Как говорит народная мудрость, если вы платите вашему охраннику мало, то найдется тот, кто будет платить ему достаточно.

— Доброй ночи, Роман Вениаминович, — постучался я в резную дверь центрального входа университета, заглядывая сквозь толстое стекло узорных окошек внутрь холла.

В приятном полумраке, подсвеченном желтой лампой, справа от входа шевельнулась тень, прозвучали семенящие шаги, а еще через пару секунд дверь отворилась, выпуская приятное тепло в прохладу августовской ночи.

— Максим Михайлович! — искренне обрадовался пожилой смотритель университета, распахивая дверь. — Заходите быстрее! — осторожно выглянул он наружу и посторонился, пропуская меня внутрь.

В темно-красной жилетке поверх желтоватой рубашки, седой и с массивными очками на носу, от которых тянулась серебристая цепочка к шее, Роман Вениаминович напоминал скорее профессора, чем ночного сторожа. Схожесть объяснялась очевидно — когда-то он действительно вел тут философию, но с достижением пенсионного возраста оказалось, что ставки преподавателя для него больше нет. Зато отыскалось место ночного сторожа, кое-что добавившее к неплохой, в общем-то, пенсии.

Но на мечту, увы, денег все равно не хватало. Хотя кто бы мог подумать, что у стариков остались мечты…

Вот и те, кто ставили смотрителя на эту должность, посчитали его проверенным и досконально понятным — вдовец, трое детей, восемь внуков, идеальный послужной список и никаких амбиций. Поэтому ему доверили ключи, порядок взаимодействия с сигнализацией в главном здании и оставили доживать на этом месте последние годы.

Между тем страница Романа Вениаминовича в социальных сетях пестрила огромным количеством фотографий самого лиричного свойства — берег моря, небольшое бунгало и одинокий мужской силуэт на пляже с удочкой в руках. Иногда вместо моря была река, а бунгало сменял добротный дом-трехстенка. Но моря там было больше — теплого, светло-синего, подернутого рябью от легкого ветерка.

Дорогая мечта, на которую с его восьмым десятком лет никак не накопить.

Я мельком повернулся к пустующей парковке, въезды на которую к ночи перегородили цветочными клумбами-вазонами, чтобы не баловали на машинах под окнами. Никого — разве что утопали в темноте края площади на контрасте с яркостью мощных прожекторов, высвечивающих статный силуэт здания.

Зашел внутрь здания на пару шагов, давая сторожу закрыть двери на засов, и огляделся, привыкая к мрачноватой темноте, собранной из угловатых силуэтов рамок металлоискателей, прямоугольников объявлений и схем на стенах и нескольких дверей в конце помещения, которые скорее угадывались, чем были видны.

Неожиданно темнота в дальнем углу шевельнулась и выступила вперед в виде моложавого охранника, небрежно придерживающего правой рукой укороченный автомат, зацепленный ремнем на плечо.

— Вы кто такой? — грозно прозвучал слишком молодой, оттого звонкий и нестрашный голос. Который даже самому владельцу, по всей видимости, не понравился — иначе руки и тело его не заискрились бы пленкой «Щита Духа», показывая довольно серьезный для возраста боевой ранг. «Воин», надо же…

— Коля, это ко мне, — выступил впереди меня Роман Вениаминович, отмахиваясь от него небрежным жестом руки.

— Но ведь не положено же!.. — возмутился парень, однако без прежнего напора.

— Чай мой пил? Печенье мое ел? — недовольно проворчал сторож. — Не положено ему…

— Да я для порядка, Роман Вениаминович, — пошел тот на попятную, добавив в голос виноватые нотки. — Если к вам, то ладно.

— Все в порядке, офицер, — продемонстрировал я в воздухе удостоверение, в котором не было ни слова правды (и которое было точно не разглядеть), — я с ночной проверкой.

— Ежели так, то совсем хорошо, — подобрел молодой охранник и с облегчением отступил обратно в темноту.

Да и обращение «офицер» ему явно понравилось.

Понятное дело, охрана такого огромного здания не могла быть возложена на одного старика. На подряде у университета находилось несколько охранных контор полным составом, обеспечивающих как физическую защиту руководства и территории, так и поддержку видеонаблюдения с сигнализацией. И понятное дело, никому из этих охранников университет не мог и не хотел доверить шкафчик с ключами от аудиторий. А вот бывшему преподавателю — мог. Естественно, изрядно напугав его перед этим превеликой ответственностью и карой, в случае недогляда, от самого князя Воронцова, наследовавшего почетное, хотя и сомнительное право тратить уйму денег на покровительство университету.

Заодно, разумеется, кара настигла бы и с самого верха — университет все же был государственным и принадлежал императорской фамилии, со всеми из этого вытекающими последствиями. Но — двум смертям не бывать, а князем Воронцовым пугать было проще и безопаснее.

Однако есть такой возраст, когда тягостное ощущение невозможности что-то изменить бросает человека то на покупку лотерейных билетов в надежде на призрачный шанс, то на изменение некоторых жизненных принципов.

