У старых домов есть свои секреты — будь то золотая монета, уложенная некогда под первый кирпич фундамента, или гнилые стропила, стыдливо прячущиеся под ворохом тряпья на чердаке. От жутких до нелепых, от безобидных до зловещих — тайны копятся из года в год, заезжая вместе с каждыми новыми жильцами, множась от их страстей и страхов, и частенько переживая своих владельцев. Пройдут годы, и спрятанный некогда клад вызовет только слабое удивление по поводу выцветших купюр безвозвратно ушедшей эпохи, а каллиграфический почерк на пожелтевших страницах дневника не удостоится и малейшего внимания перед тем, как отправиться в мешок к остальному хламу, предназначенному на выброс. Не всякая тайна интересна потомкам.
Основательное строение в два этажа, окруженное яблоневым садом, тоже хранило свои секреты. Были они, к слову, также весьма разными. Например, за прикрытой массивным шкафом потертой половицей на кухне скрывалась мышиная норка, в которой уже пять лет никто не обитал. Тем не менее норка действующая, проходимая, в теплом, идеальном для проживания хвостатой братии месте. И кот, проживающий в этом доме, прекрасно о ней знает, но, как опытный снайпер, старательно игнорирует лежку возможного противника — наоборот, он делает все возможное, чтобы непримиримый противник воспользовался именно ею. А там — раз, и декоративная панель в коридоре, что на другой стороне стены, внезапно окажется легко поддетой когтистой лапой…
А вот в подвале дома лежит длинная кость, присыпанная землей, и иногда отсвет луны, заглядывающий отражением сквозь вентиляционную отдушину, выбеливает ее до жутковатого контраста… И только горестное поскуливание Брунгильды, некогда еще щенком спрятавшей вкусную косточку в тайник, а теперь неспособную пробраться через отдушину к лакомству, сопровождает сокровенное.
Разумеется, имелись тайны и гораздо более масштабные — золото по сундукам, динамит в ящиках без маркировки, морской якорь, оббитый бархатом гроб, осиновый кол, туристический справочник Бухареста, недостроенный космический корабль, скелет мамонта, огромная пещера с табличкой «Метро, станция „Дом“», резервный холодильник с мороженым и большая карта мира, выкрашенная в один цвет.
Но самым грандиозным секретом все равно являлся подземный ход, соединяющий подвал дома через длинный и сухой тоннель с общеобразовательной школой. Ход, впрочем, как и остальные тайности дома, появился не так и давно — всего четыре года назад он был достроен официально и нанесен на карты города под видом газовой магистрали высокого давления, которую ни один вменяемый строитель и лопатой не тронет.
Однако и у данной секретной постройки был один нюанс, а именно: ход, шедший под землей, выводил на поверхность еще и в саду; над этим местом располагался домик на дереве, некогда прозванный штабом. И этот нюанс появился уже после того, как главные строители покинули объект.
С тех пор штаб куда сильнее походил на свое прозвание — он основательно расширился по площади, обрел независимый свайный фундамент, экранированные стены и отдельный кабель интернета. Да и дерево, на котором был некогда основан домик, тоже подверглось немалой селекционной работе — неведомо каким образом была расширена крона, усилены и без того мощные ветви, поддерживающие строение, а плотность окружающего кустарника и иных деревцев, высаженных дополнительно, полностью скрывала от постороннего взгляда сам факт существования постройки.
Из старого интерьера в штабе осталось, пожалуй, только маленькое окошко под потолком, но сегодня, как и во многие другие ночи, оно было плотно прикрыто, не позволяя электрическому освещению выбраться на улицу. Те, кто бдел в штабе в этот темный час, совершенно не желали выдать себя случайным огоньком, пробившимся сквозь желтые листья.
— Не придет, — констатировала Тоня, напряженно щелкая указателем мышки по переключателю между камерами видеонаблюдения.
Три монитора перед ней отражали внешние подступы к территории сада, забирая солидное пространство вне частных владений, в том числе дорогу и пешеходные тропки. Изображение было окрашено в зеленоватые оттенки подсветки ночного видения, но тем не менее оставалось достаточно четким и контрастным на всем обозримом пространстве.
Собственно, в переключениях между видами не было особого смысла — если кто-то бы пришел, система сама выдала бы картинку на главный, центральный экран. Интеллектуальная машина самостоятельно собирала информацию, реагируя на сигнализацию датчиков движения, объемных сенсоров, тепловых анализаторов и даже сейсмографа, сопровождающих визуальный ряд непрерывным потоком данных.
Никогда не знаешь, когда случайно остановившаяся вдалеке машина или прошедший пешеход окажутся вовсе не случайными — поэтому умный компьютер тщательно запоминал лица прохожих, марки и номера машин, сравнивая и акцентируя внимание на подозрительной активности в своих ежедневных и еженедельных отчетах, шедших электронной почтой отцу семейства и тем, кто знал пароль на бумажке под клавиатурой.
