людей. Апельсиновая машина обращала на себя внимание, а их обоих, кажется, принимали за артистов: Рей безусловно тянул на героя-любовника, а Вика — на исполнительницу комических ролей. Их приветствовали, махали руками, передавали приветы Ричарду Гиру, Шарон Стоун, Джиму Керри… Недалеко от Голливуда их обогнала веселая компания в битком набитом «ягуаре».

— Эй, ребята, в каком фильме снимаетесь? — закричала тощая девчонка с большим бюстом, рвущимся из короткой маечки, и бритой, с ежиком едва отросших волос, головой.

— Красавец и чудовище! — задорно откликнулась Вика, и «ягуар» подпрыгнул от мощного взрыва смеха.

Рей смущенно покачал головой. Интересно, у них там в России все такие? Эта девочка порой удивляла его не меньше, чем Вики.

Воспользовавшись ее бесшабашным настроением, Рей остановил машину у первого же магазинчика со всякой всячиной и рискнул купить ей легкие белые туфельки.

— Это чтобы ваши ноги тоже получали удовольствие.

Вика благосклонно приняла туфли, с удовольствием сунув в них свои узкие ступни, уставшие от тяжелых башмаков. Башмаки же оставили прямо на обочине.

Это был один из самых веселых дней в Викиной жизни. Когда его праздничная кутерьма оказалась позади и они с Реем, пересев в «шевроле», ехали домой, в Замок, Вика, откинувшись на спинку сиденья и прикрыв отяжелевшие от усталости веки, продолжала вспоминать поездку в забавном экскурсионном автобусе, пестрые голливудские студии, дворцы и салуны, реки и водопады, гигантскую акулу из «Челюстей», множество веселых, беспечных лиц, дружеские приветствия и подначки… Рей все время был заботливым, веселым и нежным. Вика подумала, что он вел себя совсем как любящий отец, который вывез дитя поразвлечься: он старался доставить ей удовольствие, покупал лакомства и сувениры, радовался ее радости… Мысль, что он видит в ней только ребенка — несчастного, некрасивого, — почему-то вдруг опечалила Вику. Конечно, он так мил с ней только потому, что жалеет…

А Рей, поглядывая на усталое лицо спутницы, думал, что никогда в жизни не испытывал к женщине подобного чувства. Такой нежности, желания защитить, доставить радость. Как к ребенку… К ребенку? Не обманывай себя, приятель, усмехнулся Рей. Не раз сегодня, во время их бурного мини-путешествия, ему приходилось поддерживать ее. И, ощущая под рукой нежные плечи, гибкую талию, нечаянно касаясь упругой груди, он чувствовал отнюдь не отцовское волнение. Он чувствовал, что это прекрасное девичье тело не разбужено — девушка принимала его прикосновения с доверчивостью ребенка. И Рей честно признался себе, что хотел бы стать тем человеком, который разбудит в ней женщину.

Он снова всмотрелся в успокоенное лицо: нежная гладкая кожа, прелестно очерченные губы, точеный носик. Она могла бы быть красавицей, если бы не несчастье.

Вика заснула. Ей снилось, что она плывет в лодке по прозрачно-голубой реке. Лодка скользила сама по себе, а она сидела, склонившись на грудь Рея. Он обнимал ее своими сильными руками, и ей было хорошо, так хорошо… А кругом ныряли зубастые акулы, но ей не было страшно, она знала, что Рей защитит ее. Лодка приближалась к берегу, откуда им махали руками мама и папа. «Мама! Папа!» — радостно закричала Вика, выпрыгнула из лодки и повисла на шее у отца. Она почувствовала прикосновение его губ к своей щеке и вдруг проснулась.

Она обнимала за шею… Рея.

— Ой! — испуганно вскрикнула Вика, и Рей поспешно спустил ее с рук. Вика увидела, что находится в своей комнате в Замке.

— Вы заснули в машине, и я принес вас сюда — не хотел будить, — мягко объяснил Рей.

Вика испуганно схватилась за парик — он был на месте, надежно прихваченный белой косынкой.

— Мне приснилось, что я встречаю родителей. И обнимаю папу. Я вас, случайно, не поцеловала? — смущенно спросила она.

— К сожалению, нет, — улыбнулся Рей.

— Фу-у! — облегченно вздохнула девушка и непроизвольно зевнула. — Простите. Ужасно устала.

— Отдыхайте, девочка моя, — нежно сказал Рей. — Спокойной ночи.

— Ой! — спохватилась Вика. — Рей, спасибо за чудесный день. Я никогда его не забуду. Спокойной ночи и вам!

 

Вторая бессонная ночь Рея

Но эта ночь не была спокойной для Рея. Простившись с Викой, он спустился в кабинет и налил себе виски. Спать не хотелось, он был взбудоражен и хотел разобраться, что с ним происходит.

