Глава 1. Информационная «бомба»

Криминальный репортёр Воронов привычно щёлкал фотоаппаратом и одновременно прислушивался к переговорам сыщиков с экспертами. Застреленный человек лежал на спине с застывшим навечно на лице страхом перед внезапно возникшей опасностью. Возле трупа, одетого в дорогой костюм, лежал раскрытый кейс, на дне которого виднелись портмоне с деньгами и дорогой телефон. И всем было ясно, что произошло заказное убийство.

Воронов, выбрав удобный момент, подошёл к знакомому сыщику Фирсову и спросил:

– Можешь дать что-нибудь для прессы?

– Пока самый минимум. Убит Шуров Константин Игнатьевич, широко известный в банковских кругах. Киллер подстерёг его, когда финансист направлялся домой из гаража, расположенного на соседней улице. В него произвели три выстрела и, предположительно, забрали важные бумаги либо флешку. Пока точно не знаем. Как говорится, спросим, когда поймаем.

– Есть ещё что-нибудь?

– Пока и этого хватит. Ты у нас писака бойкий и накрутишь на этот костяк занимательную историю об обострении борьбы между двумя могущественными кланами. И не забудь подвести мораль: все беды в мире из-за власти и денег.

– К сожалению, ты прав. У нас в России эти два понятия неразделимы, как сиамские близнецы.

– Вот вокруг этого и крути тему. Клейми гневно и беспощадно возросшую коррупцию, но без конкретных фамилий. Иначе придётся выезжать уже на осмотр твоего трупа. А нам и без этого забот хватает.

В этот момент во двор въехала иномарка, и из неё в сопровождении охраны вышел невысокий человек в длинном плаще. Он попытался пройти к трупу, но его остановили дежурные полицейские. Услышав перебранку, Фирсов поспешил навстречу возможному свидетелю:

– Простите, а вы с какой целью проявляете интерес к совершённому преступлению?

– Я Зевин Анатолий Петрович, сослуживец и друг Шурова. Как только мне сообщили о его гибели, я счёл своим долгом приехать. У вас уже есть версии о виновниках?

– Мы, наоборот, надеемся от вас получить важные сведения. Скажите, что могло интересовать заказчиков убийства?

– Понятия не имею. Просто недоумеваю, кому понадобилось лишать жизни такого доброго и кристально честного человека.

– И всё же нам надо будет с вами побеседовать более подробно.

– Пожалуйста, присылайте повестку, и я, как законопослушный гражданин, прибуду к вам в точно назначенное время.

Зевин уже повернулся, собираясь уходить, когда подошедший Воронов протянул ему свою «визитку»:

– Анатолий Петрович, я представляю крупное издательство. Нашим читателям уже надоели обычные сообщения о конкуренции в деловых кругах. Им будет интересно узнать, каким человеком был Шуров, его мечты и стремления. Узнав подробности жизни Шурова, люди проникнутся искренним сочувствием к его безвременной гибели.

Немного помедлив, Зевин прочитал «визитку». Затем внимательно посмотрел на корреспондента:

– Я знаком с вашими публикациями, и мне нравится ваш стиль подачи материала. Я подумаю над вашим предложением.

Глядя вслед отъезжающей иномарке, Фирсов одобрительно усмехнулся:

– Ты, Воронов, типичный представитель второй древнейшей профессии. Так загнул о заслугах жертвы, что даже растрогал матёрого дельца Зевина. После встречи с ним не забудь сообщить мне важную для следствия информацию. Иначе вместо плодотворного сотрудничества с нами ты будешь последним узнавать о случившихся в городе происшествиях.

– Ладно, Фирсов, я тебя никогда не подводил, и в этот раз можешь на меня надеяться.

Воронов ещё немного потолкался на месте убийства и отправился к себе в редакцию. Для подготовки дежурной статьи собранного материала вполне хватало. Но он надеялся, что после встречи с Зевиным сможет расцветить свою публикацию интересными эксклюзивными деталями. Тот позвонил через два часа и предложил срочно увидеться в принадлежащем ему ресторане в центре города. Воронов тут же собрался и, вызвав такси, поехал к месту встречи.

Зевин принял корреспондента в отдельном кабинете за стойкой бара. Вежливо предложил закусить, но услышав отказ, с готовностью перешёл к делу:

– У меня мало времени. Буду краток. Шурова убили из-за собранного компромата на Еланского. Вам не надо объяснять, какую важную роль играет этот серый кардинал в экономике страны. Люди, с которыми связан я, недовольны его усилением. К сожалению, накал борьбы в последнее время вышел за рамки негласно установленных правил. И мы хотели пустить в ход документы о нелегальных зарубежных связях и тайных счетах конкурентов. Шуров намеревался завтра с утра передать эти сведения высокому правительственному чиновнику. Но произошла утечка информации, и наши противники поспешили его убрать, надеясь избежать возмездия.