Словом, у отдельно взятой девушки не было и шанса незамеченной прорваться на территорию.
— Придет-придет, — сосредоточенно прокликивала Катя свой набор видов с камер.
Ну, не придет, так хотя бы проявит нужную активность — для спора этого будет достаточно.
Перед Катей была аналогичная видеосистема, а само рабочее место находилось за спиной у сестры, у противоположной стены.
В иных случаях два комплекта по три монитора выступали идеальным тренажером для уроков пилотирования и отработки десантных операций — в общем, на них играли в самолеты и стрелялки братья, оттого и располагалась техника так, чтобы не подглядывали. Сейчас это ни капельки не мешало — разве что было сложно выражать позой решимость в собственном мнении, когда на тебя никто не смотрит.
Тоня была уверена, что очередная беда, о которую споткнулся их брат, уже давно спит в гостинице; тревожным ли сном, пьяным или спокойным, ее не волновало. Способности людей игнорировать и забывать собственные ошибки ей были знакомы, оттого, выгоняя гостью из дома, она ничуть не переживала. Максим, по ее мнению, был слишком добр для жестких решений. Вернее, тот механизм, что высчитывал в его голове процент хорошего и плохого в человеке, определяя — продолжать с ним отношения или вычеркнуть из своей жизни, порою давал слишком большой кредит тем, кто этого не заслуживал. Прошлая пассия забрала с собой кусочек сердца. Нынешняя нацелилась на душу — и гнать ее следовало до того, как когти вцепятся слишком глубоко, чтобы выдрать кусок посерьезнее. Еще никогда на ее памяти брат не слышался по телефону так тоскливо — искренне убежденным, что нет в нем ничего человеческого. Всего за несколько дней — и такой результат. В общем, скатертью дорожка, да подальше.
Ее сестра, Катя, верила в Максима чуть больше — вернее, в его способность не ошибаться в людях. Нику же никто всерьез не рассматривал — ее никто из сестер не знал, а та скудная информация, что была добыта, вырисовывала образ слишком правильный и благонравный для девушки, чуть не подорвавшей физфак МГУ. Но раз брату было важно ее мнение, то следовало дать ей шанс проявить себя. Вот они — ворота, высокий забор и целая ночь впереди, чтобы сделать любой шаг, зная, что произойдет утром. Куда интереснее, чем именно будет движим этот шаг: страхом за себя перед возможной местью, страхом за семью при потере покровительства цесаревича, страхом потерять фигуру для манипуляции и влияния. Интересное разнообразие — будет о чем писать годовой реферат за девятый класс. Был еще маленький, крошечный шанс… Но в искреннее раскаяние Катя не верила — социальный статус гостьи не предполагал таких чувств к тем, кто был несравнимо ниже по официальному рангу. А открывать глаза каждой — полная ерунда получится.
Вон от Белевской пару дней назад представители приезжали. Мол, не желают ли они своему сыну и брату почетной службы?.. Кем — не уточняли, но явно подле сиятельной барышни, готовящейся принять фамилию Юсупова. Нет, внутри семьи, конечно, посмеялись после вежливого отказа, но осталось ощущение, что люди для аристократов — что-то вроде игрушек, от самых любимых из которых сложно отказаться. И так хочется владеть их жизнью и судьбой…
Так что гнать подальше, в самом деле. Там, где есть одна фатальная ошибка, в которой никто из Еремеевых не стал разбираться, обязательно последует и вторая. Но шанс непременно надо дать — просто ради Максима. Авось взбалмошная девушка и сама совершит что-нибудь такое, что никакой лжи поутру не потребуется.
Сама же ситуация не вызывала у Кати азарта. Скорее тоскливую грусть.
«Почему, когда вам всем страшно, все должен решать мой брат? И почему, когда он вас всех спасает, вы начинаете бояться уже его?!» — сжалась ее ладонь на компьютерной мышке.
Но крик души так и остался внутри. Разве что спиной почувствовалось моральное согласие сестры. Да и поздно уже для сильных эмоций — устали обе и надо бы давно лечь спать. Все равно пока что получалось так, что никто не придет.
«Пустышка», — отчего-то пронеслась печальная мысль в голове ее сестры.
Будто внутри души она все же надеялась на иное. Наверное, это просто желание видеть в людях чуть больше, чем они на самом деле собой представляют…
— Тоня!.. — вздрогнул воздух от удивленного восклицания.
— Что?! — подпрыгнула та на месте от неожиданности и резко повернулась к сестре.
А затем поднялась с места и нависла над Катиным креслом, напряженно разглядывая подходы к дому на трех экранах. И даже с некоторым разочарованием не нашла ни малейшего движения на периферии.
— И где? — отразилась в вопросе ее досада.
— Да на центральном смотри! — лихорадочно ответила сестра, резким движением мышки обозначив контур нужной камеры.
