Когда я спускалась на лифте вниз, то все думала об амулете. Думала, думала и понимала, что все это не просто так. Да, я знаю, артефакты могут влиять на людей, порой даже очень существенно влиять, но чтобы настолько поглощать сознание. Тот, кто создал эти амулеты сильнее меня, сильнее Ильи Захаровича, и даже представить сложно, на что еще этот некто способен. И совершенно невозможно представить, что он где-то здесь, в стенах нашего института.

Дверь в хранилище была не заперта. И мне бы обратить на это внимание, задуматься тогда, но я была слишком поглощена внезапным открытием. Да и Илья Захарович вполне мог вернуться раньше. В общем, я совершенно не обратила на это внимания, открыла дверь, переступила не глядя порог, а когда подняла взгляд… застыла, меня парализовало, даже двигаться от шока не могла.

В хранилище словно ураган пронесся. Все стеллажи, артефакты, бумаги, древние свитки, все это сейчас было разбросано на полу, расколото и разбито, а в воздухе витал сильный запах озона. В голове в этот момент билась только одна мысль: «Вот это я попала!»

Действительно, попала. Озон в воздухе мог означать только одно, активность опаснейших темных артефактов. Что бы здесь не произошло, кто бы все это не устроил, он выпустил на волю много зла и только мощный купол хранилища защищал сейчас не только восточную башню, но и весь тайный мир от ужасных последствий чьего-то злого умысла. А самое главное, я не могу никого позвать. Любая магия сейчас может вызвать цепную реакцию. И ладно я погибну, но может пострадать купол, а этого никак нельзя допустить. Единственно, что я сейчас могла — это надеяться, что браслет Диреева сработает как надо, он почувствует грозящую мне опасность, иначе мне придется пробыть здесь до утра, как минимум. Ведь я не сказала никому, даже подругам, куда иду. Илья Захарович до сих пор находится в своей командировке и непонятно, когда приедет, здесь только я и.

— О, боги, Кеша?! — в полной панике воскликнула я и закрыла рот рукой. Если хранитель Ильи Захаровича погиб… нет, нет, нет. Нельзя об этом думать… нельзя сейчас паниковать. Нужно действовать.

Я без перехода переключилась на внутреннее зрение. Так, как минимум двенадцать артефактов активны, но мне важнее другое. Кеша, блин, я совсем не чувствую его. Так, Элька, не паникуй, это еще ничего не значит. Ты помнишь вашу первую встречу? Он тогда изображал каменную горгулью. И если он вовремя обратился, то возможно все обошлось. А не чувствуешь ты его потому, что он где-то там, в глубине, а ты здесь, у порога. Надо что-то делать.

Я медленно, стараясь не совершать резких движений, уселась на пол. Кто знает, как среагируют артефакты на живой объект, но и на магию они могут среагировать, как на пусковое устройство детонатора. Так что постараемся активных сил не применять, и тысячу раз думать, прежде чем заняться обезвреживанием. Ох, в таких переделках я еще не бывала. Блин, как же жаль, что здесь нет Ильи Захаровича.

Сидела я достаточно долго, чтобы понять, за мной не придут. Надеюсь, глупая железяка, называемая охранным браслетом не сломалась так не вовремя. Надеюсь, просто в данный конкретный момент времени мне попросту ничего не угрожает. Интересно, а как злоумышленник сюда проник? И главное, зачем? Так, Элька, хватит думать о плохом. Но что же делать?

Можно попытаться открыть дверь и выскользнуть в коридор и молиться всем известным богам, чтобы ничто не последовало вслед за мной, а можно попробовать обезвредить самые «невинные» артефакты, но нет гарантии, что мое вмешательство не потревожит опасные, или лучше начать с самого злого. Блин, ну почему Илья Захарович не подготовил меня на такой вот патовый случай?

Я решила начать с малого и самого близкого ко мне. Маленькая масляная лампа Алладина, как я называю этот вид артефактов. Их у нас много, целый стеллаж, и в большинстве своем они абсолютно безвредны, даже эта лампа, которая сейчас активна, вызывала только небольшой ветряной водоворот, видимо, именно из-за нее и произошел этот маленький катаклизм. Я помню, она стояла последней на стеллаже. Видимо тот, кто здесь был, задел ее, когда убегал. Артефакт упал на пол, активировался и разнес все вокруг. Блин, говорила я профессору, что ее в середку нужно поставить, но нет, у него же система. От малого к большому, в смысле от безопасного артефакта, к тому, который может принести неприятности. Вот он и принес.