Вот и наш смиренный сторож, получив два дня назад в полную его собственность участок в Феодосии, на побережье, со скромным домиком в два этажа, решил, что без принципов будет теплее зимой и определенно полезнее для здоровья во все остальные сезоны (морской воздух, опять же, при его-то хроническом бронхите). Тем более что сделка была прикрыта весьма искусно, а дом с землей принадлежали даже не ему, а фирме, от которой он неожиданно получил сто процентов акций на предъявителя. Короче говоря, есть за что поскучать тут еще два года, изредка выполняя некие поручения.

— Все в порядке?.. — спросил я шепотом, когда Роман Вениаминович дошел до своего столика, скрытого за большим трюмо, и зашебуршил в верхнем ящике стола, что-то там выискивая.

— Как сказать… Сегодня у нас шумно и многолюдно, — так же тихо отозвался он, выразительно посмотрев наверх. — Проректоры, заведующие кафедрами — всем не спится. И, представляете, камеры совсем не работают, — с лукавой улыбкой указал смотритель на черные прямоугольники мониторов на его столе, укрытые деревянной стойкой от постороннего взгляда.

А вот это уже не я. Кто-то иной позаботился.

— Где они? — собрался я, прикидывая варианты.

— Так ключ ищут… — простовато посмотрел на меня Роман Вениаминович, похлопав ресницами, — от аудитории, где все работы лежат. Всем туда отчего-то нужно. Кто телефон забыл, кто паспорт… и всем — «на секундочку». А я говорю — не было ключа! Вон журнал посмотрите, — тронул он толстенный и наполовину исписанный гроссбух, лежавший на столе справа и открытый там, где закладкой была вставлена ручка. — Не сдавал никто. Ищите, кто из преподавателей был последним. А может, он домой его с собой забрал? Или на кафедру унес и там оставил?

— Как думаете, найдут? — улыбнулся я.

— Этот вот ключ? — появилась в его глазах хитринка, а на стол из его ладони легла длинная железка с рядами зацепов-секреток, — вряд ли…

— Одолжу на пару часов?

— Максим Михайлович, обижаете, — пододвинул он ключ ближе и добавил выражению лица просительный оттенок: — Вы уж не сочтите за труд, но по завершении дел выкиньте его куда-нибудь в темный уголок, чтобы с утра его техничка нашла.

— Может, лучше его в профессорской какой-нибудь оставить? — усомнился я.

— Максим Михайлович, чем проще — тем лучше, я вас уверяю. Вы бы знали, сколько ключей и от каких кабинетов теряется тут каждый месяц… — покачал он головой уже с искренним осуждением. — А ведь уважаемые люди, доктора наук… Словом, удачи вам.

— С ним точно не будет проблем? — на всякий случай легонько кивнул я подбородком назад, где в полумраке кемарил на стульчике молодой охранник — отсюда его было видно отчетливо.

Меня, разумеется, еще днем уверили, что никаких сложностей не ожидается. Оттого (да и по недостатку времени — ведь никак не планировал, что придется сюда вламываться ночью) конкретно на этого человека заготовок не было. Пришлось поверить — цейтнот, форс-мажор, Ника…

— И думать забудьте, — отмахнулся сторож. — Я вас, на всякий случай, как нашего молодого завкафедрой химии в журнал запишу и время проставлю, вы с ним одинаковой комплекции, в темноте тут все равно не видно. Тем более он тут тоже где-то бродит. Да и не будет Слава ничего говорить, Максим Михайлович! А станет, так чая лишу, паршивца!

Из вежливости я кивнул и улыбнулся незамысловатой шутке.

— Как там охранник у дверей? — для порядка поинтересовался я.

Разумеется, сакральную в этот день аудиторию охранял персональный страж. Вернее, должен был.

— Гена ушел, проблема у него дома. Я обещал посмотреть, чтобы никто лишний в кабинет не входил, — веско ответил Роман Вениаминович.

Я, понятное дело, лишним даже близко не считался. В общем, чистая и прямая дорога уже ожидала того, кто приложил немало усилий по ее созданию. Как оно обычно и бывает.

В памяти была схема движения, номер аудитории легко читался на гравировке ключа, а темнота огромного здания не звучала чужими шагами. Дорогу освещали две звездочки, парившие кругами чуть впереди, да отсветы с улицы, ложившиеся на низкий потолок тусклыми размытыми прямоугольниками.

Несмотря на полумрак, воображение достраивало величественную красоту коридоров, подсказывая невидимые глазу детали по памяти утреннего посещения. Дерево и бархат стен с ростовыми портретами, тяжелый алый ковер на мраморе пола и стремительные легкие линии лепнины над головой, придававшие низким и давящим потолкам легкости. Несколько лет назад университет всерьез стали перестраивать и ремонтировать, найдя управу на невероятную тягу студентов к разрушению — банально установив камеры практически повсюду. Злые языки полагают, что сделано это было не только из желания превратить интерьер здания чуть ли не во внутренность храма с самыми натуральными фресками — пусть и с ликами ученых вместо святых, но главным образом из желания знать, о чем могут говорить иные студенты.

По мне, так было в этом нечто среднее — и княжескому роду Воронцовых хотелось покровительствовать чему-то действительно уникальному и прекрасному не только снаружи, но и изнутри. И отдельная служба университета нуждалась в возможности разбирать склоки родовитых и не очень студентов.

