Воистину правы философы, когда отождествляют каждый новый рассвет, весну с возрождением жизни, ибо на смену мрака и безвременья смерти рано, или поздно, но обязательно является чудо Воскрешения всего живого. Применительно же ко мне данная аллегория реализовалась в том, что когда за полночь после разговора за жизнь с Кузьмичом, был постыдно низвергнут во тьму тараканью, то уже с восходом Солнца того же дня был чудесным образом реанимирован к новой жизни. Егерь, как бывалый знахарь, фактически насильно влил в мою пылающую плоть рюмку харловки и не менее литра огуречного рассола, после чего я в пять минут буквально ожил и встал на ноги. Не буду утомлять вас описанием состояние утреннего похмелья предшествующее вышеупомянутому «возрождению». Ибо, во-первых, самоё воспоминание об этом у меня даже сейчас вызывает тошноту и рвоту, а во-вторых – это и описать-то по моему скромному разумению не представляется возможным в связи с подавляющим преобладанием мрачных и негативных красок, неподвластных моему хоть и тонкому, но весьма ранимому перу.

– Ну, как самочувствие…инопланетянин? – с хитрецой, но по-доброму, подмигнул Кузьмич, разворачивая передо мной карту Харловки с окрестностями, – латиняне говорят, мол, подобное лечи подобным, а по-нашему – клин клином вышибают.

– Да… вроде полегчало, – глупо я улыбнулся, чувствуя, что краснею, словно девица на выданье, с ужасом вспоминая обрывки моего финального откровения, но интуитивно надеясь, что Кузьмич, всё-таки по обыкновению шутит, а не раскусил меня, учитывая его жизненный, и в том числе богатый военный опыт, как пассатижи гнилой орех.

– То-то…со мной, Федя, не пропадёшь, ну давай, прикинем план поиска твоей «малютки», – как ни в чём не бывало, деловито раскладывая на столе карту, кашлянул егерь, – Гм…это ж надо так казённую ракету обозвать…чудно…ей Богу.

«Тысяча бесконечных чертей!» – возмутился я тогда про себя, – «неужели и про «малютку» проболтался, что, блин, за гадский язык – вырвать мало…, но с другой стороны», – как всегда цеплялся я за любую ниточку надежды – «быть того не может – хоть лопни: ни грамма не помню что б даже заикнулся вчера об этом». Вся внутренняя, с невыносимым трудом скрываемая от Кузьмича борьба, вновь сопровождалась обильным выделением пота подспудного страха перед нарастающей возможностью быть так глупо и постыдно разоблачённым.

– Вот уж и хмель из тебя выходить начал, так что не дрейфь, конструктор, – у меня всё по плану, через пол часика по лесу как заяц бегать будешь.

– Даже не сомневаюсь! – попытался я ответить максимально бодро, скрывая от Кузьмича внутренние терзания при этом, действительно чувствуя, как в организме неумолимо капитулирует похмелье.

– Вот и ладно: хорошему человеку харловка зла не причинит – веками проверено, – с нескрываемой гордостью, философски рёк егерь и вновь хитро, но по доброму, подмигнул мне. – Ну, а теперь за дело, Фёдор Фомич: я, пока ты тут спал, охал да ахал, прикинул маршрут поиска ракеты. Сначала, значится, пойдём на Ташнилово болото, где я давеча свежую дырку видел, а дальше по секторам по ходу Солнца, думаю, что максимум за месяц всю мою вотчину обследуем – сам понимаешь сто квадратных вёрст это по территории как Люксембург какой – не меньше.

– Что ж, план толковый, сразу видно военного человека. Ну, тогда двинулись на болото – время не ждёт! – продолжал я всячески хорохорится, с ужасом представляя, чего же ещё смог разболтать в похмельном угаре Кузьмичу, «охая» да «ахая» ночью, будучи к тому же напрочь обезоруженным беспросветным Морфеем.

Наскоро попив чайку и, снарядившись соответственно поставленной задаче, мы отправились к Ташнилову болоту; было что-то около 6 утра по местному времени. Нежные лучи Солнца не привычно радужно переливались в еле заметной паутинке тумана, божественным хрусталём разливались трели каких-то не видимых для меня птичек, а свежесть воздуха была настолько явственна, что мои лёгкие, мгновенно очистившись от остатков вчерашних испытаний, как воздушные шары, наполнились упругой невесомостью, и едва не понесли меня над тропинкой.