А затем и указав пальцем в экран.
— Вот!
— Так нет же ничего! — уже раздраженно отметила Тоня. — Ну дом наш, и что?..
— Окно Максима! Оно открыто! — уже с легким испугом произнесла Катя. — А я точно закрывала!
Не май месяц! Август! Ночью холодно!
— Не мог же он очнуться? — с опаской посмотрела на сестру младшая.
Брата, разумеется, никто не травил, но сонное зелье было составлено по всем правилам, смешано исходя из массы Максима и гарантировало как легкую потерю минуты-другой памяти, так и не совсем приятные постэффекты. Все для того, чтобы их версию поутру посчитали истинной — и, разумеется, порция не предполагала пробуждение посреди ночи!
Но не успели сестры сообразить, какими последствиями им это все грозит, как ситуация на экране обрела весьма… странный оборот. Настолько странный, что в помещении домика на дереве на несколько минут поселилась недоуменно-ошарашенная атмосфера, начисто отбившая у обитательниц способность внятно комментировать.
— Э-э-э…
Для начала окно открылось полностью. Затем на левую часть рамы оперся плечом Максим — как был, в футболке и трусах. Затем оказалось, что это не он оперся, а его привалил туда некто в черном. После чего усадил на подоконник, перевесив левую ногу в окно на улицу. На ноге заботливо свисала теплая тапка.
— А-а-а?.. — не глядя потянулась Катя к амулету общей тревоги.
Но ведь никакой тревоги не было! А системы безопасности и так в настороженном режиме!!! Что, если честно, смущало и добавляло робости в действия.
Тем временем на видеотрансляции аккуратно подхватили правую ногу, тоже обутую в тапку, согнули в колене, собрались перенести и…
— Максим! — воскликнули обе сестры, подскочив.
И, кажется, что-то испуганно вскрикнуло на улице так, что долетело даже до домика на дереве.
Потому что Максим с присущей беспамятному телу грациозностью грохнулся вниз со второго этажа, оставив в руках неизвестного злоумышленника тапку. Впрочем, злоумышленник почти тут же сдернул маску с головы, оказавшись Никой, с ужасом глядящей на предмет обуви и — перегнувшись через подоконник — вниз.
— Она это специально?.. — сглотнула Катя, уже сжимая тревожный амулет в руках.
Всего одно нажатие — и…
Но тут Ника рыбкой нырнула со второго этажа следом за Максимом.
— Вот блин! — метнулась к выходу Тоня. — Звони в «скорую»!.. Нет, я позвоню! — запаниковала она.
— Спокойствие! — удержала ее за плечо сестра, к тому времени успокоившаяся и отпустившая тревожный амулет. — Никакой «скорой»!
— С ума сошла?! Он же головой вниз!..
— Это ж Максим! — встряхнула паникующую Тоню Катя. — У него на трусах пуговица от падения! Целый он! Спокойствие! Главное — не поддаваться панике!
— А если эта сумасшедшая его добьет?!
— Не добьет, у него там три пуговицы, — успокоила ее старшая, — от падения, от нападения и… третья.
— А что за третья? — подуспокоилась Тоня.
— Тоже очень нужная, — емко завершила Катя. — А вот если мы вызовем «скорую» или папу разбудим, то Максим точно все узнает. А это — ремень, не меньше!
Угроза была достаточно реальной и неожиданной, чтобы младшей побледнеть.
— Камера, камера!.. — защелкала Катя левой клавишей мыши, пытаясь отыскать видовую камеру, направленную на землю.
Нашла мигом. Обнаружила на серо-зеленой картинке Брунгильду, тащившую Максима по земле за оставшуюся на ноге тапку, и Нику, выставившую ладони вперед, явно призывая собаку отпустить хозяина и идти своей дорогой.
— Э-это вообще что?.. — недоуменно пробормотала Тоня.
— Я врач! — донеслось с улицы искренне и паникующе Никиным голосом.
— Она ж его к забору тащит!.. — изумленно отметила Катя направление движения собаки.
— В логово… — сглотнула Тоня.
Давняя мечта Брунгильды утащить хозяина в собственную нору, где вечно любить и не пускать на учебу, обретала реальность.
Незапланированную реальность! А если прибавить Нику в камуфляже — то и форменный бардак, присущий всему, что касалось Максима!!! Но без его деятельного участия, что было еще жутче.
— Так, пойдем решать на месте, — открыла Катя дверь, впуская холодный ночной ветер внутрь помещения и быстро слетая по лестнице вниз. — Если они схлестнутся, вторая пуговица долго не протянет!
— А третья?
— Постесняется! — непонятно бросила сестра и рванула в сторону дома.
Тоня постаралась не отставать — благо они предусмотрительно переобулись в кеды еще до похода по секретному тоннелю.
