Пока я переваривала информацию, полученную от Вика, не заметила, как к бабушкиному дому подошла. И таким он странным показался, словно по настоящему я его и не видела никогда. Во-первых, меня просто убила калитка. Которая долбанула током, едва я к ней приблизилась, а на двери надпись появилась: «Пароль?».

— Ни фига себе. А раньше у меня никаких паролей не спрашивали, — похлопала глазами я.

— Элечка, — бабуля появилась на пороге в домашнем платье, сбросившая свою личину шестидесятилетней старушки. Я глянула на нее при свете дня и поняла, что моя бабуля еще о-го-го. Любую красотку за пояс заткнет. Не понимаю, почему она одна? Дедушки уже двенадцать лет, как не стало, а у нее не то что мужчины, даже поклонника не наблюдается. Или она их от меня очень тщательно скрывает?

— Бабуль, как ты узнала, что я приду? Я же тебе не звонила.

— Ну, милая, я же все-таки ведьма, — улыбнулась бабушка. — А если серьезно, мне с КПП сообщили. А чего ты стоишь, как не родная. Заходи скорее.

— Да я бы с радостью, — откликнулась я. — Но меня твоя калитка не пускает, током бьется и пароли спрашивает.

— Пароли? — заинтересовалась бабушка. — Хм, в самом деле спрашивает. Матрена!

Она повернулась к дому, где в дверях застыла маленькая женщина в переднике и с метелкой, а, заметив мой взгляд, расплылась в радостной улыбке и сбежала с крыльца.

— Домовая? — догадалась я.

— Она самая.

— Элечка! — радостно воскликнула женщина. — Ой, как выросла-то, а похорошела. Любо-дорого посмотреть. Ну, что же ты стоишь-то на пороге, заходи, заходи скорее. Мы пирожки печем и ватрушки. Твои любимые.

Я разулыбалась. Давно не чувствовала себя ребенком. С этими взрослыми проблемами и побаловать-то не кому, а тут такая забота, доброта, от совершенно незнакомой мне домовой.

— Матрен, да погоди ты. Калитка ее не пускает.

— Как не пускает? — удивилась домовая. Подошла к двери и как даст по ней метелкой, что та не выдержала и переломилась. Не, не калитка, метелка. — Это ты что, железяка старая удумала? Я тебя зря что ли не упокоила? Так сейчас исправим.

В ответ дверь задрожала, заскрипела и на ней новая надпись появилась:

«Так велено же, темных не пущать».

— Да где ты темных-то углядела, кастрюля ты ржавая? — посмотрела на меня Матрена. И бабушка тоже, даже дверь… Жуть. Глазами, слава богу, не настоящими, нарисованными похлопала.

— Ох, горюшко, — вздохнула домовая, — и правда, склоняется Элечка на темную сторону.

— Эй, эй. Я еще ничего не решила, — воскликнула я.

Бабуля же проявила не свойственное ей, конкретно в этом вопросе, спокойствие.

— Вот предвидела я, что твое общение с темными добром не кончится. Да и как на сторону эту не склониться, если ты светлой-то и не видела совсем. Мой просчет. Придется исправлять.

— Верно, верно, — согласилась Матрена, подошла к калитке, пнула ее своей маленькой ножкой, облаченной в старинный лапоть, прошептала что-то, калиточка заскрипела, захрипела и открылась.

— Бабуль, а что за странная система охраны дома? — спросила я, топая следом за бабушкой, по ее чудесному садику и каменной дорожке, а по бокам клумбы с цветами, разных расцветок, от тигровых лилий, до декоративных подсолнухов, настоящее буйство красок. Вот всегда, как к бабушке прихожу, в сказку попадаю, только раньше не думала, что сказка эта реальная.

— Да это Матрена все, — протянула бабушка, отвечая на мой вопрос.

— Ой, а можно я сама Элечке расскажу?

— Можно, — кивнула бабушка. — Только сначала…

— Поняла, — ответила Матрена и заспешила в дом.

А я вот ничего не поняла, еще меньше понимать стала, когда домовая начала скатывать все бабушкины половицы и даже коврик у дома убрала.

— Обереги, — пояснила бабушка. — Сейчас нам лучше перестраховаться. Если уж живой дух учуял в тебе темные ростки, то мои обереги могут неадекватно отреагировать.

— Все так плохо?

