Глава 1

Шкаф плыл, мягко покачиваясь, словно пассажирский лайнер на океанской волне. Вверх — когда машина шла по автобану вверх, вниз — когда съезжала вниз...

“Хорошие дороги, ни тебе ухабов, ни тебе ям, — думал Иван Иванович. — И как они только умудряются без ям?..

И шкафы хорошие. Просто отличные шкафы. У нас таких не делают”.

По шкафам Иван Иванович был большой специалист. Особенно что касается их внутреннего устройства.

Наши шкафы дрянь — тесные, еле-еле развернуться, и пахнут специфически — пылью, нафталином и старыми носками. А у этих!.. У этих шкафы благоухают натуральным деревом и добротной одеждой. И не в пример нашим просторные, хоть вставай, хоть ложись в полный рост, хоть гопака танцуй. Живут же люди...

Плавно — вверх...

Плавно — вниз...

Плавно — вверх...

Потом долго-долго — вверх. И долго-долго — вниз. Как будто шкаф через горы переваливает.

А и переваливает, штопором ввинчиваясь в Альпийские серпантины и так же, по спирали, сваливаясь в ущелья...

Плывет платяной шкаф по просторам Европы, преодолевая горные массивы и водные преграды, пересекая границы кантонов и государств. Сидит в шкафу единственный его пассажир — некто Иванов Иван Иванович, мучимый сомнениями, неясными предчувствиями и морской болезнью.

Вверх...

Вниз...

Страх сжимает сердце, тошнота подкатывает к горлу.

Темно в шкафу — хоть глаз выколи. Темно будущее.

Что-то будет?..

Остановка. Но по какой причине остановка — не понять. Ничего не слышно, ничего не видно. Может, водитель на стоянку встал до ветру сбегать. Может, его ихнее ГАИ остановило.

Опять поехали...

Вверх...

Вниз...

Потом — ровно-ровно, как по скатерке, без подъемов, поворотов, ускорений и торможений. Не понять, то ли едешь, то ли на месте стоишь. Потому что автобан...

И от тишины, от темноты и кажущейся неподвижности все более млеет пассажир шкафа, клюет носом, погружаясь в дрему, И мнится ему, что сидит он не в этом, а совсем в другом шкафу. В более тесном и захламленном. В том первом шкафу, куда его упрятала бывшая его любовница, когда ей в дверь стал барабанить еще один ее ухажер. И вот-вот вслед за ним и по его душу должны вломиться в квартиру вооруженные люди, а потом другие... И начнется такая пальба, что шальные пули застучат по шкафу, выбивая в его стенках светящиеся точки и многоточия. И никто не уцелеет. Никто, кроме Ивана Ивановича.

И потому хочется бежать сломя голову не важно куда, важно — подальше от этого треклятого шкафа. Но лучше не бежать, потому что от этого не станет лучше, станет хуже. О чем Иван Иванович смутно догадывается, потому что уже убегал и по причине этого попал в такой переплет, что лучше бы ему в том шкафу всю жизнь сидеть!

Вот сейчас, сейчас, через секунду, в дверь постучат, и начнется кошмар!..

Машина повернула, остановилась на светофоре. Тронулась. Остановилась еще раз...

Иван Иванович проснулся.

Нет, это, слава Богу, не тот шкаф, это другой шкаф. И никто стрелять не будет. По крайней мере сейчас. Хотя не исключено, ото будет потом...

Вверх...

Вниз...

Вверх...

Вниз...

Тишина и мрак. И не понять, где сон, где явь. И не посчитать, сколько прошло времени. И не узнать, куда его везут...

И снова наплывают картины недавнего прошлого — он в тире с винтовкой с оптическим прицелом пытается попасть в мишень, но промазывает даже в заднюю стену. И он с той же винтовкой на крыше дома выцеливает какого-то человека и попадает ему точнехонько в лоб, хотя не попадает в стену тира и стреляет холостыми патронами...

Сон... Абсурд... Хотя на самом деле никакой не абсурд, а его недавняя жизнь...

Остановка.

Плавный рывок вперед.

И снова остановка. На этот раз, похоже, окончательная.

Машина сдала назад, дрогнула — по-видимому, кто-то открыл борт. Тяжело затопали шаги. Шкаф качнулся и поднялся в воздух.

Теперь он уже не напоминал пароход, теперь напоминал авиалайнер. Шкаф резко набирал высоту, кренился, закладывая виражи, проваливался в воздушные ямы и наконец пошел на посадку.

Глухо стукнули о пол ножки.

В замке прокрутился ключ. И дверцы шкафа распахнулись. — Станция конечная. Просьба освободить вагоны, — весело сказал кто-то по-русски.

Иван Иванович с опаской выглянул из шкафа. Увидел просторную комнату и в квадратном проеме огромного, в полстены окна увидел непривычный глазу россиянина пейзаж — ухоженные домики, выложенные чем-то белым дорожки, ровно подстриженные клумбы и чистенькие, без дыр и надписей заборы.

Европа...

В комнату вошел хорошо одетый мужчина.

— Здравствуйте.

— Здрасьте... — неуверенно ответил Иван Иванович.

— Извиняюсь за столь экзотический способ передвижения, но здесь мы не дома, приходится подстраховываться. Особенно после того, что вы здесь натворили...

— А что я натворил? — не понял Иван Иванович.

Мужчина вытащил из кармана газету, перегнул на нужной странице.

— Полюбопытствуйте.

— Я не знаю языков, — извинился Иванов. Мужчина с интересом взглянул на него и вытащил очки.

— Здесь написано, что известный в криминальных кругах России маньяк убил в Швейцарии четырех человек и ранил двух и теперь разыскивается Интерполом... Вот его фото. Ваше фото.

На странице был напечатан потрет Ивана Ивановича, взятый с российских стендов “Их разыскивает милиция”. Портрет был изъят из личного дела, был переснят и отретуширован милицейским фотографом и потому выглядел довольно зловеще.

— Но это не я! — почти закричал Иван Иванович.

— Здесь не вы? — спросил мужчина, показывая на фото.

— Нет, здесь — я. А остальное не я.

— Что не вы?

— Убивал не я.

— А кто тогда?

— Не знаю. Я же уже говорил! Сколько раз говорил!.. Когда я забежал в кусты, там были какие-то люди в масках. Они взяли у меня пистолет и стали стрелять. И, наверное, попали.

— А первых двух? Тех, что в живот и в руку.

— Первых? Да, первых я, — обреченно вздохнул Иванов, припомнив, как он со страху довольно удачно выполнил выученное ранее упражнение. — Но я не хотел! Честное слово! Это вышло совершенно случайно!

— Двух человек двумя выстрелами?

— Ну, так получилось... — развел руками Иван Иванович.

— А раньше, там, в России? Ведь там, в России, вас разыскивают как известного в криминальных кругах киллера.

— Понимаете, все это недоразумение, дурацкое стечение обстоятельств, — затараторил, заторопился Иван Иванович. — Я пошел к любовнице, тут звонок, я думал, что это муж из командировки вернулся, и залез в шкаф, а это был не муж, а какие-то два мужчины, а потом еще пришли, другие, и стали что-то выяснять с теми, первыми, и стрелять.

— А вы?

— Я? Я не стрелял! Честное слово! Я в шкафу прятался!

Собеседник сочувственно закивал, делая вид, что верит всем этим бредням. Хотя на самом деле не верил, потому что видел копии материалов дела с подшитыми к ним актами баллистических и прочих экспертиз и с фотографиями пистолета Стечкина, из которого были убиты трое потерпевших и на рукояти которого, на ствольной коробке и на спусковой скобе были обнаружены отпечатки пальцев гражданина Иванова.

— А как на орудии преступления оказались ваши пальчики?

— Не знаю... Когда я вылез из шкафа и увидел... увидел, что все убиты, я, наверное, сильно испугался и поднял пистолет с пола. Машинально.

— А куда потом дели?

— Скорее всего, выбросил.

— Почему выбросили?

— Не знаю... Не помню...

— А каким образом вы узнали о деньгах, хранящихся в швейцарском банке?

— Тоже совершенно случайно. Я там в шкафу раздетый был. Совсем. А когда убегал, надел чужой пиджак, а там, в кармане, был ключ от банковской ячейки, где оказались дискеты. А в дискетах названия банков. Мне про ячейку один приятель подсказал...

— Тот, кому спилили зубы напильником?

— Откуда вы знаете?

— Слышали. И еще слышали, что на рукоятке напильника почему-то оказались ваши пальчики. И вопросительно взглянул на Иванова.

— Его я, наверное, тоже поднял, когда увидел... Машинально... — сам чувствуя неубедительность своих слов пробормотал Иван Иванович.

— А потом так же машинально стали зачищать всех, кто узнал о деньгах, — четырех человек на Северной, четырнадцать в Федоровке, четырех на даче генерала...

— Да никого я не зачищал! Это все так подстроили, как будто это я, чтобы все считали, что это я, а я на самом деле это не я... Я никого пальцем не тронул!..

— И тех двух в Швейцарии?. — напомнил мужчина.

Иван Иванович сник. Он понял, что объяснить ничего невозможно, ему все равно никто не поверит. Он уже сколько раз пытался доказывать свою невиновность и всегда с одним и тем же результатом. Без результата.

— Ну ладно, бог с ним, с прошлым, — улыбнулся мужчина. — Давайте лучше поговорим о будущем. О вашем будущем.

Иванов похолодел. Он отвык ждать от жизни хорошего.

— Мне оно представляется очень благополучным.

— П...почему?

— Ведь вы теперь богатый человек и можете позволить себе вести богемный образ жизни. Скажите — вы любите путешествовать?

— Ну, я не знаю...

— Уверен — любите. Все богатые люди обожают колесить по миру. Вот и вы будете... Правда, делать это придется без особых удобств — по-старинке. В шкафу. Потому что...

И мужчина вновь постучал пальцем по физиономии газетного Иванова.

— Ну, вы сами понимаете, почему.

Иван Иванович взглянул на шкаф и, наверное, изменился в лице.

— Нет, не в этом, — быстро оговорился мужчина. — В этом мы вас лишь доставили сюда. Для вашей же безопасности. Тот, новый шкаф, будет более комфортабельным...

Новый шкаф был большим и был железным. Был фактически сейфом.

— А я не задохнусь? — испугался Иван Иванович.

— Ну что вы... Там предусмотрена вытяжная вентиляция.

И мужчина приглашающим жестом распахнул дверцу.

Иван Иванович залез внутрь и... ахнул.

Шкаф внутри был свежевыкрашен, был выложен стеновыми панелями и выстелен ковролином. В углу стояло небольшое кресло, перед креслом — угловой столик, на столике — телевизор, на телевизоре — видеомагнитофон. Ни фига себе!..

— А он ОРТ принимает? — оживился Иван Иванович.

— К сожалению, нет. Но вы можете смотреть общеевропейские каналы или кассеты. Если захотите отдохнуть, опустите вот эту полку.

Мужчина нажал на какую-то кнопку, откинул одну из панелей, которая оказалась полкой с закрепленным на ней матрасом.

— Здесь — холодильник.

Мужчина потянул на себя еще одну панель. Внутри вспыхнула лампочка, осветив полки, уставленные многочисленными цветными баночками, пакетиками и коробочками.

— Если проголодаетесь — здесь йогурты, сок, колбаса, сыр, хлеб...

— А ножик?

— Зачем нож? — насторожился мужчина, памятуя о том, с кем имеет дело.

— Ну как же — колбасу нарезать. Или хлеб.

— Здесь, в Европе, колбаса и хлеб уже нарезаны. Заранее, — вежливо пояснил мужчина. — Вам нужно только вскрыть упаковку.

— А?..

— А если вам понадобится что-то еще, то все прочие удобства находятся вот здесь.

Мужчина раздвинул гармошкой панели в дальнем конце шкафа. За панелями были биотуалет и раковина.

— Что, и вода есть? — совершенно обалдел Иван Иванович.

— Конечно, только не очень много. Но на день-два ее должно хватить. Если вам понадобится теплая вода — нажмите вот эту кнопку.

— А можно прямо теперь?

— Что?

— Нажать.

Иван Иванович ткнул пальцем в кнопку и открутил никелированный барашек. Из крана потекла вода. Горячая вода!

— Вот здесь вам и придется путешествовать. Уж простите нас за неудобства...

Ни черта себе неудобства! Иван Иванович дома, в хрущевке, хуже жил. Там из крана с горячей водой горячая вода не текла. А из этого, в шкафу, — будьте любезны!

Да о таком шкафчике половина России как о земном рае мечтает. Да в таком шкафу век можно жить!

— А можно мне еще попросить... — робко сказал Иван Иванович.

— О чем попросить?

— Здесь сейчас остаться?

— Где здесь? — не понял мужчина.

— Ну, здесь... В смысле в шкафу... Прямо теперь...

— Ну, зачем же теперь? Ведь вы еще никуда не едете. Давайте лучше я вам вашу комнату покажу.

Мужчина закрыл шкаф и защелкнул замок. Номерной сейфовый замок.

— А это для чего? — удивился Иван Иванович.

— Что?

— Замок.

— Замок? Для спокойствия. Нашего. Но и вашего, конечно, тоже...

Жизнь продолжалась. Жизнь продолжалась в шкафу, но в таком шкафу, где жить можно...

 

Глава 2

Генерала Трофимова вызвали на очередной начальственный ковер, по которому туда-сюда возили мордой, хотя он на нем просто стоял. По стойке смирно.

— Чтобы боевого генерала, руководителя двух десятков спецопераций, орденоносца — как последнего салагу!.. Как мальчишку!.. Как!..

Твою мать...

В том смысле, что его мать...

— Седины нажил, а ума ни хрена! Операцию провалил, “объект” упустил, командировочные профукал!..

Его мать...

В смысле твою...

Генерал Трофимов внимательно выслушивал мнение вышестоящего начальства относительно исполнения им непосредственных служебных обязанностей, сохраняя на лице приличествующее чекисту со стажем выражение — сурово-покаянное. Суровое по отношению к себе. Покаянное — перед лицом своих товарищей по оружию в лице своего вышестоящего командира.

— Ты хоть понимаешь, что натворил? Если не сказать наделал!..

— Так точно!..

После чего следовало покаяться и выразить готовность загладить свою вину, не жалея сил, крови, а если понадобится, и самой жизни.

Но не хотелось. Не хотелось и все тут! Как будто другие в лужу не садились! Как будто он первый!

Ну да, есть такой грех — лажанулся, ошибся, принял Иванова за лоха, которого можно втемную использовать в задуманной им многоходовой комбинации. А получилось так, что использовал не он, использовали его. Иванов использовал! С его помощью и его руками убрал с пути всех потенциальных конкурентов и, получив обеспеченный им, генералом, коридор через границу, спокойно отбыл в Швейцарию, где сорвал куш. Да еще какой куш! В который генерал тоже никогда не верил, а вышло вон как...

Умнее оказался Иванов. Умнее его, генерала. Умнее всех...

Ну так и что теперь — застрелиться?

Раньше, может быть, и застрелился. Прямо здесь, в кабинете, из табельного “макара”, не перенеся позора. А теперь не хочется — дудки. Теперь времена другие. Совсем другие!

Тогда на него бы не кричали, тогда бы его вызвали на парткомиссию и очень спокойно сказали — партийный билет на стол — и все, и аллес капут. Партбилет на стол, пистолет — в оружейку, мундир на гвоздик, голову — в петлю. Потому что устроиться уволенному чекисту на гражданке было почти невозможно. Даже рядовым участковым. Даже стрелком в военизированную охрану на железную дорогу. Во-первых, потому, что чекистов так просто с работы не “уходят”. Во-вторых, всегда приятно лягнуть в недавнем прошлом всесильного, а теперь бывшего “бойца невидимого фронта”, отомстив за пережитое при оформлении загранкомандировок, за родственников на оккупированных территориях, за пятый и прочие пункты унижения.

Так было тогда.

И было тоже ничего. Потому что до того было еще хуже. До того увольняли прямиком в ГУЛАГ, тачки по тундре толкать. Или никуда не посылали, а решали вопрос тут же, по месту службы, по-быстрому подсчитав причиненный ущерб, огласив приговор и отконвоировав тремя этажами ниже, в подвал.

Тогда было страшно.

А теперь... Теперь бояться нечего. Теперь чекиста-отставника с руками оторвут! В лучшем случае нуждающиеся в бывших силовиках олигархи, в худшем — многочисленные полукриминальные охранные фирмы. Пусть он не одно, а десять дел завалил. Хоть даже сто. Хоть — Родину с молотка продал. И даже хорошо, если продал, значит, цену себе знает. Осталось согласовать, какую...

Так что зря начальство разоряется, зря глотку дерет. Шумит тот, кто наказать не может. Эти — не могут. Эти могут лишь перевести на более высокооплачиваемую работу, путем отставки.

Эти не могут. А вот те... Те — другое дело... Те кричать не станут...

Кто были “те”, Трофимов точно не знал, потому что знал только курировавшего его Петра Петровича, которому рассказал о лежащих в швейцарских банках партийных миллионах, чтобы отмазаться от гибели некоего Анисимова, которого уговорили сыграть главную роль в инсценировке покушения и на том основании прихлопнули. Иванов прихлопнул. Хотя на тренировках не попадал в заднюю стену тира и по сценарию должен был стрелять холостыми патронами.

От Анисимова он тогда отмазался, но лучше бы не отмазывался... Потому что те люди его рассказ приняли всерьез и мгновенно восстановили в должности, не забыв компенсировать дни вынужденного, по причине заключения под стражу, прогула. Что свидетельствовало об их могуществе. Равно как их стиль общения.

Те на него голос не поднимали. Те, в лице Петра Петровича, выслушали его пространные оправдания — мол, недооценил, не подумал, не успел — и лишь сказали:

— Вы его упустили, вам его и искать.

И еще добавили:

— А ваши близкие пусть пока побудут у нас.

И подарили видеокассету с десятиминутным фильмом об отдыхе его семейства в ведомственном доме отдыха по случайно доставшейся горящей путевке.

И попробуй от них убежать. И попробуй сачкануть...

— Ты меня хоть слушаешь? — встревожилось распекающее проштрафившегося подчиненного начальство отсутствием должного педагогического эффекта.

— Так точно, слушаю! — отрапортовал Трофимов.

— Ну, тогда слушай!..

И снова мордой в ворс и вправо-влево, вправо-влево. Как шкодливого кота.

А все Иванов!.. Все — он! Все из-за него!.. Чтоб ему!.. Чтоб его!..

 

Глава 3

Петр Петрович докладывал Шефу.

Докладывал коротко и четко, потому что у облеченных властью людей времени на лишние разговоры нет.

— Организованное силами ФСБ и нашей Службы Безопасности наблюдение за “объектом” в Швейцарии позволило выявить ряд осведомленных о сути дела сторон.

Петр Петрович открыл красную папку с надписью “К докладу”.

— Первый — гражданин Корольков по кличке Король, он же Папа, он же Бугор — криминальный авторитет, имеющий четыре судимости, в настоящее время президент акционерного общества “Прогресс”. Источники и степень информированности не установлены.

Следующий некто — Юрий Антонович — теперь довольно известный в стране бизнесмен...

— Теперь?.. А раньше?

— Раньше партийный функционер, занимавший небольшую должность в ЦК партии на Старой площади. Его осведомленность, по всей видимости, идет оттуда.

— Понятно...

— Далее идет подполковник милиции Громов Александр Владимирович. Его изначально наняла одна из общественных организаций левого толка, состоящая в основном из пенсионеров-партийцев. Но в дальнейшем он, судя по всему, действовал исходя из собственных интересов.

Большой Начальник отметил, что Петр Петрович злоупотребляет неопределенными оборотами вроде “вполне вероятно”, “скорее всего” и пр. Как видно, давала себя знать старая административная выучка. Петр Петрович, равно как и Большой Начальник, тоже был оттуда, тоже из ЦК, пусть не из взрослого, партийного, пусть из ЦК ВЛКСМ, но правила игры были и там и там одинаковы — поменьше конкретики, побольше обтекаемых, за которые невозможно зацепиться, фраз...

— Не совсем понятна роль в этой истории второго помощника атташе по культуре посольства США в Москве Джона Пиркса. Но у него, скорее всего, узкопрофессиональный интерес.

Ну вот, опять — скорее всего...

— Откуда американцы узнали про Иванова?

— Иванов использовался в операции, проводимой генералом Трофимовым, в качестве посредника при вербовке американской разведкой двойного агента Генштабист.

— Ах да, — вспомнил Шеф, — продолжайте.

— Последний фигурант — генерал ФСБ Трофимов и его люди...

Большой Начальник удивленно приподнял бровь.

— Трофимов работает на нас, — напомнил он.

— Но он был там и в полной мере осведомлен о сути вопроса.

Тоже верно — был и знает. Но тогда придется увеличить список еще на одну фамилию, на фамилию Петра Петровича, потому что он тоже в курсе дела... Здесь он прав — в подобных делах своих не бывает, бывают только чужие.

И Большой Начальник поставил в воображаемом списке против фамилии Петра Петровича галочку.

— В дальнейшем контроль над “объектом” был утрачен.

— Прошу подробней...

Подробности были известны — прибывшие в Швейцарию стороны, выслеживая Иванова, вычислили друг друга и объединились против напрягавшей всех третьей стороны — против Иванова. Забили ему “стрелку”, прямо там, в Швейцарии, в ближайшем парке, чтобы разделаться с опасным конкурентом раз и навсегда, расчистив подходы к партийному золоту. Но раз и навсегда не вышло, потому что Иванов оказался ловчее, убив четверых компаньонов и ранив двух.

— Как он смог?

— Его попытались убить подручные Королькова, но он использовав боевой прием — отобрал у них оружие...

Петр Петрович не мог знать, что Иванов освоил единственный прием — упражнение номер двадцать два, которое долго и безуспешно отрабатывал на тренировках, организованных генералом Трофимовым. Хотя теперь, после Швейцарии, генерал тоже стал сомневаться, что отрабатывал, а не делал вид, что отрабатывает. Потому что собственными глазами видел, как Иванов выбил из рук “шестерки” Королькова пистолет, всадил другому в живот пулю и, добежав до ближайших кустов, четырьмя мгновенными выстрелами завалил еще четырех человек!

И не только Трофимов видел — все видели. И доказать им, что это не он стрелял, что стреляли люди в масках, отобравшие у него оружие, было невозможно.

В общем, попал Иванов! Хотя ни в кого не попадал...

— Что было дальше?

А вот дальше случилось самое неприятное — дальше Иванов отправился в банк и снял со счетов четыре с половиной партийных миллиарда, раскидав их по десяткам европейских банков.

— Вы нашли его?

— Пока нет, — виновато сказал Петр Петрович, — но смогли отследить часть финансовых потоков. Это было уже интересней.

— Куда пошли деньги?

— Часть транзитом в другие банки и офшорные зоны. Часть на благотворительные цели.

— Куда?! — поразился Большой Начальник.

— Общественным организациям на благотворительные цели, — повторил Петр Петрович.

— Конкретные получатели известны?

— В платежках указаны юридические адреса компартий и народно-освободительных движений.

— Кого?! — совсем растерялся Большой Начальник.

— Братских компартий, — вспомнил давнее определение Петр Петрович. — Он перевел деньги на содержание компартий ряда европейских и азиатских стран и ведение агитационно-пропагандистской работы.

Густо запахло застоем.

— Часть средств ушла в Россию на счета общественных организаций и партий левого толка.

— Зачем он их субсидирует?

— Не знаю, — признался Петр Петрович. — Возможно, он деньги отмывает.

— Тогда бы он их переводил на культуру или в детские фонды. Как все. Тоже верно.

— А если дело в его прошлом? Он, часом, в аппарате не работал?

— Нет. И даже в партии не состоял.

В партии не состоял, а деньги партиям переводит...

— Может быть, кто-нибудь из его родственников убежденным большевиком был? Ну там отец или дед? И он нахватался...

— Мы проверили всех его близких — отец слесарь на заводе ЖБИ, дед колхозник, мать всю жизнь работала на железной дороге.

Происхождение, как писали раньше в анкетах, пролетарское, то есть безукоризненное. Что, впрочем, мало что объясняет. Пролетарию для счастья будет до — вольно трех ящиков водки, а этот хапнул четыре миллиарда долларов.

Нет, то, что хапнул, как раз понятно, кто сейчас не хапает. Не понятно, почему он их раздает и почему раздает тем, кому раздает. За каким чертом ему сдались все эти трухлявые коммунисты?

— Или он хочет власть раскачать? — предположил худшее Петр Петрович.

Ну, в принципе, имея такие бабки... Имея такие бабки — можно. Тогда субсидирование политических течений становится более понятным. Правда, не ясно, чем его не устраивают нынешние порядки? С такими деньгами можно хорошо ужиться с кем угодно.

В любом случае этот Иванов не простак. И даже более того...

— Не исключено, что он таким образом расплачивается за полученную информацию... — продолжал рассуждать Петр Петрович.

— Не гадайте, — прервал его Большой Начальник. — Лучше сосредоточьтесь на поисках. Найдете его — спросите, зачем и кому он раздавал деньги. Если, конечно, найдете...

— Найдем, — уверенно заявил Петр Петрович. — Обязательно найдем! С такими деньгами исчезнуть затруднительно.

Найдем и доставим... Живым или мертвым!..

 

Глава 4

Будильник почему-то не прозвонил, но следователь Старков проснулся сам. Проснулся ровно пять минут восьмого, как раз, чтобы успеть умыться, побриться, поджарить яичницу, проверить и сунуть в подмышечную кобуру “макара” и добежать до автобуса.

Он проснулся, вскочил и тут только сообразил, почему будильник не прозвонил. Будильник не прозвонил, потому что он его не завел. А не завел, потому что спешить ему было некуда. Он уже не работал следователем. С шестого числа не работал.

Бывший старший следователь, а теперь рядовой пенсионер Старков упал обратно на постель, натянул на голову одеяло и попытался уснуть.

Но уснуть не мог. На улице рычали и сигналили машины, оглушительно бухали подъездные двери, ревели дети, на которых орали их мамаши...

Бардак!..

Старков в отчаянии сел на кровати и сидел почти до восьми часов. Как это ужасно, когда спешить некуда...

Потом он поджарил и съел яичницу и включил телевизор, где симпатичные дикторы бархатными голосами рассказывали об очередной кровавой разборке. На экране мелькали знакомые лица соседей по этажу и общим оперативкам, толкущиеся возле трупа и гоняющие чересчур назойливых телевизионщиков.

“Надо во двор, что справа, кинологов запустить, — автоматически подумал Старков, — он проходной...”

Но тут же одернул себя. Какой к черту двор... Пенсионер он...

И переключил канал.

Но там тоже показывали трупы и милицейские машины.

Ну жизнь... Что дома, что на работе...

Старков плюнул и выключил телевизор. И взял в руки газету.

Так, а что у нас там хорошего?

Ничего хорошего.

Под колонной наших войск рванул мощный фугас. За что наши ошибочно отбомбились по ближайшей деревне. По поводу чего ближайший блокпост подвергся нападению неизвестных. И пришлось проводить масштабную зачистку.

Н-да...

А что в частной жизни?

Этого пристрелили, того взорвали, тех посадили, потом выпустили, после чего все равно пристрелили.

Остается культура.

Первую премию получил боевик...

Грустно.

Старков бросил газету и вышел на балкон понаблюдать за жизнью двора, потому что раньше ее не видел. Не до того было.

Ту иномарку наверняка угонят, слишком она неудачно стоит. А если кто-нибудь надумает прихлопнуть кого-нибудь из живущих вон в том подъезде, то он наверняка встанет вон в ту нишу справа от двери...

Просто понаблюдать за жизнью тоже не получалось.

Тоска...

Потом зазвонил телефон.

— Старков?

— Я! — обрадовался Старков, узнав голос своего непосредственного начальника. То есть бывшего начальника.

— Слушай, Старков, не в службу, а в дружбу...

Может, дело какое... Хоть даже изнасилование на бытовой почве...

— Тут такое дело... Журналюги меня достали. Вконец. Желают материал о сыскарях сделать. Позабористей. Вот я и подумал — может, ты им на это дело сгодишься?

— Так ведь я уже не работаю.

— В том-то и дело. Я тех, что работают, светить не могу. Сам понимаешь, им это ни к чему. А тебе терять нечего, ты не у дел. Встретишься, расскажешь им что-нибудь из своей богатой практики. Ну что, выручишь?

Журналистов Старков, как и все сыскари, не жаловал. Вечно они суют свои носы в чужие дела.

— Может, лучше Егорова попросить?

— Нет, Егоров не подойдет. Он без бутылки говорить не станет. А после бутылки не сможет. Давай, выручай, Федорович, на тебя вся надежда!

Пришлось выручить.

Журналист оказался очень даже ничего, потому что оказался не журналистом, а молоденькой и очень симпатичной журналисткой.

— А вы действительно известный сыщик? — с порога уточнила она.

— Я?.. Ну, не то, чтобы...

— А полковник сравнил вас с Шерлоком Холмсом.

— Меня? — поразился Старков.

— Вас.

— Ну, не знаю...

Ну, полковник, ну, удружил!

— Вы, наверное, неправильно его поняли. Он, наверное, имел в виду, что со времен Конан Дойла методы ведения следствия сильно изменились и сегодня Шерлок Холмс вряд ли бы смог работать даже рядовым опером.

Оживившаяся журналистка стала что-то быстро записывать в блокнот.

— Что вы пишете?

— Про Шерлока Холмса. Ваше утверждение, что он не дотягивает до современного рядового опера, будет интересно читателю.

— Погодите, это я сказал так, в целом...

— Но ведь вы действительно считаете, что герой Конан Дойла безнадежно устарел и вряд ли бы мог противостоять современному криминальному беспределу?

Старков совершенно растерялся. Черт его дернул ляпнуть про Шерлока Холмса...

— Я не это хотел сказать... Я хотел сказать... Вот что, вы лучше задавайте мне вопросы, а я буду на них отвечать, — предложил следователь перейти на более привычный ему стиль общения.

— Тогда я попрошу рассказать о каком-нибудь деле из вашей практики. О самом трудном деле.

Старков задумался. Самым трудным в его практике делом было расследование аморального поведения кандидата в члены партии старшего лейтенанта Гришуткина по поручению секретаря первичной парторганизации шестнадцатого ОВД в семьдесят пятом году. Но это читателю будет вряд ли интересно.

— Может быть, про Чикатило? Я участвовал в разработке одного из эпизодов этого дела. Журналистка поморщилась.

— Мне кажется, тема Чикатило исчерпала себя. Если только подать материал в неожиданном ракурсе. Например, что вы сомневаетесь, что все эти преступления совершил он, и считаете, что следствие заставили пойти по ложному пути, чтобы сокрыть истинного преступника.

— Зачем сокрыть? — поразился Старков.

— Ну, например, затем, что он был сыном одного из тогдашних руководителей области. А Чикатило не более чем жертва заговора высокопоставленных чиновников и руководства МВД. Такой поворот может быть интересен...

— Нет, нет, я ничего такого не считаю, — испуганно пробормотал Старков.

И стал лихорадочно соображать, что бы такое могло устроить дотошную журналистку.

— Может быть, Солоник? Я работал с ним...

— Ну, не знаю... О Солонике уже столько писали. Разве только дать развернутый портрет его богатого внутреннего мира...

— Я не знаю про его внутренний мир, — открестился Старков.

Журналистка в упор, выжидающе занеся перо над бумагой, смотрела на следователя.

— Вы бы хоть подсказали, что может быть интересно читателю, — взмолился Старков.

— Нашего читателя интересуют масштабные преступления, с максимально большим числом жертв, желательно убитых с особой жестокостью и впоследствии расчлененных. Это будоражит воображение, позволяет отвлечься от серых будней и несет некий социальный позитив, так как убеждает рядового гражданина, что его жизнь не настолько плоха, как ему кажется.

Может быть, у вас есть у вас что-нибудь подобное? Желательно из свеженького.

Самым свеженьким было дело гражданина Иванова. Там трупов хватало.

— Ну, не знаю, может быть, вас устроит Иванов?..

— Какой Иванов?

— Убийца.

— А сколько он убил?

— В общей сложности три десятка потерпевших.

— Да вы что? Три десятка?! — обрадовалась журналистка. — Ой как хорошо!

А он как убивал — руками, ножом или, может быть, удавкой? Хорошо бы удавкой... Читателю крайне интересны подобные детали.

— Он по-разному убивал...

Журналистка лихорадочно застрочила ручкой в блокноте.

Старков занервничал.

— Но дело в том, что я не знаю, можно ли писать об этом деле, так как оно, вполне вероятно, еще не закрыто и преступник не пойман.

— То есть вы хотите сказать, что кровавый маньяк, на счету которого десятки жертв, до сих пор находится на свободе и нашим гражданам угрожает смертельная опасность? — совершенно расцвела журналистка.

— Я ничего такого... Я просто хотел в качестве примера... — замямлил Старков. — Мне кажется, прежде чем писать об этом деле, нужно обратиться в министерство...

— А мы без ссылок на фамилии и имена, — понизив голос до шепота, предложила журналистка. — Просто как о факте, ставшем известным из конфиденциальных источников. Я думаю, за подобный материал редакция сможет даже заплатить. Я поговорю с Главным...

— Но если дело не закрыто...

— Так в том-то и дело! Если преступник не пойман, мы имеем возможность оказать следствию реальную помощь, сформировав общественное мнение и призвав население проявить сознательность.

— Нет, нет, я не имею права решить этот вопрос самостоятельно. Давайте я лучше расскажу о Солонике.

Журналистка заметно скисла.

— Ну хорошо, давайте о Солонике. А об Иванове не для печати. Просто лично для меня. Ну я прошу вас! Я больше никому!.. Честное журналистское слово! Ну неужели вы мне не верите? Неужели думаете, что я способна вас обмануть?

Не верить журналистке было трудно. У нее были такие честные, такие преданные глаза...

— Ну если не для печати... И без имен...

На следующий день популярный в стране еженедельник вышел с двустраничным интервью с “современным Шерлоком Холмсом”, где рассказывалось о похождениях более страшного, чем Чикатило, и на голову более профессионального, чем Солоник, маньяке, носящем самую распространенную в России фамилию Иванов.

И вышел еще один материал, в не менее популярном ежедневном издании, где ставился вопрос о дееспособности силовых структур, которые не в состоянии поймать серийного убийцу, терроризирующего страну.

Елки-моталки!..

В этот день бывший следователь Старков телевизор не смотрел. Не до него было. В этот день в квартире бывшего следователя Старкова беспрерывно звонил телефон.

— Здорово, Гена. Читали, читали про твои похождения...

И эти уже читали...

— Ну, ты даешь!.. С тебя причитается... С ума сойти!..

— Ты, твою мать, Шерлок Холмс, чего себе позволяешь?! Я к тебе как к человеку, а ты про Иванова?..

— Но я думал... Она говорила, не для печати...

— Это ты завтра в министерстве расскажешь. Сам расскажешь. Я за тебя отдуваться не намерен.

И еще куча звонков от неизвестных, но очень напористых граждан, которые узнали номер его телефона в редакции и просили помочь в расследовании запутанных дел и в розыске пропавших родственников, потому что на письма, направленные по адресу Бейкер-Стрит, им почему-то не отвечают, а в статье сказано, что в России Шерлока Холмса замещает он.

Господи боже ты мой!.. Это же надо так вляпаться! По самую... кокарду!..

И все из-за этой журналистки...

И еще из-за Иванова!.. Опять из-за Иванова! И тогда, и теперь!..

Все из-за него! Всегда из-за него! Всю жизнь из-за него!..

Черт его побери, этого Иванова!..

 

Глава 5

Урки газет не читают, но газеты пользуют и поэтому это интервью не пропустили.

— Гля, это же про нашего мочилу!

— Где? Про какого мочилу?

— Ну, про того, что наших братанов в Федоровке голыми руками положил.

— Ну-ка, ну-ка дай... Точно, он! Надо Папе показать!..

Папа прочитал статью от первой до последней буквы. Точно, он! Пять жмуров на Агрономической, четыре на Северной, четырнадцать в Федоровке... Он!

Правда, в статье ничего не говорилось о бабках в швейцарских банках. Только о трупах.

Папа перечитал интервью еще раз и помрачнел.

Выходит, жив Иванов. Положил кучу народа, хапнул чужие бабки и залег где-нибудь на дно в солнечной Ямайке! Падла!

Успокаивало единственное, что не одного только Папу сделал Иванов, а всех сделал. Всех! И ментов тоже. Видно, сильно он их допек, раз они в газетках жалобы тискают.

Папа поймал себя на том, что на этот раз держит сторону ментов. Может быть, первый раз в жизни! И жалеет, что они упустили этого Иванова.

Хреново работают нынешние следаки. Те, что были раньше, вцеплялись в шкуру, что твои бульдоги, — не оторвешь. Ни хрена не боялись — перли буром на перья и стволы с одним наганом. А эти... Эти чуть что, ОМОН вызывают и, сидя в машинах, ждут, когда братву мордой в асфальт ткнут. Куда им с Ивановым справиться.

Папа повздыхал по романтическому воровскому прошлому и вызвал одного из своих многочисленных “шестерок”.

— Соберешь мне газеты, где писали про мочилу. Все газеты до одной!

Шестерка кивнул.

— И приготовишь к вечеру машину.

— “Шестисотый”?

— Нет, “шестисотый” не надо. “Волгу”.

На “Волге” Папа ездил только на встречи со своими ментовскими приятелями. И что поразительно, это никого не настораживало. Это раньше вора, замеченного в связях с ментами, посчитали бы ссучившимся, собрали по этому поводу сход и осудили. А теперь всякий уважающий себя авторитет имел на прикорме кого-нибудь из ментовских и не считал зазорным сесть с ним за один стол.

— Бросишь в багажник коньяк, водку и что-нибудь из закуски. И телок подготовь.

— Сделаем в лучшем виде, Папа... Вечером Папа сел на заднее сиденье потрепанной черной “Волги” и коротко приказал:

— На ментовский стадион.

Через полчаса “Волга” притормозила перед въездом в спорткомплекс “Динамо”. Охранник проверил прилепленный к лобовому стеклу пропуск. Шлагбаум пошел вверх.

— Куда дальше? — спросил водитель.

Папа кивнул налево.

Возле служебного входа в административный корпус машина остановилась. Но Папа из нее не вышел, Папа ждал. Пока с крыльца не бросился вниз с распростертыми объятиями директор спорткомплекса.

— Рад, очень рад... — тараторил директор, распахивая дверцу и обхаживая Папу. Которого знал не как Папу, а как щедрого спонсора спортобщества “Динамо”. — Вы уже слышали? Ваши на России “бронзу” взяли!

Папа неопределенно кивнул.

— Самохину внеочередное звание присвоили. Майора!

Папа снова кивнул. Что можно было истолковать как радость. Хотя куда больше обрадовался бы, узнав, что субсидируемая им команда ватерполистов в полном составе во главе с новоиспеченным майором утонула в динамовском бассейне.

— Теперь появляется шанс пробиться на Европу...

Достал...

На втором этаже можно было повернуть направо. Или налево.

— Вы к нам по делу или размяться?

— Размяться, пожалуй...

Папа повернул направо в раздевалку. Где открыл свой шкафчик и снял с плечиков спортивную майку с большой прописной буквой “Д” на спине и груди и вытащил белые шорты и кроссовки. Если бы его в кроссовках и динамовской майке увидели его “шестерки”, у них бы зенки из орбит повыскакивали! А если бы они знали, что он вытащит из стоящей в шкафу спортивной сумки!..

Из стоящей в шкафу сумки Папа достал теннисную ракетку. Зажав которую под мышкой, пошел на корт.

Папа не играл в теннис. Негоже авторитетному вору скакать прилюдно в трусах, словно какому-нибудь сопливому пионеру. Но Папа состоял членом теннисного клуба и на этом основании присутствовал на тренировках и играх. Не на всех. Но в обязательном порядке на “генеральских турнирах”. Генеральских — это когда мячиком через сетку перебрасывались высокопоставленные милицейские чиновники. И даже будучи динамовским меценатом учреждал поощрительные призы.

— Физкультпривет.

— Аналогично!..

Папа сел на скамейку и стал наблюдать за игрой.

Сегодня выясняла отношения очень сильная, хотя почти не умеющая играть в теннис пара — начальник ХОЗУ Генеральной прокуратуры с заместителем министра внутренних дел.

Толстые дядьки, тяжело топоча, бегали по корту, пытаясь успеть за ускользающим мячиком. Их подбадривали криками немногочисленные, потому что равные им рангом, зрители.

Уф-ф...

Обессиленные игроки рухнули на скамейки, промакивая пот с лысин махровыми полотенцами.

Папа выставил приз — пол-ящика марочного, по полутысяче долларов бутылка, коньяка.

— О-о! — радостно загалдели члены теннисного клуба. И всей толпой завалились в сауну. К щедро накрытым столам.

За чей счет банкет, никто не спрашивал. Все давно привыкли, что не за их. Всегда не за их. И везде не за их.

— За высокие спортивные достижения! — провозгласил кто-то первый, традиционный в клубе тост. А дальше все покатило обычным порядком — как на охоте, на рыбалке или слете любителей игры в стоклеточные шашки. По универсальной схеме — наливай да пей. Причем в этом случае — во взятом с самого старта хорошем спортивном темпе.

Через час все были тепленькими. И были готовы к разговору. Потому что коньячок под икорку, балычок, камчатского краба да девочек располагает...

Поговорили про то.

Поговорили про се.

А между тем и сем про главное.

Про Иванова!

— Слышал я, у вас там опять неприятности — маньяк объявился, который чуть не две дюжины народа положил.

— Может, и положил... У меня этих маньяков каждый божий день...

— Да, расплодилось их нынче...

— И не говори! Раньше вся эта мразь по щелям таилась, а теперь повылазила. А все демократия — то можно, это можно. Все можно! Народ страх забыл! А и то верно — чего им бояться: что одного потерпевшего прибил, что сотню — наказание одно — пожизненное заключение. Вот они и лютуют.

— А сил не хватает, — подсказал Папа.

— Точно! Ни денег, ни техники. На второй комплект обмундирования средств нет! Вот я был в командировке в Канаде, там такая техника!.. У них любой самый задрипанный полицейский на иномарке ездит. Да кабы у нас столько всего было, да мы бы всех тех маньяков...

— На всех не дам. А на того, про которого слышал — пожалуй. Можешь закупать свою технику. Пора кончать с этим беспределом.

И все все поняли, потому что не дураки. Теннисист из Министерства внутренних дел — что учредителя призов интересует раскрутка какого-то конкретного дела и что он готов подтвердить свой интерес деньгами. А Папа понял, что одноклубник его понял.

Ведь умные люди всегда столкуются. Тем более состоящие в одной теннисной команде...

 

Глава 6

Не долго думая, Иван Иванович двинул фишки на номер тридцать два. И тяжело, если не сказать безнадежно, вздохнул. Он хоть и числился миллионером, вернее, даже миллиардером, но наличных денег имел лишь две тысячи долларов. И те подотчетные.

За столом, несмотря на то что на дворе было Монте-Карло, две трети игроков были новорусские нувориши. Узнавались они легко — по выстроеным из разноцветных фишек небоскребам. Очень многие столы издалека напоминали уменьшенные модели города Нью-Йорка. Да и не настолько уж уменьшенные.

— Слышь ты, дядя, чего у тебя фишки такие неустойчивые? — недовольно ворчали игроки, поправляя покосившиеся башни.

— Мосье что-то желает? — интересовался по-французски крупье.

— Давай, давай крути свой барабан! — отвечал по-русски игрок. — Пока я тебе все слово не назвал! Ну, шевелись!..

И игрок тянулся к рулетке.

Крупье бросал взгляд куда-то назад, и к столу подходили секьюрити. Видели возведенную на столе модель небоскреба Эмпайр Стэйт Билдинг и молча, с полупоклоном, уходили.

Таким клиентам были позволительны вольности за столом.

— Господа, ставки сделаны.

Шарик начал свой короткий бег по кругу и замер возле цифры тридцать два.

Крупье двинул в сторону Иванова гору разноцветных фишек.

— Я выиграл? — удивленно спросил Иван Иванович.

— Везет же дуракам, — недовольно пробормотал кто-то рядом.

Иван Иванович придвинул к себе выигрышные фишки и быстро разбросал их по столу. В нем пробуждался нездоровый азарт.

— Ставки сделаны.

На этот раз большая часть поставленных фишек проиграла. Но одна все же выиграла. И крупье вновь пододвинул к игроку фишки...

— Он еще и выигрывает, — доложил невзрачного, потому что, как все, в смокинге, вида молодой человек другому, чуть менее молодому человеку.

— Много?

— Пока тысяч двадцать.

— Не оставляйте его без присмотра.

— Есть.

Молодой человек прошел к столу, за которым играл Иван Иванович, и, сев рядом, сделал ставку. На то же поле, что “объект”.

“Объект” вновь выиграл. И наблюдатель тоже.

Наверное, действительно дуракам везет. И тем, кто на них ставит.

Потом Иван Иванович выиграл чуть не миллион.

И тут же, не сходя с места, спустил почти миллион. Ему то страшно везло, то жутко не везло, то опять везло... Но в целом все-таки, наверное, везло, потому что фишки прибывали.

Возле стола, где он играл, стали скапливаться зеваки. За Иванова болели.

— Он начинает привлекать излишнее внимание, — сказал не очень молодой человек молодому человеку. — Этого нельзя допускать.

— Но это просто везение. Ему везет... — попытался оправдаться молодой человек, не в силах оторвать взгляд от стола. Повторяя ходы Иванова, он тоже выигрывал. А сейчас не выиграл, потому что пропустил ход.

— Возьмите себя в руки.

— Есть!

Молодой человек подсел к Иванову и стал убеждать его прекратить игру.

— Главное, вовремя остановиться. Послушайте доброго совета. Я видел игроков, которые выигрывали гораздо больше, а уходили ни с чем. Не надо испытывать судьбу...

Иванов послушался. Он собрал выигранные фишки и обменял их на деньги. Денег было много, и в карманы они не входили. Пришлось часть совать за пазуху.

— Что он делает!.. Что он вытворяет!..

Иванов сунул за пазуху последнюю пачку и, поддерживая деньги на животе рукой, пошел к поджидавшему его такси.

Оттуда стремглав выскочил, предупредительно распахнув перед ним дверцу, водитель. Беззвучно прикрыл, обежал вокруг машины, сел на водительское сиденье. Повернулся к хозяину.

— Что же вы творите!..

— Что? — не понял Иванов, шаря под сиденьем упавшую пачку.

— Здесь деньги за пазуху не суют. И в карманы тоже. Здесь вам не Россия.

— А куда же они их суют? — удивился Иванов, прикидывая, куда еще можно запихнуть такую уйму долларов.

— Никуда не суют. Оставляют на депозите в казино.

Машина плавно тронулась с места. Куда — Иванов не говорил. Он здесь ничего не решал.

В снятых Ивановым апартаментах Иванова уже ждали. Ждал его личный бухгалтер.

Бухгалтер вытаскивал гроссбухи и вытаскивал калькулятор.

— Сколько вы сегодня потратили? — спрашивал он.

— Значит, утром заказал завтрак в номер... — начинал вспоминать Иванов, — потом сходил в кегельбан...

Бухгалтер все записывал.

— Все?

— Вроде все.

Бухгалтер складывал все цифры. И, строго глядя на Иванова, спрашивал:

— Тогда где еще три доллара?

— Какие три доллара?

— Дебет с кредитом не сходятся на три доллара.

— А может, вы неправильно посчитали?

— Я правильно посчитал. На что вы потратили три доллара?

— Не помню... А может быть, потерял?

И Иван Иванович начинал демонстративно шарить по карманам и искать в подкладке дырки. Но в новых импортных костюмах не бывает в карманах дырок.

— Нет?

— Нет...

— Тогда вспоминайте, вспоминайте.

— Может, я их швейцару дал, на чай? Точно — швейцару!

— Три доллара?! Ему бы вполне хватило одного.

— Но я же миллионер!

— Тем более! Их миллионеры очень хорошо умеют считать деньги. До цента. Вы поступили неразумно, потратив лишние три доллара. В следующий раз я буду вынужден высчитать их у вас из питания.

Ну это уж вообще хамство. То заставляют изображать мультимиллионера, то к трем долларам цепляются.

— Да ладно, отдам я вам ваши доллары.

— Из каких средств?

— Из своих, личных. Я сегодня в рулетку выиграл.

— Много?

— Много!

— Тогда попрошу вас сдать выигранную сумму.

— Как это сдать? Я выиграл!..

— Хочу напомнить, что вы играли не на свои деньги и, значит, все полученные на них дивиденды принадлежат не вам, а держателю основной суммы.

— Это мои деньги!! — вспылил Иванов.

— Не ваши. И даже не наши.

— А чьи тогда?

— Советского народа.

Иванов даже не нашелся, что ответить. Совсем с ума съехали! Какого народа?! Ни советского народа, ни СССР, где они проживали, давно нет.

— Нет никакого советского народа!

— Народа, может быть, и нет, а деньги есть. И, значит, они должны быть оприходованы в установленном порядке.

И, подняв к потолку палец, многозначительно добавлял:

— Экономика должна быть экономной! Прошу!

Послать бы этого бухгалтера куда подальше! Но тогда завтра он не получит ни копейки. Уже пару раз было — не получал.

Иван Иванович что-то невнятно ворчал и расписывался в отчете.

— Благодарю...

Уже несколько недель Иван Иванович вел очень странный и совершение чуждый ему образ жизни. Жизнь богатого человека. Каждый день он получал от бухгалтера деньги, которые просиживал и просаживал в ресторанах, казино и прочих злачных заведениях. Он мог ни в чем себе не отказывать в пределах отведенной ему суммы. Он и не отказывал — пил дорогие вина, ел лобстеров и экзотические фрукты, раздавал чаевые. В первые дни ел и пил все, что попадалось на глаза, без разбору, в умопомрачительных количествах. Потом сильно мучился животом и, отмучившись, снова ел. Потому что наконец дорвался.

Но довольно быстро наелся и перестал хлебать соусы ложкой, а стал ковыряться в салатах и горячем, как все. И почему-то стал частенько вспоминать о вареной картошке с укропом и подсолнечным маслом, которой в ресторанных меню не было.

Ладно, похоже, опять придется есть мидий под маринадом.

И ел...

Когда деньги заканчивались, Иванова посылали в банк, где он снимал со счета двадцать-тридцать миллионов и переводил их на другой счет. После чего опять шел вести праздный образ жизни — то есть пить, играть и путешествовать. Причем путешествовать в шкафу. Такая у него была причуда.

— Завтра в шестнадцать часов нам с вами надлежит прибыть в Стокгольмский филиал “Национального кредитбанка” для совершения ряда финансовых операций, — сообщал ему бухгалтер.

В общем, ваш шкаф Монте-Карло-Стокгольм через пять минут отправляется от третьей платформы.

И Иван Иванович, вздохнув, лез в шкаф. Теперь, после многочисленных класса “люкс” гостиничных апартаментов, тот уже не казался ему уютным.

Дверца шкафа захлопывалась, скрежетал в замочной скважине ключ, и шкаф трогался с места. Иван Иванович падал в кресло и включал видюшник.

По европейским автобанам со скоростью сто двадцать километров в час мчался мебельный фургон, забитый диванами и шкафами. Мчался на север.

В Стокгольме Иванов прямиком из шкафа отправлялся в банк, а после банка в казино...

И туда же — вначале в банк, потом в казино вслед за ним шли безликие, в неброской одежде усредненно-европейского вида молодые люди. Его соглядатаи. Они стояли рядом с ним в операционном зале, сидели за его игровым столом, жили в соседних гостиничных номерах...

— Ну что, кто-нибудь проявился? — спрашивал соглядатаев командир “наружки”.

— Нет, все чисто. Крутился там один подозрительный тип, мы на всякий случай потянули ниточку, но ничего не вытянули.

— Может быть, техсредства?

— Мы проверили его номер — все стерильно, — может, имеет смысл временно снять наблюдение?

— Ничего не снимать! Глаз с него не спускать! Башкой отвечаешь! — требовал командир. И отправлялся на доклад к начальству.

— Возле “объекта” все чисто, — сообщал он.

— Странно, очень странно... — удивлялось начальство. — Уже почти пять недель, и ничего. Может, ему следует вести более заметный образ жизни?

— Куда уж более заметный.

Что верно, то верно. Не найти “объект” невозможно. Скоро его все европейские собаки знать будут. Не говоря уж о швейцарах. И тем не менее на него никто не выходит...

Непонятно.

— Может, сделать небольшой перерыв? Мои люди с ног валятся. Кроме того, боюсь, они скоро примелькаются.

— Нет, продолжайте наблюдение в прежних объемах и незамедлительно докладывайте мне о любых подозрительных контактах.

— Есть!..

Иванов проигрывал в рулетку пару тысяч долларов, ужинал в престижном ресторане и шел отсыпаться в номер. Чтобы на следующий день, или через день, или через два отправиться куда-нибудь к черту на рога, куда-нибудь в Мадрид...

Такая жизнь... Жизнь богатого человека. Который того и гляди заплачет. И, по всей видимости, очень скоро заплачет...

 

Глава 7

В доме Старкова звонил телефон. Звонил с утра до вечера.

— Газета “Утренний экспресс”. Мы бы хотели взять у вас интервью...

— Я не даю никаких интервью, — еле сдерживаясь ответил Старков. И бросил трубку.

Черт его дернул встретиться с той журналисткой. Телефон забренчал снова.

— Мы восхищены вашей гражданской позицией, вашей мужественностью и бескомпромиссностью по отношению к бывшим коллегам. Только так можно искоренить...

Сволочи!..

Старков швырнул трубку на рычаги и выдернул из телефонной розетки вилку.

Но тут же раздался новый звонок — длинный, требовательный. Что за ерунда?... Старков тупо смотрел на телефон, пока не сообразил, что на этот раз звонят в дверь.

— Кто там?

— Ваша соседка снизу. Вы меня затопили, — заверещал недовольный женский голос. — Откройте немедленно!

Этого еще не хватало...

Старков открыл.

Перед ним стояла милая, смущенно улыбающаяся девушка. Та самая, которая у него брала интервью, журналистка.

— Так это вы?!.

— Извините, что приходится так, но по телефону к вам не пробиться.

Старков попытался захлопнуть дверь, но журналистка ловко засунула в щель между косяком и дверью носок ботинка.

— Нашему Главному очень понравился наш с вами материал, — затараторила она. — Статья имела хороший резонанс, в редакцию звонят читатели и требуют продолжения темы.

Старков нажал на дверь, но она не подавалась. Ботинок был особый — на три размера больше ноги, несминаемый. Журналистка хорошо подготовилась к интервью.

— Поймите, мы сделаем из вас национального героя — неподкупного борца с отечественным криминалом. Ну неужели вам не хочется прославиться? У нас звезды в очередь на интервью стоят, а вам бесплатно предлагают!

— Уберите ногу!

— В конце концов это ваша обязанность! Гражданская обязанность! Народ должен знать правду! В цивилизованном обществе, где понимают значимость прессы, журналистов дверями не защемляют!

Старков давил на дверь, журналистка верещала.

— Ну я прошу вас! Умоляю! Ну сильно, сильно умоляю!..

Старков давил и матерился тихим зловещим шепотом. Он не умел воевать с не совершавшими противоправных действий женщинами.

— Ой! Вы больно сделали! Вы мне ногу сломали! — вдруг громко вскрикнула журналистка. И заплакала.

Старков, испугавшись, ослабил давление. Журналистка протиснула в дверь плечо и голову.

— Неужели вы будете применять силу против женщины? Против девушки?

Применить хотелось. Очень хотелось.

— Ну пожалейте меня, если я не возьму у вас интервью — меня уволят и я умру с голоду, Я просто умру с голоду! Ну неужели вам меня не жалко?..

И пропихнула в квартиру полтуловища.

Старков ослабил давление и сдался.

— Черт с вами, проходите!

Журналистка, поправляя сбившуюся в схватке прическу, прошла внутрь.

— Вы не представляете, как я рада, — тараторила она, заискивающе заглядывая в глаза хозяину дома. — Может быть, вам не понравилась статья, но это не я, честное слово! Это редакторская правка! Они иногда так все перекроят, что материал узнать невозможно. Но больше такого не будет, Главный обещал...

Старков выглянул в окно, увидел стоящий посреди двора синий “жигуль”, выбирающихся из него пассажиров и отпрянул за шторку.

— Дьявол!.. Этого еще не хватало!

— Что такое? — активно заинтересовалась журна — листка.

— Они! — шепотом сказал Старков, вставая на колени и уползая в комнату.

— Кто они?

— “Кровники”, — рассеянно ответил Старков. — Мы так называем зэков, которые обещают отомстить посадившим их следователям. Большинство пугают, но эти могут и не пугать. Это, кажется, Сева Архангельский, у него при задержании брата застрелили, и он поклялся убить обидчиков. А я теперь пенсионер, за меня много не дадут.

Старков пролистнул блокнот.

— Точно, у него вчера срок кончился. Дрянь дело. Журналистка попыталась выглянуть в окно.

— Лежать! — хрипло гаркнул Старков. — В доме напротив может быть снайпер. — И подполз к телефону. Гудка не было.

— Так и знал — обрезали! Через две-три минуты они будут здесь...

Вот что, немедленно бегите вниз к телефону-автомату и звоните ноль два. Только пешком, не на лифте, чтобы с ними не столкнуться. Быстрее, я долго не продержусь.

Старков вытащил из ящика стола наградной “макаров”, загнал в него обойму и по-пластунски пополз к балкону.

Где-то далеко хлопнула подъездная дверь.

— Ну быстрее, быстрее же!

— Ага, я сейчас, — прошептала журналистка и на четвереньках побежала к двери.

Она незамеченной выскользнула на лестничную площадку и на цыпочках побежала вниз. Подъезд был пуст, но она слышала, как с шумом поднимался вверх лифт.

На первом этаже журналистка взяла себя в руки и спокойно, чтобы не выдать своего страха, вышла на улицу. Пересекая двор, инстинктивно обернулась на окна квартиры Старкова. И увидела!.. Увидела хозяина квартиры, который курил на балконе сигарету, высунувшись по пояс наружу.

Он тоже увидел ее и приветственно помахал рукой.

Ах он!.. Подлец!.. Журналистка даже заплакала от обиды.

— Идите, идите, — показал ей сверху Старков. — Счастливо. — И стал наблюдать природу.

В этот день он телефон не включал. Так было спокойней...

 

Глава 8

Второй помощник атташе по культуре посольства Соединенных Штатов Америки в Москве Джон Пиркс имел большие неприятности. Но не по линии культуры, а по основному месту своей работы.

— Как вы могли допустить!.. — бушевал начальник Восточного сектора и стучал кулаком по столу. — Вы поставили под удар наше учреждение, поставили под удар Америку!

— Виноват, сэр...

Джон Пиркс был виноват кругом, как всегда бывают виновны исполнители, провалившие операцию. Русские называют таких козлами отпущения. Вот он и был этим самым козлом.

— Вы грязно сработали, Джон. Как никогда грязно... Кто разрабатывал сценарий операции “Гамбит-2”?

— Я и майор Джордан...

Операция была разработана в лучших традициях тайных войн — руками русского киллера ликвидировать одного из крупных европейских банкиров, взять того с поличным и раздуть из всего этого политический скандал, с целью компрометации российского бизнеса, продвижения к власти настроенных проамерикански политико-экономических течений и защиты интересов США в зоне Европы. Заодно пугнуть потенцальных партнеров России, которые своими финансовыми вливаниями усиливают экономические и политические позиции главного американского противника.

Одна только прямая экономическая выгода, по подсчетам привлеченных экспертов, должна была составить три — пять миллиардов долларов в год. Не говоря уж о политических дивидендах...

А получился пшик. Потому что гладко прошла только первая часть операции — банкира киллер ликвидировал, а вот представить полиции его тело, в качестве “русского следа”, не получилось. Ушел киллер, убив четырех привлеченных для исполнения грязной работы мафиозников. Живым ушел...

— Вы хоть понимаете, что будет, если этот ваш Бизон развяжет язык?..

Еще бы не понимать!.. Такое будет!.. Бизон, конечно, знает немного, но вполне достаточно для того, чтобы сведущий в делах разведки человек мог докопаться до истины. И если он попадет в руки русской контрразведки, то те быстро просчитают заказчика акции и ее цели. После чего раздуют скандал, только уже со знаком минус скандал, потому что направлен он не против русских, а против американцев. Америка его, наверное, переживет, а вот куратор операции вряд ли. Куратора отправят в отставку, лишив пенсии. И это в лучшем случае, потому что в худшем отправят не на пенсию, а туда, куда он собирался отправить русского киллера.

Джон Пиркс тяжело вздохнул, что можно было истолковать как раскаяние.

Начальник слегка помягчел.

— Как вы могли допустить?.. — повторил он, но уже в иной тональности, в тональности вопроса.

— Наверное, мы недооценили степень его профессиональной выучки. Трудно было предположить, что он способен один справиться с четырьмя вооруженными противниками.

— Вы уверены, что один? Может, ему кто-нибудь помог?

— Никаких других следов на месте преступления обнаружено не было — только его и его жертв. Кроме того, Бизона видели пассажиры проезжавшего мимо туристического автобуса.

— Что они видели?

— Видели, как он убивал.

— Руками?

— Свидетели и результаты патологоанатомической экспертизы утверждают, что руками.

— Такое возможно?

— Я не являюсь специалистом в данной области.

— Ну так привлекайте специалистов!..

* * *

Специалистов такого рода удалось найти в армии.

— Разрешите войти, сэр?..

Восемь здоровенных — под потолок — зеленых беретов с трудом втиснулись в кабинет. Все они были инструкторами по рукопашному бою.

Джон Пиркс кратко обрисовал ситуацию.

Их было четверо — он один. Их вес под двести фунтов, его сто шестьдесят. Они были хорошо вооружены, он не имел ничего...

— И он их уделал? — с сомнением спросил один из инструкторов.

— До смерти, — подтвердил Джон Пиркс. — Они даже выстрелить не успели.

— Ну да, а зовут его Рэмбо-пять, — кивнул головой инструктор. — И было это в Голливуде.

— Вы считаете такое невозможным?

— В кино — запросто. Если ты Шварценеггер, а противники, подыгрывающие тебе, статисты. В жизни — нет. Тут, чтобы одного врага завалить, взопреешь...

— Ну почему, — возразили ему. — Если он прошел курс спецподготовки, а противник был слаб и не ожидал нападения...

Мнения разделились.

— Тогда предлагаю провести следственный эксперимент, — предложил перейти от слов к делу Джон Пиркс.

Быстро отыскали подходящую по рельефу и размерам площадку, пригнали на нее точно такой же, какой был обнаружен на месте преступления, “Фольксваген” и так же, как тот стоял, поставили.

— Вы, двое, садитесь на заднее сиденье, вы, двое, впереди. Вы между ними — вам играть роль пленника.

— Готовы?

Инструкторы с трудом ворочались в тесной для них машине.

— Готовы. Минутная пауза...

— Начали!

Инструктор, игравший за Бизона, вдруг резко дернулся вперед, ткнул одного из зажавших его охранников локтем в горло, другого кулаком в лицо и почти сразу же лбом ударил в основание черепа еще одного, того, что сидел на переднем сиденье.

Завершить атаку ему не дали, скрутив руки за спину и надавав тумаков.

— Да, примерно так все и было, — кивнул Джон Пиркс. — Только более удачно, чем у вас.

— Но это надо быть очень сильным бойцом, — сказал инструктор, — очень сильным...

“Выходит, он такой и есть, — подумал Джон Пиркс. — Хотя, глядя на него, не скажешь. Глядя на него, не поверишь, что он вообще способен ударить человека. Очень обманчивая внешность. Возможно, те его жертвы тоже обманулись”.

— Если бы мы могли узнать о характере нанесенных травм, мы могли бы сказать больше, — предложили свои услуги инструкторы.

— Это пожалуйста.

Джон Пиркс прочел выдержки из заключения патологоанатомической экспертизы. Судя по ним, потерпевших переехал трактор. Причем два раза — туда и обратно.

— Ого! — присвистнули инструкторы по рукопашке. И внесли поправки в ранее сделанные выводы. — Это надо быть не сильным бойцом, это надо быть выдающимся бойцом. Каких у нас — единицы.

“Получается, у русских лучшие кадры, чем у нас, — сделал вывод Джон Пиркс. — Что может быть ценной развединформацией”.

И отправился докладывать выводы начальнику Восточного сектора.

— Все сходится — это Бизон, — сообщил он. — Эксперты оценили его возможности как выдающиеся.

Что не радовало, потому что обладатель этих способностей был жив и был неизвестно где.

— И что он теперь делает? — задал риторический вопрос начальник Восточного сектора.

— По всей видимости, залег на дно.

— На какое дно?.. Вы хотите сказать, что его утопили? Или он сам утопился?

— Нет, я не это имел в виду. На русском криминальном сленге “лечь на дно” означает спрятаться после совершения преступления.

— Что вы намерены предпринять для его розыска?

— Для начала объявить в международный розыск по линии Интерпола и местной полиции. Тем более что они на него теперь тоже зуб имеют.

— Какой зуб?

— Это так русские говорят, когда кто-то к кому-то имеет какие-нибудь претензии.

— А зуб тут при чем? Если кто-то к кому-то имеет претензии, он должен обратиться в суд. Джон Пиркс пожал плечами.

— Русские не любят обращаться в суд, они предпочитают разбираться сами. Часто кулаками. Может, поэтому и говорят про зуб...

А про себя вспомнил еще несколько труднопереводимых русских поговорок, в которых использовались идиоматические выражения, не имеющие достойных аналогов в английском языке.

Ну, Иванов...

Ах, Иванов...

Чтоб Иванова...

Черт его дернул связаться с этим Ивановым...

 

Глава 9

Юрий Антонович в который уже раз пытался разобраться в том, что произошло в Швейцарии. Для чего даже заказал топографический макет местности, который исполнили в огромном деревянном ящике, заполненном до самого верха песком. В ящике были насыпаны с соблюдением масштаба один к тридцати холмы, по склонам высажены рощи, между картонных прямоугольников домов проложены улицы, перерезаемые стеклярусными полосками рек и ручьев.

— Мы пришли отсюда, — показал длинной указкой направление телохранитель. — Вот мы.

После чего поднял и воткнул в песок четыре купленных в ближайшем “Детском мире” “оловянных” солдатика.

— Люди Королькова появились отсюда...

Передвинул, воткнул еще пять солдатиков.

— Здесь находился покойный полковник...

Телохранитель был из бывших военных, не раз участвовал в штабных играх и поэтому очень хорошо разбирался в диспозициях, тактиках и прочих военных премудростях.

— Наше... — телохранитель на мгновение запнулся, но быстро нашел нужное слово. — Наше подразделение вышло на исходные позиции в пятнадцать ноль пять.

В пятнадцать сорок семь противник сконцентрировался в...

— А Иванов? — перебил Юрий Антонович.

— Иванов в это время находился здесь.

Телохранитель пошарил в коробке с солдатиками, но смог нащупать только всадника на коне, потому что фигурки солдат кончились.

— Это будет Иванов.

Иванов на вздыбленном вороном жеребце с шашкой наголо встал посреди банковской площади. Среди прочих оловянных фигур он выглядел самым воинственным и напоминал верховой памятник какому-нибудь великому военачальнику.

— Теперь внимание. В шестнадцать семнадцать подъехали две патрульные полицейские машины.

Телохранитель за отсутствием машин уронил на песок две модельки танков, уперев их пушки в солдат.

— Отчего диспозиция изменилась следующим образом.

Сдвинул всех солдатиков в кучу, расположив вокруг всадника. Теперь Иванов точно напоминал великого полководца в окружении преданных войск во время исторической баталии.

Сгрудившиеся фигуры быстро столковались друг с другом и так же кучей, не выпуская из круга всадника, проследовали в ближайший парк. Развитие дальнейших событий Юрий Антонович знал, потому что в них участвовал, но следить за солдатиками было интересно.

— ... в момент, когда подручные Королькова, — телохранитель ткнул пальцем в одного из солдатиков, — хотели убить Иванова, — показал на всадника и придвинул к нему вплотную двух солдат, — тот сумел вырвать у них оружие и открыть стрельбу на поражение.

Телохранитель сказал:

— Паф, паф...

И уронил на песок двух солдатиков. После чего всадник во весь опор поскакал к недалеким кустам. Вслед за ним в штыковую бросились солдатики. Не все, самые отчаянные. Всадник нырнул в кусты, и в ту же секунду телохранитель четыре раза сказал “паф”:

— Паф, паф, паф, паф...

Четыре солдатика упали навзничь.

— Если учитывать расстояние, — телохранитель провел указательным пальцем от павших солдат до кустов, — и скорость ведения огня, то он показал очень хорошие результаты. Выдающиеся результаты!

— Кто? — автоматически переспросил Юрий Антонович.

— Иванов! Выстрелив четыре раза, он ни разу не промахнулся, ранив одного и убив наповал трех противников. Хотя стрелял из не знакомого ему оружия, стрелял на бегу и стрелял в движущиеся мишени.

На макете имевшие место в Швейцарии события выглядели очень наглядно и очень убедительно.

— Я проиграл все возможные варианты его бегства — этот оказался самым удачным. Если бы он начал стрелять чуть раньше или чуть позже, эффект был бы иным.

— Почему?

— Выстрелив мгновением раньше, он обозначал свои намерения и направление атаки, и его противник мог залечь и окопаться. А так его скрыли кусты, и выстрелы прозвучали неожиданно.

С другой стороны, если бы он затянул со стрельбой хотя бы на несколько секунд, то ветки и листва перекрыли бы ему обзор, мешая прицеливанию.

Он выбрал самый удачный момент. Единственно возможный момент.

— Неужели он такой ас, что все предусмотрел? — не поверил Юрий Антонович.

Телохранитель ответил не сразу, но ответил однозначно и ответил твердо.

— Судя по всему — да!

Юрий Антонович еще раз посмотрел на лежащих на песке шесть солдатиков и на ускакавшего в неизвестном направлении Иванова и сильно помрачнел.

Очень неприятно иметь в противниках человека, который умеет выбрать для стрельбы единственно верное мгновение...

Но тем важнее его найти, причем как можно быстрее найти. Потому что даже самый гениальный снайпер бессилен против противника, который стреляет первым...

 

Глава 10

На этот раз сборы были недолги.

— Готовьтесь в дорогу.

— Когда?

— Прямо сейчас. Мы зайдем за вами через десять минут, к этому времени вы должны быть готовы.

— А куда ехать-то?

— В Нью-Йорк.

— Куда-куда?! — ахнул Иванов.

— В город Нью-Йорк. Чему вы так удивляетесь?

— Но это же... Это же за океаном!

— Ну да, за океаном. Так что несколько дней вам надо будет потерпеть. Но зато не придется иметь дело с иммиграционными службами. Не забывайте, вы ведь находитесь в розыске...

И, выходит, опять ваш шкаф отправляется через... Через океан отправляется. Потому что был междугородным, а стал межконтинентальным!

Шкаф закрыли, засунули в контейнер и повезли в ближайший порт, где, сунув крючья в проушины, вздернули башенным краном вверх и опустили в трюм судна-контейнеровоза. Но ничего этого Иванов не видел. Он лишь чувствовал толчки и колебания. Вначале редкие и резкие, потом частые и очень равномерные.

Похоже, поплыли...

Полным ходом, переваливаясь с борта на борт на боковой волне, судно шло через Атлантику. Шло в Америку. Пятью метрами ниже ватерлинии в трюме в контейнере, в шкафу, на откидной полке лежал Иванов — единственный тайный пассажир контейнеровоза, И страдал. Сильно — когда судно катилось с волны вниз, но еще сильнее, когда всплывало вверх.

О-о-ох!..

Когда всплывало вверх, горький комок подкатывал Ивану Ивановичу под кадык и норовил выплеснуться наружу. В замкнутом, без окон шкафу морская болезнь донимала особенно сильно.

