У нашей страны удобный размер – всегда можно уснуть в одном городе, а проснуться в другом. От Владивостока до Мурманска будет одно движение ресниц, которое сменит темную ночь на яркий свет начала дня, открытого для свершений и работы. Когда-нибудь спать все равно нужно – так какая разница, будет ли стоять кровать в спальне или нестись со скоростью три сотни километров в час над просторами огромного государства.

Иногда это работает и на малых дистанциях. Бессонная ночь напомнила о себе, забрав из мягкого салона авто, под убаюкивающий цикл из крошечного набора скорости и плавного ее снижения перед стоящими впереди машинами. Угораздило влететь в созданную самим же собой пробку, разросшуюся по окрестным улицам и параллельным дорогам…

– Проснитесь, – мягко окликнули из реальности, забирая из сна без сновидений.

– Спасибо, – поблагодарил я водителя, посмотрев на часы.

На циферблате почти шестнадцать, а за окном – бело-желтое двухэтажное здание областного управления ИСБ с высокими и узкими окнами, теснящееся почти стена к стене с похожими постройками, но, разумеется, уже без скромной красной таблички у центральной двери. Целая стена таких строений окружает довольно внушительную площадь закрытого от города квартала. Внешне все смотрится просто старым районом, пусть и поддерживаемым в хорошем состоянии, но всякий, кто захочет пересечь его насквозь, упрется в высокий железный забор, глухую стену или ворота пропускного пункта, не снабженные никакими грозными надписями – они попросту почти всегда закрыты, оттого и желания туда свернуть не возникает. Одним словом – Нагорный тупик.

На другой стороне улицы уже дожидались двое моих сотрудников – серьезные и суровые на вид граждане восточной внешности с таинственной фамилией Ивановы. Не знаю, чем они руководствовались при оформлении новых документов, но менять что-либо им было неинтересно. Свои настоящие имена они помнили, а как их будут звать на чужбине – обоих не сильно интересовало.

Одеты мужчины были именно так, как было оговорено утром – в серо-синие немаркие спецовки технической службы, с ящиком подходящих инструментов в руках. Ящик – это для того, чтобы было что отнять и слегка успокоить принимающую сторону. Я тут, в общем-то, для того же самого: последний вопрос Артема напомнил, что бывает очень полезно и даже необходимо быть предсказуемым, действуя именно так, как от меня ожидают. Так что игнорировать момент входа моих людей в здание будет неправильным, хотя и логичным – не вечно же я буду рядом с ними, а договоренности либо соблюдают, либо нет.

Я вышел из машины и неспешно направился к входу в ведомство. Никакой необходимости подходить к моим китайцам и спрашивать о готовности не было – это только оскорбит. Уверен, готовы. Уверен, не будут спать двое суток и дело сделают, а иначе во всех приготовлениях последних двух лет нет смысла.

За пару шагов до двери та сама распахнулась навстречу, выпуская сияющего улыбкой Бориса Игнатьевича. Понятное дело, он ждал и наверняка лично наблюдал за нашим прибытием по камерам видеонаблюдения.

– Приветствую! – Был он само обаяние, словно встречал долгожданного родственника, которого не видел долгие годы.

Разительный контраст с утренним поведением. Хотя, казалось бы, ничего не изменилось и измениться не могло. Даже одежда на нем была прежней, только рукав со следами от еды наспех застиран, отчего пятно только увеличилось, пусть и значительно побледнев.

А вот прическа иная – царапнуло наблюдение – проборы и следы от расчески на волосах – крупные, как будто волосы были влажными. «Значит, все же пробирался пешком через дождь», – стрельнуло неудовольствие.

– Нам в эти двери? – оценил я рукопожатие, на этот раз какое-то неприятно рыхловатое для такой большой руки. Быть может, предполагалось, что бережное…

– Прошу, – кивнув, первым шагнул он обратно в здание.

Проходная выглядела широким коридором с крашенными в желтый бетонными стенами и слабо отличалась от аналогичных ей в иных министерствах и ведомствах – две рамки металлоискателей и турникеты за ними, предупреждающе горящие красными индикаторами. Но мы эти конструкции попросту обошли, сдвинув в сторону стальное ограждение-решетку сбоку от турникетов – такие ставят под давлением пожарных служб, чтобы турникеты не мешали эвакуации в случае пожара. Вот и нам вполне сгодились.

