Я уже не юнга — три года назад меня приняли в мореходное училище. Но и за эти три года я немало путешествовал. И по-прежнему записывал в дорожную тетрадь свои географические приключения.

Недавно тетрадь заполнилась до конца. В ней — пережитое, виденное, слышанное не на всем земном шаре, как в «Воспоминаниях», а только на одной шестой части земной суши. На одной шестой, но самой замечательной — на нашей Родине.

На обложке тетради два слова: «Необыкновенные путешествия». Почему «путешествия» — понятно без объяснений. Почему «необыкновенные» — станет ясно, когда узнаете, где я был и что видел.

Но сперва о моем друге Фоме Отгадкине.

Фома участвует в «Необыкновенных путешествиях», хотя со мной никуда не ездил. Как это получилось? Сейчас объясню.

Когда тетрадь заполнилась, я пошел в издательство и спросил, нельзя ли ее напечатать. А в ответ услышал:

— Нельзя! Очень загадочно пишешь, Захар. К твоим записям нужны примечания ученого-энциклопедиста, то есть человека, который все знает и может растолковать читателю любое непонятное явление или событие. Раздобудь такого человека, тогда приходи…

С большим трудом разыскал ученых-энциклопедистов. Но неудачно. Одни энциклопедисты заявили, что заняты важной работой и возиться с чужими приключениями им недосуг. Другие сказали, что время они и нашли бы, но привыкли изъясняться высоконаучным слогом и начинающие географы ни за что их не поймут.

Хотел опять побеспокоить знакомого капитана, который написал пояснения к «Воспоминаниям юнги Захара Загадкина», но он оказался в дальнем плавании.

Что было делать? К счастью, я вспомнил о Фоме. Экзамен по географии он выдержал, но в школе юнг не учится — теперь этих школ нет. Зато Фома уже несколько лет успешно готовится к научной деятельности. Правда, он еще не ученый. Но многое Фома успел узнать, а о том, что ему еще неизвестно, может справиться в научных книгах и пересказать своими словами. И я уговорил Фому участвовать в «Необыкновенных путешествиях».

Дорогие друзья, кое-что в моих записях может показаться неправдоподобным, а то и вовсе невероятным. Но уверяю, в них нет ни буквы вранья. Умеете ли вы видеть обычное в необычном? И, наоборот, необычное в обычном? Раньше я думал, что только Захар Загадкин такой способный, но потом убедился, что многие юные географы не хуже меня разбираются в загадочных происшествиях и приключениях. А кто не сумеет разобраться или захочет себя проверить, пусть заглянет в научные примечания Фомы.

Переверните страницу, и мы отправимся в необыкновенные путешествия.

 

Солнце с севера!

В то памятное лето я списался в Мурманске с родного корабля и 22 июня, как раз в день солнцестояния, спозаранок направился на вокзал. Впереди было большое сухопутное путешествие, но не оно занимало мои мысли. Я ехал поступать в мореходное училище и беспокоился, сумею ли ответить на вопросы, которые зададут экзаменаторы. Теперь все это в прошлом, меня приняли в училище, и вскоре я стану техником-судоводителем, но тогда будущее было еще неясным.

Поезд отходил только под вечер. Я купил в вокзальном киоске «Расписание пассажирских поездов» и стал внимательно читать эту книгу; любителю географии она говорит о многом. Чтением до того увлекся, что едва не прозевал посадку на поезд.

Выхожу на перрон, а там первая дорожная неожиданность: корабельный кок, с которым накануне надолго простился, стоит у вагона, держит корзинку со всякой съедобной всячиной.

— Ешь, Захар, и не забывай, что в море у тебя верный друг остается. В трудную минуту обращайся ко мне. Сам понимаешь, кок — не ученый-географ, в университете не обучался, но сделает все, что в силах…

Поблагодарил кока за душевные слова, обещали мы писать Друг другу, крепко обнялись, и поезд тронулся.

Место в вагоне попалось хорошее на верхней полке, попутчики тоже словно бы хорошие. Один — моряк торгового флота, другой — музыкант, третий — железнодорожник. Не прошло получаса, как мы познакомились.

Попутчики очень удивились, узнав, что я — юнга Захар Загадкин. Они думали, этот юнга вымышленный, а оказалось, я настоящий, в одном купе с ними еду…

Поболтали о том о сем, потом моряк говорит:

— Разрешите задать вопрос, юнга? Вопрос неотложный — можем проехать станцию, после которой в природе кое-что серьезно изменится…

— Пожалуйста, задавайте. Обязан ответить на любой географический вопрос, потому что еду держать экзамены, а кто знает, о чем будут спрашивать. Надо быть готовым к самому коварному вопросу…

— Правильно, Загадкин! Так вот, всем нам еще со школьной скамьи известно, что в северном полушарии, следовательно и над нашей страной, солнце движется по южной стороне горизонта. Не правда ли, юнга?

— Товарищ моряк, — перебивает музыкант, — зачем знатоку географии задавать такой простой вопрос?

— Вы уверены, что простой? — переспрашивает моряк. — Ну-ка, поглядите, с какой стороны солнце светит.

Музыкант высунулся в окно и смутился:

— Позвольте, позвольте, тут что-то не так… Едем на юг, солнце должно быть впереди, а оно в хвосте поезда… Ага, кажется, сообразил: местность гористая, наверное, железнодорожное полотно не напрямик проложено, а петляет между горами… У вас, товарищ юнга, компас есть?

Компас у меня всегда в кармане куртки лежит. Я сразу догадался, что смутило музыканта. Но виду не подал, протягиваю компас.

В эту минуту поезд остановился. Мы вылезли из вагона. Музыкант положил компас на ладонь, посмотрел, куда показывает намагниченное острие стрелки, и нерешительно произнес:

— Здесь какое-то недоразумение! Возможно, компас врет…

— Что вы, товарищ попутчик, — сказал я, когда мы вернулись в вагон. — Мой компас врать не умеет. И недоразумения нет. Извините, это вы школьную науку не до конца помните. Стрелка правильно на север указывает, солнце оттуда тоже правильно светит. Но вы не смущайтесь, бывает, что и в южном полушарии оно с юга светит.

Стараясь не обидеть музыканта, я толково разъяснил ему этот давно знакомый мне солнечный секрет.

— Молодец, юнга, — одобрил моряк мое разъяснение. — Не посрамил отечественный торговый флот!

Музыкант сел у окна, долго наблюдал за поездной тенью, бежавшей по полотну, и неспокойно спросил:

— Значит, вскоре солнце опять на юге увидим? Признаться, немного тревожно, когда солнце на неположенном ему месте…

— Напрасно тревожитесь. Едва на равнину выберемся, оно на свое место станет. А чтобы не забыло переместиться, на железной дороге есть особая указательная станция, та самая, после которой, как говорил товарищ моряк, в природе кое-что серьезно изменится…

И я раскрыл корзинку с едой, очень довольный своей сообразительностью. Не пришлось в первый же день сухопутного путешествия писать корабельному коку, просить географическую помощь. Да и примета хорошая — авось так же успешно на экзамене отвечу.

Тут можно было бы окончить рассказ. Но, оказывается, я преждевременно радовался своей сообразительности.

 

Месть музыканта

— Приятного аппетита, — сказал музыкант, посмотрев, как я уплетаю пирожки с луком, испеченные коком.

— Не хотите ли попробовать?.. Пирожки нашего кока по всему торговому флоту славятся…

— Спасибо, интересную беседу предпочитаю любой пище, — отказался музыкант и вкрадчивым голосом добавил: — Случайно не знаете, как называются горы за окном?

— Как не знать, это знаменитые Хибины.

— Чем же они знамениты?

— В этих горах богатейшие месторождения полезных ископаемых: апатитов и нефелинов. Из апатитов, как мне известно, делают удобрения, а нефелин применяется в различных производствах: алюминиевом, стекольном, кожевенном, химическом и других. Слышал также, что им пропитывают шпалы…

— Правильно, — подтвердил музыкант. — Даже странно, что морской человек обладает столь обширными сухопутными сведениями. А вот сейчас станция Апатиты будет. Не объясните ли, почему она так названа?

— По-моему, название объясняется просто: близ этой станции находится богатейшее месторождение апатитов.

— Вот и ошиблись, юнга! Богатейшего апатитового месторождения близ станции нет, к нему ведет особая железнодорожная ветка. Кстати, на той ветке есть станция Титан. По-вашему, там нашли богатейшее месторождение титановой руды?

— Убежден, что так.

— И опять ошиблись! Прошу прощения, преждевременно похвалил вас. На станционные вывески полагаться опасно, нередко они вводят в заблуждение. В данном случае произошло именно так. Наша концертная бригада выступала на станциях Апатиты и Титан. Смею заверить, что близ них нет богатейших месторождений ископаемых-тезок!

Лицо музыканта сияло. Я понял, что он здорово обиделся, когда я растолковывал ему механику движения Солнца и Земли, но обиду затаил и теперь радуется, что мстит обидчику. А зачем обижаться, если тебе рассказывают о том, чего ты не знаешь? Не обижаться, благодарить надо…

И я вежливо попросил музыканта объяснить недоразумение с названиями станций. Но он наотрез отказался.

Тут моряк торгового флота разочарованно вздохнул, наверное огорчившись за меня, и признался, что тоже никогда но слыхал о железнодорожных станциях с неправильными названиями.

Лег я на свою полку, невесело думаю о будущем: ведь вопрос о полезных ископаемых Кольского полуострова могут и на экзамене задать!

Пока длилась наша научная беседа, поезд проехал Апатиты с их веткой к Титану, замедляет ход у следующей остановки.

— Не скажете ли, что за станция? — тем же вкрадчивым голосом спрашивает музыкант. — Вам с верхней полки виднее…

Выглядываю в окно, — что за наваждение! Черным по белому написано: «Африканда»! Раскрыл купленное в Мурманске «Расписание пассажирских поездов». И там это слово! Ну-ну, ведь мы на Кольском полуострове, примерно в полутораста километрах к северу от Полярного круга, — явно на чужое место попала эта Африканда. Кому-кому, а железнодорожникам надо разбираться в географии и, во всяком случае, части света наизусть помнить. Но делать нечего, рапортую:

— Проехали станцию Африканда…

— Да что вы, юнга? — притворно изумляется музыкант. — Не заметили: может быть, там и пальмы росли, обезьяны на ветвях сидели, а дежурный по станции встречал поезд нагишом, с красной повязкой на бедрах? Может быть, заполярных негров видели?..

Моряк торгового флота смотрит на меня, улыбается: как-то юнга Загадкин из трудного положения выберется?

— Очень быстро проехали, не успел подробно разглядеть. Однако напрасно думаете, товарищ музыкант, что если Африка, то обязательно пальмы, обезьяны и голые люди с повязкой на бедрах. Африки бывают разные. Я сам видел Африку, где обезьян заменяют белые медведи, вместо пальм растут тундровые березки-карлики, а люди ходят в ватниках, валенках и меховых шапках. Да иначе и не походишь: климат суров!

— Первый раз слышу о такой Африке… Где вы ее видели?

— Где положено: в Азии. Не верите? Придется поверить, это мыс Африка на восточном побережье Камчатки. В тысяча восемьсот восемьдесят втором году, когда он был еще безымянным, его обследовали офицеры русского крейсера «Африка» и назвали по имени своего корабля. Удачно или неудачно назвали — можно спорить. Но знать о мысе Африка не мешает: не чей-нибудь, а наш, советский…

— Сквитался, сквитался за Африканду! — крикнул моряк, захлопав в ладоши. — Дай пожать руку, юнга, хорошо постоял за честь нашего флота!

Руку моряку дал, да что радости? Ведь не выяснил, почему у станций обманчивые названия! И решил немедленно написать корабельному коку.

 

Я выручаю из беды деда и его внучку

В Ленинград я приехал ранним воскресным утром. Вылез из вагона мурманского поезда и еще на вокзале понял, что просчитался: город полон исторических мест, памятников, музеев, а времени у меня в обрез — до вечернего поезда на Москву.

Куда пойти, что посмотреть? Хотел купить путеводитель по городу, выбрать главное для осмотра. Но эта книга оказалась такой толстой, что ее чтение отняло бы не меньше суток. Пришлось надеяться только на быстроту собственных ног.

Взглянув на план Ленинграда, я побежал к той набережной, где на мертвых якорях стоит «Аврора». Поднялся на борт знаменитого крейсера и с уважением поклонился самой лучшей из всех пушек. Ведь это она 7 ноября 1917 года объявила своим выстрелом начало нового дня в истории человечества. Замечательная пушка! Название крейсера хотя и дореволюционное, я нашел удачным: у древних римлян Аврора была богиней утренней зари, начинала новый день.

В древних божествах я разбираюсь плохо и о богине Авроре услышал от старика пенсионера, с которым познакомился на набережной возле крейсера. Догадавшись, что я приезжий, этот пенсионер любезно вызвался быть моим провожатым.

Прежде всего дед повел меня к Медному всаднику. Описывать этот памятник Петру I незачем — он всем известен. Лучше поделюсь тайной светло-серой гранитной скалы, на которую опирается хвостом вздыбленный конь Петра. По словам деда, четыреста рабочих волокли сюда эту скалу в медных санях, катившихся на медных же шарах. На скале ехали барабанщики, боем в барабаны давая знак рабочим двигаться или останавливаться. Неважная техника, но другой не было — перевозили скалу около двухсот лет назад.

Потом мы отправились на Дворцовую площадь, посреди которой стоит высеченная из гранитной глыбы розовая колонна огромной высоты. Воздвигли колонну в честь русской победы над Наполеоном в 1812 году, но на вершину колонны зачем-то втащили ангела с крестом. Я бы этого бронзового высотника спустил на землю, а на его место поставил геройского солдата России — нигде не читал и ни от кого не слышал, что в нашем войске были пешие или конные полки из ангелов. Но дед опять пояснил, что сооружена колонна более века назад, а тогда еще были сильны религиозные предрассудки.

За день успел много. Был в Смольном, на Марсовом поле, в Ленинградском порту. В бывшем Исаакиевском соборе наблюдал качание маятника, безошибочно доказывающее вращение Земли. Затем полез на вышку собора, любовался голубой гладью Финского залива и даже различил у кромки горизонта очертания Кронштадта. Дед на вышку не поднимался (высоко — сотни ступенек!), ждал внизу.

Возвращаюсь к деду, кричу, что удалось разглядеть Кронштадт, но только произнес это название, как моего спутника будто подменили: лицо помрачнело, осунулось, а сам он заметно съежился.

— Что с вами, дедушка? Утомились?

— Хуже, попал в беду! Обещал помочь внучке-шестикласснице и забыл о своем обещании. А завтра у нее доклад в Доме пионеров о Кольском полуострове. Вчера до ночи внучка готовилась к докладу, но не успела выяснить одну подробность. Из-за нее и ехать не хотела на экскурсию в Кронштадт, но я обещал справиться о полуострове у знакомого библиотекаря. Да вот занялся с тобой и забыл…

— А какая подробность, дедушка? Может быть, я помогу?

— Едва ли: вопрос сложный. На всякий случай посмотри памятку, которую от внучки получил. — И дед протянул мне листок из блокнота.

На душе стало тревожно: ведь не кто иной, как я, виновник беды, свалившейся на деда! Что, если не смогу помочь?.. Дрожащей рукой взял листок, разбираю внучкин почерк:

Многие птицы из южной части Кольского полуострова улетают на зимовку в его северную часть. Почему?

Прочитал памятку и повеселел:

— Ну, дедушка, считайте, что внучка спасена! Эту сложную, как вы сказали, подробность я объясню. А вы слушайте и старайтесь запомнить… В вашем доме есть отопление?

— Конечно, есть; во всех квартирах батареи стоят…

— А воду для батарей где согревают? В домовой котельной?

— Нет, теплая вода издалека идет — от районной теплоцентрали. Но какое это имеет отношение к птицам Кольского полуострова?

— Самое прямое! К северной части Кольского полуострова тоже подведено водяное отопление, и тоже издалека. Этот полуостров — единственный в нашей стране с таким отоплением. Поговаривают, что утеплят и Камчатку, но пока это еще разговоры…

— А ты не путаешь? Кольский полуостров велик, сообрази, сколько потребуется воды, чтобы его отапливать. К тому же всю эту воду надо подогревать…

— И подогревают! Очень интересно устроено Кольское водяное отопление. Им и на Скандинавском полуострове пользуются, а тот покрупнее Кольского. Да вы не сомневайтесь, дедушка. Я сам наблюдал, как работает это отопление: и на Кольском полуострове, и там, где подогревают воду. И, хотя ровно ничего не видел, но на мои глаза можете полагаться — они никогда меня не обманывали… Ну как, поверите моим глазам?

— Придется поверить, — хмуро сказал дед. — Другого выхода у меня нет: знакомого библиотекаря уже не застану…

Тут подошло время собираться к поезду. Дед проводил меня на вокзал. Перед рассставанием я достал из сундучка открытку и попросил отправить ее в Москву. На открытке написал:

«Доклад прошел отлично, хорошо, удовлетворительно (ненужное зачеркнуть)».

— Добавь «плохо», — заметил дед, взглянув на открытку.

— Не надо, не люблю лишних слов, — признался я. Забегая вперед, скажу, что открытку в Москве получил.

«Хорошо» и «удовлетворительно» были зачеркнуты, а внизу появилась приписка: «Спасибо, что выручил из беды».

 

Город на ста одном острове

— Какой город расположен на ста одном острове и насчитывает более пятисот мостов? — как-то спросил я товарищей по мореходному училищу.

— Венеция, — ответил один.

— Амстердам, — сказал другой.

— Вот и неверно! В Венеции всего триста восемьдесят, а в Амстердаме — четыреста десять мостов, да и острова в Амстердаме искусственные — они образованы каналами, прорезающими столицу Нидерландов в разных направлениях.

Конечно, я поспешил объяснить товарищам, какой город расположен на ста одном острове. И, нисколько не гордясь своими знаниями, добавил, что один из его мостов, по которому ходил мой дедушка, я видел за сотни километров от этого города, причем на реке, текущей совсем в другое море!

 

Секрет московского климата

В прошлом году некоторые записи из моей дорожной тетради передавали по радио. Во многих письмах-отгадках, присланных юными любителями географии, была одна и та же просьба: «Дорогой Захар, придумай загадку о Москве!»

А зачем придумывать? Ходи по московским улицам, наблюдай и непременно встретишь что-нибудь географически странное.

Тебе нравится большое ветвистое дерево, что растет перед школой? А спроси, сколько ему лет, и мальчонка ответит: «Сажали, когда я учиться начал, — позапрошлой осенью!» Дерево-то, оказывается, не простое, а скоростное — за два года на эдакую высоту вымахало!

Или, скажем, пошел в гости к приятелю. В необыкновенном доме живет он со своими родителями. Окна их квартиры смотрели на главную улицу столицы, а теперь смотрят в тихий переулочек! Улица с места не двигалась, переулочек — тоже, квартиру родители не меняли, новых окон в ней не пробивали, да и весь дом остался почти таким же, каким был.

Особенно загадочен климат Москвы.

Всем известно, что в нашем северном полушарии чем южнее находится местность, тем теплей ее климат. Научно доказано, что с каждыми тремястами километрами к югу среднегодовая температура повышается на градус. Правда, слушая сводку погоды, иногда узнаёшь необычные новости. К примеру, в Ялте, что на Южном Берегу Крыма, вчера было холодней, чем в Архангельске на берегу Северной Двины, а в Новосибирске теплей, чем в Сочи!

Ничего непонятного в таких шутках погоды нет. Откуда-нибудь из Арктики вторглись ветры в нашу страну и несут холодный воздух. Потом они столкнутся с теплыми ветрами, отступят, и все войдет в свою колею: в Ялте и Сочи станет теплей, чем в Архангельске и Новосибирске. К концу года вычислят среднюю температуру в этих городах, и, можете не сомневаться, закон природы обязательно подтвердится.

Но вот в Москве всегда теплей, чем в Московской области. Тут начинается загадка. Почему теплей? Лежит Москва не на юге области, однако вокруг столицы холоднее, нежели в ней самой! Некоторые южные растения в Москве зимуют на открытом воздухе, а в Подмосковье вымерзают!

Среднегодовая температура Москвы на градус выше, чем должна быть на широте, где расположена столица! Если б я не считал себя знатоком географии, наверняка подумал бы, что Москва находится вовсе не в Московской области, а на 300 километров южнее, где-либо между Тулой и Орлом! Нелепо даже предполагать такую возможность…

Поэтому, когда впервые приехал в столицу, решил всерьез заняться изучением ее климата. В помощники пригласил того приятеля, чьи квартирные окна теперь выходят в тихий переулок. За одним из окон был градусник, а это облегчало наблюдения.

Приятель остался записывать показания своего градусника. Я же с другим градусником поспешил на вокзал, сел в пригородный поезд и доехал до ближайшего подмосковного поселка.

Расположился возле станции и каждые четверть часа терпеливо измеряю температуру воздуха. Прохожие поглядывают на меня, иные посмеиваются: чего это парень, будто приклеенный на одном месте торчит?..

Когда стемнело, вернулся в квартиру приятеля. Сели записи сличать. Что ни запись, расхождение в два или три градуса. И все в пользу приятеля: весь день в Москве было теплей!

Мать приятеля выслушала нас и посоветовала вместе с ней в университет отправиться — она там в музее работает.

Утром поехали на Ленинские горы. Едва вылезли из автобуса, увидели на боковой башне университета круглый термометр-циферблат со стрелкой. Приятель вызвался наблюдать за стрелкой, я с его матерью поднялся в лифте на 28-й этаж — музей на этой огромной высоте устроен.

Подошел к окну — вся Москва как на ладони!

Привязал длинную веревочку к градуснику, с которым накануне вел наблюдения в поселке, и осторожно опускаю его за окно. Потом быстро вытаскиваю градусник назад, записываю температуру.

Внизу приятель ждет. С моей поднебесной высоты он маленький, как таракан, — даже смотреть смешно. Но руками усердно по сторонам машет: передает показания башенного термометра со стрелкой. Не напрасно я прихватил с собой подзорную трубу, иначе не разобрал бы условленных сигналов.

Два часа опускал и поднимал термометр. Ничего не понимаю: башенная стрелка и мой градусник находятся почти на одном уровне, температуру же показывают разную! Опять два-три градуса в пользу приятеля! Неужели новая загадка?

Жаль, закончить наблюдения не удалось. Видимость сперва ухудшилась, затем вовсе исчезла. К окну подплыло облако, между мной и землей лег туман. Приятель, словно кусок сахара в молоке, растворился в этом тумане.

Расспросив работников музея, с удивлением узнал, что у них свой особый климат. Не московский и не подмосковный. Летними днями у них холодней, летними ночами теплей, чем в Москве и Подмосковье!

Секрет московских температур разгадать не успел. Москва велика, достопримечательностей много, я увлекся прогулками по столице и забыл разыскать человека, знакомого с особенностями ее климата.

 

О любопытстве

Любопытство бывает разное: хорошее и дурное, нужное и ненужное. Досадно, что не всегда угадаешь, какое любопытство тебя мучает: полезное или бесполезное.

В детстве я любил сидеть у окна, считать автомашины и прохожих. Каждого прохожего отмечал на листе бумаги точкой, автомашину — черточкой. Старший брат пригляделся к моей работе и сказал: «Зряшным делом занят, Захар, лучше бы книжку читал!» А в Москве я увидел, что подобными подсчетами занимаются взрослые люди.

Иной раз полюбопытствуешь и узнаешь интересное, но ненужное. Случается наоборот: не поинтересуешься, а позднее себя упрекнешь — прозевал то, что могло пригодиться… Поэтому я решил, что сдерживать любопытство не надо. И в своем решении не раскаиваюсь.

Прошел без малого год после того, как я исследовал секреты московского климата. Наверное, я очень удачливый — Москва снова оказалась на моем пути, хотя ради этого пришлось проехать по железным дорогам лишнюю тысячу километров.

В старину говорили, что Москва стоит на семи холмах, а течет по ней сто рек, речек и ручьев. У меня был план столицы, и я задумал подняться на все холмы, нанести их на план и, кстати, выяснить такой вопрос: если рек, речек и ручьев — сто, то почему в Ленинграде мостов больше чем в Москве?

Кое-кто найдет пустяком этот давно занимавший меня вопрос. Однако история учит, что пустое на чей-нибудь взгляд любопытство иногда приводило к важным открытиям. Кто знает, может быть, мне тоже суждено такое открытие?

Был канун мая, но жара стояла июльская: термометр показывал 22 градуса в тени. Три дня, обливаясь потом, я разыскивал столичные холмы. Правда, обследовал не всю Москву — ее улицы и проезды тянутся на тысячи километров, их не обойдешь и за полгода! Но в середине XIX века, когда о семи холмах говорили даже ученые, Москва была меньше, и тогдашнюю ее территорию я обошел вдоль и поперек.

Разыскивал холмы на глаз, — инструменты для измерения высоты взять было негде. Это меня не смущало. Во-первых, проглядеть холм просто невозможно. Во-вторых, кто не сообразит, лезет ли он в гору или сбегает с горы?

В разных концах Москвы я нашел немало подъемов и спусков. Все же нанести на план очертания семи холмов мне не удалось. Как ни проверял себя, получалось то пять, то десять, то пятнадцать холмов… Откуда же возникла цифра «7»?

Одновременно с холмами искал и реки. Казалось ясным: если есть водные преграды, то должны быть мосты — вряд ли жители столицы переправляются через реки, речки и ручьи вброд или на лодках. Однако мосты увидел только на Москве-реке, на ее притоке Яузе и на Водоотводном канале. Не скрою, попался еще один мост, но фальшивый — река под ним не текла, а на месте перил высились дома; не будь на домах указательных табличек, не догадался бы, что иду по мосту.

Тогда я стал искать реки более надежным способом. Москва-река — главная в столице; значит, все прочие в нее впадают. И я отправился в поход вдоль гранитных набережных Москвы-реки, высматривая устья ее притоков. Но встретил лишь ту же Яузу, тот же Водоотводный канал да еще две речки. Где же остальные 96 рек?

Беготня по улицам так меня изнурила, что я решил выкупаться. У речного порта выбрал укромный уголок, разделся и, выжидая, пока остынет тело, швырнул щепку в воду.

Щепка лениво покружилась, точно не желая расставаться со мной, затем медленно-медленно тронулась в путь. Тогда и я шагнул в воду, но тут же отступил: ноги увязли в слое илистой грязи… Я заколебался: «Купаться или не купаться?»

Послышался смешок. Оборачиваюсь, а там парень в фуражке матроса речного флота. Он оглядел меня и спросил:

— Почему в воду не лезешь? Боишься?..

— Дно вязкое, да и вода грязная: выпачкаешься, потом не отмоешься…

— Какой чистюля! Если не хочешь пачкаться, приходи завтра к вечеру: с утра будем мыть Москву-реку.

— Как — мыть?

— Очень просто. Как всё моют: водой!

— С мылом?

— Нет, с мылом нельзя: в нижнем течении рыба подохнет…

— А наблюдать, как моют, разрешается?

— Сколько угодно! Но с этого берега мало что заметишь. Раз ты такой любопытный, дам адрес, откуда все откроется как на ладони.

Обеими руками схватил адрес: в географии я не новичок, но даже не подозревал, что реки можно мыть.

Всю ночь не спал, гадая, что произойдет с Москвой-рекой. Неужели грязную воду выльют, ил вывезут грузовиками, а в пустое русло чистую воду накачают?

Рано утром помчался по указанному мне адресу. Увидел, как моют Москву-реку, и никогда не забуду. Ничего не возразишь: вымыли на совесть! Я нарочно опыт сделал: явился на то место, где хотел купаться, — ила на дне нет, вода прозрачная, как стекло. Ну и молодцы московские речники!

В тайну семи холмов и ста рек я так и не проник. Но особенно не огорчен: нехорошо одному Захару Загадкину раскрывать все таинственное — кое-что нужно оставить и другим. Разве только я страдаю научным любопытством?

 

Как я был экскурсоводом

Несколько дорог ведет из Москвы к южному городу, где находилось мое мореходное училище. Я должен был выбрать одну из них и, размышляя над атласом, понял, что если удастся, то по пути к училищу смогу побывать на разных морях.

Пошел в порт, откуда уходят корабли к этим морям. У причала — трехпалубный красавец теплоход. Узнаю, что под вечер он отплывет, и являюсь к капитану: «Я, мол, такой-то, не понадоблюсь ли на один рейс?»

Представился капитану, а тот отвечает:

— Нет, молодой человек, не понадобитесь. Вся команда — в полном сборе. Впрочем, как, вы сказали, вас зовут?

— Захар Загадкин.

— Вот вы кто!.. Тогда, может быть, договоримся. Понимаете, какая неприятность: заболел наш экскурсовод, час назад в больницу отправили. А среди пассажиров — полтораста учеников ремесленного училища. Возьметесь заменить экскурсовода? Повезу бесплатно и кормить буду всю дорогу. Только справитесь ли, Загадкин?

— Справлюсь!