Бег через прохладу ночи, подсвеченной уличными фонарями и серпом луны, завершился столь же стремительно — возле угла дома, за которым скрывалась территория перед комнатой Максима. Выставленная назад рука Кати и ее тихое шиканье заставили Тоню остановиться и, осторожно подойдя, заглянуть через плечо сестры на то, что столь внимательно — и даже с некоторым удивлением на лице — ею наблюдалось.
— Все хорошо, с ним все хорошо… — сидя на траве подле Максима, тихо раскачивалась Ника, надежно обняв ошарашенную Брунгильду, до сих пор сжимающую белую меховую тапку в зубах.
Робкие попытки гигантской собаки вырваться тут же пресекались более крепкими объятиями и очередной порцией успокаивающих увещеваний, а на вытянутой морде проступало то самое осторожное и опасливое выражение, которое, как правило, сопровождало успешные попытки детворы (бесстрашной и мнящей себя бессмертными) ее потискать. Обычно, пока рядом их беспечные родители ощущали, каково это — сердечный приступ, Брунгильда старалась минимизировать обоюдный ущерб, найдя момент и ловко увильнув от внимания. Но тут это явно не работало.
Кусать же детей и тех, кто был с ними одного интеллектуального уровня, ей не позволяла честь.
— Будем спасать? — шепнула Тоня, коснувшись плеча сестры.
— Кого? Максима или Брунгильду?
Брат, в общем-то, в защите не особо нуждался, сопя на подложенной под спину черной накидке, некогда бывшей частью маскировочного одеяния Ники. Да и ноги его тоже прикрывала какая-то тряпка неопределенно-черного цвета.
— Нас… — робко уточнила Тоня, напомнив о возможных последствиях.
Тем временем Брунгильду оставили в покое (ценою изъятой тапки). Ника отпустила тут же отшатнувшуюся собаку и обратила внимание на своего пациента. Голова Максима была бережно уложена на коленки, а из его волос девушка принялась старательно убирать сухую траву, налипшую в момент соприкосновения с землей. Темных тряпок на ней уже не было, поэтому белоснежная ткань брюк девушки, бывшая под камуфляжем, равнодушно пачкалась землей и травой.
В процесс сунулась было Брунгильда — взволнованно подышать в лицо хозяину, но была тут же отодвинута небрежным жестом за морду в сторону. Что характерно — она не возмутилась, а легла рядом, согревая правый бок Максима.
— Нам подменили собаку!.. — ошарашенно прокомментировала Катя.
Но потрясения на этом не закончились. Потому что Максим все равно проснулся.
— Привет, — донесся тихий голос: будничный и совершенно спокойный.
Словно не было вокруг улицы и ночной прохлады, не было падения и звезд над головами.
— Привет, — с легким смущением произнесла Ника, поправив левой рукой прическу.
Вернее, то, что от нее оставалось, после маски и камуфляжа.
— Ты опять мне снишься, — констатировал Максим.
— Ага, — даже обрадованно согласилась Ника.
— Только голова болит… — поморщился парень, двинув легонько шеей и попытавшись приподняться на локтях. — Я, наверное, заболел?
— Совсем немного! Ты не вставай! — бережно придержала его за плечи Ника.
— Но во сне ведь можно немного поболеть? — успокоился отчего-то Максим и прекратил попытки подняться, откинувшись головой на колени девушки.
— Конечно!
— А ты будешь поить меня горячим молоком с медом? — впервые на памяти сестер послышались капризные нотки в голосе брата.
— Обещаю.
— Хороший сон… — прикрыл глаза брат, а дыхание его вновь сменилось сонным, размеренным.
— Максим!.. — тихо и чуть взволнованно шепнула Ника.
— Ау?.. — откликнулся он еле слышно.
— Я тебя не травила!
— Знаю… Не твой почерк…
— Спасибо…
— Тем более завтра самолет, — пробурчал Максим, поворачиваясь на бок и обнимая рукой Брунгильду. — Не забудь…
— Завтра ничего не будет! — пискнула Ника, но будить юношу не решилась.
Только поправила ткань, чтобы та прикрыла его обнаженную спину, и растерянно оглянулась по сторонам. Потому что спать на земле — все равно неправильно.
— Что будем делать?.. — слегка растерянно шепнула Катя сестре.
— Что, что… — проворчала та.
А затем вышагнула из-за спины старшей и направилась в сторону Ники.
— Уже поздно, — остановилась она, стоило гостье ее заметить. — Давайте ложиться спать.
Голос Тони выражал тепло и расположение, раскрытые ладони были повернуты в сторону Ники.
— Я… — подобрала Ника ноги под себя и воровато оглянулась в сторону забора.
— Поможете перенести Максима обратно в комнату? — попросила Тоня. — Мы второй раз не унесем.
— А?.. Да, конечно, — спрятала взгляд Ника, оглянувшись на парня.