– Одежду ваших сотрудников придется сменить, – попенял Борис Игнатьевич на порядки, заполняя журнал посещений, поданный ему дежурным офицером.

Всего на посту стояли трое, один из которых наблюдал за происходящим из-за стола в углу помещения, а двое непосредственно контролировали входящий и исходящий потоки. Разумеется, вооружены – укороченные автоматы на плече у каждого. На способ нашего входа в охраняемые пространства они никак не отреагировали – допуска сопровождающего ожидаемо оказалось достаточно, чтобы провести в ведомство хоть обученного слона. Начальству, как известно, виднее.

– Одежду и обувь? – уточнил я, поглядывая из интереса на строчки, выписываемые им в журнале.

Если по ним судить, в здание вошли нештатные сотрудники в количестве троих человек. Понятное дело, никаких имен в таких случаях не пишут.

– Одежду и обувь, – подтвердил полковник, лихо расписываясь на оставшуюся треть журнального листа. – Стерильность и внутренние правила, вы же понимаете. Наборы уже подготовлены, размеры универсальные.

– Гардероб? – обозначил я вопрос.

– Следующее помещение, – указал он взглядом на белые двери возле стола дежурного. – Там же проведут инструментальный контроль на скрытые датчики в теле. Формальность, – отмахнулся он, – к тому же абсолютно безболезненная, без личного контакта.

Видимо, на случай, если записывающие устройства было решено проглотить или спрятать под языком.

Китайцы посмотрели на меня, ожидая отмашки на движение в помещение контроля. Борис Игнатьевич понял их взгляд иначе.

– Если кого-то из ваших сотрудников оскорбляет подобное недоверие, досмотр можно не проходить. Но сотрудника придется заменить. – И вновь от него сквозило искренним расположением, а предложение строилось так, чтобы предоставить возможность без урона чести уклониться от проверки, если записывающие устройства все-таки есть и могут быть обнаружены.

– Не вижу препятствий, – ровно ответил я.

– В таком случае… – сделал полковник еле заметное движение подбородком, и дежурный сопроводил «техников». – Подождем, – посмотрел он на часы и изобразил совершенную невозмутимость.

Впрочем, ожидание не затянулось: через десяток минут они вернулись тем же составом.

На сотрудниках оказались свободные светлые рубашки с несколько неудобными на вид длинными рукавами. Ремень на поясе подхватил светлые же брюки, а ноги чувствовали себя вполне комфортно в чем-то напоминающем спортивные чешки: удобной и довольно теплой, белой обувке с мехом внутри и резинкой по окантовке. Единственное, в обуви такой не побегаешь – скользкая. Словом, одежда бьет своей необычностью издали, выдавая чужака, а чешки вдобавок характерно скрипят по бетонному полу.

– Ваши вещи будут храниться у нас. Вернем все в целости и сохранности, – бодро произнес полковник, обращаясь ко мне, и заспешил вглубь здания. – За мной, будьте любезны.

Вместе мы прошли здание насквозь, оказавшись на заднем дворе: просторном, закатанном в асфальт, с редкими участками травы и лавочками подле них. Тут же открывался вид на несколько зданий внутри закрытого квартала, между которыми целеустремленно следовали люди в форменных мундирах и гражданской одежде, а в дальней от нас улочке был виден ведомственный гараж с несколькими запаркованными на улице автомашинами.

– Вдоль белой постройки и направо.

Борис Игнатьевич двинулся быстрым шагом с таким суровым выражением лица, что за весь наш путь не нашлось никого, кто желал бы с ним заговорить. Наоборот, редкие встречные загодя обнаруживали срочные дела где-то в иной, отдаленной от траектории нашего движения точке – оттого спешили убраться с глаз хмурого начальства.

– Красиво, – не смог я удержаться от комментария белой часовне, возле которой неведомо почему задержался наш сопровождающий.

Белоснежная, высокая на фоне иных построек, устремленная ввысь и основательная в своем исполнении, она чем-то напоминала мои танки: надежностью стен, практичностью окошек-бойниц и общим замыслом – защитить не только тех, кто внутри, но и иных, к кому стремится добраться враг. Такие храмы-крепости известны во многом числе по всей стране, но все же интересно обнаружить подобное строение в вотчине охранного отделения.

– Нам сюда, – мельком глянув на меня, вновь возглавил движение полковник, поднимаясь по ступеням храма.

Свое удивление я оставил при себе, заспешив следом.

