КАК ГИТЛЕР СПАСАЛ ДУЧЕ.

МАЙОР ОТТО СКОРЦЕНИ И ВЫСАДКА НА ГРАН-САССО

11 сентября 1993 года в Кампо-Императоре состоялась пресс-конференция, в которой приняли участие те, кто пятьдесят лет назад был в составе отряда, освобождавшего Бенито Муссолини. Здесь бывший майор Гаральд Морс, Карл Шульц, барон фон Берленц, в то время 32-летний командир роты, получивший повышение по службе — звание майора и в командование батальон на юге Франции.

«За освобождением Муссолини стоял Гитлер. Исполнители — «пешки», муравьи, которых можно и не замечать», — утверждал обозреватель Ило Чентр и был в данном случае не далек от истины.

Но «пешка» в определенной ситуации может стать «ферзем», считал журналист и писатель Кристофер Хибберт, принявший на веру версию Отто Скорцени, рассказанную им самим в Мадриде.

Вкратце она выглядела следующим образом (и пусть вам не покажется, как это кажется мне, что Скорцсии представлял себя чуть ли не «решительнее» всех других подручных фюрера).

…26 июля 1943 года Скорцени — капитан из спецподразделения «Фриденталь Ваффен СС» сидел в берлинском отеле «Эден» за столиком и чашечкой кофе со своим приятелем из Вены, откуда был родом и сам Отто Скорцени. Он неожиданно решил позвонить коменданту в часть. От дежурного узнал, что его повсюду разыскивают, вызывают немедленно в ставку Гитлера, а на аэродроме Темпельхоф уже ждал самолет.

Дальше все как в сказке: самолет, французский коньяк, ожидание в приемной Гитлера и, наконец, кабинет самого фюрера: картина любимого художника Дюрера в серебряной раме, цветные занавески на окнах, письменный стол…

Из четырех присутствовавших офицеров Гитлер выбрал Скорцени, как боевика, знавшего Италию. Скорцени же всего два раза бывал в Неаполе. И фюрер произнес яркий монолог, который боевик Скорцени «отпечатал» в памяти:

«У меня есть для вас очень важное задание. Муссолини, мой верный друг и товарищ по оружию. Вчера он был предан своим королем и арестован кучкой предателей. Я не могу подвести и не подведу величайшего сына Италии в этот трудный для него момент. Для меня дуче — воплощение древнего величия Рима.

При новом правительстве Италия отречется от нас, перейдет на сторону противника. Так точно тридцать лет назад уже было. Я же останусь верен своему старому союзнику и дорогому другу. Его нужно немедленно спасти».

«Я сделаю все, что в моих силах», — ответил вытянувшийся в струнку Отто Скорцени.

План операции обсуждали втроем: генерал Студент, Гиммлер и сам Скорцени. (Не допускаю, что генерал и тем более Гиммлер снизошли бы до обсуждения каких-либо планов с младшим офицером. Это, вероятнее всего, — плод гигантомании и фантазии Скорцени. Кстати, Скорцени замечал, что в ходе «обсуждения» плана он много курил. Вряд ли это позволил бы Гиммлер, который был рьяным противником курения. Генерал Студент тоже не курил. При виде сигареты, как отмечали подчиненные, глаза Гиммлера словно выкатывались из-за толстых стекол очков без оправы. (Говорили, что по роду деятельности и толщине стекол очков Гиммлер словно участвовал в заочном соревновании с Лаврентием Берия.)

На следующий день, 27 августа, Скорцени, одетый в форму офицера парашютно-десантного корпуса, ужинал во Фраскати в резиденции фельдмаршала Кессельринга — германского главнокомандующего в Италии. Здесь начинаются противоречия: оказывается, что все знавшая германская разведка, имевшая повсюду агентов, не была осведомлена о месте, где прятали Муссолини. Документально установили, кто и как вывез дуче из виллы «Савойя» на санитарной машине. Первую ночь Бенито провел в казарме карабинеров без связи с внешним миром. Далее его подлинное местонахождение растворилось в море слухов: одни утверждали, что Муссолини убит, а тело сброшено в Тибр; другие были убеждены, что, не найдя иного выхода, дуче покончил жизнь самоубийством; третьи полагали, что Муссолини сбежал в Испанию, откуда на подводной лодке уплыл или в Латинскую Америку, или в Японию, где его ждали с «распростертыми руками» и кучей драгоценностей, припрятанных в секретных домах, и с деньгами в банках на фамилии подставных лиц. Четвертые опрашивали даже астрологов. Те утверждали, что думе арестован, и как ни банально, были правы…

Адмирал Канарис считал, что дуче держат на острове Эльба, и туда готовились сбросить мощный десант. Сам Скор цен и полагал, что Муссолини все время находится на вилле Вебер и вызволить его оттуда будет нетрудно, но представить все следовало как можно сложнее. Иначе как докладывать Гиммлеру, а затем самому фюреру?!

26–27 августа 1943 года по последним донесениям разведки было установлено, что Муссолини — на Гран-Сассо, в комнате скромного по тем временам отеля. В охране — около двухсот карабинеров и солдат только в Кампо-Императоре, и рядом военная база с войсками, верными правительству изменника маршала Бадольо. Чтобы избежать боя и кровопролития, нужна была молниеносная операция.

Майор Морс рассказывал, что генерал Студент затребовал из южной Франции двенадцать-пятиадцать планеров, на которых было возможно бесшумно прилететь из Рима на Гран-Сассо. Одновременно батальон десантников должен был захватить станцию фуникулера (работает с 1931 года до настоящего времени. В кабину входило около тридцати человек. Мне доводилось не раз подниматься на этом фуникулере в отель, на площадку перед рестораном и комнатой дуче. Теперь фуникулер стал историческим).

Операция планировалась на 6 сентября. Для усиления эффекта внезапности и отвлечения внимания карабинеров предложили итальянскому генералу Соле-ти принять участие в операции. Тот согласился, как только услышал, что получит личную благодарность дуче, а главное, фюрера.

Итак, все было готово. Задерживалось только прибытие планеров. Наконец они появились. Отбытие было назначено на 14 часов в воскресенье 12 сентября. Скорцени и генерал Солети летели в одном планере и чуть не разбились. Говорят, что это придумал сам Скорцени, чтобы усилить впечатление собственной отваги и риска при выполнении миссии, порученной фюрером.

Так или иначе погода стояла прекрасная. Высокое голубое небо над Гран-Сассо. Муссолини в это время стоял у окна и видел парившие, словно Икары, планеры. Затем они приземлились, проломив себе деревянные животы, и из них высыпались солдаты в непонятной форме. Один был одет в форму итальянского офицера. Он истошно кричал: «Не стрелять!» И никто не стрелял.

Наконец охрана сообразила, что немцы застали ее врасплох. Но было уже поздно. Десантники занимали этаж за этажом. Скорцени потребовал к себе командира охраны — армейского полковника и предложил ему безоговорочно сдаться. Тот попросил одну минуту на размышление, скрылся за дверями какой-то комнаты и через несколько секунд появился вновь перед Скорцени — с бокалом вина в руке. «За победителей», — громко крикнул полковник.

После этого было освобождение дуче и последовавший знаменитый разговор по рации Гитлера и Скорцени. Муссолини радостно благодарил всех, тряс руки, обнимал Скорцени, обрел свой голос диктатора, голос дуче, и обещал «никого и ничто не забыть…».

По другой версии (не Скорцени, а итальянской), вся «церемония» освобождения заняла пять минут. Раздались всего несколько случайных выстрелов, и те в воздух и в потолок. Все были заняты тем, что продумывали, как вывезти дуче из Гран-Сассо. Самолет генерала Студента, пилотируемый асом германской авиации капитаном Герлохом, не заводился, и площадка для разбега была слишком мала. Тем не менее Герлоху было приказано, и он должен был лететь. Муссолини в зимнем огромном сером пальто (с чужого плеча), в черной широкополой шляпе из модного довоенного фетра тяжело поднялся на борт, занял место на сиденье рядом с Отто Скорцени. Он понимал всю опасность предстоящего взлета: дюжина человек должны были толкать самолет, чтобы тот добрался по дорожке до обрыва и, по расчету летчика Герлоха, набрав скорость, помноженную па скорость падения, полететь. Как ни странно, так и произошло. Самолет вышел из «свободного падения», завелся и полетел параллельно земле на высоте всего нескольких метров. «Выкрутились… — проговорил Бенито. — Бог вновь со мной»…

Отто Скорцени стал самым известным боевиком СС 1943 года. «Заслуженно ли?» — спросил я барона фон Берленца.

— Такой взлет, — говорил мне барон, — вызван не самим освобождением Муссолини, а умением доложить о событии. Я тоже выждал свою минуту, и, как помню, в 15 часов 30 минут, когда самолет с пленником поднялся в воздух, связался по рации с генералом — командиром части и доложил: «Герр генерал, миссия выполнена. Дуче свободен!» И новые погоны не только у Отто Скорцени, но и у бывшего капитана барона фон Берленца появились на плечах.

— Вы были приставлены к генералу Студенту, что вы о нем можете сказать?

— Это был старый, верный Германии прусский вояка, хорошо знавший свое дело. Об операции в Италии генерал узнал лично от Геббельса и понял, что освобождение дуче — операция не столько военного, но главное — политического характера. «На Гран-Сассо не будет отдельных героев, они будут потом, позже, от генерала до рядового телефониста, от парашютиста до авиатехника. А пока это — один отлаженный механизм, — говорил Геббельс генералу. — И это залог стопроцентного успеха». Так и было. Генерал выполнил приказ Геббельса.

— Как вы вычислили, что Муссолини был на Сассо?

— Разведка знала свое дело. За перемещением дуче следили пристально, хотя итальянцы умели заметать следы.

На вилле Вебер, где дуче находился около двадцати пяти дней, были люди СС, существовал план высадки на острове Маддалена, вблизи от Сардинии. Затем были получены данные, что 5–6 сентября дуче переведут на Эльбу, «поближе к Наполеону», как он сам хотел, но при условии, что когда-нибудь его останки перезахоронят в римском Пантеоне, рядом с королем-объединителем Италии и художником Рафаэлем.

У Отто Скорцени была форма матроса, и в этом одеянии он уже побывал и на Сардинии (на Маддалене), и на Эльбе в августе 1943 года.

— Но заметьте, — продолжал майор Морс, — роль Скорцени в освобождении Муссолини явно преувеличена. Сначала это преувеличение понадобилось самому фюреру и, главное, Геббельсу, а затем в «западню ошибок» попали историки, писатели-«мемуаристы».

Но «правда» и 50 лет спустя полностью не восстановлена. Каждый журналист, писатель «гнет» в сторону своих теорий, «видения» событий тех дней. Обозреватель газеты «Иль Пиколо» считает, что «не СС, а люфтваффе освободили Муссолини», газета «Паэзе сера» цитировала Морса: «Скорцени? Что вы! Это лично я освободил дуче. Это даже зафиксировано на фотографии». (Это фото видел и я.)

* * *

Далее все было, как было. Летчик повел машину надежно и виду не подал, что все были на волосок от смерти. Подавил чувство ужаса и Муссолини. Он только обнял за плечи Отто Скорцени, а через несколько минут уже спокойно говорил о красоте центральноитальянских пейзажей, в частности области Абруцци. Почти за месяц, который провел Муссолини на Гран-Сассо, он перечитал, за неимением другой литературы, все местные старые газеты, точнее, в основном обрывки от газет, а также справочники об Абруцци. И теперь рассказывал об узнанном Отто Скорцени.

 

МОСТЫ ИЗ ПРОШЛОГО В НАСТОЯЩЕЕ И БУДУЩЕЕ.

АБРУЦЦИ — «ВТОРОЙ РИМ» 2000 ГОДА

«Как спасти Рим, Флоренцию. Милан, Венецию и Неаполь от катастрофы, от людского наводнения на Рождество Христово и новый 2000-й год?» Напомним, что только в Вечном городе Ватикан и мэрия с тревогой ожидали небывалый в истории всего человечества единовременный наплыв — примерно 36 миллионов паломников, туристов и просто желавших провести первые дни 2000-го года в Риме.

Один из путей спасения — дать «выхлоп», разместить миллионы «пришельцев» так, чтобы они оказались одновременно «и вдали, и вблизи» от собора Святого Петра, могли бы за час-полтора утром добраться до центра итальянской столицы, а вечером отужинать, найти комфортабельный ночлег за пределами Рима, в местах тоже исторических, с большими традициями, национальной и религиозной символикой.

И такое заповедное пространство найдено — область Абруцци, где под арестом в 1943-м находился Бенито Муссолини. Площадь примерно десять тысяч квадратных километров с населением всего около миллиона человек. Главные города: Акуила, Терамо, Пескара, Киети и сотни небольших уютных селений, расположенных в одном-двух часах езды от Рима по скоростным автострадам и железной дороге, с большим портом и аэродромом в Пескаре.

Первое предложение сделать Абруцци римской «кислородной подушкой» 2000 года исходило от главы Святого престола папы Иоанна Павла П.

Отношение папы римского к области Абруцци особое. Он избрал Гран-Сассо д'Италия (самая высокая гора (2914 м) Апеннинского массива) местом своего духовного отдохновения еще в апреле 1979 года, когда совершил первое восхождение на эту вершину и освятил перстом абруццские горы и долины. В апреле 1995-го отсюда, с Гран-Сассо, Иоанн Павел II «увидел» возрождение Абруцци, а город Акуила с кафедральным собором — церковью Святой девы Марии ди Коллемадджо назвал вторым по значению, после собора Святого Петра в Риме, центром паломничества и поклонения.

Почему именно этот храм? Иоанн Павел II возродил память христиан о Папе Целестино V, единственном понтифике, коронованном здесь в августе 1294 года, о духовнике и просветителе, об одном из самых почитаемых деятелей христианского мира средневековья. Мало кто знает, что папа Целестино V был врачевателем, большим ученым того времени, уровня Ибн-Сины (Авиценны), обладал даром предвидения и даже предсказал «авиньонское пленение пап» (1309–1377). Сам Целестино V пробыл на Святом престоле всего пять месяцев, отрекся от трона (такого жеста добровольно никто из пап ни до, ни после него не делал) и закончил жизнь отшельником на горе Мор-роне. Возведен в лик святых 5 мая 1313 года. Данте назвал его самым великим затворником, оставившим о себе память. Подлинное светское имя Целестино V — герцог Пьетро дель Мурроне. Его мощи покоятся в мавзолее — справа от алтаря кафедрально. о собора Акуилы. Во время нахождения на Гран-Сассо Муссолини изучил историю Целестино V.

Пьетро дель Мурроне был избран против его воли на папский престол 5 июля 1294 года, а вступил на трон в августе того же года. 13 декабря он уже отрекся от престола, ушел в горы, стал монахом-отшельником, 9 мая 1296 года, согласно последним историческим открытиям, его нашли убитым во дворце Фуноне. Его папский «наследник на троне» Бонифаций VIЦ подтвердил официальное заключение: «Смерть наступила естественным путем», — и тем допустил правонарушение. Целестино V был убит. Об этом свидетельствовала рана на голове: в черепе — дыра от гвоздя, что было обнаружено еще в XVI веке и описано в книге аббата Джузеппс Целидоньо «Святой Петр из Морроне (Мурроне) — Целестино V».