Плавно — вверх...

Плавно — вниз...

Плавно...

Когда же это кончится?.. Мамочка моя!..

Кончилось нескоро — через семь дней.

Контейнеровоз пришвартовали к портовой стенке, краны, разом закачав стрелами, выдернули из трюмов контейнеры, составили их в штабеля.

Но это было уже не страшно, это было всего лишь один раз вверх и один раз вниз.

Потом приехали грузополучатели, которые быстро разобрали контейнеры и растащили их до трейлерам. Далее шкаф поехал сушей на полуприцепе арендованного на сутки грузовика. Поехал по Америке.

Американские дороги тоже очень хорошие, почти такие же, как в Европе, а может, даже лучше...

Направо...

Налево...

Стоп...

На каком-то полузаброшенном складе контейнер разгрузили. И перетащили шкаф в фургон, который отвез груз по адресу...

— Здравствуйте!

Лица были те же самые. Те же самые, что в Европе.

— Как доехали?

— Спасибо, хуже некуда.

— Ну-ну... Сейчас вы отдохнете, выспитесь, а завтра с утра вам нужно будет...

Что нужно будет, можно было не говорить, Иванов и так знал — нужно будет съездить в какой-нибудь очередной кредит-банк, чтобы снять со счета и перевести на другие счета несколько десятков или сотен миллионов долларов.

Хотя в принципе можно было не ездить и не переплывать океан и вообще из дома не выходить, воспользовавшись обезличенными формами обслуживания или оформив на кого-нибудь доверенность. Но почему-то нельзя было обезличенно, нужно было лично...

Иванов съездил в банк, где распорядился снять со счета энную сумму и перенаправить по представленным адресам...

Чтобы, спустя день, неделю или месяц, в Мексике, на Филиппинах или еще где-нибудь местная компартия выдала в виде матпомощи семьям бастующих шахтеров продуктовый паек. Или через третьи страны закупила оружие для грядущих боев с мировым капиталом. Или напечатала несколько тысяч листовок, которые романтичные юноши-революционеры пойдут расклеивать под носом полиции на стенах и заборах и за что будут схвачены и смертным боем биты в участке, а может быть, даже убиты.

И пойдут деньги на Кубу — первый и, наверное, последний выдвинутый к американскому континенту форпост капитулировавшего на шестой части суши социализма. И пойдут в саму Россию тем же шахтерам и в местные партячейки для закупки канцелярских принадлежностей и ксероксов для размножения агитпродукции. А может, и оружия для грядущих боев.

И хоть нынче Россия во мгле, все равно еще не вечер и не известно кто кого. Пока народ безмолвствует, позволяя натягивать на себя капиталистическое ярмо, но придет время — поднимется. Пусть не сегодня и не завтра, пусть через пятьдесят или даже сто лет, но обязательно поднимется. Вернее сказать — восстанет и здесь, у нас, и не у нас — весь мир голодных и рабов... и тогда прорастут посеянные зерна и обязательно при — годится купленное и зарытое в землю оружие...

Иван Иванович переводил деньги и возвращался в отель.

— Что дальше? — спрашивал он.

— Ничего. Вы свою работу выполнили, спасибо, можете возвращаться назад.

— В шкафу?! В шкафу не поеду!

— Почему?

— Не поеду и все! Что я вам, белье, чтобы меня в шкафу держать!

— Но вы попали сюда нелегально и, значит, выбираться отсюда придется так же...

И пассажирский шкаф, дав длинный гудок, отвалил от стенки седьмого грузового причала.

Господи, когда же это кончится!..

Кончилось неожиданно быстро. На второй после возвращения в Европу день.

— Знакомьтесь, это ваша жена.

Жена была очень даже ничего, высокая, худая, длинноногая и красивая, как фотомодель. Но у Иванова уже была жена, там, в России, маленькая, толстая, коротконогая и очень вредная.

— У меня уже есть жена, — напомнил он.

— Да? Ну пусть еще будет, — легко нашел выход из положения его собеседник. — Человек вашего достатка может позволить себе много жен. Так что знакомьтесь.

Новоиспеченная жена протянула руку и улыбнулась.

Иванов тоже улыбнулся и тоже протянул руку.

— Маргарита, — представилась она.

— Иван Иванович, — торопливо сказал Иванов. — То есть я хотел сказать Ваня...

Но Ваня звучало как-то не очень.

— Иван, — поправился он, — Иван Иванов.

Потом он ходил по ресторанам и казино. С женой. Под ручку. Маргарита влюбленно смотрела на своего избранника, застегивала ему пуговицы, ластилась, трепала по щечке и прилюдно чмокала в кончик носа.

Но на ночь ушла спать в соседнюю комнату.

Иван Иванович остался.

“Жена какая-то, — думал он. — Как будто без нее было плохо... Ну, вообще-то, иногда было. Все-таки я мужик”.

Иван Иванович ворочался с бока на бок, вспоминая дневные поцелуйчики и объятия.

А она ничего! Фигура, лицо... И вообще... А ноги... Только почему, если жена, отдельно легла?

Иван Иванович встал и ощупью пошел к двери.

Что за ерунда — если жена, значит, жена!

Открыл дверь, прошел по коридору на цыпочках несколько шагов, замер, прислушиваясь.

Кажется, спит.

Потянулся к ручке двери, но вдруг что-то сообразил — напряг торс и мышцы рук, выдвинул вперед подбородок, чтобы придать лицу мужественное выражение, попытался втянуть висящий на резинке трусов живот. Но весь втянуть не смог, только часть.

Раздался он на дармовых харчах.

Толкнул дверь и, твердо ступая, пошел прямо к кровати. Но, дойдя, скис и остановился, переминаясь с ноги на ногу.

— Вы что-то ищете? — спокойно спросила из темноты Маргарита.

— Я? Да... То есть нет. Я к тебе пришел.

— Зачем?

— Как зачем? — возмутился Иванов. — Ты же мне жена! Он так сказал.

И вдруг, решившись, отбросил край одеяла и толкнул внутрь, в тепло постели, ногу.

— Стоять! — очень спокойно и очень тихо сказала Маргарита.

И в его полувтянутый живот воткнулось холодное дуло пистолета. Отчего живот наконец втянулся окончательно.

— Вы чего это, чего? — сипло прошептал Иванов.

— Идите спать, — сказала Маргарита. — Поздно уже.

— Но вы же жена, — промямлил Иванов.

— Я не для этого жена, — пояснила она.

— А для чего?

— Для обеспечения вашей безопасности.

— Вы? Вы же женщина, — поразился Иванов.

— Я, между прочим, мастер спорта по пулевой стрельбе. И, если что, не промахнусь.

Маргарита убрала пистолет и повернулась на бок. Иванов потоптался несколько минут на месте и пошел к себе.

Какая же это жена — какая-то чугунная баба, а не жена...

Так и оказалось — Маргарита железной рукой взяла супруга в оборот.

— В гостиницах больше не живем — дорого. Купим загородный дом.

Купили.

— Бытом я заниматься не буду!..

Наняли челядь.

— Ваш водитель...

Ваш садовник...

Ваша горничная...

Ваш телохранитель...

Слуг было много, но все они были какими-то одинаковыми — все с рязанскими мордами и малоразговорчивые. И очень плохо выполняли свои обязанности. Садовник выкорчевал по периметру забора всю растительность, перепахал землю и вырубил возле окон кусты. Горничная шаталась по дому, часто зависая возле окон и, кажется, ничего не делала.

— Давай уволим горничную, — предложил Иван Иванович жене.

— Зачем?

— Она дура и хамка. Вчера сказала мне, чтобы я к ней не привязывался.

— Вот и не привязывайся, — сказала жена. И весь разговор.

Поездки по банкам продолжались, но теперь, слава богу, не в шкафу, теперь в собственной машине с собственным водителем, в сопровождении жены и телохранителя.

Водитель предупредительно, с полупоклоном открывал ему дверцы, улыбался, сдувал пылинки и заискивающе заглядывал в глаза.

В машине переставал обращать на него внимание.

— Поезжай тише, — требовал Иванов.

— Я лучше знаю, как ехать, — грубо отвечал водитель.

— Ты как со мной разговариваешь! Я тебе кто? — возмущенно орал Иванов.

Но все только ухмылялись.

И Иванов быстро вспоминал, кто он.

Никто.

Сзади за машиной шла еще одна машина с неприметными на вид водителем и пассажиром. Но очень зоркими водителем и пассажиром.

— Вон тот красный “Фольксваген”, — показывал пассажир.

— Вижу. Номер другой.

— Номер ничего не значит, номер можно сменить.

— Нет, все-таки нет, у того обивка сидений другая была.

И водитель с пассажиром замолкали, внимательно наблюдая за потоком машин.

И где-то совсем сзади, прикрытый десятками автомобилей, шел микроавтобус, набитый одинаковыми на вид молодыми людьми. Несмотря на жару, все они были в костюмах хорошего покроя, но со слегка асимметричными плечами...

Иван Иванович приезжал на место, где перед ним услужливо распахивали дверцы и где ему на шею вешалась любящая жена.

Потом ехал домой...

И та машина, что шла сзади, тоже ехала. В расположенный по соседству дом.

Уставшие пассажиры высаживались в подземном гараже, на ходу расстегивая воротники рубах и стягивая пистолетные сбруи. После чего шли на доклад.

— Сегодня ничего подозрительного не было.

— Ладно, идите отдыхать. Сергей, не забудь, что в час заступаешь на “вышку”.

В час ночи Сергей поднимался по винтовой лестнице на чердак, где, приняв вахту, вползал на высокий стул, установлений против забранного матовым стеклом оконца, и припадал глазами к окуляру сорокакратного, закрепленного на специальном штативе бинокля. И два часа не отрываясь осматривал прилегающую к дому Иванова территорию.

Пусто — никого и ничего...

— Ничего, — докладывал начальник “наружки” Шефу. — Боюсь, мы так никого не дождемся.

— Почему?

— Вряд ли его будут искать в кабаках и ночных клубах. Будут — по низам, по дну, на которое, считают, он залег. Он не прячется, и это лучшая маскировка.

— Что вы предлагаете?

— Предлагаю дать им в руки ниточку...

Деньги со счетов были сняты и были перетасованы. Эту часть комбинации Иванов отыграл. И теперь можно было рискнуть...

— Хорошо, действуйте.

Через несколько дней в России, в квартире Иванова, раздался телефонный звонок. Трубку взяла его жена. Российская жена. Законная жена.

— Вот вы здесь, милочка, живете и ничего знать не знаете, — сказал женский голос.

— Что не знаю? — не поняла жена.

— Про мужа вашего не знаете. Вот вы здесь, а он там с бабой по заграницам разъезжает. И, между прочим, ее своей женой называет, при вас-то живой! И еще с ней в казино ходит и дорогие подарки дарит! Поэтому она такая вся расфуфыренная!

— С чего вы взяли?! — вспылила первая и законная жена.

— Люди говорят! Потому что их видели. В Париже!

— А вы, кто вы такая?

— А это не важно. Только я бы на вашем месте этой стерве все глаза выцарапала!..

И бросила трубку.

И законная жена бросила.

И мужчина, который снимал квартиру в соседнем, через стенку, подъезде — тоже.

А другой, который жил напротив, дождавшись конца разговора и на всякий случай выждав еще минуту, выключил магнитофон.

Оказывается, Иванов не смотался в Южную Африку, не уехал в Ирак и не прятался в Парагвае! Оказывается, он был рядом, был под боком, был во Франции!

Кто бы мог подумать...

Теперь жизнь Иванова должна была измениться. Скоро измениться. И не в лучшую сторону измениться...

 

Глава 11

Статья называлась “Кровники”. Подзаголовок — “Приключения русского Шерлока Холмса”.

В статье рассказывалось о зэках, мстящих посадившим их следователям, и о Севе Александровском, у которого при задержании ОМОН пристрелил двух братьев и еще полдюжины каких-то родственников, за смерть которых тот поклялся отомстить ментам после отсидки.

Месть пришлась на день, когда журналистка брала интервью у одного из участников тех памятных событий. У известного читателю отечественного Шерлока Холмса, может быть, последнего честного и по этой причине отправленного начальством в досрочную от — ставку сыщика.

М-м...

Далее описывался бой местного значения, развернувшийся между превосходящими силами преступников, с одной стороны и следователем с журналисткой — с другой. В статье фигурировал наградной, с золотыми буквами маузер, подаренный следователю лично Брежневым за поимку серийного маньяка Михайлова и разоблачение узбекских взяточников, снайперы спецназа в доме напротив, нанятые Севой, куски штукатурки, выбитые пулями из стен, ответные, чрезвычайно меткие выстрелы следователя, крики “Держись, девочка!” и попытка закрыть ее своим телом, когда в форточку должна была влететь граната...

Материал был хорош и читался как хроники Великой Отечественной войны. В конце журналистка сообщала, что следующим мстителем будет остающийся на свободе суперкиллер Иванов, про которого Старков, совершив гражданский подвиг, отважился рассказать свободной прессе и который обещал с ним за это разобраться, придя со дня на день. О чем газета обязательно сообщит читателю в одном из ближайших номеров.

“Идиотка! — бесился про себя Старков. — Это ж надо такое придумать! Вначале, с дуру, ему, а потом ей! Убить ее за такое мало!..”

В дверь позвонили.

“Если она, спущу с лестницы”, — твердо решил Старков.

И засучил рукава.

Но это была не она. На площадке стоял хорошо одетый мужчина с кейсом.

— Редактор телекомпании “Страна”.

И протянул визитку.

— Мы готовим цикл передач, посвященных истории российского сыска...

— Я не даю интервью, — на всякий случай сказал Старков.

— Мы не за интервью. Мы хотим привлечь вас в качестве главного консультанта. Двести долларов.

— Что двести долларов? — не понял Старков.

— Двести долларов в месяц, — улыбнулся продюсер, — если вы, конечно, согласны.

Старков вспомнил барахлящий с незапамятных времен холодильник, продавленный диван, свой рассыпающийся от старости “Москвич” и свою пенсию.

— Ну, в принципе...

— Тогда завтра в десять часов мы пришлем за вами машину.

Машину за Старковым, кроме оперативных, еще не присылали. Что было приятно.

— Ну, хорошо...

В десять ноль-ноль машина была у подъезда. В офисе телекомпании длинноногие, в мини-юбках девицы напоили его кофе. И проводили в кабинет генерального продюсера.

— Вы знаете, почему народ не любит милицию? — с порога спросил Старкова продюсер.

— Ну, я не знаю...

— Потому что милиция совершенно не заботится о поддержании своего имиджа. Вы видели, как Голливуд прописывает образы своих полицейских? Любо-дорого посмотреть! А у нас выплескивают сплошной негатив — все милиционеры взяточники, садисты и тупицы. А ведь на самом деле не все. Ведь не все?

— Ну, конечно...

— Так вот, мы решили сломать устоявшуюся порочную практику, поставив себе цель реабилитировать отечественных сыскарей в глазах населения, для чего провести ряд полномасштабных пиаровских акций, направленных на смену сложившимся стереотипам... Как считаете — хорошее дело?

Старков не успевал следить за витиеватой мыслью продюсера. Но на всякий случай согласился.

— Ну, наверное...

— Именно поэтому мы предпочли более привычную зрителю документально-игровую стилистику изложения материла... Сколько можно заполнять “ящики” говорящими головами и прокладками с крылышками? Нужны динамика, действие! Нужен герой!.. Вы согласны?

— Ну, в целом!..

— Я очень рад, что наши взгляды подобны, что мы нашли с вами общий язык, — искренне обрадовался продюсер. — Остался пустяк, так, некоторые формальности.

И бросил на стол скрепленные в углу скобой степлера бумаги.

— Вам нужно расписаться здесь и здесь. Ну что, вы согласны с предложенной нами художественной концепцией? С той, которую мы с вами здесь только что обсудили. Или вы не согласны с созданием положительного образа отечественного милиционера?

— Ну, почему же?..

Старков расписался.

— Вот и прекрасно.

Продюсер бросил бумаги в стол и закрыл его на ключ.

— Мы вызовем вас, когда вы нам понадобитесь. Спасибо.

Старков встал и пошел к двери. Но тут вспомнил про обещанные деньги. Было, конечно, неудобно крохоборствовать перед лицом высокого искусства, но холодильник надо было чинить.

— Простите, ради бога. Но тут вот говорили... Насчет денег говорили...

— Ах, денег... Ну что вы... Это не сейчас, это потом... Совсем потом! Мы ведь не магазин или газета какая-нибудь — телевидение — это процесс — проекты, сценарии, согласования, работа с каналами, мизансцены, статисты, бутафоры... Сплошная головная боль. Мы даже еще не знаем, будет ли передача. Но как только... Так сразу...

Возвращаясь домой на троллейбусе, Старков пытался вспомнить, о чем они там договорились и о чем говорили. Но вспомнить не мог — говорили много, но как-то все в общем целом...

Ладно, время еще есть — пока они напишут сценарий и договорятся с каналами, он успеет все хорошенько обдумать...

Передача вышла через неделю.

Старков смотрел по первому каналу новости и чуть с кресла не упал, когда сразу после них увидел на экране свою физиономию.

Ни фига себе!..

Угрюмый голос за кадром сообщил, что телезрителям выпала редкая возможность познакомиться с человеком закрытой профессии, которых обычно не показывают по телевизору, — со следователем по особо важным делам, с русским Пинкертоном и Шерлоком Холмсом, в одиночку раскрывшим сотни запутаннейших дел.

После чего зазвучала хорошо узнаваемая музыка из отечественного сериала про английского сыщика и лицо Старкова на глазах зрителей стало превращаться в лицо популярного актера в гриме Шерлока Холмса.

У Старкова отпала челюсть. Потом он взвыл и швырнул в экран тапкой.

Но диктор не обратил на тапку никакого внимания. Он рассказывал о подвигах героя передачи, интриговал и обещал скорое незабываемое зрелище.

— Это тот случай, когда жизнь вносит свои коррективы, когда реальность превосходит самые смелые сценарные ходы, — вещал он. — Готовя эту передачу, мы не могли предполагать, что станем свидетелями удивительных событий...

Музыка зазвучала еще громче, приобретая нотки бравурности.

— Совсем недавно, буквально несколько дней назад, наш герой попал в серьезную переделку. Но мы не будем об этом рассказывать, потому что слова бессильны передать трагизм ситуации. Мы реконструировали события того памятного вечера, документально, шаг за шагом воспроизведя действия каждого из его участников...

По экрану заметались какие-то фигуры. Мордатые, с узкими, как школьные линейки, лбами, с наплывающими на глаза надбровными дугами, в наколках и шрамах урки-статисты с автоматами наперевес выскакивали из огромного черного джипа.

Перед ними с микрофоном в руках туда-сюда бегал ведущий.

— Это так называемые “кровники”, — комментировал он происходящее. — Несведущим людям поясню: “кровниками” на милицейском жаргоне называют преступников, которые пытаются отомстить следователям, посадившим их на скамью подсудимых. Это именно такой случай.

Известный рецидивист и убийца Упырь...

Какой Упырь?! Что он такое городит?!

— ...несколько дней назад сбежал из мест заключения, убив двух охранников и завладев их оружием... Почему сбежал-то?!!

— Сбежал с единственной целью — отомстить следователю, засадившему его в тюрягу. Отомстить нашему герою.

Бандиты с автоматами добежали до подъезда и, прыгая через три ступеньки и сбивая с ног приклада — ми встретившихся на пути жильцов дома, побежали на пятый этаж.

— Вряд ли их способен кто-нибудь остановить, это просто невозможно, — заходился криком ведущий, прыгая вслед им по ступенькам. — Хочу напомнить, что вес Упыря сто десять, килограммов, сто десять килограммов хорошо натренированных на убийство мышц, одних только мышц, потому что нагулять на зоне жир невозможно!

Бандиты добежали до заветной двери и стали колотить в нее ногами и прикладами автоматов.

Дверь не могла долго выдерживать такой напор. Дверь рухнула, и зритель увидел стоящего в глубине коридора благородного, с лицом Алена Делона следователя Старкова. Он был в тапочках и парадной, при всех медалях и знаках отличия форме.

— А-а, Упырь, — спокойно сказал он. — Зачем ты здесь? Ведь тебе еще десять лет сидеть.

— Меня “зеленый прокурор освободил”, чтобы я тебя, мента поганого, завалил, — заорал Упырь.

— Не делай глупостей. Брось оружие, и я договорюсь, чтобы тебе списали побег, — ровным голосом сказал следователь.

— Поздно!..

Упырь развернул в сторону следователя автомат. Но тот не тронулся с места, а каким-то неуловимым движением выдернул из-под мышки пистолет.

— Я буду вынужден стрелять! — сказал он.

Тут в коридор, толкая друг друга, полезли остальные бандиты.

Но следователь не стал в них стрелять, он задрал дуло пистолета вверх.

— Первый выстрел в воздух, второй в ноги, третий на поражение, — предупредил он. Ведущий задохнулся от счастья.

— Да, даже в такой ситуации наш герой вынужден следовать уставу. Сколько еще милиционеров должны погибнуть от пуль преступников, прежде чем силовые министры удосужатся переписать не соответствующий современным реалиям устав...

— Ну все, сейчас я тебя завалю! — заорал Упырь. И все заорали и задергали затворами автоматов.

— Последний раз предупреждаю — сдавайте оружие. Все!

Бандиты заржали и заругались.

Следователь выстрелил в потолок.

И три раза выстрелил в конец коридора.

Три бандита, схватившись за руки и за ноги, упали на пол.

Упырь нажал на спусковой крючок, но автомат дал осечку.

Следователь направил на него пистолет.

— Ну, давай, мент позорный, стреляй, мочи, твоя взяла! — завопил Упырь и рванул на груди рубаху, открыв богатую татуировку.

Но следователь медлил, а потом вдруг отбросил пистолет. И сказал:

— Нет, ты мне нужен живой.

Упырь бросился вперед.

— Сто десять килограммов! Сейчас он размажет его по стенке, — бесновался ведущий.

Но следователь поднырнул под тушу Упыря и, проведя прием, перебросил его через себя.

— Вы видели это, вы видели, — ревел ведущий. — Какая техника! Но надо его добить, надо пнуть его между ног, надо сделать смятку! Что же он медлит?...

Но следователь не стал пинать между ног, он вытащил из кармана и ловко защелкнул на запястье Упыря браслет. .

— Вы арестованы. Предупреждаю, что вы имеете право хранить молчание, что все сказанное вами...

— Да, так это и было, — всхлипывал ведущий. — Именно так. Потому что жизнь зачастую бывает куда круче голливудских блокбастеров.

Старков сидел ни жив ни мертв, сидел онемевший и парализованный.

Зрители перевели дыхание.

Но это был не конец передачи и даже не ее кульминация! Это был всего лишь разогрев.

— А теперь мы приоткроем завесу над одной тайной, — сказал ведущий.

Зловещая пауза. И зловещая музыка.

— Много лет назад наш российский Шерлок Холмс... Портрет Старкова.

— ...вступил в единоборство со страшным, может быть, самым страшным за всю историю криминалистики преступником...

На экране появился портрет Иванова, взятый из его личного дела в отделе кадров...

— С этаким злым гением преступного мира, в сравнении с которым небезызвестный Мориарти не более чем добрый самаритянин, распространяющий гуманитарную помощь. Наш герой встал на пути суперубийцы, скрывающегося за простой русской фамилией Иванов!..

— Глянь, это же Ванька! — показал на телевизор вилкой один из однокашников Иванова по институту. И из его рта выпал на стол надкушенный помидор.

— Где, где? — засуетилась жена.

— Да вон же, по ящику показывают. Оказывается, киллер он. А говорил, что рядовым мэнээсом работает...

И еще раз ткнул вилкой в экран телевизора.

— На его счету не одна и не две человеческие жизни, на его счету десятки жертв, — нагнетал атмосферу ведущий. — Удивительная изобретательность, хладнокровие, великолепная техника владения любыми типами оружия характеризуют этого преступника. Как считают многие — преступника нового типа...

В кабинет Юрия Антоновича ворвался его помощник.

— Там нашего показывают, — с порога заорал он.

— Кого нашего? Из депутатов что ли? — не понял Юрий Антонович.

— Из каких депутатов, — Иванова! Юрий Антонович рванулся к телевизору...

Жена Иванова тоже смотрела телевизор. Смотрела, широко раскрыв глаза и рот.

“Ваня, — обалдело думала она. — Когда же он успевал? По совместительству что ли? Или в командировках?..”

В стены барабанили кулаками соседи и звонили сослуживцы мужа...

— Включайте телик, там нашего Ваньку показывают! — восторженно орали они...

В один день Иванов приобрел почти всемирную славу... Такова специфика телевидения, особенно центральных каналов, особенно если вечером, сразу после новостей...

— Кто победит? — вопрошал ведущий. — Порядок или Криминал? Закон или Беспредел? Кто сильнее в России — Старковы или Ивановы?

В конце передачи была анонсирована следующая передача, целиком посвященная суперкиллеру Иванову...

Старков вышел из паралича и сглотнул перехвативший горло комок.

Охренеть можно!..

— Слушай, ты не помнишь, он не обидчивый? — обратился бывший начальник Иванова к сидящей на его коленях секретарше. — А то я, помнится, на него орал. И на овощную базу вне очереди посылал.

Но секретарша ничего не ответила, потому что вопроса не услышала, секретарша, не отрывая глаз, смотрела на экран, где снова показывали портрет Иванова.

Нет, все-таки было в этом Иванове что-то демоническое...

Во дела...

 

Глава 12

— “Объект” проявил себя, — доложили генералу Трофимову. — Он находится в Париже.

— Откуда информация?

— Какая-то женщина позвонила его жене и сообщила, что ее муж с любовницей находится во Франции, в Париже.

“Какая-то женщина” звучало очень абстрактно для генерала ФСБ. Мало ли кто мог позвонить жене пропавшего Иванова и мало ли что мог ляпнуть.

Да и не похоже, чтобы он был в Париже. После событий, имевших место в Швейцарии, Иванов вряд ли будет болтаться по европейским столицам, рискуя нарваться на какого-нибудь особо рьяного служаку-полицейского, который проверит у него документы и тут же отправит в кутузку. Для человека, хапнувшего такие деньги, подобная линия поведения нелогична. Ладно бы он украл пару сотен тысяч — тогда понятно, тогда можно рисковать, мотая их по казино и ночным клубам. Но ставить на кон четыре с половиной миллиарда!..

Нет, вряд ли. Хапнуть деньги, нырнуть в какую-нибудь за тридевять земель глушь — в Бангкок или Коста-Рику и тихо, не высовываясь, отсидеть там год или два, дожидаясь, пока ажиотаж поисков спадет. Потом не спеша и не рискуя подобрать подходящего пластического хирурга, изменить внешность, выправить документы, став гражданином какой-нибудь третьей страны, например Новой Зеландии, и лишь потом, ничем не рискуя, объявиться в Париже.

По крайней мере он, генерал, поступил бы именно так.

Поэтому, если бы женщина позвонила откуда-нибудь из Буркина-Фасо и сообщила, что видела Иванова в задрипанной третьесортной гостинице, где он носа из номера не высовывал, а если выходил, то только ночью, в затемненных очках и с приклеенной бородой, это бы более походило на правду.

А чтобы в Париже...

Выйдя с такой информацией наверх, можно было запросто сесть в лужу. И тем поставить под удар отдыхающее в неизвестном ведомственном пансионате семейство.

Нет, в таких делах спешить нельзя.

— Проверьте, откуда был исходящий звонок, и опросите всех подруг жены Иванова на предмет выявления общих знакомых, которые в последний месяц выезжали по путевкам или в командировку за границу, конкретно во Францию и страны Шенгенской зоны...

Если такие знакомые найдутся, то звонок можно будет взять в разработку. Если нет, то все равно взять, но взять аккуратно, обходясь по возможности своими силами и не баламутя лишний раз начальство.

Так-то лучше будет...

Хотя на самом деле не лучше...

Но откуда было знать генералу, что Иванов не “хапнул” никакие четыре миллиарда, а что в лучшем случае имеет на карманные расходы пару тысяч и что не он решает, куда ему ехать и как жить. А кабы решил, то точно смотался бы куда-нибудь на самый край света и забился бы в какую-нибудь норку, где его ни одна собака...

На этот раз генерал Трофимов дал маху, на этот раз он перехитрил сам себя...

 

Глава 13

— Я знаю, где скрывается Иванов! — доложил Юрию Антоновичу радостную весть начальник его службы безопасности. — Мы его по медвежьим углам шукаем, а он, оказывается, в Париже с любовницей развлекается!

— С чего вы взяли? — удивился Юрий Антонович.

— Сработала поставленная по месту жительства Иванова засада.

— Он что, жене позвонил?

— Нет, не он, какая-то анонимная доброжелательница, по всей видимости, подруга жены.

— Что она сказала?

— Сейчас, минуточку.

Начальник службы безопасности вытащил из кармана диктофон и включил воспроизведение.

— Вот вы здесь, милочка, живете и ничего знать не знаете, — воспроизвел внутренний динамик диктофона первую реплику неизвестной доброжелательницы.

— Что не знаю?

— Это жена, — быстро подсказал начальник службы безопасности.

— Про мужа вашего не знаете, — прозвучала вторая реплика. — Вот вы здесь, а он там с бабой по заграницам разъезжает. И, между прочим, ее своей женой называет, при вас-то живой! И еще с ней в казино ходит и дорогие подарки дарит! Поэтому она такая вся расфуфыренная!

— С чего вы взяли?!

— Люди говорят! Потому что их видели. В Париже!

Начальник службы безопасности выключил диктофон.

— Это все? — спросил Юрий Антонович.

— Дальше не относящаяся к делу лирика.

— А если это ошибка? — насторожился Юрий Антонович.

— Может, и ошибка. Но никаких других наводок все равно нет. Эта — единственная.

— Что предлагаешь?

— Предлагаю срочно командировать в Париж наших людей. Пусть пошарят по отелям, казино и ресторанам, вдруг им повезет, и они на него наткнутся.

— Ресторанов в Париже много.

— А мы пошлем много наших людей. Всех наших людей.

— Всех? — усомнился Юрий Антонович.

— Гораздо разумней в один день проверить пятьдесят ресторанов силами пятидесяти агентов, чем проверять по одному пятьдесят дней. Тем более что в последнем случае вероятность упустить “объект” выше, так как совершенно необязательно, что в момент проверки он будет именно в том ресторане, который проверяет наш человек, а не в том, где тот был вчера. Одна большая сеть лучше сотни маленьких удочек.

— Ну что ж, действуйте, — согласился Юрий Антонович. — По каким каналам будете забрасывать туда своих людей?

— По обычным, туристическим.

Юрий Антонович удивился.

— У нас же есть наработанные каналы...

— Так будет быстрее и безопаснее. Одновременное оформление такого количества служебных виз может вызвать подозрение. И может затянуться на несколько дней.

— А если через турфирмы?

— Турфирмы обернутся за один-два дня. У них там все схвачено...

На следующий день в туристических фирмах был отмечен ажиотажный спрос на путевки в страны Шенгенской зоны. Одинакового вида крепкие, хорошо выбритые молодые люди, в похожего покроя костюмах одновременно явились в два десятка туристических фирм.

— У вас есть горящие путевки в Европу?

— А когда бы вы хотели выехать?

— Сегодня, в крайнем случае завтра.

— А если послезавтра?

— Если послезавтра, то на тысячу долларов меньше...

Молодых людей срочно включали в уже укомплектованные группы и, прихватив икру, водку и наличность, бежали в консульство “вентилировать вопрос”.

Но еще до того, как были открыты визы и куплены билеты, из Москвы на Смоленск ушел груженный алюминиевым ломом трейлер. Машина была заполнена лишь на треть, так как кладовщики очень спешили. Водителей срочно отозвали из отгулов, вручили путевки, вручили накладные и подсадили в кабину “экспедитора”.

— Чего спешка-то такая? — удивлялись водилы. — Мы даже отоспаться не успели.

— А черт их знает, меня самого из отпуска выдернули, — пожимал плечами “экспедитор”. И косился на стрелку спидометра.

— Почему так медленно едем?

— Так здесь же ограничение скорости. И ГИБДД.

— Ничего. Если что, штрафы с меня.

Трейлер набирал скорость. Трейлер вез алюминиевый лом, но вез не лом... В кузове, в середине одной из прессованных паковок, было спрятано оружие — автоматы иностранного производства и пистолеты.

Машина уже пересекла белорусско-польскую границу, когда “туристы” еще только получали проштампованные в консульствах паспорта.

— Выезд сегодня вечером в семь двадцать...

— Вылет завтра утром в...

Тургруппы организованным порядком отправились в аэропорты, на вокзалы, поднимались в салоны международных автобусов.

В пунктах назначения молодые люди незаметно откалывались от групп.

— Разве сейчас вы не пойдете в картинную галерею? Там будет очень интересная экскурсия... — обязательно привязывался какой-нибудь гид группы.

— Нет, я не люблю картинных галерей, у меня аллергия на краски.

И отказник незаметно совал в ладонь гиду несколько сложенных вчетверо стодолларовых купюр.

— Но я обязательно появлюсь, попозже. Так что не теряйте меня.

Гид слышал хруст бумажек в руках и входил в положение больного.

— Ну если аллергия, то тогда, конечно...

От картинных галерей, музеев, из ресторанов и отелей молодые люди отправлялись прямиком в ближайший пункт проката автомобилей, где подбирали себе какую-нибудь неброскую, но ходкую иномарку.

— На сколько вы хотите взять машину?

— На неделю...

По заранее разработанным маршрутам из Бельгии, Голландии, Германии машины стягивались в одну точку — в Париж. Где молодые люди разбредались по ресторанам и казино. По строго определенным, чтобы не столкнуться друг с другом, ресторанам и казино. У каждого в кармане было по нескольку тысяч долларов на текущие расходы и был набор фотографий Иванова в разных ракурсах — в фас, профиль, анфас и даже сзади... Но фотографии были так, на всякий пожарный случай, потому что каждый из посланных в Париж молодых людей заранее изучил внешность Иванова и помнил, как лицо родной мамы.

Мелкоячеистая сеть накрыла кварталы Парижа и должна была принести улов. Не могла не принести...

 

Глава 14

— Не хочу я в казино. Все казино и казино! Я каждый вечер в казино! — капризничал Иван Иванович. — Надоело!

— Ты же любишь играть, — напомнила “жена”.

— Играют, чтобы выигрывать. А вы все равно все деньги отбираете. Какой тогда смысл? Не поеду в казино!

— Ну хорошо, тогда пошли в ресторан.

— И в ресторан не пойду. Опять этих лобстеров жрать. Вот они у меня где, — показал Иван Иванович, чиркнув ладонью поперек шеи. — Давай лучше останемся. Ты что-нибудь домашнее сготовишь, мы посидим...

— Я сготовлю? — поразилась Маргарита.

— А чего? Что ты, борщ сварить неспособна? Жена ты мне или нет?

— А ну — собирайся! Быстро! — прикрикнула “жена”, сверкая глазищами. И вплотную придвинулась к “мужу”.

— Ну ладно, в казино, так в казино, — быстро согласился Иванов. — Я и борщ-то не очень люблю.

В казино Иван Иванович играл по маленькой, лениво передвигая фишки по полю. Рядом, прижимаясь к нему плечом, сидела “жена”. Напротив мужчина, который всегда сидел напротив.

— Ставки сделаны.

Иванов выиграл. Отчего сильно расстроился.

Потому что подфартило не ему, подфартило его хозяевам.

Иванов из принципа оставил фишку на том же поле, на котором она только что стояла. Вероятность нового попадания шарика в то же самое место была примерно такая же, как вторичное попадание артиллерийского снаряда в старую воронку. Была ничтожная.

Маргарита внимательно взглянула на муженька и, нежно улыбнувшись, незаметно ткнула его в бок локтем. Острым и твердым, как молоток. У-у, стерва!..

— Ставки сделаны.

Шарик покрутился по кругу и остановился там, где никак не должен был остановиться! Остановился против выбранной Ивановым цифры! Второй раз!

Ну ты смотри, какая невезуха!

Маргарита влюбленно чмокнула выигравшего муженька в щечку. Игра Иванова принесла неплохой доход в партийную кассу.

— Пойду лучше в “Блек-Джек” сыграю, — вздохнул Иванов.

В “Блек-Джек” проигрывать было легче...

После полуночи в казино зашел новый посетитель. Он оглядел игровые столы и выбрал один. Тот, за которым играл Иванов. Он сел строго против него и стал внимательно наблюдать... нет, не за игрой, — за игроками. Вернее, за одним игроком — за Ивановым. И стал сравнивать его С запечатленной в памяти фотографией.

Глаза карие, навыкате...

Уши большие, оттопыренные...

Нос...

А ведь он...

Правда, этот — весь из себя гладкий и лощеный, а тот, что на фотографии, какой-то совершенно затюканный и забитый жизнью.

Но все равно похож. Сильно похож.

Вновь прибывший игрок встал и прошел к соседнему столику, но не для того, чтобы сыграть на новом, более счастливом месте, а чтобы взглянуть на подозрительного игрока в профиль. А потом сзади.

Нет, все-таки он... Но надо бы проверить.

И молодой человек отправился в туалет, где, закрывшись в кабинке, вытащил из кармана пачку фотографий, разложив их на крышке унитаза.

Он! Ей-богу он!..

В расставленные сети ткнулась рыба. Крупная рыба. Та, ради которой была затеяна вся эта, на пол Парижа, рыбалка.

Молодой человек вышел из туалета и прошел к ближайшему телефону-автомату, набрал известный ему номер.

— Это Федор Ильич говорит. Я только что вашего сенбернара видел. Здесь он, неподалеку... Принявший сообщение диспетчер сказал:

— Спасибо, но мы никакого сенбернара не теряли.

После чего отметил на карте казино, в котором работал агент по кличке Федор Ильич. И отметил, что Федор Ильич вступил в прямой контакт с “объектом”, потому как сообщил, что видел “сенбернара”, а не, допустим, какую-нибудь таксу. Он! Ей-богу он!..

Диспетчер положил трубку телефона и вытащил мобильник.

— Федор Ильич нашел сенбернара, — коротко доложил он.

— Вы ошиблись, здесь никто никаких собак не терял.

Информация была принята к сведению.

— “Туристы” видели вашего сенбернара... Следующий звонок был международный, был в Москву начальнику службы безопасности.

— Потерянный сенбернар нашелся. Что с ним делать?

— Перезвоните через пять минут. Начальник службы безопасности вышел на шефа. Вышел на Юрия Антоновича.

— Потеря отыскалась, — сообщил он.

— Где он?

— Там, где и ожидалось, — в Париже.

— Слава богу!

— Что с ним делать?

— Что делать?.. Брать и тащить сюда.

— А если он упрется?

— Если упрется — применяйте силу. У тебя же там ловцов — до чертовой матери!

— Так и сенбернар не из простых. Кусачий сенбернар! — напомнил начальник службы безопасности.

— Тогда решайте вопрос на месте. Окончательно решайте!

На месте — так на месте.

— Сенбернара вяжите и тащите хозяину. Если он будет кусаться, “усыпляйте”, — распорядился начальник службы безопасности.

— Я правильно понял — усыплять?

— Правильно. Если будет брыкаться — применяйте силу. Не сможете справиться — кончайте, — и добавил уже от себя: — С бешеными собаками лучше не церемониться. А то как бы не заразиться...

Приказ пошел в низы к непосредственным исполнителям...

Диспетчер отметил время поступления телефонограммы и передал распоряжение начальства командиру “наружки”.

— Сенбернара вязать, будет сопротивляться — “усыплять” на месте.

Дело диспетчера было десятое — послушать — дословно запомнить — передать дальше.

Выполнять приказ не ему.

Ответственный за проведение операции командир “наружки” быстро прикинул свои возможности. Один — Федор Ильич — там, на месте. В четырех-пяти минутах ходу от этого казино — еще несколько казино и ресторанов, в которых работают его люди. В семи — десяти минутах — еще полдесятка...

Через четверть часа он сможет взять казино в плотное, что мышь не проскочит, кольцо. Главное, чтобы “объект” не ушел теперь.

— Передайте Федору Ильичу, чтобы глаз с “объекта” не спускал.

В кармане Федора Ильича зазуммерил мобильник.

— Слушаю.

— Федор Ильич?

— Да, я.

— Сенбернар на месте?

— Пока да.

— Шага от него не отходи! Собачники уже выехали...

Командир “наружки” быстро перетасовал планы ресторанов и казино. Нашел интересующий его.

Вот куда, оказывается, “объект” забрел...

Быстро, вымеривая карту линейкой, прикинул диспозицию — Федор Ильич уже в работе, но одному ему будет не справиться, надо послать ему в подкрепление пару человек из тех, что успеют первыми добежать до места. Тогда трое будут пасти “объект” внутри казино, сопровождая каждый его шаг, на случай, если он почует слежку и попытается скрыться через служебный вход...

Нет, троих будет тоже недостаточно, трое могут быстро примелькаться, например, если “объект” начнет отбегать в буфет или сортир. Он ведь, судя по всему, в таких делах профи... Надо послать туда еще несколько человек и периодически менять их.

Затем перекрыть все возможные пути отхода, поставив против каждого выхода из казино по паре человек. Еще нескольких — возле автостоянки. И против окон первого этажа во дворе.

Кого-нибудь послать на крышу, чтобы дежурить возле чердачного выхода. Вдруг “объект” надумает уходить верхом...

Черт, мало людей, катастрофически мало людей! И почти нет времени на подготовку...

— Тревога! Всем собраться... — командир “наружки” прикинул, куда созывать своих филеров. — Собраться у собора.

Собор был одним из заранее определенных пунктов сбора и был ближе всего расположен к казино, где засел “объект”.

Связисты начали набирать номера мобильников.

— Алексей Иванович?

“Алексей Иванович” промакивал губы салфеткой.

— Да, слушаю.

— Вас просят прибыть к собору.

— Как быстро прибыть? — спрашивал Алексей Иванович, никак не выдавая своего беспокойства.

— Немедленно, потому что человек, которому вы назначили встречу, может уйти!

Алексей Иванович убирал мобильник и подзывал пробегающего мимо официанта.

— Месье уходит? — бесстрастно спрашивал официант, оглядывая стол с нетронутыми блюдами.

— Да, да, — кивал и показывал жестами посетитель.

Официант вытаскивал из кармана и, не торопясь, раскрывал блокнот, чтобы выписать счет.

— Нет, но! — махал руками посетитель. — Я спешу.

И уже почти на ходу, полуобернувшись, бросал на столик пятьсот франков, которые с лихвой перекрывали стоимость обеда.

Официант почтительно склонял голову.

Но посетитель его уже не видел, он быстро шел между столиками. К гардеробу. Но в гардероб стояла небольшая, минуты на три, очередь, и месье шел мимо, шел прямиком к входной двери.

И еще в нескольких ресторанах, в игорных домах и ночных клубах, не отведав заказанных блюд, не допив принесенного вина, не доиграв, не досмотрев стриптиз, разом встали и побежали к выходу посетители.

Квартал они шли быстрым шагом. Потом побежали, лавируя между людьми и лужами.

— Пардон — на отвратительном французском языке кричали они, наступая на ноги дамам и расталкивая плечами зазевавшихся джентльменов. Потом кричали что-то на непонятном языке: — Куда прешь, дурак! — и снова. — Пардон, месье!.. Мать твою француженку!..

Кому-то везло, и он останавливал такси, но тут же выпрыгивал из него, если машина въезжала в пробку.

По Парижу, с разных сторон, но в одно место шли, бежали, ехали хорошо одетые, в новеньких, отсверкивающих в лучах фонарей туфлях, похожие друг на друга молодые люди. Их было немного, но все были как на подбор...

Вокруг казино, в котором, ни о чем не подозревая, играл по маленькой Иванов, стягивалась петля облавы. Пока еще гигантская и потому неровная, рваная, с сотнями “дыр”, но все более и более уменьшающаяся в размерах, все более и более уплотняющаяся. Все более и более похожая на удавку.

Порвать ее, уйти сквозь нее было невозможно. Дни Иванова были сочтены. Вернее, не дни, вернее — минуты...

 

Глава 15

Гражданин Корольков по кличке Папа, он же Король, он же... смотрел телевизор. Вернее, смотрел прокручиваемую по видеомагнитофону кассету. Уже в третий раз смотрел.

На экране по лестнице, перемахивая через три ступеньки, куда-то вверх бежали вооруженные автоматами люди. На одном из этажей они остановились и стали ломиться в закрытую дверь.

— Это так называемые кровники, — кричал в микрофон периодически появляющийся ведущий. — Несведущим людям поясню: кровниками на милицейском жаргоне называют преступников, которые пытаются отомстить следователям, посадившим их на скамью подсудимых...

“И вовсе они называются не кровники и выглядят не так, — раздраженно думал про себя Папа. — Набрали где-то уродов и заставляют кривляться...”

— ...Известный рецидивист и убийца Упырь несколько дней назад сбежал из мест заключения, убив двух охранников и завладев их оружием... Сбежал с единственной целью — отомстить следователю, засадившему его в тюрягу...

Еще лажа, делать им нечего, как барбосам мстить. Мусоров много — всех не грохнешь, а второй срок мотать кому охота.

— ... Известный рецидивист и убийца Упырь...

Какой Упырь? Откуда они его взяли?.. Нет никакого Упыря. Не знает он никакого Упыря.

И эти наколки!.. Чего они там понарисовали, фраера драные. Брешут шавки...

Папа зло сплюнул на ковролин и вдавил в пульт кнопку ускоренной перемотки.

Рвущиеся в квартиру уголовники в очень быстром темпе заколотились о дверь, потом так же быстро ворвались внутрь и одновременно упали на пол...

На экране возник портрет Иванова.

Папа переключился на обычную скорость воспроизведения.

— ...Вступил в единоборство со страшным, может быть, самым страшным за всю историю криминалистики преступником. С этаким злым гением преступного мира, в сравнении с которым небезызвестный Мориарти — не более чем добрый самаритянин, распространяющий гуманитарную помощь...

Папа нажал на “стоп”.

Картинка остановилась.

Папа смотрел на Иванова. Телевизионный Иванов на Папу.

На экране Иванов не выглядел страшным, хотя его физиономию старательно отретушировали милицейские фотографы. Типичный лох. И в жизни выглядел как лох.

Но именно он завалил чуть не два десятка Папиных подручных.

Папа досмотрел передачу до конца.

И стал набирать телефон своего приятеля по теннисному клубу...

 

Глава 16

В самом центре Парижа, на втором этаже подземной автостоянки, что недалеко от станции метро “Отель де Вилы”, в микроавтобусе с затемненными, непроницаемыми для посторонних взглядов стеклами шла политинформация. Шесть суровых на вид мужиков внимательно слушали доклад политрука.

— Политическая обстановка в мире сложилась не — простая. И продолжает накаляться, — разъяснял текущую международную политику политрук. — Мировой империализм идет в атаку по всему фронту, завоевывая все новые и новые позиции. Повержены страны социалистического блока, — обвел он указкой ряд стран на закрепленной на боковом стекле карте мира. — Братские республики Прибалтики, Молдавия, Украина, Грузия, Армения... — продолжал он вычерчивать на карте замысловатые кривые. — Непростая обстановка сложилась в самой России. К власти пришли экстремистские силы, проводящие прокапиталистическую, капитулянтскую политику. Наиболее идейно шаткая часть российского пролетариата и почти вся интеллигенция сошли с марксистской платформы...

— Потому что они гов... — подал кто-то реплику.

— Вы хорошо прорабатываете источники — в первую очередь основоположников марксизма-ленинизма. Да, именно так отзывался об интеллигенции вождь мирового пролетариата и наш учитель Владимир Ильич Ульянов-Ленин. И современная история подтвердила его провидческое определение. Интеллигенция первая продалась мировому империализму, польстившись на жалкие подачки апологетов капиталистического образа жизни, чем лишний раз подтвердила, что мировое революционное движение может опираться исключительно на угнетенные классы — на пролетариат и примкнувшее к нему трудовое крестьянство.

— А как же Маркс и Ленин? — спросил кто-то. — Они ведь не были пролетариями.

— Маркс, Ленин и Энгельс были счастливым исключением из правил, подверждающим истинность самого правила. В политически незрелой прослойке интеллигенции всегда находились отдельные передовые личности, преданные идеям мирового социализма и готовые отдать за наши общие идеалы все свои силы, а если понадобится — жизнь.

Но давайте, товарищи, вернемся, так сказать, к текущему вопросу. Последним оплотом марксизма в западном полушарии осталась?.. Кто может назвать последний оплот социализма?

— Куба, — разом прозвучало семь ответов.

— Правильно. Влекомый своим вождем, великим борцом за идеалы социализма и продолжателем дела Ленина Фиделем Кастро Рус, кубинский народ продолжает строительство социализма в отдельно взятой стране.

— А как же Китай? — раздался чей-то голос.

— С Китаем, товарищи, не все так однозначно. Конечно, китайские товарищи, в лице их правящей Коммунистической партии Китая, сокращенно КПК, формально продолжают стоять на позициях научного марксизма-ленинизма. Но...

Лектор поднял палец, призывая ко всеобщему вниманию.

— Но, во-первых, они допустили ряд серьезных перегибов на местах, увлекшись внедрением в экономику страны и в сознание людей рыночных отношений. Во-вторых, отступили от ряда основополагающих принципов марксизма-ленинизма, в частности, опираясь не столько на идею международного пролетарского интернационализма, сколько на национальный фактор.

— Китайцы всех стран, соединяйтесь? — перефразировал кто-то известный лозунг.

— Что-то в этом роде.

Кроме того, Китай имеет территориальные претензии к России, что позволяет говорить о милитаристских тенденциях в его внутренней и внешней политике... Вопросы, товарищи?

— А когда можно ожидать в России созревания революционной ситуации?

— Это, товарищи, непростой вопрос. Как мы знаем, революционная ситуация вызревает не сразу, а лишь в момент, когда верхи не могут, а низы не хотят. К сожалению, сегодня трудно определить истинное положение дел, то есть понять, кто теперь находится сверху, а кто, так сказать, снизу. Сейчас, товарищи, все позиции сильно видоизменились, и подходить к проблеме упрощенно нельзя. Теперь будет неправильно мыслить примитивными категориями, когда или только снизу, или только сверху. Надо, товарищи, подходить к этому вопросу творчески, чаще менять диспозиции, находя новые формы вызревания ревситуации.

Но в целом вопрос поставлен верно, и я хочу вас, товарищи, заверить, что в самом ближайшем времени сознание населения прояснится, и в первую очередь это касается его передового и наиболее боеспособного отряда — пролетариата.

Политрук взглянул на часы. Отведенное на политбеседу время закончилось.

— Нашу политинформацию предлагаю по традиции закончить пением гимна мирового пролетариата — Интернационалом.

— Только тихо, товарищи. Вокруг могут быть шпики!..

И посреди Парижа, на втором этаже подземного гаража, что расположен под зданием мэрии, в тесном, с непроницаемо затемненными стеклами микроавтобусе фирмы “Мицубиси” тихо зазвучала песня “Интернационал”.

“Вставай, проклятьем заклейменный,

Весь мир голодных и рабов...”

Все присутствовавшие на политинформации члены партии обняли друг друга за плечи, наклонились, сдвинулись головами и, уставившись в расстеленный на полу ковролин, тихо и самозабвенно пели про неизбежную победу голодных над сытыми...

В Париже, в комфортабельном японском микроавтобусе, имея на счетах швейцарского и прочих европейских банков кругленькие суммы, получая оклады, пайковые и премиальные в твердой валюте и имея очень приблизительное представление о том, что творится на родине, по причине постоянного проживания на полулегальном положении за границей, можно было позволить себе приверженность идеям всемирной революции.

“И в смертный бой вести гото-о-в...”

 

Глава 17

Иванов раздраженно сгреб фишки и встал. Сегодня ему хронически не везло. Сегодня он, где бы ни садился, во что бы ни играл и как бы ни старался — вы — игрывал. Все выигрывал и выигрывал... Тысяч семьдесят выиграл!..

— Может, еще немного посидим? — попыталась его придержать за локоток раскрасневшаяся от азарта Маргарита.

— Нет. Я устал. Я спать хочу, — раздраженно сказал Иванов, вырывая руку. И пошел в кассу менять фишки...

За соседним столиком кому-то тоже надоело играть. Федору Ильичу надоело играть. Он тоже встал и пошел вслед за Ивановым.

Маргарита догнала мужа.

— Ну, ты чего? — ласково спросила она, ткнув его в бок.

— Я же сказал — устал!

— Ну, ты козел! — злобно прошипела Маргарита, ласково поправляя мужу сбившийся воротник.

И еле заметно мигнула телохранителю. Который сразу же понес одну свою фишку в кассу.

Иван Иванович обменял пластмассовые кругляши на наличные деньги, которые сразу же отдал жене. Та благодарно поцеловала его в ушко. И сказала:

— Дома поговорим, сволочь!

Ну что за жизнь!..

Федор Ильич внимательно пересчитывал полученные деньги, пристраиваясь к “объекту” со спины.

Еще один игрок встал из-за стола.

И еще один быстро побежал в туалет. Где, зайдя в кабинку, вытащил мобильный телефон, набрал номер и, спустив воду, сказал:

— Это ты, милочка? Да, возвращаюсь домой. Прямо сейчас. Уже в дверях стою.

— Он выходит из казино, — доложили командиру наружки.

Рано выходит, на улицах еще встречается народ. Как бы кто-нибудь не ввязался в потасовку и не вызвал полицию. Здесь — не дома, здесь ментов не попросишь постоять в сторонке за тысячу баксов наличными.

Ну и что делать?

Сопровождать, выжидая удобный момент для захвата?

А если он раскусит слежку и исчезнет? Куда он поедет, неизвестно, город незнакомый, можно запросто засветиться.

Нет, надо действовать сейчас, действовать по обстановке.

— Группе захвата приготовиться! — приказал командир “наружки”, приняв решение.

Разом, словно с цепи сорвались, зазвонили мобильники.

— Анатолий Александрович, где вы?.. Мы вас у входа ждем...

— Анатолий Иванович!.. Куда вы потерялись?.. Давайте у входа встретимся...

Несколько лениво гуляющих по ночному Парижу прохожих вдруг ни с того ни с сего развернулись и быстрым шагом побежали в сторону расположенного в двух-трех кварталах от них казино.

Не доходя пятидесяти метров, они осадили шаг и пошли неспешно, лениво оглядываясь по сторонам, изображая случайных гуляк.

Сидящий во взятой напрокат машине командир “наружки” увидел, как недалеко от казино возле сверкающей витрины остановился мужчина в темном плаще и стал внимательно изучать фасоны блузок на манекенах. Почти сразу же к нему подошел еще один прохожий, примерно в таком же плаще и попросил прикурить.

И может быть, плохо, что попросил, потому что черт его знает, принято ли у них стрелять сигаретки, как в России, или это сразу бросается в глаза.

И тут же на огонек подбежал еще один... А на другой стороне улицы, у другой витрины, уже минуты две “перекуривала” другая пара рослых, в одинаковых плащах месье. И еще несколько фигур, быстро приближаясь по проулкам, шарили в карманах сигареты, выискивая подходящую, где можно было бы зависнуть, витрину.

Ну что за идиоты!

Настоящей скрытности не получалось. Концентрацию такого количества бойцов замаскировать было затруднительно. А уводить их дальше опасно — это пока они добегут, когда начнется... Дома можно было распихать их по подъездам, но не здесь, здесь все двери наглухо закрыты.

Эх, знать бы заранее, где проклюнется “объект”, можно было бы подготовиться лучше. Но откуда было знать... Вот и получалось все не так, как надо, получалось грязно, комкано. Но теперь жалеть поздно. И отступать поздно...

— Все, я пошел.

Командир “наружки” сунул руку за пазуху, вытянул из подмышечной кобуры пистолет, передернул затвор, досылая патрон в ствол, опустил предохранитель и сунул пистолет обратно в кобуру...

Теперь все зависело от того, как быстро “объект” покинет казино...

Иван Иванович, путаясь в рукавах, натягивал на себя плащ. Теперь он не спешил, нарочно зля Маргариту.

Маргарита была рядом.

Чуть поодаль — телохранитель.

За ним Федор Ильич. За Федором Ильичем маячил Семен Петрович, отходы через черный ход перекрывал Олег Яковлевич.

— Ну, ты скоро? — торопила его Маргарита.

— Сейчас, сейчас... Рукава нашлись.

— Ладно, пошли.

И Иванов шагнул к двери...

На улице было свежо, только откуда-то тянуло дешевым табаком.

Телохранитель вышел вперед и быстро огляделся.

Трое у витрины... Еще трое на другой стороне... И там двое...

Откуда столько народу в три часа ночи?

Телохранитель быстро толкнул внутрь плаща правую руку, нащупывая пистолет.

Если это засада, то путь к машине наверняка отрезан, быстро прикинул он. Если бежать вверх по улице, то придется прорываться с боем мимо вон той троицы. Вниз...

Внизу у витрин тоже отсвечивали неясные фигуры.

Надо вернуться в казино, там они стрелять не будут, или уходить по проходному двору на соседнюю улицу...

Нет, надежней в казино!

Телохранитель обернулся. И заметил у двери две фигуры, с утопленными в карманах кистями рук.

Нет, назад хода нет!

Телохранитель многозначительно взглянул на Маргариту. Та, все поняв, огляделась и тоже заметила зависших возле витрин мужчин в плащах.

Конечно, это могли быть просто прохожие и скорее всего просто прохожие, какая-нибудь загулявшая тургруппа общества убежденных холостяков. Но не исключено, что засада. Исходить надо было из того, что засада.

Маргарита подтянула к груди и расстегнула сумочку.

Телохранитель левой рукой вытащил мобильник...

— Левой!.. Почему он вытаскивает мобильник левой рукой? — заподозрил неладное командир “наружки”. — Почему не правой?! Неужели он догадался? Неужели придется стрелять?!.

Стрелять не хотелось. Не дома...

— Поворачиваем направо, — одними губами сказал телохранитель, направляясь к недалекой забранной фигурной калиткой арке. Вдруг она открыта...

— А почему направо? — что есть мочи заорал Иван Иванович. — Чего он командует? Машина-то вон там, — и показал рукой куда-то вперед.

— Руку, руку вниз, дурак, — зашипела Маргарита; И, подхватив его под локоть, потащила к арке.

— Куда это ты меня тащишь? — упирался Иванов. — Я больше никуда не пойду, я устал, я домой хочу. Телохранитель на ходу набрал номер.

— У нас первый номер! — коротко сказал он.

— Ах ты черт! — мгновенно все понял командир “наружки”. — Похоже, где-то здесь, неподалеку, у них затаился резерв. Этот телохранитель не один! Этот телохранитель так, для отвода глаз. А тех Иванов посадил где-нибудь в переулке в машины на случай большой драки.

Ну Иванов, ну зубр!..

Командир потянулся к мобильнику, но понял, что теперь все скрытые формы связи бессмысленны. Дальше надо было действовать, как в боевых условиях, нужно было поднимать бойцов в атаку. Лично поднимать.

Он быстро выскочил на открытое, под фонарь, место, откуда его увидели все. И поняли все. Поняли, что ждать звонков мобильников не приходится. Что драка пошла в открытую.

Командиру не надо было отдавать дополнительных распоряжений, все и так знали, что делать. В такой ситуации тактика могла быть только одна — разбежаться, рассыпаться цепью вдоль улицы и, стягивая фланги, охватить “объект” с двух сторон, прижав к стене дома. Ну а там по обстоятельствам: или предложить сдаться — деваться ему все равно некуда, или по-быстрому замочить.

Группки курильщиков мгновенно распались, вытянулись, трансформируясь в линию.

— Грамотно загоняют, — проворчал телохранитель.

— Кто загоняет? Кого? — переспросил ничего не понимающий Иванов.

Но на него уже никто не обращал внимания.

Телохранитель добрался до арки, ткнулся в калитку. Калитка была закрыта на замок!

Черт побери!..

Он схватился за один из прутьев и что было сил тряхнул калитку вперед и туг же назад.

Без толку!

Калитка была очень мощная, кованая, висящая на железных, вбетонированных в стену крюках. Такую не высадишь.

— Все, шабаш!.. Деваться было некуда!

— Без глупостей, мы никого не тронем! — крикнул кто-то из наступающей цепи.

— Это они нам? — удивился Иванов. Только теперь он начал что-то соображать. — Тогда давайте сдаваться!

— Молчи, дурак!

Где-то далеко послышался быстро нарастающий шум машины. Из ближайшего переулка, своротив бампером тумбу ограждения, на полной скорости вывернул микроавтобус.

“Они!” — догадался командир атакующей цепи. Крикнул:

— Задержите их!

Левый фланг цепи надломился, рассыпался веером.

Из распахнутой дверцы микроавтобуса на ходу стали выпадать одна за другой черные фигуры. Они, словно мячики, стукались об асфальт, подпрыгивали, раскатывались в стороны, находя препятствия, за которыми можно было бы залечь. Где распластывались, пришлепывались животами к асфальту, мгновенно высовывая из-за деревьев, тумб фонарей, бетонных урн неестественно толстые и длинные из-за накрученных на них цилиндров глушителей стволы.

“Сейчас начнется стрельба! — понял телохранитель. — А они торчат тут как три тополя на Монмартре! Под двойным прицелом взявших их в кольцо неизвестных в одинакового покроя плащах и вызванного им в помощь боевого прикрытия. И кто бы ни открыл огонь — все пули их!..”

Бойцы в комбинезонах тоже поняли что к чему и поэтому не стреляли.

И мужики в плащах сообразили и еще плотнее прижались к взятой в кольцо троице.

Первым открыть огонь никто не отваживался.

Первым решился на выстрел телохранитель. Он выдернул из-под мышки пистолет, но развернул его не в сторону противника, развернул в противоположную сторону, в сторону калитки. Приставил дуло к замку, к замочной скважине, и нажал на спусковой крючок. Пистолет сильно тряхнуло, три одна за другой выпущенные пули пробили сталь, разломали, расплющили, разметали пластины, запирающие язычок. Путь был свободен. Но телохранителю не повезло — одна, последняя, пуля срикошетила и ударила телохранителя в колено. Он упал. И закричал:

— Уходите!

Преследователи придвинулись.

Маргарита с силой пихнула Иванова вперед и нырнула в калитку за ним. Сзади в металлические прутья калитки ударило несколько пушенных вдогонку пуль.

Маргарита вытянула из сумочки пистолет и несколько раз наугад выстрелила.

Сзади громыхнула калитка. Кто-то из преследователей просочился внутрь.

— Быстрее!!.

С секунды на секунду там, сзади, должен был начаться бой. Но не начался...

Где-то далеко завыли сирены.

По всей видимости, кто-то из жителей вызвал полицию.

Третья вступившая в игру сила мгновенно примирила стороны. Драться с полицией было бессмысленно, потому что это значило драться с целым государством.

— Уходим!

Бойцы боевого прикрытия разом бросились к микроавтобусу. Их противники — строго в противоположную сторону. Кроме нескольких, которые были уже не здесь, были там, по ту сторону забора, потому что преследовали беглецов.

И лишь один человек остался на месте — лежащий возле открытой им калитки телохранитель. Мертвый телохранитель.

— Ну шевелись же! — торопила Иванова Маргарита, толкая вперед.

Иванов бежал, мало соображая, куда и зачем.

Дорожка, идущая от калитки, вывела беглецов в небольшой двор.

— Туда! — быстро сориентировалась Маргарита, кивнув на сквозную арку.

Нырнули в арку.

Повернули вправо.

Еще раз вправо.

Снова какой-то двор и какая-то арка.

— Туда!

Сзади слышался частый топот.

— Вы не можете быстрее?! — злобно зашипела Маргарита.

— Нет, — захныкал Иванов, — я, кажется, ногу вывихнул.

— Дерьмо! — презрительно прошептала Маргарита. — Стой здесь!

Иванов привалился к стене.

— И только вякни! Убью! — пригрозила Маргарита, сунув в зубы Ивану Ивановичу горячее дуло пистолета.

Топот приближался.

Маргарита плюхнулась, где стояла, на землю, расставила в стороны ноги, уперла в асфальт каблуки, подняла, обхватив двумя руками, пистолет.

Во двор выскочили преследователи.

— Где они? Куда делись? Метнулись в стороны.

— Туда, в арку! — ткнул в сторону арки один из них.

Иванов увидел бегущих в его сторону людей с пистолетами на изготовку и попытался закричать, но вспомнил угрозу Маргариты и вкус горячего металла на губах.

Четыре тени рельефно обрисовались в полукружье арки. Сейчас они непременно должны были заметить прилепившуюся к стене фигуру...

Иванов тихо заскулил.

Но откуда-то снизу, разбрызгивая искры, ударило четыре практически одновременных выстрела. Фигуры подломились и ткнулись головами в асфальт.

— Пошли! — коротко приказала Маргарита.

— Д-д-д-да, — быстро закивал испуганный до полусмерти Иван Иванович, — ид-д-д-ду...

И, отлепившись от стены, побежал на деревянных ногах вперед.

Но, видно, счастье отвернулось от беглецов. Выскочив из арки на улицу, они увидели быстро приближающийся к ним ярко раскрашенный мотоцикл. Полицейский мотоцикл.

Надрывно взревела сирена, заметались по стенам домов, по окнам синие сполохи, отбрасываемые двумя закрепленными за спиной мотоциклиста на специальных штангах мигалками.

— Назад!

Маргарита бросилась назад, увлекая за собой Ивана Ивановича.

Но убежать от мотоциклиста было непросто. Полицейский с ходу завернул во двор и, заметив две нырнувшие в арку фигуры, прибавил газу.

— Чего привязался, дурак! — на ходу просипела Маргарита.

Полицейский приближался. Если бы он знал о четырех лежащих на входе в арку трупах, он бы, наверное, поостерегся. Но он о них не знал.

— Стой! — сказала Маргарита. И резко остановилась.

Мотоциклист притормозил, не доезжая трех метров. Полицейский положил правую руку на рукоять торчащего из кобуры пистолета и левой поманил беглецов к себе.

Маргарита сделала решительный шаг ему навстречу. От симпатичной, хорошо одетой дамы полицейский не ждал подвоха.

— Пардон... — быстро что-то лепетала по французски Маргарита, — пардон... Пардон...

И, приблизившись вплотную, потянула из сумочки документы. Но вытащила не документы, вытащила пистолет. И без паузы, мгновенно развернув его, выстрелила полицейскому в лицо. По пластиковому забралу разбежались мелкие трещины. Изнутри по стеклу плескануло чем-то красным. Полицейский завалился и упал грудью вперед, на руль.

— Пошли, чего встал! — рявкнула Маргарита.

И, не оглядываясь, пошла, почти побежала прочь. Иванов, мгновение помедлив, побежал вслед за ней.

Он совершенно отупел и действовал механически — шел, когда приказывали идти, останавливался, когда говорили — стой. Он был как в тумане.

Маргарита добежала до конца арки, но вдруг остановилась.

Где-то далеко и назойливо кричали сирены. Много сирен.

— Иди сюда! — приказала она. Иванов подошел.

— На, держи.

Вытащила из сумочки пистолет.

— Зачем? — удивился Иванов.

— Держи, говорят! Тебе один черт, на тебе и без того столько всего висит...

Маргарита испугалась сирен. А вдруг там, впереди, их поджидают полицейские машины. Меньше всего ей хотелось иметь дело с французской полицией. Ей здесь жить... По крайней мере очень хотелось жить именно здесь, в столице мира, причем по возможности на свободе. А за четыре трупа там, на входе в арку, и уж тем более за полицейского мало не дадут. Дадут много, очень много. Дадут по верхней планке. И если ей и удастся когда-нибудь погулять но Парижу, то только древней старухой.

— Ну! — прикрикнула Маргарита. Иванов, подчиняясь, протянул навстречу раскрытую ладонь.

— Погоди, — спохватилась Маргарита. Вытащила из кармана платок и тщательно обтерла пистолет со всех сторон. Вытащила обойму и тоже протерла.

— Вот теперь бери.

Иванов взял. А как не взять — он видел, на что способна эта дамочка. Только что видел.

— Если ты кому-нибудь хоть полслова... — яростно прошипела Маргарита. — Считай себя покойником. Я к тебе ближе всего, от меня не спрячешься! Теперь пошли.

Они выскочили на улицу и побежали, краем глаза замечая высунувшиеся в приоткрытые створки окон заспанные лица. Проснувшиеся от воя сирен и выстрелов парижане протирали глаза и видели двух бегущих по ночной улице людей — симпатичную с растрепанной прической девушку и мужчину в длинном плаще с пистолетом в руке.

— Налево! Повернули налево.

— Теперь направо!

Повернули направо.

Звук сирен удалялся и глох.

— Кажется, ушли.

Маргарита привалилась к стене, пытаясь отдышаться. И тут только заметила пистолет.

— Ты что, вот так, с пистолетом, бежал? — удивленно спросила она.

— Я? Наверное... Да, бежал, — растерянно сказал Иванов.

— Ну ты даешь...

Но вдруг, что-то сообразив, сказала:

— Вот что... Давай-ка его сюда. Давай, давай.

Иванов протянул пистолет.

Маргарита взяла его двумя пальцами, вначале обернув платком.

— Теперь иди.

— Куда?

— Вперед!

— Я в туалет хочу сходить!

— Иди и не оборачивайся!

Иванов пошел не оборачиваясь.

Маргарита проводила его взглядом, потом быстро осмотрелась, выбирая, подходящее место — пожалуй, вон там, под водосточной трубой. Подошла, присела и аккуратно положила под водосточную трубу пистолет.

Французы не русские, они прикарманивать пистолет не станут, они отнесут его в полицию...

Она рассчитала все правильно — отпечатков ее пальцев на пистолете нет, есть, теперь есть, Иванова. Как она стреляла, никто не видел. Значит, не она стреляла — он стрелял. Иванов! Именно так она и скажет — всем скажет, в том числе своим соратникам. Скажет, что он забрал ее пистолет и стрелял. Вначале в преследователей, потом в полицейского.

А она, она... А что она могла поделать... Она ничего не могла поделать...

 

Глава 18

На этот раз телефон дребезжал активней, чем после выхода статьи. На этот раз телефон попросту не затихал.

— Мы восхищены вашим мужеством и хотели бы с вами познакомиться!.. — кричали в трубку восторженные читательницы дребезжащими старческими голосами...

— Вы почему ничего не сообщили о происшествии? — возмущался замначальника местного РОВД. — Что вы там за самодеятельность развели?.. Мы вам повестку пришлем!..

— Приглашаем вас выступить в нашей школе и рассказать ребятам о применяемых вами дедуктивных методах расследования преступлений...

— У меня жена с любовником сбежала. Только вы с вашим опытом способны...

Старков скрипел зубами, рычал в трубку и рвал провода.

Вечером, когда он выносил мусорное ведро, к нему бросились представители трех противоположных по окраске партий, которые наперебой стали призывать его вступить в их ряды. Чуть в стороне стояли три агитационные обклеенные избирательными плакатами с динамиками на крыше машины, одновременно игравшие партийные гимны.

— Вы нужны не нам, вы нужны народу в лице наших, избирателей, — убеждали его. — Вы должны проявить сознательность...

Старков отмахивался от наседающих на него агитаторов мусорным ведром, рассыпая вокруг яичную скорлупу и пустые пакеты из-под молока.

— Такие люди, как вы, не могут стоять в стороне от политической борьбы. Вы должны болеть за население, защищать его интересы...

До мусорных баков его призывали проявить добрую волю и политическую сознательность. После, от баков до подъезда, — гарантировали выбор в Думу по партийным спискам, обещали хорошую зарплату, штат помощников, персональную машину и дополнительный доход в виде систематических взяток.

Скучковавшиеся на детской площадке дворовые пенсионеры одновременно, словно подсолнухи, поворачивали в сторону горланящей компании головы. Когда они проходили мимо, кто-то ехидно хихикнул:

— Отстаньте, а то он вас из брежневского “маузера” стрельнет!..

