Вот уж кого менее других посол русский, князь Григорий Алексеевич Голицын, ожидал видеть у себя! Но ведь вот же он!..

Быстро кланяясь и сладко улыбаясь, в кабинет к нему вошел главный евнух покойного шаха Надир Кули Хана — Джафар-Сефи! И внесли за ним слуги его подносы с подарками дорогими.

— Пусть будет благословенным сей день, как великий русский посол снизошел до ничтожного евнуха, соблаговолив принять его! — воскликнул Джафар-Сефи, воздевая руки свои к небу. — Пусть Аллах продлит годы твои!

Поклонился посол, благодаря за слова ласковые, хоть и сказал на то:

— Так ведь разные у нас боги, Джафар-Сефи.

— Истинно так! Но пусть наши боги сами меж собой договорятся, — лукаво улыбнулся евнух. — Лишь бы друг с другом поладили.

Вновь кивнул посол, приказав подарки принять. Да спросил:

— Что привело тебя ко мне — радость или беда?

— Не стало радости, как умер господин наш Надир Кули Хан, — притворно вздохнул Джафар-Сефи. — А потому не могу я обрадовать тебя вестью доброй, ибо привела меня к тебе горькая беда. Стало известно мне о великом злодействе, что против посольства русского готовится, — хотят недруги твои, сюда заявившись, резню учинить, дабы отношения с Россией прервать.

Нахмурился посол.

Неспокойно в Персии, как шаха не стало. И хоть двадцати дней еще не прошло, а визири уж власть меж собой делят, и какой из них над другими верх возьмет, ныне сказать мудрено, отчего надобно со всеми держаться дружелюбно, дабы в дружбе той пользу для России обрести.

— Спасибо тебе, — поблагодарил князь, хоть словам евнуха не поверил.

Знал он, что не всем речам, что из уст медами сладкими льются, верить надобно. Сие есть политика, в коей всяк свою выгоду ищет, отчего мед дегтем обернуться может! Коли предупреждает его евнух, значит, на руку ему то или попросит он чего взамен.

И так и вышло!

— Великие беды ждут ныне землю персиянскую, — вздохнул Джафар-Сефи, как сели они за курительный столик. — Как нет доброго хозяина, всяк дом приходит в запустение, ветшает да рушится, и руины те ветер в пыль обращает.

— Правда то! — согласился князь.

— Надобна теперь Персии крепкая узда, дабы все раздоры междоусобные усмирить...

И с тем согласился князь, уж зная, куда Джафар-Сефи ведет. Видно, зреет средь визирей новый заговор, и надобно им, дабы поддержкой колеблющихся заручиться, признание иноземное, да, может быть, еще деньги. То — понятно...

Дело в ином — как ту нужду в пользу себе оборотить.

Да сказал:

— Все так и есть! Ныне, пока пожар не занялся, но лишь тлеет, его только и тушить! И кабы объявилась в Персии сила, что о спокойствии народном единственно радеть стала и мире с соседями, то, верно, нашла бы она участие и поддержку государыни-императрицы Елизаветы Петровны.

Обрадовался евнух, хоть того не показал. Но тут прибавил посол:

— Но ежели в нашлась вдруг такая сила, то надобно было бы ей знак доброй воли явить, чтоб государыня русская могла узнать о них и поверить им, да не словам только, но прежде делам их!

— Что ж то за знак должен быть? — спросил Джафар-Сефи.

— Томятся ныне в яме земляной подданные русские, коих шах туда приказал заточить, — сказал посол, сам на евнуха внимательно глядя.

— Знаю, есть такие, — сказал Джафар-Сефи. — Но вина их безмерна, ибо посягнули они на гарем шахский!

— Так ведь нет ныне шаха, — напомнил, улыбнувшись, посол. — И коли помилованы будут и отпущены виновные, то я с превеликой радостью и усердием сообщу про то государыне-императрице, не преминув при сем добавить, чьими хлопотами обязаны мы радости такой!

Кивнул Джафар-Сефи, хитро улыбаясь. Да хлопнул в ладоши.

Ибо не с одними подарками явился сюда.

Вновь вошли слуги его, ведя за собой Якова Фирфанцева и купца Николу, коих по худобе их и неряшливости в прическе и одеждах признать невозможно было!

— Коли нужны вам знаки — так вот они, — сказал Джафар-Сефи, на них указывая да низко кланяясь.

Ахнул князь Григорий Алексеевич, навстречу Якову бросаясь. Да только тот его к себе не допустил, и не потому, что грязен был и весь нечистотами пропитан!

