Глава 21

— Шах!

— А мы вот сюда!

— Еще шах!

— А мы вот так!

— Тогда еще шах! Еще щах. И мат!

— Как так мат?

— Вот так и мат.

— Точно! Мать твою…

— Точнее не бывает.

— Слышь, командир, давай я перехожу. Потому что тут я просто зевнул. Не заметил этой твоей дурацкой туры. Ну три последних хода.

— Э нет, перехаживать не пойдет.

— Ну тогда два хода!

— Я же сказал — нет. Умерла так умерла.

— Ну один! Это же просто зевок. Это же даже себя не уважать, если выигрывать; пользуясь невнимательностью соперника. Это вроде как даже и не победа…

— Нет!

— Жлоб ты, пехота! Мы тут тебя возим, брюхом по дну скребем, можно сказать, жизнью рискуем, а ты…

— Не надрывайся. Не разжалобишь.

— Ну тогда еще одну партейку! На реванш! Чтобы отыграться!

— Да у нас времени уже не осталось.

— Как не осталось? Еще целый час! Мы не то что одну — три партии сыграть успеем. Если трепаться по пустякам не будем… Лады?

— Ладно. Черт с тобой!

— Вот это совсем другой разговор. Тогда ты пока расставляй, а я схожу перекурю. /

— Ты же говорил, на лодке курить нельзя.

— Можно. Нельзя. Всухую проигрывать тоже нельзя. Тем более на своем поле… Я быстро. Ты еще коней поставить не успеешь…

Капитан подлодки вышел из каюты. Покурить. И успокоить нервы. И тут же из коридора, еще дверь не закрылась, донеслось:

— Стоять! Матрос Синица! Когда вы в последний раз подшивали подворотничок, товарищ матрос?

— Сегодня утром…

— Утром?!

— Так точно, товарищ капитан…

— Отчего же он такой грязный?

— Он не грязный. Это просто здесь тусклое освещение…

— Что вы мне парите мозги! Матрос Синица. Или я без глаз? Или я, по вашему мнению, не умею отличать половую тряпку от стерильного бинта? Даже в темноте… Или после того, как вы подшились, вашим воротничком подтирали… полы в машинном отделении?

— Никак нет, товарищ капитан…

— И почему у вас стрижка, как у битника? Вот здесь. И вот здесь. Вам что, устав не писан? Или вы не знаете, как должен выглядеть примерный воин Советской Армии?

— Никак нет, товарищ капитан. Знаю!

— А раз знаете, кругом марш, и чтобы через двадцать минут ваш подворотничок и ваша голова выглядели одинаково! Чтобы блестели. Как бильярдный шар.

— Но, товарищ капитан, мне скоро…

— Под ноль! Ясно?!

— Но товарищ капитан…

— Под два ноля! Через двадцать минут! Ясно?!

— Так точно! Товарищ капитан! Разрешите идти!

— Идите. К…

И по гулким трапам лодки затопали удаляющиеся шаги. Капитан вернулся в каюту.

— Ну что, покурил?

— Покурил.

— Успокоил нервы?

— Успокоил.

— Начинаем?

— Начинаем.

— Тогда е-2 — е-4…

— …Шах. И мат!

— Как мат?

— Так мат.

— Опять?

— Опять.

— Ну ты, командир, гад! Пешками рубишь — что косой машешь… Давай еще одну. Последнюю. Которая ва-банк!

— Не получится ва-банк. У меня контрольное время.

— Да ладно ты. Подумаешь, время. Задержишься маленько…

— Как задержусь? У меня же приказ!

— У всех приказ. Ну хочешь, мы завтра тебя сбросим? В то же самое время. Твои ребята хоть выспятся. Я им компота лишний бачок выкачу.

— Да меня за это «завтра-послезавтра»…

— Да брось ты себя пугать. Никто тебе ничего не сделает. В случае чего на меня все свалишь. А я отбрешусь. Мол, по причине поломки топливного насоса и затянувшегося ремонта. Ни одна сволочь носа не подточит. А? Майор?

— Нет, не могу. Извини…

— Не можешь?

— Нет!

— Жаль, жаль. Ну да ничего не попишешь. Тогда на обратном пути сквитаемся. Ух, командир, на обратном пути пощады не жди! А может, все-таки передумаешь? А то мои дуболомы только в подкидного дурачка…

— Сказал — нет! Значит, нет!

— Ну и хрен с тобой… Внимание в отсеках. Лодке приготовиться к всплытию!

В рабочем режиме заработали двигатели. Вздрогнул, качнулся корпус ожившей после многочасовой дремоты субмарины, распугав в стороны случайную рыбью живность. Раскрутились винты, проталкивая сигарообразную железную громадину сквозь толщу черных придонных вод…

— Всплываем на перископную глубину!

— Есть на перископную!

Многотонная штанга перископа, легко скользя по смазке, выскочила из корпуса и ушла к поверхности моря. Капитан приблизил глаза к окуляру.

— Подходы темны. Как подростковая биография монашки. Ветер узлов пять в секунду. Волна балла четыре. Не бассейн, конечно, но терпимо… Слышь, командир, хочешь посмотреть, где тебе придется бултыхаться?

Капитан подлодки отодвинулся в сторону. Командир разведгруппы припал к резиновым наглазникам. Берега видно не было. Он только угадывался. Более густой, чем окружающая темень, чернотой.

— Вот эта черная дырка и есть материк, — сказал капитан.

— А поближе подойти нельзя? — спросил командир, прикидывая расстояние, которое ему предстояло преодолеть.

— Поближе можно. Но тогда уйти будет нельзя. Если только пешком по берегу. Я же не плоскодонка, чтобы в аквариумах плавать. Так что придется самим. Самим.

— Самим так самим…

У скоб выходного люка стояли разведчики. В полном боевом облачении. В темных маскхалатах, с частыми разводами серой краски на лицах. Сквозь которые просвечивали неестественно бледные лица.

— А может, все-таки задержитесь? На сутки? — еще раз предложил капитан.

— Да иди ты!

— Ну тогда ни пуха…

— К черту… Вернее, к этому, к Нептуну!

— Спускайтесь с подветренного борта. Чтобы корпус прикрыл вас от волны. И помните, что у вас на все про все пять минут. На шестой — не взыщите, мы нырнем!

— А если мы не успеем за пять минут?

— Тогда десять, — легко уступил капитан. Наверное, он был способен уступить и час, этот разбитной капитан. Но часа разведчикам было много.

— Всем быть готовым к срочному погружению, — приказал капитан. — Давайте выметайтесь.

Люк раздраили. Разведчики один за другим, стуча подошвами по скобам трапа, полезли наверх.

Пивоваров.

Далидзе.

Кузнецов.

Кудряшов.

Федоров.

Семенов…

Всего шестнадцать человек. Согласно утвержденному в спецотделе списку.

— Все?

— Все!

— Ну ладно, пойду посмотрю, как пехота в море ноги мочит.

Капитан поднялся на мостик последним. В непроницаемой, как врожденная слепота, черноте тропической ночи о борт лодки лениво разбивались невидимые волны.

— Мать честная, что это? — ахнул Семенов.

— Что?

— Да вон же! Вон! Смотри!

То тут, то там вдоль корпуса лодки вспыхивали синевато-мертвенные огни, словно кто-то из глубины подсвечивал поверхность моря фонариком. Огни, которые не прибавляли света, но добавляли страха.

— Это микроорганизмы, — сказал капитан. — Когда их тревожат, они начинают светиться.

— В каком смысле тревожат?

— В смысле башкой о лодку бьют.

— А-а-а.

Матросы вытащили из люка два резиновых свертка, споро раскатали, воткнули куда-то внутрь шланги компрессора. С тихим шипением из нутра субмарины пошел воздух. Свертки расправились, раздулись, поднялись и превратились в две черные десантные лодки.

Лодки опустили под борт, и разведчики, один за другим, переползли внутрь.

— Все нормально? — спросил из темноты голос капитана.

— Нормально!

— Куда плыть — знаете?

— Знаем.

— Ну тогда прощевайте…

Глухо простучали в темноте шаги. Еле слышно хлопнул люк.

— Разобрать весла! — приказал командир. Разом погрузив лопасти в воду, отошли от «тонущей» подлодки. Вода забурлила мелкими пузырьками и сомкнулась над последними квадратными метрами родины. Теперь впереди, сзади и с боков была чужая страна. Территория противника. К сожалению, уже не условного…

— Оружие к бою!

Разведчики вкрутили взрыватели в гранаты, прищелкнули к автоматам магазины. Ощетинились стволами вдоль бортов.

— Курс 290.

Мягко, без всплеска погружались весла в воду. Мягко, без всплеска поднимались на воздух. Каждый гребок проталкивал лодки вперед на несколько десятков сантиметров-На несколько десятков сантиметров к берегу. На котором их могло подстерегать все что угодно. В том числе и мгновенная, на первом шаге, смерть.

— Вижу берег, — показал наблюдатель на первой лодке.

На фоне лежащей по курсу однородной черноты стали проступать отдельные детали прибрежного пейзажа. Вернее сказать, отдельные, ни на что не похожие пятна. Но пятна, которые сохраняли свои очертания. И значит, не могли быть миражом или туманом.

Явственно стал слышен шум прибоя. Подросли, заострились набегающие с моря волны.

— Приготовиться к высадке.

Часть экипажа, чтобы не перевернуться в последний момент, сместилась от носа к корме. Хвосты лодок заметно притопились, плотно сели на воду. Носы, напротив, задрались вверх. Теперь осталось дождаться самой большой волны.

— Вот она. Наша…

Разом отгреблись веслами, догнали, оседлали проходящий мимо гребень и на нем, как верхом на гарцующей лошади, понеслись к берегу.

Касание днища!

Разом выпрыгнули, подхватили лодки за леера и, упираясь против откатывающих потоков воды, выбежали на пляж.

Прибыли! Теперь не сачковать! Теперь работать в полную силу! По заранее разработанному, утвержденному и стократно отрепетированному на топографическом макете плану. Теперь успевать!

Боевое охранение веером рассыпалось в стороны. Залегло, готовое к мгновенному отражению атаки. Разведка бесшумно двинулась вперед расчищать незнакомую дорогу своими телами и при необходимости принимать в те тела первые пули или первые осколки пропущенных противопехотных мин. Оставшиеся, вцепившись в леера, потащили лодки вверх по берегу, стараясь как можно скорее покинуть открытый всем ветрам и взорам пляж. Подальше от опасной пустоты. Поближе к столь любимым разведчиками кустам, оврагам и непролазным чащобам.

Охранение, приподнимаясь, пробегая несколько шагов, падая на животы за подвернувшиеся препятствия, снова вскакивая и снова падая, защищало фланги. Арьергард затирал оставленные на песке следы предусмотрительно прихваченными с собой метелками. Такие вот вооруженные до зубов и способные на все дворники. Очень уважающие и ценящие чистоту. Которая не портит окружающий пейзаж.

Если завтра здесь пройдет с обходом патруль противника, он ничего не увидит, кроме обычных песка, ракушек и выброшенного морем мусора. Вернее, ничего не должен увидеть. Для чего и машет вениками арьергард. Почище самого трудолюбивого, добросовестного, отрабатывающего служебную квартиру жэковского подметалы.

Кусты. Теперь можно отдышаться. И избавиться от средств доставки.

Прикрыв клапана одеждой, чтобы не был слышен шум выходящего воздуха, открутили пробки. Лодки сдулись, осели и снова приняли первоначальный свой вид. Вид резиновых тюков.

В укромном месте разведчики аккуратно взрезали штык-ножами дерн, приподняли и раскрыли его, как створки ставен, на стороны, стараясь не примять травянистую поверхность и не нагрязнить вокруг землей. Затем выбрали грунт, уложили на дно полученной ямы-тайника плотно свернутые лодки. Ямы забросали землей. Землю утрамбовали. Поверх, в то же самое место, где они и находились до того, опустили листы дерна, плотно сведя стыкуемые края. Траву подняли, разгладили, обдули и разве только не подстригли и не побрызгали одеколоном. А подходы даже и побрызгали. Отбивающим нюх у собак аэрозолем.

Больше на берегу делать было нечего. В походную колонну, два метра дистанция… дозор… головное охранение… арьергард… Маршевым шагом… С места… Без песен и без звуков… Не в ногу… Шагом!..

В общем, пошли, ребята…

 

Глава 22

Спали вповалку, рядом друг с другом и друг на друге, накрывшись маскировочной накидкой. Спали после сорокапятикилометрового марша, уводящего разведгруппу от моря. Постельные удобства, то есть что находится под твоим телом и твоей головой, где находится твое тело и твоя голова и что находится на твоей голове И на твоем теле, уже никого не волновало. Что бы и где бы ни находилось! Была бы точка опоры. Бессонница — не та болезнь, которая может обеспокоить разведчиков, преодолевших в полной выкладке почти полета километров.

Разведчики спали очень крепко и очень чутко. Крепко — из-за невозможности как-то иначе, кроме как в коротком сне, восстановить силы. Чутко — потому что, чрезмерно погрузившись в объятия Морфея, могли проспать собственную жизнь. Они спали так, как привыкли в ходе многочисленных учебных выходов. Те, кто не научился отдыхать вот так, без подушки, матраса и простыни в наскоро отрытой в грунте яме, — ушли искать себе более спокойную работу.

В стороне хрустнула сломанная ветка. Почти неслышно. Спящие открыли глаза и потянулись пальцами к куркам автоматов. Все. И одновременно.

К убежищу приблизилась тень.

— Репа, — шепотом назвала тень условленное, никому не известное в этих тропических краях экзотическое слово.

Значит, свои. Значит, стрелять не надо. Разведчики закрыли глаза и мгновенно уснули. Кроме двух, которым надлежало заступать в боевое охранение.

— Капитан Далидзе. Подъем…

— Да слышу я.

— Тогда почему лежишь?

— У нас еще сорок секунд, — показал Резо на секундную стрелку на циферблате «командирских» часов.

Тень замолчала. Время отдыха разведчика — святое время, принадлежащее только и исключительно ему. Тревожить отдыхающую смену до истечения определенного срока нельзя. Никому. Даже министру обороны.

Разве только противнику.

Ровно через сорок секунд Далидзе и Смирнов выползли из-под маскнакидки. Они не зевали, не потягивались, не почесывались и не протирали ладонями глаза, отходя от короткого, тяжелого сна, как это сделал бы любой оказавшийся на их месте гражданский засоня. Разведчики не имеют такой возможности. Они просыпаются сразу и сразу готовыми к маршу или бою. Иначе нельзя. Иначе можно схлопотать пулю в еще не разлепленные со сна глаза.

— Все спокойно?

— Спокойно.

Поправляя автоматы, Далидзе и Смирнов разошлись в стороны. Пивоваров и Федоров вползли под накидку. И уснули, еще не коснувшись головами земли.

Через пять с половиной часов боевое охранение сыграло подъем.

— Интересно, сколько сегодня сможем пробежать?

— Столько, сколько нужно.

— А сколько нужно?..

Вскрыв вещмешки, вытащили и наскоро сжевали сухпай: галеты, сахар и шоколад. Окружающую местность привели в первоначальный вид. Пропахшее потом и ружейной смазкой место сна и завтрака густо взбрызнули противопсовым аэрозолем. Разобрались в колонну. Осмотрели оружие. Попрыгали…

— Ну что, с места, без песен?..

— Потопали…

Через несколько минут стемнело окончательно. Словно в глаза тушь залили. Идти приходилось ориентируясь на звук шагов и шуршание одежды впереди идущего. Иногда колонна вставала, ожидая отставших. Иногда замирала, давая возможность дозору выбрать более удобный путь через встретившееся препятствие.

К утру уткнулись в ставшие сплошной стеной заросли тропической растительности, переплетенные и укрепленные арматурой разползшихся во все стороны лиан. Словно кто-то специально вязал это дьявольское макраме…

Попытались обойти трудный участок в одну и в другую сторону, но близкого прохода не нашли.

— Нет. Здесь так просто не выбраться. Здесь тропу прорубать надо.

— Прорубать нельзя. Прорубать громко.

— А если не прорубать, то придется тут жить всю оставшуюся жизнь…

Жить в джунглях всю оставшуюся жизнь не хотелось. Пришлось расчехлять мачете.

Рубились, накрывшись с головой плащ-накидками, которые хоть как-то приглушали опасные звуки. О визуальной маскировке говорить не приходилось. Такую просеку скрыть было невозможно. В российских учебках за подобное варварство на местности инструкторы враз назначили бы десяток нарядов вне очереди. Там за одну-единственную обломанную в процессе передвижения ветку взгревали по первое число. Но там этих веток было не так густо…

Чертовы джунгли! И кто их только придумал!

День переждали под защитой вывернутого с корнем с совершенно неизвестным названием дерева, со ствола которого постоянно ссыпались труха, древесные пиявки и еще какие-то насекомые, норовившие протиснуться через рукава и воротник до полнокровных тел российских разведчиков. И испить их импортной и оттого, наверное, особо желанной кровушки. Спать было невозможно. Но и не спать было нельзя!

Чертовы, трижды чертовы джунгли!!! Ночью снова «рубились», продвигаясь вперед, что называется, «в час по чайной ложке»…

— Так мы ни в какие графики не впишемся.

— Не впишемся. А что делать?

— Дорожников вызывать. Чтобы они здесь асфальт проложили. Или на крайний случай бригаду профессиональных дровосеков. Мы не нанялись здесь…

— Дровосеков бы хорошо…

Командир с «замком» не отрывались от карты, решая свои командирские кроссворды.

— Может, сюда?

— Нет, опасно. Очень близко к населенным районам.

— А если вот так? На север, градусов пятнадцать, а потом по седловине свалиться к югу…

— Слишком большой крюк. И потом, где гарантии, что там мы не встретим точно такие же заросли?

— Гарантий никаких. Гарантии может обещать один только родной Госстрах. Но дома.

— До дома далеко…

— Тогда…

— Рискованно.

— Срывать график еще рискованней. Кто нас отсюда будет забирать, если мы пропустим контрольные сроки? Моряки, они не влюбленные парубки — больше положенного ждать не будут. Разведут пары, и поминай как звали.

— Эти точно ждать не будут.

— Считаю, что другого выхода у нас нет…

В конечном итоге идти решили по руслу реки. Что называется, буром. Там хоть не надо было набивать мозоли, прорубая тропу. Но зато легче было нарваться на случайных свидетелей. Или на засаду.

— Пивоваров, Федоров, Кудряшов — в дозор.

— Есть в дозор, командир.

— В случае опасности давайте зеленую ракету.

— В случае опасности вы нас и так услышите…

Дозор ощетинивался стволами автоматов и уходил вниз по течению на несколько сотен метров. Остальные разведчики ожидали на месте. Через полчаса, если все было тихо, отряд выступал в путь.

Скорость заметно возросла. Риск тоже.

Пятьдесят метров. Сто. Сто пятьдесят…

Подозрительный шум с левого берега.

Внимание! Всем остановиться. Развернуть в сторону опасности оружие. Замереть. Прислушаться.

Переждать минуту, две, три.

Нет, все спокойно. Можно продолжать движение.

Один шаг, второй, третий… Скользя над самым дном. Стараясь не вытаскивать ног из воды, не отрывать подошв обуви от грунта. Такой прием наиболее бесшумен и одновременно обеспечивает максимальную устойчивость при передвижении через водные преграды. Шагая широко, можно запросто свалиться в какую-нибудь случайную яму на дне.

Вновь какой-то нехарактерный для джунглей звук. По правому берегу.

Вновь развернуться на опасность, замереть, прислушаться, переждать…

Продолжения нет? Все тихо?

Значит, можно продвинуться дальше. Еще на шаг. И на два. И натри…

И вдруг, словно выстрел из темноты, — угрожающее рычание собаки.

Не сговариваясь, разведчики сползли животами в воду. Залегли, оставив на поверхности только лица.

Откуда она здесь взялась, зараза?! И кому принадлежит? Местным жителям? Случайному охотнику? Бойцам вражьей засады?…

— Внимание! — поднял руку командир основного отряда, услышав непонятные звуки со стороны ведущего разведку передового дозора. — Охранению занять оборону. Группе уходить по правому берегу. Оружие — к бою!

Охранение залегло по берегам. Отряд врубился в джунгли…

Невидимая в темноте шавка, бегая по мелководью, надрывала глотку в хриплом, угрожающем рыке. Ну точно кого-нибудь накликает. Пристрелить бы ее, чтобы голосовые связки не надсаживала. Но выстрел привлечет еще больше внимания, чем пустолайство этой бездомной псины…

— Может, ей колбасы из сухпая бросить? — еле слышным шепотом предложил Кудряшов.

— Она не знает, что такое колбаса. Она не цивилизованная. Если только мясо в банке. И чтобы попасть!

Пивоваров решительно вытянул из-за пояса штык-нож.

— Не дайте ей уйти, — сказал он.

— Как?

— Не знаю. Привлеките к себе внимание. Например, пошумите.

— А если там ее хозяева?

— Тем хуже для хозяев…

Отжавшись от дна на руках, Пивоваров сплавился вниз по течению, подгреб к берегу и наполовину высунулся из воды. С подветренной от собаки стороны.

— Фу, Полкан! Фу! — тихо скомандовал Кудряшов.

Какой, к черту, Полкан во вьетнамских джунглях! Какое «фу»! Совсем заклинило разведчика.

Собака, услышавшая чужой голос, зарычала с еще большим ожесточением.

Приблизиться к себе ближе чем на несколько метров она, конечно, не даст, подумал Пивоваров. Придется работать издалека.

Он прислушался. Прикинул расстояние, отделяющее его от «объекта». Покрутил головой, чтобы лучше запеленговать направление. И с силой метнул штык-нож в темноту. Собака взвизгнула. Всего лишь один раз. Второй раз взвизгнуть она не успела, потому что из темноты на нее обрушилась плащ-палатка и тут же сверху человек, мгновенно с глухим хрустом свернувший ее голову на сторону. Собака замолчала. Навек.

Разведчик откатился в сторону и приготовил к бою оружие. Но никто на него из темноты не нападал. Видно, собака была бездомная.

— Ну что? — спросили разведчики передового дозора вернувшегося с победой товарища.

— Что — «что»?

— Что это была за собака?

— Откуда я знаю? Собака как собака. Я в их породах не разбираюсь. Может, сенбернар. Может, еще кто.

— Почему сенбернар?

— Здоровая очень. Что твой теленок. И лохматая. И еще с усами…

— С какими усами?

— Ну с такими. Щеткой в стороны…

— Сенбернаров с усами не бывает. И вообще у собак усов в стороны не бывает…

— А у кого же тогда бывает?

— Не знаю. Может быть, у шакалов. Или у тигров. Или еще у кого. Я в их тропическом зверье не разбираюсь.

— Вот ни хрена себе! А чего же он тогда на нас рычал?

— А ты его спроси.

— Я бы спросил. Да он уже не скажет.

— Ладно, давайте к нашим возвращаться, пока они в лес не ушли…

И снова в маршевую колонну… С места… Не в ногу… Дозор вперед, основная группа в пятистах метрах вверх по течению… Марш…

И снова: шаг, второй, третий… все дальше и дальше от побережья, все глубже и глубже на территорию, занятую противником. Вернее, на террито-рию, где этот противник проживает. Тысячелетиями…

— Все, бойцы, остался последний переход, — сказал командир. — Если ничего не случится, завтра будем на месте. А еще через полторы недели — дома.

Ну кто его за язык тянул? Кто просил о том говорить, чему, может статься, не суждено сбыться…

 

Глава 23

— Слева пятьдесят пять — противник!

— Где?

— Вон там, за деревьями.

За деревьями была тропа. По другую сторону тропы — ушедший в разведку дозор. По самой тропе передвигался отряд противника. Или группа. Короче, несколько вьетнамцев с карабинами, переброшенными через плечо.

— Откуда их дьявол принес?!

— Откуда бы ни Принес, главное, чтобы поскорее унес.

Вьетнамцы шли неторопливым шагом, молча, уставя взгляды себе под ноги. Может, это был патруль. Может быть, передислоцирующееся из одного места в другое армейское подразделение. А может, просто охотники. Скорее всего охотники. Слишком разнородной была их одежда. И слишком неармейский вид. И к тому же обувь. И возраст… Одному так на вид все сто двадцать лет… Нет, почти наверняка охотники…

С карабинами?

А почему бы и не с карабинами. Может, они на слонов пошли охотиться. Кто их загадочный азиатские души разберет… Прошел один, второй, третий. А вот четвертый остановился. Остановился, постоял и наклонился над землей.

— Чего это он?

— Того самого!

Вьетнамец согнулся, потом встал на колени и внимательно рассмотрел тропу. И даже потрогал ее рукой.

— Наши где тропу пересекали? — спросил Сибирцев.

— Там и пересекали. В том самом месте.

— Дьявол!

Вьетнамец прополз на коленях к одной обочине тропы. Потом к другой. Потом обследовал прилежащий к тропе лес на несколько метров в обе стороны. Его товарищи давно прошли, а он все еще о чем-то размышлял, перебирая пальцами пыль на дороге.

— Неужели учуял? — сам себя спросил командир.

— Если учуял — то хана! — ответил «замок».

— Ты бы лучше не каркал!

— А тут каркай не каркай. Зачем бы ему было по тропе на карачках ползать? Он что, золотое кольцо в прошлом году на этом месте обронил? А теперь ищет? Или его радикулит скрутил? Именно здесь? След он увидел. След! Точно тебе говорю! И теперь начнет его разматывать. И на нас напорется…

— Нет. Раскрываться нам нельзя, — задумчиво сказал командир, — никак нельзя. На этой территории хозяева они…

— Можно, нельзя, кто теперь спросит.

— Категорически нельзя… — еще раз повторил, словно что-то решив про себя, командир. — Кудряшов.

— Я!

— Далидзе.

— Я!

— Вам необходимо сделать так, чтобы… В общем, чтобы все было нормально.

— Не поняли, товарищ командир.

— Он не должен сообщить о нас своим… своему командованию.

— Как это? — все никак не могли взять в толк приказ капитаны.

— Так! Не должен!

— То есть вы хотите сказать?..

— Именно это я и хочу сказать! Точнее, приказать!

— Но он же…

— Выполняйте распоряжение! И по возможности тихо.

— Может, мы его лучше в плен возьмем? — неуверенно предложил Резо. — Или припугнем как следует.

— Капитан Далидзе! Вы слышали мой приказ?

— Так точно!

— Так почему вы еще здесь?

Капитан Кудряшов и капитан Далидзе вытянули из ножен штык-ножи. И выползли из убежища. И поползли в сторону тропы. Медленно, словно им в карманы нагрузили пудовые гири.

Вьетнамец выпрямился и быстро пошел по тропе.

Теперь, чтобы он не успел уйти, надо было действовать быстро и решительно. Совсем не так, как это делали разведчики.

— Кудряшов! Далидзе! — громким шепотом приказал командир.

Капитаны оглянулись.

— Вернитесь.

Капитаны недоуменно переглянулись.

