Татьяна Томах
НЕ ПОТЕРЯТЬ
Утром под окнами опять бродила эта девчонка и звала какую-то Динку. Витька не выдержал, и, не обуваясь, прямо в тапочках, вылез в окно. А что, если теперь — первый этаж. Влажные желтые листья немедленно прилипли к подошвам. Ух, мама заругается, если грязи нанести.
— Ты чего потеряла?
Можно было и не спрашивать — девчонка лет семи, с двумя смешными тощими косичками держала в руке собачий поводок.
— Динка, моя собака, спаниель, — сказала девчонка, глядя на Витьку очень грустными глазами. — Белая, пятно черное на спине, ушки длинные…
Было похоже, что девчонка повторяла это описание не раз.
— Вот, посмотри, — она выудила из кармашка комбинезончика маленькую фотографию, изрядно обтрепанную по краям. На снимке была та же девчонка, только не грустная, а хохочущая. Она сидела на траве, обнимаясь с черно-белым спаниелем. Собака, излучая всем — положением хвостика, изогнувшегося тела, выражением морды — восторг и абсолютное счастье, вылизывала девочке щеки.
— Давай вместе поищем, — предложил Витька, немедленно представив, что бы он чувствовал сам, потеряв свою собаку, о которой так давно и безуспешно мечтал.
— Спасибо, — сказала девчонка и заулыбалась…
Обратно в окно он залезал под разгневанным взглядом мамы.
— Ты в первый же день в школу хочешь опоздать? — поинтересовалась она.
— Мам, ну… Тут девочка собаку потеряла, спаниеля. Я искать помогал.
— А, — сказала мама, неожиданно смягчаясь. — Так это Катя. Она немножко, э-э… Собака-то уже полгода как пропала. Родители все время предлагают Кате нового щеночка купить, а она сразу в слезы. До сих пор каждое утро свою собаку ищет. Бедная девочка…
Учительница была похожа на андроида из «Звездных войн». Глаза круглые, злые, а рот собран в тонкую нитку — будто скрепка, вбитая между тетрадными листами. Ее резкий голос заставил вздрогнуть, а от взгляда захотелось залезть под парту. Влип, решил Витька. Вообще, с этой новой школой он, похоже, влип. На перемене какой-то белобрысый чуть не сшиб его на пол, гаркнув в ухо: «Подвинься, очкатый!». Следом за белобрысым еще трое на бегу по очереди больно ткнули Витьку кулаками в бок, эхом повторив: «Подвинься, очкатый!».
Да и тема сочинения была еще та: «Как я провел лето». Витька с тоской покосился на одноклассников, увлеченно строчащих предложение за предложением. «Да никак я его не провел», — подумал он. Сначала готовился, как обычно, ехать к бабушке Вике. Там речка; лес; лошадь Машка; ребята, которые уже сто лет знали Витьку, и не били кулаками в бока, и не обзывались «очкатым»; да, еще вкуснющие бабушкины оладьи с яблоками. А потом мама сказала, что надо привыкать к новой жизни и к бабушке Вике он больше не поедет. А почему? Ведь даже папа приглашал. Неважно, что приглашал, отвечала мама, теперь у папы новая семья и у бабушки Вики будет жить тетя Марина с маленьким сыном. А что, Витька теперь уже не папин сын? Но у мамы он этого спрашивать не стал — она и так здорово расстраивалась… Наверное, привыкать к новой жизни ей не нравилось так же сильно, как Витьке. То есть не совсем чтобы к новой — папа-то уже давно с ними не жил; но теперь мама сказала, что все определилось окончательно. И после того, как это что-то определилось, они с мамой зачем-то переехали в другую квартиру, и Витьке пришлось идти в другую школу. А мама в последнее время стала какая-то дерганая: то кричала на Витьку, то потом извинялась, то тихонько плакала по ночам, когда думала, что Витька не слышит. В общем, ничего хорошего в этой новой жизни не было.
Витька вздохнул и аккуратно вывел на чистой странице: «Этим лето я, как обычно, ездил к своей бабушке Вике в деревню…». Конечно, врать не очень хорошо, но раз эта новая жизнь такая паршивая — надо же как-то выкручиваться?
Учитель рисования с виду был нормальным дядькой, но, наверное, они все тут сговорились с литераторшей-андроидом. Широко и приветливо улыбаясь, он предложил ученикам нарисовать что-нибудь про прошедшее лето. Пока Витька ломал голову, что придумать на этот раз — вспоминать опять про деревню было уже совсем тоскливо, — дверь грохнула, и в класс ворвалась разъяренная директриса.
