Утро началось не с привычной сирены, а с голоса Джулс, возвещающего на всю школу о немедленном сборе в главном зале. Я примерно догадывалась, что ничего хорошего нас там не ждет и все же надеялась, что все будет не настолько плохо.

— Думаю, что-то в совете случилось, — предположила Венера, когда мы торопливо спускались по лестнице вместе с другими спешащими студентами.

— Почему ты так думаешь?

— Отца вчера вызвали прямо с ужина. Мне показалось, он неохотно поехал, но что-то подобное ожидал.

Когда к нам и Катя присоединилась, я рискнула предположить:

— Мне кажется, это из-за МЭСИ. Вчера кое-что случилось. Кое-что плохое.

— Я ничего не слышала об этом, — нахмурилась Катя.

— Когда я на отработке была, напали на хранителя.

— Кого-то из наших? — забеспокоились девочки.

— Нет. Это хранитель Ильи Захаровича, моего репетитора по артефактам.

— Боги, кто мог это сделать?

— Никто не знает. Боюсь, что из-за этого у бабушки теперь неприятности.

— Это логично, — заметила Венера. — Если кто-то совершил такое чудовищное преступление на территории института, то виноват ректор.

— Боюсь, бабушку сместят.

— Как удобно, — хмыкнула вампирша. — Учитывая то, что через месяц нас всех убьют.

Месяц. Как же быстро летит время. Остался всего месяц, а мы так ничего и не узнали. Ни кто этот J., ни чего он хочет, ни кто ему помогает. Сплошная тьма, и никакой надежды на просветление. А теперь еще и это.

— Интересно, если это случится, кого назначат ректором?

— Скорее всего Амора, — предположила я. — Он же ее зам.

— Не обязательно. Они могут назначить кого-то своего, — не согласилась Катя.

— Вот сейчас мы все и узнаем, — сказала Венька и кивнула на помост, где как раз собрался весь преподавательский состав, во главе которого стоял небезызвестный уже Аркадий Леман. Он и начал речь, суть которой сводилась к одному, что бабушка уже не может в полной мере исполнять свои обязанности ректора и с сегодняшнего дня замещать ее будет он.

— Кажется, нашу школу ждут глобальные перемены, — шепнула Катя, и, к сожалению, перемены эти будут явно не к лучшему.

После слов темного весь институт гудел. Преподаватели и кураторы, как могли пытались успокоить студентов, но и сами мало чем отличались от нас. Никто ничего не понимал и от этого всем становилось еще тревожнее.

Но вот что странно, прошел день, за ним второй, третий, но ничего не поменялось. Никаких новых распоряжений, никаких репрессий, ничего. Единственное, что было сделано в тот же вечер, закрыли все нижние этажи, а в восточную башню теперь пускали только по пропускам. Но это еще бабушка распорядилась, прежде чем ее сместили. Кстати, после позорного отстранения на глазах у всех (уж Леман постарался), бабуля гордо и решительно отказалась покидать территорию института и пока осталась в роли консультанта. Леман, конечно, надеялся на иной исход, но моя ба такая. Никогда не идет на поводу у негодяев и делает все, чтобы им подгадить хорошенько. И она очень старалась усложнить жизнь нового ректора. Впрочем, мы все старались, по мере возможности, все, кто любил и был верен бабушке, а это практически все, за исключением некоторых… вроде Галины, которая тут же переметнулась к новому хозяину.

Присутствие бабушки бурю немного успокоило и Леману страшно повезло, хотя он так и не думает, идиот такой. Ну а мне… было велено не встревать, в переделки не попадать, сидеть тихо и заниматься учебой, что я, собственно и пыталась делать, по мере сил, несколько дней зомбировала себя, ходила на занятия, на давно заброшенные факультативы, поспорила с мастером Торосом, который обвинял меня в недостаточном усердии, а вот Алексий Юрьевич наоборот, в излишнем. Особенно, когда я выбрала темой своего итогового реферата тайное общество «Темная кровь», не потому что хотела кого-то задеть, но мне показалось, что пришло время, наконец, основательно порыться в источниках и выяснить все до конца. А Алексий Юрьевич настоятельно порекомендовал, чтобы я сменила тему.

— Но почему? — спросила тогда я.