* * *

— Пескара — город по итальянским меркам молодой. Заложен под знаком Скорпиона всего двести лет назад. И характер его жителей (население — 162 тысячи человек) — «скорпионий», — улыбался Энцо Джаммарино — президент местного туристического агентства «Экотур», предприниматель, сотрудник издательского дома «Карса». — Жители Пескары, как и всей области Абруцци, — провинциалы, но быть в «аутсайдерах» не желают, хоть в чем-то стремятся опередить столичные города. Например, в градостроительстве, в оформлении ресторанов, баров, кафе. И продукты у нас особые — креветки, устрицы, рыба. В кулинарии свой «стиль» отработан — пескарнйский, в архитектуре пока нет. Но наибольший расцвет градостроительство получило в период Муссолини, в 20–30-е годы. Приезжали к нам русские архитекторы. Говорят, что чему-то учились. Хотели им показать, как строятся новые церкви, они демонстративно отказались, назвав пескарцев провокаторами. Чуть ли не произошел скандал. Обстановку разрядил Муссолини, взял иод защиту русских атеистов, заявил, что Бог — это история, а русские в своей истории всемирную историю перетрясли, и поэтому им церкви стали не нужны. Они их просто вытряхнули из «мешка истории». Но когда-нибудь и они вернутся в лоно церкви, религии и других понятий. Мы все в поиске. Возможно, новое Возрождение, возможно, «морское барокко», «либерти пальм»… что-то совсем неожиданное создается в камне и фонтанах».

А пока шел трудный поиск звучного названия архитектурного стиля, легко, тихо и быстро возводятся храмы, новые жилые кварталы.

В строительство храмов в Пескаре крупные средства вкладывали частные лица, а на первом камне всегда ставят знак Скорпиона. Так сделал первым Габриеле д'Аннунцио в церкви Святого Четтео — покровителя Пескары. В соборе (архитектор Чезаре Баццаин) похоронена мать поэта — маркиза Луиза д'Аннунцио.

Вернемся из «воспоминаний о настоящем и будущем» в мир прошлого. Итак, что произошло после того, как Муссолини вылетел из Абруцци?

…На аэродроме Пратика ди Маре, куда Герлох благополучно привел свой самолет и ловко посадил его, не заставив Бенито Муссолини даже вздрогнуть и вспомнить о невероятном взлете в Абруцци, произошла пересадка. Пассажиры перебрались в «хейнкель», чтобы лететь на аэродром Асперн в Вене. Для дуче был подготовлен номер-люкс в гостинице «Континенталь». Даже от цветов здесь отдавало запахом одеколона, который буквально выливал на себя шеф венского СС группенфюрер Кермер.

Ночь Муссолини провел спокойно и только к утру сделал свое «историческое венское открытие». Какое оно? Все ждали за завтраком слов дуче, и тот сказал: «После Гран-Сассо я понял, что, оказывается, и я способен на большие ошибки. За них приходится дорого платить. Я никогда, например, не знал и не думал, что итальянский королевский дом, который мне стольким обязан, — мой враг и предатель. Знать бы это, следовало сделать Италию республиканской сразу после Абиссинской кампании».

13 сентября дуче вылетел в Мюнхен, где его уже ждала супруга Ракеле с детьми. Сюда же прилетела утром 14 сентября старшая дочь Эдда, и здесь же, в Мюнхене, был муж Эдды граф Чиано. Бывший министр думал после Большого совета получить у немцев визу в Испанию. «Лиса» Риббентроп, ненавидевший графа Чиано, дальше Мюнхена своего итальянского коллегу не пропустил, тем самым за три с половиной месяца до «веронской развязки» подписал смертный приговор зятю Муссолини.

Эдда умоляла отца принять графа для объяснений. Муссолини не пожелал видеть Галеаццо и встретился с ним только после беседы с глазу на глаз с Адольфом Гитлером в Восточной Пруссии, где были расставлены все точки, а ружья взвода исполнителей расстрела были поставлены на боевой взвод…

Как провели два месяца без дуче Ракеле и вся семья Муссолини, теперь ненавидевшие изменника — графа Чиаио? Вот некоторые записи Ракеле.

27 июля 1943 года

Офицеры и солдаты были со мной очень обходительны. Они старались бесшумно передвигаться но дому.

Один офицер, представившийся мне как барон Г*** из Флоренции, сказал: «Мы знаем, где дуче; я имею эти сведения от моего брата, который служит в казарме карабинеров и видел Муссолини». Произнося эти слова, он казался очень взволнованным, затем добавил, что, по его мнению, «дуче недолго быть в заключении».

29 июля 1943 года

Сегодня четверг, день рождения Бенито. Куда они его сослали?

Наконец я располагаю прямыми и официальными сведениями о Бенито. Его письмо принес некий генерал Полито. Он пришел на виллу в сопровождении двух офицеров карабинеров — полковника и капитана. Вот что писал мне Бенито: «Дорогая Ракеле, тот, кто принесет это письмо, скажет тебе, что мне нужно. Ты знаешь, что мне можно есть. Еще мне нужна кое-какая одежда и книги. Я не могу сообщить тебе, где нахожусь, но заверяю тебя, что мне хорошо. Не беспокойся и поцелуй за меня детей. Бенито». По этим кратким строчкам стало ясно главное: он жив. Какая судьба ему уготовлена?

Ракеле дали прочесть еще одно письмо, но генерал Полито забрал его. Это было письмо от Бадольо, написанное официальным языком. В нем новый глава правительства просил прислать вещи и деньги для Муссолини. Без этого, как отмечалось в письме, его не будут кормить. Письмо возмутило Ракеле. «Вы совершенно правы, синьора: увы, я мало что могу, но вы можете на меня рассчитывать. Постарайтесь сохранить спокойствие», — сказал полковник карабинеров и показал фашистский значок на отвороте своего мундира. Жена собрала Муссолини большую посылку, а также книги. В том числе «Жизнь Христа» Риччотти, которая была раскрыта на его письменном столе.

30 июля 1943 года

Вернулся генерал Полито. Он был когда-то комиссаром полиции в Болонье и выказывал себя страстным фашистом и большим почитателем Муссолини. Как большинство жителей мирной Болоньи. Это был усердный служака. Для него было чрезвычайно почетно нести чемодан «донны Раке,1е». Теперь он был в звании генерала. Он не мог даже дать возможности поговорить с детьми по телефону, все линии были блокированы.

…Переезд из Рима в Рокка был труден и занял вместо обычных шести-семи более двенадцати часов.

С одиннадцати часов утра 4 августа 1943 года в Рок-, ка началось заключение семьи Муссолини. Всем было предписано не покидать ограду парка и даже не приближаться к забору. В случае нарушения карабинерам было приказано стрелять. Запрещены были посещения друзей. В течение недель, проведенных в Рокка, Ракеле получила четыре письма от мужа. О себе он рассказывал мало, в основном, интересовался делами семьи. Письма приходили открытыми; по их тону Ракеле поняла, что Бенито не в курсе происходящих событий.

Заказали мессу по случаю годовщины смерти сына, но власти Форли ответили на просьбу отказом. В этот день никто из семьи не смог посетить кладбище, где похоронен Бруно.

Телефон, разумеется, не работал. Анна-Мария и Романо, словно ничего не понимали, много играли на фортепиано.

Еще раньше Муссолини приютили в Карпене сорок пять детишек из семей беженцев из Генуи и теперь хотели, чтобы их привезли в Рокка. Детей удалось поместить в колонию Предаппио.

В начале сентября англо-американцы высадились в Калабрии. Положение значительно ухудшилось, наблюдение усилилось. Вечером 8 сентября сержант карабинеров сообщил о «перемирии». Долина огласилась звоном колоколов, в небо взметнулось пламя костров и огни фейерверков. Четыре дня спустя наступила развязка: 12 сентября около десяти часов утра в Рока deiwe Каминате явились немецкие солдаты и офицеры. Карабинеры сдали немцам оружие. Один сержант, который до этого вел себя крайне вызывающе, превратился вдруг в настоящего ягненка. Через некоторое время немецкие офицеры предстали передо мною; они казались сильно взволнованными и просили меня быть готовой немедленно отбыть с детьми. Я попросила объяснений, но они знали только, что конечным пунктом путешествия была Вена.

Я быстро сложила вещи и собрала Анну-Марию с Романо. В полдень все были на аэродроме в Форли. Мы улетели на бомбардировщике в сопровождении другого самолета. Над Вероной пилот изменил курс, чтобы не встретиться с вражеской эскадрильей. Заслон облаков позволил нам избежать опасности, но тем временем погода испортилась, и мы были вынуждены приземлиться вместо Вены в Мюнхене. Нас разместили в отеле «Четыре времени года».

Едва мы закончили обедать, как пришел высокий военный германский чин и, стоя навытяжку, объявил срывающимся голосом, что у него хорошая новость для донны Ракеле Муссолини: «Наши летчики освободили дуче из тюрьмы в Гран-Сассо. Дуче уже на пути в Вену». Романо и Анна-Мария, счастливые и взволнованные, бросились мне на шею…

Вопрос о размещении Бенито был решен с невероятной быстротой. Его временной резиденцией стал «Карл Паласт», один из лучших дворцов Мюнхена. В мгновение ока новость о приезде дуче распространилась по городу, и вестибюль дворца наполнился офицерами и гражданскими высокопоставленными лицами Германии, а также местными итальянцами. До поздней ночи мы слушали фашистское радио из Мюнхена, передававшее последние новости о положении в Италии. Потом Бенито рассказывал историю своего ареста, сорока пяти дней, проведенных в тюрьме, о своем освобождении…

В одиннадцать часов дуче уехал в ставку Гитлера, а Ракеле записала все услышанное об аресте со слов Бенито. И это была окончательная версия.

«В дверях виллы «Савойя» появился король. Вид у него был взволнованный. Он говорил отрывисто. Фразы давались ему с трудом. Иногда были непонятны отдельные слова. Когда мы вошли в его кабинет, он обрушился на меня на пьемонтском диалекте. Он говорил, что все идет плохо, солдаты не хотят сражаться за меня. Во время своей речи он не переставал грызть ногти. В конце концов он произнес: «В настоящий момент именно вас больше всего ненавидят в Италии; вам не на кого рассчитывать; у вас остался только один друг, это я». Он тут он объявил о своем намерении заменить меня на Бадольо, ему надлежит теперь формировать кабинет, чтобы взять в свои руки управление страной и продолжать войну. «Это будет переходное состояние, которое не продлится более шести месяцев. В течение этого периода мы должны выработать политику на будущее». Я старался сохранять спокойствие; признал, что, как я уже говорил на Большом совете, невозможно руководить страной столь долгое время, заставить людей принести такие жертвы, не вызывая при этом чувства негодования и ненависти. Разговор продолжался около двадцати минут. Король проводил меня до дверей и протянул мне руку. В то время как я направлялся к машине, поглощенный своими мыслями, меня остановил офицер карабинеров и тихо сказал: «Его величество поручил мне защищать вас». В тот момент я не придал значения этой фразе и продолжал идти к машине. Тогда офицер указал на стоявший в отдалении санитарный автомобиль и объяснил, что именно в него следовало сесть. Я сел в санитарную машину вместе с советником и личным секретарем Де Чезаре и многочисленными вооруженными карабинерами. Автомобиль тронулся с места и поехал на большой скорости…

Я ни на минуту не усомнился в словах монарха. Только выйдя из машины рядом с казармой при школе карабинеров, я начал понимать происходящее. Меня препроводили в кабинет коменданта. На следующее утро, когда я заметил в коридорах и во дворе огромное количество часовых с оружием наизготовку, я понял, что арестован. Чуть позже я получил письмо от Бадольо следующего содержания:

«Его превосходительству, кавалеру Бенито Муссолини. Нижеподписавшийся глава правительства доводит до сведения Вашего превосходительства, что все действия в отношении Вас совершаются единственно в Ваших интересах, так как, судя по поступившим из различных источников достоверным сведениям, против Вашей персоны существует серьезный заговор. Глава правительства выражает свое сожаление и доводит до Вашего сведения, что он готов отдать необходимые распоряжения для обеспечения Вашей безопасности и, при соблюдении подобающего Вашему рангу уважения, приказать отвезти Вас туда, куда Вы соблаговолите указать. Глава правительства, маршал Бадольо».

Муссолини дал ответ незамедлительно. «26 июля 1943 года, 1 час дня. 1) Я хотел бы поблагодарить маршала Бадольо за проявленное ко мне внимание. 2) Единственная резиденция, которой я располагаю, — это Рокка делле Каминате, и я готов отправиться туда в любой момент. 3) Я хотел бы заверить маршала Бадольо, что, хотя бы в память о нашей совместной деятельности в прежние годы, он не только не встретит никакого противодействия с моей стороны, но напротив, я готов оказать всяческую помощь. 4) Я удовлетворен решением, которое было принято в отношении продолжения войны и выполнения союзнического долга, как того требуют честь и интересы Родины, и от всей души желаю, чтобы решению столь трудной задачи сопутствовал успех, тем более что к ее выполнению маршал Бадольо готовится по приказу и от имени Его Величества короля, верным слугой которого я был все эти двадцать лет и являюсь по сей день. Да здравствует Италия!»

Письмо это осталось без ответа. В течение всего утра 27 июля в казарме происходили какие-то передвижения, продолжавшиеся до самого вечера. Около восьми часов явился генерал Полито, шеф полиции верховного главнокомандования, и объявил об отъезде. Этот странный генерал не старался скрыть, что фашизм был для него способом сделать свою собственную карьеру; в течение всего пути он делился различными эпизодами из своей жизни полицейского.

Я полагал, что движемся в сторону Рокка делле Каминате, но через час пути, несмотря на плотные занавески на окнах, понял, что машина направлялась к югу. Первым пунктом была Гаэта. В порту нас ожидал корвет «Персефона», и, как только мы взошли на борт, он взял курс на остров Вентотене. Но во время пути пришел другой приказ. Может быть, потому, что на Вентотене был небольшой немецкий гарнизон, корвет сменил курс и пошел на Понцу.

* * *

В Понце по случаю второй годовщины смерти Бруно по моей просьбе мессу отслужил местный священник. В ночь на 7 августа путь лежал на Маддалену (Сардиния).

* * *

На Маддалене Муссолини доверили, попечению адмирала Бривонези. Это он во время битвы при Мармарике самовольно покинул конвой, и только вмешательство короля спасло его от военного трибунала и расстрела.

Муссолини поселили на небольшой вилле. Вокруг царила атмосфера неприязни, если не сказать враждебности. Кордон часовых. Вне всяких сомнений, все боялись немецкого вмешательства. В самом деле, любой немецкий самолет, низко пролетевший над крышей виллы, мог бы явиться причиной нового поспешного переезда.

