Шум стихийного рынка то взлетал ввысь высокой нотой, то разлетался на сотни голосов, покупающих и продающих, интересующихся товаром и сетующих на мелкий и занудный дождь. Слух то и дело ловил отрывок какой-нибудь истории, и ноги замедляли шаг, пытаясь задержаться и дослушать часть чужой судьбы – но тогда ушедший вперед Федор возвращался и тянул за руку дальше, уводя в тень натянутых поперек торговых рядов пленок и тентов, уверенно раздвигая плечом развешенную в проходах одежду. Однако еще десяток метров – и нить очередного разговора увлекала за собой разум, а глаз сам по себе ложился на товар выставленный перед дородными женщинами, распекающими своих мужей или нерадивых отроков. Иногда продавцы замечали покупателя и замолкали, а мне становилась не интересна тишина, и я сам спешил за братом.

Эти два выходных дня выдались муторными и неопределенными, как момент затяжного прыжка с большой высоты – шаг вперед сделан, и нет более под ногами твердой опоры. Безопасность ныряльщика обеспечивает техничность исполнения, спокойствие и знание глубины. Любая паника и резкое движение обернется тяжелой травмой или смертью. Но иногда в полет вмешивается сильный ветер, и определенность будущего разлетается вдребезги на десятки вариантов событий, закрывая обзор цепочками вероятностей перед глазами. А полет, который уже можно назвать падением, все длится, множа опорные точки и подтачивая ресурсы.

Вывод на финишную прямую прошел штатно: князья прибыли к воротам поместья Еремеевых, не зная друг о друге. Трое в точном намерении разрушить помолвку, четвертый абсолютно равнодушный к исходу дела – идеальная конфигурация, чтобы характер, противоречия, личные отношения и интересы присутствующих сдетонировали в монолитный состав, твердо намеренный добиться успеха. Огромный запас амбиций не давал выкристаллизироваться общей мысли похерить все дело – никто из присутствующих попросту не принял бы чужую идею и чужой план, а озвучивать собственный не позволяли приличия.

Хоть и разрушать они, в общем-то, собирались по-разному.

Князь Долгорукий собирался сорвать помолвку обыденно – настроения отца семейства ему были известны, и не было причин, по которым он формально бы выполнил просьбу Игоря, но навредил мне. Не стоит вспоминать об уступках и одолжениях, оказанных мною ему и его семье – вся благодарность и благородство за те моменты были давно законсервированы в дарственный перстень с гербом Долгоруких, который надо только отдать и попросить что угодно из разумного. После чего вновь стать ребенком, у которого он был вынужден униженно просить о милости, безвозвратно и позорно отдавая часть богатства клана. То воспоминание будет всегда сильнее любых банков и хороших отношений с его внуком.

Князь Панкратов убил бы отца невесты, списав его смерть на возмутительное хамство (которым могло стать недостаточно вежливое приветствие). Слишком свыкся он с желанием мести, да и мои действия с его высоткой и банкиром вряд ли оставили его равнодушным. Он просто не мог оставить мое поведение без ответа, не смотря на иные выгодные прожекты, судьба которых зависела от добрых между нами отношений – потому что иногда надо ломать выгодные перспективы, чтобы доказать себе и миру о том, что гордость важнее денег, а он не купец, но великий князь. Да, у Еремеевых была защита цесаревича – но распространялась она только на попытки мстить за события на турнире. Безусловно, цесаревич не оставил бы без внимания попытки провокаций и якобы «случайных» трагических совпадений. Но если жених сам просит явится на крыльцо невесты, а отец семьи ведет себя безобразно – то кто же в том виноват? Цесаревич не может прикрывать род от любой глупости, а в действиях Панкратова не было бы изначального злого умысла – так что смерть Еремеева-старшего ему вполне сошла бы с рук. Не исключаю, что Нику он при этом все равно сосватал бы, выполняя свое слово и не обращая внимание на чужое горе и слезы.

Князь Шуйский не простил покушения на свою жизнь, но в иерархии их семьи, повернувшейся с ног на голову, у него не было и шанса пойти поперек слова Артема. Поэтому он обеспечил появление у ворот князя Давыдова.

Человек, неспособный к спокойной жизни, разрушитель сердец, физических законов и единственный гусар в полку личной охраны императора, Давыдов генерировал вокруг себя такой объем бардака, что сломать сватовство ему не составило бы никакого труда – даже просить об этом не следовало, все получалось как-то само собой. «Подослать Давыдова» на свадьбу – означало превратить торжество в самый черный день для молодых. Никому, к примеру, не нравится, как поднявший бокал князь в тексте своего торжественного тоста растроганно начинает припоминать, как он с матерью невесты смотрел на звезды самым прихотливым образом, и быть может – выдает он сейчас собственную дочь… Или без затей бьет в морду любого, кто в ответ на грозное «гусар?!» неуверенно блеет слово «да». Потому что в Империи только один гусар – остальные его товарищи погибли. Очень неприятный и крайне влиятельный персонаж, которого просто нереально убить. Многие, как можно догадаться, пытались.

Князь Галицкий… Должен же быть хоть кто-то, приучающий остальных к мысли, что это им просто не повезло, и со мной можно вести дела?

