После изумительного чая с необыкновенно вкусными пирожками Кузьмич, как и было договорено, пошёл искать близнецов, а мы с энтузиазмом принялись доковывать забор для председателя. Должен признаться, Мудриус, что работа кузнеца требует мало того, что невероятного природного здоровья и силы, но и огромного внимания и терпенья, помимо само собой разумеющихся умения, смекалки и навыка. Поначалу я всячески старался, поддерживать заданный Ломакиным темп работы, мотаясь, как угорелый челнок, от печи до наковальни с тяжеленными заготовками и даже, по наивности, пытался неуклюже шутить и подзадоривать напарника: мол, давай мастер покажи свою удаль. Но уже спустя два часа, я понял, что в очередной раз, наглухо попал впросак, глупо, понадеявшись на возможности собственного организма, тренированного в лучшей академии ВВС: ни три «перекура», ни ведро ледяной колодезной воды, влитое в самоё себя, не восстанавливали неумолимо покидающие меня силы и не остужали пылающую плоть.

В конце концов, на третьем часу воистину каторжных для меня работ, ваш покорный слуга, т.е. простите – коллега, – не люблю подчинённость даже в условно устоявшихся фразеологических формах, но иногда, к сожалению, проскакивает – буквально сел на бетонный пол и медленно, как раздавленная катком улитка пополз прочь из ада на свежий воздух. Я понимал, что со стороны выгляжу как побитая камнями собака, ещё минуту назад пусть и скрытно, но самодовольно гордящаяся мощью клыков и породой. Мне стало невыносимо стыдно за то, что я – представитель цивилизации, которая на три ступени высшей по развитию, профессиональный контактёр со стажем и высшим дипломом ВВС оказался физически и морально слабее пусть и необыкновенного по таланту, но всё же рядового, в смысле трудоёмкости, кузнеца землян. Причём, опять-таки, винить в этом фиаско кроме самого себя мне было совершенно некого, отчего собственно на душе становилось ещё гаже.

– Что нехорошо, Фёдор Фомич?! – тут же подбежал ко мне встревоженный Ломакин, как пушинку, отбросив пудовый молот.

– Ничего, Петь, маленько сил не рассчитал, – стыдливо отводил я глаза, – засиделся за чертежами в НИИ – вот и результат…

– Я же говорил, вам – отдохните, сам управлюсь: работа не из лёгких – привычка нужна, а вы, как стахановец, упёрлись… да ещё после вчерашнего…

– Это точно: решил сдуру дать стране угля, – в тему отшутился я, еле вставая с колен, опираясь на стальные плечи Ломакина.

И уже через минуту крепкие Петины руки мягко и заботливо, как спящего ребёнка, опустили меня на лежак в тени двора кузницы, рядом с которым на маленьком столике неведомым для меня образом уже стояла 3-х литровая банка с прохладным хлебным квасом. Отхлебнув за раз не менее литра, я едва не трупом блаженно откинулся назад в объятия весьма жёсткого деревянного настила, где и был намертво схвачен морфеем. И хоть в мои планы дневной сон не входил, чего, к слову сказать, со мной прежде никогда и не случалось, тем не менее, пришлось позорно капитулировать в силу известных обстоятельств.

Проспал я без задних ног и рук, видимо часа два, никаких снов не помня, и очнулся исключительно от вибрации, амплитуда которой была весьма ощутимой даже для моего доведённого до глухой бесчувственности ударным трудом тела. Оглядевшись и не заметив воочию источника колебаний, я вновь зашёл в кузнечный блок, где Петя, подобно Гераклу схватившему быка за рога, по пояс голый, остервенело загонял в огромную пасть пресса поочерёдно пролёты забора и тут же выдёргивал их из ненасытного чрева, складывая пачками у входа. А я словно пацан, который впервые увидел нечто фееричное, открывши рот, стоял и восхищался работой, силой и удалью настоящего профессионала своего дела.

– Ну как, полегчало?! – заметив меня краем глаза, но не прерывая штамповать забор, весело окликнул Ломакин.

