Вот и Самотека... И лавка здесь же, с выцветшей, болтающейся на одном крюке вывеской: «Ювелирная торговля г-на Густава Фридбаха».
Замок на двери, как и ожидалось, был сбит, дверь открыта настежь, а сама лавка перевернута вверх дном — повсюду хрустели под ногами рассыпанные украшения и пустые, раздавленные коробки, прилавки — расколочены, ящики конторки взломаны и разбросаны повсюду.
Чтобы лучше видеть, сбили с окон крючки, раскрыли ставни.
Картина стала еще безрадостней. Будто бы Мамай тут прошел...
Сам ювелир сидел подле раскуроченной конторки на кресле, привязанный к нему по рукам и ногам сыромятными ремешками. Ювелир был мертв — мертвее не бывает... Все тело его, лицо и грудь были изрезаны ножами, все вокруг залито кровью, а из левого подреберья торчала рукоять тонкого, загнанного в самое сердце кинжала!
По всему было видно, что ювелира, прежде чем зарезать, долго пытали.
— За что ж его так, сердешного? — тяжко вздохнул Валериан Христофорович, оглядывая безжизненное тело.
— Видно, про тайники с золотом допытывались, — предположил Мишель.
— Или про царские сокровища, — тихо сказал Валериан Христофорович.
А может, итак!...
Со второго этажа донесся крик.
Видно, что-то и там нашлось.
Мишель с Валерианой Христофоровичем поднялись по скрипучей старой лестнице наверх. Туда, где жило семейство ювелира. Жило...
Притихшие, побелевшие хлопцы тихо стояли вдоль стены.
— Бог ты мой! — покачал головой Валериан Христофорович, хотя он-то видывал виды.
В гостиной на полу, близко друг от друга, валялись четыре трупа — пожилой женщины и трех молодых барышень в кружевных ночных рубашках, одна из них была еще совсем ребенком, может быть, лет двенадцати. И у всех у них были проломлены черепа, скорее всего, валявшимся здесь же, неподалеку, бронзовым подсвечником. Как видно, заслышав какую-то возню и крики, они выбегали из своих спален, где их одну за другой безжалостно убивали.
— Мерзавцы, девочек-то зачем? — осуждающе сказал Валериан Христофорович. — Против бога так-то!
— Видно, свидетелей боялись, — сказал Мишель.
— Каких свидетелей?... Свидетели — это когда полиция, суд да каторга. А ныне ничего этого нет! Вот мы теперь уедем и боле сюда никто, может быть, год не явится! Никому бы они ничего не сказали! Да ежели б даже сказали, кто тех злодеев ловить стал? Теперь каждый день, может быть, сотнями убивают, и никому до того никакого дела нет! Просто злодеи, вот тебе и весь сказ! И Федька ваш, и Анисим тоже!... Душегубы!
Тела прикрыли снятыми с постелей простынями. Сами пошли по комнатам.
— Ищите бумаги — амбарные книги, закладные, расписки... — сказал Мишель. — Да так, чтобы ни одного клочка не упустить!
— Да-да, уж вы, голубчики, не сочтите за труд! — поддержал его Валериан Христофорович.
Через час пред Мишелем лежал ворох собранных по дому бумаг, которые сложили в мешок.
Покойный ювелир Густав Фридбах отличался в ведении дел похвальной, чисто немецкой пунктуальностью. Он каждодневно сводил балансы, подсчитывая прибыль, не забывая указать цену приобретенного на толкучке сахарина, и в отдельных книгах вел учет вновь поступившего товара, помечая, что, за сколько и у кого он приобрел и отдельной графой — кому и по какой цене сдал. Правда, фамилий не писал, ограничиваясь именами, а нередко инициалами. Но, как следует покопавшись в бумагах и сопоставив различные записи, Мишель смог довольно легко расшифровать большинство аббревиатур.
Связи ювелира были обширными — среди его постоянных клиентов встречалось немало знатных, известных всей России фамилий, помеченных, помимо просто инициалов, присовокупленными к ним буквенными приставками — «г.» «б.» «к.» и даже «в.к.»!... Что, судя по всему, означало граф, барон, князь и не просто князь — а великий князь!
Поставщики тоже были с приставками, причем зачастую предваряющими те же самые инициалы — оголодавшие графы и бароны несли ювелиру некогда купленные у него же, причем за баснословные деньги, драгоценности, дабы обменять их на фунт сала или бутыль прогорклого подсолнечного масла.
Так вот почему Густав Фридбах не спешил убыть из революционной России на свою историческую Родину! Пожадничал старый ювелир, желал, видно напоследок все, что возможно, скупить. А вышло вон как...
Одна из аббревиатур показалась Мишелю чем-то знакомой. Перед ней не было никаких приставок лишь три буквы — О. К. и Р.
"О" — Олег?... Отто?... Осип?... А ну как верно — Осип?... Карлович?! Уж коли другая буква — "К". Осип Карлович Рейнгольд? Отец Анны... А нынче, выходит, его тесть?
Вот так сюрприз!
И что здесь, интересно знать, искал Осип Карлович? Ну-ка...
В записи указывалось, что О.К.Р. приобрел несколько колье, браслетов, сережек и колец.
Мишель постарался припомнить список изъятых им у ювелира и сданных Временному правительству ценностей... Что там было: сережки, кажется, колье... Да, судя по всему, это они и есть. Хотя запись в амбарной книге Густава Фридбаха куда как длиннее. Ах вот, значит, как!... Выходит, хитрющий Отто Карлович не все в поезде повез, а кое-что до лучших времен в надежном месте припрятал либо, что вернее, иным путем за границу переправил!