Я очень расстроилась. Всегда думала, что общение с темными на меня не влияет, оказалось, влияет, да так, что темнею буквально на глазах. И даже не знаю почему, и как, если не остановить, то хотя бы замедлить процесс. Бабуля решила меня утешить, обняла, но только на душе все равно не спокойно, и настроение ползет к критической отметке минуса.

— Все хорошо. Пока сторона не выбрана, есть еще возможность что-то изменить. Если ты сама захочешь.

— А если не захочу?

— А если не захочешь, придется мне добавить к домику пару новых комнат, потемнее.

Я не поняла бабушкиных слов ровно до того момента, как вошла в дом, потому что стоило только переступить порог, как на меня буквально нахлынула лавина теплоты, света и силы, поманила, словно ветерок, обозначила себя, коснулась, но не впиталась.

— Ох, как вовремя Диреев отдал тебе браслет, — вздохнула бабушка.

— Бабуль, ты и об этом знаешь?

— Конечно, ведь это была моя идея.

Домик бабушкин был оформлен в русском духе. Печка, деревянный стол, скамьи, несколько больших резных тумб, шкафы и полки. Все как в обычной деревенской избе. Правда, до дома и современный прогресс добрел в виде газовой плиты, отопления, и всех сопутствующих коммуникаций. У бабули есть и ванна, и туалет, и современные евророзетки, замаскированные, конечно, чтобы не нарушать гармонию. Но есть и банька, которую она иногда с удовольствием топит, а там и огромные деревянные кадки, и лавки с березовыми вениками, и большая глиняная печь с чугунным котлом. Светлые вообще стремятся жить поближе к природе, в своем доме, обязательно с большим участком, или в квартире, но обязательно на первом этаже. Как тетя Нина, например.

— Бабуль, ты ведь знаешь, что должна объясниться?

— Знаю, но прежде, а не заварить ли нам чайку.

Ох, и хитрая моя бабуля. Знает, чем меня можно отвлечь, и пользуется этим, а я поддаюсь и задаю совсем не те вопросы, которые бы хотела задать.

— Твой ромашковый?

— Он самый. Пойдешь собирать?

— Собирать? — не поняла я, а бабушка кивнула, взяла маленькое деревянное лукошко, потянула меня к террасе и внутреннему дворику. А там… целая поляна ромашек обнаружилась, без конца и без края.

— Ух, ты! Бабуль, откуда все это?

— Так всегда тут и было. Только обычным людям не доступно. Они видят просто огород с грядками, а мы бескрайние просторы.

— Красота.

— Да, что есть, то есть. Именно поэтому я люблю свой дом и никуда съезжать не собираюсь.

— Даже миришься с соседством Егоровых?

— Что поделать, не всегда нам везет с соседями.

— Это точно, — согласилась я, вспомнив Кира.

— Ну что? Пойдем ромашки собирать?

Я радостно кивнула и ринулась в это ромашковое великолепие. Нарвала целую кучу, даже венок сплела, жаль, васильков нет. Они бы здорово оживили композицию.

— Бабуль, а погода в твоем царстве тоже логике не поддается?

— Я не всесильна, дорогая. Мы можем только чуть дольше продлить лето и чуть подтолкнуть наступление весны. А так, если дождь пойдет, то и здесь пойдет, если снегом все покроет, то будем зимовать. Природа тоже должна отдыхать.

И не только природа. Вот я здесь чуть больше часа, а уже чувствую себя отдохнувшей, спокойной и даже полной сил. Вон, даже кулон потемнел.

В дом я вернулась уже не такая расстроенная, помогла бабуле заварить чай, вдохнула ромашковый аромат и уселась поближе к плюшкам. Я не очень люблю пироги, особенно покупные, а вот мамины и бабушкины просто обожаю, но мама редко их делает, а бабушке некогда. Дела в МЭСИ и проблемы со мной отбирают все ее время.

Когда чай заварился, Матрена налила его в мою любимую кружку, выставила к пирогам и ватрушкам варенье, мед, все, что я люблю, и принялась рассказывать.

— Мы с бабулей твоей, Элечка, на Урале встретились.

— В той деревне, где Гришенька родился, — пояснила бабушка.

— Это там, куда вы с папой уехали, когда дедушка тебя нашел?

— Да. Я и не знала тогда, что когда-то в той деревне ведьма жила, и не простая ведьма.

— Погоди бабуль, Алена? Алена, что Углич, наша прародительница? — аж подскочила я.

— Она самая, — подтвердила бабушка.

— Ух, и ничего себе. А как та деревня называлась?