Нельзя сказать, что этими людьми можно манипулировать. Но было приятно дать Долгорукому шанс возглавить равных; Шуйскому – показать, насколько ему плевать на чужое лидерство и насколько он справился бы один; Панкратову – с иронией намекнуть на уровень информированности; Галицкому – напомнить о деловитости и хваткости его рода. И каждый в тот момент был готов сосватать невесту без какой-либо помощи, демонстрируя превосходство над остальными. Ну или дать с этим сватовством провалиться тому же Долгорукому и показать, как это делают профессионалы.

На фоне собственных желаний, негативное или равнодушное отношение ко мне терялось совершенно. Отличный коллектив, уравновешивающий любую нештатную ситуацию – даже появление Давыдова. Трое слишком уважали себя, чтобы позволять излишние вольности рядом, а Шуйский был и вовсе поставлен в ситуацию, когда обязан был отвечать и приглядывать за товарищем, которого привел.

Единственный состав, которому это сватовство могло удаться.

Сценарий вполне сходился к намеченной линии: политик Долгорукий не смог удержаться от того, чтобы не взять право говорить от остальных, и достижение общей цели стало для него важным подтверждением своего главенства. Шуйский в компании старых врагов вспоминал, какие они на вкус. Панкратов просчитывал причины, следствия и выгоды от этого дня, позабыв ненавидеть Еремеевых. Да даже Давыдов, при такой представительной делегации, слегка умерил пыл. Бедный же Галицкий размышлял, как побыстрее свалить и про себя костерил меня за задумчивые взгляды, бросаемые на него Шуйским.

Оставался главный триггер: выставление невозможного условия от отца невесты, которое следовало продавить. Деньги, кусок лунного грунта или шагающий лес из чащобы Северной Африки – мы были готовы к любой прихоти и данному от легкомыслия условию. Мы победили. И были готовы к новой победе.

Истинный глава Юсуповых – человек, который и составляет этот клан по своей мощи, воле, связям и влиянию. Человек, который может отойти от клана в сторону, назваться Петровым, и собрать еще один клан Петровых за несколько дней, попутно отвоевав себе и земли и ресурсы, решил-таки самолично мне воспрепятствовать.

Стремительную переброску личности такой величины из резиденции за две сотни километров от поместья со всей уверенностью можно назвать красивой и зрелищной. Поднятые в воздух вертолеты, неспешное движение к дому и воля, которую почти невозможно преодолеть – если по другую сторону нет пятерых заинтересованных в успехе князей, которые уже считали успешное завершение дела своей личной заслугой.

Хотя люди тут же стали сомневаться в необходимости этой победы.

Шуйский старался не отсвечивать перед одним из тех, кого не способен убить. Панкратов нетерпеливо ерзал, найдя наконец того, кому на меня можно пожаловаться и вернуть часть потерянного, а значит не желал с ним ссориться. Даже Давыдов мигом присмирел, потому что Юсупов – хоть и не гусар, но генерал союзного рода войск. Галицкий по-прежнему желал уехать, но идеально – вообще сегодня не приезжать.

И только Долгорукий яро встал на сторону жениха, отреагировав на противодействие равного. Вернее, ему нужна была причина, из-за которой он мог благородно отступить – не мои интересы, а ее отсутствие заставляло его обострять тон беседы. Тем более, что невеста была более, чем достойна – одаренная, из политически независимой семьи, вдобавок богата – уже богата.

И человек, который не может врать, сказал ему то, во что он искренне верит.

Ребята, отправившиеся сватать от моего лица, заверяли, что все произошло к общему удовольствию. По их словам, Юсупов признал меня внуком, увидел Аймара и Го, понял, что зря признал, и отчего-то размяк. Надарил невероятно роскошных подарков, предложил большое дело и пустился в загул. Мои люди покинули собрание, отработав тот максимум, который мог быть им доступен без риска для жизни. Потому что размякший Юсупов – это настолько странно, что, как написано в отчете, даже Шуйский при первой же возможности решил пересесть поближе к двери и окну. Тем не менее, вечер, а потом и ночь прошли на удивление спокойно…

О чем они договаривались дальше, какие вели разговоры, на какие уступки шли и что стали считать недостойными внимания компромиссами – не было никакой возможности проконтролировать. Большая политика требовала совсем другого уровня ресурсов и следования общим правилам, так что откровенно говоря – нам было не интересно. Куда важнее, чтобы утром воскресенья тот же Еремеев не оказался в клане Юсуповых, а Ника – отправленной в женский монастырь. Но шанс на это был настолько мизерным… Вернее, данное решение настолько не соответствовало характеру Еремеева-старшего, и интересам остальных присутствующих, что ему не суждено было сбыться.

Все хорошо. Главные результаты были достигнуты и зафиксированы. Ключевые точки пройдены. Можно было двигаться дальше. Но я чувствовал, что мне все больше не нравится этот план. И тем самым ветром, который менял траекторию полета, становился я сам.

