На четвертый день своей болезни, я вспомнила, наконец, о маске, которая сиротливо лежит сейчас на крыше. Оделась, дождалась, когда родители уйдут на работу, и потащилась возвращать чудо оберег. Но когда я поднялась, у меня ступор случился. Потому что в той коробке, в которой я маску оставила, ее не было, как и самой коробки, как и другого мусора.

— Э…

Пипец. Бабуля меня убьет. Я пару минут предавалась панике, а потом бросилась обследовать крышу. Может, я в каком другом месте ее оставила и по тупости своей забыла? Но нет. Наша крыша была девственно чиста, ни мусора, ни пыли, ничего. Как же так? Куда она могла подеваться? Я рванула вниз, к бабе Кате. Но вахтерша даже не в курсе оказалась, что крыша открыта, и я туда периодически поднимаюсь.

— А что это ты там делаешь? — подозрительно посмотрела Катерина Ивановна.

— Как что? Рисую, конечно.

— Рисуешь? Ну, тогда ладно. Тогда рисуй. Но замок купи. Мало ли кто туда заберется.

Я кивнула и потащилась к лифту в полном недоумении. Правда, когда зашла в лифт, в голову пришла мысль, что может маску сдуло ветром, причем вместе со всем барахлом, что у двери валялось. Версия так себе, но за неимением других вариантов… Я поспешно спустилась обратно, и принялась искать под кустами и балконами бабушкин оберег. А пока я искала и бегала, как сумасшедшая вокруг дома, заметила кое-что странное. Двоих типов неопознанной наружности, что болтались неподалеку. Ну, то что не люди, я с первого взгляда определила, а вот что здесь забыли, и почему делают вид, что просто прогуливаются, и меня в упор не видят, не понимаю. Так, похоже, они не стремятся ко мне подойти или даже приблизиться, а значит, это не враги. Охрана? Если так, то кто нанял? Или это инквизиторы? Вполне может быть. Вопрос: зачем?

— И что мы имеем теперь? — спросила сама себя, усаживаясь на лавку перед подъездом. Маски нигде нет. И теперь, когда мозги окончательно проветрились, я понимаю, что кто-то сходил на крышу и забрал маску. Кто и зачем? Вопрос на миллион. А еще, я совершенно не представляю, что теперь делать. Нельзя семью оставлять без защиты. А значит, придется звонить бабушке. Кошмар! Она меня убьет. Я простонала и спрятала лицо в ладонях. Представляю, что и как она обо мне будет говорить. А еще спросит: Какого черта я вообще решила ее унести из дома? И когда узнает причину…

— Элечка?

Я резко вскинула голову и уставилась на подошедшую ко мне соседку сверху, Марину Валерьевну, наше все, в смысле нашего дома. Марина Валерьевна настоящая бой-баба из села. И коня на скаку остановит, и мужика из горящей избы вытащит и наш двор построит так, что ни одна скотина окурок мимо урны не кинет. А уж как она общается с местным ЖЭКом? В нашем доме в каждом подъезде, на каждом этаже лампочки не просто горят, сверкают. И не дай бог что-то где-то перегорит или сломается. Марина Валерьевна выставит свою необъятную грудь и пойдет на амбразуру в лице начальника ЖЭКа. В общем, весь наш дом ее обожает. А еще, Марина Валерьевна живет на самом верхнем, четырнадцатом этаже, где выход на крышу имеется. И когда я об этом подумала…

— Марина Валерьевна, именно вас я и искала, — рванула я к нашему коменданту дома. — Только вы можете мне помочь.

— А в чем дело? — насторожилась женщина. — Случилось что? Опять мусоропровод засорился?

— Нет. У меня другая проблема… Э… понимаете… — я покусала губу и решилась. — Я на крыше рисовала и оставила очень важную вещь. А сейчас пришла, а ее там нет. Вы ничего не видели? Никто к лестнице на крышу не подходил?

— Отчего же не видела? Видела. Генка — алкаш с мужиками поднимались. Я же год как добиваюсь, чтобы цветник там развести. Чего месту-то пропадать?

— Ну, да, — вздохнула я.

— Вот тут на днях мне разрешение и пришло. Так что будет у нас теперь не только в доме порядок, но и на крыше.

— Марина Валерьевна, а мусор? Мусор куда дели?

— Так выбросили, Элечка. Сложили в мешки, да и на помойку отнесли.

