Вход в здание предварял уличный пост охраны из двух сотрудников, проверивших наши паспорта и со здоровой подозрительностью отнесшихся к пакетику с монетами в руках Веры.

— Личные сбережения, — обозначил я, оборвав смущенный лепет девушки про сдачу и мороженое.

— Накопила, — понятливо закивали охранники, но тут же посочувствовали: — Вам бы, ребята, в другой день прийти. Облака низкие, ничего сегодня не увидите.

— Может, исправится еще погода, — не стал Артем их разубеждать в цели нашего визита, поглядывая вверх, на темные тучи, принесенные южным ветром и словно забытые над нашими головами.

— Может быть, — вернулось к ним равнодушие.

Потому что позади нас подпирала целая толпа китайских туристов, подошедшая от экскурсионного автобуса. Этим точно не до выбора удачного дня — их вела судьба в лице двух экскурсоводов-переводчиков, у которых строгий график, маршрут и пачка документов на руках. И лучше бы нам быть у лифтов раньше, чем они пройдут охрану.

— Поторапливаемся… — прибавил я шаг.

Позади Артем взял на буксир Веру и охотно заспешил — еще и потому, что часть туристов приняла его за главный экскурсионный экспонат и с характерным китайским «ого!» защелкала объективами в его сторону.

Вера не спорила — она напоминала синий бантик, зацепленный за грузовик.

Внутри башни на наши паспорта взглянули повторно, провели через рамки металлоискателя (Вера снова прозвенела). Она же с радостью расплатилась за наше часовое посещение, избавившись почти от всех монет.

— А у тебя нет пропуска сотрудника? — не остался Артем равнодушен к избыточным тратам.

— Есть. Но нет гарантий, что Игорь не сбежит… — шепнул я ему и направился к туристическому лифту.

Были еще служебные и для персонала, а также отдельный — на верхние уровни, которые оккупировали директораты федеральных каналов, предпочитая тесниться на высоте. Хотя рядом, в пешей доступности, огромные пространства телецентра, да и собственных съемочных павильонов у каждой студии в достатке.

Странная любовь к почетной, но такой гибельной высоте — ведь даже сильнейшим из одаренных не выжить при падении, если случится пожар или другая беда. Стихийные щиты и защитные техники в основе своей привязываются к уровню горизонта, компенсируя кинетику удара за счет жесткой связи с миром. А вот по вертикали это совершенно не работает — разве что ветром себя как-то удержать, но мастерство и Сила для этого требуются нерядовые.

Тем не менее аристократы стремятся вверх, и все остальные повторяют вслед за ними.

В кабине лифта мы оказались единственными пассажирами — видимо, большинство желающих все же вняло предупреждениям охраны и не стало тратить время на созерцание непогоды с высоты.

Артем с интересом присмотрелся к кнопкам, на которых отражались не этажи, а отметки высоты башни, да еще без стабильного интервала меж ними — отчего ряд уровней незаметно выпадал для постороннего взгляда, словно их и не существует. На них можно было добраться только со служебных лифтов — посторонних и случайных туристов там не ждали.

— Нам какой?

Я нажал кнопку «Триста тридцать четыре».

— В ресторан для начала, — озвучил свой выбор и пояснил на недоуменные взгляды: — С пустыми руками в гости ходить неправильно.

Артем к фразе отнесся нейтрально, дернув плечом. Разве что чуть нервно покосился на монитор, который был вмонтирован в стену кабины у потолка и показывал прямую трансляцию из шахты поднимающегося лифта — не иначе чтобы было еще страшнее. В отличие от многих к высоте он относился весьма плохо. Самолеты не любил, жить предпочитал поближе к земле, да и у меня в гостях попросил апартаменты этажом пониже. А тут еще гул и ощущение давления в ушах от подъема на высокой скорости, ограниченное пространство и искусственный свет плафонов — и так почти минуту времени.

Но откровенно ворчать Артем стеснялся — не с Верой же рядом… А та смотрела на тросы и мелькание стыков плит с профессиональным интересом, не отпуская его руку.

Ресторан никого не ждал — поселившаяся за окном непогода распугала всех возможных клиентов. Не было желающих приобрести недешевые блюда и употребить их, глядя на темно-серую хмарь за окном. Даже хитрый механизм, поворачивающий зал вокруг оси башни раз в сорок минут, не спасал — сумрак был за каждым окном, в любом направлении и без малейшего просвета.

Разумеется, всегда нашлись бы романтики, верящие, что мгла вот-вот отступит, но для них были заведения уровнем ниже и изрядно дешевле. Здесь же царили апатия и мысли об упущенной выгоде — даже официант при виде клиентов только обозначил движение к нам, уже мысленно смирившись, что сейчас гости развернутся и уйдут.