Первым и единственным заметил, что со мной что-то не так, мой брат. И он же повел меня еще в субботу по шумным рынкам и людным местам с запрятанными за неприметными дверями ломбардами. Официально: он искал камни с «искрой» души, пользуясь возможностями огромного столичного рынка. Но на самом деле делал так, что чужие разговоры выбивали своим шумом и разнообразием мой собственный внутренний голос, и я переставал истязать самого себя, выискивая, как сломать замысел, но при этом оставить его целым.

Невзрачные ларьки сменялись фешенебельными ювелирными салонами, но и там и там на стекло перед молодым юношей охотно выкладывали изделия из золота и серебра, в обрамлении которых ждали оценки драгоценные камни. Двое охранников, приодетых по осеннему времени в кожаные плащи, добавляли веса просьбам юного Федора показать товар из запасников. Я же просто присутствовал рядом, изредка доставая деньги для расчета. Иногда брат что-то покупал и делился радостью от находки, а я автоматически отмечал, что найденный камень мал и малоинтересен. Крупные наверняка отсеивали для себя Жеваховы, Химшиевы или люди Фаберже, вольготно чувствовавшие себя в столице под покровительством императора. Три известнейшие семьи ювелиров-артефакторов из шести имели все возможности вытребовать для себя право первого покупателя и оперативно отслеживать новинки: будь то явленные из-за границы или сданные в ломбард. Тогда-то, чуть отойдя от перегрузки, я порекомендовал Федору полулегальные базары и блошиные рынки, собирающиеся по выходным. Контролировать места, которых зачастую просто нет на карте, а торговцы порою продают свою единственную вещь – никому не под силу.

И в следующий раз дорогие автомобили остановились возле угрюмых пристроев из выщербленного от времени кирпича, за которыми начинались узкие ряды торговых павильонов, наполненных своей особой жизнью, звуками и судьбами.

Продавалось в таких местах все, начиная от османского трикотажа до японских фар и разнообразной электроники в безымянных ларьках, а подобие порядка поддерживали те люди, которые называли это место своим, собирая аренду и щедро оплачивая поразительную рассеянность городовых. Были там и украшения – личные и навезенные контейнерами из Китая. Даже камни россыпью – на протянутых к нам ладонях, скрытые от чужого взгляда другой рукой. И даже не все из них оказывались искусно обработанным бутылочным стеклом и дефектным янтарем.

В таких местах сложно наткнуться на семейные реликвии или на что-то действительно стоящее – но даже одна серьезная находка могла оказаться дороже, чем весь рынок целиком. Владелец не получит полной цены – да и невозможно определить точно, сколько в стоимости шедевра таланта и мастерства, а сколько – от найденной заготовки. Равно как тяжело сравнить кусок мрамора и скульптуру – хотя опытный резчик тоже предъявит немалые требования к целостности и структуре камня. Но там, где нам продавали находки, были довольны своим доходом – так как кроме шести семей во всей Империи никто все равно не мог определить их истинную ценность.

Так что цену, снимая нитку бус с руки замерзшего на холодном и влажном воздухе продавца, называл сам Федор – и с ним соглашались всегда, забирая деньги и спешно собирая остальной товар, чтобы уйти. А иногда – и бросая все остальное, выложенное на лотке.

Однако на этом рынке было совершенно иначе. Пусть я и не участвовал активно в процессе поиска, но отметить, что ни на одном лотке нет даже претензии на продажу украшений, мог легко. Вообще, откровенно говоря, продажа драгоценных металлов и камней – сугубо лицензируемая деятельность. Никто не станет хватать за руку одинокого продавца, продающего перстни с пальцев – равно как и тот не доищется правды, ежели те перстни будут изъяты в пользу государства. То же самое относится и к скупщикам золотых цепочек и старинных монет, а так же их клиентам – все на тонкой грани легальности между частной сделкой и бизнесом. Но пока соблюдаются приличия, а оборот до смешного мал – городовые закроют глаза и вспоминать о криминале под носом станут только во времена рейдов и спущенных сверху приказов «навести порядок».

Тут же складывалось ощущение, что такой рейд завершился буквально парой минут раньше – кроме бижутерии, подходящей школьницам и уже неприемлемой даже студенткам, ничего не было. Хотя сам рынок не казался взбудораженным, а в темах для бесед не было и намека на действия властей. Странно это все.

Прямые же вопросы Федора, подсказать как пройти к нужным лоткам, получали прямые же ответы – такого тут не продается.

– Но так же не бывает, – задумчиво произносил брат.

И мчался дальше по рядам…

– «…а я ему и говорю – переставляй забор обратно, пока куму не пожаловалась! Кум-то мой не абы где, а в государевых людях ходит…»

– Максим, я придумал! – Тронул за руку Федор, отвлекая от очередной подслушанной истории.

Я невольно дрогнул и посмотрел в лицо чем-то взбудораженного брата.

– Только нужны деньги, – тут же уточнил он.

Вот уж с чем пока проблем пока не было. Хотя с деньгами бывают разные проблемы – вон, у Еремеевых вчера оказалась просто серьезнейшая проблема с тем, куда их деть. Как подсмотрели средства наблюдения (я одолжил у Артема со склада беспилотник года четыре назад и регулярно подновлял расписку), замучившись махать лопатами, к одиннадцати часам дня они все-таки вспомнили, что у них есть трактор. А к пятнадцати осознали, что прятать деньги в крошечный гостевой домик – не самая лучшая идея, так как с улицы в окнах все равно видно номинал купюр, да и куда теперь размещать гостей?