Ответил бойко, а про себя прикинул: прихвачу в плавание надежную карту, две-три книги. Помнится, где-то читал, что, нанимаясь в учителя, на худой конец, надо знать на урок больше, чем твои будущие ученики: после первого урока успеешь подготовиться ко второму, после второго — к третьему и так далее. Смешно, но крупица правды есть. А экскурсовод — тот же учитель. Еще раз заверил капитана, что справлюсь, и марш-марш за картой и книгами.

Отчалили засветло. До полуночи усердно читал, делал выписки, кое-что учил наизусть.

Утром на горизонте показывается первое море. Ремесленники уже позавтракали, толпятся на верхней палубе.

— Привет, товарищи ремесленники! Я — ваш экскурсовод. Буду рассказывать о том, что вы видите, но чего не знаете. Наш теплоход пересечет немало морей. Сейчас перед вами первое море — самое древнее. В те времена, когда оно возникло, нас еще на свете не было. Дальше пойдут моря, которые позднее разлились. Моря отличные, очень нужные в хозяйстве. Один недостаток — замерзают по зимам. Но вы не тревожьтесь, во льдах не застрянем, до холодов домой вернетесь…

Развернул карту, показываю маршрут судна, отвечаю на вопросы о попутных портовых городах. Иной раз сам не верю, как хорошо успел подготовиться к вопросам. Беседой увлеклись и не заметили, что первое море давным-давно за кормой осталось, а нас уже приглашают в столовую.

Часа через три опять собрались на палубе. До следующего моря не близко, но плыть все равно интересно: глубины увеличились, над нами чайки летают, навстречу большие корабли идут. Вскоре наше судно подошло к непонятной постройке. Я обрадовался, потому что многое о ней знал, и тут же объясняю ремесленникам:

— Видите, ребята, справа по борту колокольня из воды торчит? Когда-то она стояла на городской площади. Потом вода затопила улицы и дома. Горожане заранее выехали, вещи из домов забрали, некоторые и дома с собой увезли. А колокольню на память волнам оставили! Теперь она вроде маяка служит. Километрах в ста отсюда, уже в другом море, был на одном островке полузатопленный домишко, только крыша виднелась. А под крышей одинокая кошка жила — забыли ее при переезде. Мышей на чердаке съела, другой пищи нет. Голод — не тетка, пришлось кошке приспосабливаться, и стала она рыб ловить. Ее потом научная экспедиция нашла, наблюдала за ныряющей кошкой…

Говорю, а сам поглядываю на ребят. Слушают внимательно, — значит, не робей, Захар, продолжай!

Весь день я рассказывал ремесленникам разные истории.

Вечером отправились спать, наутро встречаемся на палубе.

Судно посреди моря плывет, и похоже, что шторм надвигается: ветер крепчает и крепчает…

— Обратите внимание, друзья, какие высокие и крутые волны бегут, белыми барашками на гребнях пенятся. Море бурное, опасное, порой такие свирепые штормы налетают, что кораблям приходится в гаванях отстаиваться. Прадеды недаром говорили: кто на море не бывал, тот и горя не видал. А у этого моря своя невеселая особенность — иногда новые острова со дна поднимаются. Был случай, когда пароход встал на якоря, а как раз под ним большой остров из воды вылез! Пароход на мели очутился, с трудом сняли его с этой глупой мели. Добро бы новые острова на месте стояли — нет, по всему морскому простору кочуют. Но не эти острова главное морское диво.

— Знаем, знаем, товарищ экскурсовод, — перебивают меня ремесленники, — это из пушкинской «Сказки о царе Салтане». Стихи красивые, да богатыри-то вымышленные, из морей они не выходят…

— Почему не выходят? Что ни день выходят! И не тридцать три — миллионы богатырей! Мы еще на трех морях побываем — из каждого богатыри выходят. Но уже не в чешуе, то есть в кольчуге, — из морей выходят богатыри-железнодорожники, сталевары, печатники, пекари, ткачи, портные, вагоновожатые, фрезеровщики и даже парикмахеры — всех профессий богатыри… Правда, они невидимы, хотя дорогу, по которой на работу спешат, я вам непременно покажу. И не одну, — от каждого моря своя богатырская дорога проложена. Пока же взгляните на новую диковину, видите, на волнах покачивается, будто нам кланяется?

— И ее волнам на память оставили?

— Нет, это морской голос. Сухопутным людям он не слышен. А опытные моряки за сто километров среди прочих голосов различат. Он сообщает штурманам скорость и направление ветра, температуру и влажность воздуха. Однако пора обедать, ребята, знакомство с морем продолжим после…

Пообедали экскурсанты, отдохнули и снова на палубу. В воде уже загорелись огоньки — красные, зеленые, золотые…

— Это, товарищи ремесленники, не морские светляки, это самые обыкновенные буи и бакены, они путь кораблю указывают. Как по-вашему, кто их зажег, а под утро погасит?

— Наверное, бакенщики.

— Бакенщики, да не простые…

— Опять невидимки-богатыри?

— И да, и нет. Если не знаешь, кто бакенщик, смотреть на него будешь и то не догадаешься. Ну, а если знаешь, тут же увидишь — бакенщик приметный.

До поздней ночи выкладывал ремесленникам все, что знал о море, которым мы плыли. Перед сном спрашиваю:

— Довольны пояснениями, ребята?

— Очень довольны, товарищ экскурсовод. Не все сразу понятно, зато занятно…

Повеселел от похвалы, со спокойной душой пошел готовиться к завтрашним беседам. Однако оказалось, что был у меня еще один слушатель — сам капитан. Вызвал он к себе в каюту и без обиняков заявляет:

— Ошибку с тобой допустил, Загадкин. Говоришь складно, да в экскурсоводы не годишься. Моря настоящие, а ты рассказываешь сказки о богатырях и бакенщиках-невидимках, о морском голосе и ныряющей кошке. Извини, лучше я своего помощника к ребятам приставлю. Он не такой речистый, и язык у него не так свободно подвешен, но на помощника полагаюсь, в тебе же не уверен. А слово сдержу: довезу до конца рейса.

Конечно, капитан был неправ, а пришлось подчиниться: на судне он хозяин.

Плыли мы еще двенадцать дней, повидал все попутные моря. Сколько бы мог рассказать ремесленникам! На одном побережье большой город на пять километров к воде придвинули. На другом — советские люди, подобно голландцам, живут ниже уровня моря. Не довелось рассказать: ехал уже не экскурсоводом, а пассажиром.

Помощник капитана тоже толково говорил, хотя не так интересно, как я. Ремесленники слушали внимательно, но тут особой его заслуги нет. Об этих морях и неречистый хорошо расскажет!

 

Спор на Рыбинском море

Лодка опрокинулась, небо стремительно метнулось вниз, и спустя мгновение мы были среди пенистых волн, бежавших к берегу.

Спор, вызвавший это неприятное происшествие, возник, едва мы оттолкнули лодку от пристани. Мы — это я и юный географ Толя Стрелков.

С Толей мы давнишние друзья. Он слушал по радио приключения Захара Загадкина и постоянно присылал правильные отгадки. Огорченный неудачей моего плавания по Волге с экскурсией ремесленников, Толя предложил побывать у него на берегах Рыбинского моря, где он жил со своими родителями.

Встретившись и с утра до вечера плавая в лодке, мы подружились еще крепче. Толя словно сквозь воду видел и неизменно сообщал: тут на морском дне — торфяное болото, там — остатки деревушки, коряги затопленного леса или глубокий овраг, по которому в былые времена протекал ручей. Сперва я дивился такой осведомленности, но вскоре разгадал ее секрет. У Толи была еще «доморская» карта Ярославской, Калининской и Вологодской областей, напечатанная в 1940 году, и на эту карту он нанес границы нового моря. Мой друг знал, какая рыба водится в море, какой силы бывают на нем ветры и волны, когда появятся корабли у горизонта.

Я с уважением слушал Толины рассказы о переменах в климате, растительном и животном мире на берегах моря, созданного людьми. Но спор со мной Толя затеял напрасно: я — бывалый мореплаватель, он — всего-навсего ученик пятого класса! Правда, Рыбинское море — не настоящее море, а крупнейший, но все-таки искусственный водоем. Верно и то, что на его берегах Толя живет, мне же оно знакомо больше по книгам. Но я спорил смело, потому что наука была на моей стороне.

О чем мы спорили? О самом простом и, по-моему, совершенно бесспорном: о размерах Рыбинского моря. Я утверждал, что оно занимает 4580 квадратных километров, и в подтверждение этой цифры ссылался на справочники и учебники.

Тот, кто заглянет в книги, без труда убедится в моей правоте. Толя же доказывал, что размеры моря бывают иными, причем уверял, что нередко его величина не превышает 2000 квадратных километров!

Конечно, это были необдуманные уверения: море — не гармошка, чтобы растягиваться или сжиматься! Но Толя упорствовал. Мало того, он заявлял, что уровень воды в Рыбинском море тоже бывает значительно — на 5 метров! — ниже указанного в справочниках. Как вам нравится такое упорство: все справочники утверждают одно, а ученик пятого класса твердит другое!

Спор происходил в лодке, где, кроме нас, двух пар весел и лежавшего на корме якоря, ничего не было. Самое обидное — не было книг, с помощью которых я мог бы доказать Толе, что он неправ.

Вскочив во весь рост, я подал команду: «Стоп! Полный обратно — едем домой за справочником!»

Тут-то и случилась беда. Неосторожное движение накренило лодку.

Как опытный моряк, я пытался выправить крен, но, поскользнувшись, потерял устойчивость, шлепнулся грудью о борт. Лодка накренилась еще сильней, и мы оказались в воде.

Толя хороший пловец, я тоже; спустя две-три минуты мы вернули лодку в нормальное судоходное положение и уселись на свои места.

— Спорить нужно, но горячиться нельзя, — укоризненно сказал Толя. — Посмотри на корму, Захар…

Я обернулся и обмер: якоря не было! Не прикрепленный ни цепью, ни обыкновенным канатом, он при аварии пошел ко дну.

— Давай нырнем и достанем якорь, — предложил я.

— Здесь глубоко, метра три-четыре. Нырнуть можно, да вряд ли вытащим: якорь тяжелый…

— Что же делать, Толя? Ведь тебе здорово достанется от отца!

— Не беспокойся, Захар, якорем никто не пользовался, на отцовской лодке есть другой якорь. А этот тоже не пропадет, сам поднимется на поверхность.

— Как это сам поднимется? Якорь ведь чугунный, а чугун тяжелее воды!

— Мало ли что тяжелей! Ты плохо знаешь мое море, Захар, даже поражаюсь такому невежеству. И не подумай, что шучу или просто успокаиваю. Когда якорь начнет вылезать из воды, я его сфотографирую и снимок пошлю тебе…

Недавно я получил обещанный снимок и с огорчением убедился, что был неправ. Якорь сам вылез из воды! Медленно, но вылез! Оказывается, надо вдумчивей относиться к тому, что напечатано в справочниках!

 

В гостях у дядюшек Петра и Павла

Есть у меня двое дядюшек — Петр и Павел. Оба помнят обо мне, в каждом письме зовут в гости. Прошлым летом решил навестить дядюшек. Сперва заехал к дяде Петру. Прожил у него несколько дней, затем собрался к дяде Павлу.

А дядя Петр говорит:

— Не спеши, дорогой, торопиться некуда. Павел сейчас в отпуске, вернется нескоро, недельки через две. Хочешь, еще поживи у меня — буду рад. Но я бы посоветовал поехать к Павлу на лодке. Далековато, правда, километров пятьсот, зато много интересного увидишь. Половину пути по одной реке поплывешь, половину по другой, но по обеим вниз по течению. Ни тебе мускулы напрягать, ни о дороге спрашивать, а места удивительно красивые, на всю русскую землю славятся… Поезжай, Захар, не пожалеешь, я и лодку тебе дам. Возвращать ее не надо — у Павла оставишь; при случае заберу у него.

Как дядя посоветовал, так я и сделал. Взял лодку, для верности заново осмолил ее, запасся продуктами и ранним утречком отчалил от города. Дядя Петр проводил меня, с набережной на прощание кепкой помахал.

Путешествовать в лодке великое удовольствие. Река не широкая. Плыву по течению, даже грести не надо — лодка сама идет. На левом берегу — луга и поля, на правом — тоже, в отдалении невысокие холмы зеленеют. Где лесом полюбуюсь, где рощей, яблоневыми или вишневыми садами. Надоест по сторонам наблюдать, смотрю, как в небе легкие облака движутся, в спокойной воде отражаются.

Хорошо! Начнет темнеть — к берегу пришвартовываюсь. Разожгу костер, чай вскипячу. На ночлег обратно в лодку, а с рассветом дальше в путь. Еду и благодарю дядю за отличный совет.

Проплыл километров двести. Кончилась моя река, добрался до ее устья — к месту, где она в другую, широкую и полноводную реку впадает. Направил лодку по течению второй реки и вскоре прибыл к столице одной автономной республики. Город красивый, с древним кремлем, старинными башнями. Раньше он был далеко от реки, теперь ниже по ее течению построили плотину, и вода плещется у самых кремлевских стен. Хотел было остановиться, осмотреть столицу, но прикинул, что задерживаться нельзя, — до города, где дядя Павел живет, еще километров двести с лишним…

А на реке по-прежнему чудесно, хотя плыть стало труднее. Река широкая — порой противоположного берега не различишь, движение по ней большое: и попутное, и вверх по течению. Трехпалубные корабли идут, баржи с различным грузом — самоходные и на буксире, плоты с лесом, длинные, как острова. Один раз теплоход на подводных крыльях промчался; бросив весла, я приветствовал его обеими руками — в отличие от бескрылых теплоходов, волны от него почти нет.

Точно не скажу — пройденного пути не мерил, но километров пятьсот наверняка проплыл. Наконец приближаюсь к городу, где дядя Павел живет. Очень красивый город! Стоит на крутой горе, а река перед ним разлилась словно море. В порту теплоходы, речные трамваи… Еле-еле разыскал лодочную пристань, где бы свое суденышко пришвартовать. Смотрю, по пристани человек ходит, кепкой радостно машет. Оказывается, дядя Павел! Он третий день выходил меня встречать, уже беспокоиться начал…

Прожил несколько дней и у дяди Павла. Подошло время отъезда. До поезда — полтора часа. И тут спохватываюсь, что оставил шинель у дяди Петра. Ну и положение: вниз по рекам две недели спускался, сколько же понадобится, если против течения грести?.. На теплоходе с подводными крыльями и то за полтора часа никак не успеешь…

Так бы уехал без шинели, да, к счастью, дядя Павел выручил. Сбегал он к дяде Петру и мою шинель к поезду принес. Минут за сорок обернулся! Я ведь забыл сказать, что оба дяди в одном городе живут и даже на одном заводе работают.

По-вашему, зарапортовался Захар Загадкин? Плыл пятьсот километров вниз по течению двух рек, а пришвартовался в том же городе, откуда в это плавание уходил? Честное слово, говорю правду. Есть в нашей стране город, где расстояние между двумя набережными двояко считается. Если плыть водой — километров пятьсот. А если идти пешком — километра три-четыре от силы!

Город, где живут дядюшки, очень известный. Но знаменит он вовсе не своими набережными.

 

На берегах Хмельной

Не разыскивайте Хмельную в атласе, — на географических картах у нее иное имя. А Хмельной ее образно назвал дореволюционный русский писатель Мельников-Печерский. Не обидел ли он реку, в которой течет простая вода, не время ли забыть необычное прозвище?

Я подумал, что мой долг разобраться в этом деле, и отправился к берегам Хмельной. Близко познакомившись с рекой, я убедился, что писатель подметил примечательную особенность ее.

Тот, кто сядет в лодку, проплывет от истока до устья Хмельной 423 километра. Вздумай же он идти пешком и напрямик, то пройдет всемеро меньше — километров шестьдесят! В нашей стране много рек, у которых расстояние от истока до устья по воде одно, посуху другое. Но Хмельная среди них самая извилистая. Она катит свои воды то влево, то вправо, то вперед, то назад; ее течение — сплошные излучины, петли, колена, повороты. И, по-моему, правильно написал Мельников-Печерский об этой чемпионке речных извилин, что «шатается, мотается она во все стороны, ровно хмельная». Сравнение грубоватое, но меткое: реке нечего обижаться на писателя.

На свидание с Хмельной я поехал кружным путем. Выбрал его умышленно, — хотелось осмотреть омываемую ею и любопытную для географа возвышенность.

Подкатив на велосипеде к перекрестку проселочных дорог, я спешился и спросил первого встречного, как добраться к берегам Хмельной. Прохожий показал на проселок, ведущий направо.

Я снова заработал педалями, но тут же притормозил, решив для верности справиться еще у одного встречного.

Второй встречный указал на проселок, ведущий влево.

Я поблагодарил, но не двинулся с места. Надо было подождать третьего встречного и точно выяснить, куда же ехать: налево или направо?

Бабушка, проходившая мимо, выслушала меня и показала посошком на проселок, ведущий прямо!

«Тут какая-то заковыка, — сообразил я, — подожду-ка людей понадежней…»

Вскоре к перекрестку подошли два паренька, по виду школьники. Объяснив ребятам свое затруднительное положение, я достал компас и спросил:

— В языке магнитной стрелки разбираетесь?

— Разбираемся.

— Тогда скажите, как проехать к берегам Хмельной?

— Как нравится, так и поезжай! Кати на север, кати на юг, а нет, держи путь на запад! Берега Хмельной всюду увидишь. Хмельная со всех сторон течет, только на востоке ее нет…

Тут, чтобы окончательно вас не запутать, я растолкую происшествие на перекрестке.

Ни первые встречные, ни бабушка, ни ребята меня не обманывали: перекресток был у восточного края междуречья… Хмельной! Всем известно, что междуречье — местность, расположенная меж двумя реками. Но у Хмельной есть и собственное междуречье, оно лежит между берегами самой Хмельной! И междуречье не маленькое, не мысок или полуостровок, образованный бесчисленными изворотами и петлями реки. С севера на юг оно тянется километров на пятьдесят, а с запада на восток — на все девяносто!

В этом междуречье и находится возвышенность, любопытная для географа. Название у возвышенности, по-моему, забавное. Ручаюсь, вы улыбнетесь, когда отыщете его на карте.

Спустя часа четыре я подкатил к Хмельной. Мог бы доехать быстрей, но попадались зияющие в земле трещины, впадины, воронки. Я их осматривал, а те, что покрупней, даже измерял.

Берега у Хмельной красивые, вода чистая-чистая. Взобравшись на холм, я заметил, что река, словно гигантская змея, извивается среди зеленых лугов. Прислонил велосипед к березке и отдыхаю, кругом — ни души! Вдруг прямо из-под земли возникает мальчуган лет двенадцати. Лицо перепачкано, лоб в царапинах, штаны порваны, на голый живот бечевка намотана. Гляжу, конец бечевки к моей березке привязан…

— Откуда ты такой?

— Из-под земли.

— А что там делал?

— Пещеру обследовал. У нас их немало, но те я знаю, а эта — новая, позавчера ее нашел. Пойдем, покажу… У меня и свечка есть. Только китель и брюки скинь, не то порвешь…

Пещера меня заинтересовала. В трусах и майке я шагнул за мальчуганом. Он раздвинул кусты, за ними чернел узкий лаз.

— Тут вход, — сказал паренек. — Не трусь, дальше просторней будет…

Действительно, проползли мы на карачках метра полтора, лаз расширился, и я встал на ноги. Мой проводник зажег свечку. Над головой — неровный невысокий свод, где-то капает вода, впереди под тупым углом расходятся два коридора.

Под землей я пробыл довольно долго. Но описывать пещеру не стану; ничего удивительного в ней не оказалось, — обыкновенная пещера в растворимых водой горных породах. К тому же близ Хмельной таких пещер десятки, они давно открыты, и там часто бывают экскурсанты.

Зато у самой Хмельной нашел еще одну особенность. Река не маленькая, течет не по безлюдным местностям, а почти в середине европейской части СССР, но на ее берегах стоит всего один город. Раньше в нем жило много медвежатников, поэтому мишка изображен на старинном гербе города.

 

Запасная Волга

Реки — великое добро в хозяйстве человека. В старину они были важнейшими путями сообщения. Потом появились более скоростные и потому более удобные пути — железнодорожные, автомобильные, воздушные. Но реки по-прежнему нужны: возить грузы по воде дешевле, чем поездом, самолетом или на машинах.

Правда, у водных путей есть малоприятные особенности. Во-первых, не все реки текут туда, куда нам хочется; во-вторых, зимой они замерзают. Первая беда поправима: можно прокладывать судоходные каналы. Волга, как все помнят, впадает в Каспийское море, а по каналам, соединившим ее с другими реками, суда плывут к Азовскому, Белому, Балтийскому морям. Хуже, что реки замерзают и навигация волей-неволей прекращается на несколько месяцев в году. Тут словно бы ничего не поделаешь: не подогревать же по зимам речную воду, чтобы она не превращалась в лед!

«Какая советская река самая главная?» — спросили одного моего приятеля. «Волга!» — ответил приятель, и его слова никто не смог опровергнуть. Верно, есть реки длиннее Волги, есть полноводнее, но нет реки, которая была бы так дорога сердцу народа. Неспроста сложено о ней столько песен: Волга — наша поилица и кормилица, наша труженица, наша красавица!

Хорошо прокатиться по Волге на быстролетном корабле с подводными крыльями, на теплоходе или дизель-электроходе, даже на обыкновенной барже, осмотреть древние и новые города Поволжья. В Казани, Ульяновске, Куйбышеве, Саратове, Волгограде, Астрахани — всюду свои достопримечательности, свои памятные места.

Неудивительно, что десятки тысяч людей проводят отпуск, путешествуя по Волге. Я слышал о человеке, который каждое лето ездит на Волгу, и, что ни лето, Волга показывает ему свои обновы: то еще одно рукодельное море — водохранилище, то построенные для нее новые суда, то порт, дамбу или мост, которых не было год назад. Я понимаю этого волжского путешественника и завидую ему.

Но что делать тем, кто летом занят, кому дали отпуск уже после ледостава? Например, начальнику лодочной пристани или директору пляжа? Летом у них работы по горло. Смогут ли эти люди проехать по Волге зимой? Само собой разумеется, не по льду на тройке с бубенцами, — теперь такую тройку разве что в кино увидишь.

«Конечно, нет, — ответите вы, — зимой путешествовать по Волге нельзя».

Я тоже так отвечал и… ошибался! Оказывается, по соседству с хорошо знакомой нам Волгой существует менее известная, запасная, притом никогда не замерзающая Волга! Ею пользуются круглый год, хотя летом только закоренелый чудак откажется от текущей рядом настоящей Волги. Кто не верит, пусть взглянет на карту и немедленно убедится в справедливости моих слов… Уже убедились? Очень рад!

Я давно задумал проехать по запасной Волге от самого ее начала и до самого конца. В зимние каникулы нынешнего года непременно выполню свое намерение. Не хотите ли отправиться вместе со мной? Осмотрим Казань, погостим на родине Владимира Ильича Ленина — в городе Ульяновске. Обидно, что в Куйбышев не попадем — запасная Волга обходит его стороной, но обязательно побываем в Саратове, Волгограде, Астрахани.

Кончается запасная Волга, как положено, у берегов Каспия. А там, где она начинается — это легко установить по карте, — и назначим нашу встречу. Как наступят зимние каникулы, буду ждать вас у начала запасной Волги. Приезжайте!

 

Гонки на озере

На эти гонки я попал случайно. Жарким августовским днем я подъезжал в поезде ко всем известной обширной низменности и близ озера на сутки прервал поездку, услышав по радио, что там будут всесоюзные спортивные соревнования. Кто приглашен участвовать, не разобрал, но это было неважно: интересны все спортивные соревнования.

Простился с соседями по вагону, сел в попутную автомашину и поспешил к озеру. Что же я увидел на его глади? Гребные шлюпки? Парусные лодки? Моторные катера? Может быть, пловцов? Ничего подобного!

Я знаю о спорте много удивительного. Английским лыжникам, например, снег привозят из Скандинавии. Своего снега в Англии мало, и держится он там недолго — по зимам в этой стране дуют юго-западные ветры, несущие теплый воздух. На полуострове Флорида, что в Северной Америке, спортсмены скатываются на лыжах с высокого песчаного холма; климат на полуострове субтропический, снега нет. А на экваторе лыжники-африканцы мчатся по снежным склонам Рувензори, с опаской поглядывая на реку у подножия хребта, где в ожидании спортсмена-неудачника лениво плавают крокодилы. Ничего не поделаешь: у экватора снег выпадает только в горах на высоте нескольких тысяч метров.

Все эти истории о лыжниках я вспомнил неспроста. Кому-нибудь другому могло показаться, что поверхность озера покрыта снегом: она была белой-белой. Но кто же станет в жаркие августовские дни сыпать снег на озеро? И зачем? В нашей стране даже летом найдешь сколько угодно высокогорных снежных склонов, где можно устраивать лыжные соревнования.

Однако вовсе не лыжники готовились к гонкам на озере. На его белой глади я увидел… автомобили и мотоциклы! Кто-нибудь другой обмер бы от изумления или ошибочно решил, что перед ним мираж. Но будь это мираж, машины вскоре исчезли бы или отодвинулись к горизонту, а на озере они оставались неподвижными.

Раздался выстрел судьи. Гонки начались. Забыв обо всем, я следил за спортсменами и кричал: «Давай не отставай!» А другой на моем месте стоял бы разинув рот и думал: «Почему машины не проваливаются на дно? Неужто заморозили все озеро, чтобы гонщики не утонули?»

Но я сразу понял, почему гонщикам удалось побить два мировых рекорда и один всесоюзный. А после окончания гонок пошел гулять и, замечтавшись о странностях природы, чуть было не попал под паровоз, тащивший товарные вагоны прямиком по озеру…

 

Пятеро братьев

Я люблю ездить в поездах, особенно на дальние расстояния. За окном вагона с утра до ночи видишь живые картины нашей Родины: леса, степи, реки, озера, горы, большие и малые города. Смотришь в окно, будто увлекательную книгу читаешь! Интересно и беседовать в поездах: слушать попутчиков, самому кое о чем рассказать.

Позапрошлой зимой довелось мне ехать в одном купе с капитаном речного теплохода. Он сообщил, что возвращается после отпуска в родной город, где на судоремонтном заводе вот-вот должны заняться подготовкой его судна к новой навигации. Как называется город, капитан не сказал, а я не спросил, решив, что это тайна.

Мне хотелось удивить попутчика своими географическими приключениями на реках, однако не удалось: капитан оказался опытным речным волком и все понимал с полунамека.

Признаюсь, я приуныл, но, когда кончил рассказывать, был обрадован неожиданной похвалой.

— Завидую, друг Загадкин, ты еще молод, а столько успел повидать, — произнес капитан. — К сожалению или к счастью, в этом я не уверен, жизнь не баловала меня приключениями. Делиться с тобой хитроумными историями не стану и попросту познакомлю с моей семьей. Пока заглазно, а попадешь в наш город, милости прошу в гости…

Я поблагодарил за приглашение и приготовился слушать.

— Нас пятеро братьев, — начал мой попутчик. — Николай, Иван, Федор, Василий и старшой — я, Игнат. Живем в одном городе, у всех работа связана с водой. Я, как тебе известно, капитан речного судна. Николай тоже капитан, но дороги наши разошлись: он плавает на морском теплоходе, иногда ходит в заграничные рейсы. Третий брат, Иван, штурман рыболовного траулера. С ним и Николаем я вижусь редко; их пути лежат в одну сторону от города, мой путь — в другую. А корабли Ивана и Николая, бывает, встречаются в открытом море. И четвертый брат, Федор, трудится на воде, хотя кораблей не водит: он работает на землесосном снаряде, очищает от ила и песка канал-невидимку, которым славится наш город. К воде все мы привыкли с детства, — и отец, и дед были рыбаками…

— А пятый брат? — спросил я.

— Пятый брат, Василий, — рыбовод-ученый. Дни напролет он проводит в рыбном царстве — обширном районе неподалеку от нашего города. Василий заботится о ценных рыбах, путешествующих из рек в море и обратно… Ну, вот ты и познакомился с моими братьями. Сообразил, друг Загадкин, куда я еду?..

Я взглянул на капитана. Ишь старый скромник, «делиться хитроумными историями не стану», а какую басенку сочинил! Но меня смутить не легко и я тут же ответил:

— Вы едете в город, где на пруду близ набережной цветет ярко-розовый цветок диаметром четверть метра и с большими круглыми листьями, похожими на зеленые зонтики.

— Даже о цветке знаешь? Откуда?

— Слухом земля полнится, товарищ капитан. Я знаю и такое, о чем вы, возможно, не подозреваете…

— А что именно?

— Ваш город некогда стоял километрах в десяти от места, где находится теперь, и был столицей государства.

Капитан засмеялся:

— Это любой школьник помнит! А ты что-нибудь слышал о нашем музее? Знаменитый путешественник — и не слыхал! Стыдись, там чудесная коллекции моделей морских и речных судов: парусников, старинных парусно-паровых кораблей, пароходов, плававших свыше века назад. Есть и модель «Сармата», одного из первых теплоходов; его построили в нашей стране более шестидесяти лет назад. Приезжай в гости, посмотришь модели и при случае расскажешь о них и о нашей встрече.