Стоило нам зайти за первую, массивную и тяжелую дверцу, как Милютин резко свернул вправо, тут же всем телом наваливаясь на выступ кирпичной стены, со скрежетом отодвигая его в сторону.

– Провести вас в архив прямо я не могу, – отдышавшись, произнес он. – Придется так, – указал он движением головы в открывшийся за стеной низкий тоннель. – Поторопитесь.

К слову, тоннель оказался хоженым и непыльным, освещался электричеством и не был из числа тайных и забытых всеми переходов. Просто служебный путь, который выходил в здание архива уже после системы контроля и регистрации – это пояснил Борис Игнатьевич по пути, не стесняясь говорить в полный голос.

По его словам, существовал вечный конфликт между ведомством и людьми из собственной безопасности – первые искали врага внутри страны, вторые же пытались найти врага среди тех, кто ищет. Но так как на фоне всей этой борьбы нужно было как-то работать (иногда – против интересов тех, кто возглавляет собственную безопасность), то еще его предшественник расчистил и достроил для себя старые ходы внутри комплекса. Благо внутренней безопасности категорически запрещалось посещать охраняемые помещения – только контролировать к ним доступ.

Я не мешал его словоохотливости, недовольно принимая часть тайны, которую теперь придется хранить. Более того: отвечать за своих людей, тоже невольно ставших ценными свидетелями. Как бы все не подстраивалось под будущую претензию в мой адрес: мол, не захотел ликвидировать исполнителей, так те проговорились, а нам от того убыток – плати. Не люблю лишние секреты.

Выход из тоннеля тоже потребовал грубой силы, но зато после замаскированной створки уже никуда не пришлось идти.

Бесконечные стеллажи высотой в два человеческих роста шли рядами из желтоватого полумрака правой части зала в его левую сторону. На торце каждого, выходящего в общий коридор, в котором мы стояли, – цифровое и буквенное обозначение. Особый, сухой воздух, в котором не ощущалось привычной библиотечной пыли, но присутствовал тот самый трепетный вкус бумаги, что исходит от только что купленной и открытой книги.

И мысль – та самая, с которой начался нелегкий путь в это место, сухая и констатирующая истину: «В интернете ничего нет».

Потому что то самое «есть» – оно только на бумаге, внутри картонных упаковок с завязками, которыми заставлены стеллажи.

Секреты недолго остаются таковыми, если их можно скопировать на компактный носитель и пронести через проходную. Тайна должна иметь вес и объем, чтобы ее незаметно не унесли.

– Один момент. – Борис Игнатьевич выудил из внутреннего кармана бейджики пропусков и нацепил моим людям на карман рубашки. – Пропуска с высшим уровнем доступа. Возможные вопросы можете смело адресовать ко мне, – вздохнул он, критически оглядывая ровность пластиковых прямоугольников с фотографиями.

Не удержался и все же легонько поправил один из них.

– Архивы в полном вашем распоряжении, как мы и договаривались. Это особая секция, в общую я проведу исполнителей завтра, – махнул он рукой в противоположный от нас край зала.

Интересно, насколько огромен общий зал, если особый с трудом охватывается взором? С досадой приходилось признать, что запрошенные сутки – непростительно мало. С другой стороны, скромнее надо быть.

– Благодарю, – ответил я, переводя взгляд с полки на полку, с укладки на укладку – отмечая то иной цвет папок, то настоящие контейнеры вакуумной упаковки, размещенные среди обычных бумаг.

Как много интересного там, должно быть, дожидается своего часа…

Китайцы, подчиняясь разрешающему кивку, синхронно повернулись налево и бегом умчались в самое начало архива. Для их таланта полезна систематичность запоминаемых сведений.

– Быть может, изволите полюбопытствовать лично? – пригласил Милютин жестом, указывая на тихое и безлюдное пространство, манящее сокрытым в нем: будто пещера сокровищ, наполненная слитками исключительно в тонну весом – забрать все не представляется никакой возможности, но вот прикоснуться…

Вернее, он так полагал. У меня же все эти ценности без особой суеты грузились в безразмерные трюмы китайского производства и через два дня должны были оказаться на родине. Но, опять же, важно быть предсказуемым.

– Не откажусь, – вновь отметил я подозрительную любезность.

Меня в договоре не было.

– Разумеется, если после вас обнаружатся средства слежения и записи, случайно оброненные из кармана…

– Такого не будет, даю слово, – буднично ответил я.