В итоге, они выкопали рядом с деньгами яму, застелили пленкой и ковшом столкнули все оставшееся туда, закопав сверху земляным холмом. Вокруг ходил и сокрушался князь Давыдов, что телефон по-прежнему не работает, и ему опять никто не поверит. А князь Панкратов меланхолично уточнял, знает ли невеста, что никакого дерева сверху не вырастет.

– Максим, нет денег?

– Прости, опять задумался. – Повинился я, доставая из внутреннего кармана ветровки стопку крупных купюр.

– Давай все, – перехватил брат и, оглянувшись, запихал их кое-как в свой кошелек, а затем поместил его в карман джинсов. – Теперь пойдем к продуктовым рядам. Там мы еще не примелькались. Так, а вы двое, – строго обратился он к своей свите. – Держите дистанцию в два десятка метров и не вмешивайтесь без крайней необходимости.

Те даже не кивнули, но пожелание выполнили.

Хотя какой риск в том, чтобы покупать продукты? Оказывается, он есть, если на глазах у продавщицы и привлеченных оживленным торгом зевак вынуть кошелек и расплатиться за пакет мандаринов одной красной купюрой из стопки таких же, а затем засунуть кошелек в задний карман.

Я наблюдал за этим с отдаления, потому отчетливо увидел, как организованная группа чумазых мальчишек, изображая нечто среднее между какой-то игрой и догонялками, врезалась в спокойно идущего Федора и не извинившись побежала дальше.

– Кошелек украли, – вернувшись и ощупав карман, довольным тоном констатировал брат.

– Поздравляю, у тебя теперь ни документов, ни семейных фото. – Слегка отстраненно прокомментировал я.

– Это ненадолго, – задумчиво посмотрел он в ту сторону, куда убежали мальчишки. – Подождем.

– Господин, нам вернуть утерянное? – Неслышно подошел один из свиты.

– Подождем, – настойчиво произнес Федор и сложил руки на груди.

Хоть я и отнесся к этому предложению скептически, но, к удивлению, ждать пришлось недолго. Хотя я и не связал с нами сразу представительную группу из четырех людей, больше походящую на собиравшую здешнюю аренду «администрацию», но за сотню шагов отметил направленное внимание и торопливые шаги в нашу сторону. Были они немолоды, но возраст не так сильно довлел над ними – спортивное прошлое сохраняло плечи и спины прямыми, а в движении оставалась та взрывная энергия, что некогда наверняка приносила победы на ринге в свои годы. Невысокие, за пятым или шестым десятком лет, с небольшой небритостью и короткими бородами, азиатским прищуром в глазах и честной европейской прямотой – они сочетали в себе совокупный портрет с доски «их разыскивает» возле любого околотка, но были столь дорого и стильно упакованы в кожу и Гуччи, что не всякий городовой взялся бы проверить их документы.

В руках идущего впереди остальных человека – невысокого и жилистого, выбритого наголо мужчины, пытающегося улыбаться, был кошелек Федора, раздувавшийся от содержимого как бы не в два раза сильнее, чем до кражи.

– Молодые люди, нам в бюро находок только что принесли. Возможно, вы потеряли, – старался быть он вежливым, но с сипловатым голосом это удавалось плохо.

А опасливо перебегающий на свиту брата взгляд то и дело мрачнел, и человеку приходилось возвращать улыбку на лицо.

Федор же молчал и смотрел. Я тоже молчал и смотрел. Двое из свиты вообще ничего не умели, кроме как молчать, смотреть и держать наш попкорн.

– Вы проверьте, все ли на месте, – напряженно произнес мужчина, уже не пытаясь изображать радушие, и протянул кошелек нам.

Оживленная же толпа людей, сновавшая рядом, как-то сама собой рассосалась, оставив вокруг нас пустой пятачок.

– Берите деньги, – подал голос стоящий позади него бородач. – Разойдемся миром.

– Молчи. – Раздраженно прервал его первый. – Мы признаем ошибку. Нас никто не предупредил, что вы здесь. Не будем же винить детей, что у них нет глаз?

– Хочу купить на эти деньги. – Качнул подбородком Федор.

– Все бесплатно для тебя, – повел рукой тот. – Выбирай и бери, что хочешь.

– Брать не хочу. – Настаивал брат. – Купить хочу. Камни, драгоценные. Украшения. Щедро заплачу.

– Нет камней. – Стал нечитаемым голос в ответ. – Магазин есть за две улицы от рынка. Покажи, что нравится – подарю. Или вот, – словно вспомнив, показал он на золотые перстни на левой руке. – Какое нравится?

– Значит, нет. – Констатировал Федор, чуть повернув голову вбок.

Затем спокойно забрал протянутый кошелек, вызвав тихий вздох облегчения. Открыл его и, игнорируя деньги, достал черно-белый снимок с изображением молодого и неизвестного мне мужчины, на обратной стороне которой был изображен абстрактный блекло-синий знак – словно выцветшая от времени печать. Федор обернулся вокруг себя, приметил ларек в паре шагов и положил фото прямо на него, а кошелек отправил себе в карман.