— Анатолий Иванович! — рявкнула она. — Ваши ученики…
Если от голоса литераторши-андроида Витьке хотелось залезть под парту, то теперь возникло желание немедленно вскочить и вытянуться по стойке «смирно». Голос у директрисы был, как у генерала, которому только что сообщили, что его армия окончательно продула важнейшее сражение. То есть очень командный и разгневанный. От такого голоса прятаться под парту без толку — все равно отыщут и расстреляют за дезертирство. Кажется, даже Анатолий Иванович проникся — отложил классный журнал и выпрямился. Только девочку, которую директриса тащила за собой, ее гнев, похоже, ни капельки не волновал.
— …нагло прогуливают уроки! — закончила директриса, подталкивая девочку к учительскому столу.
— Да ну! — изумился Анатолий Иванович.
Директриса фыркнула.
— Первый день в школе, Зелинская, и такое безобразие! — отчитала она девочку и, развернувшись, вышла из класса, хлопнув дверью.
— Гм, — сказал Анатолий Иванович, изучая журнал и косясь на девочку. — Новенькая?
Девочка кивнула, с любопытством разглядывая класс очень спокойными глазами небесно-голубого цвета — как у тети Наташиной кошки Маруськи. Именно с таким беззаботным выражением глаз Маруська прогуливалась по узким перилам балкона девятого этажа или выслушивала ругань тети Наташи из-за украденной колбасы. Мол, я делаю то, что считаю нужным, и буду это делать дальше, чтобы вы мне тут не говорили. Во дает, восхитился Витька.
— Ну ладно, — решил Анатолий Иванович. — Садись вон к Шишкину, — он указал на свободное место рядом с Витькой. — Он у нас тоже новенький. И нарисуй что-нибудь про лето — еще пол-урока осталось.
Девочка послушно уселась за парту, сложила руки на коленях и стала смотреть в окно. Через пару минут подошел Анатолий Иванович.
— Может, у тебя красок нет? — спросил он.
— Есть.
— Гм, — удивился учитель. — А почему ты не рисуешь?
— Я не хочу про лето рисовать, — очень спокойно пояснила девочка. Кажется, Анатолий Иванович удивился еще больше.
— Ну, эээ… ладно, сегодня нарисуй про то, что ты хочешь. Хорошо?
Девочка кивнула. Но вместо того, чтобы заняться рисованием, заглянула в Витькин альбом.
— Это твоя собака? — спросила она.
«Моя», — захотелось соврать Витьке. Вообще, было странно, как эта девочка поняла, что на рисунке собака. Витьке это грязно-коричневое создание больше напоминало крокодила.
— Не, — неохотно признался он, — это я придумал. Мама не разрешает мне собаку заводить.
«Особенно теперь, — подумал он тоскливо. — Теперь точно никогда не разрешит».
— Правильно, — одобрила девочка. — Если не разрешает, нужно придумать. Кстати, меня зовут И.
— Как? — Витька даже отложил кисточку, которой пытался сделать свое творение чуть больше похожим на собаку. Например, хвост загнуть — у крокодилов-то хвост бубликом даже от большой радости не сворачивается.
— Присказку про «А и Б» слышал? Вот я — осталась.
Пока Витька хлопал глазами, соображая, издевается она или всерьез, прозвенел звонок, и пришлось сдавать Анатолию Ивановичу крокодила с прямым хвостом…
Горбясь под нудным мелким дождиком, Витька смотрел, как белобрысый с компанией гоняет мяч по школьному стадиону.
— А ты чего не играешь? — спросила неизвестно откуда взявшаяся И.
Витька пожал плечами. Белобрысый его не звал. А если даже и набиваться — вряд ли возьмут.
— Вот если бы хоккей, — задумчиво сказал он. — Я на коньках здорово умею, папа учил. И вообще зима — здорово. Не люблю осень.
И смотрела на Витьку — внимательно и почти строго, так, что ему даже стало неуютно под ее взглядом. «Чего она ко мне привязалась», — подумал он. А потом Витьке стало стыдно: И ведь тоже новенькая, ей, как и ему, здесь одиноко и непривычно. Мальчик смущенно отвел глаза, снова уставился на поле.
— Не люблю осень, — повторил он. — Мокро, небо серое. А зимой снег хрустит. На лыжах можно, и в хоккей. И деревья красивые, в снежинках, и Новый год…
Покосившись на И, он запнулся. Устроив на коленке блокнот, девочка рисовала. Тонкое острие карандаша летало над белой страницей, будто взрезая плоскость бумаги и выпуская спрятанный под ней бугристый ствол дерева, ряд длинных лавок вокруг стадиона, угол школы.
— Ух ты! — восхищенно выдохнул Витька. А на уроке говорила — не хочешь рисовать…
И вырвала страницу, протянула Витьке.
— Ну, тебе ведь надо, — непонятно сказала она, спрятала блокнот в карман куртки и, перепрыгнув через скамейку, быстро пошла к школе.