На столе стояла фотография Виктории — та самая, на пляже. Рей взял ее в руки и долго рассматривал. Потом прикрыл рукой верхнюю часть лица. Удивительно похожи! Но эти шелковистые волосы, эти чудные глаза с длинными ресницами…

Рей залпом выпил виски и прикрыл веки. Перед его мысленным взором возникли сразу несколько Викторий. Вики — уверенная и надменная, идет к нему через зал, придерживая на плече жакет. Вики — холодная и загадочная, серебристо-голубая, равнодушно скользит по Замку. Вики — наяда, оседлавшая дельфина, дерзкая и хохочущая, мчится над волнами. Вики — нежная и тихая, в белом платье и отсветах земляничного света, улыбается ему. Вики — шаловливая и ласковая, в ярком абрикосовом платье, с аппетитом ест творог по-креольски. Вики — прекрасная и желанная, в соблазнительно облегающем серебряном платье, спускается по лестнице. Вики — блистающая, в золотом платье, отвечает на его поцелуи и затем — отвергает его. Красива, ах, как красива! Но только та, в белом, и та, в абрикосовом, вызвали сожаление. Рей открыл глаза, решительно вынул фотографию из рамки и присоединил ее к остальным. Размашисто написал на конверте: «Вернуть Виктории».

Зазвонил телефон. Это был служащий, которому он поручил держать связь с яхтой «Фиби Джойс». Он только что принял радиограмму: аборигены одного из островов сообщили капитану, что видели «железную птицу», низко летевшую над океаном, и до них как будто бы дошли слухи, что она приземлилась на одном из островов неподалеку и из ее брюха вышли трое белых людей. «Фиби Джойс» направлялась к этому острову. Уже завтра они будут там.

Похоже, сон девушки мог оказаться вещим! Но Рей решил пока ничего не говорить Нике, чтобы не обнадеживать зря. И все-таки заранее радовался за девушку — как она будет счастлива, когда ее родители найдутся! Но… Значит, она уедет. Уедет в свою далекую Россию, и Замок, который она согрела своим теплом, осиротеет. А вместе с ним — Рей.

Рей встал и вышел на террасу. Он жадно вдыхал свежий ароматный воздух сада. Мысль о том, что этажом выше спит его милая девочка, вызвала волнение. Он вдруг представил, что они стоят на террасе вместе, он обнимает ее, и она отзывается на его прикосновения. А потом он берет ее на руки и несет в их общую комнату… Он снова подумал о ее возможном уродстве, но эта мысль не вызвала ничего, кроме горячего сочувствия. Он отказывался от красоты Вики ради безобразия Ники. В конце концов, современная косметическая хирургия делает чудеса… Его не пугало ее уродство. Его пугала мысль, что он может ее потерять. Решено — завтра он скажет ей о своем чувстве, и, если она тоже неравнодушна к нему, может быть, он еще будет счастлив.

 

Объяснение

На следующий день Вику разбудила Оливия. Она колотила в дверь кулачком, вереща:

— Мисс Ника! Вы спите? Мистер Рей уже ждет вас к завтраку!

— Ой, я заспалась! Ливи, скажи, что я через десять минут буду!

Вика быстро ополоснула лицо, почистила зубы, нацепила свой изрядно надоевший маскарадный костюм, порадовавшись, что вместо неуклюжих туфель может надеть легкие туфельки, подаренные Реем. Прежде чем сунуть в них ноги, Вика нежно погладила подарок. Милый Рей!

Она весело сбежала по лестнице.

— Доброе утро, Рей! Простите меня, засоню!

Рей, почти не спавший в эту ночь, был бледен и молчалив. Он пожелал Вике доброго утра и улыбнулся. Но девушка, ничего не замечая, болтала за двоих. Она с аппетитом ела тосты с апельсиновым джемом и вспоминала их вчерашние приключения.

Рей молча пил кофе. Есть ему не хотелось.

— Что будем делать сегодня? — оживленно спросила Вика, когда они позавтракали.

— Хотите посмотреть мою библиотеку?

Вика с радостью согласилась.

— Конечно! Ваш Замок, наверное, и за месяц не обойдешь, — засмеялась она. — Я думала, что уже везде побывала, а оказывается…

Только теперь она вдруг заметила, что Рей сегодня непривычно молчалив. Стоя рядом с Викой в тесной кабинке лифта, он смотрел на нее так странно, что ей вдруг расхотелось болтать. Она смущенно притихла, не понимая, что происходит с ее неизменно веселым и галантным другом.

Оказавшись в библиотеке, Вика невольно ахнула, даже не сразу поняв, что ее поразило. Но, когда Рей, потянув витой шнур, раздвинул тяжелые портьеры, поняла:

— Господи, совсем как у нас дома!