Старков добегал до квартиры, захлопывал дверь и закрывался на все замки.

Но почти сразу же в нее стучал почтальон. Старков расписывался за пачку заказных писем и телеграмм.

Из розовых, хорошо пахнущих конвертов он доставал рекламные буклеты охранных фирм, которые предлагали ему свою защиту от уголовного элемента за наличный и безналичный расчет или безвозмездно в обмен на право использования его имени в рекламных кампаниях.

В казенного вида конвертах были приглашения на учредительные и торжественные собрания. И была повестка к районному прокурору, который хотел задать ему ряд вопросов.

Ну вот, кажется, достукался.

К прокурору Старков шел с опаской. Он лучше, чем кто-либо другой, знал, чем это может кончиться. Лесоповалом может кончиться. В далеких холодных краях.

Но кончилось еще хуже.

— Знакомьтесь — генеральный продюсер телекомпании “Партнеры”, — представил прокурор холеного вида молодого человека.

— Очень рад, — обрадовался продюсер. — Мы туг готовим один совместный проект, направленный на повышение имиджа профессии работника правоохранительных органов...

Старков изменился в лице.

— ...и остановились на вашей кандидатуре.

Прокурор согласно кивнул.

— Вы всю жизнь отдали работе в милиции, имеете богатый опыт расследования преступлений. И к тому же теперь человек известный, не побоюсь этого слова — популярный. Так что вы нам подходите как нельзя лучше.

Посылать продюсера при прокуроре было неудобно. И было опасно. Оставалось выкручиваться.

— Ну, я не знаю... Я уже мало что помню из прошлого, возраст, знаете ли... Да и болею часто, — замямлил Старков.

— Возраст? Вам же еще пятидесяти нет! — удивился прокурор. — И выглядите молодцом. Вот привязались!

— Да вы не бойтесь, мы очень солидная фирма, — успокоил продюсер.

— Ничего я не боюсь, — пробормотал Старков.

— Это он после той передачи, — сказал продюсер, обращаясь к прокурору.

Прокурор понятливо закивал.

— Ничего не после передачи, — возмутился Старков.

— Вы просто не с теми связались, — не обращая внимания на его протесты, объяснял продюсер. — Это же мелкая шушера — компания-однодневка. Собрались шустрые, ничего не смыслящие в искусстве ребята, приобрели профессиональную видеокамеру и стали снимать с колена бог знает что. Им же Совершенно не — интересна художественная сторона дела, им лишь бы “бабки” заколотить.

— Я на них в суд подам, — мрачно сказал Старков.

— Это ничего не даст, — улыбнулся продюсер.

— Как не даст? — поразился следователь.

— Так не даст! Во-первых, они на него не явятся...

— Их в принудительном порядке доставят. Конвой доставит!

— Ну, допустим, доставит. Пусть даже состоится суд. И что?.. Ну, признают вашу правоту, присудят вам сто рублей в компенсацию морального ущерба. Вам легче от этого будет?

— Суд обяжет их дать опровержение.

— Какое опровержение? Где? — чуть не в голос рассмеялся продюсер.

— По телевизору, — довольно глупо ответил Старков.

— Они не имеют никакого отношения к работе телеканала. Они лишь продали ему передачу. Продали и исчезли.

— А сам канал? — искал выход из положения Старков.

— Канал скажет, что предоставил только сетку вещания и что ответственность за содержание передачи несет фирма-производитель. То есть та самая продюсерская компания.

— А я в суд подам. На телеканал!

Тут даже прокурор заулыбался. Нашел, с кем бодаться!

— Ну хорошо, что вы хотите, чтобы прозвучало в опровержении? — зашел с другого конца продюсер.

— Что то, что они показывали, — неправда, что не было никаких “кровников”, что я это все придумал, чтобы отвязаться от одной назойливой журналистки, что на самом деле Иванов никакой не Мориарти...

— Итого уже минут на пять, — подсчитал продюсер, . — Вы знаете, сколько стоит одна минута вешания?

Старков не знал.

— От пятидесяти до пятисот тысяч долларов, если в пересчете на рекламу. Соответственно, пять минут — это минимум двести пятьдесят тысяч, а максимум — два с половиной миллиона. Если давать опровержение в наиболее смотрибельное, то есть в то же самое, когда прошла ваша передача, время.

Кто согласится терять два с половиной миллиона долларов из-за какого-то опровержения? Да они лучше десять реклам про прокладки пустят!

— А что же делать? — совершенно растерялся Старков.

— Что делать?.. Передачу делать! — категорически заявил продюсер. — Только теперь качественную передачу, чтобы перебить впечатление от прежней халтуры. Клин клином вышибают! А не судом.

Прокурор согласно кивнул.

А может, и верно?.. Что ему даст опровержение, напечатанное мелким шрифтом на последней странице второсортной газетенки? Кто его прочтет? А передачу видели миллионы. И новую передачу увидят миллионы.

— Кстати, сколько они вам там платили? — спросил продюсер.

— Не платили, обещали, — сказал Старков. — Обещали двести долларов. В месяц.

— Двести? — удивленно переспросил продюсер. — Вы, как видно, действительно плохо знакомы со спецификой телевидения.

— А что, это много? — настороженно спросил Старков.

— Это дешево для такого уровня материала.

Продюсер встал, давая понять, что разговор закончен.

— Если надумаете — звоните, — сказал он, протягивая визитку. — Очень рад был с вами познакомиться.

Старков вышел в коридор, вертя в руках врученную визитку.

“Генеральный продюсер телекомпании “Партнеры” Горшков Валерий Петрович”, — прочитал он.

Что-то ему эта фамилия напоминала. Что-то такое... Ах да!..

Он оторвал взгляд от визитки и прочитал на двери прокурорской приемной набранную золотом табличку:

“Горшков Петр Вениаминович”...

 

Глава 19

Старший следователь парижской криминальной полиции Пьер Эжени мрачно бродил среди разбросанных по асфальту трупов. Трупов было много — было четыре. Но не всего четыре, а здесь четыре. Потому что еще два были не здесь — один недалеко от казино, возле калитки, через которую ушли преступники, и еще один — расстрелянный в упор полицейский с той стороны арки.

Просто какая-то мясорубка, как в кино...

— Смотри, они все как братья... — заметил кто-то.

Трупы действительно были похожи друг на друга — примерно одного роста, близкой комплекции, одеты в одинакового покроя плащи... Возле каждого на земле валялся пистолет. Пистолеты были тоже одинаковыми и были новенькими, словно только что из арсенала.

Итальянские “беретты”, отметил про себя следователь. Может, они итальянцы?

Нет, на итальянцев покойники похожи не были. Слишком светлые. А один так и вовсе рыжий.

— Что-нибудь нашли? — спросил следователь у полицейского, выворачивающего карманы плащей.

— Мобильные телефоны, запасные обоймы, деньги и сигареты, — кивнул полицейский на вещи, сложенные на расстеленном на земле полиэтилене.

— А документы?

— Документов не было.

Пьер Эжени еще раз обошел трупы, вглядываясь в лица. Нет, никаких особых примет не видно — лица гладкие, без шрамов, родинок и татуировок. Да и вряд ли особые приметы помогут — покойники, сразу видно, не французы, и в картотеках их не найти.

Правда, лица европейские... Поди, опять окажутся русскими. Что-то в последнее время их много здесь стало. Конечно, не как после их революции, тогда, дед говорил, они чуть не на каждом шагу встречались. Но все равно...

Если русские, то дело дрянь, опять сюда их полицейские напрашиваться будут, чтобы вести совместное расследование. Понаедет человек десять... Придется их по ресторанам и публичным домам водить...

Пьер отошел в сторону и, привалясь плечом к стене, закурил.

Вот ведь невезуха, нет, чтобы их прикончили тремя часами раньше, а так именно в его дежурство!

Мимо пронесли носилки с мертвым полицейским. И вслед ему пронесли сложенные в пакет его вещи — радиостанцию, дубинку, фонарь... И револьвер, которым он так и не успел воспользоваться.

Не повезло парню, еще больше, чем ему, не повезло...

“Сколько же их было? — прикинул следователь. — Человека три-четыре, не меньше. Эти ребята даже выстрелить не успели, так и легли рядышком. Значит, выходит, стреляли залпом...”

К Пьеру подошел кто-то из криминалистов.

— Вот, нашли, — показал он полиэтиленовый мешок с гильзами.

— Где они были? — спросил следователь.

— Вон там.

— Они что, рядом лежали?

— Ну да, почти рядом.

Если стреляли из нескольких пистолетов, то гильзы лечь рядом не могли. Ну никак не могли.

Пьер взял мешок и посмотрел на гильзы сквозь полиэтилен. Калибр один.

Повертел мешок, рассматривая донышки гильз.

И накол капсуля бойком пришелся примерно в одно место.

Странно. Очень странно...

И это была не последняя странность, связанная с этим делом...

Со стороны улицы подбежал стоявший в оцеплении полицейский.

— Там вас женщина спрашивает.

— Меня? — удивился Пьер.

— Ну, не вас лично, а кого-нибудь старшего.

— Пропустите.

Женщина пришла не одна, женщина притащила с собой подростка. Следователя, к которому ее подвел полицейский, она не заметила, потому что во все глаза смотрела на лежащие на земле трупы.

— Вы что-то хотели мне сказать? — попытался привлечь ее внимание Пьер Эжени.

— Я?.. А, да, хотела.

Не отрывая взгляда от мертвецов, она быстро начала говорить.

— Мой мальчик сегодня утром пошел в школу, она недалеко от нашего дома, если выйти, то сразу налево, а потом направо, а потом...

— Вы не могли бы покороче, — попросил следователь.

— Конечно, конечно, — стушевалась женщина. — Он сегодня вышел раньше, потому что вчера опоздал на первый урок и я сказала, что теперь он будет вставать на четверть часа раньше, чтобы...

— Пожалуйста, по существу, — снова перебил ее следователь.

— Я и так по существу, — возмутилась женщина. — Если он вчера не опоздал, то я бы не сказала выйти ему на четверть часа раньше, он бы вышел позже и ни — чего не нашел, потому что кто-нибудь, кто вышел раньше...

— Он что-то нашел? — спросил следователь.

— Ну так в том-то и дело! — заговорщицки зашептала женщина. — Вот...

И вытащила из сумки пистолет.

— Где ты его нашел? — строго спросила она сына.

— Там, возле водосточной трубы, — махнул он рукой, тоже не отрывая глаз от трупов.

— Там, у водосточной трубы, — повторила женщина.

Следователь взял пистолет двумя пальцами за спусковую скобу и приблизил ствол к носу. Из дула припахивало гарью. То есть из пистолета недавно стреляли.

Пьер вытащил платок, обернул рукоять пистолета и, ухватив другим концом платка, выдвинул обойму.

Интересно.

В обойме был один патрон.

— Спасибо, вы очень помогли следствию, — проникновенно сказал Пьер.

— А можно, я здесь еще постою? — попросила женщина, косясь на трупы.

— Конечно, конечно, — милостиво разрешил следователь.

И повернулся к криминалистам.

— Откатайте их пальчики.

Конечно, это мог быть другой пистолет... Но мог быть и тот...

— Я поехал в управление, — сказал Пьер. И направился к своей машине.

“Работы здесь...” — думал он. А все из-за того, что неделю назад жена упросила его съездить к ее приболевшим родителям, и его подменил один из его коллег, а теперь он подменил его.

И на тебе! Ни раньше, ни позже!..

 

Глава 20

— Как ты могла! — возмущался курирующий Иванова партиец по кличке Артем. Товарищ Артем.

— Да в том-то и дело, что не могла! Ничего не могла! Потому что это не я — это он!

— Он? — повернулся к Иванову товарищ Артем.

— Не...

— Он! — твердо сказала Маргарита. — Мы забежали в арку, а тут они. Я хотела выстрелить, но не успела — он выхватил у меня пистолет и...

— Что, всех четверых?!

— Всех! Я даже ахнуть не успела, — сама поразилась меткости своего муженька Маргарита.

— Нет, я... — попытался вставить слово Иван Иванович.

— А вы вообще молчите, — махнул на него рукой товарищ Артем. — Наделали делов — так молчите! В Париже только о ваших художествах и говорят! Что вам здесь, Россия что ли?..

— Нет, вы опять...

Маргарита с ненавистью взглянула на своего супруга. И поправила сбившуюся прическу, ненароком коснувшись вытянутым указательным пальцем виска.

Иванов сник и умолк.

— Ладно, идите.

— Куда? — спросила Маргарита. — Домой нам теперь нельзя.

— Да, домой нельзя, — согласился товарищ Артем. — Ладно, мы подберем вам подходящую конспиративную квартиру. Пока посидите там. И чтобы носа на улицу не высовывать!

Маргарита подхватила мужа под руку и потащила к выходу...

Товарищ Артем повздыхал, посокрушался и отправился на доклад к товарищу Илье.

— Это не она, это он, — сообщил он ему.

— Не все ли равно, — вздохнул товарищ Павел. — Все бы ничего, кабы не полицейский...

— Да, они здесь не любят, когда полицейских убивают. Теперь весь Париж на уши поставят.

— Да уж....

Товарищи по партии и совместной борьбе помолчали.

— Ну и что будем делать?

— Может, его обратно в Россию отослать?

— Можно. Только его в России тоже ищут. Он там поболе, чем здесь, напластал.

— Остается... — и Артем ткнул большим пальцем в пол. — Пока его полиция не нашла.

— Пожалуй, так, — согласился Илья. — Сам виноват — в один раз пять человек замочил! Разве это дело...

Товарищ Артем и товарищ Илья быстро обговорили детали и отправились к старшим товарищам.

— Иванова надо убирать, — сказали они. — По-быстрому доделывать все завязанные на него дела и...

— Хорошо, мы обсудим ваше предложение, — сказали старшие товарищи.

В спешном порядке собрали ЦК. Небольшой ЦК, потому что подпольный ЦК.

— На повестке дня один вопрос, — сообщил товарищ Андрей, — Иванов.

Все помрачнели.

— Я же предупреждал — не надо связываться с убийцей, — напомнил товарищ Семен. — Если он там убивал, то и здесь будет.

— А что было делать, если на него все завязалось!

— А теперь развязалось! А если его схватят? Это же... Это же компрометация всего движения!

— Наше движение крови никогда не боялось!..

— Тихо, — остудил спорщиков товарищ Павел. — Что о прошлом толковать! Теперь поздно о прошлом толковать...

Все замолчали.

— Прошу высказываться. Давай, Никита. Никита встал и одернул роскошного кроя пиджак.

— Я, как вы знаете, не сторонник подобных методов, были у нас в истории, так сказать, с этим делом перегибы. Но тут случай особый. Что же это получается — ходит, понимаешь, по Парижу мокрушник и стреляет людей. Ладно бы наших, так ведь еще и французов. Это же международный скандал!

— Что ты предлагаешь? — перебил его товарищ Павел.

— Я так думаю, надо с ним решать. Окончательно и бесповоротно! Он давно себе приговор подписал. Сам подписал.

И товарищ Никита поднял вверх руку.

— Андрей?

— Я тоже — за. Его все равно не мы — так французы. Только если французы, они много чего раскопать могут. А если мы — то тогда все будет шито-крыто.

— Семен?

— Тут второго мнения быть не может — зуб за зуб, кровь за кровь. Он материал отработанный, что его жалеть.

И товарищ Семен тоже поднял руку.

— Антон?

— Приговор ему, я так понимаю, идет по верхней границе хоть там, хоть здесь, так что будем считать, что мы лишь приводим его в исполнение.

Такая постановка вопроса всем очень понравилась.

Оставалось последнее мнение, очень важное мнение — мнение товарища Павла.

— Я тоже согласен, — сказал он. — Таким людям на земле не место...

Все согласно закивали.

— Но есть одно “но”...

Все разом перестали кивать и удивленно взглянули на товарища Павла.

Какое может быть “но”?..

— Мне кажется, списывать Иванова со счетов рано. Он нам еще может пригодиться.

— Зачем? — чуть не разом спросили все.

— Хочу напомнить, что у нашего движения есть не только друзья, но есть и враги.

Это верно, врагов у движения было много.

— И самые ненавистные из них — предатели.

Присутствующие зашумели. Предателей они не любили. Предателей никто не любит. Особенно потому, что предатели зачастую живут лучше, чем те, кого они предают.

— Мы уже несколько раз обсуждали этот вопрос, — напомнил товарищ Павел, — но никак не могли прийти к единому мнению. Так вот, мне кажется, что теперь такая возможность представилась.

Все переглянулись. Они помнили о неудачных попытках решить судьбу предателей движения, но не понимали, куда товарищ Павел клонит.

— Мне кажется, с ними может разобраться Иванов. А потом, когда он сделает свое дело, мы приведем в исполнение предыдущее наше решение.

Предложение было заманчивое — наказать отступников и при этом остаться в стороне.

— Но это же наши товарищи.!. — не очень уверенно напомнил кто-то.

— Тем более! — жестко ответил товарищ Павел. — Отпуская с миром предателей, мы порождаем новые предательства. Безнаказанность развращает. Остановить вырожденцев может только страх! Пострадают несколько — задумаются все!

— Но ведь далеко не каждый из них враг. Кто-то заблуждается.

— Лес рубят — щепки летят! — напомнил товарищ Павел известное изречение одного из партийных вождей. — Ставлю вопрос на голосование. Кто за предложенные меры?

Все потянули руки вверх.

— Принято единогласно.

— Я возражаю! — категорически против высказался товарищ Андрей. — Ему нельзя давать в руки оружие. Он перестреляет своих. Или перестреляет пол Парижа!

— Это верно, — загалдели все.

— А никто ему не собирается давать оружие, — успокоил товарищей по партии Павел.

— Что же он, голыми руками? — удивился кто-то.

— Нет, просто работу будет исполнять не он. Но думать все будут на него.

— Зачем такие сложности? — спросил товарищ Семен.

— Затем, что его участие в акции не вызовет сомнений. Он известный специалист по этой части, да и здесь успел отличиться. Он идеальный кандидат.

— А если они не поверят?

— Просто так, может, и не поверят, а уликам поверят. Если это не сделает он и теперь, это все равно придется делать после, но уже нам.

Этот довод был решающий. Кандидатура Иванова позволяла надежно спрятать концы в воду. Слишком одиозной была его фигура... А тут еще убитый полицейский... Теперь власти поверят во все что угодно, даже в то, что это именно он развязал Вторую мировую войну.

Иванова упускать было нельзя! Когда еще в Париж занесет киллера с таким послужным списком...

— Я — за, — поднял руку товарищ Семен.

— Я — тоже...

Решение было принято единогласно. И фактически было принято единолично. Товарищем Павлом.

Да бог с ними, с предателями, размышлял он про себя. Не в них дело! Чистка всколыхнет ряды. Преданных — сплотит, сомневающихся — укрепит, отступников — напугает. Партия только тогда партия, когда способна себя защищать. Когда умеет не только болтать, но и карать! А если нет — то это кружок кройки и шитья. Объединение по интересам...

Компартии нужна новая, молодая кровь! Нужна драка! Партия, оставшись без живого дела, разлагается и умирает, как человек, лишенный движения.

А эти... С этими пора расставаться. Состарились его товарищи по партии. Разжирели на капиталистических харчах. Размякли. Живому делу предпочитают заседания, голосования и президиумы. Привыкли тихо жить на проценты с капиталов... Еще немного, и партия окончательно захиреет, сползет на социал-демократические позиции. Или того хуже — выродится в интернат для престарелых.

Нужно все ломать... Искать новые формы... Новых людей...

А эти все, эти спеклись. Этих можно в расчет не брать...

 

Глава 21

Убийство пяти неизвестных мужчин и полицейского в самом центре Парижа имело широкий резонанс в прессе и умах обывателей.

— Кошмар... Пять трупов!.. Что творится!.. Куда мы идем!.. — судачили в уличных кафешках горожане.

— Помяните мое слово — это боши!

— Почему боши?

— Потому что все беды от них...

На первых полосах газет были опубликованы фотографии с места происшествия. В полноцветных изданиях в фотографиях доминировал красный цвет. Его было так много, что страницы казались липкими на ощупь.

— Неужели Париж становится новым Чикаго? — восторженно вопрошали журналисты. — Пять трупов и один полицейский! Это на один труп больше, чем два месяца назад в Лионе и на два больше, чем две недели назад в Марселе! Это новый рекорд года!..

Пьер Эжени с раздражением отбросил газету.

Ну все, теперь покоя не будет...

Зазуммерил телефон. Пьер поднял трубку.

— Да, — сказал он. — Нет, вы ошиблись, это не полиция. Это кафешантан.

И бросил трубку радиотелефона на базу.

— Репортеры? — поинтересовался напарник.

Пьер кивнул.

Телефон зазвонил снова.

— Да.

— Мы бы хотели у вас узнать подробности убийства...

Пьер вдавил кнопку отбоя в трубку. И стал быстро собираться.

— Разбирайся с ними сам, — кивнул он на телефон. — Я к патологоанатомам.

И выходя, услышал, как напарник отвечает на очередной звонок.

— Нет месье, это давно уже не номер полиции. Это частный номер. Но вы обязательно познакомитесь с полицией, если еще раз сюда позвоните...

У патологоанатомов на столах тоже лежали газеты, с перегнутых страниц которых на серый казенный потолок полицейского участка пялились мертвыми глазами филеры Юрия Антоновича.

— Ты насчет них? — показали анатомы глазами на газеты.

Вообще-то нет, вообще-то Пьер пришел сюда спрятаться от назойливых репортеров.

— Ну конечно! — ответил он.

— Тогда пошли...

Трупы лежали в холодильнике, каждый в своем боксе. Патологоанатом стал выдвигать полки, как каталожные ящики.

— Значит, дело обстоит так... Потерпевший под номером...

Сдернул с большого пальца ноги покойника пластиковую бирку, прочитал.

— ...под номером один скончался от пулевых ранений в голову, грудь и брюшную полость...

Что в голову, грудь и живот, было очевидно еще там, на месте. Первым номером был труп, который нашли возле калитки и который был буквально изрешечен пулями.

— ...почти все выстрелы были произведены с расстояния один-два метра... То есть практически в упор.

— ...из оружия тридцать восьмого калибра...

— Из какого оружия? — спросил Пьер.

— Если судить по характеру ранений, то, скорее всего, из пистолетов. Из трех пистолетов...

То есть убийц было как минимум трое. Вначале они пристрелили того мужика у калитки, потом четверых во дворе... — быстро прикинул Пьер.

— Труп номер два. Пулевое ранение в голову...

— Труп номер три... Пулевое ранение в голову...

— Номер четыре... Пулевое ранение в голову...

— Что, у всех в голову? — удивился Пьер.

— У всех, — подтвердил патологоанатом. — Пули попали сюда, сюда и сюда, — ткнул указательным пальцем себе в голову. — Других ран не было.

— А пуль много было? — спросил Пьер.

— По одной. По одной пуле сюда, сюда и сюда, — вновь показал эксперт.

Оправдывались худшие подозрения Пьера.

— То есть вы хотите сказать, что стрелял один человек?

— Ничего я не хочу сказать. Я хочу сказать то, что сказал, — что эти пятеро умерли от огнестрельных ранений в голову. А кто стрелял, в кого стрелял и зачем стрелял — это вам разбираться...

— Где пули?

— Переданы на баллистическую экспертизу...

В лаборатории баллистики Пьеру продемонстрировали деформированные, со смятыми и расплющенными носиками пули, извлеченные из тел жертв.

— Эти пули отстреляны из разного оружия, — отложил баллист пули, доставшиеся телохранителю Иванова. — А эти — из второго, третьего, четвертого, пятого и шестого трупа, выпущены из одного пистолета. Вот из этого, — показал эксперт пистолет, найденный вблизи места преступления.

— Вы уверены? — на всякий случай переспросил Пьер.

— Характерная деформация пуль, специфический накол капсюля, царапины на гильзах... Сомнений быть не может.

Первоначальная версия насчет нескольких стрелков рассыпалась окончательно. Стрелков было не трое и не четверо, стрелок был один, причем очень хороший стрелок, раз четырьмя выстрелами продырявил четыре головы.

Эксперты, отвечавшие за отпечатки пальцев, сообщили:

— На оружии обнаружено около двадцати полных и фрагментарных отпечатков, принадлежащих трем лицам. Эти, — показали они, — оставила женщина, которая сдала пистолет в полицию. Эти — ее сын, который пистолет нашел.

— А эти? — спросил Пьер.

— Эти принадлежат третьему лицу. Получается, убийце...

— По картотекам проверили? — спросил, мало надеясь на успех, Пьер.

— Проверили. По национальной они не проходили... Что и следовало ожидать.

— А вот по линии Интерпола засветились. Пьер встрепенулся.

— Кому?.. Кому они принадлежат?!

— Какому-то русскому с трудной фамилией. И...ван...ов, — прочитал эксперт. — Его немецкая и швейцарская полиции разыскивают...

Пьер Эжени запросил в Интерполе информацию по Иванову и позвонил в Германию и Швейцарию.

— Кто у вас расследует дело номер...

В Германии дело расследовал старший следователь полицейского управления города Франкфурта-на-Майне Карл Бреви.

Пьер набрал названный ему номер.

— Французская полиция, — представился Пьер Эжени. — Вам известна фамилия И-ван-ов?

— Как? — переспросил Карл Бреви.

— Ив-ан-нов, — повторил Пьер.

— Иванов? — радостно закричал в трубку Бреви. — Иванов?! Еще бы неизвестна! Это же известный киллер из России. Сколько человек он у вас отправил на тот свет?

— Почему человек, а не человека? — удивился Пьер.

— Потому что он по одному не убивает. Такая его отличительная особенность — убивать сразу по нескольку жертв.

— Зачем по нескольку?

— Ну откуда мне знать? — возмутился Карл Бреви. — Может, он запланировал убить определенное количество человек и для быстроты считает парами и тройками.

— Пятерками. У нас пятерками, — вздохнул Пьер...

Убийца был установлен. Убийца был установлен в рекордные сроки. Но это не радовало. Потому что взять киллера, который убивает тройками и пятерками, наверное, будет очень не просто...

— Я могу вам чем-нибудь помочь? — участливо спросил Карл Бреви.

— Вряд ли. Французская полиция имеет достаточно сил...

В трубке что-то неясно и многозначительно хмыкнуло.

— Впрочем, нет... Может быть... Советом. Я хочу понять, что он будет делать дальше?

— То же, что делал раньше, — без запинки ответил Карл Бреви. — Убивать. Я думаю, в самом скором времени он обозначит себя. Обозначит жертвами...

Может, и так, подумал Пьер. Не дай бог, если так!..

А все из-за той дурацкой подмены...

 

Глава 22

За последнюю неделю это была уже третья конспиративная квартира.

— На улицу — ни шагу. К двери не подходить. Жалюзи не поднимать. Ходить только в тапочках, сильно не топать! — проводил очередной инструктаж товарищ Артем.

— Почему не топать? — икренне удивился Иванов.

— Он еще спрашивает! — всплеснул руками товарищ Артем. — Это после того, что было... Что вы тут наворотили!

— Ничего я не воротил, — вяло возразил Иван Иванович.

Но ему на ногу встала Маргарита.

— Ну да, для вас это, может быть, и ничего, может быть, пустяк, только французская полиция так не считает.

Товарищ Артем еще раз обошел квартиру, проверяя, хорошо ли закрыты жалюзи, и шагнул к входной двери.

Навстречу ему с расставленных вдоль стены табуреток разом встали молодые партийцы.

— Смотрите у меня! — погрозил им пальцем товарищ Артем. — Чтобы не расслабляться, в карты не играть, телевизор не смотреть, спать, есть, отправлять естественные надобности по очереди... В общем, не терять революционной бдительности.

— Есть! — шепотом ответили молодцы.

Товарищ Артем ушел.

Молодые партийцы проверили оружие и бесшумно рассредоточились по квартире, заняв наиболее выгодные с точки зрения возможной драки позиции. По двое сели в противоположных углах комнат, по одному в коридоре и на кухне.

— Чего их столько нагнали? — недовольно ворчал Иван Иванович. — В туалет без очереди не сходить!

— Тебя, дурака, охранять, — ответила Маргарита.

— От кого?

— Мало ли от кого...

Товарищ Артем спустился во двор, сел в машину и поехал на доклад к старшим товарищам.

— Ну, что там у тебя?

— Все в порядке.

— Не сбежит?

— Исключено. Все выходы перекрыты. Охрана дежурит круглосуточно. Входная дверь открывается только снаружи, ключей ни у кого в квартире нет.

— А если он применит силу?..

— Пусть попробует. У него и оружия-то нет — я на всякий случай даже столовые ножи с вилками изъял.

— А если вдруг?..

— “Если вдруг” — то я приказал с ним не чикаться, приказал открывать огонь на поражение.

— Ну, гляди... Под твою ответственность.

— Я ответственности не боюсь...

Ответственности товарищ Артем не боялся, потому что предпринял все возможные меры, чтобы не дать Иванову сбежать. Лично сам в каждую щель сунулся, каждый шпингалет подергал и каждого человека проинструктировал. Раньше он, наверное, мог дать слабину. Но только не теперь! После того как Иванов пятью выстрелами завалил пятерых вооруженных противников, шутки кончились. Он показал, на что способен, и его стали воспринимать всерьез. Более чем всерьез!

— Можно задать вопрос?

— Говори.

— Как долго мне придется охранять Иванова?

— Ровно столько, сколько нужно. Вплоть до особого распоряжения...

Иванов был снова заперт, как в сейфе, ключи от которого были у одного человека, были у товарища Артема!..

 

Глава 23

— Переходим к следующему делу. Зашелестели переворачиваемые страницы.

— Арапов Дмитрий Анатольевич. Партийный стаж с тысяча девятьсот семидесятого года. Кандидат в члены Центрального Комитета...

Особая, чрезвычайная и полномочная комиссия ЦК заседала уже третий час. Комиссия обсуждала кандидатуры отщепенцев.

— Закончил с отличием высшую партийную школу, награжден орденом “Дружбы народов”, женат, двое детей... Два года назад отошел от движения и морально разложился. Опубликовал в так называемой демократической прессе ряд статей оппозиционного толка, осуждающих линию партии. Задолженность по партвзносам составляет двадцать восемь месяцев... Ну что скажете, товарищи?

— Достоин осуждения.

— Публичного осуждения.

— И исключения из рядов Коммунистической партии.

По очереди высказались члены комиссии.

— Голосуем... Принято единогласно.

Дело Арапова легло в стопку справа.

— Горохов Юрий Семенович. Партстаж с тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года. Работник центрального аппарата ЦК КПСС. Год назад самовольно покинул движение, украв крупную сумму из партийной кассы и продав оформленную на него конспиративную квартиру. Занял крайне реакционную позицию по отношению к движению. Сотрудничает с партиями правого толка. Ведет активную антикоммунистическую пропаганду. Недавно спустил с лестницы одного из наших товарищей, который пытался убедить его вернуть принадлежащие партии деньги, сломав ему три ребра...

— Ну это, товарищи, уже хулиганство!

— И предательство!

— Такое прощать нельзя!

— Голосуем... Единогласно.

Дело Горохова Юрия Семеновича легло в стопку слева.

— Махматмурадов Мурат Шамович. Партстаж с тысяча девятьсот шестьдесят первого года. Член Центрального комитета Коммунистической партии Республики Туркмения...

Те папки, что справа, направлялись в дисциплинарную комиссию ЦК, состоящую на две трети из представителей особой и чрезвычайной комиссии. У осевшей за границей партии было много только денег, но было пока недостаточно сил и очень мало по-настоящему преданных людей. Но этого ничего, партия Ульянова-Ленина тоже начинала с малого и тоже из-за границы...

— Заседание дисциплинарной комиссии объявляю открытым...

Папки, которые были слева, ушли к товарищу Павлу. Окончательное решение по предложенным кандидатурам должен был принимать он.

Товарищ Павел долго перебирал дела. Большинство из отобранных комиссией кандидатов он знал лично. Еще по работе на Старой площади. Вот этот сидел на втором этаже, этот на первом, этот вообще через стенку, в соседнем кабинете...

Тогда они были моложе, были монолитней и были наивней. Тогда им казалось, что ничто не может поколебать устои социализма. Что шестая часть земной суши навсегда останется выкрашенной в красный цвет. Но случилось иначе... Партийная империя пала...

Почему пала? Сто раз товарищ Павел задавал себе этот вопрос. Почему Советский Союз развалился именно тогда, когда достиг пика своего могущества? Не в восемнадцатом году, когда и силенок-то выстоять, казалось бы, не было? Не в двадцатых — в международной политической и экономической блокаде? Не после, в сорок первом? Почему именно теперь?

Из-за перестройки, начатой Горбачевым? Из-за предательства Ельцина, который ради того, чтобы водрузить свой номенклатурный зад на трон, пожертвовал целой страной?

Да, из-за них. Недаром говорится — рыба гниет с головы. Но не только из-за них. Нет, развал начался раньше, начался с Брежнева. И начался с Хрущева. Именно тогда в руководстве партии возобладала мягкотелость. Руководство страны стало бояться собственного народа. Стало заботиться о благосостоянии населения больше, чем о благе государства!

Переживали, чтобы не было безработицы, создавая новые рабочие места, а пахать по-настоящему не заставляли. Можно сказать, оплаченный отпуск целой стране предоставили... Кто здесь, на Западе, боится безработных? Никто не боится! Кто лентяев кормит? Никто не кормит! Ни одно государство со своим народом не нянькается — твои заботы — это твои заботы!

А эти...

Эти, борясь за повышение благосостояния, искусственно сдерживали рост цен на товары повышенного спроса, повышали зарплаты... А чтобы было чем платить, включили печатный станок. В итоге получили дефицит.

Хотя какой это дефицит, если в те годы Советский Союз занимал шестое место в мире по потреблению продуктов питания на душу населения. Тогда — шестое, а теперь пятьдесят шестое! Это в магазинах продуктов стало больше, а в желудках как раз наоборот!

Не было дефицита, были излишки денежной массы. Теперь это совершенно очевидно. Денег было больше, чем товаров... Денег больше, а не товаров мало!

Сами над собой смеялись — в магазинах шаром покати, а холодильники жратвой забиты! Какое же это нищенство, если выбрось тогда в свободную продажу машины, и все — нет машин, в час сметут. Потому что у каждого дома заначка...

Вот в чем проблема! В заигрывании с собственным народом!

Что бы в такой ситуации сделал Сталин? Денежную реформу сделал — взял и отрезал от банкнот по нулю. Или тот же ноль прибавил на ценниках. И все — и нет дефицита, есть изобилие, потому что никто ничего купить себе позволить не может!

Ведь демократы потом поступили точно так же — взяли и волевым решением отрезали нули. И отпустили цены. Потому что в отличие от Брежнева народа не боялись. Плевали они на народ. И дефицит товаров мгновенно исчез, потому что заменился дефицитом, денег! Магазины полны, а купить не на что!

Так и надо было!

Надо было решать проблемы государства за счет народа, а не наоборот!

А Брежнев и иже с ним повышали цены на золото и ковры! Да и как повышали — на проценты, вместо того чтобы в пять, в шесть, в десять раз. Боялись в десять! Народного ропота боялись! А те все равно роптали, потому что излишки денег на психику давили.

Вот и доигрались — профукали страну! И какую страну!.. Поколениями народы и территории собирали, миллионы жизней положили, а разбазарили в несколько лет...

Какие они демократы — орда! Хуже татаро-монголов.

И свои не лучше. Те, что не выдержали, отошли, польстившись на сытую жизнь. Нет, свои хуже чужих, — свои бьют в спину. Таким пощады быть не может...

Товарищ Павел раскрыл очередное дело, увидел фотографию. Сережка... Сколько с ним дел переделано, сколько водки перепито. Квартиры вместе получали. В одном доме, на одной лестничной площадке жили. Семьями дружили лет десять...

Но все равно, все равно...

Революция выше приятельства, выше симпатий и родственных связей... Революция выше всего! По крайней мере так должно быть!

Товарищ Павел прочитал приговор и взял ручку.

Иначе нельзя! Иначе капитулянтские настроения не остановить!.. Невозможно только пряниками, иногда нужно и кнут употребить!

И твердой, недрогнувшей рукой поставил свою роспись!..

 

Глава 34

Иван Иванович смотрел телевизор. Именно смотрел, потому что смотрел без звука. Сменяющиеся на экране головы немо шевелили губами, словно рыбы в аквариуме. Гангстеры стреляли из бесшумных пистолетов и автоматов. Беззвучно сталкивались машины, взрывались бомбы, падали самолеты...

Добавлять звук было запрещено. Включать радио, магнитофон — тоже. Приближаться к двери, подходить к окнам, притрагиваться к жалюзи нельзя. Зажигать вечером свет — боже упаси! Громко говорить, кашлять, чихать, топать — только попробуй!.. Даже воду в туалете лишний раз спускать нежелательно!

Такие правила...

За неукоснительным исполнением которых внимательно надзирали зависшие по углам охранники.

Ну что это за жизнь!.. Даже в шкафу лучше было!

Иван Иванович переключил канал. И увидел очень знакомое ему лицо. Ну очень знакомое!

Так это... Это же!..

Это был он, Иванов! Точно такая же фотография была вклеена у него в служебном пропуске.

Иванов открыл рот и уставился на себя в экране.

Ближайший к телевизору охранник тоже смотрел на Иванова. Смотрел на Иванова в “ящике” и на Иванова живьем.

Картинка на экране сменилась. Лицо Иванова ушло, вместо него появились четыре лежащих на асфальте трупа и стоящие над ними полицейские.

Телохранитель быстро пришел в себя и громким шепотом крикнул:

— Маргарита!

Маргарита выскочила из кухни, заметила вытянутый в сторону телевизора палец, увидела, узнала трупы, быстро подошла и, припав к динамику ухом, добавила звук.

— ...не исключает участия известного русского киллера Иванова, — быстро перевела она закадровый текст.

На экране снова появилось лицо Иванова.

— Сейчас они покажут отрывок из фильма, который демонстрировался в России по одному из общенациональных каналов, — сообщила Маргарита.

По экрану быстро пробежали какие-то титры и снова возник портрет Иванова. Зазвучал голос диктора, зазвучал на русском языке, который тут же заглушила французская речь.

— Они говорят, что это злой гений преступного мира, в сравнении с которым Мориарти не более чем добрый самаритянин, распространяющий гуманитарную помощь, — шепотом переводила Маргарита. — На его счету не одна и не две человеческие жизни, на его счету десятки жертв...

Просунувшиеся в комнату охранники с удивлением смотрели на тупо уставившегося в экран Иванова, стараясь опознать в нем гения преступного мира, на счету которого десятки жертв. Получалось не очень...

— Удивительная изобретательность, хладнокровие, великолепная техника владения любыми типами оружия присущи этому преступнику, — продолжала переводить Маргарита. — Преступнику нового типа...

В конце передачи следователь муниципальной полиции попросил зрителей оказывать следствию помощь, сообщая о возможных контактах с преступником по телефону... И пообещал приличное вознаграждение.

— Ну, ты даешь, дядя! Так ты, оказывается гений! — присвистнул кто-то.

— Это не я, — беззвучно прошептал Иванов. — Не я это...

И чуть не заплакал.

После передачи Иванова зауважали, стали пропускать в туалет вне очереди, обращаться исключительно на “вы” и охранять с утроенным вниманием.

Через несколько дней конспиративную квартиру посетил товарищ Артем. Вначале он, как обычно, проверил посты и шпингалеты, потом заперся на кухне и о чем-то долго шептался с Маргаритой и охранниками.

— ...Завтра... Быть готовыми!.. — Слышал Иванов отдельные реплики.

— ...Это вам знать не обязательно... На следующий день поздно вечером товарищ Артем появился снова.

— Собирайтесь, — приказал он.

— Куда? — удивился Иванов. — В казино?

— В какое казино? — не понял товарищ Артем. — Нет, не в казино. Прогуляться...

— Так ночь же уже!

— Соберите его...

Иванову быстро принесли одежду и услужливо поддержали плащ, пока он искал руками рукава.

Первыми на лестничную площадку вышли охранники. Они разбежались по этажам вверх и вниз. Проверили улицу. Заклеили глазки в дверях напротив.

— Все чисто, — доложили они по рации.

— Теперь вы, — приказал товарищ Артем. К Иванову подошла Маргарита.

— Дайте вашу руку, — попросила она.

Иванов, предлагая даме руку, оттопырил локоть.

— Да нет, руку, — еще раз сказала Маргарита.

Иванов протянул руку.

Маргарита не взяла ее, Маргарита вытянула из сумочки наручники и ловко защелкнула один браслет на запястье руки Иванова, другой на своей. Ключ она передала товарищу Артему. Теперь они были неразделимы, потому что были связаны одной цепью.

— Ну, с богом...

Товарищ Артем вышел первым, кивнул, что путь свободен. За ним в дверь протиснулись Иванов и Маргарита. За ними двинулись телохранители.

На улице их поджидал микроавтобус с затемненными окнами. Маргарита подтолкнула Ивана Ивановича к открытой дверце.

Довольно скоро микроавтобус остановился.

— Выходим.

Первыми, как и раньше, в квартире, на улицу выскочили охранники. Разбежались по сторонам, осмотрелись, свернули в проулок. Сказали по рации:

— Можно...

Микроавтобус завернул в тот же проулок.

Маргарита набросила на руку Иванову, чтобы прикрыть цепочку, плащ. И, прижавшись к нему и ласково заглядывая в глаза, потянула к выходу.

Со стороны они напоминали не обращающую на себя внимание в Париже влюбленную пару.

— Направо. Повернули направо.

— Прямо.

Пошли прямо.

В отдалении, зависая у витрин, присаживаясь на скамейки и за столики уличных кафе, маячили знакомые охранники.

Маргарита остановилась возле двери подъезда. Быстро набрала на кодовом замке какие-то цифры.

— Пошли.

“Влюбленная парочка” шагнула в подъезд. Маргарита вызвала лифт. Кабина спустилась вниз, створки двери разомкнулись. Лифт оказался занят — внутри, спиной к выходу, стоял какой-то мужчина в черном плаще. Иванов сделал шаг в сторону, давая ему возможность выйти. Но мужчина не тронулся с места.

— Чего замер — пошли! — прошипела в самое ухо Маргарита, входя в кабину и втягивая за собой своего “благоверного”.

Лифт пошел вверх.

Мужчина повернулся и, ухватив Иванова за правую руку, застегнул на запястье наручники. Затем вытащил из кармана ключ и освободил Маргариту.

Все делалось очень быстро и в полном молчании. Лифт остановился на верхнем этаже.

— Это товарищ Максим. Будешь делать то, что он прикажет! — сказала Маргарита.

На самом деле товарищ Максим не был товарищем. Не был господином. И не был Максимом. На самом деле он был нанятым для выполнения грязной работы уголовником, а до того, в очень далеком прошлом, — десантником и спецназовцем. “Товарищ Максим” работал не за идею — за деньги. На тех, кто больше платил. Против тех, что меньше... Раньше выбивал долги и зубы у строптивцев. В последние годы специализировался на мокрухе, потому что смертную казнь отменили, а платили за “мокрое” гораздо лучше. Вышли на киллера случайно, вышел один из командированных в Россию “товарищей”, угодивший по недоразумению в КПЗ. Столковались быстро, потому что киллер брал недорого, работал качественно и, самое главное, был “не из нашего района”. То есть не мог скомпрометировать движение.

За новый заказ товарищ Максим взялся с удовольствием, потому что платили вперед и потому что никогда не был в Париже...

Створки лифта разошлись. Товарищ Максим толкнул Иванова к выходу. Лифт пошел вниз.

“Чего это они?.. — испуганно думал Иванов. — А вдруг они хотят... Его хотят!...” — и непроизвольно дернулся в сторону.

— Не балуй! — тихо по-русски сказал товарищ Максим. И показал пистолет.

Иванов сник и пошел, куда его повели.

Теперь он был совершенно уверен, что от него хотят избавиться.

Мужчина стал подниматься по лестнице вверх, туда, где был вход на чердак. Остановился перед запертой дверью. Открыл ключом замок.

— Ну чего встал, шагай давай.

Через слуховое окно вылезли на крышу, по ней, часто поскальзываясь на мокрой черепице, перешли на соседнюю, с нее еще на одну. Дома вплотную примыкали друг к другу, и по ним можно было легко проходить целые кварталы.

— Сюда!

Спустились на чердак. Несколько минут стояли молча, привыкая к темноте. Потом куда-то пошли, слепо нащупывая ногами дорогу.

— Стой.

Остановились перед дверью. Припав ухом к замочной скважине, товарищ Максим долго прислушивался. Потом вытащил рацию.

— Второй вызывает Шестого.

— Слышу тебя, — ответил Шестой, — у нас все в порядке. Можешь работать.

Мягко толкнул заранее открытую дверь. В подъезде было темно, потому что на Западе свет просто так не жгут, он включается лишь на несколько минут, автоматически, когда кто-нибудь открывает входную дверь. И не включается, если кто-то проникает в подъезд через чердак.

— Только пикни! — шипящим шепотом предупредил товарищ Максим Иванова.

Стараясь ступать бесшумно, спустились на четвертый этаж.

Остановились перед одной из дверей. Товарищ Максим беззвучно сунул в замочную скважину ключ. Дверь медленно открылась.

— Пошли.

Шагнули внутрь.

Иванов почувствовал, как его правую руку дернуло куда-то вбок. Тихим щелчком расстегнулись и вновь застегнулись браслеты. Теперь он был прикован к ручке двери.

— Ждешь меня здесь! — ткнувшись губами в ухо, сказал товарищ Максим.

И тут же раздался еще один тихий, металлический щелчок.

В полумраке проема, ведущего в комнаты, Иванов различил мягко плывущую тень мужчины. У тени была неестественно длинная правая рука.

Потом была долгая, долгая тишина. Иванов напряженно прислушивался, пытаясь понять, что там происходит.

Тихо...

Тихо...

Вдруг быстро, один за другим, прозвучали два тихих, почти неслышных, хлопка. Иван Иванович услышал короткий, мгновенно оборвавшийся вскрик и неясную, так же быстро затихшую возню. И вновь наступила тишина, в которой ясно застучали негромкие, быстро приближающиеся шаги.

Вспыхнул узкий луч небольшого фонарика. Метнулся по стенам, нашел, остановился на испуганно скрючившейся фигуре Иванова. Тот зажмурился, попытался прикрыться от света, но натянувшаяся цепочка отбросила руку назад.

— Не шуми, — строго сказал из темноты товарищ Максим.

И отвел фонарик чуть в сторону. В луче света матово блеснул пистолет с длинным направленным на Иванова цилиндром на стволе.

Ну вот и все...

Иванов сжался, задрожал, закрыл глаза и пополз по стенке вниз, на подкосившихся от страха ногах.

Товарищ Максим подошел вплотную.

— Ты чего? — удивленно спросил он. — Плохо, что ли?

— Что? Ага... Нехорошо, — быстро ответил Иванов.

Товарищ Максим прислушался.

В подъезде было тихо. Вытащил рацию.

— Второй вызывает Шестого. Что там у вас?

— Путь свободен. Можете уходить. Повернулся к Иванову.

— На-ка, подержи пока...

И, сбросив в левую руку обойму и перехватив за ствол, сунул Иванову в руку пистолет. Тот автоматически взял его, сжав пальцы на рукоятке.

— Подержал? Теперь давай обратно, — потянул пистолет к себе и так же, удерживая за ствол, опустил в карман, в расправленный внутри него полиэтиленовый мешок.

— Слушай меня внимательно! Сейчас мы выйдем из квартиры и пойдем вниз. До первого этажа пойдем вместе, дальше, на улицу, ты один. Когда выйдешь из подъезда — обернешься.

— Зачем? — не понял Иванов.

— Затем, что если не обернешься, то тебя тут же пристрелят. Потому что это такой условный знак... Обернешься и пойдешь направо. Ты все понял?

— Да, — кивнул Иванов.

— Только без глупостей, там кругом наши люди, — предупредил товарищ Максим. — Шаг в сторону, прыжок на месте будут считаться побегом и пресекаться на месте. Ну что, двинулись?

Вытащил пистолет, но не тот, что сунул в карман, — другой и ткнул им в бок Иванову.

— Если дернешься — можешь считать себя покойником.

Быстро отстегнул от двери и перестегнул себе на руку наручники.

— Теперь открывай дверь. Сам открывай. Крути щеколду направо.

Иванов послушно прокрутил щеколду и, взявшись за ручку, потянул дверь на себя.

— Пошли.

И они — Иванов впереди, товарищ Максим сзади — стали спускаться по лестнице вниз. Один этаж. Второй...

На первом этаже мужчина приказал Иванову повернуться к нему спиной.

Иванов повернулся.

В затылок ему, больно сверля кожу, уперлось дуло пистолета.

— Руки за спину!

Иванов завел руки за спину.

— Три шага вперед.

Иванов сделал три шага и уперся грудью во входную дверь.

Не отрывая пистолет от его затылка, товарищ Максим быстро раскрыл наручники и сделал шаг назад.

— Нажми на кнопку, там, сбоку.

Иванов нажал.

Щелкнул открывшийся замок.

— Ну все, считай, ты свободен. Можешь идти. Только не забудь оглянуться! — напомнил товарищ Максим.

Иванов толкнул дверь. И вышел на улицу.

Сразу увидел припаркованный в двух кварталах от подъезда микроавтобус, стоящих на противоположной стороне улицы охранников с руками, засунутыми глубоко в карманы, и машущую ему издалека руками Маргариту.

За ним действительно присматривали.

— Чего встал — топай! — хриплым шепотом приказал из подъезда товарищ Максим.

Иванов сделал шаг вперед. И еще один. Сделал три шага и вспомнил что должен дать условный знак — должен оглянуться.

Всем корпусом повернулся назад, к двери. Увидел щель, внутри которой неясным пятном белело чье-то лицо и недвусмысленно чернел кругляш направленного на улицу глушителя.

Снова повернулся. И пошел дальше, пошел к микроавтобусу.

Он шел на деревянных, плохо его слушающихся ногах, ни о чем не думая, не пытаясь понять, зачем его притащили в этот подъезд, зачем пристегивали к дверям, почему заставляли оборачиваться...

Навстречу ему бежала Маргарита, сзади, спереди и с боков, словно черти из табакерки, выскакивали из переулков, кафе и подворотен многочисленные охранники, окружая со всех сторон.

А Иванов себе шел, тупо улыбаясь, ни о чем не думая... Шел в сторону микроавтобуса, потому что больше было некуда идти. Шел и тихо удивлялся, что все еще жив. И сильно радовался тому, что жив, что на этот раз ему повезло. Снова повезло...

Хотя на самом деле... на самом деле радоваться было нечему... И рано...

 

Глава 35

Следственная бригада прибыла поздно, прибыла ближе к полудню.

Излишнего ажиотажа вблизи места происшествия не наблюдалось. На обочине, въехав передними колесами на тротуар, стояли две полицейские машины с выключенными мигалками. Возле подъезда, переминаясь с ноги на ногу и сопровождая глазами проходящих мимо дам, скучал сержант. Даже журналистов не было видно — верный признак, что дело предстоит рутинное, которое ни сенсаций, ни повышений по службе не обещает. Так — обычное занудство, вроде пьяной драки в негритянском квартале...

— У меня как раз заканчивалось дежурство, когда в участок позвонили, — подробно, тщательно проговаривая слова, докладывал полицейский, первым прибывший на место происшествия. — Я приехал минут через десять, поднялся в квартиру и обнаружил там труп. По всей видимости, неизвестный злоумышленник проник ночью в квартиру, нашел хозяина и хладнокровно выпустил в него две пули, от которых тот скончался на месте...

— Пожалуйста, без выводов, — попросил возглавлявший следственную бригаду Пьер Эжени. — Кто позвонил в полицию? То есть это она обнаружила тело?

— Ну да — она.

— А почему она утром позвонила? Она что, дома не ночевала? — удивился Пьер.

Полицейский недоуменно пожал плечами.

— Ладно, показывайте своего покойника... Следов борьбы в квартире видно не было. Вещи стояли на местах, везде был идеальный порядок.

— Где труп?

— В спальне.

Труп лежал поперек широкой двуспальной кровати, из-под его головы и груди расползлись по простыне большие бурые пятна. Возле тела копошились криминалисты.

Тут все было ясно.

Пьер вернулся на лестничную площадку и внимательно осмотрел замок и даже пощупал косяки.

Нет, никаких признаков взлома — царапин, пропилов, заминов — нет. Получается, дверь открыл либо сам хозяин, либо кто-то, кто имел ключ.

Кто?

Если открыл потерпевший, то это наверняка была его любовница, с которой он что-то не поделил и которая, на что-то сильно обидевшись, его пристрелила. Если же ключом — то наиболее вероятен ревнивый любовник, которому жена вручила ключ, или сама жена, решившая таким образом избавиться от надоевшего ей супруга, — быстро выдвинул Пьер наиболее вероятные версии. Следователям парижской криминальной полиции всегда первыми в голову приходят любовные завязки. Ну, потому, что они французы...

Если это любовница, то надо присмотреться к коллегам женского пола на его работе и разузнать, не было ли у него каких-нибудь сексуальных отклонений вроде тяги к лилипуткам или бородатым женщинам. Если жена — то в первую очередь следует побеседовать с ее некрасивыми подругами...

Пьер вернулся в комнату и упал в кресло, поставив против него жесткий стул.

— Давайте мне сюда жену... Привели жену покойного.

— Начнем сначала, — предложил Пьер. — Вы пришли утром домой и увидели мужа.

— Да, я пришла домой и сразу прошла в спальню. Включила свет, а там... Там...

— А почему вы пришли домой? — спросил Пьер, нажимая на слово “пришли”. — Порядочные леди утром из дома уходят.

— Так получилось, — слегка стушевалась жена покойного.

— Понимаю, мадам, все понимаю, — широко улыбнулся Пьер. — С кем не бывает. Я, знаете, тоже не всегда дома ночую, — понизив голос, заговорщицки признался он.

— Нет, вы не так поняли, — залившись краской, сказала мадам. — Я была у подруги.

— Да что вы? А где ваша подруга проживает? Назовите ее имя, адрес, номер телефона. Мы ей сейчас позвоним и спросим, где вы были сегодня ночью...

— Вы что... Вы меня подозреваете?! — вспылила мадам.

— Конечно, подозреваю! — честно признался Пьер. — Дверь вскрыта ключом, вещи не пропали... Не пропали вещи?

Женщина быстро оглянулась.

— Кажется, нет.

— Ну вот видите... Вещи на месте, следов взлома нет. Если бы это был грабитель, он бы что-нибудь обязательно взял. Что же, он убил и ушел с пустыми руками? Вам не кажется, это, по меньшей мере, глупо?

— Ну... наверное.

— Далее, обратите внимание: следов борьбы не видно. То есть покойный либо хорошо знал убийцу, либо убийца хорошо знал его привычки — когда он ложится, где спит, насколько крепко спит и прочее. Так?

— Может быть...

— Вот и выходит, что мотивы убийства некорыстные. А какие?..

— Какие? — автоматически переспросила женщина.

— Какие-то иные, возможно, нематериальные. Например, относящиеся к сфере человеческих взаимоотношений. Так ведь частенько бывает — горячий молодой любовник, ревнивый, ни на что не способный муж, совместно нажитое имущество...

— Да как вы смеете?!

— Смею! Хотя бы потому, что вы не хотите назвать мне адрес подруги!

— Друга, — тихо призналась женщина.

— Ну вот видите! Имя, адрес, телефон друга...

— Да как вы смеете! — вспылил друг. — Настоящий джентльмен никогда не назовет имя своей возлюбленной. Лучше смерть!..

— Смерть обещать не могу, а лет десять тюрьмы я вам как джентльмен джентльмену гарантирую.

— За что?!

— За то, что вы не хотите назвать имя своей возлюбленной.

— Хорошо, тогда я скажу...

Оказалось, что большую часть ночи жена потерпевшего находилась в квартире друга, что мог подтвердить друг.

— А меньшую часть?

Меньшую часть друг подтвердить не мог, так как в это время и вплоть до обеда находился у своей бывшей жены, что подтверждала его бывшая жена.

— Как у жены? — ахнула супруга потерпевшего. — Он же говорил, что у него с нею все! Он же клялся!.. Мерзавец! Врун! Он же говорил, что ее ненавидит!.. Подлец! Да я его... Я его убью!..

— Как мужа? — быстро спросил Пьер, проверив, включен ли магнитофон.

— При чем здесь муж! Он же мне клялся... Он обещал...

— Ну хорошо, а где вы были вторую половину ночи, после своего друга и вплоть до звонка в полицию?

— У друга, — нервно сказала мадам. — У другого друга. Но это совсем не то, о чем вы подумали! Просто мне так рано нельзя было дома появляться, потому что я сказала мужу, что поехала к маме, а тот мой друг, который первый, не мог оставить меня у себя... Теперь я знаю, почему не мог! Он к ней спешил! Мерзавец! Скотина!.. И мне пришлось...

На следующий день эксперты разобрались с обнаруженными на месте преступления отпечатками пальцев. Большинство принадлежало потерпевшему и его жене. Но были еще одни, снятые с ручки входной двери, с щеколды и сильно затертые, но все равно читаемые, — с кнопки кодового замка.

“Не исключено, что пальцы — друга жены, — подумал Пьер. — И, выходит, его бывшая жена не свидетельница, а соучастница преступления, обеспечивающая убийце алиби, и вполне вероятно, что все они живут втроем и ломают перед полицией комедию. Такая изящная версия...”

Но пальцы оказались не друга.

— Мы идентифицировали отпечатки по картотекам. Пальцы принадлежат некоему... — эксперт открыл акт и прочитал по буквам: — И-в-а-н-о-в-у.

— Кому-у?! — чуть не упал со стула Пьер.

— Иванову, — повторил эксперт, — Ивану. Вот это поворот!..

Иванов на роль любовника жены потерпевшего, живущей втроем с бывшей супругой любовника, не подходил. Значит, понятные мотивы убийства отпадали.

— Может, это какая-нибудь ошибка? — с надеждой. спросил Пьер. — Может, вы дела перепутали? Эксперт взглянул на него как на сумасшедшего.

— Ничего мы не перепутали. Отпечатки пальцев, снятые с ручки двери, с щеколды и с внутриподъездной кнопки кодового замка, принадлежат Иванову...

— Погоди, погоди... там ведь, кажется, видеокамера была, — вдруг вспомнил Пьер. — Чуть подальше, сбоку от витрины магазина. Если она работает, то не исключено, захватывает подъезд. И если отсмотреть запись...

Камера была, была рабочей, и в поле ее зрения действительно попадал соседний подъезд.

— Начинай!

На экране монитора, неестественно быстро двигаясь, замелькали пробегающие мимо витрины магазина и мимо крыльца подъезда фигуры прохожих. Был разгар дня.

— Дальше. Промотали пленку.

Вечер. Фигур стало меньше. Но все равно еще слишком много.

— Крути дальше.

Прокрутили дальше.

В подъезд вошла женщина. Потом еще одна. И больше никто. Монитор демонстрировал пустынную улицу. Все улицу и улицу... Но вдруг дверь открылась и на крыльцо выскочил какой-то мужчина.

— Откуда он взялся? Он же не заходил, — удивился кто-то.

— Да погоди ты!..

Мужчина спустился на две ступеньки вниз, ступил на тротуар, прошел несколько шагов, остановился. И обернулся.

— Стоп! — закричал Пьер Эжени.

Картинка застыла. С экрана на присутствующих смотрело чуть размытое стоп-кадром лицо. Но все равно хорошо различимое лицо.

— Он? — спросил Пьер. И тут же сам себе ответил: — Кажется, он! Давай дальше.

Пленку прокрутили на несколько кадров вперед. Оглянувшийся мужчина отвернулся от камеры и быстро пошел прочь, за пределы экрана.

— Теперь назад!

Включили обратное воспроизведение.

Мужчина быстро побежал спиной назад, вновь обернулся и, неестественно выгибая ноги, заскочил на ступеньки крыльца, скрывшись в подъезде.

— Еще раз. Только теперь замедленно.

Очень плавно и медленно открылась дверь. Из-за нее постепенно выдвинулась фигура мужчины и по плыла вниз по ступеням. В какой-то момент мужчина замедлился, остановился, постоял недвижимо несколько секунд и стал поворачивать голову направо.

— Теперь дай увеличение!

Лицо выросло, приблизилось. Все затихли.

— Он. Точно он! — уверенно сказал Пьер Эжени.

Сомнений быть не могло — из подъезда, где произошло убийство и где на ручке квартирной двери, на щеколде и на кнопке кодового замка были обнаружены отпечатки пальцев Иванова, выходил Иванов.

Иванов!!.

 

Глава 36

— Нет, вначале передача, — популярно объяснили Старкову.

— Почему передача, вы же говорили, что будете снимать кино?

— Прежде чем выбрасывать деньги на фильм, нужно понять ожидания зрителей, посмотреть, как вы чувствуете себя перед камерой. Нужно отбить рекламу... Или, может быть, у вас есть деньги, чтобы оплатить студию, свет?..

— Нет, — признался Старков.

— Тогда завтра, в двенадцать...

“Завтра в двенадцать” Старкова привели в павильон и посадили за большой полукруглый стол. Минут десять он сидел один, испуганно оглядываясь по сторонам. Потом включили яркий свет, и к нему подбежала миловидная девушка.

— Посмейтесь.

— Зачем?

— Нам это нужно будет для монтажа передачи. Чтобы оживлять паузы. Так всегда делается. Ну улыбнитесь, улыбнитесь.

Старков криво ухмыльнулся.

— Не так, шире, как если бы вам рассказали смешной анекдот.

Старков улыбнулся шире. И улыбался минут пять.

— Теперь похлопайте себя по колену, как будто сильно чему-то удивились. Только не забывайте улыбаться...

Старков стал стучать себя по колену.

— Похлопайте в ладоши... Оживленней, громче. Ну, представьте, что ваша любимая команда вышла в финал.

— Я не люблю футбол.

— Но что-то же вы любите?

— Что-то люблю.

Старков любил свою работу. Но его работа, связанная с колото-резаными ранами и разложившимися трупами, менее всего располагала к аплодисментам.

— Ну хлопайте просто так. Хлопайте. И смейтесь!..

Старков захлопал и засмеялся.

— Достаточно. Теперь нахмурьтесь.

— Зачем?

— Ну не можете же вы хохотать всю передачу. Тем более что у нас серьезная передача, а не вечер юмора.

Старков представил, как он хохочет и стучит себя по колену на экране, и нахмурился.

— Скажите — “да”, “нет”, “может быть”...

— Да, нет, может быть.

— “Я категорически не согласен”.

— Я категорически не согласен.

— Теперь — “это неправда”.

— Это неправда.

— “Да, именно так! Заявляю со всей ответственностью!”

— Да, именно так! Заявляю со всей ответственностью!..

— Спасибо.

Подбежала гример и с ходу обмазала лицо Старкова пудрой.

— Тени будем накладывать? — поинтересовалась она.

— Что? — не понял Старков.

— Тени... И губки ярче подведем. И достала помаду.

— Нет! — вскричал, испугавшись до полусмерти, Старков, прикрывая лицо ладонью. — Не надо губы!

— Ну не надо, так не надо.

Потом пришел недовольный чем-то ведущий. Очень известный ведущий.

— Рр-аз, два, три, дерьмо собачье, — произнес он, проверяя микрофон. — Три, четыре, — повернулся к Старкову. — Это вы Шерлок Холмс? — спросил он.

— Никакой я не Шерлок Холмс, — занервничал, заерзал на стуле Старков.

— Странно, а у меня написано Шерлок Холмс...

— Эй, кто-нибудь, позовите режиссера... Кто это вообще такой? — ткнул пальцем в Старкова.

Старкову страшно захотелось куда-нибудь убежать.

Но откуда-то сбоку выскочил режиссер.

— Не бойтесь, это не прямой эфир, это запись. Говорите спокойно, уверенно, мы все равно все вырежем.

— А где же эти... ну, которые еще должны быть? — спросил Старков, косясь на соседние кресла.

— Вы не беспокойтесь, все будет в порядке, они позже придут, — пробормотал режиссер и куда-то убежал.

— Ну, мы долго будем сопли жевать? — зло крикнул куда-то в пространство ведущий. — У меня запись сказки через час.

— Приготовились, — сказал невидимый голос.

Ведущий мгновенно преобразился, обаятельно заулыбался, с огромным интересом взглянул на собеседника.

— Начали!..

— Наш Шерлок Холмс, — представил ведущий Старкова.

— Да что вы!.. — побледнел Старков. — Какой Шерлок Холмс, я...

— Наш герой скромничает, — понимающе заулыбался ведущий, — но именно так его называют коллеги. И наверное, заслуженно, потому что на счету нашего героя сотни раскрытых дел, перед которыми спасовал бы даже небезызвестный персонаж Конан Дойла...

Старкову стало дурно, и он попытался встать.

— Что такое, что?! — заорал режиссер. — Что за детский сад! Мы не можем писать бесконечно, у нас студия! У нас минута сотни долларов стоит.

Старкову стало стыдно. И он сел.

— Сейчас я буду задавать вам вопросы, — раздраженно сказал ведущий, — а вы уж будьте любезны на них отвечать!

И снова дружелюбно заулыбался.

— Как вы считаете, можно ли все проблемы милиции свести к недостатку средств?

...И еще о... ...И еще...

— Нет, валить все на недостаток средств будет неправильно, — честно ответил Старков. — Болезни милиции — это болезни общества...

Ведущий округлил глаза, показывая, что по этому вопросу нужно закругляться.

— Что вы можете сказать по поводу сегодняшнего руководства МВД?

— Наверное, они не хуже и не лучше, чем все прочие наши чиновники.

— А о преступном мире?

— Это тема очень обширная...

— В двух словах.

— Сегодняшние преступники отличаются от тех, что были десять лет назад. Они преступили все мыслимые и немыслимые нормы морали...

— Общество волнует вопрос коррупции в органах власти. Скажите, как с этим борется милиция?

— Коррупция существует, что ни для кого не секрет. Я думаю, что каждый человек с ней в той или иной мере сталкивался...

— Например, многие бизнесмены жалуются, что без денег в административные органы лучше не ходить, — перебил Старкова ведущий.

— Да, очень часто, чтобы открыть свое дело или закрыть дело без разорительных последствий, надо дать взятку. И немаленькую взятку.

— А ведь это далеко не единственные поборы. И вам как милиции об этом должно быть хорошо известно.

— Да, мы знаем... Нужно еще платить за “место”, за так называемую “крышу”, которую обеспечивают преступные элементы. Пожарникам, санитарным врачам, которые организуют бесконечные проверки, фактически вымогая у граждан деньги... Милиция с этим борется, но одних ее усилий будет недостаточно...

— Спасибо. Теперь я бы хотел узнать ваше мнение о...

...И еще о... ...И еще...

Передачу показывали в воскресенье вечером. Называлась она почему-то “Круглый стол”. На экране возникла знакомая Старкову студия с полукруглым столом и знакомый ведущий.

— Сегодня мы пригласили в студию известных людей, — сказал ведущий, — заместителя министра внутренних дел, главу Парламентской фракции...

“Какого заместителя? — удивился Старков. — Сейчас же должна быть его передача!..”

— И следователя по особо важным делам, которого коллеги между собой Называют Шерлок Холмс, Старкова Геннадия Федоровича.

“Как меня? — поразился Старков, — не было там меня... То есть министра не было. То есть вообще никого не было! Чего это они...”

Камера показала заместителя министра, потом главу депутатской фракции, потом известного журналиста и... Старкова, который радостно, во весь рот, улыбался в экран.

“Как так... Если... Я же там один был... Совсем один!..”

— Первый вопрос мы адресуем заместителю министра...

Заместитель министра долго говорил о трудностях в работе, недостаточном финансировании, падении престижа профессии...

— Теперь давайте спросим мнение рядового сыщика, — предложил ведуцщй.

— Нет, — уверенно заявил Старков. — Я категорически не согласен...

У Старкова, настоящего Старкова, который был у телевизора, снова, как и тогда, в первый раз, отпала челюсть.

— Валить все на недостаток средств будет неправильно...

В студии зааплодировали зрители, которых там не было.

— Вы считаете, что в разгуле преступности в стране виновно руководство МВД? — поставил вопрос ребром ведущий.

— Да, — категорически рубанул Старков. — Они преступили все мыслимые и немыслимые нормы морали...

Что?!. Он же не говорил этого... Министру...

Замминистра недовольно поморщился.

— Я бы не был так категоричен. Но, еще раз повторю, каждый имеет право на свое мнение. В том числе ошибочное.

— Я не... Я не говорил... Это не я... — испуганно шептал Старков в телевизор. — Честное слово!..

Но там уже высказывал свое мнение глава парламентской фракции.

— Вы только что в который раз могли наблюдать типичный ведомственный конфликт, наглядно показавший, какая пропасть разделяет руководство МВД и рядовой состав...

Снова показали Старкова, который радостно хохотал и колотил себя по колену ладошкой.

И показали мрачного, как грозовая туча, заместителя министра.

— Хочу затронуть больной вопрос коррупции в правоохранительных органах, — поменял тему ведущий.

— Коррупция существует, что ни для кого не секрет, — бойко сказал Старков. — Я думаю, что каждый человек с ней в той или иной мере сталкивался... Очень часто, чтобы закрыть дело, надо дать взятку... И немаленькую взятку... Нужно платить за так называемую “крышу”, которую обеспечивают...

Кадр на мгновенье дрогнул, но вряд ли это заметил зритель.

— ...работники органов милиции... фактически вымогая у граждан деньги...

Заместитель министра осуждающе покачал головой.

Зрители одобрительно хлопали и кричали с мест — “Правильно!”

Ведущий тоже захлопал.

— От имени присутствующих в студий зрителей и телеаудитории хочу выразить свое искреннее восхищение мужеством следователя Старкова, который не побоялся в присутствии заместителя министра вскрыть язвы, разъедающие наши правоохранительные органы, — сказал он. — И мне кажется, он правильно поставил вопрос о соответствии руководства министерства своим высоким должностям...

Старков на экране бесновался, хохоча, колотя себя по коленке и хлопая в ладоши. И кричал:

— Да, именно так! Заявляю со всей ответственностью!..

Настоящий Старков, сидя на ковре и обхватив голову руками, тихо матерился и поскуливал.

Кошмар! Какой кошмар!..

Потом обсуждали многие другие интересующие зрителя темы. И больше всех говорил Старков.

Иногда показывали заместителя министра.

— Категорически не согласен! — говорил он. — Это неправда.

Глава думской фракции и журналист смеялись, хлопали себя по коленям и хлопали в ладоши.

— Мы сделаем все возможное, чтобы в самом ближайшем времени обуздать преступность... — обещал заместитель министра.

— Это неправда! — возмущался Старков...

— Необходимо менять законодательство, — настаивал глава фракции.

— Категорически не согласен, — не соглашался Старков.

— Нужно вскрывать и освещать в прессе факты коррупции и измены в рядах милиции, невзирая на чины, — утверждал известный журналист.

— Да, именно так!.. Заявляю со всей ответственностью! — поддерживал его Старков.

— Мне кажется, мы сгущаем краски, — протестовал заместитель министра, защищая честь мундира. — Ведь есть же в нашей работе положительные сдвиги, есть по-настоящему честные работники. Как, например, следователь Старков.

— Это неправда! Категорически не согласен, — решительно возражал Старков.

И периодически, в паузах, как дурак, хохотал и хлопал в ладоши...

В конце передачи огласили рейтинг зрительских симпатий. Следователь Старков по популярности намного опередил всех своих оппонентов. Народу понравилась его смелая, бескомпромиссная позиция и брызжущая через край жизнерадостность.

Как только передача кончилась, Старков схватил трубку телефона.

— Что вы сделали? Как вы смели?! Я на вас в суд подам! — орал и бесновался он.