— Ладно, оставайтесь здесь. Я сам, — сказал командир и, расстегивая ножны закрепленного на поясе кинжала, поднялся из убежища. — Капитан Сибирцев остается за меня.

— Есть.

— Набрали салабонов. Мать их… Простейшего дела сладить не могут…

Пригибаясь, прячась за стволами деревьев, бесшумно перебегая от куста к кусту, командир двинулся вдоль тропы, чтобы выйти вьетнамцу наперерез. В его движениях, в том, как он шел, как пригибался, как быстро исподлобья осматривался по сторонам, было что-то звериное, что-то не оставлявшее жертве надежд на спасение.

Разведчики остались в убежище. Они сидели на корточках, глядя друг на друга и сквозь друг друга. Их лица ничего не выражали. Кроме ожидания. Ожидания неизбежного.

Командир вернулся через пять минут. Ожесточенно отирая руку и рукав пучком травы.

— Ну? — взглядами спросили разведчики своего командира. Хотя и так все было понятно. Командир устало сел на землю.

— Кудряшов! Далидзе! Федоров! Возьмите саперные лопатки. И пойдите туда. Вон туда, за те деревья. И… Только живее. У нас нет времени. Они могут скоро хватиться его. И вернуться… Кузнецов, Смирнов — в охранение.

Капитаны, механически подчиняясь приказу, отстегнули лопатки и пошли за деревья.

— Впрочем, нет, — вновь остановил их командир, — мы все равно не успеем. Положите его в плащ-палатку и тащите сюда. Закопаем его дальше. По дороге. Где-нибудь километрах в двух от тропы. Так понадежней будет… Ну куда вы всей толпой? Он же легкий…

Вьетнамца, по неосторожности остановившегося на тропе, зарыли в малоприметном месте. Вместе с карабином и всеми его вещами. И разметали образовавшийся холмик. И утрамбовали каблуками землю. И обсыпали место прелой листвой. Так, чтобы его никто и никогда не нашел.

Вьетнамец не успел сказать о своих подозрениях соплеменникам.

— Теперь ходу! — приказал командир. — Здесь нам долго оставаться нельзя. Здесь мы наследили.

Разведотряд вытянулся в колонну по одному. И побежал. Быстро, но осторожно. Подальше от места совершенного им преступления. И в противоположную от той, куда следовало двигаться, сторону.

Через час отряд повернул. Через два повернул еще раз. Через пять — вернулся на нитку первоначального маршрута.

Еще через двадцать часов, после еще одной дневки, разведчики вышли в искомый квадрат.

— Где-то здесь, — сказал командир.

— Где конкретно?

— Откуда я знаю? Здесь… Надо привязаться к местности. А потом начать поиск. Расстелили карту.

— Значит, так: северо-восток — горная гряда, запад — река, юго-восток — отдельно отстоящая скала, — показал на топографические значки опознавательных «маяков» командир. — Точка схождения азимутов — район нашего интереса. Где нам и рыть землю…

Огляделись.

— Вон гряда. Вон скала. Где-то там должна быть река. Если она есть — все сходится.

Река была. И еще было многокилометровое пространство непролазных джунглей, где следовало искать чужой, потерпевший аварию самолет. На карте район поиска укладывался в несколько квадратных сантиметров. И оттого внушал гораздо больше оптимизма, чем его реальный, на местности, прототип. По которому предстояло путешествовать ножками, а не остро заточенным карандашом.

— Здесь хлебать не перехлебать…

— Все равно что иголку в стоге сена. Который дома…

— Отставить разговорчики! — пресек капитулянтские настроения командир. — Стог не стог, а искать надо. И найти надо! Поэтому поступим следующим образом. Разделимся на четыре группы. Командир первой — Кудряшов. Второй — Пивоваров. Третьей — Далидзе… Четвертой… Первая, вторая, третья группы — ведут прочесывание параллельными курсами по следующим направлениям… Четвертая — обеспечивает охранение. Ну и вообще, на всякий случай. Встреча через каждые два часа в следующих контрольных точках. Всем все понятно? Всем было все понятно.

— В случае возникновения непредвиденных обстоятельств засвеченная группа выбирается самостоятельно, уводя противника вот сюда… Прочие в бой не ввязываются, отступая по следующим направлениям… Точка сбора вот здесь… В двадцать три часа тридцать минут и в четыре часа тридцать минут каждых последующих суток. Но не далее трех суток. В самом крайнем случае — встречаемся на побережье в точке эвакуации. Все! Разошлись.

Четыре группы разведчиков рассыпались в стороны, враз исчезнув в непролазных дебрях джунглей.

На этот раз шли развернутым строем, как при фронтальном наступлении на заведомо слабого противника. Как при кинематографической психической атаке. В пределах видимости один — другого.

Два часа поиска. Контрольное время. Встреча.

— У вас есть что-нибудь?

— Ничего.

— У нас тоже ничего.

— И у нас.

— Расходимся?

— Расходимся. Еще два часа.

— Пусто?

— Пусто.

— И у нас то же самое… Еще два часа.

— Как у вас?

— Боюсь, так же, как у вас. Стерильно.

— Это верно, что стерильно.

— Может, тут и нет ничего? Может, информаторы оплошали? Или место аварии перепутали? Или те обломки вывезли давно?

— Может, и вывезли. Только искать все равно придется.

— Что искать?

— Бублик. Или хотя бы дырку от бублика. Если того бублика нет.

— Какой такой бублик?

— Самолет. Либо место, где он развалился. Либо место, где он исчез. Либо место, где он никогда не падал… Короче, хоть что-нибудь. Которое — вынь да положь!..

 

Глава 24

Группа армейских коммандос, проходящая в штабных документах под шифрокодом К-27, отрабатывала приемы преодоления водных преград. С использованием подручных средств. Ну в смысле с тем, что под руку попадет.

— Лейтенант Доутсон.

— Я! Сэр!

— Приготовиться к выполнению упражнения.

— Но, сэр…

— Что вас беспокоит, лейтенант Доутсон?

— Дело в том, сэр, что я не умею плавать. Сэр!

— Совсем?

— Совсем!

— Тогда считайте, вам повезло, лейтенант Доутсон. Тогда вы выполните показательное упражнение по скрытой переправе через водное препятствие, находящееся в непосредственной близости от позиций противника, в момент ведения им боевых действий. Уверен — выполните с оценкой «отлично».

— Почему? Сэр!

— Потому что вам не надо будет плавать. Вам надо будет преодолеть водную преграду по дну.

— Как по дну?! Сэр!

— Так — по дну! Ножками!

— В полной выкладке?

— В самой полной.

— Разрешите оставить хотя бы винтовку. И гранаты. Сэр!

— Почему?

— Они железные…

— А вы предпочитаете надувные? Лейтенант Доутсон!

— Я! Сэр!

— Приготовиться к выполнению упражнения! Надеть винтовку. Пристегнуть подсумки с боекомплектом. И гранаты. Двойной запас гранат.

— Но… сэр!

— Тройной запас гранат!

— Но…

— И минометную плиту… Для усиления огневой мощи подразделения. Вы все поняли, лейтенант Доутсон? Или вы желаете получить еще минометный ствол?

— Я все понял! Сэр!

— Отлично!

Лейтенант перекинул через шею ремень винтовки, пристегнул к ремню подсумки с патронами, навесил гранаты, приторочил к спине тридцатипятифунтовую опорную минометную плиту, прикрепил к поясу карабин страховочного троса.

— Разрешите приступить к выполнению упражнения? Сэр!

— Валяйте, лейтенант Доутсон. А то вы мне надоели тут со своими препирательствами.

Лейтенант Доутсон зажал в зубах загубник дыхательной трубки и шагнул за бортик учебного бассейна. Вообще-то не бассейна — просто ямы, заполненной грязной, непрозрачной водой, прибывающей из неизвестного источника. Не исключено, что в том числе из расположенного невдалеке батальонного сортира.

С мощным всплеском лейтенант Доутсон сгинул в мутных водах рукотворного водоема. На поверхности остался только серый надувной набалдашник дыхательной трубки. Из которого доносились какие-то неясные, сдавленные хрипы и всхлипы. Набалдашник медленно поплыл к противоположному краю бассейна.

— Лейтенант Браун.

— Я! Сэр!

— Дайте-ка мне имитационную гранату.

— Зачем? Сэр!

— Не задавайте идиотских вопросов! Дайте мне имитационную гранату.

Лейтенант Браун снял с пояса гранату. Проводящий занятие капитан-инструктор выдернул из гранаты предохранительную чеку и бросил ее в дальний угол бассейна. Граната утонула. И тут же, в том месте, где она упала в воду, вздулся и с глухим утробным звуком лопнул здоровенный воздушный пузырь. Который, по всей видимости, и должен был изображать ведение противником боевых действий.

Набалдашник дыхательного шланга дернулся, как поплавок, который потянула вниз заглотившая крючок рыба, и остановился. Рядом с ним закипели мелкой пеной пузырьки.

— Лейтенант Доутсон допустил типичную ошибку, — сказал капитан, указывая пальцем на пузырьки. — Он недостаточно плотно зажал зубами загубник, возможно, даже зажал губами, а не зубами, как положено, и потому при взрыве попавшего в воду боеприпаса выпустил его. Что не случается, когда данное упражнение выполняется правильно…

На поверхности активно лопались и шипели пузыри вытесняемого из легких лейтенанта Доутсона воздуха.

— Лейтенант Джонстон! Лейтенант Смит!

— Да! Сэр!

— Вытяните лейтенанта Доутсона. И окажите ему первую помощь. Если она понадобится.

Лейтенанты впряглись в уходящий под воду страховочный трос и выволокли оглушенного однополчанина на поверхность.

Хватая раскрытым ртом воздух, словно вытащенный из воды карп, и поводя во все стороны бессмысленными, как у того же карпа, глазами, лейтенант Доутсон медленно возвращался в сухопутную жизнь.

— Данное упражнение предстоит пройти всему личному составу подразделения, — злорадно предупредил капитан-инструктор. — В обязательном порядке!

Несостоявшийся утопленник начал кашлять и интенсивно сплевывать попавшую в рот воду.

— Лейтенант Доутсон! Вы меня слышите?

— Да… Сэр…

— Довожу до вашего сведения, что вы не выполнили упражнение. Я ставлю вам неудовлетворительную оценку. Кроме того, вы потеряли винтовку и один подсумок…

— И что мне теперь делать? Сэр!

— Искать винтовку. И подсумок. И повторять упражнение.

— Когда?

— Когда вы окончательно придете в себя. Например, через двадцать минут. А пока… лейтенант Браун.

— Я! Сэр!

— Приготовиться к проведению упражнения.

— Какого? Сэр!

— По скрытному преодолению водной преграды, находящейся в непосредственной близости от позиций противника, ведущего боевые действия…

Значит, опять будут глушить гранатами… И за каким… им нужна эта воинская специальность? Лучше было бы в связисты пойти. Или в бармены, в армейский дансинг…

— Разведгруппе К-27 прибыть на стрельбище… Получить боевые патроны… Приготовиться к стрельбе из положения лежа… стоя… в падении… с движущегося по грунтовой дороге автомобиля… из подствольного гранатомета… Закончить упражнение…

— Разведгруппе К-27 прибыть в атлетический зал…

…На полосу препятствий…

…В лингафонный кабинет…

…На саперный полигон…

…На…

И так изо дня в день. Ей-богу, на реальных боевых легче…

— Командиру разведгруппы К-27 срочно явиться в штаб к полковнику Эдвардсу.

— К кому?

— К полковнику Эдвардсу!

Странно. Полковник Эдвардс не являлся официальным куратором группы. Скорее, куратором куратора. То есть не самым маленьким, с точки зрения рядового исполнителя, начальником. И поэтому никогда не общался с подразделением напрямую. Только через непосредственного командира. Или путем спущенных сверху письменных распоряжений. Сам всегда оставаясь в тени. А тут вдруг соизволил лично. Это что-то да значило…

— Ты случаем не знаешь, зачем я полковнику? — придержал командир разведгруппы посыльного.

— Конечно, не знаю. Мое дело маленькое, как у швейцара, — пойти передать, вернуться — отрапортовать. В общем, чемодан поднести. А что в чемодане, меня не касается.

— Ну тогда рапортуй…

— О чем?

— О том, что командир подразделения коммандос К-27 прибудет через десять минут.

— Почему через десять?

— Потому что мне еще себя в порядок привести надо. Я же не на любовное свидание иду, где встречают по прошлым заслугам.

— О'кей! Через десять так через десять…

Вызов в штаб к высокому начальству ничего доброго не сулил. Орденов, поощрений и отпусков на родину разведгруппа не ожидала. Значит, подъем по тревоге. Или, как минимум, какие-нибудь «добровольно-принудительные» хозработы. Что тоже, конечно, не сахар…

Черт. Ну куда свежие лезвия запропастились?! Каждый раз, когда надо…

— Командир группы К-27 первый лейтенант Вильямс. Сэр!

— Проходи, лейтенант. Рассказывай, как там успехи у твоих парней?

— Успехи соответствующие. Соответствующие планам учебно-тренировочных мероприятий. Сэр!

— А физ-подготовка? Вы там вроде с физ-подготовкой маленько недотягивали?

— С физ-подготовкой все в порядке. В рамках существующих учебных нормативов. Сэр!

— Ну тогда ладно. Тогда тебе мою просьбу будет выполнить не сложно.

— Какая просьба? Сэр!

— Пустяковая. Смотаться в ближайший уик-энд на материк, в один известный мне квадрат. О котором я скажу позже. И кое-что там забрать. То, что наши армейские коллеги по глупости потеряли. А теперь хотят непременно вернуть. Как ты на это смотришь?

А как можно смотреть на просьбы начальства? Как собака на брошенную хозяином после команды «апорт!» палку. С энтузиазмом и готовностью оправдать высокое доверие…

— Мне бы хотелось узнать подробности предстоящей операции. Сэр!

— Ну какие подробности? Никаких подробностей. Я же сказал — почти прогулка: погрузиться на вертолеты, пролететь пару часов, сесть, найти пропажу и вернуть ее законному владельцу. Или, если это по каким-то причинам будет невозможно, уничтожить на месте.

— И больше ничего?

— И больше ничего.

— Что вы называете пропажей? Сэр!

— Кое-какую электронную начинку потерпевшего аварию самолета «Фантом». Пока до нее другие не добрались.

Предложенная задача была действительно проста и абсолютно по силам любому рядовому вокзальному носильщику — поднял, поставил, перевез. Соглашаться без возражений на подобного рода примитивные операции — значило терять свое элитное лицо. И квалификацию. Опускаться до уровня рядового подразделения на командных побегушках. Утрачивать боеготовность, за которую в конечном итоге спрашивают с непосредственного «нижнего» командира, а не с его высокого, отвлекающего личный состав от боевой учебы начальства.

Тут есть над чем подумать. И что возразить…

— Вообще-то это работа не нашей компетенции. Наш отряд специализирован на другого рода операциях. Мне кажется, здесь достаточно будет выучки рядового пехотного подразделения.

— Ну ты скажешь тоже — рядового.

— Ну тогда «зеленых беретов». Или морпехов.

— Да знаю я, что не вашей компетенции. Знаю, что вы для другого дела назначены и что по воронам из тяжелых орудий не стреляют. Но только нет у меня сейчас никого подходящего в наличии. Только вы. А дело не ждет.

— И все же мне кажется, что рисковать личным составом специализированного подразделения, предназначенного для ведения долговременных разведопераций на территории условного противника по меньшей мере нерационально.

— А никакого особого риска нет. Эта территория нам подконтрольна. И настроена дружески. Надо только подлететь, погрузить и вернуться обратно. Работа пяти минут.

— Разрешите задать вопрос? Сэр!

— Валяй.

— Я никак не могу понять, почему для решения подобной простейшей задачи задействуют именно нас?

— Потому, что тебя не спросили! Ты, видно, лейтенант, действительно что-то недопонимаешь… И совсем не о том думаешь. Ты бы лучше, чем рассуждать о том, по какому поводу тебя на задание посылают, озаботился тем, как это задание качественней выполнить. Еще вопросы? По существу.

— Следует ли мне поставить в известность о характере операции своего непосредственного начальника?

— Он уже в курсе. Ровно настолько, насколько ему положено быть в курсе.

— В таком случае я прошу разрешения задействовать его в разработке оперативных мероприятий…

— А вот этого разрешения я тебе, лейтенант, дать не могу. Эта работа только наша. Твоя и моя. И знать о ней в подробностях положено только тебе и мне. И еще кое-кому там, — ткнул полковник пальцем в потолок. — Оттого и посылают в дело тебя, а не обычных морпехов. Уяснил наконец суть проблемы?

Теперь все встало на свои места. Раз приказ исходил «оттуда», значит, подразделение получало достойную работу. Достойную их статуса. А то, что она не из самых опасных и трудоемких, тем лучше для подразделения.

— Можно еще один вопрос? Сэр! Полковник согласно, хотя и настороженно кивнул.

— Этот сбитый «Фантом»… за обломками которого нас… это обычный «Фантом»? Или…

— За обломками обычных «Фантомов» посылают сборщиков металлолома. Но я тебе этого не говорил. А ты этого не слышал. Понял, лейтенант?

— Да! Сэр!

— Ну тогда так, командир, собирай свою гвардию, оружие, снаряжение и будь готов к вылету.

— Когда?

— Не позднее послезавтрашнего вечера.

— А время?

— О времени будет сообщено дополнительно… Остаток дня, вся ночь и весь следующий день прошли в лихорадочных сборах. Разведчики чистили, проверяли и отстреливали оружие, зашивали изодранную на полосе препятствий камуфляжную униформу, получали специальное снаряжение и инструмент, знакомились с топографией места действия… В общем, вели обычную, только ужатую до нескольких десятков часов подготовительную работу. … — Боекомплект стандартный?

— Стандартный. Патроны, гранаты, противопехотные мины. Только в двойном объеме.

— Зачем в двойном?

— Затем, что на этот раз нам их на себе не таскать. На этот раз и их и нас привезут и увезут. В лучшем виде. Как на такси. Так что можно позволить себе лишний запас…

… — Веревки, самоспуски брать?

— Самоспуски бери. На всякий случай. Может, опять их у вертолетчиков не окажется…

— А компас?

— Компас? За каким нам компас, если мы от вертолета дальше чем на двести метров отходить не будем?

— Значит, не брать?

— Значит, бери. Для душевного спокойствия… За полчаса до истечения контрольного срока разведгруппа завершила подготовительные мероприятия и «села на чемоданы», переместившись в специально отведенную для подобных целей «транзитную» казарму с армейскими складными кроватями, бильярдным столом, мини-баром, заполненным безалкогольным пивом и тоником, с телевизором, кипами журналов, залом атлетических тренажеров, душем и сильно располагающими к отдыху креслами. Со всем тем, что обеспечивает человеку относительно комфортное существование. Снижает вероятность, что при тревожном сборе его придется разыскивать, Прочесывая прилегающие окрестности силами нескольких сводных батальонов. И препятствует лишним контактам, в ходе которых возможно сболтнуть кому-нибудь что-нибудь лишнее…

Между собой разведчики называли это подобие гостиницы «накопителем». По аналогии с аэропортом. Отсюда прямой ход был на трап «вертушки» или самолета и на войну. С перспективой возможного возвращения на медицинских носилках или в цинковом гробу.

Поэтому, несмотря на комфорт, бесплатное пиво и ничегонеделание, эту «гостиницу» не любили. Именно за это и не любили. За ничегонеделание. За тягостное, как жевательная резинка, ожидание. И за стоящую за всем этим гнетущую неизвестность.

— Ну что, покатаем? — лениво предлагал лейтенант Браун.

— Покатаем, — так же лениво соглашался лейтенант Блейк.

— Два шара от левого борта в угол, — показывал кием на дальнюю лузу лейтенант Браун.

— О'кей!…

По телевизору «измыливали» очередную оперу. Без начала и без конца.

— Мне бы их проблемы, — вздыхал лейтенант Доутсон, наблюдая страсти, бушующие на экране. — Я бы их мигом разрешил.

— Каким образом?

— С помощью одной случайно забытой в гостиной гранаты…

— А я буду спать, — предлагал свой рецепт борьбы со скукой лейтенант Смит.

— Как долго?

— Пока не лопну.

— А если лопнешь?

— Тогда от грохота проснусь…

Пять часов…

Десять…

Пятнадцать…

Бильярд, телевизор, бар, тренажер, снова бар и снова телевизор.

И решительно никаких новостей.

— Эй, командир, может, о нас забыли?

— Может, и забыли…

— А может, ты от нас что-нибудь скрываешь?

— Может, и скрываю…

И спустя полчаса пронзительный зуммер тревоги.

— Подразделению К-27 на выход!

Слава богу — дождались.

Бросить как есть бильярд, недопитое пиво, раскрытые журналы. Убирать их будут другие. У кого счетчик не стучит. Заправить обмундирование. Разобрать рюкзаки и оружие. Схватить тюки с общим снаряжением. И кубарем вниз по лестнице. К стоящей у входа машине.

Можно было бы и не кубарем, а неспешно, сохраняя чувство собственного достоинства и целостность нижних конечностей. Но тогда можно нарваться на неприятность. А вдруг это не боевой выход, а учебный? И внизу ждет не машина, а хитрец-инспектор с запущенным секундомером в руке. Проверяющий скорость сбора по тревоге. И такое бывало в жизни боевых разведчиков. Не успел скатиться вниз, а тебе — отбой! И ступай отдыхать в свою казарму. Если, конечно, уложился в отпущенные временные нормы. А если не уложился — то пеняй только на себя…

Нет, на этот раз не инспектор. На этот раз машина. С откинутым задним бортом.

Быстро побросать внутрь тюки. Помогая друг другу, запрыгнуть самим. Рассесться по скамейкам. Захлопнуть борт. Доложить о готовности к началу движения.

Снова нет инспектора? Снова никто не смотрит на секундомер и не проверяет порядок укладки снаряжения? Значит, все как на самом деле. Значит, все серьезно. Без дураков,

А хорошо это или плохо, может показать только время. Если с победой и без жертв — то хорошо. А если нет… то лучше бы инспектор…

— Вы там нормально?

— Нормально!

— Тогда приготовиться к движению! Машина тронулась и покатила к аэродрому. Ну правильно, куда еще? Не в бордель же… К сожалению.

На бетонной полосе лениво раскручивали винты три армейские «вертушки».

— Это вы, которые..? — спросил, ткнув пальцем в подошедших разведчиков, высунувшийся из ближайшей кабины пилот. — Это вас мы должны..? — показал большим пальцем в небо.

— Мы, — так же жестом ответил командир коммандос. — Это нас надо…

Пилот снял наушники, отодвинулся от окна пилотской кабины и тут же возник на срезе люка салона, поманив командира пальцем.

— Это место нашего нахождения, — ткнул он пальцем в обозначенный на карте аэродром. — Это точка назначения, — ткнул еще раз.

Командир согласно кивнул.

— Летим следующим образом, — отчеркнул ногтем на карте широкую дугу. — Или вот так, — опустил дугу ниже и сломал ее в нескольких местах резкими поворотами, вписанными в рельеф местности, отраженной на листе узнаваемыми топографическими значками. Посмотрел вопросительно. — Ну как?

Командир прикинул предлагаемые маршруты с точки зрения поставленных перед ним задач и выбрал второй. Прямая, она, конечно, короче, но проходит слишком близко к населенным районам, жители которых могут не правильно истолковать пролет над их территорией военных вертолетов. Даже несмотря на то, что настроены они к USA, по их уверениям, вполне дружелюбно. Чужая страна, она и есть чужая страна. И незащищенной спиной к ее народонаселению без крайней необходимости лучше не поворачиваться.

— Вот так, — повторил ломаный путь по листу карты командир коммандос.

— О'кей! — кивнул пилот. Снова ткнул в небо, растопырил четыре пальца:

— Загружайтесь. Вылет через четыре минуты! — И прошел в кабину.

— Личному составу к погрузке! — жестом приказал командир.

Отряд разделился на равные части и разбежался к вертолетам. Сели по бортам вплотную друг к другу, зажав винтовки между ног.

Пилот еще раз на всякий случай высунулся из кабины в салон.

— Как у вас?

— Все в порядке!

— Тогда взлетаем.

Винты наддали обороты, «вертушки» мелко завибрировали, качнулись и оторвались от бетонной полосы.

На вираже в раскрытом люке мелькнул аэродром, далекие казармы, полигон. Вертолет выровнялся и встал на курс.

Полтора часа туда, час, в худшем случае два на месте, полтора обратно. В общей сложности четыре-пять часов. К вечеру будем дома.

Если, конечно, что-нибудь такое не случится.

Отчего-то нехорошо было на душе у командира коммандос. Сам не понимал отчего — но нехорошо. Что-то такое его тревожило. Еще невидимое, но надвигающееся, как тень приближающейся беды.

— Через час двадцать шесть будем на месте, — крикнул показавшийся из кабины пилот.

— О'кей! — ответил командир. — Через час двадцать шесть…

 

Глава 25

— Ну что, как у вас дела? — спросил командир первой поисковой группы капитан Кудряшов, закончив обход очередного своего участка.

— Дела — как тропическая ночь бела, — зло ответил командир второй поисковой группы капитан Пивоваров. — Ни единой зацепки! Как вымело этот треклятый самолет.

— И у меня примерно так же.

— А как у Далидзе?

— И у Далидзе ни хрена, — ответил появившийся со своей группой Далидзе. — У меня вообще такое впечатление, что нас послали туда — сами не знают куда, искать то — сами не представляют что.

— Вполне может быть. Им лишь бы мы без дела не сидели…

— Ну что, разбегаемся по новой?

— Разбегаемся.

Разведчики встали и тремя группами разошлись в трех направлениях. Чтобы спустя два часа встретиться вновь. Если бы кто-нибудь посторонний мог увидеть со стороны, в чем заключается работа боевых разведчиков в тылу врага, — он бы сильно удивился. Но еще более разочаровался. Где героические свершения? Где романтика вооруженной борьбы с превосходящими силами противника? Где — один против всех и обязательно побеждающий тех всех в рукопашном бою? Нет ничего такого. Есть толпа камуфлированных ротозеев, которая бродит туда-сюда, глядя под ноги и по сторонам, что твои подмосковные грибники. Только вместо лукошек у них автоматы. Вместо грибов — «лимонки». А взамен эффектных вскриков: «Вперед! За Родину!» или:

«Врешь, гад, не возьмешь!» — невразумительная и не вполне цензурная брань в адрес вышестоящих начальников. От командира родной части — до министра обороны включительно. Ну скука…

Очень может быть, даже смертная.

— Есть?

— Нет.

— А у вас?

— Аналогично.

— Расходимся?

— Расходимся… Седьмой час поиска.

— Внимание! Лево тридцать пять непонятный блестящий предмет.

— Где?!

— Да вон же…

— Это не предмет. Это грязь. С поблескивающей на солнце водой…

— Право пятьдесят. Стеклянные блики…

— Точно, блики! Стеклянные!