Библиотека Замка и правда напоминала кабинет ее отца. Она хотела подойти к стеллажам, но Рей остановил ее, взяв за руку.

— Ника, я должен вам что-то сказать…

Он специально выбрал эту комнату, не оскверненную присутствием Эйлин, чтобы сказать этой чистой девочке… Никогда еще Рей не был так смущен и взволнован. Он с трудом подобрал слова.

Глядя на его лицо, Вика встревожилась:

— У вас плохие новости для меня?

— Нет, нет! — поспешно ответил Рей. — О ваших родителях пока точно ничего не известно. Я снарядил для экспедиции свою лучшую яхту «Фиби Джойс», а это счастливое судно — оно названо именем моей матери. Я очень надеюсь, что в самом скором времени мы получим радостное известие. Но я хотел поговорить о нас с вами. Выслушайте меня, пожалуйста. Ника, я хотел бы, чтобы вы были абсолютно счастливы. Я… я хотел бы, чтобы вы никогда ни в чем не нуждались и не знали огорчений. А если даже произойдет что-то плохое — чтобы я был рядом и мог вас утешить и поддержать. Поэтому… Ника, я прошу вас стать моей женой!

Девушка вздрогнула, отняла руку и отошла к окну. Она стояла к нему спиной и молчала. Этого-то она и боялась: любовь была для него потеряна вместе с Никой, и тогда Рей решил сделать доброе дело — посвятить свою жизнь уродине…

— Ника?! — Он подошел и трепетно коснулся ее плеча.

Вика обернулась, гордо вскинув голову. Ее лицо было демонстративно спокойным, но розовые губы предательски дрожали.

— Рей! Я никогда, слышите, никогда не выйду замуж за человека, который хочет жениться на мне из жалости!

— Из жалости?!!

Рей ничего не видел, кроме этих прекрасных желанных губ. Не помня себя, он схватил девушку за талию и впился губами в ее нежный рот.

Горячая волна подхватила Вику, закружила в водовороте странных, сладостных и мучительных ощущений и унесла в спасительное небытие — она потеряла сознание.

Рей, полный раскаяния, смотрел на побледневшее лицо любимой. Негодяй! Маньяк! Как он смел так испугать ее! Он бережно опустил девушку в кресло — дивана в библиотеке не было. Но руки дрогнули, и голова Виктории резко откинулась. Парик, который она второпях не успела подвязать, нелепой шапочкой свалился на пол, выпустив наружу золото волос. Рей секунду неподвижно смотрел на эти льющиеся вдоль спинки кресла пряди, потом поднял непослушную руку и снял с девушки очки. Перед ним была Виктория! Темные ресницы дрогнули и поднялись, открывая аквамариновое сияние глаз. Виктория слабо улыбнулась милой улыбкой его Ники.

— Простите, это так глупо с моей стороны… — Она не договорила, увидев помертвевшее лицо Рея и темные очки в его руке. Машинально провела рукой по лицу, по глазам, коснулась волос и залилась краской стыда:

— О, Рей! Я вам сейчас все объясню!

— Поторопитесь, пока я не сошел с ума! Кто вы? Ника? Виктория? Или — и та и другая?

— Мое имя — Виктория… — И Вика рассказала все с начала до конца, ничего не утаив.

Рей стоял у окна спиной к ней. Девушка давно закончила рассказ, но так и не дождалась ответа. Она понимала, что он потерян для нее навсегда. Так горько Вике не было еще никогда в жизни. Вот почему она боялась любви! Любовь — это боль…

Рей наконец повернулся. Как она и ожидала, лицо его выражало презрение.

— Значит, выяснив, что Ника не собирается за меня замуж, вы решили стать ее дублершей и самостоятельно довести меня до кондиции? Вы не могли предвидеть только одного — поцелуй нелюбимого может быть так отвратителен, что…

— Неправда! Я люблю вас! — Вика вскочила с кресла и стояла перед Реем с горящими от волнения и стыда щеками. Она даже не поняла, что призналась мужчине в любви. «Он имеет право презирать меня, — думала Вика. — Я знала, знала, что все это плохо кончится!» — Простите нас! Ради Бога, простите нас! — с отчаянием попросила Вика, не сводя глаз с его каменного лица.

— Повторите, что вы сказали!

— Простите… — растерянно повторила Вика.

— Нет, до этого. Что вы сказали до этого? — Рей подошел и ласково разжал ее стиснутые руки.

— Я люблю вас? — жалобно спросила девушка, старательно припомнив предыдущую фразу.