О, Святая Бесконечность, какая же, дорогой Мудриус, красотища неописуемая, окружала меня. Накануне мне было, сами понимаете, недосуг любоваться местной природой. Но сегодня кое-как направив дела в нужное русло, оглядевшись, я был реально восхищён окружающим меня миром. Честно признаюсь, что при всём уважении к удивительным горам вашей Леи и даже невообразимой мощи океана моей родной Аквы – оные с красотами Земли русской в верховьях Волги рядом не стояли. Да чего там: помните нашу удивительную командировку на Флору в так называемый заповедник ВВС, где собраны лучшие образцы растений Вселенной и интегрированы в местный и без того колоритный ландшафт. Так вот даже это отчасти рукотворное чудо заметно уступает местным красотам. К слову сказать, шеф, я почти уверен, что влияние природы на характер, образ мыслей, поведение, душу, что в конечном итоге формирует мировоззрение любого разумного существа также существенно как и воздействия социума, в котором он существует. И чем природа, окружающая его с рождения более разнообразна и чудесна, тем более индивид предрасположен для духовного и интеллектуального развития, при прочих равных условиях, разумеется.

– Что, Федь, рот открыл, – красиво? – по хозяйски, словно рачительный садовник, спросил Кузьмич, с восхищением оглядывая пробуждающийся малахитовый лес, бирюзовую Волгу и золотистое как купала церквей небо.

– Не то слово, Кузьмич, аж голова закружилась.

– То-то, – это тебе не в каменном городском мешке пыль глотать, тут у нас всё живое, настоящее, Господь, похоже, лично постарался – даже ангелам своим не доверил. От того-то, у нас Русских и душа нараспашку от эдакой красоты и широты – вновь насторожил меня, Кузьмич, своей прозорливостью, как будто прочитал ход моих мыслей.

– А то! – продолжал я как мальчишка, искренне восхищаться волшебной природой богатого во всех смыслах края.

А между тем за душевным и интересным разговором о невиданных красотах, о возможных причинах их появлении тут и их влиянии на характер человека минуло часа полтора, и мы вплотную приблизились к болоту. Должен отметить, что даже в этом весьма угрюмом месте, я отметил своеобразную уединённую, таинственную прелесть восприятия.

– Кажись, здесь где-то…- откашлялся Кузьмич, – вон и осины кругом повалены, как от взрыва: значит, в эпицентре давешняя дырка от ракеты должна быть.

И уже минут через пять мы уже стояли, склонившись над отверстием в безуспешной попытке высветить фонариком корпус моей «малютки».

– Не видать ни чёрта…- сокрушался Кузьмич, – а по размеру то дыра похожа?

– На глаз, аккурат по диаметру – надо лезть, – максимально серьёзно ответил я, обвязываясь верёвкой и готовясь к спуску. – Ну, с Богом что ли…

– Давай, Федор Фомич, что не так крикни али дёрни за бечеву – я тебя вмиг выдерну, силушка ещё не перевелась, сдюжу, не переживай зря.

– Добро, Иван Кузьмич, – по-военному увесисто ответил я и, как нечто среднее между альпинистом и трубочистом, начал спускаться к своей драгоценной малютке.

– Ну что?! Нашёл? – переживая, каждую минуту, как на охоте, азартно кричал Кузьмич.

– Да, не видать что-то, – отвечал я, для убедительности выдерживая паузу согласно гениальному учению Станиславского, сидя на крышке люка аппарата и прикидывая каким же невообразимым образом его можно выволочить наверх, ибо даже, положим, зацепиться тросом было почти не за что.

По перекликавшись таким Макаром минут десять, собравшись с духом и призвав на помощь вдохновение, я, наконец, убедительно сказал правду:

– Есть! Нашлась родимая!

Верите ли, Мудриус, мне до сих пор очень стыдно… Вы, как никто, знаете, как я болезненно переношу сознательное искажение действительности, и как это порой отрицательно сказывается на собственной карьере, хотя последнее меня по большому счёту мало волнует. Нет, я, конечно, всё понимаю: долг, служба, присяга. Но, иногда, пусть и крайне редко, когда встречаешь гуманоидов подобных Кузьмичу, с открытой душой, чистым сердцем и ясным разумом всякий раз всё более склоняешься к очевидной мысли, что им можно и должно довериться, положившись на их понимание, совесть и честь. Ведь в любом обществе, какого бы уровня развития оно не достигло всегда найдётся некий процент, как откровенных негодяев, так и напротив – крайне порядочных индивидуумов. И мы, отгородившись от низших цивилизацией строгими законами и инструкциями, ради безопасности, а по сути – конформизма считаем себя высшей?! Неужели для такого рода гуманоидов, как Кузьмич, мы не можем пойти на разумное исключение при контактах? Опять-таки, повторюсь: сколько бы мы сэкономили времени ресурсов и нервов при чрезвычайных ситуациях как, например, в моём случае. Я уж умалчиваю о нашей пресловутой гуманности коей мы так любим кичится по поводу и без… теша тем самым собственное самомнение…Эх…и куда катимся… эдак можно и само выродится. Налейте, пожалуйста, ещё рюмочку, Командор, вашей замечательной леивки, а то что-то у меня…от этой прискорбной мысли комок к горлу подкатил… Спасибо, вы настоящий друг.

