Следователь городского отдела Управления внутренних дел Старков Геннадий Федорович сидел на очередном торжественном собрании, посвященном вхождению в должность нового начальника уголовного розыска.

— ...Наконец, хочу со всей ответственностью заявить, что с преступностью в нашем, отдельно взятом городе будет покончено! Пусть преступный элемент зарубит себе это на носу. Пощады не будет никому. Мы должны наконец очистить наши улицы от насильников, убийц, грабителей, наркоманов и проституток. И мы очистим их в самые короткие сроки...

— Откуда его к нам? — спросил Старков сидящего рядом следователя.

— Не знаю. Вроде как переброшен из какой-то администрации как не справившийся с работой. И еще говорят, что он зять... — Следователь наклонился к уху Старкова и что-то прошептал.

— Да ты что?!

— Говорят, он там все, что можно, развалил и теперь переброшен на укрепление к нам.

— Да, такие, да с таким спасательным кругом, не тонут...

— ...Рад сообщить присутствующим, что уже сегодня наметилась устойчивая тенденция к снижению числа нераскрытых особо тяжких преступлений. Заметно пошли вниз кривые таких видов преступлений, как мелкие хищения на промышленных предприятиях...

— Ну конечно, какие могут быть несуны, когда заводы стоят.

— Спекуляция товарами повседневного спроса...

— Ну дает!

— Воровство в коммунальных квартирах. Практически искоренены такие виды преступлений, как...

— ...конокрадство и воровство карет и экипажей, — тихо продолжил сидящий рядом со Старковым опер.

— А с чем он в администрации не справился? — поинтересовался Старков у всезнающего следователя.

— Болтают, что авансом взял крупную взятку за одно, которое обещал протолкнуть, дело. А дело протолкнуть не смог. Короче, не справился. Ну его и заменили.

— Тогда понятно.

— ...Мы будем всячески крепить дисциплину труда среди милиционеров, повышать их профессиональный уровень и увеличивать производительность труда не менее чем на десять-пятнадцать процентов в квартал...

— Интересно, как это он собирается повышать нашу производительность? — удивился кто-то сзади.

— Многостаночным методом. Даст тебе вместо одной ручки — две и вместо одного пистолета — гранатомет...

Следователь Старков встал с места и, извиняясь и стукаясь ногами о чужие колени, пошел вдоль ряда к проходу и по нему к выходу.

В вестибюле курили и трепались следователи, оперы, криминалисты и прочий милицейский люд.

— Что, надоело?

— Так ведь уже третий за полгода. И все говорят одно и то же. «...Мы будем повышать производительность труда путем выдавливания из следователей дополнительных соков с мякотью, будем расширять штат за счет выбивания новых ставок Для близких родственников нового начальника и будем повышать материально-техническую базу, создавая предпосылки Для более качественной работы следователей...»

Дверь, ведущая в зал, приоткрылась, выпуская очередного «бегуна».

— ...для более качественной работы следственного аппарата... — завершил фразу докладчик.

Все стоящие в вестибюле милиционеры дружно грохнули.

— Ну ты даешь!

— А вы что хотите — опыт. Который сын ошибок трудных.

Старков, как и все, вытащил сигареты и закурил.

— Слушай, Генка, тут дело одно есть интересное... — протиснулся к нему один из «важных» следователей.

— У меня своих интересных — ложкой не расхлебать.

— Да я не в этом смысле. Я в смысле, что, может быть, для тебя интересное.

Старков насторожился. И сигарета в его руках стала слегка подрагивать.

— Полтора десяка трупов с огнестрельными ранениями область головы и сердца? — спросил он.

— Да нет. С чего ты взял? Всего лишь четыре. И без огнестрельных.

Следователь Старков с видимым облегчением перевел дух.

— От чего они погибли?

— От ударов тупыми предметами в область головы, шеи туловища. Похоже, здорово их помолотили, прежде чем кончить.

— Кто такие?

— В том-то все и дело. Не уголовники они. И не граждане. Я их как только первый раз увидел, сразу понял, что здесь дело нечисто. Все как на подбор, крепкие, накачанные. Видел бы ты их бицепсы...

— Спортсмены, что ли? Качки?

— Да нет, не качки. Военные. По виду — спецназ. Ну я тебе точно говорю — спецназ. Одного взгляда достаточно, чтобы понять.

— По бицепсам понять.

— Не только. Мы еще документы при них нашли. Пропуска какие-то мудреные. С красными армейскими звездами, как в военном билете. Ну я сразу по изъятым на месте преступления документам запрос в Министерство обороны послал. И знаешь, что они мне ответили?

