У нашей страны удобный размер — всегда можно уснуть в одном городе, а проснуться в другом. От Владивостока до Мурманска будет одно движение ресниц, которое сменит темную ночь на яркий свет начала дня, открытого для свершений и работы. Когда-нибудь спать все равно нужно — так какая разница, будет ли кровать в спальне или нестись со скоростью три сотни километров в час над просторами огромного государства.

Иногда это работает и на малых дистанциях. Бессонная ночь напомнила о себе, забрав из мягкого салона авто, под убаюкивающий цикл из крошечного набора скорости и плавного ее снижения перед стоящими впереди машинами. Угораздило влететь в созданную самим же собой пробку, разросшуюся по окрестным улицам и параллельным дорогам…

— Проснитесь, — мягко окликнули из реальности, забирая из сна без сновидений.

— Спасибо, — посмотрел я на часы и поблагодарил водителя.

На циферблате почти шестнадцать, а за окном — бело-желтое двухэтажное здание областного управления ИСБ с высокими и узкими окнами, теснящееся почти стена к стене с похожими постройками, но, разумеется, уже без скромной красной таблички возле центральной двери. Целая стена таких строений окружает довольно внушительную площадь закрытого от города квартала. Внешне все смотрится просто старым районом, пусть и поддерживаемым в хорошем состоянии, но всякий, кто захочет пересечь его насквозь, упрется в высокий железный забор, глухую стену или ворота пропускного пункта, не снабженные никакими грозными надписями — они попросту почти всегда закрыты, оттого и желания туда свернуть не возникает. Одним словом — «Нагорный тупик».

На другой стороне улицы уже дожидались двое моих сотрудников — серьезные и суровые на вид граждане восточной внешности с таинственной фамилией «Ивановы». Не знаю, чем они руководствовались при оформлении новых документов, но менять что-либо им было не интересно. Свои настоящие имена они помнили, а как их будут звать на чужбине их не сильно интересовало.

Одеты мужчины были именно так, как было оговорено утром — в серо-синие немаркие спецовки технической службы, с ящиком подходящих инструментов в руках. Ящик — это для того, чтобы было что отнять и слегка успокоить принимающую сторону. Я тут, в общем-то, для того же самого: последний вопрос Артема напомнил, что бывает очень полезно и даже необходимо быть предсказуемым, действуя именно так, как от меня ожидают. Так что игнорировать момент входа моих людей в здание будет неправильным, хотя и логичным — не вечно же я буду рядом с ними, а договоренности либо соблюдают, либо нет.

Я вышел из машины и неспешно направился ко входу в ведомство. Никакой необходимости подходить к моим китайцам и спрашивать о готовности не было — это только оскорбит. Уверен, готовы. Уверен, не будут спать двое суток и дело сделают, а иначе во всех приготовлениях последних двух лет нет смысла.

За пару шагов до двери, та сама распахнулась навстречу, выпуская сияющего улыбкой Бориса Игнатьевича. Понятное дело, он ждал, и наверняка лично наблюдал за нашим прибытием по камерам видеонаблюдения.

— Приветствую, — был он само обаяние, словно встречал долгожданного родственника, которого не видел долгие годы.

Разительный контраст с утренним поведением. Хотя, казалось бы, ничего не изменилось и измениться не могло. Даже одежда на нем была прежней, только рукав со следами от еды наспех застиран, отчего пятно только увеличилось, пусть и значительно побледнев.

А вот прическа иная — царапнуло наблюдение — проборы и следы от расчески на волосах крупные, как будто волосы были влажными. Значит, все же пробирался пешком через дождь — стрельнуло неудовольствие.

— Нам в эти двери? — Оценил я рукопожатие, на этот раз какое-то неприятно рыхловатое для такой большой руки. Быть может, предполагалось, что бережное…

— Прошу, — кивнув, первым шагнул он обратно в здание.

Проходная выглядела широким коридором с крашеными в желтый бетонными стенами и слабо отличалась от аналогичных ему в иных министерствах и ведомствах — две рамки металлоискателей и турникеты за ними, предупреждающе горящие красными индикаторами. Но мы эти конструкции попросту обошли, сдвинув в сторону стальное ограждение-решетку сбоку от турникетов — такие ставят под давлением пожарных служб, чтобы турникеты не мешали эвакуации в случае пожара. Вот и нам вполне сгодились.

— Одежду ваших сотрудников придется сменить, — попенял Борис Игнатьевич на порядки, заполняя журнал посещений, поданный ему дежурным офицером.