Между тем вручили двадцать четыре тома полного собрания сочинений Ницше — подарок Гитлера к шестидесятилетию дуче. Первый сигнал из внешнего мира. 28 августа Муссолини прибыл в Гран-Сассо, где начиналась канатная дорога, и провел несколько дней в здании, прилегающем к фуникулеру. Затем перевели в большое здание, возвышавшееся над Кампо-Императоре, — особую тюрьму, расположенную на высоте более двух тысяч метров над уровнем моря.

Охрана была строжайшая. И все же Муссолини позволили слушать радио, и таким образом после нескольких недель изоляции он узнал первые новости. Вот что рассказывал сам Бенито.

«Освобождение произошло после полудня 12 сентября. Я стоял возле окна, из которого открывался крутой спуск в долину. Было, должно быть, часа два дня, так как я только что пообедал. Внезапно в ста метрах от здания легко и бесшумно приземлился самолет, и прежде чем я успел понять, кто бы это мог прилететь, увидел приближающихся людей в военной форме. Сначала решил, что это англичане, но затем, почти сразу же, узнал немецкую форму. События развивались очень быстро. Пулеметы были установлены и нацелены в направлении здания; в это время приземлились и выстроились на той же площадке другие самолеты. Люди быстро заняли позиции к атаке и изготовили оружие к бою. В коридоре слышался шум бегущих людей, крики, поспешные приказания, но снаружи немцы решительно приближались к зданию; внезапность и быстрота их атаки не оставили времени гарнизону организовать сопротивление, хотя, думаю, то же самое произошло бы, будь оборона и подготовлена. Как бы то ни было, затворы бряцают, и с минуты на минуту я ожидал услышать пальбу. Тогда я крикнул в окно: «Вы что, не видите? Это же итальянский генерал/» Действительно, в первом ряду отчетливо вырисовывалась фигура офицера в серо-голубой форме. Это был генерал Солети. Как я узнал позднее, он согласился на эту роль добровольно. Видимо, мой поступок помешал драматической развязке. Через несколько минут, едва переводя дыхание, в комнату ворвался радостный немецкий офицер. Это был капитан Скорцени. Я взволнованно обнял его и поблагодарил Гитлера, который его послал. Он сразу же начал рассказывать о подробностях операции, упомянув, что в ходе трудной посадки раненых было немного. В это самое время карабинеры братались с немцами.

Но время поджимало, нельзя было терять ни минуты. Через несколько мгновений я уже был на борту «аиста» рядом с пилотом и капитаном Скорцени. Взлет был трудным, но, тем не менее, самолет поднялся в воздух. Карабинеры махали руками. Все заняло не более часа».

* * *

Муссолини уехал. Семья принялась осматривать Мюнхен. Город произвел на них огромное впечатление, потому что, несмотря на бомбардировки, он оставался по-прежнему очень красивым со своими многочисленными разнообразными памятниками в готическом и неоклассическом стилях. Во всех витринах были выставлены фотографии Муссолини и Гитлера.

К вечеру из ставки фюрера позвонил Бенито. У него был продолжительный разговор с Гитлером, и он выразил удовлетворение их первой встречей после освобождения. Гитлер проявил большую озабоченность здоровьем дуче и прикрепил к Муссолини своего личного врача.

В тот же вечер в большом зале дворца состоялся просмотр нескольких документальных фильмов — прежде всего, об освобождении Муссолини. Кинооператоры умели работать. Война многому научила. Фильм был смонтирован и озвучен.

18 сентября 1943 года

Муссолини вернулся из ставки после трех дней напряженной работы с Гитлером (привожу его слова, зная, какой смысл вкладывал Бенито в понятие «напряженная работа»). Он возвратился усталым. Он был немногословен. Тон его высказываний был сдержанным. Его тяготила вынужденная необходимость находиться рядом с Гитлером в униженном положении, в которое его повергала ситуация в Италии.

Затем он выступил по мюнхенскому радио; это было его первое обращение к итальянцам со времени освобождения. В маленькой комнате «Карл Паласта» все было подготовлено к трансляции. Пусть это не покажется странным, но по германскому и итальянскому радио Муссолини выступал всего во второй раз. До сих пор его речи были обращены непосредственно к собравшимся на площадях, а затем они транслировались по радио. «Я убежден, что Италия еще может спастись», — сказал он глухим голосом.

* * *

Тем временем из-за участившихся авиационных налетов семье пришлось переселиться. Немцы предоставили в распоряжение Муссолини замок Хиршберг, возвышавшийся в живописном месте в восьмидесяти километрах к югу от Мюнхена, в Баварских Альпах, рядом со спортивным курортным комплексом. Оттуда были видны сполохи пожаров, вызванных бомбардировками Мюнхена.

Подходы к Хиршбергу и сам замок были так замаскированы, что за все пребывание Муссолини и семьи там не было воздушных налетов. (После семьи Муссолини там жил маршал Петен.)

Именно в этом уголке Баварии возникли идея и первые наброски плана создания Социальной республики, которые привлекли внимание маршала Грациани, других деятелей и даже прежних противников режима. Муссолини повторял: «Нужно все переиначить, разработать новые идеи, привлечь новых людей, с учетом нашего тяжелого опыта».

Немцы настаивали, чтобы во вновь формируемый кабинет министров и в партию, которая будет учреждена, вошли бы люди, принимавшие участие в перевороте 25 июля и не вызывавшие доверия не только у Бенито, но и у многих других. В замке появились Аттилио Феруцци, Телезио Интерланди, Фариначчи, также пожелавший получить портфель. (Но ему дуче резко отказал, посоветовав вернуться в свою Кремону.)

В конце сентября Муссолини решил возвратиться в Италию. Ракеле с детьми должны были остаться в Баварии.

Пока Муссолини были в Мюнхене, Галеаццо Чиано вместе с Эддой и тремя детьми — Фабрицио, Раймондо и Марцио — жил под надзором немцев на вилле, находившейся на берегу озера в окрестностях Мюнхена. Граф отправил Эдду в ставку, чтобы получить разрешение у фюрера на отъезд в Португалию или Испанию с необходимой им денежной суммой. Однако Гитлер ответил решительным отказом. Тогда Эдда решила повидаться с отцом. Она приехала, когда Бенито вернулся из ставки, и стала настаивать, чтобы отец принял Галеаццо. Эта мучительная встреча произошла в Мюнхене, в «Карл Паласте». Чиано отвергал обвинения в измене, сваливал всю тяжесть ответственности на Бадольо. Бенито был раздражен, но тем не менее он слушал зятя. Он ни словом не обмолвился о том, что судьба Чиано уже была решена в Берлине.

Эдда уехала в Италию одна. Галеаццо, вернувшись на свою виллу на берегу озера, не нашел там своих детей. Немецкий генерал Вольф перевез их в замок Муссолини. Галеаццо примчался к Ракеле и стал излагать свой проект возвращения в Италию. Он надеялся получить политический пост, а в противном случае вернуться в армию простым военным летчиком. Так как Ракеле продолжала обвинять его в двурушничестве, он разразился проклятиями в адрес Бадольо, Кавалльеро, Гранди. Узнав, что Кавалльеро покончил жизнь самоубийством, он воскликнул: «И правильно сделал!».

Эдда продолжала хлопотать за мужа перед отцом в Рокка делле Каминате. В конце концов немцы выдали Чиано разрешение уехать в Италию. Но только самолет приземлился в Вероне, как граф был арестован представителями немецкой и итальянской полиции и заключен в городскую тюрьму. Это было уже начало конца. Но граф в это не желал поверить…

…А там, за границей Италии, в этот относительно спокойный период дети — Романо и Анна-Мария — обследовали окрестности замка Хиршберг, ловили рыбу, совершали дальние прогулки в горы, иногда доходили даже до Мюнхена. Ракеле предпочитала оставаться в замке, возвышавшемся над двумя небольшими озерцами.

Бенито звонил ей из Рокка каждый вечер, справлялся о семье, рассказывал о своих новостях. «Это — тяжкий труд, но я добьюсь успеха. Как-нибудь вывернусь», — как и прежде повторял он. Ситуация в Италии сильно его волновала. «Ты была права, — говорил он, — почти ничего не осталось… как после бури».

15 сентября 1943 года

…На специальном аэродроме ставки фюрера приземлился «Ю-52» с дуче на борту. На летном поле — Адольф Гитлер. На ресницах фюрера — слезы.

Позже, уже в кабинете, Гитлер задал Муссолини главный вопрос: что дуче собирается делать, как действовать в новых условиях? Дуче ответил, что не исключает уход из политической жизни. У него много собрано материалов, готов заняться журналистской, писательской деятельностью.

«Это невозможно! — воскликнул фюрер. — Без сильного фашистского правительства Италия пропадет. Немецкие армии будут вынуждены действовать беспощадно. В соответствии с законами военного времени. Немцам придется отступать до долины реки По (Паданской долины), до самых Альп, оставляя за собой выжженную землю. Только методы варваров могут спасти Италию», — кричал Адольф Гитлер, и Муссолини верил фюреру и не видел для себя иного выхода из тупика, как остаться на посту.

«Без примерного наказания предателей фашизма возрождение фашизма в Италии невозможно, — говорил Геббельс Гитлеру после встречи с Муссолини. — _ И первый, с кем следовало бы свести счеты, — это с Галеаццо Чиано». «Но он же мой зять!» — заметил дуче. «Тем более. Тем более тяжким стало его предательство; его преступление не может быть прощено».

Из дневников Геббельса: «Дуче не сделал из катастроф Италии тех выводов, которые ждал фюрер. Дуче должен был начать с отмщения предателям. А Муссолини проявил слабость. Он не революционер, как фюрер или Сталин. У него нет силы и широты революционного масштаба. Фюрер утратил все иллюзии относительно личности дуче».

 

СОЦИАЛЬНАЯ РЕСПУБЛИКА И СТАРЫЕ КОМПРОМАТЫ

С 15 по 17 сентября 1943 года Муссолини опубликовал шесть декретов, провозгласивших возобновление фашистского правления, создание Социальной республики в Италии. Как всегда, началась упорная борьба за портфели. Доносы шли в три конца. Одни — немцам; другие — Муссолини; третьи — маршалу Бадольо. В зависимости от ориентации и взглядов в данный момент «пишущего и сообщающего». Например, в ведомствах Геббельса и Гиммлера особенно ценились сообщения о «слабостях, просчетах», об антигерманских настроениях и высказываниях дуче, о его недостаточном антисемитизме как о несоблюдении одной из основ фашизма и нацизма. Но при всех «изъянах» дуче другой кандидатуры у немцев на пост диктатора в Италии не было. 27 сентября в сопровождении генерала Карла Вольфа — шефа СС в Италии дуче вернулся в Рокка делле Каминате. Если новое правительство Социальной республики обосновалось в Сало и тем самым утратило свой римский престиж, то Муссолини потерял почти все, поселившись на вилле Фельтринелли в городке Гарньяно на озере Гарда. Эта вилла ни в коей степени не смогла ему заменить столичную виллу Торлония на Номентано и тем более палаццо «Венеция» с балконом для публичных выступлений перед многотысячной ликующей толпой.

Но главное — дуче терял волю, становился неврастеником, человеком, круглосуточно охраняемым и не умеющим скрывать свое настроение. «Вольф и Доллманн — мои тюремщики», — сказал дуче, и эти его слова попали в досье Гиммлера. «Всякий раз, как выгляну из окна, вижу перед собой немецкую каску. Они тут всегда, как пятна на шкуре леопарда…» И снова слова — для досье и доноса. Вновь компроматы на дуче — результат проверки на лояльность, верноподданничество Берлину.

* * *

Пытаясь спасти Чиано, Эдда пошла ва-банк. Встреча с отцом, слезы, крик, взаимные обиды и выяснения «личных отношений» результата не дали. Эдда угрожала отцу, что «откроет глаза матери Ракеле на связи дуче с Клареттой Петаччи». И этот довод не сломил Муссолини. «Здесь нет отца. Есть только дуче фашизма», — говорил он. Уже был создан декретом от 24 ноября 1943 года специальный трибунал, фашистская инквизиция приступила к разбору «дела о веронском узнике».

Эдда не отступала. Она написала письмо Гитлеру. Но фюрер ответил, что «не германское это дело», и отказался вмешиваться в историю графа Чиано. Эдда была доведена до состояния нервного истощения, много пила, теряла сознание. В тот период она стала клиентом психиатрических лечебниц. Сначала в Италии, под Пармой, потом в Швейцарии, под Женевой.

Решение веронского трибунала можно было без труда предугадать. Высшая мера наказания всем девятнадцати обвиняемым, из которых лишь шестеро оказались на скамье подсудимых (остальные или успели эмигрировать, или скрывались где-то в Италии). Среди обвиняемых — 78-летний маршал Эмилио де Боно, приехавший в Верону при всех орденах и в военной форме.

Суд начался в воскресенье, 8 января 1944 года в зале Кастельвеккио — старой крепости в Вероне, что был и герцогским дворцом, и тюрьмой, и местом собраний, и ныне музеем на берегу быстрой и в те годы чистой реки Адидже. Все члены трибунала — в черных «партийных» рубашках. За ними — черное полотнище с изображением фашистского знака-эмблемы.

В основе обвинения — действия, направленные на подрыв государства. Мера наказания — смертная казнь, которая была произведена в Вероне утром 11 января 1944 года. За несколько часов до смерти Чиано узнал, что Эдда с помощью маркиза Эмилио Пуччи выехала в Швейцарию. В последнюю ночь в каземате, до перевода в общую камеру смертников, Чиано исповедался у веронского священника и имел встречу с 22-летней блондинкой — немкой-переводчицей (она имела также итальянскую фамилию). Синьорина работала на гестапо, была штатным осведомителем и пришла на «последний контакт» с высшего дозволения и с целью выведать у Чиано, где он прятал свои дневники. Не узнала. Дама эта жива до сих пор, и большое интервью с ней поместил еженедельник «Дженте». Из интервью становилось ясно, что Чиано до последней минуты не верил в то, что приговор останется в силе. Но все прошения о помиловании не были удовлетворены, а последнее просто не дошло до Муссолини, чтобы «не расстраивать дуче и не заставлять его отказывать в очередной раз…»

…Приговоренные умирали по-мужски. Их лица запечатлел на фотопленку мастер Мюллер, а офицер, командовавший взводом расстрела, рассказывал позже, что смертники вели себя достойно. Карло Паречи снял с себя меховое пальто и отдал его солдату. Чиано сострил, обращаясь к старому маршалу: «Займите самое почетное место!» «Не стоит заботиться о протоколе, — ответил де Боно. — В предстоящем путешествии привилегированных мест нет. Высокое положение никакого значения не имеет и преимуществ не дает…» Им завязали глаза и не позволили принимать смерть в лицо. Де Боно воскликнул: «Да здравствует Италия!» Его поддержали и остальные — Карло Паречи, Луччиано Готтарди, Галеаццо Чиано. Джованни Маринелли был без сознания…

Другой обвиняемый — Тулио Чианетти, который утверждал, что всегда был верен дуче, а «черт его не попутал», был приговорен к тридцати годам тюрьмы и от счастья что-то бормотал на суде, кого-то упорно благодарил…

После расстрела в Вероне дуче стремился упоминать о приговоренных только в редких случаях. Хотя в историю вошли его слова: «Если мы начали катать головы в пыли, то делать это надо до конца». Он представил главе полиции синьору Тамбурини список неблагонадежных фашистов, но потом почему-то утратил к ним интерес, сделал вид, что о них забыл, и никто из списка не пошел под спецтрибунал. С января 1944 года Муссолини стал чаще запираться в комнате на вилле Фельтринелли, делал записи, которые до сих пор не найдены, или уединялся в саду, долго играл на скрипке произведения Вагнера, Верди, Бетховена.