— Что?

— Что данная категория военнослужащих проходит в архивах под грифом «совершенно секретно» и для получения информации по ним надо иметь особый допуск. Или надо обращаться в Министерство обороны специальным письмом от Министерства внутренних дел на уровне первых заместителей! А на меньшее они не согласны! Чуешь?

— Круто задирают.

— Вот и я говорю. Обычно письма туда-сюда неделями гуляют, а тут ответ пришел чуть не через день. Причем не по почте. Они к нему ноги приделали. Майорские.

— Какие ноги?

— Специального курьера прислали. Майора. С планшетом и пистолетом на боку!

— Ну, значит, ты их крепко зацепил.

— Крепче, чем ты думаешь! Я еще прочитать письмо как следует не успел, как прибыла специальная военная команда с приказом, подписанным замминистра обороны и нашим генералом, и изъяла своих покойников из морга. Там их еще даже распотрошить не успели.

— Да-а!

— Это еще не конец. Сегодня прихожу, а дела нет!

— Ты что? Украли, что ли?

— Изъяли! Но считай, как украли! Даже меня в известность не поставили. Согласно предписанию Министерства внутренних дел и распоряжению моего непосредственного начальства. Короче, дело передано в ведение военной прокуратуры для производства дальнейшего расследования и последующей передачи в военный трибунал.

— Сурово.

— А где их убили, знаешь?

— Где?

— На персональной даче генерала. Тоже совершенно секретного. К которому на кривой козе не подъедешь.

— А если через министерство?

— Я тоже подумал, что через министерство. Только поздно уже через министерство.

— Почему?

— Потому поздно! Потому что того генерала уже нет. Умер он. Причем в тот же самый день, что и прочие секретные военные.

— Отчего умер? Убили?

— Нет. Сам умер. По собственной инициативе. Застрелился в собственном кабинете.

— Откуда ты знаешь?

— У меня свояк в их системе работает. Ему приглашение пришло. На похороны. Того самого генерала. Он мне все подробности и сказал.

— Так получается, ты сейчас не у дел?

— Вообще дел хватает. Но без этого — точно. Забрали и даже ничего не объяснили.

— Не повезло.

— Не повезло... А может, наоборот. Ты знаешь, я иногда думаю — ну и черт с ним. Может, и хорошо, что забрали. А те там такие трупы, что греха не оберешься. Ну их, военных.

— Тоже верно. Только скажи, ты меня зачем искал? Я здесь при чем? Мне-то вся эта история чем должна быть интересна?

— Ах, ну да! Я же тебе самого главного не сказал. Для тебя главного. Дело у меня, как я тебе уже сказал, изъяли. Но не все. Я много куда успел разных бумажек поразослать. И ответы стекаются, естественно, на мой адрес. Ну ты сам понимаешь — маховик следствия я в первые дни подраскрутить успел, и сразу его не остановишь. Так вот, приходит мне ответ из дактилоскопической лаборатории, куда я все «пальчики», обнаруженные на месте преступления, в свое время отсылал.

Следователь Старков почувствовал, как от дурного предчувствия у него выступил и противными холодными каплями пополз по спине пот.

— "Пальчиков" там немного было. Почти и не было совсем. Гражданских бабы с мужиком, которые там были, и еще одни...

— А погибших? — спросил Старков, оттягивая приближающийся страшный момент.

— Военных, как ни странно, не было. Словно они в перчатках там были или протерли все. Или кто другой протер. В общем, их отпечатков не было. Только бабы, мужика и еще одни...

— Чьи?

— В том-то и дело. Понимаешь, их сверили с картотекой... и они... они совпали... с «пальчиками», которые проходили по твоему делу... Вернее, по нескольким делам... Что с тобой, Гена? Что случилось?

Гена привалился спиной к колонне.

— Дальше!

— Что дальше? Дальше ничего. Я все сказал.

— Ты передал результаты военным?

— Конечно, передал. Как я мог не передать, если дело ведут они.

— Что еще?

— Вот я и думаю. Может, тебе с ними задружиться, раз у вас одни и те же «пальчики» по делам проходят? Глядишь, совместными усилиями вы его быстрее скрутите? Да что с тобой в конце концов?

— Что?

— Ты бледный весь. Как покойник.

— Ничего. Пройдет. Душно тут.

— Может, и душно. Народа вон сколько набилось. И все с сигаретами.

— Скажи мне, а те баба с мужиком? Которых отпечатки? Они кто такие?

— А шут их знает. Баба вроде как жена застрелившегося генерала. А он вообще не понять кто. Возможно, ее ухажер. А может, еще кто.