– Насколько я понимаю, это им удалось, так как собранный вами компромат унёс киллер.

– Не совсем так. Мы из предосторожности передали Шурову не все собранные документы. У нас имеются и другие доказательства махинаций Еланского и его компании. Мы готовы передать вам их часть для опубликования в прессе.

– Вы понимаете, насколько рискованную затею мне предлагаете? Если сторонники Еланского не остановились перед убийством Шурова, то меня придавят без сомнений.

– Я наслышан о вас, как о принципиальном журналисте. Кроме того, после появления статьи ваше устранение станет уже бесполезным. Если для оправдания риска вы нуждаетесь в денежной подпитке, то мы готовы выплатить крупную сумму. Скажите сколько?

– Вы же знаете, я не берусь за заказные статьи. Мне обидно за державу. И потому неважно, откуда поступил компромат. Если сведения достоверны, то я их опубликую.

– Вот и отлично! В любом случае мы готовы оплатить ваши старания. Вот, возьмите папку с документами. И чем скорее материал попадёт в газету, тем лучше. Мы должны их свалить, прежде чем они доберутся до нас.

Воронов взял папку и направился к выходу. На душе было тревожно. Он понимал, что в очередной раз в своей жизни ввязался в дело, грозящее ему крупными неприятностями. Приехав домой, Воронов ознакомился с переданными ему документами и убедился, что к нему попала информация, способная кардинально изменить соотношение сил во властных структурах. Подлинность собранного материала не вызывала сомнений. И, ощутив знакомый азарт журналистской удачи, Воронов сел за написание статьи.

Работалось легко и быстро. К полуночи текст был готов, и Воронов направился спать. Но возбуждённый событиями дня мозг отказывался успокаиваться, и ему пришлось принять снотворную таблетку.

Утром его разбудило неприятное дребезжание будильника. Беспокойная ночь не дала полноценного отдыха. Воронов быстро собрался и поехал в издательство. Редактор внимательно дважды прочитал статью и брезгливо отодвинул в сторону финансовую документацию. Затем, сняв очки, словно умываясь, ладонями протёр морщинистое лицо и с нескрываемой иронией произнёс:

– Тебя, Григорий, недаром называют Альбиносом или Белой Вороной. Ты и вправду не от мира сего. Неужели ты думаешь, я это напечатаю?

– А причина отказа?

– Хочу мирно дожить до ухода на пенсию и умереть в своей постели. А ты, похоже, ищешь героической смерти и занесения в списки журналистов, погибших на боевом посту.

– Вы не переоцениваете опасность?

– Я на днях общался с компетентными людьми. Отношения в высших эшелонах власти обострились до предела. Обе группировки не собираются уступать жирные куски общественного пирога, и чем закончится очередная схватка, никто не знает. А потому выступать сейчас на стороне одной из них безрассудно до крайности.

– Значит, вы отказываетесь от сенсационной публикации из-за элементарной трусости?

– Осторожнее на поворотах, Гриша. Я ведь не только о себе думаю. За твою безудержную смелость могут прикрыть издательство, и как я тогда смогу смотреть в глаза десяткам уволенных сотрудников?

– Ну и ладно! У меня такой забойный материал в другой газете с руками оторвут.

– Как говорила моя бабушка: «Нашему теляти да волка съесть». Я, честно говоря, не знаю, какое издательство возьмётся за публикацию этой информационной бомбы. Но только не я. Материал, действительно, может принести славу автору, но и привести к его безвременной гибели. Даже не знаю, чего тебе пожелать: удачи или отказа в публикации по всем адресам.

После ухода Воронова редактор некоторое время мучительно размышлял: «Жаль парня. Сейчас он со своим «горячим» материалом начнёт бегать по редакциям. И если статья появится в печати, то неприятности могут бумерангом прилететь и ко мне. Люди, имеющие власть, наверняка спросят: почему знал и не сигнализировал. Надо обезопасить себя и мою газету».

И редактор решительно набрал номер телефона. Он спешил сообщить своему влиятельному покровителю о статье, подготовленной Вороновым. И тут же сумел убедить себя, что, совершая предательство, спасает своего сотрудника от более крупных неприятностей.

А Воронов после неудачного посещения нескольких крупных издательств был разочарован. Никто не хотел влезать в опасную схватку. Получив очередной отказ, он вышел из старого кирпичного дома и направился по небольшому переулку в сторону метро. Внезапно с грохотом к тротуару подкатил мотоцикл, и двое парней в шлемах, скрывающих лица, бросились к Воронову. Сбитый с ног журналист решил, что его грабят, и, всем телом прикрыв важную для него папку, поспешно выкрикнул:

– Деньги в портмоне в нагрудном кармане пиджака. Забирайте и уходите!