– Не сомневаюсь, – сложил он руки за спиной и невозмутимо посмотрел куда-то вверх.

Явно предлагая мне самому найти то, что мне может быть интересно.

Что может быть интересно человеку? В первую очередь он сам – так что идти мне к стеллажам, озаглавленным буквой «С». Минут десять понадобилось, чтобы признать, что, по мнению ведомства, моя персона не настолько велика, чтобы хранить данные о ней в особой секции.

– Возмутительное пренебрежение к будущему императору, – проворчал я, перебирая папки с другими Самойловыми.

Вот род отца тут был, но эти документы можно будет прочитать позже, в спокойной обстановке. А пока заняться тем, что от меня ожидают во вторую очередь.

Прогулка до двух стеллажей с гербами княжеского рода Юсуповых не заняла много времени. Вот такие вот у меня официальные предки – скептически оглядел я уходящие на десятки метров вперед полки – сама непогрешимость. Потому что стеллажи были абсолютно пустыми – выметенными до последнего листика, будто ничего тут не хранилось и заготовлены они были просто из надежды, что когда-нибудь тут появится хотя бы что-то на могущественный клан.

Честно говоря, пришел сюда с определенными ожиданиями – с желанием посмотреть на ранние фото матери, которые обязаны храниться в деле. В прессе и в сети ее изображений попросту не было – только текстовые обзоры, коллективные фотографии, где ей, как младшей жене, полагалось место в последнем ряду, за широкими спинами остальных. А тут такое – невольно вырвался вздох разочарования.

– Тяжело быть отверженным? – донесся участливый голос Бориса Игнатьевича.

Я повернулся – стоит полковник, заложив руки за спину, и смотрит без злорадства, даже с сочувствием.

Видимо, мое происхождение не составляет для него ни малейшего секрета, а мое желание тут быть определенно связывается с этим фактом. Вот и славно – пусть смотрят в эту сторону, а не на китайцев.

– Вы убрали все бумаги, – констатировал я.

– Там нет ничего, что вам поручено отыскать, – направился он ко мне неспешным шагом.

– Все мы можем ошибаться.

Борис Игнатьевич остановился рядом, оглядывая пустые полки задумчивым взглядом.

– Вы знаете, да. Я ошибся, – повернулся он ко мне. – Приношу извинения.

– Бумаги будут возвращены?

– Безусловно. Сегодня же, после того, как мы уйдем. Я компенсирую задержку увеличением срока пребывания ваших людей в этой секции.

– Славно. – Я продолжал стоять на месте.

– С другой стороны, бумаги по Юсуповым можно изучить прямо сейчас, если вы пожелаете. Они недалеко.

– Это было бы любопытно, – обозначил я осторожный кивок.

– А вы уверены, что они вам помогут? – спросил он вкрадчиво.

– У меня есть поручение, и я намерен…

– Бросьте, Максим Михайлович, – смотрел он теперь даже с некой отцовской заботой, – поручение тут уже ни при чем. Вы, как и я, не чужды простым эмоциям. А что может быть проще, чем желание справедливости?

– Боюсь, я не совсем вас понимаю.

– Максим Михайлович, наше знакомство началось довольно скверно, – улыбнулся он извиняющееся. – Ужасно началось, если быть откровенным. Я был излишне резок и вел себя неподобающим образом, о чем искренне сожалею, будьте уверены. В моей долгой практике, увы, было много случаев, когда я позволял себе вспылить, и судьба частенько наказывала меня за это. В оправдание своего тяжелого характера, хочу отметить, что многие из тех, с кем знакомство не задалось, впоследствии стали моими искренними друзьями. Поверьте, сегодня я желаю вам только помочь.

– Я не наблюдаю этого стремления, – демонстративно провел я рукой по ближней полке.

– Это от молодости, уж простите за откровенность человека, годящегося вам в отцы, – вздохнул он. – Вам может показаться, что голое знание и правда, которые вы надеялись тут обрести, способны что-то изменить в этом мире. Это не так.

– А как же честь?

– Честь трактуется в пользу рода, – покачал он головой. – Нормы морали меняются, границы допустимого размыты до зыбкого, еле уловимого состояния. Правила, установленные аристократами для самих себя, от поколения к поколению подвергаются правкам. Многие считают нас жестокими сатрапами, но без нашего существования дворянство творило бы, что захотело. Мы – это единственный механизм, который не дает кланам разорвать государство на вотчины, а людей – закрепостить. Мы – это честь, – говорил он даже искренне.