— У тебя их адреса есть?

— Ну есть, конечно. А зачем они тебе?

— Хочу им несколько вопросов задать.

— Ты бы лучше не рисковал. Они теперь не по нашему ведомству проходят. Как бы скандала не вышло.

— Не выйдет. Я тихо. Надо же мне узнать подробности по моему клиенту.

— Ну смотри. Если что...

— Если что, ты мне ничего не говорил, я не слышал. И вообще мы незнакомы.

— Записывай...

Следователь Старков не стал дожидаться конца торжественного, по случаю вступления в должность нового начальника, собрания. Хотя знал, что в конце всех пересчитают по головам и сделают соответствующие оргвыводы.

Следователь Старков набросил на плечи плащ и побежал к воеи машине, сжимая в руке бумажку с адресами. Он не подумал до конца, для чего бежит. И что он будет говорить, когда добежит. Он даже не подумал, стоит ли вообще бежать, рискуя влечь на себя недовольство зеленопогонной прокуратуры и заполучить еще одно безнадежное дело. Но тем не менее остановиться он уже не мог.

Потому что... не мог! Первый адрес он отыскал быстро, так как он находился в центре города, в престижном, отстроенном военными районе.

Вначале отыскал дом, потом подъезд и квартиру.

Дверь открыла бальзаковских лет, но еще симпатичная, в строгом темном платье дама. Именно дама, а не женщина.

Женщины такими не бывают.

— Я вас слушаю.

Старков вытащил и развернул перед собой удостоверение.

— Следователь городского...

— Я вас слушаю.

— Можно войти?

Дама молча отступила в сторону.

— Сюда? — спросил Старков.

— Куда угодно. Можно в комнату.

В комнате, на стене, в черной рамке, в обрамлении траурных лент висел портрет генерала в парадной форме. Под портретом на нескольких табуретах, на специальных бархатных подушечках были разложены правительственные награды.

— Ни черта себе... простите, очень много наград.

— Я вас слушаю, — в третий раз сказала хозяйка дома.

— Я попрошу вас посмотреть одну фотографию.

— Зачем?

— Чтобы узнать или не узнать изображенного там человека. И сказать — узнали вы его или нет.

Вообще-то так, без понятых, протокола и тому подобной узаконенной атрибутики опознание не проводится. И одну фотографию никогда не показывают. Обязательно несколько и среди них нужную. В противном случае, т.е. при нарушении существующей формы, результаты опознания могут быть опротестованы в суде. О чем прекрасно осведомлены адвокаты и многие подозреваемые. Но еще лучше осведомлен следователь Старков. То, что он сейчас собирался сделать, с точки зрения ведения следствия, было бессмысленно. Потому что в помещении свидетеля, один на один, без видеозаписи и ведения протокола...

— Хорошо, показывайте.

— Я прошу вас внимательно посмотреть эту фотографию и вспомнить, не видели ли вы изображенного на ней человека, — казенным тоном изложил следователь свою просьбу. — А если видели, то постарайтесь вспомнить, где и при каких...

— Да показывайте уже... — перебила его женщина. Следователь вытащил и показал фотографию Иванова Ивана Ивановича, предоставленную отделом кадров по месту его постоянной работы и сканированную и размноженную для милицейских ориентировок... Хотя какая, к дьяволу, у него может быть постоянная работа? Знаем мы его работу...

— Я узнаю его! — сказала женщина.

— Точно?

— Точно узнаю!

— Где, при каких обстоятельствах?..

— Я там его видела! То есть на даче видела. Его нашли эти... Которые... Которые потом умерли.

— Где нашли?

— В шкафу нашли. В моем шкафу. Который стоял в спальне.

— Как он туда попал?

— Ну откуда я знаю, как он туда попал? Я не знаю, как он туда попал! Я его туда не засовывала!

— Хорошо. Простите. Они нашли его и?..

— Вытащили. Грубо вытащили. А потом...

— Что потом? Что было потом?

— Потом они... они... Потом они меня, то есть нас... Сейчас. Минуточку. — Хозяйка дома вытащила платок и промокнула глаза. — Простите. Потом они завернули нас в эти... ну не важно. И больше я ничего не видела, что они там с ним делали.

— Вы считаете, что они с ним что-то делали?

— Наверное. Я слышала иногда крики.

— Какие крики? Что он кричал?

— Точно сказать не могу. Внятно слышно не было. Только какие-то приглушенные звуки. Вроде мычания. Я подумала, что они его бьют.

— Бьют?

— Ну конечно, бьют! Смертным боем бьют!

