К вечеру город вновь заволокло низкими снежными облаками. Как убирают проблемы под распечатанные баннеры с парадными фасадами, так поступили с целым небом.

Зато для взгляда, брошенного на горизонт, ныне было новое диво и редкость — все до единой княжеские башни были залиты светом, готовясь к прибытию владельцев. Редко, крайне редко в окнах высоток-исполинов горела хотя бы треть огней: князья предпочитали жить на своей земле и в столицу наведывались неохотно. А без них небоскребы служили клановым предприятиям офисными центрами, пустеющими к позднему часу.

Исход среды и пятничный полдень отделяло еще солидное количество времени, если исходить из скорости авиасообщения между городами — но до общего княжеского схода в обязательном порядке прибывали распорядители и многочисленные слуги, обеспечивая краткий визит хозяев в столицу. Увеличилось и количество патрульных на улицах, равно как и людей в гражданском, напряженно вглядывающихся в лица прохожих — вдруг у возможного злоумышленника не выдержат нервы и он выдаст себя. Слишком много крови и неприятия было между долгожданными гостями первопрестольной, чтобы позволить диверсии распрямить сжатую до поры пружину терпимости. А ведь еще была гора над головой…

— Ам? — Я подвел ложечку с кусочком мороженого к Нике и вопросительно на нее глянул.

Потому что мировые проблемы — не повод пропускать ужин.

Невеста смотрела с подозрением, как кот Машк в день появления Брунгильды. Кто-кто, но он уж свято верил, что милое недоразумение у нас дома — это временно. Оттого поначалу вкусные кусочки ел с отменным аппетитом. Но когда стали закармливать, фоня ощутимым чувством неловкости… Словом, Ника тоже стала что-то подозревать.

— Нет. — Отодвинулась она от моей ложки и вернулась к терзанию своего фруктового салата вилкой.

Столовая для закрытой секции больницы отличалась от общей разве что солидными размерами тарелок и пустотой. В остальном же — выстроенные на белом кафеле в линию столы, нейтрально бело-синий цвет стен и прямоугольные плафоны над головой той же самой модели. Да и кормили с одной кухни, не делая различия между очень важными и просто важными людьми — а иных для клана внутри себя не было.

Кое-что, правда, решительно разнилось сегодня от обычного порядка — но это было привнесено мной. Огромное количество цветов в фигурных вазах занимало пространство между рядами столов, оставляя только пару коридоров до нашего и еще пары соседних мест. Они не падали в керамических горшках на голову, оттого были приняты благосклонно. Но, возможно, я вновь переборщил с количеством — Артем, зашедший получасом раньше, например, от прянувших в лицо ароматов закашлялся и знаком попросил выйти для важного разговора в коридор. Интересовал его, между тем, крайне важный вопрос.

— Что вообще делать с принцессами? — Завершив очередное маетное движение от стены до стены, вопросил он с искренним непониманием, легким отчаянием и опаской.

Потому что до этого принцессы ему как-то не попадались.

— У них инструкция под одеждой. — Сообщил я ему крайне секретную информацию.

— Хм?

— Точно тебе говорю. Как увидишь — сразу разберешься.

Похлопал задумчивого медведя по плечу, и на том удалился обратно в столовую — решать задачу гораздо сложнее. Что делать с отдельно взятой Никой. Потому что попытки ознакомиться с ее инструкцией блокировала бежевая кофта с высоким воротом и длинными рукавами, и суровый нрав.

— Ну «ам»? — Вздохнув, грустно произнес я.

— Нет!

— И что мне с этим делать? — С укоризной спросил я, аккуратно взмахнув ложкой и указав на открытый пломбир.

— Ам? — Заинтересованным тоном произнес Веня из угла столовой.

— Да иди ты… — С досадой отозвался я.

Показательно громко хлопнула дверь, закрывшись за крайне недовольной высокородной персоной, обожающей черное, золото и входить не вовремя. Хотя именно сейчас явление Аймара Инки мною было воспринято даже с некоторым интересом — одежда выглядела нетронутой и соответствовала тому комплекту, что был на ней парой часов раньше.

— Что?! — Раздраженно отреагировала Инка на мое пристальное внимание. — Она там есть! — Ткнула девушка пальцем в потолок и заносчиво приподняла подбородок.

Словом, вела себя как кошка, с возмущением обнаружившая новую доску в заборе вместо той, об которую точила когти много лет. А это, между прочим, наработанный в вышину и глубину авторитет среди местных жителей.

Горы на небе видно не было, и это изрядно ее раздражало. Бедный Артем — с такими настроениями точно не до чтения….

— Если она там есть, что тогда? — Отложил я ложку на тарелку перед собой. — Тебя все равно не найдут.

— Ха! Страх заставит каждого смотреть по сторонам!

— Любезная, вы полагаете императорскую фамилию неспособной найти человека на собственной земле? Или вы считаете, что им нравится гора над головой? — Спросил я скорее желая отмахнуться побыстрее от назойливого присутствия.

Потому что мороженое тает.

— Но я все еще здесь! — Притопнула она ножкой и глянула в сторону окна.

— В клановой твердыне Шуйских, — поддакнул я. — Напиши рядом с вывеской у входа слово «бункер», и никто не поверит, что это больница. Здесь тебя никто никогда не найдет.

