Не чуя под собой ног и, невзирая на сгустившиеся сумерки и не знакомую местность, я едва не летел над тропинкой, сквозь густой перелесок к Волге навстречу своей любви, и, как и следовало ожидать, в очередной раз поплатился за свою беспечность. На одном из поворотов я зацепился за какой-то предательски торчащий корешок, и, описав в воздухе что-то вроде мёртвой петли, точнёхонько спикировал в пенёк и, обняв оного, как случайно встреченного в тёмной подворотне друга пролежал, по-видимому, с минут пять, приходя в сознание. Очнувшись, я ошарашено взглянул на единственный видимые для меня в мироздании источники света – луну и звёзды и тотчас же ощутил, как мой левый глаз буквально заплывает сочной гематомой, границы которой грозили расползтись на вторую половину лица.

Густо внутренне обматерив себя, что случилось со мной впервые, за приобретённую на Земле безалаберность, я привстал и как одноглазый пират, налетевший в ясную погоду судном на скалы со злостью на всё и вся внимательно осмотрелся. По счастью, если к этой не вынужденной травме зрака можно придать смысл этого слова, остальные члены моего бедного тела были целы, если не считать нудящую боль в правом колене, которое через разодранную над ним штанину отсвечивало как свежее надкусанное яблоко. Вопреки фундаментальным принципам уважения к окружающей природе свойственным культурному индивидууму и привитым мне цивилизацией с детства, я плюнул с досады на пень и, стиснув зубы, один из которых безнадёжно шатался, похромал дальше, к пристани аккуратно ступая по извилистой тропинке. Покинув, наконец, оказавшийся для меня фактически прифронтовой полосой перелесок, я с облегчением восхищённо вздохнул, так как передо мной предстала воистину фантастически красивая картина, чувства наслаждения от которой во многом компенсировали мне физические увечья и моральные страдания, так глупо приобретённые с четверть часа назад.

Хоть это, на мой скромный взгляд и не передаваемо адекватно литературным словом, но попробуйте себе представить Мудриус нижеследующий пейзаж. Абсолютно чёрная ночь…такая, что аж глазам больно! – в моём случае это было буквально как минимум на одно око. И вот в этом бездонном мраке всеми цветами радуги искрятся бесчисленные звёзды, отражаются планеты и спутники, фейерверком сгорают в земной атмосфере кометы и прочие, как искусственные, так и естественные тела. А внизу, неспешно переливаясь, словно чистым серебром, еле слышно плескаясь о едва ли не малиновые берега, течёт молчаливая и величавая Волга, в которой это великолепие как в чудесном зеркале отражается. Где-то в камышах чуть шевелится какая-то невидимая живность, а невесть откуда хрусталём сыплется волшебная трель соловьёв. И всё это под невообразимым углом необыкновенно подсвечивается Луной, которая выступала что-то вроде софита во Вселенском театре гармонии смысла и бессмыслицы, красоты и уродства, света и тьмы, добра и зла, начала и конца, жизни и смерти. У берега же, на воде, как некий Ноев ковчег, – это по-местному приданию, что-то вроде нашего Неприкасаемого Куба Будущих Поколений – цепями прикованная к земле, словно символ разума в мироздании хаоса и порядка пришвартовалась пристань, у которой Наденькой мне было назначено долгожданное свидание…

В очередной раз клянусь Святой Бесконечностью, что даже неописуемые вечерние излучины Элиды – ничто по сравнению с увиденным мною! Хотя, как вы, надеюсь, помните, после установления официального цивилизационного контакта с местными гуманоидами, мы, пользуясь заслуженным отпуском после тяжелейшей командировки, взахлёб упившись тамошними красотами, посчитали их самыми совершенными в видимой части трети Вселенной. Ну, ладно, что было – то было, а то я опять кувырнусь в безвозвратный штопор рассуждений и сравнений, бессмысленных хотя бы с той точки зрения, что как говорят древние: «о вкусах не спорят», а между тем время, как асфальтовый каток, неотвратимо накатывалось к вожделенной мною цифре – 23 часам вечера. Очарованный столь удивительным видом природы, я несколько потерялся во времени и пространстве; и только пронзительное верещание будильника предусмотрительно заведённого на ручном атомном хронометре вырвали меня из этого чудесного «плена» миросозерцания, в котором будь моя воля, при прочих равных условиях можно было оставаться добровольным арестантом до конца дней своих.