Всего на посту стояли трое, один из которых наблюдал за происходящим из-за стола в углу помещения, а двое непосредственно контролировали входящий и исходящий поток. Разумеется, вооружены — укороченные автоматы на плече у каждого. На способ нашего входа в охраняемые пространства они никак не отреагировали — допуска сопровождающего ожидаемо оказалось достаточно, чтобы провести в ведомство хоть обученного слона. Начальству, как известно, виднее.

— Одежду и обувь? — Уточнил я, поглядывая из интереса на строчки, выписываемые им в журнале.

Если по ним судить, в здание вошли нештатные сотрудники в количестве троих человек. Понятное дело, никаких имен в таких случаях не пишут.

— Одежду и обувь, — подтвердил полковник, лихо расписываясь на оставшуюся треть журнального листа. — Стерильность и внутренние правила, вы же понимаете. Наборы уже подготовлены, размеры универсальные.

— Гардероб? — Обозначил я вопрос.

— Следующее помещение, — указал он взглядом на белые двери возле стола дежурного. — Там же проведут инструментальный контроль на скрытые датчики в теле. Формальность, — отмахнулся он. — К тому же абсолютно безболезненная, без личного контакта.

Видимо, на случай, если записывающие устройства было решено проглотить или спрятать под языком.

Китайцы посмотрели на меня, ожидая отмашки на движение в помещение контроля. Борис Игнатьевич понял их взгляд иначе.

— Если кого-то из ваших сотрудников оскорбляет подобное недоверие, досмотр можно не проходить. Но сотрудника придется заменить. — И вновь от него сквозило искренним расположением, а предложение строилось так, чтобы предоставить возможность без урона чести уклониться от проверки, если записывающие устройства все-таки есть и могут быть обнаружены.

— Не вижу препятствий, — ровно ответил я.

— В таком случае, — сделал полковник еле заметное движение подбородком, и дежурный сопроводил «техников». — Подождем, — посмотрел он на часы и изобразил совершенную невозмутимость.

Впрочем, ожидание не затянулось: через десяток минут они вернулись тем же составом.

На плечах сотрудников оказались свободные светлые рубашки с несколько неудобными на вид длинными рукавами. Ремень на поясе подхватил светлые же брюки, а ноги чувствовали себя вполне комфортно в чем-то, напоминающем спортивные чешки — удобной и довольно теплой — с мехом внутри и резинкой по окантовке, белой обувке. Единственное, в обуви такой не побегаешь — скользкая. Словом, одежда бьет своей необычностью издали, выдавая чужака, а чешки вдобавок характерно скрипят по бетонному полу.

— Ваши вещи будут храниться у нас. Вернем все в целости и сохранности. — Бодро произнес полковник, обращаясь ко мне, и заспешил вглубь здания. — За мной, будьте любезны.

Вместе мы прошли здание насквозь, оказавшись на заднем подворье: просторном, закатанном в асфальт, с редкими участками травы и лавочками подле них. Тут же открывался вид на несколько зданий внутри закрытого квартала, между которыми целеустремленно следовали люди в форменных мундирах и гражданской одежде, а в дальней от нас улочке был виден ведомственный гараж с несколькими запаркованными на улице автомашинами.

— Вдоль белой постройки и направо, — двинулся Борис Игнатьевич быстрым шагом с таким суровым выражением лица, что за весь наш путь не нашлось никого, кто желал бы с ним заговорить. Наоборот, редкие встречные загодя обнаруживали срочные дела где-то в иной, отдаленной от траектории нашего движения, точке — оттого спешили убраться с глаз хмурого начальства.

— Красиво, — не смог я удержаться от комментария белой часовне, возле которой неведомо почему задержался наш сопровождающий.

Белоснежная, высокая на фоне иных построек, устремленная ввысь и основательная в своем исполнении, она чем-то напоминала мои танки: надежностью стен, практичностью окошек-бойниц и общим замыслом: защитить не только тех, кто внутри, но и иных, к кому стремится добраться враг. Такие храмы-крепости известны во многом числе по всей стране, но все же интересно обнаружить подобное строение в вотчине охранного отделения.

— Нам сюда, — мельком глянув на меня, вновь возглавил движение полковник, поднимаясь по ступеням храма.

Свое удивление я оставил при себе, заспешив следом.