Заодно в ходе реконструкции снесли и все общежития, бывшие некогда внутри здания, заменив новыми кабинетами с потолками высотой в два прежних этажа. Жить же приезжим студентам ныне предлагалось где-нибудь еще и за свой счет. Желательно дома, желательно учась в своем княжестве и сюда не приезжая — в общем, характерное столичное гостеприимство.

Коридор с заветным кабинетом оказался на удивление безлюден — видимо, ключ таки искали, но не здесь. На двери висела грозная табличка в виде тетрадного листа бумаги с надписью «Не входить!» синей ручкой. И никаких характерных блоков сигнализации, настроенных на размыкание, никаких датчиков движения и отдельной линзы автономной камеры. Быть может, потому что за дверью находилась обычная потоковая аудитория для проведения лекций и специально охранять ее было незачем.

Я открыл дверь, нащупал в темноте справа от входа выключатель и слитно щелкнул обеими доступными клавишами. Сверху замерцали прямоугольные лампы, освещая довольно большой и уходящий ступенями вверх лекториум. Слева, ближе к окнам, забранным тяжелыми фиолетовыми шторами, располагались кафедра и стол преподавателя. Там же, слева, всю стену закрывали шесть прямоугольников учебных досок с хитрыми механизмами поднятия и опускания. Ну а всю остальную часть помещения занимали ряды парт, амфитеатром поднимаясь вправо и ввысь, с широкими проходами в центре и по краям.

А на столах этих весьма плотно громоздились сотни картонных коробок, доверху — а где и с горкой — забитых работами поступающих… Все результаты за первый день в одном месте — чтобы удобнее было охранять (не удержался от ухмылки) и обрабатывать. Вот последнее — из-за того, что итоговые протоколы будут подписывать только завтра утром. Они, в общем-то, готовы, эти протоколы: закрыв дверь за собой и оставив в замке ключ, я прошел к преподавательскому столу и с интересом посмотрел на стопку заполненных бумаг формата АЗ, где напротив отпечатанных фамилий в таблицах уже вписаны от руки баллы.

Дело в том, что преподаватели, проверявшие труд сотен абитуриентов, завершили работу в десятом-одиннадцатом часу вечера. Протоколы же надо, во-первых, перепечатать в чистовом виде на компьютере. Во-вторых, на финишных протоколах должны быть подписи руководителя университета и представителя попечительского совета. А в это время секретари университета спят. И руководители с попечителями — тоже спят. В общем, все замерло до утра. А ночью вдобавок просыпается некто «в-третьих» и начинает бродить по университету в поисках ключа…

Все же поразительно, как паника, нервы, всеобщие хороводы толп людей вокруг результатов днем превращаются в тишину и одинокого охранника — ночью.

Ну да ладно. Я взялся для начала за результаты, разыскивая и откладывая в сторону листы с оценками Артема и своим одним-единственным баллом, да к тому же основательно Еремеевой подпорченным…

— Так, Архипов Артем. Экономика — сто, ну кто бы сомневался. Математика — девяносто девять. Информатика — восемьдесят два.

Набрал сотовый номер юриста, уточнил, что они пока в дороге, и попросил передать трубку Артему.

— Позор своих родителей, ай-яй-яй! — с осуждением заявил я на его «алло».

— Что не так? — спросили нервно и взволнованно.

— Восемьдесят два балла… — добавил я скорбно.

— К-как восемьдесят два? — спросил он внезапно охрипшим голосом. — По математике? Я так и знал, что надо было через производную…

— По информатике, — добавил я, выдержав трагическую паузу. — Экономика — сто. Математика — девяносто девять.

— Уф… Погоди, почему девяносто девять? — возмутился Артем через секунду.

— Да ты зажрался! — с негодованием завершил я вызов.

Еще и потому, что на руках был собственный результат за первый экзамен. Самойлов Максим — шестьдесят пять. Блин. Убил бы. Но не могу.

Тихая трель звонка — юрист перезванивает.

— Алоу?

— Узнай, почему девяносто девять, — раздался настойчивый голос друга.

— Страдай и мучайся теперь, неуч, — и я нажал отбой.

Так, теперь надо было дорешивать свои задачи. Встал, прогулялся по рядам, нашел укладку с фамилией на букву «С», а там и незавершенную работу. Затем отыскал эталон с тем же вариантом и проверил уже выполненное — без единой ошибки.

— Нормально, — подобрело настроение.

Выставил в телефоне время, которое оставалось мне до завершения экзамена днем, и собрался уже приступить к ответам — все честно, никуда не подглядывая — как от дверей донеслось подозрительное шебуршание.

Для начала — поскребывание в замке, словно отмычкой механизм царапали, и почти сразу — звучное удивление в голос. Это они полоску света под дверью наконец-таки разглядели, не иначе.

— А ну отошли от двери! — рявкнул я строгим голосом.

Шум — как тараканы разбежались.

Но в темноте иные существа весьма храбры, так что не прошло и пары минут, как в дверь требовательно застучали.

— Вы кто и что вы там делаете?!

Я хмуро посмотрел на запущенный таймер, неумолимо отсчитывающий секунды до конца экзамена. Да что за день-то такой!

— Работу охраняю, — ответил я чистую правду, припомнив обещание Артему.