Тут же ворохнулась Брунгильда, понятливо подставляя шею так, чтобы опереть на себя руку Максима и его приподнять.
Молча вышла из-за угла дома Катя, тоже впрягаясь в старинную женскую забаву по перетаскиванию бесчувственного мужского тела обратно домой. С характерными вздохами и петляющими маневрами это кое-как удалось — и даже о косяк двери головой не сильно стукнули. Только вот уложить его решили на первом этаже, на диване — потому что заносить на второй этаж уже не было никаких сил. В прошлый раз кое-как при помощи Машка справились — тот орал возле двери отца семейства, пока тот не проснулся и не помог уложить в постель задремавшего сына… Но сейчас вид всех четверых был слишком компрометирующий, да и папа не поймет второго захода…
Так что кота попросили помолчать, подкупив ночной порцией отварного мяса. Брунгильде, в свою очередь, тоже досталась доля лакомства.
— Ну, я пойду… — попятилась к выходу Ника.
— Оставайся…
— Я лучше в гостиницу, — не согласилась она.
— Не надо в гостиницу, — перехватила ее Тоня. — Тебе уже постелено в гостевой комнате. Да и одежду надо постирать.
Ника невольно взглянула на зелено-коричневые разводы на некогда белоснежных брюках.
— Оставайся, оставайся! — оказалась возле другой ее руки Катя. — У нас есть платья и костюмы твоего размера. Утром выберешь себе любой.
И тоже — добрым голосом, с нотками искреннего извинения.
— Мне тут неуютно, извините, — коснулась Ника спиной двери и постаралась нащупать ручку.
Но тут из полумрака, созданного выключенным светом в гостиной и полоской света из кухни, вышагнул огромный силуэт Брунгильды, молча ткнулся влажным носом в руку Ники, ухватил за поясок и без того пострадавшего костюма и бережно, медленно потянул за собой внутрь дома.
— Бруня, пусти!.. — шикнула на нее Ника, но несколько шагов вынуждена была сделать, пока прижавшая уши собака не отпустила поясок и не легла прямо ей в ноги, тоскливо смотря то на нее, то — повернув морду — на диван, где дремал хозяин.
Тихое поскуливание тронуло сердце девушки, а уходить стало не то что неудобно, но отчего-то даже стыдно.
— Вы нас простите, Ника… — шепнули ей сестры, что так и стояли позади, — у вас просто никогда не было брата.
— У меня младшая сестра, — эхом ответила она.
— Значит, вы нас поймете.
— Вряд ли, — сжала ладони Ника, вспоминая пережитое.
— Когда-нибудь вашей сестре могут сделать очень больно…
— Я этого не допущу!
— Мы тоже не допустим, чтобы брату сделали больно, — послышалась нотка угрозы в ответе. — Ваша комната — слева от лестницы. Спокойной ночи.
На этот раз ее никто не убеждал и не отговаривал — Катя с Тоней молча направились на второй этаж, предоставив Нике решать самой.
Оставаться не хотелось. Но и уйти — означало оставить сестрам шанс рассказать Максиму свою правду, в которой она все еще останется главной злодейкой.
Пока думала, с лестницы тихонько спустилась Тоня с объемным свертком одежды, запакованной в пленку — только оголовья вешалок видны.
— Одежда, — негромко произнесла она, не поднимая взгляд.
После чего направилась к гостевой комнате и сложила на столик возле двери.
— Душевая внутри, — добавила Тоня. — Старую одежду можно сложить в белый бак рядом. Он волшебный, утром все будет чистым… но мятым, — извиняющимся тоном завершила она.
И так же тихо вернулась на второй этаж.
— Сегодня я все еще хорошая, да? — вспомнив слова Максима, слегка растерянно спросила Ника у Брунгильды.
Та недоуменно повела мордой, приподнялась и в пару шагов улеглась на свое любимое место, тут же изобразив, что спит.
Ника же осталась одна в полумраке гостиной, прислушиваясь к тишине чужого дома — ме ста, где все спокойно спали, и только она одна неведомо почему стояла нерешительно.
— Надо спать… — тихо шепнула она себе и направилась было к указанной ей комнате.
Затем замерла, обернувшись в сторону полоски света, все еще горевшего на кухне, и тихонечко прокралась внутрь. Небольшие манипуляции с хозяйским холодильником (под укоряющим взглядом кота) и микроволновкой — и вместе с ней в гостиную прокрался вкусный аромат горячего молока с медом…
Голова наутро болела адски, еще раз напоминая о вреде переработок и ночных бдений посреди рабочей недели. Странно, что усталость догнала только в конце семидневки — да еще так плотно, что даже не помнил, как уснул на диване в гостиной. Ладно хоть домашние не стали будить, позволив продремать до девятого часа дня.