Но байкеры, словно не услышав его слов, принялись избивать Воронова ногами. Журналист подумал, что грабители ошибочно считают, будто он укрывает своим телом нечто весьма ценное. Боль от ударов становилась всё сильнее, понуждая Воронова уступить и отдать нападающим папку. Но в этот момент рядом остановилась иномарка, из которой выскочили двое крепких мужиков с битами в руках. Они поспешили к месту схватки. Мотоциклисты при их появлении прекратили избиение и, проворно оседлав мотоцикл, умчались прочь. Седовласый спаситель помог Воронову подняться на ноги и хрипло спросил:

– Ничего не сломано? Идти сам сможешь?

– Да, вроде бы ноги и руки двигаются. Только грудь болит, и голова немного кружится.

– Это естественно. Отвезти в больницу?

– Не надо. Я дома отлежусь.

– Как знаешь. Тогда скажи, куда тебя подкинуть?

– В район Арбата.

– Нам туда не с руки. Но до Кропоткинской довезём, а там недалеко. Сам доберёшься.

Воронов, подняв с асфальта папку, с трудом сдерживая стоны от болящих ребёр, сел в иномарку. Некоторое время ехали молча. Внезапно седовласый мужик счёл нужным объяснить:

– Я в прошлом в советской ментовке работал, а бывших сыщиков не бывает. И хотя сейчас в успешном бизнесе кручусь, но всё равно ради справедливости по-прежнему рискнуть готов. Вот и своего водителя в эту авантюру с тобою втянул.

– Спасибо вам, мужики, за спасение.

– Ладно, на том свете, возможно, нам это в плюс зачтётся. Кто ты, и за что тебе досталось – не моё дело. Только этим парням твои деньги были без надобности. Они за чем-то другим охотились. Это ты уж сам догадки строй. Ну, вот мы и подъехали к Кропоткинской и здесь тебя высадим. Дальше сам добирайся. Удачи тебе. И будь осторожен. В другой раз такой чудак, как я, может и не успеть придти на помощь.

Выйдя из машины, Воронов некоторое время стоял неподвижно, ожидая, когда после пережитого избиения пройдёт лёгкое головокружение. Затем неуверенно зашагал по Гоголевскому бульвару в сторону старых московских переулков, где жил единственный человек, которому он мог безоглядно доверять.

 

Глава 2. В осаде

В школьные годы Воронов мало обращал внимания на влюблённую в него Карину. Все попытки полноватой и неуклюжей девушки вызвать к себе интерес только его раздражали. И Карина смиренно воспринимала равнодушие первого красавца в их классе. После окончания школы она удачно вышла замуж за сына влиятельного чиновника и жила счастливо в материальном достатке. Воронов, узнав об этом, искренне удивился. Он вообще ошибся в предположениях о будущей судьбе своих одноклассников. Успешные в учёбе ребята оказались на задворках успеха, а красивые девчата не сумели построить крепкие семьи. И, наоборот, аутсайдеры школьной жизни прекрасно устроились в новой меркантильной реальности.

Сам Воронов никогда не стремился к большим деньгам и потому, заняв достойное место в журналистике, считал себя вполне успешным человеком. Даже измена жены и крах семейной жизни не поколебали его уверенности в собственной удаче. То, что коллеги считали его за бескорыстие белой вороной и называли Альбиносом, даже льстило его самолюбию. И в душе он испытывал превосходство над собратьями по перу, которые неистово сражались за объём и частоту своих публикаций в газете.

Успешное занятие любимым делом позволяло Воронову не испытывать зависти к успехам других людей. И, узнав об удачном замужестве Карины, он даже порадовался за неё. Но уже через несколько лет с одноклассницей случилось несчастье. В её автомашину врезалась грузовая фура. Муж Карины сразу погиб, а она стала инвалидом. Узнав о её беде, одноклассники стали активно помогать своей подруге. Они регулярно навещали Карину, старались её развлечь и наладить быт. Воронов тоже включился в благотворительные мероприятия. При первом же своём посещении он заметил, как вспыхнуло лицо молодой женщины, явно не забывшей своей подростковой влюблённости. Это его несколько смутило. Но он быстро преодолел неловкость, убедив себя, что между ним, крепким здоровяком, и женщиной с искалеченным телом не может быть ничего общего.

Его появление среди сочувствующих одноклассников было естественно, и вскоре у Воронова с Кариной установились ровные приятельские отношения. Заточенная в доме женщина много читала, интересовалась новостями, происходящими в недоступном ей теперь внешнем мире. Воронов высоко ценил их беседы и её мудрые наблюдения, во многом совпадающие с его взглядами на жизнь. Дом Карины постепенно стал для него спасительным ковчегом, где он мог хотя бы на короткое время отвлечься от волнующих его событий.

Но прошло несколько месяцев, и Воронов обнаружил, что энтузиазм его одноклассников остыл, и кроме него никто больше не посещает Карину. Раз в месяц он привозил ей продукты и давал немного денег на лекарства. При очередном его появлении Карина жёстко спросила:

– Скажи, зачем ты помогаешь мне? Из одной только жалости?