Рей с облегчением расхохотался:

— Вы меня об этом спрашиваете? — Он, все еще не веря, медленно провел рукой по золотым волосам, пропуская эти прекрасные, освобожденные из темницы парика пряди сквозь пальцы. Потом бережно обнял Вику, прижал к себе и посмотрел прямо в виноватые синие глаза. Но, прежде чем коснуться ее губ, строго спросил: — Вы больше не будете падать в обморок?

— Нет, — неуверенно пообещала Вика.

На этот раз он был осторожен. Он целовал ее очень нежно и медленно, давая ей время привыкнуть к новым ощущением. «Любовь — это счастье…» — думала Вика. Ей казалось, что счастливее быть уже невозможно.

И тут раздался телефонный звонок.

 

Радостное известие

Ранним утром яхта «Виктория» — пока они стояли в порту, Скотт велел написать это имя на белоснежном борту своего судна — вошла в бухту недалеко от города.

Нику провожали в отель всей компанией. Не было только Пола и Эйлин: у Эйлин как бы заболела голова и Пол как бы поехал ее провожать. Это было к лучшему — без них молодежь чувствовала себя гораздо свободнее.

На пороге апартаментов Ника заявила:

— У вас — свои правила, у меня — свои. Сюда пускают только «парочками»!

И, показывая пример, подхватила под руку осчастливленного Скотта. За ними чинно вплыли в холл Лесли об руку с Кейт и Том в обнимку с Джин. Следом, визжа и награждая друг друга щипками, ввалились Крис и Сандра.

Девушки тут же нырнули в неиссякаемые недра холодильника и извлекли деликатесы, оставшиеся от Никиного одинокого пиршества. В мгновение ока они соорудили гору сандвичей. Мужчины открывали шампанское и русскую водку — последнее время в честь Ники, они пили только этот напиток «для истинных мужчин».

Крис взялся произнести тост:

— Вики, нам было весело и хорошо с тобой. Ты научила нас многим полезным вещам… — Он отставил локоть и, торжественно произнеся по-русски: — Дай Бог, чтоб не последняя, — опрокинул в рот рюмку, крякнул и занюхал рукавом.

Остальные Никины ученики последовали его примеру. Девушки смеялись и пили шампанское.

Шутки и дурачества, не иссякавшие несколько дней с тех пор, как Ника начала праздновать свое возвращение к жизни, втягивая всех в водоворот своей радости, заражая своим счастьем, продолжались еще с полчаса. Но у Ники, да и у других, почти не спавших все эти сумасшедшие ночи, уже слипались веки. И, когда Лесли, произнося очередной тост за прекрасную хозяйку, предложил выполнить любое ее желание, Ника, уже клевавшая носом, взмолилась:

— Поспать бы…

— Поняли! — Деятельный Том тут же выстроил всех «парочками», и они, дружно отсалютовав и расцеловав на прощание сонную Нику, отправились восвояси, вспугивая утреннюю тишину респектабельного отеля хохотом и визгом.

Ника, не переодеваясь, плюхнулась на постель и, уже лежа, стянула тесные шорты, оставшись в трусиках и коротеньком топе. Ей казалось, что она мгновенно уснет. Комната тихо кружилась, наплывала сладкая дремота. Но сон отчего-то не приходил. Может, мешала мысль о том, что надо бы позвонить Вике. А потом — Кешке… «Сейчас, сейчас… только минутку подремлю», — уговаривала себя Ника, сворачиваясь калачиком под мягким покрывалом. Она и дремала, и одновременно вспоминала события последних дней.

Девушка объяснилась и с Полом, и со Скоттом. Честно сказала обоим, что любит другого и никогда не будет принадлежать ни одному мужчине, кроме него.

— Но мне казалось… — не хотел верить неудаче художник.

— Мне тоже казалось, — мягко перебила Ника. — Все дело в том, что я считала его для себя потерянным и совсем запуталась. Потом поняла, что это не так, и все встало на свои места. Простите меня за то, что я вас невольно обнадежила.

В отвергнутого художника тут же вцепилась Эйлин. Ника про себя забавлялась: вот так компенсация! Отобрав у Эйлин одного любовника, она подарила ей другого. Пострадал в этом случае только слуга-мексиканец: Сандра страшным шепотом сообщила Нике на ухо, что предыдущей ночью случайно видела, как он заходил в каюту Эйлин. Поскольку каюта Эйлин находилась напротив каюты Криса, Ника не стала спрашивать, где этой ночью была сама Сандра.

Утешить Скотта оказалось не так легко. Он остался преданным Никиным поклонником и по вечерам, расставаясь, смотрел на нее глазами собаки, которую хозяин выгоняет за дверь. Впрочем, совесть Нику не мучила: любовь явно облагораживала владельца яхты. Он стал даже интереснее, что, к его удовольствию, отметили все девушки.