А теперь угадайте, куда я рванула в следующее мгновение? Именно. Прямо к помойке. И даже не побрезговала контейнера открыть и порыться там, в надежде, что мне, наконец, улыбнется удача. И она мне улыбнулась. Нашла!!! Нашла я свою масочку. Пыльную, грязную, но я прижала ее к груди, как самую большую драгоценность. И плевать, что обо мне подумают. Да все, что угодно, главное, маска нашлась. И бабуля меня не убьет.

Я была так рада, когда подошла к подъезду, и не сразу заметила, что за мной наблюдают не только два типа, то ли охранники, то ли инквизиторы, но и еще один человек.

Высокий мужчина в черном плаще. Бабушка бы сказала, что он солидный, мама, что импозантный, а Женька, что старый. Хотя на вид я бы дала лет сорок. Как папа. Что-то в нем было такое… властное и сильное. Мне кажется, он умеет убеждать, и даже активных сил не надо. Никогда не встречала столько противоречий в одном человеке или скорее столько противоречивых чувств в самой себе. Восхищение и страх, интерес, желание разгадать его загадку и, в то же время, стойкое ощущение опасности. Нет, это не просто человек. Это незаурядный мужчина, который скрывает в себе много тайн. Прямо как я.

Он приблизился к подъезду, с интересом и даже полуулыбкой посмотрел на меня, и подошел к двери. А мне почему-то захотелось пойти следом. Что я и сделала. Первой зашла в лифт, была уверена, что он зайдет следом, но… мужчину что-то остановило. Он моргнул, его лицо исказилось, словно на секунду с него сползла маска кого-то другого, и отступил.

— Вы идете? — с недоумением спросила я.

— Нет. Мне полезно будет пройтись пешком, — ответил он сильным, глубоким, вызывающим живейший интерес, голосом. Какой странный человек. А то, что человек, я совершенно уверена, но почему же он не вошел? Что могло его остановить? Ничего не понимаю. Я посмотрела на свою маску, которую продолжала сжимать в руках, и все равно не могла понять. Если все дело в ней, то это ничего не объясняет. Я-то думала, что она направлена против темных. Или не только?

Когда я пришла домой, первым делом отмыла маску, повесила на законное место на кухне и зареклась снова выносить ее из дома. Второго такого приключения я не переживу. Все. А сейчас в ванну, отмокать и смывать с себя всю ту гадость, которой успела провонять на помойке.

Все следующее утро я пыталась дозвониться до Диреева. Бесполезно.

— А как же твое «ты всегда должна быть на связи»? — передразнила его же слова. Похоже, для него они значили гораздо меньше, чем для меня. Я всерьез начала волноваться. Может, что-то случилось? Мало ли какими делами он занят в своей инквизиции. А вдруг его ранили, а я даже не знаю, кому позвонить, что делать? И не помешаю ли я своими звонками? Блин, ну неужели так трудно хоть раз поднять трубку и сказать: «Со мной все хорошо». Я же не жду часовых отчетов о том, с кем он и где. Да мне простого смс достаточно. Но нет, куда там? И в этом смысле они с Егором странно похожи. Когда я забываю отвечать, меня обвиняют черт знает в чем, а если они поступают также, то я приставучая паникерша, которой нечем заняться. И разве это справедливо?

Я решила обидеться. И даже написала ему злобную смс. Может, хоть так вспомнит, что у него девушка есть, которую сам же под замок посадил. Эти типы, караулящие внизу, почему-то ужасно меня раздражают. С ними под окнами мне стало казаться, что я в тюрьме, не хуже той, настоящей. На улицу идти не хотелось, даже для того, чтобы проведать мой живой скутер, дома делать особо нечего, разве что генеральную уборку устроить. А что? Хорошая мысль. Проведем ревизию шкафа, заодно посмотрим, что из вещей можно будет взять с собой в институт.

Так что начала я с одежды, а после перешла на верхние полки. Оказывается, у меня столько хлама хранится. Старые школьные тетрадки, все мои дневники с первого по одиннадцатый класс, аккуратно сложенные в коробки, старые открытки, которые я маме рисовала на Восьмое Марта и на Новый год, даже мой старый детский дневник. Зачем это все? Выкинуть бы, да забыть, а рука не поднимается. Ведь каждая открытка, каждая страница в дневнике несет в себе частицу детства, воскрешает давно забытые воспоминания.