Разбудили меня, в общем-то, стук чайных ложек по чашкам и приятный аромат завтрака, который никак не хотелось пропускать после сомнительной и малопорционной еды в столице и в самолете. Вот где уж Артем прав, так это в питании. Настроение, от воспоминаний о друге (возможно, бывшем), слегка испортилось, но близость вкусной еды выправила душевное равновесие.
Метнувшись в свою комнату, приняв душ и переодевшись, в кухню я входил уже весьма бодрым и настроенным на очередной великий день.
— Всем привет! — улыбнулся я сестрам и Нике, с неестественной осанкой колдовавшим вилками и ножами над своими крошечными порциями мяса с гарниром.
Будто на каком-то светском рауте, честное слово, где за каждым движением внимательно следят, готовые осмеять промашку в пару градусов «угла атаки» вилки.
Заодно отметил на плечах Ники одно из платьев весенне-цветочной тематики, купленных некогда Тоней, — из того их числа, которые «красивое!», «прям вау!», но ее размера нет, но владеть хочется, поэтому раз не ей, то никому. Такой одежды у сестер — по персональному шкафу. Интересно, делиться одеждой — это у них хороший признак?
— Доброе утро, — вежливо ответили все трое, отложив для этого столовые приборы.
Что-то они в глаза друг другу не смотрят, подозрительно это все.
— У вас все в порядке? — Для проформы поинтересовался я и тут же получил три комплекта уверений, что в полном.
— А у меня что-то голова болит, — признался я, потерев затылок. — Будто со второго этажа вниз головой…
Ника подавилась крошечным кусочком, до того подхваченным на краешек вилки.
— Будьте здоровы, — вежливо пожелал я ей, положил свою порцию мяса на хлеб, налил чая и отправился в гостиную — жевать под бдительным наблюдением Брунгильды и Машка.
Иным бы показалось, что во взгляде кота с собакой есть нотки попрошайничества и осуждения завтрака в одиночку. Но я тверд в своем убеждении, что они просто контролируют, хорошо ли я ем. Докладываю — хорошо. Вот и зрители с синхронным зевком отвернулись, потеряв интерес, стоило завершить трапезу.
— Максим, у калитки полиция! — донесся тревожный голос Тони с кухни.
У них там окно рядом, и видно лучше.
Я приподнялся с дивана и выглянул за дверь. Действительно — стоят двое, да еще собака на поводке. Странный визит, тем более что наш дом на хорошем счету, а охранная княжеская калита надежно отбивает желание беспокоить попусту.
— Что-то случилось? — пропустил я знакомого внешне участкового внутрь территории, предложив прогуляться до дома.
Второй вместе с собакой пусть подождет.
— Тысяча извинений… — снял тот фуражку и протер волосы под ней, после чего вернул головной убор обратно, — но у соседей чехлы от дивана пропали.
Я недоуменно посмотрел на него. Да, жить без соседей невозможно, так что дом окружали такие же владения — с солидными и спокойными жильцами. И, разумеется, изредка с ними случалось что-нибудь, тоже солидное и спокойное, но чтобы воровство…
— Черно-коричневые такие. Большие, — чуть замялся он. — Они их на веревку во двор вывесили, а утром раз — и нету.
— Мы-то тут при чем? — высказал я накопившееся недоумение, приоткрыв дверь в дом и замерев на пороге у входа.
— Просто, может, видели чего… — стушевался представитель закона. — У нас район приличный, а тут такое…
— Бардак какой-то, — согласился я с ним.
— А еще собака поисковая на ваш участок поводок тянет, — совсем увел он взгляд в сторону.
— Ну слушайте! — возмутился я в голос.
А затем посторонился, потому как на улицу изволила выйти Брунгильда во всем своем великолепии, лениво отодвинув участкового со своего пути корпусом.
— Может, просто через ваш участок воры прошли?.. — посторонился тот, опасливо поглядывая на нее.
— Вряд ли, — усомнился я. — У нас система охраны, никто не пройдет. Да и собака вон…
Словно уловив упоминание о себе, Брунгильда бухнула мощным гавком.
— Это да, — вновь протер пот участковый.
— Яков Степанович! — донесся крик от калитки. — Барс новый след нашел! В стороне отсюда! Тянет — еле держу!
Мимо с невозмутимым видом вернулась в дом Брунгильда.
— Оу, тысяча извинений, — заторопился на выход служивый. — Извините за беспокойство. Хорошего дня!
— Да ничего, спокойной службы, — проводил я его на выход и закрыл калитку.
— Бардак какой-то, — с возмущением пояснил я девушкам, с любопытством собравшимся у входа. — Воры у соседей этой ночью были!
— Какой кошмар!.. — дружно согласились они и мигом ушуршали, будто не было.
И даже не спросили, что те украли. Подозрительно это все. Но да ладно — найдут, вон и след собака взяла… Странно, что след под девяносто градусов от нашего участка, но я как-то работой ищеек не интересовался. Может, и нормально это.
— Ника, у нас самолет через час, — постучался я в гостевую комнату часом позже.