Вечером к Нике подошел Лесли. Он был слишком высок и к тому же деликатен, поэтому слегка сутулился, чтобы смотреть собеседнику в глаза, не заставляя его запрокидывать голову.

— Вики, — начал Лес, и она улыбнулась, заметив в его глазах охотничий блеск. — Вики, вы — шкатулка с двойным дном, в вашей жизни есть какая-то загадка. И только что с вами что-то произошло. Разрешилась какая-то мучившая вас проблема.

— Вы очень проницательны, — уклончиво ответила Ника и, заметив поблизости Кейт, кивнула в ее сторону: — В этой шкатулке тоже скрывается нечто, что должно вас заинтересовать. — И Ника, коварно улыбаясь, ускользнула.

Но ускользнуть от писателя, который охотится за сюжетом, не так просто. Вечером, когда Ника, сидя в шезлонге, любовалась закатом — это стало ее постоянным вечерним занятием, Лесли подсел к ней, вплотную придвинув свой шезлонг.

— Вики, расскажите мне свою историю, — вкрадчиво попросил он. — Клянусь, никто от меня ничего не узнает, а вы облегчите душу.

— Пожалуй, я раскрою вам свою страшную тайну, если вы, в свою очередь, откроетесь мне, — предложила Ника, которой и правда хотелось поделиться с кем-нибудь, а Лесли вызывал у нее полное доверие.

Лесли с готовностью согласился.

И Ника рассказала все, начиная с того момента, когда она пять лет назад увидела оливково-зеленые Кешкины глаза и испугалась любви.

Лесли долго молчал, задумчиво глядя, как соединяются в ночи две порождающие жизнь стихии: вода и небо. Потом повернулся к Нике:

— Я знаю, о чем вы хотели спросить меня. Да, я люблю Кейт и знаю, что она любит меня. Вы потеряли пять лет любви, я — пока три… Я подумаю над этим, Ника… А все-таки Рей получит свою Викторию! — вдруг засмеялся он.

— Вы о чем?

— Вам не кажется, что ваша сестра любит Рея?

— Тошка?!!

Ника ахнула и хлопнула себя по лбу. Конечно! Это же очевидно! Как она могла быть такой слепой? Но ей и в голову не приходило, что Вика способна влюбиться.

Лесли с улыбкой следил за сменой выражений на ее лице.

— Вы любите сестру?

— Да, очень!

— Что ж, радуйтесь: вы подготовили для нее прекрасную почву — весь город покорен Викторией Иванофф. Нет, это просто чудесно! — Лесли тихо засмеялся, потирая руки. — Вы мне позволите как-нибудь использовать этот сюжет?

— Только в том случае, если вы женитесь на Кейт! — смеясь, разрешила Ника.

Она наконец заснула и крепко, без снов, проспала часа три, до самого обеда. Разбудил Нику телефонный звонок. Она, не открывая глаз, нашарила на столике трубку и сонно отозвалась. Но сон тут же слетел с нее вместе с откинутым в сторону покрывалом. Ника рывком села на постели. В трубке она услышала, как плачет Вика.

Неожиданно Ника улыбнулась. Такой плач можно было слушать, как музыку. Это был радостный, даже счастливый плач… И Ника устроилась поудобнее, подложив под спину подушку.

— Ты поплачь, Тоша, не спеши, я подожду, — нежно сказала она в трубку и, улыбаясь, закрыла глаза.

Но Вика все плакала и плакала. Тогда трубку взял Рей и сказал именно то, что она ожидала услышать:

— Ника, у меня для вас хорошее известие. Ваши родители нашлись: они живы и здоровы, скоро вы их увидите. Мы с Викторией сейчас приедем и все объясним. Ждите!

Охваченная радостью, она даже не сразу сообразила, что Рей все знает. Узел стремительно распутывался…

 

Никино счастье

В Москве была полночь. Давно пора было ложиться, но Иннокентий всячески оттягивал этот момент — знал, что все равно не заснет. Тогда, после посещения Татьяны, ему позвонила Никина подруга Милка и подтвердила: да, Ника уехала навсегда, она выходит замуж. Нет, не Вика, она сама. Пусть Кешка зря не ждет. Ей, Милке, очень жаль…

Этого не могло быть. С того момента, как Кешка увидел Нику в аудитории, он точно знал, что когда-нибудь они будут вместе. Он терпеливо ждал все эти годы. Кешка был постоянно настроен на ее волну и точно чувствовал ее состояние — он знал, что Ника не готова к настоящему чувству, еще не наигралась, не нарезвилась. Что он может ее испугать, оттолкнуть силой своей страсти. Он крепился и ждал — что такое несколько лет по сравнению с вечностью? Продолжал ждать и теперь, после Милкиного звонка. Но по вечерам к нему непрошеной гостьей стала являться бессонница. И он не гнал ее: только ночью, в тишине, освобожденный от забот нового положения, Кешка мог думать о Нике, звать ее.