Оттого, наверное, реакция на мою просьбу предоставить в аренду их кухню была недоуменной и без традиционного жесткого отказа, встречающего каждого, кто пожелает пройти в святая святых заведения, и — о ужас! — возжелает там хозяйничать (без санкнижки, без инструктажа!). Вместо этого официант вернулся в компании администратора и дежурного шеф-повара. Последний, обведя глазами пустой зал, все же осторожно поинтересовался, что такое могут приготовить уважаемые гости, с чем не справился бы он. Мол, может, нам не стоит утруждать себя?

В дискуссию вступать я не стал и просто обозначил сумму аренды — тут уже администратор заведения сам мягонько подхватил повара за локоток, отводя в сторону, а нам широким жестом указал на вход в помещения кухни.

— Владейте и ни в чем себе не отказывайте!

— Благодарю. — Скинув с себя пиджак, я передал его на руки Артему. Тут же получил чистый халат, чуть ли не бегом вынесенный официантом из кухни.

— Я помогу?.. — робко произнесла Вера, обозначив шаг к двери во внутренние помещения.

Я посмотрел на нее недоуменно и перевел осуждающий взгляд на ее кавалера.

— Ч-что не так? — повернулась она к Артему.

— Вера: вот производство высокотехнологичных пластиков — секретная информация? — Тихонько вздохнув, Артем положил ладонь ей на спину и медленно повел к ближайшему столику.

— Ну да. Но это ведь… — оглянулась она в мою сторону.

— А тут чистая биохимия: температурные режимы, давление, катализаторы и время.

Он, как и многие мужчины, знал, сколько мистики и магии может содержать фраза: «Варить до готовности».

— Да ну ерунда! — фыркнула девушка. — Как готовка может быть секретной?

— Все что угодно может быть секретным. Даже как правильно переходить дорогу, — терпеливо пояснил Артем и обратился к персоналу, деликатно вернувшемуся к стойке: — Можно нам кофе и что-нибудь из десерта?

— Сию секунду!

— И погода за окном ужасная… — проворчала девушка, устраиваясь за столиком.

— Если я что-то понимаю, совсем скоро будет ясно и солнечно! — донесся бодрый голос Артема за мгновение до того, как я плотно прикрыл дверь.

Сверху равномерно горели плафоны, освещая белоснежный кафель стен и дверцы промышленных холодильников, отражаясь от практически безупречного зеркала стеллажей, раковин и посуды из нержавеющей стали.

— Приступим, — ревизовав содержимое шкафов, удовлетворенно вздохнул я и встряхнул ладонями.

Свет медленно просел, восстановившись так же плавно — словно великан на секунду прикрыл глаза. Затем замерцал стремительно, будто крылья бабочки, чтобы через мгновение погаснуть совсем, оставив помещение в полной темноте. В центре которой синими, искрящими от влитой Силы линиями расцвел объемный алхимический конструкт с гранью в полтора метра, выглядящий шестью кубами, вложенными друг в друга и соединенными через вершины.

— Автоматика тут, конечно, ни к черту, — прокряхтел я, налетев в потемках на угол стеллажа. — Интересно, а если так?..

Комнату тут же осветили с десяток звездочек, своим мерцанием отгоняя темноту и разбавляя контрастно-синий оттенок, исходящий от конструкта.

— Вот, гораздо лучше! Как там он готовился-то?.. Ага, давление в сорок атмосфер и отделить белки от желтков…

Кубы конструкта начали медленное вращение — каждый вокруг собственной оси…

Через сорок минут мы вместе сидели в светлой приемной цвета орехового дерева: я, Артем, Вера и кусочек свежего торта, запакованный в пластик, на ее коленях. Торт располагался в рекомом месте в знак великого доверия и в результате очередной попытки Артема меня с Верой примирить. Она, видите ли, испугалась, когда на этаже рубануло электричество, а скатерть стала искрить. Ладно хоть Артем удержал сумасшедшую — синтез шел полным ходом, и так бы вместо торта запросто мог получиться студень. Это ж сколько зря переведенных ингредиентов и моего времени!

Сошлись на том, что Вера несет торт и ни в коем случае не открывает упаковку. Да и, честно говоря, со свободными руками было удобнее — электрическая подстанция только-только перезагрузилась, система охраны приняла мой пропуск (где-то наверху подозрительно синхронно с этим проревела сирена), и у нас было около трех минут, пока не запустятся лифты и Игорь не сбежит.

Вроде как успели, судя по тому, что симпатичная секретарша за столом приемной уже третий раз нервно перекладывала бумажки из стопки в стопку, а затем обратно. Они то формировали башню, то растекались тремя стопками, то обменивались вершинами, словно в головоломке Эдуарда Люка .