— У Артема впереди война, он обязан был включить защиту, — поджала губы Аймара.

— Или он очень жадный человек. Во всех смыслах этого слова. — Иронично посмотрел я на принцессу. — А еще — умный.

— Не понимаю, о чем ты. Если бы не твой запрет бежать…

— Но и ты — не глупая. — Перебил я. — Лучше бойся момента, когда тебя отыщут.

— Всего-то указать на виновника и смаковать его медленную и мучительную гибель!

Но настрой уже был не боевой и злой, а напряженно-задумчивый. Беда в том, что за моей гибелью видится необратимый разрыв с Артемом — а этого, есть мнение, ей весьма желалось избежать. Но в любой истории должен быть злодей, желательно — со смертью которого все закончится. Хуже — когда злодей остается неизвестным и безымянным, уходя от наказания. Еще отвратительней, когда злодей будет скалиться в ухмылке, будучи шафером на вашей свадьбе.

— Даже не думай, что я стану тебя выгораживать!

— Ага, топай давай. — Отмахнулся я. — У нас тут романтика.

И вновь набрал ложечкой вкусного из холодной сердцевины пломбира.

— П-ф, — с пренебрежением коснулась Инка лепестка розы в вазе рядом, опавшего на пол от легкого прикосновения. — Позавчерашние цветы в больничной столовой.

— Цветы свежие, — замерев с не донесённой до Ники ложкой, задумчиво отозвался я, глядя на алый лепесток на белом полу.

— Да ну? — Аймара демонстративно развернулась к лилиям и щелчком пальца сбила сразу несколько пожухлых лепестков из белого соцветия.

Я протянул руку к ближайшей вазе и касанием заставил облететь вниз бутон хризантемы.

— Ну ее, — примирительно произнесла Ника, касаясь руки. — Давай свое мороженое.

— Где Артем? — Лязгнул я голосом, заставив невесту вздрогнуть.

— Мне теперь тебе все докладывать? — Вопросительно подняла Аймара бровь.

— Где он? — Со звоном отброшенной на тарелку ложки встал я из-за стола.

А где-то вдали громыхнула гроза.

— Насчет занятий разговаривает. — Закатила Инка глаза. — Он много пропустил.

— С кем?

— Ну, одногруппница какая-то, наверное, — отмахнулась принцесса. — У него, в отличие от вас, есть нормальные друзья! Которым не все равно!

— А как она узнала, что он тут? — Удивленно вопросила Ника.

А я, сметя ближайшие вазы со стремительно увядающими цветами, уже несся к двери.

Вещи, которые все равно произойдут.

Артем Шуйский смотрел на экран, отражающий картинку из приемного отделения больницы — на границе той ее части, где общедоступные для случайного человека площади от закрытой территории отделяет толстая решетка, пост охраны и телефон со списком внутренних номеров на стене.

Под яркой лампой, с телефоном, прижатым к уху, испуганно жмущаяся к стойке и оглядывающаяся в сторону выхода, стояла Вера. Длинная серая куртка с выбившимся из ворота шарфом; стянутая с волос шапка, зажатая в руках вместе с паспортом; недорогие сапожки. Он не увидел на улице подаренной им машины, а наскоро просмотренное видео показало, что девушка быстрым шагом двигалась от метро.

Впрочем, его люди говорили, что в оставленной и оформленной на нее квартире Вера тоже не появилась ни разу после официального разрыва.

— Артем, это ты? — Спросили в телефонной трубке.

— Слушаю.

— Извини, я бы никогда тебя не побеспокоила. Особенно в больнице. Я…

— Пока еще слушаю. — Добавил он холода в голос.

— Помнишь, те люди в парке? С цветами. — Нервно дернулся ее голос.

Артем помнил заносчивых ребят, пожелавших в день первого сентября знакомиться не с теми. Но, как он помнил, его люди объяснили им всю глубину их заблуждения. Не следует бросать жадные взгляды на чужое — так можно и умереть. Хотя молодость полагает себя выше полезных советов. Оттого иные не успевают вырасти.

— Помню.

— Они нашли меня и угрожали. Они знают, что я одна. — Оттенок нервного отчаяния отразился в голосе.

— Обратись в полицию. — В чем-то даже искренне посочувствовал Артем и убрал трубку от уха, желая положить ее на рычаг.

— Подожди! — Словно почувствовала его жест Вера. — Артем! Это не все!

— Некогда слушать, — покосился Шуйский в сторону двери, в которую удалилась Инка по его просьбе.

Разговаривать при ней он не захотел. Потому что если та узнает, кто стоит внизу, на первом этаже больницы — то спустится и убьет.

— Защиты прошу не я. — Нервно, но решительно произнес некогда любимый голос. — А твой сын. Еще не родившийся. — Выдохнула она.

— Ты понимаешь, что мы в больнице, и проверить это…? — Несколько растерянно произнес Артем.

— Я ничего от тебя не хочу! — Жестко произнесла Вера. — Мне от тебя ничего не нужно! Но это — мой сын. Ему нужна защита.

Потому что защита, что есть для всех в полицейских околотках — она от преступников, а не от людей с титулом и положением в обществе.

