Глава 1

Что-то не давало ему покоя, и он открыл глаза. Оказалось, что его тело не покоится на ложе, а висит в воздухе, и что накрывает его прозрачная сферическая крышка.

Это купол, сообразил он. Но не такой большой, как в Очаге, а миниатюрный, вмещающий только одного человека…

За пределами купола виднелись стены какого-то необычного помещения, на потолке которого огоньки то и дело мерцали разными цветами, образуя причудливые узоры. При желании эти огоньки можно было принять за отдаленное подобие звезд, но у Гарса не было такого желания.

Где он? В раю? Или в плену?

И что с ним произошло?

Он напряг память и вспомнил.

Мертвая черная равнина, ощущение близкой смерти и отчаяние при виде ускользающего из поля зрения города.

Неужели создатели Куполов все-таки сжалились над ним и решили забрать в свое тайное убежище?

Кто они? И чего хотят от него?

Гарс дернулся, пытаясь подняться, но тело было сковано невидимыми путами. В ту же секунду по коже прокатилась упругая мягкая волна, и ее прикосновение было приятно и ласково, как свет утреннего солнца.

Солнца? Он вспомнил, как перед тем, как проснуться здесь, изнемогал от ожогов, причиненных беспощадными солнечными лучами, и недоверчиво прислушался к своим ощущениям.

Нет, ни боли, ни жажды, ни голода он сейчас не ощущал. Повернув голову и скосив глаза, Гарс оглядел себя. Тело было закутано в блестящую серую пленку. Только голова и руки были открыты. С усилием подняв Правую руку, он потрогал свои щеки, лоб и нос. Вроде бы все на месте, и никаких струпьев, ожогов и кровавых язв пальцы не нашли. Даже щетина на скулах и шее бесследно исчезла.

«Что ж, этого и следовало ожидать, — с горечью подумал он. — Не для того меня спасали, чтобы позволить мне мучиться. Я им нужен живым, бодреньким и здоровеньким. Чтобы можно было проводить очередной цикл исследований, тщательно замаскированных толстым слоем бескорыстного гуманизма и заботливого ухода!»

Голова была ясной, будто все, что он пережил на страшной равнине, привиделось во сне.

А теперь он хорошо выспался, подлечился и готов действовать дальше.

Есть здесь кто-нибудь, наконец?

Словно услышав мысли Гарса (а может, так оно и есть, тут же подумал он), рядом с мини-куполом произошло какое-то движение, и в поле зрения возникло лицо. Оно было приятным — прежде всего своей обыкновенностью. Все-таки это были люди.

Умные спокойные глаза, твердые, успокаивающие черты, аккуратная копна каштановых волос. Возраст определить трудно, потому что, если верить мудрому прищуру глаз, человеку этому должно быть очень много лет, но отсутствие морщин, седины и прочих атрибутов старости невольно сбивает с толку. Одет обладатель лица просто, если судить по видимым частям его тела: тонкая немнущаяся синтетика скрывает очертания фигуры довольно свободным балахоном, не стесняющим движения. Что-то вроде рубахи навыпуск с воротником до самого подбородка.

Губы незнакомца шевельнулись, и Гарс услышал доброжелательный голос:

— Как вы себя чувствуете?

— Хреново, — нарочито грубо ответил Гарс. Пусть они не питают надежд на то, что он согласится стать подопытным кроликом. И пусть не думают, что его можно подкупить медицинскими услугами и прочими благами!

— Что так? — склонил голову к плечу незнакомец, с любопытством разглядывая Гарса.

— А ты что, сам не догадываешься? — ехидно поинтересовался Гарс.

— Догадываюсь, — мягко улыбнулся человек за куполом. — После того, что вы пережили…

— Да брось ты! — перебил его Гарс. — Какого черта меня запрятали под стекло, как какую-то диковинную тварь?

— Ах, вот вы о чем. Не расстраивайтесь, это временно. Вас же надо было привести в порядок. Кстати, как вас зовут?

—А тебя?

— Да-да, вы правы. Извините, что не представился сразу. Джанком Олегович Тарраф старший когнитор. А ваше имя?

— Можно подумать, ты его не знаешь, — нехотя проворчал Гарс. — Ну, Гарс.

— Очень приятно, — вежливо изрек Тарраф. — Знаете что, Нугарс? У вас сейчас наверняка имеется масса вопросов ко мне. К тому же, как я вижу, вы еще не совсем отошли после тех испытаний, которые выпали на вашу долю. Нетрудно .представить, что вы можете чувствовать после такого стресса. Давайте поступим следующим образом: сейчас мы с вами на время, расстанемся, но перед уходом я выпущу вас из рекуператора. Можете совершить своего рода экскурсию по нашему подземному городу. Одежду возьмете в соседней, комнате, а если вам захочется есть или… или еще что-нибудь, то активируете вирт-справочник. Это несложно — надо всего лишь дотронуться до ближайшего хелп-маркера. Опознать маркер легко. Это знак вопроса, вы их увидите тут на каждом шагу. Ну да разберетесь: раз уж вы сюда попали, значит эвристические способности у вас достаточно развиты.

Тот, кто назвал себя Таррафом, отступил куда-то за пределы поля зрения Гарса, и тут же прозрачный купол над головой перестал существовать, словно растворился в воздухе. Гарс почувствовал, как его тело разворачивается мягкой невидимой силой ногами вниз и медленно опускается на пол. Потом опять по телу пробежала волна, и пленка, закрывавшая тело, чудесным образом исчезла. Гарс с удивлением увидел, что находится в полном порядке. Ни единой ранки, ни пылинки на теле не было. Словно он только что вышел из душа.

Помещение, где он находился, было пустым и потому неприятным. Словно уловив его ощущение, в одной из стен, состоящей из множества красно-черных квадратиков и поэтому напоминающей огромную шахматную доску, поставленную на ребро, приглашающе распахнулись створки…

Этот самый Джанком Олегович (ну и имена у них!) не обманул. Экскурсия действительно получилась на славу. Только вот насчет того, что можно идти куда хочешь, старший когнитор (кстати, узнать бы при случае: что это за должность такая?), мягко говоря, слукавил. Идти можно было только по длинному коридору, в котором с одной стороны наличествовала глухая стена с непонятными надписями и знаками, а на другую выходили прозрачные и, судя по всему, звуконепроницаемые… нет, дверьми это трудно было назвать, потому открываться они отказывались категорически… скорее большие смотровые окна. И если это был действительно подземный город, то получалось, что состоит он из одного-единственного, хотя и очень огромного здания. Возможно, в нем были и другие ярусы-этажи, но неизвестно было, как туда можно попасть.

Во всяком случае, те места, которые Гарсу разрешили осмотреть, были чисто рабочими. И трудились здесь не физически, а по большей части умственно. Правда, весьма активно — в этом хозяевам надо было отдать должное.

Никто не обращал на Гарса абсолютно никакого внимания. То ли его пустили в коридор, предназначенный для скрытого наблюдения, то ли люди за смотровыми окнами были так увлечены своими занятиями, что не хотели отвлекаться.

А работа у них была поистине захватывающей. Внешне ничем непримечательные люди творили чудеса. Еще будучи школьником, Гарс прочел одну давнюю фантастическую повесть, где описывался некий институт чародеев и магов, для которых волшебство было рутиной. Книга эта была написана с юмором, в виде «сказки для ученых», но здесь, где работали примерно такие же маги и феи, времени для шуток и взаимных розыгрышей явно не было.

Нет, чудеса, конечно, творились не везде. В некоторых залах люди трудились вполне прилично, без каких бы то ни было мгновенных трансформаций и феерий. Просто сидели за экранами, пультами, столами, нажимали кнопки и клавиши, о чем-то беседовали и спори ли, расхаживали в задумчивости и тупо пялились в потолок или в пол, собирали какие-то приборы и механизмы, исследовали что-то, прильнув к окулярам микроскопов.

Но кое-где невольно хотелось протереть глаза и ущипнуть себя за ногу. Потому что то, что там, за толстым стеклом, происходило, не поддавалось никаким разумным и даже дурацким объяснениям.

Например, в одном месте был просторный вольер, в котором стояла группа людей, а прямо на них ползло невероятное страшилище болотного цвета и размером с турбокар мастера Друма. Гибрид динозавра и крокодила имел длинные и страшные когти, зубастую пасть и уродливую шкуру-чешую, утыканную грозными шипами. Тем не менее люди почему-то не боялись чудовища, а что-то увлеченно обсуждали, широко размахивая руками, как вышедшие из-под контроля ветряные мельницы. Когда монстр все-таки дополз до них, то, вместо того чтобы смести людей одним ударом своего бронированного хвоста, разинул пасть и чисто по-человечески помотал головой, явно отвечая на какой-то вопрос. Люди, видимо, придя к общему решению, стали расходиться, а один из них подошел к «крокозавру», как окрестил про себя Гарс неизвестную тварь, поднес к нему какую-то длинную штуковину и проделал какие-то сложные манипуляции. Облик чудовища стал быстро изменяться, как когда-то в мультфильмах изображали процесс эволюции, только тут все это происходило наяву. Когда трансформация была завершена, на посыпанном песком полу вольера оказался самый обыкновенный человек, только абсолютно голый. Тот, что помог ему превратиться из дракона в человека, деловито накинул на него какую-то хламиду, и оба удалились из «вольера», беседуя, как старые друзья.

В другом зале с таким высоким потолком, что его не было видно, люди летали без всяких видимых приспособлений — свободно, как птицы, только гораздо стремительнее и осмысленнее, что ли… У Гарса сложилось впечатление, что они летают не просто так, а осваивают фигуры высшего пилотажа и проверяют свои новые возможности.

Но самым поразительным для Гарса стало зрелище, увиденное в очередном смотровом окне. Насколько он мог судить, там занимались материализацией духов. В буквальном смысле. Половина помещения была отгорожена уже знакомым Гарсу силовым занавесом в форме купола, а на другой имелась вереница пультов с множеством экранов, за которыми сидели люди. Был еще один, огромный экран, который висел прямо в воздухе так, что был виден всем. Люди за пультами вводили какие-то данные, и на экране постепенно проступало лицо какого-то очень знакомого человека, которого Гарс, возможно, когда-то видел. Лишь когда в зале сверкнула беззвучная сиреневая вспышка и под куполом материализовалась фигура обладателя лица в полный рост, он наконец вспомнил. Это был не кто иной, как Гай Юлий Цезарь в парадной тоге и со сверкающим кубком в правой руке. Его скульптурный портрет обычно фигурировал в учебниках истории. Сначала Гарс решил, что образ великого римлянина является добросовестно сработанным голообразом, но человек под куполом озирался с такой искренней растерянностью и так правдоподобно реагировал на незнакомую обстановку, что Гарс засомневался. Люди обступили купол со всех сторон и стали что-то объяснять воссозданному из пустоты императору. Тот недоверчиво слушал, а потом прищел в ярость и швырнул свой кубок прямо в купол с такой силой, что защитная сфера прогнулась в одном месте и ее изнутри залила жидкость багряного оттенка — видимо, в кубке было вино. Едва ли голообраз был бы проработан с такой тщательной достоверностью, решил ошеломленный Гарс. Он прильнул к стеклу, стараясь увидеть, как же поступят исследователи с пришельцем из другого времени, но кто-то из людей в зале вдруг покосился в его сторону, и стекло перед Гарсом мгновенно утратило прозрачность. Закрылись, значит, от постороннего взгляда.

После созерцания этого зрелища Гарс уже почти ( спокойно наблюдал в других помещениях чудеса рангом поменьше. Как люди за считанные минуты выращивают «из пробирки» каких-то гомункулусов, явно обладающих недюжинными мыслительными способностями. Как работает машина, способная множить до бесконечности самые разные, хотя и не очень большие предметы, причем созданные ею копии были такими же функционально пригодными, как и оригиналы (вот бы такую иметь в Очаге, невольно подумал Гарс). Как ; одни люди энергией взгляда управляют вещами на расстоянии, другие — тем же неконтактным способом воспламеняют даже негорючие материалы, а третьи вообще проходят сквозь стены и прочие преграды.

Были, однако, и такие эпизоды, которые оставались непонятными Гарсу даже после долгого наблюдения за происходящим. Так, в одной из комнат за стеклом люди, облаченные в подобие спортивного трико, но с массивными шлемами на голове, вели друг с другом отнюдь не спортивный рукопашный поединок. Правда, ни один из ударов соперников не достигал цели, и не потому, что бойцы боялись причинить противнику боль, а потому что в самый последний момент тот, против которого был направлен удар, неуловимо для глаза уклонялся, и удар попадал в пустоту.

В другом месте тоже был купол, но под ним ничего особенного не происходило, только сидели в оскорбленных позах два человека спиной друг к другу, явно не желая общаться. Потом один из них что-то бросил через плечо другому, тот тоже шевельнул губами, и неожиданно оба, сцепившись, покатились кубарем, и каждый пытался причинить сопернику наибольший урон. Купол тут же подернулся мутным туманом, скрыв фигуры боровшихся не на жизнь, а на смерть.

Люди, за которыми наблюдал Гарс из коридора, были не только мужчинами. Среди них попадались и молоденькие девицы, и вполне зрелые женщины. Однако нигде не было ни старик, ни детей. И нигде Гарс не видел, чтобы люди занимались чем-то другим, кроме творческого труда. Может быть, для жизни у них были и другие помещения, в которых они ели, пили, спали, любили друг друга, рожали и воспитывали детей, ухаживали за стариками и больными — Гарс этого не знал. Но у него почему-то сложилось впечатление, что таких помещений в городе, населенном волшебниками и исследователями, нет.

Коридор казался бесконечным, и вскоре Гарс устал от чередования чудес за правой стеной. Тогда он решил заняться изучением стены, что была слева от него. Правда, ни голода, ни жажды он по-прежнему не испытывал. В какой-то момент ему даже стало страшно: а вдруг его спасители успели изменить его организм так, что ему уже никогда не дано будет испытать ни физиологических потребностей, ни человеческих чувств?! Не уподобили ли они его себе самим, пытаясь превратить в такого же суперчеловека?

Тарраф говорил о каких-то маркерах, дающих ответы на вопросы. Пора было попытаться кое-что узнать.

Гарс выбрал один из пурпурных вопросительных знаков, начертанных на стене на уровне глаз человека среднего роста, и ткнул в него пальцем. Как не раз делал это на своем транспьютере, задействуя справочную программу.

К его удивлению, маркер работал так же, как и транспьютерные справки. Еле слышно хлопнул, разворачиваясь перед глазами Гарса, голоэкран, на котором возникли крупные надписи: «Поиск», «Информация о…», «Выбор метаязыка» и «Руководство для новичков».