За ее спиной сиял светлый день во всем его теплом августовском великолепии — с синим небом и ярким солнцем, слегка прикрытым перистыми облаками. Хмурые тучи оставили Останкино в покое, к несказанной радости туристов и рестораторов (которые по такому поводу не сильно ворчали на сбой в сети, тем более что прямо нас обвинить не получалось).

— Так, говорите, не придет? — переспросил я секретаря.

Нас уже успели заверить, что Игоря Александровича Долгорукого сегодня не предвидится.

— Нет! — подтвердила она.

— Ну, мы подождем, — улыбнулся я.

— Так ведь не придет… — робко уточнила девушка.

— А вдруг? — с обаятельной улыбкой развел я руками.

— Понимаете, у нас ремонт, — вдохновленно произнесла она, спрятав чуть подрагивающие руки под столом. — Полная замена мебели! Поэтому Игоря Александровича сегодня никак не может тут быть!

— Вот как… — погрустнел я.

— Да! — отчего-то расцвела она улыбкой. — Вот как раз грузчики пришли, старую мебель забирать, — приподнялась она из-за стола и стремительно вышагнула навстречу трем кряжистым молодцам в спецодежде, зашедшим в помещение. — Ребята, вам сюда!

— Так, может, мы подсобим? — произнес Артем, поведя плечом.

— Нет-нет-нет! Что вы! Вы же гости! — заверила нас секретарь и лично проводила грузчиков до двери, плотно прикрыв за ними створку. — Вот, ремонт в полном разгаре, — вздохнула она полной грудью. — Давайте я вас запишу на другой день?

— Мы подождем, — так же невозмутимо ответил я и откинулся на спинку кресла.

— Но…

— Вы ведь знаете, чей это кабинет?

— Да…

— Или кресло подо мной вы тоже решили поменять?

— Нет-нет! Ожидайте конечно же! Просто я хотела как лучше… — засеменила она обратно на свое место и с деловым видом взяла в руки бумаги.

— Вы их переверните лучше, — посоветовал я.

Девушка побледнела, затем порозовела, но продолжала читать перевернутый вниз головой текст.

Тем временем вновь открылась дверь кабинета — первым вышел грузчик, удерживая в руках по два сложенных друг на друга стула. За ним, с изрядными сложностями и тихими матерками, выглянули еще двое, вытаскивая из помещения массивный шкаф, зафиксированный по периметру скотчем — чтобы дверцы не повредить.

— Вы бы его разобрали для удобства… — с осуждением произнес я.

Грузчики замерли, словно вокруг ночь, а я участковый. Затем медленно и уверенно пошли дальше — уже беззвучно и с невозмутимым видом.

— Он же в лифт не пролезет! — с интересом оценил я габариты.

— А мы его п-по лестнице п-понесем… — просипел с надрывом идущий позади.

— Так сто этажей!

— А нам за каждый платят… — поравнялись они с нами.

— Стоять, — негромко, но выразительно произнес я. — Шкаф — поставить.

— А… — Поставив шкаф, они смущенно потоптались на месте, оглядываясь на секретаря.

— За дверь, оба, — встал я с кресла.

Грузчики молча вышли.

Я же подошел к шкафу и одним движением снял завязку из скотча с ручек. Затем мягко потянул дверцу на себя и заглянул внутрь.

— Игорь, да ты похудел! — обрадованно посмотрел я на смущенное бледно-розовое лицо друга, поправлявшего длинные волосы и выбившийся из-под клетчатого жакета ворот рубашки.

Мимо с видом ледяного спокойствия проследовала на выход секретарь. Потому что нет ничего хуже для карьеры, чем видеть непосредственного босса в глупом виде.

— О, Максим! А я тут, знаешь ли… — лихорадочно обвел взглядом Игорь невеликое пространство шкафа.

— Сидишь? — подсказал я.

— Ага! — кивнул он и робко улыбнулся.

— Так ты поудобнее присаживайся, — подавая пример, я потянул из-за спины свое кресло и пододвинул ближе.

Игорь аккуратно поставил ноги на пол и украдкой посмотрел в сторону двери.

— Сидеть! — положил я ему руку на плечо.

Рядом, проскрипев креслом, разместился Артем — на всякий случай перекрывая путь для побега.

— Добрый день, — вежливо поздоровался он.

Но Игорь отчего-то испуганно отшатнулся.

— Я знал, что этот день когда-нибудь настанет, — потерянно прошептал Долгорукий, переведя взгляд на меня.

— Виноват, давно надо было к тебе заехать, — улыбнулся я. — За пять лет не нашел время тебя увидеть лично. Ты уж извини, пожалуйста.