— С чего такой интерес? — в свою очередь спросил он.

— Это древнейшее тайное общество, созданное самим Бальтазаром Бьюэрманом, по слухам, оно действует и сейчас, и это интересно, разве нет? Как им удается сохранять свое инкогнито, о чем они думают, чем дышат, что у них за философия, чего они хотели, наконец?

— А чего хотят все культы? Силы, власти и последователей, конечно.

— Мне кажется, и того, и другого, и третьего им хватало. Скажите, вы не хотите, чтобы я брала эту тему из-за того, что случилось с вашей семьей?

Это было дерзко, немного жестоко, быть может, но Алексий Юрьевич отреагировал очень спокойно. Усадил меня на стул, сам сел напротив и сказал:

— Дело не в моей семье, просто ты не сможешь собрать достаточно информации. Я сам когда-то искал источники для этой темы, но все, что нашел, обрывки свидетельств, две статьи в газетах и больше ничего.

— Неужели никто и никогда не занимался этим? — посетовала я.

— А зачем? Есть много других не менее занимательных тем. Почему бы тебе не написать очерк о той кукле — артефакте. Эта история могла бы стать твоей первой статьей в газете, поройся в архивах, а я могу устроить для тебя встречу с тем журналистом, помнишь?

Доводы учителя показались мне тогда такими правильными. Действительно, что это я зациклилась на каком-то дурацком культе, когда можно написать хороший реферат о кукле.

— Вы правы, Алексий Юрьевич, совершенно правы, — сказала я и изменила тему реферата. И тогда мне даже в голову не пришло подумать, а почему, собственно я так быстро согласилась, ведь это гораздо, гораздо важнее.

И даже перевод дневника Бальтазара, которым я занималась время от времени не казался сейчас таким необходимым. Жаль, что «лингвистик» не помог мне его перевести. Все-таки это артефакт, а не обычная книга и с ним приходится прилагать массу усилий, чтобы хоть что-то разобрать. Это был даже не чешский и не древнегерманский язык, а помесь какая-то. Иногда, переводы настолько разнились, что смысл предложения полностью менялся.

Это был больше дневник, нежели какой-то научный труд, правда, и заклинания, и ритуалы там тоже были, но больше все-таки мыслей. Бальтазар много писал о создании тайного мира, о том, как в его голову пришла эта мысль. Вообще, мой славный предок здорово изменился после того, как встретил Алену Углич. Правду говорят, любовь чудеса творит с человеком и исцеляет самую черную душу. Не знаю насколько это верно, но факт остался фактом. Он перестал творить зло и направил весь свой талант на создание заклинаний и щитов защиты. Да что говорить, половина нашего учебника по темному исскуству состоит из придуманных им заклинаний, не говоря уже о технике создания щитов и появления такой профессии, как артефактник. И здесь он был основателем.

Как оказалось, мой предок был очень одаренным магом. И сколько же зла и добра принесла в мир его сила.

А еще Бальтазар долгое время искал способ соединить два расколотых полюса магии, которые сам же в свое время и расколол. И у него получилось — здесь. Но там, куда уходит душа после смерти, там, куда мы возвращаемся, чтобы выбрать сторону, тьма и свет были, по-прежнему, разъединены. Тогда он нашел способ. Собственно, на нем я и остановилась, точнее на стихах, которые успела перевести:

В общем, так себе стихи или я переводчик корявый, но саму суть уловить можно. Чтобы исполнить задуманное Бальтазаром нужна жертва. И, похоже, жертва эта — я. Священный нож, дракон, охраняющий род, скорее всего Хаджен Данилевичей. А вот что за символ теплоты… здесь, я терялась в догадках.

После разговора с Алексием Юрьевичем я вообще забросила эту тему, сама не знаю почему. Просто не хотелось ни смотреть, ни открывать, ни даже думать об этом, а если думала, то начинала болеть голова. Так бывает, когда тебе поручают что-то противное твоей природе, убеждениям, чувствам, что-то заставляющее брезгливо морщиться, выполняя ужасное поручение, вот и я чувствовала примерно то же.

Но если я оставила мысли о кровавых ритуалах с моим непосредственным участием, то это не значит, что и они оставили меня. Странности в институте продолжались. И на этот раз они все-таки привели меня к нарушению данного обещания.