Стоило нам зайти за первую, массивную и тяжелую дверцу, Милютин резко свернул вправо, тут же всей массой наваливаясь на выступ кирпичной стены, со скрежетом отодвигая его в сторону.

— Провести вас в архив прямо я не могу, — отдышавшись, произнес он. — Придется так, — указал он движением головы в открывшийся за стеной низкий тоннель. — Поторопитесь.

К слову, тоннель оказался хоженым и непыльным, освещался электричеством и не был из числа тайных и забытых всеми переходов. Просто служебный путь, который выходил в здание архива уже после системы контроля и регистрации — это пояснил Борис Игнатьевич по пути, не стесняясь говорить в полный голос.

По его словам, существовал вечный конфликт между ведомством и людьми из собственной безопасности — первые искали врага внутри страны, вторые же пытались найти врага среди тех, кто ищет. Но так как на фоне всей этой борьбы нужно было как-то работать (иногда — против интересов тех, кто возглавляет собственную безопасность), то еще его предшественник расчистил и достроил для себя старые ходы внутри комплекса. Благо, внутренней безопасности категорически запрещалось быть внутри охраняемых помещений — только контролировать к ним доступ.

Я не мешал его словоохотливости, недовольно принимая часть тайны, которую теперь придется хранить. Более того: отвечать за своих людей, тоже невольно ставшими ценными свидетелями. Как бы все не подстраивалось под будущую претензию в мой адрес: мол, не захотел ликвидировать исполнителей, так те проговорились, а нам от того убыток — плати. Не люблю лишние секреты.

Выход из тоннеля тоже потребовал грубой силы, но зато после замаскированной створки уже никуда не пришлось идти.

Бесконечные стеллажи высотой в два человеческих роста шли рядами из желтоватого полумрака правой части зала в его левую сторону. На торце каждого, выходящего в общий коридор, в котором мы стояли — цифровое и буквенное обозначение. Особый, сухой воздух, в котором не ощущалось привычной библиотечной пыли, но присутствовал тот самый трепетный вкус бумаги, исходящий от только что купленной и открытой книги.

И мысль — та самая, с которой начался нелегкий путь в это место, сухая и констатирующая истину: «в интернете ничего нет».

Потому что то самое «есть» — оно только на бумаге, внутри картонных упаковок с завязками, которыми заставлены стеллажи.

Секреты недолго остаются таковыми, если их можно скопировать на компактный носитель и пронести через проходную. Тайна должна иметь вес и объем, чтобы ее незаметно не унесли.

— Один момент, — Борис Игнатьевич выудил из внутреннего кармана бейджики пропусков и нацепил моим людям на карман рубашки. — Пропуски с высшим уровнем доступа. Возможные вопросы можете смело адресовать ко мне. — Вздохнул он, критически оглядывая ровность пластиковых прямоугольников с фотографиями.

Не удержался и все же легонько поправил один из них.

— Архивы в полном вашем распоряжении, как мы и договаривались. Это особая секция, в общую я проведу исполнителей завтра. — Махнул он рукой в противоположный от нас край зала.

Интересно, насколько огромен общий зал, если особый с трудом охватывается взором? С досадой приходилось признать, что запрошенные сутки — непростительно мало. С другой стороны, скромнее надо быть.

— Благодарю, — ответил я, переводя взгляд с полки на полку, с укладки на укладку — отмечая то иной цвет папок, то настоящие контейнеры вакуумной упаковки, размещенные среди обычных бумаг.

Как много интересного там, должно быть, дожидается своего часа…

Китайцы, подчиняясь разрешающему кивку, синхронно повернулись налево и бегом умчались в самое начало архива. Для их таланта полезна систематичность запоминаемых сведений.

— Быть может, изволите полюбопытствовать лично? — Пригласил Милютин жестом, указывая на тихое и безлюдное пространство, манящее сокрытым в нем: будто пещера сокровищ, наполненная слитками исключительно в тонну весом — забрать все не представляется никакой возможности, но вот прикоснуться…

Вернее, он так полагал. У меня же все эти ценности без особой суеты грузились в безразмерные трюмы китайского производства и через два дня должны были быть на родине. Но, опять же, важно быть предсказуемым.

— Не откажусь. — Вновь отметил я подозрительную любезность.

Меня в договоре не было.

— Разумеется, если после вас обнаружатся средства слежения и записи, случайно оброненные из кармана…

— Такого не будет, даю слово, — буднично ответил я.

— Не сомневаюсь, — сложил он руки и невозмутимо посмотрел куда-то вверх.