Дверь почти тотчас распахнулась, демонстрируя слегка встревоженную девушку.
— Я тут подумала… А может, на поезде поедем? — последовало странное предложение.
— Почти сутки в пути? — усомнился я в эффективности данного решения.
— А мне в понедельник все равно уже никуда не надо! — ответила она браво и легкомысленно, махнув рукой.
— Что, и даже за штурвалом посидеть не интересно? — приподнял я бровь.
— Нет! Точно нет, — категорично мотнула она головой. — Тем более я летать боюсь. Вот.
— Свои страхи надо побеждать! — поднял я палец. — Да и не могу я отменить борт просто так, — виновато повел я плечами. — Это не так просто, там столько людей задействовано, честное слово.
— Но, может…
— Никак не получится. Может, на поезде — в следующий раз?
— Л-ладно, — отчего-то пригорюнилась она.
И оставалась какой-то странно подавленной все то время, пока ее собирали в дорогу (от банок с компотом она стоически отказалась, но литровую емкость с медом отчего-то взяла). Даже в пути, в машине, на вопросы отвечала односложно и без особой охоты.
— Ничего не бойся, все будет хорошо, — мягко подбодрил ее я, выбираясь из машины возле аэропорта.
— Да, конечно, — кивнула она, пряча глаза за круглыми темными очками.
— Иногда кажется, что все очень плохо и страшно, — пошел я в сторону терминала. — Но проходит день, и все становится вновь замечательно.
— А можно, чтобы этот день прошел вчера? — неожиданно откликнулась Ника.
— Иногда плохой может быть целая неделя, — не нашелся я с ответом, отчего ответил скомканно и прибавил шагу, чтобы не встретиться с ней взглядом.
Шел, стараясь не замечать слишком пустой терминал. Шел, игнорируя скопления людей в черных костюмах, старательно скрывающих свое к нам внимание. Шел, стараясь не перейти на бег в этой тревожной, наполненной скрытым напряжением атмосфере.
— Что-то происходит? — обхватила мою ладонь своей Ника, когда до выхода к автобусу на летном поле оставались последние двери.
Эта скрытая тревожность оказалась доступна и ей.
— Всегда что-то происходит, — слегка сжал я ее руку, не отпуская. — Важно, готов ли к ты к этому или нет.
Я оттолкнул дверь от себя и уверенной походкой двинулся к автобусу. А когда до него оставалось с десяток метров, замедлил шаг.
Оглянулся — из терминала выходили люди в черных костюмах, отсекая пути отступления. В висках заломило от напряженного внимания холодных взглядов, словно наложенных поверх прицелов чего-то дальнобойного. Оглянулся — никого, но ощущение никуда не делось…
И напоследок, стоило остаться трем метрам до цели, как из автобуса нам навстречу неторопливо вышел поджарый мужчина средних лет, в гимнастерке прошедшего столетия — светло-зеленой, с тускловатыми медными пуговицами и высоким стоячим воротом, прошитым алым кантом. Полностью седой, с высокой гривой зачесанных набок волос, он держал руки заложенными за спину, выпрямленную в идеальной осанке. Хромовые сапоги, начищенные до зеркального блеска, отражали высокое солнце. И ощущение чудовищной мощи рядом — чужой, неприятной, продавливающей волю ненамеренно, но одним своим присутствием.
Я смотрел на него, чуть повернув голову и стараясь не встречаться взглядом. Потому что, во-первых, чревато. Во-вторых, прямо смотреть на него бесполезно — облик то плывет, размываясь нечеткой картинкой, то обретает строгие линии, словно реальность сходит с ума, пытаясь воплотить это существо, собрать в единый образ всю ту силу, которой от него веет на физическом уровне, царапая обострившиеся чувства.
— Максим, это кто?.. — тихо пискнула Ника, вцепившись до боли мне в руку и дрожа как осиновый лист.
— Это Шуйский Александр Олегович, старый князь, — буднично ответил, успокаивающе пожимая ее ладошку. — Отец князя нынешнего и дед Артема.
Тот, о ком мы говорили, ощерился тонкой улыбкой и прикрыл на мгновение дикие, звериные глаза, от одного взгляда которых холодило чуть ниже солнечного сплетения.
— Итак, раз мы знакомы, — послышался негромкий, но очень низкий голос, — вы, разумеется, окажете мне любезность и сообщите, где мой внук?
— Я готов лично проводить, — постарался я улыбнуться, не обнажая зубы. — Самолет готов.
— Чудесно, — повернулся тут же он спиной и вернулся в автобус.
Мы молча последовали за ним.
Столь же немногословно доехали к ожидающему нас самолету, поднялись по трапу и расположились в салоне, пока командир корабля и изрядно нервничающая стюардесса проговаривали необходимые и ритуальные фразы перед полетом.