– Я знаю множество благородных семейств, для которых честь – не пустой звук, – поддержал я беседу в полупустом и гулком помещении хранилища.

– Но ваши родственники – они не такие.

– Сомневаюсь, – припомнил я старика из крепости Биен, почетно назначенного на должность деда взамен не оправдавшего надежды предшественника.

– После того как они выкинули вас из рода еще до вашего рождения? – произнес он вкрадчиво. – Еще даже до того, как появилась мысль о появлении вас на свет?

– Простите? – чуть напрягся я, но постарался сохранить мимику.

– Максим Михайлович, вы хоть что-то знаете о своем настоящем происхождении? Не о том прекрасном, которое вы могли бы выдумать. Принц рода, которого потеряли, а? Или вы считали, что вас похитили враги? А может, вы на полном серьезе думали, что вас спрятали под чужим именем во время войны?

Минутная тишина, наполненная только далеким шелестом перебираемых страниц в конце зала.

Дед – настоящий, биологический – говорил что-то среднее между этими вариантами. Вернее, ответ его был нечеток, но содержал в себе повесть о великой трагедии рода, на которую им пришлось пойти, меня лишаясь. А так как до их проблем мне не было никакого дела, то в этот вопрос я не углублялся. Я родился, я жил, я живу и я всех переживу – это та история жизни, которая заменяла мне все предложенные Милютиным варианты.

– А как было на самом деле? – с интересом уточнил я.

– Максим Михайлович, вас вырастили, – вздохнул он. – Как выращивают скот – для определенной цели. У вашего появления на свет была определенная цель, после исполнения которой вы должны были сдохнуть.

Жесткий ответ заставил с удивлением приподнять бровь.

– Уж извините за откровенность, но в том приюте, куда вас определили, доживают до двадцати лет процентов шестьдесят воспитанников. Уличные банды, поножовщина, алкоголь, жизненная неустроенность, – терпеливо перечислил он. – Плохой район, нет работы, ленивый князь, которому плевать. Сказать вам, сколько доживают до тридцати? А какое их число спивается от монотонной работы на конвейере картонного завода?

– Его, говорят, снесли. Теперь там молокозавод.

– Какая разница, – отмахнулся он. – У вас бы все равно не было будущего. Никому из родичей вы не нужны. Так где она, эта хваленая честь?! Но вы молодец, – тут же успокоился он. – Молодец, и это я говорю искренне. Я поздно взялся изучать ваше дело, – вновь изобразил он вину. – Вы достигли многого! Вы заставили с собой считаться.

Я без эмоций проглотил эту порцию лести, пытаясь оценить правдивость им сказанного.

– Теперь вы для них проблема, – с ухмылкой, как соучастник, погрозил он пальцем.

– Хм?

– Вы же настоящий наследник, с полными правами, – заворковал он. – Отец – законный, мать – законная.

– Я – признанный родом бастард, – качнул я плечом, вспоминая слова Амира в аэропорту. – Говорят, мой отец девятнадцать лет назад…

– Вы знаете, что это неправда, – оборвал он. – И вы хотите добиться справедливости, – завершил утвердительно.

– Борис Игнатьевич, я…

– Вас же в очередной раз обворовали.

– Что? – сбился я с мысли.

– Разве вы не знаете, что законному наследнику полагается солидный денежный пансион и земли в управление? – мягко продолжил полковник. – Это же не просто титул и статус законного сына. Это огромные деньги и привилегии, особые компании, созданные для кормления главной семьи. А вас – как паршивую шавку, вновь выбросили за порог, обозвав бастардом – ублюдком, зачатым вне семьи. Вы снова хотите поговорить о чести?

– Мое родство не доказано, – вспомнил я слова, что мое истинное происхождение опасно для матери и сестры, продолжая действовать в их пользу.

Только уже сомневался, сколько в той истории правды. Впрочем, не отвергая, но уже не принимая на веру так же искренне, как отчего-то сделал это в аэропорту.

– Поэтому вы здесь, – буднично сказал Борис Игнатьевич. – Найти доказательства, верно? Встать в один ряд со своими братьями и сестрами.

Вот уж нет, знаю я там одну сестру – из бутылки в кустах моется… Еще в один ряд с ней вставать…

– Допустим, – вместо этого ответил я.

– А вы хоть знаете, как выбирается новый глава клана Юсуповых? – переключился отчего-то полковник, изменив тон с торжественного на будничный.

