Участковый – надо отдать ему должное – не фатально ошибся в своём прогнозе по поводу «двух-трёх стопочек», с трудом и плохо скрываемым сожалением тормознув на пятом стакане по причине расширенной печени и вдруг открывшегося неотложного служебного дела, которого я подозреваю, не было и в помине, за исключением, не дай Бог – моего. Кузьмич, с трудом проводив грузного блюстителя порядка за ворота кузницы и взяв с него твёрдое обещание, непременно быть на свадьбе, заметно покачиваясь, обратился к нам с короткой, но ёмкой и пламенной по содержанию речью, хотя мы и так были более чем разогреты:

– Ну и ч…чего, ребята, сидим, кого ждём?! Предлагаю: за нанесённые нам заочные оскорбления, наказать анонимную гниду – п…председателя! кто «За»?!

И мы дружно с характерным текущему моменту выражением лиц подняли руки в знак очевидного и безусловного согласия; в последующие полчаса, горячо обсудив план мести, с трудом остановились на нижеследующем весьма расплывчатом варианте.

Когда Сириус начнёт меркнуть группа уполномоченных мстителей во главе с Кузьмичом должна будет короткими перебежками без шума и пыли приблизиться к, находящемуся почти в центре деревни, дому Бориски со стороны задворок. Затем в зависимости от обстановки осуществить диверсионные работы различной степени сложности непременно исключив при этом прямую угрозу пусть никчёмной, вредной для окружающих, но всё же – жизни, приговорённого нами клеветника. И спецназ в составе Кузьмича, как опытного боевого офицера, Петра, как генератора и воплотителя мстительных идей, и Алексея, как, сгусток силы и ловкости столь необходимой в подобных случаях, дождавшись сигнала с небес, хлебнув на лёгкий ход ноги очередную порцию харловки, перекрестившись, слегка покачиваясь, как камыш на ветру, выдвинулся в ночь.

Меня же, как я не рвался на праведное дело, большинством голосов, как мозг и резерв ставки, решили оставить в тылу с Тимофеем, охранять и по мере возможности осмотреть «малютку» на предмет выявления в ней неисправностей после жёсткой посадки. И мы с со старшим близнецом, пожелав новоявленным солдатам удачи ни пуха, ни пера и получив в ответ традиционное и троекратное – «к чёрту!», тут же ремонтом, дабы сдержать свой порыв гнева и не устремится вслед за товарищами. Кавычки, не смотря на открывшееся второе дыхание в процессе уже более чем достаточного принятого на грудь спиртного, означают скорее имитацию процесса, а не продуманное действие, так как мысленно и всей душой мы были со своими ушедшими в неизвестность друзьями. Нет, конечно, я скорее механически, или говоря местным афоризмом – «на автопилоте», осматривал внутренности аппарата, но едва ли не поминутно мы с Тимофеем прерывали «работу», что бы всмотреться и вслушаться в, то направление ночи, где скрываемые её непроницаемым покрывалом, предположительно должны были находиться Кузьмич с сотоварищами.

Наконец, когда Сириус стал недоступен даже самому острому невооружённому глазу на Земле, а первый на деревне петух вновь, красиво, и зычно напомнил свету и опекаемым им курочкам о своём, безусловно, нужном существовании, из густого утреннего тумана показались столь радостные сердцу знакомые силуэты. Удивительно, но они шли твёрдым, пружинистым шагом, уверенных в себе и с чувством выполненного долга, гордых людей, словно ими и не было влито в самоё себя недюжинное количество алкоголя. Кстати, всякий раз нахожу подтверждения тому примечательному факту, что благородная цель и необходимые интеллектуальные и физические усилия для её достижения воистину творят невероятные чудеса.

– Ну?! – дуплетом выстрели мы с Тимофеем, салютуя возвращению героев.

– «Ну» – не булькает – наливай! – с наслаждением громко откашлялся Кузьмич, – внутри горит всё…подробности после.

Мы с нетерпением выпили и егерь, мастерски выдержав театральную паузу, посредством неспешного раскуривания махорки сбивчиво, но достаточно последовательно доложил итоги операции, которые я в свою очередь, своими словами, по израненной алкоголем памяти, систематизировав, и пересказываю вам, дорогой Мудриус.