— «И-извини»?.. — из-под маски его отчаяния пробилось удивление.

— Плохой из меня друг, — виновато отвел я взгляд. — Одни подарки и открытки на день рождения, и то через третьи руки, а сам так и не выбрался к тебе ни разу. Хотел — честно, хотел! Только тебя всякий раз не было на месте, когда я мимо проезжал. Но и пост у тебя немаленький, все в трудах, заботах.

— Ну да… — пришел его черед отводить взгляд.

— Вот и у меня хлопот немало, — вздохнул я. — Тем не менее моей вины это не отменяет.

— Да ладно, что ты!.. — горячо и сбивчиво начал было Игорь, но я его прервал.

— Но, пожалуй, я знаю, чем можно загладить вину! — с торжеством, в котором чувствовалось то приятное лукавство, когда точно знаешь, что подарок придется по вкусу, произнес я. — Вера, торт! Вера?.. Вера!.. Артем! — возмутился уже я, поворачиваясь к другу.

Пусть объяснит ей, что не следует портить момент какой-то обидой! Только Артем тоже был временно недоступен для коммуникации — он ошарашенно смотрел назад.

Я тоже повернулся и тоже замер на несколько секунд, пытаясь осмыслить увиденное.

Над раскрытой и пустой пластиковой коробкой из-под торта замерла с маской ужаса на лице Вера, глядя на собственные ладони, запятнанные шоколадными следами немыслимого преступления. Крошки были на ее подбородке, крошки лежали на синей ткани ее юбки, и ни один адвокат мира, даже самый гениальный, не взялся бы оправдать ее перед лицом неопровержимых улик.

— Вера… ты зачем съела торт?.. — ошарашенно произнес Артем.

— Я… я… — залопотала она, переводя взгляд то на него, то на свои ладони. — Я не знаю, как так получилось… — перешла она на едва слышный шепот.

На ее лице были такое отчаяние, такая буря эмоций, что сложно описать словами. Словно у матери, считавшей себя образцовой и идеальной, после первой порки сына. Будто у молодого и отчаянно верящего в свой коллектив директора после первого увольнения сотрудника. Как у резидента, с треском провалившегося на какой-то ерунде…

— Вера, ты трогала крышку? — сильно зажмурившись, спросил Артем вновь.

— Я с-случайно, я хотела просто аромат…

— Ой, бли-ин… — как от зубной боли прошипел он, вцепившись ладонями в виски. — Максим, это ведь тот самый торт, да?

— Тот самый торт?.. — эхом взволнованно прошептал Игорь.

— Тот самый, — скорбным голосом подтвердил я.

— Прямо вот тот самый? — переспросил он, с тоской разглядывая крошки на платье девушки.

— Даже лучше, — присел я рядом с ним в шкаф, — он был свежий… ему не было и часа…

— Расскажи, каким он был?! — схватил он меня за руку и с отчаянием посмотрел в глаза.

— Само совершенство… — падали слова в абсолютной тишине. — В нем были свежесть послегрозовой весны и тепло южного ветра; энергия ветра, наполняющего паруса, и спокойствие лепестка на тихой воде…

— Р-ребята?..

— Тш-ш!.. — прошипел на Веру Артем, глянув совсем недобро.

— Сотни миллионов вольт напряжения — ради одного кусочка…

— Это один из самых печальных дней в моей жизни.

— Теперь представляешь, как было тяжело Нике Еремеевой, когда ты принес ей только часть торта? — спросил я, не меняя тона.

— Да, но у нее была хотя бы часть…

— Она ее не съела. Выбросила.

— Выбросила?! Она что, сумасшедшая? — возмутился Игорь.

— Как видишь, в этом поколении они все не очень умные, — похлопал я его по плечу. — А если это массовое явление, стоит ли из-за этого переживать?

— Значит, ты на меня не сердишься? — спросил он смущенно.

— Давно простил, — хмыкнул я, одновременно примеряя рост Веры и габариты шкафа. — Можно я одолжу у тебя половину шкафа и одну створку?

— Бери хоть весь.

— Весь не надо. Вторая сейчас все равно где-то в застенках…

— Максим, не надо! — встревоженно попросил Артем. — Она не знала, что делала. Вернее, знала… но не осознавала последствия!

— Ладно, — призвал я все свое долготерпение.

Мы же вроде как пришли ей карьеру делать.

— Игорь, вот эту девушку надо…

— Закопать?

— …трудоустроить, — при всем желании согласиться нашел я силы на иной ответ. — Нет, не на каторгу. Ведущей прогноза погоды. Прежнюю — в отпуск. Считай это наказанием за твое поведение с Еремеевой. Теперь ты каждый день будешь видеть человека, который съел твой торт. Как только простишь ее — уволишь.