А началось все с решения навестить Илью Захаровича. Последние два дня он дежурил у Ангелины, надеясь узнать хоть какие-то новости о Кеше, которого отправили в Алексин сад. Темным, как все знают, путь туда заказан, а жаль. Если бы мой хранитель так сильно пострадал, я бы хотела быть с ним в этот момент, держать за лапу, или крыло, как в случае с Кешей, утешать, если ему больно, ободрять, если страшно, как он всегда ободрял меня. Это очень несправедливо, что светлым туда можно, а нам нет, ведь как оказалось, многие темные намного честнее и порядочнее некоторых светлых.

— Илья Захарович.

— Элечка, — обрадовался артефактник, завидев меня в коридоре. — Как я рад тебя видеть.

— Да, я тоже. Что слышно о Кеше?

— Увы, пока ничего нового не говорят. Он все еще очень плох.

— Очень жаль, — вздохнула я. — Сейчас бы нам с вами не помешала работа.

— Вы правы, но в хранилище нам с вами путь пока заказан.

— Даже вас не пускают?

— Признаюсь, мне немного страшно туда зайти. Там такой бардак, Элечка. Эти инквизиторы не церемонились. Даже не знаю, кто постарался больше, артефакт или эти.

— А что там забыли инквизиторы? — удивилась я.

— Говорят, так положено. Я забрал живые артефакты домой, самое ценное убрал в сейф, а остальное… топчут эти изверги.

— Ужасно. Мы столько работали.

— Да. Для нас с вами это настоящая трагедия, а они думают, так, ерунда.

— Это потому что они целый месяц лампы не отчищали. Вот посидели бы пять часов над одной такой, я бы поглядела на них потом.

Мне было обидно. Представляю, что там сейчас творится, и угадайте, кому все это убирать?

— Илья Захарович, а негодяя не нашли?

— Увы. Я теперь думаю, может зря я попросил Алевтину отключить нас от системы наблюдения. Тогда, быть может и поймали мерзавцев.

— Вы думаете, он был не один?

— Так лестница сказала. Приходили двое. Вот только я ума не приложу, как они вскрыли замок?

— И что искали? — продолжила я. — Вряд ли это были просто хулиганы.

От моих слов профессор дернулся и закрылся. Я и раньше подозревала, а теперь убедилась, у профессора, в самом деле, что-то украли, и он, по какой-то причине ничего об этом не рассказал.

— Илья Захарович, там было что-то, в тайнике?

— Ох, Элечка, не спрашивайте меня об этом, — горестно вздохнул Илья Захарович.

— Это тайна?

— Это мое прошлое, то, за что мне до сих пор стыдно перед самим собой, перед твоей бабушкой.

— А при чем здесь моя бабушка? — насторожилась я.

— Я был молод, горяч, и моей страстью всегда были артефакты.

— Они и сейчас ваша страсть, профессор, — понимающе улыбнулась я.

— А так и есть, дорогая. Но сейчас. Ты помнишь того темного на балу.

Я кивнула, все еще не представляя, что за постыдную тайну скрывает профессор. Это случилось уже после подслушанных разговоров. Я шла в свою комнату и случайно стала свидетелем безобразной сцены в коридоре. Какой-то старик с клюкой обвинял моего учителя в краже, так громко и убежденно, что привлек внимание некоторых гостей, и заставил Илью Захаровича чувствовать неловкость и ужасное смущение. Да, я помню этот момент, вот только как это связано с разгромом?

— Он обвинил вас в краже какого-то артефакта.

— Не в краже, Элечка, — покачал головой профессор. — И он был не так уж не прав. Я сделал слепок с его артефакта. Ты не представляешь, как давно я искал тот камень, как давно хотел его в свою коллекцию, и тут такая удача, но этот глупый темный не захотел мне его продать, он даже его истинной ценности не знал, просто держал, как какую-то кроличью лапку, на удачу. Представляешь, на удачу. Какая дикость, какое невежество, как можно так обращаться с древнейшим артефактом, он бы еще дырку в нем проделал и использовал в качестве брелка. Невежда, грубиян, остолоп.