Усложнялись и отношения с Берлином, где неожиданно захотели перевода большинства промышленных предприятий, расположенных в долине реки По, за Бреннеро, на германскую территорию. Муссолини с трудом удалось убедить Гитлера в том, что разрушение промышленности на севере Италии противоречило бы интересам самой Германии. Муссолини составил объемное донесение, в котором доказывал, что даже простое перераспределение промышленных предприятий помимо нанесения прямого ущерба итальянской экономике, как в настоящем, так и будущем, что особенно опасно, должно было повлечь за собой миграцию сотен тысяч рабочих. Дуче был решительно против исхода итальянской рабочей силы за рубеж.

Муссолини понимал, что отношения с Германией до войны и после ее начала нарушили традиционные экономические связи Италии, заставили ее переориентировать многие хозяйственные пути. Простая статистика заставляла задумываться и считать: если в период 1931–1935 годов Германия занимала в импорте Италии 15,3 процента, а в экспорте из Италии — 12,8 процента, то в 1937–1939 годах — соответственно 24,3 и 17,4 процента; в 1940–1942 годах — уже 52,7 и 43,5 процента. Индекс промышленного производства начинал резко падать и в 1942 по сравнению с 1938 годом был уже на 11, а в 1943 году — на 31 пункт ниже. А это означало рост безработицы, голод, недовольство фашизмом и самим Муссолини. Ведь фашизм до 25 июля 1943 года уже ассоциировался с режимом — муссолинизмом. Казалось бы, милитаризация экономики, подготовка к войне и тем более сама война регулирует и организует рынок рабочей силы, армия поглощает массы безработных. Но эта логика в Италии 1942–1945 годов оказалась верной лишь в малой своей части. Все повалилось с 1943 года, и развал экономики шел не только вместе с крахом муссолинизма, но и обгонял его по своим темпам. В сентябре 1941 года в Италии были введены карточки на основные виды продовольственных товаров. Вскоре дневная норма хлеба стала 200 граммов, месячная норма мяса — 400 граммов, сахара — 500 граммов, оливкового масла — 100 граммов. Индекс цен к 1942 году вырос на 163 процента. А война только началась. Обесценение лиры, которое сам Муссолини называл «дорогой к пропасти», шло быстрыми темпами (в обороте за два года — 1941–1942 — денежная масса возросла более чем в пять раз и составляла 156 300 млн. лир). Отправка итальянских рабочих в Германию латала дыры в гитлеровской промышленности и разрушительно действовала по отношению к экономике в Италии.

Как-то Наполеон — идеал Муссолини сказал: «Духовная сила относится к физической как три к одному». В условиях Италии и Второй мировой войны эта пропорция резко возросла в пользу моральных, духовных качеств, а они, эти качества, стремительно и бесповоротно летели вниз. И Муссолини это понимал, как бы высоко в воздух ни подбрасывали его солдаты из батальона «Сан-Марко», вернувшиеся после прохождения стажировки в Германии в 1944 году. Моральный дух был низок. Из России разбитые части АРМИР, или то, что от них осталось, весной 1943 года были отозваны на родину. В Северной Африке, в Ливии итальянская армия потеряла убитыми и ранеными свыше половины своего личного состава. Фашистский режим Муссолини трещал по швам вместе с моральным духом фашизма. В ночь с 9 на 10 июля 1943 года союзники по антигитлеровской коалиции высадили десант в Сицилии. 160 тысячам бойцов англо-американского десанта противостояли 300 тысяч солдат итальянских войск. И что же? Поражение обороняющихся при таком соотношении сил теоретически считалось невозможным, но оно произошло.

Разгром на всех фронтах, низкий моральный дух способствовали тому, что фашистская «революция» свернула с «революционного пути». У Италии оставался один выход: переход в 1944–1945 году в лагерь союзников по антигитлеровской коалиции. А это помогло Италии и в деле послевоенного восстановления и развития.

* * *

«Рим — это Италия. Италия — это Рим. Потеря Рима — это потеря Италии. Это — конец. Почти конец». Так реагировал Муссолини на падение Рима, на вступление в столицу гарибальдийцев и частей антигитлеровской коалиции.

…После встречи с Гитлером Бенито вернулся к Ракеле взволнованным, с белым, как полотно, лицом. Записи в дневнике Ракеле становятся сбивчивыми, более эмоциональными. Она как бы живет на несколько домов: семья; необходимость оказывать поддержку Муссолини — она его тыл; ревность и желание покончить с Петаччи. Ракеле оставляет редкие строки, но жизнь видится расколотой и уже «на закате». Все катилось по наклонной плоскости — «путь с ярмарки»; а еще надо было иметь силы на «дипломатические» встречи с министрами и немцами. На все были нужны энергия, время, спокойствие, проницательность, одних инстинктивных чувств и ума не хватало. Приходилось узнавать о разных интригах…

24 июля 1944 года

Как только мы остались одни, Бенито рассказал о покушении на Гитлера. «Это, — сказал он, — чистая случайность, что мы оба избежали гибели, с дьявольской ловкостью задуманной генералами-заговорщиками. Подумать только, Гитлер был всего в нескольких шагах от смертоносного механизма, а меня там не было только потому, что воздушная тревога задержала меня более чем на час в Бреннеро, Теперь я понимаю, почему некоторые из немцев в Бреннеро торопили меня продолжать путь».

Гитлер, как обычно, приехал встретить Муссолини и не сразу рассказал о том, что случилось. Здороваясь, он протянул дуче левую руку; правую держал на груди под одеждой, она не двигалась. Затем фюрер показал дуче то место, где произошло покушение. Взрыв, вероятно, был очень сильным, так как потолок помещения, где находились Гитлер и штаб, рухнул. Без сомнения, заговорщики продумали все до мелочей и. были уверены в успехе. К тому времени они вышли на связь со всеми фронтами и объявили, что фюрера больше нет…

«Значит, в Германии тоже есть предатели?» — спросил Муссолини, выслушав этот рассказ. «Предательство существовало во все времена и у всех народов, — заметил фюрер. — Давайте переменим тему и поговорим о новых видах оружия. Они созданы. Машина ломает и еще сломает мир. Человечество становится заложником своего собственного прогресса. Мы движемся к апокалиптической стадии войны…»

* * *

Именно в этот период вступили в силу соглашения между Гитлером и Муссолини, согласно которым около миллиона итальянских военнопленных становились гражданскими лицами и могли вернуться на Апеннины. Но скоро сказка сказывается…

Это была последняя встреча Муссолини с Гитлером.

* * *

Но все-таки кое-какие «проблески» в настроении дуче бывали. Их вызывали посещения дивизий, которые, пройдя инструктаж, готовились к возвращению на родину и к отправке на фронт. Это были дивизии «Сан-Марко», «Монтероза», «Италия», «Литторио».

В каждой из этих дивизий Муссолини ждал горячий прием, сам дуче приветствовал солдат, как в прежние времена, пламенной речью.

 

«ФОРМЕННЫЙ» И ФОРМАЛЬНЫЙ ДУЧЕ

7 августа 1944 года Бруно дуче отправился на могилу сына, и это оказалось последним посещением. В последующие дни он объезжал военные дислокации, совершал инспекционный осмотр позиций от реки Метауро, вдоль горных хребтов и до района Муральоне, у Кастрокаро.

Послеобеденное время Муссолини проводил в одиночестве в своем кабинете или в парке Рокка- Принимал людей, а по вечерам звонил жене. Во время поездки в Гарньяно он сделал остановку на вилле в Рокка, где встретился с генерал-фельдмаршалом Кессельрингом и маршалом Грациани. Содержание беседы неизвестно. Говорили, что маршалы напились.

15 августа 1944 года

Вечером вернулся Бенито. Он рассказал разные эпизоды из событий пяти дней, проведенных на фронте. Даже немцы, холодные по природе, не ожидали увидеть Муссолини на позициях,, вставали навытяжку. Там, где не могла проехать машина, Бенито шел пешком, зачастую под шквалом огня. Ему даже казалось, говорил он впоследствии, что время вернулось назад и он находился в траншеях «другой, первой войны».

20 августа 1944 года

Возвращение Бенито на озеро Гарда было омрачено трагическим происшествием в Милане. На одной из площадей немцы расстреляли заложников в отместку за немцев, убитых партизанами. «У немцев нет никакого понятия о правилах поведения в чужой стране, —

335 кричал Муссолини. — Нельзя унижать такой город, как Милан, нельзя чинить расправы без суда и следствия. Даже в военное время».

Дуче отправил протест германскому послу Райну, а Гитлера уведомил, что никто не вправе обрушивать репрессии на итальянской территории против итальянцев, не поставив в известность его, Муссолини. Но никто ни о чем больше не ставил в известность Муссолини. Он стал «форменным» и формальным дуче. Он это понимал, и это его особенно терзало. Даже за столом, в окружении семьи, он стал рассеян. Как и на вилле Торлония, в Риме по вечерам он много читал. Философские произведения его завораживали. Он считал философские теории самым высшим достижением человеческой мысли, при этом признавался, что сам он не в состоянии оторваться от политики и до настоящей философии не дорос, не тянул.

5 сентября 1944 года

В Гарньяно приехали офицеры с японской подводной лодки. Два месяца назад они вышли из Иокогамы и привезли с собой подарки микадо для дуче: чай, апельсины, консервированные фрукты, какао. Их Одиссея по коварным морям и океанам с тысячами скрытых ловушек, подстерегавших их на протяжении всего пути, была завершена и оставила много историй. Японцы рассказывали об этом с японской простотой, не приукрашивая по-итальянски. Дуче принял посланцев микадо радушно, пригласил на обед на вилле Фельтринелли.

Японские офицеры немного говорили по-итальянски, но беседа развивалась с некоторыми трудностями. Молчали более красноречиво, чем говорили. Они старались дать понять, что микадо, зная о диете, предписанной врачами Муссолини, прислал ему особые гастрономические дары. На военные темы — ни слова. Это — результат выдержанности, свойственной всем морякам, и особенно японцам, записала Ракеле.

* * *

…Наступление англо-американцев на Готическую линию день ото дня становилось все более сильным. К концу лета их передовые части вклинились и углубились в немецко-итальянские позиции. Под угрозой оказались горные подступы к Болонье. Если падет Болонья, неминуем был захват Паданской долины. В это же время участились вылазки партизан. Они вместе с поляками и русскими вступили в Рокка делле Каминате, заняли виллу Муссолини. Через некоторое время пал и провинциальный центр Форли.

В такой трудной обстановке стали слышны требования замены многих членов правительства, скомпрометировавших себя в прошлом. Муссолини намеревался провести необходимые перестановки, но этому противились экстремисты и немцы, на которых большое влияние оказывал генерал Вольф, связанный с министром внутренних дел Буффарини.

Буффарини не нашел общего языка со своим заместителем Паоло Дзербини, конфликтовал и с новым замом Джорджо Пини. Но был еще один человек, неугодный Буффарини. Это была Ракеле Муссолини. Она знала, что после ареста префектом полиции Рима на вилле Торлония 26 июля 1943 года Буффарини, заключенный в римскую тюрьму «Боччеа», направил оттуда письмо королеве. В послании он дал слово никогда не разглашать документы, касающиеся королевской семьи и принца Умберто. В конце 1944 года у Ракеле состоялся разговор с этим министром в присутствии экс-префекта Рима, и она потребовала показать ей эти документы. Он сказал, что документы уничтожены.

По убеждению Ракеле, именно министр Буффарини был главным виновником всех интриг, которые сплелись вокруг Клары Петаччи. Немцы освободили эту даму вместе со всем ее окружением из тюрьмы Новары, там она провела сорок пять суток во время ареста Бенито по решению Бадольо. Ей дали возможность быстро собрать вещи в Риме (за всем следили немцы, а точнее, лично генерал Вольф), а затем препроводили в Гардону. К ней был приставлен молодой немецкий офицер СС. В Гардоне она жила в квартире по соседству с атташе японского посольства. По чистой случайности недалеко от нее проживали родители Урсулы, невестки Муссолини, и таким образом Ракеле быстро узнала о появлении Петаччи.

Во время встречи с Бенито в Мюнхене Ракеле смогла спокойно выяснить отношения и сочла «инцидент» исчерпанным. Как будто ничего никогда не было. Естественно, Ракеле было неприятно, когда со всех сторон стали приходить письма, анонимные и с подписями, о том, что Петаччи находится в районе озера Гарда. Значит, ее встречи с дуче продолжались.

Ракеле не знала ее местонахождения, но поговорила с Бенито и поняла, что ситуация вновь чревата скандалом. Он полностью признался, что был в Гардопс всего лишь раз, и то только затем, чтобы «окончательно разрешить этот вопрос». А министр Буффарини обещал сделать все возможное, чтобы эта дама больше не появлялась на глаза. Для этого она переедет в замок Трентин, предоставленный ее семье.

Прошло несколько месяцев. И вот однажды Ракеле узнала, что Петаччи после короткого отсутствия опять вернулась в Гардону. В ее распоряжении тринадцать или больше копий, снятых с писем Муссолини, которые дуче пересылал Кларетте. Ракеле сообщила об этом мужу, и тот дал приказ префекту полиции, консулу Бигацци отправиться к Кларетте, изъять у нее эти копии, становившиеся важными компрометирующими дуче документами.

Вокруг Кларетты, которая, скорее всего, не была виновна, а была лишь инструментом в руках других (в основном ее брата — авантюриста доктора Марчелло), плелись сети политических интриг и финансовых спекуляций.

У Ракеле тоже была налажена своя «разведка». Однажды она получила компроматы на доктора Марчелло Петаччи, которого никогда раньше не видела. Тот купил на противоположном берегу озера Гарда быстроходный катер, заплатив за него два миллиона четыреста тысяч лир. Откуда такие деньги? Согласно доносу, этот катер должен был служить для романтических прогулок и даже для… похищения дуче.

И Ракеле приняла решение: лично пришла к Буффарини и заставила его проводить ее к этой Петаччи. Вот версия Ракеле.

«Я всегда полагала, что во всех случаях лучше всего спокойно объясниться. Видимо, для Петаччи мой визит стал полной неожиданностью. Она долго не появлялась. Наконец спустилась со второго этажа в домашнем платье. Вид у нее был растерянный. Молодой немецкий офицер, выполнявший функции охраны, сопровождал ее и присутствовал во время всего разговора (он даже обыскал меня)».

Ракеле старалась справиться с нахлынувшими эмоциями. Петаччи несколько раз становилось дурно в течение продолжительного и трудного разговора.