Ага, отметил про себя удовлетворенно Гарс, глядя на последний пункт. «Для новичков»! Значит, не я первый оказался здесь, значит, были и другие. Узнать бы, что с ними стало.

Он прошелся по опциям, чтобы составить о них хотя бы общее представление. Было у него ощущение, что долго играться с информацией ему не дадут. Возьмут и выдернут отсюда куда-нибудь под очередной купол — мол, любопытной Варваре сам знаешь, что оторвали.

Естественно, ничего особо ценного в программе подсказок он для себя не обнаружил. Пункт меню «Поиск» на все попытки ввести запрос упрямо твердил одно и то же требование: «Пожалуйста, уточните искомый термин». В «Информации о…» имелся длинный перечень всяких непонятных слов, но при попытке задействовать любое из них на экран выскакивало сообщение: «Ошибка доступа. Введите свой код, пожалуйста». Лишь на вопрос о местонахождении заведения, в котором можно было бы перекусить, терминал, помешкав, вывел схему с обозначениями кафе, ресторанчиков, столовых и прочие пунктов общепита. Ближайшая закусочная, судя по этой схеме, располагалась за ближайшим поворотом коридора, в специальном ответвлении-тупичке, а рядом с ней услужливо имелись туалет и душевая. Загадочный «Метаязык» и многообещающее «Руководство для новичков» и вовсе оказались пустышками. С помощью первого можно было всего лишь задать способ общения со справочной системой — текстом, голосом, тактильно, дактильно, обонятельно или комбинированно. А посредством «руководства» «новичков» снабжали пространными поучениями о том, как следует пользоваться хелп-маркерами. Замкнутый круг. Даже не круг — купол…

Гарс двинулся по коридору дальше, уже не приглядываясь к тому, что творится за смотровыми окнами, свернул несколько раз за повороты вправо и влево, потом смотровые окна с левой стороны исчезли, а вместо них потянулись какие-то глухие, прочно закрытые двери из неизвестного материала, без надписей и вывесок, и Гарсу надоело пробовать, какая же из них окажется открытой. Но на очередной двери он узрел крупные буквы: «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН» — и машинально пнул ее ногой.

К его искреннему удивлению, дверь распахнулась перед ним, и за ней обнаружилось нечто типа рабочего кабинета со старинным письменным столом и окном в стене, перед которым, заложив руки за спину, стоял смутно знакомый человек. Не поворачиваясь, он доброжелательно произнес:

— Ну что, закончили прогулку, Нугарс? Да вы входите, не стесняйтесь. Я уже давно вас тут поджидаю.

Гарс вошел и плотно закрыл за собой дверь. В голове пробежала дурацкая мысль: «Эх, жалко, что „атомайзера“ у меня нет» — и тут же исчезла. Ничего похожего на оружие в поле зрения не было, а пытаться воевать голыми руками против этих сверхлюдей было попросту глупо. Да и зачем?

Нет, сказал он себе. Рано переходить к террору и диверсиям. Для начала надо побыть в шкуре разведчика в тылу врага. Раздобыть как можно больше информации, а уж потом…

— Вообще-то, меня зовут не Нугарс, а Гарс, — сказал он вслух. — Просто Гарс, без всяких «ну…».

— Прошу прощения, — воспитанно сказал Тарраф. — Я не учел степень энтропии в вашей речи. Присаживайтесь.

Гарс растерянно огляделся. Кабинет был практически пуст. Сесть можно было только либо прямо на пол, либо в кресло хозяина за письменным столом.

— Садитесь там, где стоите, и не бойтесь, — сказал Тарраф, уловив колебания Гарса. — У нас тут всякие артефакты, знаете ли… Очень удобно с точки зрения экономии пространства.

Он сделал вид, что садится, и тут же под ним, откуда ни возьмись, материализовалось вполне приличное креслице. Гарс последовал его примеру и ощутил, как его зад опускается на нечто очень удобное. Не совсем мягкое, чтобы нажить геморрой, но и не жесткое, чтобы отсидеть мягкое место.

— Для начала расскажите о себе, — предложил старший когнитор. — Мы ведь о вас почти ничего не знаем. Да и попали вы к нам по чистой случайности. Откуда вы взялись в Мертвой зоне?

Что ж, этого и следовало ожидать. Даже если хозяева этого подземного мира приложили руку к созданию Куполов — а значит, и ответственны за злоключения Гарса, — то теперь они постараются скрыть это. Будут прикидываться, что они — абсолютно ни при чем.

— Во всяком случае, можно констатировать, что на экстропера вы не похожи, — продолжал, не дождавшись ответа Гарса, Тарраф. — И уж тем более — на превентора. Скорее всего вы принадлежите к числу обитателей хомоценозов. Родились и выросли под Куполом, верно?

Гарс молча кивнул.

— И как называется тот населенный пункт, где вы жили?

— Очаг.

— Что-то я не слышал города с таким названием, — задумчиво произнес когнитор. — Где это?

— Это не город. Это поселок. На старых картах он даже не был обозначен, — неохотно заговорил Гарс. — А географические координаты в Оазисах определить невозможно. Там же и Солнце, и Луна, и звезды — все искусственное, все нарисовано. А что? Разве тебе это так важно?

Собеседник Гарса поднял брови:

— Кстати, почему вы с самого начала Говорите мне «ты»?

Привычка, — смутился Гарс— Нет, я, конечно, знаю, что к незнакомым людям надо обращаться на «вы». Но у нас в Очаге все говорят друг другу «ты»…

— Что ж, понятно. Непонятно другое. Каким образом вы оказались в Мертвой зоне? Стали жертвой злого умысла земляков? Или сами решили исследовать мир за Куполом?

Тарраф говорил с вполне искренним недоумением, и Гарс заколебался в своих первоначальных подозрениях.

Стараясь говорить кратко и без эмоций, он поведал своему собеседнику о том, как стал жертвой иллюзии и как по его вине погибли двенадцать человек, отправившихся с ним за Горизонт. О перипетиях, связанных с гибелью жены от рук Брюма и убийством Прага ради того, чтобы можно было диктовал свою волю односельчанам, Гарс на всякий случай умолчал.

— Поразительно! — сказал Тарраф, выслушав историю Гарса. — Конечно, и до вас были смельчаки-одиночки, которые попадали к нам, преодолев почти всю Мертвую зону, но чтобы вот так, без всякой экипировки и запасов, — с этим я сталкиваюсь впервые! А что касается иллюзий, то поверьте, умысла выманить вас из Очага, как вы называете ваше поселение… такого умысла ни с чьей стороны не было.

— То есть? — удивился Гарс. Тарраф обреченно вздохнул.

— Не знаю, поймете ли вы меня, — сказал он. — А если поймете, то поверите ли на слово. Я ведь осознаю, каким бредом вам могут показаться мои объяснения.

«Короче», — хотел было оборвать собеседника Гарс, но вовремя одернул себя.

— Я слушаю тебя… то есть вас, — стараясь говорить так же вежливо и спокойно, как Тарраф, объявил он.

И старший когнитор усердно принялся просвещать своего не то гостя, не то пленника. Начал он свой рассказ издалека.

— Когда-то, — говорил он, — на Земле все было по-другому. Люди жили везде и всюду, не зная никаких ограничений. И отличались они друг от друга лишь цветом кожи, языком и родом занятий. Но в середине двадцать первого века человечество столкнулось с проблемами, решать которые всем вместе было бы неразумной тратой сил и отклонением от пути прогресса. И тогда было решено учредить особую категорию людей, этакую закрытую профессиональную касту избранных, которые призваны были обеспечить безопасность и выживание человечества. Своего рода щит для отражения многочисленных опасностей. Этот термин и закрепился в качестве наименования новой организации. Естественно, члены этого сообщества должны были обладать специфическими навыками и умениями. Будучи универсальными спасателями, они с детства усваивали основную заповедь Щита: ничего для себя, все — для людей. У них не было ни родителей, ни братьев и сестер, ни жен, ни детей. В любой момент они были готовы отдать свою жизнь ради спасения человечества. Правда, точно так же они, не колеблясь, могли убить всякого, кто посягнет на жизнь и безопасность других. В них странным образом сочетались милосердие и ненависть, гуманность и жестокость. Этакие убийцы с добрыми сердцами. Славные убийцы. Их звали хардеры, и было их немного, но каждый из них стоил целой армии. И было еще кое-что, что отличало их от обычных людей. Их нельзя было убить, потому что электронный приборчик, вживленный в их голову, представлял собой миниатюрную машину времени, которая в случае гибели носителя автоматически срабатывала, перебрасывая своего хозяина в момент, предшествующий смерти, дабы хардер мог избежать гибели.

Однако необходимость оперативного решения проблем исключительной важности обусловила следующий шаг человечества, который в то время казался вполне естественным, но, как впоследствии оказалось, был ошибкой. Хардеры действовали, как правило, по-одиночке. Подчинялись они лишь руководству Щита, а Щит, в свою очередь, — Генеральной Ассамблее Объединенных Наций. Ни больше ни меньше. Но со временем Щит обретал все большие права и в конечном итоге получил полный карт-бланш. Теперь хардеры могли самостоятельно принимать любые ответственные решения при выполнении своей миссии и действовать по своему усмотрению в тех или иных ситуациях. Более того, никто не имел права не подчиниться требованиям хардеров или помешать им выполнять свое задание.

Нет, случаев неоправданного произвола или иных злоупотреблений властью со стороны Щита отмечено не было. Хардеры вовсе не стремились установить тотальный контроль над человечеством, и действовали они исключительно во благо людей.

Но те, кого они защищали и спасали, все больше начинали опасаться своих «опекунов». И это вполне объяснимо. Подобная боязнь всегда была присуща людям по отношению к искусственному разуму — не случайно в литературе и кино того времени всякого рода гомункулюсы рано или поздно восставали против своих создателей, чтобы превратить их в своих рабов. А кое-кому Щит уже тогда виделся сборищем киборги-зированных существ, лишь внешне напоминающих людей.

Логическим следствием этой фобии стало создание тайной организации, которая должна была контролировать хардеров и, в случае возникновения угрозы порабощения ими человечества, предпринять меры по уничтожению Щита. Так появился Меч, тайные агенты которого действовали повсюду, в том числе и в стане своего потенциального противника.

Трудно сказать, — продолжал Тарраф, — когда и как именно хардеры обнаружили, что у них появился противник. И едва ли они стали бы предпринимать какие-либо враждебные действия по отношению к «меченосцам» только из инстинкта самосохранения. Конфликт между двумя группировками зародился и стал развиваться быстрыми темпами по иной причине.

Камнем преткновения стала стратегия дальнейшего развития человечества.

Ликвидируя многочисленные источники угроз безопасности человечества, хардеры не раз сталкивались с тем, что, как правило, опасность уничтожения жизни на Земле исходила от новейших открытий, технических изобретений и прочих «плодов прогресса». Потому что цивилизации нашей всегда было свойственно использовать их неразумно и без оглядки на последствия. С ядерным, химическим и бактериологическим оружием когда-то поступили самым простым способом, запретив их раз и навсегда. А что прикажете делать с генной инженерией, пресловутыми «машинами времени», возможностями создания суперроботов, обеспечением реального бессмертия для каждого человека, наконец?! У палки два конца, и любая новинка, помимо отрицательных сторон, сулит и несомненные блага, которые могли бы сделать и самого человека, и его жизнедеятельность гораздо более совершенной.

Хардеры избрали путь категоричного отрицания тех плодов гениальной деятельности ученых и конструкторов, которые могли бы, по мнению Щита, если не сиюминутно, то в будущем поставить под угрозу существование хомо сапиенса. Под этой угрозой они понимали не только возможность физической гибели цивилизации, но и утрату ею традиционного человеческого облика. С философской точки зрения, наверное, это было бессмысленно — пытаться остановить безудержное развитие разума, — но что оставалось делать тем, кого человечество само назначило своими няньками? Только одно: исправно следить, чтобы глупый малыш не совал пальчик в электророзетку, не играл острым ножом, не лез на подоконник, чтобы посмотреть на улицу. «Лучше перебдить, чем недобдить» — именно этот шутливый лозунг хардеры всерьез взяли себе на вооружение. И с течением времени они все чаще и чаще стали превращаться из хардеров в превенторов, этаких «сторожей прогресса».

Ответная реакция со стороны многочисленных изобретателей, ученых, технических специалистов — да и просто рядовых обывателей, которым новые «штучки» очень даже были по душе, — не заставила себя долго ждать. И эту волну недовольства «зарвавшимися гомункулусами» стали использовать в своих целях руководители Меча. Они исповедовали иную идеологию, в соответствии с которой любое телодвижение, позволяющее уменьшить меру энтропии Вселенной, объявлялось шагом вперед. Они с пеной у рта ратовали за технотронное будущее, за глобальную информатизацию, за получение новых источников энергии, за совершенствование человека — каждого человека, а не избранной группы лиц с особым статусом — любым путем и любыми средствами… «Да, окружающий мир в будущем неузнаваемо изменится, — с вызовом заявляли они, — но что в этом ужасного? Ведь на протяжении последних столетий это с ним неоднократно происходило. Мы должны измениться вместе с миром, чтобы занять в нем достойное место… Прогресс, — говорили они, — остановить невозможно, это даже преступно, а тех, кто все-таки пытается ставить подножки человечеству, надо решительно уничтожать деак взбесившихся псов!..» Так Союз Меча трансформировался в движение Экстропии, условно противопоставленной вселенскому хаосу, а бывшие «меченосцы» переименовали себя в «экстроперов»…

Нетрудно догадаться, что произошло потом, — с грустью продолжал Тарраф. — Противостояние не могло не перейти в хотя и тайные, но весьма крупномасштабные боевые действия. И с той и с другой стороны активно применялись те самые артефакты, которые стали предметом раздоров. Началась настоящая война, только человечество заметило ее не сразу. А когда все-таки заметило и ужаснулось, то было уже поздно. Сражающиеся стороны успели набрать такую мощь, что никто не мог бы встать у них на пути. Между тем поверхность планеты все больше становилась непригодной для проживания, а жертвами сокрушительных ударов все чаще становились ни в чем не повинные люди.

Видимо, первыми это поняли бывшие хардеры, сумевшие сохранить остатки заботы о человечестве. Скорее всего они и создали то, что мы называем хомоценозами, — замкнутые биосферы, в которых имеются все необходимые условия для существования людей.

А вне этих биосфер война продолжается до сих пор, и трудно сказать, кто из противников сейчас сильнее.