Илья Захарович разошелся не на шутку, а я все думала об этом слепке. Я помню эту историю. Раньше некоторые нечистые на руку артефактники частенько прибегали к подобной процедуре. Создавали идентичную копию какого-нибудь артефакта и выдавали его за настоящий. На самом деле он и был настоящим. Перенимал все основные функции оригинала, единственное, что выдыхался быстро и требовал постоянной подпитки. Сейчас это не столько карается законом, сколько потеряло всякий смысл, поскольку настоящие артефактники дорожат своей репутацией, да и мало их, чтобы промышлять чем-то подобным, а у недоучки можно разве что амулет заказать, по-настоящему стоящими вещами они не занимаются, да и знаний не хватит создать что-то большее. И если Илья Захарович об этом заговорил, то это может означать только одно — начудил он по-полной.

— Вы думаете, они приходили за вашим слепком? — перебила я поток обвинений в адрес бедного, ни в чем неповинного темного.

— Я не думаю, я знаю.

— Но за слепком чего они приходили?

— Ножа.

— Ножа? — нахмурилась я. — Он… что, такой ценный, что его нужно было похищать?

— В том-то и дело, что нет, Элечка. В том-то и дело. Об этом знает только твоя бабушка. Только она, клянусь.

— Знает о чем? — вконец растерялась я от бурной реакции профессора.

— О том, что я сделал, когда она отдала мне Хаджен.

И вот тут-то до меня дошло.

— Хаджен? Вы сделали слепок Хаджен?

У меня не было слов, одни многоточия. Это же… это же… катастрофа, это конец света, причем конкретно для меня.

— Насколько он идентичен?

Хотя зачем я спрашиваю, человек, который создал живой автомобиль, может сотворить все, что угодно.

— И бабушка в этом участвовала?

— Конечно, нет, — встрепенулся профессор. — Я ей позже рассказал. Точнее покаялся. Она просила меня уничтожить его.

— Но вы этого не сделали.

— Нет, — горестно ответил он. — Я не смог. Много раз собирался, но у меня не хватило духу. Ты же понимаешь меня, понимаешь?

Нет, я не понимала. Я ничего не понимала. А еще все думала, зачем похитителям нож? Ответ пришел сам собой: чтобы выкрасть оригинал из дома Данилевич. Остается только один вопрос:

— Скажите, профессор, а как похитители могли узнать о вашем тайнике? Вы кому-нибудь о нем говорили?

— Конечно, нет.

— А ученики, друзья, знакомые.

— Я показывал Хаджен однажды… своему старому другу, ученому, который также как и я, был увлечен историей жизни Бальтазара Бьюэрмана. Вы знаете, Элечка, очень может быть, что это и есть тот потерянный ритуальный нож, который использовали в ритуале создания тайного мира.

— Как же он оказался в семье Данилевич?

— Возможно, Бальтазар подарил его возлюбленной, в знак своей любви и преданности.

А она, в свою очередь подарила ему четырехлистник. Скорее всего, так и было.

— Профессор, а вы можете связать меня с тем ученым?

— К сожалению, нет, он скончался много лет назад.

— А как его звали?

— Отто, мастер Эмир Отто.

Это имя мне было знакомо. Я покопалась в памяти, и выудила оттуда интересную информацию.

— Постойте, а мастер Отто это не тот.

— Вы правы, Элечка. Эмир был много лет директором этой славной академии.

— Какое странное совпадение.

— Ничего странного. В нашем магическом мире выдающихся людей знают все.

— Но, насколько я знаю, он был регистратором.

— Не просто регистратором, — поправил Илья Захарович. — А очень талантливым регистратором. Талантливым артефактором. Вы не поверите, сколько магов мечтали у него учиться, сколько талантливых магов, даже я… а он выбрал в ученики такого же, как он сам.

— Простите, что?

Мне показалось, что я ослышалась.

— Вы сказали, у него был ученик?

— Не только ученик, племянник. Как же его звали. Джо. Джим. Джеймс… нет, увы, я не помню.

Джо, Джим, Джеймс, что объединяет все эти имена? Конечно первая буква в имени — J.. Неужели это он? Неужели этот Джо и есть тот жуткий негодяй, который использовал мою маму, убил всю ее семью, упек ее в тюрьму и очень скоро принесет меня в жертву, как ягненка? Неужели я нашла его? Неужели мне могло так повезти?