— Приеду, капитан, обязательно приеду и при случае расскажу…

 

Закадычные приятели

Передо мной письмо Вити и Мити — юных любителей географии и закадычных приятелей. Живут они в небольшом городе на разделенных маленькой речушкой улицах, видятся ежедневно, вместе ходят в кино и на прогулки.

Недавно эти неразлучные пареньки жестоко поспорили и захотели, чтобы я рассудил их спор. Витя утверждал, что старинный русский город Дмитров находится на правом берегу канала имени Москвы, Митя доказывал, что Дмитров стоит на левом берегу этого канала.

Достав карту и кое-что вспомнив о канале, я быстро разобрался в не таком уж сложном вопросе о берегах и рассудил спор приятелей. Вряд ли и рассказывал о нем, если б не одно необыкновенное обстоятельство.

Ребята попросили не поскупиться на лишний конверт и каждому ответить отдельно. На конверт я не поскупился, написал два письма, принимаюсь за адреса на конвертах… Ну и сюрприз, даже не сюрприз, а сюрпризище! Вот так неразлучные пареньки, которые видятся ежедневно, вместе ходят в кино и на прогулки! Оказывается, живут-то они в… разных союзных советских республиках! Да и город свой называют неодинаково: похоже, но не совсем — четыре буквы в названии сходятся, а пятая нет!

Вы сомневаетесь в моих словах? Как может город, к тому же небольшой, находиться в двух советских республиках? Сам усомнился в этом, но раскрыл Географическую энциклопедию и увидел: приятели правы!

Да, живут они в одном городе, хотя и в разных городах! В энциклопедии сказано, что эти города примыкают один к другому и по существу являются единым городом, несмотря на то что расположены в соседних союзных республиках. Убедившись в любопытной особенности обоих городов, я решил сообщить о ней и вам.

Если разыщете города неразлучных приятелей, попытайтесь определить, на каком берегу канала имени Москвы стоит Дмитров: на правом или на левом? Вопрос, как я предупредил, не такой уж сложный, но и не очень простой.

 

Майка неряхи

На летней практике я был с товарищем по училищу в приморском портовом городе.

В окрестностях этого города и случилось происшествие, которое показывает, как полезно перенимать чужой хороший опыт.

В воскресенье мы пошли гулять и довольно долго бродили по песчаному побережью. День был жаркий, и нам захотелось выкупаться. Выбрали на пляже безлюдное местечко у подножия поросшего соснами холма, разделись. Я, как обычно, аккуратно сложил одежду, перехватил ее поясом. А товарищ — он малость неряшливый — майку швырнул в одну сторону, брюки в другую, фуражку в третью.

Побегав по мелкому, словно просеянному через тончайшее сито, сухому и мягкому песку, мы полезли в море. Сквозь зеленоватую воду просвечивал тот же песок; только здесь он был будто морщинками изрезан — таким сделали дно прибойные волны.

Отойдя подальше от берега, мы плавали, ныряли, кувыркались. С открытого моря дул ветер, гнал волну за волной. Мы кидались на пенистые гребни волн, и они несли нас обратно к берегу.

Купались, наверно, с полчаса, потом еще часок валялись на пляже, подставляя бока горячему солнышку. С моря, все усиливаясь, дул ветер. Чувствуем, пришла пора собираться. Я взял свои вещи, стряхнул с них песок, не спеша одеваюсь и вдруг слышу:

— Захар, отдай мою майку!

Оборачиваюсь, неряха мечется вокруг и на меня косится:

— Честное слово, не трогал, Захар?

— Клянусь! — говорю. — На что мне твоя майка?

— Тогда где же она?

Я всегда готов помочь товарищу. Поэтому руками стал разгребать песок и в нескольких шагах от места, где мы расположились, нашел майку. Кто-то, не пожалев труда, спрятал ее под песчаным бугорком! Хоть бы палочкой какой пометил — похожих бугорков на пляже множество: просто повезло, что удалось наткнуться на майку!

— Кто это сделал, Захар? — сердито произнес товарищ, надевая майку. — Ведь на берегу ни души…

Я посмотрел на море, на побережье, на холм. И всё понял!

— Знаю, чьих это рук дело! — крикнул я. — Давай намнем ему бока, пусть помнит, как смеяться над курсантами!..

— Да где он? Я никого не вижу.

— И я не вижу. Но мы разыщем его по следам; следы у него приметные. Шагай за мной!..

Я потащил товарища на холм.

— Вроде это его следы, — сказал я, когда мы взобрались на вершину холма. — Гляди, на чем сосны стоят?

— На песке.

— А под песком что?..

— Наверно, другая горная порода.

— Ничего подобного! Под песком дома, скотный двор, овин, мельница — словом, целая усадьба…

— И люди живут? — недоверчиво спросил товарищ.

— Еще чего захотел! Разве люди могут жить под таким холмищем? Его высота — метров семьдесят, если не больше! Да и зачем им забираться под землю, тут под открытым небом места для жилья хватает. По-моему, этот холм приволок, засыпал усадьбу тот, кто и твою майку припрятал…

— Ну, извини, тогда не мы ему бока намнем, а он нам! Да ты, наверно, сочиняешь, по своему обыкновению, простачков ловишь? А я не простачок, меня не обманешь…

Мы подошли к противоположному, подветренному склону холма. За неширокой ложбиной высился новый холм, пониже. Поодаль тянулась гряда других холмов, тоже поросших сосновым лесом.

— Хочешь верь, не хочешь не верь, — сказал я, — а раньше эти холмы свободно гуляли по побережью, нападая на дома, поля, деревни, дороги. Теперь сдвинуться с места холмам не дают, да и попробуй погуляй с таким лесищем на горбу! Понял?..

— Понял! — обрадовался товарищ. — Это…

— Наконец-то, сообразил, — облегченно вздохнул я.

Вот и все происшествие с майкой. Я остался им доволен: и товарищу непонятное растолковал, и себе не изменил — все объяснил загадкой! Пожалуй, некоторые удивятся: как это я так быстро догадался, кто спрятал майку, засыпал усадьбу и нагромоздил холмы? А удивляться нечему. У всех прославленных путешественников было правило: до того как выступить в дорогу, узнать, чем примечательны места, куда они собираются. Я еще не прославился, но тоже придерживаюсь этого правила. И, когда услышал, что попаду на практику в приморский город, постарался разведать всё, чем интересно побережье, на котором он находится.

 

Мой компас и забытые магниты

С компасом я не расстаюсь с детских лет, часто им пользуюсь и очень его ценю. Окажешься в незнакомом лесу, поглядывай на магнитную стрелку и ни о чем не беспокойся: если возьмешь противоположное направление, непременно к своему дому вернешься! Многим обязана компасу и наука — великие географические открытия прошлых веков сделаны не без помощи этого несложного инструмента.

Необходим компас и теперь. Года три-четыре назад я услышал по радио, что одному пилоту присуждена Ленинская премия. Чем заслужил он такую награду? Поставил рекорд высоты, скорости или дальности полета? Нет, в нужную минуту посмотрел на компас!

Этот пилот занимался самой обычной воздушной работой. Летал над ковыльной степью, возил почту, продукты, различное снаряжение геологам, работавшим в степи. Как-то, проносясь над малоприметным сверху курганом и держа курс строго на восток, он с удивлением заметил, что стрелка компаса ведет себя не так, как следует. Ей бы стоять неподвижно, а она метнулась с севера на юг, поколебалась, точно в раздумье, потом приняла прежнее положение. Что бы это значило? Пилот заинтересовался и на обратном пути повел машину тем же маршрутом. Странное происшествие со стрелкой повторилось.

Пилот нарисовал на карте галочку у кургана, над которым пролетал, и сообщил о своем наблюдении ученым.

Вскоре к кургану пришли геологи с буровыми станками и открыли богатейшие залежи железной руды.

Узнал об этом летчике и потерял душевное спокойствие. С той поры, куда б ни шел, то и дело поглядываю на компас: авось метнется стрелка и я тоже отыщу железную руду.

Однажды осенью случилось так, что примерно с месяц я пробыл у водораздела двух рек Русской равнины. Ну и красивые там места! Распаханная холмистая степь, золотое море пшеницы, а по соседству вековые дубравы с прозрачными ручьями и речушками, рощи белоствольной березы, высокого ясеня. В доме лесничего я и ночевал: кроме самого лесничего и старика сторожа, в нем никто не жил.

Как-то на рассвете потянуло меня рыбу удить. Взял удочку, не спеша шагаю просекой, по привычке поглядывая на компас. И вдруг ахнул: стрелка в сторону метнулась! Посмотрел на розовый от зари восток, по нему проверил остальные стороны горизонта. Ошибки нет: намагниченное острие на юг показывает!

Щипнул себя за нос: не снится ли? Нет, слезы по щекам потекли — от волнения плохо рассчитал силу щипка. Выходит, впрямь нашел железную руду? Сложил на просеке памятный знак из сухих веток, воткнул в него удочку и бегом к лесничему делиться важным открытием.

— Очень хорошо, молодой человек, хвалю вашу наблюдательность, — сказал лесничий. — Да вот беда, не вы первооткрыватель!

— А кто же? Неужто вы?

— Нет, и не я. Наша область издавна славится тем, что в некоторых ее районах компас дает неверные показания. Впервые слышите? Сочувствую, но эту особенность открыли почти два века назад, когда уточняли географическую широту и долготу ряда российских городов. Работая с компасом, один ученый подметил, что в наших местах намагниченное острие стрелки указывает на север не всюду. Иногда оно отклоняется к югу, к западу или к востоку, будто поблизости находятся невидимые глазу, но сильные магниты. У меня интересная книжка об этих магнитах-невидимках есть, не хотите ли познакомиться?

Раскрыл я книжку и не смог оторваться от нее, пока не прочитал до конца. Поверите ли, наблюдение ученого было надолго забыто! Разыскивать таинственные магниты начали только после Октябрьской революции. Ими оказались скрытые глубоко в недрах огромные железорудные горы. Кое-где до вершин этих гор уже докопались и берут оттуда руду.

Под вечер я вышел на шоссе, сел в попутный грузовичок и утром прибыл к месту раскопок.

Передо мной открылся широкий и длинный карьер. С высокого обрыва я увидел внизу множество машин. Экскаваторы захватывали ковшами землю и ссыпали ее в кузова самосвалов. Водяные пушки — гидромониторы били серебряной струей в пласты глинистых пород. Верещали отбойные молотки, тарахтели бульдозеры.

На дне карьера-котлована блестело озерко. Похожие на пароход земснаряды разрыхляли, смешивали с водой грунт; от них тянулись трубы, по которым эту смесь гнали далеко в степь. Так раскапывали вершину горы-невидимки.

Все это было до того интересно, что я забыл о своем компасе. Да и не было нужды наблюдать за его показаниями — железо отыскали без моей помощи! Вспомнил о компасе из простого научного любопытства: что-то показывает стрелка? С одной стороны ее должен притягивать северный магнитный полюс, с другой — подземная магнитная гора. Наверное, стрелка, как волчок, безостановочно вертится?..

Для точности опыта определил по солнцу страны света. Потом кладу компас на ладонь и смотрю на круг с градусными делениями.

Вот так неожиданность! К югу от меня — гигантский магнитище, а стрелка почти прямо на север показывает! Неужели геологи ошиблись, не там начали раскопку горы-невидимки? Подумайте, сколько машин впустую работает!

Побежал искать главного начальника раскопок. До главного не добрался, но с одним инженером откровенно поговорил. Стараясь не горячиться, вежливо высказал ему свои опасения.

— Опасения законные, товарищ Загадкин, я вас вполне понимаю. Но напрасные: как раз под нашими ногами залегает богатейшая железная руда!

— А компас? Богатейшая должна быть там, где стрелка сильней всего отклоняется…

— Вовсе не обязательно… Многие ученые полагали так же, как вы, но теперь убедились в своем заблуждении.

И инженер объяснил мне причину нормального поведения стрелки.

Нет, и после его объяснения я не разочаровался в компасе! По-прежнему постоянно на него поглядываю. И другим советую не забывать об этом нехитром географическом инструменте. Кто знает, возможно, и вы сделаете важное открытие…

 

Сказка

о многолапом звере-чудовище

Сказка… В моей дорожной тетради нет ничего вымышленного: все, что в ней описано, я видел сам или узнал от надежных людей. Как же попало на эту страницу ненаучное слово «сказка»?

Не скрою, и я сомневался: не изгнать ли зверя-чудовища из моих путевых записей? Прикидывал так и сяк, пока не убедился, что изгонять рановато. Сказка сказкой, а многолапый зверь-чудовище до сих пор водится в разных местностях нашей страны. Не хочу никого пугать, но любой человек может встретиться с глазу на глаз со сказочным чудовищем, нередко даже возле своего дома! Поэтому предупреждаю: внешность у зверя безобидная, иной раз привлекательная, но характер у него отвратительный, вредный и крайне опасный.

Сказку о многолапом чудовище я услышал у водораздела Днепра и Дона, где с опозданием почти на два века отыскал забытые магниты. Услышал от Ферапонтыча, старика сторожа в доме лесничего. Чудесным сказочником был этот Ферапонтыч, какими только придумками не угощал меня по вечерам! Все его придумки передавать нет надобности, а одну, географическую, я записал.

— В некотором бывшем царстве, а ныне в нашем советском государстве, — начал Ферапонтыч, — проживал и еще проживает зверь-чудовище, многолапый и ненасытный. Питается он тем же, чем мы: хлебом, картошкой, овощами, крупами, но сам не сеет, не жнет, а без спросу у людей забирает. Нет, по закромам и клетям не шарит — прямо с полей уносит. Там кусище поля оторвет, тут еще один клочок отхватит — глядишь, от большого поля жалкая малость осталась! Зверь старый, еще дедам наших прадедов известный, однако ждать, когда он подохнет, нельзя: у него молодые зверята растут, с каждым годом становятся жадней и свирепей.

В царские времена, — продолжал Ферапонтыч, — кто ни пытался извести зверя, никому не удавалось. Понятно, люди смышленей и потому сильнее зверя, но в одиночку с ним никто не справится, он любого богатыря одолеет. До революции землями богатеи-помещики владели. Зверь им здорово досаждал, и некоторые помещики старались отогнать его от своих имений. Куда там! Кто-нибудь защитит свое добро от многолапого зверя, а тот на соседних помещиков набрасывается, у них поле за полем отнимает. А сообща бороться с чудовищем помещики не могли — каждый лишь о своей выгоде думал. И, что ни весна, что ни лето, зверей плодилось больше. Царская полиция и та не могла помочь помещикам. Усмирять крестьян она умела, а перед зверем-чудовищем была слаба. По наследству от царского строя этот зверь вместе с землей и колхозникам достался.

— Тут ему смерть пришла? — спросил я. — Против колхозников никакому зверю не устоять, колхозы — великая сила.

— Конечно, великая, — согласился Ферапонтыч, — но со зверем еще не справились. Чуть оплошают колхозники, пропала их работа: придут к своему полю, а поля нет — зверь сожрал; что не сожрал, то с собой уволок! Зверь знаешь какой? Его ни пулей не возьмешь, ни капканом не поймаешь…

— Заколдованный, что ли?

— Постыдись, Захар! Ты парень начитанный, с виду культурный, а слова твои темные: откуда быть колдовству в наше время?

— Тогда десяток-другой зверей, хотя бы помельче, наверняка изловили, и теперь они в городских зоологических садах напоказ выставлены?..

— Не знаю, по зоологическим садам не гулял, — ответил Ферапонтыч, — но многолапый зверь городов не боится, сам на них нападает. Посевов в городах нет, разве что огороды на окраинах, так зверь, бывает, целыми улицами городские дома уволакивает! Ни он, ни его зверята в домах не живут, однако характер у них до того вредный, что человеческое жилье походя разрушают. Сперва развалят, потом по частям унесут. Прости-прощай, улица, — на ее месте звериная дорога пролегла!

— Послушать тебя, Ферапонтыч, так и побороть зверя невозможно. Это ты неправильно рассказываешь: человек всегда должен побеждать в борьбе со зверями.

— Он и начал побеждать! Большое войско собрал наш народ, надежных бойцов выставил, они охранную службу несут и во многих местах крепко потеснили и обуздали зверя, не дают ему своевольничать. Эти же бойцы держат лапы зверю — у него в лапах главная сила, без лап ему нечем поля отхватывать. Научились и засыпать зверя землей, так глубоко засыпают, что ему не выбраться…

— Вот теперь у сказки правильный конец, и я честно скажу: хороша сказка!

— Что ты, Захар, какая же это сказка? Это не сказка, а быль. Походи по окрестным полям, увидишь, как нахозяйничал зверь-чудовище, сколько нашей земли пожрал! Только в ливень не ходи, как бы с тобой беды не приключилось…

 

В поезде по волнам

Осенью 1958 года я еще плавал юнгой на торговом корабле. В ту пору наше судно возвращалось из дальнего плавания к родным черноморским берегам, должно было стать на ремонт в Новороссийске, а у меня близилось время очередного отпуска. Долго советовался с товарищами, как лучше провести отпуск, но решить не мог: каждый совет был по-своему хорош. Наконец мой друг корабельный кок предложил:

— Знаешь, Захар, ведь я тоже в отпуск собираюсь. Давай поедем в Симферополь, там у моих стариков домик есть с фруктовым садом и виноградником. Чудесно отдохнем, на экскурсии ходить будем…

Согласился ехать с коком и не раскаялся. Сошли в Ялте с корабля, сели в автобус и вскоре были в Симферополе. Отлично провел отпуск. Яблоки и груши до отвала ел, от винограда тоже не отказывался. Несколько раз на экскурсии ходили, по вечерам музыку слушали либо неясные вопросы географии обсуждали.

В этих развлечениях незаметно отпуск пролетел, настала пора на судно возвращаться. Предлагаю коку ехать обратно в Ялту и пассажирским теплоходом к Новороссийску плыть.

Предложение разумное. Кто на карту взглянет, тот со мной согласится.

А кок уперся:

— Нет, поездом быстрее будет и интересней…

— Вот так быстрей! — возражаю. — По железной дороге нас вокруг всего Азовского моря повезут: через Мелитополь, Донбасс, Ростов, Краснодар. Эдак мы тысячи полторы километров отмахаем. Морем куда ближе и приятней.

Достал карту, показываю коку, а он заявляет:

— И все ты путаешь, Захар. Морем не ближе, а дальше будет, хотя поезд в самую Тмутаракань нас завезет. Конечно, ехать по воде приятней, в этом ты прав, но мы сядем на такой поезд, что ни в Донбасс, ни в Ростов с Краснодаром не заходит, а прямиком по морю плывет…

Зарапортовался кок, явную чушь порет. Поезда по морям не плавают: как говорится, каждому свое — железнодорожные вагоны для езды по волнам не приспособлены. Смешно, но кок даже вспылил:

— В географии ты еще новичок, юнга, а вечно в спор лезешь! Ладно, окажется не по-моему — весь год буду добавочными пончиками с вареньем кормить. А мне много не нужно: если ты ошибся, во всеуслышание заяви о своем невежестве.

Дело, сами понимаете, не в пончиках с вареньем, на моей стороне две науки: географическая и мореходная. Кок либо подвох готовил, либо игрой слов забавлялся: иным путем, как через Донбасс, поезд из Крыма в Новороссийск не попадет. Поэтому я смело на спор пошел.

Под вечер отправились мы на вокзал, купили билеты, садимся в поезд. Едва тронулись, обращаюсь к проводнику;

— Скажите, пожалуйста, когда в Мелитополе будем?

Проводник головой качает:

Не пойдет поезд в Мелитополь, мы по морю поплывем.

И этот туда же! Ну и проводник! Протягиваю ему карту, он не берет:

— Я в географии не силен, только свой поездной маршрут помню…

Географии не знает, а пассажиров с толку сбивает! Но карта при мне, и я душевное спокойствие полностью сохраняю. Утро вечера мудренее, покажет, на чьей стороне истинное знание! Устроился на верхней полке и тут же заснул.

Еще не светало, когда разбудил меня кок:

— Вставай, Захар. Наверное, ты во сне пончики жуешь, а поезд в море выходит…

Протер глаза, выглядываю в окошко. С неба луна светит, озаряет неожиданную картину: у самого вагона волны лениво плещутся, маяк на мысу прощальный привет шлет — вспыхнет, погаснет, снова путеводный луч бросит.

«Нет, — думаю, юнгу Загадкина вокруг пальца не обведешь: это мы вдоль берега едем». Подбегаю к противоположному окошку, но и там волны плещутся, а на воде лунная дорожка лежит.

— Может быть, по-твоему, море по бокам поезда, а впереди и позади суша? За мной, юнга! — командует кок и тащит меня в тамбур, оттуда по служебной лесенке наверх приглашает.

Поднялись по лесенке. И что же? Никакого подвоха, никакой игры слов! В лунном свете все вагоны отчетливо видны. За кормой поезда — вода, перед носом — тоже. Неподалеку рыбацкие суда невод ставят, поодаль теплоход идет, темный дымок за собой стелет. А мы по морю в поезде плывем, на слабой волне слегка покачиваемся.

Долго рассказывать не о чем. Пришвартовался поезд к берегу, прибыл в то самое Тмутараканское царство, о котором в сказках говорится. А спустя некоторое время оказались мы и на Новороссийском вокзале.

Грустно, но должен был признать свое невежество в важном географическом вопросе.

 

«Внимание, идет Боря!»

С кем не случались в юности досадные недоразумения? Бывали они и со мной — я их не стыжусь. Конечно, невелика радость, что корабельный кок взял верх в споре о Новороссийске и поезд действительно приплыл по морю из Крыма на Кавказ, — тут возразить нечего. Зато я убедился, что географические новости надо немедленно отмечать в походном атласе, если не желаешь, чтобы тебя застигли врасплох хитрой научной подковыркой.

Хуже другое. Настолько хуже, что хотелось выдрать из путевого дневника запись, которую вы сейчас читаете: корабельный кок вторично подвел меня с Новороссийском. Однако пережитое из жизни не выкинешь; как все нормальные люди, я предпочитаю учиться на чужих ошибках, но что поделаешь, пусть кое-кто учится и на ошибках Захара Загадкина.

В Новороссийске прямо с вокзала мы поспешили на свое судно. Ремонт уже был закончен, и оно стояло под погрузкой: портовые краны подавали в трюмы мешки с цементом — в городе и его окрестностях работают большие цементные заводы. Погрузка длилась еще двое суток, на третьи сутки часть команды отпустили в город. После обеда сошли на берег и мы с корабельным коком.

Был не по-ноябрьски погожий денек. На севере нашей страны уже легли снега, в ее центральных районах падали холодные предзимние дожди, а тут, за стеной безлесных гор, с трех сторон обступивших Новороссийск и его бухту, солнце грело так, словно забыло о чередовании времен года.

Мы повидали главные городские достопримечательности, потом сели отдохнуть на бульваре. Детишки наперегонки бегали между скамейками, народ повзрослей читал газеты или просто нежился на солнышке. По радио передавали музыку, мужской голос пел мою любимую песню «Вечер на рейде».

Вдруг песня оборвалась, музыка смолкла. В наступившей тишине раздались слова диктора:

«Внимание, идет Боря!»

— Кто идет? — спросил я, недоуменно посмотрев на кока.

— Разве не слышал? — удивился кок.

— Слышал, что Боря, и ничего не понимаю: кто он такой, что о нем по радио объявляют?

Кок улыбнулся и ответил:

— В каждом городе свои обычаи. Этот Боря, как ты говоришь, — местная знаменитость. Когда и ты станешь знаменитым, пожалуй, тоже будут объявлять по радио: «Внимание, идет Захар!»

— Ну, таким знаменитым я не стану… А хотелось бы прославиться, к примеру, как здешний Боря…

— Вот уж напрасно: он — разбойник!

— Как — разбойник?

— Очень просто, обыкновенный старый разбойник. Живет в горах, прячется где-то у перевала, но часто нападает на горожан, безобразничает на улицах и в бухте.

— Отчего ж его не уймут?

— Не дается! Поймать его не так-то легко, но за ним давно следят и, едва он начнет спускаться по ущельям, предупреждают население, чтобы было начеку.

Я взглянул в сторону гор. Через голую вершину переползала молочно-белая клочковатая пелена, похожая на облако.

— Это его борода, — сказал кок. — Значит, и впрямь сюда собрался. С ним шутки плохи, давай уберемся от греха подальше. Слышишь, корабли гудят, команду сзывают — сейчас они в море выйдут. Вот и наше судно подало голос. Признал родной гудок?

Бульвар опустел. Мамаши и бабушки подхватили детишек — и кто куда! Исчез и прочий народ.

Мы заторопились к порту. Другие моряки тоже шагали к своим кораблям.

Только успели подняться по трапу, как наше судно пошло к косе, отделяющей Новороссийскую бухту от открытого моря. Там, за косой, мы остановились.

Наблюдаю за бухтой: вода вскипает, бурлит, будто на дне множество источников забило. К берегу волна за волной мчатся, рассыпаясь о набережные серой водяной пылью.

Весь день, всю ночь и еще день и ночь простояли за косой. Наконец волнение в бухте улеглось и мы вернулись в порт. Ну и беспорядок был в Новороссийске! Где газетные киоски опрокинуты, где крыша с домов содрана, где телеграфные столбы повалены и провода на тротуары свисают…

Теперь-то я хорошо знаю, кто такой новороссийский Боря! Самому смешно, что я ухитрился так глупо ослышаться! Конечно, я мог бы приукрасить запись в путевом дневнике, приврать, что мне, мол, все было ясно с первых слов кока, но решил оставить ее в неприкосновенном виде: пусть на моих ошибках учатся и другие.

По той же причине не исправил описку в заглавии записи: ведь она возникла не случайно. До этого происшествия в Новороссийске мое знакомство с географией было немного односторонним: моря, реки, города, горы я знал наперечет, а тут понял, что надо знать и все остальное.

Я даже придумал план, как поймать и заставить трудиться новороссийского разбойника: он хотя старый, а может работать на цементных заводах, печь хлеб, печатать газеты, делать многое иное, конечно, если держать его в узде. А вам известно, кто он такой и как заставить его трудиться? Если неизвестно, я буду доволен: значит, моя ошибка пойдет вам на пользу.

 

Кто украл пляж?

Было это в Сочи, куда я приехал погостить с недельку у товарища по мореходному училищу. Пришел к товарищу прямо с поезда, но уже под вечер. Как ни хотелось пойти на пляж, окунуться и нырнуть навстречу прибойной волне, а купание пришлось отложить: близилась ночь.

Здороваться с морем я побежал рано утром. Бросился в воду, искупался, потом лег на пляже спиной к солнцу и стал перебирать пальцами гальку. Очень забавные камешки попадались, иной раз не верилось, что море могло так аккуратно их обточить. Десяток кругляшей покрасивей я припрятал в карман куртки, чтобы подарить маленькой племяннице.

И вдруг слышу такой разговор:

— Около моей гостиницы ночью половину пляжа украли! И так он был невелик, теперь вовсе негде повернуться. Пришлось сюда идти.

— А кто украл?

— Кто их знает… Приехали на грузовиках и увезли.

Посмотрел на разговаривающих: двое парней в плавках.

— В милицию сообщили? — спрашиваю у того, кто сказал о краже.

— Нашли дурня! Заявишь в милицию, пригласят в свидетели, хлопот не оберешься… Мое дело сторона.

Второй парень поддакивает:

— Пляжи по всему побережью воруют. Подумаешь, большое событие — еще один пляж украли…

— По-вашему, маленькое? Люди невесть откуда едут в Сочи лечиться и отдыхать! Где им загорать после купания, если все пляжи растащат? Не приезжать же к морю со своей галькой — в некоторых местах ее просто нет! Давайте, пока следы свежие, заявим о краже в милицию…

Наверное, мои слова не понравились незнакомцам. Ничего не ответив, парни пошли к воде, сели на морской велосипед, заработали ногами и укатили в море. Ну, разве можно так несознательно относиться к народному добру? Допустим, ночью у этих парней штаны стащат, ведь они раскричатся на весь город! А тут молчком взобрались на велосипед и скрылись.

Выпил я три стакана газировки, чтобы немного успокоиться, и бегом в ближайшее отделение милиции.

Являюсь к дежурному, рассказываю об украденном пляже. К моему удивлению, дежурный развел руками:

— При чем тут милиция?.. Когда у вас деньги или документы украдут, милости прошу — приходите, непременно поможем. А за сохранность пляжей милиция не отвечает…

Я не согласился с дежурным и начал шумно требовать, чтобы меня пропустили к следователю.

В кабинете следователя произошел откровенный разговор.

— Зря шумите, молодой человек, — сказал следователь и пристально посмотрел на меня. — Те, кто крадет пляжи, нам отлично известны. Что это у вас в кармане бренчит?

Я покраснел и выложил на стол кругляши, собранные для племянницы.