— Отдай телефон охраннику. Тебя проводят. — Сжал трубку Шуйский.

Затем с силой ударил ей по рычагам, чтобы услышать недовольный звон пластика и пружин в тишине той оторопи, что заняла комнату и разум. Сел на кровать и схватил голову руками.

Затем схватил телефон вновь и распорядился отвести девушку прямо к нему. Прошлый приказ вести на медобследование никуда не годился. Это не то знание, которое можно доверить местным врачам.

Шуйский заметался по комнате, пытаясь отыскать верный сценарий действий. Зубы до боли закусили верхнюю губу. Он и сам может почувствовать жизнь. Если она не врет. Но зачем?

Личная встреча, особенно под предлогом лжи, все только усугубит. А одинокую девушку он не боялся. Однако если все правда…

Артем заправил смятую постель, убрал в стопку сложенные листочки с записями на столике — с его и Инкой почерком и обернулся на комнату, решая куда их спрятать. Подошел к окну и сложил их под широкий горшок с декоративными цветами. Словно ему был важен этот визит. И так и будет — если все правда.

Появления Веры он дождался стоя напротив двери. Жестом приказал охраннику оставить их наедине и закрыть дверь. Сформировал технику, направил в сторону живота девушки и прислушался к своим чувствам. Медленно встал на колени, подошел ближе и аккуратно, очень нежно положил руку на — казалось — чуть округлившийся животик под курткой, будто даже чуть дернувшийся от прикосновения. А затем тихо мяукнувший. Одновременно с холодным уколом стали в шею.

Артем медленно заваливался на ковер, остекленевшим и неспособным двинуться взглядом глядя, как Вера расстегивает куртку и вытряхивает из складки заправленной в брюки кофты дрожащего от испуга котенка, немедленно сбежавшего куда-то в угол комнаты. Затылок Шуйского коснулся ворса, когда неспешное движение женских сапог остановилось совсем рядом.

— Ну что же ты так, — мягко посетовал ему девичий голос сверху.

Вера присела рядом и провела ладонью по его волосам.

— Надежда, страх, испуг, — перечисляла она добрым тоном. — Ты же чувствуешь, верно? Только как можно перепутать одно и двух существ, глупыш.

Язык не ощущался во рту, равно как и все тело. Шуйский мог только думать. Думать и ненавидеть, бороться волей и желать обрести власть над телом и Силой. А еще он не мог дышать — но паники не было. Слишком много ненависти и разочарования, чтобы бояться за себя.

— А еще — любовь, верно? — Шепнула Вера. — Иначе бы не подобраться. А ведь любовь есть, мой милый. — Дрогнул ее голос. Ай! Плохой мальчик!

Девушка резко вскочила и метнулась к окну, заметив краем глаза шевеление листьев на цветах в горшочках.

Злыми движениями она принялась методично отсекать узким серебристым стилетом, что был в ее левой руке, лепестки и протыкать каждый насквозь, игнорируя оставляемые царапины на подоконнике. И листья стремительно чернели, стоило зачарованному металлу, покрытому насечками рун, их коснуться.

— Вот так, — выдохнула Вера, отдышавшись и нервно оглядев комнату.

Девушка вернулась к княжичу и с тревогой посмотрела на посеревшее лицо с налитыми красным глазами.

— Нет-нет-нет, не сейчас! Минутка, еще минутка! — Перевернула она его на спину и вдохнула свое дыхание в приоткрытый рот.

Княжич резко вздохнул, но судорога вновь сковала тело.

— Мне еще надо кое-что сказать. — Бегающим взглядом смотрела на лицо Шуйского Вера, оглаживая его лицо и волосы ладонями. — Я хочу, чтобы ты знал, как это должно быть. Видишь? — подняла она стилет перед глазами Артема. — Это родовая вещь Романовых. Семейная реликвия, еще из Шумер. Они, глупые, даже не знают, что она не в сокровищнице. Забавно, правда? Но это не я! Это кто-то из таких, как вы, украл. Может, ты и украл? — тронула белое девичье лицо смешинка. — Ты зачем Романовых смертельно оскорбил, а? — Смешинка превратилась в глупый смех, немедленно прекратившийся. — Но так нельзя! Нет-нет! Романовы так не убивают! Они же корнями из Византии, у них в правилах проткнуть глаза. Тогда — поверят! Но не все! Нет-нет, мой милый! Это ведь так удобно — стравить два влиятельных рода! Но он этого хочет, представляешь? Постой!

Девушка вновь коснулась его губ для искусственного дыхания — и раздраженный углекислым газом мозжечок приказал телу сделать непроизвольный вздох.

— Вот так, хорошо. — Успокоилась Вера. — Он хочет, чтобы все выглядело как ревность. Якобы, этот глупый Максим приревновал к этой девке… Или к другой… Их много, правда? И все — красивые! Приревновал и убил тебя, а след чтобы показал на Романовых! Сначала Максима убьют, потом про Романовых догадаются! И будет резня, мой милый! Я ведь тоже должна дать показания! А я — совру! И мне поверят. — Движения ладоней по волосам и голове княжича стали быстрыми и жадными, словно спеша приласкать в последний миг. — А знаешь, что самое смешное, дорогой? — Дрожа губами, спросила Вера. — Не знаешь? Никто не знает. Даже этот, который отдает приказы и верит, что я ему служу. Нет, мой милый. Мне приказано, чтобы я ему служила. Они обещали вернуть герб семье, они обещали все нам вернуть, отдать Архангельск. — Скатилась слезинка из глаз девушки. — Ну, что ты опять?