– С чего ты это взяла? В отличие от многих наших одноклассников, думающих лишь о наживе, ты живёшь полнокровной духовной жизнью. Мне с тобою чрезвычайно интересно. Я на тебе проверяю правильность и точность содержания своих статей. Тебя вполне можно считать их соавтором.

– Приятно слышать, хотя это и неправда. Но я говорю совсем не о наших умных беседах. Для молодой женщины, как я, этого недостаточно. И ты понимаешь, о чём я говорю.

– Вынужден тебе напомнить, что я состою в браке и, как это ни покажется тебе странным, люблю свою жену.

– И только это тебя останавливает?

– Ну конечно. А что же ещё?

– Мне очень хочется в это верить. Главное, чтобы между нами не было жалости.

– Об этом не беспокойся. В твоём доме я освобождаюсь от тревог и волнений. И причина этого не в идеальной чистоте и успокаивающем свете зелёной лампы, а в твоей искренней ко мне благожелательности. От меня всем что-нибудь надо, а ты просто рада, что я существую в этом мире. Это многого стоит.

– Твои слова придают смысл моему земному существованию. Извини, что начала этот разговор. Только мне всегда казалось, что ты безразличен к своей жене и не очень счастлив в семейной жизни.

– Ты ошиблась. У меня в этом отношении всё в порядке.

И Воронов, закончив неприятное объяснение, поспешил покинуть уютную квартиру. Спускаясь по лестнице, он был рад, что никогда раньше из поиска сочувствия не рассказывал откровенно Карине о своём окончательном разрыве с женой и о частой смене любовниц, у которых тщетно пытается найти утешение. Его скрытность позволила в тот раз не перейти допустимую грань в отношениях с Кариной. И, покидая её дом, он решил больше никогда в него не возвращаться. Но не прошло и месяца, как Воронова вновь потянуло увидеть Карину, чья удивительная жизненная стойкость благотворно восстанавливала его душевное равновесие. И он возобновил свои регулярные визиты в старый московский дворик.

И вот теперь, когда его жизнь подверглась опасности, Воронов направился именно сюда, где надеялся найти понимание и помощь. С трудом сдерживая боль в груди, он, наконец, добрёл до дома Карины и, преодолев два пролёта лестницы, нажал кнопку звонка. Карина открыла дверь и, ловко управляя коляской, посторонилась, пропуская его в комнату. Заметив страдальческое выражение лица гостя, встревоженно спросила:

– В чём дело? Что с тобою случилось?

– Я к тебе буквально на минутку. Ко мне попали документы, изобличающие влиятельных людей. И теперь за мною охотятся нанятые ими бандиты. Случайно мне удалось уцелеть и добраться до тебя. Моя статья без этих бумаг ничего не стоит. Я хочу оставить их у тебя, пока всё не утрясётся. Возьмёшь?

– А ты уверен, что за тобой не следили, и ты не привёл к дверям моей квартиры опасных подонков?

– Зря ты так испугалась! Тебе ничто не угрожает. За мной слежки не было. И вообще, о моих визитах сюда никто не знает. С этого момента я прекращаю любую связь с тобою и появлюсь, только когда потребуется забрать и предъявить оставленные у тебя материалы. Найдёшь, где спрятать?

– Положи сам сверху на шкаф. Я туда не дотянусь. Как думаешь, это надолго?

– Максимум на три дня. За этот срок я решу все проблемы.

– Хорошо, только не затягивай. Мне долго существовать рядом с этой опасной папкой, сам понимаешь, нет желания. Но ты знаешь, что я не могу тебе отказать, и этим пользуешься.

– Я всё понял. Мне сама не звони.

Захлопнув за собою дверь, Воронов некоторое время стоял неподвижно. Его неприятно удивил неприкрытый страх влюблённой в него женщины, не желающей ради него рисковать жизнью. Но это неожиданное открытие ему предстояло обдумать позже. И он осторожно зашагал по ступеням вниз к выходу из подъезда. На улице уже начало темнеть, и, поймав такси, Воронов поехал домой.

Едва он открыл дверь, из комнаты раздался тихий голос:

– Свет не включай и не пугайся. Это я, Фирсов.

– Вот это номер! Ты как здесь оказался?

– Ты задаёшь странный вопрос представителю спецслужб. Разве в кинофильмах сыщики сплошь и рядом не вскрывают шпилькой замки в дверях подозреваемых лиц? Ну а я с набором уникальных отмычек сумею войти в любую квартиру.

– И чем я обязан твоему тайному визиту? Ты предпочитаешь сидеть в темноте и говоришь свистящим шёпотом, словно боишься, что нас услышат.