— А что мы сделали? — удивился продюсер. — По-моему, вы все очень правильно сказали. Или вы считаете, что у нас коррупции нет? И будете это доказывать на суде?

— Нет, конечно есть...

— Так что вы хотите? Вы не сказали ничего такого, что не соответствовало бы действительности. Кроме того, в контракте оговорено право компании по своему усмотрению монтировать отснятый материал.

Да, действительно, был такой пункт. Но кто мог знать...

На следующий день Старкову позвонили из министерства.

— Через пятнадцать минут с вами будет разговаривать заместитель министра, — сообщил приятный женский голос.

Старков похолодел. И стал соображать, где у него лежат рюкзак и пакет со сменным бельем. Звонок раздался через час.

— Ну что, смотрел? — обратился на “ты” замминистра.

— Я... да... я смотрел, — залепетал Старков. — Но это не я... Это они...

— Нормально получилось, ядрено! — похвалил замминистра. — Ты молодец! Крыл правду-матку, невзирая на должности. Зрителю понравилось... У нас тут брифинг намечается, так ты давай приходи. Нам нужны бунтари с низов. У нас ведь теперь демократия...

Старков шумно выдохнул воздух.

Понравилось... А он думал... Оказывается, все не так уж страшно. Хотя совершенно непонятно.

Решительно ничего непонятно...

 

Глава 37

— Я не хочу!.. Я не могу!.. Я высоты боюсь!.. — скулил Иванов. — Я разобьюсь!.. Ну я прошу вас! Умоляю!..

Иванов стоял на коленях на крыше, мертвой хваткой вцепившись руками в основание спутниковой антенны. Со стороны слухового окна на него надвигались, тесня к краю, многочисленные охранники.

— Гони его на меня, — распоряжался облавой товарищ Максим. — Давай, давай...

Охранники подошли, разом схватили Иванова со всех сторон, что есть сил рванули вверх.

— Нет, не хочу-у!.. — попытался заорать Иван Иванович. Но его рот залепила чья-то огромная, в пол-лица ладонь. — М...м.., Угу... М...мы, — протестовал как мог Иванов. Дюжие молодцы рвали и выворачивали его вросшие в антенну руки. Антенна качалась и скрипела, молодцы пыхтели...

— Врежьте ему как следует! — свирепо прошептал кто-то.

Здоровый кулак, выскочивший из темноты, впечатался Иванову в лицо. Он мгновенно обмяк и разжал пальцы.

Потом, когда на него надевали, на нем застегивали и затягивали альпинистскую обвязку, Иванов не сопротивлялся.

— Рот, рот ему заткните! — напомнил товарищ Максим. — А то разорется там.

Из нескольких не первой свежести платков свернули импровизированный кляп, который впихнули Иванову в рот.

Приказали:

— Ну-ка покричи.

— Угу... м.. мм, — сказал Иванов.

— Все в порядке.

Пристегнули карабин к веревке. И пристегнули Иванова наручниками к товарищу Максиму.

— Ну, мы пошли, — сказал товарищ Максим. И перевалился через парапет ограждения.

— Майна!

Охранники столкнули Иванова с крыши и страви — ли несколько десятков сантиметров веревки.

— М-м-м-мы-у-у-у! — кричал, извивался зависший на высоте седьмого этажа Иванов, цепляясь пальцами за желоб водослива.

— Отпусти, дурак! — шипел висящий рядом товарищ Максим. — Отпусти, сволочь!

Притянув к себе наручниками, наотмашь, со всей силы, ударил Иванова по лицу.

— Отпусти крышу!

Иванов отпустил.

Охранники стравили еще полметра веревки. Товарищ Максим, отпустив рычаг самоспуска, пополз вниз, увлекая сомлевшего от ужаса Иванова.

На уровне пятого этажа остановились.

Было совершенно темно, потому что спускались не со стороны освещенной улицы, а со двора. Окна тоже не горели — добропорядочные парижане крепко спали.

— Руку! Вытяни руку, — приказал товарищ Максим. И, приводя в чувство, толкнул Иванова в бок. Иван Иванович протянул руку.

— Возьмись за стекло!

Иван Иванович тронул стекло.

— Сильнее.

Припечатал пятерню сильнее.

— Ну хватит уже...

Иванов опустил руку.

Товарищ Максим вытащил из кармана пистолет. И вытащил мобильный телефон. Болтаясь на высоте пятнадцати метров над землей, набрал номер.

— Сашок, ты!.. — радостно, но не очень громко, закричал он. — Ты что — не узнаешь? Это же я, Мишка! Я тут, понимаешь, внизу, как дурак, стою... Где, где — во дворе! Мне дом сказали, а номер квартиры нет!..

— Что значит — не помнишь? А ты в окно выгляни и сразу вспомнишь! Оборзел тут вконец — своих не признаешь!..

В окне вспыхнул свет.

Товарищ Максим убрал мобильник и, вытянув руку, приставил, прижал к оконному стеклу набалдашник глушителя.

По шторам метнулась неясная тень. Приблизилась, выросла в пол-окна. Шторка заколыхалась посредине. Резанув по глазам светом, поползла в сторону, открыв узкую щель, в которую сунулась чья-то голова.

Не узнавший своего давнего приятеля Сашок припал лбом к стеклу, пытась рассмотреть что-нибудь в темноте двора. Но увидел не приятеля, увидел две темные, болтающиеся перед окном на веревках скрюченные фигуры. И увидел какой-то напротив своих глаз черный кругляш.

— Это что еще за шу... — вслух удивился он.

И даже договорить не успел.

Товарищ Максим плавно вдавил пальцем в скобу спусковой крючок. Промахнуться было невозможно — лицо жертвы было всего лишь в нескольких сантиметрах от ствола.

Пистолет тихо кашлянул — раз и тут же еще раз. Две пули ударили Сашка в лицо — в лоб и глаз, отбросив назад в комнату.

— Возьми! — сказал товарищ Максим, протянув Иванову пистолет. Иванов взял.

— Вира, — тихо и очень спокойно сказал товарищ Максим.

Его веревка быстро пошла вверх. Только его веревка. Иванов продолжал висеть там, где висел, растерян — но оглядываясь по сторонам.

За окном кто-то вскрикнул, затопал, заметался. Штора заколыхалась и вдруг рывком разошлась в стороны, заливая все вокруг ярким светом. К стеклу рядом с пулевыми отверстиями, сложив ладони лодочкой, припало женское лицо. Испуганные глаза уставились на Иванова.

— 3-здрасьте, — растерянно сказал Иванов, кланяясь головой. И попытался изобразить доброжелательную улыбку.

Женщина разглядела висящего против окна человека и разглядела в его правой руке пистолет. Направленный в ее сторону.

— А-а!! — истошно закричала женщина, отшатнувшись от окна.

Веревка сильно дернулась, и Иванова потащило вверх.

Его втянули на крышу, расстегнули обвязку, поставили на ноги, хорошенько встряхнули и потащили куда-то по крышам...

Прибывшая на место происшествия полиция обнаружила труп, свисающую с крыши веревку и брошенную альпинистскую обвязку. Одну обвязку.

И не обнаружила преступника.

Преступник успел уйти по крышам...

 

Глава 38

На ручке ведущей на чердак двери, на оконном стекле, на желобе водостока, на металлических частях брошенной на месте преступления обвязки были обнаружены отпечатки пальцев Иванова.

Жена потерпевшего показала, что услышала, как упал ее муж, бросилась к окну и увидела висящего на веревке бандита, который целился в нее из пистолета и ужасно ухмылялся.

— Как ужасно? — переспросил Пьер Эжени.

— Вот так, — жутковато оскалилась женщина.

— Зачем ему было улыбаться? — не поверил кто-то.

— Затем, что, может быть, он садист и получает от этого удовольствие!

— От чего от “этого”?

— От убийства! Смеется и убивает! Вернее, убивает, а потом смеется! Вот так!.. — Женщина снова оскалилась. — Я когда его такого увидела, у меня мурашки по коже побежали. Я сразу поняла, что он меня застрелит!

— Но ведь не застрелил.

— Но ведь хотел! Если бы вы его видели, вы бы не сомневались. Это страшный человек. Ужасный... Так и знайте, он снова придет и обязательно меня убьет!..

И женщина заплакала.

— Ну хорошо, хорошо, успокойтесь. Мы вам сейчас покажем несколько фотографий, а вы попробуйте узнать среди них человека, которого видели.

Разложили на столе несколько фотографий, среди которых была фотография Иванова.

Женщина внимательно вглядывалась в лица.

— Нет, не этот. И не этот... Нет...

— Вы уверены?

— Ну, не то чтобы... — засомневалась женщина. — Можно еще раз взглянуть? Посмотрела еще раз.

— Ну, что скажете?

— Ну, я не знаю...

— Тогда давайте сделаем по-другому. Давайте попробуем составить словесный портрет.

Открыли ноутбук, запустили программу фоторобота.

— Какое у него было лицо?

— Ужасное!

— Лоб?

— Кошмарный!

— Глаза?

— Жуткие...

— Так у нас ничего не получится. Лучше я буду набирать лицо, а вы меня поправлять, — предложил оператор. — Смотрите.

На экране появился пустой овал человеческого лица, на котором стали проступать отдельные детали — нос, скулы, губы.

— Да, вот так похоже, — говорила женщина. — Только глаза, глаза у него были не такие. Были маленькие, злые и ужас какие страшные.

— Я не могу нарисовать ужас, — развел руками оператор.

— Тогда вот здесь, под глазами, сделайте темнее. И уши острее... И чтобы волосы такими сосульками...

— Я могу еще вот эти два зуба удлинить и кровь на губах подрисовать, — предложил оператор.

— Зачем кровь, крови не было, — не поняла женщина.

В конце концов портрет набрали.

— Похож?

— Ну, в общих чертах...

Все, кто мог, подошли к экрану посмотреть на портрет убийцы.

— Так это же Франкенштейн, — хохотнул кто-то. Убийца действительно был похож на голливудского Франкенштейна.

— Понимаете, они здесь все такие добрые. А тот такой страшный был... — оправдывалась женщина. — Вот если бы эти улыбались. Вот так...

— Спасибо, спасибо, мы поняли, как, — замахали все руками.

Но решили попробовать.

Загрузили графический редактор, с помощью которого заставили фотографии корчить рожи. У портретов перекашивали лица, растягивали и деформировали губы, увеличивали зубы... Потом попросили еще раз просмотреть отредактированные фото.

Искаженные, одна другой страшней физиономии возникали на экране. Но женщина выбрала из всех одну.

— Погодите, погодите... Вот этот! Этот похож! Только можно его чуть-чуть развернуть? Развернули.

— И пистолет пририсовать. Пририсовали пистолет.

— Он! — ахнула женщина. И даже побелела. — Точно он. Теперь я его точно узнала!..

Опознанная фотография была фотографией Иванова... И отпечатки пальцев были тоже его...

Вновь стали перебирать возможные мотивы преступления.

— Может, он действительно садист?

— Если только садист-трубочист. Иначе зачем ему было забираться на крышу? Он что, внизу жертву найти не мог?..

Версия маньяка не проходила.

— Послушайте, те четверо, которые были вначале, они ведь, кажется, русские? — оживившись, спросил кто-то.

— Ну да, русские.

— А этот, последний?

— Тоже.

— А тот, что до него?

— И тот.

Все напряженно замолчали.

— Тогда получается... Тогда получается, что он решил убить всех русских, которые живут во Франции.

— Может, во всей Европе? — попытался пошутить кто-то.

Но шутка повисла в воздухе.

— Может, и в Европе, — совершенно серьезно ответил полицейский, выдвинувший “русскую” версию. — По крайней мере, если судить по взятым темпам...

Версию стали обсуждать. Совершенно серьезно.

— Но почему он их убивает?!

— Например, потому, что патриот и считает их предателями.

— Я их писателя читал, Достоевского. Там тоже один студент старушек убивал, — вспомнил Пьер Эжени. — Топором.

— Зачем?

— Доказывал, что он на это право имеет.

— На убийство старушек?

— Выходит, так, — сам удивился Пьер. — Русские эту книгу любят...

Так, может, этот тоже... Чтобы чего-нибудь доказать?

Дьявол их поймет, этих русских...

На том все версии исчерпались...

Портрет Иванова, взятый с русской ориентировки, распечатали и разослали по полицейским участкам. И тот, искаженный гримасой портрет, тоже распечатали и тоже разослали. На всякий случай. Иногда в приступе аффекта лицо человека меняется до такой степени, что его узнать невозможно...

И еще Пьер Эжени направил в Россию, в министерство внутренних дел запрос об Иванове.

И еще позвонил в Германию. Своему, так же, как он, пострадавшему от Иванова коллеге. Карлу Бреви.

— Он снова проявил себя, — сказал Пьер в трубку.

— Ну я же говорил! — обрадовался Карл Бреви. — Скольких он убил на этот раз?

— Пока немного. Пока двух, — ответил Пьер, уже не удивляясь постановке вопроса и не удивляясь своему ответу.

Помолчал, собираясь с силами, и сказал главное:

— Боюсь, мне требуется ваша помощь...

Справиться с Ивановым силами одной только французской полиции возможным уже не представлялось...

 

Глава 39

В министерство внутренних дел России пришел срочный факс из аналогичного министерства Франции. Французские коллеги просили предоставить им служебную информацию по гражданину России Иванову Ивану, который подозревался в совершении ряда тяжких преступлений на территории Франции.

“Во дают, — подумал начальник эмвэдэшной канцелярии, — в России Ивановых, как собак нерезаных. Как у них там каких-нибудь Жанов...”

И переправил факс в Следственное управление.

“Делать нам нечего, как каких-то Ивановых искать, — подумали в Следственном управлении. Если на все запросы, касающиеся художеств россиян за границей, отвечать, — то только и будешь делать, что отвечать... Работать некогда будет!”

Но все же для очистки совести направили запрос к картотеку.

В электронных картотеках преступных лиц, осужденных к различным срокам заключения, вышедших из заключения, заключенных под стражу и пока не заключенных, но находящихся в розыске, набрали в поисковых строках фамилию Иванов и имя Иван. Компьютеры отсеяли среди преступных элементов России всех Ивановых и среди них всех Иванов. Таковых оказалось несколько сотен.

Если бы была известна кличка этого Иванова, было бы проще. Клички в отличие от фамилий повторяются реже. Но клички не было.

И значит, нужно было проводить отсев по возрасту, месту жительства, срокам и статьям. Нужно было работать... Причем бесплатно.

А кто же у нас, тем более в милиции, согласится работать за здорово живешь?

Да шли бы они куда подальше, эти самые французы!.. Им нужно — пусть они и делают! Тоже, понимаешь, моду взяли — на других свою работу спихивать.

И запрос французского министерства лег под сукно, хотя никакого сукна в милиции давно нет, а есть гладкие, как милицейская статистика, компьютерные столы...

А вот хрен им, а не Иванова!..

Напрасно старший следователь парижской криминальной полиции Пьер Эжени ждал ответ из России. Каждый день он справлялся, не пришел ли на его имя факс из русского МВД?

— Нет, не пришел.

— А подтверждение, что факс получен и вручен адресату?

— Нет.

Хм... Тогда непонятно...

— А извещение, что письмо не дошло до адресата?

— Тоже нет...

Странно, даже извещения нет, хотя давно все сроки вышли.

Может, в русское консульство позвонить?

В русском консульстве у Пьера был приятель. Ну не то чтобы приятель, но хороший знакомый, с которым он контактовал, когда нужно было выслать из Франции какую-нибудь сбивавшую сложившиеся в Париже тарифы проститутку или укравшего чужой кошелек туриста. Может, он сумеет понять, куда могло пропасть то злополучное письмо?

Знакомый был молодым веселым парнем и звали его Константин.

— Что, опять наши что-нибудь натворили? — весело спросил Константин. — Не иначе у Эйфелевой башни что-нибудь открутили или в Лувре?..

— Нет, нет, — торопливо сказал Пьер. — Я не по работе. Я просто хотел с вами встретиться, чтобы проконсультироваться по одному вопросу.

— Ну встретиться — так встретиться...

Встретились в одном из уличных кафе. Угощал как приглашающая сторона Пьер. Константин отчеркнул в меню половину блюд и сообщил, что так получилось, что скоро здесь мимо совершенно случайно будет проходить его жена.

— Да, конечно, я буду очень рад, — заверил Пьер, прикидывая, хватит ли ему захваченных с собой денег.

Жена подошла сразу после того, как он сказал: — Да, конечно... буду рад.

Вначале беседа не вязалась, потому что у Константина был занят рот. И у его жены тоже. Но потом, к вечеру, Константин разговорился.

— Ну, ты даешь! — хохотал он. — Так и написал?.. Кто же так пишет! У нас такие писульки отправляют знаешь куда? На гвоздик!.. Знаешь, что они подумали, когда твое послание получили?

— Что?

— Что он, то есть ты, на чужом горбу хочешь в рай въехать.

— В рай? В какой рай?.. — не понял Пьер.

— Да нет, это пословица такая. Когда кто-то не хочет работать и пытается заставить это делать за себя другого.

— Я никого не пытаюсь за себя заставлять работать! — обиделся Пьер. — Я делаю свою работу! И они тоже должны делать свою работу...

— Должны, да не обязаны, — опять непонятно ответил Константин. Потому что эти два слова были взаимоисключающими: если должны, то это и значит, что обязаны. А как может быть, чтобы должны и одновременно не должны?..

— Еще как может, — подтвердил Константин. — У нас это запросто!

— Извини, я, наверное, чего-то не понимаю, — извинился Пьер. — Я только хочу понять-, почему они не отвечают?

— Ты не это не понимаешь — ты, видать, вообще ни хрена не понимаешь, — посочувствовал Константин. — Ты когда отправил письмо?

— Уже неделю назад, — ответил Пьер.

— Ха, неделю! Если бы полгода... Раньше чем через полгода ответа можешь даже не ждать.

— Как через полгода? — забеспокоился Пьер. — Через полгода будет поздно! Мне сейчас надо!

— Да? — почесал затылок Константин. — Тогда по-другому нужно было писать.

— Как по-другому? — удивился Пьер.

— Ну, то есть писать так же, как писал, но добавить несколько строчек насчет того, что тебе требуется помощь российской милиции...

— Но мне не нужна помощь русской милиции, — возразил Пьер. — Я сам...

— Ну, естественно, не нужна, — согласился Константин. — Но только ты напиши, что нужна! Иначе твоему письму хода не дадут. Напиши, что приглашаешь в Париж для проведения совместного расследования их следователя. А лучше двух.

— Но я никого не приглашаю!

— Тогда тебе никто не ответит.

— Не понимаю! — искренне недоумевал Пьер. — Почему если я кого-то приглашу — они ответят. А если не приглашу — то нет.

— Да проще пареной репы! — начал заводиться Константин. — Если ты кого-то приглашаешь, то этот кто-то будет кровно заинтересован, используя свое служебное положение, добыть нужную тебе информацию. Он всех и все на уши поставит, чтобы добыть! Потому что тогда поедет в Париж. А если не добудет — то не поедет! Понял теперь?

— Но я и прошу использовать служебное положение! — совсем запутался Пьер. — Для поимки опасного русского преступника.

— А на кой им сдался твой преступник, когда у них своих девать некуда? Ты думаешь, ты их облагодетельствуешь, если им лишнего бандита поймаешь? А вот фига! Им же придется его старые дела поднимать... Ладно бы у него родственники богатые были... Кстати, у него есть богатые родственники?

— Кажется, нет. А при чем здесь родственники?

— Ну ты даешь?! Если у него есть родственники, а у родственников лишние “бабки”, то они смогут его отмазать. Тогда, конечно, тогда ты не зря его поймаешь. А если он гол как сокол, то на хрена он кому сдался!

— Но они ведь полицейские! — выдвинул неоспоримый контраргумент Пьер. — Они должны!..

— Это у вас полицейские преступников ловить должны, а у наших дела поважнее есть.

— Какие? — шепотом спросил слегка испугавшийся Пьер, думая, что пытается узнать какую-то государственную тайну.

— Наши “крышу” обеспечивают.

— Какую крышу?

— Вот эту, — положил Константин себе на голову ладонь и несколько раз стукнул по затылку.

— А преступников они разве не ловят? — поразился Пьер.

— Ну почему не ловят — ловят. Если они, допустим, на ту точку наезжают, где они “крыша”. Тогда конечно, тогда им мало не покажется.

На растерянного, запутавшегося в русской специфике Пьера было жалко смотреть.

— Ладно, не бери в голову, пиши, что приглашаешь кого-нибудь из министерства за счет принимающей стороны, и все дела. Ну что ты, командировку не пробьешь?

— Наверное, можно попробовать...

— Ну вот и все. Пробьешь командировку, и все будет тип-топ, — заверил Константин.

Пьер не поверил. Но написал. Написал, что будет рад принять кого-нибудь из российских сыщиков у себя во Франции...

Факс ушел в министерство. И на этот раз был замечен. Всеми.

Начальник канцелярии прочитал факс, выделив из текста несколько ключевых слов — “приглашаем”, “за счет принимающей стороны” и “Париж”.

Париж... Эх, черт, — Париж!

И прикинул, может ли он чем-нибудь помочь следствию. Потому что вдруг очень захотелось помочь...

Нет, не выходит, никак не выходит! Слишком далека канцелярия от живого дела. И слишком лакомый кусочек...

Но можно попытаться использовать представившуюся возможность как-нибудь иначе.

Начальник канцелярии набрал на внутреннем телефоне номер.

— Васильев, ты? Слушай, хочу тут тебе одну командировочку сосватать... Нет, не во Владивосток. Совсем в другую сторону. В противоположную во всех смыслах. В Париж... Да ладно, рано еще благодарить...

Ну вот, а теперь этот самый Васильев, если съездит в Париж, будет обязан ему по гроб жизни и сможет поговорить со своим приятелем Никифоровым, чтобы тот похлопотал насчет зятя, который в пьяном виде сбил гибэдэдэшный мотоцикл и, не разобравшись, набил морду инспектору, за что у него, погорячившись, забрали права. А если повезет, то, может быть, пробьет для зятя служебный пропуск, позволяющий безнаказанно нарушать правила дорожного движения...

Васильев, мгновенно осознав все приятные перспективы командировки в Париж, засучил рукава мундира и рьяно взялся за дело. Очень быстро он разобрался, кто такой Иванов.

Оказывается, Иванов был не каким-нибудь мелким воришкой или неплательщиком алиментов, а был матерым убийцей. И, честно говоря, плохо, что убийцей, потому что, если бы воришкой, то Васильев мог запросто просочиться в Париж один, а по поводу убийцы придется ставить в известность непосредственное начальство...

— Ну, ты даешь! — возмутилось начальство. — Тут, понимаешь, наши маньяки Париж терроризируют, а ты молчишь, как рыба! Непорядок. Где твоя профессиональная солидарность? Ну-ка, покажи мне, что ты накопал на Иванова? Я, пожалуй, им сам займусь.

Вот тебе и командировка!..

— Или тебе с начальством поделиться жалко?

— Ну что вы! Я сразу, когда увидел, подумал, что туда лучше вам лететь. С вашим опытом и авторитетом... И сразу стал собирать информацию.

— Молодец, что стал! Правда, ехать мне теперь... И стал демонстративно листать календарь.

— Но... но надо... А то они там без нас таких дров наломают!... Некогда, неохота, но надо! Придется!..

И начальник Васильева отправился к своему начальству.

— Вот, прошу подписать рапорт, — попросил он. — Служебная командировка, за их счет.

— Куда? — рассеянно спросил полковник, уже было занеся перо над бумагой. — Куда-куда?!. В Париж?! Хм... А что это за дело?..

И стал внимательно читать рапорт, приговаривая “так-так-так”...

— Так тут, оказывается, матерый преступник. Киллер! А ты мне не докладываешь!

— Не такой уж он матерый...

— Узко мыслишь, подполковник!.. Русский убийца в Париже — это дело не криминальное, это дело политическое! А ну как они его не возьмут? Или того хуже, возьмут без нашего участия? Нашего убийцу — без нашего участия! Они же там развопятся, что их полиция — молодцы, а мы мышей не ловим! Непорядок! Видно, придется ехать самому...

— Да, да, конечно. Я так сразу и подумал, товарищ полковник, — забормотал подполковник. — Хотя, возможно, с таким матерым убийцей, как этот Иванов, справиться будет непросто.

— Что ты предлагаешь? — спросил полковник.

— Предлагаю командировать туда нескольких человек. Вас и кого-нибудь еще из опытных следователей в помощь.

— А средства?

— Этот вопрос я беру на себя.

— Ну, если на тебя...

В Париж, на имя Пьера Эжени, ушел срочный факс. Министерство внутренних дел настаивало на участии в деле не одного, а двух следователей, ссылаясь на то, что Иванов крайне опасный преступник и что русский преступник!

Пьер пошел испрашивать разрешение на вторую командировку.

— Ты же говорил об одном!

— Но Иванов очень опасен. Русские лучше знают особенности его характера и проще могут прогнозировать его действия.

— Ну хорошо...

Вызов переделали на двух человек и отправили в Россию...

— Куда-куда? — спросил полковника генерал. — Я гляжу, у тебя губа не дура! Париж, девочки, кафешантан. То да се... Значит, я в Мордовию личный состав проверять, а ты в Париж? А не жирно будет?

— Никак нет, — отрапортовал полковник. — Вы меня неправильно поняли. Вы тоже! Вернее, вы в первую очередь!..

В Париж ушел факс с внесением изменений в список фамилий.

Московскому генералу отказать было нельзя. И Пьер заказал билеты на самолет и столик в ресторане.

Вот так всегда, злился про себя и по поводу себя вытесненный из списка подполковник. Ты таскаешь из огня каштаны, а они... Ну ничего, если нельзя войти в ворота, можно протиснуться в дырку в заборе.

И подполковник связался с телевизионщиками.

— Маньяк-убийца, оставивший кровавый след в России, — международный розыск — скандал — Париж, — кратко изложил он суть дела. — Но есть одно “но”... Надо включить в съемочную бригаду пару человек...

— Но тогда в обмен на детали...

— Детали будут...

Подполковник отправился к полковнику.

— Тут меня телевизионщики нашли — интересуются делом Иванова. Откуда узнали — ума не приложу. Но готовы оплатить лишние командировки. Мне кажется, дополнительные люди в таком деле не помешают. Все-таки киллер и маньяк.

— Кого предлагаешь?

— Кого-нибудь из следователей... В принципе, наверное, могу я. И, может быть, вашу супругу? Она ведь, кажется, дознаватель?

— Жену, говоришь?.. И еще дочь с зятем. Два человека им слишком жирно будет! Это же сенсация. Мирового уровня сенсация!

“А ведь верно”, — подумал подполковник. И добавил в список свою жену.

— Как с женой? — удивился генерал. — Телевизионщики оплачивают? Ну, вообще-то милиция должна сотрудничать со средствами массовой информации...

Подполковник вышел на телевизионщиков.

— Да вы что, имейте совесть! — запротестовали те. — Больше не можем, ни одного человека! Мы так за все сметы вылезем.

— Но генерал! — шепотом сообщил подполковник.

— Хоть генералиссимус!

— А я вам что-нибудь из горячих дел подкину, — пообещал подполковник. — Расчлененку или скотоложество.

— Если только скотоложество с расчлененкой.

— Без вопросов — сделаем!..

И канцелярия МИДа подготовила для подачи в консульство список группы следователей, командируемых во Францию...

В Париж срочно ушел факс с просьбой посодействовать в размещении работников милиции, командируемых в помощь работникам милиции, приглашенным для оказания помощи французской полиции...

— Это же сколько их?!. — ахнул Пьер. И набрал номер Константина.

— Знаете, сколько человек мне придется принимать в Париже?

— Сколько?

— Пятнадцать! Пятнадцать ваших следователей!

— А чего так мало? — поразился Константин. — Должно было быть больше. Это же Париж, а не Улан-Батор какой-нибудь! Если бы вы приглашали в Улан-Батор, я думаю, приехало бы гораздо меньше. Что вы хотите...

— Я ничего не хочу! — чуть не закричал Пьер.

— Здрасьте-пожалуйста! Ты же сам сокрушался, что на ваш запрос не отвечают! Теперь ответили?

— Теперь ответили, — честно признал Пьер.

— Информацию дали?

— Нет, обещали привезти с собой.

— Ну так что тебе еще надо? Значит, все в порядке. И считай, что тебе еще повезло. Они могли сюда полк ОМОНа загнать.

— Могли? — ужаснулся Пьер.

— Да запросто! Как два пальца... Ладно, тебе все равно не понять... Ну, короче, могли. Как не фиг делать!..

А ведь точно — могли! Потому что Париж — это Париж! Это тебе не Улан-Батор...

 

Глава 40

К генералу Трофимову явился майор Проскурин.

— В министерство внутренних дел пришел запрос на Иванова, — с порога доложил он.

— На Иванова? — удивился генерал. — В связи с чем?

— В связи с расследованием ряда уголовных дел французской полицией.

— Господи! Там-то он что натворил?!

— Натворил, .. Убил полицейского и еще нескольких человек...

Вот так фокус! Выходит, наводка была верная, быстро сообразил генерал, Иванов действительно был в Париже! Теперь это очевидно. А он на этот факт никак не отреагировал. Прокол...

— Мне нужны все подробности...

Подробностей было немного — министерство внутренних дел Франции просило министерство внутренних дел России представить информацию по Иванову Ивану, который застрелил в Париже полицейского и еще семерых человек, по всей видимости, русских, и просило направить им в помощь российских следователей.

— Получается, они его не поймали? — спросил больше себя, чем Проскурина, генерал.

— Похоже, нет, иначе зачем бы они просили прислать им людей?

— А раз не“нашли, то будут искать. Для них убийство полицейского при исполнении служебных обязанностей — ЧП министерского уровня. Это тебе не у нас... Они теперь там всех на уши поставят. И не исключено, что его найдут. Как думаешь — найдут или нет?

— В принципе — могут. Если, конечно, он еще во Франции.

— Там — где ему еще быть! Если он после пяти трупов не сбежал, то после еще двух вряд ли снимется. Что-то его во Франции держит. Накрепко держит! Что?..

— Может, у него там деньги в банках остались?

— Рисковать из-за денег он бы не стал. Денег у него — во! — чиркнул себя ладонью поперек горла Трофимов. — У него там какой-то другой интерес, крупный интерес, который даже соображения безопасности перевешивает... Те, последние, кажется, тоже русскими были?

— Русскими.

— А их фамилии ты знаешь?

— Могу узнать. По линии МИДа.

— Узнай. Сдается мне, что не удовольствия ради Иванов во Франции сидит. Сдается мне, что он зачистку начал.

— Зачистку?!. Кого?..

— Того, кого раньше недочистил! Возможно, не одни только мы с тобой о золоте прознали, возможно, кто-то еще, от кого он теперь избавляется. Или...

— Что или?

— Или это те, кто не узнал, а знал. Раньше знал!

Когда выяснишь фамилии этих, последних, проверь, не работали ли они раньше в цековском аппарате, Минфине, КГБ или еще где. Если работали, то тогда...

Фамилии узнали и проверили. Последние жертвы Иванова были бывшими гражданами СССР, а теперь Франции, и работали в аппарате ЦК партии, что на Старой площади.

Вот так!

А раз так, то есть надежда, что список не завершен. Что эти две жертвы не последние жертвы, что неизбежно будут еще другие... И есть шанс поймать Иванова за руку, когда он в очередной раз выйдет на дело. Тем более что ловить его придется не самим, не в одиночку, а придется в союзе с полицией Франции. И, значит, можно надеяться на успех...

— Собирайся, — распорядился генерал Трофимов.

— Куда? — спросил готовый ко всему майор Проскурин.

— Во Францию! Будем ловить Иванова. Вернее, ловить будут они, а мы им помогать. Всем, чем можем.

— Как поедем — туристами? — по-деловому спросил майор.

— Нет, туристами не получится. Если туристами, то нас к следствию не допустят. Надо ехать по каналам МВД. Например, с теми милицейскими следователями. И под видом следователей.

— Кто же нас туда возьмет?

— За свой счет возьмут.

— И за свой не возьмут. Там желающих будет... И наверняка одни генералы.

— Я, между прочим, тоже генерал! — напомнил Трофимов.

— Генерал-то, может, генерал, только не тот генерал. Не блатной.

Это верно, нынче лампасами никого не удивишь и никого не напугаешь. Теперь не тот генерал, который со звездами, а тот, у которого связи.

— Ничего, мы этот вопрос через наше командование продавим, — не очень уверенно заявил Трофимов. — В конце концов ФСБ мы или хвост собачий!..

Оказалось — хвост собачий.

— Какой Париж, ты что, рехнулся?! Вспомнила старушка молодость! Нынче времена другие — у нас валюты на все про все — с гулькин нос! На закуп спецтехники не хватает.

— Мы за свой счет.

— Как это за свой? За свой можно бутылку водки купить и с соседом по лестничной площадке на пару раздавить. И то с оглядкой — поздней ночью, с закрытой дверью и задернутыми шторами. Потому что ты не сам по себе, а генерал и должностное лицо. Ты на поездку в Моршанск должен разрешение испрашивать. А здесь Париж! Нет и точка! Категорически!..

— Ну я же говорил, — обреченно сказал майор Проскурин. — Мы — в Париж, а начальство здесь останется? Никогда такого не будет! Не поедем мы. Никуда не поедем...

Похоже на то.

— Остается одно...

Что остается, оба знали и так. Оставалось обратиться за помощью к Большому Начальнику. К которому обращаться за помощью хотелось меньше всего.

И даже не из-за отдыхающих в неизвестном доме отдыха семейств — из-за вопросов, которые начнут им задавать: где, когда, почему не доложили сразу?.. Очень не хочется, но, кажется, придется...

— Почему не доложили сразу? — строго спросил Петр Петрович.

— Я должен был перепроверить полученную информацию.

— Перепроверили?

— Так точно! Иванов в Париже.

— Мы знаем...

Уже знают?

Впрочем, другого ожидать не приходится. Наивно предполагать, что им доверяют настолько, чтобы не проверять. Вопрос — откуда они получили информацию — по линии МВД или непосредственно от них. Например, с записей прослушки.

— Вам требуется какая-нибудь помощь?

— Хорошо, если бы нас включили в группу следователей, отправляющихся в Париж...

— Они просят включить их в группу следователей, которая едет в Париж, — доложил Петр Петрович Большому Начальнику.

— Может, они хотят сбежать? — заподозрил неладное Большой Начальник.

— Нет, на них это не похоже. С ними работали психологи — все категорически заявляют, что семьи они под удар не подставят. Кроме того, вектор их и наших интересов пока совпадает. У них свои счеты с Ивановым. Так что пока от них ожидать сюрпризов не приходится. Но на всякий случай они находятся под постоянным наблюдением.

— Но ведь они не сразу доложили об Иванове?

— Практически сразу. Между первым упоминанием в разговоре об Иванове в Париже и их обращением к нам прошло не так много времени. Мы уточнили — они пытались решить вопрос о выезде во Францию самостоятельно по своим каналам. Когда им отказали, они пришли к нам.

— Вы им верите?

— Да. До момента, пока они не возьмут Иванова. Потом наши дорожки разойдутся. За голову Иванова мы обещали им вернуть близких. Если вернем — развяжем им руки. Если не вернем, то обозлим и подтолкнем к неадекватным действиям. Сегодня семьи их удерживают от опрометчивых поступков, завтра — станут к ним подталкивать. Поэтому наиболее целесообразным будет решить вопрос, когда они добудут Иванова.

— Хорошо, согласен. Организуйте им встречу с семьями, чтобы они убедились, что мы играем честно. И отправляйте. Только не одних отправляйте.

— Это само собой...

И в и без того до невозможности разросшуюся группу работников российского МВД, командированную в помощь французским коллегам, было включено еще два никому не известных следователя — майор милиции Трофимов и лейтенант Проскурин. И полдюжины еще каких-то левых милиционеров, которые должны были присматривать за майором и лейтенантом...

Знать не знал Иванов, сколько генералов, полковников, подполковников и просто майоров с капитанами благодаря ему съездят в Париж. Знать не знал старший следователь французской полиции Пьер Эжени, что, вызывая в помощь одного-единственного следователя, будет принимать такую представительную, которую непонятно где размещать, чем занимать и что с ней делать, делегацию.

И уж тем более никто — ни Иванов, ни Пьер Эжени, ни пакующие чемоданы генералы с полковниками не догадывались, чем вся эта “турпоездка” закончится. Не предполагали, что скоро закончится. И очень неожиданно закончится...

 

Глава 41

Очередное заседание совместной российско-франко-германо-швейцарской комиссии проходило в непринужденной и дружеской, после вчерашнего посещения ресторана и кабаре Мулен-Руж, атмосфере.

— ...Итого семь человек, — закончил свое сообщение старший следователь парижской криминальной полиции Пьер Эжени.

— Итого семь человек, — сказал по-русски прикрепленный к российской делегации переводчик.

— И у нас пятеро, — взял слово следователь полицейского Управления города Франкфурта-на-Майне Карл Бреви. — Причем одного потерпевшего, известного в Европе бизнесмена, он убил из винтовки с оптическим прицелом, а четверых голыми руками.

— Как голыми? — удивился Пьер Эжени.

— Так голыми, — показал Карл Бреви свои голые руки. — При этом потерпевшие были вооружены огнестрельным оружием и были матерыми преступниками.

Карл Бреви открыл кейс и вытащил и разложил по столу фотографии жертв.

— Это Карло Пазоллини, сицилийский мафиозник, разыскиваемый полицией за совершение ряда тяжких преступлений, в том числе убийств. Это Ганс Краузе, известный в криминальном мире гангстер и убийца. Этот...

— Он что, убийц убил? — перебил Пьер Эжени.

— Выходит, так, — .подтвердил Карл Бреви.

— Руками?! — не поверил Пьер.

— И еще ногами. Что подтверждено актами экспертиз и свидетельскими показаниями. Его случайно видели пассажиры проезжавшего мимо туристического автобуса. Видели, как он добивал одну из жертв.

— Но это невозможно — четверых человек! — воскликнул Пьер.

— Ха, четверых... А четырнадцать не хочешь! — похвастался генерал, возглавлявший представительную делегацию российского министерства внутрених дел. — У нас он в поселке Федоровка убил четырнадцать человек, которые, между прочим, тоже не мальчиками были, которые сами мокрушники еще те!.. Так вот, он половину из них — тоже голыми руками!

— Как? — ахнул Пьер Эжени.

— Вот так! — скрутил генерал МВД голову воображаемому противнику. — Они его поймали и, похоже, хотели пришить, а он каким-то образом вырвался и всех их положил! Кого приемами уделал, а кого из их же оружия укокошил! Рембо, мать его!..

Все замолчали и пораженно покачали головами.

И генерал Трофимов тоже покачал. Хотя лучше, чем кто-либо другой, знал, что никого в поселке Федоровка Иванов не убивал. Что убивали его, генерала, люди, чтобы освободить Иванова. А потом, чтобы скрыть свое участие в преступлении, подстроили все так, как будто это Иванов — и отпечатки пальцев на оружии и деталях одежды оставили, и продемонстрировали единственному оставшемуся в живых свидетелю, как Иванов умеет стрелять, заставив стрелять “в божий свет как в копеечку”, параллельно из укрытия и из другого пистолета стреляя на поражение. Но брать на себя вину ни тогда, ни тем более теперь генерал не собирался. Тем более что Иванову лишний десяток трупов ничего не прибавит и ничего не убавит. Вот он уже и здесь успел отличиться...

— Но зачем он их убивал? — спросил Карл Бреви.

— А черт его знает, — честно ответил представитель российской милиции. — Он только и делает, что убивает. Мы уж даже привыкли.

— Но чтобы справиться с четырнадцатью потерпевшими, нужно быть очень сильным, — подумав, сказал Пьер Эжени.

— Или иметь какой-то особый опыт, — вставил Карл Бреви.

— Он как раз такой опыт и имеет, — доложил присутствующим генерал. — Потому что однажды смог прикончить сразу четырех спецназовцев.

— Кто он тогда? — чуть не одновременно вскричали Пьер Эжени и Карл Бреви.

— По одной из версий, бывший гэрэушник. Так у нас называют военную разведку.

— Почему вы так считаете?

— Потому что по крайней мере несколько потерпевших, которых он убил, раньше работали в ГРУ. И пистолет, из которого Иванов застрелил нескольких человек, тоже раньше числился за ГРУ.

Но даже не это главное. Есть еще почерк. Почерк профессионала-гэрэушника. Они там большие мастаки по мокрой части — трупы отделениями привыкли считать. Как Иванов.

— Послушайте, а сколько он убил всего? — вдруг спросил Пьер Эжени.

Вопрос был интересным.

— Сейчас попробуем подсчитать, — сказал генерал. — Значит, так... Пять на улице Агрономической, где он появился в первый раз. Там большая перестрелка была, но пять трупов точно его, потому что пули были выпущены из пистолета, на котором были обнаружены отпечатки его пальцев.

Затем еще четверо на Северной.

Четыре да пять — девять.

— И еще один там же, у которого он зубы спилил, — подсказал подполковник.

— Да, точно, — согласился генерал. — Значит, десять.

— Зачем он зубы пилил? — спросил Пьер Эжени.

— Наверное, что-то узнать хотел — вот и пытал. Или просто хотел помучить.

Пьер удовлетворенно кивнул.

— Значит, пять на Агрономической и пять на Северной, — повторил генерал. — Затем в ходе расследования выяснилось, что за два года до того, из того же оружия, что он использовал на Агрономической, были убиты еще трое потерпевших. Потом четырнадцать в Федоровке. Итого...

Секунду генерал напряженно думал.

— Нет, так не получится, — сказал он. — Нужен калькулятор. У вас есть калькулятор?

— Зачем калькулятор? — удивился Пьер Эжени.

— Ну вы же сами предложили подсчитать! — возмутился генерал. — А в уме не получится! В уме мы обязательно собьемся. Мы уже сколько раз пытались.

Пьер, недоуменно пожав плечами, достал из кармана карманный компьютер и вывел на экран калькулятор.

— Значит, пять да четыре — девять. Плюс один — десять. Плюс трое — тринадцать. Плюс четырнадцать — двадцать семь, — увлеченно считал генерал. — Двадцать семь и еще четыре спецназовца на даче генерала, — ткнул в цифры и в значок плюса, — тридцать один. Еще два или три подручных Папы, о которых никто не заявлял...

У Пьера Эжени, Карла Бреви и прочих присутствовавших при встрече иностранцев полезли на лоб глаза.

— Он убил друзей своего отца? — ахнул Пьер Эжени.

— Какого отца?.. Да нет, это кличка такая. Одного русского мафиозника, который что-то с Ивановым не поделил. И тот стал стрелять его подчиненных.

— Но вы говорите, что о них никто не заявил в полицию. Почему?

— Потому что дураков нет! Потому что те, кто мог бы заявить, никогда не обратятся к ментам, так как сами находятся в розыске. А если вдруг обратятся, то их приятели поставят их на перо как ссучившихся...

Эту фразу переводчик переводил очень долго, постоянно переспрашивая генерала.

— Перо это в смысле какой-то птицы?

— Какой птицы?! Это заточка... Ну, финка... В смысле нож.

— А поставить на перо это?..

— Это значит пырнуть. Ну то есть зажмурить. В общем, прикончить...

Когда переводчик наконец разобрался с переводом, Пьер сказал: “А-а...”, — кивнул, но так ничего и не понял.

— Ну что, продолжим? — деловито спросил генерал. И снова обратился к калькулятору.

— Значит, мы остановились на цифре тридцать один. Прибавляем еще двух или трех Папиных “шестерок”, получится тридцать три-тридцать четыре.

Ну что, все что ли?

— Нет, еще Анисимов, — сказал полковник. И, обращаясь к Пьеру Эжени и Карлу Бреви, объяснил: — Был у нас такой чиновник до знакомства с Ивановым.

— А чиновник что ему сделал? — поинтересовался Карл Бреви.

— Может, сделал, а может, наоборот, не сделал, — туманно ответил полковник. — Например, бумажку какую-нибудь не подписал, справку не дал или в очередь на квартиру не поставил.

— И что, он его за это убил? — поразился Карл Бреви.

— Запросто, — ответил полковник. — У нас часто так. Сгоряча. Я бы сам иногда с удовольствием кого-нибудь пристрелил.

— Значит, плюсуем еще один, — прибавил генерал.

— Нет — четыре. Он там, когда в Анисимова стрелял, еще трех охранников положил, — напомнил полковник.

— А, точно, — вспомнил генерал. — Не вовремя ребята на крышу вылезли... Он их там, как куропаток. Из винтовки с бедра. Крутой, блин, до невозможности...

Значит, плюс один и еще три. Итого... Итого тридцать семь-тридцать восемь трупов. Это из того, что мы знаем.

— Разве вы что-то можете не знать? — спросил Пьер Эжени.

— Ну, вы даете, — всплеснул руками генерал. — Вы что, думаете, если он столько народу положил, он раньше анютиными глазками на базаре торговал? Голову даю на отсечение, он и раньше мочил. Только эти дела нераскрытыми в архив пошли. Как “глухари”.

Что такое “глухари”, переводчик объяснить не смог.

— Ладно, теперь давайте, что у вас...

И генерал передал калькулятор Карлу Бреви. И тот его взял, даже не удивившись тому, что взял.

— У нас — один банкир, — нажал значок плюс и цифру один, — и четверо гангстеров, которых он убил в машине, — прибавил четыре.

И протянул калькулятор своему швейцарскому коллеге.

— В Швейцарии он застрелил четверых в парке и двух ранил...

— А как раненых считать? — вдруг спросил следователь из Швейцарии, замерев с занесенным над калькулятором пальцем.

— Как результативный пас в футболе, — предложил полковник. — Гол — очко, пас, приведший к голу, — пол-очка. То есть два раненых приравниваются к одному трупу.

— Ты что, с ума свихнулся! — возмутился генерал. — Куда ты со своим футболом?! Это же тебе не матч.

— Тогда у меня получается девять, — подвел итог Карл Бреви. — Девять прибавить тридцать восемь получается... сорок семь.

И протянул калькулятор Пьеру Эжени.

— Значит, так, один у калитки — это сорок восемь, — азартно начал Пьер. — Хотя этот может быть не его. Далее четверо возле арки — пятьдесят два. Полицейский на мотоцикле с другой стороны арки — пятьдесят три. И еще двое убитых позже и по отдельности — пятьдесят четыре и пятьдесят пять. Итого пятьдесят пять, — огласил он итоговую сумму.

Все замолчали пораженные. По отдельности они считали, но так, чтобы вместе...

— Сталинградская битва, — тихо сказал подполковник.

— Н-да-а, — вздохнул генерал.

Пьер зачарованно смотрел на высветившуюся на экране карманного компьютера цифру, состоящую из двух пятерок.

— Да ладно ты, — пожалел его генерал. — Подумаешь, пятьдесят пять! У нас и хуже бывало. Например, Чикатило или Ленька Пантелеев...

— У нас нет, не бывало, — тихо произнес Пьер.

— Не бывало — будет, — успокоил его генерал. — Раз Иванов здесь — значит будет. Если, конечно, ты его до того не поймаешь.

— Как его ловить? — с надеждой на спасительный ответ спросил Пьер.

— Ну как?.. Поставь возле каждого француза по полицейскому, и тогда наверняка, — в шутку посоветовал генерал.

Но Пьер шутки не понял. После итоговой цифры пятьдесят пять он шуток по поводу Иванова не понимал.

— Возле каждого невозможно. Это только если привлекать армию и блок НАТО, — сказал он.

— Ну вот и привлеки... Если что — мы тебе сюда людей в помощь подкинем. Хоть батальон...

Переводчик перевел — “пришлем”. От чего Пьер побледнел.

— Нет, не надо, — торопливо сказал он. Но генерал его бледность на свой счет не принял. Принял на счет Иванова.

— Да не бери ты так в голову, отыщется твой Иванов. Ты, главное, сводки почаще отсматривай, — где увидишь, что больше трех французов завалили, сразу делай там облаву, потому что наверняка это Иванов. Вот и все.

Пьер записал что-то в компьютер. Потому что предложение не прозвучало издевательством, прозвучало добрым советом.

— Вы уверены? — спросил Пьер.

— Уверен, — подтвердил генерал. — Где Иванов — там трупы. Много трупов. По ним его, как по следам, и отыщешь. Обязательно отыщешь — не завтра, так послезавтра...

Генерал оказался прав. Но генерал ошибся в сроках. Иванов отыскался не завтра и не послезавтра. И не послепослезавтра.

Иванов отыскался раньше. Гораздо раньше...

 

Глава 42

— Собирайтесь!

Дело предстояло уже почти привычное — пойти прогуляться по ночному Парижу, постоять минут десять где-нибудь в подъезде или в квартире и вернуться обратно.

— Только на крышу я больше не полезу, — предупредил Иванов. — Ни за что! Хоть убейте.

— Прямо сейчас? — поинтересовался товарищ Артем.

— Что сейчас? — переспросил Иванов.

— Убить, — спокойно сказал товарищ Артем. — Вы сказали, что лучше убить.

Иванов заметно забеспокоился.

— Я же не в прямом смысле. Я в фигуральном.

— А я в прямом, — без улыбки сказал товарищ Артем. И было совершенно непонятно, шутит он или предупреждает.

— Да ладно, на крышу — так на крышу, — согласился Иванов.

Но на этот раз на крышу лезть не пришлось. На этот раз обошлось.

Собрались быстро, встали возле запертой двери.

— Руку, — попросила Маргарита. Иван Иванович оттопырил локоток, предлагая даме руку.

— Придурок, — тихо возмутилась Маргарита. И, схватив и с силой вытянув правую руку Иванова, защелкнула на ней наручник.

Ах, ну да!..

— Мы выходим, — сказала Маргарита по мобильному телефону.

Дверь открылась. Снаружи.

Быстро спустились вниз. Сзади топали шаги дышащих в спину охранников. У входной двери остановились.

— Мы выходим.

— Добро, путь свободен.

Вышли на ночную парижскую улицу, прогулочным шагом двинулись в сторону поджидающего их микро — автобуса. Но дойти не успели.

Из переулка неожиданно вывернула полицейская машина.

— Черт! — тихо выругалась Маргарита.

Иванов находился в розыске и его портрет был в планшете каждого полицейского. У этих наверняка тоже.

Машина набрала скорость, но возле одинокой парочки притормозила.

Приотставшие охранники сунули руки в карманы.

Нужно было что-то делать...

Маргарита неожиданно с силой притянула Ивана Ивановича к себе, прижала спиной к стене и, напирая грудью, впечатала в губы Иванова страстный поцелуй.

— М-м-м? — сказал Иванов. — М-м-м!

— Чего стоишь, как дурак! — прошептала Маргарита в самое ухо, щекоча шею язычком.

— А чего делать-то? — тихо спросил Иванов.

— Лапать. Меня лапать, дурак!

И снова нашла губы Ивана Ивановича. Отчего тот сразу захотел лапать. И попытался лапать, но не смог. Потому что его правая рука была цепью наручника утянута за спину.

— Левой рукой, левой! — приказала Маргарита.

Иванов осторожно коснулся ее спины. Но осмелел и сдвинул ладонь вниз, на мягкое.

Маргарита взрогнула, подалась вперед, подняла, бесстыже задрав юбку, правую ногу, охватила ею Иванова пониже туловища и, надавив, придавила к себе.

Полицейские увидели отсвечивающую в лучах фонарей голую ногу женщины, обвившую своего кавалера. И понятливо заулыбались.

В Париже такое поведение не считалось зазорным. В Париже такое поведение считалось завидным.

— Ладно, поехали.

Машина, набрав скорость, проехала мимо.

Маргарита выждала несколько секунд и попыталась отодвинуться. Но Иванов крепко держал ее за мягкое и, громко сопя, совался носом в лицо.

— Руку! — злобно прошипела Маргарита, уворачиваясь от раскрытых губ.

Но Иванов не слышал, потому что увлекся.

— Отпусти, козел! — сказала Маргарита и несильно, но чувствительно ткнула его правой ногой между ног.

Иванов ойкнул и отпустил.

— Ты чего? — обиженно сказал он. — Ты же сама!..

На другой стороне улицы захихикали охранники.

— Шагай давай!

Под ручку пошли к микроавтобусу — Маргарита походкой профессиональной манекенщицы, Иванов — подволакивая ноги и придерживая ушибленное место.

— Нате, получите и распишитесь, — сказала Маргарита, подталкивая Иванова к открытой дверце.

— А разве ты с нами не поедешь? — удивился Иванов.

— Да пошел ты!.. — психанула Маргарита.

— Я с тобой поеду, — сказал из микроавтобуса товарищ Максим.

Приблизился к Иванову, отстегнул Маргариту, пристегнул наручники к себе.

— Поехали.

Микроавтобус тронулся с места и пошел колесить по тесным парижским улицам.

Товарищ Максим исподлобья поглядывал на Иванова, иногда подергивал его руку.

— Чего такой грустный? — вдруг спросил он.

— Да так, — неопределенно ответил Иванов.

— Что, не дает? — сально ухмыльнулся товарищ Максим.

— Кто? — не сразу понял Иванов.

— Маргарита, говорю, не дает?

Иванов отрицательно покачал головой.

— А хочется?

Иванов кивнул. И тут же лихорадочно замотал головой...

Приехали на место.

Товарищ Максим осмотрелся через стекла. Набрал на мобильнике номер. Сказал:

— Ну, мы приехали...

Убрал мобильник, подтянул к себе Иванова.

— Смотри, не балуй! — предупредил он. — Если что — пришью! Уяснил?

Иванов кивнул.

Товарищ Максим набросил на руки, чтобы прикрыть браслеты, плащ.

— Пошли.

Вылезли из микроавтобуса. И плечо к плечу, словно подвыпившие приятели, пошли вдоль улицы. Повернули в какую-то арку, завернули во двор, остановились перед дверью черного хода.

Товарищ Максим толкнул, нажал на дверь, и она открылась. Как видно, замок был отомкнут еще раньше.

— Заходи.

Зашли в темный подъезд. С черного хода автомата, включающего освещение, предусмотрено не было. На что и был расчет.

Стали медленно подниматься по ступеням.

— Тихо! — прошипел товарищ Максим. — Ты чего топаешь, как слон?!

Остановились перед дверью на предпоследнем, четвертом, этаже. Товарищ Максим приложил ухо к двери, прислушался.

Кажется, все тихо...

Вытащил из кармана, сунул в замочную скважину ключ, повернул два раза. У него все было продумано и подготовлено заранее.

Дверь бесшумно открылась.

Далее, с точностью до деталей, начал повторяться еще тот, первый сценарий.

Прошли внутрь. Товарищ Максим снял со своей левой руки браслет и защелкнул его на массивной дверной ручке. Подсунул под нос Иванова кулак, что должно было обозначать — только вякни!

Иванов кивнул, ткнувшись носом в костяшки пальцев.

В квартире было совершенно темно, и товарищ Максим надел и надвинул на глаза прибор ночного видения. Вытащил пистолет. Бесшумно ступая на носках, прошел в комнаты.

Иванов прислушивался, но ничего не слышал. Было совершенно тихо.

Как это он так может ходить, удивлялся Иван Иванович. И вдруг почувствовал, как у него страшно засвербило в носу.

И засвербило еще серьезней. Все сильней и сильней.

“Ой! — подумал Иванов. — Как же так?..”

Попытался потереть переносицу рукой, но не дотянулся, лишь брякнул цепочкой. Решающее мгновение было упущено — остановить чих стало невозможно!

Иванов сморщился, глотнул воздух, судорожно дернулся и сказал:

— АП...ЧХИ!!.

В комнатах что-то скрипнуло, кто-то что-то сказал, а потом громко крикнул:

— Кто здесь?!

И тут же торопливо застучали шаги. Что-то сдвинулось, упало. Раздался приглушенный хлопок. Вскрик. Какая-то неясная возня. Звон разбитого то ли светильника, то ли аквариума, то ли чего-то еще стеклянного. Опять возня... Удар... И два подряд хлопка... И на пол рухнуло что-то большое и тяжелое, и все затихло...

Шаги застучали в обратную сторону.

В прихожую, шумно дыша, ворвался товарищ Максим.

— Ты что, гад?! — свирепо зашипел он.

— Я же не специально, так получилось, — заканючил Иванов. — Я не хотел... Ну честное слово!..

— Убью, сволочь, — заорал-зашептал товарищ Максим, подойдя вплотную и ткнув в живот Иванова что-то твердое и горячее.

Но не убил, а секунду помедлив, пнул Иванова в живот ногой.

— Чтобы знал, падла, когда чихать!

Иванов согнулся, упал на колени, ожидая продолжения расправы.

Но больше его не били — просто некогда было. Товарищ Максим перестегнул браслет и рывком вверх поднял на ноги своего нерадивого напарника.

— Если ты еще раз!..

Иванов лихорадочно замотал головой.

— Нет, больше не буду! Честное слово!

Товарищ Максим открыл дверь, высунулся на лестничную площадку, прислушался, огляделся. Снял и спрятал прибор ночного видения. Нет, кажется, никто ничего не заметил...

— Теперь пошли.

Стараясь не шуметь, пошли по лестнице вниз.

Но на третьем этаже Иванов, зацепившись в темноте за что-то ногой, споткнулся и упал, пытаясь увлечь за собой пристегнутого к нему товарища Максима.

Но тот, успев ухватиться за перила, устоял, подтянул к себе Иванова. Приблизив лицо, захрипел:

— Ты что, специально издеваешься? Специально, да, гад!..

— Нет, я не хотел... нет, — бормотал Иванов, чувствуя себя ужасно виноватым.

Оставляя разборки на потом, товарищ Максим толкнул его вниз по лестнице.

На первом этаже он снова остановился, послушал, что творится на улице. Чуть приоткрыл дверь, выглянул в щель, осмотрелся. Приоткрыл больше, высунул голову и тут же отшатнулся назад.

И одновременно с этим предательски зажегся свет. Во всем подъезде, от первого до последнего этажа! Как видно, сработал автомат.

Ах ты черт!

— Ходу! — закричал товарищ Максим и побежал, потащил за собой Иванова куда-то вверх.

Стало слышно, как на улице ревет, приближаясь, сирена. По стеклам запрыгали синие всполохи мигалки.

— Там... там полиция, — быстро сказал товарищ Максим. — У него сигнализация... Он, гад, кажется, тревожную кнопку успел нажать!.. А все ты... сволочь!

На ходу, не глядя, ударил Иванова куда попал. И ударил еще раз, но уже подгоняя вперед. На последнем этаже метнулись к двери, ведущей на чердак. Но она была закрыта. Закрыта!.. Внизу все громче и явственней выла сирена.

— Быстро у них тут, — пожаловался товарищ Максим. — Пяти минут не прошло! Что теперь делать будем?

Делать было нечего — подъезд блокирован полицией, чердак закрыт.

Капкан захлопнулся.

Через секунду-двё полицейские войдут в подъезд, поднимутся в квартиру, где сработала сигнализация, и...

Нужно было принимать какое-то решение. Мгновенно принимать. И единственно верное...

Товарищ Максим выхватил пистолет.

Нет, не вариант, у них наверняка автоматы и машина на улице...

Подбежал к окну, попытался выглянуть на улицу.

Увидел полицейскую мигалку и бегающие по стенам домов отблески еще одной, в стороне. Машина была не одна, машин было две!

Безнадега!..

Сунул пистолет обратно в карман... Тут же снова вытащил и, сбросив обойму, толкнул в руки Иванову.

— На, пусть он у тебя побудет.

Иванов взял.

Внизу хлопнула входная дверь.

Кто-то что-то крикнул по-французски.

“А если по балконам?! — вдруг мелькнула в мозгу товарища Максима безумная мысль. — Пока они поднимаются, пока разбираются!..”

Метнулся к ближайшей двери. Нажал на кнопку звонка.

Через минуту за дверью кто-то завозился.

— Ты по-французски знаешь? — быстро спросил товарищ Максим.

— Знаю — бонжур, — ответил Иванов.

— Значит, говори, что знаешь, вдруг откроют.

Иванов встал против дверного глазка и громко сказал: “Бонжур!”

Ему не открыли. Может быть, потому, что в руке у него был пистолет?

— Вот сволочи! — выругался товарищ Максим. И вдруг, отступив на шаг и подпрыгнув, изо всех сил ударил правой ногой под замок.

Раздался лязг металла и треск дерева. У французов нет таких, как в России, дверей. У них деревянные двери.

Еще один удар, и дверь вылетела!

В проеме метнулась какая-то в длинной ночной рубашке и колпаке тень. Кажется, это была женщина.

Товарищ Максим с ходу толкнув, прижал ее к стене.

— Кто здесь еще есть? Кто-нибудь есть? Балкон есть?! — орал он по-русски, забыв, что имеет дело с французами.

Иванов стоял рядом и, пытаясь что-то объяснить, заглядывал женщине в лицо. Но она смотрела не на него, она, выпучив от ужаса глаза, смотрела на направленный на нее пистолет.

— Постереги ее, — крикнул товарищ Максим и побежал к окнам. Один побежал. Когда он успел снять наручники, Иванов даже не заметил.

Балкон в квартире был, но перебраться с него на другой было невозможно!

Товарищ Максим бросился обратно в прихожую.

И сразу вслед за ним на пороге комнаты показался пожилой мужчина в пижаме с бейсбольной битой в руке. Он сразу увидел женщину в ночной рубашке, наверное, свою жену, и увидел двух мужчин, у одного из которых в руке был пистолет. И бросил биту. Европейцы, равно как американцы и прочие представители западных цивилизаций, бросаются на преступников только в кино, в реальной жизни они, в соответствии с рекомендациями полиции, предпочитают в драку с превосходящими силами противника не вступать. Предпочитают сдаваться.

Мужчина поднял руки и подошел к жене.

— Карауль их, я сейчас, — быстро сказал товарищ Максим и выскочил из квартиры.

Что и зачем он делал, было неясно, но, как видно, он знал, что делал.

Иванов молча стоял с направленным на мужчину и женщину пистолетом.

Товарищ Максим вернулся через несколько минут. Ухватив руками за шкирку, он тащил еще каких-то двух людей — тоже мужчину и женщину. Они не упирались, они вели себя смирно.

— Вот, привел, — сказал он. — Что дальше делать? Дверь баррикадировать?

И вопросительно взглянул на Иванова.

— Наверное, — судорожно кивнул Иванов.

— Я сейчас, я мигом...

Товарищ Максим метнулся к входу, захлопнув дверь, обрушил поперек коридора какую-то вешалку и какой-то шкаф. Притащил кресло и еще одно кресло, тумбочку, что-то еще из вещей, чем завалил дверь под самый потолок, поверх вешалки и шкафа.

Иванов растерянно наблюдал за его действиями.

— Теперь чего, связать их? — быстро спросил товарищ Максим. Он говорил сам с собой, но обращался почему-то к Иванову. — Ну что молчишь — вязать?

— Да, наверное, — ответил Иванов.

Товарищ Максим пробежал по квартире, собрал какие-то галстуки, выдернул из висящих в шкафу штанов ремни, связал петли, стянул руки пленников за спинами жесткими узлами и перевязал всех друг с другом случайной веревкой.

Подбежал к Иванову.

— Я все сделал, — доложил он, опасливо косясь на пистолет. И чуть ли не честь отдал. — Нужно что-то еще?

Иванов обалдело смотрел на товарища Максима, который, стоя по стойке смирно, ждал от него указаний, и ничего не понимал.

— Вы чего? — удивленно спросил он.

— Ага, понял, сделаю, — ответил товарищ Максим. И, схватив с пола какую-то одежду, набросал ее сверху на головы пленников.

После чего кивнул Иванову в сторону комнат.

Иванов пошел за ним.

— Мы взяли их в заложники! — торопливо зашептал товарищ Максим. — Чтобы нас на месте не пристрелили... Все равно не уйти. А так мы сможем выдвинуть требования...

— Какие требования? — недоуменно спросил Иванов.

— Не знаю, какие-нибудь... Чтобы денег дали или самолет в Парагвай...

Товарищу Максиму не нужны были деньги и не нужен был самолет в Парагвай, ему нужно было выгадать время, чтобы успеть все хорошенько продумать. Продумать, что и как говорить на допросах в полиции, потому что если говорить складно и всегда одинаково, то есть шанс соскочить с крючка. Представить все так, что это как будто не он, а этот — Иванов. И убивал, и французов в заложники взял. Подставить вместо себя лоха, а самому сойти за жертву. Как будто это тот все затеял и заставил выполнять его приказания, угрожая убить. А что?.. Пистолет у него, это свидетели видели и подтвердят. Вязать — да, вязал он, но заставлял Иванов. Под страхом смерти... И все, и тогда Иванов пойдет “паровозом”, а он в худшем случае соучастником. А в лучшем — вообще свидетелем. Если все хорошо продумать и гладко разыграть.

Главное, чтобы было время...

— Ну что, понял, все понял?

Иванов судорожно кивнул.

— Ты, главное, не бойся, прорвемся, — подбодрил товарищ Максим Иванова. — Здесь — не у нас. Здесь они пугливые — все дадут! Заживем в Парагвае или еще где, как короли. Ты только делай то, что я тебе скажу...

Очень скоро в квартиру позвонили. Культурные французские менты даже в явно сломанную дверь предпочитали вначале звонить.

Снова позвонили.

Постучали.

И стали налегать плечом.

Дверь подалась, но ненамного, на несколько сантиметров, дальше ее не пускал упершийся в стену шкаф.

— Ты знаешь, как по-французски будет заложник? — спросил товарищ Максим.

Иванов отрицательно помотал головой.

— Плохо... Тогда так, берем одного из них и предъявляем фараонам, пока они стрелять не начали. Если покажем, то не будут, побоятся своих зацепить.

Пошли в прихожую!

Иванов пошел.

Товарищ Максим по-быстрому выдернул из-под кучи одежды и развязал одну из женщин.

— На, покажи ее в окно, — тихо сказал он. Сказал оправдательно-испуганным тоном. Значение слов, произнесенных по-русски, пленница все равно не понимала, а интонации должна была. Интонации на всех языках звучат примерно одинаково.

— Ну, давай.

И товарищ Максим свирепо взглянул на Иванова.

Тот взял женщину за руку и потянул к окну. Женщина не упиралась, потому что у гангстера был пистолет.

Иванов дошел до окна и остановился. Он не знал, что делать дальше.

Знал товарищ Максим.

Он подхватил стул и что было сил швырнул его в закрытое окно. Со звоном лопнуло и рассыпалось стекло. Сотни осколков звонким дождем посыпались вниз, на тротуар и мостовую. Стул упал на крышу полицейского автомобиля, расколотив мигалку.

Французские полицейские не растерялись, французские полицейские мгновенно разбежались по подворотням и упали за машины.

— Подтащи ее к окну, — сказал товарищ Максим. Иванов подвел женщину к самому окну.

— Дальше, дальше, — показал товарищ Максим.

Иванов подсадил заложницу за подоконник и встал рядом. Хотя, по идее, должен был сзади.

Товарищ Максим поднес к виску указательный палец.

— Чего? — не понял Иванов. Товарищ Максим пошевелил большим пальцем, изображая, что взводит курок.

— А-а... — наконец сообразил Иванов.

И показал пистолет.

Товарищ Максим оживленно закивал. И ободряюще улыбнулся.

Иванов замотал головой. Не хотел он пугать женщину.

Товарищ Максим показал кулак.

Иванов скис, но все же продолжал сопротивляться. Он боялся как-нибудь случайно застрелить женщину.

Тогда товарищ Максим был вынужден прибегнуть к более веской аргументации — он обхватил себя пальцами за глотку и, двигая ими, как ножницами, показал, как будет отрывать Иванову голову.

Спорить сразу расхотелось.

Иванов вздохнул, поднял пистолет и приставил его к виску женщины. Та закатила глаза и попыталась упасть в обморок.

— Держи ее! — показал товарищ Максим.

Иванов подхватил заложницу левой рукой, прижал к себе и оглянулся, чтобы понять, что делать дальше.

— Дальше, высунься дальше, — двигая руками от себя, показал товарищ Максим.

Иванов наклонился вперед.

Еще!

Наклонился еще. И посмотрел вниз.

Внизу рядком стояли полицейские машины, под машинами ползали Полицейские. Другие, чуть дальше, бежали вдоль домов, прижимаясь спинами к стенам, прячась в нишах и за случайными выступами. Еще дальше, поперек проезжей части и тротуаров, какие-то люди растягивали яркие стоп-ленты. И еще в воздухе, словно к Парижу приближались армады бомбардировщиков, дружно выли полицейские сирены.

Люди занимались делом. Но вдруг все разом замерли, подняли головы и стали смотреть в одну сторону. Стали смотреть на человека, высунувшегося в проем разбитого окна на четвертом этаже. Его силуэт угадывался в свете ночника, включенного где-то сзади в комнате. Человек стоял не один — прямо перед собой, перехватив левой рукой поперек туловища и прижав к себе, он удерживал женщину. Другая его рука была задрана на уровень груди. Не пустая рука... В ней был зажат пистолет с накрученным на ствол набалдашником глушителя, который буравил висок женщины.

Все замерли...

И женщина замерла, потому что, подумав, что ее собираются выбросить вниз, потеряла сознание.

И Иванов замер, так как не знал, что делать дальше.

— Что ты видишь? — спросил его сзади товарищ Максим. — Только не ори.

— Полицейские, — тихо ответил Иванов.

— Много?

— Много.

— Вот падлы, волки позорные... успели, значит... Что они делают?

— Ничего не делают. Сюда смотрят.

Товарищ Максим быстро соображал, что делать дальше...

Это они сейчас смотрят, а через минуту... Надо осадить их, отбить у них охоту к штурму. Сказать, что, если они начнут стрелять, если только дернутся, заложники тут же умрут.

Только как сказать, если они не понимают по-русски?..

А не надо говорить, надо по-другому...

— Ты вот что, ты пугни их, покажи, что мы не шутим, — приказал товарищ Максим.

— Как показать? — не понял Иванов.

— Очень просто... Взведи пистолет и выстрели в воздух. Нет, лучше вниз.

— Ладно, — согласился Иванов. — А как его взвести?

— Ты что?.. — поразился товарищ Максим. — Там же курок, сзади!..

— Ах да, — вспомнил Иванов возню с оружием в тире под присмотром генерала Трофимова. — Сейчас, сейчас...

И отжал большим пальцем курок. Отчего пришедшая в себя женщина, услышав сухой щелчок взведенного курка и почувствовав, как дернулся ствол пистолета, снова утратила сознание.

— Теперь стреляй!..

В пистолете не было обоймы, обойму товарищ Максим предусмотрительно и демонстративно из пистолета вытащил, когда передавал его Иванову. На всякий случай, чтобы не было соблазна выстрелить ему в спину. Но про еще один патрон забыл, про дополнительный, тот, что был в стволе. А теперь вспомнил.

— Стреляй!!

Иванов оторвал пистолет от головы заложницы, опустил ствол вниз, зажмурился и нажал на курок. Ничего не произошло.

— Ну, ты чего?

— Я стреляю, — извинительным тоном сказал Иванов.

— А предохранитель? Ты его с предохранителя снял?.. Опусти предохранитель, там, сбоку, придурок! — свирепо зашипел товарищ Максим.

— Ну да, конечно...

Иванов опустил флажок предохранителя и снова надавил пальцем на курок.

И снова выстрел не прозвучал, потому что на ствол был навинчен глушитель. Но эффект все равно был — пуля угодила в одну из полицейских машин, рассыпав лобовое стекло. Выброшенная отражателем гильза упала с высоты четвертого этажа на тротуар, отскочила и, звонко бренча, запрыгала по асфальту.

Высунувшиеся было из-под машин полицейские мгновенно занырнули обратно. И даже те, что были далеко, плюхнулись на животы и, быстро передвигая руками и ногами, поползли в подворотни.

— Внимание, всем укрыться, преступник вооружен, преступник открыл стрельбу, — заорали в рации полицейские командиры.

Хотя предупреждать никого не надо было, все и так все поняли.

