Всю первую ночь и всю вторую ночь Ивану Ивановичу снились кошмары. Снились стучащие в платяной шкаф бандиты. Которые собирались его убить. Иногда снился ревнивый, с огромным кинжалом в руках грузин, которого пытался из своих пистолетов убить он. Но когда кинжал опасно зависал над его головой, пистолеты всегда не срабатывали. И Иван Иванович просыпался.
Иван Иванович просыпался и видел роскошный люксовый номер. В котором не было платяного шкафа. И видел себя лежащим на необъятном трехспальном диване. Но то, что он просыпался в роскошном люксовом номере на трехспальном диване, сути дела не меняло. Что в номере, что в шкафу он чувствовал себя одинаково. Одинаково паршиво. Потому что и там и там он прятался. Потому что и там и там ему было страшно. До судорог страшно.
В шкафу, возможно, даже чуть менее страшно. Шкаф напоминал детство, где безопасность ассоциировалась с замкнутым пространством. С местом под кроватью, с обхватившими со всех сторон руками матери, в крайнем случае с наброшенным на голову одеялом. Пустота номера, напротив, создавала ощущение незащищенности. Но Иван Иванович специально выбрал огромный, как взлетное поле аэродрома, люкс. Чтобы меньше бросаться в глаза. Справедливо рассудив, что вряд ли преследователи станут искать его в валютных номерах пятизвездочных гостиниц. Он ведь не знал, что его не надо искать, что его уже нашли...
Потом Иван Иванович вставал, умывался и шел в ресторан. В руках у него находился объемный, купленный в ближайшем магазине «дипломат». В «дипломате» лежали пачки долларов, пистолеты и те проклятые дискеты. Оставлять «дипломат» в камере хранения Иван Иванович не решался и потому везде таскал его с собой. Даже в туалет таскал. И спал тоже с ним, подложив под голову.
Иван Иванович шел в ресторан и удивлялся тому, что вот ведь такая дорогая и респектабельная гостиница, а этажи полны какого-то странного вида сброда. Ну чуть не на каждом углу!
Внешне вроде ничего, и костюмы дорогие, и обувь, но сидят эти костюмы черт знает как. Как с чужого плеча. А уж рожи... Ну просто какие-то уголовные рожи. Стрижки короткие, ухмылки двусмысленные, взгляды... Взгляды такие, что мурашки по коже пробегают. Так и кажется, что в карманах их дорогих костюмов лежат кастеты или ножи.
Иван Иванович входил в лифт, и, как нарочно, в тот же лифт в последний момент втискивался один из этих самых, сомнительного вида, с сильно измятым костюмом и лицом постоялец. А вслед за ним еще один. На которого и вовсе смотреть было жутко.
— Вам, блин, какой этаж, простите? — вежливо спрашивал тот, на которого смотреть было жутко.
— Второй, — отвечал Иван Иванович. Постоялец нажимал на кнопку, демонстрируя огромные, как помидоры, золотые печатки на пальцах, прикрывающие синие татуировки с сопками, солнцем, какими-то вышками и какими-то надписями.
— Ты здесь давно? — спрашивал Ивана Ивановича тот, что вошел первым.
— Второй день.
— А я, блин, третью неделю кантуюсь. Ты в каком?
— В сотом.
— А я в сто первом. В трехкамерном люксе. Соседи значит. Через стенку. Ты в сотом. Я в сто первом. Дерьмо у них тут люксы. Фуфло. А бабки стригут, как за пять звезд. Скажи?
Иван Иванович неопределенно пожал плечами.
— Ты в шамовку?
— Куда?
— Я спрашиваю, ты в ресторан?
— В ресторан.
— Ну, тогда я тоже с тобой. Схаваю утреннюю пайку. За компанию. Я один есть не люблю. Я компанию люблю.
— Вообще-то я... — попытался отказаться от приглашения Иван Иванович.
— Да брось ты! Раз вместе, значит, вместе. Я теперь тебя ни на шаг от себя не отпущу. Потому как соседи. Так что ты даже и не думай. И не дергайся. — И сосед хлопнул Ивана Ивановича по плечу так, что тот присел к полу. — Мы сейчас по-быстрому похаваем, а потом ко мне пойдем, в буру перекинемся.
— В какую буру? Я в буру не умею.