На тонком листе бумаги, дрожащем в Витькиных пальцах, блестел ледяной коркой каток на стадионе, а высокий клен — тот самый, что сейчас ронял в лужи огромные желтые листья, гнулся под тяжестью снежных шапок…
А ночью и впрямь пошел снег. Витька проснулся, будто кто толкнул его под ребра, и некоторое время растерянно смотрел в окно, глядя на пушистые белые хлопья, скользящие за стеклом. И улыбался. А потом вспомнил, что сейчас начало сентября, и улыбка потихоньку сползла с его губ. Очень осторожно, будто опасаясь наткнуться на что-то опасное и кусачее — или обжигающе-холодное, как тот лед, что затягивал сейчас стадион под окном, — Витька сунул руку под подушку. Рисунок И был на месте. «Я знал, что так будет, — подумал Витька. — Знал. С самого начала. Когда И протянула мне этот листок. Жалко рисунок — он такой настоящий… Слишком настоящий». Зажмурившись, цепенея от страха, Витька разорвал листок пополам. Перевел дыхание, осторожно глянул за окно. Теперь снег метался, как паруса под порывами ветра. Как драные паруса. Клацая зубами, Витька на цыпочках прокрался в ванную. Утопив половинки рисунка в раковине, он тщательно тер бумагу пальцами — до тех пор, пока карандашные линии совсем не растворились в воде.
Ветер и сильный дождь, зарядивший сразу же за странным сентябрьским снегопадом, уничтожили без следа пригоршни белых хлопьев на ветках высокого клена и тонкую кожицу льда на школьном стадионе.
Догадку необходимо было проверить. В дневном свете происшедшее казалось невозможным, а страхи — глупыми. «Дурак, что порвал рисунок», — думал Витька, тоскливо глядя на лужи на стадионе.
Катя, как всегда, утром ходила по двору с поводком. Выпросить у нее до вечера Динкину фотографию оказалось непросто, но Витька сказал, что покажет ребятам в школе. А чем больше народу будет о Динке знать, тем быстрее она найдется.
— И, — позвал Витька. На самом деле, судя по классному журналу, имя соседки было Ия, но почему бы не звать ее, как она сама хочет? — Слушай, тут такое дело… Одна девочка в нашем дворе собаку потеряла, никак найти не может. Вот, — он осторожно вытащил фотографию из-под тетрадки, пока литераторша-андроид смотрела в другую сторону. — Как ты думаешь, можно ей помочь, а?
И задумчиво покосилась в его сторону.
— Может, найдется еще, — предположила она.
— Не, точно нет. Давно уже. Если… если ничего не сделать, — под взглядом И Витька чувствовал себя неловко и жутковато. Вляпался. Вот, сейчас она спросит удивленно: «Ты это о чем?» — и будет он краснеть и мычать в ответ, как дурак, потому что придумал невесть что. Хорошо бы она так и спросила. А если нет? Витька вспомнил, как дрожал в его руках тонкий листок с рисунком и метался клочьями рваных парусов белый снег за окном — мол, за что ты меня так? Ведь хотел? Сам хотел — зимы?! Горло пересохло, Витька молчал.
И вздохнула, уцепила кончиком пальца фотографию и ловко спрятала между страницами своей тетрадки — как раз перед тем, как учительница подняла голову и уставилась на их парту металлическими глазами.
Уже подходя к дому, Витька услышал смех и захлебывающийся от счастья собачий лай.
— Это ведь ты? — спросила подбежавшая Катя. — Ты ее нашел, да? — Витька едва узнал девочку — так сияло ее лицо, так непохожа она была на Катю-утреннюю, потухшую и отчаявшуюся. Черно-белый метеор вертелся под ногами; теплые карие глаза умильно и благодарно заглядывали в лицо мальчику, будто тоже спрашивали: «Это ты ее нашел, да? Мою любимую хозяйку?»…
— Где же ты была, Диночка, где? — спрашивала Катя, наклоняясь к собаке и со смехом опять встречая прикосновения влажного носа, торопливого языка и шелковистых боков, льнущих к ладоням.
«А, действительно, где?» — подумал Витька, снова чувствуя во рту металлический привкус страха. Но смех Кати был таким радостным, а глаза Дины — такими счастливыми, что через некоторое время Витька решил, что неважно. Неважно, где она была. И неважно, как нашлась. Главное — нашлась.
Он протянул Кате фотографию и рисунок.
— Ой, как похожа, — восхитилась девочка, разглядывая черно-белого карандашного спаниеля.
— Вот что, — строго сказал ей Витька. — Ты это спрячь. И не потеряй. Потому что… потому что, если потеряешь… ээ… Дина может опять пропасть.
«Я это говорю? — удивился он. — Я? Я в это верю?!»
Катя посмотрела на него, серьезно кивнула и аккуратно спрятала фотографию и рисунок в карман комбинезона.