Впрочем, нет, не все...

— Дьявол, он там, кажется, стрелять начал, — сказал один из полицейских, осаждавших дверь в квартиру, приложив к уху рацию.

И все разом отхлынули от двери и, обгоняя друг друга, побежали на нижний этаж.

Никто из полицейских и не подумал бросаться на приступ, на Западе умеют ценить жизнь и очень хорошо знают пункты служебных инструкций, которые гласят, что с вооруженными преступниками, взявшими заложников, должны разбираться спецподразделения, а все прочие лишь обеспечивать их работу, кроме отдельных, оговоренных в тех же инструкциях случаев, когда есть возможность обезвредить преступников без риска для жизни полицейских и плененных граждан...

В данном случае обезвредить преступника без угрозы для жизни заложников было невозможно. В принципе невозможно, потому что если попытаться убить террориста, то он почти наверняка успеет нажать на курок и застрелит женщину. Но даже если представить невозможное, представить, что не успеет, ее это все равно не спасет, так как заложница, наполовину высунувшись из окна, висит на высоте четвертого этажа, и если убить террориста, то он вместе со своей жертвой свалится вниз.

— Месье, успокойтесь, мы не хотим причинить вам вреда, мы готовы выслушать все ваши требования, — сказал в мегафон, действуя опять-таки строго в соответствии с инструкцией, какой-то полицейский чин.

— Чего они говорят? — спросил товарищ Максим. Иванов пожал плечами.

— Ладно, давай ее обратно, они все поняли, — распорядился товарищ Максим.

Иванов втянул женщину внутрь. Товарищ Максим набросил ей на голову одеяло и обмотал концы вокруг туловища. Ему менее всего нужно было, чтобы заложница видела, что вокруг нее происходит.

— Ну все, теперь пойди задерни все шторы, — сказал товарищ Максим. — И посмотри, что есть в холодильнике. Жрать охота — спасу нет.

Иванов прошел по квартире и задернул все шторы...

— Он задергивает шторы, — доложили ведущие наблюдение полицейские.

Террорист поступал так, как должен был поступить, — он лишил полицейских возможности наблюдать за его действиями...

— Эвакуируйте жильцов из близлежащих зданий, — распорядилось прибывшее на место происшествие полицейское начальство. — И оцепите прилегающую территорию...

Десятки полицейских разбежались по подъездам ближайших домов.

— Пардон, мадам, пардон, месье, мы вынуждены попросить вас на время покинуть помещение, — вежливо сообщали они. — Еще раз приносим вам извинения за причиненное беспокойство, — и препровождали жильцов к приготовленным для них автобусам.

Пожилых, больных и немощных жильцов выносили на носилках пожарные.

Никто не спорил, все подчинялись, потому что там спорить с властями не принято.

Квартал был очищен, и на место прибыли полицейские спецбригады.

— Где он? — спросил штатный полицейский психолог.

— Там, — показали ему на окна четвертого этажа.

— Месье, главное, успокоиться и не наделать глупостей, — бархатно, через специальную акустическую аппаратуру, позволяющую воспроизводить мельчайшие нюансы тембра голоса, сказал психолог. — Ведь у вас тоже есть мать, есть жена и, возможно, дети. Представьте, что кто-нибудь захватил их и угрожает им оружием. Разве вам не было бы жаль ваших близких? Но точно так же есть родители, дети, жены, мужья у ваших пленников...

В подъезд, под прикрытием речей психолога и пуленепробиваемых щитов, вошли криминалисты и, ползая на коленях, стали обмазывать ручки дверей, пластиковое покрытие перил и что только возможно специальным порошком, так как существовала вероятность, что террорист мог оставить на них отпечатки пальцев. А установить его личность в данной ситуации было крайне важно, так как это могло позволить прогнозировать его действия и более действенно вести психологическую обработку, привлекая к ней его близких, родственников и друзей.

В ближайшем от дома, где засел террорист, кафе собрался штаб антитеррористической операции.

— Сколько их? — спросил один из важных полицейских чинов.

— Кажется, один.

— А заложников?

— По меньшей мере четверо.

Один террорист был лучше, чем несколько. Потому что политические экстремисты никогда не действуют в одиночку. Один террорист, вполне вероятно, мог оказаться просто психом, наркоманом или обманутым мужем.

С психом или наркоманом можно было попытаться справиться без переговоров.

— Готовьтесь к штурму...

В трех ближайших кварталах выключили свет. На чердаки и крыши влезли полицейские снайперы, одетые в серые, плохо различимые в сумраке начавшегося рассвета комбинезоны. Заняли позиции за трубами и против слуховых окон.

На крышу дома, где засел террорист, поднялась группа захвата. Крепкие ребята в бронежилетах, касках с пуленепробиваемыми забралами, с пистолетами и электрошоковыми дубинками на боку, светошумовыми и слезоточивыми гранатами в подсумках жилетов, с короткоствольными автоматами поперек груди быстро и бесшумно надели, подогнали альпинистские, с черными не бликуюшими пряжками обвязки, закрепили веревки, спустились ближе к краю крыши. Теперь, как только поступит приказ, они прыгнут, скользнут вниз по стене, остановятся, замрут возле окон и разом, по команде, выбивая ногами стекла, нырнут в квартиру каждый через свое окно...

— Пятиминутная готовность! — объявили по рации всем задействованным в операции подразделениям.

Время пошло! Время, после которого террористам уже ничего не светило...

— Что они там задумали, что происходит? — нервничал, перебегая от окна к окну, товарищ Максим. — Глянь — свет вырубили! Зачем вырубили? — с тревогой спрашивал он сам себя, потому что в перегоревшие разом в нескольких кварталах пробки поверить не мог. Даром, что ли, несколько лет в спецназе оттрубил?

— Не иначе штурм готовят, волки позорные!..

В окна товарищ Максим, чтобы себя не демаскировать, не высовывался, наблюдая за улицей в небольшие щели, прорезанные кухонным ножом в шторах.

— Ах ты, сволочи! — вдруг ахнул он, обратив внимание на неясную кочку, выросшую возле трубы дома напротив. — Ах, падлы! Мочить нас решили!

И заметался по квартире, не зная, что делать. Потому что делать было нечего — напротив засели снайперы, которые, только высунься, — продырявят тебе голову. На крышу наверняка загнали спецназ, который будет вести штурм через окна. И, судя по всему, начнется в ближайшие минуты...

А чтобы не начался, нужно что-то придумать... Что-то, что заставит их остановиться и начать переговоры. Что-то...

Снайперы, разобрав окна, припали глазами к окулярам прицелов, сунули указательные пальцы в скобы спусковых крючков.

Группа захвата, отпустив самоспуски и натянув веревки, встала на срезе крыши, уперевшись ногами в водостоки. Им осталось лишь оттолкнуться от крыши ногами и упасть вниз...

Что-то надо...

Вдруг товарищ Максим остановился, замер. И, схватив Иванова за руку, побежал в прихожую. Рывком за воротник поднял одного заложника, другого, развернул лицами к стене. Спросил громко:

— Куда их?

И, пользуясь тем, что заложники его не видят, прошептал в самое ухо Иванову:

— Прикрикни на них. Скажи, что убьешь, если они не будут слушаться. И поверни пистолет в мою сторону.

И коротко, но сильно ударил Иванова под ребра.

— Ой! — сказал Иванов. — Не будете слушаться, убью...

— Пистолет! — одними губами сказал товарищ Максим.

Иванов развернул пистолет в его сторону.

Товарищ Максим стал пятиться назад, стал кивать и, схватив заложников за одежду, подтащил к окнам, расставив посреди оконных проемов и чуть раздвинул шторки.

— Вижу движение в квартире! — доложил один из снайперов. — Кто-то раздвинул шторы в третьем справа окне...

— В четвертом окне человек, — сказал в микрофон другой снайпер...

— Движение за шторой. Возможно, это террорист. Разрешите открыть огонь...

Группа захвата стравила еще несколько сантиметров веревки, отклонившись от вертикали и зависнув спинами над провалом улицы...

Товарищ Максим молча вывернул из руки Иванова пистолет и, на ходу вставляя обойму, побежал на кухню, к единственному окну, возле которого никто не стоял.

Он встал на колени сбоку от окна и очень осторожно отодвинул шторку. Он надеялся, что его не заметят, потому что все должны были смотреть на другие окна, туда, где мелькали фигуры заложников.

Он упер руку в подоконник, поймал в прорезь прицела трубу на крыше дома напротив и завалил ствол чуть вниз, к бесформенной куче тряпья на крыше...

— В окнах какие-то люди, — сообщили в штаб операции.

— Какие люди? Какие там могут быть люди?..

— В каждом окне люди!

— Так, может, это... Может, это!..

Бойцы группы захвата разом оттолкнулись от крыши, упали, но тут же, влекомые веревкой, были притянуты к стене, уперлись в нее ногами и, отпуская само — спуски, заскользили вниз, к окнам...

“Так это же заложники! — сообразили в штабе. — Он поставил к окнам заложников, чтобы перекрыть путь полицейским. Он подставил их вместо себя. Черт побери!..”

— Всем отбой! — закричали командиры. — Немедленно отбой!..

— Отбой! — зазвучал в наушниках приказ. — Всем отбой!..

Приготовившиеся к выстрелу снайперы выдохнули воздух и убрали слегка подрагивающие пальцы со спусковых крючков. Бойцы группы захвата остановились, повисли, бестолково болтаясь на веревках на уровне пятого этажа...

Все остановились...

Но было уже поздно!

Товарищ Максим выдохнул воздух, замер, на мгновенье окаменев мышцами, и плавно, чтобы не дрогнул ствол, надавил указательным пальцем на спусковой крючок.

Выстрел!

И тут же еще один! И еще... Чтобы наверняка!..

Куча тряпья дрогнула, вскинулась и поползла вниз по крыше, оставляя за собой черную мазаную полосу. Из-под нее вдруг выкатилась винтовка с оптическим прицелом и с шумом покатилась по черепице, упала вниз. И следом за ней, проскользнув сквозь прутья ограждения, рухнул вниз снайпер. Он шмякнулся на асфальт и замер, раскидав в стороны руки и ноги.

Все разом ахнули!

Террорист оказался хитрей и опытней, чем можно было предположить! Он оказался дьявольски хитер, потому что смог разгадать замысел полицейских и смог буквально в последние секунды сорвать его. Он закрыл окна, через которые должна была ворваться группа захвата, телами заложников, умудрился распознать замаскированного снайпера и смог попасть в него!..

— Покажись им! — приказал товарищ Максим. И сунул в руку Иванова сочащийся дымом пистолет. — Ну! А то я убью тебя!

Иванов взял пистолет и прошел к одному из окон.

— Встань сзади, — показал товарищ Максим. Иванов встал за заложником.

— Пистолет, подними пистолет! — ткнул себя указательным пальцем в правый висок товарищ Максим.

Иванов приставил ствол к виску заложника.

Товарищ Максим потянул в сторону штору...

Штора открылась. И уцелевшие снайперы, наблюдатели и многочисленные полицейские увидели испуганного, белого, как сама смерть, заложника и увидели террориста, который, прикрывшись заложником, стоял, приставив к его голове пистолет.

“Сейчас он убьет его! — мгновенно поняли все. — Убьет за то, что они осмелились на штурм!..”

Но террорист не стал стрелять, он постоял так не — сколько секунд и, отступив на шаг, скрылся в квартире. И в то же мгновение упала шторка.

Не понять его намерений было невозможно — он предупреждал, что, если полицейские попытаются сделать что-нибудь еще, если сделают хоть что-нибудь, он начнет убивать заложников. Как убил до того снайпера. Убил, как стало теперь очевидным, не для того чтобы предупредить выстрел, для того чтобы предупредить, что не шутит, что умеет стрелять и что готов стрелять. В том числе в заложников.

А раз так, то, значит, заложников взял не псих и не обманутый муж, а взял очень опытный и очень хладнокровный преступник. Ко всему прочему, очень хороший стрелок.

— Уберите снайперов и группу захвата, — распорядился принявший на себя командование операцией один из заместителей главы парижской криминальной полиции. — Мы не можем рисковать своими людьми. И не можем рисковать заложниками. Нам придется вступить с ним в переговоры.

И, помолчав, добавил:

— Судя по всему, мы имеем дело с профессионалом. А может быть, даже с суперпрофессионалом...

Его слова нашли скорое подтверждение. Через два часа криминалисты, проверившие все снятые с перил и ручек дверей подъезда отпечатки пальцев, сообщили, что, наряду с множеством других отпечатков, в подъезде обнаружены отпечатки пальцев Иванова Ивана. Хорошо известного в России, Германии, Швейцарии, а теперь и вот и во Франции профессионального убийцы.

Заместитель главы криминальной полиции прочитал имеющиеся в распоряжении французской полиции данные на Иванова, уже успевшего пристрелить в Париже шесть гражданских лиц и одного полицейского. И теперь вот еще одного — снайпера. И прочитал распечатку справки, полученной по линии Интерпола. Потом прочитал еще раз. И еще раз... Скомкал в кулаке бумагу и бросил ее на пол.

— Тогда все понятно, — сказал он.

И всем все сразу стало понятно. Понятно, почему у них ничего не получилось. И почему не могло получиться...

Потому что это был Иванов. Тот самый Иванов!..

И еще все, от зама главы криминальной полиции до рядового, поставленного в оцепление, полицейского, пожалели, что им так не повезло, что все случилось в их дежурство. Ни раньше, ни позже!..

 

Глава 43

— ...все потерпевшие были русскими, что позволяет, — монотонно говорил Пьер Эжени.

Но договорить не успел, потому что заседание было прервано. Было прервано в самом начале и буквально на полуслове.

— ...позволяет предположить, что Иванов...

Одним рывком распахнулась дверь, и в кабинет ворвался чем-то очень взволнованный полицейский.

Он не сказал “разрешите”, не сказал “здравствуйте”, а сразу, почти бегом, прошел к Пьеру Эжени. И, склонившись над ним и приблизив губы к его уху, что-то быстро прошептал.

Пьер побледнел.

И сел.

— Да, — сказал он. — Вы были правы. Кто прав?.. В чем прав?.. Что случилось?..

— Он нашелся.

— Кто нашелся? — спросили, ничего не поняв, присутствующие.

— Иванов, — ответил Пьер. — Вы были правы, генерал, Иванов нашелся. Он взял заложников. В самом центре Парижа. И уже убил полицейского снайпера...

— Пятьдесят шесть, — обреченно прошептал генерал.

— И еще одного человека в том доме.

— Пятьдесят семь...

— У нас объявлена общая тревога, — извинился Пьер. — По всему городу. Все едут ловить Иванова... И быстро пошел к двери.

И тут же, устремляясь вслед за ним, вскочили на ноги генерал Трофимов и майор Проскурин.

— Мы едем с вами! — категорически заявил генерал ФСБ, числившийся в документах майором милиции.

— Едем! — подвердил майор, он же лейтенант милиции Проскурин.

— Тогда мы тоже! — быстро среагировали следователи, откомандированные следить за Трофимовым и Проскуриным.

— А мы?.. И мы!.. — дружно сказали остальные. — Вот только... Вот только нам бы оружие...

— Я не могу дать вам оружие, это запрещено. На это требуется разрешение министра, — развел руками Пьер.

— Но там Иванов! — сказал за всех генерал. — Иванов!!.

Секунду посомневавшись, Пьер вышел из кабинета. А когда вернулся — вывалил на стол гору бронежилетов, армейских касок, дубинок и газовых пистолетов.

— В ружье! — тихо скомандовал генерал.

И генералы, полковники, подполковники и просто майоры с капитанами стали, пыхтя, натягивать на себя бронежилеты и надевать каски.

Это напоминало мобилизацию... Собственно говоря, это и была мобилизация... мобилизация всех сил против особо опасного преступника. Против Иванова...

 

Глава 44

К магазину строительных материалов “Самоделкин” на полной скорости подъехала милицейская машина с включенной мигалкой. Заскрежетали тормоза. Разом распахнулись дверцы.

Прохожие остановились, думая, что увидят сейчас захват преступников.

Но преступников не было. Три милиционера еще почти на ходу выскочили из машины и побежали к входу в магазин. Руками и дубинками они растолкали зевак и ворвались внутрь.

— Где у вас продавщица Иванова? — крикнули они.

— Какая Иванова? — растерялся охранник на входе.

— Вера Иванова. Ну, быстро!

— Ах, Иванова... — пришел в себя охранник. — Она сегодня работает на четвертой кассе. Милиционеры сорвались с места.

— Где здесь четвертая касса?

— Там, с краю.

Вера Иванова перебирала продукты в корзинке, когда к ней подбежали милиционеры.

— Иванова? — спросили они.

— Я?.. Да, Иванова...

— Вера?

— Вера.

Больше милиционеры ничего не спрашивали. Они схватили Иванову за халат, выволокли из кассы и понесли к выходу.

— Ой, что вы делаете?.. Отпустите меня! — орала как резаная женщина и пыталась брыкаться. Но милиционеры на это внимания не обращали.

Они вытащили Иванову на улицу и сунули в машину. И прыгнули туда же сами.

— Поехали!

Водитель вдавил педаль газа в пол, и машина рванулась с места...

— Теперь гони!..

На правила, знаки и встречные машины внимания не обращали. Перекрестки проскакивали на красный, врубив мигалку.

Мгновенно проскочили центр, выехали за город и покатили на юг.

— Это ваш паспорт? — спросил один из милиционеров, предъявляя паспорт.

— Да, мой, — призналась Иванова, открыв страницу с фотографией.

— И ваш заграничный? — передал ей милиционер еще один, заграничный паспорт.

— Тоже мой... А откуда они у вас? — заподозрила неладное женщина. — Вы... вы не милиционеры!.. Вы воры! Бандиты! Куда вы меня везете!?

— Куда надо, — отвечали ей. Куда — стало ясно через четверть часа. Возле указателя “Аэропорт” машина резко свернула направо...

— Остановись здесь.

Водитель затормозил.

Иванову вытолкали из машины, подхватили под руки и потащили к входу в аэровокзал. С крыльца к ним навстречу бросился какой-то майор.

— Она? — спросил он.

— Она! — уверенно ответили милиционеры.

— Молодцы! — похвалил майор. — Успели! По пятьсот рублей премия и три дня отгулов...

И, перехватив Иванову, побежал к входу в аэропорт. И оттуда побежал прямиком к регистрационной стойке.

— Она? — спросил подполковник возле стойки.

— Она!

— Давайте ее сюда!

Несколько милиционеров, навалившись, сгребли в сторону очередь, пропуская к окну Иванову.

— Спецбронь! — сказал подполковник. И сунул в окошко какую-то бумагу, билеты и паспорт Ивановой.

— Поторопитесь, пожалуйста, посадка уже закончена, — сказала девушка за стойкой.

Милиционеры погнали Иванову на посадку.

Ее пропихнули через дугу металлоискателя и подтащили к стойке, где сидел пограничник.

— Быстрее, пожалуйста! — сказал подполковник. — Мы опаздываем.

Предупрежденный пограничник не глядя шлепнул в паспорт печать.

Таможенники к Ивановой претензий тоже не имели, так как вещей у нее не было. Иванова была в том, в чем была в кассе.

— Проходите.

Пассажиров в накопителе уже не было, все давно сидели в салоне самолета. Подогнали совершенно пустой автобус.

— Сюда.

Иванову впихнули в открытые дверцы. Автобус сорвался с места и помчался к самолету, от которого уже отогнали трап.

— Назад! — крикнул подполковник. — Рули назад! Трап придвинулся к самолету. Люк открылся, и из него высунулась голова удивленной стюардессы.

— У нас еще пассажир, — крикнул подполковник. И толкнул Иванову вперед. — Идите! Быстрее идите!

Иванова стала подниматься по ступенькам, зажав в руке паспорт и билеты. Она прошла полтрапа и вдруг остановилась.

— Куда меня? — обернувшись и чуть не плача, спросила она, ничего, решительно ничего не понимая. — Куда?!

— Мы летим в Париж, — ответила стюардесса.

— Куда?!!.

— В Париж, — крикнул снизу подполковник...

 

Глава 45

— Что они там делают? — спросил товарищ Максим.

Иванов посмотрел в щелку.

— Ничего...

С улицы доносился осточертевший голос полицейского психолога, уговаривавшего преступников не причинять вреда заложникам.

— Мы готовы пойти с вами на переговоры, но лишь при условии, что не пострадают заложники. Успех или неуспех переговоров всецело зависит от вас, от того, как вы будете обращаться с заложниками.

— Они согласны пойти с вами на переговоры, но только если вы не тронете заложников, — зазвучала усиленная мегафоном русская речь. — Они говорят, что успех переговоров зависит от того, как вы будете обращаться с заложниками.

— Интересно, где они его взяли, сволочи? — спросил товарищ Максим. — И как узнали, кто мы?

Иванов не ответил. Откуда ему было знать, где французы взяли переводчика и как смогли узнать, что имеют дело с русскими.

— Мы рады будем предоставить вам горячее питание, любые напитки, в том числе алкогольные и наркотики, если вы согласитесь отпустить кого-нибудь из заложников, — сообщил французский психолог.

— Короче — если вы отпустите кого-нибудь из заложников, они дадут вам все, что угодно. Хоть даже наркоту, — сообщил переводчик.

— Видал, по дешевке купить хотят! — сказал товарищ Максим. — А вот хрен им!

И показал зашторенному окну кулак.

— Подумайте еще раз, — увещевал психолог голосом переводчика. — Зачем вам усугублять ваше положение? Пока вы можете отделаться небольшим сроком, который проведете в комфортабельной французской тюрьме с четырехразовым питанием, спортзалом и телевизором в камере. Если вы причините вред заложникам, то наказание будет более суровым...

— Слышь, мужики, у них там точно нормально — курорт, все есть, кроме баб! А если вы будете ломаться, то они вас в Россию законопатят, — от себя добавил переводчик. — На хрена вам сдались такие радости? Соглашайтесь, а им тут чего-нибудь наплету...

— Да пошел ты! — шепотом сказал товарищ Максим. — Крикни им, чтобы они катились к чертовой матери! Ну!

— Катитесь... К чертовой матери! — крикнул Иванов.

— Ты громче, громче! — потребовал товарищ Максим. И, играя кухонным ножом, направился в сторону Иванова.

— Катитесь к чертовой матери! — истошно крикнул Иванов.

Переводчик замолк. И психолог замолк. Вместо них зазвучали русские народные песни.

— Во дают! — удивился товарищ Максим. — На жалость давят. Ну ничего, скоро они по делу заговорят. Песня прервалась на середине куплета.

— Эй, вы слышите меня? — спросил переводчик, — Иванов слышит?

Иванов вздрогнул. Товарищ Максим напрягся.

— Сейчас с тобой будут говорить!

Громко захрустел передаваемый из рук в руки микрофон. И на улице, разносясь эхом по парижским улицам, зазвучал женский голос.

— А чего говорить-то?..

— Про то, как вы его любите, — так же громко ответил переводчик.

— Ваня. Ваня!.. Ты меня слышишь? Узнаешь?

Иванов услышал и остолбенел. Он узнал голос... Это была его жена.

— Это же Вера, — тихо сказал он.

— Жена, что ли? — удивился товарищ Максим.

— Да, — кивнул Иванов.

— Она у тебя что — француженка? — еще более удивился товарищ Максим.

— Нет, она в Тамбове родилась, — ответил Иванов.

— Так они что, ее оттуда притащили? — присвистнул товарищ Максим. — Во дают!..

— Ванечка, я тебя люблю, — собщила жена. — Сильно люблю... Все еще люблю... Честное слово, люблю...

Вплетаясь в голос жены, тихо зазвучала песня “Миленький ты мой”...

Иванов сглотнул слюну.

— Она тут плачет, — сообщил переводчик. — Можно сказать, убивается.

И придвинул микрофон к лицу жены.

— Ва-анечка! Ты бы вышел, а? — ревела белугой, просила Вера. — А то я сюда попала, а Париж не увижу. Они меня не пускают... Жалко-о-о!

Микрофон снова захрустел.

— Эй, Иванов? Ты зачем заставляешь любимую женщину страдать? У тебя что, сердца нет? Вера завыла громче. Иванов захлюпал носом. Голос Веры пропал.

— Тут с тобой еще хотят поговорить, — сообщил переводчик.

Микрофон замолк и через секунду заговорил голосом двоюродного брата.

— Здоров, Ванька! Ну ты даешь! Меня, е-мое... прямо из сортира вынули, с горшка, блин! В Париж е... Я, е-твое... глазам своим не поверил — натурально, е... Эйфелева башня, блин, как живая стоит! Ну ты молоток, братан, что меня сюда вытащил, что не забыл! Ну, спасибо тебе, е...

Динамики затрещали. Видимо, у двоюродного брата отбирали микрофон.

— Ты слышь, Ванька, ты им не сдавайся! — орал двоюродный брат. — Руки убери, гад!.. Ты давай сюда Серегу с Нинкой. И Петруху! Пусть они их тоже везут!.. А то чё я один? Пусть порадуются! Ты теперь все можешь!... Нуты чего, е... цепляешься, е-твое?.. Руки убери! Отцепись, падаль!.. Слышь, братан, держись! Но пасаран, блин, е...!

Микрофон отобрали, но голос брата был все равно слышен. Он требовал убрать руки, страшно матерился и призывал брата Ваню не жалеть французов и бить их, как Кутузов Наполеона.

Потом стали слышны крики и приглушенные удары.

— Что гады, справились, да! — страшно выл, наверное, кусаясь, двоюродный брат. — А ты один на один, ты, который в каске... Ну иди, иди сюда, не бойся, жабоед! Что, слабо! У-у, падла!..

И снова взлетающий к крышам крик.

— Бей их, Ванька, фраеров драных! За меня бей! За всех наших! Мочи их, козлов! Молодец, Ванька!.. Вставай, страна огромная... Уйди, падла!.. Вставай, Ванька, на смертный бой!..

Кое-как брата затолкали в полицейскую машину и увезли. У полицейского психолога отобрали микрофон.

— Я ничего не понимаю... он не должен был, он его любимый брат, — пытался оправдаться психолог. — Такого никогда не было! Не могло быть...

Слово дали представителю российского посольства.

— Вы не должны были так поступать, — сказал посольский чиновник. — Вы не должны были думать только о себе. Вы в первую очередь должны были думать о Родине. О том, какой урон вы наносите ей своим непродуманным поступком...

— Ваня, Ванечка, одумайся! — по второму микрофону взвыла жена. — Они меня в Париж не пускаю-ют! Даже в магази-ин!!.

К оцеплению подъехал полицейский автобус.

— Эти со мной! — сказал старший следователь криминальной полиции Пьер Эжени.

В автобусе, плечо к плечу, насупившись и надвинув на глаза каски, сидели генералы, полковники и майоры МВД.

Автобус пропустили, и он остановился возле мат шины с динамиками.

— Ну обидно же, Вань, — уговаривала мужа жена. — Ну что ты, зверь что ли? Они тебя убьют и меня сразу в аэропорт отправят. И подарков не дадут. Они сказали, что если я тебя уговорю, они мне подарки дадут. А если не уговорю — не дадут! Ну Вань... Ванюшечка... Ну пожалей меня, родненький. Ну чего тебе стоит...

К машине подошел генерал Трофимов.

— Кончайте эту лабуду, — сказал он, болезненно морщась, переводчику. — Нашли из кого слезу вышибать. Он же профи. Он Иванов!..

И потащил на себя микрофон.

Пьер Эжени кивнул.

— Слышь, Иванов, узнаешь меня? — крикнул Трофимов.

Иванов узнал. И снова вздрогнул. И даже сильнее, чем когда услышал голос жены.

— Это я, майор Трофимов.

“Почему майор? — еще больше испугался Иванов. — Он же генералом был!”

— Слушай меня внимательно. Ты меня знаешь, я тебя знаю. То, что раньше было, это так, лирика. Я тебе по делу скажу. Если ты не сдашься, они тебя пристрелят, такой у них приказ. А ты мне живой нужен. Слышишь — только живой.

— Кто это? — спросил товарищ Максим.

— Это генерал из Москвы. Генерал ФСБ, — ответил Иванов.

Товарищ Максим взглянул на него с интересом и даже, кажется, уважением.

— Конечно, если ты будешь отбиваться, им мало не покажется, — продолжал кричать генерал...

Переводчик переводил его слова присутствующим.

— Пару взводов ты им, конечно, положишь...

Пьер Эжени испуганно вздрогнул и посмотрел на генерала.

— Но всех все равно не сможешь. Их тут, считай, дивизия. Так что лучше сдавайся. А мы тебя как-нибудь вытащим. Это я тебе гарантирую...

Пьер Эжени, услышав перевод слов генерала, напрягся.

— Это я так, чтобы он сложил оружие, — быстро сказал в сторону генерал.

— А, — понятливо закивал Пьер.

— А что, точно вытащат? — спросил товарищ Максим.

Иванов пожал плечами.

— Ладно, надо кончать с этой трепотней, — решительно прошептал товарищ Максим. — Бери кого-нибудь и иди к окну.

Иванов подхватил женщину и подошел к окну. Товарищ Максим подполз к подоконнику по полу.

— Посади ее, — показал он.

Иванов посадил женщину на подоконник.

— Толкни дальше.

Осторожно толкнул женщину вперед. Она по пояс высунулась на улицу и заверещала.

— Держи ее за ногу, — приказал снизу товарищ Максим. — Крепко держи.

Но Иванов и так крепко держал.

— Что делает, что он делает! — забеспокоились внизу полицейские.

Стрелять они опять не могли. Если стрелять, то он разожмет руки.

— Вот вам и уговоры, — зло сказал генерал Трофимов. — Вы бы еще сюда его любимую кошку притащили!

Иванов лежал животом на подоконнике, двумя руками ухватившись за ноги женщины, которая бултыхалась где-то там, внизу.

— Скажи им, что, если они не выполнят твои условия, ты сбросишь ее вниз, — шептал с пола товарищ Максим. Услышать его голос было невозможно ни в какие микрофоны, так все звуки вокруг заглушал женский визг.

— Если вы не примете мои условия, я брошу ее вниз! — отчаянно закричал Иванов. — Ну чего она лягается-то?

— Мы поняли вас! — закричал переводчик, потому что все было понятно без слов. — Мы принимаем ваши условия. Только поднимите женщину!

Иванов, пятясь и приседая, втянул женщину в квартиру.

Товарищ Максим показал большой палец.

— С кем вы хотите говорить? — крикнул переводчик.

— С президентом Франции! — бухнул товарищ Максим. — Скажи им.

— С президентом! — крикнул Иванов через подоконник.

Собравшиеся в кучку высокие полицейские чины стали совещаться.

— Нет, не соглашайтесь, — бегал, суетился возле них генерал российского МВД. — Он его пристрелит. Я вам точно говорю, я знаю... Он его специально заманивает, чтобы убить. Он еще никогда не убивал президентов и наверняка хочет...

Слова генерала возымели действие.

— Это невозможно, президента нет во Франции, — озвучил решение полицейских переводчик. — Кто еще?

— Тогда мэр. Мэр Парижа, — сказал товарищ Максим.

— Тогда мэр Парижа!

Мэру сообщили о требовании гангстера.

— Вы гарантируете мне безопасность?

Полицейские отвели в сторону глаза.

Мэр отказался. Категорически. Потому что его жизнь нужна была Франции.

Решили вместо мэра послать переодетого полицейского.

— Вы хотели видеть мэра, он пришел, — крикнул переводчик.

— Ну-ка, подсади меня, — попросил товарищ Максим.

Вполз животом на подоконник. И завернув руки за спину, схватил Иванова за одежду, опрокинув на себя.

— Если упадем, упадем вместе, — угрожающе прошипел он.

И что было сил заорал.

— Не стреляйте! Только не стреляйте! Он убьет меня!..

— У него там еще один человек, — доложили полицейские наблюдатели. — Кроме тех, четверых. Он пытается выкинуть его из окна.

Бьющийся на краю подоконника товарищ Максим взглянул вниз. Посреди улицы стоял человек в бронежилете и каске.

— Пусть снимет каску! — прошептал он, не разжимая губ.

— Пусть снимет каску! — крикнул Иванов.

Человек снял каску и задрал лицо вверх.

Это же не мэр — сразу понял товарищ Максим, потому что видел фотографии мэра и именно поэтому выбрал его.

— Тащи меня обратно. И тут же заголосил:

— Ой спасите, люди добрые!.. Помогите!.. Он убьет меня!..

Упал в комнату на пол. Прошептал:

— Это подстава, это не мэр. Они берут нас на пушку! Падлы! Ну, я им сделаю.

И, отскочив в прихожую и не снимая с голов заложников тряпки, вытянул из-под них чью-то руку и что было сил рубанул по пальцам кухонным ножом.

Раненый дико закричал. Но товарищ Максим оглушил его ударом рукоятки ножа по голове. Затем подполз к окну и, слегка приподняв штору, бросил вниз три отрубленных пальца.

Лжемэр увидел, как недалеко от него на асфальт шлепнулось что-то мягкое. Испуганно пригнулся. Но в следующее мгновение понял, что упало. Упали пальцы... Человеческие пальцы! Три человеческих пальца! И побежал в сторону полицейских машин.

— Он руку, руку отрубил! — кричал он, часто оглядываясь и показывая куда-то назад... Его не понимали. Еще не понимали.

— Скажи им, что, если они обманут еще раз, вниз полетит голова, — потребовал товарищ Максим.

— Если вы обманете еще раз, вниз полетит голова! — крикнул Иванов.

— Руку, он отрубил руку, — продолжал бестолково твердить лжемэр.

Теперь все стало понятно. Более чем понятно.

— Сволочь, — тихо сказал понявший быстрее других угрозы Иванова генерал Трофимов. — Теперь — все! Теперь они начнут штурм...

Товарищ Максим просчитался...

Собравшиеся в кружок полицейские чины долго не спорили, все они почти единогласно высказались за штурм.

Он все равно их прикончит, решили они. Он слишком хитер, чтобы не понять, что после того, что он тут натворил, ему ничего не светит. Что на уступки ему могут пойти с одной-единственной целью — чтобы заставить его совершить ошибку, заставить высунуться и убить.

Заложников не спасти в любом случае. Но в случае штурма, возможно, уцелеет хоть кто-нибудь...

Штурм!..

Товарищ Максим просчитался, потому что не знал, кто такой Иванов и какая за ним тянется слава. Он хотел лишь напугать полицейских... И напугал...

“Жаль, — подумал генерал Трофимов — Французов жаль”. Но еще больше себя жаль. Потому что за живого Иванова ему бы простили больше. За мертвого — меньше...

Мертвым Ивановым не прикрыться!

Очень жаль...

Участь Иванова была предрешена, что было очевидно генералу Трофимову, было очевидно майору Проскурину, Карлу Бреви, Пьеру Эжени... Было очевидно всем, кто хоть немного был знаком с его биографией.

Иванов живым не сдастся. Иванова живым не взять...

Иванова можно только убить...

 

Глава 46

Бывший партбосс, а теперь известный в стране бизнесмен Юрий Антонович подбивал бабки. И чем дальше подбивал, тем чаще вздыхал, морщился и чесал в затылке. Дело шло, мало сказать, не очень — дело шло плохо. Проплаченный в правительстве проект строительства скоростной автомагистрали отложили до лучших времен. Деньги чиновники, естественно, не вернули, и деньги немаленькие. Сеть открытых в Москве торговых домов доход приносить почти перестала, потому что появились другие сети. Более-менее стоял подведомственный Юрию Антоновичу банк, но что с ним станет дальше, было одному богу известно. Бизнес — такое дело, что никогда не знаешь, что тебя ждет. Сегодня ты владелец заводов, газет, пароходов, а завтра пойдешь торговать хот-догами в киоске на Казанском вокзале. И это не самый худший вариант, потому что худший — лежать с простреленной башкой в костюме от Версаче возле своего навороченного “Мерседеса” у входа в свой процветающий банк. Или не лежать, а сидеть. На нарах в Бутырской тюрьме.

Эх, сейчас бы деньжат раздобыть, чтобы какое-нибудь новое дело закрутить. И надо-то немного — миллиарда два-три. Обернуть их за год и пустить в оборот... Только где эти миллиарды взять?.. Друзья не дадут, друзья кончились вместе с бедностью. У богатых друзей не бывает — бывают только партнеры и конкуренты.

Как бы сейчас пригодились те партийные деньги!.. Но не пригодятся... Потому что их перехватил Иванов и стережет, как цепной пес! Выследили его, ухватили, а он четырех человек из охраны завалил, как куропаток завалил, и ушел. Все равно ушел!

И где его теперь искать? Да и стоит ли искать? Опять найдешь, а он опять всех перестреляет... Хотя все-таки соблазнительно. Соблазнительно разом решить все свои проблемы. Раз — и готово. Как по щучьему велению...

Юрий Антонович подвел в подсчетах итоговую черту, еще повздыхал и почесал в затылке и закрыл ноутбук.

Если дело так и дальше пойдет, то... черт его знает, куда придет... Н-да...

Потом он отсмотрел текущие дела. Подписал три десятка бумаг. Принял два десятка посетителей, которые все как один хотели заработать на нем деньги. И поехал к любовнице...

Любовница жила в купленном на ее имя коттедже, ездила в переписанном на нее “Мерседесе” и одевалась в принадлежащем ей бутике.

“Эту статью расходов тоже придется сокращать, — подумал про себя Юрий Антонович. — Бутик можно будет забрать, коттедж тоже, переписав на нее в качестве отступного квартиру в центре, а “Мерседес”... черт с ним, с “Мерседесом”, .. В конце концов можно подобрать себе какую-нибудь интеллигентную женщину с ребенком, например библиотекаря или доктора, купить ей однокомнатную хрущевку... И жить бедно, но зато спокойно...”

И на глаза Юрия Антоновича навернулась слеза. Жалко себя стало.

Но потом слезы высохли, потому что Юрий Антонович думать перестал, а начал отдыхать. Вначале в сауне в подвале, потом в спальне на втором этаже, потом в спальне на третьем этаже. До спальни на четвертом этаже он не добрался — годы уже не те.

Потом он лежал на кровати общей площадью двадцать пять квадратных метров и смотрел свой домашний, с экраном на два дюйма больше, чем в обыкновенном, кинотеатр. Вернее, не смотрел, а переключал каналы, потому что количество каналов прямо пропорционально значимости владельца телевизора. У Юрия Антоновича было три тысячи каналов в десяти — дома, на даче, в офисе, здесь, не здесь, и еще там — телевизорах.

Он переключал каналы, не задерживаясь ни на одном больше пары секунд. Но вдруг задержался, замерев пальцем над кнопкой пульта. Потому что на экране мелькнуло знакомое лицо. Ну очень знакомое лицо...

— Мать твою... Это же Иванов! — ахнул Юрий Антонович. — Это же он — Иванов!!

И крикнул свою любовницу, которая знала три языка. Потому что любовница его ранга обязана была знать как минимум три языка и уметь играть на скрипке.

— Что они там говорят?

— Они говорят, что сегодня ночью русский преступник Иванов захватил в самом центре Парижа заложников, — перевела любовница.

— Во дает! — поразился Юрий Антонович. — Я, между прочим, его знаю, — не без гордости сказал он, показывая на экран.

Лицо Иванова показывать перестали и стали показывать какую-то улицу и окна квартиры, в которой находились заложники. Потом слово дали полицейскому. Который стал что-то говорить, часто показывая вверх.

— Он у них там убил нескольких человек. И еще какого-то снайпера на крыше, — сообщила любовница.

— Иванов? Ну еще бы! Он им там такого устроит!.. Он им там пол-Европы перемочит!.. — радостно сказал Юрий Антонович.

И тут же радоваться перестал, потому что сообразил, что радоваться особо нечему. Перемочит он, конечно, перемочит, но его тоже... И тогда все — тогда денежки пропали. Окончательно пропали. А вот если бы они взяли его живьем, то это совсем другое дело.

Совсем другое...

— Где мои штаны? — быстро спросил Юрий Антонович.

— Ты что, уже уезжаешь? — удивилась любовница.

— Уезжаю.

— Куда?

— В Париж...

 

Глава 47

Внешне ничего не изменилось — внешне все оставалось так же, как было. Стояли машины. Под ними лежали полицейские. Заунывно, понимая, что ничего этим не добьется, бубнил психолог. Его слова не менее заунывно переводил на русский переводчик.

— Одумайтесь... нет никакого смысла... человеколюбие... сострадание... Страшный суд... достойное содержание в отдельной камере... мы готовы выслушать и выполнить любые ваши требования...

Хотя на самом деле никто никакие требования выслушивать и выполнять не собирался. Потому что решение было принято, и к месту действия, рассредоточиваясь по ближайшим переулкам и дворам, подтягивались дополнительные силы полиции. Маневрируя в узких улицах, разворачивались пожарные машины. Выключив сирены и мигалки, подъезжали и выстраивались рядами микроавтобусы “Скорой помощи”. Из огромных армейских грузовиков выпрыгивали солдаты в камуфляже и касках и рассаживались вдоль стен на одолженные в ближайших кафе стулья. Солдатам здесь было делать нечего, но захваты заложников в Париже происходят не каждый день, и никто не хотел оставаться в стороне.

За пожарными, полицейскими и госпитальными машинами на дальних подступах напирали на ограждение толпы зевак, которые убеждали полицейских, что живут вон в том доме и что им обязательно туда надо попасть, потому что они забыли выключить утюг, фен и кофеварку.

Полицейские морщились, в сотый раз объясняя, что это невозможно, что улица закрыта для проезда и пешеходов до особого распоряжения, и многозначительно постукивали себя по ботинкам концами длинных дубинок.

Десятки упирающихся друг в друга машин натужно сигналили, вначале желая прорваться через пикеты, потом пытаясь развернуться в толпе.

Было оживленно и как-то даже празднично...

На одной из крыш дома разворачивали аппаратуру телевизионщики нескольких независимых каналов. Они прикручивали к штативам камеры, устанавливали направленные микрофоны, закрепляли тарелки спутниковых антенн. Среди них, с завистью косясь на навороченную аппаратуру, с камерой под мышкой бегала творческая группа российского ТВ, приехавшая в Париж в составе делегации министерства внутренних дел.

— Видал? — говорил оператор режиссеру. — А у нас?..

А у тех видал?.. А мы!..

А у этих, вообще...

Приседая на четвереньки, с соседней крыши прибежал взмыленный редактор.

— Вы чего тут? Я с французами договорился на десять минут сигнала! Пошли быстрей.

Оператор, режиссер и редактор, оскальзываясь на черепице и хватаясь за специальные, натянутые пожарными веревочные леера, побежали на соседнюю крышу.

— А Серега где?

— Здесь где-то был... Может, до ветру отбежал. Стали, прыгая по крыше, искать Серегу. Нашли. Серега на скверном английском клеил журналистку СNN, пытаясь подать себя в лучшем свете.

— Ну ты чего?! — прикрикнули на него. — Там Сашка у французов десять минут оторвал!

Серега сорвался с места и побежал вслед за оператором.

— Вот здесь встань, — показал режиссер. — Отсюда башню видно.

Исполняющий роль ведущего Серега встал.

— Так нормально?

— Сойдет.

Режиссер дал отмашку. Оператор включил камеру.

— Мы ведем свой репортаж из Парижа, — сказал Серега.

Оператор, чтобы доказать, что репортаж идет не из Моршанска, дал панораму Парижа, завершив ее кадром с Эйфелевой башней.

— В доме напротив, — показал ведущий на совсем другой дом. — Вон за теми окнами, — ткнул наобум в какие-то окна, — находятся заложники, которых удерживает гражданин России. Французская полиция готовится к штурму...

Режиссер посмотрел на часы и стал ожесточенно размахивать руками, показывая, что все, сворачивайся, шабаш...

— Мы будем держать вас в курсе событий, — быстро закруглился Сергей.

— Ты чего, — удивился он. — Время же еще есть.

— Какое время? Я халтурку надыбал, — объяснил режиссер. — Московский канал.

— Сколько?

— По штуке за минуту.

Все оживились. Ведущий встал на то же место.

— Поехали, — дал отмашку режиссер.

— Я в Париже! — категорически заявил ведущий. — И, стоя здесь, напротив дома, где неизвестный преступник удерживает заложников, я невольно вспоминаю милую моему сердцу Москву. Где ничего подобного не случалось. Может быть, благодаря самоотверженной работе столь часто ругаемого нами мэра, а может быть, потому, что москвичи — это особый народ...

“Три минуты”, — показал режиссер три пальца.

— И здесь, в центре Парижа, я вынужден признать, что не все так плохо в нашем отечестве... Шабаш!

— Осталось четыре минуты, — сказал редактор. — И три заказа. По полштуки.

— Кто?

Редактор перечислил каналы.

— Ладно, поехали!..

— Это Париж, — сообщил ведущий. — Внизу — французская полиция, которая готовится взять штурмом вон тот дом, — показал на дом, — где находится доведенный до отчаяния гражданин России, взявший заложников, чтобы выразить свой протест. — Редактор показал большой палец... Репортажи сбросили через французскую “тарелку” в Москву за полсотни минута. И пошли пить кофе...

Но даже дойти до кафе не успели, потому что заметили на улице какое-то подозрительное оживление.

Полицейские стали кричать громче, начальства стало больше. Подкатили какие-то новые машины, из которых стали выпрыгивать и красться вдоль стен полицейские с штурмовыми лестницами в руках.

— Кажется, началось, — обеспокоенно сказал режиссер.

И действительно началось...

— Слышишь? — показал на окно товарищ Максим. И выключил орущий французские песни магнитофон.

Магнитофон орал на случай, если полицейские приляпали к окнам “жучки”. Вот и пусть теперь слушают своих певцов.

Иванов закрутил во все стороны головой. Но ничего не услышал.

Товарищ Максим включил музыку.

— Шум моторов!.. Понял? Машин стало больше, не иначе подкрепление пригнали. Значит, скоро начнется.

Что скоро начнется, было понятно любому. Кроме Иванова...

Товарищ Максим обежал квартиру, соображая, как лучше приготовиться к штурму. Как будут развиваться события, он примерно знал, сам когда-то в таких мероприятиях участвовал. Начнут они со стандартного, как е-2 — е-4 хода — спустятся с крыши на веревках и швырнут в окно пару гранат со слезоточивым газом и еще одну-две светошумовых. Потом упадут на подоконники сами и начнут палить во все, что встанет на их пути... Еще одна группа попытается высадить дверь и в конце концов высадит, зажав всех, кто находится в комнате, в клещи. Сдержать их можно, посадив под дверь заложников. Но лучше не под дверь, потому что дверь устоит дольше...

Товарищ Максим еще раз прикинул чужие и свои действия.

Вон те два окна надо чем-нибудь заткнуть.

Пододвинул к кухонному окну стол.

— Взялись!..

Вдвоем с Ивановым, кряхтя, рванули вверх холодильник, поставили на стол, пододвинули вплотную к окну, заклинили его припертым к стене шкафом. Холодильник идеально заткнул оконный проем, причем заметить это было невозможно, так как его прикрывала штора.

Еще одно окно закрыли огромным старинным буфетом, который набили тяжелыми вещами.

— Вот так славно...

Потом товарищ Максим стал перетаскивать вещи в большую комнату и строить из них параллельно окнам баррикаду. Строил на совесть, связывая мебель ремнями и веревками. Дыры заваливал бытовой техникой — телевизорами, магнитофонами, компьютерами.

— Теперь пошли в санузел.

Санузел товарищ Максим долго осматривал и стучал по ванне.

— Ты глянь, какая хорошая ванна, старая ванна, чугунная. Повезло...

Ванную с хрустом вырвали из пола и, сгибаясь под ее тяжестью, потащили в комнату.

— Сюда, сюда...

Приподняли, перевернули вверх дном и поставили краями на четыре стула, одним концом уперев в стену. Товарищ Максим поднырнул под нее и, выбив решетку, высунул пальцы в сливное отверстие сбоку.

— Классно, как в доте, — остался доволен он.

Вылез, набросил на ванну большое, которое свесилось до самого пола, покрывало, набросал сверху всякого хлама, чтобы она не бросалась в глаза. Там, где было сливное отверстие, вырезал круглую дырку.

— Теперь все, теперь отобьемся! Как думаешь?

Иванов только вздохнул.

— Что, боишься? — участливо спросил товарищ Максим.

— Вы же говорили про переговоры, — напомнил Иванов.

— Ну да, обязательно. Только не сразу, вначале немного подеремся...

На самом деле на переговоры товарищ Максим не надеялся, так как давно понял, что их не будет. Какие переговоры, когда на улице ревут моторы?.. Кончились переговоры — скоро заговорят пушки!.. Но сдаваться на милость победителя он тоже не собирался, потому не оставлял надежды выйти сухим из этого болота. Если не удалось избежать штурма, остается использовать его в своих целях, чтобы устранить единственного опасного для него свидетеля. Устранить Иванова.

Если Иванов откажется сдаться — его убьют. И правильно сделают, что убьют, потому что мертвый он никому ничего не расскажет. И следователи будут вынуждены строить версии произошедшего исходя из показаний заложников, которые в один голос станут утверждать, что главарь — Иванов, потому что видели, как он командовал своим подручным, угрожая ему оружием. А полицейские видели, как он выталкивал из окна заложницу, а потом его...

Все видели! И все подтвердят! Если им не подскажут другой сценарий. Иванов не подскажет.

Вот и выходит, что Иванова надо убирать. Но убирать не своими, убирать чужими руками. Руками полицейских. Чтобы у следствия не возникало ненужных вопросов. Гангстер, взявший заложников и силой подчинивший себе русского соучастника, окажет вооруженное сопротивление полицейским и будет убит... И никому никогда ничего другого в голову не придет!

Французский суд, приняв во внимание показания свидетелей, даст ему года два, не больше, отсидев которые в не самой суровой французской тюрьме, он по-тихому слиняет домой. А может, даже и двух не даст, если удастся сойти за жертву насилия.

Такой план...

Товарищ Максим еще раз осмотрел место будущей баталии. Кое-что поправил, кое-что изменил.

Вот теперь нормально. Осталась экипировка.

Товарищ Максим отправился в спальню, где основательно перерыл гардероб в поисках подходящей ткани, которую, разорвав на полосы, сложил в несколько слоев и, привязав завязки, приложил к лицу, прикрыв нос и рот.

Широковато.

Отрезал десять сантиметров, снова приложил, надвинул сверху солнцезащитные очки, поверх которых натянул толстые шерстяные колготки.

Сильно потянул носом воздух.

Дышать было трудно, но можно.

Прорезал в колготках два отверстия против очков. Принес из кухни плошку с водой.

Удивленный Иванов смотрел на товарища Максима, не понимая, что он делает.

— Ну, чего пялишься? Делай так же.

Иванов сделал так же.

Товарищ Максим смочил повязку водой и снова часто и сильно задышал.

Прекрасно! Вот теперь пусть бросают свои гранаты...

Снял импровизированный противогаз и сказал Иванову, что приведет сюда заложников. И станет предлагать сдаться, а Иванов должен не соглашаться и должен его ударить.

— Зачем? — не понял Иванов.

— Затем, что если ты не ударишь, ударю я, если вообще не убью! — доступно объяснил товарищ Максим. И пнул Иванова ногой по лодыжке. — Теперь сообразил, зачем?

Иванов часто-часто закивал.

— Ты пойми, я ведь не для себя, я для тебя, дурака, стараюсь! — миролюбиво сказал товарищ Максим.

И выключил магнитофон. Чтобы не заглушать свои и Иванова реплики.

— Ну! — посмотрел на Иванова и показал пальцем в сторону прихожей.

— Приведи заложников! — сказал Иванов.

— А может, не надо? — плаксиво сказал товарищ Максим. — Жалко их.

И показал Иванову кулак. И сделал навстречу ему шаг.

— Надо! — испуганно гаркнул Иванов. — Иди!

— Ага, я сейчас.

По-одному, опасливо косясь на Иванова, товарищ Максим перетащил заложников в комнату и рассадил перед баррикадой, скрутив их по рукам и ногам и привязав к мебели. А когда те “расселись” рядком, как в партере, начал бунтовать.

— Давай лучше сдадимся, — робко предложил он. И многозначительно посмотрел на Иванова. И снова показал кулак.

— Заткнись! — сказал Иванов.

Товарищ Максим удовлетворенно кивнул.

— А если пострадают заложники? — показал товарищ Максим на заложников, потому что слова они не понимали, а жест и просительные интонации должны были.

— Заткнись! — повторил Иванов заученную фразу.

— Давай их лучше отпустим.

— Заткнись! — в третий раз, как попка, сказал Иванов.

— А если я откажусь выполнять твои приказы, ты меня, конечно, убьешь? — спросил товарищ Максим, налегая на слово “убьешь”.

— Убью! — согласился Иванов.

И сделал осторожный шаг в сторону товарища Максима, который глазами требовал к нему приблизиться.

— Не пугай, я все равно не буду! — бесстрашно крикнул товарищ Максим, перекрывая своим телом Иванова и корча страшную рожу.

— Руку, руку, дурак!

Подчиняясь, Иванов поднял правую руку.

— На, бей, сволочь! — потребовал товарищ Максим.

Иванов, соглашаясь, тряс головой, но никак не мог решиться нанести удар. Мозгляк!

— Бей, падла, бей! — призывал товарищ Максим.

И, так и не дождавшись, подался чуть вперед, дотронулся лицом до кулака Иванова и вдруг, громко вскрикнув и всплеснув руками, отлетел метра на два назад, грохнувшись навзничь на пол и свалив на себя что-то из мебели. На лице, в том месте, куда его ткнул Иванов, выступила кровь.

Товарищ Максим вскочил на ноги и бросился на Иванова. Который инстинктивно выставил вперед руки. Товарищ Максим наткнулся на них и кубарем покатился назад.

Заложники с ужасом наблюдали за тем, как один гангстер избивает другого гангстера.

Товарищ Максим схватился рукой за табуретку.

— Ну-у! — свирепо взглянул он на Иванова. — Ну, говори, сволочь!

— Положи табуретку! — совершенно искренне завопил Иванов и направил на товарища Максима пистолет, в котором не было патронов.

Заложники зажмурились.

Но гангстер в другого гангстера стрелять не стал, потому что тот вдруг бухнулся на колени и стал его о чем-то умолять и стал плакать, пытаясь цепляться за ноги. Наверное, просил пощады.

— Ладно, — сказал Иванов, — живи, падла! Заложники облегченно вздохнули. И оператор прослушки вздохнул. И набившиеся в спецмашину и разобравшие наушники полицейские тоже вздохнули.

— ...“Падла” — это такое непереводимое русское оскорбление, — дал объяснение по последнему прозвучавшему слову переводчик.

Теперь все стало очевидным. Стало очевидным, что второй гангстер не был гангстером, а был фактически заложником. Пятым заложником.

— Он что, действительно мог его убить? — спросил какой-то полицейский.

— Мог! — печально ответил Пьер Эжени. — Этот — мог. Он уже столько раз мог... Этот кого угодно может!..

 

Глава 48

Брифинг проходил в накаленной, недружественной обстановке.

— Но ваши милиционеры, особенно инспектора ГИБДД, берут взятки и грубят! — возмущенно кричали с мест журналисты.

— Кто это вам такую ерунду сказал?! — поражался министр внутренних дел. — Восемьдесят процентов наших милиционеров имеют средне-специальное и высшее образование! Если они грубят, то это проблема не милиции, а министерства высшего и среднего образования. — Но взятки?!

— Что взятки? Это все ложь и клевета! Лично у меня никто никогда взятки не вымогал! — справедливо возразил министр. — А я, между прочим, каждый день на работу на машине езжу! И хоть бы раз!..

Журналисты на секунду растерялись.

— Нашел, у кого правды искать! — безнадежно махнул кто-то рукой.

Замминистра толкнул в бок сидящего рядом с ним Старкова.

— Нет, это неправда! Взятки есть! — громко сказал Старков. — Министр врет! Есть отдельные инспектора, которые взятки берут!

Министр упер палец в Старкова.

— Вот, — сказал он. — А вы говорите, что мы зажимаем критику. Что чего-то боимся. Ничего мы не боимся! Наоборот, мы всячески поощряем личный состав, чтобы выявить честных и инициативных работников, которые не боятся выносить сор из избы...

— И что с ними делаете? — ехидно спросили журналисты.

— Поощряем! — веско сказал министр.

— Как?

— Как положено!.. Вот вы все говорите: то да сел милиционеры плохие, взяточники, а чуть прижмет — в крик и, между прочим, орете не “Караул, журналисты!”, а “Караул, милиция!”. Вот вам и ответ! Вы что думаете, мы только взятки берем — мы еще и работаем, под пули, можно сказать, каждый день ходим. Например, в этом году у нас раскрываемость по отдельным видам составила восемьдесят девять процентов!

— Неправда! — крикнул Старков. — Не слушайте его! Он опять лжет! Не восемьдесят девять...

Зал оживился.

— А восемьдесят семь процентов!

— Ну вот! — снова ткнул пальцем в Старкова министр. — И я его за это, между прочим, в тюрьму не посажу и даже не уволю, а приму к сведению!.. А вы тут, понимаете, болтаете, сами не знаете чего!.. Да у нас по отдельным категориям преступность меньше, чем в ваших хваленых США!

— По каким? — крикнул кто-то из зала.

— По многим!.. Например, по количеству хищений компьютеров... Вот, — ткнул министр пальцем в бумаги, — в четыре раза! Микроволновых печей — в двенадцать! Посудомоечных машин — в двадцать четыре. Угона яхт и частных самолетов вообще почти нет!.. А вы все недовольны, все норовите какую-нибудь подковырку задать!

Все посмотрели на Старкова.

— Это тоже неправда! — сказал он.

— Что неправда?

— Все неправда! — не нашелся, что сказать Старков. — Министр врет!

— Я хочу задать вопрос следователю Старкову, — поднял один из журналистов руку.

— Задавайте, — разрешил почему-то министр.

— Вы действительно уверены, что после того, что вы здесь сказали, вас не уволят?

— Уверен! — честно ответил Старков, потому что был уверен, что его не уволят. Потому что уже был уволен.

— Ну вот!.. А вы бы, конечно, хотели, чтобы мы его по шапке, — пристыдил журналистов министр. — Все-то вы ищете какой-нибудь негатив, как муха... это самое. Взятки какие-то, коррупцию, зажим критики. Это когда было!.. А теперь у нас демократия и плюрализм. Какие взятки?.. Вот вы приведите сюда любого милиционера, поставьте и спросите — берет он взятки или нет. Но ведь вы не приведете, потому что вам правда не нужна, вам сенсацию подавай. Вот и создается у населения суждение, что наша милиция ни в Красную Армию, ни в какие ворота! А кто сказал?!. Вы вот думали, я его из органов взашей, а я ему благодарность с занесением! Вот она, правда!..

Журналисты не очень дружно захлопали...

— А если кто-то из вас или читателей вдруг столкнется с единичными случаями коррупции или невежливого отношения со стороны личного состава, ну вдруг” то сразу звоните мне, сразу мне, и я тут же немедленно приму меры.

— Тогда можно узнать и сообщить нашим читателям ваш телефон?

— Можно! Мой телефон известный — записывайте: 02!..

На чем брифинг закончился, и журналисты пошли направо — к выходу, а все прочие налево — в буфет.

Но прежде чем пить-есть и расслабляться, доделали все дела.

— Ты вот что, пошли кого-нибудь вниз, пусть перепишет номера всех их машин, — распорядился министр. — Узнаешь домашние адреса и скажешь гибэ-дэдэшникам, чтобы они поставили возле каждого выезда из двора по знаку “Въезд запрещен” и по инспектору. Чтобы впредь думали, какие вопросы задавать!

И уже только после этого сели за стол и стали есть-пить и тосты говорить во славу МВД и его первых руководителей. И скоро действительно все стали почти равны.

— А он молодец! — кричал министр, показывая на Старкова вилкой с куском грудинки. — Режет правду-матку, невзирая на меня. Ты его как-нибудь поощри... Какое у него звание?

— Майор.

— А чего только майор? Несерьезно как-то. Я министр, а мне какой-то майор выговаривает! Я тебе кто — министр или лычка от погона? Кого ты мне привел?!

Старков замер с поднятой рюмкой.

И все замерли.

— Непорядок! Ты ему это, полковника, что ли, дай!

— Никак нет, не получится. Он на пенсии.

— А ты его обратно верни. Нам такие нужны. У нас же этот... плюрализм.

Вот так... А ты давай пей, пей, полковник, привыкай... Работа у нас такая... На износ...

 

Глава 49

Красной ракеты не было, и сирены не было, просто в штабе операции объявили часовую готовность. И каждое подразделение начало действовать в соответствии с ранее разработанным, расписанным и утвержденным высшими полицейскими инстанциями планом.

— Подразделению “А” занять исходные позиции...

И снова, заползая из дворов в окна, из окон в квартиры, из квартир в подъезды, царапая спинами стены, на чердаки полезли снайперы. На крыши они уже не совались и к слуховым окнам не приближались. Не столько из-за приказа — “выйти на исходные позиции, не обнаруживая себя”, сколько из-за того, что знали, чем это может закончиться. Уже закончилось... Для одного закончилось, который теперь не здесь, который теперь загорает в морге.

В наброшенных поверх комбинезонов темно-серых маскхалатах снайперы расползлись по чердакам, закрепили на стропилах люльки, подтянули, отрегулировали сиденья так, чтобы через слуховые окна просматривалась квартира, где находились заложники. Разобрали, распределили окна, стараясь, чтобы каждое отслеживали как минимум два ствола. Сбросили с объективов прицелов заглушки. Дослали в стволы патроны. Доложили о готовности...

Подразделение “В” — все та же группа захвата — о рассредоточивалось по крыше, крепя веревки, нацепляя и подтягивая обвязки, подгоняя амуницию.

— Проверить оружие!

Сбросив с плеч ремни, осмотрели автоматы, воткнули рожки, передернули затворы, досылая в стволы патроны, чтобы обеспечить гарантированный выстрел, толкнули большими пальцами вниз флажки предохранителей. Проверили, перевесили поудобнее пистолеты. Заранее расстегнули клапаны подсумков, где ждали своего часа гранаты...

Спустились, замерли над расположенными двумя этажами ниже окнами. Каждый над своим.

По очереди подняли вверх руки.

— Первый готов!

— Второй готов!

— Третий...

Командир расправил в воздухе пятерню.

— Пятиминутная готовность!..

Бойцы подразделения “С”, бесшумно ступая каучуковыми подошвами по ступеням, поднялись на четвертый этаж, встали, прижавшись спинами к стенам так, чтобы их нельзя было разглядеть из квартиры. Два сапера подползли сбоку к двери, размазали по петлям пластиковую взрывчатку, ткнули в нее радиовзрыватели, отползли назад...

Раздвинув толпу, поближе подъехала пожарная машина. Пожарные вытащили из ящиков, раскатали по асфальту, подтащили поближе пластиковые рукава, приготовившись заливать огонь.

Медики вылезли из машин “Скорой помощи”, вглядываясь из-за спин полицейских в дом, к фасаду которого прижались полицейские с лестницами.

Все были готовы.

Четыре минуты...

Три...

— Что-то не так, — тихо сказал товарищ Максим, звериным чутьем почуявший неладное. — Слышишь, тихо стало... Почему тихо?

И быстро, но так, чтобы не видели заложники, выдернул из рук Иванова пистолет, приготовил его к бою, подкатился под перевернутую ванну.

— Ложись! — приказал он шепотом Иванову, высунувшись из-под ванны.

— Куда? — не понял тот.

Но товарищ Максим ничего объяснять не стал, а изо всех сил дернул Иванова за руку, роняя на пол.

— Лежи тихо! — приказал он...

Они уже третий раз залегали, готовясь к атаке. Только тогда ничего не произошло. А теперь...

Две минуты...

Одна!..

Упали вниз с крыши бойцы группы захвата. Зависли над проемами окон четвертого этажа. Тихо вытащили из подсумков гранаты, выдернули из них чеки, посмотрели друг на друга и синхронно и сильно, чтобы выбить стекла, метнули их в окна.

“Гранаты!” — услышав звон стекла, мгновенно понял товарищ Максим, в которого не раз метали взрывоопасные предметы. Мгновенно привстал, уперевшись спиной в дно ванны, заткнул уши руками и открыл рот...

Две гранаты проскочили внутрь квартиры. Еще две почему-то отскочили назад и, срикошетив от подоконника, свалились вниз, на тротуар.

Одновременно ударило четыре, слившихся в один, грома. Гранаты были не боевыми, были светошумовыми. Сотни децибел ударили по барабанным перепонкам, ослепительный свет хлестанул по глазам. Полицейские, на которых свалились две отрикошетивших от холодильника и буфета гранаты, рухнули на колени, зажав ладонями глаза и уши.

Подразделение “В”, которое должно было вскарабкаться в квартиру по фасаду, было деморализовано и выведено из строя. Атака снизу захлебнулась, не начавшись.

Но все остальные подразделения действовали по плану.

Вслед за взрывами и практически одновременно со взрывами, чтобы использовать эффект внезапности, в бой вступила группа захвата. Мощно оттолкнувшись от стен и стравив несколько десятков сантиметров веревки, бойцы полетели ногами вперед, подобно маятникам, вышибли подошвами ботинок рамы и влетели внутрь. Кроме двух, которые пытались пробить первое и четвертое окно и не успели сообразить, почему от них отрикошетили гранаты. Они тоже оттолкнулись и тоже влетели в окна, со всего маха впечатавшись в холодильник и буфет, которые отбросили их назад. Вернее, отбросил только холодильник, потому что у буфета, не выдержав удара, проломилась задняя стенка и боец, увязнув ногой в месиве вещей, повис вниз головой, бестолково колотясь в воздухе свободной ногой.

Другой боец свалился вниз и затормозил только на уровне третьего этажа, запутавшись в веревке.

Двое бойцов первого эшелона атаки были нейтрализованы без единого выстрела. Но еще два пробились вниз. Упали на пол, резиновыми мячиками откатились в стороны, швырнули гранаты со слезоточивым газом, выставили вперед автоматы, чтобы добить контуженного, отравленного газами террориста, но... Но террориста не увидели. Увидели сидящих рядком, оглушенных, ничего не понимающих заложников, в которых стрелять было нельзя, невозможно! На секунду они замерли, не зная, куда броситься дальше. И этой секунды товарищу Максиму хватило...

Товарищ Максим стоял на коленях под ванной и сразу после того, как отгремел взрыв, сбросил с ушей ладони и, выкатившись из укрытия и припав к заранее пробитой в мебельной баррикаде, между голов заложников, амбразуре, поймал в прорезь прицела голову одного из ввалившихся в квартиру полицейских. Но в голову стрелять не стал, потому что ее защищала каска, а лицо пуленепробиваемое забрало. Он опустил ствол на миллиметр ниже и нажал на спусковой крючок. Короткая, в три пули очередь тряхнула пистолет. Пули нашли цель, две ударили в забрало, одна в шею, где уже кончалась каска и еще не начинался бронежилет. Боец упал, хрипя и обливаясь кровью.

Второй понял, откуда исходит угроза, но стрелять он не мог, потому что там, откуда раздались выстрелы, торчали головы заложников. Рефлексы, выработанные на многочисленных тренировках, сыграли с бойцом роковую шутку. Он не мог стрелять в заложников, потому что его научили, выбирая цели, пропускать мишени, изображающие гражданских; Но и не мог не стрелять!

Боец хлестанул из автомата длинной очередью поверх баррикады, чтобы испугать, сбить противника с прицела. Но его противник ожидал выстрелов и не испугался. Товарищ Максим быстро прицелился и три раза нажал на спусковой крючок, выпустил три очереди по три патрона. Две пули зацепили бойца, одна по — пала в руку, другая пролезла под воротник.

Но это был не конец, это был лишь первый вал атаки. За первыми через окна должны были ввалиться другие бойцы.

Товарищ Максим сделал вдох, чувствуя, как сквозь шерсть колготок и многочисленные слои ткани пробирается газ. Пока не сильно, пока еле-еле... Но еще через минуту или две он пробьет тряпки и очки, схватит его за горло и ударит в глаза. И если не успеть...

Одним движением сбросил опустошенную обойму, вогнал на ее место новую и, нырнув под ванну, направил ствол на окно.

И в то же мгновение в светлом проеме мелькнула тень летящего человека. Уже не целясь, потому что некуда было целиться, товарищ Максим выпустил в сторону окна пол-обоймы. Разом ударившие в бронежилет пули отбросили полицейского назад. И тут же на него сверху обрушился, насел другой падающий сверху боец, и оба, запутавшись в веревке, упали вниз.

Но пока товарищ Максим возился с этим окном, в другое, целым и невредимым, ввалился еще один полицейский. Который в ближайшие секунды, пока приходит в себя и ориентируется на “местности”, угрозы не представлял. Его товарищ Максим оставил на потом. Гораздо опасней был не он, был другой, который шел следом за ним.

Неясная тень приблизилась, заслонила окно... И тут же отшатнулась, упала назад, сбиваемая пулями, ударившими в грудь и голову. Еще одна пуля угодила в веревку, перерубив ее надвое. Боец, вскрикнув, рухнул вниз...

Полицейские на улице в ужасе наблюдали за происходящим. За повисшими на уровне второго этажа, беспомощно барахтающимися бойцами группы захвата и за еще одним, который недвижимо, переломившись с поясе, лежал на тротуаре.

Что он делает!..

Это же бойня, просто бойня!..

Единственный уцелевший и закрепившийся в квартире полицейский, заметив в баррикаде вспышки пламени, развернул автомат и буквально в упор засадил туда длинную очередь. Он мог попасть, он наверняка попал бы в террориста, но там не было террориста, там была ванна! Пули ударили в чугун и отрикошетили от него назад, в сторону, откуда прилетели. Мгновенно вернувшиеся пули простучали по забралу и каске бойца, оглушая и парализуя его. Он упал, открыв выдвинувшийся из-под каски подбородок. И туда, тоже оглушенный и уже задыхающийся, товарищ Максим послал несколько пуль.

Все!..

В сорванную взрывом дверь квартиры ломились полицейские с лестничной клетки. Они выламывали куски пластика, разгребали покореженную мебель, перекрывавшую им путь. Они были в курсе событий, они слышали своего командира, голос которого кричал в наушнике:

— Он открыл стрельбу! У нас потери! Внимание!..

Товарищ Максим выкатился из-под ванны, схватил, подтянул к себе лежащего за баррикадой, оглохшего и ничего не соображающего Иванова, сунул ему в руку пистолет и толкнул поближе к прихожей.

Сейчас они разгребут завалы, ворвутся в комнату, увидят своих мертвых товарищей, увидят Иванова с пистолетом и...

Товарищ Максим сорвал с лица очки, сорвал маску и вдохнул полной грудью улетучивающийся газ.

Он жертва, он не стрелял, он задохнулся. Стрелял Иванов, который в маске и очках!.. По крайней мере так это должно выглядеть!

И так это и выглядело. Иванов стоял на коленях против входа в комнату и мотал из стороны в сторону пистолетом и мотал головой. В ушах его гулко лопались медные пузыри.

Но Иванов сделал то, что не должен был делать, то, на что товарищ Максим не рассчитывал. Он, потеряв равновесие, сделал шаг в сторону. И сделал еще один. Сделал два шага, которые спутали весь расклад...

Расшвыривая и ломая вещи, полицейские наконец преодолели завал и, страхуя друг друга, ворвались в квартиру. Они сразу увидели лежащих на полу своих товарищей, увидели заложников, увидели стоящего против них на коленях Иванова и не увидели лежащего за баррикадой товарища Максима.

Согласно инструкции, они должны были крикнуть: “Бросай оружие!”, но они ничего не крикнули. Потому что озлобились и потому что боялись. Боялись угодить в графу “Потери”. Первый выскочивший на Иванова полицейский увидел направленное на него оружие и, не долго думая, нажал на спусковой крючок автомата. Короткая очередь выплеснулась из ствола, выбила из рук Иванова оружие и отбросила его назад. Но не все пули достались Иванову, одна, шальная, пролетевшая мимо него, ткнулась в лежащее на полу тело. В тело товарища Максима.