— Мать честная! Мужики! Да мы, кажется, нашли залежи ценных полезных ископаемых! Которые можно открытым способом… Это же на миллионы долларов! Даже если одной только лопатой!

— Капитан Смирнов. Не отвлекайтесь по пустякам Нас не за ископаемыми послали…

— Лево сто. Срубленные вершины деревьев. Это уже похоже! Это уже гораздо ближе к истине. Косая линия среза под малым углом уходила к земле. Все это очень напоминало картину вынужденной посадки воздушного судна Который, прежде чем коснуться земли, подстриг джунгли.

— Обломок металла белого цвета!

— Да, вижу.

— Еще обломок

Еще.

Часть плоскости…

— Самолет!

«Фантом» лежал на небольшой поляне, уткнувшись смятым и разодранным носом в стволы двух росших вплотную друг к другу деревьев. Вокруг густо валялись мелкие обломки.

Вот он! Долгожданный!

— Первой группе работать самолет. Второй — искать и демонтировать ракеты. Третьей и четвертой занять круговую оборону.

— Есть!

Бойцы охранения выдвинулись на направлениях предполагаемой угрозы, оседлали ближние высотки, закрепились, наскоро окопавшись во влажной почве джунглей, замаскировали импровизированные окопчики ветками и листвой. Корректировщик-наблюдатель вскарабкался на верхние ветки отдельно стоящего дерева. Занавесил свой наблюдательный пункт камуфлированного цвета сеткой. Поднес к глазам бинокль.

— Охранение на исходных!

— Поисковым группам работать.

В потерпевший аварию самолет нельзя было войти, в него надо было пробираться, как в подвал обрушившегося в результате десятибалльного землетрясения дома, сквозь груду переплетенного между собой металлического хлама. Разведчики вытащили штык-ножи и, орудуя ими, подобно шахтерам отбойными молотками, стали пробираться в кабину. Они отодвигали, отрывали, отрезали куски дюраля, отгибали торчащие во все стороны трубы и профили.

— Однако здесь не парфюмерная фабрика, — сказал, поводя носом, капитан Кудряшов.

— Так они и перевозили не дезодорант.

— А что?

— Живых людей…

Наконец добрались до кабины На ее полу, размазавшись по приборной доске лицом, лежал полуразложившийся труп пилота. Объеденный неизвестной тропической живностью.

— Мать твою! Как же мы достанем прибор? Если он… — поморщился Далидзе, инстинктивно прикрывая нос ладонью.

— Так и достанете. Молча. И ручками, — сказал командир разведотряда, наблюдавший за работой своих бойцов сквозь разбитый фонарь кабины. — Человек не грязь. Как-нибудь перетерпите.

Напоминающее кисель тело пилота сдвинули в сторону, чтобы открыть доступ к прибору. Но не настолько, чтобы не соприкасаться с ним во время работы.

— Ну что, я пошел? — без особой охоты предложил Кудряшов. Откручивать прибор было предназначено ему.

— Давай, — сочувственно вздохнул Далидзе.

— Придержи этого…

Кудряшов встал на колени и, стараясь не задевать Труп, полез руками в потроха кабины.

— Ну что? Нашел?

— Нашел.

— Целый?

— Черт знает. Это же не стеклянная бутылка, чтобы по состоянию корпуса судить о ее целостности. Давай скорее ключи.

— Зачем скорее?

— Затем, что я не хочу задерживаться здесь ни на одну лишнюю секунду.

Резо раскрыл матерчатую сумку с инструментами…

— Через пять минут будем на месте, — предупредил, высунув из-за перегородки кабины растопыренную пятерню, пилот вертолета. — У вас все в порядке?

— В полном, — кивнул командир коммандос. И взглянул на циферблат часов. Вертолетчики выдерживали график полета с точностью до секунд. Как сказали — так и прилетели. Словно сидели не за авиационными штурвалами, а за рычагами идущего одним и тем же кольцевым маршрутом городского трамвая.

«Вертушки» пошли на снижение.

— Приготовиться к высадке!

Разведчики зашевелились на скамьях, стали проверять оружие, подтягивать амуницию и ремешки на касках, о чем-то оживленно, не слушая друг друга, переговариваться. Это не были целенаправленные действия, это были нервы, сопровождающие каждую боевую посадку. Они дергали крючки и «молнии» на одежде и перещелкивали обоймы в винтовках, возможно, даже не осознавая в этот момент, что и для чего делают. Они просто механически повторяли раз и навсегда заученные движения.

— Оружие к бою!

Бортстрелок подтянул к срезу борта крупнокалиберный пулемет, поднял из зарядного ящика, загнал в затвор ленту. Показал большой палец.

— К стрельбе готов!

Разведчики привстали, выстроились вдоль бортов. Командир, удерживаясь за внутренние поручни и высунув голову за срез люка, отсматривал пролетающие внизу джунгли. Мелькали бесконечные и похожие друг на друга, как повторяющийся узор на комнатных обоях, пейзажи. Вернее, не пейзажи, а одинаковые кроны одних и тех же деревьев. С очень редкими вкраплениями полян.

Теперь очень важно было не пропустить место аварии. Которое было уже очень близко. На пересечении азимутов, идущих от горной гряды, отдельно отстоящей скалы и реки. Вон той гряды. И той скалы…

— Можно медленнее? — попросил командир коммандос.

— О'кей! — показал пилот вертолета.

— Слышишь? — настороженно поднял палец один из капитанов, стоящих в охранении.

— Нет. А что такое? Что случилось?

— Стрекот. Какой-то странный стрекот. Вон с той стороны. Как будто приближаются вертолеты.

— Вертолеты?! Какие вертолеты?

— Тихо! — крикнул капитан и, напряженно замерев, прислушался.

Теперь гул приблизился и стал гораздо слышнее. И гораздо узнаваемой. Теперь он был услышан и узнан всеми. Это не мог быть шум джунглей или ветра. Это не мог быть голос далеких животных. Это работали толкаемые микровзрывами горючего поршни двигателей внутреннего сгорания. Это рубили воздух разбросанные на многие метры в стороны несущие винты. Винты вертолетов. Это были «вертушки»!

— «Вертушки»!

— Мать честная! Откуда они здесь?!

— От верблюда…

Бойцы охранения оторвали дула автоматов от ближней растительности и задрали их в небо. Словно потревоженный дикобраз разом поднял все свои иголки. Похоже, опасность пришла совсем не с той стороны, откуда ожидалась. Точнее, не с той стороны прилетела.

— Вертолеты! — крикнул командир разведчиков, бухнув кулаком в разбитый борт кабины «Фантома». — Быстро всем на выход!

— Но нам осталось совсем чуть-чуть. Всего два болта…

— Всем на выход! На выход, я сказал! Тридцать секунд!..

Капитаны, бросив недоделанную работу, спотыкаясь и цепляясь одеждой за случайные железки, рванулись из обломков самолета наружу.

— Личному составу в укрытие! Быстро! — скомандовал в полный голос командир.

Черт его знает, может, пронесет. Может, это случайные вертолеты и, может быть, они, ничего подозрительного не заметив, пролетят мимо. Лучше бы они пролетели мимо…

— Слушать всем! Полная маскировка! Бойцы отскочили под кроны ближайших деревьев, залегли в случайные ямки, нырнули под вылезшие из земли корни деревьев, накрылись сверху на ходу сорванными пальмовыми листами и ветками. Мазанули по лицам и рукам зачерпнутой в ладонь грязью, чтобы не отсвечивать светлой кожей. И замерли. Как неодушевленные предметы.

Считанные секунды понадобились им, чтобы раствориться в окружающем пейзаже. Чтобы слиться с деревьями, травой, камнями. Чтобы сгинуть с лица земли. Только что здесь топталась дюжина вооруженных до зубов здоровенных мужиков-диверсантов, а теперь нет никого и ничего. Лишь оседает пыль, поднятая подошвами их пробежавших тут мгновение назад ботинок.

Есть полная маскировка!

Вертолеты вынырнули из-за верхушек деревьев, оглушив окрестности мощным ревом работающих двигателей.

Шестнадцать пар невидимых глаз вцепились взглядами в их борта. Звезды! Белые, пятиконечные, в круге — звезды армии USA. Принес черт подарочек!

Вертолеты, пригибая кроны деревьев потоками падающего от несущих винтов воздуха, пронеслись мимо. Наступила оглушительная тишина. Рев моторов ушел, а перепуганная громкими небесными звуками местная фауна еще молчала.

— Что? Улетели, что ли?

— Да вроде улетели…

— Слава богу! А то я уж думал…

— Нет, на этот раз пронесло!..

Зашевелились, заговорили разведчики в своих убежищах. Не так страшен оказался черт, как его намалевали… на чужих «бортах».

— Всем тихо! Всем оставаться на местах! Еще четверть часа! — приказал командир отряда. — Если кого-нибудь увижу или услышу… Пеняйте на себя.

Разведчики замерли. Громовой голос родного командира был ничуть не менее страшен, чем рев двигателей вертолетов приближающегося противника. Тот, руководствуясь нормами международного права, еще, может, проявит снисхождение, а этот…

Этот, нагрузит по полной программе. Так что мало не покажется…

Затихшие было джунгли начали оживать. Защебетали невидимые глазу экзотические пернатые, зашуршали мелкие грызуны и пресмыкающиеся, подали голос хищники… Молчали только люди. Потому что в отличие от простейших форм жизни подчинялись не только инстинктам, но еще и приказу.

Еще пятнадцать минут они должны были изображать мертвых.

Четырнадцать.

Тринадцать.

Двенадцать…

— Стой! — закричал командир коммандос, но тут же понял, что его не услышат, и что было сил забарабанил кулаком в переборку кабины.

Несколько секунд назад он что-то такое заметил. Несколько секунд назад под фюзеляжем вертолета мелькнул чем-то отличный от прочих пейзаж. Чем? Обломков самолета там не было точно. Вообще ничего похожего на обломки не было. Тогда что привлекло его внимание? Что?

Что?!

Вид деревьев! Чуть в стороне от трассы полета. Вот что! Деревья в том месте, где они только что пролетели, не имели пышной кроны. Не имели вершин! Они были словно подстрижены. Чем подстрижены? Вполне вероятно, плоскостью падающего к земле самолета. Почти наверняка плоскостью! Ну не парикмахером же…

* * *

— Сто-о-й!

— Что? — высунулся из кабины пилот. — Что случилось?

— Тормози! Ну в смысле разворачивайся! — крикнул командир.

— Что?!

— Верти обратно!!! — бешено закрутил в воздухе пальцами командир.

— Понял! — кивнул пилот и скрылся в кабине. Вертолет заложил крутой вираж и развернулся на сто восемьдесят градусов. Его маневр с абсолютной точностью повторили шедшие в кильватере две другие машины. Вертолетчики знали свое дело. Звено «вертушек» встало на обратный курс в считанные секунды.

— Передай — самый малый ход! — крикнул командир, высовываясь наполовину в проем люка.

— Самый малый ход…

— Самый малый ход! — продублировали его команду разведчики, образовавшие живую связь с пилотом.

— О'кей! — все понял пилот, гася скорость.

— Теперь левее двадцать!

— Двадцать градусов левее…

— Двадцать градусов левее!

— О'кей, левее двадцать! Вертолет рыскнул в сторону.

— Пусть добавит еще десять!

— Еще десять…

— Еще десять!

— О'кей, десять!

— Теперь так держать!

— Так держать…

— Так держать!

— О'кей, так держать!

Вертолеты медленно и неуклонно возвращались к месту, которое несколько минут назад так лихо проскочили.

— Теперь пусть помотается из стороны в сторону.

— Помотаться из стороны в сторону.

— Помотаться…

— Как так помотаться? — удивленно приподнял брови пилот.

Из стороны в сторону — покачал ладонью справа налево свесившийся с борта командир.

— Ну и команды у этих… «беретов»! «Помотаться»! Это надо такое придумать, — хмыкнул пилот в микрофон, наблюдая в зеркало заднего обзора красноречивые телодвижения командира коммандос.

Второй пилот засмеялся.

— Спросите, какая ему нужна амплитуда?

— Какая нужна амплитуда?

— Какая амплитуда…

— Метров двести вправо и двести влево.

— Двести…

— Двести…

— О'кей, двести.

Головной вертолет резко забрал вправо, потом, достигнув определенной точки, крутым виражом ушел влево. И снова вправо. И снова влево — прочесывая окружающую местность подобно саперу, разыскивающему с помощью миноискателя зарытый в земле фугас.

— Стоп! Вижу!

— Стоп…

— Стоп!

Вот они, деревья с покалеченными вершинами! С вычерченной по их стволам кривой, плавно уходящей к земле. Именно здесь на бреющем полете свергся с небес самолет. Вот его визитка. Сомнений быть не может!

— Все! Садимся! Пусть выбирает площадку.

— Садимся…

— Садимся!

— Садимся так садимся…

* * *

— Они садятся!

— Как садятся?

— Так и садятся. Азимут двести пятьдесят. В полукилометре отсюда. Видишь?

— Мать честная! Зачем они сюда?

— Боюсь, за тем же, за чем и мы… Или нас засекли на марше. Тогда еще хуже.

— Тогда не хуже. Тогда пиши пропалю! Тогда полный… конец!

Звено вертолетов, зависнув, кружило над джунглями, выбирая удобное место для посадки. Командир разведчиков внимательно наблюдал за их маневрами в бинокль, лихорадочно пролистывая в памяти когда-то вызубренные наизусть страницы справочника «Армия США». Когда-то вызубренные, но к сегодняшнему дню изрядно подзабытые.

— Вертолет общевойскового назначения… силуэт… обозначения на фюзеляже… грузоподъемность… дальность полета… величина посадочной площадки… пассажировместимость…

Пассажировместимость…

Черт возьми! Сколько же он может взять на борт личного состава? Совершенно из головы вылетело. Как у них там вообще строится иерархия войсковых подразделений? Вспоминать… Быстрее вспоминать…

Самая маленькая, кажется, «огневая группа». Точно — «огневая группа», потом «отделение», потом «секция»… А секция по количеству бойцов примерно равна нашему отделению. Если исходить из того, что один вертолет берет на борт одну секцию, то получается, что общая численность сил противника составляет полноценный взвод. Итого — двойное превосходство в силах, если не брать во внимание летчиков. Это если на каждой «вертушке» по секции. А если больше?..

И каким в таком случае они располагают вооружением? Винтовками «М-16», которые ничем не отличаются от автоматов. Подствольными гранатометами. Просто гранатами. Возможно, ручными пулеметами, по одному на каждую секцию…

Плюс крупнокалиберные пулеметы на самих «вертушках». Вон те, что торчат толстыми, что твоя рука, стволами из раскрытых люков. Это вам не примитивные «ручники». Эти способны ствол дерева пополам перерубить. Или человека, буде та пуля в него угодит. Против таких серьезных «машинок» с «АКМ» много не навоюешь. Тем более что у противника, кроме численного и огневого превосходства, преимущество в высоте.

Пока ты его снизу выцеливаешь, он закидает окружающую местность ручными гранатами и зальет пулеметным огнем, так что головы поднять будет невозможно. Им для этого даже особо напрягаться не придется — знай себе выдергивай из гранат предохранительные чеки и роняй их себе под ноги. Одну за другой. Десятками.

И что в этом случае остается делать тем, кто находится внизу и в численном меньшинстве?

Пожалуй, только одно — не высовываться! Замереть, прижать уши, как это делает испуганный заяц, и надеяться на лучшее. Например, на то, что у пилотов вертолетов вдруг случился массовый приступ дизентерии и они, оберегая чистоту салона, были вынуждены совершить вынужденную по медицинским показаниям посадку. Чтобы тут же, испытав облегчение, улететь.

— Личному составу приготовиться к обороне! Свое местоположение не раскрывать. В бой без команды не вступать. В случае обнаружения себя противником обходиться холодным оружием. При невозможности избежать боя открывать огонь всем и разом, чтобы максимально использовать эффект внезапности, — приказал командир отряда. — Всем все понятно?

— Так точно!

— Доведите приказ до сведения каждого…

— Приготовиться к десантированию! Головной вертолет снизился и завис в нескольких футах над площадкой.

— Первый пошел!

Второй пошел!

Третий пошел…

Бойцы охранения, не дожидаясь касания, один за другим попрыгали на землю. Быстро отбежали в стороны, упали на животы, отползли за препятствия, занимая круговую оборону. И лишь потом осмотрелись.

Все было тихо.

— Нормально, — показали разведчики. Прикрывая друг друга, расползлись в стороны, осмотрели ближние кусты.

— И здесь все в порядке.

— Садимся, — ткнул большой палец вниз командир.

— О'кей! — согласно кивнул пилот. Вертолет коснулся «лыжами» грунта.

— Моторы глушить?

— Пока не надо. Вдруг мы ошиблись. Командир коммандос и еще несколько бойцов, взяв оружие на изготовку, двинулись в сторону, куда указывала кривая падения самолета, вычерченная им на верхушках деревьев.

Долго искать не пришлось.

— Вон он лежит, — сказал один из бойцов.

— Смотри, как его смяло…

Самолет действительно напоминал консервную банку, угодившую под колеса большегрузного автомобиля.

— Передайте второму, что можно садиться.

— Второму посадка! — показал сигнальщик. Второй вертолет снизился и совершил посадку в нескольких десятках метров от первого. Третья машина осталась в воздухе барражировать ближние окрестности и обеспечивать огневое прикрытие.

— Всем, кроме боевого охранения, работать самолет! — приказал командир.

Коммандос подбежали к вертолетам, вытянули из салонов какие-то ящики, ухватили с двух сторон за ручки, бегом потащили к самолету.

— Быстрее, быстрее, быстрее! — торопил своих подчиненных командир.

— Лейтенант Браун, лейтенант Смит.

— Я! Сэр!

— Демонтируете приборную доску в кабине.

— Есть! Сэр!

— Лейтенант Джонстон, лейтенант… лейтенант… осматриваете окрестности с целью поиска ракет и прочего вооружения.

— Есть! Сэр!

— Лейтенант Доутсон, лейтенант… эвакуируете останки летчиков…

Американские коммандос не продирались сквозь обломки самолета, цепляясь одеждой за выступающие во все стороны «клыки» поврежденных конструкций, не рвали дюраль голыми руками, поминутно вспоминая при этом родную маму, оставленную в штате Пенсильвания. Они работали очень культурненько, так чтобы, не дай Бог, пальчиков не замарать.

Они работали, как хирурги. Вначале надели перчатки и специальные маски с полукруглым защитным стеклом, вскрыли кофры, вытащили и разложили на заранее расстеленном куске ткани гидравлические ножницы, домкраты и прочую хитромудрую слесарную технику.

Потом теми ножницами взрезали здоровенный кусок обшивки в районе кабины, перепилили дисковыми пилами металлические профили конструкции, перекусили кабели и провода. И выдернули освободившийся кусок борта, как пробку из бутылки, разом открыв доступ к приборной доске и всем прочим техническим закуткам кабины.

Увидев останки пилотов, коммандос встали по стойке «смирно!» и отдали им честь. Как будто они находились не на поле брани, а на съемочной площадке голливудского боевика, где соблюдение воинских ритуалов является обязательным условием кассового успеха фильма.

Мертвых пилотов аккуратно вынесли наружу, уложили в специальные пластиковые мешки на «молнии», застегнули и понесли к вертолетам.

И лишь после этого приступили к демонтажу интересующих их приборов. Не задействованные в данном виде работ бойцы обкладывали обломки самолета толовыми шашками.

Через пятнадцать минут они должны были закончить свою работу…

* * *

— Слышь, капитан, а ведь мы так можем остаться без прибора, — озабоченно прошептал на ухо командиру российских разведчиков окопавшийся рядом с ним «замок». — И тогда хоть домой не возвращайся.

— Не слепой! Без тебя вижу, — так же шепотом огрызнулся командир, внимательно наблюдая за работой противника в бинокль. — Ухватисто действуют ребята.

Американцы вытаскивали из леса сигарообразные ракеты класса «воздух — земля», укладывали их рядком возле самолета.

— Еще четверть часа, и все, — сказал командир, — пиши пропало!

Американцы вскрывали оболочки ракет, выдергивали из них электронную начинку, облепляли боеголовки пластиковой взрывчаткой.

— Страхуются сволочи! Даже взрыву опасаются доверять!

— А ты бы доверился?

— И я бы не доверился!

— Ну, значит, они не глупее тебя. Американцы разматывали, уводили в лес провода.

— Что будем делать?

— Откуда я знаю…

Из разломанной кабины выскочил работавший там разведчик. Взмахнул рукой. Что-то крикнул.

— О чем это он?

— Откуда я знаю. Я в английском разбираюсь только в рамках учебной программы войскового училища. То есть ни в зуб ногой.

Американец крикнул еще раз и пошел в сторону вертолетов.

— В чем дело? Почему вы прекратили работу? — спросил командир коммандос.

— Дело в том, что один из приборов, который я должен был снимать, уже частично демонтирован. Сэр!

— Как так?

— Так! Сэр!

— Вы ничего не путаете, лейтенант? Может, его просто сорвало в момент удара самолета о землю? А вам показалось…

— Нет, сэр, это исключено. Прибор не сорван, прибор частично демонтирован.

— Почему вы так решили?

— Из восьми гаек, с помощью которых он крепится к фюзеляжу, шесть были откручены!

— Может быть, они сами?..

— Гайки зафиксированы с помощью гроверных шайб. Они не могли раскрутиться сами. Тем более одновременно шесть штук. Они были откручены.

— Ну-ка пойдем посмотрим на месте…

На месте командир коммандос увидел то же, что его предшественник. Две гайки вместо положенных восьми.

— Может быть, вы сами…

— Нет, сэр! Я не успел открутить ни одной гайки. Командир опустился на колени и внимательно осмотрел болты. Они выглядели как новые. Словно только что из-под резца токарного станка. Он ощупал их рукой и посмотрел на пальцы. На коже остались мелкие крупинки сора. На старых болтах, которые никто не трогает, грязь намертво пристает к металлу и рук не пачкает.

Командир выпрямился и внимательно оглядел кабину.

— Что мне делать? Сэр!

— То, что было приказано, — демонтировать приборы. Только теперь гораздо быстрее, чем раньше.

Главный коммандос вышел из кабины и очень тщательно осмотрел останки самолета. Особенно места, где была повреждена обшивка. Он не пропустил ни одной трещинки, ни одного разрыва и очень скоро нашел то, что искал. Кусок искусственно взрезанной обшивки. Естественным образом металл так, с равномерными зазубринами в одну и ту же сторону, не рвется. Он лопается, как бумага, — ровно или большими неровными зубцами. Этот металл не рвался, этот металл пилился или рубился. По всей видимости, большим ножом.

Командир внимательно осмотрел места пропилов, ощупал зазубрины. Они были чисты. На них даже не успела осесть пыль. А это значит…

Это значит, что неизвестные были здесь не далее чем несколько дней назад. Может быть, даже вчера.

Но почему тогда они ушли, не докончив работу? Не докрутив две последние гайки? Может, их кто-нибудь спугнул? Или отпала необходимость в данном приборе? Или?..

Или они никуда не уходили?

Командир коммандос напрягся, представив, что за его действиями сейчас наблюдают чужие глаза. Возможно, сквозь перекрестие оптического прицела снайперской винтовки…

* * *

— Мне кажется, он что-то заметил, — тихо сказал командир разведотряда, не отрывая глаз от бинокля.

— Что?

— Не знаю. Может быть, работу наших парней. Они взрезали фюзеляж именно в этом месте, где он стоит. На металле могли остаться следы.

— Какие?

— Ну не знаю. Заусеницы или отпечатки пальцев. Мы-то ведь не в перчатках работали…

— Черт их всех забери!

— Боюсь, не их. Боюсь, нас. Если исходить из численного превосходства и качества вооружения.

Человек возле самолета выпрямился и внимательно посмотрел в сторону джунглей. Прямо в объектив направленного на него бинокля. Прямо глаза в глаза.

— Он нас ищет! Теперь я точно уверен, — сказал командир разведчиков, даже слегка отшатнувшись от окуляра.

— И что мы теперь будем делать?

— Давай так: если они начнут суетиться — открываем огонь из всех стволов. Разом. Левый фланг работает вертолеты, правый — тех, что собирают обломки, центр — всех прочих, которые возле самолета. Но только разом. По моему сигналу. По моему выстрелу.

— А потом?

— Потом? Потом либо мы их. Либо они нас.

* * *

Командир коммандос выпрямился и мельком оглядел окружающий лес. Вполне вероятно, что там притаился враг. Где-то там, в зарослях. А они здесь, на открытом месте. Как на раскрытой ладони. Если допустить хотя бы одно неверное движение… И что в этом случае можно предпринять? Лучше всего ничего не предпринимать. Делать то же, что делали раньше. И желательно в том же темпе, что раньше. И с тем же выражением лиц. Главное, не вспугнуть противника, не спровоцировать его на выстрел. Раз до сих пор они не открыли огонь, значит, существует вероятность, что они не сделают этого и в дальнейшем. Позволят довершить начатое. И позволят уйти. Без боя. По какой причине? Им лучше знать. Возможно, потому, что их меньше, или они хуже вооружены, или успели найти то, что им требовалось и теперь ни этот самолет, ни эти копошащиеся подле него коммандос их не интересуют. Не суть важно. Важно, что, пока сохраняется прежняя линия поведения, они стрелять не станут.

Отсюда главная задача — не менять линии поведения. И одновременно готовиться к отражению атаки. О возможности которой должен быть оповещен каждый.

— Лейтенант Джонстон! — негромко позвал командир.

— Я! Сэр! — так же тихо ответил лейтенант.

— Вы почему… — начал фразу командир, показывая рукой на разложенные возле самолета ракеты. Но это «почему» не продолжил. — Слушайте меня внимательно, лейтенант, — сказал он, резко меняя тему разговора. — По всей вероятности, до нас в этих обломках кто-то копался. Не исключена возможность, что они и сейчас находятся где-то поблизости, наблюдая за нашими действиями. Эту информацию необходимо довести до всего личного состава. И передать приказ — линии поведения не менять, работу не прекращать, быть готовыми к отражению атаки и мгновенной эвакуации. Ясно?

— Да. Сэр!

— Ну так положите это так, как я сказал, — еще раз показал командир на ракеты, — и энергичней, энергичней…

Лейтенант Джонстон поменял местами три ракеты, отчего их общая сумма, равно как и качество воз-лежания на земле не претерпели никаких изменений, и, вспомнив о каком-то срочном деле, пошел в сторону саперной группы.

— Не оборачивайтесь, не демонстрируйте своих реакций, продолжайте делать то, что делали, — заранее предупредил он.

— Что случилось?

— Пока ничего, но может случиться в любой момент. За нами наблюдают. Возможна атака. Необходимо приготовиться к бою. Не показывайте вида, что вы о чем-то узнали. Быстро завершайте работы. Передайте информацию дальше. И дайте мне пару проводков.

— Каких проводков?

— Любых. За которыми я к вам подошел.