«Я старалась убедить эту женщину, которая, без сомнения, любила Муссолини (из тюрьмы в Новаре она посылала мужественные письма), что мы обе должны пожертвовать своими личными чувствами и переживаниями, нельзя беспокоить дуче в такой трудный момент для нации. Я объяснила ей, что иначе мы поставим себя под угрозу, а она может даже быть убита».

Ракеле действительно питала страшную ненависть к сопернице и могла задумать операцию и убрать Кларетту. Но этого она не сделала. Во время встречи Ракеле для себя уяснила, что всеми действиями Кларетты руководила любовь к Муссолини: она никогда не получала ни подарков, ни каких-либо материальных выгод от связи с дуче. Ракеле не верила, что сам Муссолини считал необходимым прекратить отношения с Клареттой. Не верила в это и Петаччи. Чтобы убедиться, она позвонила на виллу Орсолина. Ответ, который она услышала, был холоден: «Я знаю, что там моя жена. Она права. Надо с этим кончать!»

Ракеле вернулась в Гарньяно. Она была очень взволнована. Уже в комнате на втором этаже у нее началась истерика. Бенито несколько раз звонил из штаба, интересовался состоянием здоровья Ракеле и вскоре приехал сам. Он был предупредителен. Его слова были полны нежности.

Из дневников Ракеле:

Я успокаивалась, но все-таки тревога не оставляла меня. Я думала не столько о Петаччи, сколько об опасностях, которым постоянно подвергался мой муж, думала об этом проклятом катере, на котором его должны были похитить. Я сказала ему, что не переживу новое 25 июля…

Муссолини надоели интриги, и он решил заменить министра внутренних дел. Но разве этим можно было спасти или даже изменить положение?..

* * *

С декабря 1944 года Муссолини уже не мог напрямую связываться с Гитлером. Этому мешали некоторые немецкие подразделения, действиями которых руководил генерал Вольф, а также определенные официальные лица Гиммлера в немецком посольстве. Чтобы быть уверенным, что его письмо дойдет до фюрера, Муссолини с зимы 1945 года был вынужден отправить в Германию сына Витторио. Как-то он воспользовался услугами атташе посольства Японии. Каждое послание Муссолини стало объектом особых поисков многих разведок и контрразведок. Вновь пошли разговоры о возможном похищении Петаччи и физическом устранении Буффарини. Поговаривали и о государственном перевороте. За переворот ратовали члены 10-й M.A.S. (M.A.S. — Мотоскафо АнтиСобмерджибили — дивизион торпедных катеров против подводных лодок), командиром которой был принц Валерио Боргезе, и вместе с ним молодые республиканцы, офицеры и полицейские из охраны дуче.

Муссолини после долгого перерыва решил поехать в Милан. «Я слишком долго сижу здесь взаперти; мне нужно возобновить контакты с массами», — сказал он вечером, а утром уехал. В восемь часов. Небо было безоблачным и спокойным, все предвещало налет вражеской авиации… Но встреча в Милане прошла удачно.

Некоторое время спустя Муссолини принял в генеральном штабе фельдмаршала Кессельринга, а в январе 1945 года уехал инспектировать западный сектор фронта.

В конце зимы Муссолини отправился в окрестности Мантуи проверять боеготовность войск. Миновали городок Цзенцано, и тут их небольшой кортеж автомобилей попал под обстрел истребителя-бомбардировщика. Он появился неожиданно, летел низко на бреющем полете. Открыл огонь. Все поняли, что катастрофа неминуема. По приказу Муссолини шофер резко затормозил, повернул влево, направил машину в укрытие к первому попавшемуся домику. В это время снаряд угодил в машину генерала Вольфа, следовавшую за дуче. Один офицер был убит. «Моя счастливая звезда по-прежнему охраняет меня», — сказал Бенито. Он не придал этому эпизоду большого значения и больше к нему не возвращался. «Выкрутился». Не пострадал и генерал Карл Вольф.

Эта дата вошла в историю. Утром 21 февраля через чиновника секретариата дуче направил письмо, в котором извещал о снятии с должности Буффарини, находившегося в тот момент на своей вилле. В течение нескольких часов под различными предлогами он отказывался принять посыльного, пытался выиграть время, связался с немецким посольством, надеялся получить там защиту. И действительно, посол Райн приехал к дуче, чтобы защищать Буффарини. Получив твердый отказ, он хотел договориться о трехдневной отсрочке и не опубликовывать приказа. Но Муссолини, чувствуя неладное, приказал передать по радио о своем решении. На пост министра внутренних дел был назначен Паоло Дзербино, в то время чрезвычайный комиссар Пьемонта (Турин). Одновременно выяснилось, что по приказу генерала Вольфа полковник Кепплер арестовал нескольких людей, неугодных Буффарини, среди них — экс-начальник полиции Тамбурини. Взбешенный таким вмешательством, Муссолини выразил решительный протест генералу Вольфу и послу Райиу. Те кивали головой и знали, что случившееся нескоро дойдет до Берлина и неизвестно как еще отнесся бы к этому инциденту фюрер.

Ожидалась чистка в аппарате правительства, однако весеннее наступление англичан и американцев изменило ход событий.

Офицер немецкой армии, новый атташе при генеральном штабе, заменил капитана Хоппе. После приема у Муссолини он пришел к Ракеле и сказал: «Немецкое командование против планируемого переезда дуче и семьи в Милан». И повторил несколько раз: «Дуче должен совсем не покидать Гарньяно. Здесь спокойнее…»

Пасха. После мессы Ракеле раздала подарки всему персоналу. Вдруг послышался гул самолетов. Спустились в убежище все, кроме Бенито. Началась бомбардировка автомобилей на противоположном берегу озера. Черные клубы дыма…

Решили связаться с Эддой, которая находилась в швейцарской клинике. Контакт установили через монаха, отца П., совершавшего постоянные челночные переходы через границу. Узнали, что Эдда выздоравливает. Поняли, что связь может быть установлена со Швейцарией самая разная. Но не для семьи Муссолини.

Подпольная радиосвязь использовалась довольно широко иностранцами, а иногда и итальянцами, шпионившими в пользу Лондона. После передачи противнику сведений о различных точках расположения войск начинались бомбардировки. Бомбы падали без разбора, куда попало, на участки, обозначенные якобы как места концентрации живой силы и техники. И зачастую на подвергшейся бомбежке местности стояли лишь жилые дома, школы, госпитали. Именно так произошло с госпиталем Сан-Доната в Пьяве. Двести раненых погибли вместе со всем медицинским персоналом. В Горла, около Милана, более трехсот школьников были расстреляны с воздуха самолетом-бомбардировщиком, действовавшим по наводке «информаторов». И взятки гладки…

…Уезжать надо было и семье Муссолини. Собрали чемоданы. Багаж совсем легкий. В Гарньяно было совсем мало вещей.

«Что бы ни случилось, это «что-то» не исчезнет никогда, потому что оно неразрывно связано с нашим прошлым».

Бенито объявил, что скоро уедет один. Воевать на Готическую линию. Через некоторое время семья к нему присоединится. Бенито намекнул, что последняя надежда на сопротивление в Вальтеллине. Если поражение — это конец. Будем уходить в Швейцарию. Там больше надежд на спасение…

Муссолини и несколько сопровождавших его лиц покинули Гарньяно. Перед отъездом он обговорил все, что следовало предпринять. Уже собираясь сесть в машину, он остановился в нерешительности. Вернулся, обвел взглядом сад виллы, пристально посмотрел мне в глаза. Как будто собирался сказать что-то важное, но не проронил ни слова.

Этими словами заканчивался дневник Ракеле.

А что в дневнике Эдды? Он до сих пор у сына и не опубликован…

Но появились другие заметки Ракеле. Они начинались и заканчивались военными потерями в семье Муссолини. На последнюю военную Пасху 1 апреля погибает один из племянников Ракеле. Он был убит партизанами в окрестностях Сиены. С потерей Бруно семья дуче начала трагический отсчет смертям. Вслед за Бруно погиб кузен Джермано, затем в 1944 году его брат, летчик Сесто Моши. Потом был сбит самолет майора авиации Туллио Муссолини, двоюродного брата Бенито. Убит зять Эдвидже, граф Рикки Гризолини. И, наконец, позднее Тино Манчини, сын Эдвидже и Бонданини — доброволец шестнадцати лет, пропал без вести под Миланом.

23 апреля. Когда Ракеле была в саду, ее срочно позвали к телефону. Звонил из Милана Бенито: «Вечером в семь часов приеду»…

Но приехал не он, а его молодой секретарь Гатти. Он стал разбирать бумаги, откладывая то, что следовало увезти, и то, что подлежало уничтожению.

Примерно через час снова телефонный звонок. Опять Бенито. Он сказал, что не сможет приехать в Гарньяно, так как Мантуя пала и город Брешия под угрозой. Все были в замешательстве.

С каждым часом вой сирен все чаще и чаще разрывал воздух. Спешно упаковали чемоданы. Проверили, чтобы ставни дома были плотно закрыты.

Вскоре стали рассаживаться в автомобиле: Ракеле, Романо, Анна-Мария, полицейский и префект. В другой машине ехал еще один полицейский с багажом. Ехали с потушенными фарами. Обстрел не прекращался. Навстречу нескончаемой вереницей шли немецкие грузовики, войска. Время от времени летели бомбы. Взрывы, вспышки озаряли небо зловещим светом. Ракеле думала о том, что происходило в Милане. Почему Бенито не вернулся? Гатти сказал, что в Монце семья будет жить на королевской вилле, а затем к ней присоединится Бенито…

…Полицейские указали, где остановиться. Какой-то человек бежал по направлению к ним. «Где дуче?» — немедленно спросила его Ракеле. Чиновник ответил, что дуче в Милане, и добавил: «Дуче звонил несколько раз, справлялся, приехали ли вы…»

…Поднялись по ступенькам, ведущим на виллу. Вошли в дом, в отведенные две комнаты: одна для Ракеле и Анны-Марии, другая — для Романе Примерно в одиннадцать часов снова позвонил Бенито и сказал, что семье следует ехать в Комо. У дуче появилась возможность улететь в Испанию, где жила жена его секретаря Гатти — испанка по национальности. Кардинал Шустер вел какие-то переговоры. Рождался один план, рушился, немедленно возникал другой. Рушился вновь…

…27 апреля. В два часа угра Ракеле услышала звук шагов у порога виллы, послышались голоса. Один из полицейских приблизился и сказал: «Синьора, письмо от дуче». Ракеле встала с кровати, схватила конверт; узнала почерк Бенито, его красно-синий карандаш. Им он пользовался, когда вел личную, очень конфиденциальную корреспонденцию.

Ракеле разбудила детей, и они прочитали письмо. Читали и перечитывали много раз: «Дорогая Ракеле, я нахожусь на последнем этапе жизненного пути. Это последняя страница в книге моей судьбы. Может быть, мы не увидимся более, поэтому я пишу тебе эти строки. Прошу тебя простить мне все то зло, которое я вольно или невольно тебе причинил. Ты хорошо знаешь, что ты — единственная женщина, которую я действительно любил. Клянусь тебе в этом перед Богом и именем нашего сына Бруно. Ты знаешь, что мы должны ехать в Вальтелину. Постарайтесь добраться до швейцарской границы. Там вы начнете новую жизнь. Думаю, что тебя не остановят на границе, поскольку я всегда им помогал, и, кроме того, вы чужды политики. Если эта попытка не удастся, вам придется сдаться на милость союзников, которые, может быть, будут более великодушны, чем итальянцы. Я вручаю тебе судьбу Анны и Романо, особенно Анны, так как она еще очень нуждается в твоих заботах. Ты знаешь, как сильно я их люблю. Обнимаю и целую тебя и наших детей Твой Бенито. Комо, 27 апреля 1945 года».

Весь текст письма написан синим карандашом, а подпись в конце — красным. Это был договоренный сигнал, означавший «все кончено».

Невыразимый ужас проник в сердце. Тон безысходности, такой несвойственный Муссолини, не оставлял сомнений, что готовится что-то ужасное и он полностью это осознавал… Ракеле пыталась связаться с Бенито по телефону. Один из полицейских что-то кричал в трубку.

Вот наконец появилась связь с Миланом. Трубку взял секретарь: «Это вы, Гатти? Кому вы передали письмо?» — «Агенту полиции»… Внезапно, слышу голос Бенито: «Ракеле, наконец-то услышал твой голос!» Он говорил, что остался совсем один. Все. включая его шофера Чезаротти, покинули его. И добавил: «Я иду навстречу судьбе, но ты должна спасать детей. Я еще раз повторяю то, что сказал тебе в письме: прости меня за то зло, что я причинил тебе. Если бы не я, твоя жизнь могла быть спокойной. Но я всегда любил тебя, и ты это знаешь. Рядом со мною больше нет никого, я один, Ракеле, я отчетливо осознаю, что все кончено. Хочу попрощаться с детьми…» Муссолини не лгал. Он был искренен. Голос его дрожал…

Романо в отчаянии. Он просил отца не покидать нас, но тот его успокаивал, уверял, что бояться нечего: мы не были повержены даже после 25 июля…

Вокруг дуче все было повержено в прах. Самое тяжелое состояние — это чувствовать себя один на один с самим собой… на последнем витке жизни…

Бенито попрощался с Романа и с Анной-Марией. Затем еще раз сказал свои последние слова: «Вы начнете новую жизнь. Не теряйте времени. Прощай, Ракеле, прощай...»

 

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ МУССОЛИНИ

Автомобиль осторожно двигался вперед. Совсем рядом с Комо — швейцарская граница. Эта нейтральная страна не вводила комендантского часа, когда затемняются все окна. Весь район в зоне границы светился огнями. Множество машин. Люди искали убежища на территории Конфедерации. Семья приблизилась к итало-германскому пропускному пункту. Их встретили чиновники, специально присланные Бенито. Неподалеку стояла машина Буффарини. Он предложил объединить действия по переходу границы. Ракеле не ответила. На представленные документы швейцарская полиция дала отрицательный ответ: «Это невозможно». Ракеле вспомнила слова Муссолини: «Они не откажут тебе во въезде, они мне обещали». Всем остальным, напротив, было разрешено пересечь границу. Всем, за исключением семьи. Что ни делается, все к лучшему, подумала Ракеле. Здесь, в Италии, будет легче получить известия о Бенито…

Дорога назад. В Комо. На дорогах полно немцев и итальянцев. Все движутся хаотично, в различных направлениях. Прибывают из Швейцарии, с гор спускаются многочисленные группы партизан. Тут и там раздаются выстрелы. Машина остановилась перед зданием местной фашистской федерации. Битком народу: одни взволнованно обсуждали, что делать; другие в растерянности молчали. Анна-Мария села на ступеньки лестницы перед домом. Один из полицейских предложил укрыться в его доме, где есть хоть небольшая гарантия безопасности. Но, впрочем, какие гарантии?

Безопасность — безопасностью, но сообщили, что машину дуче уже украли. Положение стало критическим. Время от времени по радио стали передавать приказ начать избиение фашистов, не предоставлять им убежища. Из соседнего госпиталя уходили кое-как одетые раненые. Они старались раствориться в толпе, но их били, расстреливали. Террор толпы. Дети в ужасе… Потерян счет времени. По вот сообщение по радио о резне в Донго.