— Вы охранник? — обсудив мой ответ между собой, сделали коллективный вывод кандидаты и доктора наук.

— Допустим.

— Откройте! Это из деканата! — вернулась уверенность в голос говорившего.

И даже немножко — нотки превосходства.

— Пароль? — хмуро уточнил я.

— К-какой пароль? — растерялись там.

— Без пароля — стреляю на поражение, — грозно предупредил.

И пока они обсуждали новую вводную, взял в руки телефон и нашел в интернете звук оружейного затвора.

— Послушайте, ну что за бред…

Я оскорбился и включил найденный звук на максимум громкости.

С учетом эха, созданного аудиторией, вышло весьма убедительно — пара человек за дверью поспешила быстренько попрощаться с коллегами и покинуть их общество. Остальные упорствовали.

— Послушайте, Геннадий… Верно? А хотите, мы вам денег дадим? — прорезался новый голос, более ворчливый и недовольный.

— А хотите, я вам денег дам?.. — простонал я еле слышно и с тоской запустил пальцы в шевелюру.

Как же их прогнать-то? Так, а чего они могут бояться?

— Геннадий, пять тысяч рублей вас устроят? — покровительственно продолжил тот же господин.

Угу, штрафы хотя бы заплачу, которые сегодня Артем наездил по Москве… Хотя нет, не хватит.

— Десять тысяч, Геннадий! — добавили с тихим торжеством, восприняв мое молчание за тягостное раздумье.

Вместо ответа включил звук с телефона на повтор.

— Вы же видите, он сумасшедший!.. — прошипели тихо и отчетливо и поспешили покинуть остальных.

— Геннадий, сорок тысяч! — В этот раз голос звучал куда нервознее и суше.

Да сколько же вас там?!

— Хорошо, я открою дверь! — приняв решение, произнес я громко и отчетливо.

— Замечательно, просто замечательно! Ваши деньги уже вас ждут… — И чуть тише, явно не мне: — Скидываемся, господа, скидываемся…

— Вы не будете против, если я сделаю это на камеру? — добавил я чуть скучающим тоном. — Назову видео «Ночь результатов в МГУ», как вам?

— Н-но зачем, ведь сорок тысяч…

— Так я ее телеканалу потом продам, — доверительным тоном пояснил им.

— Вам столько никто не заплатит, бросьте!

— Точно… Тогда — «Кровавая ночь результатов», — зло рассмеялся я под очередной звук затвора и громко затопал к двери.

Дрогнули даже самые стойкие.

— Вот и отлично, — хмыкнул я, прислушиваясь к поспешному отступлению, а затем — к благостной тишине.

Вернул таймер, вернулся к работе.

В дверь деликатно застучали.

Да что с ними не так…

— Пароль?!

— Геннадий, тысяча извинений, — донесся мягкий и чуть растерянный голос. — Вы меня очень обяжете, если возьмете трубку телефона. Я ее сейчас положу под дверь и легонько толкну к вам. Будьте так добры, уважьте старика, мне не так и просто даются эти наклоны…

— Спасибо, но у меня есть свой.

— Нет-нет! Я не в этом значении. С вами очень хочет поговорить князь Галицкий, он уже на проводе.

Со вздохом поднялся и подошел к двери. Действительно — виднеется часть довольно простой белой кнопочной трубки сотового, и синеватый экранчик отсчитывает пятую минуту вызова.

— Ладно, — буркнул я, поднял телефон и вернулся за стол. — Алло, Яков Савельевич? Узнали? Приятно, честное слово, — потеплел я улыбкой. — Богатым буду? Вот уж пять лет как не жалуюсь, Яков Савельевич. В деньгах ли счастье… Вот решил результаты друга проконтролировать, тот переживает сильно. Вам ли не знать главное правило — не доверять самое важное подчиненным. А бывает ли что-то важнее, чем дружба? Яков Савельевич, как можно — нашей с вами дружбой искренне горжусь. Как-нибудь обязательно заеду — я в столице надолго, дела-дела. Решил вот совместное предприятие с Еремеевыми основать. Совет? От вас — приму, конечно… Яков Савельевич, уверяю — сейчас с ними работать уже можно. Это абсолютно проверенная информация. А у вас сын поступает… Дима, верно? Конечно, не затруднит. Сейчас посмотрим его работу…

И еще минут двадцать на громкой связи с князем, его сыном и супругой (очаровательная женщина по уму и красоте), чтобы разобрать его задания за два экзамена. Кстати говоря, больше восьмидесяти баллов за каждое — да и то из-за каких-то досадных ляпов и ошибок, которые Дима с изумлением (а иногда неверием в собственную оплошность) исправлял тотчас, схватывая задания на слух и тут же выдавая ответ, а я переносил на бумагу истинный уровень его знаний. Ведь для этого и нужны экзамены.

— Волнение, незнакомая обстановка, со всеми бывает, — успокоил я дружное и очень влиятельное семейство. — Сейчас девяносто пять и девяносто три балла.

— Максим Михайлович, вы не представляете, как нас обязали! — с искренним облегчением выдал князь.

В занятную и беспроигрышную игру «поступить своим умом, будучи княжичем» играли многие. Потому как победа в таком деле легонько — чуть-чуть — могла приподнять ранг. Риска же никакого — это только Артем у нас так вляпался.