Это сражение богов, Гарс, куда простым смертным вроде нас с вами лучше не вмешиваться…

— А вы — кто? — спросил Гарс, которого пока мало интересовали полумифологические воины.

— Мы — это особая организация, — улыбнулся когнитор. — Мы соблюдаем нейтралитет в этой войне. Мы лишь наблюдаем за ходом боевых действий, но не вмешиваемся. Мы не хотим помогать ни превенторам, ни экстроперам. И у нас иные идеалы и иные цели.

— Какие же?

— Мы стремимся познать окружающий мир и возможности человека, — снова улыбнулся Тарраф. — Вечное познание — вот что является нашим императивом. Именно поэтому наша организация называется Когницией, а мы — когниторами… Мы не обладаем военным потенциалом, и достижение всемирного господства нас не интересует.

— А люди? — выкрикнул Гарс, подавшись вперед. — Люди вас интересуют?

— Конечно, — невозмутимо подтвердил Тарраф. — Но если вы имеете в виду обитателей хомоценозов и прежде всего своих односельчан, то, видите ли, тут мы сталкиваемся с определенными трудностями. Ведь специфика современного человечества заключается в том, что оно живет в искусственно созданных для него Оазисах, отгороженных от всего остального мира силовыми полями.

— Куполами, — перебил его Гарс. — А внутри мы называем эти Купола Горизонтами.

— Мне это известно, — улыбнулся Тарраф. — Мы ведь здесь тоже имеем доступ в Сеть. Но суть не в этом. Даже если бы мы и хотели помочь им… то есть вам… то были бы бессильны что-то сделать. Поля в виде Куполов настолько мощны, что выдерживают, например, прямое попадание вакуумной бомбы. Даже нам, с нашими возможностями, не пробиться через этот барьер. Максимум, что мы можем, — это принять таких вот беглецов, как вы, дать им приют, знания и интересную работу. Сожалею, но и это не всегда нам удается.

В Мертвой зоне люди погибают слишком быстро, вы и сами были тому свидетелем.

Гарс слушал, не веря своим ушам. Двенадцать человек, шедших с ним, за каких-то несколько часов отправились на тот свет, а этот спокойный, доброжелательный человек уверяет, что ничего нельзя было сделать?! И все, на что он способен, — так это выразить свое сожаление?!

— По-вашему, выходит, что нас никто не хотел убивать, — стараясь взять себя в руки, сказал он. — И что мои товарищи погибли как бы в результате стечения обстоятельств. Ладно, допустим. Но неужели мне во время первого выхода за Горизонт привиделась пригодная для жизни равнина? Кто, по-вашему, создал эти декорации?

Когнитор снисходительно улыбнулся.

— Нет, — сказал он. — Это вам вовсе не Привиделось, Гарс, и в этом-то и заключается проблема. Город на самом деле был, только не город вовсе, а подвижный наземный боевой модуль. Я не знаю, кому из воюющих сторон он принадлежал: может быть, превенторам, а может, и экстроперам — это не играет роли. Такие модули способны разворачиваться, изготавливаясь к нанесению очередного удара, или сворачиваться для перемещений по поверхности Земли в считанные часы. И комплекс, который вы приняли за город, так и поступил — вследствие чего его потом не оказалось на месте. — Когнитор поколебался, и Гарсу показалось, что он вновь употребит свое ненавистное «к сожалению». — И вот еще что, о чем вы не могли знать. В этой войне стороны применяют, как я уже говорил, самые фантастические технологии. Любое новшество рассматривается ими прежде всего с точки зрения возможной пригодности для достижения успеха в боевых действиях. И те и другие имеют в своем распоряжении чудеса науки и техники. Поэтому я не удивлюсь, если в районе вашего Купола какая-то из противоборствующих сторон применила так называемый темпоускоритель — это устройство позволяет ускорить во много раз течение реального времени. Однако его действие не распространяется на хомоценозы, укрытые Куполами, и именно этим может объясняться тот факт, что в вашем восприятии равнина так быстро превратилась в Мертвую зону. Вы полагали, Гарс, что прошло всего несколько часов — и так оно и было внутри Купола, — а снаружи мог пройти целый год, и за это время цветущая долина вполне могла превратиться в выжженную пустыню!

— Так вот почему код, который мне сообщил тот тип перед смертью, перестал действовать! — вскричал Гарс, ударив кулаком одной руки по ладони другой. — Если за Куполом действительно прошло много времени, он мог измениться! Скажите, Тарраф, а как вы объясняете тот факт, что Горизонт вокруг Оазисов — односторонний? Не проще ли было закупорить нас внутри наглухо? Так, чтобы мы не могли выходить из-под Куполов, а?

— Ну, над этим и мы до сих пор ломаем голову, — сказал Тарраф. — Что касается невозможности возвращения в хомоценоз, то тут все понятно — ни превенторы, ни экстроперы не хотят, чтобы человечество знало о войне между ними, иначе неизвестно, как тогда поведут себя люди и кого поддержат. Кстати говоря, и Сеть по этой же причине они контролируют очень внимательно. Но вот в отношении выхода… Есть предположения, что за счет тех, кто решился выйти за Горизонт, создатели хомоценозов пополняют свои ряды, компенсируя потери в живой силе. В таком случае, вы, «горизонтщики», нужны им как тривиальное пушечное мясо. Если, конечно, сумеете остаться в живых.

— А вы? Вы отсиживаетесь под землей, как кроты?

— Нет. Мы не отсиживаемся, как вы изволили выразиться. Мы наблюдаем. Согласитесь, в данных условиях есть за чем понаблюдать. Ведь в мире сейчас на каждом шагу складывается уникальное сочетание факторов, которые невозможно создать с помощью экспериментов. Одна модель сменяет другую, и это дает нам возможность не только глубже проникнуть в тайны мироздания, но и лучше изучить закономерности развития разумных систем.

— А вы не боитесь, что в один прекрасный день вам некого будет изучать? Вам не приходило в голову, что когда-нибудь на планете не останется ни одного объекта для изучения и наблюдения? Что все живое либо будет уничтожено, либо вымрет само собой?

— Нет, не боимся. Кое-что мы все-таки предпринимаем, чтобы не допустить этого, поверьте мне. Популяции, подобные вашему поселку, разбросаны по всему миру. И хотя в настоящее время численность населения планеты несколько сократилась по сравнению с данными пятидесятилетней давности, но тем не менее держится на уровне пятидесяти — пятидесяти восьми процентов. Это не так уж мало, Гарс.

— Вы сказали, что у вас есть доступ в Сеть… А почему же вы не даете знать о себе? Лично я не встречал никакой информации о вашей организации!..

— Доступ у нас есть, но он односторонний. В том плане, что мы не можем разместить свою информацию в вашей Сети. Когниция вынуждена находиться в своеобразной блокаде… Это слишком долго объяснять. Надеюсь, что в ходе базового курса вам удастся расширить свой кругозор, Гарс. Вы же останетесь с нами?

Гарс помедлил, а потом спросил:

— Скажите, Тарраф, неужели все сбежавшие из Оазисов, попадая к вам, соглашались остаться? Когнитор пожал плечами.

— А что им оставалось делать? У них не было другого выбора. Так же, как нет его у вас. Нет, чисто теоретически мы, конечно, можем отпустить вас в Мертвую зону. Но это будет верной гибелью, поверьте. А если вы останетесь, то будете жить и работать наравне со всеми. Вы только представьте, какой уникальный шанс вам представился, Гарс: ведь за короткий срок вы обретете почти весь объем знаний, которые накопило человечество за тысячелетия своего развития. Поверьте: уж что-что, а учить быстро и эффективно мы умеем. Вы ведь этого хотите, не правда ли?

— Нет, — честно ответил Гарс, почти не раздумывая.

— Нет? — удивился когнитор. — Но чем объяснить ваше стремление попасть за Горизонт — кстати, весьма абсурдное, с научной точки зрения, — если не прирожденной любознательностью? Вы — наш человек, Гарс, хотя, возможно, и не подозреваете об этом. Из вас может выйти хороший когнитор.

Гарс хотел было возразить, заявив, что не собирается становиться бесстрастным исследователем, для которого «популяции» людей — всего-навсего «модели» и «объекты» для наблюдения, и что он хотел идти за Горизонт вовсе не для этого, но вовремя прикусил язык.

Чтобы разговаривать на равных с этими могущественными, но бездушными людьми, следовало набраться знаний и, если повезет, запастись кое-какими штуковинами из арсенала когниторов. Это могло бы пригодиться в дальнейшем. Для чего и как — Гарс пока и сам не знал. Он знал одно: нынешнее устройство мира неправильно и в корне порочно, и его надо как можно быстрее изменить. А как и каким способом — будущее покажет.

 

Глава 2

— Ну что за хреновина?! — в сердцах воскликнул Лапорт, швыряя на стол перчатку-пульт. — Опять этот хренов сканер не фурычит!.. Кто-нибудь скажет мне, есть у нас в группе лаборанты или нет?

— Конечно, есть, Груний Маркович, — отозвался рассеянно Гарс, не отрываясь от экрана.

— А если они есть, то какого хрена они в рабочее время не занимаются своими прямыми функциональными обязанностями, а по-садистски гоняют до короткого замыкания интеллектуальное имущество? — вопросил Лапорт.

Гарс с неохотой щелкнул по маркеру «Выход» на псевдоэкране инта и взглянул на своего непосредственного начальника, дабы уяснить степень его возмущения. Частое упоминание одной и той же огородной культуры еще ничего не значило. Судя по обычному цвету ушей и губ, Лапорт был пока еще не слишком грозен. Грозен он становился, когда уши его пунцовели, а губы, наоборот, белели. Впрочем, таким его можно было увидеть нечасто. Например, Гарс видел шефа вышедшим из себя только один раз: на том злополучном заседании Ученого совета, когда обсуждался вопрос о распределении энергоресурсов на ближайший квартал и их группе выделили на сколько-то там мегаватт меньше, чем сектору бионики. Надо было видеть, какими багровыми тогда были уши Лапорта и сколько раз он употребил любимое — правда, единственное в его лексиконе — ругательное словечко!..

— Вообще-то лаборантов в группе целых три штатных единицы, Груний Маркович, — громко сказал Гарс, не глядя в угол лаборатории, где с самого утра ломала голову над тестами, предназначенными для определения интеллектуального коэффициента по формуле Клебана, вторая штатная лаборантская единица, которую звали Герт Адамцев. — Из коих в настоящий момент в наличии два…

— И что из этого вытекает, юноша? — почти искренне удивился Лапорт. — Может быть, вы предлагаете мне дождаться, пока вы сразитесь со своим коллегой в трехмерные шахматы, чтобы выяснить, кто должен влезть в нутро этого хренова сканера?

Гарс машинально покосился на Герта. Тот по-прежнему не отрывался от своей писанины, то и дело тюкая одним пальцем по кнопкам пульта. Намеки и иносказания этот флегматик-тугодум не понимал, судя по всему, с детства. Видимо, извилины в его мозгу были так закручены, что слова окружающих проходили в них слишком долгий и тернистый путь…

— Конечно, нет, — сказал Гарс, вставая и направляясь к рабочему месту начальника. — Сам как-нибудь разберусь, Груний Маркович… Как говорили древние, не боги горшки обжигают, особенно если горшки — ночные!

— Ну-ну, — сказал Лапорт, направляясь к двери. — Разберитесь, юноша, разберитесь… Только не растягивайте это удовольствие на целый день, как это было в прошлый раз с эмоциокоагулятором. Через час комплекс мне потребуется для очень важного эксперимента… А я пока, с вашего позволения, наведаюсь к модельщикам…

Он вышел из лаборатории.

Гарс подошел к махине комплекса и с великим сомнением оглядел ее. Когда он имел дело с техникой, ничего хорошего из этого почему-то не получалось. Сюда бы мастера Друма, с тоской подумал он. Того бы нельзя было за уши оттащить от этого приборного изобилия.

Ладно, как говорится: глаза боятся, а ручонки пакостят.

Он с натугой вытянул плоский блин сканера из гнезда и громыхнул его на рабочий столик, который тут же опасно закачался.

Вооружившись тестером, Гарс стал прозванивать интеллекторные цепи. Время от времени он заглядывал в вирт-руководство, потому что схема прибора, несмотря на все усилия, так и не зафиксировалась в его памяти.

Из угла доносилось старательное сопение и отрывистое бормотание под нос. Время от времени слух Гарса улавливал какие-то странные обрывки фраз типа «бу-бу-бу… кто первым изобрел окситан… бу-бу-бу… расположение нейтринных экстракторов в реакторе типа дубль-три…».

В отличие от Гарса, Адамцев работал в группе давно, но ввиду какого-то особого строения мозговых клеток звезд с неба не хватал, хотя любую работу выполнял вдумчиво и досконально. Его будущее было очевидно всем, кроме него самого. Так и суждено ему пыхтеть над всякими анкетами, тестами и коэффициентами еще до бесконечности, если, конечно, в Когниции ничего экстраординарного не случится и если этернологи, рано или поздно, разразятся открытием реального бессмертия.

Как и Гарс, Герт Адамцев тоже попал в Когницию извне. До двадцати лет он прожил в Оазисе под ничего не говорящим Гарсу названием Зайцевск. С детства Герт увлекался охотой на бабочек. По его словам, у него была вполне приличная коллекция. За Горизонтом он оказался по чистой случайности. Подвела врожденная инерция мышления. Когда он гнался за очередным экземпляром серой капустницы вдоль внутреннего периметра Купола, сачок вылетел у Герта из рук и исчез за туманной стеной, а Адамцев машинально ринулся за ним, ну и…

Ага, вот он, неисправный чип! Хренов чип хренова сканера.

Гарс извлек пластметалловую пластинку величиной с ноготь из нутра прибора и повертел ее перед глазами.

И что этой хреновине не хватает? Не выдерживает нагрузки, которой ее подвергает Лапорт своими экспериментами? Или просто слишком большое напряжение подается на вход? Надо будет сказать техникам, чтобы посмотрели получше. А пока заменим эту штуку на новую, а то скоро сюда припрутся горящие жаждой познания экспериментаторы во главе с шефом.

Гарс полез в шкаф, где хранились ЗИПы, но аналога неисправного чипа там не нашел. Вот черт, придется тащиться на склад, а это значит — есть шансы не успеть восстановить работоспособность комплекса. Лапорт опять будет шипеть и плеваться, и хоть он будет делать это только для порядка, но все равно стыдно не справляться с элементарными лаборантскими проблемками.

— Я на склад, — сообщил он Адамцеву. — Одна нога здесь, другая — там. В сканере опять троник полетел, а у нас этого чипа нет.