Очень медленно я начала расплетать его систему и отключать потревоженный механизм, не двигаясь с места, конечно, прочерчивая все возможные последствия мысленно, отсекая их, загоняя энергию обратно. Представила, что она живая, что это маленький нашкодивший щенок и погнала его назад в лампу, мысленным веником. Щенок поджал ушки, испугался и бросился в укрытие. Я погрозила призрачным пальцем шаловливой стихии и отключила механизм. Так, один есть, осталось одиннадцать.

Вообще, эта идея с животными оказалась чрезвычайно удачной. Я обдумывала возможности и силу энергии, и представляла, что передо мной белка, или ежик, или енот полоскун, или даже усатый домашний кот. И к каждому нашелся подход, но остальные три, самые опасные были и самыми жуткими. Здесь история с белочками и зайчиками не пройдет. Здесь хозяйничали хищники, даже не представляю, с какой стороны за них браться. Одно неверное движение и первый выпустит адский огонь, сметающий все на своем пути, второй поработит разум, воскрешая в душе самые страшные кошмары, а третий… силу третьего я не знала и знать не хотела, хватало просто знания, что с такой опасной магией я еще не встречалась.

И все же я не решилась что-то делать. Поняла, что просто не справлюсь. В конце концов, я обыкновенная ученица, а не дипломированный специалист. Поэтому я осторожно взяла в руки бабушкин кулон, и прошептала: «Бабушка, приди», очень надеясь, что она не проигнорирует мою просьбу, и такая слабая магия не потревожит артефакты.

Не потревожила. И бабушка на мое счастье отозвалась. Я услышала ее легкие шаги в коридоре и хрипло крикнула:

— Не открывай дверь.

А потом зажмурилась, ожидая, что темные артефакты среагируют на голос. Но нет, слава богу, на этот раз мне повезло. Однако больше рисковать я не могла.

Шаги замерли, как и дверная ручка, которая вот-вот должна была открыться.

— Милая, что случилось? — неожиданно прозвучало у меня в голове. К чести бабули, она сообразила, что по пустякам в такой час я бы ее не позвала. А значит, случилось что-то такое, с чем ее дорогая и любимая внучка не может справиться самостоятельно.

Так что я попыталась сосредоточиться и несколько раз мысленно повторила:

«Кто-то проник в хранилище. Несколько артефактов активированы. Мне нужно… мне нужно, чтобы ты нашла Илью Захаровича».

«Ты в порядке?»

«Пока да. Но если открыть сейчас дверь, то последствия могут быть плачевными».

Бабушка ушла, я принялась ждать, а поскольку ждать и ничего не делать не умею, то попыталась снова почувствовать Иннокентия. «Жив» — мысленно выдохнула я. Сердечко бьется, а значит, все будет хорошо. Не волнуйся, Кеша, тебя подлечат, и я принесу тебе целую гору печенюшек. Ты только борись.

Не представляю, каково это — потерять хранителя. Если моего Крыса, не дай бог, кто-то… нет, я даже думать об этом не хочу. Это ведь мое родное существо, часть меня. Он мой разум, как любит часто повторять хранитель. Он единственный, кто всегда будет рядом, всегда будет на моей стороне и никогда, никогда не бросит. Это не в их природе. Вон, Кеша, уже двести лет с Ильей Захаровичем живет, и никуда уходить не собирается, хотя хранителю больше нечему учить своего подопечного, теперь он предпочитает строить меня, к нашему общему удовольствию.

Через час они появились. Илья Захарович, Бабушка, и все наши деканы. Все готовились к отражению страшного удара, бабушка плела защитную сеть, и пока она это делала, темные артефакты почуяли, энергия зашевелилась, конфликтуя с энергией света.

— Нет, нет, нет. Что бы вы не делали, прекратите, — закричала я.

— Эля, ложись, — взорвалось в моей голове и я бросилась на пол, а через секунду дверь разметало в щепки, энергия бросилась к открывшемуся выходу, но тут сработал артефактник, а вместе с ним и все остальные.