Итак. Вернувшись в реальность, я взволнованно осмотрелся единственным функционировавшим глазом и, памятуя о глупых причинах такого неудобства, крайне аккуратно, словно по заминированному полю, опираясь на какой-то сук, как столетний дед с клюкой медленно побрёл от перелеска к пристани. Достигнув цели с очевидным антирекордом, я, тем не менее, отбросил палку, служившей мне дополнительной точкой опоры, как лишнюю улику собственной неуклюжести и беспечности в глазах Наденьки. Порванную брючину я кое-как скрепил репейником, который с трудом отыскал в береговой крапиве, ощутив на себе все прелести жгучей флора терапии. С вопиющим же по размерам фингалом дело обстояло куда как сложнее, ибо даже наши достижения в медицине бессильны перед естественностью живой материи, которой для восстановления необходимо время, которого мне катастрофически не хватало. Сами понимаете, шеф, что предстать на первом же свидании в столь непрезентабельном виде значит было вызвать кучу ненужных вопросов и даже усмешек, хотя я ни на секунду не сомневался в добропорядочности Наденьки. И, тем не менее, мой закипающий от напряжения мозг лихорадочно, но безуспешно перебирал варианты минимизации видимой части гематомы, так как мыслительный процесс был прерван донёсшимися со стороны пролеска едва слышными звуками лёгкой поступи и шуршанием платья. Сердце моё раскочегаренное вновь нахлынувшим чувством любви, периодически прерываемое неожиданными несуразными обстоятельствами, неистово заколотилось, как всегда заглушая остатки рассудка.

– Это вы, Наденька…? – робко спросил я ночь, безуспешно вглядываясь одним глазом в чарующую темноту, от волнения опять перейдя с оговорённого ранее «Вы», на «Ты».

– Я…- нежнейшим тембром ответила мне полночь, – извините что опоздала, также, по-видимому, от волнения сбившись на «Вы».

– Да что вы… ты, – спохватился я, – ерунда, подумаешь полчаса – разве это срок, я бы до рассвета тебя ждал…и даже до конца… – в страшном смущении замялся я, не подобрав, а скорее не решившись озвучить достойного поэтического продолжения великолепно начавшейся фразы.

– Как романтично, – вдохнула она полной молодой грудью свежий ночной воздух с такой силой и жаждой, что меня как пылинку перед пылесосом едва не засосало, как мне тогда показалось, в её пока ещё тщательно скрываемое, но искреннее желание быть рядом со мною. Но в тот момент, я гнал от себя эту вожделенную мысль, как невозможный сценарий и, тем не менее, в самых закоулках души, как заядлый любитель бесперспективных с точки зрения выигрыша лотерей, надеясь на его воплощение в реальность.

– Именно так, Наденька, – подхватил я её лирическое настроение, – у вас тут такая красотища кругом, что созерцая её, невольно становишься в душе художником…

– А ты, Федя, действительно редкий человек, – наконец, как звёздочка на небе, появилась она из тьмы подсвеченная золотом Луны, – никогда таких не встречала.

– Возможно…- смутился я, чуть было не вставив в ответе по причине моего вне земного происхождения – «разумеется», при этом старательно пряча от её пронзительного взгляда свой заплывший гематомой несчастный левый глаз. – А я…, – мой голос вновь дрогнул, – никогда, нигде и никого в мире не видел прекраснее тебя, Наденька…

– Скажешь тоже…- скромно улыбнулась она, ослепительно сверкнув белоснежным жемчугом зубов и одарив меня взглядом такой нежности и, возможно, – о Небеса! – ответной Любви, что я, потеряв на мгновение контроль, не мог её в ответ не улыбнуться нахлынувшим счастьем, тем самым полностью обнажив свой расписанный случайным треклятым лесным пнём портрет.

– Ой, что это!? – ужаснулась она суровому реализму «кисти» самой природы, столь мастерски отразившемуся на моей физиономии.

– Где? – глупо спросил я, рассеянно оборачиваясь по сторонам, словно она обращалась не ко мне.

– Синяк под глазом…это Бориска тебя так?! – страдальчески разглядывала она мою гематому.

– Какой ещё Бориска? – удивился я по-настоящему.

– Известно какой – председатель, который сегодня в кусты с велосипедом угодил, помнишь…

– Ну, помню, конечно, но какая связь? – продолжал я искренне не понимать женскую земную логику.

– Прямая, – очаровательно нахмурилась Наденька, – это я из-за него к тебе опоздала: только вышла из дома, а он, проклятый, тут как тут с букетом цветов дожидается…

– Зачем это? – насторожился я, чувствуя как внутри меня, начинают возбуждаться первые нейроны, отвечающие за слепое чувство ревности, которое мне было практически не знакомо.