«Правосудие свершилось», — кричал голос диктора.

Вместе с Муссолини погибли люди, которых Ракеле знала в течение стольких лет. Вместе с ними была женщина: в последний момент она была рядом с Муссолини… Это — Кларетта Петаччи. Она сделала вместе с ним последние шаги по той самой «лестнице» перед смертью…

Известие о смерти мужа подавило в Ракеле всякую способность сопротивляться. Она вдруг перестала слышать взрывы и стрельбу вокруг. Гражданская война вспыхнула в одночасье по всей стране. Дети плакали… Их рыдания еще больше обостряли страдания.

А вокруг резня продолжалась. Волна жестокости нарастала. Мужчины, женщины, дети погибали при малейшем подозрении в причастности к фашистам и фашизму. Гражданская война.

В Комо Ракеле встретила свою невестку Джину — жену покойного сына Бруно. Затем они попали к американцам.

* * *

2 мая 1945 года в автомашине пленников доставили в Милан, поместили в здании недалеко от замка Сфорца в историческом центре города. Там все было так близко и знакомо. Казалось бы, шагами отмерен каждый метр.

На следующий день, в шесть часов вечера, в открытом грузовике повезли в Монтекатини, под Флоренцией. К девяти часам утра добрались до места, остановились в отеле «Имиеро». Агент американской военной полиции Дэвид Розен, сопровождавший семью на протяжении всего пути, держался подчеркнуто учтиво. В отеле пропели одну ночь. А наутро снова тронулись в путь. Следующая ночь в отеле «Итало-Арджентино», где все были переданы на попечение англичан до 10 мая. Конечным пунктом был город Терни. На закате солнца семью поместили в концентрационный лагерь, созданный за колючей проволокой фабрики синтетического каучука. Было промышленное предприятие, стал лагерь. Тюрьма.

Ракеле с детьми поместили в шести комнатах в госпитале. Жена Муссолини попросила начальника лагеря дать ей какую-нибудь работу. Этого не ожидали, но на кухне требовались рабочие руки, и начальник лагеря согласился.

Работа кипела до самого вечера, было всего шестеро кухарок, а кормить приходилось несколько сотен человек.

…В лагере протянулись четыре месяца заключения. Следующим этапом был мыс Мизена на берегу Тирренского моря. Ракеле добиралась туда на катере. Не хотелось думать, но возникала мрачная перспектива закончить жизнь на полупустынном острове. Еще один зловещий поворот судьбы…

Но вот и берега Искии. Гора Эпомео. Вечер 26 июля 1945 года. Для Ракеле начался новый отсчет времени…

* * *

…Летом 1946 года до Искии дошли слухи, что останки Муссолини были тайно вывезены с кладбища Музокко в Милане, затем найдены и водворены обратно. Ракеле вспомнились слова, которыми ее муж закончил свою книгу о брате «Жизнь Арнальдо»: «Мое единственное желание — это быть похороненным рядом с моими родственниками на кладбище Сан-Кассьяно. Было бы большой наивностью просить оставить меня в покое после смерти. Могилы лидеров, инициаторов великих волнений, которые люди называют революциями, не знают покоя. Но то, что произошло, не может просто так исчезнуть. Мой дух отныне свободен от бренной материи, он будет жить…»

…Когда Ракеле заканчивала свои мемуары, она еще не знала, где похоронен Муссолини. Ей отказались сообщить.

Теперь они вместе… И становится понятно, почему Муссолини всегда интересовался тем, как закончили свои дни Цезарь, Наполеон, Бетховен, где похоронен Александр Македонский… Он думал о себе…

 

ЧЕЛОВЕК В ШИНЕЛИ НЕМЕЦКОГО КАПРАЛА

В марте-апреле 1945-го Муссолини еще никак не мог согласиться с мыслью, что «все кончено», поражение неизбежно, выход — один: полная и безоговорочная капитуляция со всеми вытекающими последствиями.

Дуче не знал, что генерал Вольф и полковник Доллманн вели секретные сепаратные переговоры с представителями союзников, а именно с Алленом Даллесом и его людьми в Сиене. О многом был осведомлен архиепископ Милана Идельфонсо Шустер, выступавший иногда даже прямым посредником. Неясно только, почему, будучи связанным с Бенито Муссолини личными дружескими и весьма доверительными отношениями, он не сделал даже намека «главе правительства». Он говорил об усилении отрядов партизан, об их вооружении союзниками, о росте влияния просоветских настроений, но ни слова о переговорах и известных ему контактах с союзниками. Все эти «почему» ушли вместе с Шустером и никогда уже не будут разгаданы, ибо архиепископ нигде «особых заметок» об этой эпохе не оставил.

Но священнослужитель знал многое: и о встрече штандартенфюрера СС Доллманна (якобы, уже занесенного в списки военных преступников на будущем суде народов) в кафе «Бьянки» с неким профессором Гуссманом из Цюриха; о переговорах Вольфа с тем же Гуссманом в купе поезда Киассо — Цюрих и, наконец, о встрече 19 марта 1945 года неподалеку от берега озера Маджоре с английским генералом Эйре и американцем Лемнитцером, обсуждавшими условия возможной скорой капитуляции. Все главные точки были расставлены, но вдруг из Берлина пришел вызов Вольфу с требованием прибыть в ставку Гитлера. Генерал понял, что ищейки Гиммлера вышли на него и его «дипломатические связи».

Не приехать в Берлин? Было невозможно: семьи Вольфа и Доллманна находились под пристальным вниманием гестапо.

18 апреля 1945 года в бункере Гитлера состоялся доклад генерала. Вольф увидел перед собой уже иного, «вялого» фюрера, которого больше не интересовала ни Италия, ни тем более Муссолини. Гитлера захватывала «идея» внесения раскола в ряды союзников и переброски всех войск рейха на Восточный фронт, чтобы максимально противостоять русским, остановить их стремительное наступление на Берлин.

У Вольфа не оставалось иллюзий об исходе всей войны, поэтому после встречи в Италии с представителями союзников он пошел и на встречу с партизанами в резиденции кардинала Шустера. Там были оговорены условия капитуляции немецких войск. Вольф гарантировал, что отдаст приказ начальнику гестапо в Милане полковнику Рауффу, который бы запретил войскам СС вмешиваться в боевые действия и отмежевался бы от частей республики Сало. То есть от Муссолини.

А что же Муссолини? Он грустил, хандрил, витал в своих «философских облаках», мечтал о том, как создать прочную основу Социальной республики, очень похожую на СССР, провести полную национализацию промышленности, банков, укрепить верную армию.

13 марта он с большим опозданием подумал о поисках мира, по крайней мере об обеспечении безопасности населения при отступлении немецко-фашистских войск из Италии и сосредоточении итальянских фашистов на позициях в Вальтеллине, севернее Бергамо, в Альпах, где «герои дадут последний бой». Если не Милан, то Вальтеллина станет итальянским «Сталинградом», и если фашизму суждено будет погибнуть, то он уйдет во всем блеске славы, мужественно, оставит о себе память в веках. Послание было написано и направлено кардиналу Шустеру. Пять страниц текста с приложениями передал священнику сын Муссолини Витторио. Затем письмо двинулось по эстафете: папский нунций в Берне — штаб союзников в Казерте. Ответ был логичным: отказ от переговоров и одно требование — безоговорочная капитуляция.

6 апреля дуче узнал, что немецкие части готовились к эвакуации. Он встретился с представителями генерала Фитингофа, заменившего фельдмаршала Кессельринга, и тот заверил Муссолини, что немцы будут «сражаться в Италии до конца», не оставят своего друга дуче, а распускаемые слухи об эвакуации, а не о «передислокации» — это злостная целенаправленная пропаганда врага, чтобы усилить недоверие, внести раскол.

Дуче хотел в это поверить и поверил. 13 апреля Муссолини вызвал к себе заместителя министра внутренних дел и спросил: «Есть ли у нас шансы избежать поражения?» Тот, наверное, впервые честно ответил: «Никаких шансов нам не оставлено, дуче».

«Тогда нам следует отдать приказ об организации обороны Милана», — сказал Муссолини.

* * *

«Командующий миланским гарнизоном генерал Венинг просил доложить, что он уже начал возводить баррикады на улицах города и даже на соборной площади перед Дуомским храмом».

«Прекрасно!» — похвалил Муссолини, но к вечеру передумал: в случае боев пострадает «бриллиант» Италии, город, бывший в течение четырех веков в далеком прошлом столицей Великой Римской империи. «История нам не простит», — сказал дуче и сделал ставку на оборонительные рубежи в Вальтеллине. Милан будет оставлен без боя.

14 апреля состоялся Большой совет, и план обороны Вальтеллины был утвержден на вилле делле Орсолине в присутствии немецких генералов и лично обер-группенфюрера СС Вольфа. И никто не обескуражил дуче, не обмолвился и словом о возможной и неизбежной капитуляции. Муссолини долго стоял в своей прежней монументальной позе и вдруг громко сказал: «Никто не обязан ехать сражаться в Вальтеллину. Это — дело чести каждого. Каждый решает сам за себя!»

15 апреля Муссолини долго беседовал с армейским капелланом доном Эусебио. Тот ушел от дуче, так и не поняв, зачем призывал его «глава режима».

16 апреля дуче принял другого священника-иезуита дона Пончино и, низко склонив голову, сказал: «Давайте попрощаемся, падре. Благодарю за ваше заступничество перед Богом. Прошу вас не оставлять меня в своих молитвах. Я в этом очень нуждаюсь. Я знаю, что буду убит».

Вечером 16 апреля у Муссолини состоялась встреча со старым другом Динале, и ему он признался как на «гражданской исповеди»: «Я во власти горьких и мрачных предчувствий. Ими наполнен воздух. Я словно распят на кресте. Я много раз испытывал судьбу, и вот наконец она повернулась ко мне спиной. Перед смертью все верующие надеются на милость Божью. Как я им сейчас завидую! У меня все позади».

Эту фразу Муссолини приводят биографы дуче. Но никто не увидел в ней, кроме откровения, эмоционального настроения, ощущения смерти, еще и возможности ответа на вопрос: был ли Муссолини атеистом или все-таки стал верующим человеком?

Из этой фразы, из его признания следует, что не был Муссолини глубоко верующим человеком. При нервном кризисе, перед концом жизни многие взывают к Богу. Это же сделал и дуче. Только по-своему. Позавидовал верующим людям. И дальше. Слова атеиста-«игрока»: «Я играл до конца, но проиграл. Я оставляю этот мир без ненависти, без обиды, без гордыни. Прощайте!» Он выразил сожаление еще и о том, что не примет смерть в кругу семьи, которую он так мало видел…

19 апреля дуче в последний раз обнял Ракеле в саду виллы Фельтринелли. (Эта вилла на берегу озера Гарда, к которой мы вернемся еще не раз, ныне превращена в фешенебельный отель, купленный германской финансово-промышленной фирмой. Гостиница перестроена архитектором Джорджо Ровари. В ней всего четырнадцать номеров стоимостью не ниже 300 долларов каждый. Как мне сказал администратор: «В память о дуче разумно невысокая цена».)

* * *

На закате солнца дуче отправился в Милан под охраной роты СД во главе с штурмфюрером Фрицем Бирцером. У него было два задания (каждое из них дополняло другое): защищать Муссолини, но и следить за каждым его шагом, каждым контактом.

В том, что Муссолини не сделает пи малейшей попытки покончить с собой, немцы были убеждены. Но, впрочем, и такой «выход» мог бы устроить и генерала Вольфа и, пожалуй, даже фюрера.

Впрочем, разные выводы можно сделать из последних слов дуче, обращенных к сестре Эдвидже: «Кто знает, где и как нас застигнет смерть, где и как буду! брошены наши кости? Германия находится на пределе сил. После окончания войны ее территории будут надолго поделены между Россией и западными союзниками — США, Англией, Францией. Я же готов вступить в безмолвные просторы царства смерти, которые меня не пугают и готовы меня принять…»

В Милане Муссолини оборудовал свою резиденцию на первом этаже палаццо Монфорте, где располагалась городская префектура. О том, как провел там дуче пять суток, принимая «потоки посетителей», написано и рассказано много. Но вот последняя публикация в «Коррьере делла сера» 23 августа 1999 года одного из очевидцев тех дней и участника событий Джорджо Соави.

«Я был дезертиром, сбежал из казармы батальона Социальной итальянской республики и скрывался у моего старшего друга известного журналиста Адриано Болцани, в гостинице «Амбашатори», что в галерее «Цель Корсо».

В городе действовал комендантский час. Передвижение по улицам было небезопасным. Особенно тем, кто был дезертиром. Но утром 25 апреля Адриано пришел возбужденным и сказал мне: «Событие по-журналистски уникальное. Надевай военную форму. Поедем в здание префектуры. Там Муссолини собирает новобранцев и выступит перед их отправкой на огневые позиции на Готической линии в Альпах (Вальтеллина). Будет сказано что-то особенно важное. Опасность ареста минимальная. Патрули сняты. Поспешим же!»

В префектуре собрались действительно иерархи фашизма, коменданты национальной республиканской гвардии. Было много немцев. Каждый четвертый среди присутствовавших носил германскую форму. Здесь были такие известные в то время киноактеры, как Луиза Ферида и Освальдо Валенти, надевший на белую футболку военную форму. Он, видимо, заимствовал ее у какого-то солдата.

Солдаты собрались на мостовой во дворе префектуры. Муссолини спустился к ним по лестнице медленно, величественно. Перед всеми вновь был тот же прежний дуче. На нем — серо-зеленый военный френч, но без погон, знаков отличия, орденов и медалей.

«Дуче, дуче!» — выдавливали из себя солдаты. Они неуклюже щелкали каблуками, порознь выбрасывали руку в римском приветствии, пялили глаза… Все выглядело очень смешно и даже театрально, но солдаты это вряд ли осознавали. Видел и понимал все дуче. «Всего полгода-год назад такого зрелища просто не могло бы быть…»

Дуче, положив руки на бедра, в своей обычной позе оратора, трибуна, вождя начал говорить. Возгласы радости и поддержки в этот раз не прерывали его пылкую речь. Он закончил ее так: «Как итальянцы мы не предали нашу Родину. Мы будем сражаться до последнего солдата. Мы не сделали ни одной ошибки, нет, мы не ошибались. Мы организуем группы сопротивления в Вальтеллине и будем защищаться. До встречи на Готическом валу в Альпах!»

Но сражаться до «последнего солдата» желающих оказалось немного. Больше было иных. Тех, кто поспешил дезертировать, не дожидаясь, пока будет поздно… И они действительно станут «последними». Или их не станет вообще.

…Вечерело. 25 апреля 1945 года. В 19 часов в серо-зеленом плате Муссолини спустился по ступенькам епископского дворца в Милане. На улице его не узнал Сандро Пертини. Позже лидер социалистов заявит: «Если бы я понял, что это был дуче, пристрелил бы его на месте». В 20 часов 10 минут партизанский командир Мародзин (подпольная кличка Веро) сообщил Сандро Пертини по телефону, что колонна автомашин вместе с дуче двинулась по направлению к Семпионе и далее к швейцарской границе.