– Не интересовался. Старший сын?

– Лучший ребенок в поколении, – веско произнес Борис Игнатьевич. – Достигший максимума, самый сильный, самый влиятельный и целеустремленный. А теперь спросите себя, почему я стою тут с вами, убеждая принять мою помощь. Почему я знаю вас, но не знаю никого из младших Юсуповых?! Вас, которого они боятся признать, чтобы не отдавать главенство в клане!

Ого – сразу сериалы сестер вспомнились. Они потом еще плащи себе сделали из занавесок и чуть позже вместе, обнявшись, навзрыд плакали с шишками на голове от мечей-швабр.

– Не захотят – не отдадут… – добавил я сомнения в голос.

– Есть кое-что, – заблестел его взгляд. – Кое-что, что поначалу укрылось от моего взгляда, но сейчас способно обеспечить нашу победу. Максим Михайлович, прошу вас, отриньте тот негатив, что был между нами, и прислушайтесь ко мне сердцем. Я могу, я способен помочь вам обрести статус законного наследника. И я знаю, каким образом вы сможете возглавить клан, принадлежащий вам по праву крови и по праву Силы.

– Какую плату вы за это видите? – поинтересовался я, пряча взгляд.

Потому что ничего для себя хорошего он там вряд ли мог увидеть.

– Герб, – выдал он, ни секунды не сомневаясь. – Вы как глава клана вправе его выдать вашему верному слуге.

– Как же ваше нынешнее место работы? Клятвы? – Впервые мне стало действительно интересно.

– Их можно выкупить, – пожал он плечами. – Главе клана Юсуповых не составит труда это сделать.

Показательно, что, если бы не мое замечание, вопрос клятв так бы и остался непрозвучавшим. И наивный мальчишка понесся бы гробить и расшатывать клан Юсуповых, в процессе сломав себе шею в нескольких местах.

– Я подумаю, – со всей серьезностью ответил я.

– Они вас обворовали, Максим Михайлович. Даже жизнь вашу, с самого рождения, отняли. Не оставляйте это просто так.

– Разумеется. Что касается моего рождения… Я могу посмотреть документы? – словно принимая тяжкое решение, произнес я.

– Я вышлю вам копии нарочным, – подумав, согласился он.

Интересно, сколько там будет правды? И есть ли правда в устах хоть кого-то в этом мире?

Здание мы покинули прежним образом, а обратный маршрут завершился в том же главном здании, но на этот раз в иной двери, находящейся в торце строения. Вояж заканчивался – наверное, оттого я чуть расслабился.

Мы как раз шли через светлый коридор в сторону проходной, мимо дверей с однотипными табличками «Приемная». И так получилось, что створка одного из кабинетов была распахнута – дело обычное по такой теплой погоде. Окна им вряд ли разрешено открывать, а свежести хочется – хотя бы из коридора.

– Говорю вам в сотый раз: я тут совершенно ни при чем! – донеслось оттуда усталым, но таким знакомым голосом.

Я невольно повернул голову, проходя мимо. И немедленно встретился взглядом с Никой, сидящей в наручниках напротив сутулого и невзрачного следователя в годах. На мгновение мы столкнулись взглядами.

– Это он! Я же говорила, это он! – воскликнула она тут же с изрядной мстительностью.

Следователь лениво покосился на дверь и произнес с осуждением:

– Девушка, это заместитель начальника управления Имперской службы безопасности по Московской области.

Мы же с Борисом Игнатьевичем прошли дальше – таким же ровным шагом, как двигались и до того.

– Нет, не этот! Рядом с ним!

– Послушайте, я уже устал от ваших выдумок и галлюцинаций! Я буду вынужден требовать вашего обследования у психолога и нарколога!..

– Вот с такими людьми приходится работать, – попенял полковник, вздохнув. – Аристократы.

– Вы с ними пожестче, – посоветовал я равнодушно, отчего выражение его лица на мгновение обрело оттенок неудовольствия, но тут же вернулось к уже привычно-благожелательному.

– Обязательно, – кивнул он, ускоряя шаг.

Напряжение схлынуло только в машине, вцепившись напоследок в мышцы так, что на коже сиденья остались вмятины от пальцев рук.

– Вроде свобода. Прорвались, – подытожил я, медленно выдыхая воздух. – По лезвию прошлись, по самой его кромке.