– Да всё в женихи набивается, еле отбилась, вот я и подумала – может это он тебя так раскрасил или кого подослал из ревности, – сокрушалась моя любовь, жалостливо разглядывая моё заплывшее опухолью око.

– Да нет, Наденька, всё гораздо проще, ты, может быть, не поверишь, но, буквально с час назад я тут в лесочке по собственной неосторожности споткнулся и в темноте об пень приложился – черт бы его задрал: вон – ещё и брючина порвалась, – признался я ей, испытав при этом внутреннее, словно после исповеди, облегчение.

– Ну и, слава Богу… – обрадовалась она, – ой…то есть хорошо что не драка я имела ввиду, – всматриваясь в репейники, хаотично облепившие мою брючину, посредством которых я кое-как скрыл ушибленную голень.

– Да какая Надь к лешему драка, обыкновенная беспечность…расслабился на природе, вот и результат на лице, – как можно спокойней ответил я.

– Я верю тебе, Федя, верю, другому, может быть, не поверила бы, а тебе – сама не знаю отчего – верю, только надо срочно к доктору идти, – едва не простонала она, сочувственно всматриваясь, то в торчащее из под колючек разодранное колено, то в подбитый глаз, – бедненький…

«Бедненький» – произнесла она так тепло и жалостливо, что я едва сдержал слезы умиления и, несмотря на все свои нудящие увечья благодаря искренним чувствам человеческой сочувствия и, возможно, её Любви буквально всею плотью ощущал, что на мне, как на побитой, но ласкаемой заботливым хозяином собаке, неспешно, но неумолимо затягиваются раны.

– Ерунда, пройдёт – это я тебя как в некотором смысле практикующий врач говорю, – успокаивал я Наденьку, взбодрённый происходящим.

– Ну, пойдём тогда хотя бы к реке раны промоем, – не унималась она.

– А вот это можно и даже нужно, – согласился я и она, как больного ребёнка нежно обхватив меня, аккуратно повела к воде.

Промыв целительной водой верхней Волги искалеченные превратностью судьбы глаз и колено, наложив на них подорожники, мы неспешно пошли вдоль берега, восхищаясь окружающим нас волшебным миром. Поначалу мы робко и бессвязно говорили о всяких пустяках, но затем по мере нахождения общих для нас ценностных точек диалог перерос в нечто большее. Фонтан схожих мыслей и эмоций, в котором мы едва не захлёбывались, стараясь наперебой донести друг другу то, что давно копилась в каждом из нас, но до поры сдерживался, вырвался наружу с невероятной энергией. Так неистово спорят между собой учёные, когда сквозь тернии бесчисленных размышлений и исследований вплотную приближаются к алкаемой ими истине, ровно также не могут наговориться и влюблённые всех времён и цивилизаций когда они вот-вот с головой готовы кинуться в объятия друг друга и там навечно слиться в единое целое.

Не скажу определенно, когда это произошло в ту ночь и с нами, ибо мы фактически рухнули в пропасть божественной неги Любви. Лишь крайне смутно помню, что за мгновение до этого сладостного, ни с чем несравнимого чуда проникновения друг в друга, мы подошли к невероятно душистому стогу сена, аромата которого окончательно развеял невидимые препятствия между нами и над которым ещё сиял всегда узнаваемый Сириус в уже тускнеющих лучах Луны.

Но одно, уважаемый Мудриус, скажу точно: после той ночи, я до последнего атома своей сути осознал, прочувствовал, если хотите, что, не смотря на относительно молодой возраст, жизнь уже прожил не зря, так как постиг одну из её можно сказать фундаментальных основ, заложенных сами Провидением.

Тогда, в силу того, что холодный и расчётливый разум всегда отступает перед великим и безрассудным чувством любви, я не мог отдавать тогда себя отчёт о возможных негативных последствиях сего действа, о которых вы несомненно догадываетесь, тем не менее – ни на йоту не жалею об этом. Более того, я искренне благодарен Судьбе за то, что она забросила меня с вами на окраину Вселенной, где на маленькой планете со странным именем Земля, я, наконец, встретил свою половинку – Надежду и Счастье в одном изумительно красивом лице. Клянусь Святой Бесконечностью, что только ради одного этого стоило родиться, постоянно претерпевать трудности и невзгоды, которые по жизни так щедро сыплются мне на окаянную голову…

Что-то я снова чрезмерно расчувствовался… Капните, дружище, пожалуйста, ещё немного леивки…Спасибо…что бы я без вас делал…