У кого же покойный Фридбах приобрел перепроданные им Осипу Карловичу драгоценности? Мишель, не поленясь, изучил в амбарных книгах все предваряющую сделку записи. Нет, ничего похожего ни тогда, ни накануне, ни за полгода до того Густав Фридбах не приобретал.
Как же так?... Неужели в этот раз присущая ювелиру пунктуальность изменила ему? Навряд ли...
Должна быть где-то какая-нибудь пропущенная им запись...
Мишель вновь, самым тщательнейшим образом перебрал все бумаги и наткнулся на небольшую, изрядно потрепанную записную книжку, на которую ранее не обратил внимания.
Здесь не было инициалов, а были имена, вернее, клички, напоминающие собачьи или лошадиные, отчего сперва он принял их за какие-то домашние записи.
— Валериан Христофорович, голубчик, сие, кажется, больше по вашей части.
Валериан Христофорович, нацепив на глаза пенсне, бегло пролистнул страницы.
— Весьма, весьма интересный документ! — оживленно приговаривал он. — Судя по нему, наш покойник водил в высшей степени сомнительные знакомства. Да-с! Ибо сие, милостивые государи, есть не что иное, как список хитрованских злодеев! Вот, к примеру, полюбопытствуйте, запись «З. Бык». Далее цифирками: восемь, семь и шестнадцать, и при сем же буковки: "к" и "б" и "з", да к ним еще — "п"...
— Ну и что с того?
— "З.", как я предполагаю, имя — Захар, а Бык — кличка. Захар Бык — не последний, доложу я вам, в хитрованских кругах вор и душегубец. С коим наш достопочтенный ювелир, отец семейства и всеми уважаемый член общества, имел, как думается мне, встречу восьмого июля одна тысяча девятьсот шестнадцатого года.
— А буквы? — спросил Мишель.
— А буковки сии есть, по моему разумению, не что иное, как предложенный Захаром товар, который ювелир, не мудрствуя лукаво, зашифровал по первым буквам слов. «К.» и «б.» — это, по всей видимости, «колье бриллиантовое», а «з.» и «п.» — золотая печатка.
— Али золотой портсигар! — не утерпел, встрял слушавший Валериана Христофоровича с открытым ртом Митяй. — Честное слово, я видал такие — тяжелющие, пожалуй что с полфунта, а то и поболе!
— Благодарю вас, мой юный друг! — церемонно поклонился сыщик. — Вы делаете явные успехи.
— Выходит, Густав Фридбах скупал краденые вещи? — спросил Мишель.
— Почему бы и нет? — согласно кивнул Валериан Христофорович. — Коммерция, милостивый государь, всегда, коли дать себе труд хорошенько принюхаться, отдает душком криминала. О чем начертано еще в Священном Писании, где, возьму на себя смелость напомнить вам, сказано, что Христос изгнал менял из храма, дабы не осквернять сие благое место их источающим скверну присутствием!
— Да, да, как же-с, помню...
Мишель быстро перелистал страницы.
Так и есть! Вот они, не найденные им ранее ценности... Множество «к.», «б.», «д.» и прочих букв русского алфавита. И еще, предваряющая их, — заглавная «Ф.»...
Что за «Ф.» такое?
— Не могу знать! — сожалея, развел руками Валериан Христофорович. — Сия буковка, которую вы мне назвали, ни на какие догадки меня, увы, не наводит!
«Ф.»?...
«Ф.»?...
— Уж не Федор ли? — предположил Мишель.
— Как вы изволили сказать?... — оживился, заерзал Валериан Христофорович. — Федор?... Ах вы, умница, ах золотая голова! Федор и есть! Федька! Тот самый! Наш! Да-с!...
— Но как же так — выходит, Федька сдавал ему ворованные драгоценности, а после пришел — да и прибил? — усомнился Мишель.
— А чему вы так, голубчик, удивляетесь? Обычное среди душегубов дело. Будучи вором, исправно носил для продажи краденое, а как стал убивцем, вспомнил, где можно деньжатами разжиться, да по прежней-то, натоптанной тропке и пришел.
— Но Анисим говорил, будто бы это приказчик Михей Пантелеймоныч на хозяина своего навел, четверть за то запросив!
— Так, да не так! — возразил Валериан Христофорович. — Сам-то он поостерегся такое незнакомым людям, хошь даже злодеям, предлагать. Я так полагаю, что это Федька его нашел да застращал, дабы прознать, куда ювелир золотишко свое прячет. Потому как понимал, что тот самое ценное на прилавке не держит, а хоронит где-нибудь подале, за семью замками, в тайнике! Отчего приказчик ему и понадобился. А тот, будь не промах, за услуги свои четверть запросил. Хотя получил навряд ли, а, смею вас уверить, пребывает ныне где-нибудь на дне Яузы-реки с пудовым камнем на шее... Да-с! А вот где те драгоценности Федька прежде взял — я вам, милостивые государи, не скажу. Боюсь, сие одному только ему известно!...
Да, верно!...
Вот и выходит, что все концы ведут нынче к Федьке. И без него никак этот узелок не распутать!
Так?
Так оно и есть, Федор — ключик ко всем загадкам!
Да только где его теперь взять — Федьку-то?!