— Простите меня за мою настойчивость, но вы должны меня понять... Почему вы так решили? Решили, что они его били?

— Потому что потом я видела его лицо! На нем живого места не было!

— При каких обстоятельствах вы его видели?

— При счастливых. Он освободил нас.

— Лично освободил?

— Конечно, лично. Как еще можно освободить?

— Ну, например, послать кого-нибудь.

— Не было там больше никого. Только он!

— Вы уверены?

— Совершенно уверена! Он подошел и развязал веревки. Я спросила его — это вы? Он ответил — да.

— Прямо так и ответил?

— Ну, может, немного по-другому. Я не помню точно. Он: развязал нас и тут же ушел. Мы сняли веревки и пошли звонить в милицию. Зашли, а там...

— Что там?

— Там эти... Которых он убил. Четверо. Все в крови...

— Почему вы решили, что это он их убил?

— А кто еще? Они схватили его. И нас... Пытали. Били. У него все лицо — кровавая маска. Смотреть страшно. А потом... Он, наверное, как-то вырвался и всех их... И правильно! Туда им и дорога!

— Как же он мог один — всех?

— Не знаю, как мог. Но смог! И очень хорошо, что смог! Скоты...

— Каким образом он ушел из дома?

— Обыкновенным образом. Через дверь. Прошел по коридору, открыл дверь и ушел.

— Вы раньше его никогда не видели?

— Никогда.

— Уверены?

— Уверена.

— Как вы думаете, кто были те люди, которых он, как вы считаете, убил?

— Я не считаю. Он убил их. И спас нас. Потому что если бы он их не убил, я бы с вами сейчас здесь не разговаривала.

— И все же?

— Я не знаю, кто были эти люди и зачем они пришли ко мне на дачу. Этого довольно?

— Еще один, последний вопрос. Вы никак не связываете этих людей с гибелью вашего мужа?

— Что?!

— Вы никогда не видели их вместе с мужем?

— Мой муж заслуженный человек! Генерал! Он в Афганистане был ранен! А вы... Вы... Уходите отсюда. Немедленно уходите. Или я пожалуюсь вашему начальству. Кто ваше начальство? Дайте мне телефон.

— До свидания...

Следователь Старков вышел из дома, сел в машину, включил двигатель и... никуда не поехал. Он сидел, навалившись руками и уроненной на них головой на баранку, и думал. Так, как учили его в школе милиции, в юридическом институте и на многочисленных курсах повышения квалификации.

Свидетель — вдова застрелившегося в собственном кабинете генерала, бывшая в момент преступления на даче, представленную ей фотографию опознала. Что доказывает, что на даче был именно гражданин Иванов, а не кто либо другой. И что косвенно подтверждается тем, что на стенах и мебели были обнаружены его отпечатки пальцев. Это уже два, взаимно подтверждающих и поддерживающих друг друга факта, против которых не попрешь.

Гражданин Иванов был на даче!

На той же даче прибывший по вызову наряд милиции обнаружил четыре трупа. Скончавшихся в результате многочисленных травм, нанесенных тяжелым, тупым предметом. Не исключено, что носками обуви и кулаками. Впрочем, чтобы нанести такие травмы кулаками, надо быть профессионалом...

А массовое убийство в поселке Федоровка? Там нескольких потерпевших тоже убили тупым и тяжелым предметом. Эксперты не исключают, что кулаками. Иванов убил. Отчего бы ему и здесь...

Стоп! Не надо гнать коней. Надо по порядку. Повторяя и выстраивая в хронологическом порядке факты.

На даче был Иванов, была свидетельница и еще один свидетель-мужчина, которого ему предстоит допросить. И были еще установленные, но не ставшие от этого известными лица. Убитые...

Кем убитые?

Кем? Если больше на даче никого не было?

Конечно, женщина могла не запомнить всех увиденных ею преступников. Слишком быстро она оказалась завернутой в шторы и слишком серьезное нервное потрясение пережила. Но даже если допустить, что там кто-то был, то был, безусловно, свой, пришедший вместе со всеми. А зачем своему убивать своих? Убивать должны были посторонние. Которых нет!

Никаких признаков их нет! Свидетельница никого не видела и ничего подозрительного не слышала. Лишних отпечатков пальцев не нашли. Значит, получается... Все-таки получается...

Конечно, если бы можно было осмотреть место происшествия самому. И допросить свидетелей не здесь, а в кабинете. Но... это дело ведет не он. И наверное, слава Богу, что не он.

И все же, если исходить из имеющихся в распоряжении фактов и известного психологического образа подозреваемого, то можно сделать вывод, что это мог быть... Мог быть...