Эта мысль так захватила меня, что я торопливо попрощалась с опешившим профессором и бросилась в свою комнату. Мне нужно было подумать, все осмыслить, разобраться. Конечно, он мог уехать, сменить имя, быть может это даже не он, но это зацепка, большая зацепка, впервые за много недель.

— Панина, ты офонарела, врываешься, как ураган, — недовольно зашипела Венька, когда я влетела в комнату, разметав ее тетрадки.

— Прости, Вень я не хотела. А Катя где?

— Почем мне знать? — удивилась вампирша.

— Она мне нужна. Кажется, у меня появилась зацепка по нашему делу, кажется… кажется… я знаю имя J..

К чести Венеры, она спорить не стала и пошла за Кэт, а я тем временем ходила по комнате, как лев по клетке, меня распирали эти знания и не терпелось срочно ими поделиться. Вот только мое открытие подруг не впечатлило.

— И это все? — разочарованно протянула Венера.

— А разве мало? — также разочаровано проговорила я.

— Какой-то дурацкий стишок и имя мертвого артефактора. Это все, что у тебя есть?

— Да, это все что есть, — обиделась я. — Еще вчера мы не знали и этого. А что есть у тебя? Ты уже месяц общаешься с Себастианом и до сих пор ничего не узнала.

— Потому что нечего узнавать, — рявкнула она.

— Значит, ты утверждаешь, что он не замешан? Тогда по кой черт ты все еще ходишь к нему?

— А к кому мне еще ходить? К Стасу? Который с тебя глаз не сводит, идиотка. Думаешь, я дура, думаешь, я настолько глупа, чтобы не понять, что вы снова вместе?

— Что? — растерялась и испугалась я.

— Что слышала, — прошипела злая вампирша. — Я вижу, каждый день вижу, как вы переглядываетесь в столовой. Как смотрите друг на друга, когда думаете, что никто не видит. Вы иногда стоите в разных концах коридора, а я чувствую напряжение, которым наполняется воздух, стоит вам только встретиться. Ты сияешь, Элька, каждый раз, как видишь его.

— Прости, — выдохнула я, даже не зная, что ответить, что сказать на это.

— Я знаю, что тебе жаль, знаю, что ты никого не хочешь ранить, и только поэтому я терпела, терплю вас обоих до сих пор. Только поэтому я мирюсь со всем этим дерьмом. Я люблю его, но он любит тебя.

— Прости, — снова повторила я. Глупое слово. Разве может оно залечить разбитое сердце, уменьшить боль, сделать хоть что-то. Нет. Это просто слово, но другого я не знаю.

— Сейчас мне важнее всего найти того, кто убил мою маму, найти и уничтожить его. Только это дает мне силы жить, вставать по утрам, бороться и видеть вас обоих. Стас обещал мне, что найдет его. Я ему верю. А Себастиан обещал, что скоро мне станет лучше, и я тоже ему верю. Мне приятно быть с ним, приятно, когда присылает розы каждый день, приятны его ухаживания, приятно знать, что я нужна ему, что я кому-то нужна.

— Девочки, может займемся делом, наконец, — проговорила Катя, пытаясь разрядить накаленную обстановку между нами. Венька опомнилась, поняла, что наговорила лишнего, разозлилась сама на себя и убежала из комнаты.

— Ей нужно остыть, — проговорила Катя, гипнотизируя громко хлопнувшую дверь.

— Нам всем это нужно, — грустно ответила я. — Зря я на нее набросилась. Ведь знаю, что инкубы ни при чем.

— Почему? — перебила мои стенания Катя.

— Во-первых, потому, что внушение инкубов так не действует. Им нужен постоянный контакт. Во-вторых, помнишь Вэла?

— Аспиранта отравителя?

— Да, его самого. Так вот, у него на шее висит странный кулон, точно такой же, какой я сорвала с шеи оранжерейного самоубийцы.

— Тот, что ты в унитаз спустила, а девочкам сказала, что он засорился?

— Ну, да, — немного смутилась я. Было дело. Мы потом почти еще неделю ходили в туалет на этаже. Лично я рисковать своей жизнью и жизнями соседок была не намерена. — Но суть не в том. Несколько дней назад я снова видела такой же кулон уже совсем на другом человеке. И он вел себя очень подозрительно.