Маленькая деревянная лошадка, которую мне Ромка подарил в наш первый день в школе. А я ему подарила… что же я ему подарила? Не помню. Фенечки. Мы с Катей и Леной, в ту пору, когда были неразлучны, часто плели браслетики из бисера. И соревновались, у кого лучше получится. А куклы барби… нет, у меня они не сохранились, но сохранились платья, которые мы сшили из маминых тканей. Она хранила их на самой верхней полке стенки, ситец, шелк, сатин, красивые и дорогие. А мне так хотелось поразить девочек и сшить кукле настоящее бальное платье. Вот я и воспользовалась. Конечно, потом мне попало, но я больше помню тот восторг, который испытала, когда мое платье оказалась красивее даже дорогого, импортного платья куклы Кати. О, а это совсем шедевр. Мой одноклассник, тот самый Сашка Раков, с которым я просидела полгода в восьмом классе, подтянув его успеваемость, написал мне жалостливое и потрясающее по своей манере письмо. Представьте, годовая контрольная по математике, Сашка сидит на самом крайнем ряду и кидает на парту листок с одной лишь фразой:

«Эля памаги».

Именно так с кучей ошибок. Но что я могла написать, когда решается судьба годовой оценки?

«Отстань»

«Ну пажалуста»

«Я сказала НЕТ, обратись к кн другому»

«Никто не памогает»

«А я что сделаю?»

«Ну пажалуста»

«Нет»

«Ну Эль»… «Я все что хочешь для тебя зделаю»

«Не надо мне ничего»

«Я без тебя не смогу»

«Если я тебе буду помогать, то сама не успею сделать»

«Эль»

Я хотела его послать, но глянула на него, такого несчастного, так трогательно на меня смотрящего, вспомнила, что у него еще очень строгая бабушка-учительница, которой все всегда докладывают об успехах любимого внука. В общем, не выдержало мое жалостливое сердце. Решила я его контрольную. Хорошо, хоть в тот раз мы оба получили то, что хотели. Он свою заслуженную — незаслуженную четверку, а я пятерку, даже с тем, что не успела проверить свои ответы. А ведь были случаи, когда моя жалостливость оборачивалась против меня. Когда человек, которому я помогла, получал пять, а я тройку только потому, что он переписал все красиво, а у меня на чистовик банально не хватило времени. И даже сейчас, вспоминая те моменты, я ощущала обиду, и раз за разом зарекалась кому-нибудь помогать, но все равно помогала. Да, славные были времена. Незабываемые. А это что?

В одной из коробок я нашла свои старые альбомы с рисунками. Надо же, совсем забыла о них. Там было много эскизов, много лиц, в основном одноклассники, или родители, Женька, Ленка, Ромка, а вот себя я никогда не рисовала, ведь образ в зеркале никогда не совпадает с тем, который видят в тебе другие. Сейчас я могу это сделать, но раньше не хватало ни желания, ни мастерства, все-таки я не та, кто занимается самолюбованием.

Меня отвлек звонок мобильного, посмотрела на дисплей и удивилась.

— Эля, с тобой все в порядке? — послышался встревоженный голос Олеф, когда я нажала на кнопку вызова. — Где ты?

— Дома, а что?

— Ты точно дома? Не обманывай, пожалуйста. Это очень серьезно.

— Оль, я правда дома. А что случилось-то?

— У Омара видение началось.

— Обо мне? — удивилась я, и пролистала еще несколько страниц своего альбома.

— Да. Это очень важно, Эль. Что ты сейчас делаешь?

— Да ничего. Убираюсь. Я ничего не… О-о-о…

— Что? Что такое?

Я бы сама хотела это знать. Сейчас перед собой я видела рисунок, но совершенно не помнила, когда и как его нарисовала. Странное у меня лицо, перепуганное какое-то. Я привязана к какой-то штуке, похожей на средневековое средство пыток, и из разрезанных от локтя и до запястья рук не льется, буквально брызжет кровь, заполняя какую-то нишу. Ох, жуть какая. Фильм ужасов отдыхает.

— Эля! Эля! Омар, она не отвечает.