Отстранился Яков от посла, сказав:

— Покорно прошу вас, Григорий Алексеевич, незамедлительно вернуть меня обратно в яму, откуда был я ныне взят принуждением и супротив воли своей!

— Что ж вы такое говорите?! — всплеснул руками князь. — Как обратно?! Да разве мыслимо туда вернуться?! Это ж смерть верная!

— Может быть, — согласился Яков, — но там осталась жена моя пред людьми и богом Дуняша, коей я обещал не расставаться с ней до гробовой доски, и посему прошу вас сей же час отправить меня назад!

И Яков, хоть на ногах стоял нетвердо и хоть глаза закатывал, строго взглянул на посла.

— Опамятуйтесь, Яков Карлович! — воскликнул князь. — Вы ж, сударь, почитай, с того света возвернулись! Вы бы сперва хотя бы помылись, одежды сменили, а уж после, как вы в порядок бы себя привели, мы в дело ваше обсудили.

Джафар-Сефи озабоченно взглянул на посла, ибо, не зная языка и не понимая сути происходящего, услышал вдруг тревожные нотки.

— Премного благодарен, Григорий Алексеевич! — поблагодарил Яков. — Но у меня на это решительно нет времени! Ежели бы вы дали мне теперь смену женского белья, салфеток и, может быть, порошков, коими язвы гнойные присыпать, я был бы вам весьма признателен!

Князь растерянно глядел на Якова, не зная, что ему ответить!

— Что ж вы, барин, чудите-то? — охнул тут купец Никола. — Да разе можно из-за бабы, да к тому ж басурманки, жизни своей, богом данной, лишаться?! Да ведь ежели вы откажетесь, сведут вас обратно в яму и меня ж с вами! Коль вам ваша жизнь не дорога, хоть мою пощадите!

Но Яков был непреклонен.

— Ежели вы теперь отказываетесь вернуть меня обратно, я буду вынужден сделать это сам! — заявил он.

Джафар-Сефи растерянно моргал глазами.

Хоть не знал он языка, да уж понял суть — понял, что тот русский желает вернуться назад в яму! Чем разрушить весь его политик! Ведь для того лишь он пленников в яме держал, не отпуская, не казня и умереть не давая, чтоб дар тот живой, как время придет, послу мздой, от коей отказаться невозможно, поднести!..

— Чего желает он? — тревожно спросил евнух.

— Сей господин просит, чтобы вместе с ним была отпущена персиянка, что ныне в яме пребывает, — не очень уверенно ответил посол.

— Нет-нет! — замотал головой Джафар-Сефи. — По законам персиянским она должна быть лишена жизни! Помиловать ее мог лишь только тот, кому она принадлежала, — сам шах.

— В таком случае пусть лишают жизни и меня! — упрямо заявил Яков. — Надеюсь, что в сей просьбе вы отказать мне уж не посмеете!

Князь Григорий Алексеевич беспомощно глядел по сторонам.

— А может, коли дело такое, дать им за нее чего? — предложил купеческий выход Никола. — Али посулить только? Чай без костей язык-то, и оттого не отсохнет! А там али визирь, али ишак помрет, али оба, и тем дело развяжется! Чего им с той девки — небось за бесценок совсем отдадут!

Посол грозно глянул на купца.

Да к Джафар-Сефи обернулся, руками разводя.

— Коли так, коли не согласен он один из ямы выходить, тут уж я ничего поделать не могу! Да! Раз на то воля его — то так тому и быть!

Впрочем, я непременно доведу до государыни-императрицы Елизаветы Петровны ваше желание услужить ей.

Услышав такое, Джафар-Сефи побледнел, ибо понимал, что обещанный подарок — это не подарок вовсе, и что одно дело сулить алмаз, и совсем иное, когда тот взят!

И уж дело не в пленниках вовсе, а в нем самом!

И уж на пороге самом, как выходил Яков вон, поймал его евнух, сказав:

— Помиловать изменницу не во власти моей, но коли бы вы могли ее тайно в Россию переправить, я взялся бы со стражей уговориться!

Перевел посол, что евнух сказал. Обрадовался Яков безмерно.

— Скажите ему, Григорий Алексеевич, что коли он сделает, что обещал, стану я вечным его должником! — горячо попросил он князя.

Тот, конечно, точно так не перевел, дабы не множить в Персии русских должников. Но сказал:

— Яков Карлович сердечно вас благодарит за сию неоценимую услугу...

И так все и устроилось!

Украшения, что на Дуняше были, все страже достались, лишь колье одно да кольцо, что шах ей подарил, она не отдала, при себе оставив.