Но в этот раз это было скорее не искусственный вздох, а горячий поцелуй.

— Ты за меня не рад? Ах, ты же с этой, заграничной. Я видела тебя с ней, я следила за вами. — Шмыгнула Вера новыми слезами. — Видела ваше счастье. Но я — я тоже хочу быть счастливой! Ты же мне обещал! Что обещал? Что я буду счастлива! — С логикой, близкой к истерике произнесла Вера. — И я буду счастлива. А они — они врут. Все, что обещали — они слишком жадные, чтобы отдать. Я поняла поздно. Но теперь я знаю, что сделать. Я им задам! — Закусила Вера губу до крови. — Они никогда не расхлебают. Не оправятся. Клянусь.

Руки обнажили живот, и острие стилета коснулось кожи. Чтобы, ведомое хрупкими девичьими руками, вонзиться зачарованным гибельным металлом в тело ее самой.

— И я счастлива, милый. — Немеющими губами произнесла Вера, счастливо улыбаясь и падая рядом. — Я люблю тебя.

И только дикий рев ощутившего наконец свое тело княжича был над ними.

Рев, от которого разлетались тленом стены и потолок закрытого больничного крыла, обнажая равнодушное серое небо над юношей, прижавшим к груди уже не дышащее тело девушки.

В центре иссечённой бетонной плиты, полной обломков и покореженного хлама, в котором почти не угадывалась былая роскошная обстановка покоев, одна великая любовь и глупость прижимала другую.

Все покрывала тонкая серая взвесь, еще кружившая в воздухе. В углу, одуревший от происходящего, неведомо откуда взявшийся серый котенок жался к разрушенному краю этажа, щербившему кривые зубы ржавой арматуры.

Тревожно перекрикивалась охрана, ожидая новых диверсантов. Проверялись тайные и явные входы, рвали на себе волосы и исходили нервами контрразведчики и специалисты наблюдения. Но беда в очередной раз пришла в дом через открытые двери, самостоятельно убранные в сторону конвои и отмененные досмотры.

— Уходи, — произнес я, не пытаясь перекричать отчаянный и полный боли рев Артема или лающие крики защитников.

Но Аймара Инка, что стояла рядом, услышала и вздрогнула.

— Нет.

Она неотрывно смотрела на чуть покачивающегося княжича, баюкающего в своих руках Веру, и Нику, что пыталась сделать что-нибудь.

— Я снимаю с тебя все клятвы и обещания. Ты свободна делать, что захочешь. — Ответил я ей на это и в пару шагов сократил расстояние до невесты и друга.

— Не получается, — глядя на меня, всхлипнула Ника, удерживая в руках безвольную ладонь — ничего другого Артем не отдавал. — Оно сильнее, оно уже победило.

— Сейчас помогу. — Влез я прямо в центр объятий Артема и Веры и гаркнул в ответ на злой, ничего не понимающий, но невероятно агрессивный взгляд товарища. — Она еще жива! Жива! Отпусти и дай ее вытащить!

Возможно, секунда отделяла Шуйского от атаки, но какие-то проблески разума все-таки сработали, и он бережно уложил девушку, оставшись нависать над ней.

— Вообще свалил отсюда! — Гаркнул я.

— Выбирай слова. — Дрожащим от гнева голосом произнес Артем. — Я буду рядом. Лечи так и только посмей не вылечить!

— Это мы легко, — махнув на него рукой и сосредоточившись на деле, я отыскал валяющийся рядом стилет. — Этим ты ее?

— Она себя!!

— Этим — ты ее!!! И только посмей сказать иное — всю ее родню вырежут! — Не сдержался я. — Все будет зря!!

— Пусть только посмеют. — Удержал эмоции Шуйский, глянув на меня злобно, но все-таки отодвинувшись в сторону.

— Доктор, ваше слово? — Успокоился и я.

— Я не могу! Не могу! — Отчаяние в голосе Ники нашло новую высоту.

И в подтверждение тому на тело Веры рухнул широкий золотой луч — куда как больше, чем лечил меня после падения с самолета.

— Видите? Это бесполезно! Надо знать, как! Я пытаюсь, пытаюсь! — Шептала Ника, трогая глаза, солнечное сплетение, запястья Веры.

— Я ей не поверил. — Глухо бормотал на фоне Артем. — Меня убедили не верить. Я не поверил, а она любила.

— А виноват во всем — я, — шепнул я тихо. — Я — убедил.

Но Артем услышал. И не сказал ничего против этого.

Я повертел красивый серебристый стилет в руках, меланхолично рассматривая узоры на металле. Всякое всплывает в истории — и эта дрянь, наверняка запрещенная всеми законами, явно на свете не одна.