Они с И подружились. Часто гуляли вчетвером — Витька, И, Катя и черно-белая Дина. Она будто связывала их невидимой нитью, во время прогулок наматывая вокруг любимой троицы двуногих бесконечные круги. Точно боялась потерять снова кого-то из них. Или потеряться сама.
Белобрысый совсем было задразнил Витьку за такую компанию, но Витьке было плевать, и тот, в конце концов, отвязался. А зимой, когда стадион залили водой и устроили каток, оказалось, что Витька очень даже неплохо играет в хоккей. Его взяли в местную команду, и белобрысый, которого на самом деле звали Санька, его даже зауважал и предложил быть друзьями.
Больше Витька ни о чем И не просил. И даже не заговаривал о ее рисунках. И не видел, чтобы она когда-нибудь доставала блокнот и карандаш. Правда, во время их прогулок с Диной погода была всегда на удивление хороша. Даже в ливень они отравлялись гулять без зонтиков, потому что стоило выйти из парадной, как дождь немедленно прекращался и из-за туч выплывало улыбчивое солнце. «Наверное, — думал Витька, — в одном из карманчиков на одежде И — таком же надежном, как тот, где Катя хранила рисунок своей Дины, — лежит листок из маленького альбома. И на том рисунке они идут по парку вчетвером: Витька, И, Катя и черно-белая Дина, и им всегда светит солнце…»
В декабре, гуляя по хрустким белым дорожкам, они как-то заговорили о Новом годе и о том, зачем взрослые выдумали Деда Мороза.
— Наверное, чтобы все на него свалить, — предположил Витька.
— Это как? — удивилась Катя.
— Ну… Вот ты попросишь что-нибудь эдакое, а родители не могут тебе это подарить. Или не хотят. Или денег жалеют. Или еще что. И вместо того, чтобы просто объяснить — так мол и так, они все сваливают на Деда Мороза. Типа, нуты плохо просил. Или Дед Мороз тебя не услышал, может, в следующий раз. Или вообще — дедушка старенький, он все перепутал…
— Странные они, взрослые, — задумчиво сказала И. — Я даже не думала, что так… Прятаться за того, кого даже толком не могут придумать.
— А вообще было бы здорово, — Катя улыбнулась. — Если бы он был. Я думала, это он мне Дину подарил в прошлом году.
— Ну да, — согласился Витька. — Я бы сейчас нового папу попросил. А то маме совсем сейчас плохо. И в поход не с кем сходить. И в шахматы сыграть. Ну и вообще…
— А какого?
— Что — какого? — удивленно посмотрел он на И. Ее взгляд был серьезным и внимательным. Витька снова почувствовал тот самый, прежний привкус страха — будто он опять подошел к краю бездонной пропасти, заглянул вниз — и увидел, что там действительно нет дна. Пропасть, в которую не стоит заглядывать детям. А может, и взрослым, не стоит… Он понял, о чем спросила И. Нужно было промолчать; может, скатать снежок и кинуть его Динке — и засмеяться, глядя, как бьют фонтанчики искристого снега из-под собачьих лап и взлетают черно-белые длинные уши, как крылья, — будто Динка и сама собралась взлететь. И Катя бы тоже засмеялась, и они больше никогда не вернулись бы к этому разговору.
— Доброго, — тихо сказал Витька. — Чтобы меня и маму любил. И чтобы никогда-никогда нас не оставил. Так бывает, чтобы никогда-никогда?
— Бывает, — серьезно ответила И.
Через два года И уезжала жить в другой город. Ну, по крайней мере, она так сказала.
— Ты пиши, — попросил ее Витька.
— Я плохо пишу, знаешь. Рисую иногда.
— Ты ведь еще вернешься? Или мы с Катей к тебе в гости приедем.
— Приедем-приедем, — подтвердила Катя. — И Дину возьмем.
— Ты ведь вроде тоже собаку хотел, Вить? — спросила И.
Почему я так боюсь, когда она вот так спрашивает? — подумал Витька, снова, как и раньше, задыхаясь от страха. Я, что ее боюсь? Или того, кем она может оказаться? Или — того, что она может делать?
— Я… знаешь, И, дядя Дима совсем не против насчет щенка. Теперь мы с ним вместе маму уговорим. Он ведь, правда, добрый, дядя Дима. И нас с мамой любит. И, наверное, никогда не оставит.
— Не оставит, — уверенно подтвердила И.
— Я вот… спросить хотел, — Витька осторожно развернул рисунок, который обычно хранил дома, в тайнике за шкафом. Рисунок, который И подарила ему накануне Нового года, когда мама в первый раз пригласила к ним в гости дядю Диму. — Что если я его потеряю, или порву… ну, случайно?
— Не знаю, — пожала плечами И. — Я правда, не знаю, Вить.
