Ночью у меня поднялся жар. Эти перепады сил делали что-то со мной. Стены забирали силы и, поначалу мне стало легче, кулон на шее постепенно светлел, но потом эта утекающая сила стала возвращаться. Стены создали какой-то странный водоворот. И от этого было плохо. Я то горела, то сжималась от озноба.

— Просто дыши, — послышалось откуда-то сбоку. — Это с непривычки.

Надо же. Либо у меня глюки, либо в соседней камере действительно кто-то есть. И когда успели привести? Голос женский, кажется.

Я сделала, как посоветовал голос, и просто дышала. Долго и глубоко.

— Как тебя зовут? — спросил голос.

— Эля.

— А я Вика.

— За что тебя взяли?

— За воровство.

— Магическое воровство?

— А какое еще?

Разговаривая с голосом, мне стало легче. Я даже расслабилась. Мы говорили обо всем и ни о чем. Вику удивило, что я искра, и что здесь. Спросила даже, словно невзначай:

— За что же искру могут посадить?

А я странно насторожилась.

— За побег.

— Ух ты? — восхитилась девушка за стеной. — И кому ты помогла сбежать?

— Я не помогала. Они почему-то так думают. Он мой бывший. Вик, скажи, вот ты бы стала помогать человеку, который украл у тебя силы?

— Нет.

— Вот и я о том же. Ну и что, что я его навещала. Так может, я посмотреть хотела, как хреново этому гаду живется.

— Да. Ну, дела, — согласилась девушка.

А утром ее уже не было. Зато, когда меня вели на очередной допрос, услышала я этот голос, у девушки инквизитора, которая отчитывала в открытом кабинете какую-то другую девушку. Она увидела меня и замолчала. А я подмигнула воровке Вике, с красивым голосом. Та поджала губы и приказала девушке закрыть дверь. Темные. Что только не придумают.

Очередная проверка. Сколько их таких будет, прежде чем они пойдут на крайние меры? Уже до боли знакомый дядечка инквизитор с притворным сочувствием сообщил, что завтра придет тот самый день икс и мои мозги выпотрошат, как тушу, превратив в желе.

И я всю ночь по камере разгуливала, убеждая себя, что они не рискнут, что я искра, что это против правил, против законов, против всего. И удивляло, что бабушка ничего не делает. Я здесь уже три дня, а мне не то, что адвоката, поесть не дают. Изверги. Хорошо, хоть в моей комнатке есть маленький унитаз, за ширмочкой. И вода из-под крана. Но как же это все паршиво. Нет. Чтобы я, еще хоть раз… Да пошли они все! И Диреев вместе с ними. Я до конца не верила, надеялась, думала, что если не вытащит, так объяснит мне хоть что-то, но на все мои вопросы дядечка инквизитор отвечал нехорошей улыбкой, а Диреев больше не появлялся.

И вот теперь оказалась в самой отстойной ситуации из всех. На этот раз меня привели не в привычную теплую комнату для допросов, а в это убогое место. Серые стены, серый пол, серый стол и даже стул, на котором я сидела. Все серое.

Через два часа бесцельного, пустого сидения, стало казаться, что меня маринуют. Очередная тактика допросов? Ты умираешь от скуки, и тут появляется добрый дядечка, которому ты готов выложить все, признаться в чем угодно, сделать что угодно, лишь бы выбраться, лишь бы больше не сидеть в этой страшной серой комнате и не сходить с ума.

Год назад я бы сломалась. Но, меня обучали лучшие. Поэтому я встала, потерла затекшие руки, закованные в наручники, еще одна тактика допроса, полагаю, залезла на стол и уселась в позе лотоса. Я бы на пол села, но штаны жалко. Они, между прочим пятьсот долларов стоят. Да и холодно на полу. А мне еще детей рожать. Когда-нибудь.