Иные способны разрезать металл тихо и рутинно, как восковую свечу. Другие предсказуемо направлены против всякой жизни и не имеют другого назначения. Этот же был страшнее первых двух, убивая не только молодую жизнь, но и нашу с Артемом дружбу. Он никогда не простит — тень любимой, что была отвергнута по моей вине и покончила с собой, встанет на пути примирению. Шуйский будет верить, что мог все изменить, если бы ему не мешали.

— Но как-то же лечат подобные раны? — Спокойно, не сомневаясь в компетенции невесты, спросил я.

Потому что она все еще пробовала спасти ту, которую терпеть не могла — перенося свою любовь и забывая о личности пациента, как делают все Целители.

— Если знать как, — утерла запястьем выступившие слезы Ника.

— Иметь опыт и повторить, — эхом отозвался я.

— Хозяева клинка — они знают, — бесцветно произнесла Инка, будто издалека.

Но их знания слишком далеко. Хотя, быть может, была в курсе и Вера.

Однако есть еще один путь — не передачи накопленного опыта, но постижения.

— Ника. — Обратился я к невесте весело и со смешинкой.

Чем немедленно вызвал гневный, на пороге ненависти, взгляд Артема. И недоуменный — невесты.

— Ты уж, будь добра, не затягивай, — произнес я немеющими губами и постарался улыбнуться.

Через судорогу и боль живота, собственноручно пронзенного серебристым стилетом.

Кажется, уши заложило от дикого крика — а может гибельный яд клинка добрался до органов чувств.

Мир на мгновение закружился, но под удар головы о бетон вновь обрел стабильность — мертвое небо над головой, холод у шеи и ветер, что сносит серый песок, которого в воздухе оказалось удивительно много для центра столицы.

— Ты же хочешь спасти мир? — Обозначил я движением губ, глядя на искаженное страхом и отчаянием лицо невесты.

Рядом появился Артем, что-то разъяренно требующий у Ники — пока его в буквальном смысле не снесло в сторону коричнево-черной волной, а его место занял меланхоличный Веня, принявшийся что-то втолковывать Нике на уровне жестов и рубленных слов. А потом мир затопил яркий свет.

Свет отступил вновь, явив лицо Ники, полное надежды — тут же сменившееся ужасом и болью. Веня не выражал эмоций — он коротко поклонился мне и отвел взгляд.

Досадно — потому что я-то определенно чувствовал прилив сил. Только руки и ноги не ощущались совершенно, зато я вновь мог говорить.

— Беда с планами, — с досадой пробормотал я, борясь с собственным языком. — Ника.

— Что? — Тихо произнесла она.

Не пытаясь ободрить и уверить, что все исправится и наладится.

— Там, в левом кармане. Перстни. — Прошепелявил я. — Найди.

Стараясь быть спокойной, но явно вспыхнувшая надеждой, и с ощутимо дрожащими руками, девушка мигом отыскала мешочек с гербовыми перстнями.

— Какой? — Спросила она, торопясь. — Самойловых?

— Нет. — Попытался мотнуть я головой, но не сумел.

— Борецких, да? Шуйских? — Отслеживала она мой взгляд, перебирая перстни.

— Не. — С тревогой ощутил я подступающее к лицу онемение.

— Тогда какой лечебный… Вот этот? Юсуповых? Долгоруких?.. Этот?!

— Да. — Смотрел я на герб Де Лара в ее руках. — Этот самый правильный. Ты выйдешь за меня замуж?

— Ч-что? — на секунду впала в оторопь Ника.

— Я так и не спросил. Ты выйдешь за меня замуж?

— Да… — Поникнув, осознав, что никакого чуда не будет, отозвалась невеста.

Вернее — уже жена. И слезы в этот миг заливали ее лицо — но увы, не счастья.

— Надень. — Постарался изобразить я ободрительную улыбку.

Но наверняка получилась гримаса.

Ника надела перстень на безымянный палец, нашла мою руку и с силой ее сжала.

— Ника Де Лара, — удовлетворенно констатировал я.

Но та, казалось, ничего не слышала — всматривалась в мои глаза, сжимала руку и тихонечко раскачивалась на месте.

И ничего не замечала. Ни песок, что поднимался к горизонту, ни сетки беззвучных молний в небесах, ни черно-коричневые линий позади нее, ни пролетающего мимо лапами вверх медведя.

— Я тебя люблю, ты вообще в курсе?

Ника дрогнула, выпадая из прострации. Подняла ладонь с перстнем перед глазами. Сурово посмотрела на меня, чуть сузив глаза.

И волна жаркого солнечного света, что разорвала в клочья и хмурые небеса, и песок, и коричневые ленты выжгла мне сетчатку — для того, чтобы через адскую боль от ожога, чувства сожженной кожи и крика, который застрял в горле от шока, исцелить вместе со всем телом вновь.

Новый вздох прошелся по новосозданным легким, схватив судорожным кашлем.

В новых глазах плыл мутными силуэтами мир. А в новых ладонях — были самые желанные и любимые.

— Ты, подлец, чем вообще думал, когда так поступал?! — Рявкнули мне в лицо.

Это вместо «как ты?». Но работает определенно лучше — вон я и глаза отвел, показывая, что все с ним нормально. И дернулся всем телом, рефлекторно намечая путь побега.

Потянув за ладони, я привлек ее к себе, демонстрируя работоспособность лицевых мышц. А затем шепнул пару слов, от которых Ника явно оказалась не в восторге.