Герт покосился на него. В глазах его мелькнуло что-то осмысленное.

— Погоди-ка, — сказал он. — Ты мне вот что скажи, Очагов. Как вот ты ответишь на такой вопросец, а? — Он повел пальцем по экрану в поисках нужного пункта вопросника, а потом торжественно провозгласил: — «Где находится Тегусигальпа?»

Гарс не раздумывал ни секунды. При ответах на тесты ИК рекомендовалось не думать и гадать, а озвучивать то, что нашептывают подсознание и оперативная память.

— По-моему, в Никарагуа, — сказал он. — Под ба-альшим таким Куполом.

— А что, разве это город? — с удивлением спросил Адамцев. — У меня вот тут указано, что это гора такая…

— Ну, если это гора, то, значит, люди там до сих пор проживают в пещерах, — сообщил Гарс. — Ты лучше в БЭС загляни, не поленись.

Взяв с гвоздика ключ-декодер, он вышел из лаборатории и устремился по длинному, как кишка, коридору, на ходу раздумывая над тем, какого черта он согласился распределиться после базового курса интенсивного обучения в эту, непонятно чем и с какой целью занимающуюся группу.

Гарс вспомнил, как это было.

Полгода назад, когда он, ошалевший от огромного объема информации, впихнутой в его мозг электронными менторами, был вновь вызван к Таррафу и старший когнитор как бы между прочим поинтересовался, в какой области Познания он хотел бы трудиться (вопрос о том, желает он трудиться на благо Когниции или нет, почему-то уже не стоял), у Гарса возникли серьезные затруднения. И не только потому, что он не хотел говорить правду, продолжая скрывать свой интерес к создателям Куполов и Горизонтов. За время обучения Гарс открыл для себя слишком много интересных наук, чтобы можно было выбрать какую-то одну из них.

— Хорошо, давай попробуем определиться вместе, — предложил Тарраф (он уже перенял от Гарса его обыкновение «тыкать»). — Что тебя интересует больше всего?

— Вообще-то меня интересует все, — смущенно улыбнулся Гарс. — Но, если вы так настаиваете, Джанком Олегович, то, пожалуй, для меня интереснее всего люди…

— Люди, — повторил сомневающимся тоном Тарраф. — А что именно в людях тебе интересно? Физиология, биология, психология?

— Конечно, психология, — не задумываясь сказал Гарс.

— Так, — удовлетворенно откинулся в кресле старший когнитор. — Круг сужается… Осталось уточнить, какие именно люди тебя интересуют: отдельно взятый индивид или совокупность индивидов? Человек вообще или все человечество в целом?

— Но ведь «человека вообще» не может существовать, Джанком Олегович, как не существует, например, ряда абстрактных понятий — жизни вообще, любви вообще, мыслей ни о чем…

Тарраф довольно улыбнулся.

— Молодец, — сказал он. — Я вижу, базовый цикл не прошел для тебя напрасно. И все-таки, не влезая в философские дебри, постарайся ответить на мой вопрос.

— Я же сказал вам, что меня интересуют люди, — сказал Гарс. — А это слово употребляется только во множественном числе. В единственном числе используется только понятие «нелюдь», Джанком Олегович.

В результате этого разговора Гарс был направлен в группу социопсихических исследований, которую возглавлял когнитор второй ступени Груний Лапорт. Группа СПИ (аббревиатура служила стандартной мишенью для насмешек в Когниции, но люди Лапорта отражали язвительные шуточки ссылкой на то, что бывают сокращения и похуже, и приводили в качестве примера Секцию Рентгенометрических Исследований) входила в состав сектора два-ноль-три, деятельность которого координировал и представлял в ученом совете когнитор третьей ступени Эмиль Прегон.

С первого дня своей работы и до настоящего момента Гарс ломал голову над тем, чем же конкретно занимается сектор 203 в целом и группа Лапорта в частности. У него были все основания полагать, что за внешним фасадом изучения поведенческих реакций, за множеством будто бы бессмысленных тестов и опросов, проводимых на новичках, лаборантах и представителях других исследовательских групп, а также за разработкой, созданием и испытаниями каких-то странных, загадочных приборов скрывается нечто такое, что Когниция предпочитает не делать всеобщим достоянием — особенно обладателей низших когниторских ступеней и обслуживающего персонала. Не раз он заставал Лапорта и Прегона беседующими с помощью только им понятных намеков, недомолвок и эвфемизмов, причем при появлении посторонних лиц собеседники сразу принимались обсуждать какие-нибудь рутинные дела…

Для ведения своей разведывательной деятельности Гарс активно использовал внутреннюю инфосеть Когниции. Правда, при этом он столкнулся с проблемой, хорошо известной ему по опыту исследований Горизонта. Все данные в когниторской сети делились на общедоступные, доступные лишь отдельно взятым категориям и недоступные практически никому. Кроме того, информация, вводимая когниторами в виде отчетов об исследованиях, справок и прочих документов, тщательно фильтровалась и проходила скрытое редактирование — в этом Гарс убедился лично, когда, разослав с помощью инта план-проспект своей будущей диссертации членам ученого совета для ознакомления, впоследствии с изумлением убедился, что его выстраданный и многократно обсосанный до прозрачности сосульки текст претерпел значительные изменения, внесенные рукой анонимного корректора. Те, кому был адресован план-проспект, такую правку, как выяснилось, не производили, и Гарс понял, что стал жертвой невидимого цензора.

Тем не менее кое-что ему все равно удалось выяснить.

Когниция оказалась гораздо более мощной организацией, чем казалось Гарсу вначале. У нее имелась целая сеть подземных баз, разбросанных по всей Земле. В некоторых филиалах существовали — тоже подземные — космодромы, с которых легкие спейсеры отправлялись на Луну и, возможно, другие планеты Солнечной системы (правда, такие полеты были небезопасными, потому что превенторы и экстроперы частенько принимали когниторские «челноки» за корабли противника).

Каждая база когниторов представляла собой полностью автономный и защищенный от возможных неприятностей со стороны воюющих сторон комплекс.. В нем имелись своя служба безопасности, системы жизнеобеспечения и большое количество обслуживающего персонала. Здесь были энергетические реакторы и аквагенераторы, цеха и мастерские, лаборатории и склады, школы и детские сады, плантации синтетической биомассы и столовые, больницы и родильные дома… В общем, все, как в любом полноценном большом городе. С той разницей, что город этот, состоявший из множества вертикально расположенных ярусов и горизонтальных уровней, уходил в глубь планеты на несколько сотен метров да обитатели его не тратили время на бессмысленную будничную суету, а занимались целенаправленной творческой деятельностью. И делали они это, в большинстве своем, не из-под палки, не для того, чтобы прославиться навесь мир или обеспечить себе благополучие и изобилие благ, а потому, что им это было интересно. Вся их жизнь была подчинена одному-единственному императиву — стремлению познать как можно больше окружающий мир, и лучшей наградой за их труды они считали победу над неизвестностью. Можно было сказать, что они и не жили в обыденном смысле этого слова, а предавались непрерывному процессу познания, потому что лучшим досугом для них было решение многочисленных загадок и тайн, которые подбрасывала им Вселенная, а самым страшным наказанием — отлучение от исследовательской деятельности. При этом они вовсе не были фанатиками и затворниками. Они тоже любили вкусную пищу, тепло и уют, юмор и стихи; они тоже влюблялись и рожали детей, спорили до хрипоты и ссорились по пустякам, обладали человеческими слабостями и недостатками. Только болели они значительно реже, чем обычные жители Оазисов, а еще реже умирали благодаря открытиям в области практической медицины.

И тем не менее существовало какое-то неуловимое различие между теми, кто родился и вырос на подземной базе Когниции, и даже полностью ассимилировавшимися к новой жизни «пришельцами», попавшими сюда из-под куполов Оазисов. И трудно было определить, представители какой категории когниторов заслуживают звание Настоящего Человека…

Было во всех этих людях нечто такое, что невольно пугало Гарса. Проблема заключалась в том, что он и сам не мог определить, что же это такое.

 

Глава 3

Склад электроники располагался на двенадцатом ярусе. Слово «минус» применительно к этажам филиала в Когниции не употребляли — и так было ясно, что лифт не вознесет тебя в высоту, а опустит в глубину.

Сегодня Гарсу, как ни странно, везло. Ни в коридорах, ни в лифтах ему не встретился никто из тех, кто мог бы приставать к нему с вопросами или исключительно безотлагательными делами. Впрочем, когда рабочий день только начинается, трудно встретить кого бы то ни было, потому что головы у всех еще свежие, голод не мучит, вчерашний запас анекдотов и хохм исчерпан, а новый еще не успел нарасти, и нутро точит неуемная жажда перевернуть Землю вверх тормашками или, по крайней мере, произвести переворот в своей области науки.

Он свернул в один из коридорных «аппендиксов», где располагался конечный пункт его путешествия, и увидел в нескольких десятках метров впереди себя чью-то спину. Она показалась Гарсу смутно знакомой.

Человек шел спокойно и уверенно, не оглядываясь. Куда это он направляется? Тоже на склад, что ли? Но тогда почему он прошел мимо него и движется дальше, где ничего нет, кроме голых стен и — уже в самом торце тупика — компьютерной схемы пожарной безопасности, на которую ни один здравомыслящий человек внимания обращать не будет?

Повинуясь неясному внутреннему импульсу, Гарс отпрянул обратно за угол коридора и, выждав ровно пять секунд, опять заглянул в «аппендикс».

На этот раз там не было никого.

Что это было? Очередная иллюзия? Голография в действии? Или его мозг, не вынеся тягот трудной лаборантской деятельности, совмещенной с соискательством когниторской ступени в свободное от работы время, начинает съезжать с катушек?

Тем не менее знакомый незнакомец был вполне материален — сомнений в этом у Гарса не осталось после того, как, пройдя по коридорчику до самой схемы, он уловил трудноопределимый запах какого-то дезинфицирующего препарата, а пригнувшись к полу, разглядел на нем мелкие комочки грунта, видимо отлепившиеся от подошв обладателя спины…

Интересно, где это он умудрился найти сырую землю в Когниции, ведь на почву оранжерей это не очень-то похоже, подумал Гарс, машинально катая между пальцами комочки, и тут его ударила догадка.

Убедившись, что вокруг никого нет, он двинулся вдоль стен, тщательно обследуя их. Эх, жаль, под рукой электронного микроскопа нет. Впрочем, микроскоп не потребовался. Возле самой схемы в стене обнаружилась едва заметная глазу вертикальная линия толщиной в волосок. Она начиналась у самого пола и тянулась до высоты роста среднего человека.

Это явно была раздвижная дверь. Створки скорее всего практически мгновенно откатываются в сторону и так же мгновенно возвращаются на место, закрываясь за вошедшим.

Но на планах этого яруса, насколько помнил Гарс, ничего, кроме склада, обозначено не было.

В следующие пять минут Гарс попытался, ощупывая «дверь», установить способ, которым она открывается. Безнадежно. Тут наверняка стоит такой мощный замок, что раздвинуть створки даже домкратом вряд ли удастся. И еще должен быть встроен какой-нибудь идентификатор, срабатывающий либо на пароль, либо на отпечаток пальца, либо на изображение, либо на запах… да мало ли еще на что!

Интересно, интересно… Зачем Когниции может быть необходим секретный отсек, о котором вряд ли знает кто-то из рядовых сотрудников? И что может скрываться за этой дверью?

Десятки вопросов промелькнули в голове у Гарса почти одновременно, но проникнуть внутрь, чтобы получить на них ответ, он не мог. Пока — не мог.

Что ж, надо будет целенаправленно заняться этой скрытой дверью в стене. Полазить по Сети в поисках информации, имеющей к ней отношение. Как бы невзначай порасспрашивать знакомых и незнакомых, более внимательно прислушаться к чужим разговорам, и так далее.

А пока его ждет склад.

Гарс отпер массивную дверь и переступил порог, все еще размышляя о таинственном входе в неизвестность.

На складе было так же тихо, как внутри пирамиды Хеопса до ее открытия археологами. И ни единой живой души, если не считать интеллект-кибера, обслуживающего посетителей.

Гарс продиктовал ему шифр нужного чипа, и кибер пулей метнулся в глубь помещения, заставленного металлическими стеллажами и ящиками.

Внезапно за спиной Гарса хлопнула дверь, он повернулся и застыл так, что мог бы служить наглядным пособием для медицинских лекций на тему «Паралич и его симптомы».

— О, какая встреча! — произнесла с притворным удивлением женщина, вошедшая на склад. — Привет, Гарс!..

Это была двадцатипятилетняя дочь руководителя сектора 203 Агесса Прегон. Именно она числилась на должности третьего лаборанта в группе Лапорта. Правда, она нечасто обременяла группу своим присутствием на рабочем месте. Вечно у нее были какие-то свои, чисто женские заботы и проблемы, которые нужно было решать немедленно. Даже Лапорт не понимал, какого хрена Прегону понадобилось устраивать свою малышку к нему в группу. Если бы научным сотрудникам за работу, как когда-то, платили деньги, то этот факт мог бы еще объяснить стремление Агессы приобщиться к тайнам социопсихологии, но в условиях Когниции это было абсурдом… Однажды кто-то из бойких на выводы экспериментаторов предположил, что лабораторная деятельность притягивает Агессу, как сахар — пчел, по той простой причине, что тут в одном месте собрано множество возможных кандидатов на роль ее второго мужа. От первого, пришедшегося ей не по душе… или не по телу… она избавилась год назад. Самым простым, но весьма эффективным способом: бедняга загремел на неопределенный срок на стажировку в лунном филиале не без содействия когнитора Прегона.

В те редкие дни, когда Прегон-младшая отбывала трудовую повинность в лаборатории, она была одета весьма эффектно. Сейчас же она просто превзошла себя. Она блистала так, что рядом с ней можно было находиться только в черных очках. Хотя в скудном складском интерьере и на фоне стеллажей с ободранными ящиками и промасленными железяками красота ее казалась бессмысленной, как искусственный цветок.

— П-привет, — слегка заикаясь, ответил Гарс. — Как это тебя сюда занесло? Тебя же вроде бы не было с утра…

Агесса неторопливо, но очень тщательно прикрыла за собой дверь, почему-то защелкнув внутреннюю задвижку, и, вычурно покачивая бедрами, направилась к оторопевшему Гарсу. Подойдя почти вплотную, она многозначительно уставилась ему в глаза и выдохнула:

— А я искала тебя… Я искала тебя всю жизнь! Разве ты не рад, что мы наконец-то остались одни?