— Черемухово, — просветила бабушка.

— Матрен, значит вы тоже оттуда? Может, даже встречали ее? Алену?

— Ну, что ты, Элечка, я еще не такая старая. А вот моя прабабушка служила у нее, и видела этого черта заморского. Помню, она рассказывала, когда приполз, худющий был, черный весь, а глаза горят. Как увидит Аленушку, так оторвать свои зенки не может, все пялится и пялится. Она рану ему на лбу перевязывает, а он глазами зыркает и лопочет что-то по-своему. Долго так на пальцах разъяснялись. А потом он начал язык учить, да и она что-то понимать. Так за год и приноровились.

— За год? — удивилась я. — Он целый год с ней прожил?

— Да не с ней, а возле нее.

— У них что же, любовь была?

— Да еще какая. И разве можно было в Аленушку не влюбиться? Она же истинно светлой была. Добротой своей, теплом, да лаской этого басурмана мохнатого и приворожила. Ходил за ней, как привязанный, землю под ногами ее целовал, на руках носить был готов, до конца жизни своей никчемной.

— Так если был готов, почему же хэппиэнда-то не случилось?

— Так злой он был, Элечка. Сколько невинных душ загубил. И не отмоешься. Он как касался Аленушки, так боль невыносимую причинял. Вот и решили они, что расстаться нужно. У нее своя дорога, а у него своя.

— И что же, они так больше и не встретились?

— Отчего же, встретились. Но лучше бы не встречались.

— Почему?

— Матрен, лучше расскажи, как мы с тобой познакомились. Нечего Эльке голову всякими сказками забивать, — встрепенулась бабушка. А я прищурилась. И чего это она не договаривает? Эх, бабуля, бабуля. Не можешь ты без тайн своих жить.

— Так я к тому и веду. Много веков с тех пор минуло.

— Погодите о веках. Алена была нашей прародительницей, так? А кто же прародителем? Если не Бьюэрман, то значит, у нее другой ухажер имелся?

— Вот чего не знаю, того не знаю, — пожала плечами Матрена. — Аленушка так замуж и не вышла. А от кого ребеночка зачала, не говорила. Со временем у сына Алены появились свои дети, затем внуки, правнуки. Разрослось семейство Углич, но неизменным оставалось одно. Сила мощная только по женской линии и передавалась. А позже разъехались Угличи, кто куда. Покинули родные места. Дом опустел, начал хиреть и разрушаться, а живой дух засыпать. Я в последние годы поддерживала домишко, как могла, пока крышу во время урагана не унесло.

— Вот таким старым и полуразрушенным я дом и обнаружила. Матрена жила фактически под открытым небом.

— Да не жила, а так… существовала. Пока тебя Алюшка не встретила, — улыбнулась женщина. — Домовые нашего рода не могут служить другим людям. Безрадостная меня судьба ждала: блуждать среди развалин и распугивать местных мальчишек — хулиганов. Да следить, чтобы живой дух не пробудился.

— А что за живой дух? — решила уточнить я.

— А это дух дома. Делающий его живым.

— Как мой домик в Праге?

Бабушка кивнула, а Матрена заинтересовалась. Пришлось бабуле отвечать на неудобные вопросы и рассказать краткую версию моего воссоединения с домом. А вот имя прежнего хозяина опустила. Матрена подивилась, что я встретила мать, запричитала, всплеснула руками, и попыталась обидеться на то, что бабушка скрыла от нее такую важную информацию. Но обижалась не долго. Домовые вообще редко обижаются в силу своей доброты безграничной и бесхитростности.

Я предложила замять инцидент новой кружкой чая и даже сама налила его Матрене, за что получила признательный взгляд и продолжение рассказа о живых духах.

Их почти не осталось. Старые деревянные дома сгорали, разрушались под действием разных причин, их сносили, чтобы построить многоэтажки и продавали, перепродавали, или просто оставляли пустовать. В итоге, истинно живых домов и не осталось почти. Даже тот дом, в селе Черемухово исчез. А чтобы дух не обернулся несчастьем для деревни, решено было его перевезти. Заточили бабушка и Матрена его в железную, резную калитку, взяли кирпич и немного земли с того места, да и заложили в фундамент бабушкиного дома здесь, в Ручейках. Так живой дух переселился из того дома в бабушкин, а калитка стала первым слоем защиты. И меня она не приняла. Безрадостная перспектива получается.

— Бабуль, и что? Теперь так будет всегда?