Явно предлагая мне самому найти то, что мне может быть интересно.

Что может быть интересно человеку? В первую очередь, он сам — так что идти мне к стеллажам, озаглавленные буквой «С». Минут десять понадобилось на то, чтобы признать, что по мнению ведомства моя персона не настолько велика, чтобы хранить данные о ней в особой секции.

— Возмутительное пренебрежение к будущему императору, — проворчал я, перебирая папки с другими Самойловыми.

Вот род отца тут был, но эти документы можно будет прочитать позже, в спокойной обстановке. А пока заняться тем, что от меня ожидают во вторую очередь.

Прогулка до двух стеллажей с гербами княжеского рода Юсуповых не заняла много времени. Вот такие вот у меня официальные предки — скептически оглядел я уходящие на десятки метров вперед полки — сама непогрешимость. Потому что стеллажи были абсолютно пустыми — выметенными до последнего листика, будто ничего тут не хранилось, и заготовлены они были просто из надежды, что когда-нибудь тут появится хотя бы что-то на могущественный клан.

Честно говоря, пришел сюда с определенными ожиданиями — с желанием посмотреть на ранние фото матери, которые обязаны храниться в деле. В прессе и в сети ее изображений попросту не было — только текстовые обзоры, коллективные фотографии, где ей, как младшей жене, полагалось место в последнем ряду, за широкими спинами остальных. А тут такое — невольно вырвался вздох разочарования.

— Тяжело быть отверженным? — Донесся участливый голос Бориса Игнатьевича.

Я повернулся в сторону прохода в коридор — стоит полковник, заложив руки за спину, и смотрит без злорадства, даже с сочувствием.

Видимо, мое происхождение не составляет для него ни малейшего секрета, а мое желание тут быть определенно связывается с этим фактом. Вот и славно — пусть смотрят в эту сторону, а не на китайцев.

— Вы убрали все бумаги, — констатировал я.

— Там нет ничего, что вам поручено отыскать, — направился он ко мне неспешным шагом.

— Все мы можем ошибаться.

Борис Игнатьевич остановился рядом, оглядывая пустые полки задумчивым взглядом.

— Вы знаете, да. Я ошибся, — повернулся он ко мне. — Приношу извинения.

— Бумаги будут возвращены?

— Безусловно. Сегодня же, после того, как мы уйдем. Я компенсирую задержку увеличением срока пребывания ваших людей в этой секции.

— Славно. — Продолжал я стоять на месте.

— С другой стороны, бумаги по Юсуповым можно изучить прямо сейчас, если вы пожелаете. Они недалеко.

— Это было бы любопытно, — обозначил я осторожный кивок.

— А вы уверены, что они вам помогут? — Спросил он вкрадчиво.

— У меня есть поручение, и я намерен…

— Бросьте, Максим Михайлович, — смотрел он теперь даже с некой отцовской заботой. — Поручение тут уже не при чем. Вы, как и я, не чужды простым эмоциям. А что может быть проще, чем желание справедливости?

— Боюсь, я не совсем вас понимаю.

— Максим Михайлович, наше знакомство началось довольно скверно. — Улыбнулся он извиняющееся. — Ужасно началось, если быть откровенно. Я был излишне резок и вел себя неподобающим образом, о чем искренне сожалею, будьте уверены. В моей долгой практике, увы, было много случаев, когда я позволял себе вспылить, и судьба частенько наказывала меня за это. В оправдание своего тяжелого характера, хочу отметить, что многие из тех, с кем знакомство не задалось, в последствии стали моими искренними друзьями. Поверьте, сегодня я желаю вам только помочь.

— Я не наблюдаю этого стремления, — демонстративно провел я рукой по ближней полке.

— Это от молодости, уж простите человека, годящегося вам в отцы. — Вздохнул он. — Вам может показаться, что голое знание и правда, которые вы надеялись тут обрести, способны что-то изменить в этом мире. Это не так.

— А как же Честь?

— Честь трактуется в пользу рода. — Покачал он головой. — Нормы морали меняются, границы допустимого размыты до зыбкого, еле уловимого состояния. Правила, установленные аристократами для самих себя, от поколения к поколению подвергаются правкам. Многие считают нас жестокими сатрапами, но без нашего существования дворянство творило бы, что захотело. Мы — это единственный механизм, который не дает кланам разорвать государство на вотчины, а людей — закрепостить. Мы — это Честь, — говорил он даже искренне.