Гарс окончательно лишился дара речи. Почему-то раньше он не замечал, чтобы дочка Прегона как-то выделяла его из общей мужской массы. И вдруг такое признание!

Чтобы выиграть темп, как говаривал когда-то шахматист Лагмар, он принялся нести непослушным языком что-то о, пардон, хреновых чипах сканера, которые летят, как перелетные птицы, именно тогда, когда Лапорту позарез необходимо проводить дурацкие эксперименты, и что…

Агесса, не слушая его бреда, протянула руку и… нет, она не стала гладить его по щеке. Она только дотронулась до лица Гарса кончиками пальцев с такой осторожностью, будто боялась поранить его. Но и этого хватило, чтобы у Гарса перехватило дыхание и почти остановилось сердце.

Черт, подумал он. Как же некстати все это получается… здесь, на этом складе, куда вот-вот может кто-нибудь припереться… в негигиенических условиях… да и кибер каждую секунду может вынырнуть из-за стеллажей, и хотя юн не человек, но все равно будет неловко при нем.

— Послушай, — сказал фальшивым голосом он, одновременно ломая голову, как ему к ней обращаться («Агесса» — слишком официально, уменьшительные же получаются какие-то непонятные, а сразу называть девушку «деткой» или «кисой» — по меньшей мере пошло), — послушай, ласточка, а почему бы нам не отложить наши объяснения хотя бы до вечера?

— Да, наверное, — с внезапным сомнением в голосе проговорила она.

Он все-таки не удержался.

— Ну почему, — воскликнул он, — почему именно я, а? Что ты нашла во мне, у меня ведь даже и когниторской ступени нет!

— Пока еще, — многозначительно добавила она.

— Не только пока, — честно признался Гарс. — Наверное, ее у меня никогда не будет.

— Будет, — пообещала она. — И не только это. У нас с тобой будет двое детей. Мальчик и девочка. Мы будем жить вместе долго-долго, и нам будет очень хорошо.

— Где-то я уже это слышал, — пробормотал себе под нос Гарс.

— А полюбила я тебя за то, что ты не такой, как все! — продолжала Агесса. — Совсем не такой!

Но Гарс так и не успел узнать, чем же это он отличается от прочих мужчин. Откуда ни возьмись, возле них оказался кибер с коробочкой чипа на широкой ладони.

— Ваш заказ выполнен, лаборант Очагов, — прогудел меланхолично он. — Распишитесь в получении.

Гарс поставил закорючку в протянутой ему ведомости, и кибер тут же переключился на Агессу. Слушаю вас, ласточка, — сказал он.

Гарс прыснул.

— Вот что значит — самообучающиеся системы, — сказал он.

— Пошел вон, дурак, — сказала Агесса. Правда, не Гарсу — киберу.

Кибер странного приказа не менее странного посетителя женского пола не понял, но на всякий случай укрылся за ближайшим стеллажом.

— Так мы договорились? — деловито спросил Гарс, имея в виду всего лишь перенос амурных дел на более поздний срок.

Однако «ласточка», похоже, поняла его по-своему.

— Да, конечно, — сказала девушка. — Только поцелуй меня хоть разок! А то я просто не доживу до вечера!

 

Глава 4

Выйдя на своем этаже из лифта, он столкнулся с Таррафом. Что это его сюда занесло, подумал Гарс, приветствуя старшего когнитора. Тот улыбнулся своей осторожной улыбкой, оставляющей глаза внимательными и холодными. Гарса он разглядывал с отстраненным удовольствием. Как будто считал его своим собственным творением. Впрочем, в какой-то степени так оно и было, и если не родным, то хотя бы «крестным» отцом Гарса Тарраф вполне мог себя считать.

— Ну, как дела? — спросил он. — Как продвигается твоя диссертация?

— Нормально, — соврал Гарс. Помимо плана-проспекта на сегодняшний день у него было готово страничек десять введения, причем основную часть текста занимали так называемые «подвалы» — сноски на труды по данному вопросу всех предыдущих поколений исследователей. И в запасе еще имелась целая груда цитат.

— Напомни, пожалуйста, как звучит твоя тема, — попросил старший когнитор. — Может быть, я чем-нибудь могу тебе помочь.

— «Системные аспекты жизнедеятельности изолированных коллективов».

— Звучит красиво. Только мне кажется, тут мне кто-то уже присылал не то план-проспект, не то реферат на сходную тематику. Некто Г. Очагов. Ты посмотри, может быть, вы с ним работаете параллельно… так сказать, конкуренты.

— Я уже смотрел, — с некоторым злорадством сообщил Гарс. — Это был мой план-проспект, Джанком Олегович.

— Ах вот как? — изумился Тарраф — впрочем, только слегка. В те моменты, когда проявление эмоций требовалось контекстом общения, старший когнитор словно позволял себе обозначить их, чтобы собеседник не обижался. — Ну что ж, заявка серьезная, тем более что ты и сам был… Извини, — спохватился он. — А откуда у тебя взялась эта странная фамилия? Помнится, ты сам говорил, что в вашем поселке фамилий вообще не было.

— Наш хомоценоз назывался Очаг, Джанком Олегович, — с невинным видом ответствовал Гарс. — А поскольку при регистрации требовалось как минимум двучленное наименование моей личности, то я и решил присвоить себе такую фамилию.

— А как тебе твоя основная работа? — вдруг поинтересовался Тарраф. — Нравится?

— Ненаучно рассуждаете, Джанком Олегович, — позволил себе шутливую дерзость Гарс. — Что значит — «нравится, не нравится»? Как гласит народная мудрость, дареному коню в зубы не смотрят — и так ясно, что их нет! Тут другая проблема возникает…

— Какая же?

— Наша группа занимается черт знает чем! — выпалил Гарс.

— Например? — Глаза Таррафа оставались по-прежнему спокойными и зоркими.

— Ну, например, у нас проводятся какие-то абстрактные эксперименты. Тесты, анкетирование… Неработающие модели сознания… Заумные отчеты, в которых никто не может разобраться и которые сваливаются в архив мусорной кучей! Зачем все это, Джанком Олегович? Вот вы можете мне это объяснить?

— А что здесь странного? Да у нас полным-полно таких групп, работа которых может показаться непосвященному человеку пустой тратой времени. Вся теоретическая наука — по существу, просиживание задницы и ломание головы над какой-нибудь абстрактной проблемой! Возьми философов — у них, по-твоему, вообще сплошная заумь? И потом, мне странно как-то слышать подобные заявления от адепта системного подхода. К тому же Лапорт, насколько мне известно, занимается не только теоретическими изысками, он же целый экспериментальный комплекс создал!

— Да я не это имею в виду, Джанком Олегович, — отмахнулся Гарс. — Я вообще рассуждаю. Мне просто показалось странным то обстоятельство, ч-й? Когниция позволяет себе роскошь проводить исследования и эксперименты в то время, как человечество стоит на краю гибели! Ну, предположим, узнаем мы, что человек думает все-таки головой, а не другими частями тела, ну построим тысяча первую модель его сознания, ну дадим стотысячное определение термину «коллективная ассоциация» — а дальше-то что?! Что изменится от этого в окружающем мире? Перестанут воевать экстроперы и превенторы? Самоликвидируются Купола над хомоценозами? Или что?

— Или что, — замороженно улыбнулся Тарраф. — Признаюсь, ты меня разочаровываешь, Гарс. Я уже начинаю сомневаться, что ты так рвался уйти за Горизонт. По-моему, ты все еще остаешься по ту сторону Купола, только Купол этот ограничивает твое мышление. Но есть нечто такое, что амнистирует тебя в моих глазах. Ты наконец-то сказал: «у нас», «в нашей группе»… Ладно, иди дозревать. А то там Лапорт ждет тебя не дождется!

Он повернулся и пошел прочь по коридору, ступая так размеренно, будто мысленно рассчитывал каждый свой шаг на вычислителе.

— Но ведь это будет длиться бесконечно! — в отчаянии крикнул ему в спину Гарс. — Нельзя объять необъятное, Джанком Олегович!

Тарраф приостановился и повернул к нему серьезное лицо.

— Ты ошибаешься, Гэ Очагов, — сообщил он. — Ты путаешь мироздание с баобабом — вот его-то действительно нельзя объять!

Очередной «абстрактный эксперимент» под руководством Лапорта прошел, как обычно, весьма экстравагантно.

Выглядело это так.

Толпа подопытных, собранных «по сусекам» из разных групп и бездельников-лаборантов, гогоча и рассказывая анекдоты, мариновалась в коридоре, а в качестве жертвы эксперимента отбирался один субъект — как сделал про себя вывод Гарс, самый горластый и шумный. Он усаживался на довольно жесткий стул в специальном боксе, увешанном множеством экранов, ламп и звуковоспроизводящих устройств. Далее субъекту предлагалась груда разных мелких предметов, начиная от гвоздей и кончая противозачаточными средствами. Ставилась задача: разложить предметы в произвольной иерархии. После этого врубались сирены, хлопушки, плейеры, разноцветные мигалки и стереовизоры, штурмующие все органы чувств испытуемого одновременно. Пока человек в боксе выполнял столь нелепое задание, Лапорт и старший экспериментатор Наркис следили за эволюцией каких-то сложных фигур и узоров, вспыхивающих на четырехмерном вирт-экране пси-пьютера. Так назывался прибор, позволявший бесконтактно воспринимать электрические сигналы мозга и перекодировать их в символы логических построений, хотя ничего логического Гарс еще ни разу на этом экране не видел. Там была путаница линий, вспышек и уродливых силуэтов. Если сильно напрячься, то можно было принять ее за картину, которую намалевал бы буйный шизофреник во время очередного приступа, если бы врачи, желая успокоить больного, дали ему кисти и краски.

Потом опыт повторялся, но на этот раз вместо предметов субъекту совали бессмысленные безделушки в виде разноцветных загогулин разной формы и величины, и теперь уже все приборы и устройства, создававшие какофонию, отключались, а бокс наглухо закрывался специальным полем, отгораживающим человека от любых воздействий среды. Один раз Гарс для интереса сам вызвался стать объектом эксперимента, и ему хорошо помнилось, какие неприятные ощущения навевали на него абсолютная тишина и непроглядное марево тумана, сгустившегося так, что ничего не было видно, кроме своих рук. Как при прохождении Горизонта, только смерчеобразной тяги, увлекающей куда-то за собой тело, тут не было.

На следующем этапе одиночку сменяла толпа, и все повторялось с самого начала, но тот, кто оказался первой жертвой, из бокса не изымался, а находился среди остальных. Ему, однако, было запрещено шевелиться и разговаривать с остальными. Для надежности ему даже надевали на голову непроницаемо черный эалахон, а рот залепляли пластырем.

Обычно после завершения опытов Лапорт и Наркис с благодарностью отпускали подопытных на все четыре стороны, а сами принимались горячо обсуждать результаты эксперимента, и вот тут-то Гарс окончательно переставал их понимать, потому что они выражались абсолютно нечеловеческим языком и то и дело ссылались на какие-нибудь древние персоналии с непроизносимыми именами. Иногда они уныло препирались, иногда торжествующе хлопали друг друга по плечу, невзирая на должностную разницу между собой, иногда хвалили Гарса за помощь — впрочем, последнее случалось очень редко.

Но сегодня все было иначе.

Распрощавшись с объектами эксперимента, Лапорт и Наркис объявили Гарсу и прочим сотрудникам, что настала пора отправиться на обед, а когда кто-то заикнулся было, что ближайшая столовая еще не открылась, то начальственный дуэт попросту выставил подчиненных за дверь, пожелав в спину приятного аппетита.

Есть Гарсу пока не хотелось, тем более — торчать перед столовой в унизительном ожидании, пока официанты-киберы соизволят впустить внутрь изголодавшуюся толпу. Он направился в лабораторию, где Адамцев все пыхтел над своими тестами, скрашивая это унылое занятие синтетическим, но довольно аппетитным с виду бутербродом.

Увидев Гарса, Адамцев что-то невнятно пробурчал.

— Что, хочешь испытать на мне еще какой-нибудь вопрос? — осведомился Гарс.

— Да нет. — Герт наконец сумел проглотить кусок, мешавший ему общаться. — Я вот по поводу Тегусигальпы.

— Ну-ну, — подбодрил своего коллегу Гарс.

— Это действительно город, — сообщил Адамцев. — Только он оказался столицей Гондураса.

— Ну и прекрасно! От меня-то ты чего хочешь? — Герт с подозрением воззрился на Гарса.

— Никак не пойму, — пробормотал он в конце концов. — Как это может быть, чтобы столица Гондураса находилась в Никарагуа?

Разобравшись и с Гертом, и со столицами, Гарс занял свое излюбленное место за интом, предвкушая, по крайней мере, полчаса лазания по Сети. Но, производя манипуляции с клавишами на панели управления, сделал неловкое движение и задел локтем сразу две Вполне безобидных кнопки, одна из которых включала режим скроллинга, а другая была обозначена каким-то странным символом в виде очков и, как Гарс не раз убеждался, служила в качестве декоративного украшения, поскольку нажатие ее ни к чему не приводило.

Однако сейчас эффект был потрясающим.

Экран инта вспыхнул, открывая взору Гарса вид того помещения, которое он только что покинул. Камера была установлена где-то под потолком и позволяла осматривать экспериментаторскую в режиме кругового обзора. Было хорошо видно, как Лапорт и Наркис, сблизив головы, напряженно всматриваются в экран того прибора, который был доселе известен Гарсу как тот самый «хренов сканер». Однако на сканирование это походило мало. На экране отчетливо виднелся какой-то чертеж, по которому медленно перемещался рой светящихся точек, похожих на светлячки.

Лапорт шевельнул губами, и Гарс услышал из динамиков своего инта:

— Обратите внимание, Наркис: ни одного исключения. Кажется, на сей раз нам удалось сломать «золотое сечение» Лефевра.

— Благодаря вам, шеф, — послышался голос старшего экспериментатора. — Ваша идея о построении лагранжиана локальной четырехскорости зарядового поля была просто гениальной!

— Ну-ну, не опускайтесь до грубой лести начальнику, Наркис. Вы же прекрасно знаете, что я лишь сделал практические выводы из теории Хеверлинка. Лучше угадайте, куда они направляются.

Наркис почти влип лицом в экран «сканера».

— По-моему, в туалет, — сказал он немного погодя. — Между прочим, на четвертом ярусе самый лучший туалет, Груний Маркович.

— Запомним на будущее, — пробормотал Лапорт, не спуская глаз со «светлячков». — Хотя, по-моему, во всех туалетах пахнет одинаково.