Я вздрогнула, пробормотала в трубку: «Я тебе перезвоню» и отключилась. Аккуратно вырвала листок из альбома и положила на стол, чтобы повнимательнее рассмотреть. Кажется, у меня на запястье какой-то знак. Татуировка что ли? Нет, не разглядеть. Слишком маленький рисунок. Только я, истекающая кровью, псих с ножом, нарисованный спиной и большое пространство. Похоже это зал. Эх, так и знала, что не надо было лезть в эти старые коробки, отнесла бы на помойку и забыла. Но нет, рука не поднимается, воспоминаний жалко. Дура! И что теперь с этим делать? Как вообще реагировать?

Я не успела решить. Крыс объявился.

— Элька, чего сидим, грустим? Что рассматриваем?

Крыс запрыгнул на стол прежде, чем я успела спрятать рисунок.

— Хм, странная картинка. А это ты что ли в центре?

— Крыс…

Я попыталась спихнуть нахального хранителя со стола, но только лапой по руке получила, хорошо без когтей обошлось. Рассмотрев всю, так сказать, композицию, Крыс переменился в лице, то есть в морде. Глаза точно в блюдца превратились.

— Это что?

— Осколки отданного дара. Не обращай внимания.

— Как это не обращать?! — взвился Крыс. — Элька — ты в своем уме? Это же… это же…

У Крыса дар речи пропал то ли от возмущения, то ли от потрясения. И чего такого он там увидел? Ну тип, ну с ножом, так если на все мои рисунки так реагировать, никакого здоровья не хватит.

— Крыс, да что ты завелся? — нахмурилась я. — Это просто картинка.

— Это… это… Осванг, — наконец выговорил Крыс.

— Кто?

— Не кто, а что. Ритуал Осванг.

— И что?

— Элька, Элечка, давай уедем. К тете Нине, в деревню. Будем там жить, цветочки собирать, знахарским премудростям учиться. Давай, а?

— Крыс, я тебя не узнаю.

И я действительно его не узнавала. Мой хранитель сейчас реально трясся, словно провел в холодильнике все утро.

— Крыс, кончай меня пугать и объясни, что за хрень?

— Забудь, — мгновенно переменился Крыс, моргнул пару раз, провел когтем по картине, и она вспыхнула.

— Ты что наделал? — завопила я и накрыла кострище первой же попавшейся тряпкой. Эх, хорошая кофта была. А еще интереснее то, что раньше этот конспиратор при мне своих возможностей не демонстрировал. Только перемещения, но это мелочи. — Зачем ты сжег картину?

— Затем, что ты права — это глупость.

— Ага, так я тебе и поверила. Ты себя моими глазами не видел, вел себя сейчас, как припадочный алкаш. Хватит увиливать, Крыс, я знаю, что тебя что-то напугало, так что рассказывай.

— А почему я должен говорить?

— Потому что если ты не скажешь, я сама попытаюсь узнать. И где гарантия, что не попаду в еще большие неприятности? А?

Крыс аж задохнулся от возмущения, но мою мысль понял. Пару минут сопел и вилял хвостом, как пес, завидевший хозяина, и все же решился рассказать.

— Ладно. Так и быть. Скажу, но пообещай, что не будешь паниковать.

— Как ты точно не буду, — клятвенно пообещала я и уселась на кровать, предвкушая интересную историю.

И не ошиблась. История, действительно, показалась интересной. И опять все было завязано на моем далеком предке, Бальтазаре Бьюэрмане. В средние века, когда он еще не встретил мою прародительницу Алену Углич, его влекла запретная магия. Он искал способ получить абсолютное могущество. И говорят, он его нашел. И даже не так, он нашел способ, как можно получить это самое могущество. Но Освангом назвали не ритуал, а пророчество, которое создал мой далекий предок.

— Крыс, а ты знаешь, в чем его суть?

— Судя по картинке, в тебе. Эля, я боюсь за тебя.

— Крыс, ты всегда за меня боишься, — отмахнулась в ответ.

— На этот раз все очень серьезно. Ты не понимаешь…

— Я понимаю только то, что можно осмыслить, а ты лишил нас малейшего шанса. На кой черт тебе понадобилось сжигать картину?

— Прости, я испугался за тебя.

Признаюсь, я сама испугалась. Не жажду я как-то становиться лягушкой для опытов.

— Так, кончаем паниковать и начинаем думать, — скомандовала я. — Во-первых, я и раньше картинки малевала. И видения свои не раз меняла.