– Так оно и есть. Я сюда рискнул придти из-за хорошего к тебе отношения и желания добиться торжества закона. О передаче тебе Зевиным важных документов уже прошёл слух по всей Москве.

– Это я, к сожалению, ощутил на собственных рёбрах. До сих пор вздохнуть полной грудью не могу.

– Считай это только увертюрой, а по-настоящему за тебя ещё и не брались.

– Хотите мне обеспечить охрану?

– Всё гораздо сложнее. Наши спецслужбы, как и всё общество, расколоты. Короче, есть в наших рядах сотрудники, которым поручено любыми средствами изъять у тебя документацию, неприятную для влиятельных людей.

– Ну, и что ты предлагаешь?

– Пока мои коллеги не пришли за тобой, отдай мне папку с компроматом. У меня её искать не станут. Надеюсь, она сейчас при тебе?

Наступила длительная пауза. У Воронова в голове крутились сомнения: «Фирсов всегда был лишь добросовестным исполнителем. Вряд ли он мог самостоятельно решиться на тайное проникновение в мою квартиру. Значит, его подослали ко мне люди, заинтересованные в уничтожении опасных для них материалов. Но я не поддамся на столь примитивную ловушку».

И Воронов отрицательно мотнул головой:

– У тебя, Фирсов, неверные сведения. Нет у меня никакой секретной папки. Зря только хулиганы мне бока намяли.

– Послушай, Воронов, я тебе дело предлагаю. Отдай документы и спи спокойно. Я сумею ими эффективно распорядиться.

– Повторяю для непонятливых: у меня нет никаких интересных для тебя бумаг!

– Ну, как знаешь. Моё дело – предостеречь тебя от беды. Но советую тайно переправить папку в надёжное место, пока к тебе не нагрянули мои коллеги. Ты парень неплохой. Жаль, что не договорились.

Фирсов встал и, не торопясь, направился к выходу. Было заметно: сыщик всё ещё надеется, что хозяин передумает и отдаст ему важные сведения. Но так и не получив заветную папку, он захлопнул за собой дверь. Воронов сразу поспешил к окну. Ему отчётливо было видно, как Фирсов вышел из подъезда и перешёл на противоположную сторону улицы. К нему направились двое мужчин. После короткого разговора сыщик направился к своей машине, а его собеседники укрылись в тёмной подворотне высокого дома. Воронов злорадно подумал: «Они рассчитывают, что после визита Фирсова я брошусь перепрятывать папку. И они, проследив за мной, смогут её захватить. Но они просчитались. Я успел укрыть документы у Карины. Пусть караулят».

Внезапно зазвонил городской телефон. Воронов снял трубку и услышал знакомый голос любовницы Татьяны:

– Слушай меня, Григорий, внимательно. Я долго сомневалась, звонить тебе или нет. И всё же мы не чужие люди. Хочу предупредить. Ко мне часа два назад приходили из полиции и спрашивали о каких-то документах. Ещё интересовались твоим психическим здоровьем, нет ли у тебя отклонений в поведении. Мне неприятности не нужны. Так что прощай и ищи себе другой объект для развлечений.

Воронов некоторое время вслушивался в уныло звучащие гудки отбоя. Положив трубку, он с удовлетворением отметил собственное ледяное спокойствие. Потеря давней любовницы его не особенно огорчила, а о начале охоты за ним он уже знал. Воронов решил не уступать и в скором времени опубликовать грозящую громкими отставками статью.

Но все его надежды рухнули, когда в шесть часов утра в дверь его квартиры начали громко стучать.

Заглянув в «глазок», Воронов увидел полицейских в форме и людей в штатской одежде. Он поспешил впустить незваных гостей. Грубо втолкнув его в комнату, старший группы представился следователем Кувшиновым и предложил выдать незаконно хранимое оружие и наркотики. Услышав отрицательный ответ, кивнул членам следственной группы:

– Приступайте к обыску, а вы, понятые, следите внимательно за нашими находками, чтобы гражданин Воронов потом не сказал, что запрещённые предметы ему подбросили.

Воронов с иронией предложил:

– Ищите, но трудно найти чёрную кошку в тёмной комнате, где её нет.

– Не остри, Воронов. Всё гораздо хуже, чем ты предполагаешь. Нам нельзя разочаровывать начальство, и без положительного результата мы не уйдём.

Воронова посадили на стул посреди комнаты и приступили к обыску. Полицейским понадобилось почти четыре часа, чтобы убедиться в отсутствии в квартире нужных им материалов. И тогда Кувшинов приказал сыщикам:

– Ещё раз осмотрите ванную комнату. Наш подопечный Воронов заметно нервничает, когда мы туда заглядываем. Понятые, подойдите ближе. Может быть, хозяин нам объяснит природу вещества белого цвета в полиэтиленовом пакете?

– Это обычный стиральный порошок. Я у себя, любимого, один и вынужден в качестве холостяка сам стирать свои вещи.