— Я знаю множество благородных семейств, для которых Честь — не пустой звук, — поддержал я беседу в полупустом и гулком помещении хранилища.

— Но ваши родственники — они не такие.

— Сомневаюсь, — припомнил я старика из крепости Биен, почетно назначенного на должность деда взамен не оправдавшего надежды предшественника.

— После того, как они выкинули вас из рода еще до вашего рождения? — Произнес он вкрадчиво. — Еще даже до того, как появилась мысль о появлении вас на свет?

— Простите? — Чуть напрягся я, но постарался сохранить мимику.

— Максим Михайлович, вы хоть что-то знаете о своем настоящем происхождении? Не о том прекрасном, которое вы могли бы выдумать. Принц рода, которого потеряли, а? Или вы считали, что вас похитили враги? А может, вы на полном серьезе думали, что вас спрятали под чужим именем во время войны?

Минутная тишина, наполненная только далеким шелестом перебираемых страниц в конце зала.

Дед — настоящий, биологический, говорил что-то среднее между этими вариантами. Вернее, ответ его был нечеток, но содержал в себе повесть о великой трагедии рода, на которую им пришлось пойти, меня лишаясь. А так как до их проблем мне не было никакого дела, то в этот вопрос я не углублялся. Я родился, я жил, я живу и я всех переживу — это та история жизни, которая заменяла мне все предложенные Милютиным варианты.

— А как было на самом деле? — С интересом уточнил я.

— Максим Михайлович, вас вырастили. — вздохнул он. — Как выращивают скот — для определенной цели. У вашего появления на свет была определенная цель, после исполнения которой вы должны были сдохнуть.

Жесткий ответ заставил с удивлением приподнять бровь.

— Уж извините за откровенность, но в том приюте, куда вас определили, доживают до двадцати лет процентов шестьдесят воспитанников. Уличные банды, поножовщина, алкоголь, жизненная неустроенность. — Терпеливо перечислил он. — Плохой район, нет работы, ленивый князь, которому плевать. Сказать вам, сколько доживают до тридцати? А какое их число не спивается от монотонной работы на конвейере картонного завода?

— Его, говорят, снесли. Теперь там молокозавод.

— Какая разница, — отмахнулся он. — У вас бы все равно не было будущего. Никому из родичей вы не нужны. Так где она, эта хваленая Честь?! Но вы молодец, — тут же успокоился он. — Молодец, и это я говорю искренне. Я поздно взялся изучать ваше дело. — Вновь изобразил он вину. — Вы достигли многого! Вы заставили с собой считаться.

Я без эмоций проглотил эту порцию лести, пытаясь оценить правдивость им сказанного.

— Теперь вы для них проблема, — с ухмылкой, как соучастник, погрозил он пальцем.

— Хм?

— Вы же настоящий наследник, с полными правами, — заворковал он. — Отец — законный, мать — законная.

— Я — признанный родом бастард, — качнул я плечом, вспоминая слова Амира в аэропорту. — Говорят, мой отец девятнадцать лет назад…

— Вы знаете, что это неправда. — Оборвал он. — И вы хотите добиться справедливости, — утвердительно завершил он.

— Борис Игнатьевич, я…

— Вас же в очередной раз обворовали.

— Что? — Сбился я с мысли.

— Разве вы не знаете, что законному наследнику полагается солидный денежный пансион и земли в управление? — Мягко продолжил полковник. — Это же не просто титул и законного сына. Это огромные деньги и привилегии, особые компании, созданные для кормления главной семьи. А вас — как паршивую шавку вновь выбросили за порог, обозвав бастардом — ублюдком, зачатым вне семьи. Вы снова хотите поговорить о Чести?

— Мое родство не доказано. — Вспомнил я слова, что мое истинное происхождение опасно для матери и сестры, продолжая действовать в их пользу.

Только уже сомневался, сколько в той истории правды. Впрочем, не отвергая — но уже не принимая на веру так же искренне, как отчего-то сделал это в аэропорту.

— Поэтому вы здесь, — буднично сказал Борис Игнатьевич. — Найти доказательства, верно? Встать в один ряд со своими братьями и сестрами.

Вот уж нет, знаю я там одну сестру — из бутылки в кустах моется… Еще в один ряд с ней вставать.

— Допустим, — вместо этого ответил я.

— А вы хоть знаете, как выбирается новый глава клана Юсуповых? — Переключился отчего-то полковник, изменив тон с торжественного, на будничный.