Итак. В условиях дефицита времени на подготовку, спонтанности и чего уж там скрывать – не трезвости спец. группы сымпровизировать ночью полномасштабную и изящную, и при этом, исключив существенные физические страдания контрагента, месть оказалось делом крайне не простым. И, тем не менее, благодаря синтезу находчивости, опыта и удали удалось сотворить следующее:

– перво-наперво чёрной краской, наглухо были закрашены стёкла окон избы председателя – эта нехитрая выдумка минимизировала риски быть обнаруженными председателем, если он вдруг очнувшись (хотя давно известно, что негодяи, как правило, обладают удивительно крепким сном) захочет обозреть пространство вне избы, и ко всему прочему символизировала собой всю тёмную и зловредную сущность хозяина;

– одновременно, по тем же причинам – был обесточен от электричества дом посредством среза проводов с последующим завязывания оных на столбе в мёртвый морской узел, который как бы символизировал собой что-то вроде чёрной метки;

– чёртов камень, который по преданию стариков, лет триста неподъёмным возлежал при въёзде в деревню, неразрывно впившись вековой массой в землю, был вырван Алексеем с корнем, как гнилая поганка из трухлявого пня и намертво вмонтирован перед дверью избы опекаемого нами подопечного;

– пол летнего клозета, расположенного в углу огорода был аккуратно подпилен лобзиком, с целью окунуть его завсегдатая в, расположенное ниже ватерлинии содержимое, дабы внутренняя сущность Бориски, наконец, обрела внешнее соответствие;

– на сплошном, выходящем на главную улицу Харловки, парадном заборе клеветника аршинными печатными буквами жирной кистью, но левой рукой (что бы затруднить графологическую экспертизу, если не дай Бог до неё дойдёт) лаконично, ёмко и доходчиво, что бы исключить иное толкование, было выведено: «КозЁл!»;

– наконец, венцом карательной операции стал эпизод с опусканием улия с ещё спящими дикими осами, в трубу избы с последующим плотным закрытием выходного отверстия последней посредством всевозможных подручных средств: от тряпок до соломы.

Таким образом, наша месть была воплощена в реальность и мы с чувством выполненного долга, продолжили отмечать накопившиеся удачи, не смотря на все признаки того, что сие действо надо было бы жёстко прекратить сразу по окончании спец. операции. Но, увы и ах! – сила инерции в подобных ситуациях, порою мощней даже самого закона физики её регулирующего. Соответственно итог празднования был до банальности предсказуем и конкретно заключался в нижеследующем. На рассвете братья-богатыри, взвалив меня с Кузьмичом на свои могучие плечи, сложили нас, как бесчувственные поленья, перед крыльцом дома и, едва пошатываясь, отправились восвояси; Пётр же, отключившись на час ранее всех нас, яки змий обвившись вокруг малютки, хоть и был безжалостно пленён Морфеем, но, даже в бесчувствии своею плотью оборонял её целостность от возможного посягательства третьих лиц, наличие которых исключать полностью было неразумно.

Очевидным следствием такого финала стало фактическое вычёркивание из наших книг жизни утра и большей половины наступившего дня, как времени навсегда упущенного для творчества и/или иной полезной обществу деятельности, ибо оно полностью ушло на восстановление, едва не сгинувши в пучинах харловки окаянных душах.

Очередное моё чрезвычайно болезненное «воскрешение» хоть и совпало с календарным воскресеньем, но ни на синь пороха не облегчило рукотворное страдание. Вновь проклиная себя в седьмом колене за слабохарактерность, и, клятвенно обещая, завязать с приобретённой в командировке опасной и заразительной привычкой, я, как уже бывалый алкоголик, дрожащими пальцами приоткрыл себе веки. Открывшийся мутным очам знакомый вид горницы, увенчанный потрясающей красоты и умиротворением угловым образом, немного успокоил меня, но память, как всегда, предательски зависла и требовала срочной перезагрузки. По счастию «технология» реанимации в доме Кузьмича была поставлена на высочайшем уровне: прикроватный столик, предусмотрительно сервированный 3-х литровой банкой рассола и стопкой харловки, как ни что на этом свете давал не нулевой шанс продолжению существованию. Залпом опустопорожнив указанную выше целительную рецептуру и начав исходить злачным потом, впитавшем в себя токсины и сивушные масла вчерашней ночи, я, очухиваясь, услышал как на улице под окном две бабы со смехом и оханьем судачили о чём-то мне подспудно знакомом и тревожном:

– … чо…прям весь в говне?! – сомневалась природным женским басом первая баба.