– Да! Спасибо, Петя, даже чутка вздремнул с непривычки! – пытался я прорваться своими хлиплыми децибелами сквозь раскатистый звон кузнечного пресса.

– Ага! – кричал он, уже не оборачиваясь, – ещё пол часика и баста! Вы пока в соседний блок зайдите – там не заперто – вертолёт гляньте!

– Добро! – проорал я в сторону кузнеца и уже начал выходить, как в дверях плотно столкнулся с неизвестным лысым человеком маленького роста и щуплого телосложения с чрезвычайно подвижным лицом и неспокойным взглядом.

– Извините… не заметил, – слегка растерявшись неожиданному физическому контакту, уважительно и спокойно сказал я, сверху вниз глядя на юркого человека, возмущённо сидящего на земле, физиономия которого начинала медленно, но уверенно багроветь.

– Гм…под ноги смотреть надо! – противным, как визг зажатой в дереве пилы, голосом огрызнулся незнакомец, – ходят тут всякие, а потом заборы пропадают… – уже гораздо тише он буркнул, с пристрастием рассматривая скованные кузнецом пролёты.

– Что значит «всякие»?! – возмутился я, задетый за живое безапелляционным подозрением наглого коротышки.

– Ась? – не оборачиваясь и совершенно не обращая на меня внимания, брезгливо фыркнул подвижный человек.

– Вежливее надо, уважаемый, тем более с незнакомыми людьми! – повысил я голос, оскорблённый полным невниманием и безразличием к собственной персоне.

Лысый резко обернулся и смерил меня взглядом, которым бывалый и только что едва не отравленный таракан смотрит на флакон с дихлофосом и писклявым голосом заверещал:

– А ты кто такой, что б пред тобой извинятся?! Сам меня чуть не раздавил и ещё в обиде дуется, дылда! – вновь наливался алой краской неизвестный.

– Я, между прочим, инженер из Москвы! – специально акцентировал я ударение на последнем слове, – и требую к себе нормального, уважительного отношения, а не провинциального бескультурья!

– Ааа! Знаем…это тот якобы инженер, что у Кузьмича вчера надрался в зюзю?! Много вас тут таких залётных шляется, а мне, блин, отвечай потом: почём мне знать кто ты: шпион засланный или, к примеру, гуманоид – на лбу-то не написано! – распалялся лампой накаливания коротышка.

Признаюсь, Мудриус, в тот момент у меня едва вновь не подкосились ноги. «Ну откуда этот мерзкий, противный человечишка знает такие подробности моей встречи с Кузьмичом: и что именно я – инженер; да ещё про то, что я – инопланетянин толсто намекает!» – буквально взвыл я про себя от наползающей безысходности в связи с не пониманием происходящего.

– Да вы кто собственно такой и что себе позволяете, хам трамвайный!? – с трудом совладав с чувствами, взял я себя в руки, ограничившись устным и вполне скромным по местным меркам ругательством.

– Я кто?! – передразнил он меня и для пущей важности, надувшись, встал в начальственную позу и даже, как будто, подтянулся на цыпочках. – Я местный председатель – Борис Семёнович Никакой! – и по должности отвечаю в Харловке за порядок. Так что, гражданин, московский культурный инженер, – он особенно омерзительно-слащаво произнёс «культурный», – будьте так любезны: извольте показать документы, ибо в противном случае я буду вынуждён немедленно вызвать милицию для выяснения личности.

Сказано всё было нарочито вежливо, но с такой интонацией, что если бы сей гнусный тип обложил меня местным трёхэтажным матом, то, клянусь Бесконечностью, это бы не было так мерзко, противно и оскорбительно. Но ради выполнения возложенной на меня ВВС миссии я был вынужден стерпеть и эту гадость. Смерив в свою очередь Никакого подчёркнуто ледяным взглядом, я подал ему документы, специально добавив к тем что показывал накануне Кузьмичу еще один, по прочтении которого не приятная физиономия хама моментально, как у хамелеона, начала менять цвет от багрово-чёрного до бледно-жёлтого с одновремённым съёживанием всей его и без того маленькой плоти.