— Эль, может, тебе показалось?

— Нет, Кать. Не показалось. Я больше тебе скажу, мне кажется мы имеем дело с артефактником и регистратором. J. не темный, он намного, намного хуже.

— Эль, то что ты говоришь — бред. Как может J. совершить столько зла не будучи магом?

— А мне кажется, это логично. Ты только подумай. Его называют безликим, никто и никогда не видел его лица, кроме Евы. А может, они все видели, смотрели, но не замечали, а?

— Это не вяжется с образом, Эля. К тому же Ева должна была понять.

— Не обязательно. Если у него был отражающий амулет.

— Даже если и так, ауру темного не подделать.

— Вообще-то есть способ, — ответила за Катю вернувшаяся Венера. Она явно успокоилась, но я поостереглась на нее смотреть сейчас. Боюсь, она как порох, стоит только случайно спичку уронить и разгорится пламя. — Кровь.

— Кровь? — одновременно спросили мы.

— Кровь. Я не очень в этом разбираюсь, но некоторые помешанные на магии регистраторы в свое время приносили в жертву своих родственников магов, чтобы забрать их силу ненадолго.

— Странно, я никогда не слышала об этом.

— Эль, ты очень многого никогда не слышала, — заметила Кэт, и я вынуждена была с ней согласиться.

— Кстати, в свете открывшейся информации, обратите внимание на стих: «Пустой величие обретет». Думаю, здесь имелись в виду именно они — регистраторы.

— Блин, девочки, если это так, если все это на самом деле так, то нам придется кардинально пересмотреть все, что мы знаем о культе «Темная кровь». Если это так, то его члены не маги, а регистраторы.

— Ладно, давайте отложим эту тему, а то лично у меня уже мозги плавятся, — предложила Катя, и мы с Веней с ней полностью согласились. — А что там с кулоном?

— Ах, да, — встрепенулась я и бросилась к своей тумбочке, на которой лежал мой незаменимый альбом с набросками. — Я рисовала его недавно, хотела Илье Захаровичу показать, но за всеми этими событиями совсем забыла об этом. Вот, смотрите. Именно этот кулон был на Вэле, том нападавшем в оранжерее и на Сереже.

— Блин, да я его видела, — выдохнула Катя.

— И я, — нахмурилась Венера.

— Где? Когда?

— Да везде, Эль. У половины наших студентов такие есть.

— Откуда?

— Так ими в лавке в деревне торгуют. Это слабенький амулет защиты. У меня тоже такой был где-то.

— Покажешь?

— Конечно, сейчас принесу.

Пока ждали Катерину, Венера угрюмо молчала, а я даже не знала, что сказать, тяжело это, своими невольными действиями причинять кому-то боль, особенно, если этот кто-то тебе не безразличен.

— Если хочешь, я попрошу бабушку перевести меня в другую комнату.

— Проехали, — нехотя ответила Венера. — И не смотри на меня с такой жалостью, а то загрызу, ей богу, Элька. Бесит.

— Прости.

— Еще слово и никакой браслет тебя не спасет.

Я решила заткнуться. А то мало ли, Венька ведь не железная. Хорошо что Катя скоро вернулась, правда не одна, а с Варей.

— А что у вас тут за собрание? — спросила она с порога.

— Да вот, кулоны обсуждаем, — ответила Катя. — Прости, Эль, я его не нашла.

— Кого ищите-то? — полюбопытствовала Варя и сунула нос в мой альбом, а я еле сдержала улыбку, надо же как точно говорят: «любопытной Варваре на базаре нос оторвали», правда Варьке никто нос отрывать не собирался, а за то, что она сказала, рассмотрев альбом я вообще готова была ее расцеловать:

— Так это глаз. У меня такой есть.

— Правда? — переполошились мы все, а Варя порылась в своей шкатулке с амулетами и протянула тот самый кулон.

— Вот. Вы его искали?

Все посмотрели на меня, а я посмотрела на него своим внутренним зрением.

— Твою мать, Варь, брось, брось его скорее.

Варька вскрикнула, и отбросила его в угол. Мы слаженно отодвинулись подальше от этой пакости.