Кешка взял со стола Никину фотографию и не глядя — она была изучена до мельчайших деталей — прижал к лицу.

— Ника! — тихо позвал он. — Ника, ты где?

И тут зазвонил телефон. Звонок был междугородным. Кешка знал, что это Ника, но вдруг испугался. А если нет? Он медленно подошел к кровати — телефон стоял в изголовье — и, выждав еще один нетерпеливый звонок, снял трубку.

— Да?

— Кеш! — позвал очень близкий Никин голос.

— Ника… — хрипло отозвался Кешка и, прикрыв микрофон, старательно откашлялся.

— Кеш, — произнесла Ника. — Я хочу родить от тебя двух детей: мальчика и девочку. Сначала мальчика. Можно?

— Можно, — согласился, помолчав, Кешка. Что-то произошло с его ногами — как будто стали ватными… Он осторожно присел на краешек постели. Вот теперь хорошо. — Можно, — еще раз подтвердил он окрепшим голосом. — Есть только маленькая проблема: у нас тут зачатие по телефону еще не внедрили. Секс внедрили, а зачатие пока нет. А у вас, в Америке?

— И у нас — нет, — печально призналась Ника. — Тогда придется подождать примерно с месяц.

— С месяц?!! — заорал Кешка.

— Ну да, ну да, — подсчитывала Ника. — Вот смотри: сначала надо Вику замуж выдать — я же не могу на ее свадьбе не присутствовать. А они с Реем только завтра поедут платье заказывать. Сегодня поздно уже. К тому же надо маму с папой дождаться, пока они сюда на яхте доплывут. Самолетом-то не захотели…

— Минутку, минутку! Вот про маму с папой давай поподробнее.

— А про Вику с Реем?

— А ты что, неограниченно можешь говорить?

— Ага! Мне братец Рей разрешил хоть весь день на телефоне висеть.

— Давай сначала про маму с папой.

— Слушай. Как ты уже знаешь, один чудак-океанолог пригласил их слетать к какому-то острову в Тихом океане. Он там неизвестных науке моллюсков обнаружил, и сам систематически бывал там, чтобы наблюдать их в естественной среде. Но до острова они не дотянули: самолетик забарахлил, и пришлось сделать вынужденную посадку на другом острове. Причем обитаемом. Но обитают там какие-то дебилы. Вполне, к счастью, безобидные, но с дурацкими традициями. Они, понимаешь, с незнакомыми не знакомятся. То есть родители вместе с тем чудаком приземлились и отправились к аборигенам за помощью, а те — ноль внимания. Короче, они родителей больше месяца игнорировали. Живи, пожалуйста, на острове, ешь, пей, на голове ходи, только на тебя все смотрят как на пустое место. Хорошо, что тот мужик был знаком с обычаями местных племен и объяснил все родителям, а то они просто с ума бы сошли. У этих аборигенов такая манера — они незнакомых людей два месяца в упор не видят, а потом проводят какие-то символические испытания, после которых ты становишься для них своим в доску. В общем, родители не стали переживать и начали, чтобы не терять зря время, проводить научные исследования на побережье. Благо, снаряжение было с собой. Короче, отдохнули, загорели, поздоровели, собрали кучу уникального материала. Я с ними уже разговаривала по рации. Непонятно, как только эти многочисленные экспедиции их не нашли — остров-то не так уж далеко.

— Бывает. Иногда ищешь, ищешь что-то, а оно все время у тебя под носом было.

— Ох как знаю, Кеш!

— Ника!

— Что, Кеш?

— Ника, ты счастлива?

— Да… Только… очень хочется посмотреть на тебя…

— Значит, так. — Кешка, прижав ухом трубку, уже деловито листал книжку, где у него были записаны телефоны нужных людей. — Про Рея и Вику расскажешь при встрече. А пока постарайся хорошенько отдохнуть, отоспаться, отъесться… Кстати, ты чем там питаешься?

— Преимущественно устрицами.

— Вот, ешь побольше устриц, это полезно. Ребенка зачать — не пирожок испечь. Готовься!

Неизвестно, как Иннокентию это удалось. Но уже через два дня с аэродрома в Лос-Анджелесе взлетела «сессна» и приземлилась на частном аэродроме Рея. Из нее вышли двое молодых людей и направились через поле к серебристо-голубой машине, около которой стояли две красивые девушки с золотистыми волосами. Та, что в белом, еще не успела слишком соскучиться и осталась стоять, с радостным ожиданием глядя на приближающегося к ней брюнета. Но та, что в красном, не могла больше ждать и быстро пошла по полю навстречу широкоплечему блондину. Он тоже ускорил шаги, и они наконец встретились. Они долго стояли молча, обнявшись так, будто хотели стать сиамскими близнецами. А потом Ника прошептала Кешке на ухо слова, так долго вызревавшие в ее легкомысленном сердце: «Я люблю тебя!»