Взяв проводки, лейтенант Джонстон двинулся в сторону вертолетов. Ему следовало ввести в курс дела еще пять бойцов…

— Возможна атака…

— Поведения не менять…

— Приготовиться к отражению атаки…

Приготовиться к отражению атаки значило заранее присмотреть несколько огневых позиций, прикинуть, как до них быстрее добраться, подготовить к мгновенной стрельбе оружие и перестать ходить в полный рост, чтобы усложнить прицеливание невидимому стрелку.

Вон та ямка, если залечь в нее скорчившись боком, будет подходяща при атаке с юга. Тот поваленный ствол защитит от пуль, летящих с севера. Другой — с запада. Восточное направление перекрывают обломки самолета…

Ямы можно достичь одним быстрым прыжком. К стволам придется добираться по-пластунски или перекатываясь…

Теперь оружие. Подтянуть винтовку поближе, прикрыть телом с просматриваемых сторон, дослать патрон, снять предохранитель. Естественным жестом человека, поправляющего одежду, передвинуть в более доступное место гранаты…

И продолжать работать. Словно ничего не случилось. И ничего не ожидается…

— Что-то не нравятся мне их передвижения, — сказал командир российских разведчиков.

— Чем?

— Тем, что они рассыпаются по полю, как бильярдные шары под ударом кия. Один подходит к другому, тот другой идет к третьему, третий — к четвертому… А потом каждый из них присаживается к земле, словно у него случился понос. Или даже ложится. Хотя до этого работал стоя. Очень мне подозрительны эти совпадения в поведенческих реакциях. Не могут все и одновременно вести себя одинаково.

— Капитан, прибор!

Из раскуроченной кабины работавший там боец вытаскивал какие-то коробки.

— Уверен?

— Уверен. Вон он. С краю. На нем маркировка специфическая.

Капитан прилип к окуляру бинокля.

— Похож…

— Да не похож, а он самый и есть! Даже если по отверстиям считать.

— Точно, он! Прибор! В Бога, в душу…

А если они вывозят приборы, то, получается, дело обстоит даже хуже, чем представлялось вначале. Получается, что пригнали сюда не простых пехотинцев с целью вывоза останков летчиков для передачи их скорбящим родственникам, а «мусорщиков», назначенных собирать то, что неудачно обронила армия США. Где бы она это ни обронила. Короче, прислали коммандос. Которые умеют воевать. И умеют побеждать.

И ведь что обидно — ни часом раньше, ни часом позже!

Сейчас они демонтируют с погибшего самолета секретную начинку, а все прочее отправят в тартарары посредством подрыва двух десятков килограммов тротила. Так что после их визита здесь ни одной целой заклепки не отыщешь.

И тогда начальству придется вместо нужного им прибора показывать совершенно бесполезный для них кукиш. С приложением подробного рапорта об обстоятельствах проваленного дела. Вернее, с приложением шестнадцати рапортов. По одному на каждого участника операции.

Если бы не эти рапорта, можно было бы и сачкануть, свалив неудачу на объективные обстоятельства. А так… А так придется воевать. С численно превосходящим, а главное, равным по выучке противником.

Придется! Другого выхода нет! Уведенного из-под носа прибора начальство не простит. Это «на нет — суда нет», а на упущенное «есть» — найдется. Только не суд, а трибунал. Что еще и хуже.

Значит, воевать…

Командир еще раз оглядел поле скорого боя. В пассиве численное меньшинство, чужая территория, отсутствие всякой надежды на помощь «большой земли», болтающийся над головой вертолет. В активе — внезапность! Четыре к одному! Не самый оптимистичный расклад. Но и не самый безнадежный…

Командир привстал за закрывшим его от противника стволом дерева и, сложив ладони «лодочкой», отдал соответствующий приказ. На птичьем языке. Который, наверное, не поняли бы пернатые, но очень верно истолковали его подчиненные.

— Всем смотреть на меня!

Все, кто мог видеть командира, устремили на него взгляд.

— Разбор целей! — показал командир. — Расчет справа — налево.

Поднял один, потом другой пальцы вверх, сделал ими круговое движение. Все понятно:

— Первый и второй по расчету бойцы берут на себя дальний вертолет, его экипаж и всех, кто подле него окажется.

Еще два пальца и еще один круг над головой:

— Третий и четвертый бойцы работают ближний вертолет и его экипаж.

Пятый — страхует первого — четвертого с флангов, при необходимости заменяет выбывших.

Шестой — сосредоточивает огонь на противнике, находящемся между вертолетами и самолетом.

Седьмой, восьмой — занимаются теми, кто копошится возле обломков.

Девятый, десятый — отстреливают бригаду, стаскивающую к месту подрыва ракеты и прочее вооружение.

Одиннадцатый — тревожит барражирующий окрестности вертолет, не давая ему возможности вести прицельную стрельбу.

Все прочие, в том числе командир, находятся в резерве и используются по мере необходимости.

Пять раз раскрытый пятерней кулак:

— Начало атаки через двадцать пять секунд.

Данный приказ довести до сведения всего личного состава. В первую очередь тех, кто командира не видит.

Еще несколько потревоженных «птиц» коротко прокричали в джунглях.

Обратный отсчет пошел.

Двадцать четыре.

Двадцать три.

Двадцать две…

Бойцы спешно перемещались на наиболее выгодные позиции. Удобно упирали локти в землю. Стирали стекающий на глаза пот. Брали на мушки прицелов отведенные им цели. По две, а то и по три на каждого.

Это очень важно — уметь разобрать цели. Это отличает разведчиков от простой пехоты, которая зачастую палит не куда нужно, а куда заблагорассудится. А в итоге — все в одну и ту же цель. Разведчики не могут себе позволить роскоши задействовать два ствола для поражения одного противника. Их в отличие от врагов слишком мало. Одна пуля — один поверженный враг. Такой расчет. Две пули, выпущенные из разного оружия, — гораздо худший результат. Три из трех разных стволов — это уже непрофессионализм, с перспективой списания в общевойсковые подразделения.

По-настоящему действенен только первый залп, которого противник не ожидает. Все, кто ушел от тех первых пуль, получают шанс на выживание и, значит, на сопротивление. Они зарываются в землю, откуда их выковырять практически невозможно, и сопротивляются до последнего.

Первый залп — это иногда выигранный или проигранный бой.

Девятнадцать.

Восемнадцать.

Семнадцать…

* * *

— Слышите! — насторожился командир коммандос.

— Что?

— Птицы. В джунглях кричат птицы.

— Ну и что, что кричат?

— Может, и ничего. Но только раньше их слышно не было.

— Мне кажется, здесь птицы кричат всегда.

— Но не так. Слышите, опять.

— И что из этого следует?

— Например, то, что их кто-то потревожил. То, что там, возможно, кто-то есть… Шестнадцать. Пятнадцать…

— Может, пойти проверить?

— Не стоит искать приключений, которых можно избежать. Не стоит торопить события. И не меняйте выражение на лицах. Перестаньте крутить головой и прислушиваться. Оставайтесь такими, какими вы были. Если не хотите спровоцировать тех, кто за нами, возможно, наблюдает, на атаку…

Четырнадцать.

Тринадцать.

Двенадцать…

* * *

Командир российских разведчиков приложился щекой к прикладу, выцеливая главного коммандос. На эту цель вторую пулю жалеть было грех. Командиры в бою должны умирать первыми. Чтобы не успеть организовать отпор. Чтобы не воодушевить своих бойцов на контратаку.

Главный американец стоял рядом с двумя бойцами и о чем-то спокойно разговаривал с ними. Он не догадывался, что жить ему осталось одиннадцать секунд.

Десять.

Девять.

Восемь…

* * *

Командир коммандос зябко повел плечами. Что-то ему вдруг стало стыло в этой влажной, тропической, безумной жаре. Так, что мурашки по коже побежали.

Что-то ему стало неуютно.

Неужели только от беспокойных криков невидимых птиц? Или еще из-за чего-то? Но чего? Что ему сейчас может угрожать? Что лишает его душевного покоя? Что изменилось за эти несколько секунд?

Явно — ничего.

А скрытно? За скрытую опасность отвечала интуиция. Которая иногда способна видеть гораздо больше, чем глаза, и слышать лучше, чем уши. Особенно у людей, имеющих привычку играть в «очко» со смертью.

Сейчас интуиция командира коммандос не желала брать еще одну карту. Потому что была уверена, что она будет лишней. Что будет перебор!

Так что же все-таки его интуиция заметила такого, что не увидело сознание?

* * *

Что?..

Семь.

Шесть.

Пять…

Что произошло в последние минуты?

Вначале вскрик птицы. Потом еще один. И еще несколько. Словно перепуганная стая птиц отозвалась своему вожаку. Стая… Стая! Вот оно! Те птицы, которые только что кричали, не летают стаями! Только в одиночку. На первый крик не должны были ответить другие. Тот крик должен был быть единственным! Вот что прослушали уши, но заметила интуиция. Если, конечно, только это…

Нет, не только! Еще расположение криков. То, откуда они звучали! Они звучали с трех сторон, справа, слева и с фронта. Они охватывали место действия широким полукругом. Подковой. Против центра которой располагался его отряд Они нависали с флангов, эти птицы. Они занимали крайне выгодную позицию. Если бы те птицы собирались напасть и если бы теми птицами руководил профессиональный военный, то он расположил бы свое пернатое подразделение именно так. Так! И никак иначе! Так, может, те птички без перьев. И без крыльев. Так, может, те птички вовсе даже и не птички…

Четыре.

Три…

* * *

Командир разведчиков мягко обхватил пальцем курок автомата и потянул его на себя. От этой мягкости зависела результативность выстрела. Дергать курок резко — значило рисковать результатом стрельбы. Жмут курки во всю силу пальцев только новобранцы. Или психически неуравновешенные люди. Или трусы, для которых быстрота выстрела важнее его результата. Опытные бойцы обходятся со спусковым крючком, как мать с новорожденным младенцем. Очень нежно и ласково…

Два…

* * *

…А если птицы, которые вовсе даже не птицы, раскричались, рискуя привлечь к себе лишнее внимание, значит, они уже не боятся демаскировать себя. Значит, они вышли на рубеж атаки и, перекликаясь друг с другом, разобрали цели. И, значит, с минуты на минуту прозвучат первые выстрелы. От которых не будет спасения…

С минуты на минуту!

Далее командир американских коммандос действовал уже инстинктивно. На уровне условных рефлексов, которые вбивали в него сержанты в многочисленных учебных подразделениях и реальные противники в реальных боевых условиях. Далее он действовал как опытный, не раз ходивший под смертью солдат.

Он мгновенно вскинул винтовку и от бедра, не целясь, всадил одну длинную, бесконечную очередь в зеленую стену джунглей. Примерно на уровне полуметра от земли Примерно на том уровне, на каком должны были располагаться головы невидимых ему стрелков.

Он выпустил одну, до опустошения магазина, длинную очередь, но прицельно — только первых несколько выстрелов, потому что был убит встречной пулей, попавшей в переносицу.

Остаток магазина он выпалил в «молоко». Вернее, не он, а уже бездыханный, с разбитым черепом труп, который все же не отпустил курка винтовки и так и застыл с пальцем, вжатым в спусковой крючок своей навсегда замолчавшей винтовки.

* * *

Командир коммандос ни в кого не попал. Но он выполнил свою задачу. Он выстрелил за мгновение до начала атаки противника. И тем спас свое подразделение от тотального уничтожения.

Услышав выстрел, заранее предупрежденные об опасности коммандос упали, откатились в свои укрытия и мгновенно открыли стрельбу в направлении, указанном командиром.

Погибли только одиннадцать бойцов. Первыми и мгновенно — пилоты и бортстрелки вертолетов. Чуть с опозданием, успев сделать по несколько ответных выстрелов, коммандос, не нашедшие надежных убежищ.

Другая сторона потерь не понесла. Но должна была понести непременно. Потому что фактор внезапности не был использован и тактическое преимущество утрачено.

* * *

— Гаси правый фланг! Правый фланг! Мать твою! — орал, уже не скрываясь, командир российских разведчиков. — Он сейчас самый опасный! — И тут же падал за дерево, по которому, развернутые на голос, лупили чужие винтовки.

Несколько автоматов, сконцентрировав огневую мощь в одном направлении, задавили удачно окопавшегося автоматчика.

Минус еще один коммандос.

Теперь надо было действовать очень быстро. Пока противник не очухался и не предпринял активных встречных действий. Теперь счет шел на секунды.

— Семенов! Давай перебежками на левый фланг. И обойди их с тылу! — громко приказал командир.

— Ты что кричишь? — попытался одернуть его «замок».

— Один хрен, они русского не знают. Да и ничего не расслышат за такой стрельбой. Ты меня понял? Семенов?

— Понял!

— Ну тогда действуй!

Семенов покинул свое убежище и, прячась за препятствиями, стал смещаться влево. Недалеко не ушел. Упал, получив три пули в голову и грудь. Три пули из трех разных винтовок. Он, равно как и его командир, не знал, что их нынешний противник изучал русский язык. Особенно в той его части, которая касается ведения боевых действий.

Над джунглями, над самыми вершинами деревьев, завис вертолет.

— Все, — сказал командир, — сейчас он будет крутить из нас фарш своей крупнокалиберной мясорубкой.

Вертолет несколько раз качнулся на месте, пытаясь разобраться в перипетиях боя, рассмотреть, где свои, где чужие. Сверху это особого труда не представляло. Свои лежали распластанными на земле за случайными стволами и камнями. Чужих видно не было, но было видно, откуда они стреляют.

Вертолет развернулся, выбирая наиболее удобные высоту и положение, и завис. Пулеметчик завалил дуло своей «машинки» вниз и, не целясь, нажал гашетку. Он стрелял не куда-то конкретно, он стрелял по площадям. По тем, где предположительно мог быть враг. Патроны он не экономил. Патронов у него было вдосталь. Пули толщиной в три пальца впивались в землю, в стволы деревьев, перерубая некоторые пополам. Защиты от них не было. Потому что летели они сверху.

— Работать вертолет! Всем работать вертолет! — кричал командир.

Его никто не слышал. Но все и так понимали, куда надо стрелять. Откуда исходит наибольшая опасность.

Полтора десятка стволов замолотили по вертолету. Эти была стрельба не столько на поражение, сколько на испуг. На испытание нервов. Пулеметчик не выдержал первым. Наверное, еще потому, что не видел отвечающего ему на выстрелы противника. Он отшатнулся в салон, и вертолет плавно сдвинулся в сторону, исчезнув за кронами деревьев.

— Сейчас он вернется, и они возьмут нас в клещи. С воздуха и с земли… — предположил замкомандира.

Хотя чего тут предполагать? И так все понятно и однозначно. Как в учебнике по тактике ведения боя. Зажимай с двух сторон и перекусывай хребет пополам…

— Что делать будем?

— Атаковать!

— Кого?

— Тех, что на земле. Если мы сойдемся с ними вплотную, он не сможет стрелять, не рискуя зацепить своих. Надо сближаться. Это единственное спасение.

— Рукопашная?

— Рукопашная!

— В лоб?

— В лоб! На обходные маневры у нас времени нет!

Другого выхода действительно не было.

— Примкнуть штыки! Приготовиться к атаке! Ох, как это неприятно — бежать во весь рост навстречу окопавшемуся противнику, подставляя под его прицельные выстрелы свои незащищенные грудь, живот и лицо. Как трудно покидать свое защищающее от смерти убежище…

— Гранаты к бою! На счет три…

Разведчики вытащили, выдернули чеки и разом бросили гранаты.

Десяток одновременных взрывов закрыл наступающих дымом, пылью и комьями земли от взглядов противника. Мгновенным рывком разведчики пробежали опасную зону. Двое из них ткнулись головами в землю. Возможно, от осколков собственных, чуть запоздало рванувших гранат. Но все остальные добежали.

— Справа двое! Автоматная очередь в упор…

— Вон он!..

— Берегись!..

— Саша! Сзади!..

Взрыв гранаты. Еще один. Выстрелы. Крики и проклятья на двух языках.

— А, сволочь!…

Теперь на «кулачки»! Вплотную, как в подростковой, стенка на стенку, драке. Чтобы рукой до горла достать можно было. Чтобы никаких там пистолетов и тому подобной уравнивающей силы техники. Без единого выстрела, одинаково опасного в такой толкучке и для своих, и для чужих.

Теперь у кого первого не выдержит психика.

— На, получай…

Блеск штык-ножа, крик, стекающая с лезвия кровь… И встречный блеск… Лязг наткнувшейся друг на друга стали…

И тут же банальный, со всего маха удар по сопатке. Так, что слюни и сопли во все стороны.

Ах ты так, гад! Ты драться! Ну тогда получай коленом в свой американский пах. С гарантией замедления темпов прироста народонаселения ваших североамериканских штатов. По крайней мере, на одну стомиллионную долю процента…

Крики, возня, пыхтение, угрозы, падения. Драка, уже мало напоминающая бой… Просто драка, без приемчиков и правил. Потому что не на ринге, не на татами — в реальных боевых. Потому что в такой свалке даже нормально размахнуться невозможно. И еще потому, что проигрываешь не раунды и очки — жизнь.

И снова рев моторов зависшего над полем боя вертолета, раздирающие одежду потоки ураганного ветра сверху и равномерный, басовый стук крупнокалиберного пулемета.

— Он что, с ума сошел? Здесь же свои! — возмущенные голоса по-английски.

— Ребята, не отрывайся от них. Он своих мочить не будет! — крики по-русски.

* * *

Фонтанчики земли, выбитые крупнокалиберными чушками пулеметных пуль. Совсем рядом. Буквально в двух шагах. И одновременное падение и откат всех — и американцев и русских — под защиту крон деревьев. И напряженные взгляды вверх.

— Он что у вас, псих, что ли?

— Didn't catch…

— Сам ты гад!

И тут же противника руками за грудки и, с силой подтянув к себе, головой в лицо.

— Получи! За свое превосходство в воздухе! И за то, что ваши пилоты такие олухи!

Нет, слабы все-таки американцы в драке. Нет у них такой уличной закалки… Культурная нация. Привыкли разрешать все споры с помощью адвоката.

— А как насчет «крюка» правой в левую скулу? Не очень? А в правую? Тоже не нравится? А прямым по нюхалке?..

— Миша, Миша, отойди в сторону! Я его из автомата!

— Да пошел ты со своим автоматом… Я его и так уделаю! Одними руками…

И тут же пропущенный удар ногой в солнечное сплетение. И еще один — в подбородок. Эх, Миша, Миша, тебе же говорили — лучше из автомата… А теперь тот, кто мог стрелять, сам, крепко сцепившись с противником, по земле катается, безуспешно пытаясь дотянуться пальцами до его горла.

Крики, угрозы, хрипы, стоны, мат-перемат…

И вдруг перекрывающий все прочие звуки голос. Излагающий свою мысль хоть не совсем на русском и не вполне на английском, но на совершенно понятном и русским, и американцам языке. По существу понятном…

— А ну, суки… Янки… Чтоб вас… Руки вверх… А не то… Всем крышка… Йес, вашу мать!

И все замерли. И перестали стучать друг друга по сопатке и давить друг другу пальцами на кадыки. Потому что посредине свалки, удерживая на вытянутых руках по гирлянде гранат, встал капитан Пивоваров.

И зубами выдернул предохранительную чеку у той, что была зажата в правой руке, а потом у той, что в левой руке.

— Кто двинется хоть на шаг, отпущу. На хрен! Вы меня знаете! Блин!..

Откуда, интересно, американцы могли узнать о дурных наклонностях сибирского паренька Вани Пивоварова?

— Вань, а мы-то как? — попытались урезонить его опасливо замершие сослуживцы.

— И вы — на хрен! Достали все! — сказал Пивоваров. И утер кулаком с зажатой в нем гранатой окровавленный лоб.

— Ну-у!..

В этой драке — кулаки против десятка гранат «Ф-1» победить могли только гранаты. И их владелец.

— О'кей! — согласились американцы и отбросили в сторону ножи.

— Руки за голову!

Американцы подняли руки И сцепили пальцы на затылках в замок.

В наступившей тишине стал отчетливо слышен рев моторов приближающегося вертолета.

— У него что, горючки не меряно? — спросил кто-то.

— И патронов тоже…

— Далидзе! Федоров! Кузнецов!

— Я!

— Бегом к «вертушкам», снимите пулеметы и отгоните этого… к чертовой матери… — кивнул в небо командир

— Есть!

— Всем остальным собрать раненых, убитых и оружие.

— А что с этими делать? — кивнул на сбившихся в кучу пленных американцев Пивоваров.

— Вот эти пусть и собирают. Если попытаются бежать — стреляй на месте.

Далидзе, Федоров и Кузнецов, стараясь избегать открытых мест, пробежали несколько десятков метров до вертолетов. Быстро осмотрели незнакомое им оружие, заправили ленты, передернули затворы.

— Нормальная машинка. Вроде нашего танкового…

— А если он верхом пойдет? Мы же не сможем ствол так высоко задрать.

— Не пойдет. Ему рассмотреть надо, что внизу творится. Прежде чем стрелять… Стали ждать.

— Вон он!

— Где?

— Сейчас увидишь.

Из-за дальних деревьев вынырнул вертолет. И сразу же навстречу ему застучали пулеметные очереди. Расстояние было самым небольшим, так что промахнуться было почти невозможно.

С летящего вертолета ударили встречные очереди. Пули взрывали землю, шлепали по металлу, разбивали стекла в кабинах.

— Если попадет в бак, то…

— Не каркай! Ворона!

Дуэль длилась недолго. Какой-нибудь десяток секунд. Крупнокалиберные пули — это вам не пчелиные укусы «АКМ». А попасть в махину парящего в небе вертолета много легче, чем с качающегося борта в фигуру человека.

Вертолет отклонился в сторону, набрал высоту и лег на обратный курс.

— Уйдет, гад!

— Не уйдет! — кричал Кузнецов, выпуская вслед удаляющемуся вертолету бесконечную очередь. — Не может такого быть, чтобы ушел! Не должно…

Но вертолет ушел. Целым и невредимым. А может быть, и не целым. Но все равно ушел.

Ушел!

— Ну все! Теперь жди гостей!

— Это точно! Без гостей не обойдется…

* * *

— Приборы нашли?

— Нашли.

— Без ошибки?

— Без ошибки.

— Тогда так, вертолеты — к чертовой бабушке, их же толом. Самолет — тем же образом, туда же. Чужих убитых оставляем здесь. Наших уносим с собой. Все здесь подчищаем. Под метелку! Чтобы ни одной соринки, по которой можно опознать нашу принадлежность, — сказал командир. — И как можно быстрее. Пока они нам на хвост не сели. Кузнецов!

— Я!

— Рубите носилки.

— Сколько?

— По числу раненых и убитых.

— Но мы не сможем унести всех.

— А мы и не понесем. Понесут эти. Которые их… В общем, американцы понесут. А потом посмотрим.

— На что посмотрим? —

— На их поведение.

— И что будет зависеть от их поведения? — с недобрым выражением на лице спросил «замок».

— Не знаю! Мне по этому поводу командование никаких распоряжений не давало. Про вьетнамцев — давало. А про американцев — нет.

— И какие распоряжения командование давало про вьетнамцев?

— Сам знаешь, какие…

— Давай отойдем… — предложил «замок».

— Давай.

Командиры отошли в сторону.

— Объясни мне, чем отличаются американцы от вьетнамцев? Я не понимаю.

— Тем, что они не вьетнамцы! И тем, что по ним у меня нет никаких указаний. Я не хочу брать на себя ответственность за подобные решения. Не хочу влазить в политику.

— И все равно я ни хрена не понимаю. У них такие же глаза. И такие же языки… С точки зрения безопасности…

— Слушай, не финти, говори, что ты предлагаешь? — по-простому спросил командир.

— Я предлагаю списать их в потери.

— Всех?

— Всех! Они видели нас. Слышали нас. Знают нашу принадлежность. Наконец, знают, зачем мы сюда пожаловали. Они знают все.

— Предположительно знают…

— Точно знают… К тому же, если их здесь не найдут, янки организуют преследование. Перекроют подходы к побережью. Понагонят вертолетов. А если найдут, то просто утащат трупы на базу и закроют это дело.

— И не станут искать виновных?

— Станут, но не нас. Прочешут джунгли. Перетряхнут местное население. Спишут все на какой-нибудь случайный партизанский отряд, сожгут для острастки пару деревень и на том успокоятся! Мы останемся в стороне.

— А кто потащит убитых?

— Сами потащим. Недалеко. Выроем где-нибудь в укромном месте могилу, похороним, замаскируем. На всякий случай заминируем. Чтобы наверняка. Чтобы — если кто-нибудь полезет — никаких следов. В крайнем случае задействуем янки, а потом вернем их сюда и…

— А раненые?

— Легкие пойдут сами. А тяжелые… Ты что, не знаешь, как выходили из этого положения во время войны? Тем более что дороги они все равно не выдержат. Только дольше будут мучиться. Они не жильцы… А нам нельзя задерживаться. Просто невозможно. Приборы у нас. Мы должны их доставить во что бы то ни стало. Приборы важнее людей. Важнее всех нас! Ради них нас сюда и послали.

— Это, конечно, верно… Только как к таким мерам, в смысле раненых, отнесется личный состав? Они же еще салабоны. С детскими иллюзиями в голове…

— Нормально отнесутся. Как к приказу. Который не имеют права не выполнить. Зато потом имеют право обжаловать. Сколько их душе угодно. Давай решайся…

Командир поглядел на своих бойцов, которые суетились вокруг вертолетов, потерпевшего аварию самолета и раненых товарищей. Больше всего возле раненых товарищей…

Нет, однозначные решения здесь не пройдут…

— Сделаем так. Насчет американцев я согласен. Тащить их на побережье, тем более на лодку — резонов нет. Нас не поймут. Оставлять в качестве свидетелей — тем более. Хочешь не хочешь, придется этот вопрос решать… хирургически. Что касается убитых и раненых, то, боюсь, того, что ты предлагаешь, бойцы нам сделать не позволят. Особенно сейчас, когда они разгорячены боем. Боюсь, они обжалуют этот приказ на месте.

— И что тогда?

— Предлагаю компромиссный вариант. Сегодня в ночь делаем максимальный рывок. В сторону. Например, вот в эти отроги. Чтобы оторваться от возможного преследования. И запутать следы. Наших погибших и раненых несем с собой. Американцы несут. Они парни здоровые, километров шестьдесят, думаю, выдержат. Ну и наши бойцы им, конечно, помогут…

— Наши-то зачем?

— Затем, чтобы устали. И прочувствовали, что такое тащить восемьдесят килограммов живого, а тем более мертвого веса по джунглям. А когда бойцы утомятся, когда посмотрят, как их раненые товарищи мучаются, осознают всю бесперспективность такого передвижения, мы предложим им единственно возможный выход. Тогда уже единственно возможный. Который уже не вызовет бурных протестов… Кроме того, чем захоронение будет дальше, тем будет спокойней. Всем.

— А американцы?