— Эль, мы ведь уже говорили об этом. Твоя судьба еще не определена. Ты все еще искра, да и пока связующий ритуал не пройдешь, истинно темной не станешь.

— А браслет? Я так поняла, ты знала об этом?

— Нам надо было что-то решить с этими всплесками. Пока другого способа нет, да и твое общение с темными надо ограничить.

— Не трудись, бабуль. Они сами прекрасно его ограничивают.

— Поссорились?

— Расстались, — с горечью вздохнула я. А бабуля обрадовалась, чуть в пляс не пустилась, а, заметив мое скорбное лицо, попыталась загасить свою радость. Безуспешно, на мой взгляд, но я не обижаюсь. Бабушка никогда Диреева не жаловала. Терпела по необходимости, а о Егоре я вообще молчу. Узнает, что мы видимся, одним браслетом не отделаюсь.

— И что? Я так и буду с браслетом ходить? А как же учеба? Думаешь, он не помешает?

— Я работаю над этим, — ответила бабушка, а я кивнула. Надеюсь, она действительно что-нибудь придумает, потому что долго я не выдержу.

Бабуля тоже заметила мою покрасневшую кожу, принесла знакомую мазь и еще какой-то укрепляющий бальзам.

— Это, будешь втирать вечером, перед сном, ну, ты знаешь, а вот эту настойку пей утром. А это, — бабушка на маленький пузырек валерьянки, — Анне передашь. Она знает, что делать. И не смотри на меня так. Появляющиеся из ниоткуда говорящие коты не тот опыт, который я желаю своему сыну.

— Но я не виновата, — попыталась оправдаться я, правда бабушка не поверила, покачала головой, потрепала меня по волосам и глубоко вздохнула. — Ох, Эля, скорее бы ты в МЭСИ перебралась.

— Так я хоть завтра, бабуль.

— Завтра. А что? Может и правда завтра? Я все устрою. Куратора организую.

— Да, конечно, и это испортит все мое инкогнито. А мы, если ты помнишь, договаривались — о том, что мы родня, никто знать не должен.

— А никто и не знает. Только деканы. Если сама не расскажешь, так и останется.

— Это не в моих интересах, бабуль.

— Только учти, поблажек тебе никто делать не будет.

— Не нужны мне поблажки и покровительство твое тоже. Взрослая уже.

— Взрослая, — хмыкнула бабушка. — А для меня всегда будешь несмышленой малышкой, которая обожала сидеть у меня на коленках и…

— Слушать твои сказки, — закончила я за нее и почему-то именно сейчас я рискнула спросить: — бабуль, а у вас в институте специалисты по культам имеются?

— По культам? Зачем тебе?

— Да… история моей мамы очень заинтересовала. Ты помнишь, что она рассказывала об этом жутком ордене «Тайная кровь», кажется.

Бабушка не подала виду, но я слишком хорошо ее изучила, чтобы понять — ее мой вопрос заставил занервничать.

— Думаю, тебе не стоит сейчас думать об этом. Лучше почитай о МЭСИ, об истории создания и прочих важных вещах. У меня где-то была книга… М-м, сейчас принесу.

— Сбежала, — констатировала я.

— А что за орден такой? — спросила Матрена.

И что я могу сказать? Только плечами пожать, потому что сама мало что знаю. И бабушка явно не настроена меня просвещать в этом вопросе. А это значит, что придется все выяснять самой. Как и о странной заминке бабушки, когда Матрена свою историю рассказывала. И пока она отсутствовала, я спросила:

— Так что там случилось, когда Алена и Черный маг встретились снова?

— Ох, Элюшка, то мне не ведомо. Знаю только, что пришел он с надеждой, а ушел злой как черт, и мама сказывала, что не приняла Аленушка его условий, прогнала.

— Условий?

— Видимо, нашел басурманин способ преодолеть препятствие. Душонку свою мелкую не очистил, магию использовал, ритуалы запретные.

— Эх, жаль, что никогда нам не узнать, что же случилось с ними на самом деле.

— Да и нужно ли, Элечка? То дело прошлое.

Так-то оно так, но что если прошлое наше начинает самым страшным образом влиять на настоящее. Тогда без правды не обойтись. А я очень хочу жить. Не знаю, связаны ли отношения Алены и Бальтазара со мной, может, и нет, но мне почему-то кажется, что именно в прошлом скрывается разгадка всех тех зловещих событий, что преследуют меня в последнее время.