– Он придет за этим фото. – Произнес он замершим мужчинам и потерял к ним интерес. – Пойдем, – сказал мне брат и двинулся к выходу с рынка.

Но был аккуратно перехвачен представителем рынка, в глазах которого явно плескалась паника.

И даже ладонь, на всякий случай аккуратно зафиксировавшая его за горло сзади, не помешала тому постараться аккуратно подхватить брата за локоток и попытаться заглянуть в глаза.

– Тут нет. Но там – указал он взглядом в закрытый павильон овощного рынка, протянувшийся у края торговых рядов, с небольшой вывеской «восточные лакомства» над воротами. – Там есть. Но оно не мое! Только фото забери. Красивое, вдруг потеряется, а?

И был он достаточно убедительным, чтобы Федор замедлил шаг.

По счастью, фото еще не смел ветер и не забрал случайный прохожий. Да и переговорщик был достаточно разумен, чтобы предложить себя в качестве гида, а не оставлять дело на самотек или перекинуть проблему кому-то еще. Только был он каким-то квелым, даже отметив, что фото отправилось обратно в кошелек. Остальные же его сотоварищи слитно отвернулись и покинули нас, не попрощавшись. Во взглядах их было только осуждение, бросаемое на нашего спутника.

– Кто хозяин павильона? – Уточнил я, сопоставив настроения и взгляды.

– Я не знаю, – дернул тот плечом. – Пойдем.

– Они вас как похоронили, – прокомментировал Федор спешно удаляющихся людей.

– Пойдем. – Нахмурился тот и зашагал к «лакомствам».

– Что за фото? – Шепнул я брату.

– Да так, – был он задумчив. – Сына нашего общего знакомого. Говорит, похож.

В такие моменты отчетливо понимаешь, что вовсе не странный, и есть люди вокруг куда чудесатее.

– Почему мое фото не положил?

– А? – Поднял он взгляд.

– Ну, на прилавок. Я тоже могу красиво приходить. – Попенял ему я.

– Ты ж уже тут.

– Им же хуже.

– Надо приходить долго! – Наставительно произнес Федор. – Без сроков и точного графика.

– Как старость?

– Ага. Так страшнее.

– Учту, – проворчал я, заходя под ржавую арку входа.

В лицо дыхнул аромат специй и приторной сладости, волна тепла и нечто такое, от чего хотелось оглушительно чихнуть – но еще через пару вздохов все это стало уже привычным, хоть и необычным фоном.

Торговые ряды тут составляли выставленные змейкой – от края до края широкого зала – столы, на которых были выложены инжир и изюм, виноград и еще десятки разнообразных фруктов, составлявших те самые «сладости» наравне с рахат-лукумом и весовой халвой, орехами и дыней. А за прилавками стояли совсем уж колоритные личности, неведомо как переместившиеся со своим товаром с ближнего востока в столицу северной империи. Или же то местные и даже коренные, но не отступившие от традиционных нарядов и головных уборов, намотанных на головы из белоснежной ткани.

Вокруг так же ходили обычные люди, приобретались товары, и не было ничего особенного ни в атмосфере восточного базара, ни таинственного в манере торгов и расхваливания товара. Где-то над головой гудели тепловые вентиляторы, разбавляя шумом лопастей эхо общего гомона, и только сопровождающий напоминал, что тут не все так благолепно, как кажется на первый взгляд.

– Вам плохо? – Уточнил у нашего гида Федор.

Был тот сероват – что особенно четко проявилось, когда мы все-таки вошли в зал. Будто спонтанное решение более не казалось удачным.

– Нам сюда, – насупился тот и зашагал к дальнему, самому невыгодному с точки зрения торговли ряду, в самом конце зала.

А там остановился возле первого же продавца лакомств – выглядевшего мудрецом, неведомо как сменившим профессию, или же профессиональным жуликом, косящим под мудреца.

– Покупатели. – Коротко кивнул ему наш сопровождающий, развернулся и быстро зашагал наружу.

– Есть сладкий рис, есть финики, – улыбнулись нам уголками губ и продемонстрировали товар.

– Есть что-нибудь, сверкающее на свету? – Уточнил Федор.

– Насколько ярко сверкающее?

Я молча зажег звездочку над ладонью и продемонстрировал.

– Настолько яркого нет, – задумчиво огладил тот бороду, не выказывая и тени испуга. – Но, может, что-то из этого вас заинтересует?

Затем убрал руку под прилавок, а когда вновь показал ее – на ладони лежала целая россыпь малых и больших камней – агатов и изумрудов, аметистов и хризолитов чистой воды, разбавленных самым обыкновенным изюмом.

– Попробуйте, – щедро предложил он.

А Федор разом напрягся, прикипев взглядом, казалось, ко всем камням сразу. Красивым, большим камням, пусть и без огранки. Явно диким, и без единого документа – но прекрасным даже без искры внутри.

– И какая цена за килограмм? – Вежливо поинтересовался я.

Старик фыркнул, словно на хорошую шутку. А Федор достал кошелек и продемонстрировал наличность.

И только тогда насмешка обратилась в задумчивость.