– Возможно, но нам придётся изъять его для проверки. Наш эксперт разберётся в химическом составе этого вещества. Уж не сомневайтесь: он опытный специалист и своё дело знает.

– Тогда я спокоен. Только позвольте поинтересоваться, вы потом будете лично извиняться за беспричинное беспокойство или официальное письмо пришлёте?

– Ваш сарказм неуместен, Воронов. Мы тут серьёзными делами занимаемся, и вам тоже скоро будет не до смеха. Это я, Кувшинов, вам клятвенно гарантирую. Понятые, подписывайте протокол, а вы, Воронов, поедете с нами в управление полиции. Мы вас задерживаем вплоть до выяснения всех обстоятельств вашего уголовного дела.

– Вы уже считаете меня преступником?

– А вы разве сомневаетесь в результатах заключения нашего штатного эксперта? Наивный же вы человек. Всё, собирайтесь. Предварительное веселье закончилось.

Воронов окончательно понял, что полицейские готовы пойти на грубый подлог для недопущения публикации его статьи. И журналиста охватило безысходное ощущение своей обречённости в этом безжалостном мире погони за прибылью.

 

Глава 3. Возвращение на круги своя

Доставив Воронова в управление полиции, Кувшинов приступил к допросу журналиста с явным равнодушием. Он задавал дежурные вопросы о дате и целях приобретения подозрительного порошка, интересовался сохранностью чека, просил назвать возможных свидетелей покупки. Всё это выглядело довольно глупо, и Воронов догадался, что следователь только выполняет формальность, составляя протокол перед направлением его как лица, подозреваемого в хранении наркотиков, в камеру.

Внезапно зазвонил телефон Кувшинова. На лице следователя, едва он услышал голос собеседника, появилось подобострастное выражение, и стало ясно, что он говорит с высоким начальством. Некоторое время Кувшинов выслушивал инструкции, а затем с готовностью доложил:

– Я вас понял. Всё сделаю в наилучшем виде. Воронов как раз находится у меня в кабинете. Я незамедлительно проведу дополнительную проверку. Не сомневайтесь. Я вас никогда не подводил.

Отключив телефон, Кувшинов встал и нервно прошёлся по кабинету. Было видно, что новые указания начальства привели его в замешательство. И Воронов с надеждой понял, что полиция столкнулась с трудностями в деле его преследования. Наконец, Кувшинов начал вкрадчиво говорить:

– Слушай, Воронов, ты отлично понимаешь истинную причину всей этой кутерьмы, и потому предлагаю добровольно отдать папку с документами, переданными тебе Зевиным.

– На это даже не надейтесь!

– Я и не ждал иного ответа. Не скрою, у нас с твоим задержанием возникли некоторые сложности. Журналистское братство уже начало поднимать голос в твою защиту, а моё начальство не хочет лишней шумихи.

– Ну, тогда отпускайте меня на свободу. Разойдёмся миром, и я не стану обжаловать ваши необоснованные действия.

– Нет, такой вариант нас не устраивает. Подберёмся к тебе с другой стороны. Пока продолжим допрос. Скажи, как ты расставался со своей бывшей женой: полюбовно или с шумным скандалом?

– А какое вы имеете право вмешиваться в мою личную жизнь?

– А вот тут ты, Воронов, ошибаешься! Это когда ты на свободе ходишь, твои семейные дела и повадки неприкосновенны. Но если к нам сюда попал, то, извини, нас всё о тебе интересует. Давай, рассказывай о своих отношениях с супругой. Мы у неё уже выяснили подробности, как ты скандалил, ругался матом и обещал отомстить.

– Поглядел бы я на ваше поведение в момент, когда жена объявляет об уходе к другому мужчине.

– Значит, признаёшь своё неадекватное поведение. Так и запишем, что ты собою плохо владеешь, способен впасть в неконтролируемый гнев и угрожать расправой. А теперь подпиши свои показания. Я ничего к сказанному тобою не прибавил. Вот и молодец, автограф у тебя красивый. А теперь я разъясню, зачем это нам понадобилось.

– Я и так догадался. Хотите меня объявить сумасшедшим, и тогда моя статья будет расценена как бред безумца.

– Правильно мыслишь. Подозрение в хранении наркотиков может вызвать у общественности сомнение. А медицинское признание журналиста недееспособной личностью ставит крест на его разоблачениях. Я в рамках уголовного дела сейчас вынесу постановление о направлении тебя на стационарную психиатрическую экспертизу. А под выводы безжалостных эскулапов твоим коллегам не подкопаться.

– А за беззаконие, творимое в интересах бесчестных чиновников, совесть не замучает?

– Ты меня не стыди. Не я существующий порядок устанавливал. А ты не хочешь соблюдать правило: с сильным парнем не дерись, а с богачом не судись. Полагаю, сочувствующие нам психиатры не подведут и не позволят тебе поколебать устои общества. Ну всё, разговор закончен.

