Вот и все. Можно подводить черту — жирную, которая — тире между двумя датами: рождения и смерти. Как на могильном камне, которых будет целых два — там, в Монако, в фамильном склепе фон Штольцев, где среди гранитных завитушек на щите герба, обвитого плющом, будет выбито вязью имя Мишеля Герхарда фон Штольца-младшего, и здесь, неподалеку, на Митинском кладбище, на доске из прессованной мраморной крошки, где будет написано: «Михаил Шутов»... И цифры...
Какие будут на памятниках цифры, он догадывался, так как помнил свой год рождения, а теперь знал, и какой будет год смерти. И день. И час. И даже мгновение. Потому что это будет следующее мгновение...
К Мишелю Герхарду фон Штольцу, нехорошо ухмыляясь, приближалась толпа дегенератов, которые теперь могли не стесняться, могли отвести душу. Дегенераты жаждали крови — его крови!
Самое обидное, что никакого сопротивления он оказать не мог — он был пришпилен к трубам, как жук булавкой к бумажке! Его будут бить, будут убивать, а он — болтаться, как боксерская груша?...
Ну уж нет — коли конец близок, коли терять ему нечего, он постарается продать свою жизнь подороже!
Дегенераты были уже рядом, кровожадно заглядывая ему в глаза и дыша ему в лицо вчерашним перегаром. Они встали подле него кружком, переглядываясь и нетерпеливо потирая кулаки.
Кто-то должен был начать первым, после чего на обреченную жертву, скалясь и топоча, бросятся все остальные. Таковы законы волчьей стаи.
Ну... и кто?
Первым, как ни странно, оказался Георгий Маркович, который совершенно не был похож на матерого волка, а скорее на овечку.
— А ну, пусти меня! — крикнул он.
Стая расступилась.
Георгий Маркович прошел вперед. В руках у него были плоскогубцы.
— Где колье? — спросил плюшевый завлаб.
— Насколько я помню, Ольга приказала, чтобы все случилось быстро, — напомнил Мишель Герхард фон Штольц, косясь на плоскогубцы.
— Можешь ей пожаловаться, — зловеще ответил завлаб. — После...
Стая заржала. Хотя, по идее, должна была завыть.
Георгий Маркович стоял, поигрывая плоскогубцами и поглядывая на пальцы пленника. Ему совершенно не хотелось никого пытать, но ему хотелось узнать, где находится колье. И приобретенная алчность в нем возобладала над природной трусостью.
— Ну ты что решил — сразу помереть или помучиться? — поинтересовался завлаб.
— Лучше бы, конечно, помучиться, — ответил Мишель Герхард фон Штольц известной цитатой, которая как нельзя лучше подходила к ситуации.
— Ну как знаешь, — вздохнул завлаб.
И подошел ближе.
Чего и добивался Мишель Герхард фон Штольц.
Когда Георгий Маркович приблизился к нему вплотную и стал неумело прилаживаться плоскогубцами к мизинцу, он мигнул ему и прошептал:
— Тебе — скажу. Иди ближе.
Прошептал нарочно громко, чтобы остальные тоже услышали и придвинулись.
Они услышали и придвинулись, налезая друг на друга и топча друг другу ноги, лишь бы не упустить волшебные, ценой в несколько сот тысяч долларов слова.
Ну еще, еще поближе!...
Бандиты выстраивались в ряды, как кегли на полосе кегельбана. А глупый завлаб — тот вообще подошел вплотную, встав против Мишеля.
— Ну? — с надеждой спросил он.
Георгий Маркович был ниже растянутого в рост Мишеля, и тот, делая вид, что хочет наклониться к нему, что было сил ударил его лбом в лицо. Сверху вниз!
Завлаб охнул и стал оседать.
Но упасть ему Мишель не дал — он резво подпрыгнул на месте, подтянулся на руках, поднял, придал к животу колени, собирая себя, подобно боевой пружине, и, разжав ноги, толкнул их вперед, пихнув завлаба подошвами ботинок в грудь.
Георгий Маркович полетел назад, словно выпущенное из пушки ядро, с ходу врубившись в боевые порядки противника, разбрасывая их во все стороны, как те самые кегли. Выскочившие из его рук плоскогубцы удачно угодили кому-то в лоб.
В рядах врага образовалась широкая просека.
Со всех сторон доносились стоны, крики и проклятия.
Это был отличный удар — жаль, последний в жизни Мишеля Герхарда фон Штольца.
Вот теперь они с ним разберутся, как приказала Ольга, — быстро и милосердно. Но не потому, что так хотела она, а потому, что так пожелал Мишель!
— Ну все, козел!...
Бандиты вскочили на ноги и, потирая ушибленные места, пошли на него гурьбой, мешая друг другу и толкаясь. У того, что шел впереди, в руках был обрезок ржавой трубы.
Вот и все, подумал Мишель Герхард фон Штольц.
Обидно, что он примет смерть не от шпаги, проткнувшей насквозь его сердце, не от пули, выпущенной из дуэльного пистолета, а от куска старой водопроводной трубы, которой его тюкнут по темечку.
Конечно, можно было попытаться увернуться...
Но уворачиваться он не станет! Не для того он их дразнил.
Ну давайте же, давайте!...
Мишель Герхард фон Штольц уверенно смотрел на своих врагов — в его взгляде не было страха, его губы скривила презрительная усмешка.
Он не боялся смерти. Он торопил ее!
Лучше труба, чем плоскогубцы...
Злодеи даже слегка растерялись, ожидая какого-нибудь подлого подвоха. Подпирая друг друга, они подошли вплотную и в нерешительности замерли.
Мишель Герхард фон Штольц переиграл самого себя!...
И испугался.
Теперь, чего доброго, они передумают его убивать сразу!...
— Ну что же вы, джентльмены? — насмешливо спросил он. — Или вы боитесь?
Пленник был один, безоружен, прикован к трубам, но все равно внушал опасения.
Это была победа Мишеля Герхарда фон Штольца.
Ставшая его поражением...
Доигрался!...
Позади бандитов, стеная и охая, встал завлаб и начал шарить по земле, разыскивая плоскогубцы.
— Погодите, не убивайте его! — сипел он.
Как ни прискорбно, но следует признать, что Мишель Герхард фон Штольц оторвался от своих корней, от простого народа, утратив с ним общий язык. Слава богу, не оторвался обитавший в его шкуре Мишка Шутов!
Который спас ситуацию...
— Эй вы, ублюдки, — крикнул он. — Мразь вы поганая... Фраера драные!... Петухи щипаные!... Ах вы!...
И добавил кое-что еще...
И еще...
И сверх того...
И еще обидней!...
И напряжение сразу же спало.
Ну так бы сразу и сказал!...
Осерчавшие дегенераты сделали последний шаг.
Металлическая труба взлетела куда-то вверх и обрушилась на непутевую голову Мишеля Герхарда фон Штольца.
Все!
Боль...
Темнота...
Конец...