— Ой, не скажи. Именно картинки у тебя всегда сбывались, а вот видение ты смогла изменить. Нет, Элька, ты должна понять, что все это крайне серьезно. Я иду к твоей бабушке.

— Ага, сейчас, — схватила за хвост, собирающегося смыться хранителя.

— Ай! Сколько раз повторять, хвост — мое самое больное место.

— Голова — твое больное место. Впрочем, как и мое. Давай хотя бы на секунду начнем рассуждать здраво.

— На трезвую голову как-то не рассуждается.

— Согласна.

Что-то мы оба сегодня перенервничали. Надо подлечиться, причем обоим. Поэтому я сходила на кухню и притащила стакан воды, миску Крыса и валерьянку. Ух, как глаза у кое-кого загорелись. Алкаш, что с него взять. Его даже от сыра, когда он в образе крысы разгуливал, так не колбасило. И в связи с этим вывод напрашивается: валерьянка — страшная сила.

— Эх, жаль, ты картину спалил, — вздохнула я после первых двадцати капель.

— Жаль, — немного пьяненько повторил Крыс.

— Нам нужно больше информации.

— Нужно, — согласился хранитель. — Эль, не жадничай, подлей еще. У меня стресс.

Подлила, и себе накапала еще двадцать капель.

— А еще узнать о пророчестве. Ты-то сам, откуда узнал? Вычитал где-то?

— Ты, что! Это пророчество большинство мифом считают. Легендой.

— А не большинство?

— Не знаю. Я никогда не интересовался историей культов. Это было так далеко от нас.

— Далеко, говоришь.

Кажется, кое-кто все-таки считает иначе.

— Элька, ты не отвлекайся. Плесни мне еще чутка.

— Э, нет, — возразила я, закрывая валерьянку. — Хвостатым больше не наливаем.

— Это еще почему? — возразил уже совсем не трезвый хранитель. Надо же, как быстро валерьянка его валит. Надо взять на заметку. Мало ли? Пригодится еще.

— Потому что у нас дело наметилось. Слушай и запоминай. Как проспишься, дуй к своим сородичам и выясняй, что за дела с этим пророчеством.

— Фу, а может, ну его? Давай рванем в теплые края, будем греться на солнце и ни о чем не думать.

— Ага, а как вернемся, наши враги тут же нас и оприходуют. Нет, Крыс. Думаю, в этом пророчестве что-то есть. И, возможно именно из-за него меня пытались похитить.

— Похитить? — подскочил на метр мой хвостатый и резко протрезвел.

Черт, совсем забыла, что решила его не посвящать. Он у меня и так паникер, а тут совсем проходу не даст.

— А ну живо рассказывай, что за дела?

И судя по злобной, полной негодования морде, так просто он не отстанет.

Пришлось смириться и рассказать о странных людях, которые хотели меня похитить и умерли самым загадочным образом.

— Так, понятно, Элька. Я пошел в ванную, трезветь, а потом к хранителям.

— ОК, а я пока смотаюсь к Олеф. Думаю, Омар видел много больше, чем было видно на картинке. И все-таки жаль, что ты ее сжег.

— Прости, я не хотел, — покаялся хвостатый, а я потрепала его по шерстке. — Да, ладно. Ты ведь не со зла. И без картинки прорвемся.

Вот только не понятно, как. И что за дела? Стоит только расслабиться, как возникает что-то страшное, и жуткое, грозящее моей скорой смерти. Может, меня кто-то сглазил? Ага, еще при рождении. Блин, рождение. Точно! Ох, чует мое сердце, что именно из-за этого Осванга я и родилась? И этот жуткий тип J поэтому меня преследует. Чтобы приковать к жуткой штуковине и пустить кровь? Жесть. Нет, надо срочно что-то делать. И для начала ответим на настойчивые звонки Олеф.

— Эля! Твою мать! Почему ты не отвечала?

— Переваривала информацию, — откликнулась я на вопли подруги. А через секунду решила, что по телефону о таких вещах разговаривать неудобно и глупо. Мало ли? Вдруг меня подслушивают. — Оль, а ты сейчас где?

— В особняке.

О, чудненько.

— Хорошо, не отключайся.

Я прошла на кухню, предупредила дядюшку Петра, что отлучусь ненадолго, надела кроссовки, мало ли, куда меня занести может, закрыла глаза, представила во всех подробностях особняк семьи Влацек, который стал для меня почти домом и через секунду распахнула глаза.