— Пустое, Яков Савельевич. Я с большой радостью присутствовал при торжестве правды. И, Яков Савельевич, поймите меня правильно — не смогли бы наш разговор и мое тут присутствие остаться в тайне?.. Приятно говорить с понимающим человеком.

Завершил вызов, прошел к двери и вернул телефон таким же образом, как получил.

— А вы не могли бы принять еще один вызов? — с паузой и каким-то сомнением произнесли из-за двери.

— Если абонент титулом ниже графа — нет, — категорично ответил я.

С этими разговорами и суетой и так уже почти полчаса потерял. А мне еще решать и решать — два экзамена впереди, кошмар…

— Вы же не охранник, верно? — чуть замявшись, все же произнес старческий голос. — Не Геннадий?

— Не Геннадий, — признал я.

— Кто вы, юноша?.. Меня зовут Юрий Александрович, я проректор по административным вопросам, — спохватившись, представился он первым. — Признаюсь, мне очень понравился ваш вариант выполнения довольно щекотливой просьбы, с которой ко мне обратились, — завершил он чуть виновато, то ли всерьез демонстрируя, что возня вокруг результатов ему неприятна, то ли делая вид. — Иногда отказать нет никакой возможности…

Я обернулся, словно разыскивая ответ на весьма опасный вопрос. Говорить свое имя тому, кто может быть потенциально страшно зол на срыв собственных планов, не хотелось. На глаза невольно попала коробка, маркированная по первой букве моей фамилии.

— Зовите меня «господин Эс».

— Господин Эс? — повторил он с сомнением, будто прислушиваясь к имени, но затем повторил куда спокойнее: — Господин Эс, быть может, мы сможем поговорить с вами по одну сторону от двери?

— Вы действительно хотите познакомиться со мной так спешно? — вкрадчиво произнес я.

— Я думаю, мы могли бы договориться… — произнес куда более нервный голос.

— Договориться — со мной? — Я погасил свет, тронув выключатели, и аудитория погрузилась во тьму.

Теперь был виден яркий полукруг от фонарика в его руках, пробивавшийся отсветом под дверью.

С рук стекли звездочки, пролетели под створкой. Тишина вздрогнула звоном лопнувшей фонарной лампы, и это крыло здания полностью погрузилось во мрак.

— Пожалуй, что нет… — слегка дрогнул его голос. — Вы правы, наше знакомство преждевременно.

За дверью раздались удаляющиеся шаги — такие, которые хотели бы слышаться степенными и неспешными, но что-то выбивалось из ровного ритма — словно тщательно гасимое желание перейти на бег… А еще — звуки касания ладонью на ходу деревянных панелей и бархата обивки стены, чтобы не упасть в темноте.

Подождав пять минут, включил свет и, обреченно вздохнув, посмотрел на таймер — двадцать минут мне оставили на завершение экзамена. Ужас.

Но уложился за пятнадцать без малого.

— Девяносто два балла, — вздохнул я на результаты, сверившись.

Да, можно было схитрить, но себе врать — последнее дело. С неверными ответами я был не согласен, но для того, чтобы их оспорить, в этом государстве следовало получить высшее образование, защитить кандидатскую диссертацию, стать доктором наук и написать учебник за собственным авторством, а затем сделать так, чтобы по нему стали учить. Слишком большой путь для восьми баллов.

Оставалось внести оценку в промежуточный протокол — а именно взять лист и провести над старой оценкой небольшой медной пластинкой с запечатанными в слое металла камнями. Секунда — и то, что было написано ручкой, исчезло без следа и потертостей, оставив разве что легкий отпечаток контура двух цифр. Но если записать поверх них новые, то уже никак не отличить. Хотя на нижней половине листа оценку правили обычной замазкой — все мы люди, рука могла дрогнуть, и результат был исправлен сотрудником. При наличии вопросов все равно ведь можно поднять работу и удостовериться в правильности отметки, а протокол перепечатают…

— Так, а с математикой и информатикой что делать? — хмуро констатировал я, не найдя ни одного чистого бланка.

Ника даже начать работу не дала…

Но, подумав и прикинув варианты, все же справился и с этой нелегкой задачей и к четвертому часу ночи был абсолютно свободен.

На всякий случай заварил внутренности механизма замка, чтобы исключить неожиданности, а ключ выкинул в темноту под цветочной клумбой.

— Как наши успехи? — отзвонился я юристу.

— Есть сложности, — обтекаемо пояснил он. — Ваше присутствие будет нелишним.

Пришлось ехать.

Высотки в центре города, названные помпезно и с большим значением, несмотря на видимое величие и внешний вид космических кораблей, словно приземлившихся посреди малоэтажной застройки центра, по сути своей являлись настоящим парадоксом. Как и все здания выше определенной отметки, строились они под аристократическим гербом, и в этом не было особой загвоздки — разве что земля под зданиями так и осталась в собственности императорской короны. Так, в общем-то, делать не принято — аристократу строить на чужой земле, это неплохой такой шанс в один момент получить предложение взять свое здание и идти с ним на все четыре стороны.

Но это меркло перед тем, что род Глинских, выстроивших все пять высоток, принялся банально сдавать построенные площади в аренду.