— Ну, тогда в то, что умеешь. Хошь в шахматы. В ресторане Ивану Ивановичу не понравилось. Из-за общества не понравилось. Сидевшие за столиками посетители все были вроде того соседа. Кое-кто даже и хуже. Как будто это был не ресторан гостиницы высшей категории, а общая камера Бутырской тюрьмы. В момент выдачи шамовки.
Сосед щелчком пальцев подозвал официанта.
— Что будете заказывать?
— Значит, так, вот эту баланду из крабов, ну и на твое усмотрение. Да, и черняшку не забудь.
— Какую «черняшку»? — не понял официант.
— Хлеба, дурак.
Потом Иван Иванович и сосед с молчаливым, на которого смотреть жутко приятелем ели. Сосед ел шумно, периодически отрыгивая и вытирая руки о край скатерти.
— Дерьмо у них ресторан, — говорил он, — тошниловка. Вот я однажды в Брюсселе хавал... Ты в Брюсселе был?
— Нет.
— Дерьмо городишко. Беднота. Но хавка знатная. Мы с братанами там весь зал откупили, чтобы ихние фраеры веселью не мешали и...
— Спасибо, — сказал Иван Иванович, вставая.
— Сиди! — грозно сказал сосед. — Западло уходить, когда хавка осталась. И когда хорошая компания... Сиди! Я сказал!
Иван Иванович сел. И сидел, пока хавка не кончилась. А потом сидел в сто первом номере и играл в буру. Причем выигрывал. Потому что новичкам в карты везет...
— Он находится в сто первом номере, — доложил помощник Папы Папе.
— Что он там делает? В сто первом.
— В буру играет.
— С кем играет?
Помощник наклонился и сказал на ухо Папе имя.
— Да ты что?
— Точно! Мы по книге регистрации проверили.
— Что он там делает?
— Гуляет. Уже недели две как гуляет.
— Ну ты смотри, как в мире тесно! Как на зоне...
— И что теперь делать?
— Ничего не делать, ждать.
— А может, его из сто первого попробовать выцепить?
— Осади! Если сто первый тронуть, вони не оберешься.
— Да там при нем всего один охранник! А наших на этаже человек шесть!
— Осади, сказал! Тот один охранник твоих троих стоит! Да и не в нем дело. Если к тому в сто первом в дверь стукнуться, там через минуту толпа мочильщиков будет, а мало покажется, взвод ОМОНа при автоматах прибудет. И всех в лапшу покрошит. За тем сто первым такие бабки стоят! И такие люди! Со сто первым дружить надо. Так что скажи своим «шестеркам», чтобы не дай Бог! Чтобы на цыпочках ходили...
И «шестерки» бесшумно отлипали от дверей, которые до того обступили, чтобы при первом приказе ломать...
— Ну ты клевый чувак, хоть видно, что не наш, что простой фраер, — радостно хлопал Ивана Ивановича по плечу его не в меру гостеприимный сосед. — Давай сдавай по новой.
И Иван Иванович сдавал.
Потом пришли проститутки. Много. Штук восемь. Все как на подбор. Все как Клаудиа Шиффер.
Или даже лучше.
— А-а, б... привели, — сказал сосед. — Ну давай проходи, стройся.
Проститутки встали в ряд, отставив ножки, как манекенщицы на подиуме.
— Видал, какие у меня телки! — похвастался сосед. — Одна к одной. Как они тебе?
— Клевые, — сдавленно сказал Иван Иванович, используя соседский, который за день уже начал осваивать, жаргон. И стал обаятельно улыбаться и застегивать пуговицы на рубахе.
— Вообще-то дерьмо телки. Только видимость одна. А на самом деле ни хрена не умеют. Только ходить, стоять и зубы скалить. Любая вокзальная шлюха лучше будет. Вокзальные шлюхи вообще класс. Кабы не их дешевизна, я бы только с ними. Но нельзя. Меньше сотни баксов нельзя! Престиж.
Проститутки продолжали стоять, отставив ножки. И продолжали улыбаться, словно ничего из того, что про них тут говорят, не слышали. Словно с рождения глухие.
— Ты какую будешь?
— Вообще-то я...
— Ну и правильно. Они один хрен все одинаковы. Все как кусковой сахар в пачке. Ну чего встали, шалавы? Чего лыбитесь? Не видите, что ли, что ваша шконка занята. Валите с глаз отсюда. Мы потом, когда доиграем... Может быть. Что, не поняли, что ли? А ну разом, с левой ноги, на... отсюда...
Проститутки повернулись, как по команде, и строем, одновременно покачивая бедрами, вышли в соседнюю комнату. Ну, значит, не глухие, раз команды слышат.