По дороге в психиатрическое учреждение Воронов испытывал страх перед встречей с опасными маньяками и шизофрениками. Но его поместили в отдельную палату. Журналист не сомневался, что в стерильно чистой палате за ним ведётся круглосуточное наблюдение. В комнате без окон трудно было отследить время, и только тарелка супа, обозначающая обед, позволяла отсчитывать сутки.

Врачи и медсёстры его первое время не беспокоили. И лишь на третий день в его палате появился пожилой врач с короткой седой бородкой. Он некоторое время внимательно рассматривал Воронова сквозь толстые стёкла очков. Казалось, врач пытается проникнуть в мысли журналиста, узнать его прошлое и угадать будущее. Сопротивляясь подчинению чужой воле, Воронов включился в поединок, пытаясь по внешнему виду составить характеристику своего оппонента: «По виду вполне приличный человек. Напоминает сошедшего с экрана старых фильмов интеллигента и учёного гуманиста. Попробую с ним договориться».

Наконец доктор прервал затянувшуюся паузу:

– Я Юлов Виктор Михайлович, доктор медицинских наук и заведующий отделением этого учреждения. Кто вы и почему здесь оказались, я знаю. За эти дни я изучил подробности вашей жизни и прочитал публикации в центральной прессе. Сейчас я задам главный вопрос, ради которого сюда пришёл. Вы относите себя к нормальным людям или нет?

– На заре своей журналистской деятельности я писал статью о состоянии психиатрии в нашей стране и эту тему изучил досконально. А потому ваш дежурный вопрос считаю некорректным. При ответе, что я вполне психически здоров, вы всё равно запишете в моей медицинской карте: «Больной не осознаёт наличия у него болезни». Ещё хуже будет, если признаю наличие у себя психических отклонений.

– Я имею в виду совсем иное. Лично у меня состояние вашего здоровья не вызывает сомнений. Но я хочу знать: вы хотите, чтобы возглавляемая мною комиссия признала вас недееспособным, или нет? Насколько я осведомлён, если вы здоровы, то можете получить длительный срок лишения свободы за хранение наркотиков. А постановка вам диагноза «шизофрения» позволит уже через несколько месяцев признать вас не опасным для общества и отпустить на свободу. И ваша проблема будет разрешена.

– Ошибаетесь, профессор, это не только моя проблема, но и персонально ваша. Вы сейчас пытаетесь трусливо спихнуть с себя ответственность за постановку мне фальшивого диагноза. Если я спасую и попрошу признать меня психически больным, то ваша совесть не будет потревожена. Я не знаю, на чём вас прижали мои грозные враги: на деньгах, женщинах или иных пороках. Но не надейтесь, я вам спасительный круг не брошу.

– Вы, действительно, сложный для общения человек. Тогда я вынужден перейти к профессиональным вопросам для изучения вашего психического здоровья. Скажите, кем из известных людей прошлого вы бы хотели быть?

– Жаль, что вы не спросили, какой ныне год, число и месяц. Было бы проще ответить. Для облегчения вашей задачи я должен ответить, что Наполеоном?

– Здесь вопросы задаю я. Но лично для вас сделаю исключение. Больные люди с манией величия обычно назначают себя в герои, мода на которых господствует на конкретных исторических отрезках. Но девятнадцатый век с победоносными походами Наполеона канул в прошлое. Так всё-таки, кем вы хотели бы стать в истории человечества?

– Ответ не однозначен. Напомню о встрече Александра Македонского с философом Диогеном, который жил в бочке на берегу моря. Когда великий полководец спросил, что он сможет сделать для Диогена, тот попросил отойти и не заслонять ему солнца. Александр Македонский рассмеялся и тонко заметил, что он с удовольствием поменялся бы жизнью с Диогеном, если бы не был полководцем, завоевавшим полмира. Это прекрасный пример того, что у каждого человека свои собственные цели и жизненный опыт, и нет единой оценки жизненного успеха.

– И всё же, кто из них вам ближе?

– Вы как психиатр должны знать о великой тайне и неизведанности души человеческой. Я, как и любая живая сущность, тянусь к стабильности и покою, но греховное тщеславие и гордыня подталкивают к известности и славе. Подобно философу Диогену, я хочу опубликовать статью во имя социальной справедливости, и в то же время моя гордыня жаждет, чтобы я оказался первым среди журналистов, опубликовавшим эту сенсацию. Так что внутри меня идёт постоянная борьба между Диогеном и великим полководцем.

– Я могу понять ваше стремление к свободе, равенству и братству. Но упомянутый Наполеон вывел универсальную формулу общественного развития: святые готовят революции, разбойники осуществляют, а плодами пользуются мошенники. И ваша борьба за справедливость окончится так же печально и без видимого результата. От власти отодвинут одних воров, а на их место придут другие. И первыми делом новые правители уничтожат подобных вам революционеров, искренне желающих обеспечить равенство между людьми. Вы им станете не нужны. Так стоит ли губить своё будущее ради эфемерной и временной победы добра над злом?