— Виноват, товарищ следователь. Только что сообразил, что, если каждый приезжий прихватит на память по десятку галек…

— Что вы, что вы! — засмеялся следователь. — Вы меня не так поняли. Забирайте свои камешки обратно: отдыхающие всех камней не увезут! Пляж около гостиницы украли… строители. Работы на побережье у них много, а галька — превосходный строительный материал. Вот и приезжают на грузовиках, растаскивают пляжи. Не беспокойтесь, с этими сухопутными похитителями мы справимся: заставим брать гальку там, где она никому не нужна. Куда опасней воры, которые с моря приходят. Чуть не доглядишь, утащат пляж и давай под коренной берег подкапываться — на берегу оползни начинаются. На редкость зловредные воры, занимаются хищением пляжей даже средь бела дня…

— А их ловят?

— Конечно! И заставляют работать, возвращать украденное.

— Неужели возвращают?

— Как миленькие! Повадка морских воров хорошо известна, и для них вдоль побережья хитрые ловушки приготовлены. Пойдете купаться, обратите внимание на бетонные гребешки в воде. Этими гребешками и ловят воров. Впрочем, зачем я рассказываю? Вы из мореходного училища, можете и самостоятельно разобраться. Ну-ка, расследуйте дела морских воров. О результатах доложите…

Всю неделю, пока жил в Сочи, вел порученное мне следствие. И ведь отыскал воров! Накануне отъезда заглянул к следователю и доложил обо всем, что удалось выяснить

— Молодец, — услышал в ответ, — знания у вас есть…

А окажись вы на моем месте? Услыхав о краже, любой из вас поспешил бы в милицию — в этом сомнения нет. Но сумели бы расследовать эти кражи, нашли бы морских воров?

 

Пропавший холм

Похитителей пляжей я отыскал и был очень доволен похвалой следователя. А внезапное исчезновение холма осталось для меня загадкой: слишком поздно узнал об этом удивительном происшествии.

Как вы помните, в Сочи я приехал под вечер. Пока смывал с себя дорожную пыль, пока ужинал с товарищем, наступила темнота. Спать было рановато, и мы решили прогуляться перед сном.

Товарищ жил на окраине города, неподалеку от Сочинской станции субтропических культур.

Название у этой станции замысловатое, но занята она простым делом: приучает чужеземные теплолюбивые растения к нашему климату, выводит морозостойкие сорта таких растений.

Выйдя из дому, мы долго поднимались по косогору. Хотелось найти точку, откуда было бы видно как можно дальше, а нам упорно мешал какой-то невзрачный холм. В сердцах я даже ругнул холм, но товарищ меня остановил:

— Захар, не бранись. На этом холме прошли мои детские годы, тут мы играли в партизан, тут была у нас неприступная крепость с красным флагом. Днем и теперь заметишь ее развалины…

Поняв, что холм дорог товарищу по воспоминаниям детства, я умолк.

Мы поднялись выше и облегченно вздохнули: невзрачный холм оказался под нами.

Взошла луна, и сразу открылся очень красивый вид. Справа уступами вздымались к небу округлые горы. Слева синело море. По нему стлалась лунная дорожка, а ровно по середине дорожки неизвестный моряк вел моторную лодку. В горе напротив нас слабо засветилась арка туннеля. Яркость света нарастала, и вскоре из-под арки вырвался ослепительный глаз электровоза. Тут же вдоль подошвы горы заскользила огненная гусеница — поезд дальнего следования.

Внизу выступали из полумрака ряды деревьев.

— Это сады субтропической станции, — пояснил товарищ. — Там растет самое замечательное дерево на земном шаре. Хочешь посмотреть?

— А темнота не помеха?

— Нет, во-первых, светит луна, во-вторых, у меня есть электрический фонарик.

Начали спускаться, и красивый вид тотчас исчез. Перед нами опять замаячил холм, который так мешал при подъеме по косогору.

Самое замечательное дерево на земном шаре показалось мне не особенно интересным. Но я без труда сообразил, что внешность дерева обманчива — неспроста же его окружили густой проволочной сеткой.

— Конечно, в ботанике ты мало смыслишь, — сказал товарищ, поэтому верь на слово: второго такого дерева нигде нет. Кто бы ни приехал в Сочи, непременно идет его смотреть. Вот и обнесли проволокой, чтобы любопытные не поломали ветвей…

Товарищ зажег фонарик, осветил листву. Я увидел на ветвях множество белых ярлычков. Что было на них написано, разобрать не смог. Товарищ объяснил, что на ярлычках — фамилии людей из разных стран.

Я подумал, что неплохо бы и мне расписаться на ярлычке, однако просунуть руку сквозь проволочную сетку не удалось, а работники станции уже спали — будить их я постеснялся. Постояв у необыкновенного дерева, пошли спать и мы.

На следующее утро, как вы знаете, я услышал о похищении пляжа и всю неделю, пока жил в Сочи, был занят поиском морских воров. В самый канун отъезда решил еще раз полюбоваться ночным видом с горы.

Опять поднялись с товарищем туда, где были неделю назад. Опять взошла луна, и все оказалось на прежнем месте. И округлые горы, и синее море с золотой лунной дорожкой, и моторная лодка, скользящая по середине дорожки. Так же осветилась арка туннеля, так же побежала вдоль подошвы горы огненная гусеница дальнего поезда.

Но Захара Загадкина не проведешь! Память у меня крепкая, и я почувствовал, что чего-то недостает…

Посмотрел под ноги и ахнул: холма нет! Того самого, который широте кругозора мешал. Там, где он торчал, — гладкое поле, так аккуратно распаханное, будто его гребнем причесали!

Сперва я глазам не поверил.

— Стукни меня побольней, — прошу товарища. — Вижу сон и не могу проснуться. Здесь же был холм! Помнишь, ребятишками вы играли в партизан на этом холме?..

— Помню. А что с того? Раньше был, теперь его нет. У нас частенько холмы пропадают. Возле моего дома три холма было, и от всех трех следа не осталось. Кабы знал, что ты холмами интересуешься, повел бы на поля, где они прежде высились…

Скажи какая история! Впрочем, если в Сочи похищают пляжи, не позарился ли кто-нибудь и на холм? Взял да и отвез к себе во двор для защиты от ветра или для иной хозяйственной надобности. Но кто бы мог это сделать? И еще неясность: какой чудак придумал разбить поле на месте природного холма? Почвы-то под холмом нет, а без почвы ничего не вырастет! Неужели невдомек здешним агрономам?..

Жаль, не удалось выяснить, почему в окрестностях Сочи начали пропадать природные холмы; до отхода поезда мало времени оставалось. Если кто-нибудь сумеет расследовать эти таинственные пропажи, пусть непременно мне сообщит.

 

Письма Неизвестного

Года два назад я получил письмо от одного паренька. Он сообщал, что учится в третьем классе, будет знаменитым путешественником-географом и ждет не дождется дня, когда отправится в дальние странствия.

Начало письма мне понравилось. Я хотел пожелать пареньку успеха, но прочел письмо до конца и передумал.

«Я родился и живу близ берегов Пичори», — извещал третьеклассник, и это известие меня глубоко огорчило. Вот так будущий географ, не знает, как пишется название его родной реки! Взяв карандаш, я исправил «Пичори» на «Печоры» и снова принялся за чтение. Но споткнулся на следующей фразе: «Наше селение окружено фруктовыми садами, весной они красиво цветут».

У берегов Печоры фруктовые сады! Печора — река северная, впадает в холодное Печорское море. Она богата рыбой, в ее бассейне добывают каменный уголь и нефть, разведан природный газ. Но фруктовых садов на берегах Печоры нет: климат неподходящий. Я понял, что никакой географ не вырастет из школьника, неспособного правдиво описать то, что он видит…

Надо было откровенно сказать об этом незадачливому третьекласснику, но мальчик не указал своего адреса и подписался: «Неизвестный».

Забыл бы о письме, но время от времени Неизвестный напоминал о себе новыми весточками. И в каждой из них я находил что-либо географически сомнительное или вовсе неправдоподобное.

Из второго письма я узнал, что неподалеку от селения Неизвестного большая река катит свои воды словно по насыпи — метра на два выше местности, по которой она течет. А речек помельче на его родине будто бы столько, что до сих пор точно не установлено, где их истоки, а где устья.

В третьем письме был рассказ о рощах, даже в солнечный день не дающих тени. Деревья в «бестеневых» рощах поднимаются так быстро, что за два года обгоняют в росте взрослого человека, а за пятнадцать лет вымахивают на высоту десятиэтажного дома! Впрочем, Неизвестный предупреждал, что сравнение с таким домом — приблизительное, потому что высоких зданий в его селении не строят: почва ненадежна. Местами достаточно топнуть ногой, и земля издает тоскливые глухие звуки.

В четвертом письме была жалоба на дожди, льющие… 180 дней в году! «Ты знаешь, Захар, что такое обычный дождь? — спрашивал Неизвестный и отвечал на свой вопрос где-то прочитанными словами Владимира Маяковского: — „Дождь — это воздух с прослойкой воды“. А такие дожди, как у нас, Маяковский называл „сплошной водой с прослойкой воздуха“!»

В пятом письма Неизвестный сообщал, что его земляки собираются сменить воду в большом озере, превратить озеро из соленого в пресное и разводить в нем пресноводных рыб! И так в каждом письме.

Я читал о наводнениях, нарочно устраиваемых инженерами, несмотря на то что эти наводнения затопляют немалые пространства, о «живых насосах», которые выкачивают из земли миллиарды литров воды, и о разном другом в том же роде. А проверить сообщения Неизвестного не мог, по-прежнему не зная, где он живет: Печора — огромная река, попробуй отыщи на ее берегах Неизвестного.

И вдруг пришла открытка с долгожданным адресом. А в ней — приглашение в гости.

Приехав в селение Неизвестного, я разыскал парнишку, — ко дню нашей встречи он перешел в пятый класс.

— Ты Неизвестный?

Он сразу сообразил, кто стоит перед ним, и сказал:

— Здравствуй, Загадкин!

— Здравствуй, Неизвестный! И тебе не стыдно: хочешь быть знаменитым географом, а сочиняешь сказки…

— Сказки?.. — обиделся парнишка. — Сочинять сказки я не умею, писал о том, что сам видел…

Я не жалею, что навестил Неизвестного. Убедился, что есть реки, чье русло лежит выше местности, по которой они текут, гулял в «бестеневых» рощах, попал под дождину из сплошной воды с прослойкой воздуха, слушал тоскливые голоса земли.

Все было так, как сообщал Неизвестный, даже «живые насосы» и наводнения, нарочно устраиваемые инженерами. Верно назвал он и свою родную реку.

Вот и вся история о письмах Неизвестного. Я извлек из нее хороший урок: если вовремя не спохватишься и не исправишь собственную оплошность, она обязательно втянет тебя в новые ошибки!

 

Диковинный мост

Прежде чем рассказывать о диковинном мосте, задам словно бы простой вопрос: все ли знают, что такое обыкновенный мост?

По собственному опыту убежден, что не все. И потому объясню: мостом называется сооружение, которое соединяет два пункта на земной поверхности, разделенные водным препятствием — рекой, каналом, морским заливом. А если препятствие не водное, если мост перекинут над шоссе, железнодорожными путями, суходолом — большой балкой с широким плоским днищем? Тогда это будет уже не мост, а виадук (от латинских слов «виа» — путь, «дуко» — веду), или по-русски — путепровод.

Мне довелось видеть немало мостов: деревянных, каменных, железобетонных, стальных. Попадались и природные мосты: обломки скал или стволы деревьев, упавшие над горным ручьем так удачно, что соединили оба его берега.

Но самый диковинный мост я встретил в Грузии.

Я шагал по асфальтовому шоссе, ведущему к городу Боржоми, когда за очередным поворотом увидел мост, сложенный из камня и бетона. Шоссе уходило под его арку, и я сразу сообразил, что передо мной не мост, а виадук.

Издали виадук казался красивым, но, подойдя ближе, я заметил, что одна сторона его была намного ниже другой. Что такое? Неужели строители ошиблись в расчете, а никто не указал им на допущенную ошибку? Заметил и вторую странность: справа и слева от виадука не было ни железной дороги, ни шоссе. Может быть, их еще не успели проложить?..

Я взобрался на виадук, чтобы внимательно осмотреть местность, и у высокой стороны путепровода обнаружил спускающееся прямо к нему горное ущелье. А за виадуком беспорядочно валялись крупные и мелкие валуны, кучи гальки, вырванные с корнем деревья. Нигде и намека на будущую железную дорогу или шоссе!

Прошел по виадуку — заметил третью странность: его проезжая часть была сделана вроде широкого наклонного лотка. Ходить, тем более ездить по такому лотку неудобно…

Для чего же возвели виадук? Для украшения окрестностей Боржоми? Едва ли, они и так красивы. Куда ни взглянешь — живописные ущелья, горные склоны, поросшие лесом… Не встретилось ли мне древнее сооружение? Чем больше я размышлял, тем сильнее терялся в догадках.

Спустившись на шоссе, я долго стоял перед странным путепроводом.

Из раздумья меня вывел паренек, ехавший вдоль обочины верхом на ослике.

— Чему дивишься? — спросил паренек, притормозив прутом свое животное. — Никогда не видел такого моста? Я тебя понимаю. Кособокий мост не часто встретишь, его даже для кино снимали.

— Нашли что снимать! Недоразумение, а не мост… Разве им можно пользоваться?

— Еще как можно! Посмотрел бы, когда смелости хватит…

— И посмотрю! Простою до вечера, но полюбуюсь чудаками, которые по этому мосту ходят…

— До вечера? А полгода постоять не хочешь?

— Полгода? Если движение такое редкое, зачем было строить мост? Да к нему и дорог нет.

— Дороги не нужны тем,

Для кого он построен. Те и без дорог обходятся, — поучительно сказал паренек и добавил: — Но ты прав, движение по этому мосту бывает редко. И чем реже, тем лучше… Ну, прощай, мне некогда…

Паренек хлестнул прутом своего ослика и покатил дальше.

 

Два учителя, карапуз и я

Эта неприятная история произошла на вокзале в Тбилиси. Я ожидал начала посадки на поезд и от нечего делать наблюдал за другими пассажирами. На скамье справа от меня спорили двое мужчин. Один доказывал, что лучшими сливами славится его родина — Армения. Второй говорил, что лучшими сливами знаменита его родина — Азербайджан. Спор о сливах меня не интересовал, и я стал слушать соседей слева — женщину с мальчуганом лет четырех-пяти.

Карапуз без умолку задавал матери всяческие вопросы. Он хотел знать, почему стрелка часов ползет вниз, а потом вверх и кто ее передвигает. Он спрашивал, почему поезд придет, а не прикатится: ведь у вагонов не ноги, а колеса. Он допытывался, почему у него две руки, а не три, чтобы можно было грызть яблоко и в то же время бить в барабан? Такого неутомимого почемучку я еще никогда не встречал!

Малыш мне понравился. Я даже пытался угадать, каким новым вопросом он удивит свою маму.

Но мальчик оставил мать в покое, подбежал к моим соседям справа и спросил того, кто хвалил армянские сливы:

— Дядя, ты куда едешь?

— В Армению, — ответил армянин.

— А где твоя Армения?

— Моя Армения в Азербайджане…

От этого ответа я вздрогнул. Конечно, мальчик в таком возрасте, что ему не обязательно знать, где находится Армения. Но зачем забивать голову ребенка географической чепухой?..

Я было собрался объяснить симпатичному мальчугану, что чужой дядя шутит, но карапуз уже подошел ко второму соседу справа:

— А ты, дядя, куда едешь?

— В Азербайджан, — ответил азербайджанец.

— А где твой Азербайджан?

— Мой Азербайджан в Армении…

Тут я уж возмутился: взрослые люди издеваются над несмышленышем! Такой пытливый карапуз, а ему отвечают невесть что!

Дал малышу шоколадку, чтобы отвлечь его от горе-шутников, и говорю им:

— Как не стыдно, граждане! Мальчик любознательный, а вы над ним смеетесь…

— Почему — смеемся? — в один голос удивились армянин и азербайджанец. — Мальчик спрашивает, мальчику ответить надо…

Я еще более возмутился:

— Если вы, граждане, слабы в географии, лучше молчали бы!

— Почему — слабы, дорогой товарищ? Мой сосед — учитель, я — учитель. Правда, мы историки, но с географией знакомы. Если кто с ней не знаком, так это вы, молодой человек.

Я не стерпел оскорбления и невольно повысил голос. В ответ и они громче заговорили. Слово за слово, завязалась шумная перепалка, и нашу скамью обступили любопытные: думают, до драки дойдет, разнимать придется.

В эти минуты к нам подошел комсомолец-дружинник с повязкой на рукаве:

— О чем спорите, граждане, что не поделили?..

Оба учителя наперебой жалуются, будто я к ним из-за пустяка привязался. Хорошенький пустяк! Но как я ни доказывал свою правоту, а двоим больше веры, чем одному. Дружинник вежливо взял меня под руку и пригласил пройти с ним в штаб дружины.

Вот так история! Столько юных географов знает Захара Загадкина, а меня в комсомольский штаб ведут! На беду, и главных свидетелей нет: женщина с карапузом, из-за которого сыр-бор загорелся, скрылась подальше от нашей суматохи…

Начали посадку в вагоны, и дружинник отпустил меня, сказав на прощание:

— Нельзя из-за географии в драку ввязываться…

По-вашему, это и есть неприятная история, что меня чуть было не задержал комсомолец-дружинник? Нет, оба учителя правы оказались! Армения в Азербайджане, а Азербайджан в Армении! Даже не подозревал, что возможна такая географическая странность!

 

Рудник наоборот

Я гостил в столице, которая выросла на месте русской крепости, основанной в 1882 году. От тамошних ребят услышал, что неподалеку находится необычный горняцкий город, а при нем еще более необычный рудник.

Рудник — подземное сооружение, где добывают полезные ископаемые. Поэтому каждому понятно, что, направляясь в забои и штреки, горняки спускаются в недра и работают нередко на сотни метров ниже своих жилищ. В этом же городе, судя по рассказам ребят, горняки берут руду намного выше своих жилищ и в недра не спускаются, а, наоборот, поднимаются!

Поначалу я подумал: Захар, тебя обманывают, будь настороже! Но случайно встретил инженера-диспетчера с того рудника, и он подтвердил то, что рассказывали ребята.

— В нашем руднике есть телефоны, — добавил инженер, — и, бывает, позвонив в штрек, я спрашиваю: как дела у вас наверху?..

Такую диковину да не осмотреть?.. И я долго упрашивал инженера показать мне рудник, пока он не согласился и не разрешил приехать к нему через несколько дней.

Так я и сделал. Купил билет на автобус, и вскоре машина помчалась по одному шоссе, затем свернула на второе, шедшее вдоль речной долины.

Стоял конец марта, в долине уже командовала весна: раскрыла почки на деревьях, распускала цветы в садах. Но шоссе, петляя, все круче взбиралось в горы, и торжество весны быстро кончилось. Стало заметно холодней, деревья еще спали зимним сном, лежал снег. С одной стороны в глубокой теснине бурлила река, с другой — нависали каменные глыбы с уходящими к небу вершинами.

«Если рудник высоко в горах, а город построили ниже рудника, — соображал я, — то неудивительно, что горняки работают выше своих жилищ. Но как им удается не спускаться, а подниматься в недра?»

Безуспешно пытаясь решить эту загадку, к ночи я приехал в город и рано утром отправился к руднику. Дорогу туда я разведал накануне и, едва предрассветная голубизна прояснила темень на улицах, поспешил к небольшому белому домику. Там уже собирались горняки.

Подали вагон, похожий на трамвай, но без колес; не было перед ним и рельсов. Впрочем, меня это не смутило: раз рудник необычный, то и трамвай может быть со странностями.

Когда пассажиры заняли все сорок кресел, вагон тронулся. За шесть минут он продвинулся всего на два километра, хотя шел без остановок, напрямик через пропасть и с ходу разрезая облака. Я хотел опустить толстое смотровое стекло, ухватить зазевавшееся облако, но остальные пассажиры запротестовали — испугались холода.

Вот и конечная станция. Изнемогая от нетерпения, выскочил из вагона: еще немного, и раскроется секрет подъема в недра. И этот секрет начал раскрываться, как только я вошел в здание рудоуправления.

Разыскал знакомого инженера, и по его просьбе мне выдали горняцкий комбинезон, шлем с лампочкой над козырьком, резиновые сапоги, поручили меня провожатому — молодому технику.

Пройдя вслед за техником на верхний этаж здания, я увидел электропоезд с низенькими вагончиками. Мы сели на свободную скамью. Раздался гудок, дневной свет тут же погас, — поезд въехал в туннель и, набирая скорость, понесся под его сводами.

Вылезли у главного рудничного ствола, вошли в заполненный горняками стальной лифт. Я нисколько не сомневался: он опустит нас в толщу недр. Но лифт устремился не вниз, а вверх! От неожиданности я громко свистнул.

— Что с тобой, парень? — спросил стоявший рядом горняк.

— Вверх? — показал я на уходившие вниз стенки ствола.

— А куда же? Внизу нам делать нечего…

А наверху, на высоте сотен метров, над местом, где мы вошли в лифт, началось путешествие по длинным коридорам-этажам, отходившим в стороны от главного ствола. Будь я один, наверняка заблудился бы среди штреков и штолен. Но техник наперечет помнил все ходы, переходы и выходы.

В руднике было светло от электрических ламп и шумно. Проносились груженные рудой вагонетки, вгрызались в породу машины, часто слышались взрывы.

В конце одного штрека я заметил… дневной свет!

— Не удивляйся, — пояснил мой спутник, — наш рудник разрабатывается не сверху вниз, а снизу вверх! Мы под его крышей…

Не без опаски я заглянул за край штрека. Под облаками можно было различить горняцкий город.

— На какой мы высоте? — поинтересовался я.

— До уровня моря километра три, до города — два…

 

Гора языков

Если встретимся, непременно покажу вам десять открыток с видами городов и селений одной автономной советской республики. Открытки любопытные, еще любопытней надписи на открытках. Приехал я в столицу этой республики, явился в гостиницу, а мне говорят:

— Отдельных комнат нет, не хотите ли в общежитие? Там живут десять человек, но люди спокойные — учителя. Из самых дальних горных селений на совещание съехались…

— Какие учителя? Случайно, не географы?

— Есть географы, но больше преподавателей родного языка…

Что ж, и это неплохо. Отнес в общежитие сундучок, поставил под койку и отправился знакомиться с городом.

Не спеша осмотрел главные улицы, заглянул в музей, а перед заходом солнца пошел к морю. Долго купался, показывая ребятишкам, как плавают настоящие моряки, потом наблюдал за кораблями в море. Тем временем стемнело. В горах над городом зажглись огоньки, береговой маяк начал водить прожектором по небу.

Возвращаюсь в гостиницу — все учителя в сборе.

Сперва они удивились, увидев незнакомца в тельняшке. Но я по-флотски доложил о себе, сказал, кто такой и куда еду. Сели пить чай, и тут я поделился с ними кое-какими географическими приключениями. Учителя не остались в долгу, рассказали много интересного о своих родных местах.

В благодарность за беседу достал из сундучка открытки с морскими видами и подарил каждому по открытке. А на обороте одинаковую надпись сделал, правда, длинную, зато душевную — пусть помнят о встрече с Захаром Загадкиным и своих учеников с морскими видами знакомят. Спору нет, их республика приморская, но многие школьники вдали от побережья живут, моря никогда не видели.

— Примите и вы подарок, — сказал мне один учитель, протягивая открытку с видом горного селения.

Он тоже что-то написал на обороте, но что именно, разобрать не могу. Буквы русские, а слова нерусские, некоторые с непривычки не выговоришь: после букв «а», «о» или «у» неожиданно буква «ь» стоит. Попробуй произнеси такое слово!

— Что вы написали? — спрашиваю учителя.

— Ваши же слова, только на моем родном языке.

Тут и остальные учителя стали одаривать меня открытками с видами их республики. Вручая подарок, каждый произносил:

— На обороте ваши слова повторены, товарищ Загадкин.

Смотрю на десять открыток — ничего не понимаю! Мои слова повторены? Почему же что ни надпись, то иная? Некоторые похожи, но все же разнятся! Поднял руки кверху, прошу растолковать, в чем дело.

— Дело простое, — отвечают учителя. — Каждый из нас перевел надпись на свой родной язык.

— Неужели в вашей небольшой республике живут десять разных народов?

— Десять? Зайдите в соседнюю комнату, там тоже остановились учителя. Они ваши слова еще на десять языков переведут, причем каждый учитель на свой родной язык.

— На скольких же языках говорят в вашей республике?

— Точно не выяснено. Одни утверждают — на двадцати пяти, другие — на тридцати, третьи заявляют, что и тридцать два языка наберется!

— Что же никто не подсчитает?

— Давно подсчитывают, да это нелегкая работа. Судите сами, у нас есть такие маленькие народы, что полностью в одном селении умещаются. Бывает и так, что в одном селении живут две народности, и каждая на своем языке говорит! Встречаются языки, о которых, кроме специалистов, никто и не слыхал. Наша страна — клад для ученых-языковедов. Древние путешественники неспроста называли ее «горой языков»…

Рассказал историю десяти открыток и спохватился, что забыл назвать столичный город, где беседовал с учителями. А надо ли его называть? Наверное, все знают, а кто не знает, тот спросит товарища.

 

Самое, самое…

Кое-кто убежден, что Захар Загадкин всегда попадает впросак. Это неверно, и, чтобы рассеять обидное для меня, а главное, глубоко ошибочное мнение, расскажу о фотографе, с которым встретился в городе Махачкале.

Вы ничего не слышали о дагестанском селении Куруш? И я узнал о его существовании совершенно случайно. Многие великие путешественники любили в нашем возрасте мысленно странствовать по карте. Я тоже этим увлекаюсь. Зажмурю глаза, наугад ткну карандашом в карту, потом исследую, как удобнее к тому месту добраться. Так я натолкнулся и на Куруш. Увидел, что селение горное, однако дорог к нему не отыскал: на карте их не было.

Как же туда ездят? Не найдя ответа на этот вопрос, решил справиться на городской автобусной станции. Но разве скажешь работникам станции, что пришел ради обыкновенного географического любопытства? И я спросил кассиршу, можно ли купить билет в селение Куруш.

— Наши махачкалинские автобусы туда не ходят, — ответила кассирша. — Поезжайте поездом до Дербента, там пересядете на местный автобус и большую часть дороги проедете…

— А меньшую?

— Меньшую верхом. В Куруш только горная тропа ведет. Тропа крутая, опасная, но другой нет — селение высоко в горах. А кто у вас в Куруше, знакомые?

— Нет, просто хочу посмотреть, как люди живут.

— Что ж, счастливого пути, посмотрите, как люди живут. Не пожалеете, — добавила кассирша и почему-то хитро улыбнулась.

Загадочная улыбка мне не понравилась, интерес к Курушу остыл. Скакать на диком коне по краю бездонных пропастей? Нет, до таких путешествий я не охотник. На корабле ничего не боюсь: корабль — создание человеческого ума. А лошадь… Кто знает, как она поведет себя в ответственную минуту: вдруг оступится на крутой тропе и я вместе с ней сорвусь в пропасть?

Вернувшись в гостиницу, где я остановился, застал в своей комнате с двумя кроватями какого-то щуплого мужчину, который раскладывал по столу фотоснимки. На подоконнике лежали два фотоаппарата. Догадавшись, что передо мной человек, с которым мы будем жить в комнате, я познакомился с ним и попросил показать фотоснимки.

— Пожалуйста, — ответил фотограф. — Такие снимки редко увидите: я — специалист по самому, самому… Не совсем понятно? Сейчас поймете. К примеру, вот — Оймякон; этот снимок называется «Как живут люди в самом холодном месте нашей страны». А вот — Термез; подпись под фотографией: «Как живут люди в самом жарком месте нашей страны». Вот самое восточное место — остров Ратманова, самое южное — аул Чильдухтер, самое северное — остров Рудольфа. Могу показать самое западное, самое низкое, самое дождливое, самое сухое… А это мой последний снимок — самое высокогорное селение Дагестана да и всей Европы, если согласиться с теми учеными, которые считают, что южная географическая граница между Европой и Азией проходит по Главному Кавказскому хребту.

— Что же это за селение?

— Куруш.

— Как, вы были в Куруше?

— Только что оттуда. Ну и путешествие! По здешним горным дорогам в машине едешь, и то дух захватывает — петляешь над пропастями, один поворот опаснее другого. А в Куруш и такой дороги нет — вьючная тропа до того узка, что двоим не разминуться. Под ногами — облака, над головой — каменные кручи, а твой конь жмется к скале где-то между небом и землей! Много страху натерпелся, но очень хотелось пополнить свою коллекцию снимков.

Позавидовал этому человеку — с виду щуплый, а какая могучая сила воли!

— На узкую тропу я не в обиде, — продолжал фотограф. — Досадно, что попал впросак с этой поездкой: людей не заснял. Не оказалось населения в Куруше!

— Не может быть! В каждом селении есть население…

— А в Куруше нет!

— Неужели землетрясение было? И все погибли?

— Понятия не имею. Не у кого было спросить: на улочках ни души. Сакли полуразрушены, между ними облака висят. В селении — сакля над саклей лепится, а жителей нет. Снимок неплохой, да что проку? Его не назовешь «Как живут люди в самом высокогорном селении»!