Князь предпочел первое кресло у выхода. Мы же расположились за семь рядов от его спины, ближе к крыльям — будто расстояние в самолете может что-то изменить.
— Максим, что происходит?.. — маскируя вопрос за гулом двигателей взлетающего самолета, нервно спросила Ника.
То, что происходило, откровенно пугало девушку, И далеко не безосновательно.
— Ты, возможно, знаешь ту небольшую тайну, которую скрывает семейство Шуйских? — спросил я ее спокойным голосом, не стараясь как-то спрятаться за окружающим шумом или приблизиться к ее ушку лицом.
— Не совсем понимаю…
— Род их некоторым образом оборотни, — уточнил я. — Медведи.
Впереди недовольно дернул плечом князь — глупо пытаться утаить голос от такого, как он. Шепчи или говори громко — совершенно без разницы для лесного владыки.
— Понимаешь, — продолжил я, — со временем зверь в их голове все равно побеждает людское начало. Тогда зверь с остатками человеческой личности уходит в лес, где обычно и погибает. Так правильнее для всех. Но до той поры, пока не придет смерть, у княжества все равно будет один владетель — самый мощный и самый сильный медведь в стае, глава рода. Одна территория, один владетель, понимаешь?
— Д-да… — чуть ошарашенно ответила Ника.
— Наша проблема в том, что в нынешнем поколении Шуйских родился Артем. Очень сильный, страшно сильный медведь. Потенциально гораздо сильнее, чем нынешний хозяин территории.
Князь Александр Олегович недовольно поворочался в своем кресле.
— Но у территории, как я и говорил, может быть только один хозяин, — наставительно произнес я. — Не может быть двух сильных медведей на одной земле. Кто-то должен уступить и отдать главенство. Поэтому Александр Олегович Шуйский так жаждет как можно быстрее встретить внука. Чтобы убить его до того, как он войдет в полную силу.
Спереди хрустнула пластиковая накладка подлокотника.
— Н-но как же так…
— И ты бы знала… — произнес я одними губами, наклонившись к ее лицу, — каких трудов стоило выгнать его из чащобы и загнать в мой самолет…
— У-у тебя глаза… светятся, — сглотнула Ника, опасливо отодвигаясь в сторону.
Я прикрыл глаза, не желая пугать девушку.
— В целом ничего страшного, — буднично продолжил я. — Доставай ту ерунду, которую тебе выдал Борис Игнатьевич.
— Какую еще ерунду? — изобразила она недоумение.
— Артефакт, — терпеливо пояснил я, — выданный тебе, чтобы меня убить. Але, женщина!.. — У нас двухсотлетний медведь на борту, а тут в кармашке только пластиковая вилка!
— Тихо ты!.. — шикнула Ника, опасливо поглядывая на первый ряд.
Но князь пока не понимал грозящей ему опасности.
— Давай артефакт. Я верну, честно, — протянул я ладонь.
— Я не взяла, — отвела она взгляд.
— Что значит «не взяла»? — возмутился я. — Ты его забыла, что ли?
— Я его вообще не взяла! То есть взяла, но выкинула в урну.
Я ошарашенно посмотрел на девушку.
— Что-что ты сделала?.. — уточнил я.
— Выкинула. В мусорную корзину, — отвернулась она к окошку.
— Артефакт за три миллиарда?
— Сколько?! — пискнула она, повернувшись.
— А-чу-меть, — уронил я лицо в ладони. — То есть ты всю неделю страдала зря?!
— Чего?!
— Молодежь, вы не могли бы потише?! — рыкнул ироничный голос.
Должно быть, забавно слушать планы по собственному убийству… Особенно когда орудие, как оказалось, выкинули.
— Три миллиарда, женщина!.. — прошипел я возмущенно. — В урну!
— Я не хотела тебя им убивать, — поджала она губы.
— И где ты его выкинула?
— Возле ка… Где надо, там и выкинула.
— Ты когда-нибудь меня убьешь, — покачал я головой.
— Ну уж извини, что не убила раньше!.. — язвительно прошипела она.
— В общем, как знал… — махнул я рукой. — Нельзя вам, женщинам, верить. Даже в деле собственного убийства! А я так старался! Даже Борис Игнатьевич поверил!
Ника обиженно насупилась.
— Ладно, будем действовать по первоначальному варианту, — вздохнул я.
Девушка настороженно покосилась.
На лице же моем проступала улыбка — будем верить, достаточно безумная и безбашенная, как и весь план длиною в три года.
Хотелось, конечно, как проще, но…
— Максим? — осторожно уточнила Ника. — Максим, у тебя опять глаза светятся…
— Ощущение твердой поверхности под ногами дарит чувство ложной безопасности, — произнес я ей доверительно, поднимаясь с места.
А небо за иллюминаторами начало покрываться черным покровом туч — вестником близкой грозы.
— Никто не знает, как высоко и больно придется падать — даже двухсотлетние князья.