– Эй, уважаемые, что вы как не на рынке! – Тут же окликнул нас следующий в ряду продавец, до того лениво прислушивающийся к беседе – а сейчас бодрый и даже вставший на ноги у прилавка. – Вы походите, посмотрите на товар! – И для убедительности выразительно посмотрел на ладонь, которой удерживал горсть мелкого зеленого винограда, в котором нет-нет, да и тускло посверкивали дикие мутно-прозрачные камни…

В общем, это мы удачно зашли. Потому что «искра» искрой, а красота требует достойного оформления. Да и вроде было среди купленного такое, после приобретения чего, у Федора был тот самый невозмутимый вид, после которого лучше пересчитать количество оставшихся конфет в коробке внутри сейфа.

Под конец, правда, чуть не произошел конфуз – прямо ко входу подъехали две большие черные машины, а люди внутри них вроде как были настроены серьезно с нами переговорить. Но переговоры взяла на себя свита Федора, дождавшаяся, пока восемь человек выйдут из машины, а затем совместив корпуса одинаковых автомобилей в один куб из стали, пластика и резины. Абсолютно бесшумно. Те, кто находился в этот момент к этому процессу спиной, даже ничего не заметили.

Говорить им с нами как-то расхотелось, и люди пешком отправились искать крайнего, который не поддержал идею разойтись с непонятными пришельцами миром, и из-за которого они лишились машин.

Потому что на необдуманный вопль «вы че сделали?!» в кубе, одна из граней которого представляла бывшую крышу, проявился рельеф в форме человека, и этот намек совершенно не способствовал развитию дискуссии.

В качестве бонуса за покупки нам досталась большая и явно вкусная дыня, владея которой мы рассчитывали обеспечить лояльность девушек, махавших вчера полдня лопатами. Но если лояльность не обеспечится, нам же лучше – сами съедим. С такими мыслями мы и отправились на бывшую квартиру Ники, куда девушки перебрались еще вчерашним вечером.

– Да хватит переживать! Она простит! – Заверил меня Федор, стоило сделать секундную заминку перед дверным замком.

Простая фраза отразилась болью и апатией, но я постарался улыбнуться и с благодарностью за поддержку, кивнул.

Дверь открыла Инка, одетая в домашний халат, полкило золота и меховые тапочки, посмотрела на нас, отражая всю гамму чувств от узнавания до искреннего возмущенного негодования и захлопнула створку прямо перед носом.

Позвонили снова. В этот раз пришлось подождать, но зато дверь открыла вежливая Го Дейю, учтиво и с поклоном пропуская нас внутрь.

Девушка, в отличие от Аймара, была одета чуть ли даже не торжественно – в церемониальный наряд ее народа, белый, с вышитыми золотом поверх драконами. А волосы составляли высокую прическу, подчеркивая красоту и стройность белой шеи и облика целиком.

– А где Ника? – Отметил я две пары обуви у входа.

– Госпожа отправилась вас искать, – вновь смиренно поклонилась Дейю. – У вас не отвечал телефон.

Сотовый моих тяжелых размышлений не пережил еще в субботу, в какой-то момент сильно нагревшись в кармане и перестав включаться.

– И как у нее было… Настроение? – Осторожно уточнил я.

– Деятельное, – задумчиво ответила китаянка.

– Скверно. Федор, отнеси дыню на кухню и порежь ее для пятерых. Потом спрячь ножи и вилки.

– Что вы! – Возмутилась Го. – Я сама отнесу! Если господа голодны, у меня готово горячее.

– Неси. – Устало махнул я рукой.

– Я накрою в гостиной, – покорно кивнула Дейю.

Заглянул туда на всякий случай, и обнаружил стол уже установленным посреди комнаты. Видимо, уже сами собирались кушать.

Заглянул в спальню, отметил укрывшуюся с головой Аймара, прижимающую к себе подушку.

– Что-то случилось? – Деликатно уточнил я.

Инка медленно стянула с головы одеяло и прожигающим от ненависти взглядом посмотрела на меня.

– Ах да, тебя похитили. – Озвучил я очевидный ответ. – Там дыня, и сейчас будет обед. Порций наверняка четыре, но сегодня с нами Федор. Не придешь – твоя доля уйдет Нике.

Аймара тревожно завозилась на постели.

Но к столу все-таки вышла. Правда, была тут же отправлена мыть руки и добывать себе самостоятельно тарелку с вилкой. Да и угощения оказалось более, чем достаточно – даже свите Федора досталось. Хотя казалось, что такие простые человеческие потребности им очень давно чужды…

К моменту появления Инки в дверях, мы уже одолели около трети – и надо сказать, получилось у Дейю весьма и весьма… Нечто кисло-сладкое, с рисом, грибами, овощами и кусочками куриного мяса, маринованного в специях – но из обычных компонентов получалось что-то волнительное, которое таяло на языке и расходилось по телу волнами гастрономического удовольствия. Одним словом – …

– Жалкие глупцы. – Внезапно пренебрежительно и высокомерно произнесла Го. – Вы посчитали, что можете пленить мою волю? Вы были столь наивны и беспечны, что сами съели страшный яд и теперь умрете в муках и страданиях. Пусть я не выживу, но я буду хохотать, пока вас станет корежить от невыносимой боли на полу этой бетонной лачуги.