— Американцев оставим там же. В конце концов, не всегда же партизаны вершат свой скорый суд непосредственно на месте боя. Иногда и вдали от него. Например, использовав пленных в качестве носильщиков для переноса добытых трофеев. Подбросим их куда-нибудь поближе к деревне, чтобы легче было обнаружить. Шумнем для верности. Натопчем фальшивое направление… А потом, освободившись от груза, наверстаем километры. Если американцы и продолжат поиск партизан, то совершенно не в той стороне, куда мы уйдем.

— И все же я бы лучше обделал это дело на месте…

— Не получится на месте. Не дадут. Думаю, не дадут.

— Могут не дать… Эти могут… Надо было идти с «ветеранами». Не пришлось бы сейчас решать пионерские задачки. Не пришлось бы мозги парить!

— Кто ж знал, что все так обернется. Разговор шел только о транспортной задаче. О том, чтобы дойти, найти, забрать и доставить. А тут эти на нашу и на свою голову прилетели…

— Это точно — на голову. Ладно, согласен. Другого выхода все равно нет. Говори, что делать.

— Тогда так, ты контролируешь «уборку», я подготовку к переходу. Выход через пятнадцать минут.

— Есть, командир…

Совещание было закончено. Судьбы личного состава были решены…

— Как с приборкой? — спросил уборщиков «замок».

— Нормально, товарищ капитан! Оружие, обрывки обмундирования, снаряжение… Кроме гильз и пуль — все.

— Гильзы и пули не в счет. У вьетнамцев найдется не один «АКМ». Куда сложили мусор?

Все предметы, которые хоть как-то могли навести на мысль о присутствии в данной местности кого-то, кроме американцев и вьетнамцев, были собраны в две расстеленные на земле плащ-палатки.

— Уверены, что ничего не пропустили?

— Уверены.

— А это, — показал капитан пальцем на случайный окурок.

— Это же только окурок.

— Папиросы!

— Ну да, папиросы.

— Американцы папирос не курят! И не сминают их гильзы подобным специфическим образом. По этому окурку они могут опознать нас как по визитной карточке. Тоже мне разведчики…

Уборщики виновато пожали плечами.

— Приказываю немедленно опросить весь личный состав — кто где курил, где бросал спички или терял какие-нибудь предметы. Кто где справлял нужду и чем подтирался. И если там вдруг отыщется клочок нашей газеты… Кроме того, проверьте наличие снаряжения и личных вещей. В том числе в карманах. И осмотрите еще раз местность. На все — десять минут! На одиннадцатой вас буду инспектировать не я. Вас будут инспектировать янки. Все ясно?

— Так точно, товарищ капитан.

— Тогда действуйте. И не забудьте запаковать мусор.

— Мы понесем его с собой?

— Мы все свое носим с собой! Как тот цыган…

 

Глава 26

Раненых положили на импровизированные носилки. Чтобы они не кричали, вкололи по шприцу-тюбику промедола.

— Сколько у нас времени?

— Часа четыре-пять. Как минимум. Полтора лету туда, объяснение на месте с начальством, получение вышестоящего «добра» на преследование, сбор поисковой группы, согласование плана операции, полтора часа лета обратно. Это если все гладко пойдет. Если будет из кого собирать группу, если найдутся подготовленные к взлету «вертушки» с полными баками горючки, если пилоты тех «вертушек» будут способны сесть за штурвал после празднования вчерашних именин…

— Ты думаешь, у них так же, как у нас?

— У всех одинаково. Все отлично стреляют на стрельбище и безукоризненно проводят планово-показательные операции на знакомых, как собственная ладонь, полигонах. А чуть доходит дело до внеплановых авралов, то сразу или горючки нет, или боеприпасов не завезли, или тот командир, что нужен, в стельку пьян, или подразделение, которым он должен командовать, в полном составе ушло в самоход. Чем их бардак может отличаться от нашего? Они этой встречи тоже не ожидали. И к мгновенным реакциям на нее не готовились…

Так что имею основания предполагать, что для организации погони им понадобится не четыре-пять, а минимум десять — двенадцать часов. Если говорить не о взводе пехоты и двух-трех подвернувшихся под горячую руку вертолетах, а о масштабной поисковой операции.

— Десять это даже много…

— Десять это в самый раз!

— Тогда поступим следующим образом, — сказал командир, раскладывая на планшете карту. — Группа из трех бойцов совершает суточный марш-бросок вот в этом направлении, обеспечивая своим фальш-отходом прикрытие основной колонне. Достигнув точки поворота, где-то вот здесь, они изменяют линию маршрута на сто восемьдесят градусов, возвращаются по своим следам назад километров на десять-пятнадцать, затем отрываются и двигаются вот сюда, где соединяются с сидящим в засаде дозором основной маршрутной группы. Дозор убеждается, что группа отвлечения не притащила за собой «хвост» и ведет их к нам. Через тридцать пять — тридцать шесть часов мы снова будем вместе и направимся к точке эвакуации. Замечания, дополнения есть?

— А если встреча не состоится?

— Основная маршрутная группа выжидает дополнительный час, после чего выходит к точке эвакуации самостоятельно. Туда же должны прибыть опоздавшие.

— Если фальш-группа по каким-то причинам не сможет оторваться от преследования?

— В случае, если группа прикрытия не сможет оторваться от противника, она уводит его вот в этот район, мотает сколько возможно, в конце концов обрубает хвосты и далее пытается выбираться самостоятельно, согласно схеме аварийной эвакуации.

— А если не обрубает?

— При полной невозможности отрыва от противника, равно как при прямом контакте с ним — группа самоликвидируется. В полном составе.

— Кого ты хочешь назначить командиром группы?

— Хочу… тебя.

— Чтобы быть уверенным в самоликвидации?

— Чтобы быть уверенным…

— Ладно, добро, — согласился «замок». — Кто остается вместо меня?

— Капитан Кудряшов.

— Не самый сладкий сахар — но сойдет. Все равно все одинаковы. Все на одно лицо, что твой сапог. Все равно все полные салаги, хоть и капитаны. Все с мамкиным молоком на губах.

— После сегодняшнего не такие уж и салаги…

— Такие же… Только теперь испуганные салаги!

— Не ворчи…

— Не ворчу. Кто пойдет со мной?

— Добровольцы.

— Не верю, что после такого… Что будет из кого выбирать.

— Если будет не из кого выбирать… выберу сам. В приказном порядке…

— Подразделению строиться! Девять разведчиков, по привычке разобравшись по росту, встали в ряд. Плечо к плечу. Всего девять разведчиков.

— Раненым выйти из строя.

— Почему?

— Потому что нужны полноценные бойцы, а не калеки.

— Но…

— Разговорчики! Раненым выйти из строя! Два бойца шагнули в сторону.

— Сомкнуться!

Бойцы сдвинулись, закрыв зияющие в строю пустоты.

— Дело обстоит следующим образом, — сказал командир. — Группе во главе с моим заместителем, капитаном Сибирцевым, предстоит обеспечивать отход основной колонны. То есть, если называть все своими именами, отвлекать силы противника на себя. Возможно, принимать бой… В случае такого боя, в случае неопределенного исхода такого боя и угрозы пленения… В общем, я отдал приказ о самоликвидации группы. Это понятно?

— Так точно.

— В группу войдут только добровольцы. Которые сделают шаг вперед. Но только прежде, чем делать этот шаг, подумайте, не станете ли вы в той группе обузой. Хватит ли у вас мужества умереть? По приказу? И хватит ли физических сил справиться с поставленной задачей. За остаток сегодняшних и неполные завтрашние сутки надо будет преодолеть более сотни километров. В полной боевой выкладке. Тот, кто способен умереть, но не способен выдержать таких нагрузок, лишь повредит делу. Оцените здраво свои силы. И свое мужество… Добровольцам… два шага вперед!

Реальная жизнь и реальная война сильно расходятся с популярными кинематографическими сюжетами. Реальные люди мало похожи на киношных героев.

Из строя вышли только три бойца. Только три…

— Капитан Кудряшов. Вернитесь в строй.

— Почему?

— Потому что приказы не обсуждаются! Остальным — кругом! И шагом марш!

Бойцы вернулись к носилкам, к сидящим на корточках вплотную друг к другу и связанным одной веревкой пленным американцам.

— Что будешь брать с собой из оружия? — спросил командир разведчиков своего зама.

— Все то же самое: автоматы, «ПМ», запасные обоймы. Хорошо бы пару противопехоток. И гранаты. Гранат желательно побольше.

— Наших осталось мало. Бери трофейные.

— Ладно, давай трофейные. И чего-нибудь пожевать.

— Со жратвой, сам знаешь, напряженка…

— Ладно, не жмись. Нам раза в три больше вашего мотать. И все больше бегом. А ты лишний кусок жмешь…

— Черт с тобой. Убедил. Бери все, что посчитаешь нужным. И еще у американцев по сусекам поскреби. У них тоже сухпай должен быть. Не будут же они на голодный желудок воевать.

— Поскребу. Не учи ученого…

— Ну тогда все. Мы тебя ждать не будем. У нас время.

— Не ждите.

— Счастливо, капитан!

— Ни пуха, майор!…

* * *

Колонна втягивалась в джунгли. Медленно и очень осторожно. Ступая шаг в шаг. Стараясь не задеть ни одной ветки, не потревожить ни одного листика, не сдвинуть ни одного камешка, не примять ни одной лишней травинки. Раненых и убитых пока несли на плечах, чтобы не увеличивать ширину тропы, не оставлять дополнительных меток, по которым организовавший преследование противник легко мог вычислить направление движения группы. Только через несколько километров раненых и убитых можно было уложить на носилки.

Американцы шли с перевязанными за спиной руками, с чужими плотно набитыми вещмешками и прочим полезным грузом, навьюченным на их спины. Шли как все — шаг в шаг, нанизанные, словно пойманная рыба на кукан, на одну длинную парашютную стропу, лишавшую их надежд на мгновенный коллективный или одиночный побег. За каждой парой американцев следовал российский разведчик, зорко наблюдая за тем, как они идут, как ступают, как уклоняются от встретившихся на пути веток.

Последним шел командир, придирчиво осматривая пройденный его отрядом путь. Он выпрямлял согнутые ветки, поднимал смятые травинки, укладывал на место сдвинутые подошвами обуви камешки.

— Пивоваров!

— Я!

— Снимай ботинки.

— Зачем?!

— Затем, что у тебя каблуки, как у черта копыта! И еще на правой подковке гвоздь вылез. И работает, что твой дырокол! Я замучился оставленные тобой отверстия зашпаклевывать.

— Так мне что, босиком идти?

— Нет, босиком тоже нельзя. Лучше в толстых носках.

— У меня нет толстых.

— Есть у кого-нибудь шерстяные носки?

— Есть!

— Тогда дайте ему… И вперед…

Командир прятал следы. Прятал профессионально, так, как умеют это делать вышедшие на охоту звери и как это умеют делать уходящие от преследования разведчики.

За спинами отряда оставался нетронутый лес.

— Голове колонны поворот девяносто градусов!

— Есть поворот…

— Пятьсот метров вперед.

— Есть пятьсот метров…

— Поворот девяносто градусов.

— Есть поворот…

— Четыреста пятьдесят метров вперед.

— Есть четыреста пятьдесят…

Группа встала на обратный курс. Прошла четыреста пятьдесят метров, снова изменила курс на девяносто градусов и через двести метров снова на девяносто, завершив полный трехсотшестидесятиградусный поворот. Места поворотов командир зачищал с особенной тщательностью.

Эта большая петля должна была сбить возможных преследователей со следа, если бы вдруг они его умудрились взять.

— Прямо!

— Есть прямо!

— А как далеко прямо? Командир?

— Очень далеко. Пока в море не упрешься…

* * *

Совсем по-другому уходила группа прикрытия.

— Ты как ступаешь? — грозно спрашивал капитан Сибирцев.

— Нормально ступаю. Подошвой над самой землей.

— Зачем над самой землей?

— Чтобы не повредить травостой. Чтобы не оставлять следов…

— А надо как?

— Наоборот. Чтобы оставлять.

— Вот именно! Мы же группа прикрытия, которой назначено отвлечь на себя внимание противника. А как он на нас отвлечется, если пропустит наши следы?

— Трудно так, чтобы оставлять. Привычки другие.

— У военнослужащих привычки должны вырабатываться в прямой зависимости от последнего полученного приказа. Ясно?

— Так точно!

— Тогда повторите проход от исходной точки. Только смотрите не переусердствуйте! И быстрее, быстрее, мы уже опаздываем.

— Есть!

На этот раз боец шел так, как надо, как предписывалось последним приказом: сминая траву, обрывая листья и надламывая встретившиеся на пути ветки. Не все. Только те, что препятствовали движению.

Следом за ним шагал другой боец, усердно вминая подошвы обуви в грунт. Но тоже не на каждом шагу. Лишь в местах, где на почве могли отпечататься следы. Не его следы. Рифленые, с хорошо узнаваемым узором, следы американских ботинок. Тех, в которые были обуты коммандос.

«Замок», проходящий последним, принимал работу, что-то поправлял, что-то добавлял от себя. Как признанный мастер, подошедший к мольберту не самого талантливого ученика.

Здесь слишком много экспрессионизма. Такой след можно принять просто за вмятину на грунте. Можно пропустить. А вот если добавить немного четкости, немного рельефа, то отпечаток заиграет, привлечет внимание зрителя. Для которого он и назначен…

А здесь, наоборот, выпирает грубый реализм, который может вызвать определенные подозрения. Так глубоко, да чтобы равномерно всей подошвой, люди не наступают. Надо бы сгладить линии, размазать контур, подтереть абрис отпечатка…

Оставляя по ходу движения примерно через каждые пятьдесят-восемьдесят метров подобные шедевры наземной живописи, группа прикрытия стремительно удалялась от места недавнего боя. Уходила от взорванных «Фантома» и вертолетов, от трупов погибших от пуль «вьетнамских партизан» американских коммандос. Уходила в глубь материка, в противоположную от маршрута движения основной группы сторону. И уводила за собой возможную погоню.

Надломленная ветка…

Разорванный стебель травинки…

Сбитые с куста листья…

Отодвинутый в сторону камешек…

Случайный отпечаток подошвы ботинка на не покрытом растительностью участке грунта. Хорошо читаемый отпечаток… Американского ботинка…

 

Глава 27

— Колонне стоп.

— Колонне стоп…

— Колонне стоп…

— Колонне… — пронеслось тихим шепотом от уха к уху, от арьергарда к передовому дозору.

— Стоп колонне!

Колонна остановилась. Дозор встал в боевую стойку, готовый к атаке спереди. Арьергард развернул стволы назад.

— Разобрать носилки.

Носилки расправили, аккуратно уложили на них раненых и мертвых.

— Носильщики!

Пленных американцев разбили на пары и поставили спереди и сзади носилок, связав между собой все той же парашютной стропой, зафиксированной на ручках. Теперь они могли убежать только со своей ношей.

— Кто знает английский? — спросил командир.

— В пределах программы, со словарем…

— Понятно. Кто без словаря?

— Я могу попробовать,

— Скажи — при попытке побега конвой стреляет на поражение.

— Если вы хотите спастись бегом, мы вас будем поразить наповал! — изложил, как сумел, новоиспеченный переводчик командирскую мысль, для верности красноречиво поведя дулом автомата вдоль строя пленных. — О'кей?

— Yes, yes… — согласно закивали понятливые американцы.

— Ну, значит, действительно знаешь без словаря, — остался доволен языковой подготовкой своего подчиненного командир. — Скажи им еще, чтобы они не вздумали разговаривать между собой. Чтобы были как глухонемые. Потому что за каждое произнесенное, даже случайно произнесенное слово я буду наказывать самым суровым образом. Вплоть до… И еще скажи, что после того, как мы дойдем до места, я их отпущу на все четыре стороны. Если, конечно, они до того не натворят каких-нибудь глупостей. Ну а если натворят — пусть пеняют на себя…

— No, no! — энергично замотали головами пленные.

— Ну будем надеяться, что действительно «ноу», — сказал командир. — А не то полный… абзац. Всем.

— Yes, yes! — повторили американцы.

— Да. То есть нет. Ну в смысле не натворят, — совершенно запутался переводчик.

— Это я и без тебя понял. Уж не такой полный дурак.

— Конечно, конечно, — смутился переводчик.

— Что «конечно, конечно»?

— Не полный…

Командир только головой покачал.

— Приготовиться к движению!

— Эй, янки! Вы что, не поняли? — грозно скомандовал «конвой», кивнув дулами автоматов на раненых. — Взяли и понесли.

Американцы разом присели, ухватились за ручки, выпрямились.

— Дозор — вперед на пятьсот метров. Расстояние между бойцами в походной колонне — три метра. Скорость — по «носильщикам», — скомандовал командир. — Шагом марш!

Носилки качнулись. Потревоженные раненые застонали.

— Вколите им обезболивающее, чтобы они не кричали, — сказал командир.

— Обезболивающего почти не осталось.

— Сколько осталось?

— Четыре дозы.

— Ну тогда дайте спирту.

— Спирт кончился.

— Тогда трофейного виски! Только не говорите, что его тоже нет! Все равно не поверю. Кто-нибудь наверняка прихватил у американцев фляжку-другую спиртного. Не поверю, что не прихватил… Если не найдете виски, дайте хоть что-нибудь… Они нас демаскируют. Мы должны двигаться в тишине. В полной тишине!

Случайно прихваченное с места боя спиртное, конечно, нашлось. Восемь литров.

Раненым разжали зубы и влили по двести пятьдесят граммов экспроприированного у американцев виски. Без тоника. Они замолчали, но ненадолго. Когда местность стала неровной, когда пришлось перешагивать через ямы и стволы упавших деревьев, когда носилки сильно закачались из стороны в сторону, они закричали снова. Боль оказалась сильнее спиртосодержащего обезболивающего.

— Промедол? — спросил разведчик, выполнявший роль медбрата.

— Нет, тряпки, — ответил командир. — Промедол здесь не поможет…

Разведчики распластали на полосы две нательные рубахи, скатали из них кляпы, которые затолкнули в рот раненым. Сверху рты стянули тремя слоями ткани, завязав их концы под затылками, оставив свободными только носы.

Крики стали почти не слышны.

— Следите, чтобы они не задохнулись, — предупредил командир. — В случае опасности накрывайте им головы одеждой. Или зажимайте рты руками. И чтобы ни один звук!.. Ясно?

— Так точно!

— Тогда всем продолжать движение…

* * *

Группа прикрытия добивала второй десяток километров Без перекура Наверное, дома, в перелесках средней полосы России, они за это время смогли бы одолеть вдвое большее расстояние Но дома — не здесь. В джунглях был свой счет пройденным метрам. В джунглях один метр шел за два. А может быть, даже за три…

Пятнадцать минут бегом. Пятнадцать, чтобы восстановить дыхалку, — быстрым шагом. Не отрывая глаз от стрелки компаса. Обегая встретившиеся препятствия поочередно то с правой, то с левой стороны, чтобы, не заметив того, не отклониться от намеченного маршрута.

Пятнадцать минут — бегом.

Пятнадцать — быстрым шагом…

Там, где это возможно. Где нет непролазных зарослей. А где есть — не бегом и не шагом, а бесконечной рубкой. До головокружения. До судорог в удерживающих мачете пальцах. До мелькания белых точек в глазах. Метр за метром. Пока не объявится просвет. И тогда снова: пятнадцать минут — бегом; пятнадцать — быстрым шагом…

Уже не думая о предварительной разведке, о соблюдении маскировки, о возможной встрече с противником. В открытую или, как иногда говорят разведчики, — «в нахалку», в полный рост, в полный звук, не опасаясь, что тебя заметят.

Пятнадцать минут — бегом.

Пятнадцать — быстрым шагом…

— Все, двадцать! — сказал «замок». — Двадцать километров. Перекур! — И, утерев стекающий на глаза пот, сел на землю.

Рядом как подрубленные упали бойцы.

— Пять минут перерыв, и еще одну двадцатку…

— Пять маловато будет, — возразили бойцы.

— Пять! И ни секундой больше! Кто захочет отдохнуть дольше, останется здесь отдыхать навсегда! — жестко сказал «замок». — Это понятно?

— Понятно, товарищ капитан.

— Разрешаю съесть пять кусочков сахара и две галеты.

— А глотку смочить?

— А глотку смочить — собственной слюной. Лишней воды у нас нет Первая вода — в конце второй двадцатки.

— Но…

— Все! Считаю вопрос исчерпанным. Кто не может есть всухомятку — пусть не ест! Кто надумает пить из встретившихся луж — пусть пьет. Но не советую…

Капитан откинулся на спину, расслабился и закрыл глаза. Кажется, он даже уснул. На пять минут, Ровно через пять минут он открыл глаза и сел.

— Подъем, бойцы! Хватит спать! Не у мамки на перинах!

Бойцы нехотя повернули в его сторону головы.

— Еще минуту, товарищ капитан…

— Нет у вас минуты! Подъем по полной форме! Время пошло!

Бойцы нехотя встали на ноги.

— Проверить снаряжение! Оружие к бою! С места, бегом, шагом марш!

Пятнадцать минут — бегом. Пятнадцать — быстрым шагом…

Слева за кустами громко зашелестела листва. Капитан с ходу, не останавливаясь, отпрыгнул, упал на правый бок, откатился за препятствие, выставил впереди себя автомат.

Бойцы повторили его маневр.

— Ты — держишь левый фланг! Ты — правый! Я — центр! — показал пальцами капитан, припадая к прикладу автомата.

Замерли.

За кустами больше ничего не шевелилось.

— Оставаться на месте. Прикрывать меня, — снова показал жестами капитан, передвинул автомат на спину, вытянул из ножен нож и бесшумно пополз к зарослям.

Через три минуты он вернулся. Уже не прячась.

— Что там было?

— Ерунда. Какое-то местное парнокопытное. Чтоб ему пусто было! Листья с куста дергало.

«Замок» перекинул автомат на грудь и посмотрел на часы:

— Ходу, бойцы. Ходу! Мы еще трети расстояния не сделали!

* * *

— Все, готов, — сказал командир, опуская безвольно обвисшую с носилок руку. — Отмучился капитан.

Стоявшие поблизости разведчики, украдкой переглянувшись, потянули с голов пилотки. Черт знает, зачем потянули. Видно, начитались романтических книжек или насмотрелись кинофильмов, где главные герои скорбели над телом павшего друга именно таким образом. Возможно, там, на экране, это выглядело мелодраматично, но здесь, в реальных обстоятельствах, довольно фальшиво.

— Хватит разводить панихиду, — поморщился командир. — Если по каждому покойнику снимать головной убор, можно простудить башку и заработать менингит. Лучше доложите, по какому такому поводу вы здесь все собрались? Как стадо остановившихся баранов.

— Но, товарищ майор…

— Если бы сейчас на нас наткнулся противник, ему бы хватило двух автоматов, чтобы положить нас всех. До одного. Кто разрешил вам покинуть свои места в походной колонне?..

— Мы думали…

— Думаю здесь я!

Командир не терпел дешевой сентиментальности. И не поощрял ее в своих подчиненных. Особенно на задании. Вне службы, дома — сколько угодно. Но не в бою! В бою сантименты приносят только вред. Если начинать задумываться о том, какие последствия будет иметь твой выстрел и какие страдания он может причинить твоему врагу, и семье твоего врага, и любимой твоего врага, и детям твоего врага, то ты никогда не нажмешь на спусковой крючок. И погибнешь первым. От его пули. Чем доставишь не меньшие страдания, но уже своей семье и своей любимой.

Если дать волю чувствам, если начать жалеть своих товарищей, то их невозможно будет посылать на смерть, когда того потребуют интересы дела.

Если, глядя на отдавшего богу душу сослуживца, начинать жалеть себя, то может не хватить духу пойти вслед за ним.

В бою нельзя распускать слюни. В бою нужно драться. И побеждать. И умирать. Желательно без стенаний и лишних слез. Достойно. Как положено нормальным мужикам, заранее знавшим, на что они идут…

Командир набросил на замеревшее лицо покойника гимнастерку и скомандовал:

— Будем считать прощание законченным. Труп пока несем с собой, до первого подходящего для захоронения места.

Командир понимал состояние своих бойцов, но не принимал его. Если дать волю чувствам, то каждая смерть будет превращаться в бесконечный по времени ритуал. А смертей, как он все более подозревал, будет еще немало. Всех все равно не оплачешь. Но задерживаясь возле каждого мертвеца на две-три лишних минуты, запросто можно угробить оставшихся в живых.

И, кроме того, если сейчас их не поставить на место, они раскиснут, как гимназистки, потерявшие девственность. Начнут распускать нюни, дискутировать, выяснять отношения и принимать заведомо неверные решения. Начнут спасать каждого в отдельности сейчас, чтобы завтра угробить всех.

Остановить сползание в сентиментальность могла только жесткость. Возможно, даже грубость. Которая вытесняет жалость злостью. И тем меняет минус на плюс.

— Подразделению продолжать движение!

— Нехорошо это. Не по-людски как-то, — тихо сказал кто-то из капитанов.

— Мне кажется, я приказал закончить прощание еще минуту назад! Или меня не слышали? Или меня не поняли?

— Но, товарищ майор…

— Тот, кого не устраивают мои решения, могут обжаловать мои действия перед вышестоящим начальством. После. Когда мы окажемся в безопасности. А пока я требую безоговорочного подчинения. Которого буду добиваться всеми доступными мне мерами. Вплоть до расстрела отказников на месте. По законам военного времени. Вам ясен приказ?

— Так точно, — нехотя ответили капитаны.

— Не слышу!

— Так точно! Товарищ майор!

— Тогда займите свои места в колонне!

Разведчики разбежались в стороны.

«Набрали салабонов, которые смерти в глаза не видели! — думал майор, глядя вслед разведчикам. — Как с такими воевать? Как таких посылать на смерть? И как с такими решить вопрос раненых, которые многократно снижают темп движения и которые все равно обречены… Как сделать так, чтобы уже почти мертвые не утянули за собой пока еще живых. Как спасти хоть кого-нибудь. Как спасти их так, чтобы при этом не пострадало дело, ради которого они топчут эти треклятые джунгли?..»

* * *

— Не нравится мне эта дорога. Активно не нравится, — шепотом сказал «замок».

— Чем не нравится, товарищ капитан?

— Всем не нравится. Но более всего тишиной. По дороге должен ездить транспорт. Ходить люди. И домашний скот. На то она и дорога. А эта — мертва, как заброшенное кладбище ночью. Не бывают такими дороги…

Второй час группа прикрытия «пасла» встретившуюся им на пути дорогу. Обыкновенную дорогу — грунтовую, в две колеи. Перескакивать ее с ходу капитан не стал. Поостерегся. В другом месте, возможно, и решился бы. Но не здесь. Здесь — мешала топография. Разведчики находились на седловине небольшой каменистой гряды, обе стороны которой подпирали топяные болота. В случае неудачи уходить можно было только в две стороны — вперед или назад, что лишало группу необходимого ей маневра. Не любят разведчики местности, где нельзя убегать «на все четыре стороны». Неуютно они там себя чувствуют, как в мышеловке с захлопнувшейся дверцей.