Одна из светящихся точек вдруг отделилась от «роя» и поползла куда-то влево.

— Интересно, кто это? — осведомился Лапорт.

— Скорее всего тот рыжий парень из группы Дальгнинга, — предположил Наркис. — Помните, он постоянно шмыгал носом?.. Если у него насморк, то это могло повлиять на его восприимчивость к воздействию.

— Вы так полагаете?

— В любом случае нам еще предстоит исследовать множество аспектов, Груний Маркович. Хотя уже сейчас могу предположить, что управляющая информация должна быть комплексной, и недостаток хотя бы одного раздражителя может снизить эффективность воздействия.

— Знаете что? В следующий раз нам надо провести эксперимент на объектах, у которых отсутствуют или дефектны какие-либо рецепторы. Возьмите это себе на заметку.

— Слушаюсь, шеф. Но… но где же мы найдем слепых или глухих?

— Ищущий да обрящет, Наркис. В конце концов, функционирование рецептора может быть ограничено искусственным путем.

За спиной Гарса послышались шаги, и, оглянувшись, он поспешно выключил псевдоэкран.

Заложив одну руку в карман брюк, а второй держа коробочку информа, который почти без умолку стрекотал, выдавая поток сообщений, циркуляров, директив и объявлений по Когниции, посреди лаборатории стоял не кто иной, как руководитель сектора двести три когнитор третьей ступени, профессор и доктор наук Эмиль Колвертович Прегон.

Гарс почтительно поднялся со своего места, с усмешкой наблюдая, как флегматик Адамцев силится выбраться из своего тесного закутка, роняя на пол кипы перфопластин.

— Здравствуйте, молодые люди, — рассеянно сказал Прегон. — А почему вы одни? Где все остальные?

— Обедают, Эмиль Колвертович, — доложил Гарс.

— Вот как? — удивился Прегон, взглянув на часы. — М-да… Действительно, уже время пополнить свой энергетический потенциал. Ну-с, что нового? Чем дышит группа СПИ? Какие имеются проблемы?

— Работаем, Эмиль Колвертович, — скромно сообщил Гарс. И не удержался от «подкола» в адрес Лапорта. — Груний Маркович проводил сегодня практический эксперимент, результаты которого, похоже, открывают новые горизонты в области социопсихологии.

— Неужели? — рассеянно пробормотал Прегон, косясь на экранчик информа. — И что же это за эксперимент?

— Сие нам, простым смертным, не дано знать, Эмиль Колвертович, — сказал Гарс. — Похоже, только наш шеф и старший экспериментатор Наркис в курсе нового открытия.

— Ну хорошо, я сейчас загляну в экспериментаторскую, — решил Прегон. — Кстати, моя дочь сегодня здесь появлялась?

Гарс мгновенно оценил варианты. Говорить профессору о своей встрече с Агессой на складе явно не стоило, тем более как и о своем намерении нанести вечером визит Прегонам… В то же время сказать правду о том, что Агесса сегодня опять отсутствует, означает навлечь на нее отеческий гнев и вызвать у нее презрение к себе как к гнусному любителю «закладывать» друзей, коллег и красивых женщин. Наконец он ограничился кивком.

— Хорошо, — удовлетворенно сказал профессор. — Что ж, успехов вам, молодые люди…

Но когда он уже направился к двери, Адамцев, видимо, вдруг осознал, что его вклад в освоение группой новых горизонтов может остаться незамеченным высоким начальством, потому что поспешно выпалил:

— Извините, Эмиль Колвертович, не могли бы вы ответить на один вопрос… я тут кое-что подготовил… вчерне… просто хотел проверить, насколько эффективен мой тест…

Прегон остановился.

— Да, конечно, — доброжелательно сказал он. — Спрашивайте все, что угодно… э-э?

— Герт, — услужливо подсказал напарник Гарса. — Герт Адамцев, старший лаборант. — Он повел пальцем по какому-то листу, испещренному разноцветными пометками. — Вот… Чему равно квантовое гравитационное число Солнца?

В лаборатории наступила нехорошая пауза. «Ну, сейчас старик всыплет этому вшивому экзаменатору по первое число!» — подумал Гарс. Однако Прегон, надо отдать ему должное, с честью вышел из затруднительного положения. Он не стал орать: «Что вы себе позволяете, молодой человек?» Он не стал отшучиваться в том смысле, что доктора наук отличаются от всех прочих когниторов тем, что давным-давно забыли таблицу умножения. Он не стал следовать примеру великого изобретателя Эдисона, который, если ему задавали такие вопросы, советовал заглянуть в справочник. Он даже не стал ссылаться на то, что его якобы срочно вызывают в ученый совет.

Нет, Прегон поступил более тонко.

— Лягушка в пруду кричит лазурным голосом, — сказал он. Повернулся и вышел.

Адамцев изумленно взглянул на Гарса.

— Что это за белиберда? — спросил он. — У меня там стоит совсем другой ответ!

— Советую читать больше фантастики, — насмешливо сказал Гарс. — Был такой американский писатель двадцатого века Роберт Силверберг. Прегон цитировал его рассказ «Сокровище»…

Не обращая больше внимания на мучительно соображающего Адамцева, он вернулся за панель управления интом и задал поиск по всем базам данных, используя ключевые слова «Хеверлинк» и «Лефевр».

Ему хватило полчаса, чтобы сделать вывод о том, чем же занимается сектор два-ноль-три и что за опыты проводили экспериментаторы во главе с Лапортом. Теперь это было не очень сложно. Сложнее было другое — решить, что делать в этих обстоятельствах.

 

Глава 5

— Входи, я давно тебя жду, — сказала Агесса. Он ожидал, что апартаменты Прегонов окажутся роскошными, как, например, загородный особняк мэра Агломерограда, но интерьер неожиданно оказался по-спартански скудным. И комната Агессы, куда они проследовали, совсем не была похожа на альков дамы, меняющей любовников чаще, чем наряды. Во всяком случае, кровать здесь была не обширным ложем, предназначенным для разнообразных любовных забав, а узкой и довольно жесткой конструкцией из никелированных трубок, напоминающей больничные койки… А может, поэтому от Агессы сбежал первый муж? Не вынес, так сказать, тягот и лишений интимной супружеской жизни…

— Отец дома? — поинтересовался Гарс, хотя отлично знал, что профессор Прегон будет торчать на очередном закрытом заседании совета как минимум еще часа полтора. Такие заседания почему-то никогда быстро не заканчивались.

— А он тебе нужен? — ехидно осведомилась девушка, приближаясь походкой пантеры, явно заимствованной ею из каких-то эротических стереофильмов.

Судя по всему, она была намерена не терять времени напрасно и взять быка за рога. «А меня — за нечто другое, — не удержался от циничной мысли Гарс. — Что ж, видимо, придется форсировать события. В самом деле, что мне еще остается делать? Не разговаривать же с ней о своей диссертации или о теориях информационного воздействия. Ты же видишь, что она жаждет совсем другого воздействия…»

Однако, подойдя к нему так близко, что Гарс ощутил приятный запах ее волос, Агесса кротко спросила:

— Скажи, а ты очень любишь меня?

Любой другой на месте Гарса, не колеблясь, наверняка ответил бы: «О да, свет души моей» — или нечто в этом роде, — а затем облапил бы eL чтобы увлечь на кровать, но Гарс лишь испытал угрызения совести. Врать женщине — дело нехитрое, особенно если она влюблена в тебя по уши и сама хочет близости с тобой. Но что будет потом, когда ты, выжатый как лимон, будешь лежать рядом с ней, с ужасом понимая, что ты ненавидишь и ее, и себя?.. Почему-то не хотелось испытывать отвращение к этой красивой и, в сущности, не такой уж и развращенной женщине, вся вина которой заключалась лишь в том, что над ней довлели инстинкты, обусловившие неуемное желание любить и быть любимой.

— Агесса, я… я не знаю, — наконец, честно признался он.

— Зато я знаю! — горячо прошептала хозяйка комнаты. — С самого первого момента, когда увидела тебя… Ты нужен мне, Гарс! Ты не думай, я не озабоченная неврастеничка. Мне просто хочется, чтобы ты всегда был рядом со мной, и тогда я буду счастлива. Понимаешь? И я уверена, что у нас все будет хорошо. Ты просто очень благородный и добрый, и ты не хочешь воспользоваться моим признанием, чтобы я не подумала о тебе плохо, да? Милый мой Гарс, я ведь просто не смогу жить без тебя!

Ошеломленный таким эмоциональным всплеском, Гарс не нашел в себе сил сопротивляться, когда она все-таки шагнула к нему и прижалась всем своим стройным горячим телом, спрятав лицо на его груди.

В голове сам собой возник странный, дурманящий сознание туман. Промелькнула трусливая мысль: «А может, в том, что она предлагает, действительно больше плюсов, чем минусов? Представь, как вы будете жить вместе, не зная ни проблем, ни особых хлопот. Ты защитишь диссертацию и станешь когнитором первой ступени, а потом, даже без помощи тестя, ты вполне способен стать доктором наук, и тебе доверят руководство группой или даже целым сектором. У тебя будет интересная работа, красивая, любящая жена и умные, милые дети. Разве это плохо? Мирная, спокойная жизнь в кругу близких людей — это ж такой идеал, ради которого стоит жить и работать! А то, что ты собираешься сейчас сделать, — подло и тяжко ранит не только эту милую, доверчиво прильнувшую к тебе женщину, но и твою душу тоже. Остановись, пока не поздно, идиот!»

Руки его сами собой легли на плечи Агессы, а губы-безошибочно нашли ее жаркий, мягкий рот.

Однако когда объятия их стали еще более тесными, а взаимные ласки — еще откровеннее, в мозгу Гарса неожиданно прозвучал другой женский голос, который спрашивал: «Скажи, а зачем мы живем, милый?» — и он тут же мысленно увидел тело Люмины, одетое в простенький домашний халатик и лежащее на полу в луже крови.

И тогда он вздрогнул, будто ужаленный, и резко отстранился от того тела, которое прижималось к нему упругой, вызывающей острое желание массой.

— Что с тобой, Гарс? — испуганно спросила Агесса, открывая глаза. — Ты не хо…

Докончить вопрос она не успела.

Луч лазерного инъектора, который появился в руке Гарса, коснулся пульсирующей жилки у нее на шее, и девушка, осекшись, оцепенела.

Инъектор был заряжен гетилюксом, который Гарс обнаружил в перечне материалов, приданных группе СПИ для проведения научных экспериментов.

— Сядь, — сказал Гарс Агессе, чтобы проверить, как действует препарат, пролежавший на складе бог знает сколько лет. Она покорно опустилась прямо на пол. «Черт, я же не уточнил, куда ей следует сесть, а гетилюкс превращает человека в робота, послушно делающего только то, что ему скажут делать». — Встань!

Она поднялась.

Что бы такое несусветное ей еще задать? В голове побежали до отвращения пошлые и гадкие варианты, но Гарс достойно отразил их атаку.

— Скажи мне все, что ты знаешь о тайном отсеке в коридоре на двенадцатом ярусе, рядом со складом электроники, — приказал он девушке, превратившейся в живую статую.

На лице Агессы не дрогнула ни одна жилка, только при ответе шевельнулись губы:

— Я ничего не знаю о тайном отсеке в коридоре на двенадцатом ярусе, рядом со складом электроники.

Несмотря на драматизм ситуации, Гарс не удержался от невольной улыбки. Оказывается, человек под воздействием гетилюкса дает не только честный, но и полный ответ на заданный ему вопрос, и допрос тогда напоминает один из тех диалогов, которые обычно ведут друг с другом безжизненные персонажи учебников иностранного языка:

— Вы прочитали эту книгу?

— Нет, я не прочитал эту книгу.

— Любите ли вы театр?

— Да, я очень люблю театр.

— Что ты знаешь об исследованиях, которые проводит сектор двести три? — спросил он вслух.

— Об исследованиях, которые проводит сектор двести три, я знаю очень мало, — ровным голосом ответила Агесса.

Ага, значит, это все равно что беседовать с транспьютером, лишенным интеллекта. Значит, надо задавать только конкретные вопросы — «Кто? Что? Где? Когда?», но едва ли имеет смысл прибегать к вопросам «Зачем?» и «Почему?».

Интересно, на сколько хватит действия гетилюкса? На полчаса? Или на несколько минут? В инструкции приводились на этот счет какие-то сложные расчеты, увязывавшие время действия препарата с весом тела, темпераментом и общим самочувствием «объекта». В любом случае, не надо терять времени на абстрактные вопросы.

Скорее всего Агесса едва ли сможет четко и внятно поведать, как ее отец руководит поисками методики управления поведением как отдельно взятых индивидуумов, так и целых коллективов. Если даже она и ведает о том, что скрывается за невинными и внешне дурацкими экспериментами Лапорта и иже с ним, то, чтобы вытянуть из нее это знание, потребуется много времени. Кроме того, и так ясна подоплека всей этой возни вокруг информационного воздействия.

Чем меньше информации человек получает из окружающего мира, тем легче этим человеком управлять. Этот закон открыл один из основателей Когниции, профессор информатики Хеверлинк. В трудах этого ученого приводился классический пример практического использования этого закона: чтобы научить попугая или другую говорящую птицу воспроизводить человеческую речь, на время «урока» клетку накрывают черной тряпкой и создают тишину, в которой звучит только магнитофонная запись одних и тех же фраз.

В архивах Сети не сохранились документы, объясняющие, почему исследования Хеверлинка и его сподвижников были сначала приостановлены, а затем и полностью прекращены — во всяком случае, официально.

Однако Прегон и Лапорт творчески развили теорию «бесконтактного» управления людьми и сумели создать устройство, позволяющее осуществлять это управление на расстоянии. Они пока находятся в самом начале исследований, и прибор их функционирует еще ненадежно и на малой дистанции. Да, максимум, что они пока могут внушить своим подопытным, — это простые физиологические рефлексы и позывы. Например, голод, жажду, желание немедленно посетить туалет.

Но ведь это только начало. Рано или поздно, они сумеют эффективно управлять большими массами людей, не покидая филиала Когниции. Им не надо будет строить клетки для людей, как для попугаев, чтобы заставить их поступать так, как это выгодно им, когниторам, бесконечно познающим бесконечный мир. Эти клетки уже существуют на Земле, и имя им — Купола…

«Тот тайный отсек рядом со складом наверняка как-то связан с этими преступными целями Когниции, и я любым способом должен побывать в нем. Даже если мне придется для этого убить кого-то из этих любознательных, умных и спокойных варваров с учеными степенями… Уж кто-кто, а Прегон должен быть в числе обладателей допуска в секретное помещение. И если мне не удастся выкачать из его дочки никакой полезной информации, то придется дождаться его прихода. Жаль, что оружия у меня нет, хотя я и без оружия справлюсь с любым из них».