– Очень вкусно, – озвучил я свою мысль и с энтузиазмом попробовал еще.

– Никогда такого не пробовал, – поддакнул Федор, налегая на свою порцию.

– Вы разве не слышите? – Раздраженно спросила Го. – Еда отравлена!

– Что не мешает ей быть очень вкусной, – качнув ложкой, отметил я, и с удовольствием продолжил есть.

– Никто вас не вылечит! Целитель уехал! Никто вас не спасет!!!

– А можно мне добавку? – Поскреб ложкой по дну тарелки Федор и с жалостливым выражением посмотрел на Го.

– Сколько у тебя на индикаторе противоядия? – Строго посмотрел я.

– Да много, цвет даже не желтый. – Отмахнулся брат, приподняв рукав рубашки над запрятанным там серебристым браслетом с белыми полосами.

– Тогда ладно.

Федор просительно посмотрел на Дейю:

– Там ведь осталось, да?

– Да. – Нервно проскрипела Го враз пересохшим горлом. – Осталось.

– Короче, есть только дыня, – констатировала Аймара, печально вздохнув и посмотрев на бесполезную теперь тарелку с ложкой.

– Ее я тоже посыпала ядом…

– Отлично! Великолепно! Нет, вы посмотрите, какой эгоизм! – Мрачно смотрела на нас с Федором Инка. – Еда – им, дыня – им.

– Между прочим, это Дейю виновата. – Отметил я логично.

– Но кушаете вы. А я – голодная! Целый день!

– Артефакт защиты от комплексных ядов – шестьсот миллионов. – Деловито уточнил Федор.

– Да что так дорого-то! – В голос возмутилась Инка.

– Потому что если будет дешевле – их станут покупать, – поучительно выдал я и тоже подвинул тарелку в сторону Дейю. – Добавки, будьте добры.

А та сидела ни жива, ни мертва. И вроде как даже боялась вздохнуть – не то, чтобы двинуться.

– В-вы меня убьете, да? Потом. – Прошептала она и зажмурилась. – Сорвете кожу, бросите в кипящее масло…

– Что-то мне все меньше нравятся их порядки, – задумчиво произнес я в адрес Федора. – Надо там тоже все менять.

– Вот так придешь, и устроишь им революцию? – Скептически произнесла Аймара, голодным взглядом смотря на стол и вдыхая приятные запахи.

– Почему вот так? – Возмутился я. – На броневике! Федор, да дай ты ей артефакт на одну порцию. Даша! Тьфу, Дейю. Наказывать мы тебя должны и будем. – Строго посмотрел я на нее. – С сегодняшнего дня становишься ответственной по кухне. И чтобы вот такое или вкуснее – каждый день.

– Поддерживаю, – произнес брат, неохотно стягивая один из браслетов с левой руки и передавая Инке.

А затем и Даше пришлось цеплять еще один – так как та решила спешно самоотравиться из своей тарелки. На все что угодно готовы, лишь бы посуду не мыть.

Ну а за добавкой пришлось сходить самостоятельно.

Потом еще стоять у двери душевой и требовать у Инки вернуть артефакт обратно. Вышла из-за стола, не доев, и коварно пропала, якобы ненадолго, а теперь якобы не слышит. Теперь поди выгони ее оттуда…

Заходить внутрь нельзя – почти женатый человек. Федору – рано. А Го так и вовсе в прострации переводила чистящее средство на шесть тарелок, намывая их раз за разом и не реагируя на внешние раздражители…

Так и пришлось отправиться к себе домой, оставив брата у гостиницы в центре – он сам захотел посмотреть город. Была еще мысль поискать Нику, но что-то подсказывало, что непременно найдется сама.

Чутье не подвело – одетая в теплый пуховик, с поднятым воротником, накинутым капюшоном и засунутыми в карманы руками, Ника все это время терпеливо дожидалась меня на скамейке у фойе моей высотки. Интересно, кто ей адрес-то сказал…

– Максим, нам надо срочно поговорить. – Встала она с места и немедленно двинулась в мою сторону, стоило выйти из машины.

– Непременно. – Прошел я мимо и вошел в здание.

– Срочно! Это касается твоей жизни!

– Не в коридоре же, – с осуждением посмотрел я на нее и вызвал лифт.

Ника притихла, посмотрев на пустое помещение, но все-таки не стала возражать.

Потом пришлось помолчать, так как надо было открыть апартаменты, переодеться, а там и я постарался перехватить инициативу.

– Папа разрешил?

– Да. – Чуть смутившись, отвела она взгляд.

– Отлично. Ты ведь в первый раз у меня? Пойдем покажу тут все. Вот здесь кухня, дальше кабинет, а тут – спальня…

– Максим. Князь Черниговский знает, кто виновен в ограблении.

– То есть, спальню смотреть не будем… – Вздохнул я, проходя на кухню.

Скромно обставленное помещение с придвинутым к стене столом слева и тумбами гарнитура по правую руку еще никогда не видели такой экспрессии и переживаний.

– Надо что-то немедленно делать!