— Значит, пожизненный контракт… — пробормотал Игорь. — Нина! Так… сейчас секретаря вызову, — и посмотрел по сторонам, словно в поисках телефона или кнопки.

А вокруг были только шкаф и какие-то ткани, пледы в нем. Хм…

— За дверь выйди, она, наверное, там.

— Ах да, вы проходите в мой кабинет, пожалуйста! — поднялся он с места и суетливо принялся выражать гостеприимство.

Вера продолжала сидеть в прострации — пришлось выводить ее из этого состояния традиционными методами.

— Ай! — тронула она волосы, за пряди которых я дернул.

— Секретарь подойдет, составит бумаги. Подпишешь, пройдешь с ней в павильоны, отснимешь пилотный выпуск. Все понятно?

— Я с тобой пойду, — хмуро сказал ей Артем. — Дождись меня.

— Хорошо… Я правда… Извините! — уперлась она взглядом в пол.

Оглядев парочку, осуждающе покачал головой и проследовал в кабинет Игоря. Тот, правда, по-прежнему искал секретаря где-то по коридорам… Будем верить, что она не решила спешно покинуть страну и Игорь ее найдет.

— Сложно винить человека в том, перед чем он не может устоять, — выработал-таки Артем свою позицию, зайдя следом и прикрыв дверь.

— Всего-то дел — не открывать герметичную крышку… — пожал я плечами, оглядываясь вокруг.

В довольно просторном — для размеров башни — помещении устроился друг. Большую часть занимали три круглых стола, занятых папками с проектами. На дальней стене тихо бормотал эфир телеканала в широкой рамке плазменного телевизора. Панорамные окна, вид из которых должен тут быть просто роскошным, отчего-то полностью скрывали полупрозрачные шторы, позволяя дневному свету наполнять кабинет, но основным источником освещения были плафоны дневного света на низком потолке. И над всем этим рабочим благолепием плыл едкий и неприятный запах табака.

— Это любопытство! Тебе ли не знать.

— Это гордыня, — не согласился я. — Желание убедиться, что у нее получилось бы лучше.

— Уверен, ничего общего, — продолжал упорствовать Артем.

— В музей сегодня не идем?

— Вере нужна поддержка. Стресс, незнакомые люди. Ее могут обидеть.

— Она кусок торта съела за двадцать секунд. Да за минуту она кому хочешь руку отгрызет!

— Закрыли тему, — знакомо насупился Артем.

Оставалось только рукой махнуть — ничего он слушать не станет. Что сейчас, что тремя годами раньше, когда я его час убеждал, что делать мангал из газового баллона — плохая идея, а он не верил и ходил потом в вязаной шапочке на лысую голову.

— Так, договор уже оформляется, — зашел в кабинет Игорь и быстрым шагом направился к центральному столу, за которым мы сидели. — Прошу простить, запамятовал: я представлен вашему товарищу? — произнес он, присев на свое кресло и переждав легкую одышку.

— Это Артем Шуйский, ты его, наверное, помнишь.

— О, я вас не признал! — честно постарался Игорь отыскать в нем знакомые черты. — В прошлый раз вы были…

Сложно охарактеризовать вежливыми словами преображение скромного худенького мальчишки в то, что сидело на соседнем стуле. Но Игорь справился.

— …со скрипкой! — выдохнул он и улыбнулся располагающе.

— Вы тоже изменились, — вежливо кивнул Артем. — В лучшую сторону, бесспорно.

Раньше Игорь был склонен к полноте, сейчас же куда больше походил на старших представителей его династии — высоких, стройных и поджарых. Только вот длинные волосы до плеч выходили из идеального образа, запечатленного на портретах и черно-белых фотографиях его династии. К слову, ни одного фото семьи в кабинете не было.

— Соблюдаю режим. Сладкое вообще не ем, — категорично произнес Долгорукий, — уже пять лет как, — и виновато посмотрел на меня. — С того самого дня. Ни кусочка не лезет.

— Курить тоже бросишь.

— Нервная работа, — повел он руками, указывая на горы бумаг на столах. — Стресс…

— Спортом займись.

— Да куда там!.. — еще раз с возмущением оглядел он пространство, намекая на отсутствие времени.

— Проблемы с мотивацией, — понимающе закивал я.

— При чем тут это?

— Через год вместе с Артемом побежите пять километров.

— Это все избыточно! Отвлекать уважаемого Артема…

— У тебя будет фора в три километра.

— Неравные условия опять же…

— Если он тебя догонит, то съест.

Игорь тут же демонстративно вынул пачку сигарет из кармана брюк и сдвинул по столу к нам.

— Завязал, — емко произнес он, с опаской косясь на Шуйского.