— Не интересовался. Старший сын?

— Лучший ребенок в поколении, — веско произнес Борис Игнатьевич. — Достигший максимума, самый сильный, самый влиятельный и целеустремленный. А теперь спросите себя, почему я(!) стою тут с вами, убеждая принять мою помощь. Почему я(!) знаю вас, но не знаю никого из младших Юсуповых?! Вас, которого они боятся признать, чтобы не отдавать главенство в клане!

Ого — сразу сериалы сестер вспомнились. Они потом еще плащи себе сделали из занавесок и чуть позже вместе, обнявшись, навзрыд плакали с шишками на голове от мечей-швабр.

— Не захотят — не отдадут, — добавил я сомнения в голос.

— Есть кое-что, — заблестел его взгляд. — Кое-что, что поначалу укрылось от моего взгляда, но сейчас способно обеспечить нашу победу. Максим Михайлович, прошу вас, отриньте тот негатив, что был между нами и прислушайтесь ко мне сердцем. Я могу, я способен помочь вам обрести статус законного наследника. И я знаю путь, как вы можете возглавить клан, принадлежащий вам по праву крови и по праву силы.

— Какую плату вы за это видите? — Поинтересовался я, пряча взгляд.

Потому что ничего для себя хорошего он там вряд ли мог увидеть.

— Герб, — выдал он, ни секунды не сомневаясь. — Вы, как глава клана, вправе его выдать вашему верному слуге.

— Как же ваше нынешнее место работы? Клятвы? — Впервые стало мне действительно интересно.

— Их можно выкупить, — пожал он плечами. — Главе клана Юсуповых не составит труда это сделать.

Показательно, что если бы не мое замечание, вопрос клятв так бы и остался не прозвучавшим. И наивный мальчишка понесся бы гробить и расшатывать клан Юсуповых, в процессе сломав себе шею в нескольких местах.

— Я подумаю, — со всей серьезностью ответил я.

— Они вас обворовали, Максим Михайлович. Даже жизнь вашу, с самого рождения, отняли. Не оставляйте это просто так.

— Разумеется. Что касается моего рождения… Я могу посмотреть документы? — Словно принимая тяжкое решение, произнес я.

— Я вышлю вам копии нарочным. — Подумав, согласился он.

Интересно, сколько там будет правды? И есть ли правда в устах хоть кого-то в этом мире.

Здание мы покинули прежним образом, а обратный маршрут завершился в том же главном здании, но на этот раз в иной двери, находящейся в торце строения. Вояж завершался — наверное оттого я чуть расслабился.

Мы как раз шли через светлый коридор в сторону проходной, мимо дверей с однотипными табличками «Приемная». И так получилось, что створка одного из кабинетов была распахнута — дело обычное по такой теплой погоде. Окна им вряд ли разрешено открывать, а свежести хочется — хотя бы из коридора.

— Говорю вам в сотый раз, я тут совершенно не при чем! — Донеслось оттуда усталым, но таким знакомым голосом.

Я невольно повернул голову, проходя мимо. И немедленно встретился взглядом с Никой, сидящей в наручниках напротив сутулого и невзрачного следователя в годах. На мгновение мы столкнулись взглядами.

— Это он! Я же говорила, это! — Воскликнула она тут же с изрядной мстительностью.

Следователь лениво покосился на дверь и произнес с осуждением:

— Девушка, это заместитель начальника управления Имперской Службы Безопасности по Московской области.

Мы же с Борисом Игнатьевичем прошли дальше — таким же шагом, как и двигались до того.

— Нет, не этот! Рядом с ним!

— Послушайте, я уже устал от ваших выдумок и галлюцинаций! Я буду вынужден требовать вашего обследования у психолога и нарколога!..

— Вот с такими людьми приходится работать, — попенял полковник, вздохнув. — Аристократы.

— Вы с ними пожестче, — посоветовал я равнодушно, отчего выражение его лица на мгновение обрело оттенок неудовольствия, но тут же вернулось к уже привычно-благожелательному.

— Обязательно, — кивнул он, ускоряя шаг.

Напряжение схлынуло только в машине, вцепившись напоследок в мышцы так, что на коже сидения остались следы от пальцев рук.

— Вроде, на свободе. Прорвались, — подытожил я, медленно выдыхая воздух. — По лезвию прошлись, по самой его кромке.