Если бы Иванов не сделал те два шага или если бы не стоял на коленях, то ничего бы не произошло. Но Иванов стоял на коленях и сдвинулся на два шага, что изменило траекторию полета пуль.

Товарищ Максим вскрикнул, вскинулся и рухнул на пол. Уже мертвый рухнул.

Не повезло товарищу Максиму, он снова перехитрил себя. Второй раз. И последний раз, ..

Набежавшие полицейские подскочили к Иванову, выбили из его рук пистолет и навалились сверху, ожидая сопротивления.

Но Иванов не сопротивлялся.

— Похоже, готов, — сказал кто-то. Иванова перевернули и открыли ему глаза.

— Нет, вроде жив.

Иванов был жив, хотя и был ранен. Пули попали ему в плечо и правую сторону груди. Генерал Трофимов в этом случае сказал бы: “Везет дуракам — пять пуль в башку, но мозг не пострадал”. Но это было не везение, это была логика боя. Просто когда видят направленное в лицо оружие, стреляют по руке, удерживающей оружие. Куда и стрелял полицейский, с целью лишить возможности противника нажать на спусковой крючок.

— Давай сюда врачей. Срочно!

Бой был закончен, и вместо инстинкта самосохранения заговорили параграфы служебных инструкций. Согласно которым нужно было приложить максимум усилий для спасения жизни пострадавшего. В том числе пострадавшего преступника.

В квартиру, опасливо оглядываясь, поднялись медики, вкололи Иванову обезболивающее, положили на носилки и понесли в машину. Не одни понесли. Их сопровождал эскорт полицейских, по трое с каждой стороны носилок. Потому что раненый был не просто раненым, а был Ивановым.

Вслед за Ивановым вынесли трупы полицейских — троих из квартиры и одного с улицы. Их засунули в длинные пластиковые мешки, застегнули молнии и понесли к труповозкам.

Эти носилки никто не сопровождал, перед этими носилками все молча расступались.

— Шестьдесят один, — тихо прошептал Пьер Эжени, когда печальная процессия проходила мимо.

— Что шестьдесят один? — не расслышал стоящий рядом Карл Бреви.

— Пятьдесят пять плюс шесть получается шестьдесят один.

— Почему шестьдесят один? Пятьдесят девять, — сосчитал Карл Бреви черные мешки.

— Еще снайпер, который был раньше, — напомнил Пьер. — И труп на четвертом этаже.

— Его тоже он?

— Он. Там кругом отпечатки его пальцев.

— Тогда шестьдесят один, — согласился Карл Бреви.

— Но теперь все, — жестко сказал Пьер Эжени. — Теперь счет закончен...

На ближайшем перекрестке пути убийцы и его жертв разошлись. Блаженно улыбающегося под действием наркотиков Иванова понесли направо к машине “Скорой помощи”. Полицейских в мешках — налево.

Иванов опять вышел сухим из воды. В который раз вышел. И опять разменяв свою жизнь на пять чужих.

Но теперь все... Теперь уже точно — все!..

 

Глава 50

В монтажной царил напряженный хаос. Вечерние новости должны были пойти в эфир через четверть часа, а между новостным блоком и культурой образовалась дырка. Обычно там шел столь любимый зрителем криминал, но сегодня как назло в стране никого не застрелили и не взорвали.

Вернее, одного взорвали, но потом оказалось, что он отделался легким испугом, и сюжет пришлось срочно вырезать.

— Тоже мне киллеры, мать их!., работать разучились! — возмущался выпускающий редактор. — Ты посмотри, может, там что-нибудь еще есть, хоть даже бытовуха? Может, кто-нибудь кого-нибудь зарезал или отравил, желательно не меньше двух.

— Нет, — виновато развел руками редактор. — Только два пьяных мордобоя, и то вчерашних.

— Вот невезуха! — совершенно расстроился выпус — Вот невезуха! — совершенно расстроился выпускающий редактор. — На хрена мне этот мордобой? Мордобой каждый день под окнами видеть можно, для этого не надо телевизор иметь...

Вечерний зритель рисковал остаться без картинки свежих трупов.

— Может, возьмем что-нибудь у них, — кивнул в стену выпускающий редактор.

На максимальной скорости промотали новости СКК, где все взрывалось, падало, рушилось, стреляло. Работают же люди — любо-дорого посмотреть...

До эфира оставалось десять минут.

— Стоп! Что это?

— Заложники в Париже.

— Сойдет! Пусть видят, что у них там тоже не сахар. Врезай сразу после сюжета о выставке цветов...

В вечерних новостях, сразу после рассказа о выставке цветов в Голландии, первый канал показал короткий сюжет о захвате в центре Парижа заложников. Только когда сюжет уже шел, сообразили, что разговор идет о русском преступнике. Понять что-либо еще из “картинки” было невозможно — туда-сюда бегали, бестолково суетясь, полицейские и пожарные, спускались с крыши на веревке люди в черных комбинезонах, что-то, размахивая руками, объясняли в кадре французские чиновники. Но в самом конце дали трех — секундный стоп-кадр лица преступника.

— Так это тот мужик, про которого была передача, — узнал кто-то. — Ну еще когда брали интервью у этого... у Шерлока Холмса.

— Точно! — разом вспомнили все. Потому что та передача неожиданно получила хорошие рейтинги и о ней несколько раз упоминали на оперативках.

Запахло сенсацией.

Сюжет СNN просмотрели еще раз и высеяли из эфира все, что касалось захвата заложников в Париже.

Довольно быстро выяснилось, что происшествие в Париже снимало не только СNN, потому что один из центральных каналов анонсировал эксклюзивную съемку захвата русского гангстера в Париже. А Московский канал показал передачу, где сравнивались достоинства и недостатки двух столиц, объективно складывающиеся не в пользу Парижа, где гвоздевым сюжетом был репортаж о захвате заложников, на две трети смонтированный из кадров, снятых СNN.

Сюжеты перекатали на пленку.

Заодно подняли и переписали фрагменты передач с участием следователя Старкова, где упоминалась фамилия Иванова.

Смонтировали черновую “болванку”.

Получилось забористо — русский бандит новой формации (немного публицистики не помешает), об опасности которого в свое время предупреждал не менее известный сыщик по кличке Шерлок Холмс (преемственность героев и поколений), захватил в Париже (замечательно, что не в Улан-Удэ) заложников (что очень актуально), отказался сдаться в руки французской полиции (русский характер), несмотря на призывы жены и родственников (немного мелодрамы), и даже, кажется, кого-то успел пристрелить (можно вмонтировать несколько батальных сцен)... Налицо все атрибуты зрительского успеха — бандит и противостоящий ему милиционер (для мужской аудитории), любящая жена и плачущие родственники (для женщин), стрельба и кровь (для подростков), Париж (для бедных россиян и для рекламы туристических фирм).

“Болванку” с заявкой предъявили продюсерам.

— Все классно, — оценили материал продюсеры. — Нам давно нужен новый герой и антигерой, — не уточняя, кто есть кто. — Особенно важно то, что мы утрем нос нашим конкурентам. Каким числом они анонсировали передачу?

— Двадцать первым.

— Замечательно, наша передача должна выйти двадцатого. Будем считать это ответом за телепузиков.

— Но мы не успеем?

— Не успеете — напишете заявление об уходе...

В телевизионных войнах все, как в настоящих, — кто первым бьет, тот и побеждает. А личный состав не в счет, личный состав — “пушечное мясо”, которое обязано выполнить приказ, чего бы это ни стоило.

— Одной нарезки будет мало! — категорически заявил режиссер передачи. — Нужен живой материал, нужен герой.

Герой был недостижим, потому что сидел во французской тюрьме.

— Ну тогда давайте хотя бы этого, как его... Шерлока Холмса...

К Старкову домой прибыли сразу два редактора с предложением принять участие в передаче. Старков был уже опытный телевизионный волк и задавал вопросы по существу.

— Запись или прямой эфир?

— Запись.

— Кто будет работать, кроме меня?

— В каком смысле? — растерялись редакторы.

— Ну там министры, депутаты, члены правительства? С кем я буду общаться в студии?

— Вы один.

— Значит, соло, — удовлетворенно кивнул Старков. — Сколько?

— Пятьдесят, — ответили редакторы, поняв, что имеют дело с опытным человеком, — у.е.

— Сколько? — удивленно переспросил Старков. — Это несерьезно! Я на мелких интервью больше возьму!

— Но это Первый канал! У нас самая большая зрительская аудитория. И, значит, раскрутка, рейтинги... У нас олигархи бесплатно соглашаются!

— То олигархи, а то я. Они могут себе позволить бесплатно — им деньги не нужны. А мне — нужны. Мне машину давно пора менять. И гараж!

— Хорошо — семьдесят пять.

— Сто пятьдесят.

— Сто!

— Ладно, уговорили — сто! — Когда запись? — по-деловому спросил Старков.

— Завтра.

— Завтра, завтра, — забормотал Старков, соображая, что у него запланировано на завтра и вытаскивая свой ежедневник. — Сейчас посмотрю, есть ли у меня завтра окна, — раскрыл блокнот. — Утром брифинг с первым заместителем министра, встреча с личным составом в Школе милиции, интервью на радио... Если только втиснуться между Школой милиции и радио. Часа вам хватит?..

В студии Старков держался уверенно и раскрепощенно.

— Где у вас тут гример? — спросил он. Крикнули гримера.

— Поправьте здесь и здесь, — показал Старков. — И подведите немножко под глазами...

Гример, стал обрабатывать лицо новоявленной звезды.

— Так вас устраивает?

— Да, так нормально. Спасибо. Операторам он тоже дал ЦУ.

— Сбоку, пожалуйста, не снимайте, у меня профиль нефотогеничный. Или дайте на левую сторону тень...

Запись прошла гладко. На этот раз ведущего не интересовали коррупция в правоохранительных органах и новые методы, применяемые сыщиками в борьбе с преступностью, его интересовал Иванов. Только Иванов.

— Вы действительно считаете, что это преступник нового типа? — спрашивал он.

— Безусловно! — рубил с плеча Старков. И загибал перед камерой пальцы: — Пять трупов на Агрономической, четыре на Северной, четырнадцать в Федоровке...

— Четырнадцать?! — заинтересовался ведущий, акцентируя внимание зрителей на цифре и делая вид, что впервые слышит о том, что случилось в Федоровке.

— Да, четырнадцать! — подтвердил Старков. — Четырнадцать трупов, как с куста.

— Неужели один человек способен убить четырнадцать человек, — поразился ведущий. — Это какая-то фантастика!.

— Обычный человек, конечно, нет. Обычный человек не способен даже курицу зарезать. Но мы имеем дело с не просто людьми, а с преступным элементом, для которого жизнь человека ничего не стоит. Помню, в семьдесят втором я расследовал дело некоего Васютова, так вот он убил и съел свою мать и своего отца. Причем семья у него была интеллигентная, мальчика воспитывали очень хорошо, и съел он их культурно, с помощью вилки и ножа...

Обычно история с Васютовым шла на ура и вызывала бурный интерес аудитории и звонки зрителей в студию. Но на этот раз Васютов никого не интересовал.

— Да, да, это очень интересно, — сказал ведущий. — И мы обязательно вернемся к этой теме. Но не сейчас. Сейчас меня интересует Иванов. Он действительно убил четырнадцать человек? Сам убил?

— Да ему человека прикончить, что вам яичницу поджарить, — уверил Старков. — И даже проще — раз — и готово!

— Но ведь жертвы должны были сопротивляться? — пытался докопаться до истины ведущий.

— А кто вам сказал, что они не сопротивлялись? Еще как сопротивлялись, — заверил Старков. — Это же не просто жертвы были, а матерые уголовники! Но Иванов их все равно уделал... простите, лишил жизни.

— Как? Каким образом? — напирал ведущий, вытягивая из Старкова столь любимые зрителем подробности.

— Ну, значит, он связанный был, — начал вспоминать, как все происходило Старков. — Но каким-то образом развязался и сразу ударил одного кулаком вот сюда и тут же другого сюда, а потом ка-ак...

— Нет, так зритель ничего не поймет, — расстроенно сообщил, останавливая размахивающего кулаками Старкова, ведущий. — Но мы провели собственное расследование и, чтобы разобраться, возможно такое или нет, попытались реконструировать те памятные события с помощью заслуженного мастера спорта по самбо, трехкратного чемпиона мира по древнеславянскому рукопашному бою, обладателя черных поясов и кимоно, подаренного монахами монастыря Шаолинь Солодкова Виктора Алексеевича. Прошу приветствовать.

Зрители в студии захлопали. Звукооператоры врубили фонограмму бурных аплодисментов.

— Сейчас вы получите уникальную возможность увидеть, как все происходило. Прошу!

В студию вбежали две дюжины молодых ребят в спортивном трико. И вошел дублер Иванова.

Он поклонился ведущему, поклонился зрителям, поклонился камерам, жутко вскрикнул: — “Я-а-а!..”, — принял стойку и начал крушить и стучать об пол ни в чем не повинных молодых людей в трико, вышибая из них дух. Поджидавшие “убийцу” юноши рушились как подкошенные и, выждав секунду, на четвереньках отползали в сторону, чтобы дать возможность другим статистам подойти и удобней встать для броска. В три минуты заслуженный мастер спорта перебил всех и с большим трудом был остановлен возле трибун со зрителями.

— Как видите, это не фантазия, это действительно было так, — поздравил ведущий зрителей с успешным завершением эксперимента.

— Он смог это сделать!

И на огромном мониторе и на голубых экранах появилась фотография Иванова из личного дела.

Зрители снова зааплодировали. Тому, что Иванов смог убить четырнадцать человек.

— Теперь я хочу пригласить сюда еще одного участника передачи, бывшего свидетелем недавних событиqa, которые освещало СМК. Прошу!

В студию втолкнули двоюродного брата Иванова.

— Что вы можете сказать зрителю? — дал ему слово ведущий.

— Что могу сказать?.. Я много что могу сказать...

— Нас интересует ваш брат Иванов.

— Ну что... Хочу сказать, что мой братан — настоящий мужик! Вот такой мужик! — поднял большой палец. — Этот, как его, Робин Гуд.

Ведущий изобразил на лице недоумение.

— Он же это... он только ментов и бандитов мочил, которых за дело. А просто народ он не трогает, — сообщил двоюродный брат.

Зрители на всякий случай захлопали в ладоши.

Образ Иванова получил новое неожиданное толкование.

— То есть вы хотите сказать, что он не преступник? — подлил масла в огонь ведущий.

— Какой преступник?! Преступник тот, кто за два доллара паленую водку продает! Или там детишек с бабами мочит. А мой братан, он ребенка пальцем не тронет, он только бандитов, которых не он, которых менты должны... вместо того чтобы честных тружеников, за здорово живешь, по почкам! — ударил себя в грудь двоюродный брат. — Он за них, как папа Карло, а они на него бочку катят! Он же, как этот — как санитар леса. Ему памятник надо вот та-акой! Или в министры. Да кабы Ванька министром стал, он бы всю эту мразь враз к yогтю сделал! Как Сталин.

— Ну, это вы хватили! — покачал головой ведущий.

— А чего? Они одно дело делали — Ванька и Иосиф Виссарионыч.

— Да, но ведь он еще, кажется, убил кого-то в Париже, — возразил ведущий.

— Кого убил? — вскинулся двоюродный брат. — Французиков?.. Я вас умоляю!.. Так им и надо! Ты знаешь, как меня их менты там отделали? Знаешь?!. Ты глянь! — двоюродный брат выдернул из штанов и задрал к подбородку свитер. — Нет, ты глянь, — видал синяк!.. А ниже! Ниже показать?

— Нет, нет, не надо, мы верим, — забеспокоился ведущий.

— Да я бы тех французиков сам, собственными руками!.. Только я не могу, кишка у меня тонка, а братишка может! Он — герой. Он их там знаешь, скока положил! У-у!

— Но за что? — задал вопрос ведущий.

— Как за что? — удивился двоюродный брат. — А хоть за их Наполеона?! Ты знаешь, сколько он наших ребят почикал? И каких ребят! Что же им прощать; паразитам?

— Так это когда было! — сказал ведущий.

— Ну ты даешь, брателло! — ахнул брат. — Твои, видать, тогда в Сибири отсиделись, а наши на Смоленщине были. Они знаешь, как от этих лягушатников хлебнули. Во — хлебнули, по самое горло! Вот Ванька, видать, им и припомнил. И правильно сделал! Тем более что не он начал, они сами первыми полезли. Ну вот и получили!..

— Хочу пригласить сюда еще одного свидетеля этих взбудораживших Францию событий. Близкую родственницу Иванова — его жену.

— Верку, что ли? — сморщился двоюродный брат. — Она вам сейчас тут такого наплетет...

Камеру перевели на присутствующих в студии зрителей, которые дружно захлопали в ладоши.

Воспользовавшись моментом, к двоюродному брату подскочили два дюжих монтировщика и, ухватив под руки, потащили с площадки.

— Вы чего? Я еще не все сказал! Вы чего?! — возмущался брат. — А ну тащи меня обратно!

Но микрофоны были отключены.

В кресло против ведущего села жена Иванова.

— Говорят, вы были в Париже? — заинтересованно спросил ведущий.

— Ой, да, была! — блаженно расплылась жена Иванова. — Только сегодня прилетела. Мне там Лувр показали и Сену...

— Но вы там, кажется, были по делу? — перебил женщину ведущий.

— Я?.. Ах, ну да, я забыла... Там же Ваня, сокол мой ясный, такого натворил, уж такого... — заплакала женщина. — Ванюшечка мой! Миленький!.. Да кабы не он, разве бы я попала в Париж? И к вам сюда? Лютик мой голубоглазый! На кого ты меня покину-ул!

Женщины на трибунах достали платки и промокнули выступившие слезы.

— Как я вижу, вы любите своего мужа? — констатировал ведущий.

— Как же его не любить, родненького моего? Люб-лю-ю-у! Уж как люблю-у! — завыла жена Иванова. — И как он там без меня-а-а, сердешный! Может, обижают его французы те!.. Не кормят, не пою-ут! Мне бы только обратно в Париж попасть, хоть на недельку, да чтобы одним глазком взглянуть на миленка моего! Ой да кто бы меня туда отвез-то! — опять и очень искренне завыла женщина.

— Но ваш муж, кажется, преступник, убийца? — напомнил ведущий.

— Кто? Ванюша? Да он никогда кошки не тронул! Он даже тараканов сам не давил, меня кричал! Ну, может быть, только если его сильно обидели... А чтобы первым ударить — да ни в жизнь! Лапушка моя-а!

Ведущий тоже промокнул слезы.

— Мы решили помочь вам, — сообщил ведущий. — Нашлись добрые люди, спонсоры, внизу вы видите телефоны их коммерческого отдела, которые согласились оплатить вашу поездку к мужу.

— Правда? — очень искренне удивилась женщина. — Голубь мой ясноглазы-ый! Соколик мо-ой!

— Кроме того, они предоставляют билеты на самолет и номер в пятизвездочном отеле в пригородах Парижа с видом на Эйфелеву башню герою нашей сегодняшней передачи, отечественному Шерлоку Холмсу, следователю Старкову.

Старков помахал рукой. Зрители захлопали в ладоши.

— И предлагают всем желающим совершить увлекательный тур в столицу Франции с посещением Лувра, кабаре Мулен-Руж и мест, где бывал Иванов, в том числе подъезда дома, где происходили события, которые потрясли Европу.

Долгие, продолжительные аплодисменты.

— Но на этом мы не ставим точку, мы ставим вопрос, — многозначительно сказал ведущий, — кто он, Иванов — злой гений современности, маньяк, совершивший преступления, пред которыми блекнут деяния, совершенные небезызвестными Ленькой Пантелеевым и Чикатило, или новый Робин Гуд?

Кто он? Кто?!.

 

Глава 51

— Кто стрелял в снайпера? — наверное, уже в тысячный раз спрашивал Пьер Эжени. — Кто?

— Кто стрелял в снайпера? — как заводной повторял переводчик. — Скажи, кто стрелял в снайпера?

— Не я, — отвечал Иванов. — Честное слово, не я! Ну не я!..

Переводчик переводил.

— А кто?

— Он! Все — он.

— Кто он?

— Товарищ Максим.

— А в полицейских?

— Тоже не я. Тоже товарищ Максим.

— Один?

— Один!

Ответы звучали малоубедительно. Хотя бы потому, что противоречили свидетельским показаниям, актам экспертиз и здравому смыслу. Иванов был взят на месте преступления, взят с поличным, с пистолетом, из которого за несколько секунд до того были убиты четыре полицейских и на котором были обнаружены отпечатки пальцев Иванова и не было пальцев второго русского.

— Сейчас я приглашу сюда полицейских, участвовавших в операции, и в вашем присутствии допрошу их, — предупредил Пьер Эжени. После чего задал еще один непривычный уху русского зэка вопрос: — Вы согласны?

Иванов судорожно кивнул.

В кабинет вошел первый полицейский.

— Вы видели этого человека? — спросил Пьер, по — казывая пальцем на Иванова. Полицейский посмотрел.

— Да, узнаю. Это преступник, который взял заложников.

— Вы уверены?

— Уверен.

— Что он делал, когда вы оказались в помещении?

— Он стоял на коленях, вот так, чуть боком, — стал вспоминать полицейский. — В руках у него был пистолет.

— Куда он был направлен?

— В нас. Поэтому мы вынуждены были в соответствии с инструкцией открыть огонь, — на всякий случай сказал полицейский.

— Как, по вашему мнению, имел ли он целью убить вас или только пугал?

— Ни черта себе пугал! — возмутился полицейский. — Он до этого там четверых наших до смерти напугал! И нас тоже хотел! И убил бы, если бы мы первыми выстрелить не успели...

Все следующие полицейские показали то же самое.

— Как вы это можете прокомментировать? — поинтересовался Пьер Эжени у Иванова.

— Ну не я стрелял, не я!.. — привычно заканючил тот. — Я правду говорю.

— Тогда кто? — жестко спросил Пьер Эжени.

— Ну я же говорю — он, товарищ Максим!.. Тьфу, заладил!..

— Хорошо, тогда объясните, почему патологоанатомы обнаружили на слизистых оболочках глаз и в носоглотке этого вашего Максима следы воздействия слезоточивого газа, а ваши глаза и носоглотка чистые?

— Так это просто! — обрадовался Иванов. — Я же в маске и очках был!..

— Зачем в маске и очках? — быстро спросил Пьер, потому что посчитал, что преступник проговорился.

— Ну, чтобы не плакать...

— А не плакать, чтобы иметь возможность прицельно стрелять! Так?

— Не... Это не я, это все он!

— Да как же он, если его глаза были полны слезоточивого газа! Если он мушку увидеть был не способен! Как он мог стрелять?!

— Не знаю. Может, он зажмурился...

Никогда еще Пьеру Эжени не попадался такой тяжелый подследственный! Ему акты экспертиз — а он чуть не плачет. Ему очную ставку — а он глазами хлопает. Другой бы сто раз сознался, а этот — ни в какую!

Следующими свидетелями были заложники, которые в один голос утверждали, что главным был Иванов.

— Он, он! — наперебой орали они, испуганно шарахаясь от Иванова к дальней стенке. — Тот хороший был, а этот плохой. Этот гангстер! Тот нас жалел, а этот заставлял его нас связывать и пальцы отрубил!

— Я отрубил?! — совсем ошалел Иванов.

— Ты!.. Он! Мы точно знаем! А когда тот не хотел его слушать, этот его бил. По лицу. И еще пинал...

Тут свидетели маленько приврали, что было простительно, если вспомнить, что им пришлось пережить.

— За что вы били своего соучастника? — спросил следователь.

— Я не бил!

— А свидетели утверждают, что били!

Иванов аж задохнулся от обиды. Ну что за дураки — ничего не понимают! Им говорят, что не бил, а они бил! Ну как им объяснить?

— Понимаете, он сам мне сказал... Я руки выставил, а он — раз, ударился об них и отлетел, — понес уже совершенную чушь Иванов.

Многие из находившихся в кабинете полицейских заулыбались.

— Ах, вот в чем дело! Это, оказывается, не вы его избивали, это он вас избивал — ударами лица по кулакам? — не удержался, съязвил Пьер.

— Ну да, конечно! — обрадовался, что его наконец. поняли, Иванов.

Кто-то за спиной следователя прыснул в ладонь. Ну фантазер! Это ж надо такое придумать!

— А потерпевшего на четвертом этаже кто застрелил?

— Тоже он!

— А двух потерпевших до него?

— Снова он.

— Да? Но отпечатки пальцев там нашли почему-то ваши! А пули, извлеченные из тел погибших, были выпущены из пистолета, из которого вы впоследствии убили пятерых полицейских и которым, по показаниям свидетелей, грозили своему соучастнику!

— Я?!.

— Вы! И еще вас опознала женщина, у которой вы убили мужа через окно спальни и которая видела вас болтающимся на веревке, спущенной с крыши, с пистолетом в руке! — уже почти кричал Пьер.

— Да вы что? — искренне удивился Иванов.

— Или вы опять скажете, что это не вы?

— Не я.

— А кто?

— Товарищ Максим.

“М-м-м”, — как от зубной боли замычал Пьер Эжени.

— Ну нельзя, нельзя быть таким идиотом!.. Вам доказательства предоставляют — акты экспертиз, свидетельские показания... Десятой части того, что мы имеем, будет довольно любому суду для вынесения обвинительного приговора! Ну почему, почему вы отрицаете очевидные вещи? Почему вы упорствуете?

— Потому что... потому что я не убивал! — честно сказал Иванов. И на глаза его навернулись слезы.

Пьер Эжени схватился за голову, хотя с большим удовольствием схватил бы за глотку Иванова.

— А пять трупов возле казино, убитые из оружия, на котором найдены отпечатки ваших пальцев!.. — наступая, быстро проговорил Пьер. — Это, конечно, тоже не вы?

— Конечно, не я! — уверенно заявил Иванов.

— А кто же на этот раз? Кто?!

— Маргарита! — честно признался Иванов.

— Женщина? Женщина застрелила пять мужчин из пистолета, который держали вы?

— Ну да, она, Маргарита, — кивнул Иванов.

— Кто она такая?

— Моя жена.

— Погодите, как жена? — вновь поймал Пьер подозреваемого на несоответствии. — Ведь ваша жена, кажется, живет в России!

— Да нет, в России другая, — попытался объяснить Иванов.

Присутствующие полицейские оживились.

— Какая другая? — спросил Пьер, уже не допрашивая, уже просто удивляясь.

— В России та — прежняя...

— Так у вас что — две жены?

— Выходит, так, — скромно согласился Иванов. Пьер обессиленно упал на стул.

— Полицейских убивал не он, а Максим, тех, что до полицейских, тоже не он — тоже Максим, тех, что до Максима, тоже не он — Маргарита... А он сам ангел с крылышками, который при этом имеет двух жен...

Совершенно нормальный дурдом!..

— Слушай, ты, гад! Ты чего их изводишь!.. — возмутился от себя переводчик, пожалев французскую полицию. — Ты чего плетешь!

— Да ничего я не плету, я правду говорю... — окончательно расстроился Иванов.

Пьеру Эжени принесли воды, сигарету и рюмку коньяку. Он выпил воду, коньяк и выкурил сигарету. И продолжать допрос отказался.

— Все, я больше не могу. Пусть кто-нибудь другой.

— Хорошо, допустим, здесь вы никого не убивали, — сказал другой следователь. — Согласен. Но там, в России, там вас разыскивают за убийство тридцати потерпевших...

Кто-то из полицейских поперхнулся и закашлялся.

— Тридцати, тридцати, — повторил следователь. — Ну не станете же вы утверждать, что их тоже не убивали ?

— Конечно, не убивал! — заверил присутствующих Иванов.

— Что — ни одного?!

— Ни одного! Я никого пальцем не тронул...

— Редкая сволочь! Просто первый раз таких вижу! — сказал следователь по-французски, попросив это не переводить. — Маньяк и сволочь! Надо было его еще там пристрелить.

— Стоп! — развел противников по углам очухавшийся Пьер Эжени. — Так мы ничего не добьемся. Давайте с самого начала...

С начала так с начала. И Иванов стал рассказывать с начала.

Про то, как пришел к любовнице, куда чуть позже пришел еще один любовник, и он был вынужден залезть в шкаф, где сидел, когда в квартиру вломились какие-то вооруженные люди и всех убили и сами погибли. А милиция подумала, что это он. А на самом деле не он. И своего приятеля, которому спилили зубы, тоже не он. И на Северной не он. И уголовников на Агрономической тем более не он...

Полицейские слушали Иванова, раскрыв рты, как Шехерезаду, рассказывающую сказки тысяча и одной ночи. Это же надо такого напридумывать и ни разу не сбиться!

— А почему вы убивали тех, которых не убивали? — спросил Пьер Эжени. — Какие были мотивы?

— Золото, — просто сказал Иванов. Полицейские переглянулись. Ну конечно, какая сказка без золота.

— Да нет, не в том смысле, что золото, а в смысле золото партии, — понизив голос сообщил Иванов.

— Какой партии? — также сойдя на шепот, спросил Пьер Эжени.

— КПСС, — уточнил Иванов.

— И много у них золота? — все так же заговорщиц — ким тоном поинтересовался Пьер.

— Не знаю... Я снял четыре с половиной миллиарда долларов.

— Вы сняли? — уже совершенно не удивился Пьер. — Четыре с половиной миллиарда... А почему не десять? Почему так мало?

— Там больше не было, — развел руками Иванов.

— А где они, эти деньги? У вас?

— Нет. Ну то есть считается, что как будто у меня, а на самом деле не у меня.

— Ну да... То есть снова вы, хотя не вы? Как с полицейскими? — понятливо закивал Пьер.

— Ну да, — согласился Иванов. — Убивал не я и снимал не я.

— Четыре с половиной миллиарда? — еще раз уточнил Пьер.

— Четыре, — подтвердил Иванов.

— И жены у вас две?

— Как бы две.

— Мне все ясно, — сказал Пьер.

И вызвал психиатрическую бригаду...

Людям в белых халатах Иванов тоже рассказал чистую правду — про то, что пришел к любовнице, что забрался в шкаф, что никого не убивал, что снял в швейцарском банке четыре с половиной миллиарда долларов и имеет двух жен...

— Ну, вообще-то, говорит он складно, — заметили врачи. — И довольно разумно. Потому что, если бы у него была мания величия, то, по всей вероятности, он утверждал бы, что это именно он убил шестьдесят человек, а он, наоборот, утверждает, что не он. Правда, шестьдесят человек... Это, конечно, цифра несуразная...

— А деньги? Четыре с половиной миллиарда?..

— Да, наверное... Но, с другой стороны, он же не утверждает, что они принадлежат ему и что он, к примеру, хочет купить на них Тихий океан или Луну и, значит, вряд ли это шизофрения... Разве только мания преследования ?..

— Какая мания преследования — он убил шестьдесят человек! — вскипел Пьер Эжени.

— Шестьдесят? — как-то очень заинтересованно спросили врачи. — Он?

И показали на смирно сидящего и растерянно хлопающего глазами Иванова.

— Шестьдесят, шестьдесят! — горячась повторил Пьер. — Вернее, шестьдесят одного! И именно он! А может, больше, гораздо больше! Потому что это страшный человек! Однажды он убил четырнадцать человек. Единовременно.

— Он? — опять показали психиатры на Иванова. И внимательно посмотрели не на Иванова, посмотрели на Пьера.

— Он! Хотя по нему не скажешь. А еще он требовал привести к нему президента Франции, чтобы пристрелить. А я, дурак, не поверил. А теперь верю!.. Он хотел убить нашего с вами президента! Бах — и все...

— Он — президента?! — в третий раз посмотрели на Иванова врачи.

— Он, он! — лихорадочно закивал Пьер. — Потому что никогда не убивал президентов! А я его поймал. Я! Именно я!.. На свою голову!..

И со злости даже по лбу себя хлопнул!

Психиатры переглянулись. Быстро о чем-то пошептались и сказали что-то медсестре. Та полезла в медицинскую сумку.

Пьер Эжени заметил вытащенный шприц и сник.

— Ладно, все, спасибо, — сказал он. — Я понимаю, что все, что вы здесь услышали, звучит сумасшедшим бредом. Это действительно похоже на бред... Но это правда.

— И все же вы бы зашли к нам, — сказали на прощание психиатры. — С такой работой...

— Зайду, обязательно зайду, — пообещал Пьер Эжени.

Но пошел не в больницу, пошел в русское консульство к своему приятелю и консультанту по России Константину. Потому что с русскими, наверное, могут разобраться только русские.

— Ха! — быстро все понял Константин. — Вы что, ему поверили? Да он просто Ваньку ломает... Это выражение такое, которое обозначает, что он вас за нос водит. Ну то есть обманывает.

— Почему ты так решил? — чуть даже обиделся Пьер.

— Потому что невооруженным глазом видно! Он же анекдоты вам травит — про мужа, жену и любовника. У нас же там, в России, половина анекдотов про это.

* * *

Джон Пиркс срочно вылетел в США.

— Бумагами его не вытащить! — категорически заявил начальник Восточного сектора. — Этот Иванов им, видно, здорово насолил, и так просто они его не отдадут.

— А если надавить на высшем уровне?

— Может, еще шестой американский флот туда по — слать? Нам теперь чем меньше начальство тревожить, тем спокойней. Зачем лишний раз волну гнать, напоминая о провале операции “Гамбит-2”?

— Это верно.

— Поезжай туда сам и попробуй утрясти дело по-тихому. Если не удастся — потроши Иванова на месте. Бумаги мы тебе выправим такие, что отказать тебе они не смогут...

— А дальше?

— А дальше посмотрим...

И ответственный чиновник Минюста США Джон Пиркс срочно вылетел в Европу.

 

Глава 53

В последнее время к Пьеру Эжени зачастили гости.

— Европейское информационное агентство, — с апломбом представился по домофону очередной визитер, предъявив глазу видеокамеры бумаги на незнакомом языке, распечатанные на скверном ксероксе.

— Какое Европейское? — переспросил Пьер, потому что не слышал ни о каком таком агентстве.

— Не ваше Европейское... — слегка стушевался незнакомец. — Наше Европейское. Русское.

Хотя какое может быть русское — если Европейское, то и значит Европейское! Европа, она одна...

— Тогда уж, скорее, Азиатского, — предложил свой вариант названия Пьер Эжени. — Россия ведь, кажется, находится больше в Азии, чем в Европе?

— Ну да, — мялся представитель самозваного агентства. — Но все же позвольте задать вам несколько вопросов?

— Мне жаль, но по поводу Иванова я ничего сказать не могу, — попрощался Пьер Эжени.

— А как вы... Как вы догадались?.. — совсем растерялся не допущенный в дом незнакомец...

Догадаться было несложно, так как это был четвертый журналист из России, которого интересовал Иванов. И все они, как один, представлялись руководителями Европейских и Мировых агентств и предлагали платить рублями.

Пьер спустился в гараж, сел в машину и выехал на улицу. Где чуть не врезался в бок микроавтобусу.

— С дороги! — сигналил и махал рукой Пьер. Но микроавтобус оставался на месте. А к дверцам с двух сторон бежали молодые, дорого одетые ребята.

— Мы хотим у вас кое-что узнать, — на ужасном французском языке кричали они через окна.

— Вы русские журналисты? — догадался Пьер Эжени. Парни растерянно закивали.

— Хотите узнать про Иванова? Снова закивали.

— И предлагаете рубли?

— Нет, нам удобнее доллары, — обрадовались парни.

И замахали в воздухе пакетом, в котором сквозь пленку просвечивали пачки долларов.

Одного вида пакета с долларами было довольно, чтобы Пьеру навсегда потерять работу.

— Нет, нет, не надо! — закричал Пьер, испуганно мотая головой. И, сдав назад и сминая клумбу, вырулил на дорогу. Парни бежали рядом, стучали в стекла и о чем-то кричали.

— Нам только с ним поговорить!..

Днем позвонил русский приятель Константин.

— Надо бы увидеться, — сказал он.

— Приходи ко мне на работу, — предложил Пьер.

— Нет, на работу не хочу, давай встретимся где-нибудь на нейтральной почве.

Раньше Константин никогда не предлагал встречаться где-нибудь, кроме работы. Раньше Пьер предлагал.

Все это было странно...

Но стало еще более странно, когда они сели за столик и Константин, остановив Пьера, сделал заказ.

— Сегодня угощаю я!

— Ты получил повышение по службе? — пошутил заинтригованный Пьер.

— Ага... Держи карман шире!..

— Зачем карман шире? — не понял Пьер.

— Так говорят у нас, когда ничего не светит. И мне не светит! Я как сидел в вашем паршивом Париже, так и буду сидеть до самой пенсии.

— Париж паршивый? — не поверил Пьер, памятуя, что Париж называют столицей мира.

— Ну конечно!.. Мне бы лучше куда-нибудь в Азию или на худой конец в Африку.

— Разве Африка лучше Парижа? — поразился Пьер.

— Хуже, конечно, но там бы я толкнул партию танков или ракет какому-нибудь шейху или вождю племени, купил акции “Майкрософт” и жил на проценты в полное свое удовольствие. Не исключено, что в Париже. А здесь, да на моей должности, капиталов не сколотишь.

Пьер посочувствовал неудачливому дипломату.

Но сочувствия тому было мало.

— Кстати, ты мне можешь помочь, — сказал Константин.

— Поехать в Африку?

— Нет, заработать в Париже.

И Константин махнул кому-то рукой.

Обычно после этого появлялась “случайно проходившая мимо жена”. Но на этот раз появилась не жена.

К столику подошел и, не здороваясь и не спрашивая разрешения, плюхнулся в кресло крепкого вида мужчина с синими рисунками татуировок на руках.

— Мой русский друг, — представил его Константин.

— А этот фраер нас не заложит? — спросил мужчина по-русски, беспокойно оглядываясь по сторонам.

— Он сердечно приветствует вас, — перевел Константин и улыбнулся.

Пьер кивнул в ответ и тоже улыбнулся.

— Короче, скажи ему, что, если он сдаст нам Иванова, мы отстегнем ему кучу бабок, — вновь открыл рот мужчина.

Пьер расслышал имя “Иванов” и напрягся.

— Он поздравляет вас с поимкой русского гангстера Иванова, — перевел Константин.

Пьер чуть успокоился. И зря успокоился.

— Кто он, этот твой друг? — поинтересовался он.

— Вообще-то бандит, — ответил Константин. — Русский бандит. Но в данном случае чрезвычайный и полномочный посол.

— Чей?

— Папы, — без запинки ответил Константин вначале по-русски, потом по-французски.

— Папы, Папы, — закивал мужчина с татуировкой.

— Его послал сюда отец? — наивно удивился Пьер.

— Будем считать, что так, — туманно ответил Константин. — Будем считать, что они из одной семьи и у них случилось горе.

— Какое? — из вежливости спросил Пьер.

— Большое. У них замочили... в смысле убили кое-кого из членов семьи. Иванов убил.

— Иванов, Иванов! — подтвердил мужчина, потирая палец о палец. — Папа сказал, что отстегнет любые бабки.

— Теперь они кровники, — объяснил Константин. — Есть у нас такой дикий обычай — отвечать смертью на смерть.

— Так он приехал сюда убить Иванова? — заинтересовался Пьер.

— Нет, выкупить его. У тебя выкупить. За очень хорошие “бабки”. Так у нас называют деньги.

— Да ты что! — возмутился и испугался Пьер. — Я полицейский!

— Ну так поэтому к тебе и обратились. У тебя товар — у них деньги, можно провернуть неплохую сделку, — и Константин по-приятельски хлопнул Пьера по плечу.

Эти русские чего-то не понимали.

— Меня уволят с работы! — попытался объяснить Пьер.

— Да и хрен с ней, с такой работой, — успокоил Константин. — Эти тебе заплатят больше. Эти тебе заплатят столько, что хватит до конца жизни. Часть заплатят прямо сейчас, как только высокие договаривающиеся стороны придут к согласию.

— Нет, — решительно сказал Пьер. И встал.

— Он что — ломается? Цену набивает? — забеспокоился “сын” Папы.

— У них тут не принято брать взятки, — объяснил по-русски Константин.

— Чего?.. Кончай пургу гнать! Чтобы мент — и в лапу не брал?! Зачем тогда ему работать!

Пьер попытался уйти, но Константин поймал его за рукав и потянул вниз.

— Хорошо, можешь не отдавать. Можешь его сам... При попытке к бегству. Это будет дешевле, но будет тоже неплохо.

— Я же сказал — нет! — повторил Пьер.

— Ты пойми, больше такого случая не представится, ни у тебя, ни у меня, — горячо убеждал Константин. — Срубим “бабки” по-легкому... ну то есть получим хорошие дивиденды... и все будет тип-топ...

Пьер вырвал руку и, сопровождаемый удивленными взглядами, быстро пошел к своей машине.

И что это всем вдруг понадобился этот Иванов? Ну просто всем...

 

Глава 54

Генерал Трофимов ожидал аудиенции Большого Начальника, ожидал в предбаннике. Не в смысле в комнате ожидания в приемной, а в натуральном предбаннике, который перед дверью в баню.

Он сидел за деревянным столом на скамейке и ждал, когда его вызовут. Уже более четверти часа ждал...

Внимания на него никто не обращал.

Туда-сюда сновали с полотенцами, обмотанными поперек бедер, с вениками, шайками и кейсами в руках молодые люди. Они ныряли в жар парилки и тут же выскакивали обратно — с пустыми руками или заталкивая в папки какие-то бумаги.

Потом из парилки выскочила стайка длинноногих девиц и, подгоняемая голыми, с кожаными кобурами под мышками телохранителями, визжа побежала в сторону бассейна, с ходу прыгнула в воду и стала плескаться и брызгаться, словно малые дети.

Прошло еще несколько минут...

Из-за двери высунулся мокрый Петр Петрович, увидел генерала Трофимова, поманил за собой.

— Пошли.

И нырнул обратно за дверь.

Генерал встал и, недоумевая, шагнул в парилку. Как был шагнул, в парадной форме. В лицо ему ударил сухой жар. Откуда-то сверху донесся разморенный голос.

— А-а, пришел... Давай его сюда.

— Чего стоишь — иди, — подтолкнул генерала в спину Петр Петрович.

И генерал полез по ступенькам вверх, в самый жар.

Ситуация была странная и была дурацкая — боевой генерал в форме в бане карабкается по мокрым ступеням... Но, наверное, так все и было задумано — было задумано унизить его, указать ему на его место. На место слуги.

Послать бы их всех подальше!.. Но нельзя. Из-за семьи нельзя!

Генерал добрался до верха и увидел возлежащее на полке распаренное тело Большого Начальника.

— Привет, — сказал тот. И небрежно протянул руку.

Генерал протянул навстречу свою.

— Ну что там у тебя?

— Иванова взяла французская полиция.

— Знаю, — поморщился, как от зубной боли, Большой Начальник. — Знаю, что он сидит в Париже. И очень плохо, что в Париже. Потому что должен здесь.

— Перехватить его не было никакой возможности, — чувствуя, что начинает оправдываться и злясь от того, что оправдывается, сказал генерал. — Теперь вытащить его нашими силами будет затруднительно.

— Что предлагаешь?

— Потребовать его выдачи.

— Основания?

— Он наш подданный и большую часть преступлений совершил на территории России. Юридически мы имеем право требовать его экстрадиции.

— Что еще?

— Можно попытаться продавить этот вопрос через каналы МИДа.

— Все?

— Хорошо бы еще задействовать личный ресурс...

На личный ресурс были наибольшие надежды. Потому что личный ресурс — это когда Большие Люди по эту сторону границы водят дружбу с такими же людьми по ту ее сторону и могут запросто, по-приятельски, позвонить домой какому-нибудь министру или спикеру, поинтересоваться их здоровьем и попросить о не — большом одолжении в обмен на признание царских долгов или беспошлинную продажу пары миллионов кубометров газа.

— Ладно, попробуем, — согласился Большой Начальник. — А ты на всякий случай подумай, как его можно оттуда вытащить по-другому.

— Если по-другому, то только силой, — ответил генерал, потому что никаких других возможностей не видел.

— Значит, подумай, как силой! На то ты и генерал! Все, иди...

Генерал Трофимов сполз вниз и, задыхаясь от жары и злобы, выскочил в предбанник. Навстречу ему, все так же визжа и разбрызгивая во все стороны капли воды, бежали загоняемые телохранителями в парилку голые девицы. Теперь услуживать Хозяину предстояло им. А генерал все, генерал свое уже отработал. Сполна отработал...

 

Глава 55

Ответственный чиновник Минюста США Джон Пиркс тоже обивал пороги кабинетов, тоже по поводу Иванова и тоже безрезультатно.

— Но афроамериканка! — горячился он. — Ладно бы это было уголовное дело... Но это больше, чем уголовное дело, потому что белый изнасиловал не белую, а изнасиловал афроамериканку, что можно квалифицировать как расовую дискриминацию. А это в Америке очень серьезное преступление!

— А здесь он убил полицейских. Французских полицейских! — возражали французы. — Что не менее серьезно!

И отказывались выдать Иванова до суда.

Джон Пиркс обегал все возможные и невозможные инстанции и сдался.

— Ну тогда хотя бы разрешите провести предварительные допросы здесь, у вас. А потом разберемся.

— До завершения следствия не имеем права.

— Ну два допроса!

— Нет.

— Ну один!..

Отказать союзнику было труднее, чем отказать русским. Тем более такому высокопоставленному и такому настырному чиновнику.

— Хорошо, мы попробуем сделать для вас исключение...

Допрос разрешили, но только один допрос, и только в присутствии представителей французской полиции, которые должны были следить за соблюдением законности.

— У вас шесть часов, — предупредили Джона Пиркса.

— Почему так мало? — возмутился он.

— У нас допросы свыше шести часов в день запрещены. Это может плохо сказаться на здоровье преступника.

Вот придурки! Знали бы они, как допрашивали американцы пленных вьетнамцев. Очень результативно допрашивали!.. Но здесь, на чужой территории, выбирать не приходится. Приходится подчиняться.

Джон Пиркс срочно вызвал из США бригаду специалистов. В их ведомстве давно уже не проводили подобные мероприятия в одиночку — на допрашиваемого наваливалась чуть не дюжина следователей и узких специалистов, которые постоянно сменяли друг друга, чтобы выдержать жестко задаваемый темп беседы.

В таком темпе и начали — набились в кабинет так, что не протолкнуться, усадили Иванова на жесткий стул, обступили со всех сторон, чтобы невозможно было угадать, кто будет говорить следующим, и задали первый вопрос...

— Вы Иванов? — сказал, как выстрелил, дознаватель справа.

— Ваша фамилия Иванов? — быстро перевел привезенный с собой переводчик.

— Иванов, — ответил утвердительно Иван Иванович.

— Где и когда родились? — задал вопрос с другой стороны другой следователь.

— Девятнадцатого мая...

— Как звали вашего прадедушку?

— Кажется, Федор Петрович.

— В каком городе он родился?

— В Таганроге.

— А ваша прабабушка?..

Если Иванов был не Ивановым, а был кем-то другим, то рано или поздно он должен был ошибиться. Потому что ни одну легенду невозможно вызубрить так, чтобы что-нибудь не перепутать.

— Вашу троюродную тетку зовут Зина?

— Нет, Зоя.

— Вы служили в КГБ, ФСБ, ГРУ или других спецслужбах? — наклонившись сзади, прокричал в самое ухо третий следователь.

Допрашиваемый вздрогнул от неожиданности.

— Нет, никогда.

— Кем были в армии?

— Я не был в армии.

— В каком городе родился ваш прадедушка? — повторил вопрос первый следователь.

— Но я уже говорил...

— Скажите еще раз. Только быстрее, без пауз!

— В Таганроге.

— Ваше звание? — громко, глядя прямо в глаза, спросил первый следователь. — Капитан, майор, подполковник?..

— МНС, — растерянно признался Иванов.

— Что это? — оживились следователи.

— Младший научный сотрудник, — расшифровал Иванов.

Следователи разочарованно переглянулись.

— Вы сказали, что бывали в гостях у своей бабушки в Омске. Опишите, как там выглядит привокзальная площадь...

Перед Ивановым и перед следователями, раскрыв на коленях ноутбуки, сидели два психолога, которые делали частые пометки, оценивая адекватность ответов допрашиваемого.

— Так как звали вашу троюродную тетку?..

Через полчаса объявили технический перерыв.

— Ну что? — поинтересовался Джон Пиркс у следователя, в обязанности которого входило выявлять несоответствия в ответах допрашиваемого.

— Пока без ошибок. Пока все сходится.

— А что у вас?

— Он сильно нервничает, — ответили психологи. Ну то, что нервничает, было видно и так, невооруженным глазом.

— Еще?

— Что либо более определенное пока сказать трудно, — развели руками психологи. — Он производит довольно странное впечатление. Двоякое впечатление. С одной стороны, он очень прост... С другой... — может быть, слишком прост.

— Как это понять? — насторожился Джон Пиркс.

— Алгоритм его поведения и совокупность реакций на вопросы — мимика, жесты, интонации, качество ответов — позволяют предположить недостаточный интеллектуальный уровень... Недостаточный с точки зрения соответствия уровню совершенных им деяний.

— То есть он либо дурак, либо старается казаться дураком? — поставил вопрос ребром Джон Пиркс.

— Скорее можно предположить, что старается, — осторожно ответили психологи. — Если исходить из того, что он переигрывает. Но окончательный ответ можно дать только после специальных исследований, потому что мы имеем дело с чужим, воспринимаемым нами через посредничество переводчика языком и имеем слишком мало времени...

Изображает недоумка, но в ответах на вопросы проколов не допустил... Значит, либо это очень хорошо проработанная легенда, либо, что более вероятно, в легенде использованы фрагменты реальной биографии.

Ну ничего, это еще не конец, это только прелюдия... Прогоним его через детектор лжи и сравним результаты. Если итоги тестирования и мнение психологов совпадут, то...

— Готовьте полиграф, — приказал Джон Пиркс.

Быстро развернули полиграф, усадили Иванова в рекомендованную позу, натянули на голову шапочку, в которую были вмонтированы датчики, перехватили вокруг туловища, затянули на груди специальный ремешок, обернули кончики пальцев “липучкой”, надули на правой руке манжет, точно такой же, какой используется в тонометрах...

— Можно работать, — сообщил оператор детектора лжи, которого все называли “доктор”. Начали издалека.

— Вы в подростковом возрасте писались в постель? — спросил один из следователей. Но не так, как раньше, спросил, а очень доброжелательно спросил.

— Нет, — уверил всех забеспокоившийся Иванов. Полиграфолог сделал на экране какую-то пометку.

— Вы когда-нибудь подглядывали за голыми женщинами?

— Нет, никогда.

Новая отметка.

— Вы сбегали с уроков в школе?

— Обманывали родителей или учителей?

— Воровали?..

Ответы на заданные вопросы позволяли задать масштаб реакций объекта на правду и ложь. Закрепленные на теле датчики регистрировали частоту и ритм сердечных сокращений, объем вдыхаемого-выдыхаемого воздуха, напряженность мышц, электропроводимость кожи и еще несколько психофизиологических параметров, которые изменялись в зависимости от степени волнения испытуемого. Специалисты называют такую процедуру калибровкой.

— Вы изменяли жене?

— Вводили в заблуждение налоговые службы при заполнении декларации?..

По экрану ноутбука быстро бежали разноцветные, вздрагивающие при каждом вопросе, мечущиеся вверх и вниз линии.

— Вы когда-нибудь ненавидели человека до такой степени, что хотели его убить?

— Вы употребляли наркотики?..

Джон Пиркс безоговорочно верил детектору лжи, потому что имел возможность наблюдать его в действии. И, что гораздо хуже, имел возможность испытать его на себе, потому что всех работников ЦРУ периодически проверяют на детекторе. Эту машинку обмануть было невозможно. Эта — машинка раскалывала даже самых виртуозных лгунов, потому что даже самые гениальные лгуны не умеют управлять потоотделением и частотой сердечных сокращений.

— Я готов, — сообщил “доктор”. На чем безобидные вопросы закончились. И начались обидные.

— Вы преступник?

— Нет.

— Вы убивали когда-нибудь людей?

— Что вы!

— Отвечайте только “да” или “нет”.

— Нет!

— Вы работали в министерстве обороны, КГБ, ФСБ, ГРУ, внешней разведке, других спецслужбах?

— Нет!

— Ваше воинское звание майор?

— Какой майор, я никогда...

— Отвечайте только да или нет.

— Нет.

— Вы хорошо стреляете из пистолета?

— Нет.

— Вы знаете кого-нибудь из сотрудников КГБ, ФСБ, ГРУ, внешней разведки?

— Сколько раз вам можно!..

— Да или нет.

— Нет!

— Вы имеете правительственные награды?

— А золотой значок ГТО считается?

— Отвечайте только да или нет?

— Тогда да!..

Через три часа опрос был закончен.

Джон Пиркс напряженно наблюдал за оператором полиграфа, который обсчитывал результат. То, что Иванов солгал, и солгал не однажды, было понятно — все врут, но важно было знать, в какой группе вопросов процент лжи будет максимальный.

Полиграфолог стучал по клавишам, отдувался, массировал пальцами виски, снова стучал и снова отдувался.

— Странно, — тихо бормотал он. — Очень странно... Вот здесь... И здесь тоже...

— Что, что такое? — не выдержав, спросил Джон Пиркс.

— Может, это программа сбоит? — сам себя спросил полиграфолог. — Ну-ка, идите сюда.

Джон Пиркс подошел. “Доктор” нацепил ему на палец прищепку.

— Вы изменяли жене? — спросил он, не отрывая глаз от экрана.

— Нет, — солгал Джон.

— А способны предать интересы Америки, если вам предложат деньги?

— Какие? — автоматически уточнил Джон Пиркс. Но тут же поправился. — Нет, конечно!

— Ну вот же, — показал полиграфолог на заметавшиеся разноцветные линии. — Явная ложь.

— А у него? — спросил Джон Пиркс.

— А у него все ложь!

— В каком смысле?

— Во всех смыслах — он врет в каждом ответе.

— И в первом тоже? — поразился Джон Пиркс. Оператор вернулся к началу теста.

— И в первом тоже.

Первый вопрос касался фамилии испытуемого.

— То есть ответив утвердительно на вопрос: Иванов он или нет, он солгал. Из чего следует, что он не Иванов? — напряженно спросил Джон Пиркс.

— Ничего из этого не следует, — разочаровал его полиграфолог. — Стопроцентной лжи не бывает. Программа построена так, что десятая часть вопросов двойного истолкования не имеет. Например, вот этот — двадцать второй — ваш пол.

— И что он ответил?

— Ответил, что мужской. А полиграф показал, что он врет!

— Может, он этот... трансвестит, — предположил Джон Пиркс.

— А здесь, — ткнул пальцем в опросник “доктор”, — здесь спрашивается, хочет ли он получить в подарок миллион долларов. Он ответил — да, а машина показала, что нет.

Это уже был точно абсурд. По крайней мере с точки зрения американца абсурд.

— И дальше... — продолжал показывать полиграфолог. — И вот здесь... Он врет в каждом вопросе! Ну просто в каждом!

— Зачем? — спросил Джон Пиркс.

— Ну откуда я знаю!.. — всплеснул руками оператор. — Правда, когда я учился, нам говорили, что существует такой, правда, чисто теоретический способ обмануть машину.

— Так, так!.. — заинтересовался Джон Пиркс. — И что для этого нужно делать?

— Нужно бояться. Беспрерывно бояться. Фоном бояться... Ведь по сути полиграф регистрирует психофизиологические реакции организма на стресс, вызванный тем, что человек слышит неприятный или опасный для него вопрос. Но если человек вызывает такое состояние изначально, то картинка неизбежно смазывается, потому что никаких колебаний в параметрах состояния не будет, будет бесконечный пик. Так, например, невозможно исследовать индивидуума, который только что испытал сильное нервное потрясение.

— То есть если заставить себя бояться, то на этом фоне уловить реакцию на опасный вопрос будет невозможно? — уточнил Джон Пиркс.

— Совершенно верно, — согласился оператор детектора лжи. — Хотя представить человека, который способен управлять своими эмоциями до такой степени, чтобы заблокировать полиграф... Представить такое крайне трудно. Просто невозможно!..

Джон Пиркс взглянул на испуганно сжавшегося в кресле Иванова.

Действительно трудно. Очень трудно... Но, кажется, придется...

— Спасибо доктор, — поблагодарил Джон Пиркс. — Вы свободны.

И когда полиграфолог ушел, подозвал к себе следователей.

— Все, — сказал он. — Можно считать, что научные методы себя исчерпали. Дальше будем действовать иначе. Будем действовать, как в боевых условиях. Как во Вьетнаме!.. Всем все ясно?

— Ясно! — ответили следователи.

И тоже посмотрели на Иванова. Даже как-то с сочувствием посмотрели. Потому что, если как во Вьетнаме, то он скажет все, потому что не только он скажет — любой скажет!.. Теперь — скажет!..

 

Глава 56

И кто бы мог подумать, что рядовой, пусть даже убивший полсотни людей урка станет причиной дипломатической войны на самом высоком уровне!..

Вначале в министерство внутренних дел Франции пришло поздравление в связи с успешным завершением — почему-то — совместной операции по поимке особо опасного преступника... Совместной, возможно, потому, что за атакующими цепями французских полицейских, штурмующих русского гангстера, наблюдала представительная делегация российского МВД.

Кроме того, в поздравлении высказывалась надежда, что впредь контакты полицейских двух стран станут еще более тесными, для чего предлагалось сделать поездки российских милиционеров в Париж доброй, по возможности ежемесячной, традицией...

На чем обмен любезностями закончился. Потому что в следующем письме министр внутренних дел потребовал выдать принадлежащего России преступника Иванова, грозя в противном случае не посылать русских милиционеров в Париж.

Французский коллега ответил, что рад бы всей душой, но не может, так как гражданин России Иванов совершил ряд преступлений на территории Франции и поэтому в соответствии с французскими законами должен предстать перед французским судом.

Но тогда все российские убийцы, насильники и изменники станут убегать во Францию, совершать там мелкие правонарушения, чтобы таким образом избежать наказания в своей стране, предупредил российский министр.

— Одно дело, мелкие правонарушения и совсем другое — убийство пяти полицейских! — справедливо возразил французский министр.

— В таком случае мы перестанем принимать обратно в Россию высланных из Франции русских проституток! — пригрозила российская сторона.

— Тогда мы будем отправлять их на Украину, а дорогу в Россию они сами как-нибудь найдут, — быстро нашлись французы.

На чем переписка силовых министров зашла в тупик. И за дело взялись дипломаты.

— Верните нам Иванова! — по-хорошему попросил российский МИД.

— На каком основании? — потребовали разъяснений их французские коллеги.

— На том, что он гражданин России, которая, имея территорию, равную одной шестой суши, не может себе позволить разбрасываться людьми, пусть даже такими.

— Если бы он был просто гражданин, мы бы отдали. Но он не просто, — отказали французы.

— Тогда отдайте как не просто... Как опасного преступника, совершившего на территории суверенной России ряд особо тяжких преступлений, — ответили российские дипломаты нотой, ссылаясь на параграфы международных соглашений.

— Но у нас тоже тяжких! — возразили французы, ссылаясь на другие параграфы тех же самых соглашений.

— С вами мы как-нибудь договоримся, — пообещали российские дипломаты.

— А как же тогда быть с американцами? — поинтересовались французы. — Они тоже требуют выдачи Иванова, который, не будучи на территории США, но имея контакты с подданными данной страны, изнасиловал пожилую негритянку, оскорбил действием полицейского и нанес урон обороноспособности Нового Света.

И как быть с швейцарцами и немцами, где русский Иванов тоже успел отличиться?..

На что русские предложили посчитать, граждан какой страны Иванов убил больше, и туда его и выдать.

Тут и считать было нечего, потому что в России жертв Иванова было больше. А раз так, то и судиться, и отбывать наказание Иванов должен на родине!

Но французы уперлись. Причем так уперлись, что просто ни в какую!

— Зачем вам Иванов? Зачем эта головная боль? Вам что, своих убийц мало? — в частном разговоре удивлялся один из российских чиновников, позвонивший своему французскому коллеге. — Отдайте нам его по-тихому, а мы вам пару шпионов вернем, которые еще со времен Советского Союза сидят.

— Это не наши шпионы, это ваши предатели. Зачем они нам теперь? — отказывался французский собеседник.

— Ну тогда просто отдайте, по-приятельски, за деньги или за нефть.

— Рад бы, но его дело наделало во Франции слишком большой шум.

— А мы вот возьмем, обидимся и закроем все представительства французских фирм в Москве, — срывался на угрозы русский чиновник.

— И оставите своих женщин без косметики и модной одежды, — не очень-то и пугался француз. — А это революционная ситуация.

Что верно — то верно. Женщин в России больше, чем мужчин, они более активны, чем мужчины, и если их оставить без косметики... Это даже хуже, чем если мужиков без водки.

— Ну сделай хоть что-нибудь, — просил, быстро остыв, русский чиновник. — А я тебе такой прием устрою... Такую баньку! Хоть даже охоту на белого медведя!

— Постараюсь, — обещал французский чиновник.

Но сделать ничего не мог.

И никто не мог.

Наверное, мог наш президент — пообещав нефть, баньку и белого медведя их президенту. Но объяснить ему, почему первое лицо государства должно хлопотать перед другим первым лицом за какого-то убийцу, было затруднительно. А вводить в курс дела рискованно.

Оставалось плюнуть на это дело и оставить Иванова в покое.

Или...

Или не оставлять. Потому что общеизвестно, что неподконтрольное течение событий имеет тенденцию развития в худшую сторону. Всегда только в худшую...

И значит, остается одно... Остается — “или”...

 

Глава 57

Возле дома старшего следователя парижской криминальной полиции Пьера Эжени снова наблюдалось оживление — на скамейке под навесом остановки городского автобуса постоянно сидели какие-то парни, которые читали один и тот же журнал. Если к ним обращались с каким-нибудь вопросом, они ничего не отвечали, испуганно переглядываясь и мотая головами, наверное, пытаясь объяснить, что они глухонемые. Но когда мимо проезжала машина Пьера, они вдруг разом вскакивали на ноги и громко кричали на непонятном языке:

— Эй, ты, стой!

И показывали на стоящий в ногах кейс.

Пьер отворачивался, делая вид, что никого и ничего не видит, и проезжал мимо.

Парни недовольно бормотали что-то себе под нос и снова садились. И сидели до вечера, до возвращения следователя домой. Вечером они снова бросались к машине, размахивая в воздухе кейсом.

Конечно, парней можно было убрать — ничего не стоило убрать, достаточно было позвонить в ближайший полицейский участок. Но там незнакомцы наверняка расскажут, кто они такие и зачем и к кому сюда приехали. Начнутся разборки, и Пьеру, вместо того чтобы нормально работать, придется писать отписки, доказывая, что он никому ни в чем не помогал, ничего не обещал, никаких денег не брал, что чист перед богом, законом и совестью.

Нет, лучше этих типов просто не замечать, тем более что границы частной собственности они не нарушают. В конце концов не вечно же они здесь будут сидеть...

Пьер не мог предположить, что эти парни были готовы сидеть здесь вечно. Не потому, что хотели, потому, что так Папа сказал... Папа сказал:

— Хоть год там торчите, но чтобы “бабки” в лапу дать!

Вот они и сидели. А этот французский мент, падла, ни в какую!.. Цену, что ли, набивает?..

Парни сидели час, два, три... Потом этих парней сменяли другие парни, которые садились на ту же самую скамейку, на той же остановке, разворачивая тот же самый журнал.

Ни тем, ни другим, ни всем прочим Папиным посыльным за границей не нравилось. Этот мир слишком отличался от того, в котором они привыкли жить. Здесь все было тихо и чистенько, так чистенько и тихо, что прежде чем выматериться или под ноги сплюнуть, надо было себя перебарывать. Парни рвались домой, но им мешал упрямый французский следак.

Ну ничего, не сегодня-завтра...

Но завтра утром французский ментяра снова воротил рожу от остановки, когда проезжал мимо. И, наверное, Папиным подручным пришлось бы пускать во Франции корни, если бы им не помог... старый, еще по Швейцарии, приятель.

— Глянь-ка, что это там за фраера маячат?

Фраерами были люди Юрия Антоновича, вернувшиеся из Москвы с новыми инструкциями и вдвое увеличившейся против изначальной суммой денег. Только они не сидели, как бездомные, на остановке, они сидели в машине. Им, так же как людям Папы, казалось самым разумным ловить Пьера Эжени возле порога его дома.

“Фраера” устроились лучше Папиных “шестерок”, они отдыхали, развалившись в удобных креслах, слушали музыку и жевали гамбургеры.

Вот, падлы, устроились, как на курорте!..

Вечером к машине следователя Пьера Эжени бросился не один, а сразу три человека с двух сторон. Не добежав до машины, они остановились.

— Тебе чего, гнида, надо? — спросил один из подручных Папы.

— Не имею чести вас знать, — ответил человек Юрия Антоновича.

— Чего?!. — с угрозой в голосе сказал “шестерка”, потому что в ответе ему почудилась издевка. — А ну, канай отсюда! Это наш мент!

— Давно ли вы стали распоряжаться чужими ментами? — вежливо спросил человек Юрия Антоновича, оглядываясь назад.

Машины с Пьером уже не было, машина давно уже заехала в гараж, но этого, кажется, никто не заметил.

— Кончай, сука, выпендриваться, — прорычал Папин “шестерка”. И запустил руку в карман. Если бы он этого не сделал, дальнейшие события могли иметь совсем другое продолжение. Но он сунул руку в карман и вытянул перо.

Человек Юрия Антоновича ткнул руку за пазуху и вытащил пистолет.

— Ах ты!.. — возмутился второй подручный Папы и тоже затолкал руки в карманы. Но вытащил не перо и не ствол, а вытащил мобильник.

— Нас фраера мочат! — крикнул он. От машины, все более убыстряя шаг, подходил второй посланник Юрия Антоновича. Тоже с пистолетом.

— В чем дело? — издалека спросил он.

— Дело в них, — показал его напарник. Папины служки щерились и рычали, как загнанные волки, показывая желтые фиксы.

— Ур-рою гнид, — хрипел один, распаляя себя и дружка. И закатывал глаза.

— Может, разойдемся миром? — внесла предложение сторона Юрия Антоновича.

Но миром дело закончиться уже не могло, потому что от ближайшего леска к ним бежала Папина братва. В руках у них отсверкивали финки и стволы.

Посыльные Юрия Антоновича, быстро оценив диспозицию, бросились к машине, но залезть в нее не успели, потому что сзади раздались выстрелы.

Истосковавшиеся по привычным развлечениям уголовники открыли ураганную пальбу.

Люди Юрия Антоновича с ходу, рыбками, занырнули под машину и, откатившись за колеса, начали стрелять в ответ. Но они стреляли более расчетливо. Наступающая на машину сторона несла потери — один из бойцов Папы упал, зажимая ладонями раненую ногу. Еще одному пуля угодила в плечо.

— Волки позорные, падлы! — кричали “шестерки” Папы, расползаясь по канавам и за урны. — Ну все, конец вам!..

Пьер Эжени поднялся из гаража в дом и услышал выстрелы. Вернее, вначале он подумал, что это не выстрелы, а что-то другое, потому что в их городке стрельба никогда еще не звучала. В маленьких городках в Европе выстрелы и даже просто крики — большая редкость, потому что ради этого — ради чистоты и порядка — люди здесь и поселяются, сбегая из грязных и шумных мегаполисов.

Но все же Пьер подошел к окну и выглянул на улицу. И увидел, как там, в добротных костюмах по грязному асфальту, ползают люди. Правые руки их были устремлены куда-то вперед и из них периодически выскакивали снопы искр.

Пьер был полицейским и был следователем и сразу все понял правильно. Он отпрыгнул от окна и побежал звонить в полицию. Потому что западный полицейский во внеслужебное время сам в драку никогда не полезет...

Бой на улице входил в свою кульминацию. Стороны сбросили опустошенные обоймы, вогнали на их место полные и вновь открыли ураганную пальбу.

Пули звонко впивались в обшивку машины, крошили стекла, рикошетили от асфальта, плющились о близкие стены. Из пробитых камер с громким шипением выходил воздух. Из продырявленного бака тонкими струйками, растекаясь по земле, бежал бензин. С секунды на секунду мог вспыхнуть пожар.

— Сейчас мы их поджарим! — уже торжествовали победу подручные Папы.

Но поджарить не успели. С двух сторон раздался быстро приближающийся вой сирен. В дело вступила третья и гораздо более могущественная сила.

— Эй вы, кончай пальбу, — прокричали из-под днища автомобиля люди Юрия Антоновича. — Сейчас сюда менты приедут!

Слово “менты” подействовало. Против ментов не грех было объединиться с кем угодно.

— Чего предлагаешь — мочить ментов? — крикнули уголовники.

— Нет, предлагаем сдаться. И предлагаем договориться.

— О чем?

— О том, что вы не знаете нас, мы не знаем вас. Что первый раз друг друга увидели.

Полицейские были уже рядом. Машины, притормаживая на полном ходу, разворачивались, перекрывая дорогу. Из них выпрыгивали и сразу ложились на землю вооруженные автоматами полицейские.

— Ладно, — согласились уголовники. — Но мы с вами еще встретимся!..

Противоборствующие стороны развели по разным машинам, отвезли в участок и стали задавать неизбежные в таких случаях вопросы.

— Кто вы?

— Русские туристы.

— А почему стреляли?

— Да мы почти и не стреляли. Так, совсем маленько... Шли себе мимо, гуляли, а тут эти, с пистолетами, — ба-бах в нас, ба-бах. Ну, мы тоже...

— А пистолеты откуда?

— Тут, недалеко нашли...

Самое интересное, что обе стороны говорили одинаково и говорили против другой стороны. Разобраться, кто из них прав, кто виноват, было невозможно.

— Но вы должны иметь к ним претензии, — настаивали полицейские.

— Кто — мы? Ничего подобного! Подумаешь, повздорили маленько, поругались. С кем не бывает!..

— Но вас ранили! — убеждали полицейские другую сторону. — Чуть не убили.

— Чего?! Кончай, начальник, дело шить — никто меня не ранил — я сам случайно на курок нажал. А этих фраеров драных я, как и тебя, первый раз вижу... Дай бог, не последний...

Свидетелей происшествия, кроме следователя Пьера Эжени, почему-то не нашлось. Все местные жители, как один, утверждали, что ничего не слышали, ничего не видели и к окнам не подходили. И отводили глаза.

По соседям Пьера Эжени успели пройтись люди Юрия Антоновича, принося извинения и компенсируя все причиненные им материальные и моральные потери. И вслед за ними прошли служки Папы, объяснив, что лучше им не рыпаться, чтобы избежать еще больших материальных и моральных потерь. И поэтому оказалось, что все потенциальные свидетели в момент происшествия крепко спали.

Что делать с русскими “туристами”, было совершенно непонятно...

Хотя на самом деле все, что с ними можно было сделать, французские полицейские уже сделали. И даже больше. Из гонки за партийным золотом на очередном, на этот раз французском этапе выбыли два претендента — Юрий Антонович и гражданин Корольков по кличке Папа.

Снова выбыли. Уже в который раз...

 

Глава 58

— Ладно, поехали... — дал отмашку Джон Пиркс. Но теперь поехали не в мягком, теперь поехали в жестком...

— За что ты убил людей на улице Агрономической? — в лоб задал вопрос первый следователь. И ткнул Иванова кулаком в лицо.

— Вы чего, чего!? — заверещал Иванов.

Присутствующие при допросе французы сделали вид, что ничего не заметили, потому что тоже имели на Иванова зуб. Да еще какой зуб!..

— Ну так за что ты убил людей на Агрономической? — повторил вопрос другой следователь. И занес для удара кулак.