Артем же медленно повернул ко мне голову, тяжело вздохнул и вновь посмотрел перед собой. Ничего-ничего, он мне за Веру еще десяток таких забегов должен.

Ишь чего — если Ника что делает, то на мне долг, а когда его… недоразумение мне тут диверсию на ровном месте устраивает, то он еще и хмурится!

Тем более что Игорь через полгода точно будет на уровне третьего мужского разряда по бегу. Желание жить мотивирует!

— С родителями у тебя как? — Не вовремя вспомненная Ника навела на мысль, что хорошо бы и сейчас сделать пару шагов для улучшения положения ее семьи.

— Да никак, — спокойно и с тщательно скрываемой гордостью произнес Игорь. — Зовут на приемы, я не хожу.

На секундочку — пять лет назад его отправили в изгнание. Фактически чуть ли не отреклись, запретив появляться на пороге дома. Уж больно злы были родственники на бестолкового потомка, у которого, кроме доброго сердца, и не было выдающихся качеств. А такое не особо ценится в мире Силы.

За два года управления телеканалом, который из рук Долгоруких перешел в мои, отношение к непутевому сыну и внуку изменилось кардинально. Кроме деловой хватки, им проявленной, теперь у родича оказался неслабый инструмент влияния и власти, который род хотел вернуть себе — пусть и не владея лично, но транслируя через него собственный взгляд на события.

Изгнание сняли, повинились, пригласили влиться обратно в дружную семью. Игорь послал их ко всем чертям и выполнять их «мелкие просьбы на телевидении» отказался, отчего его зауважали еще сильнее — злопамятность и сила воли как раз таки ценятся особо… Но кровь все равно дает себя знать — все же не разругались окончательно и отношения поддерживают, пусть и натянутые, осторожные и ныне крайне уважительные друг к другу.

— Сходил бы? — не настаивая, поинтересовался я.

— Да ну… Отец меня женить хочет, — пожаловался Игорь. — Там не приемы, а смотрины.

— Так женись.

— Чего? — посмотрел он столь же подозрительно, как Машк, которому подсовывают в миску таблетку.

— А я тебе торт испеку на свадьбу. Тот самый.

— Максим, это подло, — пожаловался он, нервно барабаня пальцами по столешнице.

Как тот же Машк, только хвостом, когда таблетка перемещается в аппетитный кусочек мяса.

— Предложение действует только сегодня.

— Но за что?! — воскликнул он со взглядом мученика.

— Кто-то же должен в этом кабинете принимать решения!

— Я принимаю!

— Так принимай, — развел я руками. — Я же не заставляю. Но либо сладко и по твоему выбору, либо горько, через скандал с родней и на той, на которую они укажут.

— А торт большой? — вновь затарабанил он пальцами.

— Большой, — вздохнул я, прибегая к уступке, работающей в том числе на котов.

— Ладно… — вздохнул он.

Все это время я игнорировал ошарашенный взгляд Артема.

— Так, а теперь бери бумагу и ручку… Да не торт ты рисуй!

— А как же… — захлопал он глазами, словно обманутый в лучших чувствах.

— Торт потом нарисуешь и пришлешь почтой. Сейчас другое записывай. Надо сделать ролик… у нас же есть оптимистичный блок в конце новостей про рекордные надои или что-то такое? Вот туда про Еремеевых что-нибудь надо отснять и вставить. Они что-то там за рубеж поставляют, двигатели или вроде того. Как обычно: отечественное — самое лучшее, поэтому берут даже тамошние. Справишься?

— Да легко, — поморщился он, как от ерунды.

— Спасибо. А мы пойдем.

Нас проводили до дверей, предлагая заходить в любое время. Артем подхватил с кресла Веру, уже отошедшую от стресса и что-то восторженно вещающую про гонорар и первые съемки. На меня она старалась не смотреть, да и я не нуждался в ее внимании.

Дождавшись, когда они выйдут из кабинета, повернулся к секретарю и вежливо попросил у нее конверт. Заполнил его убористым почерком, выводя в получателях адрес лаборатории, а в отправителях — абонентский ящик, арендованный наряду с еще десятком в разных уголках Москвы. Выудил небольшой клок волос, принадлежащих Вере, и бережно поместил в конверт.

— Где исходящая почта?

— Вот тут, — указала она пластиковую конструкцию на краю стола. — Но я могла бы лично…

— Обычным порядком, вместе с остальными конвертами, — отрицательно повел я головой. — И я сегодня ничего не отправлял, вам понятно?

— Абсолютно. — Компенсируя провал в собственном поведении, секретарь излучала суровый профессионализм (то есть отсутствие любопытства и готовность забывать все по команде).

Скоро узнаем, кто это такой у нас к медведю прицепился и не отстает.