Такие препятствия допустимо пересекать только ночью, в абсолютной темноте. Если по уму… Но до ночи было еще очень и очень долго. Еще почти десять часов. А счетчик времени щелкал. А счетчик километров стоял…

— Вот что, ребятки, вы пока тут посидите, а я на эту тропку поближе взгляну, — сказал капитан Сибирцев. — Если что, вы меня прикройте. Не вернусь через полтора часа — уходите обратно.

Капитан ужом выполз из убежища и пополз к дороге, стараясь со всех сторон прикрываться кустами. Через каждые несколько метров он замирал и прислушивался. И присматривался. И даже принюхивался. Пытаясь обнаружить признаки присутствия врага. Но все выглядело как обычно. И звучало как обычно. И пахло как всегда.

Капитан не стал выходить на дорогу. Он остановился в нескольких метрах от нее, забравшись внутрь каких-то кустов и обложившись вокруг гигантскими тропическими листами. Он вытащил бинокль и самым внимательным образом осмотрел дорогу в двух направлениях.

Он обращал внимание на все: на сорванные с веток, нависающих над колеёй листки, на обломанные сучья, разбросанные камни, подсохшие лужи, пыль на придорожных кустах… Он изучил каждую выбоину, каждую ямку, каждый отпечаток протекторов колес. И пришел к выводу, что по этой дороге уже много часов никто не ездил и не ходил. Пыль слежалась, оборванные листья пожухли, брызги подсохли, кое-где по обочинам колеи полезла молодая поросль травы…

Вывод вроде бы благоприятствующий выполнению задания, потому что дороги с интенсивным движением, в отличие от этой, замершей, пересекать крайне опасно. И одновременно рождающий тревогу. Отчего это вдруг дорога опустела, если до того по ней в немалых количествах передвигалась самоходная техника. В подавляющем большинстве колесная, но в том числе и гусеничная. Куда она подевалась?

Сильных дождей, способных затопить колею и по той причине прервать движение, в последнее время не наблюдалось. Землетрясений — тоже. Выходит, где-то просто перекрыли дорогу. Шлагбаумом. А зачем перекрыли?

И еще настораживало отсутствие в колеях остатков помета домашних животных. Ни вьючные мулы, ни ослы, запряженные в повозки, по этой дороге не ходили. По меньшей мере две недели. Получается, что эта дорога имеет военное назначение? Или далеко отстоит от гражданских селений?

И отчего так густо усыпаны пылью ближние кусты, если машины здесь не ходят…

* * *

Сплошные неясности! А то, что неясно, — потенциально опасно. Иногда даже более опасно, чем явная угроза. Лучше было бы эту дорогу пересекать ночью.

Но время, время! Время диктовало иные решения. Высидев здесь десять часов, можно было не успеть к контрольному сроку…

Капитан вернулся к своим бойцам.

— Ну что?

— Ничего хорошего! Но и ничего явно плохого. В общем, так. Лишних часов на ожидание у нас нет Того и гляди погоня поджарит пятки. Перекидываться будем днем. Прямо сейчас. Ты, капитан, пойдешь первым. Мы прикроем. Дорогу переходи рывком, на одном дыхании. Приказ ясен?

— Ясен.

— Ну тогда действуй. Капитан…

Разведчик отполз к дороге. На секунду задержался, чтобы поправить оружие, потом вскочил, пересек обочину и сделал шаг к середине дороги…

Всего один шаг.

Второй он сделать не успел. Потому что перестал жить.

Сильный взрыв выворотил у него землю из-под ног, подбросил вверх, развернул в воздухе и уронил к дальней обочине.

— Мать вашу!!! — выругался «замок». — Суки косоглазые.

Так вот почему по дороге никто не ездил! Потому что по минам много не наездишь!

Вот почему близкие кусты были припорошены толстым слоем пыли. От взрывов мин, на которые напарывались переходящие дорогу дикие животные!

— Сашка!

Второй боец рванулся из убежища на помощь раненому товарищу.

— Назад! — крикнул капитан. — Назад!!! — схватил и резко дернул вскочившего бойца за ногу, больно уронив на землю. Навалился, прижал сверху. — Ты что делаешь?!

— Но там же… Там…

— Что там?

— Там… Он, ..

— Там уже никого нет! Только мины.

— Но он же жив!

Подорвавшийся разведчик действительно был жив. Он молча корчился на обочине, пытаясь дотянуться до разбитых осколками ног. Которых уже не было. Ступни, обутые в разорванные в клочья башмаки, лежали в другом месте.

— Он все равно не жилец, — жестко сказал капитан. — Ему оторвало ноги. Он умрет через несколько минут.

— Мы бросим его?

— Нет! Мы не можем оставить его. Мы должны убрать его останки и собрать его оружие. Но мы не должны повторить его глупость. Мы должны вначале найти мины… А это долго. Он не дождется. Он умрет раньше. Пошли.

Капитан встал, шагнул вперед и тут же остановился.

— Черт!

— Что случилось?

— Слышишь?

— Нет, не слышу…

— Мотор! Мотор на тропе!

Где-то далеко по дороге шла машина. Шла по заминированной колее! Не боясь подорваться!

— Все, боец. Похоже, мы сели в дерьмо! По самые уши! И похоже, нам оттуда не выбраться!

— Что произошло?

— Произошло то, хуже чего не бывает! Даже в кошмарном сне!

— Но что? Что обозначает этот мотор?!

— То, что заминирован только этот участок дороги. Один только этот! Который мы не могли миновать! И который мы не миновали! Они не преследовали нас! Знаешь, почему они не преследовали нас? Потому что знали, что этот перешеек мы не минуем. Они не утруждали ног. Они нас просто ждали.

Капитан лихорадочно расправлял на коленях карту.

— Здесь находимся мы. Здесь болото. И здесь болото. С берегами в форме воронки, упирающейся в дорогу. Единственный проходимый участок — седловина гряды. По которой мы сюда и пришли. Сзади они наверняка поставили несколько засад. Которые среагируют на взрыв немедленной облавой. А по дороге пустят «бээмпэшки». Мотор которых мы наверняка и услышали. Мышеловка захлопнулась — пожалуйте забирать улов. По-русски это называется — полный п… Все, боец! Приплыли! Сзади облава, спереди мины, с боков топи. А крылья нам по штатному расписанию не положены!

— Неужели нет никакого выхода?

— Один. Через дорогу. Это единственный путь к спасению. Если он, конечно, есть…

Капитан встал, подобрал с земли толстый подгнивший сук и, размахнувшись, бросил. Не на дорогу, за нее, за дальнюю обочину.

Палка упала в траву. И тут же раздался взрыв!

Получается, подходы тоже заминированы! Дальние. С той стороны дороги. А с этой — нет. С этой свободны. Значит, визитеров ждали именно отсюда. И значит, ждали очень конкретных визитеров. Которые и заявились. Ждали тех, кто пришел! Теперь это было абсолютно ясно. Теперь это не вызывало никаких сомнений!

— Густо насажали! Земли за железом не видать!

— Может, разминировать?

— Можно было бы. Кабы время было бы… Но только они нам его не оставляют. Ни секунды. Еще четверть часа, и машины будут здесь! Так что, как ни крути, придется возвращаться! И придется стыкнуться… Грудь в грудь.

— С облавой?

— С ней самой, с облавой… Боишься?

— Нет, не очень…

— А я очень. Потому что в таком дерьме еще не бултыхался. Не приходилось. Так-то, боец… Ну да ладно, авось прорвемся…

«Замок» отстегнул, осмотрел и снова поставил на место рожок автомата. Передвинул на живот подсумки с гранатами. Расстегнул пеналы с запасными обоймами. «Замок» не спешил. Потому что спешить уже было поздно…

— Ну что, боец, двинулись? — сказал он и, не оборачиваясь, пошел от дороги.

* * *

— А Сашка? — тихо спросил боец.

— Ну ты где там? Ты идешь или собираешься сдаваться на милость победителя? — обернулся капитан.

— Там Сашка, — показал глазами боец, — ждет…. Сашка был все еще жив. Он лежал в пыли и в луже крови, сочащейся из обрубков его ног. Лежал и смотрел на своих товарищей. Возможно, он смотрел не на них, а просто в никуда. Но глаза его были направлены в их сторону. И выражали боль. И надежду.

— Ему надо помочь. Неужели мы…

— Пошли!

— Но там…

— Там нет никого! — отрезал капитан.

И, повернувшись и вскинув автомат, выпустил короткую очередь в сторону раненого. В грудь и в лицо.

Пули попали по назначению.

— Пошли! Я помог ему. Как сумел…

Больше капитан не оборачивался. Его впереди ждала работа. Возможно, последняя в его жизни.

Возможно, самая главная…

* * *

— Товарищ командир! Разрешите обратиться?

— Валяй.

— Тут такое дело… не очень понятное…

— Какое дело? Говори вразумительно.

— Американцы, которые с нами идут…

— Что американцы? Утомились? Не хотят нести носилки?

— Нет, не это. Мне кажется, что они знают наш язык.

— Какой наш?

— Ну, в смысле русский.

— Американцы?! Ты чего здесь ерунду городишь? Откуда они могут знать русский?

— Мне так кажется. Я еще раньше заметил, что если мы что-то говорим, то они слушают…

— Ну, естественно, слушают. Они же не глухие.

— Да, но не только слушают, но и понимают! Понимают, о чем мы говорим.

— Как ты это узнал?

— По глазам.

— По каким глазам?

— По их глазам. У них глаза другие становятся, когда они слушают. Совсем другие. Осмысленные. Когда люди не понимают, о чем идет речь, они смотрят совсем по-другому. Растерянно. Ну вот, например, как мы, когда они говорят.

— И как я?

— И как вы.

— Понятно… Ты часом не шутки со мной играешь? Насчет растерянности в моих глазах?

— Нет. Я серьезно. Я за ними наблюдал. Все это время.

— И что увидел? Если кроме глаз…

— Они очень часто готовы к действиям раньше, чем им об этом сказали. Чем перевели. Например, слышится Команда «подъем!», и они начинают собираться. Ну в смысле шевелиться, смотреть по сторонам, поправлять одежду. Хотя им никто ничего не говорил.

— Может, они просто догадываются, что будет дальше? Не так уж много у нас команд. Сесть да встать…

— Нет. Не догадываются. Я очень внимательно наблюдал за ними. Они вначале встрепенутся, а потом, словно опомнившись, опять замирают. И до перевода уже не шевелятся.

— Точно?

— Точно! А вот только что один из них, когда с дерева сухая ветка упала, на окрик «берегись!» пригнулся и отпрыгнул в сторону.

— Пригнулся и отпрыгнул, говоришь?

— Отпрыгнул…

— Очень интересно… А откуда им знать русский язык? Как ты думаешь?

— Не знаю. Может, в школе учили…

— Русский? Зачем им в школе русский, если они к нам почти не приезжают? Если бы учили, то учили немецкий или французский. Или мексиканский. Мексика-то у них под самым боком. А мы вон где.

— А может, они не в школе учили? А еще где.

— Может, и не в школе. Может, и еще где… Вот что, ты за ними понаблюдай повнимательней. И я понаблюдаю. И подумай, как бы их можно было на чистую воду вывести. Если, конечно, их полиглотство не плод твоего разболевшегося воображения. Задачу понял?

— Понял, товарищ майор.

— Ну вот. Да, и еще всем нашим скажи, чтобы язычки попридержали. Насчет того, куда мы идем, что делаем и кто мы такие. Так, на всякий пожарный случай…

 

Глава 28

Капитан шел бесшумно, как подкрадывающийся к жертве зверь. Весь он был устремлен вперед. Туда, откуда должна была прийти опасность.

— Внимание! — поднимал он вверх руку.

— Сядь! — опускал ладонь горизонтально.

— Замри, где сидишь! — сжимал ее в кулак. Потом тыкал себя отставленным большим пальцев в грудь:

— Я, — вытягивал в сторону указательный, — осмотрюсь в том направлении. Поворачивал палец:

— Ты, — показывал им вниз на землю, — будешь ждать меня здесь…

— И чтобы тихо! — демонстрировал здоровенный, как футбольный мяч, кулак.

И шел дальше один. Крадучись. Так, чтобы ни одна травинка, ни один листок не шелохнулся.

И через несколько минут возвращался обратно.

— Все чисто. Можно идти. Только тихо… Так бесшумно, по полшага, по шагу разведчики удалялись от дороги. Каждый новый метр расширял горло воронки. Каждый добавлял шансов на спасение и усложнял работу возможной облаве. Чем шире подлежащее прочесыванию расстояние, тем больше требуется ловцов, тем реже им приходится идти, тем значительней становятся ячейки образуемой ими ловчей сети. В такую, глядишь, можно и проскочить. Если умеючи; Если не лезть на рожон…

— Внимание…

Замри, где сидишь…

Работаю один. В том направлении…

Ты ждешь меня здесь…

Новая разведка. Согнувшись корпусом, стелясь над самой землей, не трогая, не раздвигая, не обламывая, а только обходя встретившиеся на пути кусты, замирая при каждом подозрительном звуке — сделать несколько шагов. Осмотреться. Сделать еще несколько шагов…

И еще несколько…

И еще… Главное, не спешить. Лучше пройти меньше, но не напороться на чужие глаза…

Еще шаг…

Еще…

Прислушаться — не хрустнет ли под чужой подошвой сучок.

Принюхаться — не потянет ли дымком чужого костра или табачным душком чужой сигареты.

Осмотреться сквозь редкие сквозные пустоты в густой листве тропической растительности.

Осмотреться… И увидеть!

Вон они… Все-таки они… Все-таки они есть!

Небольшие фигурки в защитных комбинезонах, с автоматами наперевес медленно шли навстречу. Шли развернутым фронтом. В пределах видимости один другого. Медленно, потому что внимательно смотрели себе под ноги, и по сторонам, и впереди себя и задирали головы, рассматривая стволы и кроны деревьев…

Облава! Вот она и облава!

Капитан замер, пытаясь рассмотреть фланги наступающего строя. И не увидел их. Фланги были где-то там, в недоступной ему дали. Где-то возле топи болот.

Живая сеть двигалась к дороге, все плотнее смыкая свои ряды. Возле дороги, где будет самое узкое место, они встанут вплотную, плечо в плечо. В этом капитан был уверен.

Если пытаться просочиться сквозь ячейки этой сети, то это надо делать сейчас, не откладывая, пока ловцы не сблизились. И, значит, отступать, пытаясь избежать возможной встречи с той ловчей снастью, нельзя. Хотя очень хочется. Потому что страшно. Потому что кажется, что если не нарываться, то как-нибудь все обойдется само собой. А если рисковать, если идти навстречу опасности, то, конечно, не повезет и все кончится очень плохо.

Так отступать? Или оставаться на месте? На что поставить? На разум или уговоры страха?

На отход?

Или на драку?

Капитан поставил на драку. И против эмоций. Капитан всегда ставил против эмоций. И всегда выигрывал. До этой последней минуты.

Он быстро вернулся назад.

— Они там, — показал капитан своему единственному оставшемуся в его распоряжении бойцу. — Они идут фронтом. Они близко. И скоро будут тут.

— Что делать? — глазами спросил боец. Капитан повернул его ухо к своим губам.

— Отойдем метров на триста назад, чтобы выиграть время, и попробуем затаиться. Если не выйдет — примем бой. Попытаемся прорваться. Возможно, кому-то повезет. Возможно, кто-то пробьется. Там, за их спинами, джунгли. Которые не по силам прочесать даже целой дивизии… Ты готов?

Боец кивнул.

— Тогда ходу!

Триста метров прошли быстро. На порядок быстрее, чем когда шли в противоположную сторону.

— Туда, — показал капитан на несколько густых, сросшихся друг с другом кустов. Кустов с выступающими во все стороны острыми шипами. — Может быть, туда они не сунутся.

Разведчики закрыли лица беретами, закусив их с внутренней стороны зубами, и, раздвигая телами ветки, полезли внутрь кустов. Медленно — чтобы беззвучно. Молча, несмотря на то что шипы раздирали им кожу, — чтобы их не услышали. Не обрывая и не обламывая острые, как иголки, шипы — чтобы не повредить куст и не навести ловцов на свое логово.

— Ну что? — спросил глазами «замок».

— Нормально, — ответил, стирая кровь с рук, боец.

— Тогда окапываемся. На полтора штыка, — показал капитан на лезвие саперной лопатки. — И маскируйся. Умеешь?

— Учили…

Боец отстегнул, расчехлил лопатку, вдавил ее во влажную почву. Вытащил и вдавил еще раз. И еще…

Поднял, отвалил в сторону подрезанный дерн. Выгреб из-под него землю. Обернув беретом, чтобы заглушить звук, сломал несколько мешающих работе сухих веток. Живые подрубил в земле острым как бритва штыком лопаты.

— Быстрее, быстрее, — торопил его жестами капитан.

Еще один лист дерна.

Еще один.

Еще…

Без мгновения остановки. Чтобы успеть.

И все равно не успели…

— Шабаш! — показал перекрещенными руками капитан. — Они уже рядом.

«Странно, почему я их не слышу?» — подумал боец, забираясь под листы дерна и прижимаясь телом к телу капитана.

Замерли! Напряженно слушая, что происходит снаружи.

Хуже нет, когда опасность можно только слушать. Когда ее не видишь и ничего не можешь предпринять для своего спасения.

Когда, скукожившись и втянув голову в плечи, напряженно ждешь… Ждешь…

Ждешь…

Ждешь… выстрела или удара примкнутого к автомату штык-ножа в незащищенную спину.

Только ждешь…

Шаги…

Близко… Еще ближе… Совсем рядом… Совсем рядом с головой. Буквально в трех-четырех метрах…

И тишина… Которая может обещать все что угодно…

Теперь главное — не шелохнуться. Замереть. Затаить дыхание. Усмирить громко бухающее в груди сердце. Затихнуть. Слиться с землей…

Удар по веткам… Еще… Еще…

И снова шаги. Дальше… Дальше… Дальше…

Уходящие шаги…

Неужели пронесло?! Неужели повезло?! Неужели смерть на этот раз прошла мимо?! И будет еще много, много жизни…

И тут же мягкий толчок капитана в бок.

— Жив?

— Жив.

— Лежим еще десять минут, — показал капитан на часы и на свою два раза раскрытую пятерню. — И сразу уходим…

Пока они до дороги не дошли и не врубились, что пропустили логово «зверя», что оно осталось где-то там, в ближнем тылу. Перележать — это значит снова попасть под облаву. Но уже гораздо более внимательную.

Девять.

Семь.

Пять…

Ох как долго идет время, когда страшно. Когда хочется бежать сломя голову. Куда угодно. Лишь бы отсюда…

Три.

Два.

Время…

Разведчики приподняли головы, осмотрелись. Вроде все спокойно. Не зря, видно, старались инструкторы по маскировке. Не зря гоняли на подмосковных полигонах, обучая «по науке» зарываться в землю. Вот где пригодилось! На самом краю света!

— Я первый, ты прикрываешь, — показал «замок».

От кого прикрывать? Тех, от кого надо было прикрывать, слава Богу, уже давно нету…

Капитан осторожно выполз из кустов, присел на корточки, настороженно выставив автомат.

— Теперь ты… — И тут же горячим, напряженным шепотом на ухо:

— Ну что, боец, не обделался со страху?

— Нет… — замотал головой боец.

— Ну тогда — шире шаг. Пока они не очухались…

Разведчики развернулись и быстрыми бесшумными шагами двинулись в открытый противником тыл…

Слава Богу!.. Теперь все позади…

Нет, не слава…

И не все позади…

— Стой! Стрелять буду! — прозвучала короткая, как автоматная очередь, команда.

Команда на совершенно незнакомом языке. Но очень понятная. Универсально понятная.

Значит, все-таки не пронесло! Значит, уходя — они уходили не насовсем. А на всякий случай оставляли на отсмотренных участках наблюдателей. На тот случай, который представился. Предусмотрительно… И безнадежно для жертв.

— Бросай оружие!

Нет, все-таки язык знаком. Что-то он такое напоминает… Что-то, что изучали в классах, перед выходом на это задание. И по чему сдавали зачеты…

Язык угрозы! Вот на что он похож!

И сказал тот невидимый человек: «Бросай оружие! Или буду стрелять!»…

Капитан отбросил автомат. Вытащил из кармана «ПМ» и отбросил туда же.

Из-за ствола вышел вьетнамец. И почти сразу же к нему подбежали еще четыре соплеменника. С автоматами, которые были чуть не больше их.

— Привет, узкоглазые, — зло сказал «замок». — Чего щуритесь? Капитана Советской Армии не видали?

Вот тебе и американцы…

Вьетнамцы быстро что-то заговорили на своем языке. Один из них, отделившись от компании, побежал вслед ушедшей поисковой цепи. Трое остались.

— Интересно, они ножи у нас будут забирать? — ни к кому конкретно не обращаясь, спросил капитан.

Дула автоматов быстро передвинулись в его сторону.

— Нет, я это только так, только к тому, что будет жаль, если такая вещь за просто так пропадет. В мокрой могиле, — примирительно сказал капитан и, дружелюбно улыбаясь, открыл полу маскхалата.

На поясе его висел штык-нож.

— Да, да, — закивали вьетнамцы.

— Вот и я про то же говорю, — еще раз улыбнулся капитан. — Слышь, боец. И ты тоже Сдавай холодное оружие… Пока наши новые хозяева не осерчали… Сдавай на счет раз… Понял?

Боец, как до того его командир, отодвинул полу маскхалата, показывая нож.

— Да, да, — снова закивали вьетнамцы Разведчики одновременно расстегнули ножны, одновременно вытянули за ручки штык-ножи, одновременно протянули их лезвиями к себе вьетнамцам Не бросили — протянули.

Вьетнамцы приблизились Что вообще-то делать не стоило.

— Разом! — крикнул капитан и, упав на землю, под наведенный на него автомат, резко перехватил и всадил нож в незащищенный живот вьетнамца.

Тот успел выстрелить, но не успел попасть в капитана. Потому что дуло уперлось в его голову. Очередь прошла мимо, взрывая землю в десяти шагах дальше.

* * *

То же самое и в ту же самую секунду сделал другой плененный боец. Но ему повезло меньше. Его стрелок, прежде чем умереть, его достал. Одна из выпущенных пуль навылет прошила левое плечо.

Третьего вьетнамца капитан нейтрализовал еще одним метательным ножом, который хранил в специальном кармашке, вшитом внутрь левого рукава кителя.

— Всё, узкоглазые! Отщурились… — зло сказал «замок», вытирая о траву окровавленный нож и одновременно оглядываясь по сторонам. — Слышь, боец, пора рвать когти.

— Я не могу, — сказал боец, — я ранен…

— Дьявол! — выругался «замок». — Зацепил все-таки… Куда?

— В плечо.

Капитан быстро осмотрел рану, одновременно навсегда отработанными механическими движениями проверяя поднятый автомат. Боец заметил его манипуляции с оружием.

— Меня вы тоже будете… того?

— Чего… того?

— Как обузу. Как там, на дороге, Сашку?

— Не говори глупости. У тебя ноги есть. В смысле целы…

— А если бы не было?

— А ты бы хотел им в лапы живым попасть? Чтобы помучиться? Все, хватит дискуссии разводить! Через несколько минут они будут здесь…

— Я не пойду. Я не могу. Мне больно, — сказал боец. — Я все равно не дойду. Я останусь здесь. Прикрывать. Чтобы вы могли…

— Э нет, так не пойдет, — зло перебил капитан, — я тебя здесь не оставлю. Живым. Или ты идешь, или… — И, передернув затвор, упер дуло автомата в лоб своему единственному оставшемуся в живых бойцу. — Выбирай. Но не дольше трех секунд…

— Я иду!

— Тогда быстро!

Капитан приподнял раненого вьетнамца, подложил под его тело две его же гранаты, подхватил «АКМ» и, поддерживая раненого и постоянно оглядываясь, побежал.

— Ничего, нам только на оперативный простор выйти. А там ищи ветра в поле… Позади раздался мощный взрыв.

— Так, значит, своих они отыскали… И поздоровались… И попрощались… Ну, теперь жди стрельбы. По бегущим мишеням…

Сзади застучали выстрелы. Но вреда они причинить не могли. В джунглях, если не наугад, можно стрелять только с близких дистанций. С дистанций прямой видимости.

— Давай, давай, шевели ногами, — торопил капитан.

— Не могу! Нет сил!

— Нет сил, говоришь? — мрачно спросил капитан. — Куда же они, так тебя разэдак, делись?

— Не знаю. Но не могу…

— Не можешь?

— Нет!

— Сможешь! Или я тебя…

На что боец только замотал головой и остановился.

— Все равно не смогу. Лучше «или»…

— Стрелять я тебя не буду, но и жалеть не стану, — злобно сказал капитан. — Просто заставлю идти. Пойдешь?

— Нет!

— Ну тогда извини за неудобства. — И капитан пальцем, несильно, ткнул раненого в плечо. Туда, где каплями сквозь разорванную одежду сочилась кровь.

— А-а-а!! Больно-о-о!!! — дернулся, заорал в голос раненый боец.

— Сейчас будет гораздо больней, — предупредил капитан, удерживая его и занося палец снова. — Будет, ты представить не можешь, как больно! И будет столько раз больно, сколько раз ты будешь останавливаться! Я тебе еще весь палец, целиком, в рану воткну. И там проверну. Понял!

Раненый, с ужасом глядя на занесенный для удара палец, кивнул.

— Побежишь?

— Побегу!

— Ну так беги! Размазня! Побежали. Но недалеко.

— Стой, — сказал капитан. Встали.

— Почему? — спросил раненый.

— Потому что приехали, — зло бросил капитан.

— Куда приехали? — не понял раненый.

— Не куда приехали, а совсем приехали… Окончательно. Просьба освободить вагоны…

— Почему? Почему мы не убегаем?

— Потому, что нас догнали! Слышишь?

— Что?

— Выстрелы. Справа и слева. Они обходят нас с флангов. В центре придерживают, а фланги гонят полным ходом. Чтобы соединить их там, впереди. Чтобы замкнуть кольцо. В котле мы, боец… Как немец под Сталинградом.

— Может быть, вы один…

— Поздно! И одному и вдвоем — поздно! Все уже поздно!..

Капитан быстро осмотрелся и потащил раненого к расположенной невдалеке поляне.

— Ничего. Мы еще посмотрим, как эти жмурики воюют… Мы еще поучим их воевать…

В центре поляны капитан опустил раненого на землю и вытащил саперные лопатки.

— Иди, — сказал он, — руби вон те и те кусты. Слишком они близки к позициям. Если эти косые до них доберутся, они смогут забросать нас гранатами. А если не доберутся — я их как в тире… Иди!

— Я не могу…

— Через «не могу»! — рыкнул капитан, свирепо покосившись на раненое плечо бойца. — Делай! И терпи! Не так долго осталось…

Лихорадочно работая лопатой, капитан зарывался в землю. Как крот. Как крот, который почуял лисицу…

Вьетнамцы подтянулись через пятнадцать минут.