Полковнику ничего не стоило поднять тревогу внутри архива, выставив все так, что его взяли в заложники. Да и, честно говоря, у него было еще с десяток возможностей сорвать всю эту авантюру – только вот на дно он пошел бы вместе со мной. На это и расчет… Главное, чтобы моим сотрудникам дали уйти свободно – схема эвакуации их из города уже разработана, только бы непосредственно на территории не прихватили.

Впрочем, сейчас Борис Игнатьевич явно придумал что-то новое, и есть шанс, что тут тоже все пройдет гладко.

До ночи оставалась уйма времени, а привыкший к планам и графикам организм откровенно бунтовал перед блаженным ничегонеделанием. По плану вечер занимал совместный поход в музей. Включив телефон, немедленно об этом напомнил.

– Вряд ли получится. Далеко и поздно, – отказался Артем. – Вера приглашает чай пить.

– Ты только чайные пакетики свои бери, мало ли…

– Да ну тебя!.. – возмущенно фыркнув, отключился он.

Вместе с поданным в телефонный аппарат электричеством и сотовой сетью в него немедленно просочились короткие текстовые сообщения от Игоря: «А если есть кусок торта, то где-то должно быть все остальное?»; «Максим, я обыскал весь этаж, где остальное?»; «Максим, на кухне тоже нет»; «Максим, я вызвал сорок человек с оборудованием»; «Мы начали демонтаж перегородок»; «Максим, твоя шутка затянулась!»; «Отлично, теперь я должен ремонтировать все это гребаное Останкино. Где он?!».

– Давай домой, – обратился я к водителю, набирая ответный текст:

«Был просто один кусочек, честно».

«Нельзя говорить «кусочек торта», если нет самого торта. Это противоречит нормам русского языка!!!»

Ах да, завтра же первым экзаменом русский – погрустнел я. Второй – история, и тут надо будет почитать местные учебники. Программа-то обучения у всех вроде как одинаковая, но вот то, что написано в книгах – от княжества к княжеству отличается, и порой очень сильно. Все князья отчего-то – победители и представители света и добра, что и торопятся донести местные типографии, за свой счет заменяя государевы учебники… В общем, нелишним будет узнать, кто добрый по версии Москвы.

«Извини», – и грустный смайлик Игорю в качестве оправдания.

Тот переживал трагедию минут пятнадцать.

«Максим, а если будет две жены, это ведь два торта?»

Он еще наверняка забыл, что свадебным тортом вообще-то надо делиться с гостями… Впрочем, какая свадьба без драки?

«Этот вопрос я буду обсуждать с тобой и твоей первой супругой».

«Я в семье главный!» – И даже в тексте чувствовалось возмущение.

«Вот с главным в семье и обсужу», – на чем и завершил оптимистично.

Дома разложил учебники, тетрадь для кратких записей, ручку и подошел к окну, вглядываясь в пасмурное небо над головой, подсвеченное огнями огромного города. Длинные черточки дождя покрывали стекла, а тихий рокот грозы слышался частью лета – пусть не ясного и солнечного, но теплого и тоже по-своему замечательного.

Я широко распахнул окно, впуская в комнату ветер, озорно подкинувший шторы, полиставший страницы учебников и обнявший ощущением свежести, от которого захотелось выйти на улицу и зашагать под теплым дождем, с волнительным ощущением понимая, что промокну до последней нитки. Мимо будут спешить люди, спасаясь от ливня под кронами деревьев, перебегая из-под козырька магазина к остановкам, пока тоже не поймут, что уже насквозь промокли – и неспешных пешеходов, улыбающихся теплой непогоде, станет больше…

Отчего-то вспомнились слова Бориса Игнатьевича о коварстве, совершенном кланом. О том, как ограбили и оставили без всего. О том, как не желают признавать сейчас, лишая положенного по праву крови.

Быть может, это правда – спокойно принял я такую возможность.

Но есть кое-что, что они у меня не смогут забрать. Отданное, быть может, без желания. Быть может, с надеждой, что оно быстро исчезнет из мира вместе со мной.

В небесах взревела гроза, расползаясь ветвистыми молниями по громоотводам княжеских высоток.

Стихия заберет всех, рано или поздно – посмотрел я на все большее число людей, отчаянно мокнущих и все еще надеющихся добраться до дома сухими. Суета не изменит общего итога – всем им понравится.

В просторной комнате из трех стен и витражного окна от пола до потолка было все для работы в двадцать первом веке: кресло, стол и компьютер, подключенный к глобальной сети.