Помедитировать не удалось. Видимо, им тоже надоело лицезреть мое часовое сидение в одной позе. Устали бедненькие. Прислали лучшего, но как же я удивилась, когда узнала его.

— Ты?

Хотя, чему я удивляюсь. Все лгут. Друзья, родители, бабушка. Одной ложью больше, одной меньше. Какая разница? Просто больно в очередной раз довериться кому-то и получить снова щелчок по носу или удар под дых. И когда я разучусь доверять людям, впускать их в свое сердце, и вновь, и вновь разочаровываться. Правильно бабушка говорит, сердце надо беречь. А я не берегу. Глупая.

Я вздохнула, усмехнулась даже, прекрасно зная, что уже проиграла. Так просто меня не отпустят. Если он здесь, значит, защиты у меня больше нет, значит, я осталась одна. А ведь он предупреждал меня когда-то, я не послушала.

— Мне следовало догадаться, что они пришлют тебя. Вопрос только зачем? Чтобы спасти или уничтожить?

Я ожидала чего угодно, но только не безразличного:

— Слезь со стола.

Хм, значит, все-таки уничтожить. Что ж, вот я и нашла свой ответ. Но как же это больно. Признаюсь, я думала, он не рискнет. Чувства перевесят. Не перевесили, раз он здесь. Раз собирается, как варвар копаться в моих мыслях. И тошно от этого.

Он прошел к столу, жестом предложил присоединиться и просверлил меня взглядом, когда уселась напротив.

— Ты хотела ответов.

— И ты готов их дать? — хмыкнула я. — Зачем? Может, сразу приступим к пыткам?

— Перестань ерничать, пожалуйста, — поморщился он. — Тебе это не идет.

— Как скажешь, — ядовито улыбнулась в ответ.

— Несколько дней назад ты приходила к Дэну.

— И?

— В ту же ночь на него совершили покушение. Каково же было удивление врача, когда парень, которому всадили нож в самое сердце, остался жив. Более того. Из его раны текла зеленая кровь. Так они узнали, что это не Дэн.

Возник новый вопрос. Как, когда, а главное, куда и при чьем участии пропал настоящий Егоров.

— Странно, что у следователей возникли именно эти вопросы, а не как, почему и главное, кто заказал убийство Егора?

— Мы и до этого дойдем. Терпение.

Диреев продолжил.

— Изначально они установили слежку за всеми объектами, домом, семьей, друзьями, бывшими пассиями Дэна. Как оказалось их немало.

— Избавь меня от излишних подробностей.

— Хорошо. Ничто не вызвало подозрений. Разве что, Виктор уехал куда-то на неожиданные каникулы. Стали разбирать последние недели его жизни. Куда ездил, кому звонил, с кем говорил. Оказалось, что он уезжал в Чехию и привез оттуда бывшую девушку Дэна, искру, внучку самой Углич, которая была замешана в самом грандиозном политическом скандале последнего времени. Эта же девушка почти год назад предотвратила заговор против верхушки совета. Что может связывать ее и бывшего парня, укравшего силы?

А еще дочку одного из членов совета, Магнуса Ильма? И они выяснили, что Эльвира Панина совершенно уверена в невиновности Егорова. Более того, весьма активно ищет доказательства. Отстранить Катерину было умно. Она еще тебе это припомнит.

— Ближе к сути переходи.

— Так вот о сути. Я много раз просматривал запись вашей встречи. Того, что было на пленке. И знаешь, что подумал, когда смотрел на него?

— Не представляю, — хмыкнула я, он скривился, но продолжил.

— Когда ты вошла, его колотило, а когда ты ушла, он был спокойный и равнодушный. Словно тебя и не было вовсе, словно он не чувствовал тебя рядом. И тогда возникла мысль. Вот оно. Тот самый момент, когда произошла подмена. Мне только до сих пор непонятно, как ты это все провернула? Просто заставить исчезнуть из этих стен даже тебе не под силу. Если только у тебя не было какого-то козыря. Так ты оказалась здесь. Признаю, очень ловко обвела вокруг пальца Баринова.

