Ступеньки были узкие, местами выбитые и вели куда-то вниз. Их толкали в спины, отчего они, теряя опору, летели вперед, шоркаясь плечами о близкие стены. Единственная лампа, болтающаяся под потолком без плафона, светила далеко впереди, больше слепя, чем освещая путь.
Если это отделение милиции, то какое-то очень странное отделение, неухоженное, как застенки гестапо.
Сбежали вниз...
— Уф, — сказал сержант, — взопрел от этого маскарада...
И стал торопливо стаскивать милицейский мундир...
Все было в точности как во второсортном, запрещенном для проката в Америке кино категории "В". Был какой-то мрачный, со свисающими со стен ржавыми, капающими трубами подвал, и была толпа злодеев с физиономиями классических дегенератов, которых даже не хотелось называть господами. Но иначе Мишель Герхард фон Штольц не умел.
— Господа... — сказал он. — Я требую разъяснений!
— Объясните ему...
Ему тут же разъяснили его права и обязанности. Обязанность была одна — «не рыпаться, ежели не хочешь получить в рыло!». Права тоже имели место быть — было право получить в рыло, ежели рыпаешься.
— Все ясно?
— Нет! — с вызовом ответил Мишель Герхард фон Штольц.
Тогда ему объяснили еще раз — в более доступной для понимания форме. Объяснили, что то, что он делает, как раз и есть нарушение обязанностей, и в полной мере реализовали его право «на рыло».
С колен встал уже не Мишель Герхард фон Штольц, встал Мишка Шутов.
— Ну вы и падлы! — угрожающе сказал он, сплевывая на пол кровь.
И с ходу въехал ближайшему обидчику ногой в живот. Потому что руки у него были скованы наручниками.
Нет, все-таки он неверно понимал свои конституционные права...
Пришлось ему растолковывать его обязанности в третий раз, причем уже всем вместе, расширительно толкуя его права в сторону уже не только «рыла», но и всех прочих частей тела.
Бросившуюся на помощь Мишелю Ольгу отбросили как пушинку в сторону. В этих мужских играх дамам делать было нечего.
— Р-р-развяжите мне руки, шакалы! — рычал, отбивался как мог Мишка Шутов, расшвыривая во все стороны наседавших на него врагов. — Всех ур-р-рою!...
Впрочем, Мишель Герхард фон Штольц тоже не молчал, успевая вставлять матерные обороты из всех известных ему европейских языков и наречий. Обидней всего это у него выходило на португальском языке, жаргонные обороты которого он изучал в портовых кабачках Гибралтара. Жаль, что эти дегенераты не смогут оценить по достоинству его произношение. Но смысл они понять должны были!
— Ах ты!., тебя!., тебе!., им!., ей!... — И по-португальски, по-португальски!...
Это был славный бой. Но, к сожалению, безнадежный для одной из сторон.
Мишеля сбили с ног и долго, и с удовольствием пинали.
И, может быть, запинали бы до смерти, кабы в драку не вмешалась третья сторона.
— Хватит! — коротко приказал кто-то.
Негромко, но так, что его услышали.
После чего все отхлынули в стороны.
— Поднимите его!
Мишеля Герхарда фон Штольца подхватили под руки, вскинули, вознесли и пристегнули наручниками к ржавым трубам. Теперь он был подобен распятому на кресте христианскому мученику, и, судя по всему, ему предстояло принять не менее трудную смерть.
Оглядывая поле боя, Мишель, в первую очередь, нашел глазами Ольгу. Она стояла, слава богу, на своих ногах, широко раскрытыми глазами глядя не на него, а на какого-то плешивого, толстенького, напоминающего видом потертого плюшевого мишку мужчину.
— Вы?! — выдохнула она.
— Я, — улыбнувшись, ответил тот.
— Кто это? — ревниво спросил подвешенный к трубам Мишель. — Откуда ты его знаешь?
— Это Георгий Маркович, — ответила Ольга. — Тот самый.
Тот самый — это значит начальник Ольги, ради взятки которому Мишель заложил принадлежащую Президенту квартиру. Георгий Маркович — заведующий экспертным отделом Гохрана.
Ах вот, значит, как!...
Георгий Маркович подошел поближе к Мишелю, который пребывал во всех — физическом и моральном — смыслах в подвешенном состоянии, и с любопытством оглядел его.
— Вот они какие, нынешние супермены... — покачал головой он. — Повезло вам, Ольга Геннадьевна, — такой завидный жених! Просто всем на загляденье...