Тут я сообразил, почему кассирша хитро улыбалась. Ведь я сказал, что хочу посмотреть, как в Куруше люди живут. Она думала, что я туда поеду и попаду впросак! А я не поехал, впросак попался фотограф!

Сами понимаете, я не мог успокоиться, пока не разгадал тайну Куруша. Что же выяснилось? Самое высокогорное селение находится в одном месте, его жители — в другом! И не так чтобы близко от селения — в четырехстах километрах!

 

Махачкалинский «водяной»

В жаркий солнечный день я лежал на городском пляже в Махачкале и наблюдал за морем. Каспий усердно гнал ко мне прибойные волны. Ударяясь о камни близ берега, каждая волна разбивалась на тысячи брызг. Солнечные лучи преломлялись в брызгах, и над камнями вспыхивала бледная радуга. Затем волна перекатывалась через камни, радуга гасла в кипящей белой пене, но другая волна вновь озаряла их прозрачным сиянием. Это было удивительно красиво.

— Любуешься? — раздался мальчишеский голос.

Я обернулся и увидел паренька моих лет.

— Конечно, любуюсь…

— И правильно делаешь! Хотя, откровенно говоря, в игре волн нет ничего особенного — прибой везде одинаков. Если хочешь повидать особенное, не поленись и проводи меня домой. Покажу, чем Махачкала славится.

Я согласился, и мы зашагали по улицам города.

Перевалило уже за полдень. Солнце пекло вовсю, вдобавок задул знаменитый махачкалинский ветер. Город хороший, но ветер в нем неприятный — сухой и пыльный: насыпал столько мелкого мусора за шиворот, что опять захотелось купаться. Паренек словно угадал мои мысли и, когда мы проходили мимо павильона-душа, предложил:

— Зайдем?

Зашли. Разделись и прыгаем в струях горячей воды.

— Ты и есть Загадкин? — сказал паренек. — Я о тебе слышал… А отгадывать тоже умеешь? Осилишь мою загадку?

— Попробую.

— Нравится тебе этот душ?

— Душ как душ, самый обыкновенный…

— Ну, если обыкновенный, идем дальше.

Вышли из душевого павильона, пересекли площадь. У невысокого здания остановились купить мороженое.

— Это наша баня, — показывает паренек на матовые стекла в окнах. — Жаль, в душе были, не успели вторично запылиться… А то зайдем? И здесь вода горячая.

— Нашел чем хвастать — горячей водой! Не вижу в ней ничего особенного.

— Если не видишь, пойдем еще дальше. Ты не унывай, теперь близко: за углом моя квартира.

А на углу — девушка с ведром у водоразборной колонки. Над ведром пар клубится.

— Это у вас ловко придумано, — говорю пареньку. — Из уличной колонки кипяток течет!

— Не совсем кипяток, но придумано неплохо…

Добрались к дому паренька. В сенях — корыто с бельем, рядом — женщина в платочке. Отвернула она водопроводный кран, оттуда горячая вода полилась, из корыта пар повалил.

— Хороша вода, тетя Клаша?

— Хороша.

— То-то, — обращается ко мне паренек. — Наша горячая вода даже в дома проведена…

— Что ты о воде да о воде? Где же обещанная загадка?

— Я ее давно загадываю, а тебе и невдомек…

— Это о горячей воде? Да что ж в ней особенного?

— Особенное и есть загадка… Ты какой-то несообразительный, Захар! Под душем прыгал? Мимо бани проходил? Уличную колонку видел? На тетю Клашу смотришь? Но ведь воду-то никто не подогревал! Честное слово, не вру! Ну-ка, открой этот секрет! А не откроешь, скажи: «Твоя загадка мне не по догадке!» Тогда я сам все объясню. Тебе здорово повезло, Захар, что ты со мной встретился. Знаешь, кто я? Я — махачкалинский «водяной»: прозван так в школе за мой интерес к нашей особенной горячей воде… Кончу учиться, непременно пойду работать по водяной части. У нашего кипятка — большое будущее.

 

Спорный архипелаг

Я приехал в большой портовый город. Город существует давно, путешественники посещают его с незапамятной поры, хорошо изучено и море, на берегу которого он лежит. И все же неподалеку от этого древнего города мне удалось открыть в прибрежных водах архипелаг больших и малых островов.

Впервые заметив архипелаг, я чутьем географа заподозрил неладное. Достал походный атлас и ахнул: там был указан всего один островок; на месте остальных было чистое море нежнейшей голубизны! От неожиданности у меня перехватило дыхание: архипелаг, которого нет на карте!

Вы спросите, почему по праву первооткрывателя я не назвал найденные мною острова архипелагом Захара Загадкина? Сознаюсь, не из ложной скромности. Наоборот, я мечтал, что находка навсегда прославит меня в учебниках географии. Но в научных вопросах нужна осторожность; я задумался над своим открытием, и оно показалось мне… спорным.

Конечно, если б я отыскал архипелаг во времена парусных плаваний по неведомым морям, к примеру в XV или XVI веках, когда великие географические открытия делались одно за другим, на всех картах земного шара стояло бы имя Захара Загадкина. Но я увидел новый архипелаг в наши дни, да еще с моторной лодки, которую взял напрокат в городском порту.

Что смутило меня в собственном открытии? Никто не станет отрицать, что встреченные мной острова — суша. Несомненно и то, что это — архипелаг, то есть группа островов-соседей. Расскажу о нем подробней, и вы поймете, почему я задумался.

Я пришвартовал моторную лодку к островку покрупней и тщательно его осмотрел. На нем были двухэтажные жилые дома, промышленные постройки, склады. Между зданиями росли цветы и кое-какие деревья, на недлинных улицах и нешироких площадях чирикали воробьи, похаживали голуби. Странно, что на островке не оказалось детей, — я не заметил ни одного мальчишки или девчонки. Не было там и стариков-пенсионеров.

Потолковав с островитянами, я узнал, что архипелаг продолжает расти. С каждым годом он вытягивается дальше в море — над водой встают новые острова, а некоторые старые острова увеличиваются в размере.

Один островитянин согласился присмотреть за моей моторной лодкой, и я пошел по узкой дороге, проложенной между островами. Но всю дорогу пройти пешком не мог — она тянулась на десятки километров, исчезая в морской дали. К счастью, попадались попутные машины, и шоферы охотно подвозили меня.

Дорога вилась от острова к острову, делая зигзаги и повороты. Она шла на высоте нескольких метров над уровнем моря, и в бурю прогулка по такому шоссе была бы не особенно приятной. Шоферы рассказывали, что в непогоду разъяренные штормовые волны иногда перехлестывают через дорогу, грозя смыть в море неосторожных пешеходов.

В конце пути я видел, как с барж выгружали песок, гравий, щебенку, камень, — там готовились строить многоэтажные дома с площадками для вертолетов на плоских крышах.

Я пробыл на островах до вечера и выяснил, что открыл самый молодой из всех архипелагов Земли. Не прошло и пятнадцати лет с тех пор, когда первые его острова стали появляться над пеной морских вод. И не только самый молодой, но самый необыкновенный. Его острова и островки не были рождены ни извержениями подводных вулканов, ни поднятием морского дна. Никогда не были они и частью материка. По своему происхождению они отдаленно напоминали коралловые острова, но архипелаг находился в море, слишком холодном для жизни коралловых полипов. Не был он и скоплением ледяных гор — для айсбергов в этом море слишком тепло, да и материковые льды нигде не сползают к его берегам.

Что же спорного в моем открытии? С точки зрения физической географии у всех островов, за исключением одного, оказался серьезнейший недостаток: они располагались не среди морских вод, а над ними! Как ни маловероятно, — над ними! Под островами свободно проплывали рыбы и прочая морская живность…

Я неспроста рассказал о своем открытии. Ум — хорошо, два — лучше, тысячи умов — совсем замечательно! Мне нужен товарищеский совет: настаивать ли на своем открытии или признать спорным не нанесенный на карту архипелаг? Как посоветует большинство, так я и поступлю.

 

По пути знаменитых ученых

Знаменитые русские ученые и путешественники В. А. Обручев и В. Л. Комаров рассказывают в своих воспоминаниях, что начинали знакомство со Средней Азией на восточном берегу Каспийского моря.

Я хорошо знаю, почему именно там. В конце прошлого века, когда оба ученых отправлялись в Среднюю Азию, еще не было железных дорог, которые ныне соединяют ее с Уралом и Сибирью. А от Каспия прокладывали железную дорогу в глубь Средней Азии, и по этой дороге уже шли поезда.

Ученые высаживались с пароходов в Узун-Аде — небольшой пристани и начальной станции новой железной дороги. Азия встречала приезжих высокими барханами, окружавшими заливчики, где была пристань. Среди барханов вилась железная дорога, которую то и дело приходилось откапывать из-под песка, засыпавшего полотно при малейшем ветре. Так рассказывают воспоминания.

Я был в Баку, собирался плыть на восточный берег Каспия и, по примеру обоих ученых, решил высадиться в Узун-Аде. Во-первых, кому не лестно повторить путь великих людей? Во-вторых, хотелось посмотреть, что произошло за три четверти века с Узун-Адой. Наверное, на месте небольшой пристани вырос огромный порт с причалами и складами, а железнодорожных подметал, убиравших песок с полотна, заменили мощные пескодувные машины.

Но то, что удалось ученым, оказалось невозможным для меня: в Бакинском порту отказались продать билет в Узун-Аду!

— Такой пристани нет, — ответила кассирша.

— Как — нет? — расхохотался я и, ссылаясь на знаменитых ученых, стал доказывать кассирше существование пристани Узун-Ада. Я говорил о заливчиках, о высоких барханах, обо всем прочем, что вычитал в книгах и мечтал увидеть.

— Отойдите от кассы, товарищ пассажир! — рассердилась кассирша, оборвав меня на полуслове. — Такую очередь собрали…

Я обернулся. Позади толпились люди. Они хмуро поглядывали на меня, ожидая, когда я отойду от кассы. Какой-то седобородый дед из самого конца очереди потрясал суковатой палкой. Испытывать чужое терпение я не рискнул, от кассы немедленно отошел, но от Узун-Ады не отказался.

«Карта — великий подсказчик» — учит важнейшее правило путешествий. Примостившись у окна, я раскрыл карманный атлас и углубился в розыски Узун-Ады. Тщательно обследовал все восточное побережье Каспия — от Гурьева до Гасан-Кули у нашей границы с Ираном. Проверяя себя, на всякий случай пробежал глазами по северному и западному побережьям, даже по южному, — уже иранскому берегу Каспия. Узун-Ады нигде не было!

Что это могло значить? Морские пристани — не иголки, чтобы исчезать бесследно. Железнодорожные станции — тоже. Что будет с пассажирами, если они соберутся в незнакомый город, а его и след простыл?

Как бы там ни было, но я оказался в серьезном затруднении. Не переименована ли пристань, где высаживались мои предшественники — знаменитые ученые? Но тогда кассирша знала бы о переименовании и продала билет, хотя бы Узун-Ада называлась иначе.

Потом я подумал, что пристань могли затопить морские волны. Именно так они поступили с караван-сараем, по-нашему гостиницей, построенной в Баку семь столетий назад; развалины этого караван-сарая до сих пор виднеются из-под воды в Бакинской бухте. Но в то время уровень Каспия поднимался, и море, увеличиваясь в размерах, наступало на сушу. А за последние три четверти века уровень воды в Каспии снизился на два метра, и море отступило от суши…

Тут все словно бы прояснилось. Конечно, Каспий отступил от Узун-Ады, заливчики пересохли, и пароходы перестали туда заходить. Но тезка пристани, железнодорожная станция Узун-Ада, должна быть на старом месте, пусть далековато от моря, но по-прежнему среди высоких барханов. А раз так, до нее можно добраться хотя бы посуху. И я достал из сундучка «Расписание пассажирских поездов», купленное еще в Мурманске. Увы, в списке железнодорожных станций Узун-Ады тоже не было! И пристань и станция бесследно пропали…

Пришлось взять билет до Красноводска. Повторить путь знаменитых ученых мне не удалось.

Я был огорчен, но не сдался. «Захар Загадкин непременно раскроет тайну Узун-Ады», — так утешал я себя, поднимаясь по трапу на палубу теплохода. А на судне меня ждал седобородый дед, которого я приметил еще в очереди у кассы.

— Опоздали, молодой человек! — сказал он.

— Где ж опоздал, дедушка? До отплытия еще пять минут…

— Не на теплоход, а в Узун-Аду! Теперь туда не попадете: поздно хватились, молодой человек…

 

Где были плотники?

На корабле, который доставил меня в Красноводск, я познакомился с двумя плотниками-стариками. Почти весь переход просидел на палубе и не отрываясь слушал их неторопливые рассказы. Одного плотника звали Петром Ивановичем, второго — Иваном Петровичем. У обоих была забавная присказка. Петр Иванович что-нибудь скажет и тут же спросит: «Ясно-понятно?» А Иван Петрович кивнет головой и поддакнет: «Понятно-ясно».

Старички полвека работали на различных строительствах и о чем только не вспоминали: о горах и степях, о тайге и пустыне! Вот один из их рассказов, по-моему, интересный, хотя и загадочный.

— Давным-давно, лет тридцать пять назад, плотничал я где-то неподалеку на большом острове, — начал Петр Иванович. — Ну и местечко попалось, труднее не встречал! С четырех сторон море, посредине — горячая пустыня. Куда ни пойдешь — голый песок, ни деревца, ни травинки. Настоящей воды и то не было, вместо нее опресненные морские волны пили. А у опресненной морской воды никакого вкуса нет: захотел побаловаться чайком, беги в лавку, бери две бутылки «Нарзана», лей в котелок и кипяти чай. Когда из-за моря приходили шаланды с речной водой, так за ней очередь выстраивалась… Ясно-понятно, Иван Петрович, как жилось на пустынном острове?

— Понятно-ясно, Петр Иванович, — отвечает Иван Петрович. — А что ты делал на том острове?

— Десятка три домов выстроил. Ну работенка была, доложу тебе! На острове вечный сквозняк, да не простой, а песчаный. Положишь под рукой рубанок, чуток недоглядел, и нет рубанка — песком засыпало! Островные люди горный воск из руды добывали, так им совсем туго приходилось. Кругом пекло, с тебя семь потов льется, а по песку большие черные котлы расставлены, под ними огонь пылает, к небу густой дым валит. И полуголые закопченные люди чугунными ложками руду в котлах помешивают! Когда их увидел, подумал, что в преисподнюю попал, — с малолетства я в церковноприходской школе учился, и эту преисподнюю поп показывал нам на божественных картинках. Так и островные люди, словно черти в аду, горный воск варили, разве что рогов и хвостов у них не было… Ясно-понятно, Иван Петрович?

— Понятно-ясно, Петр Иванович. Куда только судьба не заносит нашего брата-плотника… Лет десять назад был и я в похожем месте. Тоже пекло, песчаный сквозняк из горячей пустыни. И тоже ни деревца, ни травинки. Но есть разница: адских котлов да безрогих и бесхвостых чертей не видал. Стоит трехэтажный дом-завод без стен и руду в горный воск превращает. А рабочих на заводе нет — кое-где техника заметишь, который за аппаратами присматривает. И еще разница: вода не с четырех сторон, а с трех — я был не на пустынном острове, а на пустынном полуострове. Кстати, как назывался твой остров, Петр Иванович?

— Не обессудь, Иван Петрович, забыл… Память слаба стала, ясно-понятно?

— Понятно-ясно, Петр Иванович.

— А полуостров, на котором ты тогда работал, как назывался, Иван Петрович?

— Да ведь мы с тобой ровесники, Петр Иванович. И у меня память ослабла: забыл, как мой полуостров назывался…

Вот и весь рассказ плотников. Вы скажете, что ж в нем загадочного, все ясно-понятно. Нет, не ясно и не понятно! Ведь оба старичка были в одном месте, занимались одним делом: строили дома для людей, которые добывают горный воск. И память плотникам не до конца изменила: Петр Иванович впрямь работал на острове, а Иван Петрович — на полуострове. Вот тебе и ясно-понятно!

 

О красной воде и городе с косой

Не найдя ни пристани, ни железнодорожной станции Узун-Ада, я был вынужден въехать в Среднюю Азию через ее «морские ворота» — портовый город Красноводск.

Красноводск — один из немногих городов, имеющих собственную косу. Эта коса так велика, что хорошо заметна на географических картах; там ее рисуют по соседству с черным кружком, обозначающим Красноводск. Город — приморский, и коса свободно лежит в море, омывается солеными волнами.

За последние три десятилетия Красноводск очень вырос. Вместе с ним росла и его коса; удлинялась и утолщалась. Попав в Красноводск, я решил обязательно побывать на диковинной косе и выяснить, нужна ли она этому городу на восточном берегу Каспия. Занимала мои мысли и красная вода, в честь которой названы «морские ворота» Средней Азии. Такая вода встречается еще реже, чем города с косой; я рассчитывал, что где-где, а в Красноводске обязательно ее разыщу и попробую, если она пригодна для питья.

Красную воду я увидел сразу после того, как сошел на берег. Люди жадно пили ее, стоя возле киоска на уличном перекрестке. Но, подбежав к ним, я убедился в своей ошибке — в киоске торговали газированной водой с клубничным сиропом! Неудача мало смутила меня: природная красная вода — редкость, я понимал, что отыскать ее не так-то легко.

В заливе, на берегу которого расположен город, была обыкновенная морская вода. Утром — зеленоватая, под полуденным солнцем — серебристая, сверкающая, словно зеркало, на закате — тоже сверкающая, но уже оранжево-золотая, ночью — просто черная.

Осматривая Красноводск, я не забывал о воде красного цвета. Искал ее сам, обращался к знакомым и незнакомым. Из бесед я узнал, что длительное время в городе вообще не хватало воды, самой обычной воды для питья. Ее привозили из-за моря. Иному покажется странным, даже смешным, что люди жили в Средней Азии, а пили воду, привезенную кораблями из Закавказья! Жителям Красноводска было не до смеха: с доставкой закавказской воды случались перебои, и горожанам приходилось глотать опресненную морскую воду.

Усердные, но напрасные поиски доказали мне, что красной воды в городе нет. Почему ж он назван Красноводском? Неужели потому, что слово «Безводск» менее благозвучно? Я догадался, что тут скрыто какое-то географическое недоразумение и моя обязанность его разъяснить. Совершенно недопустимо, чтобы неточное имя города сбивало с толку и взрослых граждан и особенно школьников, изучающих географию своей родной страны.

Красноводск величают «морскими воротами» Средней Азии. Против этого не возражаю: сам проверил, что делается в его порту. В танкеры, то есть в наливные суда, течет нефть, в корабельные трюмы опускают кипы хлопка, ящики с компотами в банках, насыпают минеральное сырье. Все это добыто, выращено или сделано в республиках Средней Азии. С кораблей, прибывших из-за моря, выгружают лес, машины…

Наблюдая за работой портовиков, я совершил открытие, которым горжусь. В Большой Советской Энциклопедии напечатано, что через Красноводский порт в Среднюю Азию привозят пшеницу. Это — ошибка! Пшеницу не привозят, а, наоборот, вывозят! Собственными глазами видел, как ее грузят на корабли, и, по своей дурной привычке, даже щелкнул себя по носу — хотел удостовериться, не снится ли, что прав я, а не энциклопедия.

«Морские ворота» — название правильное, Красноводск — неправильное. Я бы назвал город Красногорском, потому что он построен у подножия красновато-бурых гор. Не заметить эти горы нельзя — они с трех сторон обступают бухту. Их отроги, точно каменные горбы, кое-где торчат и между улицами. Допустим, соберешься к друзьям, чей дом стоит метрах в двухстах-трехстах — антенны на его крыше и то сосчитать можно, — а идешь километра полтора. Сперва вниз по одной улице, потом огибаешь конец горного отрога, после этого поднимаешься по другой улице.

С каждым часом становилось все обидней, что городу дали неточное имя. Недолго раздумывая, я пошел в Красноводский Совет депутатов трудящихся и предложил изменить название города. Секретарь Совета внимательно выслушал меня и любезно ответил, что название не такое уж неточное: город находится на берегу Красноводского залива.

— Что же вы раньше не приходили, товарищ Загадкин? — спросил на прощание секретарь. — Зашли бы ко мне в то лето, когда основывали город, пожалуй, принял бы ваше предложение: в нем есть доля истины…

Конечно, это была шутка. Красноводск основан в 1869 году, когда ни Совета депутатов трудящихся, ни его любезного секретаря, ни, самое главное, Захара Загадкина еще не было на свете.

Поисками красной воды так увлекся, что совсем забыл о косе. Спохватился за день до отъезда, взял в порту лодку и поплыл вдоль берега Красноводского залива. Знаменитая коса оказалась в положенном ей месте. На картах она окрашена в зеленый цвет — цвет низменностей; наяву она светло-желтая, песчаная.

Греб не торопясь и не напрягаясь — помнил, что длина косы около сорока километров; каспийские капитаны не зря сложили поговорку: «Близок город, да долга коса».

И вдруг полная неожиданность: не проплыл и половину пути, коса кончилась! Впереди открылся широкий канал, по нему двигался морской корабль…

К счастью, неподалеку встретил рыбаков и, потолковав с ними, узнал важную географическую новость: коса уменьшилась вдвое!

Как известно, длинные косы отращивают многие школьницы. Когда девочки подрастают, коса то ли надоедает им, то ли начинает мешать, но они ее отрезают. Так поступили и в Красноводске. Длинная коса стала мешать городу, и летом 1957 года ее укоротили.

Выкупавшись в канале, я достал из кармана походный атлас и тут же внес в него поправку — пересек косу черной полоской, у краев полоски нарисовал маленькие кораблики: атлас не должен отставать от жизни.

А с красной водой получилось так. Вернулся в порт, причаливаю лодку, а рядом швартуется катер. На берег спрыгнул человек с бутылью красной воды и устремился в город.

Я его нагнал и спросил?

— Клубничный сироп?

— Нет.

— Неужели настоящая природная вода красного цвета?

— Настоящая! Но скорее розовая, чем красная.

— Где вы ее отыскали?

— Поблизости… — Человек с бутылью обернулся и показал рукой в сторону моря.

 

Каракумские чудеса

Каспийское море в последний раз мелькнуло за окном вагона и, простившись со мной, уступило место пескам.

— Начались! — воскликнул я и захлопал в ладоши. Тому, кто мечтает о путешествиях, надеюсь, не надо объяснять охватившее меня чувство. Я ехал в Каракумы и был взволнован первым свиданием с великой пустыней.

«Кара» — черный, «кум» — песок. Однако я хорошо знал, что на самом деле пески Каракумов вовсе не черные, а желтые. Слово «кара» в названии пустыни многие географы толкуют в переносном смысле, как «злой» или «страшный». И, по-моему, правильно. Неспроста же была сложена поговорка: «Когда птица летит через Каракумы, она теряет перья; когда человек идет через Каракумы, он теряет ноги».

Меня Каракумы не страшили: я помнил, что поезд Красноводск — Ташкент уже семь десятилетий благополучно пересекает огромную пустыню.

Я помнил не только это. Я так много знал о Каракумах, что мне не терпелось поделиться своими знаниями со всеми желающими. Но где найти желающих? Ходить по вагонам, напрашиваться, чтобы тебя слушали? Нет, я поступил лучше: разыскал поездного радиотехника и предложил сделать для пассажиров краткий доклад о Каракумах.

Мне повезло: хозяин поездного радио оказался любителем географии. Поговорив со мной, он взял микрофон:

— Товарищи пассажиры, среди нас находится небезызвестный путешественник Захар Загадкин. От души советую послушать его доклад о чудесах пустыни Каракумы.

Я был польщен такой рекомендацией и тут же стал делиться знаниями.

Сперва я с уважением рассказал о величине Каракумов. С уважением потому, что эта пустыня занимает обширнейшую территорию, на которой могли бы уместиться ни много ни мало пять советских республик: три закавказские, Эстония и Латвия. Лет полтораста назад один путешественник-иностранец, испугавшись бескрайней пустыни, назвал Каракумы океаном песков. На всем необъятном пространстве от Каспия до Аму-Дарьи он видел пески, пески и опять пески. Тут и там, словно застывшие волны, высились барханы — песчаные бугры с рогами, обращенными в ту сторону, куда дует ветер. Двугорбые верблюды шагали по каракумским просторам, уныло звеня бубенцами. Несколько дней пути разделяло редкие колодцы с полусоленой, горьковатой водой, и на караванных тропах белели кости погибших от жажды.

Немного помолчав, чтобы пассажиры отчетливей представили себе страшное величие пустыни, через которую их везут со всеми поездными удобствами, я сообщил, что советские люди успешно работают в океане песков: добывают серу и нефть, разведали природный горючий газ.

Мне очень хотелось оживить доклад наглядным примером. И это удалось, когда поезд остановился у красивого вокзала. Невдалеке лежал большой город.

— Обратите внимание, товарищи пассажиры, треть века назад тут был безымянный разъезд. Сыпучие пески подступали к одинокому домику — в нем жили стрелочники. В тупичке стояла платформа с деревянной бочкой, в которой привозили воду для питья. Теперь пески отодвинуты; на их месте — город с десятками тысяч жителей, с садами и бульварами. Не ищите и тупичок, его сменила железнодорожная ветка к нефтяным промыслам, где трудятся горожане. Чудом в пустыне назвал этот город другой иностранец, побывавший здесь совсем недавно. В нашей стране таких чудес сколько угодно: новые большие города встретишь в глухой тайге, в заоблачных горных высях, среди болот заполярной тундры. Поэтому расскажу о «чудесах», менее известных…

Мой сосед по купе, — продолжал я, — коренной каракумец. Он возвращается из отпуска и везет с собой весла, резиновую лодку и удочки. Зачем? Разгребать веслами песок, удить рыбу свесив ноги с гребня бархана? Нет, возле его дома потекла новая река; уже не «корабли пустыни» — двугорбые верблюды, а настоящие речные суда плывут среди барханов.

Вы скажете, что в географии чудес не бывает. Согласен, и не только в географии. Поэтому все, о чем я говорю, — истинная правда. Знаете ли вы, товарищи пассажиры, что в Каракумах найдено… море? Не знаете? Судоходства по этому морю, к сожалению, нет и никогда не будет: для плавания судов оно не пригодно. Зато у нового моря есть ценная особенность — вода в нем пресная, ее можно пить! А это крайне важно в пустыне.

Наверное, вы ничего не слышали и о каракумских крокодилах? Несмотря на то что найдено море и потекла новая река, крокодилы — сухопутные, обитают не в воде, а в песке. Почему? По-моему, потому, что завелись в пустыне с незапамятной поры, когда пресное море еще не было открыто, а менять привычный образ жизни крокодилу нелегко, да и нет особенной нужды.

Напоследок расскажу еще об одном чуде. Водоросли, если вы не забыли, растения водяные. Откуда бы им взяться в Каракумах? А они появились, и в таком количестве, что стали досаждать людям. Конечно, это удивительно, но еще удивительней, что уничтожить непрошеных гостей поручили не местным жителям, а знаменитым борцам с водорослями, привезенным издалека по воздуху. Пятьдесят тысяч борцов привезли! Самое любопытное, что их ни поить, ни кормить не надо.

Есть вопросы? — спросил я по окончании доклада. Прошу в письменном виде передать их проводникам вагонов. Я обойду вагоны и отвечу на все вопросы.

То же спрошу и у тебя, читатель. Если вопросов нет — очень хорошо, жму руку. Если вопросы есть, загляни на . Как ни тяжко придется моему другу Фоме Отгадкину, надеюсь, он сумеет все объяснить.

 

Три неудачи и одна удача

На маленькой станции, неподалеку от Ашхабада, я вышел из вагона, чтобы купить дыню.

Дыню выбрал хорошую, и все обошлось бы без приключений, да, расплачиваясь со старой туркменкой, увидел на ней длинное монисто из серебряных монет с аккуратно просверленными круглыми дырочками. Необычное ожерелье привлекло мое внимание, я стал разглядывать монеты. Среди них оказались рубли и полтинники царской чеканки, иранские, турецкие, индийские, китайские деньги. Ожерелье-коллекция так меня заинтересовало, что, рассматривая монеты, не заметил, как тронулся поезд. Оборачиваюсь — хвостовой вагон уже далеко за станцией!

Это была первая неудача. Вторая подстерегала у дежурного по станции: следующий поезд Красноводск — Ташкент приходил только через сутки!

Конечно, я был огорчен обеими неудачами, но решил использовать случайную задержку в пути для более близкого знакомства с Каракумами — пустыня почти вплотную подступала к железной дороге. Однако едва остались за спиной привокзальные строения и я выбрался на песчаный простор, как задул ветер. И такой сильный, что от похода в Каракумы пришлось отказаться: воздух заполнился песком, солнце заволокло пылью, видимость исчезла.

Это была третья неудача.

Песок хрустел на зубах, забивался в нос и уши, больно колол глаза. Я вернулся на станцию.

— Надолго ли приехали? — послышался громкий голос. — И есть ли у вас пропуск?

Протирая слезящиеся от песка глаза, я увидел лейтенанта в фуражке с зеленым околышем.