Спустя некоторое время они оказались в Никиных апартаментах, даже не поняв, куда девались Вика и Рей. И тогда, в упоении страсти, Ника кричала эти слова, не стесняясь респектабельных стен отеля, вызывая сочувственные улыбки на лицах служащих, успевших полюбить веселую и щедрую гостью.

— Я люблю тебя! О, я люблю тебя!

Потом они лежали на широкой постели, свидетельнице ее одиночества, и Ника пыталась рассказать Кешке все, что с ней произошло. Но ее рассказ все время прерывался. Ей мало было просто смотреть на него. Она все время хотела его касаться. Своими нежными пальцами Ника, словно слепая, ощупывала его выпуклый лоб, густые жестковатые пшеничные брови, гладила пушистые, как у девушки, ресницы, проводила по хищному носу, обводила твердые скулы и квадратный подбородок, трепетно подкрадывалась к припухшим губам и… попадала в их плен. Тут-то рассказ и прерывался.

Слившись в очередной раз, они одновременно достигли высочайшего блаженства и сразу поняли, что то, чего оба так страстно желали, произошло.

Они лежали на смятых шелковых простынях, два прекрасных обнаженных человека — Мужчина и Женщина, только что совершивших великий акт продолжения рода человеческого, призванного размножаться в муках, но и в радости. Великие и прекрасные, мудрые и невежественные, милые и смешные…

Ника к чему-то прислушивалась, положив руку на живот:

— Кеш, он, кажется, уже шевелится.

— По-моему, еще рано, — неуверенно ответил абсолютно счастливый Кешка и тоже положил руку на Никин живот. — Может, это устрицы?

— Что я, ребенка от устриц не отличу? — обиделась Ника и погладила живот. — Американец наш! Ох, Кеш, хорошая страна Америка, а все равно домой хочется. Как вернемся в Москву, сразу пойду в институт договариваться о сдаче экзаменов!

— Так ты решила закончить институт? — обрадовался Кешка.

— Конечно, — солидно ответила Ника. — Жене дипломата высшее образование просто необходимо!

 

Свадьба

Родители приехали к самой свадьбе. В буквальном смысле попали с корабля на бал. Виктория и Рей ждали только их. Все приготовления уже закончились, и день перед свадьбой был днем смеха, слез и бесконечных обоюдных рассказов. Родители выглядели помолодевшими, загорелыми и… влюбленными. Влюбленный влюбленного всегда узнает.

Андрей, глядя на своих повзрослевших девчонок и их женихов, всплескивал своими большими руками и хохотал: «Вот и оставляй дочерей одних!» Анна впервые в жизни путала близняшек. Вот эта кроткая и нежная, не выпускающая руки бывшего безнадежного поклонника, — Ника?! А эта яркая, искрящаяся счастьем, с женской негой во взоре взглядывающая на своего красавца-жениха, — неужели Вика?!

Великолепная свадьба в Замке, где собралась добрая сотня гостей, среди которых были знаменитые артисты и самые известные люди Калифорнии, показалась родителям сном. Их тихая Вика в роскошном платье от Версаче — атласном, расшитом золотыми и серебряными цветами, походила на настоящую принцессу. Ее сияющая красота восхищала всех, но изумляла только Анну и Андрея. Все остальные, кроме самых близких друзей, разумеется, принимали ее за ту самую Викторию, которая уже однажды поразила элиту города красотой и блистающим нарядом.

Скотт и его компания взирали на свою богиню с обожанием, почти не замечая ее сестру, приехавшую, как им объяснили, на свадьбу из Москвы. Конечно, они были очень похожи, но разве сравнится Вики с этой скромной девушкой в белом платье, почти до неприличия влюбленной в своего русского жениха? Только Лесли и Кейт, наслаждаясь всеобщим заблуждением, заговорщически улыбались Нике. Они уже пригласили ее на свадьбу и обещали поторопиться, зная, как она рвется домой.

Тим и Ир, сидя на почетном месте (Рей теперь называл их не иначе как благодетелями), любовались своей Никой, так неожиданно превратившейся в Викторию.

Еще до начала торжества к Вике подошел Пол Дени и поднес ей портрет.

Вика, конечно, знала историю этого портрета. Она поблагодарила художника, на секунду задумалась, а потом, мило улыбнувшись, попросила:

— Вы позволите мне подарить его сестре? Мы вынуждены расстаться: после свадьбы она уезжает обратно в Россию. Я хочу, чтобы у нее была память обо мне. А в России узнают Пола Дени.