Жаль только, что свадьбу мы сыграть не успеем. Но, бог даст, все равно погуляем — на похоронах...
Дегенераты дружно осклабились.
Ольга с ненавистью глядела на своего завлаба, пытаясь испепелить его взглядом. Но тот все никак не возгорался, возможно, из-за повышенной влажности в подвале.
— Что ж вы, господин Мишель Герхард фон Штольц, в наши дела лезете? Чего вам не живется спокойно в вашем Монте-Карло? — поинтересовался Георгий Маркович. — Неужто здесь, — обвел он взглядом подвальные стены, — вам нравится больше, чем на Лазурном берегу?
Мишель хотел было ответить, да руки у него были связаны.
— Я ведь зачем вас сюда пригласил, — вкрадчивым голосом продолжил Георгий Маркович. — Чтобы познакомиться поближе, узнать, кто вы такой есть, где служите... В милиции или, того не лучше, в НКВД?...
Последний вопрос прозвучал уже жестко.
И сам Георгий Маркович перестал напоминать плюшевого мишку. Стал напоминать плюшевого крокодила.
— Вы нам это сами, по своей воле расскажете или нам придется вам ноготки рвать?
Мишель Герхард фон Штольц гордо отвернулся, не желая продолжать беседу в подобном тоне. А живущий в нем Мишка Шутов быстро прикинул, как бы ловчее дотянуться до завлаба. Ногой.
— Мне кажется, вы не вполне осознаете свое положение, — скорбно вздохнул Георгий Маркович. — Слышите? — указал он пальцем куда-то вверх.
Там, наверху, что-то глухо скрежетало, ухало и рычало.
— Знаете, что это?
— Ну откуда?...
— Это мусороперерабатываюший завод. Там над нами цех, где производится первичная обработка твердых бытовых отходов. Вы, конечно, хотите узнать, как их обрабатывают?
— Ничуть...
— Я вам с удовольствием отвечу... Поступающий мусор ссыпают в накопительные бункера, откуда транспортерами подают в огромные сита, где сортируют, отделяют металл от стекла, стекло от дерева, а дерево от органических отходов. Вы, доведись вам там оказаться, попадете в органические отходы.
Хотя Мишель Герхард фон Штольц втайне надеялся, что будет отсортирован, памятуя о своих стальных нервах и железных мышцах, к металлу.
— Надеюсь, вам интересно? — осведомился Георгий Маркович.
— Очень, — кивнул Мишель.
— Тогда я, с вашего позволения, продолжу. Так вот, дальше отходы пропускаются через специальные барабаны, фрезы и терки, которые режут, дробят и измельчают твердое содержимое — черепа и кости. Почти в порошок. А уж потом этот порошок в качестве органического сырья поступает на нужды пищевой и легкой промышленности. Так что если у вас богатое воображение, вам нетрудно будет представить, что может случиться с человеком, случайно угодившим в этот конвейер.
При этом боевики-дегенераты понятливо заухмылялись и закивали головами.
Воображение у Мишеля Герхарда фон Штольца было богатое, и он живо представил, как его тело будут мять, рвать, дробить, пропускать через мясорубки и измельчать в порошок железные механизмы. И как, измельчив, его отправят на вторичную переработку с целью дальнейшего использования в виде пищевой добавки в какой-нибудь йогурт или вплетут в ткань колготок. Он бы предпочел, чтобы его бренное тело пустили на колготки, все-таки приятнее обнимать после смерти изящные женские ножки, чем быть съеденным десертной ложкой с последующим вторичным усвоением.
— Да, вы знаете, как-то в бункер свалился пьяный рабочий, — некстати обрадовавшись, вспомнил Георгий Маркович, — так его после того пять дней искали и все равно не нашли. Даже пуговицы! В гроб положить было нечего, пришлось хоронить прессованный мусорный брикет!... И как наши писатели детективного жанра, которые тщатся придумать чистое, не оставляющее следов убийство, упустили из виду столь умное изобретение человечества, будто бы для этих целей созданное?! Ведь коли поставить это дело на широкую ногу, то такой заводик может приносить баснословные прибыли, если принимать на переработку хотя бы по десять покойников в день. Хорошее могло бы получиться предприятие с гарантированными заказами на многие годы вперед. Может, желаете вступить в долю?... Нет?... Жаль. Но, я думаю, вы все равно будете иметь возможность познакомиться с этим производством, так сказать, изнутри. Если, конечно, не вспомните, кто вы такой есть, на кого работаете и что успели за это время вынюхать.