И присылала им открытки. Пять штук за весь год. Пальмы и бирюзовое море; снежные горы с ярко-красными маками у подножия; водопад среди острых скал. Витька и Катя безуспешно пытались разобрать смазанные почтовые штемпели с замысловатыми названиями. «Может, ее родители журналисты? Или археологи? — предполагала Катя. — Странно, что мы у нее в гостях никогда не были, да?» Витька молчал.
А осенью И неожиданно появилась сама. Витька встретил ее возле дома, когда выходил гулять со щенком.
— Привет, — сказала И, будто они последний раз виделись только вчера.
— Ого! — обрадовался Витька. — Ты откуда? Давай Катю позовем. Она дома должна быть.
— Я попрощаться пришла, Вить.
И даже не улыбнулась. Витька понял, что теперь она собиралась уезжать не в другой город. А насовсем.
— Я ведь заблудилась. Я… я потерялась. Как Дина. Я нарисовала дорогу, но теперь она уже рассыпалась, — И махнула рукой вверх. Витька, задохнувшись, смотрел, как тонкие пальцы И скользят по Млечному пути, будто перебирая звезды — одну за другой. — Я нарисовала… я… — ее голос дрожал, и Витьке показалось, что она сейчас заплачет. — Вот, смотри, — И вынула из-за пазухи листок, ступила в желтый круг фонарного света. Рисунок был цветной. Голубые моря; желто-зелено-коричневые континенты — очертания точь-в-точь из школьного атласа; белые шапки снега на полюсах. А если вглядеться, нагнувшись ближе, можно рассмотреть шпили соборов и крыши домов в маленьких пятнышках городов; а если еще вглядеться… Рисунок приближался, увеличивался, оживал — как земля для путешественников, опускающихся к ней на самолете. Как это может быть? Как это все вообще может быть?! — Я думала, получится похоже… Но, может, я уже просто забыла, как должно быть?
И всхлипнула. Сунула рисунок Витьке. Отступила в темноту.
Витька стоял, не смея шевельнуться и вздохнуть. Разноцветный яркий рисунок вздрагивал в его пальцах. А если я потеряю или порву? А если… Как я могу держать это в руках? Как?
— И! — позвал он, боясь, что она не отзовется.
— Да, — И ждала, замерев на границе света и темноты.
Странно, подумал Витька, теперь, когда я узнал о ней… ну не то чтобы всё, но хотя бы что-то, — я должен испугаться еще больше. А мне не страшно. Мне жаль ее. Как было жаль Катю, когда она потеряла Дину… Потерялась. И просто потерялась. Может, кто-то когда-то нарисовал странную девочку И, которая умела ходить по звездам, а потом забыл про этот рисунок?
— И! Я знаю, должен быть еще один рисунок. Ты, я и Катя с Диной. Мы разговариваем и улыбаемся. И там всегда солнце, в парке и на дорожке, где мы идем. Он ведь еще есть, этот рисунок, да? Может, ты уже нашлась, И?
— Не знаю, — неуверенно сказала И.
Свет упал на ее заплаканное лицо. Маленький шаг. Из темноты, где она едва не исчезла навсегда.
— Не знаю, — еще полшага.
«Убеди меня, — умоляли ее глаза. — Пожалуйста, заставь меня поверить».
«Как я могу, — подумал Витька. — Я ведь даже не умею рисовать, как ты. Я могу… я могу только хранить твои чудесные, твои невозможные рисунки и пытаться защитить их — от ветра, дождя… и от забвения». — И, даже если того рисунка нет — это неважно. — Он поймал ее маленькую, безвольную ладошку, другой рукой крепко и осторожно удерживая рисунок с бирюзовыми морями и разноцветными материками. — Сейчас мы пойдем к Кате. И все вместе решим, куда спрятать твои рисунки — чтобы они не порвались и не потерялись. Никогда.
Альберт Морозов
КЛОУНЫ
События, происходящие с нами в жизни, не бывают случайными, сколь бы незначительными ни казались…
Во дворе забрехала собака, послышался скрип калитки, дворняжка умолкла. Женщина выглянула в окно и увидела, как Жучка резво мотает хвостом.
«Наверно, сынок пришел», — подумала она и сразу же, как в доказательство своей догадки, услышала детский крик:
— Мама, мама, ты где?
Она вышла на крыльцо. Десятилетний мальчишка, в коротких штанишках с подтяжками на голое тело, носился как угорелый: открывал сарай, курятник, заглянул в погреб, даже попробовал залезть на чердак, но не догадался просто зайти в хату.
— Ну, что тебе, Витенька? — спросила мать.
Витька повернулся на голос и стремглав побежал к ней. Проскочив одним прыжком гнилые ступеньки крыльца, он схватил ее за фартук и нервно залепетал:
— Мама, мама, там…
Мать выдернула из цепких пальчиков сына фартук и вытерла о подол выпачканные мукой ладони.
— Так, успокойся и говори.
— Там приехал, приехал… — задыхаясь, выкрикивал мальчуган.
— Да ты можешь спокойно объяснить, кто приехал?