В общем все закончилось хорошо. Артефакты были обезврежены, меня подняли с пола и осмотрели на предмет увечий, удовлетворенно хмыкнули, когда, оказалось, что я цела и невредима, Клара и Ангелина хотели броситься к Кеше, но Илья Захарович их остановил и очень вовремя. Клара едва не наступила на щупальце артефакта аквариума. Совершенно безвредный артефакт, пока не причинить ему боль. Тогда маленький аквариумный кальмар вырастает до размеров вполне нормального морского чудовища и усмирить его почти невозможно. Пока артефакт не расправится с обидчиком, не успокоится. Мы с Ильей Захаровичем подумывали избавиться от него, отправить наверх, в питомник, но решили отложить этот момент до выставки. Теперь же, боюсь никакой выставки не будет. Чтобы все это разгрести понадобится вечность, а у нас с профессором всего четыре руки на пару, а не двадцать четыре.

С этими мыслями я осторожно посадила малыша в чудом уцелевший аквариум и медленно пошла за артефактором. Илья Захарович был не просто подавлен, он был убит, и к моему удивлению, он спешил не туда, где билось сердечко Иннокентия, а совсем в другую сторону. Я пошла следом, недоумевая, что может быть важнее собственного хранителя?

Илья Захарович поспешно подошел к совершенно гладкой стене, провел по ней рукой и открыл секретную панель, в которой сейчас было пусто. Учитель обернулся, смертельно бледный и прошептал одними губами:

— Его нет.

— Кого? — полушепотом выдохнула я.

В ответ профессор сказал:

— Эля, помоги Иннокентию, — и бросился к выходу.

Я проводила удивленным взглядом учителя и поспешила к Кеше.

Бедный хранитель был совсем холодным. Я даже, с ужасом подумала, поднимая его, что бедняга погиб, но глаз горгульи дрогнул, открылся и из уголка выкатилась большая слеза, которая оборвала мне сердце. Что за чудовище могло совершить такое? Это же безобидное, совершенно светлое, невинное существо.

— Ты поправишься, Кеша, ты обязательно поправишься, — шептала я, передавая его Кларе и Ангелине. Вторая вообще побелела, едва его увидела и замерцала с утроенной силой. Я поняла, что дела очень плохи и все мое счастье, вся радость, что переполняла с утра, разбилась о чье-то чудовищное преступление.

Мне захотелось зажмуриться, а открыв глаза оказаться снова в квартире Диреева, рядом с ним, в его объятиях, а не стоять сейчас в кабинете бабушки, рассказывая в очередной раз как я вошла, что почувствовала, как обезвредила артефакты, видеть совершенно опустошенного учителя, убитую Ангелину и лихорадочно блестящий взгляд Диреева, к которому я даже подойти не могу, не могу поговорить, коснуться, почувствовать себя в безопасности, наконец. Я ничего не могу, только мечтать, чтобы это все поскорее закончилось.

Вся ситуация осложнялась тем, что в хранилище, как и в лекарской, как и в личных комнатах студентов не было вездесущего ока Джулс. Одно из требований профессора. Поэтому мы с Кешей остались единственными свидетелями, а поскольку я совсем ничего не видела, а попугай вряд ли скоро очнется, то по горячим следам найти преступника не удастся. Я даже думаю, что все произошло вчера, когда в школе было мало студентов. Большинство разъехались по домам. Это были первые выходные, за несколько месяцев. Мы все успели соскучиться по дому. Но это же и существенно сужало круг подозреваемых.

Еще мы знали, что по лифту преступники не могли проникнуть, потому что чужих сразу бы заметил лифтер. Осталась лестница. Но у Джулс, почему-то данных об этом не оказалось.

— Как это нет данных? — удивилась бабушка, и мы вместе с ней. — Почему нет?

— Все данные за вчерашний день уничтожены.

— Что? По чьему приказу?

— По вашему, ректор.

— Что? — в очередной раз удивилась бабушка. — Этого не может быть.

— Джулс не может врать, — проговорил новый голос, который за секунду до этого распахнул дверь, являя нам своего обладателя. К своему удивлению, я его узнала — Аркадий Леман. Тот самый, о котором предупреждала Венера. — Мы давно уже знаем о нарушениях, которые происходят с попустительства Ректора.

Он был наглый, самодовольный и явно чувствовал себя хозяином положения.