Ну, что вы молчите?
Мишель Герхард фон Штольц молчал, потому что считал — два дегенерата справа, плюс три слева плюс один на выходе, Георгий Маркович не в счет. Итого — соотношение шесть к одному. Не такой уж безнадежный расклад. Вот только руки... Если бы освободить руки!...
— Пожалуй, я готов обсудить ваше предложение, — играя, хоть и с большим трудом, испуг, сказал Мишель Герхард фон Штольц. — Но мне необходимо посоветоваться.
— С кем? — удивился Георгий Маркович.
— С ней, — показал Мишель головой на Ольгу.
— Ну... — поморщился завлаб. — Мешать в такое дело дам, мне кажется, не стоит.
— Но это не просто дама, это, как вы сами изволили выразиться, моя невеста...
Мишель поймал на себе благодарный взгляд Ольги. Истинный джентльмен должен стремиться доставить своей даме удовольствие в любом положении.
— Я намерен жениться на Ольге Геннадьевне, — твердо повторил Мишель, — и потому не могу принимать никакие ответственные решения без ее ведома и на то согласия.
— Да? — поразился Георгий Маркович. — Впрочем, может быть, в этом что-то и есть — жить недолго и оттого счастливо и умереть в один день... Я не против — советуйтесь.
Прямо так?... Ну уж нет — соглядатаи Мишелю Герхарду фон Штольцу были ни к чему.
— Неужели вы намереваетесь присутствовать при семейной сцене? — с упреком сказал он.
— Вы не беспокойтесь, вы нам ничуть не мешаете, — заверил его Георгий Маркович. — Вы ведь не предполагаете исполнять здесь свой супружеский долг?
— Боюсь, у нас разные представления о долге! — заявил Мишель.
С минуту или чуть дольше Георгий Маркович сомневался. Но потом на что-то решился.
— Ну хорошо, будь по-вашему, — сдался он. — Вы пока повисите тут, поворкуйте...
И кивнул своим работникам.
Те схватили, подтащили Ольгу к Мишелю, пристегнув ее наручниками к его ноге.
Все, гулко топая и разбрызгивая лужи, ушли из подвала.
Надлежащий интим был обеспечен.
— Прости, что я не успел тебя заранее предупредить, что собираюсь на тебе жениться, — извинился Мишель.
— Ты предлагаешь мне руку и сердце?
«Увы, пока только ногу... — грустно подумал Мишель. — Но непременно намерен и все остальное!»
— Можешь считать, что я делаю тебе официальное предложение... Вернее, уже сделал. В присутствии свидетелей.
Ольга благодарно прижалась щекой к его ноге, потому что ни до чего другого дотянуться не могла.
— Я думаю, что первое время мы будем жить у меня в замке, — строил планы на будущее Мишель. — А потом разменяем его с моей доплатой на замок побольше. Если ты, конечно, не против...
Ольга была совсем не против замка.
— Но прежде ты должна выполнить одну мою просьбу.
Счастливая Ольга готова была выполнить любую просьбу, хоть прямо сейчас.
— Когда они вернутся, я скажу, что я согласен... Что мы согласны. И расскажу им о втором колье, которое они, я думаю, обязательно захотят увидеть.
— А разве оно у тебя? — изумилась Ольга.
— У меня, — кивнул Мишель. — В одном надежном месте.
У Ольги азартно заблестели глаза.
— Я предложу им нарисовать план, они рязвяжут мне руки, и вот тогда!...
План был прост и потому гениален... Он не гарантировал им свободу, но давал надежду на нее... Или, в крайнем случае, на легкую — без терок и мясорубок — совместную смерть.
— Ты согласна? — с надеждой спросил Мишель.
— Да! — ни мгновения не сомневаясь, ответила Ольга. — Но если мы не сможем, если вдруг...
Мишель понял ее. Без слов.
— Они все равно ничего не найдут! Я нарисую им совсем не то, совсем другое место.
Мишель Герхард фон Штольц не был таким простачком, чтобы отдать дубликат колье, который оказался не дубликатом, в руки недругов.
— Ты со мной?
— С тобой! — кивнула Ольга. Готовая следовать за ним хоть в огонь, хоть в воду, лишь бы под венец.
— Ну, тогда — с богом!...
Скоро, очень скоро все решится — они должны будут обрести свободу, хотя не исключено, что погибнут!
Они обретут свободу в любом случае — хоть так — хоть так!...