— Цирк! — из последних сил прокричал он и умолк.
Он ждал, пока мама сама догадается.
Тревогу на ее лице сменила печаль. Витька понял, но все равно попробовал:
— Мама, мне надо совсем немного денег, — умоляюще простонал он.
Он глядел на нее своими ясными глазенками, и она не выдержала, отвела взгляд. Посмотрела зачем-то на Жучку, которая все еще виляла хвостом, словно радовалась приезду цирка вместе с Витькой, и сказала:
— Сынок, ты же знаешь, нет у нас сейчас денег!
— Мама, но другие идут… — он осекся. Медленно, свесив голову, пошел в дом. Включил старый телевизор и клацнул по очереди все три канала. На одном выступал главный краснобай на очередном съезде Верховного Совета, на другом шел «Сельский час», на третьем было самое интересное — профилактика. Витька со злостью выдернул вилку из розетки, и телевизор сразу же заснул. Мальчик улегся на диван и раскрыл «Остров сокровищ». Потрепанный томик Стивенсона, да еще «Дети капитана Гранта», «Путешествие Лемюэля Гулливера» и «Шпион» Джеймса Фенимора Купера составляли всю его библиотеку. Книги, по словам мамы, присылал ему на день рождения отец, воюющий в Афганистане. Но Витька не верил ей, потому что знал: война уже давно закончилась, а батя всё не возвращался. Да и почерк отцовых якобы надписей на книжках слишком уж походил на мамин… Она сама покупала книги и дарила их сыну от имени отца. Он даже нашел однажды, как раз накануне своего дня рождения, припрятанную мамой бандероль, на которой было написано «Книги почтой», но ей об этом никогда не говорил — не хотел расстраивать.
Витька не успел перечесть и пары заученных почти наизусть страниц, как со двора послышался громкий свист и знакомый голос позвал:
— Витёк, ты идешь?
Мальчишка отложил книгу и выскочил на улицу.
Перед калиткой стояли два его приятеля. Первый, Андрюшка, держал в руках проволочное колесо и палку, второй, Санька, деловито засунул пальцы в карманы.
— Ну, побежали скорей, — скомандовал он.
— Нет, Санька, идите без меня, — виновато ответил Витька.
Мать, стоя у плиты, приоткрыла дверь, чтобы слышать, о чем говорят дети.
— Ты чего? Он же в нашу деревню, может, никогда больше и не приедет! — возмутился Андрюшка.
— Ребята, у меня мамка захворала, я не могу ее оставить, — соврал вполголоса Витька.
Сквозь приоткрытую калитку мать виновато смотрела Витьке в спину. Потом прошла в комнату, открыла печку-буржуйку, давно не использовавшуюся по своему прямому назначению, и просунула руку в тайник. Нащупала коробку, вытащила ее на свет. Неприкосновенный запас, деньги на черный день.
Достав из коробки несколько мятых бумажек, мать направилась было во двор, но на пороге столкнулась с Витькой. Присела на корточки и протянула деньги.
— Вот. Беги, догоняй друзей!
Сын изумленно посмотрел на мать и мотнул головой:
— Не надо, обойдусь!
— Нет, ты пойдешь, — она силком запихнула в его чумазую ладошку деньги. И объяснила — скорее, себе, чем малолетке-сыну: — Бывает, надо отдать последнее, чтобы обрести то, что бесценно…
— А что бесценно? — спросил Витька.
— Твоя улыбка, дурачок. Беги же!
Витька во весь рот улыбнулся и выскочил во двор. Уже в конце улицы несся Андрюшка, ловко ведя перед собой на палке проволочное колесо, за ним едва поспевал Санька.
— Подождите! — весело закричал Витька.
Мама вышла за калитку и, счастливая, смотрела вслед мальчишкам, покуда те не скрылись за поворотом.
Приятели подбежали к поляне, обставленной по кругу вагончиками, на которых красовались грубо намалеванные экзотические животные.
— Вон касса, — крикнул Сашка, указывая пальцем.
