— Ну давай, давай очухивайся!...
Кто-то неучтиво лупил Мишеля Герхарда фон Штольца по щекам. Вряд ли на том свете, там, в крайнем случае, варят грешников в котлах с кипящей смолой, но по лицу не лупцуют.
Мишель Герхард фон Штольц исхитрился, перехватил и выкрутил досаждавшую ему руку.
— Ох ты, черт, здоровый! — крякнул кто-то. — Ну давай, давай, хватит мертвого изображать, хватит глазки закатывать...
Пришлось глаза открыть.
В лицо светила тусклая лампочка, подвешенная к трубе, с которой часто капала ржавая вода.
Подвал был тот же — лица другие.
Чья-то тень, заслоняя бетонный потолок и лампу, склонилась над Мишелем.
— Ну, здравствуй, что ли, беглец!
— Георгий Семенович? — глазам своим не поверил Мишель.
Лучше бы он увидел на его месте того злодея с трубой!...
— Узнал?...
— Здравия желаю! — ответил Мишель Герхард фон Штольц и, прижав руки к бокам, вытянулся в струнку. Хотя это было неудобно, потому что он не стоял, а лежал навзничь, на полу, в какой-то глубокой и холодной луже.
— Вольно, — усмехнулся Георгий Семенович.
Наверное, эта сцена выглядела бы комично, кабы ее главный герой не валялся на земле с раскроенным черепом, в который склонившиеся над ним врачи запихивали второй килограмм ваты.
— Георгий Семенович, разрешите доложить... — попытался приподняться на локтях Мишель Герхард фон Штольц.
— Лежи уж! — прикрикнул на него Георгий Семенович. — Не о чем тебе докладывать — я и так все про тебя знаю, — отмахнулся он.
Что ж он может знать?...
И чем это может грозить?...
Обдумать ситуацию Мишелю мешали посторонние копания в голове и какая-то возня справа.
Он с трудом повернул голову. Против него вдоль стены, задрав вверх руки, стояли рядком, хлюпая расквашенными носами, все его обидчики. Те, что хотели его убить. И уже почти убили...
Теперь он вспомнил все — от самого начала до трубы.
— Но как вы смогли, как успели? — поразился Мишель Герхард фон Штольц столь счастливому для него совпадению.
— Еле успели! — уточнил Георгий Семенович. — Кабы ты нам не мешал, мы бы держали ситуацию под полным контролем до самого конца. А так пришлось топтаться, как слонам в посудной лавке. Ладно хоть не опоздали.
— Спасибо, что не опоздали, — поблагодарил Мишель. Вполне искренне.
— Да ладно... Ты лучше расскажи, куда микрофон девал?
— Какой микрофон? — не понял Мишель Герхард фон Штольц.
— Тот самый... На вот, послушай!
Георгий Семенович прижал к уху Мишеля наушник.
— Слышишь?
Наушник передавал какие-то странные вздохи, шумы, скрипы и бульканья, будто его мяли пальцами.
— Что это? — подивился Мишель Герхард фон Штольц.
— Я же говорю — микрофон. Где он?
— Я его съел, — потупив взор, признался Мишель.
— Съел?! Зачем? Это ведь не сосиска, — удивленно спросил Георгий Семенович.
— Я думал, это их микрофон. И решил его уничтожить.
Мишель готов был сквозь землю провалиться. Лучше бы его убили!
— Ну все, теперь, когда будешь ходить до ветру, бери с собой сито, — тяжко вздохнул Георгий Семенович.
— Зачем это?
— Затем, что этот микрофон — казенное имущество строгой подотчетности, которое необходимо сдать по описи! Уж как хочешь извернись, а будь добр его вернуть! А если не справишься, нам с тобой такую клизму вольют!...
Хотя непонятно было, зачем вливать клизму Георгию Семеновичу, когда микрофон находится в животе у Мишеля. Странная взаимосвязь...
— Он, можно сказать, тебе жизнь спас, а ты его!...
— Так вы давно?... — начал помаленьку что-то соображать Мишель Герхард фон Штольц.
— Обижаешь, с самого начала.
Ах вот даже как — с самого начала!... Его зарядили микрофонами, как жучку блохами, и подставили под бандитов. В качестве аппетитной наживки на крючок — чтобы он, извиваясь, привлекал к себе их внимание. Что он и делал.
Вот и вся нехитрая комбинация!
Он на свой страх и риск следил за преступниками, а отцы-командиры следили за ним, контролируя каждый его шаг и фиксируя каждое сказанное им слово! А он-то думал, что ведет героическую борьбу один против всех!
Так вот почему ему позволили так долго бегать!
Потому что он ни от кого не убегал!...
— Ты молодец, если бы не ты, мы на них вовек бы не вышли! — похвалил Георгий Семенович Мишеля.
Но тот, вместо того чтобы гаркнуть «Служу отечеству!», лишь протяжно застонал.
— Что, больно? — спохватился Георгий Семенович.
— Очень, — кивнул Мишель Герхард фон Штольц.
— Где болит — здесь? — с тревогой указал командир на голову.
— Нет, здесь! — ткнул Мишель пальцем в грудь.
К нему резво подскочили врачи и стали рвать на его широкой груди рубаху.
— Где?... Что?... Все в порядке, никаких повреждений, — поставили они скоропалительный диагноз.
— Не здесь, там, внутри! — обессиленно прошептал Мишель Герхард фон Штольц.
— Сердце?
— Сердце!
Его большое и любвеобильное сердце было разорвано в мелкие клочья. Его предали все, кто только мог.
— Может, инфаркт? — предположил вслух кто-то. — Такой стресс пережить не шутка! Ну-ка, тащите-ка его в машину.
Его подхватили, приподняли, подсунули под него носилки и, аккуратно положив на брезентовое полотнище, понесли по подвалу, огибая торчащие повсюду трубы.
Мишель Герхард фон Штольц лежал смирно, вытянувшись в рост и сложив на груди руки.
Он выжил. Но жить он не хотел.
«Умру, все равно умру, назло всем!» — думал он.
И зачем только его вытащили с того света?...
Ну зачем?!