— Скажи, — приказал Гарс Агессе н уже понял, что в диалоге с гетилюксированными это слово является ключевым, если хочешь получить ответ на свой вопрос — иначе «живой робот» сочтет, что ты просто размышляешь вслух), — скажи, твой отец работает дома?

— Да, мой отец работает дома.

— Скажи, что твой отец делает, когда работает дома?

— Когда мой отец работает дома, он ничего не делает. Он только сидит и набирает текст…

Гарс чуть не выругался. Занудное повторение одних и тех же оборотов уже не забавляло, а раздражало его.

— Скажи, на чем твой отец набирает текст при работе дома? — спросил он.

Ни здесь, ни в гостиной, через которую они проходили, не было видно ни интов, ни транспьютеров.

— У него есть комп-нот, — внезапно отказавшись от повторения его вопроса, почти осмысленно ответила девушка, и он испугался: может, действие гетилюкса заканчивается? Но стояла Агесса все так же неестественно прямо, уставясь в пространство перед собой. «Нет, нет, — решил он, — пока еще она — полностью моя…»

— Скажи, где находится этот комп-нот? — осведомился он, не надеясь на удачу. Сейчас выяснится, что профессор носит этот комп-нот всегда с собой, и тогда останется только дожидаться его самого… Но девушка невозмутимо произнесла:

— Этот комп-нот лежит в верхнем ящике рабочего стола отца.

— Идем туда! — приказал, не веря еще в успех, Гарс.

Они опять прошли через безликую, лишенную уюта гостиную и углубились в коридор, который привел их в комнату, которая должна была принадлежать Прагону. Это был гибрид домашнего кабинета и спальни холостяка. Или смесь тюремной камеры-одиночки, предназначенной для пожизненного заключения какого-нибудь выдающегося политического деятеля, и походной кабинет-палатки военачальника образца двадцать первого века.

Однако разглядывать интерьер Гарс не собирался. Он устремился к письменному столу, стоявшему перед большим голоокном, и рванул на себя верхний ящик. Комп-нот был там.

Он уселся за стол, не забыв посадить и девушку — на этот раз он не забыл указать точный адрес того места, куда она должна была сесть (кресло в углу), — и включил приборчик.

На небольшом экранчике высветилась строка:

«Введите пароль».

«Проклятье! Видимо, без профессора мне все равно не обойтись!»

Он покосился на Агессу.

— Ты знаешь пароль к этому комп-ноту? — спросил он, уже забыв о необходимости строить вопрос в виде приказания.

Однако она все же ответила.

— Да, я знаю пароль к этому комп-ноту.

— Продиктуй мне пароль к комп-ноту твоего отца! — не дослушав девушку, потребовал Гарс.

— Бе-ат-ри-са, — по слогам произнесла Агесса.

— Женское имя? — удивился Гарс, вводя пароль. — Почему?

Девушка молчала. И тогда он сам догадался:

— Скажи, твою мать звали Беатрисой?

—Да.

Что-то мелькнуло в глубине замороженных гетилюксом глаз девушки, и Гарс понял, что к ней начинает возвращаться контроль над своим телом. Значит, еще немного — и его ждет неприятное объяснение.

Между тем комп-нот включился, выведя на экранчик схему расположения информации. Ее было много.

— Сейчас ты пойдешь в свою комнату, ляжешь, на кровать и крепко заснешь, — сказал Гарс Агессе. — Ты проспишь до утра, а когда проснешься, то не будешь помнить о том, что я был здесь. Ты также забудешь все, о чем мы с тобой говорили. А еще ты забудешь о… — Он хотел было сказать «о своем влечении ко мне», но что-то остановило его. Какое право он имеет распоряжаться ее душевными порывами, если и так уже попользовался ею вволю? — Ладно, этовсе… Выполняй.

Двигаясь целеустремленно и очень точно, девушка поднялась и вышла из комнаты. Вскоре в глубине квартиры захлопнулась дверь.

Гарс принялся исследовать комп-нот.

В глубине души он сомневался, что найдет здесь какую-либо важную информацию. Эмиль Прегоу явно не относился к числу фанатиков-ученых, стереотипно изображаемых в художественной литературе рассеянными чудаками, то и дело теряющими предметы личного обихода и узнающими о погоде за окном из компьютерных метеосводок. Вряд ли он стал бы заносить сведения о секретных исследованиях Когниции в свою электронную записную книжку, да еще хранить ее дома!

Но, с другой стороны, чего ему опасаться? Даже если кто-то из коллег и догадается о подлинной сути экспериментов группы СПИ, то разве кому-то придет в голову залезть в жилище всеми уважаемого руководителя сектора, чтобы порыться в его личных вещах? Он же не знает, что угроза утечки информации исходит от рядового лаборанта, работающего, можно сказать, у него под носом!

Думая так, Гарс лихорадочно рылся в виртуальных записях Прагона. И убеждался, что он прав в своих предположениях.

Потому что если где-то и проскальзывали намеки на причастность сектора два-ноль-три к разработке методов массового зомбирования, то лишь в виде туманных, тщательно завуалированных пассажей. В большинстве своем это были цитаты из чьих-то публикаций с комментариями Прегона:

«Для достижения максимального эффекта от воздействия следует прилагать минимум этого воздействия. — Ас!..»

«Если на момент подачи команды свободного места не найдется, она вряд ли будет выполнена. — Но это же очевидно!»

"Величайшие ошибки и неудачи правителей, полководцев, вождей… могли быть вызваны тем, что они, не сообразуясь с состоянием психического предрасположения масс, либо требовали от них невозможного, либо ошибочно рассчитывали на их поддержку в то время, когда внешние факторы еще не начинали оказывать на них свое влияние… Не будет отныне более ложных шагов, неудачных попыток, незакономерных стремлений. (А.Чижевский. Физические факторы исторического процесса.) — До поразительности актуальной.

… м.б., сны — естеств. реакция организма на то, что поток инф-ции падает ниже допустимого знач-ия? — Проверить опытным путем!"…

«Нужна не столько апология далекого идеала, которая в столкновении с жизненными реалиями может лишь дезориентировать личность, а то и разрушить ее, сколько обращение к непреходящим ценностям, к культуре повседневного поведения, к уважению сиюминутного существования — своего и ближнего (В.Ротарь. Совесть и выбор). —Использовать в докладе на ученом совете по проблеме воздействия!»

«О, если бы все правительства учили людей одной и той же бессмыслице, это было бы еще не так ужасно. К несчастью, каждая сторона ставит на людей свое собственное клеймо, и это-то разнообразие служит плохому делу взаимной агрессивности между сторонниками различных кредо. — Превенторы и экстроперы!»

"Если на Земле вообще возможен мир, то для его установления правительства либо должны отказаться вообще от навязывания догм, либо все вместе должны суметь навязать своим подданным одну всеобщую догму.

(Бертран Рассел. Очерки об интеллектуальном убожестве). — Непременно показать сей тезис Г.Л., чтобы повесил у себя над столом в качестве девиза!"

Но в одном месте Гарсу попалась коротенькая, но способная много значить пометка:

«Идентиф. № 0007-8642с-П1». Сопровождалась эта запись непонятным символом, смахивающим не то на знак бесконечности, употребляемый в математике, не то на сильно сплющенное в вертикальной плоскости оптическое приспособление для страдавших дефектами зрения… кажется раньше его называли «очки».

Это вполне могло относиться к чему угодно, но не к той двери, через которую хотел пройти Гарс. Мало ли идентификаторов могло быть у руководителя целого научного сектора и члена ученого совета Когниции!

Но на всякий случай Гарс вызубрил таинственный номер наизусть.

За время своего пребывания под землей он хорошо усвоил заповедь номер один когнитора: лучшим способом проверки гипотезы является практический эксперимент.

 

Глава 6

Когда спрятанная в стене дверь гостеприимно распахнулась, Гарс невольно попятился. Трагедия, постигшая его после ухода за Горизонт вместе с земляками, навсегда отшибла тупую уверенность в том, что вылазки в неизвестность могут иметь благополучный конец. И теперь у него мелькнула мысль: а что, если обратного хода здесь тоже не будет? Может быть, лучше подготовиться как следует, запастись всякими полезными средствами и вернуться сюда в другой раз?

Но дверь ждать его явно не собиралась. Через две секунды створки стали смыкаться, закрывая проход. И тогда он испугался другого — что в другой раз код Прегона не подействует.

За дверью оказалась кромешная тьма, но, когда створки за спиной Гарса окончательно сомкнулись, над головой вспыхнул бледный свет, и стало понятно, что это нечто вроде лифта. Глухой параллелепипед без окон и дверей, но с кнопочной панелью на противоположной стене.

Кнопок было много, и каждая из них имела условное обозначение в виде аббревиатур и целых слов. Здесь имелись таинственные «Свет» и «Мрак», явно зашифрованные «Глыба» и «Дуршлаг», непроизносимые сокращения типа «ЩЖПК» и «АУЭЕ». Не хватало только «Ада» и «Рая» да еще «Входа» и «Выхода».

Куда же отправиться?

Чувствуя, как под ложечкой начинает неуклюже ворочаться угловатый страх, Гарс нажал кнопку с надписью латинскими буквами «Obser.» — он исходил из предположения, что за этим сокращением скрывается «обсерватория».

Пол под ногами вздрогнул, и «лифт» беззвучно устремился в недра здания. Только, в отличие от своих обычных собратьев, он передвигался не только вниз и вверх, а по более сложному маршруту. Он двигался и вертикально, и горизонтально, он совершал головокружительные повороты под прямым углом, а иногда складывалось впечатление, что он движется по спирали, и от этого начинала кружиться голова. Поездка смахивала на катание на «американских горках». Чтобы выдержать ее, надо было обладать хорошо развитым вестибулярным аппаратом и чувством равновесия. Впрочем, упасть пассажиру здесь не позволяли. Едва «лифт» тронулся, из его стен выползли призрачные голубоватые отростки, напоминающие щупальца огромного спрута-людоеда, и мягко, но властно обвили тело Гарса, на мгновение утратившего дар речи. Зато инерция и рывки перестали ощущаться. Видимо, это было силовое поле, выполняющее функцию амортизатора, чтобы обеспечить если не комфорт, то, по крайней мере, безопасность пассажиров этого странного транспортного средства.

Гарс не знал, сколько времени заняла поездка. Часы были на руке, но он не мог пошевелить конечностями Все же ему показалось, что «катается» он слишком долго. Одно из двух: либо путь в таинственный «Obser.» действительно был очень протяженным, и тогда это означало, что секретная часть подземного города Когниции представляет собой огромное здание; либо разработчики маршрута специально создали извилистый лабиринт, чтобы… Чтобы — что? Сбить с толку и запутать постороннего, если кому-то случайно удастся попасть в «лифт»? Или по какой-то другой причине?

Додумать Гарс не успел. «Лифт» остановился, «щупальца» втянулись обратно в стену, а дверные створки бесшумно разошлись в стороны.

«Интересно, поджидает ли меня тут кто-нибудь, — подумал он, переступая порог „лифта“. — Или здесь не принято встречать посетителей?»

К облегчению Гарса, верный? оказалось второе. Скорее всего создатели «секретных недр» не предусматривали возможности проникновения сюда лаборантов, страдающих избытком любопытства.

Зал, в котором оказался Гарс, выйдя из лифта, был пуст. В том смысле, что в нем не было ни единой живой души. Зато всевозможной аппаратуры "было — хоть отбавляй. Непонятные блоки, устройства и приборы высились штабелями по всему периметру овального помещения. Тем не менее это не могло быть складом, потому что в том месте, где дуга овала была наименьшей, на стене был укреплен большой стереоэкран, а в центре зала возвышалось нечто вроде диспетчерского пульта, который обычно имеется на энергостанциях. Судя по количеству кресел с высокой спинкой, за пультом одновременно могли бы работать не менее десяти человек, но сейчас в зале не было никого.

Однако аппаратура в зале безостановочно функционировала: мигали разноцветные индикаторы, что-то гудело, что-то жужжало, время от времени какой-то прибор принимался стрекотать, как электронный кузнечик, а потом опять умолкал. И перед каждым креслом на пульте лежал шлем, напоминающий тот, который обычно применяется для погружения в Виртуальность.

Куда же подевались сотрудники «обсерватории»?

Неужели они так испугались вторжения непрошеного гостя, что разом покинули свои посты?

Гарс огляделся, в каждую секунду ожидая, какого-нибудь неприятного сюрприза, но ничего подозрительного не обнаружил.

Тогда он подошел к самому крайнему креслу за пультом и решительно уселся в него.

«Меня наверняка застукают, — подумал он. — Рано. или поздно это должно случиться. И другого шанса побывать здесь у меня уже не будет. Значит, надо использовать нежданную удачу на всю катушку».

Он надел шлем и воззрился на панель управления со множеством кнопок и переключателей. Каждая кнопка здесь была обозначена буквами и цифрами. Он принялся нажимать наобум разные кнопки, и перед его глазами тотчас же стали возникать и сменять друг друга изображения. Они были такими четкими и яркими, что Гарсу показалось, будто то, что он видит, происходит перед ним на самом деле.

Сначала он решил, что это отрывки из каких-то художественных фильмов, но люди, которые попадали в поле зрения, не походили ни на актеров, ни на виртуальные персонажи компьютерных игр. Они не играли, они вели себя так обыденно и естественно, что становилось ясно: они — обычные, реально живущие люди.

Значит, то, что наблюдал Гарс с помощью шлема, было трансляцией. Или воспроизведением ранее сделанных записей — в сущности, это не столь важно.

Да, помещение, куда Гарс попал, действительно было обсерваторией. Но в значении «наблюдательный пункт». И люди, которые здесь работали, вели наблюдение не за звездами и даже не за небом, а за населенными пунктами, которые были недоступны для проникновения извне из-за огромных анизотропных колпаков, именуемых внутри этих поселений Горизонтом.

С помощью переключателей можно было менять масштаб изображения, а кнопки служили для включения камер, установленных в разных местах хомоценозов, находившихся на поверхности планеты за тысячи миль от этого помещения. Эти камеры фиксировали самые интимные подробности жизни людей, населявших большие и мелкие Оазисы, их ежедневные занятия, беседы, предательства, измены, любовь и вражду. Ничто не укрывалось от внимания тех людей, что, сидя в этих удобных креслах, наблюдали за человечеством.