– И всё же я не отступлю. Невыносимо и противно жить по принципу: мне лично хорошо, и потому ничего не надо менять в этом несправедливом мире. Я человек, а не покорная скотина.

– Очень похвально. Только Дон-Кихоты всегда проигрывают в схватке с безликими мельницами. Оптимисты считают, что человечество развивается по спирали или даже по восходящей линии. А я, как практикующий психиатр, уверен, что, несмотря на изменения внешних условий жизни землян, их история вращается лишь по замкнутому кругу. Люди во все времена безнадёжно проигрывают в борьбе со своими грехами. И великие знатоки человеческих душ Пушкин и Толстой, воскреснув, удивляясь техническим достижениям, легко впишутся в современное общество с его извечными пороками и заблуждениями.

– Возможно, вы правы. Но это только при разгуле материальной стихии людям легче уцелеть в составе стада, а духовно спастись можно только индивидуально, борясь с собственными грехами. Каждый волен выбирать свой путь, и я продолжу свою борьбу. Не хлебом единым жив человек, как сказано в Евангелии.

– Хотя мне симпатичны безумцы, подобные вам, советую ещё раз подумать. Меня торопят. Я могу оттянуть заседание комиссии ещё на неделю. Не больше.

Профессор подошёл к двери, и она тут же отворилась, словно кто-то невидимый, подслушивая их беседу, узнал о её окончании. Оставшись один, Воронов обессиленно лёг на кровать. Он знал, что потом, вероятнее всего, будет жалеть о принятом им решении всю оставшуюся жизнь.

В последующие дни его никто не беспокоил. По-прежнему отсчитывая сутки по принесённым тарелкам супа, Воронов понимал, что определённый профессором срок подходит к концу, и это заставляло его нервничать. Всё чаще ему хотелось отступить и согласиться на признание у него душевной болезни. Он ясно представлял, как обрадуется профессор и поспешит созывать комиссию для постановки удобного для всех диагноза. Но тут же, устыдившись минутной слабости, вновь решал идти в своей борьбе до конца. И когда профессор появился в палате, Воронов был готов к неприятной для него процедуре. Но, вопреки ожиданиям, доктор был необычайно возбуждён и весел. Он коротко объявил:

– У меня для вас хорошие новости. Неожиданно для всех в схватке бульдогов под ковром победила группировка, в интересах которой вы действовали. Им хватило оставшихся в их распоряжении материалов для устранения конкурентов. Так что вы свободны. Полиция также сняла с вас все обвинения. Сейчас вам принесут одежду, и можете идти на все четыре стороны.

Профессор, уже стоя возле предусмотрительно раскрывшейся двери, резко повернулся и сказал:

– А всё-таки подумайте над моим выводом о движении погрязшего в грехах человечества по замкнутому кругу и в будущем ведите себя благоразумно.

Воронов лишь пожал плечами. В предчувствии обретения свободы он быстро переоделся и в сопровождении санитара вышел на улицу. Было пасмурно из-за большой тучи, заслонявшей солнце. Поспешно отойдя подальше от здания, отгороженного высоким забором с колючей проволокой, Воронов вышел на Садовое кольцо и остановился в невесёлых размышлениях: «Все мои мучения были напрасны. В итоге произошла рокировка и одна группировка богачей сменила другую. И моя статья уже никому не нужна. Надо успокоить Карину, что её страхи уже позади. Зря я втянул её в эту историю».

Воронов поспешил к подъехавшему к остановке автобусу. В дневное время в салоне было мало пассажиров, и Воронов занял место у окна. Он уже подъезжал к началу Арбата у Смоленской площади, когда внезапно сердитым раскатом оповестил о себе гром, и с неба посыпались крупные капли дождя. У Воронова не было зонта, и он не отважился покинуть автобус. А за окном прохожие, вмиг промокшие от косых струй ливня, продолжали суетливое движение, смешно перескакивая через наполненные грязной водой неровности асфальта. Воронов с брезгливым сочувствием смотрел на людей, своими нелепыми прыжками напоминающих ему бездушных паяцев, которыми управляет умелый кукловод.

Дождь внезапно прекратился. Но Воронов не вышел на улицу. Он знал, что автобус, двигаясь по кольцу, неминуемо вновь привезёт его к нужному месту на Смоленской площади. И это наглядно подтвердит правоту профессора о движении истории человечества по замкнутому кругу. Воронов устало прикрыл глаза, напрасно пытаясь отстраниться от погрязшего в грехах и заблуждениях окружающего его мира. Он знал, что в будущем вновь вступит в схватку с вечно господствующей на земле несправедливостью. И это был его личный выбор.