— Если ты надумаешь его смывать, то только в общественном туалете, — сразу предупредила Венера.

— Не плохо было бы его изучить, — вздохнула я. — Но лично мне боязно.

— Мне тоже.

— И мне.

— И мне.

В общем, мы решили и его отправить путешествовать по водосточным трубам.

— И вы говорите, что пол института в таких ходит? Тогда, девочки, у нас огромные неприятности. Потому что все они наши потенциальные враги.

— Элька, ты напилась что ли? Что ты несешь? — хмыкнула Варька, но девочки ее скепсис не поддержали. Потому что ее жизни, слава богам ничего не угрожает, а вот нам.

— Думаю, пора посвятить остальных в наше дело, — наконец выдала Кэт после долгого молчания.

— Хорошая мысль, — поддержала Венера.

— Вы о чем вообще? — спросила растерянная Варя.

А я думала только о том, что Диреев меня убьет, если узнает, что я тут заговоры устраиваю и их же пытаюсь раскрыть. Блин, кажется, мне придется все-таки нарушить свое обещание.

Но прежде чем это сделать оставался еще один момент — Хаджен. С этой целью я и пошла к бабушке вечером. Знала, что она сейчас занимает кабинет, любезно предоставленный для нее Амором. Вот туда-то, в северную башню, я и направилась. Но, не пройдя даже половины пути, удивленно остановилась. Наши ворота отъехали, пропуская целый отряд больших, высоких и сильных мужчин. По виду это были инквизиторы, но когда заметила, что к ним спешит Игнат, точно такой же по виду, как и эта группа, поняла — каратели. И каждый из них при малейшем приказе снесет мне голову своим призрачным мечом. Страшная перспектива. И что только они забыли в нашей школе?

На этот вопрос я получила ответ даже раньше, чем предполагала. Просто подошла к новому кабинету бабушки и услышала голос Лемана.

— Я хочу, чтобы ваши люди охраняли периметр. А школой займутся мои.

— Как скажете, ректор. Вы намерены пригласить кого-то из инквизиции?

— Нет, я попросил главу ордена карателей помочь. И он с радостью согласился.

— Вот как? — хмыкнул Диреев, который каким-то непонятным образом оказался в компании говоривших ректора, руководителя академии инквизиторов и бабушки.

— Вас что-то не устраивает? — обратился к Дирееву Леман.

— Вовсе нет. Просто не думал, что Мессир захочет отправить своих людей на столь незначительное дело.

— Вы считаете охрану наших детей незначительным делом? — повысил голос Леман.

— Я считаю, что мы прекрасно справились бы с этой задачей.

— Как раньше справлялись? — усмехнулся он.

— Позвольте мне прервать обмен любезностями и заверить вас, что мы окажем все возможное содействие вам и вашим людям, — это уже Александр, директор академии инквизиторов сказал.

— Надеюсь на это, иначе мне придется пересмотреть возможность нашего существования на одной территории.

— Господин ректор, вам не кажется, что это уже чересчур? — вступила, наконец, бабушка, но ее жестко оборвали.

— Госпожа бывший ректор, а вам не кажется, что это уже не ваше дело?

— Академия инквизиторов испокон веков была частью МЭСИ.

— Пришло время многое менять, Алевтина.

— Алевтина Георгиевна, — строго поправила бабушка.

— Как скажете, — издевательски проговорил Леман.

Они распрощались, а я испуганно заметалась по коридору, не зная, что делать. То ли уйти, то ли остаться. Сделать постное лицо и притвориться, что ничего не слышала или нагло выдать себя? В итоге я решила, что делаю из мухи слона и осталась на месте. Дверь открылась и на встречу вышел Леман. Слегка удивился, скривил губы в издевательской усмешке и, не поздоровавшись, прошел мимо. Александр же кивнул мне, а вот Диреев подзадержался. Он тоже поджал свои красивые, чудесные губы, способные и обидеть и подарить огромное наслаждение, а взгляд не обещал ничего хорошего, но я как-то подзабыла о нем, сосредоточившись на губах.

— Эля, ты ко мне? — спросила из глубины кабинета бабушка.