То есть сдавать исконное право на высоту всем, у кого окажется достаточно денег. Для большинства старых семейств это было настолько же дико, как отдать в аренду иные священные права, как ту же кровную месть или свободу от налогов. То, что достигалось потом и кровью поколений предков, теперь можно было купить — и это шокировало не на шутку.

Те же, кто родился без герба над детской кроваткой, приходили от такой высоты в священный восторг, полагая возможность занять хоромы на самом верху — способом сравняться с аристократами. Да что там сравняться, стать выше иных из них — далеко не каждый род мог позволить себе строить здание в столице. Фактически — овеществленное представление высшего успеха в жизни.

Третья сторона этого противоречия между обществом и аристократами — император не давал прямых комментариев. То есть не соглашался с аристократами, что такой позор нужно снести, а Глинских — наказать. Опять же, император не выступал и в их пользу, как-либо защищая. Защита, правда, Глинским и не была нужна — с такими деньгами, которые они гребли, род мог позволить себе нанять сильнейшие отряды одаренных наемников и выйти на уровень средних князей по силе.

Говорят, императору было просто интересно, кто из его подданных забирается на самый верх башни. А там и налоговую декларацию можно поднять — ведь лезут же бездумно, как мотыльки на свет… Также говорят, что иных вознесшихся на вершины, но не запятнавших репутацию слишком грязными деньгами император, присмотревшись, вполне мог одарить гербом… Но это по тем слухам, которым не было ни единого реального подтверждения. То ли Глинские их оплатили, то ли ИСБ…

И где-то там, в центральной башне под названием «Созвездие», должен быть Артем.

— Мне на двадцать восьмой этаж, — обратился я к консьержу у входа.

Машину оставил на парковке перед зданием, а сам прогулялся до парадной.

— Секундочку, — степенно ответил мужчина в форме английского лакея и взялся за трубку домофона.

Я же огляделся вокруг, констатировав, что представление о роскоши, приличествующей аристократической высотке, у дизайнеров, которых наняли Глинские, не имеет ничего общего со спокойной и антикварной реальностью. Хотя, быть может, так и было сформулировано техническое задание — стекло, позолота на пластике, колоннады из гипса поверх железобетонных свай. Ампир и дорого-богато.

— Вас ждут, прошу проследовать к лифту, — указал мужчина с полупоклоном направление ладонью.

— У нас может быть шумно, — нашел я секунду, чтобы предупредить.

— Предыдущие гости поставили в известность, — после чуть нервной паузы сообщил он. — Они были достаточно убедительны, чтобы я об этом не забыл.

— Вот и славно, — проследовал я в железный короб лифта, мягко подхвативший под подошвы и понесший вверх.

Нужный номер апартаментов был сообщен заранее, оттого не было заминки с поиском двери. Да и та оказалась незапертой.

Потянув на себя ручку, зашел в ярко освещенную прихожую, откуда отлично просматривалась скромная кухня, с которой приветственно качнули руками мои сотрудники, не прерывая поздний ночной перекус наспех сделанными бутербродами за белым столом под аляповатого вида хрустальной люстрой. На вид конечно же они были усталыми, но пока успешно отгоняли сонливость кофейными ароматами, шедшими из больших кружек. Что поделать — ненормированный рабочий день. Вот когда дело дойдет до премиальных, вспомнят о нем с теплотой…

Я же проследовал в гостиную, прячущуюся до времени за бежевой межкомнатной дверью. Больше комнат в апартаментах все равно не было — «высоту аристократов» было выгодно нарезать однушками, продавая скорее статус и вид из окна, чем удобную площадь для проживания. Хотя, разумеется, были даже пятикомнатные хоромы, причем гораздо выше этажом, но масштаб нашего мошенника вряд ли потянул бы тамошние космические цены.

Распахнул дверь, вежливо поздоровался с Артемом, сидящим на диване вместе с каким-то мужиком под сорок — сорок пять лет.

Был тот мужчина в одной белой майке и серых семейных трусах, босой — визит явно застал его спящим. Вон и широкая постель возле окна расправлена — хотя белье скорее скинуто на пол, а матрас перекошен, как от рывка. Да и прочие вещи выглядели весьма неопрятно, будучи свалены большей своей частью на ковер. Разве что огромная плазменная панель, закрепленная на стене перед кроватью, этого избежала.

Но Артема, который своей огромной рукой придерживал мужика за плечо и сейчас укоряюще указывал на бумаги, разложенные перед ними на журнальном столике, окружающий бардак нисколько не смущал.

— Пан Янковский, ну как же так, — мягко пенял ему Артем, кивнув мне. — Опять ваша подпись сама на себя не похожа. Мы уже пятый раз перепечатываем договор, ну что вы как ребенок…

— Я из свиты князя Ружинского, — бормотал тот потерянно, глядя перед собой, а рука его с зажатой в пальцах ручкой дрожала. — Я не собираюсь ничего подписывать. Я требую, чтобы вы уведомили князя Ружинского.

— Что-то не так? — спросил я.

— Врет про князя, — категорично произнес Артем. — Врет и сам верит.

— Понятно. — Я присел на диван с другого края от пана из соседней дружественной державы.