— Какой про…

В эту секунду память подсказала, что где-то по соседним горам проходит наша государственная граница с Ираном. Я отстал от поезда в самом неподходящем месте!

— Пропуска нет, — признался я. — Но я вовсе не хотел вылезать на вашей станции. Во всем виновато серебряное монисто…

И я рассказал лейтенанту-пограничнику о постигших меня неудачах. Объяснил, кто я, куда еду, на всякий случай добавив, что выступал с докладом о Каракумах по поездному радио. Успел сообщить ему о пресном море пустыни, сухопутных крокодилах, даже о сухом дожде, о котором нечаянно забыл упомянуть в докладе пассажирам.

— Все это чудесно, но как быть с вами? — сочувственно произнес лейтенант. — Пожалуй, возьму на сутки под личное наблюдение…

Я понял, что полоса неудач кончается, и сразу повеселел.

— Вы, наверное, помыться хотите? — продолжал лейтенант. — Жаль, нет времени отвести вас в баню… Впрочем, выкупаетесь немного погодя: вчера я здорово ссадил руку, и придется съездить на здешнее озеро.

— Вы убеждены, что здесь есть озеро?

— Убежден, — усмехнулся лейтенант, — я не раз в нем купался. И довольно большое: его площадь превышает три тысячи квадратных метров.

— Почему ж оно не показано на картах? Судя по атласу, в вашем районе нет озер: ни природных, ни искусственных. Может быть, оно недавно найдено или такое же, как пресное море Каракумов? Но тогда в нем не выкупаешься…

— Не беспокойтесь, отлично выкупаетесь. А найдено оно давно, о нем еще средневековым географам было известно. В любой энциклопедии говорится об этом озере. Кстати, на вашем теле нет ссадин или царапин?

— Нет.

— Тоже жаль! После купания они немедленно зажили бы… Мы сели в «газик»-вездеход, ожидавший лейтенанта возле станции, и помчались по направлению к горам. Мне предстояло увидеть озеро, которого нет на картах, и я запоминал дорогу: с одной ее стороны тянулась пустынная степь, с другой темнели скалы.

У невысокой мрачной скалы машина остановилась. Мы вылезли из вездехода, прошли пешком еще полтораста-двести метров. Затем передо мной открылось озеро, и я сразу понял, почему оно не показано на картах.

Берега озера были усыпаны камнями. Сквозь прозрачную воду на дне виднелись мельчайшие камешки.

Мой спутник разделся и бросился в озеро. Я последовал его примеру. Вода оказалась теплой, почти горячей и очень приятной на ощупь. Правда, вкус у нее был горько-соленый.

Вдоволь накупавшись, мы вернулись к вездеходу. Лейтенант достал из машины хлеб, банку мясных консервов. На сладкое пригодилась моя дыня.

Тем временем солнце скользнуло за горы. Начало темнеть, и в воздухе раздался шум, похожий на хлопанье крыльев. Я поднял голову: одна за другой над нами проносились летучие мыши.

Я было стал считать мышей, но сбился со счета: они пролетали десятками, сотнями…

— Не трудитесь, дорогой, — сказал мой спутник, — все равно не сосчитаете. Их здесь свыше сорока тысяч! Есть озера, которые славятся обилием гусей или уток. Наше озеро славится летучими мышами: нигде в Европе и Азии нет такого огромного поселения этих рукокрылых млекопитающих. Они тут на химической фабрике работают…

Непрерывный шелест крыльев продолжался около часа. Потом мы отправились к железнодорожной станции.

Я благополучно переночевал на скамье у кассы, а утром снова сел в поезд.

Знакомство с озером летучих мышей считаю редкостной удачей, потому что, сколько ни ищите, его не найти ни на одной географической карте, даже самой подробной. А я видел это озеро, купался в нем.

 

Разговор с рекой

Еще десятилетним мальчишкой я горевал, да порой и теперь жалею, что человеку непонятен язык рек, а наша речь недоступна рекам. Слушаешь их шум, изволь догадываться, что за ним скрыто. А как было бы здорово побеседовать с рекой, выяснить ее прошлое в исторические и даже доисторические времена! Правда, ученые и без такой беседы выведывают это прошлое, но до чего заманчиво было бы узнать о нем от самой реки!

Не стану зря хвалиться, мне не удалось совершить невозможное и потолковать с рекой. Однако фантазией я не обижен, на выдумку горазд и легко представил себе подобный разговор.

— Здравствуй, красавица, как тебя зовут? — спросил я при встрече.

— По-разному, — ответила река. — Кто как хотел, так и называл. Зови и ты, как нравится, мне безразлично…

— Не очень ты любезная, — заметил я. — Ну, тогда скажи, как живешь?

— Неплохо живу. Работа не пыльная: знай кати воду…

— А куда ее катишь?

— Куда положено: в свое море.

— Всегда в одно и то же?

— Было время, катила и в другое море, соседнее. Да теперь оно исчезло, на его месте сухая впадина осталась…

— А в третье море не впадала?

— Впадать не впадала, но иногда посылала воду. Доходила ли вода, не знаю — не близко то море. Может быть, опять буду посылать, хотя это не от меня зависит.

— А от кого?

— От хозяев. Жадны они на мою воду, забирают, что в их силах. Несколько притоков отняли, не так давно отвели от меня реку не реку, а все же родное мое детище. И не маленькое, длиной 800 километров! Теперь отводят еще одно детище.

— Значит, жалуешься на хозяев?

— Нет, не жалуюсь, я река сознательная. Это они жалуются.

— И есть за что?

— Случается, за дело. Характер у меня неважный: иной раз напорется моторный катер на мель, я его за два-три часа так упрячу, что ищут, ищут, найти не могут. Другой раз идет судно по фарватеру, хочет знакомый остров обогнуть, ан острова нет, — я его с собой прихватила! Зато где-нибудь поодаль новый остров насыплю. Было и так, что стала я берег подмывать, а там столичный город стоял. Столица отодвигается, я ее настигаю, улицу за улицей уношу, пока не сбежала столица. И грех и смех…

Река глухо засмеялась — пенистая волна ударила о берег и откатилась обратно, подхватив плохо привязанную лодчонку.

— Э, да ты проказница! Скучаешь, что ли?

— Скучать некогда, летом и зимой работаю, всего на два месяца замерзаю, да и то в дельте. Поверишь ли, за год сто миллионов тонн песку и прочего добра перетаскиваю. Бывает, надоест течь по старому руслу, я новое проложу. Или мелями и перекатами начну играть, передвигаю их туда-сюда, готовлю ловушки для капитанов. Застрянет судно на перекате, я под него песку подсыплю, судно словно на острове окажется, будет вызывать на выручку землечерпалки, плавучие краны, взрывников…

— Да, — вздохнул я, — немало людям с тобой хлопот.

— Многовато, — согласилась река. — Мели и перекаты это еще пустяк. Совсем недавно я убежала от одного города. Корабли везут к нему горючее и минеральные удобрения, на городских причалах скопились грузы для отправки, а подойти к причалам кораблям нельзя — отрезала я порт от себя полуторакилометровой топкой мелью… Вот такие дела-делишки, Захар… Ты с моста на меня смотришь?

— С моста.

— Видишь, какой он длинный? Догадываешься почему? Потому, что я река блуждающая. Русло у меня неустойчивое, мечусь из стороны в сторону, то к левому берегу придвинусь, то к правому. Вот и построили такой мостище, чтобы я его обогнуть не смогла…

— А почему ты шоколадного цвета? Где шоколад берешь?

— Это не шоколад, дурной… Это ил, он у меня лучший в мире, самый плодородный. Из-за него и урожай высок на поливных полях в моей округе. Я им и воду даю, и удобрение…

— А велика ли твоя округа?

— Суди сам: мой бассейн — почти полмиллиона квадратных километров!

— И отовсюду воду собираешь?

— Нет, только пока по горам теку. Но мне хватает: шестьдесят миллиардов кубических метров воды проношу ежегодно.

— А сколько на орошение даешь?

— Шестую часть, десять миллиардов.

— Скуповато! Придется хозяевам с тобой еще повозиться… Ну спасибо за беседу, река, — сказал я на прощание, — кати свои воды дальше, а мне с ними не по пути…

На этом наш разговор закончился. Я передал его довольно подробно, кажется, ничего не упустил. А если кое-что запамятовал, извините…

 

40 X 30 = 250

Сколько народу ездит по железным дорогам, и ни с кем ничего не случается, а Захар Загадкин соберется в такую поездку, и происшествия не миновать!

Скажем, большое ли дело провести в поезде сорок часов? Сущий пустяк — миллионы советских людей постоянно совершают и не такие путешествия. Родина наша обширна, и есть поезда, которые находятся в пути не то что сорок часов, а семь с половиной суток, как, к примеру, поезд Москва — Владивосток.

А стоило мне сесть в обыкновенный пассажирский поезд, направлявшийся из столицы одной советской республики в районный город той же республики, как пошло такое, что стану рассказывать — мало кто верит. Поэтому должен предупредить: какими бы странными ни показались мои слова, но все в них доподлинная правда, хотя кое-что на первый взгляд и противоречит законам арифметики.

С виду поезд ничем особым не отличался: пассажирские вагоны, почтовый, багажный. И локомотив выглядел заурядным. А только тронулись, началось необыкновенное и длилось более сорока часов — до конца поездки.

Судите сами: по пути из столицы в районный город той же республики мы девять (!) раз пересекали границы этой и соседних с ней советских республик.

В четырех братских республиках удалось побывать за эту поездку, а в одной даже ее столицу навестить! На что я с географией отлично знаком, и то не всегда мог сказать, по какой стране мы едем, — так часто менялись страны. На станциях выйдешь размять ноги, а там опять на другом языке говорят. Языки немного похожие, а все же разные. В станционных киосках газеты и книги тоже на разных языках продают — в каждой республике на своем. За сорок часов собрал коллекцию газет на четырех языках, причем каждую газету покупал в той стране, где ее издают!

Шел наш поезд сорок часов, двигался со средней скоростью 30 километров в час, на станциях стоял недолго, сколько полагалось по расписанию, а отвез меня всего за… 250 километров! Да, да, именно такое расстояние, как мне сказали, отделяет районный город от столицы республики.

Ну и задачку задал поезд: 40 X 30 = 250!

А ответ, как ни поразительно, точен. Не верите? Сам не верил, да карта убедила. Разложил ее перед собой, масштабной линейкой измерил расстояние между столицей и районным городом и собственными глазами увидел, что оно равно 250 километрам. Оказывается, иные поезда в нашей стране не считаются с одним из важнейших законов арифметики, на котором вся эта наука держится, — законом умножения!

Откуда же и куда шел мой обыкновенный и вместе с тем такой необычный поезд? Добавлю, что проезжали мы вдоль подножий огромных гор, видели нескончаемые поля хлопчатника и множество больших и малых каналов.

 

Во сне и наяву

Обычно я сплю крепко и без сновидений. Но, если допоздна зачитаюсь увлекательной книгой, бывает, что вижу сны.

Однажды мне приснилось, что все реки земного шара потекли в обратную сторону — от устьев к верховьям, а я будто бы смотрю на это необыкновенное явление с высокой-высокой горы!

Дело было во сне, со спящего спрос невелик, и реки повернули вспять без всякой причины. Льды на полюсах не таяли, фонтаны из-под дна океанов не били, лава оттуда не извергалась, не происходило и ничего другого в этом роде. Я спал, а мало ли что не привидится во сне!

С огромной горы, на которую вознес меня сон, я наблюдал, как моря ринулись в речные устья и реки выступали из берегов, затопляя города, поля, леса… Устремляясь дальше и дальше, вода добралась к речным притокам, метнулась в их верховья. Верховья тоже вышли из берегов — возникали и всё ширились гигантские озера.

На моих глазах происходила мировая катастрофа: вода заливала сушу и вот-вот должна была захлестнуть гору, на которой я стоял. Но в ту минуту, когда вода подступила к моим ногам, я успел проснуться и, утирая со лба холодный пот, обрадованно прошептал: «Какое счастье, что реки текут не в обе стороны, а только в одну!»

«Чепуха!» — скажет тот, кто никогда не видел нелепых снов. Согласен, не стал бы рассказывать о своем сне, не окажись он в руку, то есть почти пророческим.

Вскоре после этого сна я ехал в поезде, который не считается с законами арифметики, — кому еще неизвестно о нем, пусть прочитает три предыдущие страницы. Ехал и, как всегда в пути, смотрел в окно, держа на коленях походный атлас и сверяя с картой увиденное за окном. Тогда-то меня и заинтересовала одна река, не очень широкая, но и не особенно узкая.

Поезд пересек по мосту эту реку, и на быстром ходу нельзя было определить, куда она течет: к северу или к югу.

Судя по атласу, она несла свои воды с юга. Там синели тонкие извилистые линии ее истоков, которые, постепенно соединяясь, сливались в линию потолще. До сих пор все казалось простым: истоки сошлись, образовав главное русло реки. Но дальше начиналось непонятное: толстая линия неожиданно расщеплялась — на севере, как и на юге, тоже синели тонкие линии. Что такое: с обоих концов реки верховья? Тогда где ее низовья?

Есть надежный способ различать на карте верховья от низовьев. Все «нормальные» реки куда-либо впадают; место их впадения — устье, в противоположном конце — истоки. Однако встреченная мною река никуда не впадала: ни в море, ни в озеро, ни в другую реку.

Все это было на редкость странно. Мое удивление возросло, когда несколько часов спустя поезд пересек вторую такую же реку, потом третью. Если б не спешил, непременно вылез бы из вагона и занялся исследованиями. Но я торопился, и мне оставалось теряться в догадках: текут ли реки с перепутанными «верховьями-низовьями» в каком-нибудь одном направлении или попеременно устремляются то вперед, то назад?

В позапрошлом году я любовался в цирке семейкой веселых акробатов, исполнявших свой номер вниз головой. В таком неестественном положении эти люди катались на велосипедах, пили чай, боксировали, даже плясали. Руками они пользовались как ногами, а ногами как руками. В цирке это было забавно, но разве допустимо что-либо подобное в географии?

Тут я вспомнил о своем сне. Картины водной катастрофы, одна ужасней другой, стали возникать в моем воображении: реки внезапно изменили течение, ринулись в обратную сторону. Потоки воды, вырываясь из берегов, затопляли посевы, города, губили животных, людей…

Огорченный и напуганный, я перестал смотреть в окно и снова углубился в атлас. И, представьте, знание географии не подвело!

Разобравшись в рельефе местности, я понял, что все три реки текут на север: их южные «верховья-низовья» находились в горах, северные — в долине. Никакая река не способна преодолеть закон земного притяжения; во сне я забыл о нем — спящий за свои поступки не отвечает, — наяву забыть об этом законе нельзя. И я громко рассмеялся над собственными опасениями за судьбу жителей долины.

Вы тоже хотите посмеяться надо мной? Потерпите. Во-первых, нехорошо требовать, чтобы Захар Загадкин знал все — даже ученые признают, что им известны далеко не все тайны природы. Во-вторых, смейтесь сколько угодно, но докажите свое право на смех — объясните загадочную историю с «верховьями-низовьями». Я пошел вам навстречу и старательно перерисовал из атласа схемы всех трех рек. Даже назову эти реки: Исфара, Сох, Исфайрамсай. Попробуйте объясните секрет «верховий-низовий».

 

Имя, которое дважды брали взаймы

Впервые я узнал об этом городе в 1959 году и совершенно случайно: из старого-старого путеводителя. Там говорилось о древнем, но захолустном городе у берега полноводной реки, в десятке километров от железнодорожной магистрали. Книжка сообщала, что в нем полтораста мечетей, четыре религиозных училища и две школы: одноклассная и двухклассная. Обучались в обеих школах полсотни ребятишек.

Меня заинтересовало описание кривых узких улочек, местами шириной меньше метра, застроенных глинобитными домами без окон на улицу, заинтересовали лавочки оружейников, лодочников, кузнецов, ткачей, шапочников, литейщиков. Путеводитель рассказывал о кварталах мотальщиков шелка, теребильщиков ваты, золотых дел мастеров, и мне захотелось побывать в этом городе, поглядеть, что стало с ним в наши дни.

В географии я разбираюсь неплохо, в атласах чувствую себя словно рыба в воде, однако долгое время никак не мог найти город: на картах он точно сквозь землю провалился! Его не было ни в одном атласе. А город не маленький: в нем еще до революции жило тридцать тысяч человек.

Не сомневаясь, что старинный город продолжает существовать, я не прекращал поиски. И, просматривая напечатанный в 1962 году «Атлас СССР», нежданно-негаданно встретил этот город в указателе географических названий! Тут же раскрыл карту: ага, голубчик, вернулся на место! Приметы полностью сходятся: полноводная река течет возле него, до ближайшей станции на магистрали от силы десяток километров.

И летом 1963 года я собрался в дальнюю дорогу. Путь мой лежал к плодородной долине, с севера, востока и юга окруженной цепями высоких гор. На западе были естественные ворота долины, через которые некогда прошел со своими солдатами знаменитый в истории полководец. Я же проехал эти ворота в поезде, где надо вылез из вагона и пересел в автобус.

Спешу на свидание с городом. Вот и он, желанный, раскинулся за холмами. Привет, старик, где пропадал столько лет?..

Но что ни шаг, что ни беседа с местными жителями, то неожиданность, одна удивительней другой!

Прежде всего выяснилось, что я приехал не в древний город, а к его… бывшему тезке, недавно мало кому известному селению, ныне выросшему в город. Тезкой он был около двух лет, а потом отказался от взятого взаймы названия! Ну, и дорожное приключение, сам бы над ним потешался, не окажись его невольным героем!

Я осмотрел бывшего тезку. Морской ветерок обдувал улицы, обсаженные тополями и акациями. Ветерок, я сказал, морской, однако море было ненастоящее: улицы спускались к берегу обширного водохранилища. У бетонной плотины кипела вода, но здания гидроэлектрической станции я не обнаружил, — ее машинный зал был упрятан в тело плотины.

— Да, да, к сожалению, вы опоздали, — посочувствовали мне в городском Совете. — Наш город вернул себе то имя, что носил, когда еще был селением. К чему нам чужая, пусть многовековая слава? У нас есть своя, сегодняшняя: водохранилище и электростанция. А город, который вы ищете, наш сосед.

Очень довольный, что получил надежный адрес и наверняка встречусь с древним городом, я сел в попутную машину и вскоре был у его стен. Но меня снова ждало обидное разочарование: я опять опоздал, попал к еще одному бывшему тезке!

— Поздновато приехали, — и тут посочувствовали мне горожане, — что бы вам явиться немного раньше!.. Верно, верно, перестав быть селением, мы позаимствовали имя у древнего города, благо оно было свободным, и свыше года считались тезкой старика. Но его слава и нам ни к чему, у нас тоже есть собственная, заработанная нашими делами. Теперь и мы называемся так, как назывались, когда были селением…

— Ну, а где же древний город? Надеюсь, он существует?

— Конечно, но теперь у него более почетное название.

— А как добраться к старику?

— Совсем просто: идите на станцию и через полчаса будете у него в гостях.

Так я и поступил. Древний город по-прежнему лежал у берега полноводной реки, хотя выше и ниже по ее течению разлились два водохранилища. Об одном я рассказал, второе найти нетрудно.

Новое название древнего города несравненно лучше старого. Да и сам он стал иным: обзавелся крупнейшим шелковым комбинатом, десятками заводов и фабрик, дает родине хлопковое волокно и масло, красивые ткани, вкусные консервы, кожу, обувь, вино и многое другое.

Бывший захолустный город превратился не только в промышленный центр. Тысячи ребят обучаются в его средних школах, техникумах, училищах, институте. Некогда кривые узкие улочки распрямлены и расширены, на них стоят новые дома с окнами на улицу, а через полноводную реку перекинут длинный мост. По численности населения, по промышленному и культурному значению город считается вторым в своей республике.

Эти перемены велики, но все же обычны для наших городов. А история с дважды взятым взаймы именем необычна. По-моему, это единственный случай в отечественной географии.

 

Неожиданное испытание

В последних числах августа выдался у меня свободный денек, я я с утра отправился в лес. К полудню устал, решил отдохнуть на полянке. Только прилег на траву, слышу голоса. Смотрю, за кустами двое парнишек; перед ними — раскрытый «Атлас СССР», у ног — ведро с грибами.

— Здравствуйте, ребята! Чем заняты? Географию учите или грибы собираете?

— Не учим и не собираем: ведро — полным-полно. Мы сейчас мысленно странствуем…

— Мысленно? Почему не взаправду?

— Взаправду не успеем, с той недели в школу пойдем… А ты кто такой?

— Я Захар Загадкин.

— Ой, врешь… Захару в лесу делать нечего, он моряк.

— Чудаки вы, ребята! По-вашему, морякам дорога в лес заказана? Моряки — народ бывалый, их и в горах можно встретить, и в пустынях. Тельняшку видите?..

— Тельняшку любой наденет, у нас ее комбайнеры носят…

Парнишки оглядели меня с головы до ног и недоверчиво сказали:

— Коли не врешь, докажи, что ты — Захар Загадкин.

— Как же я докажу? Со мной документов нет…

— А мы тебя испытаем: ткнем карандашом в карту, а ты опиши места, куда карандаш попадет. И не просто опиши, а, во-первых, интересно, во-вторых, загадочно. Проверим, какой ты Захар Загадкин: настоящий или фальшивый?..

— А если присочиню то, чего на самом деле нет?

— Мы опустим карандаш не наугад, а туда, где уже почти всё обследовали. Что молчишь, испугался?

Я и правда замолчал. Испугаться не испугался, но думаю: ишь хитрюги, какое испытание изобрели! Конечно, в географии я не новичок, да кто знает, куда их карандаш попадает и где они уже почти всё обследовали? Юные географы тоже народ непростой, кому-кому, а мне это хорошо известно.

Присел возле ребят. Атлас был раскрыт на карте одной из союзных советских республик. Парнишки шепотком посовещались и опустили острие карандаша где-то среди скопища заоблачных гор. Вместе с карандашом приземлился на карту и я. Не торопясь осматриваюсь. Местность, видимо, труднодоступная: дорог нет. Поодаль с вершин ползут голубые ледники. Поближе, у подошвы огромного хребта, черной змейкой вьется по долине горная река.

«Эге, — прикидываю, — для начала повезло: долина мне знакома». И предупреждаю ребят:

— Уберите карандаш с горы! И немедленно, не то он сгорит!

— Почему сгорит?

— Потому, что вы его в самый очаг пожара нацелили! Вершина этой горы — груда буро-рыжих скальных обломков. На карте они незаметны, а наяву сквозь них пробиваются струйки дыма и газа. Камни так накалены, что кинешь лист бумаги — и он мгновенно затлеет. Окрестные пастухи на этом даровом тепле кипятят чай, жарят мясо, пекут лепешки…

— Карандаш на вулкан попал? Извержение будет? — спрашивают парнишки, испытующе глядя на меня.

— Какой вулкан, какое извержение? Я же сказал: пожар! Правда, необыкновенный: он начался то ли тысячу, то ли три тысячи лет назад, и с той поры не затухает. Да и погасить огонь вряд ли возможно: горят гигантские пласты каменного угля.

— И такое богатство пропадает без пользы?

— Пропадало, ребята. Теперь ученые выяснили, что пожаром не затронуты восемнадцать пластов мощностью до десяти метров каждый! Залегают пласты неглубоко, и ценное месторождение станет добычей наших горняков.

Мальчишки переглянулись и подтвердили:

— Правильно, это мы тоже знаем. И даже больше знаем: шахт у пожарища строить не будут, уголь хотят добывать открытым способом — из карьеров…

Карандаш сполз с дымящейся горы, перебрался через высоченный перевал, затем долиной другой горной реки спустился к городу у скрещения железных дорог.

— Расскажи про город, и опять загадочно, — потребовали мои экзаменаторы.

— Ну что ж, в переводе на русский язык его название означает один из дней недели. Какой? Понедельник! В тысяча девятьсот двадцать пятом году на месте города были три селения с узкими немощеными улочками и сотней глинобитных домишек… — Мысленные странники с уважением посмотрели на меня. Я понял, что победа близка, и продолжал: — Теперь в городе около четверти миллиона жителей. В нем много заводов и фабрик, высших и средних учебных заведений, театров, научных институтов. Вдоль асфальтовых магистралей стоят красивые каменные здания. Есть и река, но в ней не купаются: вода слишком холодна даже в разгар лета. И последнее: называется город так же, как треть века назад, но две буквы в названии изменились. На слух это почти незаметно, но писать надо осторожно, чтобы не ошибиться… Ну как, ребята, верите, что я настоящий Захар Загадкин?

— Верим! Неплохо говоришь: интересно и загадочно… Рады, что встретились и познакомились…

Мне польстили эти слова, но еще приятнее было, что выдержал неожиданное и не совсем простое испытание.

 

Как стать знатоком географии

В нашем мореходном училище есть кружок любителей географии. Думаю, для вас не будет неожиданностью, что члены кружка считают меня лучшим знатоком этой науки.

И не потому, что с Захаром Загадкиным случались необыкновенные географические происшествия, — они бывали со многими. Секрет моего превосходства в ином. Таить этот секрет не собираюсь, я не какой-нибудь жалкий честолюбец.

Стать знатоком географии под силу любому желающему. Поясню на примере.

Не так давно в нашем кружке беседовали о Казахстане. Вступительное слово доверили мне, и я начал с общеизвестного. Сказал, что Казахская Советская Социалистическая Республика существует с 1920 года, что сперва она называлась Киргизской АССР, в 1925 году была переименована в Казахскую АССР, а в 1936 году преобразована в Казахскую ССР.

Конечно, кружковцы знали об этом и до моего выступления. Правда, кое-кто про себя удивился, что некоторое время

Казахскую республику называли Киргизской, но задать вопрос постеснялся. Мне же хотелось удивить не кое-кого, а всех. Поэтому я рассказал старинную казахскую легенду. Когда бог якобы создавал землю, второпях он забыл о Казахстане. Спохватился в последнюю минуту, да поздно: весь заготовленный географический материал уже был распределен. Тогда бог будто бы отобрал у ранее созданных стран по куску лесостепи, степи, полупустыни, пустыни, добавил немного гор и, слепив всё вместе, отдал казахам.

Признаться, я надеялся поразить ребят. Оказалось, что они слышали о легенде и даже упрекнули меня. Легенда, мол, интересная, правильно говорит о разнообразии природных зон Казахстана, но умалчивает о главном — о том, что страна казахов необыкновенно богата полезными ископаемыми.

— От легенды нельзя требовать научной точности, — сказал один из кружковцев. — Древние казахи, возможно, не подозревали о сокровищах недр: геологов у них не было. Но ты, Захар, мог бы дополнить старинное предание. А ты не догадался!..

Обиженный таким обвинением, я решил, что надо ошарашить слушателей чрезвычайной географической новостью. Порылся в памяти и небрежно заявил, что первой столицей Казахстана был… Оренбург!

— Вот и заврался, Захар! — обрадованно крикнул тот же кружковец. — От Оренбурга недалеко до Казахстана, но это город российский и казахам не принадлежит.

Как по сигналу, зашумели и остальные кружковцы. Кто вопил, что столица республики не может быть на территории другой республики, кто издевательски советовал заглянуть в атлас, кто попросту протягивал учебник географии. Словом, меня подняли на смех.

Я оставался невозмутимо спокоен: истина была на моей стороне. Помня пословицу: хорошо смеется тот, кто смеется последним, я подлил масла в огонь.

— Над кем смеетесь, друзья? — хладнокровно спросил я. — А известно ли вам, что в 1924 году, когда обсуждали, где быть областным городам Казахстана, то среди кандидатов в эти города называли… Ташкент, Омск и опять Оренбург?

Смех разразился с новой силой. Давясь от хохота, кружковцы наперебой кричали:

— Да что с тобой, Захар? Неужели ты начисто забыл, что Омск находится в Западной Сибири, Оренбург — на юге Урала, а Ташкент — столица Узбекистана? Только круглый невежда мог предлагать эти города кандидатами в областные центры Казахстана!

— Ничего подобного! — с торжеством заявил я. — Предлагали ученые! По-вашему, и они не знали географии?

Необузданный хохот, волнами перекатываясь по комнате из угла в угол, походил на раскаты грома. Тогда я тоже от души расхохотался: ведь ребята смеялись сами над собой!

Вдоволь насмеявшись, я объяснил кружковцам словно бы невероятную историю с Оренбургом, Омском и Ташкентом.

Объяснение так удивило ребят, что тут же они признали меня лучшим знатоком географии.

— Откуда тебе все известно, Захар? — спросили кружковцы.

— Из мелкого шрифта, — скромно ответил я, выдавая тот секрет, с которым обещал познакомить любого желающего.

Два шрифта — крупный и мелкий — встречаются в самых различных книгах: в учебниках, научных сочинениях, даже в романах и повестях, где мелкими буквами пользуются для примечаний и пояснений. Крупным шрифтом печатают главное, мелким — менее существенное, хотя не менее интересное. Некоторые находят это очень удобным: ленивый или нелюбопытный с первого взгляда безошибочно определяет, что обязательно для чтения, а что можно пропустить.