«Предъявителю сего документа, Флудову Фёдору Фомичу, беспрекословно оказывать всяческие содействия, сохраняя оные в строжайшей государственной тайне. За неисполнение… Председатель ФСБ РФ Плахов Х.Х.» – абсолютно убитым, едва слышимым, голоском причитал страшную в понимании председателя и ему подобных надпись, трясущимися руками возвращая мне все бумаги.

– Ну, – ещё вопросы есть? – победоносно, но без мстительности и издёвки спросил я напрочь павшего духом ещё минуту назад кичившегося своей пусть мизерной, но всё же властью над людьми и от того, видимо, заочно презирающего всех и вся председателя.

– Н…никак нет, чего изволите? – заикаясь и изогнувшись в подобострастный вопросительный знак, покорно ответил он.

– Да мне собственно от вас изначально ничего не нужно было, а вот вы, судя по всему, что-то искали тут? – продолжал я слегка отчитывать за вопиющее хамство Никакого.

– Да я, Фёдор Фомич, только насчёт забора разузнать, а то правление наше совсем нараспашку…случись что… с меня ж потом не слезут, – едва не слёзно оправдывался он!

– Ясно, – начал успокаивать я жалкую и ничтожную, с позволения сказать, личность, – вы уж особенно не переживайте, Пётр Петрович вот-вот закончит работу, и можете забирать ограду.

– Спасибо вам, – начал расшаркиваясь в поклонах Борис, как в дверях появился кузнец; красный, как варёный рак, вдрызг измотанный, но со сверкающим взглядом, излучающим очередную победу над препятствием отделяющего его от тайной и вожделенной мечты:

– О! Боря, ты чего так рано пришёл и скрюченный какой-то: печать проглотил, али мухоморов переел? – добродушно пошутил кузнец.

– Да так…ерунда, вот хотел забор поглядеть да с Фёдором Фомичём разговорились, – лукаво-заискивающе, улыбаясь, непривычно ласковым голосом заверещал Никакой.

– Уже познакомились, значит? – удивился Петя, не понаслышке зная отвратительный характер председателя.

– Да уж…весьма приятное было…общение – подтвердил я, многозначительно подмигнув Борису, от чего взгляд последнего буквально провалился под пол.

– Вот и хорошо, а забор, Семёныч, хоть сейчас вывози – готов, а то у меня дел невпроворот, – задумчиво разгладил растопыренную бороду Ломакин подозрительно глядя на осунувшегося председателя.

– Понял, Петенька, я сейчас, мигом: и машину пригоню и денежки привезу – чрезвычайно уважительно и покорно ответил он; и, кланяясь, пятясь задом, быстро покинул кузнецу.

– Чего это с ним, Фёдор Фомич? Странный какой-то – первый раз его таким вижу, – ещё больше удивился Пётр.

– А это, друг мой, рано или поздно со всяким случается, даже с таким как ваш никакой председатель, когда он и ему подобные представляют себя чем-то большим, нежели они в действительности есть. Об этом в своё время великолепно сказал Великий русский князь Александр Невский: «Не слыти, а быти».

– Это точно…Мне дед всегда говорил, Царствие ему Небесное, а ему в свою очередь его дед, что раньше соврать там или обмануть кого, слово не сдержать – великий грех был, и презирали тех нелюдей всем миром. А сейчас…

– Не бери в голову, Петь, верь – всё образуется – надобно только жить по совести, с умом, да дела делать как ты, например, и всё восстановится как встарь, только эволюционным витком по спирали прогресса выше.

– Да я верю, Фёдор Фомич, нам, русским без неё, без Веры, то есть – совсем беда: живьём сожрёт тоска зелёная, будь она трижды не ладна.