– Ну, полдела сделано! – бодро я отрапортовал егерю, выбравшись из воронки, – осталось как-нибудь вытащить аппарат и дело можно сказать в шляпе.

– Ерунда, Федь, вытащим…на фронте и не такое на руках таскали: один раз взводом танк из болота выволокли, так что упрёмся как следует – сама, как блоха из бани, выскочит.

– Не всё так просто, Кузьмич: глубина метров семь, диаметр – полтора, вес – пару тонн, – со всей серьёзностью охладил я бравурную уверенность старика, ибо со всей очевидностью осознал, что без помощи третьих лиц нам малютку не вытащить, а это, как вы понимаете шеф, дополнительные риски межцивилизационного контакта.

– Ну и что! – напирал дед, – окапаем воронку, да и выкатим как-нибудь, она у тебя какой формы?

– Круглая, как бильярдный шар.

– Вот! Значит, и катить сподручней будет, – не унимался Кузьмич, – правда вдвоем всё равно не управимся: я хоть ещё при силе, да и ты, гляжу, парень жилистый, а без помощи не обойтись – сам сказал две тонны – это если мешками мерить и то 40 штук выходит.

– Иван Кузьмич, а у тебя надёжные люди в деревне есть, сам понимаешь – дело секретное, государственное, – как можно серьёзнее спросил я.

– Как не быть – мужички найдутся… Мы, Фёдор Фомич, не из последних: в том годе, к примеру, учения рядом проводили – так прям смех и грех: у них два генерала заблудились, так мы всей деревней вышли и за сутки нашли горемычных – перебрали малость…бывает. Зато потом они нам в благодарность солдатиков подрядили и теперь скотный двор как новый, ну и само собой – проставились на всю деревню – хорошие мужики оказались – весёлые, совестливые…

– Вот и отлично…

– Слушай, Федь, – обрадовался снизошедшей на него простой и очевидной мысли егерь, – а что б тебе своим не позвонить – начальство, поди, в раз на помощь людей бы отрядило, а?

– Да пронимаешь, Кузьмич, тут ещё вон какое дело…строго между нами…

– Могила, Федь…

– Я главный инженер-конструктор «малютки», ну и сам понимаешь, в том, что она грохнулась не там где надо и моя вина, в том числе, наверное, есть. Хотя, клянусь, все расчёты по сто раз лично проверил. У нас ведь, сам знаешь как: бракованную деталь поставят, или соберут чего не так – и ладно, авось прокатит, а что случись – конструктор виноват, крайнего ведь всегда найдут. Начальство же всегда право, ему по статусу ошибаться не положено. Пишешь им, пишешь докладные мол, проверьте то, замените это – толку чуть…хоть кол им на голове теши… без приказа сверху задницы от кресла не оторвут…а ты крутись как белка в колесе…бюрократы мать их так…

– Да уж…эдакого дерма у нас скопилось – за век не разгрести, – нахмурился егерь.

– Ну, и если я её первым найду, да ещё и лично починю, то может и не уволят… Да и если бы уволили – не беда – голова с руками есть – не пропаду, главное, – проект жалко, модель перспективная, по секрету скажу – на земле она в единственном экземпляре…ну и если работы из-за аварии начальство зарубит, то всё – хана программе, а ей равных в мире нет – это я тебе как специалист говорю. А если ракету поставим в серию, то вообще проблем с обороной страны не будет лет триста минимум, не говоря уже о полётах в дальний космос… Так что тебе решать, уважаемый, Иван Кузьмич, – как скажешь так и будет, мне одному всё одно не справится…

– Ясно, Фёдор Фомич, раз такое дело – поможем! Не сомневайся… или мы не русские – достанем твою ракету – ни одна собака знать не будет. И в ремонте, если надобно, поможем – знаешь у нас какой кузнец – второй Кулибин не меньше: так что пускай себе летает во славу и для безопасности Родины.

– Спасибо, Кузьмич, иного ответа…друг…и не ждал, – едва сдерживал я наворачивающиеся слёзы умиления и благодарности за оказанное доверие со стороны честного, благородного и мудрого человека.

– Да ладно…чего уж там…- засмущался егерь, видимо, почувствовав мои волнения, – давай лучше, Федь, ветками дыру прикроем да и пойдем в деревню народ собирать.