Я тоже нахожу это удобным, но поступаю как раз наоборот: никогда не пропущу напечатанного мелким шрифтом. Вот и весь секрет. Как видите, он прост: любой желающий может стать знатоком географии.

 

Евразия и ее соседки

У каждого человека есть какая-нибудь слабость. Один не в силах устоять перед сладким, другой — перед книжкой о сыщиках, третий боится грома, четвертый привык думать только о футболе — все слабости не перечислишь.

Есть маленькая слабость и у меня: люблю провожать и встречать дальние поезда.

Выйдешь на платформу, посмотришь на прикрепленные к вагонам таблички с названиями городов — мечта унесет тебя к этим городам, и мысленно ты уже мчишься к ним то степью, то туннелем в горах, то таежными лесами или вдоль берега моря. Дорожная пыль на вагонах и та нравится: ведь это пыль путешествий! Иной раз до того размечтаешься, что уходить с вокзала не хочется…

Как-то, стоя на платформе, я услышал такой разговор.

— Не забывайте меня, шлите письма в Евразию, — сказала девушка в синей косынке, прощаясь из окна вагона с провожавшими ее подругами.

— В Евразию? — переспросила одна из подруг.

— Да, да, именно туда. Евразия невелика, меня легко найдут…

Удивился этим словам, как снегу в июльский день. Ведь Евразия — материк, на котором расположены две части света:

Европа и Азия. На этот материк приходится свыше трети земной суши, и живут на нем почти два с половиной миллиарда человек! Разве найдут уезжающую девушку на таком обширном пространстве и среди такого множества людей, если она не дала подробного адреса? Не станут же почтальоны разыскивать ее по всем странам, городам и селениям Европы и Азии!

От души пожалел незнакомку в синей косынке и раскрыл рот, чтобы вмешаться в чужой разговор. Но поезд тронулся — выполнить доброе намерение не удалось. А подруги девушки, как назло, затерялись в толпе провожающих.

Весь вечер думал о словах незнакомки. И решил с утра забежать на почту, предупредить почтовых работников: если увидят письмо в Евразию, пусть вернут отправительницам для уточнения адреса.

Но прежде чем пойти к почтовым работникам, следовало проверить собственные знания — такая проверка еще никому не мешала. Взял «Атлас СССР» и по указателю географических названий без труда отыскал Евразию. И, представьте себе, не материк, а ту Евразию, куда ехала незнакомая девушка. Оказалось, что ее Евразия — небольшая станция на одной из наших железных дорог. Совпадение имен чуть-чуть не подвело меня. Беспокоиться о судьбе писем перестал, но неожиданно обнаружил близ станции Евразия еще две станции с любопытными названиями. К западу — станцию Европейская, к востоку — станцию Азиатская.

Почему станциям-соседкам дали такие названия? Принялся внимательней изучать карту и вскоре убедился, что соседки получили свои имена неспроста. Станции были на условной географической границе между Европой и Азией. Попутно выяснил еще одно интересное обстоятельство. В том же атласе встретил реку — географическую границу между Европой и Азией.

Река как река, на ней плотины и водохранилища построены, а для начинающих путешественников очень привлекательная. Если по ней плыть, высаживаясь то на левом берегу, то на правом, за день успеешь много раз перебраться из Европы в Азию и обратно! Вернешься домой и скажешь: «Ну и устал же, двадцать раз был в Европе и столько же в Азии — до чего похожие части света!»

Это — шутка, но жителям больших городов, стоящих на берегах европейско-азиатской реки, то и дело приходится переправляться из одной части света в другую. Конечно, не из страсти к путешествиям, а по обыкновенным будничным надобностям: кому на работу или с работы, кому в магазин или на рынок за продуктами, кому просто в гости к знакомым.

Продолжая научные изыскания, нашел у реки-границы вторую особенность. Как известно, люди нередко меняют названия своих городов. Реки не принято переименовывать. Но эта водная граница между Европой и Азией — единственная в нашей стране река, которую переименовали. Прежде у нее было одно название, а уже почти два века она носит другое.

Своей научно-исследовательской работой остался очень Доволен. Улучил время и поделился собранными знаниями с тремя приятелями по училищу — уроженцами того края, где я отыскал железнодорожную Евразию и европейско-азиатскую реку. И тут произошел у нас занятный разговор.

Первый приятель говорит:

— Места наши холодные, но красивые. Куда ни глянь, всюду высокие горы. У подножий — густая тайга, повыше — кривые, низенькие, будто кустарник, карликовые березки или ивы, еще выше — мхи и лишайники.

Второй приятель возражает:

— Верно, места наши красивые, но вовсе не такие холодные. Гор мало, и те невысоки, больше похожи на холмы с пологими склонами. Леса есть, однако тайгой их никак не назовешь. Карликовых ив или березок тоже нигде не увидишь…

Третий приятель не соглашается ни с первым, ни со вторым:

— Места наши красивые, спорить не стану, но ни гор, ни лесов нет, только степь да степь кругом, как поется в песне…

Смотрят на меня приятели, улыбаются. Все трое — земляки, одинаковым словом называют край, где родились, а рассказывают о нем по-разному. Мне их насмешливые улыбки ясны: «Попробуй, Захар, объясни наше разногласие. Пожалуй, опять займешься научными изысканиями…»

Конечно, я объяснил причину разногласия. Не зря ведь путешествовал по карте, разыскивая станцию Евразию и реку-границу. Карта все скажет тому, кто понимает ее язык.

 

Таинственная история с картами Урала

Эта таинственная история произошла в те годы, когда я учился в средней школе.

Однажды вечером я спокойно готовился к очередному уроку географии. Да и чего было волноваться? Учитель предупредил, что будет спрашивать о полезных ископаемых нашей страны, о них подробно говорилось в учебнике, а учебник лежал передо мной на столе.

Усердно читал страницу за страницей и вскоре, уже не заглядывая в книгу, мог без запинки повторить, чем богаты недра Русской равнины и Сибири, Дальнего Востока и Казахстана, Кавказа, Средней Азии или Кольского полуострова. Казалось, еще немного усилий, и урок будет полностью выучен. И вдруг с удивлением обнаруживаю, что на столе вовсе не мой учебник, а учебник соседа по парте… Вот так неприятная неожиданность!

Вы можете возразить: «Почему неприятная? Все учебники одинаковы, словно близнецы. Не все ли равно, по какому заниматься?» Нет, не все равно — из чужого учебника были выдраны странички о недрах Урала.

Время около полуночи, бежать за своим учебником поздно, дома у соседа по парте, наверное, все спят. Принимаю единственно возможное решение: утром обменяться учебниками и перед уроком прочесть странички об Урале.

А утром случилось непредвиденное. Кто-то сказал, что люди вот-вот начнут путешествовать по Вселенной, и, забыв все на свете, мы до хрипоты заспорили о том, что надо сделать, чтобы безошибочно попасть в число межпланетных путешественников.

Конечно, я спорил не меньше, чем другие, и спохватился, что ничего не знаю о недрах Урала, когда увидел в дверях класса нашего географа.

Положение отчаянное, хуже быть не может… Правда, где-то в глубине души теплились две надежды. Во-первых, полезные ископаемые есть во всех районах нашей страны, и учитель не обязательно будет спрашивать об Урале. Во-вторых, нас тридцать человек, почему должны вызвать именно меня?

Учитель развернул карты, стал прикреплять их к классной доске. Нетерпеливо слежу за его работой и с огорчением убеждаюсь: первая надежда безвозвратно угасла. Четыре карты, и все уральские! Рядом с картой Свердловской области — карты Пермской, Челябинской, Оренбургской…

Вслед за первой угасла и вторая надежда:

— Загадкин, прошу к доске. Соберись с мыслями, расскажи о полезных ископаемых Урала.

Вышел к доске. Делаю вид, будто собираю мысли. Но где их возьмешь, если не раскрывал учебника?.. Смотрю на притихших товарищей, подаю глазами сигнал бедствия: авось кто-нибудь придет на помощь и ухитрится подсказать. Нет, тут и там на партах обе руки к груди прижимают. А это был условный знак: подсказка невозможна из-за атмосферных помех, попросту говоря, учитель сел так, что ему видно отвечающего и всех остальных.

Не повезло! Стою спиной к классу, невесело разглядываю карты. Но внезапно соображаю: спасен! Пришла помощь, и, самое важное, вовремя!

Беру указку, уверенно начинаю рассказывать:

Недра Урала богаты многими полезными ископаемыми: железными и медными рудами, нефтью, углем, солью, бокситами — сырьем для получения алюминия. Имеется на Урале золото, платина, никель, асбест, хрусталь, различные камни-самоцветы: изумруды, хризолиты и другие… Есть мрамор, гипс, иридий…

— Даже об иридии слышал? Хвалю, Загадкин, хвалю. В учебнике об уральском месторождении иридия не сказано. Наверное, еще где-нибудь прочитал? Это хорошо.

Люблю, когда меня хвалят, но от такой похвалы стало совестно: ничем она не заслужена. Нигде об иридии не читал, впервые догадался о том, что он есть на Урале, всего несколько минут назад…

— А на карте покажешь месторождения полезных ископаемых? — спрашивает учитель.

— Конечно, покажу…

По-прежнему медленно, но так же уверенно отмечаю указкой десятка полтора-два месторождений.

Словом, нежданно-негаданно ответил на четверку с плюсом. Получил бы пять, да сболтнул, что в Свердловской области добывают серебро, и смело показал, где находится его месторождение. Но выяснилось, что серебра на Урале вообще нет. Ошибся и с одним месторождением золота: в том месте, куда ткнул указкой, добычу золота не ведут.

Не подумайте, что, стоя у доски, я увидел на картах карандашные или чернильные пометки-подсказки. Карты были новехонькие, а на них только названия рек, гор, городов, поселков и железнодорожных станций. Не было на картах и пояснительных значков — кубиков, треугольников, ромбиков или прописных букв, которыми картографы обозначают месторождения полезных ископаемых.

Кто же выручил меня, помог мне ответить на четверку с плюсом?

Не скажу, сами догадайтесь. Открою секрет — какая же тогда будет таинственная история? Впрочем, вы легко найдете этот секрет, если внимательно посмотрите на карты уральских областей, о которых я говорил.

Уже нашли? Что ж, таить секрет карты не в силах. Не правда ли, очень интересные карты-подсказки?

 

Город-путешественник

Могут ли путешествовать города?

Странный вопрос! Конечно, нет! Где построен город, там он и остается — растет вширь, но с места не сходит.

Что стало бы с географией, если б города меняли свой адрес? Сегодня, скажем, город стоит в устье одной реки, завтра переберется к устью другой, послезавтра вовсе уйдет в безводную степь! Ясно, что такой беспорядок недопустим: начни города двигаться по стране, так и географию никогда не выучишь! Город обязан стоять на месте!

Правда, из каждого правила есть исключения, но они только подтверждают правило. Я слышал о таких исключениях. И расскажу о них, потому что это важно для географов.

Один знакомый моряк явился на побывку в родной город, а города нет!

Моряк не растерялся, спрашивает:

— Где мой город?

— Переехал, — отвечают моряку.

— По какой причине?

— Новая местность больше по душе пришлась…

Такая же история была с другим знакомым моряком. Он тоже поехал в родной городок и тоже не увидел ни домов, ни улиц.

— Где городок? — встревожился моряк. — У меня там невеста живет…

— О невесте не знаем, а городок недалеко, — любезно успокаивают моряка. — Идите прямо, никуда не сворачивая, вот этой дорогой и за сосновым бором найдете свой городок.

Похожий случай и со мной произошел.

Приехал я в большой областной город. По обыкновению, достаю карманный атлас из куртки, пририсовываю к кружку на карте флажок с буквами «33»: это значит, здесь побывал Захар Загадкин.

Рисую флажок и вдруг замечаю, что назван город по имени одной речки, но, если верить карте, расположен совсем на другой. Неужели географы могли ошибиться? И неужели я первый, кто обнаружил ошибку?

Побежал к речке, что течет близ города, спрашиваю, как она называется. Действительно, ошиблись географы: не там где надо стоит город! За карту огорчился, а за себя порадовался: в наше время найти ошибку в атласе сумеет не всякий!

Отложил все дела, стал расследовать таинственное происшествие.

И что же выяснил? Напрасной была моя радость — город оказался известным путешественником: не раз менял свой адрес, то есть географическую долготу, а заодно и широту. Теперь-то он постарел, остепенился, а в молодые годы далеко хаживал, верст за 250 тогда еще на версты вели счет.

Основали этого путешественника в устье одной речки и имя по ней дали. Потом речка ему разонравилась, он перебрался В сторону, немного там побыл, ушел к устью другой речки. Ну и привереда! А самое смешное: забыл имя изменить!

 

Съеденная гора

Один из моих приятелей, будущий историк, толковый паренек и отчаянный любитель пошутить, как-то сообщил мне о высокой и белой как снег горе. Над уровнем моря она поднялась всего на 170 метров, но стоит в степях и хорошо заметна издалека. Макушка ее напоминает сахарную голову и при восходе солнца кажется розовой, днем ослепительно сверкает, на закате становится багряной. А рядом с меняющей окраску макушкой будто бы высится гора пониже, не такая красивая, но не менее примечательная.

Приятель-шутник добавил, что о горах-соседках писали известные путешественники и он просто не понимает, почему я до сих пор не взбирался на эти вершины, не познакомил с ними юных географов.

— Исправь свою оплошность, Захар, — посоветовал приятель, — отправляйся к обеим вершинам, осмотри их со свойственными тебе наблюдательностью и умением видеть то, чего не видят другие…

— Где находятся и как называются горы-соседки? — оборвал я хотя и льстивые, но в общем-то верные слова.

— Одна называется Туз-Тюбе, имени второй не знаю, но обе расположены близ восточной границы Европы с Азией. Извини, уточнить адрес не могу, — я не географ, натолкнулся на Туз-Тюбе, когда изучал историю Пугачевского восстания. Не сомневаюсь, что искать горы надо в местах, где бывал сам Пугачев или кто-то из его соратников, по-моему, Хлопуша.

И вот случаю было угодно, чтобы я оказался неподалеку от тех мест. О вершинах я помнил и приступил к их розыску.

К моему огорчению, Туз-Тюбе на картах не было, показать дорогу к ней никто не брался, и с каждым днем я все яснее сознавал, что, пожалуй, не сумею увидеть ни эту гору, ни тем более ее безымянную для меня соседку. Но я не отчаивался, надеясь на удачу, которая обычно выручает Захара Загадкина.

И она выручила! В маленьком степном городке я разговорился с семиклассником-краеведом из школьного кружка, Этот семиклассник частенько слушал меня по радио, обрадовался нашей встрече и предложил быть моим проводником.

Вышли мы за город, и в степи сразу открылось нечто похожее на сахарную голову. Почему нечто? Потому, что голова была сильно повреждена, будто побывала в боях: с одного бока полностью разрушена, с другого — сплошь изрыта.

— Кто ее так изуродовал?

Краевед-проводник пояснил:

— Так ведь она гипсовая. А гипс — ценное минеральное сырье; после обжига он становится алебастром и необходим строителям, в размолотом виде его применяют как удобрение. Голову давно взяли в работу…

— А Туз-Тюбе? Где она?

— У тебя под ногами!

Гляжу под ноги, потом немного в сторону отошел, — нет никакой горы!

— Не отвечай загадками, — попросил я. — Они не всегда хороши. Где Туз-Тюбе?

— Наберись мужества, Захар: ее съели!

— Как — съели?

— Очень просто: с рыбой, с мясом, с лепешками… Я не вру: перед тобой место, где была Туз-Тюбе.

— И от нее ничего не осталось?

— Подошва осталась, между прочим, толстенная, да озеро, которое ты видишь. Будешь купаться?

У сине-зеленого озера с поблескивавшими на солнце берегами было много людей. Я скинул одежду, ступил в воду, собираясь окунуться, но вода упрямо выталкивала меня обратно. Все же я поплавал, хотя пришлось поработать: руки и ноги едва преодолевали сопротивление воды.

— Наше озеро зимой не замерзает, — сказал мой провожатый, — однако не думай, что оно теплое. Жаль, не прихватил из города бутылку кваса; если б опустили ее метров на восемь, квас замерз бы через четверть часа.

— Озеро глубокое?

— Метров восемнадцать… Хочешь опуститься ниже дна?

— Зачем?

— Там, в подошве Туз-Тюбе, устроен подземный дворец. Если ты удачливый и мой братишка сегодня дежурит, он разрешит осмотреть дворец, пропустит в его залы.

— А спуск не опасен? Вода из озера не прорвется?

— Не беспокойся, от озерного дна до залов метров восемьдесят, да и дворцовые своды крепки.

Братишка краеведа был дежурным. Он включил нас в экскурсию, которая отправлялась под землю, и принес ватники. Дворец никогда не отапливали, и без ватников мы бы закоченели.

Я осмотрел более десяти залов и был настолько поражен их величиной, что решил ее измерить. Вот результаты моих измерений: некоторые залы шириной 40–60 шагов тянулись в длину на 200–800 шагов! А расстояние от пола до сводов-куполов превышало высоту восьмиэтажного дома! Стены залов были украшены кристаллами и, отражая огни, поблескивали так же, как берега озера, где я купался. Около дворца в подземном городе с залитыми электричеством улицами и переулками трудились люди.

Вернувшись на поверхность, я кинул прощальный взгляд на полуразрушенную голову и простился со степным городком. Приятель-шутник, конечно, подвел меня, но я на него не в обиде.

 

Стройка-невидимка

В одном из больших сибирских городов есть сад, в саду — кафе на открытом воздухе. Жарким летним днем я заглянул туда и увидел, что там едят мороженое. Кафе было полным-полно, и мне пришлось подсесть к столику, занятому двумя мужчинами; обоим как раз подали яичницу и кофе.

Уничтожая свои три порции мороженого, я невольно слушал чужую беседу. И наконец, глубоко пораженный, заговорил с соседями по столику.

Из услышанного я понял, что они давнишние друзья и что один был водолазом, второй — летчиком-вертолетчиком. Поразился не дружбе представителей разных стихий — водной и воздушной. И не тому, что друзья работали на одной стройке, хотя, казалось бы, какому строительству одновременно нужны водолазы и летчики! Меня смутило, что их стройка была… невидимкой! Точнее говоря, пока строители трудились, она оставалась видимой, как все стройки. Но, едва ее заканчивали, она делалась невидимкой, исчезала с лица земли!

Конечно, мне захотелось посмотреть необыкновенную стройку. Я намекнул об этом соседям по столику, когда они допивали кофе, а я колебался, не заказать ли четвертую порцию мороженого, чтобы побольше услышать о странном строительстве.

Водолаз и летчик, наверное, почувствовали, что перед ними любознательный, вдобавок симпатичный человек. Они ответили, что нет ничего легче, чем исполнить мое желание: сегодня у обоих выходной день. Но предупредили, что всю стройку показать невозможно, удастся осмотреть лишь кое-что.

Прихватив в дорогу бутерброды, мы покинули кафе. У входа в сад стояли мотороллеры моих новых знакомых. Я взобрался на сиденье позади водолаза, и машины тронулись.

Сперва мы ехали улицами огромного города, который на много километров раскинулся по берегу широкой и многоводной реки, потом мчались по шоссе. В ушах свистел ветер, направо и налево мелькали березовые перелески и леса.

У одной просеки мотороллеры остановились. Мои спутники завели машины в лесную чащу и пошли вдоль просеки.

— Знакомьтесь, вот наша стройка, — сказал водолаз. — Но тут она закончена, вы мало что увидите. Многое я не рассчитывал увидеть: помнил, что стройка — невидимка. Но, озираясь по сторонам, не увидел ровно ничего! Ближе к опушкам торчали пеньки, на просеке кое-где желтели горки глинистого грунта. И всюду было обилие земляники; крупные красные ягоды, словно огоньки, так и горели в траве возле пеньков.

Что такое строительная площадка, известно всем. Это участок земной поверхности, на котором строители занимаются порученным им делом. После ухода строителей на такой площадке остается новенький завод, а то и целый город.

Здесь было по-иному.

— В этом лесу работали не мы, — пояснил летчик. — Тут были другие товарищи. После них осталась просека, после нас не увидите и просеки. Наша работа еще незаметней. К примеру, по ту сторону шоссе — болото: ни пеший, ни конный не проберется — засосет! В той непроходимой местности мой вертолет понадобился. Лично мне тяжело пришлось: все, над чем трудился, как положено, в болоте сгинуло, но задание выполнил. Понятно, от стройки следа не осталось…

— И вы болотами занимаетесь? — спрашиваю у водолаза.

— Нет, болота — не моя стихия. Эта просека ведет к реке, где я работал. Мне тоже нелегко досталось: река широкая, течение быстрое, глубина порядочная. Все, над чем трудился, как положено, в воду кануло, но и я задание выполнил. Опять-таки, следа от стройки не найдете…

Вскоре просека вывела нас к реке, о которой говорил водолаз. На противоположном берегу двигались землеройные машины — экскаваторы и бульдозеры, к воде съезжали грузовики-самосвалы.

— Там стройка еще не закончена, поэтому хорошо видна, — сказали летчик и водолаз. — Но в недалеком будущем и от нее следа не сыщете…

— Значит, в недалеком будущем вас на другую стройку командируют?

— Отчего на другую? На этой хватит болот и рек. Наша строительная площадка — передвижная. Мы путешествуем с ней из Башкирии. Перевалили через Урал, теперь идем к Ангаре.

Тут некоторые торопливые умы скажут: «Эко диво! Нашел чем хвастаться Захар! Наверное, наблюдал, как прокладывали новую железную или шоссейную дорогу!»

Этим торопыгам я разъясню: «Новую железную или шоссейную дорогу запросто увидишь, — у них есть полотно. На железной дороге по нему кладут шпалы и рельсы, на шоссе его заливают асфальтом или бетоном. Я же был рядом о уже построенным, даже над ним, и ничего не замечал. А постройка не мала: в длину почти на четыре тысячи километров тянется. Правда, ширина у нее в миллион раз меньше, зато высоты вовсе нет. Честное слово, ни сантиметра высоты!»

 

Яблоки на открытке

Под Новый год почта принесла мне около двухсот поздравительных открыток с пожеланием попутного ветра и новых приключений на суше и на море. Я с гордостью показывал открытки товарищам по мореходному училищу, и все, как один, дивились числу моих друзей — юных географов в разных концах нашей Родины.

Особенно привлекла общее внимание красивая самодельная картинка. На ней были нарисованы ярко-желтое солнце с острыми лучами, упирающимися в сугробы снега, а перед сугробами — поднос с румяными яблоками. Через всю картинку тянулась надпись: «С Новым годом, Захар! Помнишь мои яблоки?»

— Что это за яблоки? — пристали ко мне товарищи. — Расскажи, почему ты должен их помнить?

И я рассказал о происшествии, связанном с яблоками на подносе.

Три года назад самый конец декабря застал меня в маленьком сибирском городе. Дни стояли солнечные, хотя морозные: ртуть в термометре опускалась к сорока градусам ниже нуля. Под ногами похрустывал сухой снег, но, как обычно в Сибири, было безветренно. Во всех домах усиленно топили, и толстые канаты дыма поднимались над каждой трубой, почти недвижимо висели в воздухе.

Невесело встречать Новый год в одиночку, и я обрадовался приглашению семиклассника Вити Семенцова, который жил в этом городе и давно со мной переписывался.

Был солнечный полдень, но в семье Виктора уже готовились к приходу вечерних гостей. На кухне мать моего дружка пекла пироги, сестра нарезала тесто для пельменей, а на столе в большой комнате стоял поднос с яблоками, румяными, как на подбор.

Виктор усердно угощал меня. Я съел одно яблоко, второе, затем третье. Хозяин не отставал, и вскоре поднос был наполовину пуст. Я почувствовал себя неловко: пришел к малознакомым людям и за один присест уничтожил столько фруктов!

— Слушай, Витька, — сказал я, — тебе не попадет? Наверно, мать приготовила яблоки для гостей, а мы запросто расправились с половиной подноса!

— Не смущайся, Захар, ешь вволю! У нас этого добра много. Пойдем, сам убедишься…

Виктор провел меня в сени, распахнул дверь в кладовку. На фанерных полках я увидел множество вкусно пахнущих крупных яблок.

— Откуда такая уйма яблок?..

— Из собственного сада, — ответил Витя. — Он у нас показательный. Отец бухгалтер, а не садовод, но о его садовом мастерстве не раз в газетах писали. Летом десятки людей приезжают к отцу, и он каждому показывает, как надо выращивать яблоки в наших местах… Накинь шинель, своими глазами убедишься, какой у нас сад.

Мы вышли на крыльцо. Передо мной был обширный двор, с трех сторон огороженный забором. У забора росли густо осыпанные снегом ветвистые ели. Все остальное пространство между забором и крыльцом покрывали небольшие снежные холмики, похожие на сугробы, но не такие высокие.

— Где же сад? Не вижу ни деревца…

— Протри глаза, Захар, тут с полсотни яблонь!

— Разве это яблони? Это ели, на них растут не яблоки, а шишки!

— Ели с шишками у забора, а яблони во дворе! Неужели и теперь не видишь?

Передо мной по-прежнему ничего не было, если не считать невысоких сугробов-холмиков да призаборных елей…

— Брось шутить, Виктор, — взмолился я. — Всему свое время, сейчас шутки неуместны…

— Честное слово, я не шучу, — засмеялся Виктор. — Я не виноват, что у тебя невежественное зрение. Может быть, снег ослепил твои глаза? Ну, если не обучен видеть зимой, тогда приезжай летом, а еще лучше осенью: будешь сам снимать яблоки с деревьев! Думаешь, ты один способен задавать загадки? Спускайся с крыльца, погуляем по саду, чудак-простак…

Вот и вся история яблок на новогодней открытке. Я раскрыл секрет сибирских яблонь товарищам по мореходному училищу, и они признали, что, окажись на моем месте, тоже вряд ли сумели бы отыскать яблони во дворе, обсаженном елями.

 

О чем шепчут звезды?

Со звездами я знаком давно. Еще в четвертом классе допытывался у учителя географии, как называются особенно яркие и приметные звезды. В ясные ночи даже прибегал к нему за подзорной трубой.

Заметив мой интерес к далеким светилам, учитель решил, что я собираюсь стать астрономом, и одолжил мне карту звездного неба.

Я был крайне изумлен, неожиданно оказавшись среди густонаселенного небесного зверинца. На карте были Жираф и Лев, Змея и Единорог, Кит и Дельфин, Заяц и Ящерица, Орел, Скорпион и многие другие представители мира животных.

Сперва я недоумевал, почему созвездиям присвоены зоологические названия: сами созвездия ничуть не похожи на своих тезок — зверей, птиц или рыб. Потом выяснилось, что эти названия придуманы в далеком прошлом. Наблюдая за небом, древние астрономы поделили его на участки, в которых произвольно сгруппировали звезды в различные фигуры — созвездия, после чего дали этим фигурам фантастические имена, сохранившиеся до наших дней. На старинных картах неба изображали и животных, чьими именами названы созвездия.

Фигуры были нарисованы древними тоже произвольно: любое созвездие можно оконтурить, то есть обвести по-иному. Если есть желание, попробуйте этим заняться. К примеру, я нарисовал бы экскаватор вместо хвостатой Большой Медведицы, реактивный самолет — вместо Лебедя, трактор — вместо Большого Пса и так далее. Все эти машины и механизмы еще не были изобретены в ту пору, когда древние астрономы давали имена звездам. На следующих страницах я начертил свой проект изображения созвездий и очень огорчен, что переименовывать их уже поздно, да и нет надобности.

Астрономом я не стал, но умею пользоваться звездами для определения курса и положения корабля в море. При случае покажу многие известные мне созвездия и, если хотите, научу находить Полярную звезду — ее точный адрес необходим каждому юному географу. Словом, в звездах я разбираюсь неплохо и думал, что у них нет тайн от Захара Загадкина.

Но вот года четыре назад с удивлением узнал, что звезды будто бы шепчутся, причем их шепот может слышать любой человек. И даже без особо чувствительных слуховых аппаратов, а невооруженным ухом, так же, как мы видим звезды невооруженным глазом — без телескопа или подзорной трубы! В некоторых местностях нашей страны якобы до того часто слышен шепот звезд, что там не обращают на него никакого внимания.

Поначалу я решил, что это выдумки. Звезды удалены от Земли на триллионы и сотни триллионов километров. Не то что шепот — самый громкий крик исчезнет на таком чудовищно большом расстоянии, Но вскоре о шепоте звезд прочитал в одной книге, затем в другой, в третьей. Тогда я принялся искать людей, слышавших звездный шепот. Длительное время поиски оставались напрасными: к кому б ни обращался, никто не мог ответить на мои вопросы. А те, кто не заглядывает в научные книги, открыто подшучивали над Захаром Загадкиным.

Наконец мне посчастливилось встретить молодого геолога, и тот сказал:

— Да, слышал! Любопытнейшее явление природы…

— А на каком языке шепчут звезды? На русском?

— Иностранными языками не владею, — ответил геолог.

— Но знаком с французом, который рассказывал, о чем шепчут звезды, хотя по-русски он мало что понимал. Должно быть, каждый слышит их на своем родном языке.

— О чем же они шепчут?