— Случилось чего? — Артем стоял возле лифта в одиночестве. — Вера уже вниз спустилась.

— Мелочь одну чуть не позабыл, — отмахнулся я, прикрывая дверь за собой.

Но перед тем как она закрылась, отсекая все звуки, до ушей еще успел долететь приглушенный отзвук мечтательной фразы Игоря:

— Ниночка, соедини меня с отцом…

Артем, разумеется, ее услышал тоже.

— Зачем ты его женить решил?

— Мне, может, интересно, каково это — семейная жизнь в близком приближении, на примере друга. Скажи спасибо, что сегодня это Игорь.

— А если серьезно? — не повелся Артем, подходя к лифту.

— У него в шкафу плед и постельное белье. Он спит на работе, это неправильно.

Все же Игорь действительно мне друг.

— Максим, я серьезно!

Даже растерялся на мгновение — посмотрел, а Артем стоит, насупившись, и явно ждет другого ответа.

Подумал, что он хочет услышать, и произнес с весомой обстоятельностью:

— Примирение Игоря с семьей позволит непосредственно влиять на Долгоруких. Также открывает варианты на воздействие через его будущую супругу. Абы кого ему не отдадут, он теперь в фаворе.

— Вот теперь — верю, — с довольным видом кивнул он. — А то вечно ты темнишь.

— Хм… — выдал я неопределенный звук, не желая спорить.

Артем шагнул в кабину лифта, и я проследовал за ним.

— И вот что, Максим. Насчет социального статуса… — произнес он, стоило створкам сомкнуться.

— Да?

— Про Веру ты все верно подсказал. Тут я не разбираюсь, не приходилось как-то. Но насчет Еремеевой могу подсказать.

— Слушаю.

— То, что ты для них сейчас делаешь, — эти ролики…

— Не только, — поспешил я уточнить. — Еще финансы на новые проекты. На бал и прием их пригласят, я почти договорился. Плюс попрошу кого-нибудь заключить с ними сделку на высшем уровне. Есть такие планы.

— Вот, — кивнул своим мыслям Артем. — Я примерно так и представлял. Так вот, это не сработает.

— Почему? — удивился я.

— Потому что это твои связи, твои деньги и твои друзья. Не их собственные, — качнул Артем головой. — Все они работают с тобой и делают одолжение тебе, а не Еремеевым. Я в этом разбираюсь.

— Но финансы и проекты…

— Тут все работает наоборот. Если бы у них были связи и знакомства, если бы их приглашали на приемы как род, а не по твоей просьбе, с финансами тоже никаких проблем не возникло бы. Деньги же и сделки сами по себе не дают положения в обществе.

Циферблат лифта мерно отсчитывал метры до отметки первого этажа. А в душе была некая растерянность.

— Так что тогда делать? — попросил я совета.

— Надо, чтобы с ними поделились статусом. Как это делается — сам понимаешь.

Мы вышли из лифта, а затем и из здания.

Я посмотрел на спину Артема, спешащего к девушке в синем возле микроавтобуса телеканала. Сам же повернул к своей машине, дожидавшейся чуть дальше общей проходной, неспешно вышагивая и обдумывая предложенные Артемом варианты. Не высказанные прямо, но вполне понятные без лишних слов.

Статус такого уровня можно либо отнять, либо присоединиться к чужому. Третьего не дано.

Чтобы отложить эти мысли, решил-таки позвонить сестрам. Есть такой период у информации, находящейся у них на хранении, когда уже проходит предвкушение легкого садизма, с которым истина будет цедиться по каплям в обмен на мольбы и просьбы. Но еще не дошло до той грани, когда долгое ожидание пережигает желание говорить вообще, перерастая в глухую обиду — мол, они старались, а я совершенно равнодушен к их помощи.

Этот период славен тем, что информацию вываливают скопом, потоком слов прорывая плотину формальностей и стандартной структуры разговора. В общем, когда их распирает, и никто не может остановить, пока лавина данных не накроет абонента с головой.

Сев в машину, я набрал номер и предусмотрительно отвел трубку подальше от уха.

— Короче, она тебя любила! — рявкнули в динамик через мгновение вместо гудка.

— Чего?.. За что?

— Сами не знаем! — язвительно ответили мне.

— Нет, за что — понятно. Но мне ж тогда было тринадцать, а она вообще в одиннадцатом классе!

— Любовь зла — полюбишь и…

— Неверная поговорка! — осадил я их рявком.

— Любви все возрасты покорны?

— Сойдет. Ну так любила, теперь ненавидит. Что с того?

— А с того, что талант Целителя зависит от любви, — с придыханием ответили мне. — Как у аристократов — от чести, а у тебя — от любопытства.