— И тут явился ты. Зачем?

— Затем, что мы вели свое собственное расследование. Затем, что я не такое чудовище, как ты думаешь. Мы должны были сосредоточиться на тебе, чтобы тот, кто это все затеял, потерял бдительность. Чтобы он попался. Поэтому мы решили, что самое безопасное для тебя место здесь. Мы начали с поисков крота. Того самого, кто подделал результаты анализов, кто внес номер искры в реестр, кто так расстарался, чтобы тело как можно скорее кремировали. Катя ездила в этот поселок. И знаешь, что выяснила? Оказывается, эта девушка была регистратором. Родители маги сдали ее своей прислуге на воспитание, чтобы не позорить фамилию. Такое бывает. А значит, она никак не могла быть искрой.

— Я говорила.

— Да. Ты говорила. А еще ты думала, что Антон Ивель во всем этом замешан. Но нет. Ивели здесь не при чем. Их допросили. И Антон был совершенно уверен, что Мелисса искра. Его тоже обманула татуировка.

— Так кто же хотел так подставить Егора? Кто убил эту девушку?

— Тот, кому все это было выгодно. Тот, кто когда-то пытался также подорвать вес совета посредством кучки малолетних инкубов и недалеких вампиров. Тот, кто руководил Феликсом и так хотел получить искру.

— И кто же он?

— Мы не знаем. Все нити ведут к одному из соперников Егорова. Но, он бы не пошел на это. Не так. Не в такой ситуации. Слишком неосторожно для него. Есть кто-то третий. Кто-то за кулисами, тень, которая дергает за ниточки и управляет всеми, словно куклами.

— А крот?

— Мы нашли его. И тот указал на твоего старого знакомого, который тогда вышел сухим из воды, но не успокоился. Матвей Ивановский. Помнишь такого? Ему так хотелось отомстить за брата, что он пошел на все. Даже на убийство.

— Но ты говорил, что те записи никто не подделывал.

— Так и есть. Просто дали не те. Тот же год, месяц, а вот день другой. Иногда эти маленькие циферки так похожи. Легко спутать пятерку и шестерку. Наш техник поначалу и не заметил.

— И что теперь? Егор свободен?

— Да. С него сняли все обвинения. Он может и дальше прожигать жизнь.

— А я?

Он замолчал. Протянул руку и снял наручники.

— Ты свободна.

— И все же я не понимаю. Зачем нужны были все эти проверки, Вика, ты?

— Чтобы тот, чье присутствие ощущается даже здесь, поверил, что мы действительно нацелены на тебя.

— Значит, я была типа приманкой?

— Да.

Я встала. Подошла к двери повернула ручку, все еще не веря в происходящее. А вдруг это снова очередная шутка, какой-то страшный коварный план, проверка. Но нет. Ручка щелкнула, и я открыла дверь.

— Эля.

Я обернулась, и снова пронзило это чувство острой жалости.

— Ты все еще любишь его?

Мне так хотелось сейчас подойти к нему, сказать что-то, быть может, коснуться волос, но я не могла. И лгать тоже не могла.

— Я не знаю.

Эти слова не потрясли его. Казалось, он даже ждал их.

— Он будет бороться за тебя… как и я.

— А как же твое обещание, что между нами больше ничего не будет? Вот теперь он повернулся и четко, выделяя каждое слово, сказал:

— Однажды я уже отказался от тебя, дал тебе уйти и больше подобной ошибки не совершу.

— В те самые две недели, что я забыла?

Он удивился, но ничего не сказал.

— Так значит, я и есть та самая твоя бывшая, которую ты и любишь, и ненавидишь?

— А разве тебе это не льстит?

— Нет. Мне очень жаль.

— Почему?

— Один из нас все равно будет страдать. Если не все трое.