Геолог сообщил мне, что несколько лет назад его отряд работал далеко на севере Якутии, в верховьях горной реки. В зимние дни температура падала там до 70 градусов ниже нуля, в остальное время года тоже было нежарко.

— Знаю, знаю! — воскликнул я, — Вы были на полюсе холода!

— Совершенно верно, — обрадовался геолог, — Как это вы угадали?

— По тайному смыслу ваших слов. До семидесяти градусов температура падает в северном полушарии только на полюсе холода.

А он как раз находится у верховий горной реки Индигирки.

— Правильно, — подтвердил геолог. — Именно там я слушал шепот звезд. Правда, его слышат и в других, менее холодных районах Якутии, но в тех районах я не бывал. А на Индигирке был, и, откровенно скажу, места не очень пригодные для жизни человека.

— Наверное, там никто и не живет?

Еще как живут! Тысячи молодых парней и девушек приехали туда, выстроили близ полюса холода город с десятками улиц и множеством домов, проложили дороги. Теперь к полюсу холода можно добраться и на автобусе.

А зачем явились туда эти парни и девушки?

Однажды им задали такой вопрос. Знаете, что они ответили? «Мы приехали на полюс холода, чтобы сделать его теплей!» И ведь сделают, но вовсе не потому, что они построили электростанцию и ее теплом обогревают дома, выращивают овощи в оранжереях. Поняли, о чем шепчут звезды?

 

Соперник великих объедал

Сказочную повесть французского писателя Рабле о добром великане Гаргантюа и его сыне Пантагрюэле я прочитал в раннем детстве и до сих пор ее люблю. Тому, кто забыл эту сказку, напомню: великан и его сын были большими любителями покушать. К завтраку Гаргантюа подавали несколько дюжин окороков и колбас, за обедом он уничтожал вдоволь мяса и похлебок, запивая съеденное бочонком вина. Таким же великим объедалой был и Пантагрюэль.

Как ни странно, но на вокзале в городе Красноярске мне довелось познакомиться с человеком, чей аппетит не уступит аппетиту сказочных великанов Рабле.

Знакомство произошло в вокзальном ресторане. Я обедал рядом с упитанным рослым мужчиной и с удивлением заметил, что мой сосед почти ничего не ест. Хлебнув ложку борща, он тут же отодвинул тарелку. Принесли отбивные котлеты, сосед отрезал небольшой кусок и тоже отставил тарелку. Такая же судьба постигла компот.

— Не нравится или к еде равнодушны? — спросил я.

— Нравится, да аппетита нет: утром на пароходе плотно позавтракал, — ответил сосед. — Меня в равнодушии к еде никак не упрекнешь. Наоборот, люблю покушать. Бывает, до того разыграется аппетит, что удержу не знаю. Поверите ли, как-то за одну ночь съел полторы сотни булочек, полсотни тарелок супа, столько же бифштексов, рамштексов и шницелей, закусил дюжиной банок компота. О разной мелочи, вроде десятков килограммов печенья, конфет, фруктов, и говорить не буду — всего не упомнишь. И не скажу, что переел: съел ровно столько, чтобы быть сытым.

— И со всей пищей этой за одну ночь управились?

— Представьте, за одну! Думаете, только и делал, что ел? Нет, и работал. Очень даже неплохо работал. За ту ночь мне почетную грамоту дали. Хотите посмотреть? Она у меня в чемодане лежит.

Любитель покушать раскрыл чемодан и достал почетную грамоту. Он оказался металлургом, плавил медь на большом комбинате, построенном в годы Отечественной войны. В ту ночь он действительно хорошо поработал: почти вдвое перевыполнил план выплавки!

Мы расплатились за обед и пошли к поезду, который уже стоял у перрона. Надо ли пояснять, где жил и работал этот соперник великих объедал, как я стал называть нового знакомого, узнав, сколько он ухитрился съесть за одну ночь?

 

Две неразгаданные загадки

Политическая карта СССР — давнишняя спутница моей жизни; мне подарили эту карту, едва я начал ходить в школу. Географом я еще не был, но, разглядывая подарок, неожиданно открыл, что в одной из автономных советских республик нет железных дорог. Причем не в какой-нибудь небольшой, а в самой обширной — в Якутии.

Я не сразу поверил этому, решил, что карта бракованная: на ней забыли нарисовать якутские железные дороги или в типографии не хватило краски для всех путей сообщения нашей Родины. Но через некоторое время я узнал, что в Якутии действительно нет железных дорог.

Оказалось, что до Великой Октябрьской революции ни в

Якутию, ни из Якутии почти не ездили, ничего не возили. Царь ссылал туда революционеров, их гнали пешком или доставляли в повозках под конвоем жандармов. В ту пору никто не предполагал, что якутская земля богата полезными ископаемыми.

А почему после революции не построили железных дорог?

По-моему, я нашел ответ и на этот вопрос. Месторождения алмазов, природного горючего газа, нефти, угля, железных и других руд разведали в Якутии не так давно, а в наши дни людей и грузы перевозят не только поезда. Стремительные самолеты за немного часов пересекают страну якутов в любом направлении, на ее реках появились скоростные теплоходы и электроходы, по ее новым шоссе круглые сутки бегут автомашины, у причалов ее заполярных портов швартуются корабли, пришедшие Северным морским путем. К тому же прокладывать железные дороги но Якутии крайне трудно: страна огромная, расстояния большие и всюду топкие болота, горы, вечная мерзлота. Впрочем, я не сомневаюсь, что в недалеком будущем Якутия тоже обзаведется рельсовыми путями, и даже наметил в своем атласе, где надо провести ее первую железную дорогу.

Но вот осенью 1960 года услышал по радио, что в якутский поселок Мухтую пришли… поезда из Брянска.

Сначала я подумал, что диктор оговорился и поезда пришли не в Мухтую, а в Мухтолово — мало кому известную станцию на железной дороге из Москвы в Казань. Я помнил об этой станции потому, что однажды проезжал мимо нее и попутчики купили там знаменитого арзамасского гуся.

Оговорка диктора меня огорчила: она могла вызвать страшную путаницу. В 230 километрах от Мухтуи находится город алмазников — Мирный. В его окрестностях сооружают рудники, поселки, туда едет множество народа. И все, кто слышал диктора, будут приставать к вокзальным кассирам: дайте билет до Мухтуи! А поездом в Мухтую не проедешь — железных дорог в Якутии нет.

Месяца через полтора опять передавали по радио о поездах, прибывших в Мухтую, На этот раз диктор не поскупился на слова, и я услышал, что пришли не товарные или пассажирские составы, а энергопоезда — электростанции на колесах. Передвижным фабрикам электричества поручили давать ток Мирному, пока на реке Вилюй не построят гидростанцию.

Не спорю, главное в энергопоезде — машины, вырабатывающие электричество. Вместе с тем нельзя забывать, что он — поезд и для того, чтобы он двигался, нужны рельсы.

«Как же так? — размышлял я. — Если проложили первую якутскую железную дорогу, то почему ее нет на картах, отпечатанных в нынешнем году? От ближайшей, наверняка существующей железнодорожной станции до Мухтуи не меньше 700 километров, такую длиннющую дорогу обязательно должны были нарисовать на картах!»

Я терялся в догадках и предположениях. Конечно, поезда из Брянска могли дойти своим ходом до Усть-Кута — есть такой географически интересный городок в Иркутской области. Он примечателен тем, что у него три имени: сам городок — Усть-Кут, его железнодорожная станция называется Лена, а речная пристань — Осетрово. От этого Осетрово к Мухтуе и дальше вниз по Лене ходят речные суда. Однако на их палубах или в трюмах энергопоезд не уместишь: хотя он и короче обычного поезда, а все же состоит из нескольких вагонов-цехов и вагона-общежития. Как ни тяжело сознаться, но происшествие с поездами осталось для меня загадкой.

Вскоре, будто назло, услышал по радио еще об одном странном происшествии в Якутии. Какая-то девушка рассказывала, что плыла по реке Лене на «Ракете» — теплоходе с подводными крыльями. Как попал такой теплоход на Лену? Строят «Ракеты» в Горьком, на Сормовском заводе. Правда, у них есть крылья, но подводные, по воздуху сормовская «Ракета» не летает; в железнодорожном вагоне ее тоже не привезешь — слишком велика. Вряд ли она пришла на Лену и Северным морским путем: «Ракеты» — теплоходы речные, заполярные ледовые моря не для них.

Словом, две загадки, и обе не разгаданы!

 

Немыслимые грибы

Ходить по грибы большое удовольствие. Последние годы оно редко выпадает на мою долю: в морях и океанах по грибы, как известно, не пойдешь. Зато, если окажусь в лесу, со мной мало кто сравнится — знаю все грибные повадки! Иду лесной тропой и замечаю: «Тут должны быть боровики, там — маслята, а там — березовики или лисички». И, как правило, не ошибаюсь. Секрет в том, что каждому грибу нужна особая природная обстановка, а я в этой обстановке разобрался и потому знаю, где и какие грибы искать. Иногда сам поражаюсь своему мастерству в грибном деле.

В нашем мореходном училище учатся ребята из разных областей Советского Союза. Те, кто из степных районов, с грибами плохо знакомы: лесов на их родине нет. И недавно я увлекательно рассказывал этим степнякам о своем грибном умении.

Слушали меня, не пропуская ни слова, лишь самые недоверчивые время от времени покачивали головой.

Но один товарищ неожиданно сказал:

— Чем гордишься, Захар? Грибным умением? Так ведь твое умение жалкое! Ты грибы собираешь или ищешь?

— Сперва ищу, потом собираю.

— То-то и оно! А я никогда не ищу, сразу начинаю собирать! И не я один: у нас все так по грибы ходят.

— Никто не ищет, а все собирают? Вот это ловко!

— Ловкость тут ни при чем. Для чего искать, если гриб издалека заметен, метров за пятьдесят, а то и за сто! Подходи Да клади в лукошко…

— А грибы какие?..

— Березовики, словно на подбор…

— И большие?

— Не маленькие.

— С палец, например?

— Нет, бери крупнее масштаб…

— С два пальца?

— Что ты на пальцы меряешь? Наши грибы выше дерева!

Тут я понял, что товарищ шутит, и рассмеялся:

Я думал, ты всерьез говоришь. Гриб-гигант в лукошко не положишь, домой не отнесешь… Да и кому он нужен? Такой гриб надо есть всей деревней…

— Зачем — всей деревней? Я один съедаю десятка три…

Вы бы посмотрели на этого хвастунишку! Конечно, он не заморыш, а паренек что надо: и ростом вышел, и в плечах широк. Но три десятка грибов выше дерева в него никак не влезут!

И я спокойно ответил:

Ври, да не завирайся! Это физически невозможно. Три десятка грибов-гигантов в тебя не вместятся.

— Речь не о том, вместятся или не вместятся. Ты, Захар, лучше спроси, почему искать не надо? А потому, что в наших местах грибы особенные, очень высокие. Шагаешь по лесу, обрати внимание: по лесу, а они, как зонты, над деревьями высятся…

— Извини, таких чудес не бывает.

— Чудес? Хочешь, покажу фотоснимок? — И хвастунишка протянул мне фотографию размером с открытку.

Действительно, гриб раза в полтора выше дерева! Дерево у него под шляпкой свободно растет. И гриб, и дерево я признал: дерево — береза, гриб — березовик!

— Это фотофокус, — не смутившись, говорю хвастунишке. — Отдельно сняли гриб, отдельно березу, потом оба снимка отпечатали на одной фотокарточке. Если б такие грибы существовали, о них бы в научных книгах говорилось…

— И говорится! — крикнул товарищ. — Сейчас принесу книгу.

Спустя минуту-две книга лежала передо мной. Как я ни упрямился, а должен был поверить, Оказывается, грибы выше дерева вовсе не такая диковина — они растут во многие районах нашей страны. Пойдете по лесу, высматривайте, не встретятся ли такие грибы. Только надо знать, в каких лесах они попадаются…

 

Драгоценный корень

Что такое корень? Обыкновенная, вросшая в землю часть растения, через которую оно всасывает соки из почвы. Я знал это с детства и потому не мог поверить, что среди корней попадаются драгоценные. Такие, что их ценят на вес золота!?

Впервые услышал о драгоценных корнях, когда плавал в дальневосточных морях, Услышал от корабельного кока и не Успокоился, пока не раздобыл книжку об этих корнях, Прочел ее, посмотрел картинки и только тогда поверил коку.

С виду редкостный корень похож на маленького человечка с руками, ногами и головой; китайцы даже называют его «человек-корень». Конечно, такую диковину в суп не кладут, как петрушку или сельдерей, а делают из нее лекарства. В старину считали, что подземный человечек излечивает любую болезнь. Но это преувеличение, хотя от некоторых болезней он отлично помогает.

Тем, кто заинтересовался корнем, скажу, что он принадлежит многолетнему травянистому растению-дикарю. А само растение водится в горной тайге, и найти его крайне трудно, особенно теперь, когда большинство корней уже выкопано. Стебель у растения невысокий, с несколькими листочками. Летом на нем появляются бледно-зеленые мелкие цветки, потом цветки опадают, остается красная головка-ягода. Эта ягода и выдает подземного человечка.

Однажды, когда наш корабль стоял во Владивостоке, а у меня выдался свободный денек, я отправился в окрестную уссурийскую тайгу. Километров сорок проехал на попутном грузовике, вылез из машины и углубился в лес.

Хороша уссурийская тайга! Толстые белокорые ильмы, высоченные кедры, красавцы грабы, различные вьющиеся растения… Иду, любуюсь природой, и вдруг — знакомый но картинкам стебелек! Неужели «человек-корень»?

Он, и не один! Рядом второй, третий, пятый, десятый… Да что десятый, передо мной сотни или тысячи драгоценных растений! Целые заросли «человека-корня» расположились под деревьями. Вот это повезло Загадкину, такой клад в тайге нашел! И что удивительней всего, неподалеку от проезжей дороги! Наверное, потому и нашел, что собиратели корня ищут его в самой таежной глуши, а близ дороги даже под ноги не смотрят…

Не подумайте, что я начал выдирать корни. Нет, во-первых, все богатство не унести — очень уж много растений. Во-вторых, корни нужно выкапывать осторожно, чтобы не повредить тонкие отростки, а, кроме ножа, при себе ничего не было. В-третьих, на вес золота ценятся старые корни, а возраста найденных растений я не знал. Откопал один корешок, спрятал в карман, рассчитывая показать сведущим людям.

Место находки решил запомнить. Вырвал листок из записной книжки, промерил расстояние от дороги, пунктиром нанес свой путь со всеми поворотами. У одного поворота белел череп козули, у другого — череп кабана; оба черепа тоже нарисовал на плане. Сверился с компасом и жирной стрелой указал север. План получился, как в «Острове сокровищ»!

Вернулся на судно, рассказываю о находке коку. Поначалу он не верил, но, увидев корешок-образчик и узнав, где я отыскал заросли, принялся меня поздравлять. А потом как захохочет на весь камбуз. Минут пять хохотал кок. Остановится, посмотрит на меня, схватится за живот и опять хохочет! Трясутся, звенят миски и кастрюли, будто им тоже смешно.

Когда кок до слез насмеялся, взял он мой план, разорвал на части и сунул в горящую топку.

— Что ты делаешь? Как мы найдем это место?

— Не надо его находить, Захар. Хороший ты парень, но никому твой клад не нужен…

— Почему? Корни фальшивые?

— Нет, корни настоящие, каждый много денег стоит. А находка все-таки не нужна, потому не нужен и твой план. Гляди, как весело он горит в топке…

 

Необыкновенный человек

Этот необыкновенный человек — мой товарищ по мореходному училищу,

Внешне он такой, как все. Странности за ним тоже не водятся, разве что любит посмеяться над простачками, — что-нибудь придумает, ему поверят, а он приплясывает и кричит: «Поймал карася на удочку!» Но это не странность, при случае я сам не прочь пошутить. Словом, ничего особенного за ним не примечал, пока в канун Нового года мы откровенно не побеседовали.

— Знаешь, Захар, — грустно сказал он, — я не хуже других, а всего четыре раза праздновал день своего рождения.

— Сколько же тебе лет? — спросил я.

— Прикинь сам, это несложно: праздновал четыре раза, значит, идет пятый год…

— Не может быть! — удивился я, — На вид тебе никак не меньше шестнадцати лет,

— Вид обманчивый, я выгляжу много старше своего возраста. Это мое счастье, иначе бы в мореходное училище не приняли. Ты даже не представляешь, как обидно, что я только четыре раза справлял день рождения!

— А не забывал справлять?

— Что ты, память у меня отличная! И я очень люблю этот день: братья и сестры — а нас одиннадцать человек! — обязательно подарки присылают. Дело куда серьезней, Захар: вся моя семья не в ладах со временем. То отстаем от него, то забегаем вперед, никак не можем приноровиться. Понимаешь, какая история была со старшим братом, который работает летчиком на Крайнем Севере, Однажды отправился он в срочный полет, и произошло такое, что рассказывать совестно — мало кто верит: вылетел брат на восходе солнца, а прилетел за час до рассвета!

— Что ж тут совестного? Самая обычная история: многие начинают поездку на восходе солнца, а заканчивают ее перед рассветом — расстояния в нашей стране большие, их даже на самолете за сутки не всегда преодолеешь. Этому любой поверит.

— Конечно, поверит, если б мой брат прилетел за час до рассвета на другие, третьи, пятые или десятые сутки. А он прилетел на рассвете того дня, в который на восходе солнца отправился в путь! Горько признаваться, но нелады со временем у нас семейная черта…

— Неужели семейная? И передается по наследству?

— Суди сам. Как-то под вечер отец решил покрасить шлюпку — он на Дальнем Востоке во флоте служит. Взял кисть, ведро с краской и две недели мазал кистью и мазал! Не ел, не спал, за тринадцать суток глотка воды не выпил. Шлюпку покрасил хорошо, но посмотрел на календарь и за голову схватился: батюшки, сколько времени проработал! Бывает с ним и другое. То за ужином просидит двое суток, а съест миску каши да стаканом молока запьет, то за день дважды позавтракает, дважды пообедает, дважды поужинает. Случается наоборот: целый день ничего в рот не возьмет, а голода и жажды не испытывает. И с Новым годом у него неувязки: то дважды встретит, то соберется встречать, а Новый год уже прошел!

— А у тебя с Новым годом все в порядке?

— Какое в порядке! В прошлом году задумал в полночь всех братьев и сестер по телефону поздравить. Пошел на телефонную станцию и простоял в будке десять часов! Думаешь, ждал, пока соединят или пока родные к телефону подойдут? Нет, всех десятерых точно в полночь поздравил. А десять часов в будке простоял, даже ноги затекли…

— И завтра поздравишь по телефону?

— Хотелось бы, да боязно идти на телефонную станцию, наверняка опять какая-нибудь неприятность со временем произойдет. Оно со мной не в ладах, я — человек необыкновенный…

— А не тяжело быть необыкновенным?

— Было тяжело, теперь привык…

 

Как я посрамил корабельного

кока

«Захар, непременно расскажи, как ты посрамил корабельного кока в научном споре», — сотни таких просьб прислали и до сих пор присылают мне читатели «Воспоминаний юнги Захара Загадкина». Корабельный кок — мой лучший друг и товарищ, но с ним будь настороже! Чуть оплошаешь в вопросах географии, он тут же уличит тебя в неточности и… высмеет! Правда, не зло, а добродушно, но кому приятно, когда над ним смеются?

В годы наших плаваний па торговом корабле я не раз попадал впросак, не заметив географической ловушки в словах кока. И заветной моей мечтой было отплатить ему той же монетой: поймать на географической ошибке и высмеять. Заветной, да не так-то легко осуществимой: кок — большой знаток географии. Но я верил в себя, не сомневался, что рано или поздно минута моего торжества наступит. И она наступила!

Это случилось вскоре после тех плаваний, когда корабельный кок показал мне Европу в Африке, Африку — в Азии, Америку — тоже в Азии, а заодно убедил в том, что на обыкновенном морском корабле можно обогнуть Азию за какие-нибудь час-полтора. Вспоминать об этих удивительных, но малоприятных для меня открытиях не хочется: тогда был посрамлен я, а не корабельный кок. Расскажу о другом открытии, которое и принесло мне долгожданное торжество.

В сундучке у кока хранилась картинка, которой он очень дорожил. Многие, наверное, встречали такую же картинку в книгах по истории и географии: на ней изображен средневековый путешественник с посохом, добравшийся до… Края Света! В старину представление о Вселенной было самое нелепое. И на рисунке показана холмистая поверхность нашей планеты, а над ней — твердый небосвод, похожий на полый стеклянный полушар, каким буфетчицы накрывают тарелки с сыром или колбасой.

На внутренней стороне небосвода нарисованы Солнце и Луна с человеческими лицами, крупные и мелкие звезды. Дойдя до Края Света, где небосвод соприкасается с Землей, средневековый путешественник не то отыскал, не то пробил дырку в небосводе и сунул в нее голову. Опустившись на колени, он увидел по ту сторону дырки фантастические солнца и луны, круги и колеса непонятного назначения.

Признаться, я недолюбливал этот рисунок. Всякий раз, уличив меня в географической оплошности, корабельный кок вспоминал о нем:

— Ты, Захар, как тот путешественник на Краю Света: не знаешь простых вещей, известных даже судовому повару!

Но вот, плавая вдоль тихоокеанских берегов нашей Родины, я открыл, что Край Света существует! Будьте осторожны и не смейтесь над Захаром Загадкиным, как смеялся кок, когда я сообщил ему о своем открытии: не хочу нечаянно посрамить и вас.

В то памятное пасмурное утро наш корабль шел над Курило-Камчатской впадиной. Справа по борту из тумана возникали и снова уходили в туман Курильские острова. В море промышляли сайру рыбацкие суденышки, работали плавучие рыбоконсервные заводы.

С нами плыл во Владивосток ученый-вулкановед, возвращавшийся с Камчатки. Он часто бывал на Курилах и интересно рассказывал о природе этой островной окраины нашей страны.

— Вы что-нибудь слышали о Крае Света? — в то утро спросил ученый, показывая рукой на пустынный скалистый мыс. — Вот он перед нами…

Мы проходили восточнее большого острова, самого крупного в Малой Курильской гряде. Гряда нанесена на карты, и я с опаской посмотрел на вулкановеда: неужели он знает о картинке в сундучке кока?

— Край Света — выдумка средневековых путешественников, — сердито ответил я. — На самом деле его не было и нет!

— Вы правы только частично, — возразил ученый… — Его не было, но он есть.

— Поклянитесь, что это правда!

— Клянусь! — улыбнулся вулкановед и рассказал, что он увидел на Краю Света, когда был там года два назад.

Новость оказалась исключительно важной, и я немедленно побежал к корабельному коку.

— Чепуха! рассмеялся кок. — Теперь не средние века, давным-давно доказано, что Край Света не существует! Пойдем полюбуемся на мою картинку…

— Полюбуемся! — крикнул я. — Но по пути справимся у человека науки.

Кок был потрясен тем, что услышал от ученого-вулкановеда, и не мог произнести ни слова. А я был так счастлив, наконец-то посрамив всезнающего повара, что даже не стал его высмеивать.

Вечером кок достал из сундучка картинку со средневековым путешественником на Краю Света и подарил мне с такой Драгоценной надписью: «Захару Загадкину на память о том, как он посрамил меня в научном споре».

 

Вот так вруны!

Месяца полтора назад принесли мне письмо от одного ученика 6-го «Б» класса. На конверте — красивые марки с тетеревом, лебедем, осетром, бобром, медведицей и туристской палаткой. Марки интересные, соображаю, что наклеены вместе не без умысла, но в чем умысел, догадаться трудно.

Распечатываю конверт и читаю:

«Дорогой Захар! Давно советовали мне записаться в школьный кружок юных географов, да я все сомневался: хорошие ли там ребята, не будет ли с ними скучно? И вот решил посмотреть, чем они занимаются.

Пришел на собрание кружка, сел за дальнюю парту у двери.

Предоставили слово юному географу с соседней парты. Он немного подумал, потом сказал, что жил в палатке, в которой, кроме него, находилось еще тридцать тысяч человек! Сперва я решил, что ослышался; таких больших палаток не бывает, но он трижды повторил эту цифру, и я понял, что он врет.

Затем слово взял другой юный географ. Этот сообщил, что у лесной опушки встретил осетра, а был тот осетр длиной не менее ста километров — точно измерить не удалось! И этот соврал: такую рыбину-великана в лесу не встретишь, ей в море будет тесно, не то что у лесной опушки…

Третий юный географ заявил, что летние каникулы провел не где-нибудь, а в… судаке, и так ему там понравилось, что расставаться со своим судаком не хотел! Ну-ну, если б он провел каникулы в ките, еще туда-сюда: кит — великан, а судак — рыба некрупная, ученик 6-го класса в ней не поместится! Я думал, этого рыбного жителя поднимут на смех, и приготовился смеяться вместе с остальными, но ошибся: все сделали вид, словно и не заметили вранья.

Не успел подивиться всеобщему притворству, как заговорил четвертый юный географ. Оказывается, пока его сестра полоскала белье в тазу, он закинул в этот таз удочку и поймал такую щуку, что вся семья ела ее два дня! Отец с матерью будто бы остались очень довольны. А чем остались довольны? Тем, что собственный сын обманул их? В тазу, где белье полощут, щуки не поймаешь!

Тут и все прочие географы принялись врать как одержимые. Один прихвастнул, что плавал на тетереве, хотя кому не известно что тетерев — птица сухопутная, притом небольшая, а этот хвастунишка — самый знаменитый толстяк в нашей школе! Разве тетерев выдержит его тяжесть? Другая девочка рассказала, что плавала на бобре, а ее подруги Галя и Валя — на медведице и кобре! Да они близко не подойдут к бобру, медведице, тем более к кобре, — все три первые трусихи в классе, боятся обыкновенной зеленой лягушки, когда нечаянно вынешь ее из кармана.

Вот так выдумщики собрались в кружке! Не пойму, с чего бы наш учитель географии (человек он неплохой, хотя почему-то любит двойки мне ставить) молча слушает эту чепуху и еще улыбается! Неужели он доволен, что его ученики во вранье соревнуются?

А ребята остановиться не могут, наперебой сочиняют небылицы, Одни клянутся, что видели огромного бескрылого гуся — его голова и хвост в разные стороны за горизонт уходили! Другие возражают: тоже невидаль — гусь; мы, мол, наблюдали бескрылую ворону, так она больше того бескрылого гуся была! Это совсем ерунда: по-моему, любой гусь, пусть бескрылый, будет крупнее любой вороны!

Напоследок какой-то чудак рассказал о несъедобном калаче с несъедобным изюмом. Ну, разве бывают калачи с изюмом? С изюмом пекут куличи, а не калачи, да и о таких пустяках разве надо толковать на собрании школьного географического кружка?

Конечно, я тоже приврать могу, но я вру умело, чтобы было похоже на правду. А эти юные географы врут плохо, даже непонятно, чему они столько лет в нашей школе учились, если в самых простых вещах не разбираются?

Захар, может быть, ты никогда не видел тетерева, осетра, медведицу, бобра или лебедя? На всякий случай прилепил к конверту марки с изображением всей этой живности. Наклеил бы марку с калачом и изюмом, да такой не нашел, Не достал и марок с судаком, коброй, гусем, тазом. Пришли ответ, Захар, подскажи, что делать: оставить этих юных географов в покое — пусть врут дальше — или написать о них заметку в школьной стенной газете?»

На этом письмо заканчивается. Любопытное письмо, не правда ли? Я-то хорошо ответил ученику 6-го «Б» класса, — фамилии не назову, как ни просите, чтобы не создавать ему ненужной славы. А как бы вы ответили?

 

Жду весточки от тебя

Кончилась последняя запись в дорожной тетради, и мы расстаемся, друг читатель.

Ты был моим верным спутником, порой посмеивался над Захаром Загадкиным, поучал меня, порой огорчался, когда я попадал впросак, или радовался, что я выходил из беды.

Мы побывали во многих местах нашей Родины.

Ты можешь спросить, почему не было приключений на Украине, в Белоруссии, Литве, Эстонии, Молдавии, да и там, где ты оказывался рядом со мной, мы видели далеко не все. Отвечу просто: пути-дороги выбирал не я, их прокладывала моя жизнь. А я записывал в тетрадь только то, что сам наблюдал, пережил, услышал.

Мне грустно расставаться. А тебе? И я пишу эти прощальные строки, втайне надеясь на встречу с тобой.

Кто знает, что будет завтра, где удастся побывать, что посчастливится увидеть? У меня свои мечты, у тебя — свои. Не объединить ли наши мечты, не отправиться ли в новые необыкновенные путешествия? Тогда посоветуй, куда поехать, что посмотреть.

А еще лучше — по хорошему географическому обычаю нанеси на контурную или самодельную карту маршруты наших будущих путешествий.

У моряков и путешественников вроде меня нет постоянного домашнего адреса. Поэтому пиши на конверте: Москва, А-47, улица Горького, 43. Дом детской книги. Захару Загадкину.

Жду весточки от тебя, любитель путешествий и таинственных историй.

С морским приветом Захар Загадкин