Все дружно рванули туда. Отдали деньги тете, которая ловко управлялась с одноколесным велосипедом; она оторвала билеты и вручила им. Сначала ребята зашли в вагончик, обставленный внутри кривыми зеркалами. Насмеявшись вдоволь, вышли с другой стороны. На выходе они замерли. Разрисованные вагончики оказались внутри круга клетками с теми же редкостными животными, которые были нарисованы снаружи и которых Витька раньше видел только по телевизору, да и то нечасто. Лев метался в клетке, в тени импровизированной берлоги валялся сонный медведь; были там леопарды, рыси, волки, обезьяны, даже крокодил. А еще — огромный, длинный удав. В центре этого животного царства кипело настоящее празднество. Жонглеры, стоя на ходулях, перебрасывались шариками, девушка крутилась в центре доброй полусотни хула-хупов, полуголый мускулистый великан поднимал увесистые гири. Но больше всего Витьку привлекли два клоуна, весело танцующие в самом центре круга. Один был высок, в смешных ярко-красных ботинках с большущим носком. Его рыжие волосы весело торчали в разные стороны. Улыбку подчеркивала толстая белая обводка вокруг рта, а на носу торчал здоровенный красный шар. Обведенные гримом глаза горели радостью и задором. Второй был не менее забавен, но не столь приметен — то ли ребенок, то ли лилипут. Витька никогда в жизни не видел лилипутов, поэтому определить точно не мог. Маленький клоун танцевал так комично, словно им управляла невидимая рука, дергая его за воображаемые нити, как деревянную куклу. Но Витьку поразили не столько клоуны, сколько их фокус. Человечек снял с себя цилиндр и прикоснулся к нему палочкой, после чего высокий клоун достал из него голубя. И они повторяли это снова и снова, пока небо над головами зрителей не заполнилось стаей кружащих голубей.
— Волшебная палочка, — прошептал, не отрывая глаз от чуда, Андрюшка.
Витька повернулся в его сторону, но ничего не сказал. Потом запрокинул голову и долго смотрел на небо, в котором кружились птицы.
«Вот бы мне на секунду эту палочку, я бы вернул маме деньги, — подумал Витя. — А что если…» И в его голове созрел план.
Уже стемнело. Народ расходился, работники цирка собирали реквизит. Три пацаненка спрятались за одним из фургонов.
— Может, не надо? — жалобно прошептал Андрюшка.
— Тихо ты! Услышат! — пригрозил Витька.
— Боишься?! Будешь на шухере! — сказал Санька.
— Я один пойду, — заявил Витька. — Ты, Санёк, если что, отвлечешь их.
— Тихо! Смотрите! — перебил их Андрюшка.
Из фургона вышел маленький человечек, тот самый клоун, но уже без грима, во взрослой, но маломерной одежде. Теперь было понятно, что это и впрямь лилипут.
Он нагнулся и ловко проскочил под фургоном.
— Пошли, — скомандовал Витька.
Они подкрались к фургону. Санька и Андрюшка стали на колени, им на спины взобрался Витька и пальцами цепко ухватился за край окна. Подтянулся, заглянул внутрь. Большой клоун спал на раскладушке, в его руке была зажата полупустая бутылка пива, на полу валялось несколько порожних.
— Он пьяный, спит. Я пошел, — сказал Витя и спрыгнул на землю.
Он подобрался к двери и осторожно повернул ручку.
— Густас, ты? — послышался сонный голос.
Витька утвердительно промычал в ответ. Клоун перевернулся на другой бок, ухитрившись при этом не только не выронить бутылку, но даже не пролить ее содержимое. Мальчик вошел в фургон, осмотрелся. На сундуке в углу он заметил цилиндр, а на нем — волшебную палочку. На цыпочках прошел к ним и взял в руки чудесные вещи. Но едва он прикоснулся палочкой к цилиндру, как чьи-то крепкие пальцы обхватили его запястье.
— Попался, воришка, — выкрикнул клоун.
Снаружи фургона послышался шорох, а затем — удаляющийся топот ног. Судя по всему, Витькины приятели бросились наутек.
— Хотел украсть шляпу Густаса?
Клоун говорил со странным акцентом, что прибавляло страха парнишке.
— Нет, я просто хотел вернуть маме деньги…
Он понимал, что ему не поверят. Но клоун отпустил руку.
— Я верю, — словно прочитав мысли Витьки, сказал он, достал из кармана денежную купюру и протянул мальчику.
— Не надо, я не возьму, — виновато оправдывался тот.
— Бери, вам с матерью нужнее.
Витька поставил цилиндр и взял деньги. И тут палочка в его руке загорелась, осветив помещение ярко-белым светом.
— Даже так, — поднял брови клоун.
Поднялся, открыл сундук, который, как выяснилось, был доверху набит бумажными конвертами, и принялся в нем копаться.
— Да где же он?.. Ага, вот!
Он протянул конверт мальчишке.
— Держи, это тебе.
Удивленный Витька робко взял цветастый конверт. На нем горела яркая улыбка клоуна, а внизу, под словом «Получатель», было написано: «Открыть 25 сентября 2005 года, ровно в 24:00».
— Ну всё, можешь идти!
Витька мигом вылетел из фургона, проскочил под ним и помчался домой, крепко сжимая в руках деньги и конверт.
Клоун взял в руки потрепанную тетрадку и сделал в ней пометку.
— Так, еще один…
Отложил тетрадь, допил пиво и рухнул на жалобно скрипнувшую раскладушку.