– А то! веся с головы до пят, – божилась вторая первой невероятно высоким, пронзающим перепонки, фальцетом, – вот те, Митрофановна, крест!

– А где ж он так, по уши вляпался-то, чай в коровнике утоп?! – загоралась искреннем любопытством первая.

– Не! болтают, прям в свой сортир ухнулся по макушку: с похмелья или подшутил кто! – прыснула на всю улицу вторая.

– Эвана…как!…а так ему, идолу, и надо: может теперя людям гадить поменьше будет, – заочно одобрила нашу нехитрую месть первая баба.

– Ага…разбежалась! – сокрушалась вторая, – оно не тонет: горбатого – могила исправит.

– А чего он, тогда к медичке бежал, а не на речку отываться? – нахмурилась в тон второй первая.

– Так его, гутарят, ещё и пчёлы искусали: вот он и сиганул, окаянный, как есть в дерьме до санчасти.

– Так, говоришь, Михайловна, и милиция приезжала?! – насторожилась первая.

– А как же! цельный наряд – следы ищут, говорят, банда какая-то объявилась – власть в деревнях в кровь изводят.

– И!!! – охнула, как тяжёлый церковный колокол, на всю улицу первая баба.

– Не «И!», а в лавку беги, соседка, – скупай что есть – мало ли что… я вон полный мешок соли с мылом набрала.

– Ага! – только и раздалось в ответ, и улица вновь наполнилась режущий слух, тревожной, предгрозовой тишиной.

Я спинным мозгом прочувствовал, что от греха пора сматывать удочки с Земли. Но «гладко было на бумаге, да забыли про овраги», как всегда безупречно точно подметили местные: я же до сих пор не объяснился с Наденькой, да и беглый осмотр малютки намекал на какую-то неисправность бортового компьютера. Одним словом – времени оставалось в обрез, и счёт шёл буквально на часы, ибо я почти не сомневался в повторном визите участкового с гораздо худшими для себя, а, следовательно, и для всей возложенной на меня ВВС миссии последствиями. И дальше всё покатилось как ком с горы.

Не успел я натянуть штаны, как в горницу без традиционного вежливого стука, влетел взъерошенный Кузьмич и нарочито тихим и сдавленным голосом произнёс:

– Слыхал?

– Чё?! – тупо моргая, наводящими резкость, глазами ответил я как давешняя баба, – про то, что председатель весь в дерьме?

– Да чёрт бы с ним, с козлом, он всю жизнь, как был говном так им и остался: ментов в деревне как грязи – того и гляди к нам, ироды, нагрянут – вот что хреново.

– С чего вдруг?! – продолжал я тупить, тут же с внутренним сожалением осознавав это.

– Ты что, Федь, не опохмелился что ли или забыл, что мы вчера у председателя накуролесили; да и участковый хоть и почти в соплю вчера был, но мужик ушлый – наверняка помнит наш разговор про Бориску, когда мы его кляли по чём зря.

– Ах, да…- пришёл я вновь внешне в себя, выйдя из странного оцепенения, – что же делать? – Может в лесах схорониться на недельку, пока не утихнет – я в болота заведу – с собаками не отыщут?

– А как же «малютка», Наденька, наконец? – нет – это не выход…да и доказательств у них, наверное, ещё нет.

– Ну, Надька – обождёт – не впервой, а вот агрегат твой надо срочно чинить или заново прятать…

– Тогда с этого и начнём – лишь Петька был здоров после вчерашнего: там дел, наверное, часа на два, – вспоминал я треснувший корпус бортового компьютера, из которого торчали обугленные предохранители.

– Да уж…наш гений – почти не пьёт – может и хворает бедолага – надо четвертинку прихватить с рассолом, – рассудил трезво Кузьмич, – а братьев вызывать на подмогу? – этим – всё нипочем, наверное, уже в поле вкалывают – вот ведь Господь здоровьишком наградил через край.

– С близнецами позже – пусть в арьергарде пока будут, как козырная карта; прямых улик у них всё равно пока нет, а значит, немного времени у нас есть: сейчас главное – малютка, – скомандовал я, и мы начали наскоро приводить себя в порядок, что бы в относительно приличном виде выдвинутся в кузницу.