Полковнику ничего не стоило поднять тревогу внутри архива, выставив все так, что его взяли в заложники. Да, честно говоря, у него было десятки возможностей сорвать всю эту авантюру — только вот на дно он пошел бы вместе со мной. На это и расчет… Главное, чтобы моим сотрудникам дали уйти свободно — схема эвакуации их из города уже разработана, только бы непосредственно на территории не прихватили.

Впрочем, сейчас Борис Игнатьевич явно придумал что-то новое, и есть шанс, что тут тоже все пройдет гладко.

До ночи оставалась уйма времени, а привыкший к планам и графикам организм откровенно бунтовал перед блаженным ничегонеделанием. По плану вечер занимал совместный поход в музей. Включив телефон, немедленно об этом напомнил.

— Вряд ли получится. Далеко и поздно. — Отказался Артем. — Вера приглашает чай пить.

— Ты только чайные пакетики свои бери, мало ли.

— Да ну тебя, — возмущенно фыркнув, отключился он.

Вместе с поданным в телефонный аппарат электричеством и сотовой сетью, в прибор немедленно просочились короткие текстовые сообщения от Игоря: «А если есть кусок торта, то где-то должно быть все остальное?» «Максим, я обыскал весь этаж, где остальное?» «Максим, на кухне тоже нет» «Максим, я вызвал сорок человек с оборудованием» «Мы начали демонтаж перегородок» «Максим, твоя шутка затянулась!» «Отлично, теперь я должен ремонтировать все это гребанное Останкино. Где он?!».

— Давай домой, — обратился я к водителю, набирая ответный текст.

«Был просто один кусочек, честно».

«Нельзя говорить кусочек торта, если нет самого торта. Это противоречит нормам русского языка!!!»

Ах да, завтра же первым экзаменом русский — погрустнел я. Второй — история, и тут надо будет почитать местные учебники. Программа-то обучения у всех вроде как одинаковая, но вот то, что написано в книгах от княжества к княжеству отличается, и порой очень сильно. Все князья отчего-то — победители и представители света и добра, что и торопятся донести местные типографии, за свой счет заменяя государевы учебники… В общем, нелишним будет узнать, кто добрый по версии Москвы.

«Извини» — и грустный смайлик Игорю в качестве оправдания.

Тот переживал трагедию минут пятнадцать.

«Максим, а если будет две жены, это ведь два торта?»

Он еще наверняка забыл, что свадебным тортом вообще-то надо делиться с гостями… Впрочем, какая свадьба без драки?

«Этот вопрос я буду обсуждать с тобой и твоей первой супругой».

«Я в семье главный!» — И даже в тексте чувствовалось возмущение.

«Вот с главным в семье и обсужу» — На чем оптимистично и завершил.

Дома разложил учебники, положил тетрадь для кратких записей, ручку и подошел к окну, вглядываясь в пасмурное небо над головой, подсвеченное огнями огромного города. Длинные черточки дождя покрывали стекла, а тихий рокот грозы слышался частью лета — пусть не ясного и солнечного, но теплого и тоже по-своему замечательного.

Я широко распахнул окно, впуская в комнату ветер, озорно подкинувший шторы, полиставший страницы учебника и обнявший ощущением свежести, от которого захотелось выйти на улицу и зашагать под теплым дождем, с волнительным ощущением понимая, что промокну до последней нитки. Мимо будут спешить люди, спасаясь от ливня под кронами деревьев, перебегая из-под козырька магазина к остановкам, пока тоже не поймут, что уже насквозь промокли — и неспешных пешеходов, улыбающихся теплой непогоде, станет больше…

Отчего-то вспомнились слова Бориса Игнатьевича о коварстве, совершенном кланом. О том, как ограбили и оставили без всего. О том, как не желают признавать сейчас, лишая положенного по праву крови.

Быть может, это правда — спокойно принял я такую возможность.

Но есть кое что, что они у меня не смогут забрать. Отданное, быть может, без желания. Быть может, с надеждой, что оно быстро исчезнет из мира вместе со мной.

В небесах взревела гроза, расползаясь ветвистыми молниями по громоотводам княжеских высоток.

Стихия заберет всех, рано или поздно — посмотрел я на все большее число людей, отчаянно мокнущих и все еще надеющихся добраться до дома сухими. Суета не изменит общего итога — всем им понравится.

* * *

В просторной комнате из трех стен и витражного окна от пола до потолка, было все для работы в двадцать первом веке: кресло, стол и компьютер, подключенный к глобальной сети.