— Давайте, давайте, ползите, желтобрюхие. Поближе. Чтобы я вас рассмотреть мог. Через прорезь прицела, — тихо бормотал капитан, выцеливая из своего замаскированного листвой окопчика приближающегося противника.

Из очень неглубокого окопчика. В котором можно было скрыться только сев на корточки.

Вьетнамцы шли осторожно, от дерева к дереву, стараясь прикрываться ими от возможного выстрела.

— Опытные гады! — пожалел капитан. — Так просто не дадутся.

— Когда стрелять? — спросил раненый.

— На счет «три»! Когда они доберутся вон до тех кустов. Не раньше. Если раньше — зря потратишь патроны. По-настоящему наш — только первый залп. А потом они залягут.

— Раз… Два… С богом!

Два автомата ударили одновременно. Несколько вьетнамцев споткнулись и упали навзничь. Другие, быстро сориентировавшись, попадали за случайные укрытия И открыли ураганную ответную стрельбу.

— Все, блицкриг закончен, — крикнул капитан, — переходим к затяжной позиционной войне… Слышь, боец…

Раненый боец молчал Раненый боец был мертв.

— Суки желтушные! — выругался капитан. — Сволочи!

Массированный обстрел пошел на убыль. Противник приходил в себя, осматривался и менял обоймы.

Капитан тоже молчал Палить наугад было глупо. Только задешево обнаруживать свою позицию. Капитану нужно было, чтобы они снова поднялись в рост. Капитан хотел во второй раз использовать шанс… Капитан выжидал.

То там, то тут вьетнамцы выглядывали из-за укрытий. И сразу же заныривали назад.

— Ничего, ничего. Пообвыкнутся, осмелеют и встанут. Непременно встанут… Никуда не денутся… Тут мы их и прищучим. Так, боец?

Вьетнамцы действительно смелели. Особенно те, что слева. На них капитан и сконцентрировал все свое внимание. С них он и решил начать. А продолжить… А продолжить скорее всего не удастся…

Вьетнамцы высунулись еще больше и перебежками, от ствола к стволу, двинулись вперед. Капитан чуть приподнялся, прилег щекой к прикладу автомата.

— Ну вот сейчас мы и…

Сбоку раздался одиночный выстрел. Капитан дернулся и сполз на дно окопчика.

* * *

— Сволочи, на дерево влезли… — прошептал он. В узкую щель в кронах деревьев капитан увидел небо, которое совершенно не напоминало небо Родины. Какое-то желтое небо. Как их лица…

— В спи-ну, су-ки-и… — с трудом сказал капитан деревенеющими губами и попробовал пошевелить рукой.

Рука шевелилась.

Сейчас придут смотреть его труп, подумал он. Смотреть. Разглядывать. Шевелить. И обсуждать…

Не хочется…

Собрав все силы, он дотянулся до положенной на бруствер окопчика гранаты, сгреб ее пальцами, подкатил под тело и, навалившись, выдернул предохранительную чеку.

Теперь ему было спокойно. Теперь он должен был уйти не один. Теперь у него должна была быть компания…

Главное, дождаться. Не умереть до того, как они подойдут…

Когда вьетнамцы подошли, капитан был почти мертв, поэтому, когда в него на всякий случай выстрелили, он не почувствовал боли. Только тупой толчок куда-то в область живота.

— Су… — беззвучно сказал он и последним усилием приподнял руку, под которой лежала граната…

 

Глава 29

— Прямо по маршруту вооруженные люди, — доложил вернувшийся из разведки дозор.

— Какие люди? Американцы?

— Нет. Местные.

— Местные?

— Да. Вьетнамцы.

— Как далеко?

— Километра два по азимуту двести шестьдесят.

— Что они делают?

— Сидят.

— Как сидят?

— Кружком. Возле костра. И, кажется, что-то едят.

— Едят… Тогда так… Дозору перекрыть подходы со стороны противника. Маршрутной колонне двигаться по азимуту сто пятьдесят, в обход обнаруженного… препятствия. Быть готовыми к бою. Через пять километров встать лагерем. Занять круговую оборону. И ждать дозор. Я с дозором. Капитан Кудряшов за меня. Все. Исполнять…

— Есть! — сказал капитан Кудряшов.

— А ты давай показывай, где твои вьетнамцы обедают…

Вьетнамцы действительно обедали. Из одного большого котла. Составленные пирамидой автоматы стояли чуть в стороне. Еще один вьетнамец, по всей видимости часовой, сидел немного поодаль, жадно поводя ноздрями в сторону костра. Вот ведь тоже — охрана…

Интересно, для чего они здесь? На учениях?

Нет, вряд ли. Какие здесь, к ляху, учения. В такой глухомани. Тем более в таком количестве. И с таким качеством несения службы.

Может, на заготовке… чего-нибудь. Ну чего-нибудь по линии сельского хозяйства. Гоняют же наших на уборку картошки в подшефные колхозы. Может, и этих тоже. На сбор каких-нибудь экзотических фруктов…

С автоматами? С автоматами на «картошку»?

Тогда на охоту. Это может быть. Если на очень крупного зверя. Вроде слона. Вот только непонятно, зачем они выставляют часового? Чтобы слон не подкрался и первым не напал?

Нет. Тоже не подходит…

Выходит, это боевое охранение. Или нечто на него похожее. А где-то там, в отдалении, расположились лагерем основные силы.

Так?

Так.

Тогда нам совсем в другую сторону…

— Уходим, — показал командир. Дозор поднялся и бесшумно двинулся в обратный путь.

Колонну догнали только через четыре километра.

— Товарищ майор, за время вашего отсутствия никаких происшествий не случилось, — шепотом доложил капитан Кудряшов.

Не привык еще капитан к «замковству». Служил буквально, по параграфам устава.

— Ты чего так официально? — спросил командир.

— Как положено…

— Ладно, «замок». Тормози колонну. Вставай лагерем. А мы тут пока осмотримся. Только так, чтобы тихо! Чтобы ни звука! Костров не разводить. Табак не курить. Песен не петь. До ветру громко не ходить… Ляг и замри…

Капитан коснулся плеча ближайшего бойца.

— Колонна, стой! Передай дальше…

— Колонна, стой…

— Колонна…

— …стой…

— Дозор, ко мне! — тихо скомандовал командир.

— Дозор к командиру.

— Дозор к командиру…

— Все?

— Все!

— Тогда так. Вы вдвоем двигаетесь вот в этом направлении. Азимут двести — двести десять градусов. Ты — на полста градусов западней. Ты — на полста к югу. Ну а я… я сам как-нибудь разберусь. Сбор через три часа в полутора километрах строго на север от лагеря. И не вздумайте «хвост» притащить… Вопросы есть?

— Никак нет.

— Тогда разбежались…

Через три часа дозор собрался в полутора километрах севернее лагеря.

— Ну, что?

— У меня чисто. Ни зверя, ни человека.

— У тебя?

— Тропа. По тропе проходили люди.

— Много?

— Много. Не меньше полусотни человек. Всю траву повытоптали.

— Военные?

— По всей видимости, военные. Нашел несколько отпечатков подошв. Разного размера-Узор стандартный. У гражданских обувь была бы разная…

— В каком направлении шли?

— На юго-восток. Градусов сто двадцать.

— У тебя?

— Наткнулся на патруль.

— Не заметили?

— Нет, не заметили. Я среагировал первым.

— Сколько человек?

— Примерно столько же, сколько и тех, что рис лопали.

— Форма?

— Форма.

— Вооружение?

— Автоматы, карабины, пистолеты.

— А что у вас, товарищ командир?

— То же самое — патруль. Одиннадцать человек. Военная форма. Автоматы, карабины…

— Обложили…

— Обложили.

— Что это может быть?

— Это может быть только облава. Причем масштабная.

— А чего же нас вьетнамцы ловят, а не американцы?

— А старика помнишь? На тропе. Того, что следы наши заметил?

— Ну…

— Вот теперь, похоже, он нам И икается…

— Разговорчики… — прервал дискуссию командир. — Сделаем так. Вы обследуете северное направление. Ты — северо-запад. Ты — северо-восток. Сбор здесь через три часа… Разбежались…

Доклады, поступившие от разведчиков через три часа, звучали более оптимистично, чем в первый раз.

— У нас чисто…

— У меня тоже никого…

— И я никого не видел…

— Ну и у меня примерно так же. Значит, делаем вывод, что северное направление свободно. Что ж, придется идти туда. Туда, куда пускают. А там, бог даст, развернемся на курс… Колонне приготовиться к движению…

Американцы встали, подняли носилки… Слишком быстро встали, слишком быстро подняли, отметил командир. Действительно, как будто знали, о чем их попросят. Надо будет с этим вопросом разобраться поподробней. На досуге. Если он будет, этот досуг…

— Колонне марш!

Медленно, как будто гигантская извивающаяся рептилия, колонна втягивалась в джунгли. Совсем не в том направлении, куда ей следовало идти…

* * *

— Азимут семьдесят пять — патруль противника… пятнадцать человек… форма… автоматы… проследовали в направлении северо-северо-запад, — вновь доложил дозор.

— Колонне лево двадцать!

Повернулись. Изогнули тело колонны дугой.

— Так держать.

— Есть держать так.

— Шагом марш… Километр. Второй. Третий…

— Азимут триста десять — патруль… человек… автоматы… проследовали в направлении…

— Колонне право тридцать.

— Есть — право тридцать.

— Шагом марш…

Переломили колонну в середине, как сухую палку.

— Такое впечатление, что нас куда-то направляют, — сказал один из капитанов.

— Такое…

— Такое, что нас загоняют в ловушку…

— Азимут двести девяносто… патруль… человек… автоматы…

— Колонне право десять…

«Чего они добиваются, — думал на ходу командир, — обкладывают? Чтобы чуть позже стянуть на горле колонны петлю, удавку?»

Вряд ли. Для этого им надо, как минимум, знать о колонне. А если бы они о ней знали, они бы давно ее прихлопнули. Судя по количеству патрулей, сил у них в достатке.

Нет, похоже, это просто облава. Которая, по счастливой случайности, проходит стороной. А вот кого та облава отлавливает? Неужели действительно тот боец был прав? Неужели действительно нас? Из-за того паршивого старикана? Тогда рано или поздно отловят… Если бы не пленные… И не раненые… Тогда можно было бы передвигаться ночью… Но не с ними. С ними это невозможно. С ними только по свету…

— Патруль… Азимут… человек… форма…

— Стоп колонне!

— Стоп…

— Стоп…

— Стоп…

— Дневка! Движение продолжим вечером. Ближе к темноте. Дозору — в охранение. Всем остальным готовить капитальное убежище. И пленным тоже. Нечего тут отдыхать. Нечего жировать на чужих харчах… В поте лица надо свою пайку…

Споро собрались в кучу, в десять лопат вырыли глубокую яму, накрыли ее толстыми ветками, потом тонкими, потом дерном. Замаскировали так, что рядом пройдешь — не заметишь. Расселись внутри, согнувшись в три погибели, упираясь головами в потолок, притиснулись тело к телу. Раненых уложили в центр. На ноги.

* * *

— Можно спать. По очереди, — разрешил командир.

Разбились на пары: один отдыхает, другой слушает «улицу», оказывает помощь раненым, толкает в бок тех, кто начинает похрапывать или разговаривать во сне, охраняет пленных, чтобы они ненароком до оружия не добрались или чего другого не выкинули (вот кому лафа — спи сколько влезет, ни о чем таком не беспокоясь, никого не охраняя и ни за что не отвечая!).

Потом, оттарабанив свои положенные полтора часа, будит напарника и засыпает. Если, конечно, не идет в боевое охранение.

Все, вечер.

— Подъем, разведчики…

Зашевелились, разминая затекшие тела. Тихо потянулись. Бесшумно зевнули.

— В походную колонну… оружие на боевой взвод… дозор на пятьсот метров вперед… пленных — в центр… Шагом марш…

Потопали. В смысле пошли — как поплыли… Ну В смысле, что совершенно бесшумно… Короче, двинулись, пока окончательно не стемнело…

Друг за другом. Затылок — в затылок. Шаг — в шаг.

Сто метров.

Триста.

Пятьсот.

Восемьсот…

И вдруг выстрел! Там, впереди, куда ушел дозор.

Всем стоп! Всем замереть! Развернуть оружие на звук. Приготовиться к бою…

И мгновенная тишина.

Неужели кто-то из разведчиков лопухнулся? Неужели забыл поставить автомат на предохранитель и случайно нажал на курок? Или зацепился за него веткой?..

Но тут же частые, вразнобой, новые выстрелы.

Нет, это не случайность, не ветка, зацепившая за курок… Это встречный бой.

Длинная очередь Еще одна. Еще. Без оглядки на экономию патронов. Так стреляют только те, у кого нет проблем с пополнением боезапаса…

Пауза.

И короткая, расчетливая, патрона на три-четыре, очередь в ответ. Это уже свои. У которых каждый выстрел — на строгом контроле. Которым боеприпасы по мере их истощения из тыловых арсеналов не подвозят.

И вновь пальба на полное опустошение магазинов. Чужая пальба. И взрыв гранаты…

— Колонне поворот на сто восемьдесят градусов! Боевому охранению в арьергард прикрывать тылы! Капитану Далидзе и капитану Кудряшову — держать фланги. Всем с места бегом… марш-марш!

Быстро, но бесшумно, обходя препятствия, раздвигая грудью и плечами, придерживая руками и возвращая на место встретившиеся ветки. Шаг в шаг, чтобы не думать, куда ступать. Капитан Далидзе в пятидесяти метрах левее. Капитан Кудряшов в пятидесяти правее. Боевое прикрытие, пятясь и оглядываясь, поочередно залегая и вскакивая, — в ста метрах позади.

Ходу! Ходу!

Снова выстрелы. И снова взрыв. Но не там, где раньше. Уже немного в стороне.

Значит, дозор еще цел. И ведет бой, уводя противника в сторону от основного маршрута. Привлекая и выманивая его на пока еще живых себя…

Если их маневр удастся, они утянут врага километра на три и, оторвавшись, нагонят основную колонну в условленной точке сбора. Если, конечно, будет кому догонять…

А пока они ведут бой, пока подставляются под чужие пули, всем прочим следует бежать. Бежать, что называется, «сломя голову». Но даже «сломя голову» ни в коем случае «не сломя» ни единой веточки, не затоптав ни единого кустика. Как бестелесным, невесомым ангелам С автоматами «АКМ» поперек живота и набитыми боезапасом вещмешками в том самом месте, где должны располагаться крылья…

Ходу! Ходу!!!

Интенсивная пальба. Далекий одновременный взрыв нескольких гранат. И тишина.

Минуту.

Две.

Три…

Похоже, дозор выполнил свою задачу. И пошел в отрыв… Сейчас они, заложив большую дугу и перепроверившись, постараются выйти основной группе наперерез. И будут поджидать ее в одной из двух заранее условленных точек, чтобы вновь занять свое место в строю. Если не успеют и не перехватят — отправятся в еще одну, резервную и будут ожидать встречи в течение десяти часов. Если встреча не состоится — двинутся к побережью самостоятельно. А если их не окажется ни здесь, ни в месте эвакуации — значит, их уже нет. Значит, их уже нет в живых…

Но то, что их не будет, совершенно не означает, что маршрутная колонна останется без защиты. В момент отрыва дозора их функции автоматически возьмет на себя идущее в арьергарде боевое охранение. Которое в случае необходимости вступит в бой, выманит на себя противника, уведет его в сторону и, оторвавшись, двинется к месту встречи. Или погибнет. То есть сделает все то же самое, что до него сделал дозор. А за тем арьергардом последует новый арьергард. И еще один. И еще… И так до бесконечности. До последнего способного удерживать в руках оружие бойца.

Кроме одного, того, который переносит на себе «объект интереса» и которого все остальные разведчики, пусть даже ценой своей гибели, должны оберегать. Все — одного! Потому что то, что он несет за спиной в своем вещмешке, важнее всех их, вместе взятых, жизней Потому что это то, ради чего они оказались в этих далеких азиатских джунглях…

Выстрел!

Еще один выстрел. Всего-то метрах в пятидесяти. Там, где движется арьергард. Неужели дозор не увел за собой противника? Неужели противник обманул его?..

— Колонне марш! Пивоварову в охранение! Теперь уже не до сохранения в целости окружающего ландшафта. Теперь лишь бы оторваться…

Арьергард втягивается в бой, заставляет противника залечь, выигрывает время. Выиграть время — сейчас самое главное…

— Справа в зарослях двое!

— Вижу!

Выстрел. И вдогонку, на всякий случай, еще один. Фигурка, прятавшаяся за густым кустом, падает, ломая ветки.

— Уходим!

Быстро перекатываясь, разведчики меняют позицию. В стволы, за которыми они только что прятались, стучат пули.

— Слева тридцать — двое. Слева сорок пять — еще один!

— Заметил!

Выстрелы. Противник залегает и отползает назад.

— Уходим!

— Ты первый, я прикрываю.

— Давай!

— Слева сорок…

— Черт! Откуда же их столько понабралось!…

Ушедший в отрыв дозор, услышав далекие выстрелы, разворачивается и бросается на выручку своим попавшим в беду однополчанам. Бегом! Не обращая внимания на раздирающие одежду и царапающие лицо шипы и ветки, выставив вперед изготовленные к бою автоматы.

Чтобы успеть. Чтобы не прибежать слишком поздно…

Звуки боя совсем близко.

Теперь сдержать бег. Приостановиться. Разобраться в обстановке.

Два стреляющих короткими очередями автомата — свои. Азимут примерно двести десять. Шесть-семь не щадящих патроны стволов по азимуту сто тридцать — враги. Расклад в общем и целом ясен.

Теперь оттянуться немного назад с тем, чтобы ударить с тыла. Желательно в самый неожиданный для противника момент. Например, когда они встанут в атаку. Или начнут перезаряжать оружие…

Молчаливый, одними жестами разговор.

— Видишь прямо?

— Вижу.

— И еще двое справа.

— Вижу.

— И слева, за деревом.

— Вижу…

— Эти — мои. Эти — твои. Согласен?

— Согласен.

— Готов?

— Готов.

Показать рукой направление атаки.

— Потом, после залпа, ты — туда. Я — сюда.

— Понял…

— Ну тогда разом! На счет «три».

Пальцы в кулак и поднимать по одному.

Раз.

Два.

Три!

В упор из автомата ближнего, притаившегося за лесным завалом вьетнамца. И другого, обернувшегося на звук. Третьего и четвертого уже в скоротечной дуэли. Других трех прибрал напарник. Еще двое стремительно убежали в лес. Их уже не догнать. Да и смысла нет. Скоро сами придут. Да не одни. С подмогой.

— Жив?

— Жив!

— Я тоже.

— Наших видишь?

— Вон они. За теми кустами.

Условный крик, чтобы случайно не напороться на свои же пули. Ответный крик.

* * *

Услышали. Значит, все в порядке…

— Все живы?

— Все. Вот только Сергей подранен.

— Куда?

— В ногу.

— Тяжело?

— Кажется, да. Кажется, кость задело!

— Ты как, Серега?

— Пока ничего. Но встать не могу. Совсем.

— Черт, не повезло! Ладно, давай его на закорки и бегом к нашим. А мы пока тут оглядимся…

Разведчики быстро собрали трофейные гранаты, часть, выдернув чеку, подсунули под мертвых. Остальные — заклинили в деревьях, предварительно подвязав к кольцам тонкие растянутые над самой землей лески. Усики аккуратно разогнули, чтобы они легко выскакивали при самом легком рывке. Теперь кто-нибудь непременно зацепится за сторожковую нить ногой, выдернет чеку и взлетит на воздух.

А это значит — еще минус несколько врагов и еще плюс несколько столь необходимых для отрыва от преследования минут.

— Все?

— Все.

— Уходим?

— Уходим.

Только так уходим, чтобы собственную леску случайно не зацепить…

— Потери?

— Убитых нет. Один раненый.

— Куда?

— В ногу.

— Положите его.

Командир вытащил нож, одним движением взрезал ткань штанов, отогнул ее, осмотрел рану. Нога безвольно обвисла, сломав привычные контуры. Командир проверил входное отверстие. Затем выходное. В выходном отверстии белыми точками торчали обломки кости.

— Ну что там? — напряженно спросил раненый.

— Ничего особенно страшного. Бывает хуже… — ответил командир. — Перевяжите его, наложите шину и вколите обезболивающее.

В недалеком тылу раздалось несколько взрывов. По всей видимости, кто-то налетел на гранатные растяжки. Очень быстро налетел. На несколько десятков минут раньше предполагаемого срока.

Скорые взрывы означали, что противник был рядом. Что противник висел на хвосте.

— Не надо шину. И перевязки не надо. Только обезболивающее, — отменил ранее данный приказ командир. — Арьергарду — в прикрытие. Всем остальным — шагом марш!

Раненому вкололи укол промедола, перекинули животом через плечо и понесли. Рубить носилки было некогда. Рубить носилки решили потом.

Через несколько минут со стороны арьергарда снова послышались выстрелы. Противник наседал. Обмануть его отходными маневрами дозора или даже большей части отряда уже было невозможно. Противник смог убедиться, что ему противостоят не несколько случайных бойцов. А хорошо вооруженное, обученное, под единой командой диверсионное подразделение. Которое следует бить целиком, а не по растекающимся в стороны частям. Осталось совсем немного времени до момента, когда, просчитав общее направление движения неизвестного формирования, его численность и огневую мощь, они перебросят сюда дополнительные силы и возьмут всю окружающую территорию в одно, два, а может быть, три кольца. Из которых будет не вырваться.

Отсюда могло быть только два выхода. Первый — занять оборону, встретить врага ураганным огнем и… погибнуть. Всем до одного. Уничтожив при этом втрое-вчетверо больше живой силы противника. Погибнуть неизбежно, потому что разведчики, ведущие бои в тылу врага, одолеть того врага не способны. Из-за многократного его превосходства. Из-за того, что их чуть больше десятка против десятков миллионов. Против населения целой страны.

В борьбе с населением не победить. В борьбе с населением можно только умереть.

И не выполнить приказ…

Другой выход — идти на прорыв с надеждой оторваться от преследования и раствориться в непролазных дебрях азиатских джунглей — был невозможен, пока отряд связывали раненые. В прорывах подобного рода решающими факторами является скорость и маневр. Отвлечь внимание противника от направления главного удара, мгновенно сконцентрироваться на участке атаки, ударить, прорваться и стремительным маршем как можно дальше уйти от места боя.

С ранеными за спиной все это было затруднительно. И мгновенно сконцентрироваться, и ударить, и уж тем более уйти, развив предельную скорость и не оставляя за собой следов.

Развить скорость — почему бы и нет, если впрячься в носилки вчетвером. Но тогда не может быть и речи о маскировке. Четыре носильщика, трудно вписывающиеся в узкое пространство между деревьями, непременно оставят на местности хорошо читаемые следы. А если их будет только двое — то нельзя говорить о хоть какой-нибудь приемлемой скорости.

Конечно, можно было бы попытаться залечь в хорошо замаскированные убежища, с тем чтобы пропустить противника через себя, а потом, когда он пройдет, выбраться и за его спиной тихо отползти в его дальний тыл. Но раненого в три погибели не согнешь и в мелкую ямку, без того чтобы он не закричал или не застонал от боли, не засунешь. И без присмотра не оставишь. А это уже, как минимум, два человека, которых надежно укрыть гораздо труднее. То есть и в этом случае раненые представляют собой стопроцентную обузу. Которая гарантирует смерть всем прочим, пока еще живым и здоровым бойцам.

Наверное, это не вполне справедливо, когда уже почти мертвые обрекают на смерть тех, кто способен выжить. Способен держать в руках оружие. И способен довести начатое ими совместно дело до конца.

Дело, которому все они служат…

Этот последний аргумент и следует считать единственно главным при принятии решения. Вопрос жизни или смерти при выполнении боевого задания — вторичен. Первично — выполнение приказа. По возможности с наименьшими потерями в личном составе. Но только по возможности… Этим армия отличается от театра, где зритель аплодирует не имеющему однозначного ответа вопросу «быть или не быть». Быть так, как это предписано приказом! И точка. Обсуждать, тем более осуждать это вышестоящее «быть» допустимо только после его стопроцентного исполнения. Согласно Уставу Вооруженных Сил.

Отсюда вопрос — спасать раненых за счет жизни живых или жертвовать ранеными во имя сохранения жизни живых — не стоит. Нет такого вопроса! Есть — жертвовать жизнью раненых во имя исполнения приказа и выполнения поставленной вышестоящим командованием задачи, или этот приказ не исполнять? С единственно возможным на него ответом. За все прочие ответы, равно как за сомнения, — военный трибунал, приговор, разжалование и срок. Или расстрел перед строем, если по законам военного времени.

Вот и весь ответ…

— Стоп колонне! Встали.

— Капитана Кудряшова к командиру.

— Капитан Кудряшов по вашему приказанию…

— Значит, так, капитан. Дальше бегать куда глаза глядят — бессмысленно. И вредно. Можно так забежать, что костей не соберешь-Поэтому поступим следующим образом. Собери бойцов, двух-трех — направь в помощь арьергарду. Чтобы они там совместными усилиями придержали этих… Остальных в разведку по следующим направлениям… Задача — обнаружить места концентрации либо отсутствия противника, подсчитать его силы, огневую мощь, определить направления возможного прорыва. Ну, в общем, ты сам понимаешь…

— Прорываться?

— Прорываться. Другого выхода все равно нет. Задача ясна?

— Так точно!

— При любом исходе разведки через пятнадцать минут все должны быть здесь.

— Кто останется на месте охранять раненых и пленных? И охранять «груз»?

— На месте останусь я. Довольно будет меня одного?

— Ну не знаю…

— Все, капитан. Исполняй! И желательно в темпе вальса…

— Есть! В темпе вальса…

Бойцы разбежались в стороны выполнять поставленную задачу. Потому что бойцы здесь были не нужны. По крайней мере в ближайшие десять-пятнадцать минут.

Майор посмотрел в спины ушедшим капитанам и вытянул из ножен штык-нож. Он обязал себя сделать то, что он не мог перепоручить никому другому. Он взял на себя самую грязную работу. Самую грязную из всех, с которыми могут столкнуться разведчики. Ту, от которой не отмыться впоследствии никакими шампунями и никакими годами беспорочной жизни. Ту, которую может, должен и имеет полномочия делать только командир…

Он не был злодеем. Он был тем самым командиром, который отвечает за выполнение приказа. Персонально отвечает…

И, значит, хочешь не хочешь…

Майор перехватил автомат и быстро подошел к носилкам. Пленные американцы отступили на шаг.

— Сесть вон туда, — показал дулом «АКМ» майор. Связанные попарно пленные повиновались.

— Кучнее!

Кучнее, чтобы легче было охватить их одним стволом. Чтобы если стрелять, то наверняка.

— Лицом внутрь! — показал, развернув одного из американцев, командир.

Лицом, чтобы невозможно было сразу вскочить и сразу побежать. Чтобы можно было только вскочить. И тут же упасть…

Пленные повернулись.

— Кто шевельнется — убью!