— Я скажу, я скажу! Я там был, но я никого не убивал! Я пришел к своей любовнице, а потом туда пришел другой любовник, я испугался и залез в шкаф... — затянул обычную свою волынку Иванов.

— И стал оттуда, из укрытия, стрелять? — подсказал следователь слева.

— Нет, это не я! — отчаянно замотал головой Иванов. — Это другие, те, которые пришли позже и все друг друга перестреляли.

— А почему они не тронули тебя?

— Так я же в шкафу был!

— Но если ты залез в шкаф, чтобы тебя не застрелили, то, значит, ты знал, что тебя могут застрелить! — поймали следователи Иванова.

— Ну ей-богу, какие вы непонятливые! — чуть не расплакался тот. — Вовсе я не знал, что они будут стрелять. Я просто залез, потому что думал, это муж вернулся, а это не муж...

— Но на оружии остались твои отпечатки пальцев?..

Опять двадцать пять!..

— Сейчас я вам все объясню... — пообещал Иванов, — сейчас...

И далее, как водится, стал рассказывать про то, что никого не убивал на улице Агрономической, не убивал на улице Северной, пальцем никого не тронул в поселке Федоровка, не стрелял из снайперской винтовки в подручных Папы, не забивал до смерти приставленных к нему итальянских мафиози в Германии, знать не знает, кто прикончил Анисимова и пристрелил телохранителей, совершенно не виноват в смерти французских полицейских...

— А кто же их тогда всех убивал?

— Не я...

Американские следователи даже опешили от такой наглости! И, сдвинувшись, заслонили Иванова от французов спинами. Послышались короткие, глухие удары. И короткие и глухие вскрики.

— Ну так кто убивал?

— Не я! Ну, честное слово, не я...

Джон Пиркс кивнул. Один из следователей достал из-за пояса электрошоковую дубинку.

— Вы бы пока погуляли где-нибудь, — предложил Джон Пиркс французам. И вытащил из кармана пачку хороших американских сигарет.

— Ладно, но только десять минут, — согласились французы. Рядовые полицейские в отличие от их начальников общий язык находят быстрее.

Следователь склонился над Ивановым, раздался треск электрошокера, быстро оборвавшийся крик, удар упавшего на пол тела.

Иванова подняли. Повторили вопрос.

— За что ты убил людей на Агрономической, на Северной, в Федоровке и здесь, в Париже?

— Это не я!

— А кто?

— Это все они, они!..

— Кто?!

Приблизив к лицу, затрещали электрошокером, пропустив между электродами синюю молнию разрядов.

— Товарищ Максим, — назвал имя виновника его страданий Иванов. — Моя жена Маргарита... Майор Проскурин...

Майора Проскурина следователи не пропустили. За майора Проскурина они зацепились.

— Какой майор? Госбезопасности? — быстро спросили они.

— Да, да, госбезопасности! — подтвердил Иванов. — Это он всех убивал — в Федоровке, в Германии... Везде... Он!..

Следователи переглянулись. Возможно, это была удача, но, что более вероятно, их клиент таким образом просто решил избежать боли, сказав то, что от него хотели услышать.

— Откуда ты знаешь, что этот майор работал в ФСБ? — задали вопрос следователи.

— Знаю! — уверенно заявил Иванов. — Точно знаю!

— Откуда?!

— Так он же сам мне об этом сказал!

Признание звучало неубедительно.

— Тогда назови его рабочий или домашний телефон, адрес...

Иванов напрягся, вспомнил и назвал.

Не очень веря в столь быстрое признание, больше для отчистки совести Джон Пиркс попросил тут же, не откладывая в долгий ящик, зашифровать и сбросить на электронный адрес информационного отдела Восточного сектора сообщение с просьбой срочно проверить указанный телефон и проверить, работает ли в органах ФСБ майор Проскурин.

А. следователи, хотя сами уже с трудом ворочали языками, продолжали в три горла, не давая ни секунды передышки, напирать на Иванова.

— Твоя воинская профессия?!

— У меня нет воинской. У меня только гражданская.

— Какая?

— Специалист по котлоагрегатам. По котлам.

— По каким котлам? — не поняли следователи, потому что менее всего были готовы услышать про котлы.

— Ну вы же сами спросили?.. Это же моя основная работа и есть, — захныкал Иванов.

— Котлы?..

— Ну да, конечно! Я же у них там на фирме главный “ликвидатор”, — заторопился, затараторил, чтобы отсрочить пытку, Иванов. — Если, допустим, где-нибудь что-нибудь не так, ну, например, какая-нибудь опасная утечка или еще чего, то меня сразу же вызывают и срочно туда, на место, посылают, и я там по-быстрому разбираюсь, если что надо — чищу, эту опасность устраняю и еду обратно...

Но следователи его сбивчивого монолога не поняли и попросили перевести сказанное еще раз... Переводчик повторил дословный перевод. Который ничего не прояснил.

— Я не уверен, но, может быть, это жаргон, — предположил чувствующий свою вину переводчик. — Например, я знаю, что на сленге спецслужб слово “ликвидатор” обозначает киллер. Правда, так еще называли людей, устранявших последствия чернобыльской аварии, но мне кажется первое истолкование более верным.

— Так, так, — заинтересовались следователи. — Продолжайте!

— Соответственно “утечка” на языке работников спецслужб обозначает, что кто-то допустил разглашение той или иной информации, под словами “чищу” и “устраняю” можно понимать физическую ликвидацию. То есть в данном контексте эту фразу возможно прочитать следующим образом: “Я работаю киллером и срочно ликвидирую тех, кто допускает разглашение информации...”

— А как тогда понимать котлы? — попросили уточнить следователи.

— Точно сказать не могу... В их уголовном мире “котлами” называют часы. Но в данном контексте это значение не подходит. Вообще-то обычно они говорят “объект”, но иногда используют названия цветов, птиц или механизмов. Возможно, в его среде так называют людей, которые подлежат ликвидации.

— Тогда спросите у него, сколько “котлов”, с которыми он “разобрался”, было всего, — решили принять условия игры следователи.

— У-у, много!.. — похвастался Иванов. — Если все вспоминать, то, может быть, сотня, а то и больше. Я ведь рано работать начал. Вначале считал, а потом со счета сбился. У меня такие командировки бывали, что сразу по три-четыре заказа выполнять приходилось. — Это мы в курсе, — закивали следователи, обрадованные тем, что Иванов наконец разговорился, пусть даже так разговорился, на своем языке.

— Я ведь в этом деле большой специалист, один из лучших в стране...

И с этим тоже было спорить трудно.

— То есть в общей сложности вы “зачистили” более ста человек? — дружелюбно улыбаясь, спросили следователи.

— Кто это вам сказал?! — удивился Иванов.

— Так ты же сам... Только что! — возмутились следователи.

— Ничего я такого не говорил! Никого я не убивал! Это не я!..

Зря следователи подыгрывали Иванову, ничего он им не сказал, ни в чем не признался!

— Да он, похоже, над нами издевается! — вдруг сообразил кто-то. — Болтает всякую ерунду, чтобы время потянуть, чтобы получить передышку... Видно, знает, что мы шестью часами ограничены!..

Ах ты!..

Несколько минут следователи с удовольствием били Иванова по лицу кулаками, проводя акцию психологического устрашения. Могли, конечно, электрошокером, но тогда удовольствия было бы меньше...

— Ты будешь говорить? Будешь?!.

Как-будто он отказывается!

— Говори!..

И Иванов начал говорить. И такое понес!..

Вначале по большому секрету сообщил следователям, что получил в наследство от КПСС деньги — четыре с половиной миллиарда долларов, потом что имеет две жены, что путешествовал по Европе в шкафу и что в нем же плавал через океан в Америку, причем без визы...

Он их что — за недоумков держит?!

Возмущенные до глубины души следователи навалились на Иванова еще раз. И опять без электрошокера.

— Да вы что, да я же правду! — орал как резаный, плакал, разбрызгивая слезы, Иванов. — Я же как на духу! Ну честное слово!..

В дверь ломились услышавшие стенания преступника французские полицейские.

— Стойте! — остановил побоище вдруг все понявший Джон Пиркс. — Он же специально!.. Он специально вас злит, чтобы сломать схему допроса. Лучше драка, чем вопросы! Ему же выгодно, чтобы его били!..

Следователи замерли и расступились.

— Тактика у него такая — дурака изображать! Потому что с дурака спрос маленький. А ведь верно!..

— Ну-ка, выйдите все! — приказал Джон Пиркс. — Ну... быстро!..

И свирепо взглянул на своих подчиненных.

Следователи, подталкивая друг друга, стали отступать к выходу, выдавив из нее сунувшихся внутрь французов. Захлопнули за собой дверь.

— Теперь я начну говорить сам! — на плохом, но все равно понятном русском сказал Джон Пиркс. — Ты знаешь меня?

Иванов узнал его, это был американец, с которым познакомил его Папа и который попросил его застрелить какого-то человека в Германии.

— Да, — кивнул Иванов. — Узнал.

— Я правильно понимать, что ты не хочешь говорить с ними? — показал Джон Пиркс на дверь.

Иванов очень горячо закивал, потому что действительно меньше всего желал, чтобы с ним беседовали вышедшие из кабинета следователи.

Общий язык был найден. По крайней мере, так подумал Джон Пиркс. А это главное... Главное, установить контакт, и тогда договориться становится легче.

— Сейчас я хотеть говорить с тобой как мужчина с мужчина, — предложил Джон Пиркс. — Глаз в глаз!.. Я уважать сильный противник. Ты очень сильный противник. Ты герой, но у тебя нет шанса жить. Но если ты сейчас говорить правда и помогать великая страна Америка, мы будем тебя спасать.

Иванов слушал, раскрыв рот. Но Джон Пиркс не обращал внимание на его не очень умное выражение лица, он знал, что изобразить можно что угодно.

— Я задавать тебе вопрос. Ты — отвечать. Ты хочешь жить в лучшая страна Америка, на свободе?

— Да! — кивнул Иванов.

— Ты будешь говорить правда только мне один? И обещаю, что никто не будет знать, что ты здесь говорить.

— Да! — снова кивнул Иванов.

Джон Пиркс приблизил к нему свое лицо.

— Это ты убил всех?

— Нет, — хотел сказать Иванов истинную правду, но он уже говорил правду, сто раз говорил, и за это его били.

— Ты убил?

— Я, — обреченно кивнул Иванов.

И Джон Пиркс тут же отметил про себя, что не сказал, что молча кивнул и до того тоже кивал, наверное, опасаясь установленной французами прослушки. А это уже было приглашением к разговору!

— Я догадываться, — сказал Джон Пиркс. — Ты не хотеть говорить сейчас, — и многозначительно обвел взглядом кабинет, давая понять что, разделяет опасение Иванова по поводу возможной прослушки.

Иванов тоже испуганно оглянулся вокруг.

“Он понял, что я его понял!” — обрадовался Джон Пиркс.

— Ты не хотеть говорить теперь, но, наверное, ты хотеть говорить потом, — показал Джон Пиркс пальцем куда-то в сторону, в ту сторону, где, по его мнению, должен был находиться океан, а за океаном Америка. — Я правильно понимать? Да?

Иванов снова кивнул.

Он готов разговаривать, но не сейчас и не здесь — убедился в своих предположениях Джон Пиркс. Он не доверяет французам, так как успел тут основательно наследить, и понимает, что торговаться с ними безнадежно. Но не безнадежно с американцами, потому что перед американскими законами он чист. Он ставит на Америку, так как надеется с ее помощью избежать ответственности. Нормальная сделка... Единственно возможная в его положении сделка. В Европе его ждет пожизненное заключение, в России — тоже. Что он прекрасно понимает и поэтому открылся перед ним, представителем Америки, показав тем, что готов к сотрудничеству. Но ему нужны гарантии. Которые он получит. Но лишь в обмен на другие гарантии!..

— Ты рассказывать здесь что-нибудь о том, кто просить тебя делать работу в Германия? — ткнул себя пальцем в грудь Джон Пиркс, ткнул тем же пальцем в грудь Иванова и поднес палец к губам, прося не говорить вслух о том, что он и Иванов знали.

Из всех его жестов Иванов понял этот последний и главный — понял, что рта ему лучше не раскрывать.

И не стал раскрывать.

— Нет, нет, не рассказывал!.. — замотал он головой. Потому что очень боялся, что его собеседник рассердится и вернет следователей.

“Врет или не врет? — прикинул расклад Джон Пиркс. — Поверить ему или нет?..”

Здравый смысл подсказывал, что поверить. Его и так обложили со всех сторон, и ссориться еще и с Америкой будет слишком. Нет, вряд ли он им что-нибудь сказал — козыри в начале игры не сбрасывают. Разве только сказал не желая, под давлением французских следователей?

Джон Пиркс проиграл в голове и такую возможность.

Нет, тоже не похоже. Уж коли американцы, которые знали, что и как спрашивать, не смогли его расколоть, то из-под французов, которые вряд ли копали глубже парижских эпизодов, он тем более выскользнул. Этот парень знает, как себя держать на допросах. Этот умеет, болтая без умолку, не сказать ничего!

К тому же, если бы он рассказал французам о своей связи с ЦРУ, их бы никогда к нему не допустили. Выходит — не рассказал. И утечки информации не произошло. По крайней мере пока не произошло... А вот что будет дальше?..

Что будет дальше, зависело исключительно от того, смогут ли они договориться.

Джон Пиркс кивнул Иванову, привлекая его внимание, и задал еще один, не менее важный, чем первый, вопрос.

— Ты будешь сказать им про Германия?.. — и снова поднял к губам палец, призывая к бдительности. Если они пишут, то такие вопросы и такие ответы к делу приобщить будет невозможно. Ведь он лишь пытался склонить подозреваемого к признанию.

— Будешь сказать или нет?

Иванов замотал головой. Но, кажется, менее уверенно замотал.

— Я понимать, — поспешил заверить Джон Пиркс.

Потому что истолковал мимику Иванова как обещание и впредь хранить молчание про заказ, который он выполнил по поручению ЦРУ. Но не просто так молчать, а лишь пока будет уверен, что ему помогут:

— Я все очень хорошо понимать...

Условия сделки были сформулированы — Иванов держит язык за зубами, Джон Пиркс от лица Америки берет обязательства помочь ему избежать пожизненного заключения. А раз так, раз он идет на сделку, то, значит, знает, на что идет! И на него можно положиться. По крайней мере до момента освобождения из французского плена. Ну а там... А там условия контракта можно будет пересмотреть в одностороннем порядке, потому что Иванов лишится своего уставного капитала — возможности оглашения имеющегося у него компромата на ЦРУ, на Америку. И с ним можно будет не нянькаться, можно будет сделать все, что угодно...

— О'кей, — широко улыбнулся Джон Пиркс. — Я рад друг дружку понимать. Я буду приходить еще раз. Обязательно приходить... И обязательно тебе помогать!..

Диалог состоялся. Несмотря на то что это был не диалог, а монолог. Но настоящим разведчикам лишние слова не нужны. Настоящие разведчики умеют понимать друг друга даже молча.

 

Глава 59

Все дипломатические возможности были исчерпаны — все ноты посланы, все закулисные переговоры проведены, все компенсации обещаны. Вытащить Иванова без объявления Франции полномасштабной войны было невозможно. Не вытащить — нельзя.

— Подготовьте обоснование для силовых действий. Там, в Париже, — передал приказ Большого Начальника Петр Петрович.

“Не удалось”, — с грустью подумал генерал Трофимов. С грустью, потому что понял, что за недееспособность дипломатов придется, как всегда, отдуваться им...

Искать причины для обоснования проведения спецоперации на территории Франции долго не пришлось. Они были. И были очень серьезными. На засевшего во французской тюрьме Иванова был завязан агент Генштабист, которого при посредничестве Папы и Иванова подвели к помощнику атташе по культуре, по совместительству агенту ЦРУ Джону Пирксу. Тот сглотнул наживку и, проведя вербовку, обеспечил ФСБ добротным каналом для проталкивания дезы. И не только для дезы, но и для вовлечения в игру новых двойных, подгоняемых Генштабистом агентов, то есть фактически для разворачивания дезинформационной сети, в которую рано или поздно угодит и настоящая рыба.

И теперь вся эта перспективная разработка повисла, что называется, на волоске. Если Иванов там, во Франции, сболтнет что-нибудь лишнее или если угодит в лапы ЦРУ, то игра ФСБ будет раскрыта, агент Генштабист провален, а канал дезинформации и все завязанные на него перспективы утрачены. Налицо необходимость вытащить Иванова с французских нар, чего бы это ни стоило. То есть появляется возможность не бегать по Парижу со штыком наперевес на пару с майором Проскуриным, а задействовать мощности ФСБ.

Генерал Трофимов и майор Проскурин сели за составление плана акции. Ползая на коленях по полу, они отсматривали планы Парижа, устройство тюрьмы, где содержался Иванов, маршруты следования тюремной машины.

— Попробуем вариант “Б”! — предлагал генерал Трофимов.

И они начинали быстро расставлять по карте фишки и машинки. Генерал — красные, майор — синие. Это напоминало детскую игру, но это не было игрой, это было подготовкой к боевой операции.

Возле тюрьмы встала красная фишка наблюдателя, который должен был сообщить о выезде полицейского фургона из ворот. Остальные красные фишки собрали в одном месте, загнав в магазины и посадив их в помеченные на карте точками кресла уличных кафе.

— Я поехал, — сообщал майор Проскурин.

Запустил секундомер и вывел из ворот тюрьмы синюю пластмассовую машинку. Четко соблюдая соотношение скорости и масштаба карты, он повел полицейскую машину по улицам Парижа.

В это время генерал передвигал красные фишки, одну — обозначавшую снайпера — на крышу, пять на перекресток улиц, где предполагалось провести операцию, три — в прикрытие, две — в резерв, еще две на обеспечение путей отхода основной группы... Стронул с места расставленные по соседним улицам и переулкам красные машинки, разбросал по условленным местам.

С мгновения, когда открылись ворота тюрьмы, прошло двадцать семь минут.

— Я готов! — сообщил генерал. Красные вышли на исходные позиции, развернулись в боевые порядки и были готовы к драке.

— Что у тебя? — спросил генерал.

Майор Проскурин остановил секундомер. Синяя машинка находилась в семи кварталах от места действия. Значит, в запасе оставалось две-три минуты.

На самом деле запас времени был большим, потому что просчитывался идеальный вариант: в реальных условиях — днем в Париже движение тюремной машины будут сдерживать многочисленные заторы и пробки.

— Меняем масштаб!

Поменяли масштаб, раскатав поверх карты Парижа план одного конкретного квартала. Очень подробный план, на котором была помечена каждая витрина и каждое крыльцо.

— Поехали!..

Синяя машина миновала ближний перекресток. В то же самое мгновение из переулка вырулил красный грузовичок и, не вписавшись в поворот и наткнувшись на бордюр, остановился, перегородив улицу от тротуара до тротуара своим кузовом. Синяя машинка ткнулась в борт грузовика и замерла. С другой стороны синюю машину поджала подъехавшая легковушка. Тюремный фургон был блокирован.

Следующий ход был тоже за красными.

Ближайшая к машинам алая фишка вышла из-за столика уличного кафе и, дернув за пусковой шнур, запалила дымовую шашку. И еще одна красная фишка — на противоположном тротуаре — тоже запалила шашку. Узкую улицу заполнил черный, вонючий дым.

Обязательно вонючий, чтобы испугать праздношатающихся зевак и прочих лишних свидетелей.

И сразу же все рассредоточенные на местности красные фишки сбежались к тюремному фургону и стали, орудуя ломами и гидроножницами, выдергивать наружу синие фишки.

— А если они начнут стрелять? — спросил майор Проскурин.

— Французы?.. Вряд ли. Они там действуют строго по инструкции. А инструкция для случаев, когда они не имеют возможности отразить атаку, избежав потерь, предписывает им сложить оружие. У них там жизнь выше службы.

— Ну а если все-таки?..

— Если все-таки?..

Вместо ответа генерал взял несколько синих фишек и уронил их на план. И уронил несколько красных фишек, произведя размен...

Потом, успевая доделать дело, пока не рассеялся дым, красные фишки вытащили из тюремного фургона желтую фишку, обозначавшую Иванова, пересадили в красную машину. Потом в другую красную. И привезли на расположенную в пригороде Парижа конспиративную квартиру.

Все!

Генерал Трофимов и майор Проскурин еще раз оглядели поле недавнего боя, прикидывая возможные нестандартные действия сторон.

— А если синие так?..

— Тогда мы — так!..

— А если они вот так?..

— То мы...

На каждый выпад синих находился контрход, и все вроде получалось, но все же план был не идеален, потому что не гарантировал отсутствие жертв. А жертвы никому были не нужны.

— Ну что, играем вариант “Г”?

— Играем!..

 

Глава 60

Все последнее время Джон Пиркс только и делал, что размышлял. По поводу Иванова размышлял...

Теперь он знал больше, чем знал до допроса. И самое главное, что он узнал, — что Иванов далеко не простак, за которого пытается себя выдавать. И дело не в его умении убивать, хотя и в нем тоже... Иванов не мог быть простаком по той простой причине, что простаки не умеют блокировать работу полиграфов и разваливать хорошо продуманную и отрепетированную тактику коллективного допроса. А он смог. Что лишний раз подтвердило, что Иванов — профессионал. Причем самого высокого уровня.

Так?

Так!

Но вопрос не в том — профессионал он или нет, вопрос в другом — кому этот профессионал служит?

Если судить по известным фактам — то себе. Только себе.

И все же нельзя исключить, что он работает на ФСБ и что они используют его в какой-то своей игре. Потому что такое нельзя исключать никогда!

Но если он агент ФСБ, то тогда получается... Тогда получается очень плохо. Для него, для Джона Пиркса, плохо. Потому что из этого следует, что завербованный при посредничестве Иванова высокопоставленный работник Генштаба по кличке Друг на самом деле другом Америки не является, а является агентом, работающим на ФСБ, которого родному ведомству подсунул он, Джон Пиркс. За что его по головке не погладят, а дадут пинка под зад, выгнав в отставку и лишив выслуг и пенсии. А может, и того хуже...

Правда, это самый крайний вариант. И наименее вероятный вариант.

Ведь если Иванов агент ФСБ, то тогда следует поставить под сомнение совершенные им убийства, потому что на такое количество жертв не пойдет ни одна спецслужба и не согласится ни один кадровый разведчик. Может согласиться непрофессиональный разведчик, но такому разыгрывать подобные комбинации не по силам.

То есть если это игра ФСБ, то Иванов никого не убивал!

А поверить в то, что Иванов никого не убивал, затруднительно, так как есть огромная доказательная база — протоколы, акты экспертиз, свидетельские показания...

Ладно, допустим, там, в России, их могло сфабриковать ФСБ. В принципе могло! Но ведь это не единственные свидетельские показания и не единственные отпечатки пальцев, ведь были еще свидетели и отпечатки в Германии и Швейцарии! Не могло же ФСБ подкупить швейцарских и немецких криминалистов и следователей. Да у них теперь и денег таких нет!

Значит, выходит, что как минимум в Швейцарии и Германии Иванов убивал по-настоящему. И во Франции убивал. Причем здесь, во Франции, его поймали за руку, вырвав из нее орудие убийства! Кроме того, его видели свидетельствующие против него заложники и видели десятки, если не сотни свидетелей на улице! Например, когда он выпихивал в окно заложников...

Нет, тут инсценировка исключена! Не станет же ФСБ ради поддержания легенды устраивать спектакль с заложниками и стрелять французских полицейских, прекрасно понимая, что в этом случае их агент непременно окажется в руках следствия и может случиться большой скандал. А заподозрить французов в подыгрывании русским невозможно.

Приходится признать, что заложники были настоящими. И трупы были настоящими. И, значит, Иванов не агент ФСБ, а действует на свой страх и риск.

Пожалуй, так.

Но даже если вдруг представить, что не так, то ему, Джону Пирксу, все равно лучше считать, что так. Потому что скоро ему выходить в отставку. И лучше выходить с пенсией, чем без нее.

А если вдруг когда-нибудь выяснится, что он ошибся, что Иванов — агент ФСБ, то выяснится не теперь, выяснится потом...

Вывод — ошибки не было. Была точно просчитанная и виртуозно разыгранная вербовка...

Через день, когда из Америки пришел ответ на запрос Джона Пиркса, его правота полностью подтвердилась.

Именная сверка в базе данных ЦРУ показала, что майор Проскурин в оперативных подразделениях КГБ, ФСБ и прочих силовых структур не работает и никогда не работал. А те Проскурины, которые нашлись в списках, вряд ли могли кого-нибудь убивать, потому что заведовали складами и медпунктами.

Идентификация названного Ивановым телефона тоже ничего не дала. По указанному Ивановым номеру находилась женская консультация. И всегда находилась...

Получается, что Иванов что-то перепутал или... специально перепутал... Скорее всего, специально.

А раз так, то вопрос закрыт: Иванов — одиночка. Причем очень ценный одиночка, потому что очень профессиональный, очень информированный и очень осторожный одиночка. И еще потому, что согласился работать на Америку.

Не просто так согласился, а потому, что в этом убедил его он — Джон Пиркс!..

Остались пустяки — осталось вытащить Иванова из французской тюрьмы. И, получив его в полное свое распоряжение, допросить в спокойной, непринужденной обстановке где-нибудь в казематах форта Нокс-Грей, что в штате Небраска, имея в запасе не шесть навязанных французами часов, а столько, сколько нужно часов, и имея возможность привлечь к работе не дежурных психологов и переводчиков, а лучших психологов и переводчиков!

И тогда он выложит все, что знает, — сам выложит, чтобы выслужиться перед правительством Соединенных Штатов Америки и получить вид на жительство и право воспользоваться всеми благами программы по защите свидетелей — то есть получить новую фамилию, новую биографию, новое место жительства, а если понадобится, то и новую внешность.

Ну а если не захочет рассказать обо всем, что знает, по-доброму, если упрется, то можно будет применить к нему высшую степень дознания — убойный коктейль из гипноза, наркотиков, ультразвука, сыворотки правды и прочих поставленных на службу разведки научных методологий, после которых он скорее всего сойдет с ума, но до того, хочет того или нет, раскроет рот...

В любом случае — промолчать ему не удастся.

Но... Но лишь при одном условии — при условии, что он будет не здесь, что будет — там!..

 

Глава 61

На этот раз согласования много времени не заняли. Что было даже странно. Генерал Трофимов уже привык, что, для того чтобы утвердить план даже самой простенькой операции, которая требует расходования двухсот казенных рублей, нужно убить минимум неделю, убить кучу нервов и в конечном счете получить добро на ее усеченный втрое вариант и получить не двести, а сто рублей.

А тут... тут все катит как по маслу!.. И даже лучше!

Не успели они представить на рассмотрение начальства четыре варианта операции, как им буквально на следующий день вернули все четыре с пометкой “Требуется доработка!” Но доработка не по деталям, а по масштабности!

— Что ты мне здесь накропал?! Что такое десяток шпиков в Париже! — бушевало начальство. — Да их там через неделю каждая собака узнавать будет. И облаивать! Ты что, не знаешь, как такие операции делаются? Не помнишь? Забыл?..

Вообще-то стал подзабывать, потому что возможности нынешней безопасности подрезали раз десять, пока совсем не кастрировали. Под корень! Раньше, в ту пору, когда еще не было ФСБ, а было КГБ, в средствах можно было не стесняться. Надо сто тысяч — на сто тысяч. Нужно поднять на прочесывание стрелковый полк — пожалуйста! Требуется подводная лодка — будет тебе подводная лодка. Лишь бы результат был.

И результаты были!..

Ну не бегали раньше агенты КГБ в собственных костюмах, не ездили на операции на своих машинах и не покупали за свой счет машинное масло для смазки казенного оружия. А теперь — сплошь и рядом. Вот и отвыкли мыслить масштабно. Зато научились виртуозно затыкать казенные дыры личными ресурсами — то попросят жену рассыпающийся от древности китель заштопать, то тещу уговорят на встречу с информатором сходить, потому что больше некому сходить, то старых приятелей в оцеплении постоять, потому что на это людей уже не хватает.

Но, оказывается, бывают и исключения из ставших уже почти нормой правил. Оказывается, можно и по-другому.

— Иди — трудись! — приказало начальство. — И сильно там не стесняйся, не девица, чай, уже! Исходи не из возможностей, а из реальной необходимости.

— Если из реальной — моих возможностей не хватит, — напомнил генерал.

— А ты раньше времени меня не жалобь. Не хватит — добавим, — заверило начальство. — Ты только с этим делом не затягивай. Сколько тебе времени нужно?

— Дня два.

— Значит, один. Жду тебя завтра в это же время!..

И слегка ошарашенный генерал Трофимов пошел перекраивать свои планы. Но обиды он не чувствовал, потому что кроить в большую сторону не обидно. Это тебе не резать по живому...

Весь день и всю ночь генерал и майор ползали на коленях по развернутым картам и расставляли красные и синие фишки. Только теперь красных фишек и красных машинок стало больше, чем раньше. Гораздо больше.

Утром планы были перекроены и пересчитаны. И были представлены на утверждение начальству.

— Вот это другое дело, — одобрило внесенные поправки начальство. — Это не прежние казаки-разбойники. Это похоже на работу!..

План боевой операции утвердили. Но не “А” и не “Б”, а тот, что был ближе к середине алфавита. Тот, что предусматривал использование ресурсов не только подчиненных генералу Трофимову подразделений и не только мощностей Федеральной службы безопасности, но и внешней разведки, и МИДа. И, что интересно, на реализацию этого плана, несмотря на то что российские силовики сидели на голодном финансовом пайке, а расходы предполагались в валюте, деньги нашлись.

Вот что значит высшая заинтересованность руководства. Не этого руководства, не своего. Другого руководства, которое негласное и имеет привычку принимать своих подчиненных в бане. Да и бог с ним, что в бане, раз после этого все так замечательно крутится!..

Откладывать дело в долгий ящик не стали. Некуда было уже откладывать. Назначенный руководителем операции “Тайфун” генерал Трофимов дал отмашку, и расписанное по головам и минутам действо началось.

Внешняя разведка, не зная сути операции, а зная лишь ту ее часть, за которую отвечала, используя ресурсы своей агентурной сети, начала искать выходы на полицейских чиновников, которых можно было бы использовать в качестве информаторов. Не бесплатно, конечно, а за франки, подарки и встречные услуги.

МИД начал мероприятия по обеспечению дипломатического прикрытия задействованным в операции силам, проработал варианты возвращения Иванова на родину по их каналам и начал новую, еще более мощную атаку на французов, чтобы никто не заподозрил, что проблему с выдачей преступника можно решить как-то иначе.

На этот раз МИД выступил с нотой, где в гораздо более жесткой форме (потому что терять уже было нечего) выражалась позиция правительства России в отношении особо опасного разыскиваемого министерством внутренних дел преступника, которого удерживает французская полиция, и выражалась уверенность, что правительство Франции проявит добрую волю...

Под шум дипломатической канонады ФСБ сформировало и направило в Париж авангард готовящейся к заброске “пятой колонны” — группу обеспечения, которой предстояло, истоптав Париж, вымерять расстояния, привязав эпизоды плана к местности, подобрать машины, подкупить осведомителей из среды полицейских, снять квартиры и дома для размещения бойцов боевой группы, разработать основные и запасные маршруты эвакуации... И сделать много еще чего другого, потому что операция такого уровня требует очень серьезной и очень масштабной подготовки.

Параллельно с ними, не зная о них, а зная только о себе, работала группа “наружки”, сформированная из асов наружного наблюдения. Им была поставлена задача установить слежку за местами, где предположительно мог находиться “объект” — в первую очередь за полицейским управлением, за тюрьмой, за квартирой, где он удерживал заложников и куда могли привести заключенного для проведения следственных мероприятий.

Еще одна группа филеров должна была пасти свидетелей недавнего происшествия — в первую очередь захваченных Ивановым и спасенных французской полицией заложников. Потому что, проследив заложников, которых следствие будет привлекать для дачи показаний, опознания преступника и очных ставок, можно выйти на “объект”.

И началась кропотливая каждодневная работа десятков профессионалов, работающих не за страх, а за совесть, потому что работающих не где-нибудь в средней полосе России, а в Париже.

Полчаса или час филер, изображавший отдыхающего от праведных трудов туриста, высиживал в кафе, через окна которого был хорошо виден интересующий подъезд и были видны подходы.

Потом он допивал свой кофе и уходил. И его место занимала влюбленная парочка, которая только и делала, что щебетала, целовалась и обнималась друг с другом, не отводя глаз от любимого личика, а на самом деле от улицы.

Вдоволь наобнимавшись, нацеловавшись и нащупавшись, парочка уходила. Но улица не оставалась без пригляда, так как на перекрестке, прямо на асфальте, подстелив под себя смятую картонную коробку, располагался грязный и вонючий клошар, который просил у прохожий подаяние. И просил вплоть до вечера, пока его не сменяла еще одна парочка, которая тоже увлеченно целовалась и обжималась, но уже не на улице, а в припаркованной на обочине дороги автомашине...

Ночью наблюдение велось с чердаков близрасположенных зданий с помощью биноклей, приборов ночного видения и видеокамер, закрепленных на парапете ограждения и водосточных трубах.

На следующий день сценарий слежки повторялся, но повторялся в другой последовательности и совсем в другом месте. Одни и те же лица возле одного и того же объекта больше двух раз не светились.

Столь масштабное и хорошо организованное наблюдение не могло не принести результата. И результат себя не заставил ждать...

Но оказался он не таким, на который рассчитывали организаторы и вдохновители слежки. Оказался совсем другим... О котором они даже не помышляли!..

 

Глава 62

— Нет, я не верю! — категорически заявил полицейский психолог. — Не мог он никого убить!

— Да как же не мог, если убил, — возразил Пьер Эжени. — Причем не одного убил и не двух.

— Не двух?.. А сколько? — заинтересовался психолог.

— Шестьдесят человек, — сказал Пьер.

— Сколько?! — ахнул психолог. — Шестьдесят?! Да вы что!.. Что вы такое говорите? Не мог он никого убить. Он курицу не способен зарубить! Вы посмотрите, посмотрите...

И психолог развернул на столе результаты исследований.

— Вот здесь, смотрите, — сто семнадцать баллов! Это же нижний предел, меньше просто не бывает. А здесь!.. И здесь!..

— Мне баллы ничего не говорят, — извинился Пьер Эжени.

— Ну хорошо, могу без баллов, — согласился психолог. — Тесты на общее интеллектуальное развитие... Вот смотрите — ниже среднего. Сильно ниже. Еще ниже... А преступление, я так понимаю, даже самое примитивное, надо спланировать, для чего учесть массу обстоятельств, продумать детали, придумать варианты действия, в зависимости от изменения внешних обстоятельств... И в самом процессе... Там тоже надо быть готовым принимать мгновенные, зачастую нестандартные, решения...

А он не умеет принимать решения! Вот посмотрите, элементарный тест на сообразительность — нужно найти выход из положения в предложенной психологом ситуации. Примитивный выход, в элементарной, как дважды два, ситуации! И что мы видим?.. Он думал двадцать пять минут! Двадцать пять!.. А потом попросил дать ему другую задачу!

А вы говорите!..

— Но, может быть, он не интеллектуал, может быть, он человек действия? — предположил Пьер Эжени.

— Нет, не получается! У человека, как вы выразились, действия должна быть как минимум воля. А у него ее нет. То есть получается, что он не способен ни принять самостоятельного решения, ни воплотить его в жизнь, потому что у него нет для этого никакого инструментария! Он — классический портрет усредненного обывателя в худшем его проявлении. Он может смотреть телевизор, читать газеты, выполнять простейшую работу, если она ему хорошо знакома и если ему четко сформулировать задачу. Но он не способен совершить никакой неординарный, выходящий за рамки его привычек и стереотипов поступок, как вы не способны вдруг, ни с того ни с сего, стать балериной!

А вы говорите, что он убил!..

Слова эксперта звучали убедительно.

— Но, может быть, он это делал специально? — предположил Пьер. — Чтобы ввести вас в заблуждение.

— Как специально? — поразился наивности собеседника психолог. — Вы поймите, эти исследования построены таким образом, что обращаются к подсознанию человека. Скажите, вы можете управлять своими инстинктами? Например, увидеть сон, который хотите увидеть?

— Нет, — честно признался Пьер.

— А сделать так, чтобы у вас не текла слюна при виде еды, когда вы голодны?

— Тоже нет...

— Так вот, он тоже не может! Ведь это ПОДсознание, — выделил приставку “под” психолог. — Или вот, к примеру, болевой порог... Посмотрите, посмотрите, — сунул психолог в руки Пьеру какие-то листы. — Мы же даже не смогли его проверить, он же орет от любого булавочного укола. Он орет, даже когда с ним ничего не делают, просто так, на всякий случай.

Нет, я категорически не согласен с выводами следствия. Я вынужден выразить свой протест! Иванов не мог никого убить. Это невозможно! Это какая-то ошибка!...

Ну вот, дальше — больше, расстроился Пьер. Потому что это был не первый протест, это был второй протест. Первый, в виде особого подшитого к делу мнения, выразил психиатр, освидетельствовавший Иванова на предмет вменяемости.

— Но, может быть, вы ошиблись, что-нибудь не доглядели, — высказал робкое предположение Пьер.

— Если вы не верите мне, можете найти другого эксперта, но я уверен, что он вам скажет то же самое!..

Разговор был закончен, и был закончен на неприятной для Пьера ноте, потому что протесты консультантов ставили под сомнение всю работу следствия. Он попал в вилку — с одной стороны были экспертизы и заложники, которые категорически свидетельствовали против Иванова, с другой — не менее категорические выводы психологов! А сверху начальство, которое может усомниться в его профессионализме.

— Хорошо, давайте проведем следственный эксперимент, — предложил Пьер Эжени. — Давайте попробуем разобраться на месте...

И распорядился привезти на место происшествия — в квартиру, где происходили недавние события, Иванова и заложников.

Стороны привезли и развели по дальним углам комнаты, как боксеров на ринге.

— Начнем все с самого начала, — попросил Пьер присутствующих. — Кто первым увидел преступника?

— Я! — сказала хозяйка квартиры. — Он стоял там, на лестничной площадке. С пистолетом.

— Этот стоял? — показал Пьер на пристегнутого наручниками к полицейскому Иванова.

— Этот! — кивнула заложница.

— Этот?! — не поверил психолог...

— Что было потом?

— Он выбил дверь, ворвался внутрь и послал того, второго, за соседями.

— Вы точно помните, что он послал, что тот не сам пошел?

— Точно! — без всякого сомнения сказала женщина. — Он ткнул в него пистолетом, и тот побежал. А когда тот вернулся, он приказал нас связать.

— Иванов приказал? — совсем обалдел психолог.

— Ну да, Иванов.

— Так и было, — подтвердил слова жены ее муж.

— А почему вы решили, что он приказал? Ведь вы не знаете русского языка? — задал провокационный вопрос психолог.

— А зачем язык? И так все было понятно, — сказала женщина. — Этот, — покосилась на Иванова, — на него кричал, а тот все время оправдывался, а если возражал, то этот грозил ему пистолетом...

Значит, пистолет все время был у Иванова. А у кого пистолет, тот, как известно, и главный, — подумал Пьер Эжени. — Значит, все-таки Иванов...

И обратился к свидетельнице.

— Это вас он пытался выбросить в окно?

— Меня, меня, — закивала та. И с ненавистью посмотрела на Иванова.

— Он... вас... из окна? — чуть не захохотал психолог.

— Он! — совершенно серьезно подтвердила потерпевшая.

— Это не я, не я... Это все он, товарищ Максим, — запричитал, протестуя Иванов.

— Как он, если в окне видели вас?! — возразил Пьер Эжени. — Видели, как вы толкали женщину вниз, а она цеплялась за подоконник!

— А он меня заставил! — объяснил Иванов.

— Как он мог заставить вас что-то делать, если пистолет был у вас? — опять возразил Пьер Эжени.

— Мог! — убежденно заявил Иванов. — Он мне грозил!

— Чем? Если пистолет был у вас!!

— Он мне кулаком грозил!..

Пьер чуть дар речи не потерял от удивления. Нет, он точно того... Прав психолог! Но... не прав! В главном не прав!

— А в окно вы выталкивали своего напарника тоже по его указке? — не сдержался, закричал Пьер.

— Ну да, по его, — согласился Иванов. — Это товарищ Максим все придумал!

— Не слушайте его, не верьте ему, это он, все он! — закричала, забилась в истерике женщина. Но все было понятно и без ее криков.

“Нет, не может он быть дураком, — подумал Пьер. — Дурак такое придумать не способен!..”

— Ну, что скажете? — обратился он к психологу.

— Я не знаю... не понимаю... Он не мог. В принципе не мог!.. Уровень интеллекта... Воля...

— Не мог?! — закричали возмущенно заложники. — Да он нас чуть не убил! Мы вот здесь сидели, а он вон там с пистолетом стоял. А потом пальцы отрубил! Он бандит, гангстер, убийца!, .

И вдруг, что-то сообразив, завопили:

— Не верьте ему — он с ним заодно! Он его покрывает.

Испуганный психолог попятился к двери.

— Да, наверное... может быть... — бормотал он. — Может быть, мог...

Когда психолог выбежал на улицу, он столкнулся с влюбленной парочкой, обтирающей стену дома возле подъезда.

— Пардон! — извинился он и побежал дальше. Но парочка ничего не заметила. Парочка увлеченно, ни на кого не обращая внимания, целовалась...

 

Глава 63

Встреча была назначена на четырнадцать двадцать. Джон Пиркс пришел в четырнадцать девятнадцать, потому что на такие встречи опаздывать нельзя.

Он встал в условленном месте, сунул, как его просили, левую руку в карман, в правую взял указанный ему журнал, развернув его названием в сторону улицы.

В четырнадцать двадцать одну возле него притормозило такси.

— Вам в аэропорт Орли? — спросил его по-английски водитель.

— Нет, Шарля де Голля. Но не сегодня, завтра в полдень, — произнес отзыв Джон Пиркс.

Водитель распахнул дверцу.

Садясь в такси, Джон рисковал, но другого выхода не было. В операциях, проводимых вне пределов США, ЦРУ не любит использовать своих людей. Не потому, что их жалко, просто грязные дела на чужой территории всегда лучше делать чужими руками.

Минут пятнадцать такси кружило по улицам Парижа, потом свернуло в переулок.

— Пройдете прямо, до первого светофора, потом направо, спуститесь на набережную и сядете на первый прогулочный пароходик. На верхней палубе, на крайнем в последнем ряду сиденье найдете журнал. Откроете седьмую страницу.

Джон Пиркс прошел прямо, повернул направо и спустился на набережную. Пароход подошел через три минуты.

“Хорошо у них все организовано, — подумал он. — Причем таксист наверняка не их, наверняка подставной, выполняющий одноразовые поручения, и если его взять, то все равно ничего не узнаешь”.

Пароходик был почти пустой Джон Пиркс поднялся на верхнюю палубу, нашел крайнее в последнем ряду кресло и увидел там журнал. Между седьмой и восьмой страницей был вложен листок с распечатанным на принтере текстом. Его просили через час быть в соборе Нотр-Дам, где нужно сесть возле третьей колонны справа от алтаря. И просили сразу после прочтения уничтожить записку.

Джон Пиркс разорвал лист на мелкие кусочки и, скатав из них несколько плотных шариков, бросил их за борт.

Через час он сидел в соборе возле третьей колоны. Внутри было сумрачно и гулко. Сотни людей брели мимо, расходясь в стороны, останавливаясь, задирая вверх головы. Вспыхивали короткие молнии фотовспышек.

— Здравствуйте, — тихо сказал присевший рядом человек. — Идите на улицу и ждите меня на мосту через Сену. На том, что слева.

Джон Пиркс встал и пошел на улицу.

Через полчаса к нему подошел тот самый мужчина и, слегка кивнув, прошел мимо. Джон Пиркс двинулся за ним. И шел довольно долго, пока не услышал, как его кто-то позвал.

— Садитесь.

Он сел в черный “Шевроле”, который тут же тронулся с места.

— Вы, кажется, хотели меня видеть? — спросил его мужской голос с заднего сиденья. Джон попытался обернуться.

— Сидите, как сидите, — сказал голос. — Я вас слушаю.

Разговаривать с сидящим за спиной человеком было неудобно, но на это и был расчет.

— Мне подсказал, как на вас выйти... — начал издалека Джон Пиркс.

— Короче, — сказал мужчина. — У нас мало времени. Что вам нужно?

— Мне нужно вытащить из полиции одного человека.

— Это не в наших силах. Если бы мы могли, мы бы в первую очередь освободили своих людей.

— Вы меня не поняли — основную работу мы берем на себя. Но часть хотели бы поручить вам.

— Что именно?

— Вступить в контакт с нужными нам лицами, передать им деньги, организовать встречу и транспортировку того человека, о котором я говорил.

— Все?

— Все.

Мужчина быстро понял, что от него требуется.

— Вы хотите прикрыться моими людьми, чтобы, если дело не выгорит, искали их, а не вас, а если поймают, то вы останетесь в стороне, потому что все спишут на нашу организацию?

“Быстро просчитал, — восхитился Джон Пиркс сообразительностью собеседника. — Все так — лучше, чтобы в контакт с французами вступали они. Если дело провалится — ЦРУ останется в стороне. Если нет — тоже. А им терять нечего, на них и без того достаточно висит...”

— Что вы берете на себя? — спросил мужчина.

— Общий план действий, проработку деталей, контакты, деньги, прикрытие.

— Что предлагаете нам?

— Деньги.

— Сколько?

— Сто тысяч долларов, — назвал Джон Пиркс цену услуги.

— Деньги меня не интересуют, — ответил мужчина.

— Что тогда?

— Программа защиты свидетелей.

— Это невозможно! — покачал головой Джон Пиркс. — Нас не поймут.

— Тогда я беру вас в заложники, — сказал мужчина. И Джон почувствовал, как ему в бок ткнулось дуло пистолета.

— Вы что? — испуганно зашептал он. — Мы так не договаривались!

— У вас свои методы, у нас свои, — спокойно сказал мужчина. — Вам нужна помощь, нам нужна ваша программа. И нам придется договориться.

— Хорошо, кто? — спросил Джон Пиркс.

— Успокойтесь, не я, — ответил мужчина. — Кто-то из наших людей, но я еще не знаю, кто. Просто нам нужны пути отхода.

— Сколько их будет? — уточнил Джон Пиркс.

— Двое или трое.

— Один, только один! — твердо сказал Джон. Потому что заранее предполагал, что одних денег для заключения сделки будет мало, и получил принципиальное согласие на укрытие на территории США одного человека. И это была не цена, потому что была цена не за Иванова. Эти люди могли пригодиться и в дальнейшем.

— Мне нужны гарантии, — после долгого молчания сказал мужчина.

— Мне тоже, — ответил Джон Пиркс.

— Мои гарантии — слово! А ваши... Ваши — расписка.

— Лично от меня? — уточнил Джон Пиркс.

— От вас, но от имени вашей организации.

— Это невозможно, — ответил Джон Пиркс. Потому что это действительно было невозможно. Если эта расписка где-нибудь, когда-нибудь, пусть даже не через год, пусть через пять лет всплывет, разразится жуткий скандал. — Я не могу дать вам расписку, потому что не знаю, в чьи руки она может попасть. Подумайте, что вас может устроить еще?

— Тогда фамилия человека, которого вы собираетесь освободить, — сказал мужчина.

Точно так, как утверждали психологи, изучавшие его личность, и должен был сказать. И еще должен был потребовать оружие и спецсредства. Но потребовал не оружие...

— И еще вы пошлете ко мне кого-нибудь из ваших людей, кто будет координировать наши действия и будет оставаться у нас до завершения операции.

А вот этого психологи уже не предполагали...

— На случай, если то, что вы предлагаете, — ловушка.

“Попался!” — подумал Джон Пиркс, потому что понял, что выбора у него нет. Если он откажется, то в заложники возьмут его, если согласится, то придется к ним кого-то посылать, потому что они будут знать фамилию Иванова. То есть будут знать достаточно, чтобы начать шантаж.

С другой стороны, надежней их исполнителей все равно не найти. И лучше рисковать человеком, чем рисковать делом и собой.

— Хорошо, я согласен.

Мужчина сзади завозился, и вдруг Джон Пиркс почувствовал, что его рука обвивает ему шею и тянет назад. Голова мужчины приблизилась к его голове. Водитель, оторвав от руля и опустив куда-то вниз левую руку, вытащил какой-то черный предмет, поднял его к лицу. Это был фотоаппарат, полароид.

В глаза ударила молния вспышки. Из фотоаппарата, жужжа, вылезла фотография.

— Возьмите ее, — приказал мужчина. Джон Пиркс колебался.

— Ну! — поторопил мужчина, сильно вдавив пистолет в бок.

Джон протянул руку и взял фотографию. И в то же мгновение понял, что влип, в прямом и переносном смысле слова. Во всех смыслах! Фотография была намазана чем-то липким.

— Давайте ее сюда!

Джон протянул фотографию мужчине. Тот взял ее, припечатав к поверхности свои, указательный и большой, пальцы, опустил фотографию в бумажный пакет и спрятал в карман.

— Получите их в обмен на вашего человека.

Этот ход психологами тоже не предусматривался!..

Теперь у мужчины было коллективное — его и Джона Пиркса — фото, где они, как голубки, приникли друг к другу головами. Причем это было не просто фото, а моментальное фото, что исключало фотомонтаж. И еще там, помимо лиц, были их отпечатки пальцев. Его и мужчины. И наверняка была запись их разговора. Так что теперь, если дойдет до скандала, отрицать их встречу будет невозможно.

— А теперь — фамилию! — сказал мужчина. Отступать было поздно.

— Иванов, — сказал Джон Пиркс.

— Это тот, который взял заложников? — удивился мужчина. И в его голосе прозвучали нотки уважения.

— Тот самый, — подтвердил Джон Пиркс. Машина остановилась.

— Найдете меня вот по этому электронному адресу, — протянул мужчина обрывок бумаги.

И подтолкнул Джона к выходу.

Машина сорвалась с места и мгновенно пропала в плотном транспортном потоке. Джон Пиркс увидел лавочку и, подойдя к ней на одеревеневших ногах, сел.

“В принципе легко отделался, — подумал он. — Могли и пристрелить. Эти — могли!” Потому что “эти” были известной во всем мире террористической организацией, продолжавшей начатое “Красными бригадами” дело. Были леваками.

Ну ничего, как говорят русские, — клин клином вышибают, — вспомнил Джон Пиркс давние уроки русского языка. Эти Иванова вытащат. Эти его из-под земли достанут!..

 

Глава 64

В Современном мире, где все поклоняются главному и единственному богу двадцать первого века — информации, что-либо спрятать невозможно. Достаточно сесть за компьютер, включить модем, войти в Интернет и... И можно найти все, что угодно!.. А если входить не время от времени, а входить систематически, четко зная, что искать и где искать, и уметь сопоставить взятую из разных источников информацию, то можно найти такое!..

Именно так в сети Интернет вылавливала сенсации небезызвестная в узких французских читательских кругах журналистка Жани Мерсье, работавшая в еженедельнике “Пари-Экспресс”.

Три раза в неделю, вечером, заварив покрепче кофе, она садилась за компьютер, набирала номер сервера, набирала пароль и... И ночь напролет бродила по закоулкам мировой информационной сети, отбирая, сортируя и раскладывая по каталогам и папкам показавшиеся ей небезынтересными факты. Папок было очень много — может быть, несколько сотен, и каждая посвящалась той или иной узкой теме. Поэтому в любой момент можно было узнать цены на акции корпорации “Дженерал-Электрик” на утренних торгах на бирже в Токио, какого цвета галстук сегодня предпочел наследный принц Монако или с кем нынче спит поп-дива Мадонна.

Но Жани Мерсье принц Монако и любовные похождения Мадонны интересовали постольку-поскольку, потому что специализировалась на политических скандалах. И поэтому любое виртуальное путешествие начинала с просмотра официальных сайтов государственных учреждений. И сейчас начала...

Она отсмотрела, чем нынче занимались Национальное собрание и Сенат, с какими заявлениями выступал президент и его окружение, как на это отреагировала оппозиция, ознакомилась с официальными документами министерств и ведомств...

Ничего, что бы заслуживало ее внимания, она не нашла. Разве только на сайте МИДа?..

На сайте МИДа был опубликован ответ на ноту России относительно возвращения на родину некоего Иванова Ивана Ивановича. Причем это был не первый ответ, это был как минимум второй ответ.

И был опубликован ответ на еще одну ноту — на этот раз ноту США, где американцы требовали выдать им... Иванова. Тоже Иванова! Или, может быть, того же Иванова?..

Что же это за Иванов такой, о котором так хлопочут русские и американские дипломаты?

Жани Мерсье прочитала ноты внимательней.

Россия в самой категоричной форме требовала выдачи особо опасного преступника, совершившего на родине ряд тяжких преступлений, в том числе убийств...

Америка тоже настаивала на выдаче преступника, который изнасиловал афроамериканку и угрожал обороноспособности США!

И в том и в другом случае речь шла об одном и том же человеке. Об Иванове!

“Иванов, Иванов...” — попыталась вспомнить журналистка, потому что фамилия показалась ей знакомой.

А не тот ли это преступник, что недавно захватил в Париже заложников? А если тот, то почему о нем все так активно хлопочут? Интересно, интересно...

Жани набрала в поисковой строке “Иванов”, собрав со всех франкоязычных сайтов всю информацию, где упоминалась фамилия Иванов. Таковых сайтов оказалось множество, и Жани уточнила в поисковой строке, что ищет не просто Иванова, а гангстера Иванова.

Число сайтов заметно уменьшилось.

Но все эти сайты были ей знакомы, потому что были старыми.

В англоязычном Интернете об Иванове не было ничего. Совсем ничего, что тоже было странно, потому что янки обожают смаковать подробности уголовных преступлений, особенно если преступник белый, а жертва черная, или наоборот.

А что, если посмотреть русский Интернет?

Жани позвонила своему приятелю, который немножко знал русский язык, и попросила его найти в русском Интернете сайты, посвященные Иванову.

Приятель вышел на русский поисковик и набрал “Иванов Иван”. Но Ивановых Иванов в русском Интернете было астрономически много. Тогда приятель набрал “убийца Иванов Иван” и отправил Жани несколько выбранных наугад сайтов.

Жани прогнала текст через электронный переводчик и получила относительно удобоваримый текст, из которого поняла, что Иванов миролюбивым характером не отличался и что у себя на родине тоже убивал, и даже интенсивней, чем во Франции. Впрочем, число жертв тоже не могло объяснить странную дипломатическую активность русских. Обычно вопросы выдачи преступников решались в рабочем порядке на уровне полицейских министерств, а тут была пущена в ход тяжелая мидовская артиллерия...

Все это было по меньшей мере странно.

Жани еще раз прочитала переводы, отсеивая все упоминающиеся в статьях фамилии, используя которые, можно было расширить поиск. Более всего ее заинтересовал следователь Старков, которого через строчку называли не иначе как Шерлоком Холмсом и утверждали, что это именно он “открыл” Иванова. В одном из сайтов сообщалось, что следователь Старков награждается путевкой в Париж, только непонятно, за что награждается, — за непоимку Иванова?..

Жани прочитала название отеля, где должен был размещаться Старков, и взяла справочник. Отель в справочнике был помечен одной звездой и, судя по всему, был жуткой дырой.

Жани набрала номер портье и попросила уточнить, проживает ли в отеле Старков?

— Да, проживает, — ответили ей.

Несколько секунд Жани соображала, имеет ли смысл ей с ним встречаться и может ли из всего этого получиться хоть какой-нибудь более или менее удобоваримый материал. И все же решилась.

— Скажите, пожалуйста, какой у него номер...

И тут же перезвонила своему русскоговорящему приятелю.

— Ну очень тебя прошу!.. Позарез надо! — долго уламывала она его. И приятель согласился...

Однозвездочный отель, из которого действительно, если на улице была ясная погода, а у постояльца двадцатикратный бинокль, можно было увидеть Эйфелеву башню, находился у черта на рогах. Добирались до него часа полтора, часто застревая в пробках, и Жани успела сто раз пожалеть, что ввязалась в эту историю.

Наконец приехали. Стараясь не касаться грязных перил, нашли номер. Постучали.

— Кто там? — крикнул Старков.

— Мы французский репортер, — ответил приятель Жани. — Нам надо с вами говорить. Старков открыл.

— Вы бы не могли рассказать нам про Иванова? — попросила Жани.

— С удовольствием, — ответил Старков. И вытащил калькулятор...

Пять потерпевших на Агрономической плюс четыре на Северной и еще один со спиленными зубами плюс трое два года назад из того же оружия, что на Северной, плюс четырнадцать в Федоровке плюс четыре на даче генерала...

— Это все он? — поразилась Жани Мерсье. Она знала, что Иванов убийца, об этом писали все газеты, но не знала масштабов. — Он один?

— Конечно, один! — гордо ответил Старков.

— Он маньяк?

— Маньяки своих жертв насилуют и мучают, а он просто убивал, — разъяснил Старков разницу между маньяком и Ивановым. — У нас таких называют серийными убийцами.

— Почему серийными? — спросила Жани.

— Потому что они убивают не по одному, а сериями по две — пять жертв.

— Почему сериями? — задала наивный вопрос Жани.

— Наверное, чтобы побыстрее набрать нужное число, — ответил Старков.

— То есть Иванов хочет убить какое-то определенное количество людей? — все более заинтересовывалась Жани.

— Может быть... — неопределенно ответил Старков. — Я тут попытался вывести статистику его преступлений — получилось, что он убивает по пять и четыре десятых человека в один заход.

Цифра пять и четыре десятых звучала зловеще.

— Объясните, почему Иванова так активно требуют вернуть в Россию?

— Ну, это как раз просто, — сказал Старков. — Просто наши милиционеры за счет ваших полицейских хотят повысить процент раскрываемости.

— Но переговоры о судьбе Иванова идут на самом высшем уровне, словно он какой-нибудь шпион! — возразила Жани.

— Да? — удивился Старков. — А что — вполне может быть. Он ведь не просто убийца — он профессиональный убийца, владеющий всеми типами оружия и приемами рукопашного боя, которым учат в спецназе.

— Так он военный? — все более заинтересовывалась Жани.

— Этого сказать не могу. Но некоторые его жертвы работали в спецслужбах, а пистолет, из которого он убил нескольких человек, числился за военной разведкой. За ГРУ, — по секрету сообщил Старков. — Так что вполне может быть.

Это меняло дело, потому что просто русский, убивший французских полицейских, — это одно, а русский военный разведчик — другое. Тогда становится более понятна развязанная Россией дипломатическая война. Вполне вероятно, они борются не за выдачу преступника, а за возвращение в страну обладателя каких-то секретов.

А чего же тогда добивается Америка?.. А Америка желает носителя секретов, который каким-то образом пытался подорвать ее обороноспособность, перехватить у русских и утащить к себе!..

Изощренный журналистский ум мгновенно связал воедино разрозненные факты, превратив их в повод для сенсации.

Значит, получается, что Иванов не уголовник, а матерый шпион и диверсант, который каким-то образом надул Америку, возможно, утащив какой-нибудь особый стратегический секрет, соответственно янки, чтобы иметь основания для его преследования, придумали насилие над негритянкой, о котором не упоминается ни в одной американской газете... Те русские, которых Иванов убил возле казино, были охотящимися за ним спецагентами... Заложники — просто заложниками, вполне вероятно, что взятыми с целью привлечь к себе внимание мировой общественности. А французские полицейские — болванами, которые, не разобравшись в ситуации, полезли на профессионала, за что и получили...

А? Каково? Может из этого что-нибудь получиться?

Конечно, может, если все хорошенько увязать, подгадать и подобрать подходящую фактуру...

Нет, не зря Жани Мерсье приехала в эту богом забытую однозвездочную гостиницу.

— Ваши прогнозы относительно судьбы Иванова? — задала последний вопрос Жани следователю Старкову. — Выдадут его или нет?

— Тут я ничего определенного сказать не могу, — развел руками Старков. — Но одно сказать могу точно — это еще не конец, потому что это не просто какой-нибудь там рядовой преступник — а Иванов. И от него можно ожидать чего угодно. Он вам еще устроит!..

— Что устроит? — попросила уточнить Жани.

— Не знаю что, но знаю, что устроит! — пообещал Старков. — Такое устроит, что мало вам не покажется!.. И, что интересно, Старков оказался прав. Как в воду смотрел Старков!..

 

Глава 65

Сообщение было неожиданным, как гром среди ясного неба.

— За заложниками ведется наблюдение! — доложили филеры, отслеживающие подходы к месту преступления и одновременно жительства заложников.

Ну, что ж, вполне может быть... Вполне может быть, что французская полиция установила за ними негласное наблюдение с целью защиты от посягательств дружков преступника, которые, не исключено, захотят убедить их изменить на суде свои показания. Нормальная практика...

— Отследите их маршруты.

Филеры проследили маршруты движения своих коллег, которые привели не в полицейские участки, а в неприметные отели и съемные квартиры.

— Это не полицейские, — сообщили филеры. — И, по всей видимости, даже не французы.

— Откуда такая уверенность?

— В свободное от службы время они осматривают достопримечательности Парижа, фотографируются на фоне памятников, посещают дорогие французские рестораны, кабаре и другие увеселительные заведения. Вряд ли это будут делать люди, которые здесь живут.

Что верно, то верно, это почерк гостей — старожилы не станут осматривать достопримечательности родного города и уж тем более фотографироваться на их фоне. Попробуйте найти в Третьяковке хоть одного москвича или в Эрмитаже питерца... Знакомство с памятниками культуры — удел приезжих провинциалов.

Все это было непонятно и очень интересно...

Генерал Трофимов распорядился проверить у незваных гостей документы, но только так, чтобы не вызвать у них подозрений.

Филеры довели незнакомцев до самых дверей номеров и обратились к портье, у которых за пару тысяч франков, представившись мужьями, выслеживающими любовников своих жен, выяснили имена и фамилии интересовавших их постояльцев.

Подозрения подтвердились! Постояльцы были не французы и даже не европейцы. Постояльцы были американцами!

“Вот те раз! — подумал генерал Трофимов. — Не было несчастья — купила баба порося!..”

И приказал незаметно сфотографировать янки.

Филеры, вооружившись длиннофокусной оптикой и делая вид, что снимают виды Парижа, сделали более или менее приличные портреты американцев.

Генерал внимательно просмотрел фотографии, сканировал их и по электронной почте отправил в Москву с просьбой проверить людей, изображенных на фото, на принадлежность к спецслужбам США.

“Архивариусы” открыли картотеку работников Центрального разведывательного управления, вывели на экран присланные из Парижа фото и стали сличать их с портретами, вызываемыми из архивов. Смотрели они очень быстро, потому что по специально разработанной методике и потому что глаз был набит.

Вначале они обращали внимание на посадку глаз, потому что щеки можно подложить, нос удлинить, уши прижать, но сблизить или раздвинуть глазницы невозможно, потому что для этого придется ломать череп.

После отсмотра глаз более семидесяти процентов лиц отсеивалось, дальнейшего сличения не требуя. А те, что вызвали интерес, сравнивались более внимательно, по абрису лица, ширине лба, форме подбородка и множеству других отличительных черт. Затем с помощью специальной компьютерной программы лица накладывались друг на друга, совмещались и, если совпадали по идентификационным точкам, то считались условно одинаковыми.

Последний этап опознания заключался в нанесении на фотографии мелкоячеистой виртуальной сетки, позволяющей масштабировать черты лица и строить их математические модели, которые в дальнейшем можно было налагать друг на друга как отдельными фрагментами, так и целиком, причем при любых заданных углах поворота головы. Последний этап позволял идентифицировать личности почти со стопроцентной гарантией.

Итогом экспертизы стало опознание двух присланных фотографий. Двое снятых на улицах Парижа мужчин были действительно американцами и служили в Центральном разведывательном управлении США, в Восточном секторе.

В Париж, на имя генерала Трофимова, ушла срочная шифровка...

— Вот так номер! — ахнул генерал, расшифровав и прочитав сообщение. — Ты знаешь, кем оказались эти туристы? — спросил он майора Проскурина. — Ребятами из Восточного сектора ЦРУ!

Майор Проскурин присвистнул от удивления.

— И что здесь, интересно знать, потеряли коллеги из американского агентства?.. Уж не Иванова ли? — предположил генерал. — Тем более если вспомнить, что наш общий знакомый, курировавший работу с Ивановым в России, Джон Пиркс служит как раз в Восточном секторе! Вряд ли это просто совпадение.

— Зачем же им мог понадобиться Иванов? — спросил майор Проскурин.

— А черт их знает!.. Хотя не исключено, что они опасаются разглашения информации по делу об убийстве бизнесмена в Германии, на которое в свое время подрядили в качестве исполнителя Иванова. Им шум по этому поводу ни к чему...

— Но тогда получается, что они приехали его “чистить”, — предположил майор.

— Или попытаются надавить на французов, чтобы заставить их выдать Иванова в руки американского правосудия.

Занятно, занятно!..

— Но для чего им тогда отслеживать подходы к месту происшествия? — удивился майор. — Они тогда должны пороги кабинетов обивать, а не по улицам ходить.

— Тоже верно!.. Если они ведут переговоры, то посылать сюда своих шпиков им ни к чему. Выходит... Выходит, что они занимаются здесь тем же, чем занимаемся мы.

— Готовят Иванову побег?

— Побег, конечно, вряд ли. Им с французами ссориться не резон. Но подстраховаться, так, на всякий случай, для чего собрать информацию и проработать пару-тройку сценариев побега — никогда не помешает.

— Вот что! — сказал генерал. — Брось-ка ты на них лучшие силы. Пусть за ними приглядят как следует — куда ходят, с кем встречаются... Особенно, с кем встречаются.

— У нас людей не хватит, — напомнил майор Проскурин.

— Значит, сними со второстепенных участков. Кто знает, может, они нас быстрее на Иванова выведут, чем если мы сами тыкаться будем. У них возможностей больше, они ведь, в отличие от нас, — союзники.

— Сделаем, — ответил майор Проскурин.

— Ты уж сделай, — попросил генерал Трофимов. — Как надо сделай, так, чтобы комар носа не подточил! Потому как не нравятся мне что-то эти американцы! Ох, не нравятся!..

 

Глава 66

Сообщение пришло на указанный Джону Пирксу электронный адрес. В сообщении была только одна фраза:

— Нужно встретиться.

Джон Пиркс знал, что сообщение послал главарь леваков. Причем знал только он один, потому что никто другой доступа к этому адресу не имел. Это был канал связи, завязанный только и исключительно на него.

Джон стер письмо и уничтожил почтовый ящик. Адрес был одноразовый и односторонний — отвечать с него, равно как принимать второе сообщение, было нельзя по соображениям безопасности. Любое повторяющееся действие может быть замечено и отслежено — гласит один из главных законов конспирации.

Через час, гуляя по Парижу, Джон Пиркс забрел в первое встретившееся на пути Интернет-кафе и со случайно выбранного компьютера отправил ответное письмо.

— Готов с вами встретиться. Буду ждать на прежнем месте.

Прежнее место не было прежним, было совершенно новым, оговоренным при последней встрече.

За два часа до назначенного времени Джон Пиркс спустился в метро, сел в первый подошедший поезд, проехал две остановки, вышел и, внимательно присматриваясь к идущим к выходу пассажирам, перешел по подземному переходу на противоположную платформу.

Он не верил, что за ним может быть слежка, но обязан был минимум час бродить по городу, проверяя, нет ли за ним “хвоста”. Это была обычная, регламентированная служебными инструкциями и здравым смыслом практика, предваряющая любую встречу.

Пропустив один поезд, Джон Пиркс оглядел опустевшую платформу. Никого из пассажиров, вышедших вместе с ним из поезда, видно не было. И вообще никого видно не было.

Он пропустил еще один поезд и еще один и сел лишь в четвертый, отправившись в сторону, откуда недавно приехал.

Покружившись под землей, сменив десяток поездов, пару раз выбираясь на поверхность и проскакивая по три-четыре остановки на городском транспорте, он наконец оказался на нужной ему станции и сел в скоростной поезд, который, в отличие от метро, мог вывезти его за город.

Народа в вагоне было немного, и почти все были неграми.

“Неудачно получилось, — подумал Джон Пиркс, — белый человек, едущий поздним вечером на окраину, привлекает излишнее внимание”.

Но исправить было уже ничего нельзя.

На девятой станции Джон Пиркс вышел. Один из всего поезда вышел. Пригород, в отличие от вечно бодрствующего Парижа, засыпал рано.

Джон прошел по платформе туда-сюда и сел на скамейку под навесом. Следующий поезд должен был прийти лишь через пятнадцать минут, но вряд ли кто-нибудь в него сядет — дальше ехать было практически некуда. Эта станция была предпоследней и именно поэтому была выбрана — позднее время, тупиковая, в том смысле, что ведущая не в аэропорт или густонаселенный район, а в “тихую провинцию”, ветка гарантировала пустоту на платформе.

Джон Пиркс посмотрел на уличные часы. Развернул и приблизил к лицу газету. И тут же услышал далекие шаги. Кто-то поднимался по ступеням на платформу. И он догадывался кто.

Но увидел не того, кого ожидал...

Молодой парень в темной куртке, с надвинутым глубоко на лоб козырьком бейсболки и большим магнитофоном на плече прошел по платформе мимо него, постоял несколько секунд возле табло с расписанием поездов, вернулся и тоже сел на скамейку.

Он выглядел очень убедительно, этот вечерний пассажир. Он делал вид, что ждет следующий поезд, чтобы кого-то встретить. А чтобы не скучать, врубил на полную мощность магнитофон.

Обмен паролем стал формальностью, потому что и так все было понятно.

— Это последний поезд, вам лучше ехать на такси, — сказал Джон.

— Я не люблю такси, — ответил парень. И, пританцовывая в такт музыке, сказал:

— Мы нашли нужного человека. Он согласен вам помочь.

Это была хорошая новость.

— Он знает, что от него требуется? — спросил Джон Пиркс.

— Да...

Музыка ритмично гремела, заглушая все звуки вокруг. Музыка играла не просто так, музыка играла на случай, если кто-нибудь решил установить здесь “жучки” или, засев в темноте, направил на них микрофон-опушку”. Вряд ли они теперь смогут в этой какофонии звуков что-нибудь разобрать.

— Вы в нем уверены?

— Уверены. Он вляпался по самые...

До каких пор, парень уточнять не стал.

— Поэтому ему срочно нужны деньги.

— Сколько? — спросил Джон Пиркс.

— Сто пятьдесят тысяч. “Зеленых”.

Сто пятьдесят тысяч было много, Джону за них нужно было чуть не два года трудиться на благо родного агентства. Но торговаться не приходилось. Эти ребята вообще не признавали торговли.

— Мне нужна его фамилия, чтобы проверить, кто он такой.

— После вашего согласия.

— Я согласен.

Парень назвал фамилию и адрес.

— Если за ним ничего не числится, то мы встретимся послезавтра, — сказал Джон Пиркс. — О месте я сообщу отдельно. Куда?

— Тот же адрес, но написанный наоборот, — сказал парень. — Вы должны быть с деньгами и с вашим человеком. Иначе сделка не состоится.

— Я знаю, — ответил Джон Пиркс.

Подошел поезд. Джон встал, сложил газету и прошел в ближайший вагон. В последний момент он увидел, как парень с магнитофоном, смешавшись с редкой толпой пассажиров, идет к лестнице с платформы...