– Согласен, Пётр, вон и твой тёзка апостол, что в переводе с греческого – камень, скала в своё время благодаря Вере истинной стал одним из избранных Господа, обретя Бессмертие в Царствие Небесном. – Так что ты, мастер, передохни, а я к твоему почти собранному вертолёту пойду, а то ваш горе-председатель так и не дал мне посмотреть на твоё творение и моё будущее спасение.

Кстати, этот местный председатель, в котором, как на заброшенной помойке, растлевающейся массой скопилось все самые худшие и не нужные человеческие качества: от хамства до «чего изволите» – жгучей занозой засел в моём подсознании. И в дальнейшем, всякий раз, когда упоминалось его имя, душевная боль моя обострялась и угнетала неразрешимой мыслью: «Ну, вот откуда берутся подобные типчики, которые от предъявления корочки вышестоящего начальства мгновенно превращаются в раба, бездумно готового на всё, когда только мгновением раньше, не зная о более высоком статусе предъявившего документ человека, он презрительно относился к нему как барин к холопу? Отчего так происходит? Откуда берут силу корни этого отвратительного явления, когда человек, подобного хамелеону, мгновенно перевоплощается от властного, не воспитанного грубияна до трусливого ничтожества и обратно? Ну, не с луны же он свалился? Нет. Он вырос рядом с Кузьмичом, Петром, Близнецами: так откуда такая пропасть, буквально бездна в духовных качествах этих людей, проживших на глазах друг друга всю жизнь? Ведь гуманоидов подобных Никакому я встречал и в относительно более культурно продвинутых цивилизациях. Помните, Мудриус, нашу незабываемую экспедицию на Спин, когда местное начальство, настолько изолгалось пред подданными, и стало, как флюгер, податливым сиюминутным и противоречивым желаниям влиятельных деловых кругов, что нам пришлось устроить бескровный переворот и привести на высшие руководящие должности действительно достойных граждан этой, ещё подающей надежды на прогресс планеты. Да чего там греха таить, даже у нас, не смотря на всю высочайшую развитость культуры, которой пока нет равной в видимой части треть Вселенной до сих пор встречаются отдельные персонажи, от встречи с которыми начинаешь со стыда краснеть».

Простите, шеф, просто накипело. Но, похоже, таков хитрый алгоритм развития, заложенный самой природой в сущность разумного существа: не видя и не испытав на собственной шкуре плохого, не осознаешь и не построишь хорошего.

Полагаете, что ещё по 50 грамм не помешает? Абсолютно с вами согласен, наидобрейший Мудриус, – никаких сил не хватит осознавать и терпеть эдакую необъяснимую и трагическую разбалансировку природы без относительно безвредных внешних успокаивающих средств употребляемых вовнутрь собственной измученной души и плоти.

Наконец, попав в заветный ангар кузницы, я был буквально под корень скошен увиденным, как беспрепятственно разрастающаяся и от того возомнившая себя неприкасаемой трава флегматичной газонокосилкой. Представьте себе, Командор, хотя для вас это в принципе не возможно, нечто среднее между вдрызг изношенным не менее чем семью пятилетками ударного труда трактором «Беларусь» и останками, с позволения сказать, автомобиля «Запорожец» намотавшим по местным колдобинам, традиционно называемыми дорогами порядка десятка экваторов Земли.

Так вот, то, что вы, себе там нафантазировали, выбросьте побыстрее и как можно дальше из головы, ибо самое больное или даже напротив – богатое воображение – не в состоянии, по моему скромному разумению, смоделировать что-то похожее на реальный прототип, сотворённый Ломакиным. Сей, непонятно каким образом соединённый гибрид бывшего трактора и авто, был увенчан приваренным к крыше конструкции двигателем внутреннего сгорания неопределённой мощности от которого, как нечёсаные лианы, свисали разноцветные провода и шланги. Объединённый невесть чем корпус новоявленного детища гения ко всему прочему был раскрашен не в строгие или маскировочные цвета, а как нарочно – вызывающе яркие, как детские карусели или подгузники.