Майор подошел вплотную к носилкам.

— Как ты? — коснулся он недавнего раненого.

— Нормально, — улыбнулся все еще опьяненный промедолом боец, увидев своего командира.

— Как нога?

— Терпимо…

— Ну если терпимо, то терпи. Совсем немного осталось, — сказал майор и зашел с головы носилок.

Откладывать дело, которое он не мог не сделать, было бессмысленно. И тяжело. Хвост кусками не рубят…

Командир быстро нагнулся, зажал рот и нос раненого ладонью, чтобы заглушить его скорый вскрик, увидел устремленные на него безмерно удивленные глаза и ударил штык-ножом. В самое сердце. Раненый даже не успел прикрыться руками. Он только вздрогнул, выгнулся и забился в предсмертных конвульсиях.

Прости, солдат…

Американцы напряженно привстали, но тут же, увидев направленное на них дуло автомата, снова сели. Кажется, их не особенно удивило то, что они наблюдали. Кажется, они были к этому готовы.

Значит, не новички. Значит, знают одни и те же для всех армий и всех разведок правила игры…

— Сидеть! — еще раз предупредил командир. И не узнал своего голоса.

С остальными ранеными проблем не было. Остальные раненые умерли легко. Не приходя в сознание. И не открывая глаз навстречу своему убийце…

Дело было сделано. Самое трудное из всех возможных дел. Майор сел, вытащил заначенную еще на подводной лодке сигарету и, нервно теребя ее дрожащими пальцами, закурил. Хотя на боевом задании, на марше в тылу противника курить не разрешал.

Майор курил не для того, чтобы курить. Для того, чтобы хоть что-то делать…

* * *

Через несколько минут вернулся первый разведчик.

— Товарищ командир…

— После. Все после.

Спустя еще минуту — подошел еще один. И еще…

Бойцы подходили и замирали возле носилок. Молча. Сразу все понимая. И что произошло во время их отсутствия. И зачем их посылали на задание…

Теперь все было гораздо яснее, чем пятнадцать минут назад. Но теперь ничего исправить уже было нельзя. Теперь они могли либо покарать убийцу, либо подчиниться ему. Покарать его было нетрудно, он не защищался. Но карать его было глупо. Умерших минуту назад товарищей уже было не вернуть. А лишаться еще одного активного ствола — значило играть на руку противнику. Лишняя смерть ничего не могла исправить. Ничего не могла убавить или прибавить. Кроме лишней смерти.

— Все? Собрались? — спросил командир.

— Все…

— Тогда так: умерших похоронить. Но только если очень быстро. Место захоронения замаскировать. Тела, особенно область лица, заминировать. Чтобы если что — до неузнаваемости. Нюни не распускать. Нюни — оставляем для дома. Если теперь мы не сможем уйти — ляжем рядом с ними. Все. До единого. Это ясно?

— Ясно…

— Не слышу!

— Ясно, товарищ майор.

— Тогда всем готовиться к прорыву. И ни о чем, кроме него, не думать. Где силы противника сконцентрированы в наименьшей степени?

— В направлении северо-северо-восток.

— Значит, готовиться к прорыву в направлении северо-северо-восток. Вопросы есть? Вопросов — нет.

— Есть один…

— Я сказал — вопросов нет!

Вопросы, жалобы, претензии — после выполнения задания. Рапортом вышестоящему начальству… Если останется кому эти рапорта писать…

 

Глава 30

— Приказывать не хочу! Это дело добровольное. Потому что совершенно безнадежное, — сказал командир. — Максимум, что могу обещать, — это полчаса не самой веселой жизни. Без продолжения… Ну что, желающие найдутся? Тогда желающим — шаг вперед.

Желающие нашлись. И шагнули из строя.

— Боевая задача ясна?

— Так точно! Ясна!

— Надеюсь, понимаете, что обратного хода не будет? И вообще ничего не будет.

— Так точно! Понимаем!

— Ну тогда смотрите… Тогда на вас вся надежда… Тогда будем ждать, как вы управитесь… Капитан Кудряшов.

— Я!

— Значит, так, «замок», отдели им по одной обойме от боезапаса каждого бойца и еще подкинь гранат. Десятка два. Нам они все равно не помогут, если они лопухнутся…

— Отделить по одной обойме…

Бойцы вытащили из подсумков автоматные рожки. Передали их по рукам. Капитаны рассовали их по подсумкам и карманам.

— Ну, ни пуха…

— Разрешите идти, товарищ майор?

— Идите. И если можете — возвращайтесь.

— Постараемся…

Бойцы дозора отошли на несколько шагов и пропали, как сгинули в густой листве. Но прежде чем пропасть, еще раз оглянулись и взмахнули рукой.

Вот и все прощание…

— Всем быть готовыми. Всем — ждать. Ждать трудно. Особенно когда не знаешь, сколько ждать. И если не ждешь ничего хорошего… Минута. Вторая… Десятая… Пятнадцатая…

— Где они сейчас могут быть?

— Метрах в семистах. А может быть, уже и дальше…

Дозор был ближе. Много ближе. Всего-то в полукилометре. Дозор наблюдал копошащихся за деревьями вьетнамцев, разбив наблюдаемое пространство на сектора.

— Видишь?

— Вижу.

— Сколько?

— Бойцов десять-двенадцать.

— У меня десять-двенадцать. Итого — больше двух десятков. По дюжине на брата.

— Не мало.

— Сколько есть…

— Ну что, с ходу?

— Давай с ходу… Один хрен…

— Тогда — на счет «три»!..

Дозор вступил в бой, разом забросав прочесывающего местность противника гранатами и осыпав его строй градом выпущенных из автоматов десятков пуль. Дозор стрелял не для того, чтобы попасть, не для того, чтобы нанести врагу урон в живой силе, — для достижения максимально возможного шумового эффекта. Чем больше шума, чем интенсивней стрельба — тем выше вероятность, что противник поверит в реальность прорыва. Не настоящего — ложного прорыва, который должен был отвлечь на себя основные силы противника. Должен был облегчить задачу, расчистить путь бойцам того, настоящего прорыва…

— Ну что, шагнули?

— Шагнули!

Два бойца, составлявшие дозор, одновременно вскочили на ноги, одновременно бросили еще несколько гранат и, стреляя на ходу из автоматов, побежали, часто приседая, неожиданно и резко меняя направление движения, прыгая из стороны в сторону, падая, откатываясь вбок и снова, но уже в другом месте, вскакивая на ноги.

Побежали не для того, чтобы куда-то прибежать. А для того, чтобы выгадать несколько лишних минут. Несколько лишних минут жизни. Назначенной исключительно для того, чтобы, прыгая, падая, откатываясь и поднимаясь, пробежать еще несколько десятков метров.

— Слева автоматчик!

— Вижу!

— Справа…

Еще по гранате в подозрительно шевельнувшиеся в стороне кусты. И еще по одной вперед, расчищая дорогу. И еще по одной… Не экономя, не думая о завтрашнем дне. Которого все равно не будет…

— Прямо двое!

— Слева!

— Справа!

— Прямо…

Главное, чтобы стрельба и взрывы не утихали. И чтобы они смещались в сторону, определяя направление движения прорывающейся группы.

Еще две гранаты. И длинные автоматные очереди вдогонку. И несколько неприцельных выстрелов из пистолета…

— Сколько они воюют? — спросил командир.

— Уже одиннадцать минут.

Одиннадцать минут для подобного боя было много. Очень много.

— Продержаться бы им еще минуты три-четыре…

Одна.

Две.

Три…

Новая серия взрывов. И длинная пауза. Неужели все?

Длинные очереди. Но уже только одного автомата. И уже не смещающиеся.

— Приготовиться к бою. Пленных — в голову наступающего отряда.

Чтобы если и принимать выстрелы, то вначале не в свои, а в их тела. Чтобы прикрыться ими как живой броней от летящих навстречу пуль и осколков. И чтобы пробить ими бреши в возможных минных полях.

— Если что, если они станут разбегаться — клади их на месте. Без всякой жалости!

— Есть, командир!

Ну что ж, на войне как на войне! И даже без войны — как на войне!

Еще одна длинная очередь. Еще одна. И одиночные, один за другим, выстрелы. Как точки в азбуке Морзе.

Точка — пауза.

Точка — пауза.

Точка…

Сигнал!

Значит, еще живы. По крайней мере один жив!

Значит, еще несколько мгновений продержится!

— Всем вперед!

Первыми — подталкиваемые в спину недобрыми взглядами и дулами автоматов — американцы. Недобрыми — потому что добрыми, когда в эти спины придется того и гляди стрелять, невозможно. Потому что иначе курок не нажмешь.

Следом — группа прорыва. Те, которым придется гасить огневые точки врага. Своими телами, после тел американцев, гасить…

За ними — командир и «носильщик». И самое главное — «груз».

Последними — арьергард, прикрывающий тылы.

— Пошли?

— Пошли!

Пригибаясь и прикрываясь стволами встретившихся деревьев, отряд двинулся вперед. Все быстрее и быстрее…

— Чисто?

— Чисто! На удивление чисто! Две тысячи пятьсот метров вперед.

— К повороту на азимут сто десять.

— Есть к повороту на азимут сто десять! Поворот. И снова — «ходу»! Как можно быстрее и как можно дальше от места боя. От места, где в неравной схватке в полном составе пал прикрывающий ложный плацдарм дозор.

— Сбоку двадцать — противник!

Залечь, замереть, переждать проход спешащего к месту отвлекающего прорыва небольшого отряда вооруженных вьетнамцев. Выждать еще пару минут. Оглядеться, подняться и продолжить прежний путь.

Быстрее!

Быстрее!!!

— Сзади двести восемьдесят противник!

— Уйти тихо невозможно?

— Невозможно. Они идут прямо по следу! Все-таки достали, все-таки ухватили в последний момент!

— Арьергарду принять бой! Всем остальным — бегом марш! Бегом! Бегом! Бегом!..

Под аккомпанемент звучащих в тылу выстрелов. Оторвались! Кажется, оторвались…

И даже догнавший основную группу арьергард.

— Все живы?

— Все!

— Противник?

— Бойцов пять. Скорее всего «левые». Которые случайно заметили наше продвижение.

— Всех?

— Всех!

— Других не видели?

— Нет.

— К повороту на азимут сто восемьдесят… Девятьсот метров вперед.

— Противник слева восемьдесят… Чтоб их всех!..

— Боевому охранению принять бой. Всем остальным — продолжать движение. Капитану Кудряшову, капитану Синицыну оставаться на месте!

На месте? «Замку» на месте? И «носильщику»…

«Носильщику» на месте?!

— На месте!

Командир, «замок» и переносчик и ответственный хранитель «груза» отделились от группы.

— Нас не ждать! Через пятнадцать минут мы вас догоним!

Похоже, командир решил сбросить «груз»! Похоже, дело совсем дрянь, если он решился на такое! «Груз» оставляют только тогда, когда нет другого выхода. Бросают, чтобы потом, уведя за собой погоню — вернуться. Или чтобы сообщить командованию координаты места сброса. Если хоть кто-нибудь останется в живых. Или просто бросают, чтобы его никто и никогда не нашел! Чтобы в первую очередь его не нашел противник!

Похоже, командир не верит в благополучный исход побега.

Похоже, благополучного исхода не будет…

— Здесь! — сказал командир указав на обширную грязевую лужу, густо заросшую мелким кустарником. — Здесь его сам черт не найдет.

Разведчики сняли подсумки и вещмешки. Расчехлили саперные лопатки.

— Ты в охранение. Мы — работаем…

— Есть!

«Замок» встал в охранение.

По упавшему стволу дерева, чтобы не оставлять на прибрежной грязи следов, разведчики сошли в воду. И из конца в конец пересекли лужу.

— Здесь?

— Здесь…

Копали в самом глубоком месте. Копали интенсивно, чтобы грязевидная земля не успевала затянуть воронку.

— Может, хватит?

— Нет, давай еще на полметра. Чтобы наверняка.

Зарылись еще на полметра, буквально заныривая во взбаламученную воду с головой. И копая, копая, копая…

— Все! Давай! Пока яма не затянулась. «Груз» уложили на самое дно прямо в вещмешке, для верности засунув в него пару камней. Под мешок протолкнули две гранаты с разжатыми усиками предохранительных колец. Сами кольца привязали к вещмешку. Теперь всякий случайный человек, надумавший поинтересоваться содержимым мешка, был обречен на смерть. А его содержимое — на уничтожение.

Воронку забросали землей, притоптали. Нагребли еще земли и еще раз притоптали. И разгладили руками.

— Готово!

«Груз» был надежно укрыт. Надежней некуда. Если пройдут дожди и лужа растечется — подходы к тайнику закроет толстый слой воды. Если лужу высушит солнце — то «груз» будет вцементирован в высохшую и затвердевшую до состояния бетона монолитную грязь.

— Запомните место! — сказал командир. — Ближние ориентиры: азимут девяносто пять — четыре треугольником расположенных дерева. От крайнего дерева до тайника — сорок пять шагов. Азимут двести десять — поляна. Шестьдесят шагов. Азимут триста пятьдесят — завал. Восемьдесят шагов.

Дальние ориентиры: четыреста метров на северо-восток — выход скальных пород. Вот он, на карте. Полтора километра на юго-юго-запад — излучина реки…

Здесь и здесь — поставим опознавательные метки…

На картах ничего не помечать. Информацию не фиксировать. Только запоминать.

* * *

Еще раз: азимут девяносто пять — четыре треугольником расположенных дерева… Запомнили?.

— Запомнили!

— Тогда ходу. Пока наши далеко не ушли…

И снова:

— Противник лево сто тридцать! До полувзвода. Залечь, замереть, переждать…

— Скопление противника прямо десять! Сорок бойцов.

Затаиться, изменить курс на девяносто градусов. Потом еще на девяносто. И еще…

— Северо-северо-запад — чисто…

— Север — противник не обнаружен…

— Северо-северо-восток — все спокойно… Неужели вырвались? Неужели проскочили? Тогда еще километров десять-пятнадцать по свободному коридору на север. А там… А там будет видно.

— К повороту на азимут триста пятьдесят… Дозору — на триста метров вперед… Арьергарду — в прикрытие… Бегом — марш…

Километр.

Два.

Три…

Десять…

— Стоп, колонна!

— Что такое? Что случилось?

— Ничего не случилось. Река впереди.

— Кто сказал?

— Дозор…

— Река широкая — метров сто двадцать. Течение спокойное… — доложил передовой дозор.

— А глубина?

— Приличная. Полностью проверить не смогли.

— Ну примерно? На глазок.

— В центре с головой. Точно.

— А на карте?

— На карте ручей. Блохе в два прыжка перескочить.

— Как говорится, не было печали — купила баба порося…

— Что купила?

— Неважно…

— Брод не видели?

— В том месте, где мы вышли, — нет. А дальше надо смотреть.

— Смотрели?

— Не успели. Я послал двоих в стороны. Одного вниз, другого вверх по течению. А сам по-быстрому к вам. Чтобы предупредить…

— Ну что ж, будем ждать… Личному составу можно отдыхать. Но чтобы оружие на боевой…

— Личному составу отдыхать… Оружие к бою… Все сели там, где стояли. Не выпуская из рук автоматов. Минута. Пять. Десять. Пятнадцать…

— Пусто, — доложил вернувшийся из обхода дозорный.

— Далеко смотрел?

— С километр. Вверх по течению.

— А дальше?

— Дальше вообще полный швах. Болото. Топи. Я попробовал сунуться, но чуть не утоп…

— Все ясно. Будем ждать дальше.

— А если и вниз — ничего?

— Пойдем вплавь. Или будем вязать плоты. Или двинемся в обход. Что-нибудь придумаем… Если добрых вестей не дождемся…

Двадцать пять минут.

Тридцать.

Сорок…

Дождались.

— Есть брод! — доложил подошедший второй дозорный.

— Где?

— Четыреста пятьдесят метров вниз по течению.

— Глубина?

— Максимум по пояс. Я прошел до середины потока и вернулся.

— Скорость?

— Нормальная. Как в закрытом бассейне.

— Подходы?

— Чистые. По крайней мере, я ничего подозрительного не заметил.

— Колонне — встать. Строиться…

Встали. Но не построились. Потому что сидели там, где раньше стояли. И встав, сразу оказались на месте…

— Шагом…

Подтянулись к реке. Вдоль берега прошли вниз по течению. На четыреста пятьдесят метров.

— Здесь?

— Здесь!

— Уверен?

— Совершенно. Вон моя метка.

— Ну смотри… Всем стоп! Готовиться к переправе. Боевому охранению выставить посты.

Два бойца, подхватив автоматы, разошлись в стороны, залегли на прибрежных высотках. Задрали руки, показывая, что готовы.

— Ладно, двинулись, — дал отмашку командир. — Первый дозор. Вторыми пленные…

Дозор вошел в воду и, постепенно погружаясь, двинулся к противоположному берегу. Дошли. Внимательно осмотрели полосу песчаного пляжа. Прислушались.

— Все в порядке!

В воду вступили американцы.

За ними, поводя во все стороны автоматами, разведчики.

За ними — арьергард во главе с командиром.

На половине переправы командир махнул рукой боевому охранению.

— Все, можете идти.

Бойцы охранения покинули свои позиции и быстро пошли вдогонку за основной группой.

Переправа через водную преграду была почти завершена. И даже никто не утоп…

«Может, река остановит эти треклятые патрули?» — подумал командир. Может, отведенная им зона патрулирования осталась на той стороне. Тогда есть шанс выправить курс и успеть к контрольному сроку…

Но к контрольному сроку отряду успеть было не суждено… И вообще не было суждено прийти хоть куда-нибудь…

Зря командир строил планы возвращения.

На берега реки с двух сторон молча и как будто даже ниоткуда вышли люди. Много людей в военной форме. С автоматами и карабинами на изготовку.

— Полундра! — попытался крикнуть кто-то из боевого охранения и тут же заткнулся, получив короткую очередь в затылок. Он даже не успел сделать ответный выстрел. Потому что не смог выбрать цель. Их было слишком много. И к какой-нибудь он неизбежно вставал незащищенной спиной.

Он упал лицом в воду и медленно поплыл вниз по течению. Уже просто как неодушевленный предмет, имеющий положительную плавучесть…

Второму бойцу сыпанули под ноги пулеметную очередь и вышибли из рук оружие. Он тоже не успел выстрелить. Потому что не решился. Потому что выстрелить значило немедленно умереть. И даже не успеть никого прихватить с собой. Просто умереть. Без всякой пользы. Без даже надежды на пользу.

— Не надо оказывать сопротивления. Не надо совершать глупость. Тогда мы не будем стрелять, — на ломаном английском сказал кто-то из толпы военных.

— Не стреляйте. Иначе они убьют всех. И вас и нас, — перевели американцы. — Без всякий толк убьют…

«Значит, они действительно знают русский. Все-таки знают…» — еще успел про себя удивиться командир.

— Без толку, — автоматически поправил он.

— Yes, yes! Без тол-ку… — закивал заговоривший американец.

— Если вы не поднимете руки, мы начнем стрелять. Через десять секунд, — снова по-английски сказали вьетнамцы. И показали десять пальцев.

— Они будут стрелять… — перевел американец.

— Не надо. Я понял, — прервал его командир.

Показанный с берега жест понял бы и дурак. Любой национальной принадлежности.

Девять…

Бойцы, стоя по пояс в воде, смотрели на командира. И одновременно на врага. Они готовы были стрелять и готовы были умирать. Хотя и не хотели. Они умерли бы на сто процентов. Убив от силы двух-трех вьетнамцев…

Восемь…

Силы были не равны. Силы были безнадежно не равны. На каждого вооруженного разведчика приходилось по два десятка врагов. И каждый из этих врагов имел автоматическое оружие…

Семь… И безоговорочное позиционное превосходство.

Они стояли на берегу, сверху вниз посматривая на застывших посреди речного потока разведчиков. Им достаточно было приспустить дула автоматов…

Шесть…

Как разумно они все устроили. Отжали отряд рассылаемыми во все стороны патрулями к реке и вывели на устраивающий их во всех отношениях брод. Потом загнали на середину реки, где не было никакой возможности сопротивляться. И продемонстрировали свое превосходство в силе и вооружении. Хочешь — сдавайся. Не хочешь — умирай. И ничего здесь, кроме последнего пункта, не сделаешь…

Пять…

Или все же можно сделать? Кроме как умереть? Например, всем и разом занырнуть в воду, набрав в легкие побольше воздуха, и всплыть где-нибудь метрах в пятидесяти, где никого нет…

Командир скосил глаза вниз по течению. Нет, не занырнуть и не всплыть. И в пятидесяти, и в ста метрах ниже по течению стояли вооруженные вьетнамцы. Которые играючи могли расстрелять любой проплывающий мимо них предмет. Хоть даже спичечный коробок.

Четыре…

А если прикрыться телами американцев? Не зря же они их таскали с собой столько времени. Прыгнуть в сторону, одновременно нажав на спусковой крючок «АКМ», длинной очередью опустошая автоматный рожок. Прыгнуть, прижать вон того или лучше вон того янки к телу, упасть навзничь и, прикрываясь им как броней, сплавиться вниз по течению.

В принципе возможно. Если сразу не убьют. Но только одному. Потому что другие об этом приеме ничего не знают. И просто-напросто растеряются. И подставят себя под выстрелы…

Одному можно. Точно. Но не всем. И значит, этот вариант не проходит. Да и вряд ли в таком виде беглецу удастся проплыть хоть сколько-нибудь приличное расстояние. Течение слабое. Догонят по берегу и расстреляют с двух сторон. Стопроцентно расстреляют…

Три…

Значит, выхода нет?

Обещающего жизнь — нет. Гарантирующих смерть — сколько угодно. Практически любой…

Два…

Значит, сдаваться? На милость безмолвно замершего на берегу победителя? Бросать оружие, поднимать руки, вымаливать на коленях пощаду? И, возможно, даже вымолить… Допустим, вымолить… А потом? Что потом? Жить всю жизнь в этих проклятых джунглях? С этими… вьетнамцами. Сеять рис и жрать сушеную саранчу? Трахать их напоминающих мартышек баб? И никогда не увидеть снег?

Не велика ли оплата? За жизнь…

Не много ли они хотят?..

— Один… — сказал вьетнамец и кивнул своим бойцам.

Вода вокруг разведчиков вспенилась и закипела от сотен вспарывавших ее поверхность пуль. Десятки автоматов и пулеметов разом выплюнули сотни граммов раскаленного свинца. Плотность огня была такая, что, пролетай в это время над рекой муха, и она бы не уцелела. А уж человек…

Вьетнамцам довольно было перевести огонь на несколько метров дальше, чтобы… Чтобы все мгновенно закончилось. И для разведчиков, и для американцев.

Для всех… Без всякой надежды на другой исход.

И без пользы. Без всякой пользы…

— Хрен с вами! Ваша взяла! — крикнул командир и поднял высоко над головой автомат.

Его бойцы, взглянув на него, сделали то же самое.

— Выходите на берег, — приказал вьетнамец.

— Требует выйти на берег, — перевели американцы.

— По одному! Оружие над головой!

— По одному…

— Первым — старший!

— Первым старший…

— Ладно, понял, — поморщился, как от зубной боли, майор и, раздвигая стоящих в воде людей, побрел к берегу. Молча. Ни на кого не глядя. Уперев глаза в воду.

— Командир… — тихо произнес кто-то. Командир замер. Обернулся. И внимательно посмотрел на своих бойцов.

— Все, мужики, дальше каждый решает сам… Приказывать не могу…

— Что он сказал? — подозрительно спросил главный вьетнамец американца-переводчика. Тот неопределенно пожал плечами.

— Что он сказал?! — крикнул вьетнамец и, передернув затвор и подняв пистолет, направил дуло в голову переводчика.

— Он сказал… он сказал, чтобы они не творили глупостей…

Вьетнамец удовлетворенно закивал головой.

Командир резко отвернулся и продолжил путь. На берег.

Он вышел и остановился, широко расставив ноги.

К нему подбежали несколько вьетнамцев и попытались вырвать из рук оружие. Но они были слишком маленькие. Они не дотягивались до задранного над головой автомата. Они бегали вокруг командира, как моськи между ног слона. Они тянулись руками, подпрыгивали, дергали вниз рукава гимнастерки. И ничего не могли сделать…

Пока один из них не догадался… И не ударил командира ногой в живот.

Командир охнул и пригнулся. Вьетнамцы выбили автомат. Задрали гимнастерку, сдернули с пояса штык-нож и подсумки с гранатами, выдернули из кармана пистолет.

* * *

— Сволочи! — сказал командир, выпрямляясь. — Шакалы. Щенки шакалов…

Один из вьетнамцев ударил его снова. В живот. И в лицо. И попытался ударить еще раз. Но не сумел. Майор перехватил его руку и резким ударом сломал ее об колено. Как гнилую жердину…

Потом он расшвыривал вьетнамцев во все стороны, словно рассвирепевший медведь болонок. Вьетнамцы падали, вскакивали, снова получали удар и снова падали, откатываясь на несколько шагов…

Бойцы рванулись было на помощь командиру, но вкруг них по воде и поверх их голов дали еще один залп, потом мгновенно обступили, уперли в тела штыки, примкнутые к автоматам и карабинам, отобрали оружие…

— На, гад!.. Получай, гад!.. И еще раз!.. И в довесок… — орал, матерился, бился смертным боем командир.

Он уже не пытался защищаться. Не пытался избегать ударов. Он только нападал. Ему неважно было сохранить здоровье, ему важно было отнять его у врага. А плата его устраивала любая. В том числе самая высокая.

— Ну подходи… макака желторожая… и ты… гнида… подходите… и ты… и ты!..

— Оставьте его! — крикнул старший вьетнамец. А может, что-то другое. Но его поняли. Драчуны рассыпались в стороны, как капли воды с отряхивающейся собаки.

* * *

Майор встал, утирая кровь, стекающую на глаза.

— Ну? И? Что?

Вьетнамец поднял пистолет.

— Стрелять? Будешь? — презрительно спросил командир.

И, болезненно поморщившись, потянулся к поврежденной левой руке. А вообще-то не к руке. К метательному ножу, закрепленному внутри, на рукаве гимнастерки.

— Ну… давай… давай… сучара!

Вьетнамец ничего не ответил и не запросил перевода. Он нажал на курок. За мгновение до того, как майор вытянул нож. Две пули ударили командира в живот. Он упал на колени, согнувшись пополам. Но все же дотянулся до ножа. Все же выдернул его из потайного кармана. Но не бросил. Уже не хватило сил…

Вьетнамец неторопливым шагом подошел к командиру, зашел за его спину, упер пистолет в затылок и выстрелил. Майор дернулся вперед и упал лицом в песок.

Вьетнамец еще раз обошел его, вытащил из ослабевшей руки нож, внимательно рассмотрел его и сунул в карман. Нож ему понравился.

Командир, лишившийся ножа и жизни, сидел на коленях, уперевшись головой в землю. Как будто молился. Как будто замаливал какой-то очень серьезный грех.

Командир был мертв…