— Это не ответ!

— Моя жена любит меня больше, чем весь мир. — Бодро и довольно произнес я.

— И? — Недоуменно подняла она бровь.

— Когда бы я еще проверил. — Заерзал я, ощущая какое-то маетное чувство.

Как будто при приближении опасности. Да нет же — вон, Веня бдит, стоя чуть поодаль, а над нами растекается коричневатая прозрачная пелена щита, за которой просто стоит и смотрит на нас подпаленный медведь.

Тело Веры валяется рядом. Крайне мудрый и практичный человек, предпочитающий самоубиваться сразу в больнице и подле практикующего Целителя. Только планы рядом с кое-кем никогда не сбываются — или о свойстве клинка, который был передан в руки, кое-кто предпочел умолчать. Или же вправду — любила? Но мы для нее сделали все, что могли — и Артем не посмеет нас в том обвинить.

Инки не видно.

— То есть, ты чуть не умер, чтобы это узнать? — Как-то странно посмотрела Ника.

— Но ведь интересно же!

А затем даже с некой обидой наблюдал сжатый кулак, летящий мне в подбородок — до того, как рубануло свет в глазах.

Сонливость наваливалась на веки, плечи вели спину назад, желая обрести опору и прикорнуть на коридорной лавочке. Но холод, что шел от бетонной стены, обжигал затылок и не давал Нике уснуть.

Бессонная ночь осталась позади, будто очередное дежурство, которых было достаточно во время учебной практики. Воспоминания — эпизодами, а время — всего лишь цифры напротив стрелок, которые то замирали, то прокручивались на несколько оборотов, стоило отвести взгляд.

Полуразрушенная больница эвакуировалась — и тяжелые пациенты требовали ее внимания. Кто-то совершал ошибки, разрушая все вокруг — а иным бы пережить личную трагедию, далекую от высоких рангов и интриг. Уезжала одна реанимация за другой, отправляя людей в клиники союзников Шуйских. Провожая каждую, Ника смотрела на часы на левой руке — не свои, а взятые в долг у Максима — и желала к нему вернуться. Но вновь подъезжала очередная карета, и стрелки на циферблате прокручивались вновь, отмечая время разлуки. Коварные часы, да и сломанные к тому же — дата указана неверно, перевернутой восьмеркой… Вон какие поцарапанные, и стекло с трещинкой…

Когда люди перестали уезжать, пришла другая беда — люди стали приезжать. Здоровые абсолютно, организованные в группы по три-пять человек, и с крайне скверным расположением духа. Они желали разговаривать — но получалось только друг с другом, выясняя полномочия и фамилии начальников. Потому что Максим был без сознания, Веня уделял им ровно столько внимания, чтобы убедиться в отсутствии у них мороженого, Инка ушла, тело Веры увезли, а на попытку забрать для беседы Нику на них накинулся главврач.

Кажется, одна группа была из местного филиала службы безопасности, вторая прибыла днем на самолете из княжества, а третья — из ближней свиты Артема. Кто из них главнее — девушку не занимало ни в малейшей степени.

Но через какое-то время они определились, что хотят стилет. Около часа убеждали Веню его вернуть, пока кто-то из мимо пробегающих не сообщил, что тот совершенно не понимает по-русски. А что сидит и меланхолично слушает — так это нормально, главное чтобы не в коридоре кардиологии ночью — очень уж ругался завотделением…

— Так стилет у Веры, — пожала Ника плечами, отделываясь от настойчивых расспросов под руку.

Тогда они восхотели увидеть Веру, и через полчаса неспешных (а куда труп убежит?) — а потом и панических (сбежал!) поисков побежали в союзную клинику — куда перевозили не только живых, опасаясь скандала с родственниками. В общем, тела Веры там тоже не было. Артефакта — тоже. И кто-то стал всерьез предполагать, что такая же беда случится и с их погонами.

Главным среди трех групп безопасников назначили явно самого злого и уставшего. Но к тому времени Ника уже сидела на скамейке возле палаты Максима.

— Мы хотим с ним поговорить, — хмуро смотрел на нее не спавший всю ночь мужчина пятого десятка лет, в чуть потрепанном пылью и суетой деловом костюме.

— Он не может. — Холодно ответила Ника, заступив им дверь.

— Почему?

— У него челюсть сломана.

Человек недоуменно оглянулся на коллег и вопросил с легким удивлением.

— Разве у него не колотая рана?

— Это я сломала. — Мрачно смотрела на него девушка, сжимая кулаки.

— Девушка…

— Разозлил меня. Сильно.

А краска на стенах стала с тихим шорохом сползать на пол.

Мужчина примолк, потоптался на месте, тоскливо заглядывая на створку двери за ее спиной, а потом все-таки вместе с остальными организованно покинул коридор.

Судя по перешептываниям, кто-то подал идею найти еще одну девушку — ту, что была все эти дни рядом с княжичем. И если ее тут нет, то надо выяснить хотя бы имя. Ох сколько открытий чудных им сейчас предстоит…

О самом Артеме они не произнесли ни звука.