Нетрудно было понять, для чего Когниции понадобилось такое наблюдение. Стремясь познать как можно больше явлений окружающего мира, исследователи не могли оставить без внимания такой богатый и удобный для всестороннего изучения материал, как герметично закрытые мирки людских сообществ. На этом материале они строили гипотезы и разрабатывали стройные теории, выявляли закономерности и обобщали результаты сравнительного анализа в научных докладах и диссертациях. Наблюдая за людьми во всем спектре их состояний и во всем разнообразии ситуаций, можно было уяснить, — какими путями эволюционирует разум, если его деятельность ограничить искусственными рамками, и как люди будут вести себя в обычных и в экстремальных ситуациях.

"Меня обманывали с самого начала, — с горечью подумал Гарс. — Купола по всей Земле были воздвигнуты не превенторами и не экстроперами. Это было делом рук когниторов. Именно Когниция была заинтересована в том, чтобы иметь в своем распоряжении объекты для скрытого наблюдения. Ей нужны были такие испытательные полигоны, замкнутые социумы, множество подопытных кроликов, не подозревающих о том, что их изучают с помощью скрытых камер, от которых некуда укрыться.

Но это — лишь начало. С учетом тех экспериментов, которые проводятся в секторе двести три, можно сделать вывод, что когниторы стремятся не только досконально изучить психологию и поведение людских сообществ, но и научиться управлять ими. Мы все, живущие в Оазисах, были только черновым материалом, на котором должны были отрабатываться методики и технические средства Воздействия, а конечной целью для Когниции скорее всего является применение этого Воздействия против тех, кто уже много лет ведет опустошительную войну за право определять, каким должно быть человечество и каким должно быть его место во Вселенной.

Значит, Когниция не хочет оставаться в роли вечного наблюдателя за стычками двух великих драчунов. И она решила создать особое оружие — оружие бескровное, но эффективное. Таким оружием является Воздействие — дистанционный способ подчинения своей воле любых людей. А ведь и превенторы, и экстроперы, несмотря на все их экстраординарные возможности и способности, до сих пор остаются людьми.

Да, может быть, руководящая роль, к которой так стремится Когниция, вовсе не означает этакой мировой диктатуры. Скорее всего стремление управлять людскими массами вызвано самыми благородными и гуманными побуждениями. Вспомни — «обращение к непреходящим ценностям, к уважению существования себя самого и ближнего своего», «мир на Земле», «царство культуры» и прочие идеалы, о которых делал заметки в своем комп-ноте доктор Прегон. И вполне возможно, что, добившись своего, Когниция действительно сделает все, чтобы возродить цивилизацию на нашей планете и продолжить путь к горизонтам Познания.

Но по какому праву людей исключили из этой схватки за будущее, отняв у них право самим определять, как и куда они должны идти и должны ли идти куда-то вообще?! Почему все эти всемогущие оголтелые гуманисты, кулаками доказывающие друг другу превосходство своих идеалов, решили запереть человечество в золотые клетки Оазисов, как бы приговаривая: вы, ребятки, посидите в теплом уютном уголке, пока мы тут разберемся, кто из нас сильнее. Разве никому из этих драчунов не пришло в голову, что нет большего унижения, чем покорное ожидание слабого, несмышленого малыша, когда за право распоряжаться твоей судьбой дерутся сильные взрослые дяди? Они все предусмотрели, эти люди, получившие могущество богов, но сохранившие в себе чисто человеческие качества. Они даже предугадали, что кому-то из обитателей клеток захочется вырваться на свободу, и они не стали вешать замок на Горизонты. Пусть, мол, пташки вылетят в открытое окно, если им не сидится возле кормушки.

Только пусть потом не сетуют, что на воле им суждено погибнуть, — сами виноваты.

Гарс машинально продолжал нажимать кнопки, и картинки чужой жизни мелькали на экранчике шлема, представляя собой единый коллаж, символизирующий жалкое, позорное существование человечества. В какой-то момент ему удалось включить камеру, транслирующую изображение мертвой поверхности планеты вне Оазисов, и он вздрогнул. В памяти ожили воспоминания о том, как они брели, корчась от болезненных ожогов и борясь с тошнотой, голодом, жаждой и усталостью, по черной равнине, где не было ничего, кроме смертоносного солнечного света и зловещего пепла.

Он щелкнул каким-то переключателем, и камера сменила ракурс.

Гарс с трудом удержался от того, чтобы не вскочить.

По равнине опять шли люди! Их было трое, и даже на расстоянии было видно, как им тяжко приходится. В отличие от Гарса и его спутников, они были лучше подготовлены к походу за Горизонт. Во всяком случае, одеты они были более основательно, у каждого к спине был прикреплен большой зонт для защиты от солнечных лучей, а на груди висел вместительный рюкзак. Время от времени путники останавливались, чтобы утолить жажду — в рюкзаках у них были специальные термосы. При этом они беспомощно озирались, пытаясь увидеть хоть что-то на горизонте, но, видимо, ориентиров для движения не было никаких, и они вновь продолжали свой путь в никуда, вздымая при ходьбе облачка черного пепла.

Гарс скрипнул зубами. Ничего он не может сделать для своих бывших коллег-"горизонтщиков", абсолютно ничего — только смотреть, как они бесцельно плетутся по Мертвой зоне!..

Внезапно земля чуть правее путников вспучилась, и на поверхность вынырнула какая-то штуковина, напоминающая большую блестящую змею. Люди шли, не замечая ее. «Змея» развернулась в их направлении, затвердела, принимая форму толстой трубы, и Гарс догадался, что сейчас произойдет.

— Гады! — прошептал он, затаив дыхание. — Не смейте убивать их, слышите?!

Но его не услышали. А если бы и услышали — вряд ли выполнили бы его просьбу. Потому что все, что двигалось в Мертвой зоне, было потенциальной целью. И если движущийся объект не отвечал на запросы автоматов-идентификаторов, его следовало уничтожить как безусловного противника.

Из трубы сверкнула очередь ослепительных даже при солнечном свете вспышек, и люди, шедшие гуськом друг за другом, упали лицом в пепел. Труба опять превратилась в подобие «змеи» и исчезла под землей. Гарс выждал несколько минут, но лежавшие на равнине не шевелились, и тогда дикая злоба охватила его.

Он содрал с себя шлем и принялся в исступлении колотить кулаками по пульту, пытаясь разбить приборы и панели. Он пинал ногами серую бесчувственную громаду пульта, не ощущая, как по его лицу текут слезы, смешанные с кровью из прокушенной нижней губы.

Вдруг взгляд его упал на большой экран, занимавший почти всю переднюю стену зала, и Гарс обомлел.

На экране виднелось какое-то знакомое помещение, и Гарсу потребовалось немного времени, чтобы опознать в нем комнатку, которую предоставили ему в Когниции. Из-за малых размеров она была похожа на корабельную каюту. Одинокому холостяку в должности лаборанта не положен крупногабаритный жилой отсек. Здесь было самое необходимое — койка, стол, шкаф, встроенный в стену. И даже фальш-окно, за которым был расположен источник дневного света.

В комнате кто-то двигался. И причем чувствовал себя там хозяином. Этот тип, лица которого пока не было видно, потому что он стоял спиной к камере, рылся в столе Гарса так же бесцеремонно и свободно, как роются в своем собственном имуществе, чтобы найти нужную вещь. Перерыв все ящики стола, человек небрежно задвинул их ногой и уселся на кровать, озираясь по сторонам. Когда он потянулся к дверцам шкафа, свет упал на его лицо, и Гарс разглядел, что это был не кто иной, как его наставник и «крестный отец» Джанком Тарраф.

— Сволочь, — пробормотал Гарс, невольно стискивая кулаки. — Какого дьявола ты обыскиваешь мои шмотки? Убирайся, скотина!

Словно услышав его, Тарраф задумчиво покачал головой и вышел из комнаты.

На пульте за спиной Гарса щелкнуло, и на экране. возникло изображение коридора четвертого яруса, где располагались бытовые помещения. Он хорошо просматривался в обе стороны. Потом Гарс увидел свою лабораторию, где в это время Лапорт с горящими ушами изливал на Герта Адамцева свой гнев по поводу «бездарно составленного теста». Затем замелькали виды других помещений Когниции. Некоторые из них были знакомы Гарсу, в других он еще ни разу не бывал.

Он обессиленно плюхнулся обратно в кресло, не отрывая взгляда от экрана, услужливо показывавшего самые отдаленные закоулки подземного филиала. Его поразило, что скрытое наблюдение распространялось и на самих когниторов.

Зачем им это понадобилось? Какой смысл змее кусать свой хвост? Или таким образом они намерены своевременно вскрывать внутренние заговоры?

Нет, тут кроется что-то другое.

Гарс вновь оглядел пульт, вереницу пустых кресел, приборы, равнодушно продолжавшие работать, и внезапная догадка больно ударила его.

Так вот оно что!

Болваном ты был, болванчиком и останешься! Неужели тебе раньше не пришло в голову, что ты слишком легко и беспрепятственно попал сюда? Почему у тебя не возникло и тени подозрения, что тебе позволили проникнуть в этот зал, а чтобы не, мешать тебе делать сногсшибательные открытия, заранее удалили отсюда тех, кто сидел за этим пультом?

Глупец, ты был слеп с самого начала. Ты самонадеянно возомнил себя разведчиком, раскапывающим тайны Когниции, не замечая, что каждый твой шаг фиксируется, изучается и используется твоими новыми хозяевами! Вполне может быть, что они следили за тобой уже давно — еще тогда, когда ты прозябал в Очаге, лелея мечту уйти за Горизонт. Когда же ты наконец сделал это, они вселили в тебя надежду, что мир за пределами Купола не так уж и плох. Им во что бы то ни стало надо было выманить тебя из клетки и привести в Когницию. Возможно, они и сами не ожидали, что ты пойдешь не один, а во главе целого отряда земляков, но это не могло помешать осуществлению их планов. Ты был нужен им один, и они сделали все, чтобы убрать тех, кто, по их мнению, был лишним.

Вы брели, задыхаясь от жажды и мучаясь от ожогов, а отсюда, из этого зала, за вами наблюдали холодные, внимательные глаза, изучающие вас, как изучают группку муравьев, оказавшихся вдали от своего муравейника.

А когда ты, полуживой и отчаявшийся, оказался здесь, в этом подземном царстве Познания, они продолжали наблюдение за тобой. Их очень интересовало, как ты будешь вести себя, оказавшись в новых условиях. Это наблюдение было весьма плодотворным. Они сумели изучить твои поведенческие реакции до такой степени, что сумели предугадать твои действия. Они знали, что ты из всех своих силенок пыжишься разгадать их секреты, и тогда они стали подыгрывать тебе в этом.

Для начала тебе показали скрытую дверь в стене. Затем подослали к тебе дочь Прегона с ее невероятной историей о внезапной любви к тебе. Они знали, что ты клюнешь на эту удочку, — и ты действительно клюнул. Они знали, что ты не остановишься ни перед чем, чтобы проникнуть в тайны Когниции. И ты послушно влез в расставленные для тебя сети, а в результате оказался здесь, в этом зале.

И, возможно, в этот момент, пока ты корчишься в кресле и в бессильной ярости пинаешь пульт, тебя рассматривают с помощью скрытых камер, которые расставлены повсюду на твоем пути. Ты можешь дергаться, сколько тебе угодно, пытаясь что-то изменить, а они будут лишь снисходительно качать головой и предсказывать твои дальнейшие действия. Это будет нетрудно, потому что ты для них не представляешь никакого секрета. Твои мысли очевидны, а поступки просты, как элементарные рефлексы.

Малейшее, незаметное воздействие — и ты катишься по заготовленным для тебя рельсам!

Бедная, глупая, слепая игрушка — вот кто ты такой, Гарс.

Но что же они хотят получить в результате этого длительного опыта на материале твоей личности?. Теоретические выводы или практические результаты? Какая роль отведена тебе ими в той игре, которую они затеяли? Чего они добиваются, в конце концов?!

Нет, ты не сможешь разгадать их замысел, потому что они сильнее тебя и поэтому вертят тобой, как хотят! Зато они смогут предсказать, как ты поступишь в каждую следующую секунду. А это значит — прощай, надежда на то, что ты когда-нибудь можешь стать свободным. Тебе суждено быть вечным пленником Когниции, и все твои дерганья и метанья будут лишь забавлять хозяев твоей судьбы!

Осознав это, Гарс ощутил ледяную пустоту в своей душе.

Не было больше смысла жить, потому что отныне впереди была не жизнь, а вечная несвобода марионетки.

Есть всему начало и всему конец, но не верил в это тот чудак-беглец. Он бежал по кругу, чтоб начать с нуля, Но его кружила круглая Земля. Ах, каким наивным тот упрямец был! Он не знал, что кто-то дверь уже закрыл. Он не знал, что мир наш заболел и слег И что палец чей-то надавил курок…

Он выбрался из кресла и побрел к «лифту». Створки послушно распахнулись, пропуская его в освещенное нутро кабины.

Ну и куда теперь?

Интересно, известно ли им, какую кнопку он сейчас нажмет, если он и сам пока еще не ведает этого?

Как жаль, что на панели нет кнопки «Смерть» — это было бы лучшим способом избавиться от чужой власти над собой.

А что, если поступить так, как они не рассчитывали? Чтобы хотя бы раз вызвать замешательство на их холеных, спокойных и уверенных лицах. Пусть даже он не увидит этого, но приятно будет знать, что своим безумным ходом ты испортил им всю обедню.

До сих пор они предугадывали его действия по той простой причине, что он вел себя разумно. Но разум и логика — это те Ьбласти, в которых они чувствуют себя как рыбы в воде. Значит, чтобы суметь противостоять им, надо поступить как-то совсем уж глупо и нелепо, как не поступит ни один здравомыслящий человек.

"Вспомни покойного Лагмара с его шахматными поединками против суперкомпьютера. Помнишь, как он говорил, что если ты играешь правильно, руководствуясь учебниками и наставлениями, то обязательно проиграешь, потому что человек не может сравниться в безупречности с компьютером. Но стоит делать заведомо бессмысленные ходы — и электронный противник начинает «глючить» и давать сбои, потому что не может разгадать твоего замысла. Ему, бедолаге, не приходит в электронную башку, что никакого замысла у тебя и в помине нет.

Значит, и сейчас надо сделать такой же лишенный логики ход.

И если они ждут, что ты будешь выбирать из множества кнопок на панели ту, которая приблизит тебя к разгадке их секретов, то надо поступить иначе".

Закрыв глаза, Гарс наугад ткнул в первую попавшуюся кнопку.