Эта мысль польстила ему. Дени кивнул:

— Что ж, ваше право.

Вика поставила картину на стол, чтобы гости могли видеть новый шедевр художника.

Там, на фоне заходящего солнца, среди живописных складок темно-вишневого пледа полулежала юная огненная женщина. Ее лицо и поза были исполнены любовной неги. Отсветы заката и алых драпировок зажигали пламенем россыпь ее золотых волос, бликами играли на изгибах просвечивающего из-под тонкого шелка тела. Но пламя страсти — аллегория художника была прозрачна — не было агрессивным: оно не исказило прелестного лица и пощадило белую розу, выскользнувшую из обессилевших рук на пылающие колени. Роза была свежа и невинна.

— Я думала о тебе, — шепнула Ника любимому. Она подошла к картине. — Для сегодняшнего торжества годится лишь эта роза. Все остальное может поколебать представление о целомудрии невесты. Вы не согласны? — спросила она Пола и прямо взглянула в сумрачные глаза художника.

Пол изумленно вгляделся в эти знакомые манящие глаза. Потом перевел взгляд на невесту. Не может быть! Ему показалось… Сестры переглянулись и засмеялись.

— Портрет прекрасен, — уже серьезно сказала Ника. — Наверное, Виктория думала о любимом, когда позировала вам. Я буду рада хранить его и рассказывать всем о замечательном американском художнике. Благодарю вас.

— Счастлив доставить вам удовольствие, — тихо ответил художник, глядя в лукавое лицо. Он поцеловал ее руку, проверяя ощущения. Да, это она. Но Пол решил оставить свою догадку при себе. В отличие от Лесли он ценил очарование тайны.

Потом была свадебная церемония — трогательная и торжественная. Счастливая Анна, любуясь дочкой и зятем, шепнула мужу о Рее:

— Никогда не видела мужчины красивее!

— Как? — шепотом возмутился ее верный спутник жизни. — А я?!

Анна насмешливо и нежно улыбнулась ему. Она в свои шестьдесят три года была по-прежнему стройна и красива. Когда Рей знакомил ее с отцом, старый магнат поцеловал ее маленькую загорелую руку и сказал:

— Теперь я понимаю, откуда берутся такие красавицы, как Виктория и Ника.

При этом он так взглянул на русскую гостью, что Рею стало ясно, чем Джон Гилфорд покорил романтичную Фиби.

Рею и Вике казалось, что этот день тянется бесконечно. Все было великолепно, праздник удался, их окружали всеобщая любовь и внимание. Но больше всего на свете им хотелось остаться одним.

Наконец этот момент настал. Рей перенес Вику через порог их брачных покоев — комнаты, в которой все было отделано заново и предназначено для неги и удовольствия. Дверь бесшумно закрылась за ними, отделяя от мира. Но Рей не спешил избавиться от прекрасной ноши. Он стоял, уткнувшись лицом в ее душистые волосы, и крепко прижимал ее к груди, к бешено стучащему сердцу.

— Моя? — шепотом спросил он, словно еще не веря своему счастью.

«Твоя!» — ответил синий взгляд, и теплые руки крепче охватили его шею.

Когда он отпустил свое сокровище, Вика взяла его за руку и подвела к огромному зеркалу:

— Я хочу запомнить, какими мы были сегодня, в этот день…

Они смотрели друг на друга и не могли насмотреться. Рей с тревогой чувствовал, что выдержка, которую он проявлял последние дни, начинает ему изменять. Но, кажется, в этом больше не было необходимости. Вика сама повернулась к нему и попросила:

— Помоги мне все это снять, Рей, милый…

Ника, лежа ночью в объятиях любимого, думала о своей целомудренной сестренке. Неужели и ей удастся познать высшее блаженство земной любви, которое лишь ханжи и непосвященные могут считать греховным?

Она недооценивала Рея. Любящий, нежный и терпеливый, он все эти дни повторял подвиг Пигмалиона, не прибегая к помощи богов. Его поцелуи, сначала почти братские, с каждым днем становились все более жаркими и томящими, осторожные ласки — все более интимными и изощренными, слова любви — все более откровенными. Беломраморная кожа Виктории розовела, дыхание учащалось, в глубине девственного лона медленно разгоралась искорка желания. И в брачную ночь новая Галатея кричала от невыносимого счастья любви так же громко, как ее темпераментная сестренка. И крики их встречались на небесах.

Через девять месяцев у Ники родился симпатичный зеленоглазый мальчик. Она назвала его Виктором. Вика отстала от сестры всего на несколько дней. У нее тоже родился мальчик — вылитый Рей. И, прикладывая его к своей полной груди с задорно приподнятым соском, она нежно шептала:

— Ах ты, мой маленький Ник!