Из Милана по Корсо Монфорте и Литторио путь колонне проложил отряд чернорубашечников. Муссолини сидел в открытой машине «альфа-ромео». Всего в колонне было около 30 грузовиков и автомашин. В одной из последних с испанским номером ехала Кларетта с братом Марчелло. Вес знали и все видели весь кортеж. Трудно объяснить, почему Муссолини не был схвачен, а путь колонне не прегражден.

Что бы могло в таком случае произойти? Теперь это риторический вопрос. С одной стороны, все руководители сил освобождения Италии от фашизма — коммунисты, социалисты, христианские демократы, либералы, партия действия — единогласно поставили свои подписи под приговором к смертной казни — расстрелу Муссолини. Но с другой — как быть с настоятельным требованием союзников, чей штаб находился в Сиене, о выдаче им в случае захвата дуче и всех иерархов, следовавших с ним лиц? Но произошло то, что произошло с 25 по 28 апреля 1945 года. Непонятно лишь, как в течение трех суток смог метаться по дорогам в замкнутом квадрате крупный отряд итальянских фашистов вместе с охраной гитлеровцев и не попал ни в одну партизанскую ловушку до местечка Муссо, 27 апреля? Далее все, казалось бы, описано, но появились некоторые новые детали. Безусловно, никто не оспаривает главного: эсэсовская охрана, по требованию партизан-гарибальдийцев, «отмежевалась» 01 итальянских «подопечных» и ушла через границу. Муссолини, переодетый в немецкую форму, был опознан на пограничном пункте Донго заместителем политкомиссара партизанской бригады Урбано Ладзаро (фронтовой псевдоним Билл). По другой версии, Муссолини опознал и выдал местный священник. Я сторонник этой последней версии.

Утром 27 апреля Муссолини ожидал прибытия большого отряда поддержки во главе с верным иерархом Паволини. Тот не подвел — прибыл на броневике.

— А где сопровождение? — спросил дуче.

— Все сдались партизанам. Дошли человек двадцать, — ответил Паволини.

Муссолини вспомнил последний разговор с кардиналом Шустером. Дуче рассчитывал, что с ним в последний бой пойдут тысяча, ну, может быть, триста верных бойцов.

Кардинал только сказал: «Блажен, кто верует». Для «атеиста» дуче все обернулось трагично. С ним было только двадцать вооруженных солдат, готовых разбежаться при первых выстрелах, которые прозвучали у поросшей лесом скалы под названием Рокка ди Муссо. Короткая перестрелка. Затем переговоры. Мучительные ожидания. Наконец немцы получили разрешение двигаться до Донго, где будет совершен досмотр. С целью проверить, нет ли среди эсэсовцев переодетых итальянских фашистов.

Тем не менее капитан Бирцер предложил дуче надеть шинель и каску, сесть в немецкий грузовик и положиться на судьбу. При досмотре надежд остается немного, но это — единственный шанс. А вдруг получится, и он опять «выкрутится».

В это время мелькнула юношеская фигурка в комбинезоне и в шлеме летчика. Когда юноша снял шлем, Муссолини увидел: это была Кларетта Петаччи.

— Я обещала всю жизнь быть рядом с тобой. И я буду с тобой, — только и сказала Кларетта, не сдерживая рыданий.

— Синьора, вам здесь не место, — обратился к Петаччи галантный офицер Бирцер.

Грузовик стал набирать скорость. Кларетта долго не отпускала борт машины. Но немцы так и не взяли ее.

Муссолини долго молчал.

«Мы не договаривались быть всегда вместе», — затем процедил дуче. В Донго он ехал, догадываясь, нет, зная, что партизаны оповещены о нем, о его присутствии в составе колонны. Об этом их предупредил священник дон Маннетти, видевший и узнавший Муссолини у бронемашины. Он бы, наверное, раньше и промолчал. Но теперь? Вряд ли…

У дуче оставался один шанс против тысячи… У других иерархов, брошенных немцами, не оставалось ни одного шанса. Одни пытались бежать в горы, в лес. Другие бросались в воду озера. Было лишь делом времени выловить каждого… Паволини, Каррадори с пачками документов (которые затем куда-то таинственно пропали), Барраку и другие.

У грузовика замкомиссара партизан Ладзаро увидел сгорбленную фигуру в шинели с погонами капрала.

— Вы итальянец? — спросил, направляя пистолет, партизан.

— Да, я итальянец, — последовал ответ. Ладзаро узнал Муссолини. Он и вошел в историю

как человек, опознавший дуче в Донго. О священнике все быстро забыли. И это было в его интересах. Священник — лицо духовное. Зачем ему вмешиваться в дела военные, опасные…

Далее Муссолини обыскали, забрали оружие. Нашли и заряженный револьвер 9-го калибра, который он надеялся спрятать в заднем кармане. Были отобраны и два кожаных портфеля.

— Не ройтесь! — почти закричал дуче. — Там документы, важные для истории и будущего Италии.

Личный секретарь Муссолини позже расскажет, что дуче собирал документы против всех своих партнеров из Германии, против короля, против всех, кто даже теоретически мог бы выступить против него в случае если он будет арестован и состоится суд над фашизмом и над ним лично. Впрочем, себя Муссолини никогда не отделял от итальянского фашизма, который в середине 20-х — начала 30-х годов мог бы называться муссолинизмом. И это было бы более точно. Но пока в политический язык это термин не вошел.

…Муссолини окружили партизаны. Никто не рвал на нем одежду, как рассказывали некоторые очевидцы. Никто не поднял руки на дуче. Напротив, ему нашли стакан воды, а затем даже чашку кофе. Роскошь для военного партизанского времени. Пока партизаны допрашивали дуче, в Комо в отделение комитета национального освобождения было отослано донесение, подписанное политкомиссаром гарибальдийцев Франческо Терци. В донесении говорилось о том, что дуче захвачен, и никто не задавал вопрос, как с ним поступить. Почему?

Все понимали, что решение может быть только одно: смерть. А когда и как привести этот «приговор» в исполнение — оставлялось на усмотрение захвативших Муссолини партизан из 52-й бригады имени Гарибальди…

…Муссолини стянул с плеч немецкую шинель. Остался в серо-зеленом мундире. Без головного убора. «Я не желаю больше видеть ничего немецкого, и даже эту шинель…» — сказал с пренебрежением дуче.

Стало прохладно. Партизаны поместили дуче в закрытое помещение, приготовили скромный, какой могли, ужин, накормили Муссолини. Это было в местечке Джермазино. Там в одиннадцать часов вечера усталого дуче поместили в небольшую комнату с решеткой на окне. Он вспомнил 25 июля 1943-го. Тогда арест был иным.

* * *

Кларетта Петаччи была обнаружена в Донго в одной из комнат местной ратуши графом Беллини, человеком авантюристического склада характера, случайно оказавшимся в рядах движения Сопротивления и еще более случайно узнавшим Петаччи. Кларетта выдавала себя за сестру испанского посла, роль которого исполнял ее брат Марчелло. Он сидел за рулем того самого автомобиля с испанским номерным знаком, который был в кортеже Муссолини. Она вынуждена была назвать себя.

— Вы можете кое-что сделать для меня? — спросила Петаччи графа Беллини.

— Что именно? — вскинул брови революционный вельможа.

— Поместить меня в одной камере вместе с дуче.

Я должна и хочу разделить его судьбу. Если его убьют, то убейте и меня!

* * *

…Около двенадцати ночи был получен приказ о переводе Муссолини из Джермазино на виллу Реми Кадематори. В два часа тридцать минут в районе Понте дель Фалько произошла остановка машин, и там неожиданно состоялась встреча дуче и Кларетты. Петаччи узнала Муссолини, несмотря на то, что он был закутан в солдатское одеяло, голова завязана, сапоги забрызганы грязью, лицо небритое. Щеки были серые, впалые…

— Добрый вечер, почему вы здесь, синьора?

— Я хочу быть с вами… — И весь их разговор.

И снова была ночь; тяжелая ухабистая горная дорога. Муссолини и Петаччи везли в разных машинах.

В четвертом часу утра остановились в Адзано. Пленников поместили в доме супругов Джакомо де Мария. Пожилые горцы развели огонь, а затем предложили нежданным «гостям» ночлег.

Они спали как супруги. Вместе, в одной постели. Синьора де Мария и двое охранников не решались их тревожить. Муссолини засыпал со словами: «Кларет-та, простишь ли ты меня?» Она отвечала: «Будь во всем спокоен, Бен…»

Завтракали поздно. Лия де Мария оказалась доброй расторопной хозяйкой, приготовила поленту (кукурузную кашу. Еда бедных людей — чем богаты, тем и рады), подала на ящик, служивший столом, колбасу, хлеб, воду.

После еды Кларетта вновь улеглась в кровать. Муссолини сел рядом. Шел последний день их жизни.

В четыре часа дня в комнату к Муссолини и Петаччи вошел высокий мужчина в коричневом длинном пальто:

— Собирайтесь, я приехал, чтобы освободить вас.

— Неужели? — воскликнул Муссолини, и ему, видимо, вспомнилось лицо Отто Скорцени в сентябре 1943 года.

У этого не было шрама на лице и вид был какой-то неуверенный. Странная улыбка на уголках губ. Нервные длинные пальцы. Явно не немец…

— И вы тоже поворачивайтесь, — подогнал он Кларетту. — Вам-то ничего не понадобится… Мы обо всем позаботимся… Потом…

Супруги де Мария помахали постояльцам рукой. Она — Кларетта — уходила на высоких каблуках. Он прихрамывал, едва скрывая боль в ногах. То и дело поскальзывался, но ни разу не упал.

Шел мелкий дождь. Сели в автомобиль. Они были рядом. На заднем сиденье. Можно было подумать, что все шло по какому-то плану. Но это была импровизация партизана Аудизио — того высокого с автоматом через плечо. Человека в желтом пальто.

Затем Аудизио, назвавшийся полковником Валерио, велел остановить машину. Приказал Муссолини выходить и взвел курок. (Подлинное имя «Валерио» — Вальтер Аудизио — Италия узнала лишь 23 марта 1947 года.)

Кларетта пыталась помешать, что-то кричала. Аудизио пытался выстрелить, но автомат молчал. Он выхватил пистолет. Но и тот дал осечку. Тогда он взял автомат находившегося здесь же партизана-гарибальдийца Микеле Моретти и застрелил сначала Петаччи, а потом Бенито Муссолини, якобы обнажившего грудь и кричавшего: «Целься сюда!»

Все было кончено. Партизаны выкурили по сигарете. Затягивались даже те, кто не курил. Затем погрузили трупы в грузовик, повезли в Донго, по дороге перегрузили Муссолини и Кларетту в фургон для доставки мебели и так повезли в Милан.

Утром в воскресенье 29 апреля добрались до площади Лорето в Милане. В городе были уже установлены американские посты, но «странный транспорт» никто не остановил.

На пьяццале у полуразрушенного гаража и бензозаправочной станции трупы свалили на землю. Голова дуче лежала на груди Кларетты.

Какие-то молодые люди по-футбольному ударили дуче по лицу, обезобразив Муссолини. Затем собралась толпа, и люди дали волю своим ожесточившимся чувствам.

Кто-то разряжал свои пистолеты, кто-то просто молча, наблюдал это зрелище. Наконец перешли к повешению гегемонов-иерархов за ноги. Нашли веревки. Первым вздернули Муссолини. Затем всех по очереди. Четырнадцать. Плюс Кларетта Петаччи. Всего шестнадцать. Паволини, Буффарипи, Стараче и так далее.

Это — финал. Финал, где точна только последняя сцена повешения. Предыдущие акты имеют многие различные версии. Мы поведали в деталях только две: одну — официальную, приблизительно так изложенную в разной литературе и другую — мое интервью с Микеле Моретти, который утверждает, что это он застрелил Муссолини. И с него я начал мой рассказ.

…Недавно мне довелось побывать на одном аукционе, где продавались вещи-символы, вещи, принадлежавшие разным людям «той эпохи» — двадцатилетнего периода муссолинизма.

— Я об одном сожалею, — заметил человек, сидевший рядом со мной в зале. — Тогда, 29 апреля 1945 года и позже, никому в голову не пришло разобрать бензоколонку на площади Лорето и сейчас, почти пятьдесят пять лет спустя, продать по частям с аукциона. Желающих купить много. Вот был бы бизнес…

* * *

Пьяццале Лорето. В каком бы городе Италии ни была площадь с подобным названием, она уже более полувека обязательно ассоциируется в сознании итальянца с той площадью миланского предместья, где были повешены Муссолини, Кларетта Петаччи и четырнадцать фашистских иерархов.

С 1992 года в Италии ежегодно поступают предложения переименовать все существующие пьяццале Лорето (их около 50) в площади Муссолини. Предложения эти пока не проходят, но их сторонники, полные «творческой выдумки», делают новые предложения, которые, судя по всему, где-нибудь да «проклюнутся». Например, в Милане, где к такому предложению особенно благосклонны, а Муссолини назван самым влиятельным итальянцем, оставившим свой след в истории XX века: он был не личностью-победителем, а личностью страдающей и причиняющей страдания другим.

В феврале 1999 года на «программной» конференции партии «Национальный альянс» в Вероне был проведен опрос о значении Бенито Муссолини в истории Италии XX века. Результат был неожиданным. «А может быть, наоборот, ожидаемым», — комментировала печать. 58 процентов респондентов сочли режим Муссолини «хорошим режимом», а 70 процентов в целом положительно отозвались о Муссолини как «о личности в истории Италии». И 80 процентов осудили Муссолини только за то, что он пошел в связке с Адольфом Гитлером. Его участие на начальном этапе Второй мировой войны и главное — против СССР — это было преступление, которое он мог бы еще искупить, если бы после «освобождения» с Гран-Сассо в сентябре 1943 года он ушел с политической арены, не стал орудием или «игрушкой» в руках Гитлера, Гиммлера, Геббельса. Он расправился с членами Большого фашистского совета, назвав их изменниками, врагами, предателями, но они, переходя на сторону союзников, давали и ему шанс, использовать который Муссолини не мог и не смог. Упорно ходили слухи, что Муссолини и семья готовили в 1945 году пути отхода, бегства из Италии.

В качестве доводов в пользу этого предположения приводили разные факты. Поговаривали, что при участии дуче было продано здание и земельный участок, принадлежавший газете «Пополо д'Италия», за значительную сумму, выплаченную в швейцарских франках. Но при чем тут Муссолини, который не имел подставных лиц в Швейцарии и не держал счетов в банках?

Более того, стремясь отомстить буржуазии за измену, он просчитывал возможности ввести «зародыши социалистической, а не социальной революции в итальянское общество», о чем он думал еще в 1919 году. И не случайно после создания «правительства Сало» [Муссолини вернулся к дружбе со старым партнером — «серым кардиналом», экс-коммунистом Николо Бомбаччи, который был в России, когда Юденич начинал наступление против Советской власти, и находился рядом с Лениным. Дуче был под влиянием Бомбаччи, говорил о социалистическом правительстве в Италии, но позиции в войне не изменил.