— Прошу прощения, мистер Леман, что вы здесь делаете?

— Я здесь с разрешения совета, госпожа Углич.

— Ректор Углич, — поправила бабушка.

— Ненадолго, — издевательски протянул мужчина.

— Даже так? — низким, совершенно спокойным голосом спросила бабушка. Голосом, не предвещающим собеседнику ничего хорошего.

— И это только начало, дорогая моя. А что вы хотели? Совет слишком долго закрывал глаза на нарушения, происходящие в вверенном вам учреждении. Отравления, нападения, кражи, теперь и до убийства дошло.

— Никто не умер, — ответила бабушка.

— Разве? А хранитель?

— Как хорошо вы осведомлены, господин Леман.

— Это моя работа. А с вашей вы давно уже не справляетесь.

— Это не правда, — воскликнула я, обращая на себя всеобщее внимание. Леман тоже на меня посмотрел и неприятно ухмыльнулся.

— О, а это знаменитая Эльвира Панина, как я понимаю. Напомните мне, сколько раз данная особа преступала закон? Сколько раз вы ее отмазывали? Начиная с содействия в побеге смертника и заканчивая раскрытием половине города факта существования магии.

— Он был не виновен, и вы прекрасно знаете об этом.

— Но вы, не задумываясь, преступили закон. И как я понял, ваша бабушка в очередной раз вас спасла. И если вы настолько испорченная, нахальная, безалаберная девица, то. Как там говорят: «яблоко от яблони».

— Вы негодяй, — не сдержалась я и чуть не бросилась на гада с кулаками.

— Эля, иди к себе, — приказала бабушка.

— Но.

— Иди к себе, немедленно.

Мне пришлось проглотить все свои возмущения и подчиниться, хотя внутри все кипело от негодования и злости. Диреев вышел следом за мной, холодный, строгий, настоящий каратель. Сложно поверить, что еще утром он говорил, что любит. Если бы я не знала наверняка, то подумала бы, что весь вчерашний вечер, наша ночь мне просто приснилась.

— Пойдем. Я провожу тебя, — равнодушно проговорил он, посмотрел на притихшую Галину и первым пошел к выходу.

— Чем все это нам грозит?

— Тебе ничем.

— А бабушке?

— Твоя бабушка сильная женщина, она прекрасно справится и без тебя.

Он говорил вроде правильные вещи, но этот тон мне совершенно не нравился, а хуже всего то, что я даже коснуться его не могу, не говоря уже о том, чтобы обнять, прижаться, утонуть в его объятиях. Я ничего не могу, только злиться на весь свет, но больше на того гада, который так вовремя подсуетился.

— Думаешь, он объявился здесь случайно?

— Леман? Возможно.

— Или только и ждал момента. А значит, у него здесь есть информатор.

— Я хочу попросить тебя кое о чем, — он остановился на полдороги прямо в коридоре и очень серьезно посмотрел на меня.

— О чем?

— Не лезь. Просто забудь об этом сейчас.

— Нет, как ты можешь меня об этом просить? Это… мою бабушку обвиняют черт знает в чем, а ты просишь забыть?

— Да, — просто ответил он. И это слово говорило много больше, чем тысяча других слов, которые он так и не произнес. — Занимайся учебой, подругами, своей жизнью и что бы не произошло дальше… не вмешивайся.

— Я так не могу.

— Ты доверяешь мне?

— Ты знаешь.

— Тогда ты останешься в стороне.

— Но.

— Ты не станешь ничего делать, — с нажимом проговорил он. Не попросил, приказал.

Мы долго так стояли, глядя друг другу в глаза, пока ледяная решимость не сменилась на что-то теплое, нежное и возбуждающее. Я никогда не понимала этого выражения: говорить глазами, а теперь поняла, что глазами можно не только говорить, но и ласкать, и обнимать, и любить и даже причинять боль, потому что это пытка хотеть, желать и не иметь возможности даже руку протянуть. И только глаза, только обещание в них, что когда-нибудь совсем скоро, нам не придется ничего скрывать, не придется прятаться, не придется лгать окружающим, и я смогу прокричать на весь свет, что люблю его… когда-нибудь, но не сегодня.

— Хорошо, — кивнула я, разрывая наш внутренний диалог. — Я обещаю.