— Ага, — откликнулась я, отвела взгляд, сделала пару шагов, а когда проходила мимо, проявила неслыханную дерзость — осторожно, одними кончиками пальцев провела по его ладони, всего мгновение, одно прикосновение, и его взгляд обжег страстью, желанием и нежностью. Как жаль, что это длилось всего мгновение.

— У тебя такое странное лицо, — заметила бабушка, когда я вошла и медленно закрыла дверь, продолжая смотреть на моего обожаемого инквизитора, сурового, жесткого, холодного, но такого любящего со мной.

— Какое? — невинно поинтересовалась я.

— У вас с этим мальчишкой что-то случилось?

— Бабуль, да что у нас могло случиться? Он с Венькой, ты забыла?

— Насколько я знаю, Венера Дарин принимает ухаживания Себастиана Веззели, к обоюдной радости обеих семей.

— Венера Дарин может принимать ухаживания кого угодно, — туманно ответила я и поспешила сменить тему. — Бабуль, я вообще-то пришла не за этим. У меня к тебе важный разговор.

— Я слушаю, — тут же насторожилась бабушка.

— Я тут с Ильей Захаровичем говорила, — решила начать издалека. — И он мне кое-что рассказал.

— О слепке?

— Ты знаешь? — удивилась я.

— Илья Захарович, также как и ты, обеспокоился вопросом: «зачем кому-то похищать слепок?»

— И к какому выводу он пришел? — полюбопытствовала я.

— Илья Захарович склонен к преувеличениям, дорогая. Хаджен не тот артефакт, который можно просто взять. Похитители не знали, что только избранные могут им не просто владеть, но даже коснуться. Не безызвестный тебе Иван, да упокоится он с миром, где бы не был, поплатился за свое неведение. Дорогая, тебе не о чем беспокоиться. Клинок могут взять только трое. Отец, я и Карина.

— А Амира?

— Нет. Он чувствует силу, понимаешь, Хаджен настроен на нас, на нашу силу. Мы — прямые потомки Алены. Конечно, чисто теоретически кто-то из непрямых наследников может увеличить свою силу на время, чтобы забрать, а в нашем случае подменить клинок, но уверяю тебя, такая вероятность крайне мала.

— Но она все-таки есть? — не согласилась я.

— Именно поэтому я попросила папу приютить Илью Захаровича на время, пока Кеша не поправится, и мы со всем этим не разберемся.

— А как он? — участливо спросила я.

— Все еще очень плох. Он провел почти сутки в образе каменной горгульи, и это истощило беднягу физически, а пережитое потрясение повредило психику. Бедняга бредит.

— Бредит? — насторожилась я. — А что он говорит?

— Глупости всякие. Все твердит, что на него напал человек, про какой-то лишающий воли взгляд, про глаз, бедный Илья, не представляю, как он все это переживет.

Я почти не обратила внимания на последние слова бабушки. Меня зацепили слова Кеши. Это для нее они были бреднями, а для меня все складывалось в опасную, пугающую картинку. В хранилище проник регистратор, и, кажется, применил на хранителе действие того ужасного амулета. И я совершенно точно знаю, зачем им нужен Хаджен. Они не остановятся, они сделают все, чтобы его забрать и это случится даже скорее, чем бабушка думает, особенно, если это сделает кто-то из своих.

— Бабуль, а кто вообще имеет доступ к клинку?

— После известных событий, клинок хранится в доме отца, и я уверяю тебя, дорогая, что украсть его оттуда никому не удастся, никогда.

Зря бабушка это сказала, потому что когда Илья Захарович приехал в дом светлых, когда ему позволили увидеть Хаджен, он при первом же взгляде объявил, что это подделка, ввергнув все семейство Данилевичей, включая бабушку, в ступор и панику. Похитителю понадобилось всего два дня, чтобы провернуть это дело.

Как я об этом узнала? Катя рассказала. Ее в отличие от меня в некоторые события внешнего мира посвящали, Ник посвящал. А еще он рассказал, что и похититель нашелся быстро, буквально на следующий день, в реке, очередной наш дальний родственник с уже знакомой всем татуировкой против допроса и убойной дозой зелья пробуждающего силу, который готовят из уже давно знакомой нам ухват-травы. Вот так теоретическая возможность превратилась в реальную, а я еще на шаг приблизилась к собственной смерти.