— А ты тасуй давай.
— А может, лучше потом? Доиграем потом? — предложил Иван Иванович.
— Раздавай давай. Эти никуда не денутся. Этим заплачено. На месяц вперед...
Во вторую половину той ночи сосед не казался Ивану Ивановичу таким неприятным, как раньше. Как днем, вечером и в первую половину. И сама жизнь не представлялась такой беспросветной, как прежде. А утром... Утром у него очень сильно болела голова.
Собрав вещи и с трудом отыскав свой «дипломат», он вышел в коридор. И тут же столкнулся с разбежавшимися во все стороны какими-то подозрительными типами. Которые, по всей видимости, сшивались возле двери. Иван Иванович прошел к горничной.
— Кто это живет там, в сто первом? — спросил он.
— В сто первом? А разве вы не узнали?
— Нет.
— Да вы что?! Это же известный бизнесмен и политик. Его все знают. Его постоянно по телевизору показывают. Это Федор Федорович... — И горничная назвала фамилию.
Действительно, очень известная фамилия. И очень известный бизнесмен. И политик. Только на телевизионном экране, во всяких там ток-шоу и дискуссионных клубах, он выглядел совсем по-другому.
И говорил по-другому. И вообще больше напоминал профессора филологии. А здесь...
— Вы ничего не путаете? — переспросил Иван Иванович горничную.
— Ну что вы. Конечно, нет.
— А что же он здесь?..
— Так здесь же не телевидение. Здесь он нормальный. Какой есть. Какой раньше был. Мы так уже привыкли...
Иван Иванович пожал плечами и пошел в свой сотый номер...
— Он вышел! — доложил один из рассыпавшихся в стороны братанов помощнику Папы.
— Откуда вышел?
— Из сто первого. Где крутой квартирует.
— И куда пошел?
— К себе пошел. Отсыпаться.
— Вот что. Собирайте всех. Пора его к рукам прибирать. Пока он снова в сто первый не спрятался...
Иван Иванович зашел в ванную комнату и встал под душ. И стоял, вспоминая подробности прошедшего вечера, пока его не вырвало. Наверное, от чрезмерного употребления внутрь разномастного алкоголя. А может, и всего прочего.
Потом он вышел из душа и лег в постель, чтобы выспаться. После вчерашнего. И уже почти уснул. Но вдруг представил, что всю следующую ночь ему снова придется играть в буру и пить водку. И следующую тоже. Потому что так ему обещал сосед. С которым спорить не принято. С которым никто не спорит.
Иван Иванович представил карты и водку и понял, что лучше снова в шкаф, чем в сто первый. Но с другой стороны, лучше в сто первый, чем на тот свет, если вдруг со своими врагами встретится. Которые рано или поздно...
Иван Иванович сел на диване и стал думать, что делать дальше. Чтобы водку не пить, в буру не играть и в шкафу не сидеть. И чтобы при всем при том живым остаться.
И как он ни думал, ничего у него не выдумывалось. Наверное, потому, что один в том поле не воин. И как один с одним ни комбинируй, все равно ничего путного не получится. Один, он и есть один. Было бы хотя бы двое. Как совсем недавно. Но его второй, тот, который его в шкаф посадил, уже... А может, нет?
Иван Иванович посмотрел на телефон.
В конце концов, тот, пришедший ему на помощь телохранитель был единственным человеком, подтвердившим свое к нему отношение делом. А не одними только словами, бурой и водкой. И если он советовал... то вполне может быть, зла не желал. Единственный...
Иван Иванович снял трубку и набрал продиктованный ему там, на лестнице, по которой поднимались его убийцы, номер.
Номер 223-20-12.
— Здравствуйте, — сказал Иван Иванович, — мне бы услышать Робинзона Крузо.
— Кого?
— Робинзона Крузо.
— Вы не туда попали. Или сошли с ума, — сказал недовольный голос.
И на том конце провода повесили трубку. «Ну вот и все, — подумал Иван Иванович. — Теперь точно все. Окончательно все. Потому что больше за помощью обратиться не к кому».
Иван Иванович повесил трубку и вдруг услышал, как в дверь постучали. Услышал какую-то невнятную возню в коридоре и шорох подошв обуви по покрытому ковролином полу. Услышал чуть неестественный, как будто испуганный, с мелкой дрожью голос горничной.
— Откройте. Мне вам надо белье сменить. От кройте, пожалуйста. Откройте...
И пошел открывать дверь...