Словом, Ника уж лучше бы зашла в палату к мужу и попыталась подремать там. Но некая неловкость от содеянного присутствовала — да и чувствовать на себе укоризненный взгляд Максима не хотелось совершенно. Еще замычит трогательно, и хоть раскаивайся в голос…

Неловкость вышла плюсом — потому что попытки проникнуть в палату предпринимались неоднократно. По одиночке и вдвоем — прогуливаясь по коридору, словно мимо.

Один даже попытался разговорить и саму — но вовремя подошедший Веня миролюбиво сел рядом, приобнял мужчину и принялся играть в гляделки. Понятно, кто моргнул первым — и, как полагается проигравшему, покинул скамейку.

Ника вздрогнула, выплывая из некого подобия дремоты — но не холод был причиной, а звук множества шагов по коридору.

Девушка вновь встала перед дверью и хмуро посмотрела в конец холла, на закрытую створку двери с матированным стеклом. Они, вместе с Веней и Максимом, все еще были в особом списке гостей, назначенным самим Шуйским Артемом — так что будут считаться, как и в прошлый раз. Больница — их, никто не спорит. Но это налагает на них же обязательства гостеприимства. Отступят, как и в прошлый раз. А если не отступят — то она в своем праве.

Вот таким образом накручивая себя, Ника и дожидалась приближающейся толпы — многоголосая ее тональность, различимая даже через закрытую дверь и расстояние, давала представление о числе посетителей.

Но в этот раз она немного ошиблась. Потому что пришли почти такие же гости, как и они сами. Быть может, даже немного уважаемей.

Принцесса Елизавета прибавила шаг ровно настолько, чтобы зайти в дверь после сопровождения из двух охранников в мундирах с гербами Шуйских, и собственноручно закрыть дверь за собой на щеколду. Шум свиты за дверью негодующе взвыл, но тут же перешел в жалобную и просительную тональность, до которой принцесса была абсолютно глуха.

— В новостях передали, что мой муж ранен. — Чуть приподняла подбородок принцесса, нетерпеливо глядя на дверь. — Я желаю его видеть.

— А в новостях было мое имя? — Не выдержала и взволнованно уточнила Ника.

— Нет. — Скупо ответили ей, нетерпеливо вновь указав взглядом на дверь.

— Это хорошо, — выдохнула девушка.

Родственники не будут переживать.

— Так я пройду.

— Не может он говорить. У него челюсть сломана.

— И ты не вылечила? — Подняла та бровь от удивления.

— Сама ломала. Самой лечить? — Раздраженно произнесла Ника.

— Вот как… И что, даже совесть не царапает? — Оглядела ее Рюриковна оценивающим взглядом. — Бить человека, который при смерти…

— Да это он царапает на моей совести неприличные слова! — Всплеснула та руками. — Что бы ты понимала!

— Но сейчас определенно понимаю лучше. — Улыбнувшись, чуть повернула принцесса голову.

— Да вылечился он уже наверное, — неловко отвела Ника взгляд. — Знаешь, какая у него мощь в трусах?

— О…

— Я в смысле, артефакты там. Вшитые. — Залилась Еремеева алым цветом.

— Нет, ну если артефакты…

— Вот именно! — Уверенно подняла Ника подбородок. — Так что целый он давно. Мне просто приятно думать, что челюсть еще сломанная.

Ну, без боли конечно… Ровно настолько, чтобы выглядел самую чуточку беспомощным и нуждался в ней. А не пытался завоевать мир без посторонней помощи.

— Приятно?..

— А тебя я вообще с переломанными ногами представляю, так что дверь там. Приемные часы закончены.

— С твоей стороны весьма неосторожно… — С угрозой протянула Елизавета.

— …Пускать неизвестного человека к любимому? — Уперлась в нее взглядом Ника. — Когда он ослаб и спит?

— Больше вежливости и добра во взгляде, милая. Ты живешь на моей земле.

— Ненадолго, дорогая. Восемь месяцев, и все сгорит до тла.

— Я хочу говорить с ним об этом. Это наши вопросы, так что дай пройти.

— Садись на скамейку рядом и жди.

— Я, все таки, жена. — Нахмурилась Елизавета. — Первая и единственная.

Но не успела Ника даже набрать воздуха в легкие для новой отповеди, как от дверей послышался новый шум — негодующий и возмущенный, явно пробирающийся сквозь плотную свиту.

— Дайте пройти! — Чуть ли не рычал женский голос. — Я жена!

Ника и Елизавета изумленно переглянулись. А когда в дверь буквально протиснулось блондинистое создание в помятом длиннополом бежевом платье, синхронно пожали плечами.

Следом за девушкой пролез и охранник, оглядевший помещение и тут же нашедший глазами взгляды коллег.

— У нее в паспорте штамп. Паспорт настоящий, — чуть виновато пожал он плечами. — Велено родственников пускать.

— А ну дай паспорт, — ласково произнесла Ника.

— Я уже показала охране! — Задрала гостья голову и широкими, явно раздраженными шагами двинулась по коридору. — Где этот подлец?!

— Нет, ну может и действительно, — задумчиво произнесла Елизавета. — Очень похоже на правду.

— Женщина, это хирургическое отделение! Все подлецы и язвенники в «гастре». Вам выше, — мрачно смотрела на нее Ника.

— Я — графиня Белевская Елена! — Заносчиво окинула ее взглядом блондинка. — Где Самойлов?