Иванов Иван Иванович!

Все тот же Иванов Иван Иванович! Который на Агрономической, на Северной, в поселке Федоровка и теперь здесь, на даче генерала...

Только там — неустановленных следствием гражданских лиц и установленный уголовный элемент. А здесь... Здесь были не уголовники. Далеко не уголовники! Здесь были военные. Причем не простые — а совершенно секретные. По уверениям начавшего расследование следователя — бойцы спецназа. Вполне может быть, что спецназа, если судить по реакции на это происшествие Министерства обороны.

Так это что же получается? Это получается, что гражданину Иванову просто гражданских и просто уголовников для своих упражнений показалось мало? Что он решил на спецназовцах свои навыки испробовать. Пусть даже в порядке самообороны.

Так это получается, что гражданин Иванов сам спецназовец. Или даже круче, чем спецназовец, потому что опять один — четверых...

Или...

Или это все лишь обыкновенное, сильно прогрессирующее сумасшествие? Пожалуй, что сумасшествие. Потому что когда один — пятерых, еще одного, еще четверых, еще троих, потом четырнадцать и теперь вот новых четверых — то это шизофрения. Или паранойя. Или еще черт знает что, но тоже со сдвигом.

Похоже, что он, Старков, окончательно свихнулся.

А если не он, то мир вокруг него. Наверное, в том числе и мир. Или в первую очередь мир. Потому что не было раньше такого, чтобы один человек убивал десятки — и это ему сходило с рук. И самое главное, никого не удивляло! Чтобы, узнав о подобном случае, тут же не поднимали по тревоге ради поимки убийцы, расхаживающего по стране с пистолетами и стреляющего с двух рук во все, что шевелится, министра УВД, главу Федеральной службы безопасности, командующих внутренними войсками и погранвойсками и по нисходящей областные управления, отделения ФСБ и части внутренних войск и погранзаставы. Чтобы каждый день не требовали с министров отчета и не снимали стружку до самых костей. А министры, в свою очередь, со своих подчиненных.

Но нет, не поднимают, не ставят соответствующую задачу, не выстраивают на коврах и даже не удивляются. Ну убил и убил. Мало ли кто кого убивает?

Так, может, дело не в Старкове, не в Иванове, а в стране, в которой все они живут? Стране, где убийство стало настолько нормой жизни, что перестало быть сенсацией. Так, может, это страна создает из своих граждан серийных убийц? Тем, что перестало следить за похищенным из военных складов и расползающимся по стране оружием, перестало контролировать уволившихся в запас и действующих «спецов», позволяет спустя рукава расследовать самые жестокие и громкие убийства, амнистирует за взятки опасных преступников, не казнит тех, кто того трижды заслуживает. А главное — поощряет обнищание населения, толкая тем на совершение противоправных действий.

Может, в этом все дело? А Иванов не более чем иллюстрация к царящему в стране беспределу. Рядовой, по нынешним временам, душегуб. Только очень везучий душегуб. Потому что он уже очень многих. А его — никто...

Ведь если бы других таких же Ивановых не находили ножи и пули конкурентов, то и они могли бы мочить людей десятками и даже сотнями. Это пока еще до них дотянется рука правосудия и пока еще государство отсудит в их пользу пулю. Если вообще отсудит. Это же сколько можно успеть дел наворочать, не опасаясь за то ответить! Сколько человек положить!

Нет, правы были преподаватели юрфака, сто раз повторявшие, что останавливает преступника не строгость наказания, а его неотвратимость. Нет сейчас неотвратимости. И даже строгости нет. Оттого и появляются не боящиеся лишних трупов серийные убийцы вроде этого Иванова. И еще будут появляться. И гораздо более жестокие и удачливые, чем Иванов. Потому что смутное время... Ведь был же в двадцатые годы Ленька Пантелеев, которому Иванов в подметки не годился. Потому что Ленька Пантелеев убил не двадцать, не тридцать, а сто пятьдесят человек. И другие были, не лучше Леньки...

Так, может, действительно не Иванов такой, а страна такая? Может, он действительно Ленька Пантелеев нового времени? Начинающий Ленька Пантелеев.

А раз так, раз начинающий, то тогда это не — последнее его дело и не последние его трупы. Потому что до ста пятидесяти жертв ему еще очень и очень далеко...

Следователь Старков сидел в машине с работающим двигателем и никуда не ехал. Так и сидел, уперевшись лбом в ладони и в руль. Некуда ему было ехать. Потому что от себя не уехать. И от этого... гражданина Иванова тоже не уехать!

Никуда не уехать!