Каюсь, что в первую секунду, я беспросветно пал духом, так как понял, что вариант спасения «малютки» при помощи так называемого «вертолёта» – суть мёртворожденная утопия в мозгу местного самородка, в таланте которого я тут же засомневался. Таким образом, зародившаяся было всего три часа назад надежда на удачное продолжение миссии ВВС, сменилось тревожной и тупой безнадёжностью. Видимо, почувствовав мои внутренние терзания, Пётр вновь уверенно оборвал затянувшуюся паузу неувядающим оптимизмом:

– Зря сомневаетесь, Фёдор Фомич, вот лопасти закрепим, контакты разведём, всё отладим и взлетит! Сами знаете… не всё золото, что блестит.

– Так-то оно так, Петь, ну уж больно твой аппарат с виду неказист, извини, без обид, – осторожничал я, не зная толком как повести дальше дело, – вот я чуть-чуть, с точки зрения аэродинамики некоторым образом эстетики, и засомневался.

– А с чего вертолёту красивым-то быть, – всё-таки обиделся кузнец, – я понимаю: у вас там, в Москве, в НИИ и материалы, и инструменты, да и специалисты самые лучшие, а у нас – что на земле найдешь, из того и соберешь.

– Да погоди ты дуться, это я так… по привычке критикую, по должности…ты сам же говорил, что все расчёты и чертежи сто раз перепроверял – вот давай в сто первый – последний раз, но уже вместе проверим, я всё-таки какой-никакой, а инженер-конструктор… ну, идёт? – подбодрил я Петра, собравшись, наконец, с мыслями.

«Деваться мне всё равно особенно некуда» – рассудил я, – «новый план тоже отсутствует, а полчаса, которых за глаза хватит, что б разобраться в «вертолёте» всё равно ничего не решают, да и Петру будет приятно – без его помощи мне, судя по всему, так или иначе «малютку» из-под земли не достать».

– Идёт! – как ребёнок, которому разрешили мороженое, обрадовался он.

И я принялся не спешено вникать в суть конструкции летательного аппарата, проверяя чертежи и расчёты. Ломакин же, яки пчела вокруг нектара, буквально летал вокруг меня, с азартом поясняя каждую циферку и штришок. Постепенно было улетучившаяся надежда, вновь возвращалась в мою успокаивающуюся душу, ибо, чем тщательнее я разбирался в документах, тем более осознавал всю простоту и гениальность конструкции вертолёта, надежность и удивительные лётные характеристики которого уже не вызывали у меня никаких сомнений.

«Клянусь бесконечностью», – всё более восхищался я таланту кузнеца – «если такие самородки, фактически без фундаментального образования – самоучки, исключительно по природной смекалке, из подручных средств созидают такое, то, что ж будет, когда таким уникальным людям создадут соответствующие условия – это же уму непостижимо – эдак земляне за век, другой и нас технически догонят».

– Бог в помощь! – вдруг, словно синхронный залп двух местных 70-ти дюймовых гаубиц грянул за спиной, в дребезги подорвав мои размышления о влиянии гения на положительное развитие цивилизации.

Я инстинктивно обернулся и увидел, еле умещавшихся в просвете ворот ангара двух молодцев, совершенно одинаковых с лица.

– Спасибо, братцы, и вам того же, – улыбнувшись ответил им Пётр. – Вот, Фёдор Фомич, полюбуйтесь – близнецы, о которых мы говорили – Алексей и Тимофей Удальцовы!

– Ишь ты, прям богатыри былинные! – искренне восхитился я красоте, силе и стати, которыми природа щедро наградила розовощёких, кровь с молоком, парней, чей уверенный, спокойный взгляд и степенное не многословие заранее внушали симпатии и уважение.

– А то! Не оскудела земля Русская, ещё рожает, милая, себе на славу деточек, – едва втиснулся меж близнецами Кузьмич, безуспешно пытаясь по-отцовски обхватить их огромные плечи.