— Паспорт. — Поиграв желваками, произнесла Еремеева.

— Вот. — Ткнули в ее сторону алым прямоугольником.

— Я, правда, все равно не пущу, — задумчиво принялась листать книжку Ника. — Но уж очень интересно…

Штамп. Имя… Вот ссу-у-по-о-ста-ат…

— Вы не понимаете! — Вспылила Белевская. — Этот подлец посмел без моего согласия вписать себя в мои мужья!

— Да? Ну, слава Богу, — выдохнула счастливо Ника.

— Что?! У меня срывается свадьба, это скандал! Родня моего мужа не потерпит такого оскорбления! Вся моя жизнь под угрозой!!

— А вам этот чем не подошел? — Вкрадчиво уточнила принцесса. — Мне из женского любопытства, вы уж простите. — Деликатно потупила она глазки.

— Я вижу семейное счастье с достойным человеком. — Вздернула Белевская носик. — Мой будущий муж — из семьи двоюродного дяди главы клана Юсуповых.

— А-а-а… — С уважением протянула Елизавета.

А Елена посмотрела на нее со значением.

— А вот психиатрии в здании нет, — меланхолично произнесла Ника.

Но Белевская демонстративно ее проигнорировала, найдя собеседницу в более импозантно выглядевшей Елизавете.

— А мы с вами не знакомы? — Задумчиво нахмурила Елена лобик.

— Это вряд ли, — мягко ответили ей.

— Мне кажется знакомым ваше лицо.

— Это может быть, — покладисто согласилась принцесса.

— А я, смотрю, не всех к родным пускают, — заминая неловкость, выразила Белевская любопытство, посмотрев на вход. — Документы не взяли?

— Нет, это со мной. Мои свитские и охрана. К мужу пришла.

— Уважаемая, нижайше прошу прощения за бестактность, будет ли мне позволено узнать ваше имя. — Мигом слетела всякая спесь с Елены, руки были немедленно сложены у живота, а голова наклонилась в легком поклоне.

— Отчего же нет? Принцесса Елизавета, из Рюриковичей.

— Ваше сиятельство, что за беда с вашим мужем?! — С искренним состраданием спросила та.

— Челюсть, перелом.

— Еще нога. — проскрипела Ника.

Занята она в процессе чужого разговора была тем, что, осененная догадкой, взяла уже свой паспорт и открыла на странице с семейным положением.

Мужем был указан «Самойлов Максим». Чернила выглядели подсохшими. Штамп — давнишним.

— Нога левая или правая? — Деловито уточнила Елена, с интересом заглядывая на страничку паспорта Ники — всего-то легонько встать на цыпочки.

Да так и замерла, читая.

— Интересно, в моем паспорте он тоже поставил отметку? — Задумчиво произнесла принцесса.

А взгляд Белевской, пока еще непонимающий и пытающийся осознать, изумленно перешел на нее.

— Когда ногу ломать буду, спрошу. — Медленно развернулась к двери Ника.

— Стойте… Вы — жена Максима? — Покачнувшись, неестественным голосом спросила у принцессы Белевская.

— Разумеется. Достойная партия с наследником Юсуповых.

Елена дрогнула, словно от удара.

— А вы… Госпожа, — обратилась бледная леди к Нике. — Я прошу прощения за бестактность. Вы — тоже его супруга?

— Ника ДеЛара. Достойная партия с наследником ДеЛара. — Не отказала себе Ника в язвительности, выплескивая закипающие эмоции в слова. — А сейчас извините, семейные дела.

— Стойте! — в отчаянии произнесла Елена.

— Что?!

— То есть, вы его бросаете?!

— Нет, просто сломаю ногу. Не бросаю. Мой муж, что хочу то и делаю. — Механически произнесла Ника, касаясь ладонью двери.

— Только правую не надо, — отчего-то поникла Белевская. — Она уже была сломана.

Столь же неотвратимо и мрачно Ника повернулась к ней.

— Но это не я! — Тут же с жаром заверили ее.

Ника отвернулась, резко открыла дверь палаты, зашла внутрь. Постояла там пару секунд и вернулась обратно.

— Сбежал.

— Ника… — Робко произнесла Белевская.

— Что у тебя еще?!

— У меня? К-коньяк, — выудила из маленькой сумочки двухсотграммовую бутылочку графиня.

— Дай сюда. — Забрала у нее алкоголь Ника.

— Где будем пить? — Вздохнув и уже никуда не торопясь спросила принцесса.

— На троих его будет мало. — Мрачно сказала ей ДеЛара, посмотрев в глаза, а потом переведя взгляд на Белевскую. — И на двоих — тоже мало… И я не про коньяк.

Бутылка была откинута в ближайшую урну.

— Тут режим. — Бросила им фразу Ника, удаляясь по коридору в сопровождении охранника.

— Я ее узнала, — изумленно шепнула Белевская. — Это ведь Еремеева Ника, из параллельного.

— Де Лара, — со скрипом и явной неохотой поправила ее принцесса.

Она видела перстень на безымянном пальце.

— Да какая разница?

— Разница в четыре сожженных города. — Развернулась от нее девушка, чтобы побыстрее вернуться к своей свите.