Вытащила стража Дуняшу из-под железной крышки да Якову с рук на руки передала. Подхватил он ее и понес к коляске, где князь Григорий Алексеевич его с нетерпением поджидал. Сама-то Дуня уж на ногах не держалась.

А как нес он ее, чувствовал, что сейчас разрыдается, так легка была ноша его!

Ведь чуть совсем не уморили ее нехристи!

В посольстве пленницу отмыли да в европейские одежды нарядили, кои она носить не умела. Так Дуня при посольстве русском и осталась. Посол Григорий Алексеевич с ней приветлив был, хоть часто на божницы поглядывал да крестился махом, как отворачивалась она.

В Персии к тому времени уж смута зачиналась, отчего подданные русские в Россию спешили, товары и скарб свой увозя. Но только многие возы в дороге разоряли, купцов до смерти убивая.

Стали тогда собирать караван великий, в коем часть возов от посольства была. К ним караул приставили при фузеях и саблях, дабы почту тайную сберегать. Командовать ими Якова Фирлефанцева отрядили. А боле — некому было!

— Вы, Яков Карлович, токмо, Христом богом, на рожон не лезьте, — просил его князь Григорий Алексеевич — Ныне в Персии неспокойно, шайки разбойничьи повсюду шныряют да стража, коя никому уж не подчиняется. Вы, сударь, поосторожней, а то другой-то раз я вас уж не выручу!..

Наконец собрались в дорогу.

Возы посольские в самой середке шли. На трех — бумаги дипломатические ехали, на тридцати — подарки, государыне-императрице назначенные. Были они в коробах великих, на арбы составлены, да все под крышки самые забиты. Лишь в одном, средь отрезов парчовых и платьев атласных, Дуняша от глаз чужих хоронилась.

А чтоб не задохнулась она, в коробе том дырки проверчены были.

Ехали медленно, да все более днями, хоть солнце нещадно пекло.

Как на ночь вставали, Яков, караульных в стороны разослав, коробку торопясь вскрывал, Дуняшу проверяя — жива ли она аль угорела от духоты?

Тяжко ехать в коробке той: жарко в ней так, что спасу нет, да не повернуться, не вздохнуть свободно... Да только в яме земляной во сто крат хуже было!..

Два раза на караван злодеи нападали, да Яков отпор им давал, беря в штыки и из фузей залпами паля. И хоть не был он военным, да оказался шибко боевым, ибо оберегал груз бесценный!

Лишь когда границу пересекали, чуть не случилось большой беды! Как стала стража пограничная возы проверять, товары вороша, Яков скомандовал фузеи зарядить, что солдаты, хоть не поняв к чему то, исполнили.

Как стража до возов посольских добралась — остановилась.

Яков им дорогу перегородил, крикнув по-персиянски фразу выученную:

— Сей груз принадлежит государыне-императрице русской Елизавете Петровне и потому досмотрам подлежать не может!

Но только стражников окрик его не испугал — видно, ожидали они с тех возов получить поживу богатую.

И как приблизились они на десять шагов, Яков скомандовал караулу:

— Стройся, братцы!

Да приказал:

— Фузеи к стрельбе готовь! Да коли махну я, али убьют меня — пали в басурман, а после в приклады и штыки их бери! Да не робей уж!..

И хоть были то команды не артикульные, солдаты их исполнили, в ряд став и фузеи к плечам вскинув. Сам Яков первым вперед шагнул, два пистолета пред собой выставив, готовый хоть теперь стрелять!

Замешкались стражники, меж собой переглядываясь. Ибо лицо Якова выражало совершенное отчаяние и готовность немедля умереть.

Купцы, те, что ближе были, видя такое дело, с испуга на животы легли да под возы полезли, дабы от пуль шальных уберечься.

Ну а солдатам — тем прятаться артикулы не позволяют! Прикажут им — «Пали!», станут стрелять, живота своего не щадя, или под шпицрутены пойдут, а после голову на плаху за ослушание положат!

Так уж лучше от нехристей, чем от своих, от русских, смерть принимать!

Молодцы солдатики, не сробели пред басурманами!.. Видит стража персиянская, что коли скомандует сейчас офицер залп — так солдаты все исполнят, и половина из них тут поляжет! И хоть порубают они после караул, мертвые от того не восстанут.

Отступила стража, дорогу дав!

И как возы мимо них проходили, солдаты рядом шли, фузей своих не опуская, а пред ними Яков шагал!

Так и прошли!..

И лишь как переехали русскую границу, вздохнули все с облегчением. Дома и стены в подмогу, и березка всякая!..

Хорошо дома-то!..

И подумал Яков, что уж теперь-то все беды их позади.

Подумал так — да ошибся!..