— Так… — почувствовал я неприятное ощущение в животе. — То есть эта ее ненависть…

— Целители лечат любовью, — перебили меня. — Но каждого больного придурка любить не заставишь! Поэтому Целитель обычно любит маму с папой, а их образ переносит на пациента, тем самым открывая возможность к их излечению. Но, как пишут на форумах, любовь к родителям не такая сильная, как… Ну, как другая любовь. Однако есть проблема, когда любящий Целитель приходит к дому возлюбленного и видит его с другой.

— Да я же знать не знал… — растерялся я.

— А когда Целитель вдобавок узнает, что ее любимый разрушил все счастье ее рода… — сурово произносили сестры.

— Да подождите вы…

— …уничтожил все, чем Целитель дорожил. Все, к чему он стремился…

— Тонь, Кать…

— …тогда дар ломается, — сухо ответили мне. — Целитель больше не может лечить. Ему некого любить.

— То есть это конец для Ники? — ответил я почему-то непослушными губами, пересохшим голосом.

— Нет, это ты — балбес! — сердито проворчали мне. — Мог бы сам уточнить, первая страница поиска!

— У меня первая страница поиска в восьмой класс пошла… — проворчал я, чувствуя, как отпускает напряжение.

— Что бы ты без нас делал! В общем, это обратимо.

— Мне ее в себя опять влюбить, что ли? — с подозрением уточнил я.

— Нет, просто показать ей, что ты обычный человек, — словно бы даже вздохнув от огорчения, произнесла Тоня. — Надо убрать ненависть, всего лишь. Тогда она сможет целить любовью к родителям, а там, глядишь, снова себе кого-нибудь найдет, полюбит.

— Хорошо, — уже с облегчением выдохнул я. — Сделаем, не проблема.

— Не-не-не! — затараторили они.

— Чего опять? — посмотрел я на телефон.

— Мы тут подумали и решили, что тебе не надо делать вообще ничего! Совсем-совсем! Ненавидеть только на расстоянии легко, а тут примелькаешься рядом — само пройдет! Увидит, что у тебя две ноги, две руки и нет рогов с хвостом — и нормально!

— Ничего не делать? — с сомнением уточнил я.

— Точно! Ты же ничего ей не делал пока?

— Ну… в принципе, ничего…

— А ты нам точно все рассказал? — вкрадчиво уточнили в трубку.

— Практически.

— И где сейчас Ника?

— В Москве, — бодро ответил я. — Не могу сказать, где точно, сами понимаете. Я за ней не слежу.

— Это правильно, — одобрили сестры. — С ней точно все в порядке?

— Уверен. Охрана шикарная, собеседники умные, понимающие, кормят три раза в день, — оборвал я себя, поняв, что заговариваюсь.

— Ты ее… посадил? — с каким-то удивленным негодованием спросила Катя.

— Но ее скоро отпустят, там никаких доказательств! Слушайте, у меня впереди еще четыре экзамена, а она ведет себя просто ужасно! Да, я понимаю, что пришло время добрых дел, но давайте оно наступит через три дня, а?

— Ты ее посадил… — ошарашенно пробормотала Тоня.

— Но ничего ж не потеряно, так ведь? Вон хвоста у меня не появилось, рогов тоже…

— Ты даже ничего не делать не умеешь нормально! — возмутились они.

— Слушайте, но это же было до вашего мудрого руководства!

— Ну… ладно, — неохотно приняли девчонки. — В общем, теперь ничего не делать не получится. Поздно! Вези ее к нам домой.

— Это еще зачем? — нахмурился я.

— Пусть увидит, какие есть у тебя замечательные мы, папа, Брунгильда, Машк, — вздохнули в трубку. — Только очень тебя просим — она сама должна прилететь. Не с мешком на голове, не под наркозом и осознавая, куда едет!

— Вам же понравилась та музыкальная группа… — проворчал я.

— Максим!

— Ладно, — согласился я. — Но все маневры — только через три дня!

— Ну уж три дня она переживет, — махнули на меня рукой.

— Три дня — это полная ерунда, — согласился я, с удовлетворением нажимая отбой.

Интересно, за это время можно успеть развязать и окончить войну? И будет ли достаточно обаяния кота с собакой, чтобы она меня за это простила?

Вновь прозвенел телефон.

— Алеу?

— Даже не думай! — рявкнули сестры.

И вновь гудки.

Я с подозрением посмотрел на трубку, а затем перевел взгляд на центральное зеркало машины, встретившись взглядом с водителем.

— Я же сейчас вслух ничего не говорил?

— Нет, господин.

— Сестры, — буркнул я недовольно, откинув телефон на кресло в сторону. — Ни танк угнать, ни войну начать нормально. Скорей бы уже замуж выдать…