Тот сильно вздрогнул, среагировав на голос и ощущение от промявшегося дивана — он меня до этого явно не заметил, да и приветствие не услышал. Эка его Артем перегрузил…

— Я свитский Ружинского, — повернулся он ко мне и произнес слегка истерично: — Как вы смеете меня трогать!

— Знаете, пан, — поймав его взгляд и подождав, пока он сфокусируется на мне, произнес я мягко, — у меня есть танк.

От такого взгляд его немного прояснился — быть может, удивление прорвало закольцованные в голове мысли про свитского.

— Так вот, пан. Там стоит пушка калибра сто двадцать пять миллиметров. И если закрепить напротив нее коровью тушу, а потом выстрелить, то эту горемычную тушу распылит на атомы. Ни единого следа не остается. Ни единого. Представляете?

Тот механически кивнул.

— Давайте подпишем документы и пойдем спать, — заверил я столь же спокойным и доброжелательным голосом.

— Я подпишу, — дернулся он и с испугом отодвинулся к Артему, бросив на него жалобный взгляд, словно в поисках защиты. — Где подписать?

— Работайте. Но если что — я рядом, — одобрил я его энтузиазм и направился на кухню.

Есть хотелось страшно — с утра маковой росинки во рту не было.

— Получилось, Максим Михайлович? — осторожно спросил юрист, наливая воды в протянутый мною стакан.

— Дипломатия — это мое, — довольно кивнул я.

В общем, в гостиной справились, пока я завершал поздний ужин.

Нам достались пакет подписанных и заверенных документов, ключи, кредитные карты и деньги, пану — одежда.

Все вместе, уже договорившись, что нет между нами больше конфликта, спустились вниз на лифте. Вышли из здания, попрощались и направились по своим делам.

Только вот пана Янковского больше не пустили обратно внутрь парадной.

— Подождите, но я здесь живу! — негодовал он в голос, что было слышно и нам.

— Ваш ключ и карту жильца, будьте любезны, — настойчиво спросил охранник.

— Эти забрали, — оглянулся он на нас. — То есть… я хотел сказать, я потерял! Номер пять тысяч двести тридцать! Извольте проверить!

— Одну минуту… Номер только что сдан обратно.

— Я передумал!

— В таком случае будьте любезны оплатить за проживание.

— Я уже заплатил! За месяц!

— Но вы сдали апартаменты в неподобающем виде, который был компенсирован за счет остатка средств по аренде. Пункт договора шесть-двенадцать.

— Это какое-то мошенничество!

— У вас есть еще вопросы, господин?

— И где мне теперь жить?!

— Не могу решать за вас, господин.

Мы с Артемом понимающе переглянулись и, попрощавшись с юристами, направились к «мерседесу».

Длинный день и ночь подходили к концу, хотя просто так его нам завершить не дали.

— У вас будут проблемы с Глинскими, — сочувственно произнес представитель хозяина этой части города, принимая свою долю в виде документов на одну из фирм с солидной суммой на счету.

Условно, пришлось отдать половину всего, что удалось выбить из скользкого и откровенно мерзкого упыря, который до сих пор продолжал бесноваться перед порогом высотки.

— Мы могли бы помочь с их решением, — добавил чиновник со скрытой досадой, заметив в ответ на его предложение откровенное равнодушие на моем лице и столь же яркое проявление чувств у Артема.

Явно на вторую половину от награбленного у грабителя нацелился.

— Глинские — очень сильный род, им очень не понравится, что с одним из их клиентов можно сотворить… Восстановление справедливости без их участия, — тщательно подобрал он слова. — Для репутации рода и бизнеса будет вредно, если они оставят все так, как есть. Мой господин не хотел бы, чтобы пострадали такие достойные люди, как вы.

— Благодарим, но в вашем содействии нет необходимости, — нашел в себе силы на вежливость Артем.

— Я полагаю, вам следует уточнить, что хотел бы ваш господин, — вежливо попенял я чиновнику. — Заодно спросите господина, как она относится к земле под этими высотками. Быть может, она хотела бы построить на ней что-то другое вместо них? Будет шумно, но результат может оправдать временные неудобства. В ином случае давайте вместе наслаждаться красотой этих построек и помнить, что окружающая тишина зависит от каждого из нас.

— Я передам это моему господину, — коротко поклонился он и ушел к своей машине (кстати, чистокровный «роллс-ройс»), прижимая папку с бумагами.

— Я не понял… — после паузы, хмурясь и явно обдумывая, произнес Артем, — почему «она», если «господин»?

— Как фирма называлась, на которую мы часть денег перекинули и отдали?

— «ООО „Роза“».

— Дарите девушкам цветы, — важно поднял я перст ввысь.

Артем фыркнул и повел машину. Понятное дело, никаких Глинских он не боялся просто по происхождению.

Мне же было настолько наплевать на род, который ведет себя нагло и вызывающе, прикрываясь силой охранного сообщества Древичей… что становилось даже неловко, как представишь, что с ними будет, если Древичи внезапно расторгнут контракт. Впрочем, до этого не дойдет — местная хозяйка сама урезонит недовольных аристократов хотя бы из-за участия в этом деле князей Шуйских. Это ж какая радость будет древнему роду подхватить прямой намек на войну и с чистой совестью снести символ попрания их прав и вольницы… А ведь высотки хозяйке нравятся, не захочет она их терять — хотя бы потому, что нет в стране иного места, где так болезненно и демонстративно щелкают по носу представителей древнейших родов.