– Что именно? – Уточнил я спокойным тоном, наливая себе воды из графина на столе.

– А я знаю?! Придумай что-нибудь!

– Это да, это ты хорошо отметила…

– Ты не понимаешь! Борис Игнатьевич все ему рассказал. Я видела фото их переговоров.

– В ресторане «Совиная гора», – поддакнул я. – Разумеется, он все рассказал. – Пригубил я воду и посмотрел за окно.

Опять было пасмурно, и время дня совершенно не чувствовалось. То ли поздний вечер, то ли день, то ли ночь, подсвеченная огнями огромного города…

– То есть, разумеется? – Сбилась Ника.

– Мы же приехали к нему сразу после грабежа, да еще невероятно информированными. Поэтому, узнав личность пострадавшего, Борис Игнатьевич поспешил устроить с ним встречу и рассказать о своих предположениях.

– Ты так спокоен, – звенел от негодования голос девушки.

– Э, мать, я его что, зря из глубины сибирских руд тащил? Он же предсказуемый, как ты. – Посмотрел я на девушку. – Конечно, он поступил ровно так, как должен был.

Иногда для плана нужен специальный человек. Наглый и бесцеремонный карьерист, полагающий все свои успехи личной удачей и заслугой. Только такой способен открыть дорогу к иным архивам и действовать так, как от него ждут. Потому что связываться с настоящим Московским генералитетом смертельно опасно – с интуицией и осторожностью дикого зверя, эти сожрали бы без соли, потому что живут и варятся в интригах так плотно, что почуяв проблемы, даже ложку на обед обяжут подносить зама какого-нибудь отдела, который и будет виноват, если что-то случится. Ну а зам подставит кого-нибудь еще.

– То есть, это часть плана? – Не веря, подняла Ника взгляд.

– Врагов, как и друзей, надо создавать себе самостоятельно. Иначе заведутся сами. – Наполнил я стакан и для нее и поставил рядом. – Все идет к логическому завершению. Не стоит переживать. Ты ведь замерзла? Сейчас закажем вкусной еды, включим интересный фильм. Воскресенье за окном!

– Максим, я хочу участвовать. – Строго произнесла Ника.

– В чем?

– В этом твоем плане.

– Мне бы очень этого не хотелось, – присел я за кухонный стол. – Тем более, у тебя уже есть такой опыт. Тебе не понравилось.

– Я не смогу сидеть просто так. – Чуть опустила она плечи. – Мне страшно ничего не делать. Как вообще можно оставаться таким спокойным?!

– Уверена?

– Да!

– Хорошо. – Отставил я воду в сторону. – Как прояснятся детали, отправлю тебе связного с инструкциями. Ни дома, ни на съемной квартире больше не появляйся. Есть у кого остановиться?

– У подруги.

– Отлично, адрес мне не говори. – Строго произнес я. – Телефон оставь здесь. Купи новый в переходе, вместе с сим-картой. Волосы перекрась в черный, постарайся изменить облик.

– Как меня найдет связной? – Подобралась Ника.

– Поедешь на оптовый рынок на Варшавском, купишь клубнику по пятнадцать рублей. Встанешь на рынок на четырнадцатом километре МКАД продавать за тридцать один рубль сорок копеек. Будут приставать, покажешь мое фото. Сейчас дам. – потянулся я к внутреннему карману, где было общая фотография с Федором.

– Не надо, у меня есть.

– Хм…Связной найдет тебя по ценнику. Пароль: «тридцать три коровы». Отзыв: «отличный стейк». Учти, все может начаться уже завтра, так что в университет не ходи. – Сделал я внушение. – Все понятно?

– Ага! – Горел лихорадочным блеском ее взгляд, а тело переполняло желание движения.

– Деньги на клубнику есть?

– Пф-ф! – Пренебрежительно фыркнула Ника. – Все, я побежала!

– А еда, фильм и экскурсия по дому?

– Потом! Дело важнее!

Даже провожать не пришлось – вылетела за дверь, на ходу одеваясь, в не застёгнутых сапогах. Лифт, закономерно остававшийся на этом же этаже, забрал девушку и повез на первый этаж.

Я остался у открытой двери, привалившись затылком к холодной поверхности стены.

– Не пропадет, клубника в этом году удалась…

Тихонько подошел Димка, проживавший на этом же этаже. Остановился рядом, оперся о стену и долго молчал.

– Я передумал. – Сказал ему то, что он наверняка уже понял.

Наверное, уже месяц как.

– Их будет недостаточно. Она все поймет и простит. – Не настаивая, воззвал он к благоразумию.

– Не хочу.

Скверный ответ, не основанный на логике, не имеющий никакой практической ценности. Но и придумывать причины не хотелось.

– Справимся, – поддержал я друга, который наверняка переживал не меньше моего.

– Как всегда, – поддакнул он.

– Обеспечь ей негласную охрану. – Посмотрел я на лифт.

– Сделаем.

И мы продолжили падать. Падать все быстрее и быстрее, нацепив на ноги такую тяжесть, как Го и похищенная Аймара, как ограбленный банк и пристальное внимание шести князей. Чтобы тот, кто на эмоциях ринется нас догонять, с гарантией свернул себе шею.