Свет настольной лампы освещал клавиши, тихим шелестом откликающиеся на легкие и стремительные прикосновения девичьих рук.

Сама хозяйка неотрывно смотрела на монитор, правя текст-заготовку собственной речи с совершенно равнодушным видом, будто не теплые слова радушия и гостеприимства набирались ею, а сухая канцелярская бумага о списании материалов на совершенно бесполезное и бесперспективное дело.

Возможно, потому что так оно и было — не от всякого гостя был толк, а те, кто обещались с помпой прибыть завтра, были из самого бесполезного их числа, пусть и украшенного множеством титулов и богатой родословной.

Намечались очередные благодетели темного и варварского народа, желавшие менять бусы на золото. Сейчас, правда, это называлось совместным проектом по освоению шельфовой зоны, предполагавшим честное распределение обязанностей — с них советы и управление, с нас шельфы и деньги…

Не принять гостей — нельзя, а принять — потеря времени.

«…С какой радостью я рада приветствовать благородных потомков первого императора Испании…». Век бы их не видеть.

Девушка отвела взгляд от монитора и посмотрела через окно на город.

Тут, на высоте двух сотен метров, течение огней по широким проспектам и шоссе выглядело словно мерная индикация прибора, отражающего жизненное состояние организма. Будто спокойная и ритмичная синусоида кардиограммы, которую специалист легко расшифровывает на вид.

Было в увиденном что-то успокаивающее, отчего на девичьем лице, подсвеченном белым отсветом монитора, появилась легкая улыбка.

«Все в порядке». — Толкнулось в грудь приятное тепло, словно у матери при созерцании спокойного дыхания спящего ребенка.

Тяжелый сектор города ей достался, с трудным и шебутным характером. Очень много денег, силы и не боящихся эти деньги и силы применить. А над ними — она. Может быть, даже хрупкая и слабая — впрочем, никто не поверит…

Девушка провела ладонью по лицу, затем достала крошечное зеркало и посмотрела на себя.

— Вид у вас, ваше высочество, — вроде как ворча, но с тайным удовольствием произнесла она.

Даже без косметики, снятой по вечернему времени, вполне ничего. И золотистые волосы, непослушно сбившиеся вперед, тоже устроили владелицу.

Настроение от таких незатейливых действий прибавилось, и к тексту она вернулась чуть спокойней и веселее.

Надо будет гостей по благотворительным мероприятиям провести. Пусть немаленькую копеечку оставят, на многозначительные намеки о возможном сотрудничестве купившись.

До завершения работы оставалось что-то около получаса, когда сильный отзвук грома отразился легким дребезжанием стекол в окнах.

Девушка с досадой посмотрела на горизонт, забираемый тучами, и вдавила незаметную клавишу в рельефе стола.

— Да, госпожа? — Деликатно простучав, шагнул в помещение свитский.

— Георг, разберись с погодой. — Распорядилась она. — Завтра будут испанцы, мне нужен ясный день с утра и до позднего вечера.

— Госпожа, я уже осмелился задать этот вопрос, — замялся свитский.

Все-таки, некоторые слуги и их умение предугадывать желания — незаменимы. Но что за нотки неуверенности в голосе?

Молодая хозяйка города приподняла бровь, требуя пояснений.

— К моему сожалению, служба погоды ничего не может сделать в данном случае и просит вашего личного участия. Это не обычная гроза, — выразительно посмотрел Георг.

— Кто у нас из князей в городе, на это способный? — Вздохнула девушка, массируя виски и с недовольством глядя на сотовый телефон. — Хотя стоп, где центр грозы?

— Спутники показывают, в районе Большой Спасской.

— Так… — Сопоставила она карту города. — Ага. Отбой.

— Госпожа?

— Завтра будет ясно и солнечно, — не стала принцесса ничего объяснять, жестом отправив слугу из кабинета.

Он не умеет сердиться долго.

— Интересно, что на этот раз?.. — Ворохнулось слабое любопытство, тут же обернувшись нешуточной тревогой.

Девушка резко встала с места, подбежала к окну и заглянула сильно вправо, высматривая огни и очертания высоток Москва Сити.

— Стоят, — удовлетворенно выдохнула она.

«Как хорошо, что его высотка далеко!» — Пронеслось с облегчением. И тут же взгрустнулось, памятуя, как тихо и спокойно в последние годы стало в районе трех вокзалов. — «А может, плохо?»