Проверка предложенной кандидатуры позволила выяснить, что этот человек работает надзирателем в тюрьме, где содержится Иванов. Что когда-то в молодости он тоже был бунтарем, увлекался коммунистическими идеями и маоизмом, преклонялся перед Че Геварой, состоял в молодежных организациях, которых тогда было великое множество, и даже возглавлял боевую дружину, пил, курил марихуану, слушал битлов, дрался с полицией на демонстрациях... В общем, жил типичной для молодежи того времени жизнью. Но после того как ему в уличной потасовке сломали нос и привлекли в качестве одного из подозреваемых в убийстве полицейского, отошел от дел и зажил тихой жизнью нормального обывателя. Как почти все то поколение. От недавнего бунтарства осталось только пристрастие к наркотикам. Из-за чего он потерял наследство, которое досталось ему от родителей, и постепенно влез в долги. Чтобы выпутаться из положения, в которое он попал, ему нужны были деньги. Сто пятьдесят тысяч долларов.

То, что предложенный кандидат баловался наркотиками, было с одной стороны хорошо, потому что гарантировало его подчинение. Но и было плохо, так как было неизвестно, сможет ли наркоман воплотить в жизнь, разработанный ЦРУ план.

Нужна была дополнительная информация.

Люди Джона Пиркса нашли бывших соратников кандидата по революционной борьбе — в настоящем преуспевающих банкиров, предпринимателей и политических деятелей и, представившись американскими историографами, интересующимися периодом молодежных бунтов шестидесятых годов, расспросили их о прошлом. Быстро выяснилось, что нынешний надзиратель и наркоман в свое время был очень боевым парнем, умел хорошо драться, баловался оружием и был способен на решительные, зачастую даже жестокие поступки.

Это меняло дело.

Джон Пиркс отослал все собранные о кандидате данные в Америку на утверждение, особо подчеркнув, что агент будет использоваться втемную, то есть не будет знать, на кого он работает, вступая в разовые контакты лишь с посредниками — завербованными Джоном Пирксом “леваками”, и, в качестве дополнительной меры безопасности, предлагал нейтрализовать его после завершения операции, закамуфлировав “зачистку” под несчастный случай, связанный с передозировкой наркотиков.

Джон Пиркс был уверен в получении согласия, потому что из всех кандидатов этот единственный имел доступ к Иванову. И еще потому, что начальство не упустит возможность завязать перспективную во всех отношениях “дружбу” с леваками.

И он не ошибся...

Кандидатура была утверждена, план операции принят, исполнители и время назначены...

Отступать было некуда. Рубикон был перейден!..

 

Глава 67

Интервью, Данное гостившим в Париже следователем Старковым журналистке еженедельника “Пари-Экспресс” Жани Мерсье, не осталось незамеченным. Российский сыщик рассказывал о преступлениях, совершенных в России русским гангстером Ивановым, которого французская публика знала по недавнему эпизоду с захватом заложников. Оказывается, то, что он сделал во Франции, было лишь малой частью того, что натворил у себя на родине.

Следователь Старков подробно рассказал о происшествии на улице Агрономической, где милиция впервые столкнулась с тогда еще никому не известным преступником, которого теперь в милицейской среде называют не иначе как “зареченский монстр”. “Зареченский” — по названию района, где территориально находится улица Агрономическая. Далее русский следователь живописал кровавые похождения Иванова на улице Северной, но более всего в поселке Федоровка, где “зареченский монстр” голыми руками “завалил” четырнадцать человек, бывших матерыми уголовниками... В конце интервью он высказывал мнение, что в лице Иванова Ивана мировое сообщество имеет дело с преступником совершенно новой формации, который убивает не ради получения материальных выгод или в силу тех или иных патологических изменений психики, а убивает между делом, потому что жизнь человеческая для него ничего не значит, и заверял, что то, что он находится в тюрьме, еще ничего не значит, грозя, что Иванов им еще устроит...

О том, что Иванов предположительно служил в русской военной разведке, в интервью не упоминалось. Самое интересное Жани Мерсье предпочла оставить на потом. Интервью должно было напомнить читателю об Иванове, о котором все уже начали подзабывать, и послужить затравкой к более серьезному, который обещался в самое ближайшее время, материалу.

Но даже это наполовину урезанное интервью получило резонанс, и русского следователя пригласили в качестве гостя на один из частных французских каналов. Старков был уже старый телевизионный волк и с удовольствием согласился.

— Аудитория наша преимущественно мужская, передача пойдет в ночном эфире, так что можете не стесняться, — предупредил ведущий.

Переводчик перевел.

Старков кивнул.

— Вы все, наверное, помните о недавних кровавых событиях, связанных с захватом заложников в самом центре Парижа, где наша доблестная полиция понесла самые серьезные за последние пять лет потери, — напомнил ведущий. — Сегодня мы пригласили в студию русского следователя, который сможет рассказать малоизвестные подробности о злодеяниях этого преступника в России. Прошу.

— Вначале он убил пять человек на улице Агрономическая, — довольно робко начал Старков.

— Из чего убил? — подбодрил его ведущий.

— Из пистолета, — пояснил Старков. — Причем все ранения были в голову и...

Но тут же осекся, вспомнив обещание, данное Жани Мерсье — нигде не упоминать о принадлежности Иванова к военной разведке.

— Ну, а в общем, он убил их всех и скрылся, — поправился Старков.

— Какое было ваше первое впечатление, когда вы увидели жертв Иванова? — спрашиваю вас не как работника полиции, а как обыкновенного человека. Как все это происходило, что вы увидели, что при этом подумали?..

— Ну, когда я зашел, то сразу увидел лежащее в коридоре тело... Там ведь были трупы не только Иванова, там их было гораздо больше, — начал вспоминать Старков.

— Так, так, — заинтересовался ведущий. — Кровь была только на полу или еще где-нибудь?

— Там кровь везде была, вплоть до потолка, потому что, когда стреляют из пистолета тридцать восьмого калибра в упор в голову, то...

Ведущий просиял. Все телевизионщики во всех странах одинаковы, всех интересуют кровавые подробности, потому что интересуют рейтинги...

— Ну, ну, продолжайте...

Потом Старков упомянул про спиленные зубы, что подняло интерес к передаче и каналу в целом на два и три десятых процента.

— Зубы?!. Напильником?!. — восторгался ведущий. — Вот здесь бы хотелось поподробней. Как он это делал? Вы бы не могли показать? — и широко раскрывал рот, предлагая гостю продемострировать зрителю, как преступник пилил зубы.

— Ну, примерно так, — показывал Старков, приближая ко рту ведущего пальцы и водя ими вперед и назад.

— Это, наверное, очень больно? — спрашивал ведущий.

— Еще бы не больно! — соглашался Старков. — Вспомните, когда вам зубы бормашиной сверлят... А здесь напильником по живым нервам!

— Ах, какой ужас, — качал головой хорошенько все представивший ведущий, и его даже начало колотить от таких подробностей. — Но ведь это было не последнее его преступление? Ведь были еще?

— Ну да, были, — кивал Старков. — Например, в поселке Федоровка, где он большую часть жертв убил руками...

— Руками? — восторженно вскричал ведущий.

— И ногами, — добавил Старков.

— То есть он их бил... бил руками и ногами? — уточнил ведущий. — Расскажите, расскажите об этом, как можно более подробно, только не как полицейский, а как обыкновенный человек!..

На следующий после записи передачи день Старков встретился с Жани Мерсье. И не удержался, похвастался, что успел дать интервью одному из парижских телеканалов.

— Какому? — спросила Жани. Просто так спросила... Старков назвал канал.

— Что?.. Им?! — ахнула Жани и схватилась за голову. — Почему, ну почему вы со мной не посоветовались?!

Вслед за Жани ахнул и схватился за голову Старков.

Схватился, когда узнал, что канал был не просто частным и не просто ночным, а был эротическим. Но это было бы еще полбеды... Беда была в том, что передача, в которой он принимал столь активное участие, была сориентирована на сексуальные меньшинства, преимущественно садо-мазохистской направленности.

Старков вспомнил, как совал в рот ведущему ладонь, изображая напильник, и водил туда-сюда рукой... И еще вспомнил, как ведущего во время его рассказов била крупная дрожь, которая, как он тогда думал, была вызвана чувством ужаса...

Дурак, ох дурак!.. Ну какой же он дурак!!.

 

Глава 68

Новые, поступавшие от филеров сообщения уже не удивляли.

— Они осматривают подходы к тюрьме со стороны улицы, — докладывала “наружка”, подразумевая под словом “они” американцев.

— ...осматривают территорию, прилегающую к комплексу тюрьмы с запада от улицы... до улицы...

— ...осматривают с востока...

Американцы упорно терлись возле тюрьмы, где, по всей видимости, содержался Иванов. Потому что больше их заинтересовать здесь никто не мог и еще потому, что те же самые ребята пару дней назад мелькали возле дома, где Иванов взял заложников. А предположить, что в Париже одновременно отрабатываются два “объекта”, причем одними и теми же филерами, было невозможно!

А раз так, то нельзя исключить, что, осматривая тюрьму, американцы нащупывают место, где оборона противника слабее всего.

Что же они задумали — брать тюрьму штурмом, удивлялся про себя генерал Трофимов.

Да ну, ерунда, чушь! Нынче никто тюрьмы не штурмует. По крайней мере в Европе не штурмует. Да и не взять ее штурмом, если не иметь в своем распоряжении дивизию рейнджеров, батарею штурмовых орудий и поддержку с воздуха.

Нет, не может быть! Тем более что идти на открытое столкновение с французами им попросту невыгодно. И невозможно! Они союзники, в том числе по НАТО. Не будут же они из-за какого-то Иванова разваливать столь уважаемый в мире военный блок и развязывать третью мировую войну.

Чего же они тогда добиваются?

Генерал приказал нанести на карты все маршруты движения американцев вблизи тюрьмы и с особой тщательностью места, где они появлялись больше одного-двух раз. Полученные схемы он наложил друг на друга. Чаще всего американцы бродили возле восточной стены. И, что самое важное, в последнее время бродили. В последнее время только там и бродили...

Генерал распутывал линии маршрутов, как охотник следы зверей, оставленные на свежем снегу.

Здесь они были, чтобы определить мертвую, не видимую охранниками зону.

Здесь, здесь и здесь проходили раза по три, причем по одному и тому же месту. Не иначе как вычисляли расстояния.

Но зачем им знать расстояния? Только если стрелять... Или если предстоит идти, бежать или ехать, для чего желательно заранее высчитать, причем до секунд высчитать, сколько на это уйдет времени.

Ладно, допустим, так...

Здесь и здесь они поднимались на чердаки домов и находились там от нескольких минут до нескольких часов.

Для чего?.. Наверное, для того, чтобы иметь возможность заглянуть на территорию тюрьмы сверху. Или установить видеокамеры, чтобы поставить под наблюдение один из корпусов. Или оборудовать позицию для снайпера.

Для снайпера?..

Что ж, может быть. Если они решили избавиться от Иванова и знают окна его камеры, то почему не попытаться убрать его с помощью выстрела из снайперской винтовки.

Хотя... Вряд ли Иванов сидит у открытого окошка, подперев ладонью щеку... То есть, может, и сидит, только его с “улицы” не увидеть, потому что окно прикрывает непроницамый для взглядов извне пластиковый “намордник”, ну или в крайнем случае более цивилизованное пуленепробиваемое стекло. Так что снайпер скорее всего отпадает...

Правда, можно использовать крупнокалиберную, для которой бронестекло не преграда, винтовку. Или безоткатное орудие... Так что как бы фантастически гипотеза о снайперской засаде ни звучала, исключать ее пока не будем.

Теперь посмотрим прилегающие территории.

Генерал сменил планы на более масштабные. Здесь линий маршрутов было меньше, но все они начинались и заканчивались возле здания тюрьмы.

По этой, этой и этим улицам несколько раз прошли их люди и, что более важно, проехали их машины.

Для чего прошли и проехали?..

По всей видимости, для того, чтобы отсмотреть пути отхода. Какой-то один — основной и все прочие — резервные.

Вот только для снайперской засады их, пожалуй, будет слишком много. Или стрелков должно быть несколько? Или это должны быть не снайперы? А например... Например, Иванов.

Тогда становится понятна их заинтересованность вот этими дворами и переулками, куда можно свернуть и где можно по-быстрому перегрузить с машины на машину груз.

Неужели Иванов?

А как же тогда французы? Или все это не более чем инсценировка, и они давно обо всем с ними полюбовно договорились? Договорились, что, если Иванова не получается передать в руки американцев легально, можно изобразить побег.

А что? Это очень неплохой выход для участвующих в сделке сторон.

Генерал еще раз отсмотрел планы, ища подтверждение своей идее.

И все-таки нет... Нет!.. Для просто сделки здесь слишком все истоптано. Не стали бы они столь тщательно готовиться к побегу, если бы договорились с французами, если бы знали, что препятствий им никто чинить не будет. Тогда бы они обошлись всего одним маршрутом эвакуации, без бессмысленной проработки запасных.

Так?

Так!

“И что тогда получается?..” — попробовал подвести промежуточный итог генерал. Получается, что это будет не лжепобег и не попытка убрать опасного свидетеля с помощью снайпера. Получается, это будет не мистификация, а настоящий побег... Неужели так?

Но тогда, значит, им очень сильно понадобился Иванов, просто позарез понадобился, раз они пускаются на подобную авантюру, рискуя нарваться на мировой скандал.

Вот только зачем понадобился?

Тут может быть несколько объяснений: либо они готовят какую-то с его участием пакость, например, вроде той, что уже однажды провернули в Германии, либо не смогли прорваться к Иванову через препоны французских законов, не смогли узнать, что хотели узнать, и теперь надеются это сделать в более спокойной обстановке у себя дома. Либо узнали нечто такое, что многократно повысило в их глазах ценность Иванова. Уж не про партийное ли золото?..

В любом случае допускать, чтобы американцы утащили Иванова к себе — нельзя, а, напротив, нужно приложить максимум усилий, чтобы не позволить им это сделать. Потому что, во-первых, и это самое главное, — Иванов нужен Большому Начальнику, который удерживает в заложниках семьи генерала и майора Проскурина, и если упустить Иванова теперь, то с американского континента его уже точно не вытащить и, значит, своих семей не увидеть. Во-вторых, если Иванов попадет в руки ЦРУ, то песенка Генштабиста будет спета, и все завязанные на него далеко идущие планы можно смело сворачивать. И в-третьих, что несущественно для дела, но очень существенно для души, — Иванова не хочется отдавать американцам, потому что очень сильно хочется взглянуть ему в глаза, взять его за грудки и если не вытряхнуть из него душу, то хотя бы сказать пару ласковых... И вот эту привилегию генерал Трофимов не желает уступать никому, и меньше всего американцам!..

Не видать им Иванова! Как своих американских ушей не видать! И — точка!..

 

Глава 69

Дело было практически закончено — все протоколы составлены, все экспертизы подшиты, все свидетели опрошены. Не было только одного — не было признательных показаний преступника. Но при столь солидной обвинительной базе они и не были нужны.

Дело было закончено, и пора было ставить точку — последнюю точку в последнем предложении последнего тома уголовного дела.

— Я так понимаю, что признания от вас все равно не добиться? — в последний раз, ни на что не надеясь, просто для отчистки совести спросил Пьер Эжени.

— Ну почему, я признаюсь... признавался... Я всегда только правду, ничего, кроме правды!.. — привычно заскулил Иванов.

Значит, не добиться...

Ну и, получается, все!..

Пьер Эжени встал.

— Я должен известить вас, что проводимое в отношении вас предварительное следствие закончено и в самое ближайшее время ваше дело будет передано в следующую, которая продолжит с вами работу, инстанцию, а после этого будет передано в суд, — официальным тоном объявил он.

А про себя подумал, что все, отмучился...

— А дальше... дальше что? — испуганно спросил Иванов.

— То, что будет дальше, уже не входит в рамки моих служебных полномочий. Дальнейшую вашу судьбу будут решать другие. А в конечном итоге будет решать суд.

— И что он решит? — робко поинтересовался Иванов.

— Если по совокупности, то лет двадцать минимум, — прикинул тяжесть статей Пьер.

— За что двадцать?! — воскликнул Иванов.

— За убийство четырех потерпевших возле казино, за убийство полицейского мотоциклиста, снайпера, бойцов группы захвата, — привычно перечислил Пьер. — Если вам этого кажется мало, я могу напомнить про эпизоды, имевшие место в Германии, Швейцарии, в России...

— Нет, нет, не надо, — сник Иванов. — Я знаю.

Почему-то Пьеру стало жалко Иванова. Возможно, потому, что он, несмотря ни на что, мало напоминал убийцу.

— Можете считать, что вам еще повезло, — попытался успокоить совершенно раскисшего преступника Пьер. — В Германии вам бы дали больше. А если бы мы выдали вас американцам...

— Не надо американцам! — испуганно вздрогнул Иванов.

И снова у него был такой вид, что представить, что он кого-нибудь убивал... Что так убивал!.. Что столько убивал!..

— Хочу задать вам один вопрос... последний вопрос, — секунду посомневавшись, сказал Пьер Эжени. Иванов настороженно взглянул на следователя.

— Задать не как полицейский, как человек. Обещаю, что, что бы вы мне ни ответили, это никогда не будет использовано против вас. Что все это останется между нами.

Иванов испугался еще больше.

— Я могу надеяться на ваш честный ответ?

— Да, — судорожно кивнул Иванов. — Можете.

— Тогда скажите мне, только честно скажите, сколько человек вы лишили жизни?

— Где? — не очень понимая, чего от него добиваются, уточнил Иванов.

— Здесь, в Германии, в Швейцарии... Везде. Сколько всего людей вы лишили жизни?

— Я? Я ни одного... — честно глядя в глаза следователю, начал объяснять Иванов. — Я пришел к любовнице...

— Тогда все, тогда спасибо, — прервал его Пьер. — Вы можете идти.

— Куда идти? — вздрогнул Иванов.

— Туда, где вам место, — твердо ответил Пьер. — В тюрьму...

Старший следователь парижской криминальной полиции Пьер Эжени свое дело сделал. И хорошо сделал. Больше Иванов никого убивать не будет. Ни здесь не будет, ни там не будет... По крайней мере в ближайшие двадцать лет не будет.

Похождения кровавого маньяка, терроризировавшего Европу, закончились. Минимум на двадцать лет закончились. Но скорее всего — навсегда!..

 

Глава 70

Сообщение было коротким, из четырех слов.

— Нужно встретиться. Приходите с другом.

А раз они просят прийти с другом, то получается, что они согласовали сроки. И, значит, акция состоится в ближайшие дни!

Ну что ж, как говорят русские, хотя и непонятно почему говорят именно так, — ни пуха ни пера!

В нужное время Джон Пиркс был в нужном месте. На этот раз был не один, был со своим, которому предстояло уйти с “леваками”, человеком.

— Вашей задачей будет координировать наши действия, — инструктировал его Джон Пиркс...

Хотя ничего координировать он не должен был, а должен был, изображая живой залог, отвечать за чужие, которые в таких делах не исключены, ошибки. Своей жизнью отвечать. Но он об этом не знал, он думал, что ему предстоит выполнить ответственную и не очень опасную работу.

В разведке никто никогда не знает конечной цели задания. Чтобы не сболтнуть лишнего, чтобы не отказаться, поняв, что тебя ждет впереди.

— Никакой инициативы не проявляйте, только смотрите, слушайте и запоминайте... — внушал Джон Пиркс...

Ему не было жалко своего человека, потому что тот был таким же, как он. На несколько ступеней ниже по званию и по должности, но все равно таким же. И если операция провалится и возникнет угроза утечки информации, то с ним тоже никто церемониться не станет. Слишком одиозна фигура главаря “леваков”, с которым он вступил в контакт, слишком серьезным может получиться скандал. Но только никакого скандала не будет, потому что все контакты с экстремистами завязаны на него, а он никому ничего не расскажет. Не потому, что не захочет, потому, что уже не сможет. Чистота мундира выше жизни отдельно взятого неудачника. Таковы правила игры...

— Ну, будем надеяться, что все пройдет благополучно, — пожелал Джон Пиркс удачи своему человеку. И протянул на прощание руку.

Дальше они должны были следовать каждый своим маршрутом. Его человек пошел прямо, Джон Пиркс повернул налево. На этом перекрестке их пути и их судьбы разошлись...

Джон Пиркс догадывался, что это место “леваки” назначили не случайно, что, скорее всего, они хотели увидеть его человека и хотели убедиться в отсутствии слежки. Но кто за ними наблюдал, он так и не понял...

Обросший, в поношенной хипповской одежде, сидящий на скрещенных ногах прямо на асфальте музыкант, каких в Париже — легион, перестал перебирать струны гитары, вытащил из кармана мобильный телефон, набрал номер и сказал два слова:

— Все в порядке.

“Хвоста” за американцами не было.

Но все равно за Джоном Пирксом и за его человеком пошли неприметные, обнимающиеся и целующиеся на каждом углу парочки. “Леваки” перестраховывались — им было что терять, их разыскивала полиция и спецслужбы всех европейских стран.

Через полчаса и три десятка кварталов возле Джона Пиркса притормозило такси. Его такси. Джон открыл дверцу и сел на переднее сиденье.

Машина тронулась с места и стала, поворачивая на каждом следующем перекрестке, кружить по близрасположенным улицам. Таксист внимательно наблюдал за маневрами идущих сзади машин в зеркало заднего вида.

Зазуммерил мобильник.

Водитель поднес телефон к уху.

— Все в порядке? — спросил Джон Пиркс.

— Да, — кивнул таксист. — Ваш человек у нас.

После чего такси петлять перестало и направилось в центр.

Эта последняя встреча могла состояться только после внесения залога. Залог был внесен...

Наконец такси остановилось.

— Пойдете прямо до третьего перекрестка, оттуда налево и снова прямо до первого светофора, — инструктировал таксист. — Спуститесь на набережную, зайдете под мост...

Джон Пиркс пошел прямо, повернул на третьем перекрестке и на первом светофоре... — он уже стал привыкать к навязываемым правилам игры — спустился по ступеням на набережную Сены, зашел под мост. Здесь он должен был ждать.

Но ждать не пришлось.

К “стенке”, сойдя с фарватера, причалила небольшая моторная лодка.

— Прыгайте сюда, — показал рулевой.

Джон встал на самый край бетонной набережной и прыгнул вниз. Лодка сразу, отошла от берега.

Рулевой показал глазами на люк, ведущий в каюту.

В каюте за небольшим столиком сидел человек в карнавальной маске. В маске Франкенштейна. А значит, почти наверняка, сидел их главарь, тот, с которым он встретился в первый раз в машине и лица которого не разглядел. И не сможет разглядеть теперь.

Человек в маске не встал при виде Джона, не протянул руку, не поздоровался. Он лишь показал на стул против себя.

Джон сел.

— У нас все готово, — сказал человек в маске Франкенштейна.

— У нас тоже, — подтвердил свою готовность Джон Пиркс. — Когда вы хотите начать?

— Сегодня ночью...

“Леваки” страховались даже в этом. Они известили своих компаньонов о начале операции в самый последний момент, чтобы гарантировать себя от утечки информации, чтобы не дать возможному противнику — всегда возможному! — успеть подготовиться.

— Хорошо, согласен, сегодня, — кивнул Джон.

— Тогда давайте уточним детали...

Человек в маске развернул на столике карту Парижа...

Маленькая прогулочная моторка плыла вниз по Сене, плыла не к окраинам, плыла к времени “Ч”, которое должно было наступить уже сегодня...

 

Глава 71

За дверью что-то громыхнуло, и в двери открылось небольшое прямоугольное окошко, , в котором мелькнуло чье-то лицо.

— Ваш ужин, — сказал по-французски надзиратель.

Но Иванов его прекрасно понял, так как все тюремные команды выучил наизусть, и даже не потому, что их было не так уж много, а потому, что за ними следовало вполне понятное действие.

На полку окошка встал пластиковый поднос, на котором рядками были разложены разноцветные одноразовые контейнеры. Кормили французы хорошо и культурно, примерно, как российский Аэрофлот, — вся еда была расфасована по пакетикам, а горячее завернуто в фольгу.Иван Иванович взял поднос и перенес его на столик.

На ужин были йогурт, пицца, фрукты и соки. Но не было шоколада и мороженого, потому что Иван Иванович, подпадающий под категорию особо опасных преступников, содержался в блоке строгого режима. По той же причине он сидел один и был лишен права посещения бассейна и тренажерного зала. Французское правосудие с убийцами особо не церемонится.

Иван Иванович поел и позвонил в специальный звонок, чтобы вернуть пустой поднос.

— Претензии есть? — спросил по-французски надзиратель.

— Все нормально, — ответил по-русски Иванов.

Ужин был последним значимым событием дня. Дальше Иван Иванович был предоставлен себе — он мог спать, мог смотреть телевизор или читать специально для него добытые книги на русском языке. Тревожить заключенных ночью во французских тюрьмах не принято, чтобы не нарушать их здоровый сон. Надзиратели лишь имели право бесшумно заглядывать в глазки.

Все это очень напоминало пионерский лагерь, в котором Иван Иванович бывал в детстве, Но, несмотря на внешнее сходство, это все же был не пионерский лагерь, а была тюрьма, главное отличие которой от пионерлагеря заключалось в том, что заезд здесь длился не месяц и не два, а, как утверждал его следователь, двадцать лет. А за двадцать лет любой йогурт с пиццей встанут поперек горла.

И уже почти встали.

Некоторое время Иван Иванович послонялся по камере — шесть шагов вперед, шесть назад... Потом расправил постель, лег, отвернулся к стенке и уснул.

Во сне ему снился дом, снилась мать и снилась школа, где у него случились какие-то проблемы. Он сделал что-то не то, его ругали учителя, и он страшно боялся признаться в том, что совершил, матери. Он боялся, мучился, переживал и даже плакал, но где-то там, в глубине спящего сознания, понимал, что все эти школьные катастрофы — пустяк, что настоящие катастрофы ждут его не во сне, а ждут после, когда он проснется. И не хотел просыпаться... Более всего на свете он не хотел просыпаться...

Но проснуться пришлось...

 

Глава 72

Все задействованные в операции люди были на своих местах. И все смотрели на часы.

Минутные стрелки на подсвеченных циферблатах и цифры на жидкокристаллических дисплеях электронных часов приближались к трем часам. Ровно в три часа они начнут действовать — все и одновременно, по заранее продуманному, промерянному и просчитанному плану. Каждый на своем месте — как маленькие шестеренки большого и сложного механизма — провернутся, раскрутят друг друга, передадут инерцию движения дальше...

Кто-то даст сигнал, кто-то прикроет тылы, встав на перекрестках улиц и у ворот тюрьмы, кто-то встретит “гостя”, передаст ему одежду, деньги и новые на новое имя документы и переправит дальше, до условной точки, где того будут ждать другие, обеспечивающие проход через свой участок люди. Кто-то, похожий на гостя и одетый примерно в такую же, как он, одежду в нужное время мелькнет возле тюрьмы и, специально привлекая к себе внимание и выманивая погоню на себя, уведет полицейских в сторону. В сторону от “гостя”. Кто-то, если это понадобится, перегородит улицу грузовиком, создавая искусственную пробку. И при самой крайней необходимости примет бой, останавливая и отвлекая полицейскую облаву и давая возможность беглецу уйти как можно дальше. А кто-то уже не в Париже, уже далеко от него будет ждать “гостя” на снятой на полгода вилле, чтобы, в случае неудачи, принять его и поместить в специально оборудованный, с двумя выходами, бункер, где можно отсидеться день, или два, или месяц, пока все не успокоится. Но, скорее всего, “гость” к нему не попадет, потому что будет доставлен в Испанию, а из Испании, на туристическом автобусе, в Португалию, где сядет на круизный теплоход, на котором, в сопровождении полудюжины телохранителей и охранников, отправится на один из курортных островов. Откуда, не увидев ни одной достопримечательности, не успев даже позагорать, Прямым рейсом будет отправлен в Соединенные Штаты Америки. А там...

И весь этот механизм придет в движение не сейчас, а чуть позже, через несколько минут, когда секундная стрелка перепрыгнет через цифру двенадцать...

 

Глава 73

Пробуждение было неожиданным и необычным. Кто-то толкнул Иванова в бок. И толкнул еще раз.

Вначале он подумал, что это жена... Но тут же сообразил, что это не могла быть жена и не мог быть никто другой. Потому что он был не дома, не у любовницы и не в командировке в гостинице, а был во Франции в тюрьме. И был в одиночной камере. Один был!.. И, значит, толкнуть его никто не мог... Некому было толкать!

Иванов испугался и замер, делая вид, что все еще спит.

Но его толкнули снова, на этот раз толкнули сильнее, и он вынужден был проснуться и открыть глаза.

Перед ним стоял человек в форме надзирателя. Со знакомым лицом. Кажется, он его несколько раз видел, когда его выводили на прогулку.

Надзиратель стоял над ним и прижимал палец к губам, призывая к молчанию. Но Иванов и так молчал, потому что у него от страха перехватило горло.

— Я тв-ои дру-уг, — сказал вызубренную по-русски фразу надзиратель. — Не... кри-чи... Иванов судорожно закивал.

— На... бе-ри... чи-тай, — сказал еще одну русскую фразу надзиратель.

И протянул Иванову какой-то лист бумаги.

— О-де-нь-ся. Я при-ду че-рез пять ми-нут, — сказал надзиратель, несколько раз показав на раскрытую пятерню. И ушел, бесшумно закрыв за собой дверь.

На листе бумаги был набранный на русском языке текст. Письмо начиналось с обращения.

“Здравствуй, друг! Мы обещали тебе помочь. Сегодня мы тебе поможем. Доверься человеку, который дал тебе письмо. Делай так, как он тебе будет говорить”.

Далее шел рисунок какой-то петли, объяснения, что с ней делать, и наилучшие пожелания:

“Все будет хорошо. Мы ждем встречи с тобой”.

И постскриптум.

“Пожалуйста, уничтожь это письмо”.

И больше ничего — ни имени, ни подписи, ни обратного адреса.

Иванов, ничего не понимая, оделся. И стать ждать.

Через пять минут, которые показались ему часом, дверь открылась снова. Это вернулся надзиратель. Он быстро подошел к Иванову и оглядел его.

Арестант был одет и стоял, держа в руках письмо.

— Нет, нет, — покачал головой надзиратель. — Его надо уничтожить, — показал пальцем на письмо. Но Иванов не понимал.

— Уни-ч-то-жить! — повторил по складам надзиратель.

И снова показал на бумагу.

А-а! — понял Иванов. И решил разорвать лист.

— Нет, — опять остановил его надзиратель. — Ам-ам, — зажевал, открывая сильно рот. — Уни-ч-то-жить!

— Съесть что ли? — удивился Иванов, показывая на свой рот.

— Да, да, — обрадованно закивал надзиратель. Иван Иванович смял бумагу и засунул ее в рот. Бумага была безвкусная и сухая.

— Запить бы, — попросил Иванов. Но надзиратель его не слушал, надзиратель торопился.

— И-ди за м-ной, — сказал он, потянув Иванова за рукав к двери.

Иванов пошел.

На пороге надзиратель остановился и сунул в ладонь Иванова что-то железное.

Что?..

Иванов поднял руку и увидел гвоздь. Большой гвоздь с неестественно тонко заточенным острием и обмотанной какими-то тряпками шляпкой.

— Зачем? — не понял Иван Иванович. — Чего-то прибить надо?

Но русский словарный запас надзирателя был исчерпан, и объяснить он ничего не мог. Он — показал. Повернулся к Иванову спиной, прижался к телу и, ухватив рукой за запястье, приблизил острие гвоздя к своей шее.

— Ты чего, чего?.. — испугался Иванов.

— Я тв-ои дру-уг, — повторил надзиратель первую, с которой он обратился к Иванову, фразу. — Не... кричи...

И потащил Иванова в коридор.

— Ты что, бежать предлагаешь? — спросил его Иванов. — Я никуда не хочу бежать!

Но было уже поздно, надзиратель закрыл дверь камеры на ключ и пошел по коридору. Иванов плелся за ним — в его правой руке был зажат гвоздь, а сама правая рука, словно в тисках, зажата в руке надзирателя.

— Отпусти меня, ну отпусти, я не хочу... — скулил Иванов и предпринимал робкие попытки высвободиться.

— Я тв-ои дру-уг. Не... кри-чи, — в который раз сказал надзиратель, недоумевая, почему Иванов его не понимает, несмотря на то что он говорит по-русски. — И-ди за м-ной.

И на всякий случай локтем свободной левой руки ткнул Иванова в живот. Тот ойкнул, затих и дальше не сопротивлялся.

В коридоре было пустынно, надзиратель хорошо знал маршруты и привычки тюремной стражи. Сейчас его коллеги, обслуживающие этот этаж, остановившись возле последней камеры и привалившись к стенке, рассказывали друг другу о последнем футбольном матче, борясь со скукой и сном.

Впереди тоже никого не должно было быть, но были видеокамеры. Три видеокамеры. Проходя мимо них, надзиратель делал испуганное лицо и делал вид, что пытается оторвать от себя руку Иванова и прижатый к шее гвоздь.

Он был уверен, что сейчас его никто не видит, потому что охранник, который должен следить за мониторами, пьет кофе из термоса и разворачивает принесенные из дома бутерброды. Потому что всегда в это время пил кофе и ел бутерброды. А когда занимаешься столь ответственным делом, наблюдать за тем, что происходит на экранах трех десятков мониторов, затруднительно, и уж коли есть охота смотреть, то лучше смотреть в те, что показывают лестницу и коридор, по которым в дежурку может нагрянуть с проверкой начальство.

Понять охранника и понять надзирателей можно — побег из этой тюрьмы считался невозможным, еще никто и никогда из нее не сбегал, что сильно расслабляло привыкший к спокойной жизни персонал.

Но гримасничать все равно нужно было, потому что потом, когда все вскроется, видеозапись обязательно просмотрят и увидят, как заключенный из двадцать шестой камеры толкает впереди себя испуганного надзирателя, приставив к его шее, туда, где под кожей вздрагивает артерия, остро заточенный гвоздь, и как надзиратель, боясь смерти, пытается оттянуть от себя его руку.

Вот что увидит тот, кто прокрутит эту видеопленку после.

Что должен увидеть...

До места оставалось совсем немного, когда жизнь внесла в четко проработанный план свои коррективы. Надзиратель учел все — болтовню своих коллег, поздний ужин охранника, но он не мог предусмотреть случай...

Навстречу Иванову и захваченному им надзирателю по коридору, который поворачивал налево, шел вдруг решивший проверить посты корпусной. Он почти никогда не проверял посты, потому что предпочитал спать, но именно сегодня ему не спалось.

Надзиратель первым услышал стук шагов и мгновенно понял, что сейчас, через десять, пятнадцать, может быть, двадцать секунд из левого коридора кто-то выйдет и увидит... Увидит его и Иванова. Поймет, что происходит... И тут же поднимет тревогу!..

Надзиратель дернулся назад, но сразу понял, что убежать не удастся — некуда бежать! И негде спрятаться — позади был длинный и совершенно пустой коридор!

Шаги приближались...

Надзиратель растерялся. Но... вдруг собрался. И... решился.

“Леваки” нашли очень удачную кандидатуру. Приобретенные в далекой бунтарской молодости навыки вдруг спустя десятилетия сработали. Он вспомнил занятия, на которых обучал молодежь приемам рукопашного боя, вспомнил жесткие стычки с органами правопорядка, в одной из которых он убил полицейского... Вспомнил собственные, на случай неожиданной встречи с противником, рекомендации, вспомнил, как говорил, что тот, кто хочет победить, должен нанести удар первым!

Мгновенно вспомнил, как выглядит коридор за углом, сообразил, что там, за поворотом, где стучат чужие шаги, установлена видеокамера.

Черт — видеокамера!...

Но, может, и к лучшему, что видеокамера! Потому что, если что-то делать, лучше это делать перед ней, чтобы отвести от себя все возможные подозрения!

Да, именно так!

И надзиратель решился!..

Сделав шаг, он приблизился к углу, встал, прижавшись плечом к стене, и прижал к ней Иванова. Тот не сопротивлялся, тот был как вата. И очень хорошо, что как вата, потому что, если бы он упирался, ничего бы не вышло.

Надзиратель ждал, слыша не ушами, всем телом слыша приближающиеся шаги.

Вот сейчас, через мгновенье, идущий им навстречу человек покажется из-за угла. Сейчас...

Шаги сбили свой ритм, человек чуть притормозил, собираясь повернуть направо.

Сейчас!..

Из-за угла показалась выброшенная вперед нога и в то же самое мгновенье показалось тело.

Повернувший в коридор корпусной вдруг совершенно неожиданно увидел перед собой каких-то людей — одного и стоящего за ним другого. Стоящего неестественно близко, практически вплотную.

Он не успел понять, кто они и что тут делают. Чья-то рука ухватила его за одежду и сильно потянула вперед, так, что он стал падать...

Корпусного схватил и сильно дернул на себя свободной левой рукой надзиратель. А когда потерявший равновесие и падающий корпусной приблизился к нему, он толкнул его чуть вбок, меняя траекторию падения, оторвал от своей шеи руку Иванова, развернул ее так, чтобы гвоздь был направлен в лицо падающего человека, и сильно двинул кулак Иванова вперед!

Гвоздь угодил в подбородок, соскользнул и ткнулся в шею корпусного — в гортань. Ошалевший от боли, от хлынувшей в горло крови корпусной даже не вскрикнул. Но он был еще жив. И тогда надзиратель, оттянув руку Иванова на себя, выдернул гвоздь из раны и снова сильным толчком вогнал его в шею, стараясь угодить в артерию.

Он попал, потому что по нему и по Иванову хлестанула струя алой крови.

Корпусной стал падать вперед, но надзиратель специально отодвинул его от себя. Так, чтобы тот попал в обзор камеры слежения. Чтобы было видно, в чьих руках находится гвоздь, и было видно ужас на его, надзирателя, лице, и было видно, как он сопротивляется, пытаясь сдержать руку убийцы...

Корпусной упал на колени и упал лицом в пол.

Теперь надо было спешить.

Надзиратель, испуганно оглядываясь на Иванова и на мертвого корпусного, пошел по коридору. Пошел в служебный туалет, от которого у него были ключи.

Кивнув, словно выполняя команду преступника, он вытащил ключ, сунул его в замочную скважину и открыл дверь.

В туалете было одно небольшое забранное решеткой окно. И не было видеокамер.

— Туда! — показал надзиратель на окно. — Пойдешь туда!

Но Иванов не понимал. Он не мог прийти в себя после убийства корпусного. Он смотрел на свою мокрую по самое плечо правую руку и пытался стереть с лица чужую кровь.

— Ну, пошел, пошел! — толкал его в сторону окна надзиратель.

Но Иванов был невменяем.

— Идиот! — тихо сказал надзиратель и, отойдя от Иванова и подпрыгнув, что есть сил рванул решетку на себя.

Решетка подалась, потому что была расшатана. Им расшатана, заранее расшатана.

Надзиратель дернул еще раз, и решетка вывалилась из стены.

На всякий случай он обтер прутья в том месте, где держал их пальцами, рукавом и подтащил Иванова к стене.

— По-и-дешь пря-мо! — сказал он последнюю и самую главную из выученных русских фраз: И показал направление. — Пря-мо... пря-мо!

Иванов замотал головой.

Но надзиратель встал На колени и, схватив, приподняв, — поставил ногу Иванова себе на спину. После чего стал подниматься.

Боясь упасть, Иванов схватился за подоконник. Надзиратель, рванувшись от пола, поднял его еще выше, буквально выталкивая в окно.

Не имея возможности сопротивляться и не сопротивляясь, Иванов вполз на широкий, почти метровый, подоконник. Он сидел, скрючившись в три погибели, с трудом помещаясь в тесном объеме окна, заткнув его своим телом, как пробка бутылку.

— Туда, туда! — показывал надзиратель.

Иванов понял и опустил вниз ноги. Теперь он висел в окне, высунувшись ногами наружу и налегая на подоконник животом.

— Прыгай! — показал надзиратель. — Прыгай вниз!

Но Иванов замотал головой. И стал цепляться левой рукой за стену. Левой, потому что в правой у него все еще был зажат гвоздь.

Больше надзиратель ничего не показывал. Он схватил Иванова за правую руку и ударил кулаком по левой, по кончикам пальцев. Иванов взвизгнул от боли, отпустил левую руку и отшатнулся назад. Но он не упал, он продолжал висеть животом на подоконнике, удерживаемый надзирателем за правую руку.

Не просто так удерживаемую, а с умыслом удерживаемую.

Надзиратель не хотел отпускать Иванова просто так, ему нужны были гарантии, нужно было алиби!

Он все как следует прикинул, встал поудобней, вывернул кисть Иванова, разворачивая гвоздь в свою сторону и, прежде чем Иванов что-то понял, с силой дернул руку с гвоздем на себя.

Острие гвоздя, легко проткнув кожу и мышцы, вошло ему в щеку, на косую проткнув челюсть и выйдя где-то возле подбородка.

Надзиратель вскричал, не играя, а по-настоящему, потому что было больно. Отпустил руку Иванова и со всей силы, как будто забрасывал в баскетбольную корзину мяч, толкнул голову беглеца от себя, толкнул в окно.

Иванов потерял равновесие и, вывалившись из окна, полетел вниз. Он бы никогда, ни при каких обстоятельствах не решился на такой прыжок, но его не спросили...

Он рухнул вниз на два этажа и шлепнулся на крышу примыкавшего к корпусу здания. Ему повезло, он не разбился, впрочем, и не должен был разбиться, потому что крыша была плоская и была покрыта не железом или черепицей, а мягким кровельным материалом.

Иванов упал и остался лежать. Он лежал так минуту или две, пока не услышал голос — дикий голос раненого надзирателя, который звал на помощь. Потом он услышал далекие свистки и вдруг пронзительно покрывший все звуки вокруг вой сирены.

Тогда он испугался, потому что понял, что сейчас его поймают и, возможно, вернее, наверняка будут бить.

Он встал на ноги и пошел в сторону, которую ему указывал надзиратель. Вначале он шел, потом быстро шел, потом побежал. Он пробежал весь корпус и замер на краю здания. Впереди ничего не было, впереди была пропасть — крыша обрывалась, внизу был кусок внутреннего тюремного двора и был высокий забор.

Пути дальше не было.

“Как же так, — подумал Иванов. — Зачем он меня сюда посылал...”

Сзади, встревоженная свистками и сиреной, просыпалась тюрьма. Деваться беглецу было некуда!...

— Я вижу его, — с крыши неблизкого, расположенного за забором тюрьмы дома сообщил наблюдатель. — Он на месте.

И тут же, услышав его, со стоящего на улице грузовичка несколько человек, одним мощным рывком стащили тент. В кузове был какой-то странный механизм — то ли лебедка, то ли пушка...

— Правее! — распорядился тот, что был командиром.

Два “левака”, разом рванув, сдвинули “лебедку” чуть правее.

— Так, — сказал командир.

И нажал какой-то рычаг.

“Лебедка” сильно дернулась назад, из ее “дула” вылетел какой-то, сложной формы, снаряд и мгновенно пропал, улетев в темноту. Бешено завертелся барабан, на который был намотан тонкий трос.

“Лебедка” была действительно лебедкой и одновременно была пушкой. Лебедка была морским спасательным линеметом, который отстреливают с буксиров, чтобы завести на терпящий бедствие корабль буксирный канат.

Со свистом преодолев почти полторы сотни метров, снаряд упал на крышу и под весом троса стал сползать вниз. Но снаряд был не просто снарядом, а был якорем, имеющим несколько расходящихся лепестками в стороны лап. Тонкие, хорошо заточенные лапы цеплялись за покрытие крыши.

Там, внизу, на земле, командир “леваков” включил лебедку, и пришедший в движение барабан стал выбирать провисший трос, натягивая его. Якорь пополз, цепляясь и поднимая за собой покрытие, все сильнее и сильнее заглубляясь в крышу, как и любой, который тянут, а не поднимают вертикально якорь.

Трос натянулся.

— Стоп!

Командир “леваков” выключил лебедку...

Стоящий на крыше Иванов слышал выстрел, видел, как над его головой что-то мелькнуло и шлепнулось сзади. Потом он заметил ползущий недалеко от его ног трос. И увидел на нем какие-то петли. Не одну — несколько. Петли ему что-то напоминали, что-то такое, что он видел совсем недавно.

Ах, ну да!.. Точно такие же петли были нарисованы в письме, которое ему передал надзиратель. И еще там были нарисованы руки, засунутые в эти петли и было написано, что он должен делать.

Иванов наклонился, сунул в одну из петель кисть правой руки и подошел поближе к краю крыши.

Но тут же отшатнулся.

Высота корпуса была метров двадцать, если не больше. Вниз было страшно не то что прыгнуть, но даже смотреть.

Нет, ни за что! Никогда!..

“Что он там медлит?! — переживали стоящие внизу леваки. — Ведь время идет, время!”

“Леваки” ждали зря, Иванов прыгать был не согласен. Даже под угрозой смерти.

Хорошо продуманый план не сработал. По той простой причине не сработал, что был рассчитан на Иванова — матерого преступника и убийцу, для которого прыгнуть с крыши труда бы не составило. Но не для настоящего Иванова, который стоял на крыше и у которого от страха высоты тряслись ноги.

Джон Пиркс явно переоценил возможности беглеца. Джон Пиркс обманул сам себя...

Иванов стоял и ждал... Ждал, когда его схватят подоспевшие тюремные охранники. И ждать ему было недолго.

От корпуса, из которого он сбежал, раздались крики, ярко вспыхнул прожектор, луч света заметался во все стороны — вправо, влево, снова вправо, но вдруг нащупал в темноте одинокую фигуру, стоящую на крыше, замер, залив ее ослепительным светом.

— Все, не получилось! — сказал один из “леваков”. — Надо сматываться отсюда.

На крыше, на дальнем ее конце, появились какие-то люди. Бешено залаяла собака. Раздался первый, скорее всего предупредительный, выстрел.

Но даже десять выстрелов, даже в упор не смогли сдвинуть Иванова с места. Получить пулю в живот он боялся меньше, чем высоты.

Вдруг в луче прожектора заметались какие-то низкие тени. Они очень быстро, неестественно быстро, приближались. Это были не люди, люди не умеют так быстро бегать. Это были собаки. Две натасканные на ловлю заключенных собаки стремительно приближались к беглецу, оскалив черные пасти.

Иванов увидел несущихся на него собак и инстинктивно сделал шаг назад. Как сделал бы любой. И сделал еще шаг...

Крыша кончилась! Он рухнул вниз, сильно дернул петлю и полетел вниз, но не на землю, а чуть вбок, к забору.

— Вон он! — радостно крикнули, показывая пальцами в небо, “леваки”.

— Вон он! — как эхо ответили люди генерала Трофимова.

Они тоже были здесь. Все время были! Они не могли быть где-нибудь еще, потому что место, где теперь стояла лебедка, было истоптано и измеряно филерами больше всего.

Иванов, зажмурившись и лишившись чувств, летел над пропастью, влекомый силой всемирного тяготения и туго натянувшимся под его весом троса. Специальный, скользивший по тросу ролик гасил скорость, не давая возможности беглецу разогнаться слишком быстро.

Иванов подлетел к забору и пролетел мимо него и над ним, чуть не зацепившись ногой за колючую, находившуюся под высоким напряжением, проволоку. Он пролетел мимо и заскользил над улицей, над тротуарами. Он был уже почти на свободе!..

До машины оставались считанные метры, и пора было, как это требовала инструкция, нажать на расположенный над пальцами тормоз, чтобы погасить набранную скорость. Но он не способен был ничего нажать. И поэтому с полного лета врубился в распростерших перед ним объятия “леваков”. Инерция удара была сильна, и один из них отлетел в сторону и свалился с машины на асфальт. Другой рухнул назад, спиной на линемет, защитив своим телом Иванова.

Теперь беглецу и его спасителям нужно было прыгнуть в поджидавшую их рядом машину и...

Но никто никуда не прыгнул.

— Работаем! — коротко приказал майор Проскурин.

Шесть теней выскочили из недалеких кустов и, стремглав приблизившись, оказались возле грузовика.

“Леваки” были уже внизу и уже шли к машине, один шел еле-еле, сильно припадая на правую ногу, еще один держался за разбитый бок. Но на травмы и боль они внимания старались не обращать, им нужно было отсюда уходить. Как можно быстрее уходить...

Шесть бойцов генерала Трофимова возникли перед “леваками”, как из-под земли. Они вырвали из их рук Иванова и прижали попятившихся “леваков” к борту грузовика.

— Кто вы? — удивленно спросили “леваки”.

Но бойцам генерала было некогда объясняться — они разошлись чуть в стороны, зажимая леваков с боков и не давая им возможности уйти.

— Давай, — махнул рукой майор Проскурин.

Один из бойцов отступил на шаг и вдруг, сильно выдохнув воздух, ударил ближайшего “левака” кулаком в переносицу. Хрустнула кость, и уже мертвый “левак” упал на колени.

— А!.. — попытались вскрикнуть оставшиеся в живых его товарищи и попытались убежать, но тут же упали на асфальт с проломленными височными костя — ми и перебитыми кадыками.

— Уходим! — коротко приказал майор Проскурин.

— А этот? — показали бойцы на Иванова.

— После. С ним не успеем!

Бойцы в три прыжка добежали до кустов и растворились в их тени...

Возле машины остался стоять Иванов и осталось лежать три тела.

И в ту же самую секунду к краю крыши подбежали тюремные охранники. Они посмотрели вниз, туда, куда уходил трос и увидели грузовичок со сброшенным тентом. Увидели возле грузовичка три еще подергивающихся в агонии тела. И увидели стоящего над ними Иванова.

— Стой! — крикнули они.

— Сюда! — прошипел из кустов майор Проскурин. — Иди сюда! Ты меня слышишь, Иванов?!

Иванов услышал. Услышал, но никуда не пошел.

— Иванов! Иванов... мать твою! — хрипел Проскурин. — Иди к нам!

Но его голос действия не имел.

Из состояния прострации Иванова вывел не голос, вывели выстрелы.

Кто-то из стоящих на крыше корпуса охранников, видя, что преступник сейчас уйдет, плюхнулся на живот, выставил вперед пистолет и открыл стрельбу на поражение.

Бахнул выстрел!

И еще один!..

Возле ног Иванова в асфальт ударили пули.

Иванов подпрыгнул и медленно, но все более и более ускоряя шаг, побежал к кустам. И как только он в них скрылся, его подхватили под руки и поволокли куда-то бойцы генерала Трофимова.

Они пересекли какой-то пустынный скверик, протиснулись между глухих стен двух стоящих вплотную друг к другу домов, подошли к раскрытому люку канализации и один за другим занырнули внутрь, утягивая за собой Иванова.

Шедший последним майор Проскурин надвинул на колодец чугунную крышку.

Все — оторвались!..

Разом вспыхнуло несколько фонариков, осветив высокий, в человеческий рост тоннель парижской канализации...

— Теперь ходу!..

Подбежавшие к грузовичку тюремные охранники беглеца не нашли. Нашли грузовик, линемет и три трупа. И нашли во дворе тюрьмы, под стеной корпуса, гвоздь, которым Иванов убил корпусного и пытался убить своего надзирателя.

А Иванова... А Иванова нигде не было. Опять не было! Иванов словно сквозь землю провалился...

Иванов — ушел!..

 

Глава 74

— Как ушел? Куда ушел?!! — вначале не понял, потом не поверил разбуженный ночью старший следователь парижской криминальной полиции Пьер Эжени. — Что вы такое несете?!

— Из тюрьмы ушел! В смысле сбежал... Да точно сбежал! Полтора часа назад сбежал! — убеждал его голос в трубке.

— Как он мог сбежать, из этой тюрьмы никто никогда!.. — начал было Пьер Эжени. Но осекся, вдруг вспомнив, что сбежал не кто-нибудь, а сбежал Иванов.

— Хорошо, я сейчас приеду!..

Остаток ночи Пьер Эжени провел в тюрьме, где бродил по камерам, коридорам и крышам, все более и более мрачнея. Дело расследовал не он, дело расследовала другая бригада, но его не гнали, так как все знали, кто распутывал преступления сбежавшего гангстера.

— ...Он вызвал меня в камеру, сказал, что ему плохо, — еле ворочая языком, рассказывал перебинтованный по самые глаза надзиратель. — Я подумал, что ему надо помочь, зашел, а он... Он приставил мне к шее, вот сюда, — ткнул он пальцем под кадык, — гвоздь и заставил вывести его из камеры. А потом приказал идти по коридору. Я пошел... Я ничего не мог сделать, если бы я сопротивлялся, он убил меня.

— Что было дальше?

— Дальше? Дальше мы встретили... Мы встретили... — надзиратель не выдержал и замолчал. И заплакал. — По дороге мы встретили корпусного, который шел навстречу. Я не думал, что он... Что он решится его... А он!..

Надзирателю дали воды.

— Он ударил его. Я пытался удержать его за руку, но не смог. Он ткнул его гвоздем в шею и убил. Я хотел... Но я не смог!..

Видеозапись подтверждала слова надзирателя. На пленке было видно, как Иванов, обхватив испуганного надзирателя правой рукой, приставил к его горлу остро заточенный гвоздь и как надзиратель, хватаясь за запястье, пытается оттянуть от себя чужую руку.

— Перемотайте дальше, — попросил Пьер.

Теперь на экране монитора было видно, как по коридору идет корпусной, как приближается к углу, как вдруг его — словно кто-то в спину толкнул — метнуло к стене...

— Медленнее, пожалуйста.

Ход пленки замедлился. Теперь корпусной не падал, а медленно плыл, все более и более наклоняясь вперед. И прямо за ним стала видна фигура высунувшегося из-за угла Иванова и его правая рука, в которой зажат был гвоздь. И был хорошо виден обезумевший от страха надзиратель, который изо всех сил вцепился пальцами в руку Иванова, но не смог ее удержать и гвоздь медленно, очень медленно вошел в шею корпусного...

— Что было дальше?

— Потом он заставил меня идти в туалет, выдернул там решетку и приказал мне встать на колени, чтобы подняться наверх. А потом... потом он хотел убить меня, но я увернулся. Чудом увернулся...

Эта часть рассказа тоже имела вещественные подтверждения — решетка была выломана, а на одежде надзирателя, на спине, были обнаружены отпечатки подошв обуви Иванова. Но главное — была рана...

Надзирателю сильно повезло. Иванов ударил его сверху, из неудобного положения и, наверное, поэтому промахнулся — гвоздь не попал в висок, в который, по всей видимости, целился преступник, гвоздь прошел ниже, пропоров щеку. Наверное, если бы Иванов не спешил, он спрыгнул вниз, чтобы добить надзирателя, но он торопился и выпрыгнул в окно.

Пьер Эжени прикинул траекторию прыжка Иванова из корпуса на крышу соседнего здания... Высота была не маленькая, пожалуй, метров пять.

Но этот прыжок не шел ни в какое сравнение с последующим прыжком — с головокружительным прыжком с крыши второго корпуса на улицу, по тросу, натянутому над находящейся под напряжением колючей проволкой.

Это был уже почти цирковой номер. Чтобы так прыгнуть, надо иметь очень решительный характер.

Такой, как у Иванова.

Он решился и мгновенно оказался за пределами тюрьмы, вон там, далеко на улице...

С крыши был хорошо виден грузовик с линеметом в кузове и были видны три засунутых в черные пластиковые мешки трупа.

— Странно, — сказал кто-то из стоящих рядом с Пьером тюремных служащих. — Своих-то он зачем прикончил?

Потому что он всегда так делает, потому что он — Иванов, хотел ответить Пьер. Но не успел.

— Они получили травмы, когда он спускался, — ответил на вопрос кто-то из осматривавших крышу полицейских. — Наверное, он решил, что они не смогут бежать, и предпочел избавиться от обузы.

— Добил раненых?

— Получается так.

— Тогда он... тогда он зверь! — тихо сказал кто-то.

— Еще бы не зверь — он ведь их руками прикончил.

— Руками? — удивился уже не кто-то один, удивились все.

— Эксперты посмотрели тела и сказали, что, вероятней всего, он убил их руками.

Все замолчали и посмотрели вниз на грузовик, возле которого лежали три трупа...

Пьер не стал говорить, что это не первые жертвы Иванова, которых он убил голыми руками, что он убивал и раньше. И больше. Пьеру не хотелось никому ничего говорить и ничего обсуждать. Все и так было очевидно.

Он спустился с крыши и поехал в управление...

В коридоре возле своего кабинета Пьер случайно столкнулся с полицейским психологом. С тем, что изучал Иванова. И не удержался, придержал его, схватил за рукав и развернул к себе.

— Слышали? — спросил он.

Психолог осторожно освободил свою руку.

— Ну что, вы и теперь будете настаивать на своем? Будете утверждать, что Иванов не может убить даже цыпленка? — почти прокричал Пьер.

— А что случилось? — растерянно спросил психолог.

— Ничего особенного, ваш подопечный, который муху не способен обидеть, только что сбежал из тюрьмы, прикончив гвоздем охранника, ранив еще одного и убив трех своих подручных, которые помогли ему бежать.

— Да вы что? — поразился психолог.

— И знаете, за что он их убил? За то, что они не могли быстро бегать! Он разнервничался и прикончил их голыми руками!.. Про муху и цыпленка не скажу, а вот человека ему убить, что вам... заключение написать!..

И Пьер, больше ничего не сказав и не взглянув на испуганно хлопающего глазами психолога, рванул на себя дверь своего кабинета.

Там на стенке, над его столом, висел портрет Иванова, перечеркнутый крест накрест черным фломастером. Перечеркнутый, потому что он считал, что с Ивановым покончено. И еще на этом портрете, в самом низу, были надписаны цифры — две цифры — шесть и один. Шестьдесят один.

Пьер подошел к портрету и, вытащив ручку, зачеркнул цифру шестьдесят один. Зачеркнул и выше, и гораздо крупнее написал другую — шестьдесят пять. И поставил восклицательный знак.

Шестьдесят пять!..

А раз так, то ничего еще не кончено. Потому что с Ивановым не кончено! Переиграл его Иванов. И не только его — всю французскую полицию переиграл.

А до них — швейцарскую...

А до того — немецкую...

А еще раньше русскую...

Всех переиграл!

Переиграл — и сбежал!..

 

Глава 75

— Как сбежал?!! — не сдержавшись, вскричал Джон Пиркс. — Иванов — сбежал?! Но этого не может быть! Он не мог сбежать, потому что ему незачем было бежать, мы же его освобождали!

— И все-таки он сбежал.

— Каким образом? Мне нужны подробности! Только не домыслы — а факты. Факты! — заорал Джон Пиркс.

— Вначале все шло нормально... Правда, там, в тюрьме, ему пришлось убить охранника...

— Какого охранника?

— Корпусного. Они встретили в коридоре корпусного, и Иванов был вынужден убить его.

— Дальше!

— Потом он, как и предусматривалось планом, выпрыгнул из окна, пробежал по крыше и спустился по тросу на улицу. А там...

Докладывающий агент замялся.

— Что там? Что он сделал там?

— Он убил принявших его внизу наших людей.

— Всех?!

— Всех, — подтвердил агент.

— Как он их убил? У него было с собой оружие? Или он у них забрал оружие? Как?!

— Нет, он убил их без оружия, руками.

— Руками?.. Но зачем? — совершенно ничего не понимал Джон Пиркс. — Зачем ему было их убивать? Своих спасителей!

— Наверное, затем, чтобы не попадать нам в руки, — предположил агент. — Возможно, он просто использовал нас. Использовал, чтобы сбежать из тюрьмы.

— Точно! — вдруг осенило Джона Пиркса. Он подыгрывал ему. Просто подыгрывал... Тогда, когда соглашался принять покровительство Америки, он на самом деле ни на что не соглашался — он просто подыгрывал ему! А на самом деле планировал побег. Побег, который ему организовало ЦРУ! Он все рассчитал... И все рассчитал верно — сам бы он никогда оттуда не выбрался, но выбрался с их помощью! Его оттуда вытянули они! А он, в благодарность, убил их людей и ушел. Вернее, даже не их людей, а привлеченных к операции-“леваков”, которые могли пригодиться в дальнейшем, а теперь не пригодятся.

Как же он мог все так точно просчитать? Спрогнозировать?.. Как мог?..

Как он мог?!!

— Сэр, у нас еще одна маленькая неприятность, — сказал, так и не дождавшись никаких приказов и распоряжений, агент.

— Какая еще неприятность?

Какая еще может быть неприятность после того, что уже случилось?!

— Что еще такое?

— Вот, сэр, — сказал агент и показал на стоящий в его ногах полиэтиленовый пакет. Квадратный пакет.

— Что это? — спросил Джон Пиркс.

— Коробка от торта, — ответил агент.

— Какая коробка? — все еще ничего не понимая, вскипел Джон Пиркс. — Зачем мне пустая коробка из-под торта?

— Но это не совсем пустая коробка. В этой коробке голова, — сообщил агент. — Того нашего человека, который должен был координировать действия...

О, дьявол!.. “Леваки” вернули залог. В таком виде вернули!..

Нет, Иванов не просто сбежал, Иванов умудрился разрушить все планы, умудрился поссорить “леваков” с ЦРУ и лишить головы одного из их работников...

“Но не это плохо, — вдруг понял главное Джон Пиркс. — Плохо не то, что в коробке голова, плохо, что это не последняя в этой истории голова. Что, кроме этой головы, будет еще одна... гораздо более ценная для него голова. Потому что — его голова!..”

 

Глава 76

Таких сенсаций Париж не знал давно — из одной из самых неприступных, из которой никто никогда не сбегал, тюрьмы Франции совершил побег преступник! Причем не просто побег, а как в авантюрном романе, как в книгах Дюма-отца — перепрыгнул с одного корпуса тюрьмы на другой и спустился на улицу по туго натянутому канату! И ладно бы просто сбежал, но сбежал, убив четырех человек. И не просто убив, а убив заточенным гвоздем и голыми руками! Но самое главное то, что этот преступник был не обыкновенным преступником, а был Ивановым. Тем, что не так давно захватил в центре Парижа заложников и убил пятерых полицейских, а до того еще одного...

Наверное, не осталось ни одной парижской газеты, которая бы не написала о дерзком побеге и не опубликовала фотографии Иванова и планы тюрьмы, перечеркнутые пунктирами маршрута его побега. Масштабы планов были искажены, и прыжок с корпуса на корпус представлялся прыжком через пропасть с чуть ли не двадцатиметровым перепадом высот, а полет на тросе выглядел и вовсе умопомрачительно!

Обыватели читали статьи, рассматривали схемы и удивленно цокали языками. Этот Иванов был почти как граф Монте-Кристо, который тоже сбежал из тюрьмы, из которой до него никто не сбегал...

Газеты рвали из рук, но более всего рвали журнал “Пари-Экспресс” со статьей французской журналистки Жани Мерсье, которая не просто описывала происшествие, а увязывала его с прошлыми преступлениями Иванова в Германии, Швейцарии и России и доказывала, что Иванов не просто убийца, а агент русской военной разведки, которую раньше называли СМЕРть Шпионам, а теперь ГРУ, и именно поэтому и только поэтому он смог осуществить столь фантастический побег!

В статье она постоянно ссылалась на интервью с известным русским сыщиком, которого в России называют не иначе как Шерлок Холмс, и цитировала из Холмса целые абзацы. Особенно последний абзац:

— ...Это еще не конец, потому что это не просто какой-нибудь там рядовой преступник — а Иванов. От него можно ожидать чего угодно. Он вам еще устроит!.. Такое устроит, что мало вам не покажется!.. — пророчески вещал и грозил русский Шерлок Холмс.

И оказался прав!

А к нему никто не прислушался. В том числе Жани Мерсье не прислушалась, за что на страницах журнала публично каялась и кляла себя на чем свет стоит!

Ведь для того чтобы насторожиться, многого не требовалось, довольно было вслушаться в прозвище, которое дали Иванову русские сыщики — Зареченский монстр. И которое, на взгляд журналистки, морально устарело и давно не соответствует масштабу деяний преступника, в связи с чем она предлагала называть его не “зареченским” а по месту его последних злодейств — парижским. В крайнем случае русским.

Русским монстром.

Запущенное Жани прозвище понравилось, было подхвачено другими журналистами и прижилось...

В конце статьи Жани Мерсье ставила вопрос ребром, спрашивая: способна ли французская правоохранительная система противостоять профессионалу такого уровня, как Иванов, — сама же сомневалась, что способна, и призывала полицейских Европы объединяться против общей угрозы. Против Иванова...

И все же не упоминания о СМЕРШе, не цитаты из русского Шерлока Холмса, не вопросы ребром вызвали столь бурные реакции парижан. А приведенный в конце статьи постскриптум — полный список жертв Русского монстра, чем-то очень напоминающий военные сводки.

В постскриптуме не было рассуждений, авторских комментариев и отступлений. Вообще ничего не было, кроме цифр. Только цифры. Голые цифры...

Улица Агрономическая (Россия) — пять.

Улица Северная (Россия) — один.

Улица Северная (Россия) — пять.

Поселок Федоровка (Россия) — четырнадцать...

ИТОГО...

И после “итого” и после двузначной цифры потерь — три точки. Просто три точки. Три точки многоточия. Во всех языках мира обозначающие одно и то же — что это еще не все, не конец, что продолжение — следует!

Потому что это Иванов.

И потому что Иванов на свободе!

 

Послесловие

— Только, пожалуйста, побыстрее! — попросил посол генерала Трофимова. — Мне бы не хотелось, чтобы он здесь задерживался надолго.

— Но это совершенно безопасно, — возразил генерал. — Сюда полиция никогда не сунется. Территория посольства считается территорией России.

— Я знаю, что безопасно... Я вовсе не из-за этого, — поморщился посол. — Просто... Просто мне неприятно находиться с ним под одной крышей. Прошу понять меня правильно... После того, что он здесь натворил!..

— Быстрота его отправки зависит не от нас, зависит от вас, — напомнил генерал.

— Мы давно готовы! — буркнул посол. — Поэтому, если возможно, убыстрите эту процедуру! Максимально убыстрите.

— Хорошо, мы постараемся отправить его завтра.

— Лучше было бы, если сегодня...

Иванов разговора посла с генералом не слышал. Он вообще ничего не слышал и не видел, он находился в глухой, с закрытыми двойными жалюзи окнами комнате, без права выхода из нее, без доступа к телефону, без контактов с обслуживающим персоналом посольства. Он был на свободе, но жил, как в тюрьме. Хуже, чем в тюрьме...

Хуже, но не дольше...

— Собирайте чемоданы, мы отбываем, — сообщил радостную весть майор Проскурин.

— Куда? — спросил Иванов.

— Домой. На родину. Или, может быть, у вас есть какие-то возражения?

— Нет, я согласен, — уверил майора Иванов. — Когда самолет?

Майор с удивлением и умилением посмотрел на Иванова.

— Какой самолет?

— Ну этот... На котором я полечу.

— О чем вы говорите?!.. Все аэропорты перекрыты, все полицейские ищут сбежавшего из тюрьмы особо опасного преступника! Вас ищут!

— Ну хорошо, тогда на поезде... — согласился Иванов. — На поезде?

— Ну, пусть будет на поезде, — улыбнулся майор. — На спец... поезде. Собирайтесь...

Иванов был готов не через час, был готов через минуту, потому что собирать в чемодан ему ничего не надо было и чемодана у него не было.

— Готовы?

— Готов.

— Тогда пошли...

Иванов пошел, пошел, из двери направо. Туда, где, по его мнению, был выход из посольства.

— Куда вы направились! — остановил его майор.

— Как куда — туда, — удивился Иванов. — Где выход.

— Выход — там, а поезд не там, поезд — здесь, — показал майор в противоположную сторону.

— Здесь? — переспросил пораженный Иванов.

— Давайте побыстрее — вы задерживаете отправление, — поторопил его майор...

И открыл дверь. Открыл дверь в просторную комнату, где ничего не было. Где из мебели был только шкаф. Один-единственный, стоящий посредине комнаты шкаф!

— Вот он, ваш скорый, — указал майор на шкаф. — Он же мягкий, он же курьерский, он же литерный, — и голосом вокзального диктора объявил: — Поезд Париж — Москва отходит через минуту. Пассажиров просят занять свои места...

И услужливо распахнул дверцы.

— Ваше купе...

Внутри шкафа на полу был брошен матрас, а в углу стояла большая пластиковая бутыль с широкой, завинчивающейся капроновой крышкой горловиной.

— Это постель, — показал майор на матрас. — Это туалет, — ткнул пальцем в бутылку. — Проводников у нас нет, горячий чай никто не разносит, но вода и что-нибудь из еды у вас будут. Поедете дипломатическим багажом, под пломбой, с партией закупленной для нужд российского министерства иностранных дел мебели. Такой багаж таможня не проверяет.

Ну что — третий гудок, поезд отправляется?..

— Нет, нет, я в нем не поеду! — замотал головой Иванов, пятясь от шкафа.

— Почему? — участливо спросил майор.

— Я не люблю шкафов.

— Да что вы, неужели? — с издевкой спросил майор. — Может, вы желаете поехать обычным купейным? Или автобусом?

Ага, купейным. Или автобусом, согласно закивал Иванов.

Майор Проскурин только диву давался!

Он или дурак, или... Впрочем, нет, этот — не дурак, этот скорее — “или”!

— Вы знаете, как вас называют французы? — вдруг спросил майор.

— Как? — невольно заинтересовался Иванов.

— Русский монстр!

Иванов удивленно расширил глаза.

— И знаете, что они требуют с вами сделать, когда вас поймают? — снова спросил майор.

— Что?

— Гильотинировать. То есть персонально для вас вытащить из музея гильотину, установить на площади и посредством нее отрубить вам голову. И я их где-то понимаю.

Так что, если вас чем-то не устраивает этот шкаф...

— Нет, вы неправильно меня поняли... — торопливо сказал Иванов. — Я могу... Я согласен.

И быстро и решительно зашел в шкаф.

Этот шкаф был меньше и менее уютным, чем был тот, с баром и телевизором, в котором он путешествовал по Европе и плавал в Америку, но был лучше и просторней, чем тот, что стоял на даче генерала, и много лучше, чем шкаф, в который он влез у любовницы. Этот шкаф был новым, был импортным, пах деревом и ехал на родину.

— Ну что? — поинтересовался майор.

— Ничего, — ответил Иванов. Потому что действительно было ничего. По крайней мере в сравнении с гильотиной — ничего.

— Тогда — все, тогда — поезд отправляется! Счастливого пути!..

Шкаф плыл, покачиваясь и кренясь с борта на борт, как пассажирский лайнер на океанской волне. Вначале — в руках рабочих, отдиравших его от пола, потом тех же рабочих, спускающих его по лестнице и затаскивающих в мебельный фургон, потом в фургоне, потом в контейнере, вознесенном вверх и опущенном вниз крюком козлового крана, потом на железнодорожной платформе...

Шкаф ехал по Парижу. Ехал по Франции. По Германий. По Чехии. И дальше — по Польше и Белоруссии.

Шкаф ехал, покрывая за сутки до тысячи километров. Ехал из Парижа — в Москву...

В шкафу сидел единственный его пассажир — сидел Иванов. Он сидел на матрасе, привалившись спиной к стенке, и страдал. Его мутило, ему надоел этот шкаф и вообще все шкафы вместе взятые. Шкафы — как таковые. Наверное, у него развилась новая, не известная науке болезнь — шкафофобия.

Больше всего на свете ему хотелось выскочить из этого шкафа и... Но только поздно было выскакивать. Раньше надо было выскакивать, еще тогда, в первый раз, в самый первый, когда он пришел к любовнице и забрался в шкаф, испугавшись прихода мужа, а пришел не муж, а другой любовник, вслед за которым пришли еще какие-то охотившиеся за ним люди, которые стали стрелять...

Впрочем, про это все уже сто раз слышали. Как ту сказку про белого бычка, которая, сколько бы ее ни рассказывали, никак не может закончиться, потому что ходит по кругу — все по кругу и по кругу. Как сама жизнь, которая тоже, как известно, развивается по спирали... И в которой чего только не бывает... И любовницы бывают, и неожиданно вернувшиеся из командировки мужья, и шкафы...

Всякое бывает. Иногда — такое бывает!.. А иногда еще и не такое бывает!!.

Это кому как повезет.

Это смотря кому какой шкаф попадется!..