— У тебя можно будет заночевать? — спросил Артем.

— Конечно.

— Максим… — произнес он уже после того, как мы доехали до моей высотки, но еще не вышли из машины. — Не сочти за наглость и не обижайся. Хочу стребовать с тебя долг, — помрачнел он, явно без особого удовольствия произнося эти слова.

— Говори.

— Так сложилось, что у меня нет под рукой моих людей, — сосредоточенно говорил он, глядя перед собой, — мне тут не на кого опереться, и я благодарен тебе за помощь.

У Артема дома есть все, что и у меня, в общем-то. Только больше, лучше, дороже, сильнее и многочисленнее, с огромным количеством верных людей. Один аэропорт если вспомнить — там же они все лично его были…

Так что эти его слова — не признание слабости, а просто обстоятельства. Сегодня информацию и специалистов ему поставляю я. Но если дома у него все успокоится, то уже у меня появится повод по-доброму завидовать мощи и возможностям княжеского рода. Слишком много у них скопилось за поколения, хоть и не без осечек работает.

— Есть еще одно дело, которое нужно завершить. — Он опустил руку во внутренний карман пиджака и достал сложенные вдвое обычные тетрадные листочки, исписанные знакомым почерком — его, Артема, почерком. — Тут список людей, которые непосредственно виновны и замешаны в преступлении, сотворенном против меня. Все эти квартирные жулики и те, кто за ними.

Я взял протянутые мне листки, повертел, увидев фамилии в том числе и на обороте, и вопросительно посмотрел на друга.

— Я хочу, чтобы они страдали. Чтобы за этим проследили.

— До конца жизни? — приподнял я бровь.

Артем сжал кулаки, но потом выдохнул и ответил расслабленно:

— Пусть будет год. Если кто-то сможет исправиться…

— Пребывая на самом дне? — усомнился я в возможности подобного.

— Если кто-то додумается самостоятельно пойти в полицию и покаяться. Если кто-то уйдет волонтером в туберкулезные диспансеры и хосписы для обреченных. Если кто-то завербуется в охрану границы. Я прощу.

— Хорошо, — забрал я листки себе в карман, — будет сделано.

— Твой долг закрыт, — буднично подытожил Артем.

— Пойдем спать, — ободряюще пригласил я его, указав на вход в здание. — Тебя пустят и проводят в номер. Я машину запаркую позади здания и тоже спать.

— Спокойной ночи.

Оставил машину, вышел в уже посветлевшую у горизонта ночь, потянулся руками вверх. Хрустнули листочки, переданные Артемом, во внутреннем кармане. Равнодушно поправил их и шагнул в сторону здания. Где и замер на полушаге.

Быть может, была тому причиной усталость, выкристаллизовавшая разум до чистоты. А может — холодный ветер, налетевший и пробравший до озноба. Или же хруст той бумажки со списком обреченных людей стал последним звеном в цепочке мыслей, до поры таящихся в подсознании. Слишком часто и искренне мне это повторяли в последние дни.

— Я действительно чудовище… — произнес еле слышно, констатируя факт.

И эта мысль потянула тоской другую — напомнив свое же обещание доказать одной бедовой девушке, что это совсем не так… Доказать неправду?

Требовался совет, но на пустой парковке не было никого. Хотя, наверное, не было никого даже в целом городе, к кому бы я прислушался. А вот дома…

Сопоставил время — у них уже восемь часов, проснулись.

— Алло? Тонь, Катю позови и включи громкую связь… Мне помощь нужна. Пришла? Привет, Кать. В общем… Что там за звуки?

— Тут Брунгильда прибежала на твой голос и хочет зализать телефон, — со смехом ответили мне.

— А еще Машк пришел и ходит кругами, — прыснула Катя. — Так что ты хотел?

— Ну-у… — смутился я от того, что в такой момент улыбаюсь, представив собаку и кота. — В общем, ваш брат — чудовище…

— Конечно, чудовище — только сейчас позвонил! А мы, между прочим, волнуемся!

— Да нет… Я действительно чудовище. Я аморальный человек, готовый на все…

— Ради семьи и друзей, — поддакнули мне одобрительно.

— Разве это нормально? — усомнился я. — Меня тут со слезами обвиняли, что нет…

— Кто тебе там такую чушь рассказывал, а? — разгневанно произнесли в трубку оба сестринских голоса.

— Да вот… Я тут жизнь целому роду испортил, вроде как…

— Так. Ага. А в прошлый раз тебя Паша Зубов в этом обвинил.

— Да это не то! — попытался возмутиться я.

— Помним-помним… — проигнорировали меня. — Они тогда всем родом как раз хотели на виселицу, а ты им все испортил. А ну говори, кто там плакал и что вообще случилось? И знай, что если ты действительно чудовище, то мы тебя вылечим! А если не вылечим, то твой чешуйчатый хвост достанется мне!

— Нет, мне!

— А ну тихо там! Ладно, слушайте… — Вздохнул, посмотрел на алеющий рассвет и понял, что в ближайший час сон мне не светит точно.