Все слухи о подготовке бегства Муссолини в Японию, Латинскую Америку не подтвердились. Только старшая дочь Эдда покинула пределы Италии. Но это произошло, когда отец расстрелял ее мужа, она была в состоянии нервного истощения и ей нужно было лечение у психиатров в Швейцарии или где угодно, но вдали от Италии.

Теперь о «словах и делах» Бенито Муссолини. Отношение к евреям, что в 90-х годах стало на Западе важным критерием в оценках политического курса каждого политического деятеля. Не только в кругу семитов, но и среди гораздо более умеренных никогда не простят Муссолини заявления, сделанные в угоду Гитлеру, о том, что евреи — «зараза, которую он готов истреблять огнем и мечом». Но вот только как это делается, он просто забыл.

Муссолини всегда много говорил, но на следующий день забывал, о чем шла речь. Например, он видел «основу всех зол в Ватикане» и при этом сам спасал ценности христианского мира, сосредоточенные в Ватикане. Чтобы заставить повиноваться себе, муссолинизму, он готов был насаждать повсюду тактику террора, рабочим угрожал расстрелом за малейшее намерение бастовать — по эти меры не применял. Приветствовал Черчилля и английский колониализм за «изобретение» карательных операций по прочесыванию местности (в России у нас теперь есть словечко «зачистка»), но сам к такого рода маневрам не прибегал. Сплошные противоречия? Да. Множество противоречий. Потому что в Муссолини жило множество «Муссолини»; и Муссолини — фашист, партнер Гитлера, и анархист-философ, так сказать, несостоявшийся Кропоткин; и социалист, державший на столе сочинения Маркса, но которые ему не подошли ни в одной части. Это — и тщеславный полководец, мечтавший о лаврах Наполеона, но провалившийся как в Африке, так и в снегах России; это и непоследовательный атеист и последовательный изменник по отношению к христианским ценностям, интеллигент и парвеню, вельможа и вечный крестьянин, простолюдин… Замечания насчет «многоликости» фашистского лидера в Италии можно продолжить. Но главное: в Италии 1922–1945 годов был он, а все остальное — вокруг него или связанное с ним. «За» и «против». Он был «центром», лидером и все пули — в него!

Это, казалось бы, теперь — история. Но о ней в Италии заговорили вновь, и не с однозначных позиций. Италия Муссолини рухнула тогда, в 1945-м, был уничтожен диктаторский фашистский режим. Но в чем же притягательность Муссолини сегодня? Почему вновь Европа и Италия заговорили о нем?

Сегодня, когда укрепление позиций неофашистских сил многое меняет в политическом мировоззрении некоторых слоев итальянского общества, пытаются доказать, что новая Италия строилась на «насилии и варварстве масс» и казнь Муссолини была не справедливым возмездием, а актом беззакония и террора. По одному из каналов итальянского телевидения был показан фильм, названный «историко-символическим», который ставит под сомнение многое. Утверждается, например, что Муссолини якобы пытался защитить любовницу, которую насиловали партизаны. И был изрешечен пулями. Бытуют самые разные версии, вплоть до самых «патриотических». Но к истории они имеют отдаленное отношение.

И все же многое о Муссолини остается до сих пор неизвестным. Захвачены были партизанами два портфеля с документами. А где они? Есть версия, что они были вывезены в 1946 году в Дамаск. А оттуда? Ушли в неизвестность письма к Черчиллю, пропали в Лондоне. Четыре контейнера с секретными документами сброшены в озеро Комо. И что же? А записи Эдды? И т.д.

Время, попятно, стирает остроту восприятия событий прошлого, пятидесятилетней давности, но не может реабилитировать фашизм, преступления против человечества. И в этом отношении тяжела судьба детей и внуков тех, кто стоял во главе фашистских и диктаторских режимов.

…11 апреля 1995 года в римской церкви на площади Эуклиде (строительство храма было завершено во времена Муссолини) ирландский священник (заметим, не итальянец) отпел Эдду Чиано — старшую дочь Бенито Муссолини. На похоронах присутствовали лишь родные и близкие: братья Витторио и Романо, сын Фабрицио и внучки Алессандра, Адрия, Эдда и Сильвия. И никого из лидеров бывшей неофашистской партии — Итальянское социальное движение. Никто из руководителей ИСД (в Италии аббревиатура — MSI) не пришел в базилику… (Партия готовилась к предстоящей избирательной кампании и не пожелала рисковать ни одним голосом, предпочла под разными предлогами уклониться от участия в панихиде, которая, впрочем, и не могла бы вылиться в какую-либо серьезную политическую акцию.)

И все-таки уход из жизни графини Эдды Чиано-Муссолини (ее похоронили в Ливорно) не прошел без «поклонений» прошлому. Вспомнили ответы Эдды журналистам. Ее спрашивали: «Вы были фашисткой?» Она только вскидывала голову: «Я — дочь своего отца».

Вспомнили, как она отправлялась санитаркой в Албанию, тонула и выплыла, затем поездка на Восточный фронт, в Сталино (Донецк); она была вывезена из российских снегов только по настоянию самого дуче. Послевоенные годы любимая дочь Муссолини проводила между стаканом вина и карточным столом. «Эдда блефовала за зеленым сукном и читала Киплинга», — писала римская газета «Мессаджеро», словно поражаясь стоической твердости старшей наследницы Муссолини.

…Эдда Чиано завещания не оставила. Сын Фабрицио запер на ключ материнский дом на римской улице Фризи. Там осталось немного реликвий, связанных с именем дуче, но в шкафу — главное наследство, возможно, дневники с записями Эдды. Она писала (и много) всегда. По-своему «фотографировала» и комментировала события, высказывала свое отношение к поступкам окружавших ее людей, самого дуче, матери Ракеле, графа Чиано.

Кто первый теперь получит доступ к записям Эдды Чиано? Открыта настоящая охота чтобы заполучить эксклюзивное право на публикацию ее дневников. Ожидаются сенсационные открытия. Что писала графиня до и после апрельских дней 1945-го?

Публикации эти, думается, появятся скоро. Рукописям не дадут залежаться в доме на улице Фризи. Но пока о самой Эдде пришли сообщения из швейцарского федерального архива в Берне. Документы принадлежали доктору-психиатру Андре Репону, под наблюдением которого с января по июнь 1945 года находилась Эдда Чиано, высланная в Швейцарию после расстрела отцом ее мужа графа Галеаццо Чиано. Материалы касаются обстановки в доме Муссолини.

«Жизнь в семье была невыносимой. Отец Бенито и мать Ракеле Гвиди находились постоянно в ссоре. Он — человек нервный, импульсивный, страдавший желудочными болезнями, создавал тяжелейшую обстановку. Она — хозяйка в доме, тоже не обладала большим терпением, легко возбуждалась и любила, копируя чванливые манеры супруга, высмеивать его не только в семейном кругу».

Отношения между Муссолини и его любовницей Клареттой Петаччи были известны детям и жене диктатора. Эдда и Романо — дети Бенито и Ракеле — высказывали свое резкое мнение отцу, но он лишь выставлял их за дверь.

Эдда — истеричка, алкоголичка, впадала в депрессии и запои, жила в «аду безысходности». В политическую деятельность отца попыталась вмешаться лишь однажды: после ареста Муссолини и содержания его под стражей в августе-сентябре 1943 года в горах на Гран-Сассо. Эдда умоляла диктатора уйти в отставку, но не добилась ничего. К расстрелу мужа — графа — отнеслась спокойнее, чем к запрету семьи в свое время, в молодости, выйти замуж за предпринимателя и зубного врача, которого охранка Муссолини вынудила выехать за границу, в Испанию, где его следы затерялись. Войти в сомнительное родство (профессия, неитальянская национальность и т.д.) Муссолини не мог. Эдда получила тогда первый удар, и память о нем сохранила на всю жизнь.

«Открытия» же доктора Репона — лишь «штрихи к портрету» диктатора и его семьи; журналисты считают, что нащупаны новые архивные «тракты» к документам империи и проходят они через тайники Швейцарии, Англии, а также Италии, США и Франции.

* * *

…Четыре металлических ящика, затянутые водорослями, каждый весом 25 килограммов, подняты с 50-метровой глубины озера Гарда.

Эти контейнеры пролежали на дне озера с 18 апреля 1945 года. В ту ночь они были вывезены из виллы Фельтринелли — одной из главных северных резиденций Муссолини, перегружены на моторные лодки и сброшены в воду.

Живым свидетелем этой операции остается лишь один человек — 82-летний Франко Кампетти, в прошлом столяр в мастерской при вилле Фельтринелли, выполнявший специальные заказы членов свиты Муссолини и самого дуче.

Старый Франко молчал 48 лет и заговорил только в мае 1993 года. Почему так долго длилось молчание столяра, почему никому не приходило в голову хотя бы на всякий случай обследовать дно озера перед виллой Фельтринелли, почему, зная о пропавшей части сокровищ главы итальянского фашизма, никто не пытался провести расследование именно в этом районе? Ответов на эти вопросы до сих пор нет.

Аквалангисты-карабинеры легко нашли место, указанное столяром, вытащили из воды четыре ящика, передали их отряду корпуса карабинеров из местечка Кастелло Гарньано. Далее находку передали представителям центральной власти в присутствии членов семьи Муссолини.

Журналисты при обнаружении ящиков не присутствовали и не обладали точной информацией, поэтому выстроили несколько догадок. Одни предполагали, что в ящиках находились богатства Муссолини и его любовницы Кларетты; другие считали, что это были контейнеры с оружием и боеприпасами, оставленными в расчете на будущее; третьи — более «политизированные» — утверждали, что в контейнерах секретные документы Муссолини, в частности его переписка с Черчиллем, запись переговоров с деятелями Ватикана, свидетельства о контактах с союзниками, с Алленом Даллесом через посредников в Швейцарии, о попытках добиться сепаратного мира. Были неподтвержденные сведения о том, что Муссолини не исключал установления связей с движением Сопротивления, в первую очередь делал ставку на представителей социалистов. Многое из этого имеет косвенные доказательства, и не все содержится в бесчисленных томах, собранных в государственном центральном архиве в Риме, в квартале ЭУР. Я же не думаю, что гарибальдийцы могли пойти на переговоры с дуче. Но среди партизан были не только ярко-красные…

Все гипотезы журналистов, зря дежуривших на берегах озера Гарда, не подтвердились. В ящиках не оказалось ни секретных документов, ни боеприпасов, ни сокровищ. Только «историческая пустота»… Но поиски потерянных писем, например, к Черчиллю, продолжаются, ибо из этих писем можно узнать многие тайны XX века, Второй мировой войны.

Известно, что в феврале 1945 года Муссолини приказал сделать по три копии двухсот секретных документов — среди них переписка с Гитлером, Бадольо, папой римским, королем Витторио Эмануэле, а также с Черчиллем, с которым он поддерживал контакт через тайных агентов разведывательных служб. Где все эти оригиналы и копии?

Существуют предположения, будто личная охрана Муссолини в апреле 1945 года возила на грузовике в двух чемоданах секретные документы дуче. Одни исследователи утверждают, что эти документы попали в руки партизан при аресте Муссолини и других главарей итальянского фашизма. (Урбано Ладзаро — партизанская кличка Билл — заявлял, что якобы он сам видел эти документы, и было их около трехсот.) Но затем чемоданы с бумагами пропали: о них в пылу победной эйфории никто просто не позаботился. Могло ли быть такое?

Возможно, но маловероятно. Если допустить, что партизаны не придали особого значения двум «коричневым чемоданам», то такой оплошности никогда бы не совершили кадровые английские разведчики, первыми из союзников вышедшие на контакт с партизанскими командирами. И не случайно высокопоставленный чиновник разведывательного департамента при МИД Англии докладывал 11 июня 1945 года в Лондоне о том, что важные документы Муссолини захвачены и находятся в руках англичан. Но где они?

Не отбрасывается и третья версия: Муссолини приказал охране или закопать секретные документы, или утопить чемоданы на дне озера Комо, а с ним «путешествовали» по дорогам Северной Италии два коричневых чемодана-«двойника». Дно озера специалисты проверили до сантиметра, обыскано за десятилетия все, что возможно. И вновь — только неизвестность, одни предположения…

Исследователи отыскали еще одну сенсационную «деталь», подвергают ее тщательной обработке, изучают архивы. В июле 1945 года Уинстон Черчилль проиграл на выборах и решил взять отпуск. Поехал он отдыхать в Италию. Эттли предоставил великому политику специальный самолет, и тот направился не в Рим, а на берега озера Комо. С кистью и холстом, чтобы писать послевоенные итальянские пейзажи. При этом особенно влекли «человека с сигарой» те живописные места у озера Комо, где еще недавно проходила колонна немцев и охрана с Муссолини. Случайность, совпадение, «туристическая любознательность» или поиск чего-то? Можно сразу взять под сомнение саму вероятность «поиска»: вряд ли великий Черчилль снизошел бы до уровня рядового сыщика-любителя. Но загадка остается: что хотел узнать на берегах Комо Уинстон Черчилль, почему и зачем расспрашивал бывший премьер директора отделения банка «Карипло», который был якобы хорошо информирован о документах Муссолини? Исследователям есть еще чем заняться. Но пока все стоят перед фактом: переписка Черчилля и Муссолини неоспоримо существовала, следы же ее нигде не проявляются… И это тоже неразгаданная тайна.

Тайны вокруг Муссолини можно условно разделить как бы на две основные группы: первое — куда пропали «личные» ценности дуче, которые вывозились на грузовике 25 апреля 1945 года из Милана, следовали в конце колонны и боевого охранения, и второе — где большие коричневые чемоданы и контейнеры с архивами лидера итальянского фашизма?

Домыслов множество. Появилась и такая версия, будто гарибальдийцы из 52-й бригады (командир под псевдонимом Педро, комиссар Пьетро, начштаба Нери), захватившие все «золото Донго» (по названию селения), передали в 1946–1947 году часть драгоценностей секретной военной организации, поддерживавшей связь с русской миссией в Милане на улице Маттеотти в доме № 10.

Версия невероятная, но очень живучая, коль всплыла пятьдесят пять лет спустя. Вопрос: кому это выгодно и зачем?

Сенсацией стал обнаруженный дневник партизана Билла (подлинное имя — Урбано Ладзаро). В записях прослеживалось, как «исчез» вечером между 19 и 20 часами 25 апреля 1945 года грузовичок с ценностями Муссолини. Приводится детальный перечень всего, что «пропало» при аресте дуче. А где две шубы Петаччи, которые она несла перед расстрелом? Документы, интересующие историков, журналистов, писателей и некоторых политиков, пущены с молотка 3 декабря 1996 года и вновь бесследно исчезли…

Итак, ищут документы, ящики, портфели, даже шубы. Ищут предметы, факты, но ищут и память. В Италии берегут память об ушедших из жизни, ищут и стремятся возвращать на родину останки погибших на чужбине. Берегут и память о солдатах, павших в те теперь далекие годы войны. Теперь мы восстанавливаем в деталях все, что произошло после того, как утром 22 июня 1941 года, дуче, едва разбуженный Ракеле, отдал приказ об отправке итальянского корпуса на русский фронт.