Братья, видимо, привыкшие к подобным на свой счёт оценкам, нисколько не смутились лишь слегка, как два орловских жеребца, в предчувствие скачки потоптались на месте, всем видом показывая, что мол, пора бы и делом заняться.

– Я, Фёдр Фомич, пока шли, в общих чертах уже обрисовал ребятам цель и задачи предстоящей операции – так что осталось уточнить детали и можно хоть сегодня за дело, – продолжал егерь, снизу вверх, поочередно с не скрываемой гордостью заглядывая в открытые и невозмутимые лица братьев, покровительственно и дружелюбно подмигивая им.

– Вот и отлично, – придал я голосу соответствующие обстановке твёрдость и таинственность, обратившись непосредственно к братьям, – ваша главная задача, молодцы, подготовить необходимый шанцевый инструмент и находится на постоянной связи со мной через Ивана Кузьмича или Петра Петровича ни отлучаясь куда-либо с этого момента из деревни как минимум в течение трёх суток. За это время, я надеюсь, мы подготовим средство доставки секретного объекта и все необходимые для этого вспомогательные материалы, – вопросительно посмотрел я в сторону Ломакина.

– К гадалке не ходи – в три, а то и за два дня уложимся, – подтвердил кузнец, вновь загораясь изнутри деятельным пламенем творчества.

– Ну, соколы, всё понятно или вопросы есть? – вновь обратился я к близнецам.

– Ясно! – убедительным дуплетом пальнули близнецы, и чуть поклонившись на прощание, чинно двинулись восвояси.

– С такими хоть на Бургукук, – невольно прошептал я, будучи совершенно очарованным коротким знакомством с братьями-близнецами.

– Куда, куда? – прищурив седые брови, полюбопытствовал неслыханному ранее слову, как всегда, чуткий Кузьмич.

– А? – спохватился я, – так… абракадабра: да хоть к чёрту на рога – хотел я сказать – с эдакими-то парнями можно…

– Факт, – подтвердил Кузьмич, к счастью не зная, что Бургукук – это самое страшное и загадочное место видимой части трети Вселенной, откуда, не вернулась ни одна, из почти сотни экспедиций тщательно организованных ВВС.

– Ладно, теперь за дело, друзья, – постарался я максимально быстрее переменить неожиданно выскочившую по моей врождённой беспечности тему.

И мы с накопившимся энтузиазмом и усердием принялись за работу. Я и Петр продолжали налаживать и походу совершенствовать конструкцию вертолёта, а Кузьмич, глядя на невесть откуда появившийся чертеж, начал из стального троса плести нечто вроде сети, в которую, как в авоську, в дальнейшем предполагалось поместить и транспортировать по воздуху отрытую с помощью братьев Удальцовых «малютку». Часа через два непрерывного, без перекуров труда, первым не выдержал напряжение закатывающегося за горизонт истории мироздания дня егерь:

– Всё, хорош, мужики, у меня уже в глазах рябит от ячеек, по домам пора…смеркается.

– А, может ещё часик? – не оборачиваясь, продолжая отчаянно зачищать контакты, спросил кузнец.

– Петь, итить колотить, – возмутился уставший Кузьмиы, – мы с Фёдром Фомичём, не такие железные, как ты, – с пяти утра на ногах: роздых нужен и по уму и по совести; а ты, коль такой упругий, продолжай, но только помни, что быстро не значит хорошо – всему своё время.

– Да я так… к слову…за компанию завсегда веселей, – отвечал, как ни в чём не бывало, продолжая работать Ломакин.

– Ладно, Петь, ты как говорится, сам себе хозяин: свои силы знаешь – хочешь работай, а хочешь – отдыхай, а мы, пожалуй, действительно пойдём – надо выспаться да и с мыслями собраться что де и как, – подытожил я, – ну, а завтра часикам к семи утра меня жди – продолжим.

– Добро, – попрощался Пётр, продолжая прилаживать провода к контактам, а мы неспешно, терпеливо неся тяжесть усталости на своих очень далеко не геркулесовых плечах, вышли из кузницы.