Прошло пятнадцать лет. Теперь наш герой жил в большом городе и в свои двадцать пять лет звался уже не просто Витей, а Виктором Королевым — молодым перспективным писателем-фантастом, автором популярного романа «Босиком по звездам». На идею этой книги Виктора натолкнула Эля — девушка, с которой он познакомился, будучи еще студентом филфака. Она была не просто его музой, а тем светочем, который помогал не сбиться с правильного пути, не омрачать свои произведения пошлостью ради денег. Только для нее он писал и, говоря по совести, делал это неплохо.
Они сидели перед камином. Витя терпеливо ждал, пока Эля дочитает заключительную главу его новой книги. Наконец последний лист рукописи упал на диван. Девушка медленно повернулась. Он вопросительно смотрел ей в глаза. Эля словно ждала.
— Ну? — не сдержался Виктор.
Эля, не отвечая, лишь одобрительно кивнула головой. Он счастливо улыбнулся и крепко обнял любимую.
— Ты выйдешь за меня?
От неожиданности девушка отшатнулась и увидела, что он протягивает ей кольцо. Счастливыми, влажными от радостных слез глазами смотрела Эля на Виктора. Не отвечая, спросила:
— Ты знаешь, какое сегодня число?
— Двадцать пятое сентября, а что? — озадаченно ответил Витя.
— А год?
— Ты что, издеваешься? Две тысячи пятый.
Числа были до боли знакомые, но что они означают, вспомнить он не смог.
— Ты веришь в судьбу?
— Ну да… Но ты не ответила на мой вопрос, — он продолжал держать кольцо в ладони.
— Отвечу, как только поведаю тебе одну историю.
Она порывисто вздохнула и начала свой рассказ.
— Десять лет назад — тогда мне было пятнадцать — к нам в город приехал луна-парк. Я выпросила у мамы денег и отравилась на другой конец города, где он обосновался. Вечером мама должна была меня забрать… Уже стемнело, а ее все не было. На такси денег не осталось, автобусы уже не ходили. А матушка моя, как потом выяснилось, загуляла с подругами, напилась и забыла обо мне. Так вот, луна-парк уже закрылся, а я сижу в сквере на лавочке, дрожу от ночной прохлады и жду маму. И тут вижу, как по обочине дороги быстро идет маленький мальчик в клоунском костюме. Уже после я поняла, что это лилипут. Идет он, значит, а следом за ним медленно едет машина с открытым верхом, и из нее какие-то отморозки швыряют в него пустые пивные банки, окурки… Потом тачка остановилась, эти придурки вышли из нее и стали его избивать — без причины, просто за то, что он лилипут. Я вскочила с лавочки, подобрала камень и швырнула им в лобовое стекло автомобиля. Они кинулись ко мне, повалили на землю, зажали рот, чтоб не кричала… Лилипут кинулся мне на помощь, но один из подонков пинком отбросил его, будто футбольный мяч. И тут завизжали тормоза, рядом остановилась другая машина, из нее выскочил какой-то высокий человек. Он разбросал их, как щенков! Постанывая и матерясь, молодые мерзавцы загрузились в свой кабриолет и укатили. Высокий подбежал к лилипуту и поднял его на ноги.
— Ну что, любитель ночных прогулок, живой? — спросил он.
— Отчасти… — отозвался тот.
Высокий посмотрел на меня, молча махнул рукой: садись, мол.
Они довезли меня до самого дома. Когда машина уже остановилась, на сидении рядом я разглядела какую-то палочку. Я подняла ее, и та засветилась ярким светом, отгоняя окружающую нас темноту. Мои спасители обернулись и ласково заулыбались.
— Это она, — сказал лилипут и протянул мне конверт. Вот этот самый.
Эля показала конверт Вите. На нем был нарисован улыбающийся клоун.
И Витя вспомнил! Широко открытыми глазами смотрел он на Элю, на конверт; потом все же осмелился взять его в руки и прочел:
«Открыть 25 сентября 2005 года, ровно в 24:00».
Выронив конверт, Виктор бросился по лестнице наверх. Он вбежал в комнату, где хранил старые вещи, и нырнул под диван. Достал коробку, высыпал книги. Схватил «Приключения Гулливера» и быстро пролистал. Ничего. «Шпион» Фенимора Купера… Нет. «Капитан Грант»… Пусто!
— Но куда же он делся?
Ну конечно, «Остров сокровищ»! Где еще храниться кладу?!
С драгоценной находкой в руках Виктор бросился вниз и протянул напуганной Эле конверт — такой же, как у нее.
Старинные настенные часы пробили двенадцать раз.
— Ты первая!
— Давай вместе?
Они разорвали свои конверты.
Эля достала свернутый лист бумаги.
— Что там? — нервно спросил Витя.
На листе заглавными буквами было написано лишь одно слово.
— «БУДЬТЕ», — недоумевая, прочла вслух Эля.
Витя развернул свой листок. Он улыбался, но на глазах его блестели слезы.
— А у меня: «СЧАСТЛИВЫ!»