Свет настольной лампы освещал клавиши, тихим шелестом откликающиеся на легкие и стремительные прикосновения девичьих рук.

Сама хозяйка неотрывно смотрела на монитор, правя текст-заготовку собственной речи с совершенно равнодушным видом, будто не теплые слова радушия и гостеприимства набирались ею, а сухая канцелярская бумага о списании материалов на совершенно бесполезное и бесперспективное дело.

Возможно, потому что так оно и было – не от всякого гостя был толк, а те, кто обещались с помпой прибыть завтра, были из самого бесполезного их числа, пусть и украшенного множеством титулов и богатой родословной.

Намечались очередные благодетели темного и варварского народа, желавшие менять бусы на золото. Сейчас, правда, это называлось совместным проектом по освоению шельфовой зоны, предполагавшим честное распределение обязанностей – с них советы и управление, с нас шельфы и деньги…

Не принять гостей – нельзя, а принять – потеря времени.

«…с какой радостью я счастлива приветствовать благородных потомков первого императора Испании…» Век бы их не видеть.

Девушка отвела взгляд от монитора и посмотрела в окно на город.

Тут, на высоте двух сотен метров, течение огней по широким проспектам и шоссе выглядело словно мерная индикация прибора, отражающего жизненное состояние организма. Будто спокойная и ритмичная синусоида кардиограммы, которую специалист легко расшифровывает на вид.

Было в увиденном что-то успокаивающее, отчего на девичьем лице, подсвеченном белым отсветом монитора, появилась легкая улыбка.

«Все в порядке», – толкнулось в грудь приятное тепло, словно у матери при созерцании спокойного дыхания спящего ребенка.

Тяжелый сектор города ей достался, с трудным и беспокойным характером. Очень много денег, Силы и не боящихся эти деньги и Силу применить. А над ними – она. Может быть, даже хрупкая и слабая – впрочем, этому никто не поверит…

Девушка провела ладонью по лицу, затем достала крошечное зеркальце и посмотрела на себя.

– Вид у вас, ваше высочество… – вроде как ворча, но с тайным удовольствием произнесла она.

Даже без косметики, снятой по вечернему времени, вполне ничего. И золотистые волосы, непослушно сбившиеся вперед, тоже устроили владелицу.

Настроение от таких незатейливых действий чуть улучшилось, и к тексту она вернулась уже спокойнее и веселее.

Надо будет гостей по благотворительным мероприятиям провести. Пусть немаленькую копеечку оставят, на многозначительные намеки о возможном сотрудничестве купившись.

До завершения работы оставалось что-то около получаса, когда сильный отзвук грома отразился легким дребезжанием стекол в окнах.

Девушка с досадой посмотрела на горизонт, забираемый тучами, и вдавила незаметную в рельефе стола клавишу.

– Да, госпожа? – деликатно постучав, шагнул в помещение свитский.

– Георг, разберись с погодой, – распорядилась она. – Завтра будут испанцы, мне нужен ясный день с утра и до позднего вечера.

– Госпожа, я уже осмелился задать этот вопрос… – замялся свитский.

Все-таки некоторые слуги и их умение предугадывать желания – незаменимы. Но что за нотки неуверенности в голосе?

Молодая хозяйка города приподняла бровь, требуя пояснений.

– К моему сожалению, служба погоды ничего не может сделать в данном случае и просит вашего личного участия. Это не обычная гроза, – выразительно посмотрел Георг.

– Кто у нас в городе из князей, на это способных? – вздохнула девушка, массируя виски и с недовольством глядя на сотовый телефон. – Хотя стоп… где центр грозы?

– Спутники показывают – в районе Большой Спасской.

– Так… – представила она карту города. – Ага. Отбой.

– Госпожа?..

– Завтра будет ясно и солнечно, – не стала ничего объяснять принцесса, жестом отправив слугу из кабинета.

Он не умеет сердиться долго.

– Интересно, что на этот раз?.. – ворохнулось слабое любопытство, тут же обернувшись нешуточной тревогой.

Девушка резко встала с места, подбежала к окну и заглянула вправо, высматривая огни и очертания высоток Москва-Сити.

– Стоят, – удовлетворенно выдохнула она.

«Как хорошо, что его здание далеко! – пронеслось с облегчением. И тут же взгрустнулось, памятуя, как тихо и спокойно в последние годы стало в районе трех вокзалов. – А может, плохо?»